Сборник рассказов

Мне почему-то больше всего у себя этот рассказ нравится... Но это так, субъективно... А если что спросить, обращайтесь без проблем. Чем могу... Прямое "мыло": iiw@mail.ru.

 » Дяденьки

Начало февраля под Аргуном выдалось бесснежным и туманным. Мерзко, холодно, сыро, грязно. Воевать тяжело всегда, а в такую погоду особенно. На берцы липнут пудовые комья грязи, на броне выступает ледяной пот, резкие порывы ветра обжигают лицо. Словно вступив с погодою в сговор, подлые хоттабовцы в очередной раз блокировали временный райотдел.
Группу Краснодарского ОМОН в составе двадцати пяти человек на двух БТР, усиленную тридцатью бойцами-срочниками бригады внутренних войск подняли по тревоге и отправили разобраться с активизировавшимися боевиками, не желающими отсиживаться в горах, ждать тепла и зелени – значит злыми как черти. Церемониться с ними никто не собирался.
В этот раз густой утренний туман помог совершить скрытный фланговый маневр. После прицельной очереди из АГС захлебнулся пулемет, и изрядно поредела цепь атакующих, нарвавшихся на плотный огонь полусотни автоматов. Затем в дело вступили вышедшие на огневой рубеж БТРы. Боевики дрогнули и откатились назад, понеся серьезные потери. Вялая перестрелка продолжалась еще около часа, потом внезапно прекратилась.
Забрав убитых, «чехи» ушли. Но, как обычно, утащили только трупы своих, чеченцев. Три окровавленных тела, наемник араб и два «диких гуся» славянской внешности остались в развалинах. На скорую руку проверив их на наличие сюрпризов, трупы перенесли ближе к наспех оборудованной позиции.
У старшего группы – капитана-разведчика это была не первая командировка. Поэтому он не удивился, получив по радиостанции приказ не трогаться с места до утра, пока не передаст убитых боевиков «конторе».

…Треск сломанной ветки в глубине густой поросли, спускавшейся по склону неглубокой балки, первым услышал сидевший спиной к лесу сержант, здоровяк двухметрового роста, бывший сочинский ди-джей, в лапах которого даже внушительный РПК казался детской игрушкой. В ответ на сухой щелчок предохранителя, привычно брошенного в сектор автоматического огня, путешествовавшие в кустах личности шумно упали и, перепуганный дискант просяще зачастил:
- Дяденьки, дяденьки, не стреляйте. Мы свои.
- Свои по ночам дома сидят, - напряженно ответил капитан, тоже развернувший ствол в сторону незваных гостей. - Вылезайте.
Из кустов, в освещенное небольшим костерком пространство осторожно выбрались два перепачканных глиной, чумазых мальчишки-срочника. Судя по всему им что-то было нужно, но озвучить свою просьбу никто первым не решался, а потому они безмолвно застыли метрах в двух от сидевших у костра разведчиков, щурясь на костер и неловко переминаясь с ноги на ногу.
- Чего надо? – недружелюбно поинтересовался прапорщик-сапер, шевеля прутиком угли.
- Дяденьки, - набрался смелости один из пацанов. - Мы из здешней бригады, приданные.
- Да ну? А мы, сирые, без вас ни в жизнь не догадались бы, - хмыкнул капитан, - Что, небось, старшина хавку захомячил? Пожрать стрельнуть пришли? – и, было, потянулся к оставшейся от ужина тушенке.
- Не, не надо, - оживились бойцы, - У нас полевая кухня. Кормят от пуза. Нам бы это… ну…с дохлых «чехов» разгрузки снять.
- Да, экипировка у них знатная, - отозвался один из омоновцев, - Только она в кровище вся.
- А мы отстираем. Нам по-другому таких ни в жизнь не достать, - парни нетерпеливо пританцовывали на месте.
- Ну их на хер. Пусть забирают, командир, - сменил гнев на милость прапорщик, - Что нам, жалко, что ли?
- Берите! Хрен с вами. Только шустро! - разрешил капитан, и сладко, до хруста, потянулся. Пора было подумать о ночлеге.
Во второй раз попрошайки появились ближе к полуночи. Руководивший бодрствующий сменой сержант растолкал старшего группы.
- А?! Что?! «Чехи»?! – вскочил тот, хватаясь за автомат.
- Спокойно, командир. Опять эти клоуны приперлись. Тебя хотят.
- Тьфу ты, бля, достали! Чего им опять?.. Ладно уж, веди.
Полуночные попрошайки в луче фонаря показались капитану еще более чумазыми, чем накануне вечером.
- Ну, что вам опять надо, убогие? Небось, за ботинками припёрлись?
- Дяденька, просьба у нас. Только, если что, не ругайтесь, - проникновенно зашептал тот, который посмелее, - А можно мы им уши отрежем?
- Уши? Нахрена вам уши?.. Впрочем, делайте, что хотите, только спать не мешайте! – принял решение капитан, широко зевнул и полез обратно в БТР.
К пяти утра основная часть группы была уже на ногах. Народ поспешно готовил ранний завтрак и прикидывал перспективы возвращения на базу. Появление знакомых бойцов вызвало дружный хохот. Те, уже не смущаясь, напрямую протопали к капитану.
- Дяденька, а можно мы во-о-он тому, «ваху», ну тому, голому, голову отрежем? – араб-ваххабит, соблюдая мудреные религиозные каноны, при жизни не носил нижнего белья, а хозяйственные пацаны во второй визит сняли с него все его обмундирование.
Старший группы смерил их удивленным взглядом:
- Ну, вы даете, парни! Голова-то вам зачем?
- А мы ее в лагере на кол насадим, - деловито морща лоб, тихо заметил второй, обычно молчавший боец, и непроизвольно скрипнул зубами, - Эти гады с двумя нашими, из моего призыва, тоже самое сделали.
Капитан крякнул, задумчиво потер скрипучую седую щетину на подбородке, затем долго смотрел на светлую полоску на горизонте, предвестницу рассвета, явно вспоминая что-то свое, потом махнул рукой и скомандовал:
- Ладно! На все, про все – полчаса. Но чтобы больше я вас не видел!
- Спасибо, дяденька.

…Когда на территорию импровизированного лагеря на забрызганном грязью по самую крышу «УАЗе» прикатили феэсбешники, началось шоу. Один из прибывших, в новеньком, с иголочки бушлате, без знаков различия, орал, брызгая слюной, тыча пальцем в сторону раздетых, обезображенных трупов:
- Проспали! Всё проспали!!! А ты куда смотрел, капитан! Кто их радел?! Кто уши с головами резал?! Как я их теперь опознавать буду!
Разведчик стоял, широко расставив ноги и засунув стиснутые кулаки в карманы. Лишь изредка, при особенно громком вопле ФСБшника он морщился и презрительно кривил губы. Дождавшись, когда тот иссяк, он вздохнул, развел руками и спокойно заметил:
- Кто их потрошил, понятия не имею. Мое дело тварей валить, а не лежалую падаль охранять. Понятно?
- Нет, ну ты мне скажи, как я теперь их опознаю? – растерялся представитель «конторы»
- Твои проблемы... Забирать будешь, или как? Мы снимаемся.
Выкатив глаза, ФСБшник набрал в грудь воздуха, даже гневно (как ему казалось) свёл брови, но наткнулся на потяжелевший взгляд капитана, да и остальные омоновцы подтянулись к своему командиру поближе, вроде как совершенно непроизвольно положив руки на оружие. Так ничего не сказав, представитель «конторы» с шумом выдохнул, раздраженно сплюнул, и, уже отходя, бросил через плечо:
- В мою машину грузите.
Капитан проводил его глазами, вновь развел руками и усмехнулся:
- Давно бы так, а то перья распустил… Павлин. Кидайте жмуров в «козла», мужики, и по коням. Не знаю как этот деятель, а мы свой отдых заслужили!

 » Охотнички

В одиннадцать утра солнце печет как летом, и плевать ему, что всего-то начало апреля и в средней полосе еще вполне может пробросить снежком. По окраине Ханкалы пылят замыкающие БТРы ежедневной инженерной разведки, ревом движков будя Краснодарских омоновцев, вернувшихся ночью с очередной "спецухи".
Майор, начальник отдела разминирования, добивающий здесь уже шестую командировку, разлепил веки, широко, с хрустом челюстей, зевнул и тяжело сполз с продавленной предшественниками пружинной кровати. Помассировал затекшую от неудобной позы спину, смахнул со лба крупные капли пота, поморщился от исходившего от собственного тела запаха и раздраженно подумал: "И весна-то толком еще не началась, а жара, как в Африке. Кавказ, ети его мать. Дальше, по всему видать, еще веселее будет... Баньку, что ли внеплановую организовать, а то скоро и вправду как скунсы вонять будем".
Майор взял с подоконника початую пластиковую бутыль с омерзительно теплой минералкой, поболтал жидкость, наблюдая, как рвутся на поверхность редкие ленивые пузырьки, и поставил, было, минеральное пойло на место. Но жажда взяла свое, и он сделал несколько жадных глотков. Остатки воды вылил на ладонь и растер по потному лицу. Пустую бутылку запустил в сиротливо скучавшее в углу мятое ведро. Попал. Настроения собственная меткость не добавила.
На улице медленно оседала поднятая проходившей техникой пыль. Картина в хлам размолоченных артиллерией многоэтажных знаний через дорогу навевала глухую тоску. Майор, тупо постоял у окна и решил покемарить еще часик до обеда. Выспаться удавалось редко, вот и сейчас в кармане разгрузки, наброшенной на спинку колченогого стула, ожила давно осипшая радиостанция.
- На связи, - ответил он на вызов, интуитивно почувствовав, что ничего хорошего не услышит.
- Борисыч, - хрипнула рация, - В развалинах несколько человек в камуфляже с оружием шарятся. Наши туда не суются, знают, что растяжек наставлено. Что делать будем?
И без того не радужное настроение испортилось окончательно. После секундного раздумья обозванный Борисычем майор принял решение:
- Бери еще двоих и пошли смотреть, кто в гости пожаловал. Только аккуратнее, под ноги смотрите.
- Будь спок, Борисыч, я сам это барахло ставил, все точки знаю. Бог даст, не подорвёмся.
- Ну-ну, Сусанин, ты там давай не расслабляйся. Конец связи, встречаемся на выходе через три минуты.
...Перед развалинами осмотровая группа разделилась по двое. В зиявший выбитыми окнами остов бывшей многоэтажки зашли с крайних подъездов, с расчетом прочесать развалины, двигаясь навстречу друг другу. На оставшейся в сотне метров базе тщательно проинструктированный дежурный был готов поднять подкрепление по первому сигналу.
Крутя головой на триста шестьдесят градусов и не забывая при этом смотреть под ноги, чтобы не зацепить едва заметную проволочку растяжки, майор с сержантом, стараясь, как можно тише хрустеть ботинками по каменному крошеву, начали подъем наверх. Когда они добрались до третьего этажа, гулким эхом ударили два одиночных выстрела. В ответ загрохотала очередь РПК. Майор метнулся под защиту ближайшей к нему стены, выхватил радиостанцию.
- Коля, что у вас?
Сквозь треск помех пробился голос:
- Все путем, Борисыч. Двое вниз ломанулись, один летит аккурат в вашу сторону. Только неправильные они какие-то. Стреляли, хрен знает куда. Я их поверху пуганул, а они как зайцы разбежались.
- Понял. Их там внизу наши примут. А вы давайте аккуратненько гоните клиента на нас. На растяжки не нарвитесь.
- Понял, Борисыч. Работаем.
Майор, не глядя, сунул брусок радиостанции в карман. Жестами показал сержанту перекрыть пролом возле лифтовой шахты, а сам рывком переместился под лестничный пролет. Не успел он перевести дух после броска, как услышал осторожные шаги и на уровне глаз увидел стандартные армейские берцы, в которые были заправлены камуфлированные штанины.
Какие высшие силы удержали его не рубануть из автомата по таким близким коленям в упор, майор так потом и не понял. Скользящим движением переместившись на покоробленную плиту лестничной площадки, он воткнул срез ствола в живот спускающемуся человеку.
Молодой парень от неожиданности отпрянул назад, подошвы его ботинок соскользнули с выщербленной ступеньки, и он плюхнулся на спину. Вывернувшийся из руки АКМ загрохотал вниз по лестничным маршам.
Майор, выровнял мушку в целике на уровне груди, прикрытой только новенькой, еще не успевшей выцвести камуфлированной курткой и машинально отметил: "Без броника... Странно..."
Пацан на ступеньках загребал ногами, то ли пытаясь подняться, то ли отползти подальше от неминуемой, как ему казалось, смерти, готовой вырваться роем заостренного раскаленного железа из гипнотически черного глазка автоматного ствола, и срывающимся голосом, повторял как заклинание: "Свои, свои, мы свои... Товарищ майор, мы свои, свои... Мы свои..."
- Ты откуда здесь взялся, «свой»? - недружелюбно поинтересовался майор, - Да не мельтеши, сиди спокойно! - ослабил он давление указательного пальца, уже было выбравшего свободный ход спускового крючка.
Совсем зеленый лейтёха, судя по звездочкам защитного цвета на погонах, всё ещё не решаясь изменить неловкую позу, торопясь и сбиваясь, с явным облегчением затараторил:
- Саперы мы, инженерную разведку проводим.
- А сюда вас, какого хрена занесло? Лезете в чужую зону ответственности без предупреждения. Вы совсем идиоты, или как? Да еще и палить начали. Будь мы чуток понервнее положили бы вас сейчас, и фамилий не спросили.
- Да мы это… по пути сюда заскочили, - лейтенант заметно успокоился, - Говорят, здесь собаки бездомные часто кучкуются. А мы без свежего мяса второй месяц загораем…
Майор опустил ствол, покачал головой, плюнул в сердцах:
- Охотнички... Мяса им захотелось... Было бы из вас сейчас мясо. Я ж из тебя чуть решето не сделал, дурак, - и майор длинно, витиевато выметерился.
Парнишка на ступеньках застыл, мелово побледнел. До него, наконец, дошло, по какому лезвию он только что прошел.
Сзади неслышно подкрался сержант.
- Ну, чего, Борисыч? Кто это?
- Да так, - майор махнул рукой, - Придурки. На собак решили поохотиться, приключений себе на задницу поискать. Давай отбой, - и добавил уже для лейтенанта, - А ты чего расселся? Пошли, расскажу, где здесь баранина продается! Или вы всё же собачатину предпочитаете?

