натаниэлла:
01.10.20 19:22
» Глава 9. Темней всего перед рассветом
*
Глава 9. Темней всего перед рассветом
КАРТА XIII. Смерть
ЗНАЧЕНИЕ: Стадия разложения в алхимии, темный сосуд Нигредо, из которого зарождается нечто новое. Карта отражает неизбежность изменений и полный разрыв с прошлым. Алхимику пришла пора расстаться с представлениями о мире и себе, отбросить старые психологические установки и быть готовым к неожиданным поворотам. Карта – символ перемен, хороших ли, плохих, но их уже не избежать.
Оксана собиралась возвращаться в «женскую спальню», когда заметила странную тень на белоснежном дворе. Светила полная луна, время оборотней и сумасшедших, как буквально за пять минут до этого отметил Евгений. Ее призрачный свет мешался со светом фонарей (рачительный Семен Симонов отключал их после часа ночи). Оксана бросила взгляд в окно и замерла, не понимая, что именно видит.
- Жень, - позвала она, - по-моему, кто-то ползет по крыше гостиницы и хочет проникнуть в окно.
- С чего ты взяла?
- Я вижу странную тень… и если Таня там одна…
- Воры? – скептично откликнулся Ромашов. – Только безмозглые придурки будут грабить постояльцев при такой иллюминации. И потом, насколько помню, третий этаж хозяйский.
- Иди сюда, сам взгляни, я ничего не выдумываю, – Оксана обернулась и требовательно поманила рукой: - На крыше точно кто-то есть!
Женя потянулся и встал, завернувшись в одеяло (натягивать штаны, искать их в темноте ему было лень). Долгую минуту он вглядывался в изломанные тени, которые дом отбрасывал на дорожки и забор, а потом сказал:
- Действительно…
Оксана ждала, что он предложит. Ее натура требовала действия, но она сознательно сдерживалась, чтобы не отдавать приказы, словно командир на плацу. Она успела понять, что Евгению не по душе подобная манера.
- Как думаешь, надо об этом кому-нибудь сообщить или не стоит пугать Таню? – тем не менее, поторопила она.
- Таня тут ни при чем, - медленно произнес Ромашов, - мне кажется, силуэт женский. И она что-то держит в руках – сумку или сверток.
- Разве современные ниндзя, работающие на Алхимика, не могут быть женщинами? Она вполне могла что-то украсть. Или наоборот подбросить.
- Зачем подсылать к нам кого бы то ни было до того, как разговор состоится?
- А если кто-то не хочет, чтобы он состоялся?
- Разбуди Валентина, - велел Евгений, начиная спешно одеваться, - пусть прихватит альпинистское оборудование, я знаю, он его брал. А я на крышу.
- С ума сошел?!
- Лучше сойти с ума, чем оказаться правым. Это Алла.
- Алла? Но зачем ей зимней ночью ходить по крыше? Ладно бы днем… или ты хочешь сказать…
- Я ничего не хочу! – резко ответил Женя, завязывая шнурки и хватая куртку. – И буду счастлив ошибиться.
Женя выскочил из номера и прислушался – в доме царила тишина, но это его не слишком порадовало. Он бросился к центрально лестнице и поднялся на третий этаж. Здесь он никогда не был и замешкался, соображая, где искать хозяина гостиницы. В итоге он начал стучать и врываться во все двери, пока не наткнулся на недовольного Семена.
- Что случилось, черт побери?! Что за тарарам? – не больно любезно осведомился он.
Он лежал в кровати и, видимо, уже уснул, Ромашов вырвал его из объятий Морфея не больно церемонясь.
- Где ваша жена?
- Жена? Черт возьми, зачем вам моя жена? Она с ребенком в дальней комнате. Да что случилось?
Евгений, не слушая, рванул в дальнюю комнату. Там горел свет – ночничок поблизости от детской кроватки, но ни младенца, ни его матери не было. Женя ругнулся сквозь зубы и, обернувшись к спешившему к нему Семену в семейных труселях, грозно потребовал:
- Быстро отвечайте, как попасть на крышу!
Семен что-то нечленораздельно промычал и вытаращил глаза, но хотя бы махнул рукой, указывая направление. Женя подбежал к двери и рванул ее. За ней вверх уходила узкая и крутая лестница. В лицо ударил холодный поток воздуха, значит, люк на крышу был не закрыт. Ромашов быстро поднялся на чердак и нашел выход на крышу. «Надо было прихватить телефон», - с запоздалой досадой подумал он, спотыкаясь о хлам, плохо видный в темноте, и мечтая чем-то подсветить путь.
