taty ana:
16.08.18 11:09
» Глава 3. Три позора из жизни начинающего кобеля. Позор №1
Глава 3. Три позора из жизни начинающего кобеля. Позор номер один
Леонид, потягивая вино, привычно смотрел слайд-шоу, где одна рыжая сменяла другую. Зеленоглазые коротковолосые девушки, более похожие на мальчишек, следовали за романтичными хохотушками, чьи кудри и оборки платьев трепал ветер, а те уступали место загадочным синеглазкам, подтянутым и спортивным, с собранными в высокий конский хвост волосами. Конопатые и нет, худенькие и в теле, с белозубой улыбкой и сексуальной щербинкой - ни одна из них не была похожа на ту, что так волнующе месяц назад шептала «шот-шот-лонг». И пусть Скворцов так и не разглядел в дымной полутьме клуба лицо нечаянной любовницы, был уверен, доведись ему встретиться с ней еще раз, сразу узнает. По запаху, по блеску волос, по гладкости кожи.
Леонид, вздохнув, щелкнул мышью, прекращая нескончаемое шоу, поправил галстук и надавил кнопку вызова офис-менеджера.
- Нелля, цветы принесли?
- Да, голландские розы, - из динамика послышался хруст оберточной бумаги. - Именинницу зовут Глафира Глазунова.
- Такие имена еще существуют?
Нелля сдержанно рассмеялась и отключилась.
Лифт, матово поблескивая металлом, неслышно тронулся и поехал вниз, а Леонид, не в силах перестать думать, вспоминал мягкость губ и аромат женщины. Ее поцелуи - сначала осторожные, изучающие, потом глубокие и дерзкие.
Леонид любил целоваться. И умел.
«Еще бы, такая школа».
***
Он был старше Тани на год. Скворцов впервые увидел ее на линейке в школе. Кружевной воротник, плиссированная короткая юбка и белые гольфы. Мышиного цвета волосы заплетены в две тощие косички. И огромные голубые глаза. Именно эти глаза и ямочки на щеках привлекли его внимание.
- Кто такая? – толкнул локтем всезнающего Ваньку, что увлеченно крутил кубик Рубика. Тот не сразу понял, поискал глазами, скривился.
- А, новенькая из шестого Б. Танька.
- До конца учебного года меньше месяца, чего это она к нам перевелась?
- Отец военный.
- Так она живет в генеральском доме?
- Угу. Там.
Из окон его комнаты были видны боковые балконы двух-подъездного дома, стоящего в их квартале особняком. Строили его быстро. Леонид помнил, как солдатики в выцветших от солнца панамах курили, прячась за штабелями тротуарной плитки, которая через месяц сделала унылый асфальт старых тротуаров еще более унылым. В красивом дворике, где те же самые стройбатовцы разбили клумбы, стала собираться вся местная «знать» - так бабушек и мамаш, увешанных вопящими детьми, называла Ленькина мама.
«А как еще? Знать и есть. Что ни спроси, все знают, все видели».
Гвалт не стихал ни днем, ни ночью (дворик понравился и местной шпане), что очень быстро надоело отдыхающим после службы родине командирам, и в одно прекрасное утро коляски, толкаемые родительницами, уткнулись в высокую металлическую ограду, ставшую бастионом, разделяющим два мира.
«Они бы еще ров выкопали!»
Вечером разочарование постигло и шпану. Пики, венчающие забор, ясно указывали, что военные не шутят, а потому ночное пение под гитару переместилось туда, откуда выбралось совсем недавно - в беседки районного детского сада.
Лишенная благ знать была оскорблена до глубины души, а потому обдавала ненавистью и презрением всех «генеральш», которые волей или не волей, но ступали по «нашим» раздолбанным тротуарам и ходили в те же магазины. Теперь в этом доме поселилась Танька, которая априори попадала в списки врагов знатных семейств Жопинска. Это уже определение самого Леньки.
«А как еще назвать то место, откуда до центра города добираться тремя транспортами?»