 » Стыдно

Командир минометного взвода, бывший гаишник, не правильно закрутил «улитку» при расчете параметров стрельбы. Подумаешь, какая разница, слева – направо, или справа – налево? Ну, перепутал парень впопыхах. С кем не бывает?
В результате, залп, вместо «чехов» угодил по своим, сгруппировавшимся вблизи чеченских позиций для броска. Слава Богу, обошлось без «двухсотых», но осколочные ранения и контузии получила вся штурмовая группа.
Полдня спустя, уже ближе к вечеру, командовавшей злополучной группой капитан сидел на непонятно откуда взявшемся во дворе полевого госпиталя снарядном ящике, дожидаясь очереди на прием. Баюкая пробитую осколком руку, борясь с тошнотным головокружением и дурея от непрекращающегося звона в ушах, последствиями контузии, он с вялым интересом наблюдал, как возле палатки приемного отделения, периодически выстреливая жирным выхлопом, неловко разворачивается огромный «Урал». Наконец водитель заглушил двигатель, из кабины выскочил молодой, подтянутый прапорщик и бодро скомандовал: «К машине!»
С грохотом откинулся задний борт и из кузова посыпались совсем зеленые солдатики. Именно солдатики, потому что назвать их солдатами не поворачивался язык. Низкорослые, худые, с серыми, изможденными детскими лицами. Грязные, несоразмерно большие, до колен бушлаты. Тонкие прутики ног болтаются в широченных голенищах тяжелых кирзовых сапог. Всех без исключения бьет надрывный, сгибающий пополам кашель. Некоторые с трудом стоят, опираясь на плечи товарищей.
«Из Ведено, больных привезли», - бросила на ходу в ответ на вопросительный взгляд капитана пробегавшая мимо медсестра. Какой ад творится под Ведено, капитан знал не понаслышке.
Наблюдая, как бойцов по одному заводят в палатку, он вдруг почувствовал, как по телу, заглушая уже ставшую почти привычной боль, катится обжигающая волна стыда. Раздирающего внутренности стыда за себя, не имеющего возможности защитить этих детей. За президентов и генералов, посылающих этих детей воевать. За страну, в конце концов. Капитан, молодой старик с обугленной, запекшейся до каменной твердости душой, давно привыкший смотреть костлявой в глаза, сидел, до хруста сжав зубы, а по его закопченному лицу чертили светлые дорожки невольные слезы.
Накатило. Бывает…

 » Браконьер

Саня очень хотел стать офицером. Но, для того, чтобы получить специальное звание хотя бы младшего лейтенанта, нужен был диплом о среднем специальном образовании. А Саня, не отличавшийся в детстве тягой к наукам, осилил только профтехучилище, по окончанию которого районный военком прислал повестку с предложением исполнить гражданский долг. Отслужив два года в десантуре, Саня, долго не думая, подался в Краснодарский ОМОН, где его приняли с распростертыми объятьями. Войдя во вкус службы, он решил сделать карьеру, и звание старшего прапорщика Саню никак не удовлетворяло.
Исповедуя в жизни принцип: «Под сидячий зад не только шампанское, даже обыкновенная водичка не течет», он сумел прорваться на бюджетное место заочного отделения юридического факультета краевого государственного университета. Получить заветный студенческий билет в купе с зачетной книжкой, оказалось ничуть не легче, чем выкурить из крепкого каменного дома десяток до зубов вооруженных боевиков. Однако Саня справился. Немало помогло письменное ходатайство командира отряда. Да и личность самого абитуриента, имеющего не одну боевую награду, сыграла свою роль.
Поступить-то он поступил, но оказалось, еще нужно и учиться. Далеко не все преподаватели были готовы понять, что писать контрольные и курсовые работы после ночной зачистки или, дежуря на блокпосте, теоретически возможно, но практически ни у кого не получалось.
С огромным трудом продравшись сквозь тернии первой сессии, Саня тихо возненавидел бумажных червей, не нюхавших настоящей жизни. С горяча он чуть не бросил учебу. Но мечта оказалась сильнее, и Саня, сжав зубы, терпел, штудируя учебники в редкие свободные минуты, умудряясь делать это даже в командировках.
Незадолго перед летней сессией его группа обеспечивала охрану биоресурсов, или, по-русски говоря, ловила браконьеров на нерестовых речках. Сняв десяток сетей, разогнав столько же быстроходных катеров, омоновцы, наскоро перекусив на бережке, уже собирались в сторону базы, когда Саня, заскочив в камыши по малой нужде, неожиданно обнаружил затаившегося мужичка с удочкой. Надо сказать, что и этот, в иное время вполне безобидный способ рыбной ловли, в период нереста в полный рост подпадал под действие Административного кодекса со всеми вытекающими.
Саня тяжело вздохнул, мысленно он был уже по пути домой, но служба есть служба. Прихватил браконьера за воротник дорогой импортной ветровки, с целью препроводить к старшему группы для совершения стандартной процедуры, вдруг поймал его взгляд. В глазах немолодого, за пятьдесят, холеного мужика, плавился животный ужас. Казалось, он либо сейчас по-детски разрыдается, либо, еще чище, хлопнется в обморок.
И Саня дрогнул. Подобрав с земли классную японскую удочку, стоимостью в половину денежного содержания простого милиционера, сломал ее пополам об голову, прикрытую фасонистой бейсболкой. После чего развернул мужика спиной к себе, и с напутствием больше не попадаться, отвесил доброго пинка тяжелым ботиком.
Саня постарался поскорее забыть про эпизод с браконьером, считая, что проявил слабость. Тем более мозги и без того кипели от римского права и формальной логики.
Последним по расписанию экзаменом значилось гражданское право. Несмотря на сложность дисциплины, Саня был спокоен за результат. Так случилось, что он помог преподавателю через знакомых в МРЭО решить проблему с автомобилем, и тот заверил в безусловно положительном исходе испытания.
…С утра, как обычно, перед аудиторией толпились заочники. Хмурые лица, напряженная тишина вместо традиционной шутливой перебранки, однозначно подсказали Сане – что-то не так.
Ситуация оказалась гораздо хуже, чем он мог предположить. Экзаменатор, с которым Саня успел наладить деловой контакт, попал в больницу со сломанной ногой. Но самым страшным оказалось даже не это. Заменить попавшего в беду коллегу вызвался заместитель заведующего кафедрой. С ним Саниной группе еще не доводилось сталкиваться, но о зверствах на экзаменах новоиспеченного доктора юридических наук, студенты были наслышаны.
Саня, не то что совсем не готовился, но особого усердия, понадеявшись на договоренность, в изучении дисциплины не проявил. Однако отступать было не в его правилах. Когда подошла очередь заходить в аудиторию, Саня глубоко выдохнул, как перед броском в атаку, и решительным шагом направился к столу с разложенными белыми четвертушками билетов.
Преподаватель склонился над ведомостью, вписывая «неуд» очередному несчастному, не обращая внимания на следующую жертву. Уставившись на блестящую лысину экзекутора, Саня, мысленно перекрестившись, наудачу потянул билет.
Сидящий за столом солидный человек в дорогом костюме поднял голову и Саня поначалу опешил, когда он вдруг заюлил глазами и покраснел до багровости. Но через секунду узнал в суровом экзаменаторе мужика-браконьера, которому сломал об ученую голову дорогую снасть и чью задницу познакомил с подошвой армейского берца.
Закаменев лицом, чтобы сдержать рвущуюся наружу ухмылку, Саня молча отправился готовиться к ответу.
На этом экзамене он единственный из группы получил отличную оценку.

Дяденьки
Какой забористый облик современных мародеров... А уши им зачем? Обмундирование и даже голова - понятно, но уши... Вроде хорошо кормят...))) Это что, по типу скальпов у индейцев... или зелье какое варить собрались: ну там ушки, пиявки, лягушки...? Странно, что печень не попросили... слопали бы - вражью силу впитали бы...))) или по современным веяньем печень заменили ушами...?)))
Спасибо
_________________

На самом деле это слегка обработанная реальная история (как, кстати, и все остальные), рассказанная моим старым товарищем, который, так случилось, попал на ту войну с моей подачи. А уши наши резали(не все конечно, но бывало), так сказать, в "ответку", так как один из способов отчета боевиков для получения вознаграждения было как раз предоставление отрезанных ушей уничтоженной живой силы противника... Война в целом грязное дело и жестоко деформирует психику, а те были особенно. Какое время - такие нравы. Я бы лично их судить не взялся.

А кто судит!?... стараюсь понять... да и любопытство - страшный зверь... интересный факт с оплатой по ушам... не знала...

Охотнички
Серьезно! Собак на мясо!!!

Стыдно
Жаль, что президентам и генералам не стыдно…

Браконьер
Брависсимо!!!
Схема: «а я в летчики пойду – пусть меня научат» - не всегда срабатывает…)))

Вполне ожидаемо – расквитался зам-зава-кафедры за снисхождение, кстати, порядочным мужиком, оказался…)))
_________________