Семен все это время держался за ним и даже попытался выбраться на крышу – прямо так, в одних трусах.
- Немедленно уходите! – велел ему Ромашов. – Куда вы в таком виде?
- Но вы же не думаете, что Алла… что она хочет… - лепетал окончательно проснувшийся и насмерть перепуганный мужчина.
- Убирайтесь отсюда! – рявкнул Женя. – Еще не хватало, чтобы она вас увидела. Вы ускорите печальный финал.
- Но я не хочу!.. Я ее люблю! И эта сумасшедшая утащила с собой ребенка!
- В скорую звоните!
- Она спрыгнет?! Разобьется?
«Да на твою ж голову!» - зло подумал Женя и, оттолкнув горе-супруга, полез по короткой металлической лесенке наружу.
С момента, когда он увидел неуверенную тень, прошло несколько минут, но с улицы не доносилось ни звука. Если Алла до сих пор не спрыгнула, значит, ее намерение не окончательное. Она сомневалась, собиралась с мужеством и отчаянно трусила, не в состоянии сделать роковой шаг. «Я обязан ее разговорить и задержать! Я успею и буду убедительным! - твердил про себя Евгений, выползая на площадку, и добавлял волшебную формулу Эриксона: - Меня достаточно! Меня достаточно!»
(СНОСКА.
Милтон Эриксон был крупнейшим специалистом в сфере психотерапии и гипноза, работал с изменёнными состояниями сознания и придумал множество техник, среди которых лечебный «эриксоновский гипноз». Фраза «Меня достаточно! (I'm enough)» означает примерно следующее: «Я не идеал и вряд ли когда-нибудь стану идеальным психотерапевтом, но для выполнения этой работы МЕНЯ ДОСТАТОЧНО").
Он редко вспоминал эту фразу, придуманную «отцом гипноза» для неуверенных в себе психотерапевтов, ибо давно прошли времена, когда Ромашов нервничал перед встречей с клиентом. Вот только на крыше все было не так, как происходит в уютном кабинете. Женя никогда прежде не работал с самоубийцами в момент обострения, не вел с ними переговоры, а еще он боялся высоты – врожденная фобия, с которой он боролся с переменным успехом. Крыша, ночь и непривычный формат беседы с незнакомым человеком могли легко свести все усилия на нет. Но Евгений не собирался сдаваться!
- Меня достаточно! – повторил он вслух и выпрямился во весь рост на узкой площадке.
Порывы злого ветра тотчас ударили ему в лицо, проникли под распахнутую куртку, лишили тепла, а вместе с ним и присутствия духа. Третий этаж, вроде бы не так высоко, но голова предательски закружилась, Женя пошатнулся и схватился голой рукой за ледяной ржавый поручень, чтобы не свалиться. Захотелось немедленно нырнуть обратно на чердак, чья темнота и захламленность уже не казались отвратительными. С трудом оторвав взгляд от заклепок на кровельных листах, покрывающих треугольный навес над люком, Ромашов огляделся.
Крыша сначала показалась пустой, но стоило ему отойти к краю небольшой площадки и заглянуть за конек изогнутой на манер пагоды мансардной части, Женя увидел Аллу. Крыша была сложная, неровная, со впадинами и перепадами высот, такая же вычурная, как и прочая архитектурная фантазия строителя гостиницы. Как женщина с ребенком на руках смогла преодолеть многочисленные препятствия и добраться до самого края на противоположном углу дома, оставалось загадкой. Но раз она смогла, то и он, здоровый крепкий мужчина, сможет.
Женя отлепился от поручня и, задержав дыхание, отправился в путешествие по сложному лабиринту, стараясь не выпускать из поля зрения тоненькую фигурку. Алла решила самоубиться в малиновом пальто, накинутом поверх халата, даже шапочку надела, а малыша закутала в одеялко по всем правилам. В таком виде она могла простоять на краю и полчаса, и час – не замерзла бы.
Производя ужасный шум, Евгений перебрался через очередной острый конек и заскользил по наклонной плоскости к узенькой дорожке, обегающей здание по периметру. Именно на ней сейчас торчала Алла с ребенком.
Услышав грохот, она обернулась. Покачнувшись (сердце Евгения при этом ушло в пятки), женщина схватилась за штырь антенны, другой рукой крепче прижимая младенца к груди.
- Не подходите! Я спрыгну!
Женя замер, лежа на спине и ногами упираясь в низкий заборчик, отделяющий дорожку от бездны. Его тянуло зажмуриться и «развидеть» кошмар, однако мозг при этом работал четко, хладнокровно констатируя, что Алла угрожает тем, что бросится вниз – выходит, все еще не готова осуществить намерение.