Действительно, он чувствовал себя ущербным, когда у местного Белого дома выходил из маршрутки и видел людей в чистой обуви, тогда как на его «штиблетах» висело по пуду грязи, словно только что поработал трактором на колхозном поле.
Он шел за Татьяной со школы, простояв целый урок за углом, боясь пропустить ее появление. Ленька, чувствующий себя охотником, выслеживающим добычу, молился суровому Одину, чтобы кто-нибудь из подрастающей шпаны заметил новенькую, и прицепился к ней. Уж он тогда…
Одноглазый бог видимо спал, но на помощь неожиданно пришли валькирии.
- Ходют тут всякие, - зашипела одна из них и вылила грязную после мытья полов воду под ноги школьницы, по незнанию срезавшей путь и попавшей во владения тех самых бабушек, которые вынуждены вдыхать запах расположившейся неподалеку пивнушки вместо аромата дивных цветов генеральского дома.
Дворянское гнездо, а в миру – заводская семейная общага, после кончины Союза и гиганта «Ротор» оказалась ничейной и теперь тихо разваливалась под стенания старожилов, помнящих улыбку Сталина.
- Ой, извините! – подпрыгнула девочка, спасая лаковые туфли, но безобразные брызги успели уничтожить белизну гольфов.
- Не извиняйся, она специально, - Леня схватил «добычу» за руку и быстро повел прочь. Таня хоть и вздрогнула, но вырываться не стала, поскольку вторая валькирия приготовила свое смертельное оружие против «принцессы из генеральского дома» - видавший виды половик взметнулся в цепких пальцах и выдал первый пыльный залп в спины убегающих подростков.
- Зачем они так? – выдохнула Татьяна, когда под ногами началась тротуарная плитка – предвестница спасительного рубежа.
- Ведьмы. Они всех живущих в вашем доме ненавидят. Поэтому будь осторожней. Из школы и в школу лучше ходить со мной, я живу вон там.
Таня долго, словно запоминала ориентиры, смотрела на открытое в маминой комнате окно, за которым раздувались от ветра простенькие занавески. Ленька тут же возненавидел голубые цветочки, беспечно раскинувшиеся по тканому полю – такими они показались ему безвкусными и пошлыми.
- Утром меня отвозит водитель папы, а потом…
- Потом тебя провожать буду я. Встретимся после уроков, - кивнув растерявшейся Тане, он развернулся и быстро зашагал в сторону своего дома. Скворцов не хотел слышать возражений, а потому не дал и шанса произнести их.
- Как тебя зовут? – запоздало опомнилась девочка.
- Леонид, - бросил, едва повернув голову.
- А меня Татьяна.
- Я знаю.
- Мам, а давай купим в твою спальню новые занавески. Однотонные. Зеленые, например, как у тети Саши, - принимая сумки из рук матери, Леня старался говорить как можно более безразличным тоном.
- А эти тебя чем не устраивают? Веселенькие же…
- А чего в спальне веселиться? Наверное, поэтому ты до полуночи не спишь… - пальцем проткнув фольгу на бутылке с молоком, сделал глоток. - Если хочешь, я с тобой в воскресенье в универмаг схожу. Выберем.
- Боже мой! – всплеснула руками мама. – Хозяин вырос!
Прошли экзамены, начались каникулы, и Леня, утратив звание телохранителя, уже на правах друга ждал Таню на скамейке у ухоженной клумбы внутри территории, обнесенной оградой.
- Танечка, познакомь меня со своим мальчиком, - женщина, пахнущая духами, с гладкой прической, венчающейся аккуратной фигой, вышла из подъезда вслед за дочерью. Атласный блеск красного маникюра, белые ухоженные руки, сумочка, чьи туго натянутые лакированные бокала бликовали на солнце, ввели Леньку в ступор. Он никогда не видел таких красивых женщин.
- Познакомься Леня, мою маму зовут Серафима Владимировна.