 » Небывальщина

Даже при полном безветрии по запущенному, буреломному лесу временами пробегала судорожная, сухо шуршащая дрожь желтовато-бурых к осени листьев густого осинника. Многочисленные обитатели зарослей, с восхода настороженно затихли в своих норах и гнездах. Муравьи так и не вылезли из наглухо запечатанных, словно в ожидании урагана хвойных терриконов. Даже неуемные туповатые кроты, и те предпочитали не высовывать из земли свои перепачканные землей розовые пятаки. Все в округе знали – леший снова чудит.
А местный лешак горько кручинился. Ему было невыносимо скучно. Который день хозяина леса грызла зеленая тоска, да такая, что хоть в петлю лезь. Только вот беда, не может нежить по собственной воле лишить себя жизни, потому, как и не живет вовсе.
В этом лесу леший обитал с незапамятных времен. Он отлично помнил, как шустрые, востроглазые мужички браконьерничали в барских угодьях, а самых незадачливых из них зловредные егеря затем пороли на околице большой деревни, упирающейся покосившимися плетнями в близкую опушку. И как потом, те же крестьяне с исполосованными вдоль и поперек багровыми шрамами спинами, вырядившись в обтягивающие, антрацитом блестящие кожаные тужурки и кепки со звездами цвета свежей крови, уже вешали егерей на самых рослых осинах.
Как же весело было лешаку, когда спустя всего какой-то жалкий десяток лет, все те же мужички, успевшие сменить новенькие хрустящие кожанки на потертые, грязно-серые бушлаты, за компанию с охранявшими их конвойными, истекали в панике едким потом, долгими часами кружа в непролазной чаще, тщетно пытаясь вырваться из цепких объятий лесного хозяина.
Его угодия пощадили бомбы и снаряды великой войны. Местные партизаны без крайней надобности старались не соваться в издавна пользующиеся дурной славой места. А ловивший их незадачливый отряд карателей, по глупости командира забредший в заповедную топь, так и сгинул весь, до единого солдата. Леший на дух не переносил иноземцев.
Затем фронт покатился на запад и перепуганные озверевшие оккупанты, прежде чем уйти навсегда, спалили деревню дотла. И леший, скрепя сердце (да-да, как ни удивительно, но и у нежити тоже есть сердце), страдая, терпеливо сносил, когда худые до прозрачности бабы и подростки, валили его деревья, обустраивая немудреные землянки.
Шло время. Под счастливые слезы и хмельные, надрывные песни вернулись немногие уцелевшие мужики, заново отстроившие сожженные дома. Но, надломленная войной деревня так и не смогла подняться. Все меньше и меньше становилось в ней обитателей. Давным-давно знакомые лешему в лицо старики большей частью переселялись на местное кладбище, а если очень везло, то вместе с молодежью уезжали на тарахтящих, отвратительно воняющих грузовиках в какой-то там город. Что означает это слово, лешак не знал, да и знать не хотел.
И вот, в конце концов, пришла пора, когда в лес годами не забредала ни одна живая душа, и леший отчаянно скучал, буйствовал без причины, вымещая дурное расположение духа на безгласных подопечных.
…Наслушавшийся баек о запретной чащобе охотник не на шутку завелся. За сорок с хвостиком прожитых лет не раз и не два крепко опаливший задубевшую шкуру в горячих точках, он не боялся ни Бога, ни черта, и, опрокидывая под соленые грибочки с вареной картошкой стопку за стопкой, лишь желчно подсмеивался над стариком-рассказчиком, с самым серьезным видом увещевавшим гостя ни в коем случае не соваться в завороженный лес.
Ни свет, ни заря, когда даже с первыми петухами поднимающаяся деревня еще досматривала последние сны, охотник потихоньку встал с кровати, и споро собравшись, бесшумно выскользнул сырую предрассветную тьму. Втянув полную грудь густо настоянного на горечи прелой листвы, кристально чистого воздуха, он мимоходом подосадовал на себя за чрезмерное увлечение самогоном за ужином. Однако, несмотря на пульсирующую в висках тупую боль, охотник не сильно расстроился, по опыту зная, что лес быстро выгонит похмельную одурь, наполнив тело свежими силами.
Закинув на плечо верную старенькую двустволку с давно облупившимся лаком на прикладе, он бодро зашагал по направлению к близкой опушке, прорисованной черными зазубринами вершин на фоне чуть светлеющей полоски неба на востоке. Еле слышно похрустывая рифлеными подошвами болотных сапог по подсохшей траве, охотник боком протиснулся сквозь частый, упруго сопротивляющийся подлесок и вдруг, словно переступив невидимую границу, оказался в иной, невероятной реальности.
Серенькая предрассветная хмарь, еще секунду назад кутавшая окрестности непроницаемым для глаз маревом, полыхнула ослепительно яркими красками. Ядовито-желтое, искромсанное изломами фиолетовых молний небо, сочилось редкими мутно-зелеными каплями. Раскаленные до вишневого свечения ветви, извиваясь и шипя, проросли на концах мелкими гадючьими головками, так и норовившими вцепиться в открытое горло своими несоразмерными, не умещавшимися в пастях клыками.
Поначалу охотник оторопел, ощущая, как слабеют в коленях ноги, а из глубины окаменевшего желудка поднимается стылая волна мутящего разум первобытного ужаса. Однако многолетняя привычка балансировать на острие сделала свое дело. Тренированная психика быстро справилась с парализующим тело страхом, загнав леденящую душу жуть на задворки сознания, и он, с трудом шевеля непослушными губами, спросил сам у себя:
- Это ж, на какой же гадости дед своё пойло настаивает, что меня так расплющило? На курином помете что ли, или на местных мухоморах?
Как ни странно, но слабый хрип собственного голоса окончательно привел охотника в себя, и тут же декорации вокруг сменились. Футуристическое освещение погасло так же внезапно, как и вспыхнуло. Все та же мутная хмарь, только теперь обильно разбавленная сизым маревом, вновь царила вокруг.
Размазав по онемевшему лбу обильно выступившую испарину, охотник поразился той невообразимой скорости, с какой грозно шевелящаяся чаща исторгала из себя густеющий на глазах туман. Менее чем через четверть минуты от ближайших деревьев его уже отделяла непроницаемая для взгляда клубящаяся стена.
- Да что же здесь твориться-то? – в сердцах плюнул под ноги ослепший охотник и его слюна, еще не успев долететь до толстой подушки из прелой листвы на земле, с отчетливым треском вспыхнула, на миг озарив трепетным огоньком кипящее марево.
Как ни странно, но именно этот, ни в какие ворота не лезущий эпизод окончательно отрезвил охотника. Загнав в оба ствола по заряду картечи, способной при случае завалить крупного зверя, вплоть до кабана или лося, он выдернул из нагрудного кармана разгрузки компас, без которого, давным-давно наученный горьким опытом, в лес не совался. Но ни разу до этого не подводивший прибор, будто сбесился. Зелено фосфоресцирующая стрелка, обычно острым концом намертво клеившаяся к северу, вертелась как заведенная, никак не желая останавливаться.
Скрипнув зубами, охотник свирепо чертыхнулся: «Вот же нечистая сила!» И тут же ему в ответ громовыми перекатами захохотал, издевательски заухал, невидимый за туманом лес. Вздрогнув от неожиданности, охотник резко вскинул к плечу ружье и, вращаясь вокруг своей оси, попытался определить источник звука, а по его спине, неприятно щекоча между лопатками, побежала прохладная струйка.
Уже, казалось, забытая за ненадобностью легкость от мощного выброса адреналина, безошибочно сигнализирующая о смертельной опасности, активировала навсегда впаянные в подкорку инстинкты. Охотник выбросил двустволку перед собой, изо всех сил оттолкнулся ногами и, уходя с линии прицеливания, кувырнулся через правое плечо. Но, вместо того, чтобы упруго вскочить, сорвался куда-то вниз, сминая кусты и раздирая в кровь незащищенную кожу на лице и тыльных сторонах ладоней.
Пока оглушенный падением и лишь чудом не свернувший себе шею охотник, сидя на влажной липкой хвое, ошарашено тряс головой, туман успел раствориться, а на сцене появился новый персонаж, от одного взгляда на который не грех было повредиться рассудком.
На сидевшего с отвисшей от изумления челюстью человека, сквозь мутновато-круглые стекла надколотого пенсне, потешно увеличивающее раскатившие по сторонам глаза, укоризненно смотрел стоявший на задних лапах гигантский заяц. Потерявший способность удивляться охотник инстинктивно вскинул ружье и судорожно взвел курки, но косой, даже не дрогнув усом, предостерегающе покачал передней лапой и недовольно буркнул:
- Но-но… Не балуй… И вообще, чего расселся-то? Потопали ужо к хозяину. Заждался, поди.
Так и не опустивший двустволку охотник, нервно икнув, переспросил, с трудом ворочая непослушным языком:
- К-куда – куда потопали? К какому еще хозяину?
Презрительно фыркнувший заяц не удостоил его ответом и, развернувшись, все так же по-человечьи, на задних лапах, величественно зашагал между неохватных, поросших седыми космами лишайников вековых елей. Не снимающий подрагивающего от напряжения указательного пальца с переднего спускового крючка ружья охотник, точно на невидимом аркане устремился вслед за мерно покачивающимся меж мощных, серо-шерстяных заячьих ляжек, коротким обрубком хвоста.
На укрытой непролазной гущей хаотично переплетенных ветвей маленькой, уютной полянке собралась потрясающая компания. Ближе всего к проходу в расступившейся перед зайцем как по команде поросли расположился долговязый, болезненно худой и горбатый, весь в розовых расчесах-проплешинах на неряшливо свалявшейся шкуре, седой медведь. Рядом пристроился хитро постреливающий по сторонам маленькими слезящимися глазками упитанный кабан-секач, с внушающими уважение громадными желтоватыми клыками, венчавшими его поросшую жесткой щетиной нижнюю челюсть. На их фоне совсем потерялся низкорослый сивый бобер.
На шорох за спиной первым обернулся медведь:
- Елы-пылы, телячья голова! – неподдельно оживился зверюга, с отчетливым скрежетом огрубевших до каменной твердости подушечек потирая передние лапы. – Вот удружил, косой, так удружил. С полуночи, почитай, маковой росинки в пасти не было. В брюхе с голодухи так и бурчит, так и бурчит, прям спасу нет. А тут, так кстати человечинка свеженькая на завтрак сама, своими ногами пришлепала.
Заяц, при своем невероятном для собратьев росте все же едва доходивший сидящему медведю до плеча, походя, фамильярно шлепнул того выступающей хребтине, и желчно заметил:
- Выгони глистов, топтыгин. Смотришь, и полегчает. А то тебя легче убить, чем прокормить.