- Я просто хотел спросить, что случилось! – крикнул Ромашов. – Увидел вашу тень на снегу и решил подняться.
Алла непроизвольно взглянула вниз и отшатнулась, не выпуская антенну. Нет, она вовсе не хотела умирать, но ее поступок не являлся шантажом, как можно было подумать, он был крайней степенью безысходности.
- Зачем вы ко мне поднялись?
- Поговорить. Разве вы не хотите ничего объяснить?
- Я ничего не собираюсь объяснять мужу! Он и так знает!
- Но я не ваш муж.
- Все просто, - ответила Алла, – я не хочу жить.
Материнская депрессия – сложная и опасная штука. Угодить в нее просто, а вот выкарабкаться без лекарств и психологического грамотного ведения очень трудно. У Аллы не было круга поддержки: бабушек-дедушек, старших дочерей, способных стать няньками, как в стародавние времена, а помощи от врачей ждать не приходилось. Алла осталась со своими проблемами один на один и дошла до того, что возненавидела собственного ребенка. «Ты же мать! Как можно не любить это крохотное существо?» - слышала она или думала так, как требует общество, и ей было стыдно от того, что она не соответствует.
- Почему? – спросил Евгений, стараясь разговорить ее.
Собственный голос, излагающий факты и мысли, проговаривающий проблемы в очередной раз, действует на человека успокаивающе. Попытка суицида – это прежде всего акт агрессии, направленной на себя. Надо перевести агрессию в что-то иное: в звук, в рассуждения или в новую попытку достучаться до окружающих.
- Я не чувствую себя живой! – выкрикнула несчастная женщина, давя рыдания. – Я все время как механическая кукла, биоробот. Так какая разница, продолжаю ли я находиться в своем теле или нет? На самом деле я давно умерла.
Алла была тихой и забитой, и растормошить ее можно было, лишь затронув самые болезненные струны. Ночь, невозможность терпеть, близкое дыхание смерти, случайный свидетель, задающий вопросы – все это вывело ее из привычной прострации. Наверное, именно поэтому она сейчас не говорила, а кричала, как кричат от боли тяжелораненые.
Однако отговаривать ее от опрометчивого шага, утешать банальностями и спорить было нельзя. Женя собирался лишь дать ей понять, что готов слушать и услышать ее. Алла находилась на эмоциональном дне. Она знала, что с ней что-то не так, но что именно и, главное, что с этим делать, не понимала. Он все еще мог ей помочь – жаль, что не получилось сделать это чуть раньше, не доводя ситуацию до крайности.
- А ваш сын? – спросил Женя. - Вы тоже считаете его куклой?
- Саша пропадет без меня, с ним никто не справится, если даже я, родная мать, не справилась. Он должен уйти вместе со мной. Он ничего не почувствует – он спит, ему не будет больно.
Женя понадеялся, что она ничего не сделала ребенку, и он действительно крепко спит, как всякий младенец на свежем воздухе. Инстинкты все еще проявляли себя в ней. Она тепло одела сына и заботилась о том, чтобы ему было хорошо вопреки тому, что чувствовала в эти минуты сама. Однако не стоило апеллировать к ее материнским инстинктам и говорить, что ее поведение, депрессия, эмоции плохо сказываются на ребенке, она от этого замкнется еще больше. Пугать ее пока еще было рано.
- Алла, можно я спущусь чуть ниже, а то лежать на спине ужасно неудобно?
Не дожидаясь разрешения, Женя сполз и, ухватившись за низенькие перильца, тонкие и не способные в случае чего удержать человека, сел на корточки. Внизу он увидел землю, макушки молодых деревьев, росших у кухонных окон, и голова снова закружилась. А еще он успел увидеть тени, падающие на укрытые снегом клумбы. Одна из них, прилепившаяся к углу дома, шевелилась.
- Зачем вы вообще сюда вышли? – Алла смотрела на него с опаской.
- Хотел поговорить с вами, узнать причину.
Женя стал очень медленно вставать, радуясь, что Алла неотрывно наблюдает за ним и поэтому не смотрит по сторонам. Он даже намеренно взмахнул рукой, фиксируя на ней ее взгляд.
- Вам это не интересно. Я вам никто!
- Если бы это было так, я бы не стал вмешиваться.
Ромашов выпрямился и громко притопнул ногой, вроде как проверяя площадку на прочность. Кровля громыхнула, и Алла, наблюдавшая за его телодвижениями, пропустила момент, когда закинутый снизу крюк прошел сквозь прутья оградки и с тихим лязгом встал поперек. Валентин не терял времени даром и находился где-то рядом.
