-Алиса-:
13.04.13 08:39
» Глава 18
Глава 18
Во второй половине августа русские войска осадили Варшаву, превращенную к тому времени мятежниками в неприступную крепость. От любых переговоров о сдаче города осажденные отказались, поэтому избежать штурма было невозможно. Паскевич собрал военный совет, на котором после длительного совещания, когда раскрасневшиеся отцы-командиры кричали, каждый доказывая свою правоту, решено было нанести основной удар по форту Воля, являющемуся ключом к Варшаве. В штурме Воли принимали участие все войска, занятые в ее осаде, усиленные «охотниками» из других полков, в числе которых были и сто десять «охотников» из преображенцев. Волоцкий, смертельно уставший от этой затянувшейся войны, не раздумывая, вызвался в число добровольцев. В последнее время его самым горячим желанием было быстрее покончить со всем этой войной и вернуться в мирной жизни, которая казалась ему скучной и пресной до того, как он оказался здесь.
В последнее время в своих снах он часто видел усадьбу, где родился и вырос, друзей, Элен. Какими же беззаботными они были. Господи, как давно все это было, будто бы в другой жизни! Необходимо лишь одно последнее усилие - и они все смогут вернуться к родным, близким, любимым, к тем, кто ждет и надеется, ночами не смыкая глаз, вознося молитвы за мужей, сыновей, отцов и братьев.
Перед началом штурма перед строем зачитали приказ главнокомандующего, гласивший: «Волю взять любой ценой!» Штурм начался ранним утром, едва рассвело. Защитники форта оказали ожесточеннейшее сопротивление. Невзирая на это, русские войска шли вперед под градом пуль неприятеля, не считаясь с потерями.
Сергей пробыл на войне более полугода, но никогда до этого ему не доводилось участвовать в столь кровопролитных сражениях. Казалось, даже земля пропиталась потом и кровью. Удушливый пороховой дым выедал глаза, оседал на коже, впитывался в одежду.
Первая атака захлебнулась. Уцелевшие залегли, прячась за телами убитых, но потом, подбадриваемые командирами, русские полки вновь поднялись в атаку. Почти достигнув стен ненавистного редута, Волоцкий глянул на своих однополчан. Как же мало их осталось в живых! Как поредели их ряды за время этого штурма!
Что-то обжигающе-горячее толкнуло его в грудь и отбросило назад. Падая, он видел солдат, бегущих мимо него и в последнем решительном рывке бросающихся на стены форта, чтобы во что бы то ни стало одолеть ненавистных поляков.
Лазурное небо с плывущими по нему редкими белоснежными облаками вдруг стремительно закружилось перед глазами, и тьма окутала сознание, унося в небытие.
К концу дня Воля пала. Почти все ее защитники полегли, пытаясь остановить яростный натиск русских полков. Потери с обеих сторон были огромными. В догорающем свете дня, когда даже по цвету мундира стало трудно различить, где свои, а где чужие, победители искали живых среди мертвецов, и отдавая последнюю дань павшим убирали тела погибших с поля боя.
- Михалыч, мы тут нашли мы его сиятельство, штабс-капитана нашего, да только...
- Ах ты ж! Добралась-таки пуля до него, - присел рядом денщик, скорбно глядя в бескровное лицо командира.
С запекшихся губ сорвался едва слышный стон:
- Пить...
- Пресвятая Богородица! Жив он! Жив! – замахал руками успевшим уже уйти вперед солдатам Михалыч и заботливо склонился над Волоцким.
- Сейчас, Ваше сиятельство, сейчас, потерпите маленько, мы Вас в лазарет снесем.
Сергей слышал голоса, словно сквозь туман доносящиеся до него, но не мог разобрать, о чем они говорили. Боль, не дававшая вздохнуть, свидетельствовала о том, что он пока еще жив. Сколько времени он провел в беспамятстве? Кто его нашел? Свои или враги? Ему показалось, что тело вдруг стало невесомым и будто парит над землей, но потом тьма снова поглотила его.