Ступивший же на поляну охотник уже окончательно отчаялся найти хоть каплю здравого смысла в происходящем, и теперь хотел только одного – как можно скорее вырваться из этого безумия. Первым делом он навел снаряженные картечью стволы на медведя, и сам себя презирая за то, что опускается до общения с галлюцинацией (а чем иным может быть говорящий человеческим языком зверь?), рыкнул:
- Ты язык-то придержи, чучело. А то свинцом так нашпигую, замучишься переваривать.
- Сам ты чучело, телячья голова, - не на шутку разобиделся косолапый и со слезой в голосе пожаловался бобру: - Какой же нынче народец неотесанный пошел. Никакого уважения к старости. Еще грамотный, небось, телячья голова, а все туда же, обзывается.
Ошеломленный такой откровенной наглостью охотник, взорвался:
- А ты, желудок ходячий, как хотел?! Он меня, понимаешь, сожрать собирается, а я что, в любезностях должен рассыпаться?!
Он все еще безысходно пытался найти рациональное объяснение творящемуся бреду. «Может здесь газ какой-нибудь галлюциногенный из болота выделяется? Вот я случайно надышался, и теперь мерещится всякая чушь?» - горячо билось в висках, пока охотник продолжал держать на мушке лобастую медвежью башку.
- Нет, мил человек, даже не надейся. Туточки все взаправду, – внезапно вмешался в перебранку торчащий посреди поляны высокий пень с подгнившей, разлохмаченной и отслаивающейся по бокам корой, который охотник поначалу принял за импровизированный стол для посиделок ненормальной компании. – А вот ружьишко я твое, от греха, приберу. Не ровен час, стрельнет, ружьишко-то, изувечит кого.
Тут же из-за спины охотника выхлестнула длинная ветвь, по гибкости и крепости ничуть не уступающая пресловутой лиане из экваториальных джунглей, с невероятной скоростью обвила стволы и, не успел тот глазом моргнуть, вырвала из рук оружие, чуть не выворотив из суставов крепко стиснутые пальцы. Пока же охотник злобно шипел, ожесточено тряся обожженными нестерпимой болью кистями, еще одна ветка вкруговую захлестнула горло, оставляя лишь узенькую щелку для жидкой воздушной струйки, и напрочь лишая возможности двигаться и выдавить хоть один звук.
- Ты, милок, не дрыгайся, не дрыгайся понапрасну-то, - предупредил попытку охотника цапнуть висевший на поясе нож, оживший пень, уже успевший выдернуть из рассыпчато-серой земли свои корявые ноги-корни. – Смирно стой, а то худо будет.
Неуклюже переваливаясь, пень подковылял ближе и проскребывая неровный верхний срез на глазах проросшими из шелушащихся боков корявыми ветками, продолжил:
- Ты, братец, таперича под судебным следствием. Вот, всем обществом, - обвел он импровизированной конечностью угодливо притихших зверей, - судить тебя будем.
Улучивши момент, когда давившая горло хватка чуть ослабла, охотник, запинаясь, возмущенно прохрипел:
- Вы обкурились, что ли, кукловоды-чревовещатели хреновы?.. Маскарад тут устроили... Какой еще суд, за какие грехи?.. И вообще, завязывайте дурака валять, пошутили и будет… А то развели зверье говорящее, деревяшки ходячие… Думаете, управы на вас не найдется?.. Да у меня, между прочим, и охотничий билет, и лицензия, все чин-по-чину, а еще и связи имеются. За такие выходки мои кореша в прокуратуре вам вмиг хвост прищемят… А ну, быстро отпустили!..
В ответ захрюкал, зашелся сиплым смехом кабан, в неподдельном восторге взрывая копытами палые листья:
- Нет, ну ты глянь! – разбрызгивая окрест вязкие слюни, во всю глотку гоготал он, пихая тщетно пытающегося увернуться, неповоротливого на суше бобра. – Этот шут считает, что мы тут специально для него комедию ломаем. Умора, да и только.
- Ну-ка, цыц! – быстро осадил разошедшегося секача пень. – Устроили тут балаган из сурьезного дела! Живо по местам, охламоны!
- По каким таким местам, телячья голова? – удивленно выкатил глаза медведь. – Мы что же хозяин, завтракать совсем не будем, а? Так и с голодухи недолго подохнуть, телячья голова.
- Значиться так, - не обратил ни малейшего внимания, ни на причитания косолапого, ни на потуги охотника, пень. – Открываем судебные слушания о злостном нарушении границ запретных владений хозяина леса – лешего. – Он с победным видом осмотрелся прорезавшимися в замшелой древесине маленькими бойкими глазками и торжественно поставил точку: - То бишь – моих.
Оказавшийся главной лесной нечистью пень, неподдельно возбудился от предстоящего развлечения, и развел бешеную активность. Первым делом он назначил пожирающего голодными глазами охотника и истекающего зловонной слюной медведя прокурором; зайца – присяжным поверенным, или по-современному говоря – адвокатом; а так и не промолвившего ни слова бобра, на пару с говорливым весельчаком-кабаном, взял к себе в заседатели.
- Итак, господа, - проковылял леший на прежнее место в центре поляны, - заседание объявляется открытым и слово для обвинения предоставляется прокурору.
Заяц, устроившийся подле медведя по-турецки скрестив задние лапы, изо всех сил пихнул того в бок. Громадный зверь от неожиданности подпрыгнул, утробно рыкнув, а лешак, нетерпеливо перебирающий корнями-отростками, торопливо подгонял:
- Нуте-с! Нуте-с, господин прокурор, не томите! Заседание ждет-с!
Вздыбившийся огромной смердящей горой медведь по-стариковски закряхтел, закашлялся, и невнятно промямлил:
- Так это… значить, телячья голова… хозяин…
- Ваша честь, - надменно поправил леший.
- Это… ваша честь, - не стал противиться медведь, - человечишка, значить, телячья голова, без спросу в наш лес сунулся…
Возомнивший себя судьей пень вновь перебил и без того еле ворочающего языком горе-оратора:
- Го-о-осподин прокурор, - укоризненно протянул он. – Сколько же можно повторять: не человечишка, а подсудимый. Потрудитесь соблюдать процедуру.
Медведь окончательно сконфузился и на одном дыхании выпалил:
- Короче, телячья голова! За это жуткое злодеяние подсудимый, безусловно, заслуживает смертной казни через съедение! Вот так, телячья голова! – и он с заметным облегчением шумно плюхнулся на место.
Леший задумчиво пошевелился, шурша отставшей корой на боках, и недовольно буркнул:
- Присяжный поверенный, вам слово.
Заяц только этого и дожидался. В отличие от медведя любыми путями избегающего публичных выступлений и норовящего отсиживаться за чужими спинами, он одним пружинистым прыжком выскочил на середину, прошелся взад-вперед, теребя разлохмаченный шнурок от пенсне, хитро постреливая косыми глазами по сторонам. Затем остановился напротив лешего, с обеих сторон подпираемого откровенно скучающими кабаном и бобром, картинно скрестил передние лапы на груди, далеко отставил заднюю.
- Ваша честь, господа заседатели, господин прокурор, - заяц резко кинул вниз подбородок, так, что длинные уши, описав дугу, отчетливо шлепнули по захватанным стеклам. – Мне, как участнику процесса, призванному представлять интересы обвиняемого, потребно привести высокому суду свидетельства его невиновности. Но, - он выдержал приличествующую моменту театральную паузу и ликующе взвизгнул: - У меня, их нет!!! Посему, как можно скорее сожрите этого горемыку!!!
Пока перед налитыми кровью глазами полузадушенного охотника разворачивалось это шоу абсурда, он мучительно пытался нащупать путь к спасению, ни секунды не сомневаясь, что извращенцы, в лапы которых его угораздило угодить, живым уже не выпустят. Точнее, охотник, уже успел просчитать свой единственный шанс, и теперь пытался не думать о нем, чтобы свободно читающая мысли подгнившая деревяшка, называющая себя лешим, ничего не учуяла.
Каменной крепости ветвь перехватывала только его горло, оставляя свободными руки, и охотник давно тискал в кармане пьезоэлектрическую зажигалку с таким мощным турбонаддувом, что он на спор не раз прожигал ей дюймовую доску. И теперь ему оставалось только подманить пень поближе.
Корчась от острой боли в травмированной гортани, охотник еле слышно просипел:
- Эй, шуты гороховые, подсудимому, между прочим, полагается последнее слово.
Леший, тем не менее, его услышал, но отреагировал совсем не так, как ожидал охотник. Отмахнувшись от него веткой-рукой, небрежно бросил:
- А к чему? Тебе ж, милок, все одно в свое оправдание сказать нечего. Чего ж тогда попусту воздух трясти.
По-своему понявший отповедь лешего медведь, напряженно подался вперед и, захлебываясь слюной, взревел:
- Дозволь, хозяин! Я этот окорок ходячий, телячья голова, сей момент разделаю.
Тем временем охотник, уже ощущающий, как громадные клыки заживо рвут из него куски плоти, превозмог себя и жалостно взмолился:
- Ваша честь! Ваша честь, послушайте! Прежде чем бросать меня на растерзание, дозвольте приватно шепнуть великую тайну.
Осторожный лешак, опасаясь подвоха, на первых порах заартачился:
- А меня, братец, от челяди, секретов нет. Есть что сказать, молви вслух.
- Ну, как знаешь, - пошел ва-банк охотник. – Либо тебе, либо никому. И не напрягайся так, - едко ухмылялась, предостерег он: – Из моей головы это ты не выковырнешь, даже не пытайся.
И леший, не сумев осилить врожденное любопытство, все же сломался. Переваливаясь из стороны в сторону, он опасливо, мелкими шашками двинулся к охотнику, и как только оказался на расстоянии вытянутой руки, человек неуловимым движением воткнул ему в бок разъяренной гадюкой шипящую зажигалку.
Сердце охотника со всего маха ударило в ребра и остановилось, потому что упершаяся в жесткое дерево зажигалка изо всех надрывалась, обжигая его пальцы моментально раскалившимся корпусом, но ничего не происходило. И когда облившийся холодным потом охотник, распрощался с последней надеждой на спасение, пень вдруг полыхнул огромным, жирно чадящим черным дымом, факелом
Земля под ногами содрогнулась от низкого рыдающего стона, словно в небе лопнула гигантская струна. Тут же ослабла и, сухо захрустев, обсыпалась нестерпимо давившая горло охотника удавка. Под аккомпанемент надрывного воя очумевших зверей он повалился на колени, а сверху на него обрушилась двустволка, чувствительно, так, что из глаз сыпанули искры, приложив прикладом по затылку.
Больше не решаясь искушать судьбу, не обращая ни малейшего внимания на тяжелый гул в голове и подкашивающиеся ноги, охотник бросился прочь, стараясь убежать как можно дальше от безумной поляны…
…Старичок-хозяин вросшего в землю на окраине умирающей деревни домишки, так и не понял, с чего это приехавший на целую неделю постоялец, спозаранку ушедший на охоту, прибежал из лесу с выпученными глазами, впопыхах собрался, и толком не попрощавшись, рванул обратно в город. Жуткий торфяной пожар, случившийся в день поспешного отъезда охотника, как языком слизнул порядочный кусок заповедной чащи.
А следующей осенью на закраинах пожарища впервые за много лет выдался богатый урожай грибов…