- Крайнее средство никогда не применяют внезапно, - сказал Женя. - Вы показались мне разумной женщиной, не склонной к истерикам. Причина должна быть веской, не так ли?
- Конечно. Я ужасный человек. Я не понимаю, зачем послушала мужа и родила ребенка.
- Но вы тоже хотели ребенка, не так ли? Что изменилось?
- Ребенок - это совсем не то, что мне казалось. Я плохая мать и жена! Я разлюбила мужа, потому что он не понимает, как мне плохо. Я ненавижу сына, потому что он постоянно орет и мешает. Это неправильно! Мне надо все исправить!
Алла снова сорвалась на крик, это изматывало ее, всегда тихую и спокойную, но за антенну она держалась крепко, не отпускала. Как бы Жене хотелось сейчас загипнотизировать ее! Ввести в шоковое состояние и заставить отказаться от плана. Но это было невозможно сразу по двум причинам. Во-первых, он опасался, что резкая смена осознанности отразится на вестибулярном аппарате. Любое неверное движение, слабость и даже самый легкий транс подвергали ее и ребенка риску. А во-вторых, он не чувствовал в себе должной силы убеждения. Борьба со страхом высоты высасывала из него энергию. Он прикладывал столько усилий, чтобы не смотреть вниз и не дрожать в коленях, что на остальное его не хватало. Ему только и оставалось, что убалтывать ее, ожидая, когда Валентин доберется до нее. Плохо только, что они с ним не договорились об условных знаках.
- Вы давно об этом думаете или решение стало спонтанным? – задал Ромашов очередной вопрос, стараясь поймать и зафиксировать взгляд несчастной женщины.
- Это страшно, даже думать об этом страшно, но выхода нет,- сказала Алла, упорно отворачиваясь от него и не отвечая прямо. – Вы же понимаете, что это не просто блажь?
- Конечно, - подтвердил Ромашов. – Это не блажь и не глупость. Положение и впрямь серьезное. Но отчего именно сейчас, сегодня?
Он задавал вопросы доброжелательно и спокойно, хотя сам был не в лучшей форме. Если человек задумался о том, что пора уйти из жизни, то он уже решил для себя, что причин жить дальше нет. Алла не станет слушать о том, что «все наладится» или «следует подумать о семье». Но что тогда ей сказать, как обнадежить?
- Чем раньше я решу этот вопрос, тем скорее наступит облегчение!
- Алла, я подойду к вам поближе, - предупредил Женя. – Из-за ветра вас плохо слышно, слова относит в сторону.
Разведя руки для равновесия, он стал бочком подходить к Алле, не делая резких движений. Она позволила ему приблизиться, но когда он почти мог коснуться ее, резко отпрыгнула.
- Не смейте меня удерживать! – с истерическими нотками воскликнула она. – Вы не должны мне мешать!
Женя замер, не желая ее провоцировать. К тому же вблизи она могла заметить признаки страха, эту испарину, выступившую на лбу вопреки холодному ветру. Алла не поверит человеку, демонстрирующему слабость, ведь подсознательно мы способны принять помощь только от того, кто сильнее нас.
- Я только хотел ухватиться за вашу антенну, - извиняющимся тоном ответил он, - она выглядит надежной.
- Нечего было лезть сюда, если вы боитесь, - Алла отвернулась.
-Теперь уж поздно, я сделал эту глупость, - Ромашов сделал вид, что рассматривает обледеневшую крышу, - понятия не имею, как пойду обратно. Но вы не волнуйтесь, я не стану вас хватать.
На самом деле он бы с радостью ухватился за нее. Нет – схватил бы в охапку и потащил спешно прочь от этого кошмара. Но приходилось изображать спокойствие и делать «морду кирпичом». И не смотреть вниз! «Меня достаточно!» - в который раз напомнил он сам себе.
И все же его близость, его участие потихоньку делали свое дело. Осознав себя стоящей на краю, Алла теперь страшилась сделать шаг – любой. Она дрожала, прижимая ребенка, который начал кряхтеть и ворочаться в своем кульке. Надо было решаться и действовать быстро.
«Где же Валя? – с тоскливой злостью подумал Ромашов. – Давно бы пора появиться. Чего ждет?»
Двор оставался пустынным, но это было и хорошо – устраивать шоу со зрителями было нельзя. Караваев правильно сделал, что отговорил остальных светится в поле зрения женщины. Алла была не из тех, кто готов выставить последние, как она думала, мгновения жизни напоказ. Иначе бы выбрала светлый день и крышу повыше в центре города, уж там зевак нашлось бы предостаточно. Здесь же появление праздных зрителей, тем более, мужа, от которого она бежала, могли окончательно пошатнуть ее душевное равновесие и заставить нервничать с непредсказуемыми последствиями.