У Лени не повернулся бы язык назвать ее тетей Симой, только так – Серафима Владимировна. Вот маму, сколько он себя помнил, ребятня называла «теть Тосей», и выглядела она так же – улыбчивое лицо, лучистый взгляд светлых глаз, нетронутые помадой губы и кудряшки коротко постриженных волос. Теплая, родная. Нет, не сказать, что от Танькиной мамы веяло холодом, скорее она напоминала античную скульптуру, которая вдруг решилась надеть современный наряд и снизошла до милой болтовни с соседским мальчишкой.
Потрепав Леню по вихрастой макушке, античная богиня направилась к поджидающей ее за воротами машине.
- Куда пойдем? В кино? – вернула его к жизни Таня. – Вот смотри, как и договаривались.
Она показала на кофточке значок, совершенно такой же, какой красовался на футболке Лени. Они еще неделю назад купили с дюжину значков, чтобы нацеплять одинаковые. Так Леня и Таня чувствовали себя парой.
Каникулы летели. Кино, парки с дешевыми аттракционами, походы в открытый бассейн, делали подростков ближе. Уставшие, но довольные они приходили к Лене домой и пили ароматный кофе, который он сам молол и варил в турке. Может, где-то в маме и видны были крестьянские корни, но в хорошем кофе она знала толк. Ее приучила к нему подруга, которая работала в неотложке. После суточного дежурства Александра Михайловна, а для Ленчика просто тетя Саша, не могла заснуть без доброй порции кофеина.
- А ты говоришь, на ночь пить вредно, - смеялась она, по-хозяйски крутя ручку кофемолки на их маленькой кухне.
Мама и ногти стригла так же коротко, как ее подруга, хотя всю жизнь проработала бухгалтером, и «химию» делала у того же парикмахера.
- Вы случайно не сестры? – спрашивал иногда Леонид, замечая, насколько подруги похожи в своих пристрастиях.
- Можно сказать, сестры, - соглашалась тетя Саша, а Леня в который раз ловил быстрый и какой-то извиняющийся взгляд мамы. Однажды он поинтересовался, как они познакомились, и мама как-то заученно, словно не раз проговаривала про себя, выдала историю о вызове врача на дом и завязавшейся после этого дружбе.
- Ты никогда не целовалась? – спросил вдруг Леня, поймав тепло дыхания Тани на своей шее. Бой подушками возник спонтанно: он кинул, она ответила, он взял в плен, она вырывалась.
- Не-а! – в глазах раскрасневшейся подруги плясали чертенята. Лямка ее сарафана сползла и оголила острую лопатку. – Давай попробуем? - и чмокнула в нос.
- Нет, не так. Чмок-чмок я еще в детском саду проходил.
- По-настоящему, по-взрослому? Как в кино?
Леня кивнул, ища в глазах Тани готовность рассмеяться. И оттолкнуть, назвав дураком. Он слышал как под платьем, под которым и лифчика-то нет, поскольку нацепить его не на что, барабанит ее сердце.
Они так и замерли в объятиях друг друга, не замечая, что после схватки их одежда нелепо перекрутилась.
Таня, высвободив руки из плена, обхватила влажными ладонями лицо Леонида и поцеловала сама, первая. Неумело, с горечью кофе на языке.
- Смотри, как нужно. - Откуда он знал, как нужно? Знал и все тут. Положил ее руки себе на плечи, прижал податливое тело так крепко, будто вклинься между ними хоть малейшая полоска света и волшебное ощущение, что происходит нечто невероятно важное, рассеется, оставив лишь испуг и стыд.
После того, как Леня оторвался от губ, она посмотрела удивленно, слегка нахмурив брови.
Он засмеялся и поцеловал ее курносый нос, ямочки на щеках.
- Это что здесь происходит? - в дверях со стаканом в руках стояла соседка – предводительница знати. – Божечки! Я тут сахара попросить, а они вона чем занимаются! Бесстыжие!
Ее голос эхом скакал по гулкой шахте подъезда, рвал в клочья мозг, подкашивал ноги.
- Пусти! – крикнула Таня, безуспешно пытаясь освободиться из крепкого захвата застывшего Леонида. – Пусти же!