Еще раз повторюсь, этот миницикл не придуман, а списан с жизни... Так тоже, оказывается, бывает

 » Черная метка

Сидящий за рулем человек смертельно устал. Весь год он надрывался как крестьянский конь в разгар посевной, и последний месяц тянул исключительно на силе воли. И вот пришел долгожданный день!.. Отпускные, отложенные на неделю отдыха в номере люкс престижного загородного пансионата, раздувают бока лежащей на переднем пассажирском сиденье сумки с ноутбуком, которому, по такому случаю пришлось потесниться.
Ему осталась одна короткая встреча. Всего-то поставить подпись и печать под договором, а дальше – долгожданная свобода, настоянная на прозрачно-пьянящем воздухе, чутко дремлющего в ожидании скорой весны Финского залива.
Левый поворот с Московского проспекта на Фонтанку, оказался на удивление свободен от обычной толчеи машин, как, впрочем, и сама набережная до Измайловского моста. Он неспешно подкатил к перекрестку и остановился на красный сигнал светофора. Машинально бросил взгляд в салонное зеркало заднего вида, но в нем отразился только грязный, испещренный беловатыми соляными разводами асфальт.
Светофор, подмигнув желтым глазом, переключился на зеленый. Заранее высматривая свободное место для парковки, он сильнее придавил акселератор, заставляя машину вскарабкаться на крутой подъем при въезде на мост, одновременно активно вращая баранку руля вправо, когда каждую клетку его тела потряс гулкий удар.
Тяжелый универсал резво, словно ему подпалили хвост, скакнул вперед, без участия водителя завершая поворот. Чувствительно приложившись грудью об руль, он взревел разгневанным носорогом: «Что за хрень!!!», - а его воображение уже рисовало картину вдрызг разбитой кормы любимого автомобиля.
Заглушив двигатель нервным поворотом ключа зажигания, и пихнув рычаг в положение первой передачи, чтобы машина с неисправным ручным тормозом не скатилась с горбины моста, он выпрыгнул из салона, на ходу щелкнув кнопкой аварийной сигнализации, и первым делом бросился к заднему бамперу. Затаив дыхание, трясущимися от растворенной в крови чудовищной дозы адреналина пальцами ощупал невредимый пластик, попутно смахивая осколки чужой фары, провел ладонями по целехонькой задней двери и фонарям, с невероятным облегчением ощущая, как потихоньку тает ледяной ком в желудке. А вокруг него приставучей мухой суетился, норовя утянуть к правому заднему крылу непонятно откуда взявшийся приземистый пожилой кавказец с аляповатым белым галстуком в распахе не по сезону легкой куртки.
С запозданием понимая, что вцепившийся в рукав докучливый аксакал то ли водитель, то ли пассажир ударившей его машины, он пытался сообразить, как поступить. Под аккомпанемент колоколов, звучно бухающих в ушах в такт часто молотящему пульсу, в его голове тяжело ворочалось: «Как же не вовремя… Всего-то сотню метров не дотянул… И как эти бараны без меня останавливаются? В первый попавшийся столб, - вдруг в красках представив подобную ситуацию, он, помимо воли, нервно хихикнул и махнул рукой. – Пусть катятся ко всем чертям, раз обошлось… По справедливости, надо бы за потраченные нервы тысчонку-другую с них дернуть, так будут же торговаться до следующего утра…»
В шумной суете зарождающейся пробки он краем уха уловил отчаянное: «Готово!.. Уходим!» - и едва успел ухватить боковым зрением, как секунду назад бормотавший неразборчивые извинения кавказец, с неожиданной прытью сорвался с места. Коротышка с поразительной резвостью, достойной профессионального каскадера, рыбкой запрыгнул салон видавшей виды темно-синей «девятки» с разбитой фарой, которая в то же миг, с надрывным ревом двигателя и визгом покрышек стартовала с перекрестка под запрещающий сигнал светофора. Скучающий на углу инспектор дорожно-патрульной службы даже не подумал шевельнуться, и лишь проводил ее безучастным взглядом.
Он даже не слишком осерчал на обидчиков. Посмеиваясь над столь поспешным бегством, не спеша устроился за рулем, не выключая «аварийки», перекатился через мост и, найдя брешь в бесконечном ряду застывших вдоль гранитного парапета набережной машин, остановился. Не глуша двигателя, приоткрыл стекло, расслаблено закурил, и тут его сердце, испуганно ёкнув, оборвалось.
Он мучительно долго не хотел верить своим глазам, тупо таращась на сиденье, где должна была лежать сумка с компьютером и деньгами. И только когда по пластику обшивки звонко цокнула в сердцах брошенная зажигалка, обжигающей волной накатило осознание, что его, сымитировав столкновение, банально обокрали.
И уже сами собой в единую мозаику вдруг сложились малозначительные на первый взгляд фрагменты. В ней нашлось место и отводящей глаза девчонке на бирже, выдавшей добрую половину многотысячной суммы мелкими купюрами, чтобы деньги никак не влезли в карманы одежды, и та самая потрепанная «девятина», вроде ненароком притершаяся справа около станции метро «Фрунзенская», и необычное поведение не по годам шустрого кавказца, со всех ног сбежавшего с места аварии.
Тяжелый гнев чугунным молотом ударил ему в голову, заставляя вспыхнуть лицо и туманя взгляд жгучими слезами ненависти. Скрипнув зубами, он зловеще прошипел: «Ну, с-с-суки... С вас станется...»
* * *
Обнаженный по пояс, лоснящийся от пота человек, неподвижно сидел, завязав ноги в позе лотоса, и крепко опершись ладонями в крашенный деревянный пол в маленькой, без окон комнатушки, едва освященной тусклым дерганым светом нескольких хаотично раскиданных свечек. Его голова была откинута назад, глаза крепко зажмурены, губы едва заметно шевелились, а обращенное в потолок лицо, время от времени сводило в жуткую гримасу ненависти.
* * *
Темно-синяя «девятка» с глухо тонированными окнами, новым, не походящим по цвету передним бампером и с недавно замененной правой фарой, приткнулась в конце Лиговского проспекта, неподалеку от здания биржи. В машине коротали время два кавказца – один, вполоборота, опершись на руль левым локтем, второй, откинувшись на продавленную спинку заднего сиденья. Оба курили, выпуская дым сквозь чуть приоткрытые стекла и стряхивая пепел на затоптанные резиновые коврики под ногами.
Тот, что сидел сзади давно разменял шестой десяток. Малорослый, болезненно худой и сплошь седой, несмотря на мороз одетый в легкую куртку, не до конца застегнутая молния которой приоткрывала засаленный узел когда-то ослепительно белого галстука, он увлеченно гонял курсор по экрану небольшого ноутбука «Asus». Сидящий же на водительском сиденье, небритый шкафоподобный громила лет тридцати, откровенно скучал и безуспешно пытался разговорить приятеля. В вольном переводе с грузинского их диалог звучал приблизительно так:
- Да брось ты, наконец, эту игрушку. Совсем с ума сбрендил. Седина уж в бороде, а все как ребенок, ей-богу.
- Темный ты, Гиви, ничего в жизни не смыслишь, - раздраженно отмахнулся седой. – Это забавно. Гораздо интереснее, чем весь день как умалишенный носиться по городу, а затем всю ночь крутить гайки. Тот лох, у которого мы эту машинку подрезали, оказывается, книжки писал. Жаль, только лишь одну успел закончить, - он гнусно хихикнул. - Но, все равно, занимательно.
- Занимательно ему, понимаешь, - обиженно заворчал в ответ Гиви. – Вот заметут менты с этой штукой, и все, кранты. Сам с пола срок подберешь, и нас подставишь. Окончательно очумел, «паленую» вещь с собой таскаешь. А если этот лох заяву накатал, и машинка в розыске, а? Давно-давно слить пора.
Седой, отрываясь от своего занятия, повысил голос:
- Бабу свою поучи, сопляк! Без тебя разберусь! Или тебе мало? Так я с последнего дела итак почти ничего не взял. А это мое, понял!
Готовую вспыхнуть ссору прекратил третий. Со всего маху плюхнувшись на переднее пассажирское сиденье и изо всей силы, так, что опасно содрогнулся обильно побитый коррозией кузов, захлопнув дверцу, он, запыхавшись, выдохнул:
- Красный «Пежо», номер 792… Погнали…
«Девятка», оглушительно рыкнув прогоревшим глушителем, с проворотом сорвалась с места.
* * *
На этот раз у них все прошло как по маслу. Разлетевшийся после удара радужными осколками пластика хлипкий бампер французской мыльницы даже не повредил фары «девятки». Пока с трудом выпроставшаяся из маломерки «Пежо» дородная тетка, причитая, тыкала дрожащими пальцами в кнопки мобильного телефона, ее сумочка и, туго набитая купюрами пухлая папка, успели сменить хозяина.
Наработанным приемом, за секунду до включения запрещающего сигнала светофора, грубо подрезав чадящий жирным выхлопом неповоротливый «МАЗ», машина злоумышленников из среднего ряда Витебского проспекта выпрыгнула направо, на Благодатную улицу. Только грузовик обиженно загудел ей вслед.
Не обнаружив погони, Гиви не стал нырять на второстепенные улочки, а, заполошно мчась из ряда в ряд, на скорости свыше ста километров в час выскочил на перекресток с Московским проспектом. И тут случилось непредвиденное. Вместо того чтобы повернуть направо и спокойно вернуться на точку базирования для дележа добычи, или на крайний случай проскочить прямо и затеряться в промзоне, машина, вопреки логике и правилам дорожного движения, против встречного потока, чудом увернувшись от огромного «Ленд-Круизера», ушла налево.
- Ты что творишь, идиот?! – испуганно заверещал сзади седой, прижатый инерцией к правой двери, и лишь на мгновение успевший ухватить отразившиеся в зеркале заднего вида стеклянно-безумные глаза водителя. По ушам находящихся в салоне ударил вой сирены, к которому через секунду добавился усиленный системой громкоговорящей связи металлический голос: «Ноль девять шесть шесть три! Принять вправо и немедленно остановиться!»
С переднего сиденья раздался визг: «Жми!», - но Гиви не нуждался в звуковом допинге. Стиснув побелевшими от напряжения пальцами баранку, он до пола вдавил акселератор. Но, несмотря на ревущий на предельных оборотах двигатель, визжащие тормозные колодки и дымящуюся в поворотах резину, брызжущий огнем проблесковых маяков сине-белый «БМВ» висел на хвосте, как приклеенный…
Выстрелы захлопали после того как «шестерка» вневедомственной охраны попытавшаяся прижать машину грабителей к тротуару, получила удар в бок и перевернулась. Терпение преследователей лопнуло и они пошли на крайние меры. Летевшая через оживленный Московский проспект безумная «девятка» всего за пару минут успела создать полтора десятка аварийных ситуаций.
Парализованный от ужаса Седой, рефлекторно прижимая к груди неожиданно ставший ледяным ноутбук, даже не успел зажмуриться, когда кровавыми ошметками взорвался затылок Гиви. Машина, к этому моменту уже успевшая выскочить на Краснопутиловскую и распугать пешеходов на переходе, резко вильнула вправо. Перепрыгнув через тротуар, она с ходу протаранила забор строящегося дома, сминаясь, словно консервная банка. Сжавшийся сзади Седой, сквозь треск рвущегося металла мистическим образом слышал, как хрустят кости сидевшего впереди подельника.
Седому невероятно повезло. После приземления «девятки» в котловане, он не только остался жив, но и не получил серьезных повреждений. Змеей выскользнув из искореженной машины, Седой, низко пригнувшись, отбежал к строительной бытовке. Затем, под прикрытием полет с кирпичом, выскочил с территории стройплощадки. В его памяти не сохранилось, каким образом удалось сберечь ноутбук, однако коричневый кулак продолжал крепко сжимать ремень сумки, с находящимся внутри невредимым компьютером.

* * *
Давно не стриженный, густо усыпанный прыщами подросток уныло брел домой. Дурь от вытянутого на круг пару часов назад косяка уже успела выветриться, сигареты давно кончились, а мелочи в кармане не хватало даже на самое дешевое пиво. Оставалось тащиться в опостылевшую квартиру и остаток вечера тупо пялиться в старенький телевизор.
Вдруг, от мусорного бачка, огороженного невысокой кирпичной кладкой, проскрипел голос с характерным акцентом:
- Эй, парэн…
От неожиданности юнец споткнулся, испуганно вздрогнув.
- Да нэ бойся, иды суда.
Привалившись к внутренней стороне кладки, на грязном снегу сидел невысокий, седой кавказец в не по погоде легкой куртке. Нелепым пятном светился на его груди покрытый копотью, перекрученный, когда-то белый галстук. Он судорожно прижимал к груди черную плоскую сумку.
- Купы кампьютер, а… Пэрэнасной, пачты новый. Савсэм даром отдам. За пятсот долларов всэго.
Тинэйджер только слышал о такой куче денег, но живьем никогда не видел. Однако это его не совсем смутило. Воровато оглянувшись, он подскочил к кавказцу и резко рванул сумку на себя. Тот возмущенно хрипнул, попытался вскочить, но внезапно осел. Лицо его побелело, губы налились густой синевой, глаза закатились, а из уголка рта выкатилась пенная струйка слюны. Обширный инфаркт оборвал жизнь Седого на безвестной помойке.
У юнца не хватило духу обыскивать труп. Он поспешно высвободил сумку из скрюченных предсмертной судорогой пальцев и со всех ног рванул вдоль бесконечной стены пятиэтажки, решившись перевести дух лишь на дальнем углу.
Пока подросток рассматривал неожиданную добычу, огромное ледяное копье бесшумно отделилось от козырька крыши и легко, словно бумагу, насквозь пронзило стоящего внизу человека. Тело еще не успело упасть, как следом за сосулькой обрушился тяжеленный снежно-ледяной пласт. Эхо от гулкого хлопка метнулось вдоль домов, а белое облако медленно оседая, припорошило ярко-алую лужу, в которой темнели осколки пластика.
* * *

Человек в комнате без окон судорожно дернулся, выпадая из транса. Устало смахнув крупные капли пота со лба, неторопливо поднялся, щелкнул выключателем, зажигая свет и задул свечи. Затем, зацепившись взглядом за циферблат настенных часов, наморщил лоб, что-то припоминая. А когда вспомнил, то еле заметно улыбнулся уголками губ. Завтра ему должны доставить новый ноутбук. Взамен недавно украденного.

 » Русская рулетка

Все события в рассказе вымышленные, любые совпадения с реальностью – случайность.