- Может, пока мы с вами разговариваем, я подержу вашего сына? – предложил Женя максимально дружелюбно, в то время как сам с тревогой наблюдал за шевелящимся свёртком. – Мне кажется, вы немножко устали.
Она замотала головой:
- Нет! – и тотчас с какой-то странной надеждой спросила: - У вас есть дети?
Женя вспомнил Катю, свою старую подругу, которая скоропостижно вышла замуж за другого. Беременная. Тогда его это знатно подкосило.
- Я не знаю, есть ли у меня дети, это очень грустная история, - признался он, встречаясь с Аллой глазами и наконец-то удерживая ее взгляд. Требовалось продолжать говорить, внушать ей, что они похожи, что он понимает ее не только на словах, но и всем своим существом. - Моя девушка бросила меня и вышла за другого. Она не дала мне и шанса. Лишь сказала напоследок, что ребенок только ее, а я не буду иметь к нему отношения.
Алла нахмурилась, она смотрела на него и укачивая сына, как могла. Евгений сделал похожее движение, будто тоже качал ребенка, повторил ее жест.
- Я мечтал о сыне, - сказал он и пододвинулся к ней на один маленький незаметный шаг. – Это такое счастье – держать его на руках. Качать его. Петь ему колыбельные. Не знаю, насколько хорошим отцом я бы стал, но я бы очень старался.
- Почему она вас бросила?
Женя сделал еще один шажок по скользкой дорожке, осторожно нащупывая опору.
- В тот момент я был безработный и обременен огромным долгом. А соперник был богат и благополучен. Она решила, что для нее с ребенком так будет лучше.
- Сочувствую, - сказала Алла. – Теперь вы нашли себе другую подругу?
- Да, мне повезло. Надеюсь, Оксана меня не бросит, если со мной что-то случится. Однако у вас передо мной большое преимущество. У вас уже есть то, чего я лишен. У вас есть сын. Знаете, человек, у которого нет детей, думает о себе и о том, что ему нужно, или о своем будущем. А тот, у кого есть дети, думает о будущем иначе, ведь он стал неотъемлемой частью процесса, создающего нашу Вселенную. Его будущее гораздо глубже и ярче, потому что включает в себя счастье другого человека, – Евгений говорил и говорил, лишь бы убаюкать ее. В эти мгновения смысл сказанного значил меньше, чем вкрадчивость интонаций и мелодия речи. - Вам очень повезло, Алла, я вам даже немного завидую.
- Это смешно - завидовать мне, - она всхлипнула. - Нет человека несчастней меня.
- Не стоит отчаиваться. У вас есть ради кого жить. Есть тот, кто любит вас безо всяких условий. Только потому, что вы его мама. Он будет вас любить всегда.
Алла взглянула на ребенка, покачивая его. Он проснулся, но пока лежал смирно, лишь временами кряхтел. Евгений надеялся, что мальчик не заорет и не нарушит то хрупкое равновесие, что восстановилось в сердце его матери. Алла, казалось, была готова отступиться от задуманного, вернуться в мир. Ей осталась самая малость: поверить, что все наладится, что черная полоса обязательно пройдет.
- Мне все говорят, что материнство меняет, и жизнь моя не будет прежней, но я устала от этой новой жизни и не хочу ее.
Конечно, материнство меняет, но Алла немного путала понятия. Она говорила о другом: навсегда ли она останется «загнанной лошадью», которых, вообще-то, пристреливают, чтобы облегчить страдания. Из этого состояния ума ее следовало вывести. Но начнешь жалеть – она отразит эту жалость, не примет ее, потому что подсознательно к ней готова.
- А чего вы хотите? - Ромашов сделал еще один шаг вперед.
Ребенок все же подал голос. Сначала робко и недовольно, но потом не стесняясь и во всю силу своих легких. Алла отпустила антенну и перехватила его обеими руками, ее движения стали нервными и резкими, они пугали сына вместо того, чтобы усыплять. Ромашов застыл от ужаса, глядя, как интенсивно она трясет вопящий кулек.
- Я хочу, чтобы мне стало легче! – закричала она, перекрикивая младенца. - Если спрыгнуть, то будет легко! Я хочу выбраться из этого состояния! Любым способом!
- Любым не получится! - громко и жестко выкрикнул Ромашов. - Здесь слишком низко, и вы не убьетесь насмерть.
- Разве? – переспросила она удивленно, словно такая простая мысль не приходила ей в голову.