Он расцепил руки, зачем-то поднял их вверх, то ли показывая, что сдается, совершив дерзкое преступление, то ли пытаясь успокоить покрасневшую как помидор подругу, говоря тем «Смотри, тебя никто не держит».
Таня бросилась вниз по лестнице, а соседка, забыв о сахаре, все кричала и кричала про генеральских принцесс, которые мало чем отличаются от местных шалав.
«Еще сиськи не выросли, а все туда же, целоваться!»
Окно Тани, выходящее на боковую сторону дома, больше не открывалось. Тяжелая портьера наглухо загородила ее от всего мира. Леня стоял под балконом до глубокой ночи, пока сторож не выставил его за ограду.
У подъезда сидящие на лавочке женщины резко замолчали и проводили Леонида тяжелым взглядом. Он его чувствовал. Словно совсем недавно на спине были крылья, а теперь торчали ножи, которые не позволяли ни вдохнуть, ни выдохнуть.
- Я-то думаю, чего она все время к нему бегает? Каждый божий день там. Смотрю, дверь приоткрыта, дай, думаю, сделаю вид, что сахар нужен. Сходила быстро на кухню, взяла стакан и без стука к ним. А там, нате вам! Целуются!
- Да они же еще дети, - кто-то более сердобольный попытался вставить слово. – Леньке же четырнадцать всего.
- Ты посмотри на него. Мужик. И в штанах у него все по-мужицки было…
- Дура-а-а-а! Заткнись! Дура-а-а-а!
Чтобы не слышать ненавистный голос, мучающий, терзающий, противный, со всего маха саданул по подъездному окну ногой. Посыпались стекла. А он бил и бил по пустой раме, лишь бы не слышать крики соседей, и очнулся лишь тогда, когда в него вцепилась мама.
- Тише, тише…
Как безродный пес стоял он у ограды генеральского дома день, второй, третий, но Таня не выходила. Звонил, звал, его прогоняли, но он возвращался. Приходил домой, чтобы упасть на кровать и пролежать без сна до утра, накрыв голову душной подушкой.
- Ну, хватит! – тетя Саша сдернула джинсы у лежащего на животе Леньки и всадила в ягодицу иглу. – Целоваться уже умеешь, наслышана. Так и веди себя, как мужик, а не романтический хлюпик. Тоже мне, Ромео. Встал, умылся, поел, придумал план и решил все свои проблемы. За соседей не переживай, мы с маманей уже всех навестили.
Мама сдула кудряшку со вспотевшего лба.
- Тетя Саша пригрозила баб Нюре трепанацией черепа, если хоть раз рот откроет.
- Да я всего лишь скальпель ей показала.
- Ага, чиркнув у самого горла.
- У своего же, не у ее.
- Еще бы топором махать начала...
- Таня не отвечает на звонки… - язык стал ватным.
- Так напиши, - тетя Саша зачем-то посмотрела его зрачки, сдвинув пальцами веки. - Дубровского проходил? Вот тебе образчик мужчины.
- Там все плохо закончилось.
- А ты сделай свою версию, - мама стащила с ног сына носки, которые он не снимал, наверное, все три дня.
- Не трогай его, пусть поспит.
Планы не пригодились. От смилостивившегося сторожа Леня узнал, что Таню увезли в тот же день. Куда – неизвестно.
Два летних месяца Леонид провел на даче у деда. Мама и тетя Саша наезжали туда по выходным, принося полные сумки городских вкусностей.
- Как он?
- Нормально. Что с ним, кобелем, сделается, - дед прятал улыбку в усы.
Леня считал дни до школы, готовил нужные слова, часами разговаривал сам с собой, но когда увидел Таню, онемел: она стала на полголовы выше его. Прошла мимо, словно он превратился в невидимку.
Передал записку, где на белом клочке бумаги жирно нарисовал вопросительный знак. Ответ получил через Танину одноклассницу.
- Не ходи за ней. Татьяне не разрешают дружить с плохими мальчиками.
...