На расплющенное от жуткого удара об асфальт тело под утро наткнулась загулявшая парочка. Молодые люди возвращались с моря по дорожке вдоль стены пансионата и плавающий в луже крови труп первой увидела девушка. От ее истошного визга проснулись отдыхающие всех пятнадцати этажей гостиницы…
Воронов узнал о гибели Аркадия Ильича Петренко в самолете. Из Москвы в Адлер в этот раз летел весьма комфортабельный среднемагистральный «Боинг». Удобно устроившись в бизнес классе Степан Дмитриевич вставил в ухо наушник и потягивая виски, расслаблено слушал новости по радио. Когда диктор скороговоркой сообщил о смерти генерального директора известного промышленного предприятия Аркадия Петренко, Воронов поперхнулся от неожиданности. С трудом протолкнув в пищевод глоток обжигающей жидкости, он побагровел и долго не мог откашляться, с сипом втягивая в себя воздух.
…Впервые судьба столкнула Степана Дмитриевича с Петренко в лихие девяностые, когда он, майор, старший оперуполномоченный уголовного розыска из центрального аппарата МВД в составе сводной группы гасил криминальную активность вокруг крупного завода, приглянувшегося преступным авторитетам.
Тогда, в ходе сложной комбинации, проведенной во многом тайком от генерала, возглавлявшего бригаду, Воронов сумел избавить Петренко, недавно ставшего генеральным директором, от бандитской опеки. Аркадий Ильич, несмотря солидную разницу в возрасте и репутацию жесткого, не считающегося с чужим мнение руководителя, рискнул поверить молодому оперативнику. В итоге бойцы соперничавших группировок сначала постреляли друг друга, а затем их лидеры надолго отправились за решетку.
Когда все закончилось, они вдвоем трое суток пили на даче Петренко, снимая нечеловеческое напряжение и клянясь друг другу в вечной дружбе.
Само собой орденом за проявленный героизм наградили генерала. Но и Воронова, к его удивлению, не забыли. Он досрочно получил подполковника и шагнул вверх по служебной лестнице.
С тех пор не мало воды утекло. Петренко успешно прибрал к рукам бывшее государственное предприятие, стал владельцем контрольного пакета акций, а затем занял далеко не последнее место в ряде самых состоятельных предпринимателей державы. Воронов же совсем немного не дослужился до широких генеральских лампасов. Однако подписанное министром представление так и не дошло до президентской администрации. Постарался чин из управления кадров, которого Степан Дмитриевич в свое время прихватил на вымогательстве крупной взятки, но так и не сумел посадить. Высокие покровители спасли нечистого на руку полковника, на корню развалив уголовное дело, а тот, когда представился случай, не преминул отомстить обидчику.
Не на шутку оскорбившийся Воронов плюнул на карьеру и написал рапорт об отставке. Теперь, будучи пенсионером, он консультировал руководителей крупных коммерческих структур столицы по вопросам экономической безопасности и за день зарабатывал больше, чем заместитель министра за месяц.
Все прошедшие годы Воронов и Петренко старались поддерживать отношения, насколько позволял бешеный ритм жизни обоих, в основном, конечно, общаясь по телефону. Встречаться получалось нечасто и во время прошлогоднего визита в черноморский пансионат завода, Воронов заметил тревожные изменения в поведении Аркадия Ильича. А неделю назад, рыдая в трубку, позвонила жена Петренко.
То, во что Степан Дмитриевич не хотел верить, оказалось жестокой реальностью. Аркадий Ильич пристрастился к алкоголю. Продолжительные запои директора стали отрицательно сказываться на работе предприятия. Насторожились инвесторы. К тому же масла в огонь подлил острый конфликт с сыном, недавно закончившим обучение за границей и по настоянию отца вошедшим в совет директоров завода.
Воронов не мог бросить старого друга в беде. Но как ни старался, смог вылететь в Адлер, где проводил отпуск Петренко, только через семь дней после ночного звонка… И не успел…
Мощеная площадка перед центральным входом в знакомый пансионат была тесно заставлена автомобилями с нулями на номерах и гирляндами проблесковых маячков на крыше. Меж ними мелькали милицейские и прокурорские мундиры.
Отдельная группа в штатском расположилась на крыльце, в тени широкого козырька. Они принимали доклады взмыленных подчиненных и вели интенсивные переговоры по мобильным телефонам. Присмотревшись, Воронов узнал начальника управления внутренних дел Сочи, прокурора города и руководителя ФСБ. В сторонке переминался с ноги на ногу начальник райотдела милиции Сергей Хакимов.
Степан Дмитриевич неторопливо достал из кейса электронную записную книжку, без труда нашел нужный номер и набрал его на мобильнике. Хакимов нервно дернулся, доставая аппарат из нагрудного кармана светлой рубашки с короткими рукавами.
- Здравствуй дорогой. Воронов побеспокоил. Помнишь еще такого?
- А, Степан Дмитриевич. Привет, привет. Как жизнь, как здоровье? – Сергей сделал несколько шагов в сторону от основной группы.
- Ты говорить-то можешь?
- Если честно, то нет. Проблемка тут у меня.
- Да вижу я твою проблемку, - невесело усмехнулся Воронов.
- Как видите? – удивился Хакимов.
- Да все просто, Сережа. Я сейчас стою шагах в двадцати от тебя. Посмотри на пальму возле скамейки, я руку подниму.
- Ага, вижу. Сейчас подойду, - Хакимов нажал на кнопку отбоя.
В свое время Воронов возглавлял бригаду по проверке оперативно-служебной дея-тельности УВД города Сочи и помог тогда еще будущему начальнику райотдела выпутаться из щепетильной ситуации, связанной с неуемной тягой горячего южного парня к молоденьким красоткам. Он вообще за время службы старался по мере возможности помогать коллегам. Кто-то в последствии предпочел это забыть, но большинство все же добро помнили и Воронов активно пользовался старыми связями в своем новом статусе.
После дружеских объятий Степан Дмитриевич не стал долго задерживать Хакимова, прекрасно понимая ситуацию и просто попросил провести его в здание. Тот подозвал потеющего на солнце сержанта, который, сквозь скучающее оцепление, проводил Воронова в приятно охлажденный кондиционером холл пансионата.
Степан Дмитриевич успел предупредить еще живого Петренко о своем визите, по-этому его дожидался шикарный люкс на пятом этаже.
…Вечером, не зажигая света на необъятной лоджии, Воронов с Хакимовым тянули коллекционное вино, которое прихватил на встречу начальник райотдела и неторопливо беседовали. Зная о дружбе Воронова с Петренко, Сергей в подробностях рассказал об известных ему подробностях смерти Аркадия Ильича и раздавив в пепельнице окурок, сделал неутешительный вывод:
- Уголовное дело однозначно прекратят за отсутствием события преступления. Начальники с большими звездами мне уже непрозрачно об этом намекнули. Задача райотдела обеспечить фактурой версию о несчастном случае, - Хакимов прикурил очередную сигарету. – А сына покойного не далее как три часа назад на внеочередном заседании совета директоров до решения общего собрания акционеров назначили исполнять обязанности генерального.
- Откуда знаешь? – приподнял бровь Воронов.
- Да так, сорока на хвосте принесла, - скривился Сергей, затем дернул уголком рта, изображая улыбку. – Но информация достоверная.
Степан Дмитриевич поболтал остатки вина в бокале, поставил его на стол и задумчиво почесал в затылке.
- Как-то все это дурно попахивает, а, товарищ начальник?.. Парню-то двадцать три года едва исполнилось. И сразу на такой пост?.. Очень мне это странно… А тебе?..
Хакимов отвел глаза и покусывая губы, выдавил:
- Мне, Степан Дмитриевич, дали команду несчастный случай нарисовать. Ну, на самый крайняк, самоубийство… И я ее выполню… Без обид, да?.. Плетью обуха все равно не перешибешь…
- Да какие могут быть обиды? – Воронов взял бокал и пригубил вино. – Ты мне лучше скажи, что сам-то думаешь? Ты ж на месте был, своими глазами все видел.
Сергей разлил остатки вина из бутылки, с глухим стуком поставил ее на бетонный пол возле ножки стола, глотнул из бокала и в упор глянул на собеседника абсолютно трезвыми глазами:
- Мутная эта история, ох мутная… Печенкой чую, кто-то помог покойнику вниз шагнуть… Но свидетелей, как водится, никаких. Повреждения, если и были, теперь не определишь. С такой-то высоты грохнуться. Его, считай, в лепешку раскатало, - Хакимов жадно затянулся. – Вот только какого черта его на пятнадцатый этаж понесло, а? Жил-то он на втором, аккурат под нами. Что ему там могло понадобиться?
- Выходит, самоубийство? – прищурился Воронов.
Хакимов отмахнулся:
- Сами-то верите?
Степан Дмитриевич отрицательно мотнул головой.
- Вот и я нет, - не гася в пепельнице, Сергей хулигански выкинул метеором сверкнувший окурок за ограждение лоджии.
Воронов осуждающе покачал головой, затем поднялся и вышел в комнату. Вернулся с покрытой инеем бутылкой водки, предусмотрительно сунутой им в морозилку. Подмигнул Хакимову:
- Чтобы утром голова не болела по науке градус нужно повышать. Хватит о грустном. Давай по пятьдесят и расскажи, лучше, как живешь?..
…Несмотря на допоздна затянувшиеся посиделки, Воронов по укоренившейся привычке проснулся в семь утра. По утреннему холодку пробежался до пляжа и вдоволь наплавался в прозрачной, еще не взбаламученной сотнями тел, бодрящей воде.
Как обитателя люкса его кормили за отдельным столиком. За завтраком Степан Дмитриевич напряженно мыслил. На первый взгляд смерть Петренко развязывала многие узлы и заинтересованных в ней можно было найти более чем достаточно. От колеблющихся инвесторов до собственного сына, которому в одночасье доставалась львиная доля отцовского капитала.
Воронов, машинально размешивая сахар в стакане с чаем, по-всякому крутил в голове версию самоубийства, но, при зрелом размышлении откинул ее, как несостоятельную. Не мог он найти мотив, способный заставить Петренко по собственной воле шагнул с балкона.
- Значит, все же скинули, - окончательно утверждаясь в предположении, пробормотал под нос Воронов и одним глотком допил остывший чай.
Поднявшись в номер, Степан Дмитриевич снял было телефонную трубку, переговорить с Алексеем, сыном покойного, но передумал и положил ее обратно на рычаги. Вчера Хакимов рассказал Воронову, что младший Петренко категорически отказался лететь в Адлер и попросил как можно скорее отправить тело отца в родной город. Конечно, совсем исключать его причастность к гибели родителя, не стоило. В тихом омуте, как водиться.
Однако чутье подсказывало Степану Дмитриевичу бесперспективность разработки этого направления и он решил заняться им, если поиски окончательно зайдут в тупик.
Так как все правоохранительные органы в трогательном единении решили, что Петренко погиб в результате несчастного случая, то надеяться на их помощь в установлении истины не Воронову не приходилось. Если только Хакимов по старой памяти рискнет оказать содействие. На что, впрочем, Степан Дмитриевич в глубине души очень надеялся.
Просидев час на телефоне, Воронов раскидал неотложные дела так, чтобы выкроить дней десять незапланированного отпуска. Степан Дмитриевич прекрасно осознавал, что до конца жизни не простит себе, если не попытается разобраться в этой темной истории и поэтому решил тряхнуть стариной.
…Два дня спустя, подводя первые итоги под приглушенные голоса дикторов вечерних теленовостей, Воронов с удивлением понял, что ни на шаг не продвинулся вперед. Пообщавшись с множеством людей, включая официантов кафе-бара, куда в последний вечер жизни заглядывал Петренко, он не узнал ничего существенного. Вот только бармен, работавший в ту ночь, с тех пор так и не появлялся на работе, сославшись на внезапную болезнь.
Сидеть в номере было тошно и Степан Дмитриевич, поколебавшись, все же решил спуститься вниз, выпить чего-нибудь крепкого на сон грядущий.
За стойкой профессионально орудовал шейкером незнакомый парень.
«Неужели?» - с замиранием сердца подумал Воронов, боясь спугнуть неожиданную удачу. И ему, наконец, повезло. Мало того, что поправившийся бармен прекрасно помнил Петренко, он еще был совсем не прочь посплетничать.
- Как же, как же, - маслянистые, чайного цвета виски лились из мерного стакана в высокий бокал, - отлично помню, отлично. Он же вроде как из хозяев пансионата? Правильно?
Степан Дмитриевич неопределенно кивнул, а бармен, не обращая внимания, продолжал:
- Заказывал он исключительно водку. Сядет молча и пьет, пьет, не закусывая. Потом деньги бросит не считая, - он хитро подмигнул, - чаевые всегда оставлял, щедрый мужик. Не то, что некоторые, уважаю. И к себе в номер. Пару раз, правда, пришлось официанта отправлять в помощь. Грузился-то он не по-детски. За один присест мог легко литр убрать.
- А в тот вечер, - перебил бармена Воронов, - он как обычно набрался?
Парень за стойкой поправил не первой свежести галстук-бабочку, погонял морщины на лбу, вспоминая:
- Не совсем так. Как раз, перед тем как скинуться, он всего-то грамм, ну может сто, сто пятьдесят принял. Для покойника это, что слону дробина была. Мужик какой-то тогда к нему подсел, мне даже показалось, что знакомый. Они что-то там потёрли, по рюмке дернули и ушли вместе. А больше я его и не видел.
Степан Дмитриевич ощутил, как кровь горячей волной ударила в лицо, но, стараясь не выдавать острого интереса, наклонив голову и подставляя бокал для очередной порции, вроде между делом спросил:
- А что за мужик-то был, знаешь?
Бармен пожал плечами:
- Будто бы мелькал в заведении раз несколько. Всех-то разве упомнишь?
Воронов оценивающе прищурился на него, затем достал из бумажника визитку, завернул ее в пятидесятидолларовую купюру, положил на стойку и проникновенно заговорил:
- Значит так, дружище. Я здесь еще с недельку проболтаюсь и, если мужик это проявится, не сочти за труд, звякни. Номер мобильного на карточке есть. За звонок получишь еще два раза по столько.
Бармен неуловимым движением прибрал деньги и взял под воображаемый козырек:
- Все понял, начальник. Сделаю в лучшем виде.
- Ну-ну, - хмыкнул Воронов, сполз с высокого стула у стойки и неторопливо побрел в номер.
…Прошли еще два пустых дня. Воронов загорел, нагулял на пансионатских харчах лишний килограмм и до изжоги насытившись вынужденным бездельем, наконец, решил, что если наступающий вечер ничего не изменит, то на следующий день он однозначно вернется Москву. И уже оттуда начнет искать любые зацепки, теперь отрабатывая все, на первый взгляд даже самые фантастические версии.
Степан Дмитриевич испытывал острую досаду оттого, что, поддавшись порыву размотать клубок по горячим следам, не попал на похороны Петренко. Он в сердцах пнул ни в чем неповинное кресло и начал нервно листать справочник в поисках телефона службы заказа авиабилетов, когда пронзительно заверещавший мобильник заставил вздрогнуть от неожиданности. На экране аппарата высветилась надпись: «Номер засекречен». В безумной надежде на звонок от бармена, Степан Дмитриевич нажал кнопку приема вызова и поднес телефон к уху.
- Господин Воронов? – тихо прошелестел в наушнике незнакомый голос.
Пытаясь сообразить, кто это может быть, он с запинкой ответил:
- Он самый… А с кем имею честь?
Невидимый собеседник хихикнул, затем, медленно, словно через силу, заговорил:
- Я тот, кого вы столько времени безуспешно разыскиваете. Это со мной разговаривал Петренко в последний вечер своей жизни.
Степан Дмитриевич с чувством рыбака уже отчаявшегося дождаться поклевку, осторожно, боясь спугнуть, спросил:
- Судя по тому, что вы сами меня нашли, мы можем встретиться?
После секундной паузы в трубке раздалось короткое:
- Да.
Воронов, мысленно переведя дух, уточнил:
- Где и когда?
- Через пятнадцать минут в баре. И приходите один, иначе разговора не получится, - в трубке зачирикали гудки отбоя.
Степан Дмитриевич уже начал давить на кнопки телефона, набирая номер Хакимова, чтобы предупредить о нежданном свидании, но раздумал. Слишком уж красиво все получалось. Такие подарки судьбы частенько оборачивались пустышками. И Воронов решил не гнать волну прежде времени, а для начала самому во всем разобраться.