- Вы покалечитесь и станете овощем. Будете лежать, прикованная к кровати, без возможности окончить свои мучения. Ножи и прочие предметы от вас спрячут, повторить не выйдет, вы будете еще больше зависеть от других. Подумайте, сейчас вы распоряжаетесь собой и своими действиями, а повредив позвоночник, уже не сможете.
Она молчала, шокированная неожиданной угрозой. И продолжала интенсивно качать захлебывающееся в криках дитя.
- Ребенок тоже не умрет, вы очень хорошо его завернули. Но травмы будут большими и, возможно, необратимыми. Вы когда-нибудь бывали в реанимации детской больницы? Нет? Врачи спасают крошек до последнего. Оперируют, собирают по кусочкам, подключают к аппаратам и кормят через трубочку.
- Вы просто пытаетесь меня отговорить!
- Нет, я показываю вам еще одну версию будущего. Их много, этих версий. И вы все еще вольны выбирать, которую воплотить.
- Я хочу, чтобы все было как раньше. А это невозможно!
- Это возможно. Все снова будет, как раньше, - повторил Женя ее слова, закрепляя возникший у нее в голове образ, - не сразу, не прямо завтра, но будет. Обязательно будет! Однажды вы проснетесь с ощущением, что сегодня - хороший день. И улыбнетесь.
- Улыбнусь?! Ну, а что потом? После того, как я пойму, что снова ошиблась?
- Если покажется, что ошиблась, можно проверить себя. Вдохнуть поглубже и дождаться следующего дня, чтобы убедиться, какой он - лучше предыдущего или хуже. Я точно говорю: настанет день и вы, переодевая своего сынишку, улыбнетесь в ответ на его улыбку, и на сердце у вас будет легко. Вы будете целовать малыша не потому, что так надо, что так поступают все хорошие матери, а потому что это будет вам приятно. Вам обоим.
- Я вам не верю, - сказала Алла, но вся поза ее, все интонации и дрожь говорили обратное. Она хотела, чтобы он подошел и избавил ее от груза неразрешимых проблем. Внезапно он стал ее робкой, последней надеждой.
- Возьмите меня за руку, - он протянул к Алле правую руку раскрытой ладонью вверх. – Когда держишь человека за руку, сразу понятно, лжет он, фантазирует или говорит правду. Я знаю, как вам помочь.
Она не попятилась, но смотрела на протянутую руку со вселенской усталостью в глазах.
- Я ваш друг! Я говорю вам правду, и вы мне верите. Слышите меня, Алла? Вы сделаете так, как я вас попрошу.
- Да… - выдохнула она.
И вдруг ее сын, набрав в глотку воздуха, издал такой громоподобный вопль, что она очнулась, моргнула – и заметила «крюк» на перилах и подрагивающую веревку, уходящую вниз.
- Вы меня обманываете? – спросила она, беспомощно. – Я верю вам, а вы… вы просто тянули время?
- Я обещаю, что все будет хорошо! - Женя сделал последний шаг и дотронулся до ее согнутого локтя, резко фокусируя ее внимание на этом и не позволяя ей выскользнуть из невидимой сети, поймавшей сознание. Телесный контакт прочно и окончательно привязал ее к гипнотизеру. Ромашов повысил голос:
- Смотрите мне в глаза, Алла! И медленно разворачивайтесь лицом ко мне. Вот так, спокойнее. Дышите глубже, еще глубже… Все хорошо! А теперь очень медленно отдайте мне ребенка!
Алла протянула ему орущий сверток. Как только мальчик оказался у него в руках, Женя выдохнул, но он понимал, что это еще далеко не конец.
- Сейчас вы аккуратно отправитесь в обратный путь. Там, где вы недавно прошли. Вы слышите меня, Алла?
- Да, - покорно произнесла она, не в силах отвести от него взгляд.
- Хорошо, Алла, - он всякий раз повторял ее имя, чтобы удерживать на незримой привязи, - вы доберетесь до люка и спуститесь на чердак. Идите не торопясь. А я пойду следом. Больше не смотрите на меня, идите к люку!
Женщина повернулась и начала двигаться, но нога неожиданно поехала на скользком покрытии и неловко подвернулась. Алла грохнулась на живот и заскользила к краю. Ромашов, сжимающий ребенка, качнулся к ней, но понял, что не сможет ее подхватить. Руки были заняты, а земля… земля почему-то стремительно летела ему в лицо, спеша поменяться местами с черным небом.
Женю охватила паника, он отчаянно пытался справиться с головокружением и сохранить равновесие. Он рухнул на бок, вжимаясь к покатому склону и, высвободив руку, шарил ею вокруг себя, ища, за что ухватиться. Напротив себя он видел искаженное страхом и недоумением лицо женщины, чьи ноги уже болтались над бездной.