Князь пришел в себя и попытался оглядеться в легкой палатке лазарета. Рядом с ним, поджав под себя ноги по-турецки, сидел его денщик.
- Ну, вот и славно, вот и очнулись - тихо прошептал Михалыч и перекрестился, едва Сергей поднял на него глаза. – Я уж боялся, схороним мы Вас здесь, Ваше сиятельство.
- Поживем еще, - хрипло прошептал Волоцкий и закашлялся.
- Тише, тише, - всполошился денщик. – Говорить Вам не велено. И вот еще что..., - расстегнув мундир, Михалыч достал небольшой бархатный мешочек и вложил его в раскрытую ладонь князя, - вот, мне доктор отдал, что при Вас было.
Серж сжал ладонь в кулак. Сережки, те самые, которые он для Лизы покупал. Зачем он носил их с собой по свету? Неужто надеялся еще на что-то?
Ранение князя Волоцкого оказалось более, чем тяжелым, и, подержав его пару дней в лазарете, доктора от греха подальше с первым же обозом отправили его домой, определив Михалыча в сопровождающие.
Михалыч нянчился с командиром, как с малым дитятей, но с каждым днем пути состояние раненного все более ухудшалось. Началась лихорадка, Сергей то и дело впадал в беспамятство. Спустя неделю после того, как они покинули расположение русской армии, обоз остановился на развилке дорог недалеко от Полоцка, и Михалыч, пользуясь остановкой, попытался напоить раненного, метавшегося в горячке.
- Совсем плох! Эх, боюсь, не довезу я Вас, Ваше высокоблагородие, - вздохнул он.
Офицер, сопровождающий обоз, подошел к телеге, на которой везли Волоцкого, взглянул на него и тяжело вздохнул, видимо, соглашаясь с ним. Оглянувшись по сторонам, он заметил огонек, мерцающий в сгущающихся сумерках между деревьями.
- Гляди-ка, Михалыч, усадьба там, похоже. Давай попытаемся на постой попроситься.
Проехав с полверсты по узкой дороге, они действительно обнаружили небольшую усадьбу. Телега въехала в ворота и остановились посреди двора.
- Голубчик, барин дома? - обратился к выбежавшему во двор парнишке офицер.
- Дык нету у нас барина, а барыня дома, - ответил тот, настороженно глядя на них.
- Мы тут с обозом, раненых из-под Варшавы везем, а этот вот уж больно плох. Спроси, можем мы его в имении оставить? А то, боюсь, пока до Полоцка доберемся, он Богу душу-то и отдаст.
- Эт я мигом! – бросил парнишка и метнулся к дому.
Лиза очень устала. Катенька капризничала два дня подряд и совершенно вымотала и ее, и няньку. Сейчас старушка, определенная в няньки к Екатерине Николаевне, воспользовавшись спокойной минутой, мирно дремала в кресле под окном. Лиза, уложив дочку спать, отошла от колыбели и вышла из детской, тихо прикрыв за собою дверь. В коридоре она едва не столкнулась с Тихоном.
- Елизавета Михайловна, - зачастил парнишка, - там во дворе подвода, офицера раненного из Польши привезли. На ночлег просятся.
- Ну, так что ты стоишь? Помоги раненного в дом перенести и Дуню мне пришли, - распорядилась она.
Едва не падая с ног от усталости, княгиня вошла к себе в спальню и устало присела на кровать, дожидаясь горничной. Дуня прибежала через минуту и, получив указание приготовить гостевую спальню и узнать, не надо ли еще чего-нибудь, убежала выполнять поручение хозяйки. Решив, что нужно дать раненному время обустроиться, а уж потом проведать его, Лиза всего лишь на минутку приклонила голову к подушке и провалилась в глубокий сон.