…В начале шестого вечера бар пустовал. Перешептывающаяся в углу под декоративной пальмой парочка, да зевающий бармен. Степан Дмитриевич первым делом подошел к стойке и выложил на нее зеленую бумажку с портретом американского президента.
Парень сначала с изумлением вылупился на Воронова, затем в его глазах протаяло понимание. Кончиками пальцев прибрав купюру, бармен заговорщески подмигнул:
- Всё путем, начальник?
- Типа того, - проворчал Степан Дмитриевич и добавил. – Налей-ка мне, что ли соку апельсинового за счет заведения. Только холодного.
Получив запотевший стакан, Воронов сел к ближнему от входа столику, чтобы дверь находилась в поле зрения. Прихлебывая мелкими глотками ледяной сок, он незаметно косился на часы, стараясь не нервничать. Через полчаса, когда Степан Дмитриевич окончательно потерял терпение и смирившись с неудачей собрался уходить, в бар стремительно ворвался высокий, болезненно худой человек лет пятидесяти, одетый в знававший лучшие времена затертый белый костюм.
Новый посетитель с ходу направился к столику, за которым сидел Воронов. Не здороваясь и не спрашивая разрешения, отодвинул скрипнувший ножками по плитке пола стул, тяжело выдохнув, упал на него. Достал из кармана пиджака несвежий носовой платок, промокнул капли пота с воскового лба, провел по впалым, покрытым неопрятной щетиной щекам, затем спросил:
- Воронов – это вы?
- Он самый, - кивнул Степан Дмитриевич. – А вы, стало быть, тот, кто мне звонил?
Проигнорировав вопрос, странный собеседник в упор посмотрел на Воронова лихорадочно блестящими глазами:
- Зачем вам знать, как умер Петренко?
- Он был моим другом, - просто ответил Степан Дмитриевич.
Человек в белом костюме замер, по-птичьи запрокинул голову, сглатывая и шевеля кадыком на тощей нее, потом нервно вскочил.
- Хорошо, следуйте за мной, - и также стремительно, как и вошел, выскочил из бара…
Они мучительно долго пешком взбирались на верхний, пятнадцатый этаж здания. Воронов с трудом поспевал за мерно шагающим, казалось, не знающим усталости проводником. Вроде бы, чего проще воспользоваться лифтом? Но здесь правила игры устанавливал не он.
На переходе через балкон последнего этажа, наконец, случилась первая остановка. Степан Дмитриевич, тяжело дыша, трясущимися пальцами выковырнул из кармана платок и тщательно вытер струящийся по вискам пот.
- Хождение по лестницам требует особой подготовки, - на удивление ничуть не запыхавшийся спутник с видимым превосходством смерил Воронова взглядом. - Я принципиально не пользуюсь лифтом. Что и вам советую для поддержания истинной спортивной формы, - он толкнул дверь в холл.
На этаже вовсю шел ремонт. Но рабочие, закончив трудовой день, уже покинули объект. Нескладная фигура в белом уверенно миновала сложенные в многочисленные штабели стройматериалы, остановилась возле одного из номеров.
Приотставший Степан Дмитриевич услышал щелчок замка и насмешливый голос:
- Прошу в мои апартаменты. Так теперь вынужден жить Семен Иосифович Хейфец.
Дожидавшийся своей очереди на реконструкцию одноместный номер был обставлен облупленной, еще советского производства, мебелью. Немытые окна без занавесок, потертые, отстающие от стен обои, вытоптанный до дыр, замусоренный линолеум превращали его в классическое обиталище маргинала.
Воронов, преодолевая брезгливость, переступил через порог. Хейфец же, ни сколько не стесняясь, подтащил к колченогому, с потрескавшейся полировкой журнальному столу продавленное кресло.
- Присаживайтесь… Как вас там?.. – он щелкнул в воздухе пальцами.
- Меня зовут Степан Дмитриевич, - Воронов не стал пока обращать внимание на откровенно провоцирующее поведение Семена Иосифовича.
Тот же пристроился напротив на расшатанном, скрипучем стуле и мелкими движениями потирая руки, с придыханием зачастил:
- Что же, гражданин начальник Степан Дмитриевич, приступим. Вы ведь из бывших, правильно? – и без паузы продолжил. – Впрочем, сейчас это не важно. Я вам предлагаю сыграть. С некоторых пор я стал находить удовольствие в игре, в чувстве азарта. Поэтому, мое условие таково – мы играем. А по результатам вы либо получаете, либо не получаете ответы на свои вопросы. Идет?
Воронов почесал в задумчивости кончик носа и насмешливо спросил:
- Разве у меня есть выбор?
Хейфец расхохотался, в восторге хлопая себя по тощим ляжкам:
- Конечно нет, начальник, конечно нет, - в его правой ладони, словно по волшебству появилась колода карт. – Ну что, приступим?
- Вы хотя бы скажите, во что играть будем? – Степан Дмитриевич попытался удобнее устроиться в жестком кресле. Он уже жалел о зря потерянном времени и искал повод раскланяться.
Поблескивая глазами, Хейфец тем временем уже раскидывал карты и возмущался:
- Как во что, любезный? Как во что? Разумеется в «очко». Во что еще в наше время могут играть интеллигентные люди, а?
Воронов, уже приподнявшийся, опершись на подлокотники кресла, чтобы встать и уйти, вдруг поддавшись безотчетному внутреннему порыву, опустился обратно и схватил карты. Когда-то в детстве он поигрывал в «двадцать одно» и с трудом припомнил незамысловатые правила.
Само собой, из пяти раз, он проиграл четыре. Вскрыв карты и убедившись в очередной победе, Хейфец расцвел счастливой улыбкой и заявил:
- Слабак вы, гражданин начальник. Что, собственно, и требовалось доказать. Бог-то, он не фраер, все видит.
- Дальше-то, что, Семен Иосифович? – откровенно зевнул Воронов. – Так и будем дурака валять или к делу, в конце концов, перейдем?
- К делу, говорите? – сгреб карты в кучу Хейфец. – Ну, что ж, можно и к делу… Несмотря на ваш проигрыш, я изменю правила и расскажу, каким образом погиб Петренко. Но вы должны обещать, что потом исполните мое желание. Карточный долг – долг чести, - он назидательно ткнул указательным пальцем в потолок над собой.
Степан Дмитриевич неопределенно мотнул головой, вроде как соглашаясь. Однако заметил:
- Все будет зависеть от вашего рассказа.
- Договорились, - хлопнул в ладоши Семен Иосифович, - Теперь слушайте очень внимательно. Этого негодяя, вашего друга Петренко, наказала сама судьба. А вот орудием она избрала меня. Потому что я заслужил это своими муками, - худые пальцы рассказчика сжались в кулаки, так, что побелела кожа на костяшках. – Мерзавец не задумываясь, одним росчерком пера сломал мне жизнь. На самом взлете, на пике карьеры, - Хейфец задохнулся от клокочущей внутри злости и замолчал, сглатывая комок в горле.
Воспользовавшись паузой, Воронов вставил вопрос:
Это что же такое ужасное сделал с вами покойный Аркадий Ильич?
- Он меня посадил! – брызгая слюной, взорвался Хейфец, - Понимаешь ты, волчара позорная, посадил!.. Меня!.. Инженера!.. Интеллигента в шестом поколении законопатили на зону!.. Лес валить!.. Пять!.. Пять лет от звонка до звонка!..
Степан Дмитриевич сжал зубы, давя желание с размаху впечатать кулак в костистое лицо, ковырнул ногтем отставший от дерева столешницы лак и буркнул:
- Допустим, свободы вас лишил суд, а не Петренко. И сдается мне, не без основания.
- Ну, так и знал, точно из бывших, - всплеснул руками Хейфец и наклонившись к Воронову, выпалил ему в лицо. – А кто приказал накопать на меня матерьяльчик? С чьего ведома меня сдали, сделали козлом отпущения?
Степан Дмитриевич откинулся на спинку и язвительно спросил:
- Так ведь воровали, небось, Семен Иосифович? Признайтесь, как на духу, воровали?
Хейфец вскочил, шагнул к окну и не оборачиваясь ответил:
- А кто не воровал? Или Петренко не воровал? Да он же и есть первый вор. Откуда у него миллионы? Вы еще скажите, он их трудами праведными заработал. Ха-ха-ха!.. Аркадий Ильич Петренко честный миллионер, уважаемый член общества, а нищий Семен Иосифович Хейфец вор и его место на помойке, - он резко развернулся и оскалившись зарычал. – Вот она, ваша правда! Ваша, и ваших хозяев, которым вы лижите сапоги и кормитесь объедками с их барского стола.
Воронов, переполняясь едким отвращением, оборвал его:
- Если это все, то бывайте здоровы. Я вам не служба срочной психологической помощи. Свободные уши поищите в другом месте, - и снова привстал с кресла.
Хейфец моментально среагировал на его движение, подскочил и надавив на плечи, усаживая обратно.
- Обиделись? - подпустил он примирительных ноток в голос. – А зря. На правду не обижаются. На то она и правда… Но действительно, вернемся к нашим баранам. Я-то когда откинулся, остался гол как сокол. Супружница не только со мной развестись успела, так еще и второй раз замуж выскочила. И из квартирки, моей, между прочим, само собой выписала. А так как за пять лет в тайге я приобрел устойчивую идиосинкразию к снегу и морозу, то подался на свой страх риск в теплые края. И совершено случайно пристроился в этот пансионат, - Семен Иосифович вновь уселся на пронзительно скрипнувший под тяжестью его тела стул, закинул ногу на ногу, а руки опустил в карманы пиджака. – Это потом, когда я нос к носу с Петренко столкнулся, до меня дошло, что это не иначе, как перст судьбы. Тогда он, будучи изрядно во хмелю, меня не узнал. А вот как раз в тот вечер мой бывший разлюбезный директор на удивление был лишь слегка навеселе.
Хейфец покачал обутой в стоптанную сандалию ногой. Воронов скривился от острого запаха давно немытого тела. Но, Семен Иосифович этого не заметил, предаваясь воспоминаниям:
- В баре, мне, ведущему полулегальный образ жизни, сами понимаете, часто светиться было не с руки. Обычно, когда Петренко приезжал в пансионат, я наблюдал за ним на максимальной дистанции, прикидываясь отдыхающим. Но тут меня озарило, что час настал. Я просто вошел и сел за его стол. Вы будете смеяться, но Петренко меня узнал. Однако, как у всех алкашей, память на сделанные за жизнь гадости у Аркаши оказалась короткой. Он давным-давно забыл, как втоптал меня в грязь и ни с того ни с сего обрадовался, как родному. Угостил водкой, и больше того, не прекословя, поднялся ко мне. И всего-то достаточно было соврать, что у меня припрятана уникальная, настоянная на скорлупках кедровых орехов, водка.
Булькая от возбуждения и брызгая слюной Хейфец наслаждался рассказом:
- Без сомнения меня вела рука проведения, - сверкал он безумными глазами. – Все шло как по маслу. Жаль только, что пришлось изменить принципам и воспользоваться лифтом. Этот жирный боров не выдержал бы подъема. Но зато он согласился сыграть со мной и так же как и вы. И он тоже проиграл… Заметьте, - узловатый указательный палец закачался у носа Воронова. – Я честно дал ему шанс спасти свою жалкую жизнь!.. Однако он не сумел им воспользоваться и мне пришлось заставить его отдать долг!
- Так это что, вы скинули Петренко с балкона? – не поверил своим ушам Воронов. - Боже, - он взялся руками за голову, - как все банально. Как же все пошло банально.
Затем Степан Дмитриевич поднял глаза на гордо выпрямившегося на стуле Хейфеца и с нехорошим предчувствием, спросил:
- А мне-то вы зачем все рассказали, Семен Иосифович, а?
Тот победно ухмыльнулся:
- А потому, что вы мне больше не опасны. Вы тоже проиграли и я хочу, чтобы вы спрыгнули вниз. Это мое желание.
Брови Воронова от изумления полезли вверх. Он непроизвольно хихикнул и опасливо спросил:
- Вы, Семен Иосифович, в своем уме? Неужели вы всерьез полагаете, что я вот так просто встану, пойду на балкон и брошусь головой вниз?
- А у вас выбора нет, - просто сказал Хейфец и выдернул из правого кармана пиджака пистолет.
Пока черный зрачок ствола, готовый в любую секунду с грохотом выплюнуть раскаленную, остроконечную смерть, следую за нервно подрагивающей рукой Хейфеца, чертил замысловатую траекторию на уровне лица Степана Дмитриевича, тот застыл, облившись ледяным потом.
«Стоит этому психу шевельнуть пальцем и мои мозги окажутся на стене, - мысли текли медленно, отстраненно, словно и не он находился на краю гибели, - Этот точно не промахнется… Интересно, раскроют мое убийство или нет?»
Однако Хейфец не собирался немедленно стрелять в Воронова. Он ухватил за рукоятку двумя руками, вскочил, пятясь задом уронил стул и, не сводя глаз с недавнего партнера по игре, качнул стволом на выход.
Степан Дмитриевич медленно поднялся и стараясь не встречаться взглядом с безумцем, мягко поинтересовался:
- Семен Иосифович, вы хорошо подумали о последствиях?
Ответом ему был довольный смешок:
- А как же, любезный мой начальник. Очень хорошо подумал. Если бы ты, - отказ Хейфеца от вежливого «вы», совсем не понравился Воронову, - не влез не в свое дело, жил бы и жил себе дальше. Подумаешь, алкаш в приступе белой горячки скинулся с балкона. Посудачили бы и забыли. Так нет, нужно было тебе сунуть нос, куда не надо. Теперь не обессудь, ты последуешь за своим другом Иудой… Все, время вышло. Иди…
Весь путь до балкона Степан Дмитриевич ощущал, как твердое железо неприятно упирается в левую лопатку. Он прекрасно понимал, что любое неверное движение может спровоцировать выстрел и поэтому не спешил обезоруживать Хейфеца, напряженно выжидая подходящее для этого мгновение.
Воронов повернул ручку балконной двери и шагнул за порог. Пока они сидели в номере окончательно стемнело. Теперь только жалкое ограждение из редких металлических прутьев отделяло его от черной бездны под ногами.
Убийца подтолкнул Степана Дмитриевича ближе к краю, а сам отступил назад. Стоило Хейфецу оторвать ствол от спины Воронова, как он тут же нырнул вправо с перекатом через плечо, одновременно цепляя противника левой ступней. Тот, теряя равновесие после чувствительного толчка подошвой, взмахнул руками и выронил пистолет, глухо загремевший по бетону.
Степан Дмитриевич еще не успел вскочить на ноги как Хейфец, взревев, бросился на него. Воронов инстинктивно выкинул вперед ногу и перебросил его через ограждение.
Потом Степан Дмитриевич долго сидел, привалившись к стене, обхватив голову трясущимися руками. В конце концов, придя в себя, с трудом поднялся. Аккуратно, двумя пальцами поднял пистолет за прикрывающую спусковой крючок скобу и поднеся ближе к глазам, похолодев понял, что тот все это время стоял на предохранителе.
- Да мать твою за ногу! – в сердцах выругался Воронов. – Ну, кто же мог подумать?
…Кое-как отряхнув строительную пыль с одежды, Степан Дмитриевич, не пользуясь лифтом, сбежал вниз по безлюдной лестнице и проскользнул в свой номер. Первым делом он набрал номер Хакимова и не вдаваясь подробности, попросил срочно приехать.
Когда начальник райотдела постучал в дверь, Воронов успел не только переодеться, но и даже успокоиться. На рассказ о произошедшей драме гость отреагировал сдержано. Только покачал головой, щуря глаз от сигаретного дыма:
- А-я-яй, Степан Дмитриевич, как же вы так неаккуратно? Вы ж опытный, битый жизнью волчара, а взяли и очертя голову, без страховки, ни много, ни мало, на встречу с предполагаемым убийцей поперлись. Неужели трудно было позвонить?
Воронов виновато пожал плечами.
- И на старуху бывает проруха, дружище. Хотелось как лучше, а получилось…
Разговор прервал звонок мобильного телефона в кармане рубашки Хакимова. Он отошел к окну, выслушал и коротко бросил: «Скоро буду».
Убрав аппарат, Сергей тяжело вздохнул:
- Пора мне, Степан Дмитриевич. Нашли вашего прыгуна. Надо еще прикинуть, как оформлять, то ли несчастный случай, то ли самоубийство, - он задумчиво почесал в за-тылке. – Пожалуй, все же самоубийство, - и протянул руку, прощаясь. - Ну, будете у нас на Колыме…
- Подожди, - Воронов взял со стола непрозрачный пластиковый пакет с пистолетом и протянул Хакимову:
- Возьми, Сережа, мне-то он без надобности. Да катании с него пальчики на всякий случай. Мало ли чего. Я его не лапал, так что можешь это смело делать.
…Проводив милиционера, Степан Дмитриевич, кривясь от боли в растянутых взрывной нагрузкой мышцах, достал из холодильника початую бутылку виски и плеснул в стакан на два пальца. Немного помедлил, вздохнул и долил до кромки. Затем опустился в кресло, приподнял стакан и сказал в темный экран телевизора: «Пусть земля тебе будет пухом, Аркадий Ильич». А когда хмель ударил в голову, ни к чему подумал: «Раньше-то на Руси самоубийц за оградой кладбища хоронили»…