- Валя! – заорал он изи всех сил. – Лови ее!
«Да где же он?! Чего медлит?» - с отчаянием думал он.
Он сам уперся ногами в низкое ограждение, стискивая младенца, который уже не заливался, а хрипел от возмущения и усталости, что с его нуждами не считаются. Алла повисла на краю, вцепившись в оградку, которая скрипела и гнулась под ее весом. Она так и не вскрикнула ни разу. Только смотрела на Ромашова с отчаянием бессловесной твари, которую он обещал спасти, но почему-то предал. Женя с ужасом ждал, что она вот-вот сорвется.
К счастью, наконец-то появился Караваев. Он подлез снизу, подхватил и обвязал Аллу страховочной петлей. Почувствовав на себе чужие руки, женщина вышла из ступора и истошно завопила, но ей уже ничего не угрожало. Валентин говорил ей что-то, Алла всхлипывала до икоты, постепенно успокаиваясь, и наконец смогла разжать побелевшие от усилий пальцы. Зажужжала лебедка, унося их к земле.
Ромашов опрокинулся на спину. Он нащупал какой-то выступ и держался за него, распятый на этой чертовой холодной крыше как морская звезда, страшась пошевелиться. Мечталось просочиться сквозь кровлю и балки и как по волшебству оказаться в теплом помещении. Он понятия не имел, как сможет добраться до люка, ведущего на чердак, с ребенком на руках. Сашка (так, кажется, его звали) хныкал тоскливо и обреченно.
- Да будь ты мужиком, - пробормотал Ромашов, - в ухе от тебя звенит.
Пацан неожиданно заткнулся. Женя даже приподнял голову, чтобы убедиться, что не придушил от усердия младенца, но тот таращился на него крупными серыми глазками.
- Вот так и веди себя, - сказал Евгений, - а то голосишь, как девчонка.
- Гы! – выдал Сашка.
Ромашов прикрыл глаза. Он чувствовал слабость и полную неспособность двигаться. Даже удовлетворения от проделанной работы не было. Еще пять минут, и он окончательно примерзнет тут и околеет.
- Женя, я спускаюсь к тебе! – донесся до него голос Оксаны.
Чернышова, обвязанная для верности веревкой, ловко перелезла через ближайший конек и быстро достигла края крыши. Она помогла ему сесть.
- Все закончилось, все живы, Жень, все хорошо!
- Тебе бы тоже психотерапевтом работать, - сказал Евгений. – Или ангелом. Дите возьми!
- Ты как, держишься?
- Куда я денусь, - пробормотал он и закашлялся.
- Подожди, я потом за тобой вернусь.
- Не надо, я сам.
...Его долго отпаивали в столовой горячим кофе с булочками. Семен щедро плеснул в чашку коньяка, получилось убойно, но у Жени не осталось сил протестовать еще и из-за этого. Таня обработала ему ладони какой-то противно пахнущей мазью, и он надеялся, что остатки обмороженной кожи не слезут наутро чулком. В пылу крышесносного сеанса психотерапии он даже не понял, как умудрился так глупо подставиться. Всего-то и надо было достать из кармана куртки перчатки.
Аллу и ее ребенка Оксана увела наверх и уложила спать. Запасливый Караваев вколол молодой мамаше успокоительного. Женя и не догадывался, что тот прихватил из Москвы солидную аптечку.
«Скорую» муж-козел, кстати, так и не вызвал. Евгений по этому поводу выдал ему полный отлуп, доведя мужика до трясучки. Семен его теперь боялся и суетливо подсовывал то коньяк, то печенье, поддакивал и кивал, но эта угодливость была Ромашову противна.
Нет, резоны Симонова не предавать историю огласке он отчасти понимал. Суицидники – сто процентов клиенты психиатрической клиники, а это пятно на всю жизнь. Ромашов поймал Аллу на крючок материнского инстинкта, пообещал ей безусловную любовь сына и скорое избавление от депрессии, и если их сейчас разлучить, поместить ее в лечебницу, то выйдет скверно. Получалось, ему самому придется работать с ней и подбирать лекарства. Но это немыслимая ответственность! К тому же требовалось вправить мозги и ее супругу.
- Ее срыв – следствие накопленного, - сказал он Семену. – Сейчас мы это купировали, но он повторится. Вы должны помочь своей жене, если не хотите, чтобы она снова стала думать о смерти.