Дом в Ореховке был небольшой. Кроме хозяйской, в нем имелось еще три спальни, одну из которых сейчас занимала Ольга, а вторую переделали в детскую для Миши. Свободной оставалась только спальня, расположенная напротив покоев княгини.
Ночью Лизу, спавшую, как и все матери, очень чутко, разбудил тихий стон. Подхватившись, она какое-то время не могла понять, что происходит, но потом вспомнила, что вечером к ней в усадьбу привезли раненного офицера. Накинув на плечи шаль, она вошла в комнату. Пожилой денщик с осунувшимся и посеревшим от усталости лицом спал на софе. Раненный тихо стонал и в горячке метался по широкой постели. Взяв с комода почти догоревшую свечу, Лиза подошла к кровати, и, повернувшись к раненному, в ужасе зажала рот рукой.
- Серж, Господи! Боже! - тихо вскрикнула она.
Этот звук разбудил Михалыча, и, проснувшись, он увидел странную картину: молоденькая барышня, заливаясь слезами и нежно касаясь тонкими пальцами бледного лица его командира, склонилась над раненным.
- Милый мой, да ты весь горишь! - шептала она, тихо роняя слезы.
- Простите, барыня, что разбудили Вас ненароком, - смутился денщик. – Утром мы уедем...
- Нет! Нет! Никуда Вы не поедете! - горячо зашептала она. – Вы здесь останетесь, пока он не поправиться.
- Так может и не поправиться..., - начал было Михалыч, но барышня так на него взглянула, что он мигом язык прикусил.
Ох, что-то здесь не так, - подумалось ему. Не иначе, как барышня-то его сиятельство знает, и хорошо знает.
Развернувшись, девушка выбежала из комнаты, но вскоре вернулась вместе с заспанной горничной, которая принесла с собой таз и кувшин с холодной водой.
- Что-нибудь еще, Елизавета Михайловна?
- Ступай, Дуня, разбуди Тихона. Пускай запрягает двуколку и за доктором едет, - отправила ее из спальни хозяйка.
Смочив в холодной воде полотенце, Лиза осторожно обтерла пылающее жаром лицо, и, распахнув рубашку, замерла: сквозь стягивающую грудь повязку проступила кровь.
Сергею казалось, что он лежит на раскаленных углях, жажда совсем измучила его. Что-то прохладное вдруг коснулось его лица, принося облегчение, и тихий нежный голос проник в затуманенное сознание: «Сережа, любимый, не уходи, не бросай меня.» Такой знакомый, такой далекий... Моя Лиза, - мелькнула сумасшедшая мысль. Слабая улыбка тронула бескровные губы. Не иначе, как пришел его смертный час, потому что та Лиза, с которой он разговаривал в последний раз, не могла бы так нежно звать его и просить вернуться. Той он был не нужен, для нее он оказался всего лишь увлечением, временной слабостью.
А эта Лиза подняла его безжизненную руку, прижалась к ней губами, и даже в бреду Сергей чувствовал, как горячие слезы капали на его загрубевшую ладонь.
- Не уходи, пожалуйста! Боже, не забирай его у меня! –шептала она, глотая слезы.
Под утро Тихон привез пожилого уездного врача. Осмотрев раненного, он печально покачал головой:
- Ранение тяжелое. Рану я очистил, повязку переменил, а больше я ничего сделать не в силах. Все в руках Божьих, Елизавета Михайловна.
- Он жить будет? – едва слышно прошептала Лиза.
- Если жив до сих пор, надежда есть, - не желая давать прямой ответ, ответил лекарь, собирая свой саквояж. – Молитесь, сударыня. Еще раз повторю: все в руках Божьих.
Ольга с утра проведала Мишу, рассказала ему о раненном офицере, которого привезли поздно вечером, и попросила не бегать и не шуметь в доме, а побольше гулять на улице. Гулять ему нравилось, поэтому, получив от матери обещание, что ему непременно разрешат увидеть раненного позже, Миша убежал с няней на прогулку, а Ольга отправилась к Лизе и столкнулась с ней в дверях гостевой спальни.