- Она меня ненавидит, а я ненавижу ее. Господи, она хотела убить нашего сына! Как я после этого буду смотреть ей в глаза?! - Семен хотел плеснуть и себе коньяка, без кофе, но под тяжелым взглядом Ромашова отодвинул бутылку. – Что мне делать, а? Как мне с ней жить дальше? Она же сумасшедшая! А наша гостиница?!
Семен нес в себе гнев, страх за будущее и нервное, вопящее эго. Со всеми этими составляющими, не поспевающими за высокой планкой, что он установил сам себе вкупе с требовательным социумом, ласкающим победителей, следовало долго и упорно работать. Но даже Ромашова пугал столь запущенный случай.
- Вам обоим надо браться за ум, - ответил он. - Если вы сами не изменитесь, то и Алла не сможет ничего в себе изменить. Даже с помощью таблеток. Это депрессия, понимаете? Это болезнь, но она лечится! Вы хотите вылечить жену или и дальше будете себя жалеть и причитать из-за гостиницы?
- Я хочу, хочу ей помочь! – забормотал Семен, ероша и без того всклоченные волосы нервными пальцами. – Психиатра для нее найти, да?
- Психотерапевта. Но кроме него хорошо бы обратиться и к эндокринологу, он проверит ее на гормональный сдвиг.
- Порекомендуйте хорошего специалиста, а? Пожалуйста!
- Надо подумать. Главное, помните, что прежде Алла была совсем другой. Вы ее полюбили и женились на ней, считая, что она станет отличной женой и матерью. Но потом вы забыли, что семья – это дело двоих.
- Да, да, я все понимаю. Но таблетки не совместимы с грудным вскармливанием. Мы разве не навредим ребенку? Я бы не рискнул пичкать ее химией. Думаю, Алле просто следует лучше выполнять возложенный на нее долг материнства. Другие-то женщины справляются, чем она хуже?
Женя хотел бы под столом сжать кулаки, но забинтованные руки не сгибались. Раздражение поднималось в нем, как кипящая магма в жерле просыпающегося вулкана, и билось о возведенные им стенки хладнокровия, как о прутья клетки. Но выплескивать ярость Женя позволить себе не мог. В цивилизованном мире первобытный выброс негатива неуместен. Перед ним сидел не саблезубый тигр, а несчастный человек, побежденный собственными демонами, слепой и толстокожий. Страх сидел у него в почках, засоряя адреналином тело, и мешая жить ему и окружающим. Женя был врачом, а Семен мог быть только пациентом. Не противником и тем более не врагом. Поэтому Ромашов просчитал до пяти и только после этого проговорил самым спокойным тоном, на который был способен:
- На самом деле, все решаемо, современная фармакология шагнула далеко вперед. Не факт, что лекарства сразу подойдут, быть может придется их перебирать, но депрессия - это очень серьезно. Наберитесь терпения. И, конечно, найдите помощницу по хозяйству. Алле необходимо хорошо питаться и спать минимум 6 часов без перерыва. Наймите повара, пригласите пожить в гостинице родственников – здоровье любимой женщины и наследника, по-моему, дороже денег.
Семен обещал поразмыслить. Евгений надеялся, что, переспав с проблемой, утром Симонов станет способен к здравым выводам.
Разошлись по номерам в половине второго ночи. Оксана проводила Ромашова до двери и нерешительно замерла на пороге.
- Ты туда или сюда? – спросил он, устало. – Предупреждаю, что совершенно без сил.
- Я к Тане поднимусь, - сказала Чернышова. – Только позволь один вопрос, или я начну придумывать невесть что.
- Спрашивай, - Женя сел на кровать, уперев локти о колена и свесив голову.
- Я быстро, - Оксана шагнула в комнату и закрыла дверь. – Я была на крыше и все слышала. Ты классно ее разговорил и заставил сомневаться.
- Ближе к делу, пожалуйста. Я правда устал.
- У тебя действительно есть ребенок от другой или ты все придумал, чтобы ее зацепить?
- Я не знаю, - ответил он после небольшой паузы.
- Но ты реально можешь быть его отцом?
- Могу.
- И когда ты собирался мне об этом сообщить – до или после свадьбы?
- Никогда, - он посмотрел ей в глаза, где плескалась неожиданно сильная боль и обида. – Мое прошлое осталось в прошлом.
- А если она передумает и заявится к тебе с малышом на руках? Что ты тогда будешь делать?
- Она не заявится.
Они смотрели друг на друга какое-то время, и Оксана отвернулась первой.
- Спокойной ночи, - сказала она ровно и ушла.
Женя дождался, когда за ней закрывалась дверь, и откинулся на спину, уставившись в потолок. «Как всегда, сапожник ходит без сапог, - подумал он с горечью. – Кто бы мне дал совет?»
...