- Лизонька, что с Вами? На Вас же лица нет! – всплеснула она руками.
- Ох, Оленька, если он умрет, то и мне жить незачем, - покачала она головой.
- Опомнитесь, Лиза! Что Вы такое говорите? О дочери своей подумайте! Да и кто Вам этот офицер, чтобы так убиваться по нему?
- Я Вам потом, Ольга Петровна, все расскажу, - ответила Лиза.
Спустившись вместе в столовую, они долго молчали. Завтрак был забыт, Ольга рассеяно мешала ложечкой давно остывший чай, пока Лиза собиралась с мыслями. Наконец, подняв голову, она посмотрела в глаза своей компаньонке.
- Ольга Петровна, Вы ведь знаете, что мой покойный супруг был намного старше меня. Николая Васильевича я всегда уважала, но никогда не любила.
Ольга кивнула головой:
- Я догадывалась.
Лиза тяжело вздохнула и продолжила.
- Тот офицер, что лежит наверху – князь Сергей Александрович Волоцкий. Он единственный, кого я любила, люблю и всегда буду любить, даже если Господу будет угодно отнять его у меня.
Ольга потрясенно смотрела в полные слез глаза княгини.
- А он... Он любит Вас?
- Не знаю, когда-то говорил, что любит, - грустно улыбнулась Лиза.
- Лизонька, все хорошо будет. Вот увидите, он поправится! Доктор правильно сказал, что ежели он до сих пор жив, то непременно выкарабкается, - принялась утешать ее Оля. – А там, глядишь, и вместе Вы сможете быть.
В ответ на ее слова Лиза отрицательно покачала головой.
- Даже если Серж и выживет, для меня он потерян навсегда. Князь Волоцкий обручен с княжной Одоевской.
С этими словами она поднялась из-за стола, оставив нетронутым давно остывший чай и вернулась в спальню к Сержу. Она долго сидела рядом с его постелью, вглядываясь в любимые черты. Взяв с его денщика слово, что он ничего не скажет князю о том, что увидел и услышал ночью от нее, Лиза немного успокоилась. Как бы сильно она его ни любила, ей хотелось сохранить хотя бы остатки собственной гордости. Раз Сергей разлюбил ее, собирается жениться на другой, то ни к чему ему знать об ее истинных чувствах.
Несколько дней она разрывалась между заботами о новорожденной и уходом за раненным. Ольга только качала головой, глядя на то, как она осунулась. Несколько раз она попыталась поговорить с княгиней, но словно натыкалась на каменную стену. Лиза и слышать ничего не хотела о том, чтобы кому-то другому доверить заботы о Сергее, боясь пропустить тот момент, когда он очнется.
На четвертый день пребывания в Ореховке Сергей пришел в себя. Открыв глаза, он обнаружил, что лежит на широкой постели в незнакомой комнате. За окном занимался погожий сентябрьский денек. Легкий ветерок из открытого окна шевелил тонкие занавески. Сколько ни пытался, он не мог вспомнить, как попал сюда. В памяти всплывали только обрывки воспоминаний: штурм Воли, ранение, пронзающая все тело боль, лазарет, обрывки фраз и женский голос, который настойчиво звал его вернуться из небытия. Попытавшись подняться, он понял, что совершенно обессилел, и со стоном рухнул на пуховую подушку. На приставной кровати под окном, проснувшись, завозился Михалыч и, посмотрев на Волоцкого, истово перекрестился.
- Слава тебе Господи!
- Где я? - хриплым шепотом спросил Сергей.
- Под Полоцком мы, Ваше высокоблагородие, в Ореховке - ответил он.
Дверь в спальню открылась. Сергей не поверил своим глазам и не мог скрыть своего удивления: на пороге стояла Лиза.
- Доброе утро, Сергей Александрович, - робко улыбнулась она.
/
...