 » Примета

Уже в пути, Степан Дмитриевич Воронов, бывший начальник отдела центрального аппарата федерального Министерства внутренних дел, а ныне пенсионер и нештатный консультант руководителей ряда крупных коммерческих структур, вдруг вспомнил о невыполненном обещании.
Вполголоса матюгнувшись, он, включив поворот, ловко перестроился в крайнюю левую полосу. Напряженно всматриваясь во встречный поток, подловил момент и резко выкрутил руль влево, носком правой ноги утопив акселератор до упора.
Сверкающий полированным лаком алый «Митсубиши-3000» чувствительно ударил по ушам ревом трехсотсильного турбированного двигателя. Рисуя визжащими покрышками черные полосы на асфальте, автомобиль четко вписался в рискованный разворот через две сплошные разделительные полосы.
Лейтенант, инстинктивно выпрыгнувший из бело-синей «девятки» дорожно-патрульной службы, лишь тоскливым взглядом проводил обнаглевшего нарушителя с «крутыми» номерами, в сердцах плюнул, и тут же тормознул немилосердно чадившую сизым выхлопом ржавую «шестерку», управляемую пенсионером в очках.
Воронову нужно было срочно увидеть начальника отдела уголовного розыска одного из райуправлений Москвы, чтобы перекинуться с ним буквально несколькими словами. В некоторых вопросах Степан Дмитриевич стойко не доверял телефонам. И теперь, сообразив, что находится поблизости, решил попытать удачу и застать подполковника Храмова на рабочем месте.
Проигнорировав запрещающий знак и бесцеремонно припарковавшись возле самого входа, он легко взбежал вверх по ступенькам. Небрежно махнув красной корочкой с тиснеными золотыми буквами перед носом истекающего потом под тяжестью бронежилета зеленого сержанта с автоматом на груди, Воронов привычно направился на второй этаж.
Надо сказать, что Степан Дмитриевич, пользуясь проверенными временем связями в управлении кадров министерства, после ухода на пенсию без особого труда сохранил за собой удостоверение действующего сотрудника. А указанное в нем специальное звание полковника милиции оказывало магическое влияние почти на всех, с кем в последнее время ему приходилось иметь дело.
Кивнув озабоченно пробежавшим мимо знакомым операм, Степан Дмитриевич набрал код на замке перегородившей коридор массивной металлической двери и прямиком направился в кабинет главного сыщика.
В этот раз удача оказалась на стороне Воронова. Виктор Алексеевич Храмов, навалившись большим животом на стол, внимательно рассматривал раскинутые веером фотографии. Покосившись на распахнувшуюся без стука входную дверь, недовольно приподнял бровь, но, узнав незваного гостя, расцвел приветливой улыбкой.
- Какими судьбами, душа пропащая? – хозяин кабинета с трудом выбрался из узковатой для него щели между столом и стенкой, шагнул навстречу, разведя руки для объятий.
- Да вот, понимаешь, так получилось. Мимо проезжал, решил заглянуть, - просипел Воронов, крепко притиснутый к мягкой необъятной груди.
Храмов ослабил хватку, но не отпустил совсем, а лишь отодвинул его на вытянутых руках, осматривая с головы до ног.
- Замечательно выглядишь, - с заметными нотками зависти заключил подполковник. – На вольных хлебах все такие, или только ты исключение?
- Все конечно, - усмехнулся Воронов. – Я ж как почтальон Печкин из мультфильма, может только жить начал, как на пенсию вышел.
Храмов горестно вздохнул.
- А я, сдается, не доживу до этого светлого дня. Прямо отсюда вперед ногами и вынесут.
Хохотнув, Степан Дмитриевич похлопал его по пухлому плечу:
- Ну-ну, не прибедняйся Витя. Ты еще, как говорится, на моих похоронах простудишься.
- Тьфу, на тебя, - суеверно отмахнулся пухлой ладонью Храмов. – Не болтай глупости. Какие к черту похороны? Рассказывай лучше, зачем пожаловал? Знаю я тебя, никогда ведь просто так не заедешь.
Признавая правоту приятеля, Воронов виновато вздохнул и в двух словах изложил проблему. Как он предполагал, решение вопроса не заняло и пяти минут. Не откладывая в долгий ящик, Степан Дмитриевич отправил клиенту лаконичную sms-ку и с облегчением мысленно вычеркнул этот пункт из списка первоочередных дел. А так как управился раньше намеченного, то решил выделить полчаса на общение с Храмовым.
Виктор Алексеевич приметил брошенный Вороновым быстрый взгляд на часы.
- Как у тебя с временем-то. А то давай чаю? Или кофейку?
- Ну, - довольно потянулся Степан Дмитриевич, - пожалуй, от чашки я кофе не откажусь.
Храмов шагнул к облупленному сервировочному столику на колесиках, непонятно как оказавшемуся в кабинет начальника уголовного розыска, щелкнул кнопкой электрочайника и ухмыльнулся:
- Только не обессудь, у меня растворимый. Ты уж, небось, и забыл, каков он на вкус-то?
В ответ на подначку Воронов задорно подмигнул подполковнику.
- Вот заодно и понастольгирую.
Храмов коротко хохотнул, чайной ложкой рассыпая коричневый порошок по чашкам и заливая его парящим кипятком.
Когда посуда опустела, Степан Дмитриевич, чтобы поддержать угасший, было, разговор, кивнул на разложенные по столу фотографии.
- А что это ты Витя, пасьянс раскидываешь?
Храмов досадливо поморщился:
- Да вот ломаю голову, как под конец квартала «глухаря» себе не подвесить. Но, судя по всему, ничего не получится. Обидно, понимаешь.
Уже думая о чем-то своем, Воронов машинально поинтересовался:
- А в чем закавыка-то?
- Да нет там никаких особых закавык, - с присвистом, тяжело вздохнул подполковник, закуривая. – Все до банальности просто. Жила себе поживала обычная семья – муж, жена, да ребенок малолетний, и они мечтали о расширении жилплощади. А когда совсем прижало, как-то там прокрутились, поднакопили, подзаняли, напряглись и купили трехкомнатную квартиру в спальном районе. Но не долго длилось их счастье. Начал глава семейства попивать и безобразить, супругу свою в пьяном виде поколачивать. А та терпеть не стала и быстренько с ним развелась. Вот и получилась у них коммуналка со всеми вытекающими. – Храмов сделал короткую паузу, глубоко затянулся, стряхнул наросший на сигарете серый столбик в пепельницу, затем продолжил. – Что удивительно, отставного мужа такое положение дел вполне устраивало. Как выяснилось, не очень-то он и хотел того развода. Однако его бывшая время даром не теряла. Нашла взамен ему мужичка и затеяла размен. Только вот варианта взаимоприемлемого никак найти не получалось. Тяжело процесс шел, со скандалами и взаимными упреками. И тут вдруг, как по заказу бывший супруг бесследно исчезает. Заявление о пропаже его старший брат написал. Младший, когда вопрос о размене встал, частенько у него ночевал, сорваться боялся, потому, как за хулиганку уже вполне реальный срок корячился. Вообще-то, - задумчиво почесал переносицу подполковник, - человечишка-то он, откровенно говоря, никчемный. Поганый такой жучок. По-жизни, давно бы ему башку свернуть надо было, чтобы другим существование не отравлял. Но, это по-жизни, а мы-то, сам знаешь, по закону жить обязаны. – Храмов умолк, туша в пепельнице докуренную до фильтра сигарету.
- Ну, и? – напомнил о себе Воронов.
- А что ну? Пришлось работать. Мотив вроде ясен, круг подозреваемых очерчен, а толку чуть. Бывшая со своим сожителем в глухом отказе, мол, знать ничего не знаем, видеть не видели. Типа вообще он два месяца не появлялся, сами в розыск подавать хотели. И брат пропавшего подтверждает, что тот действительно последнее время не контачил с бывшей женой, постоянно жил у него и интенсивно искал варианты разъезда. И ведь нашел. После чего, ровно три недели назад направился на встречу с экс-супругой, и больше его никто не видел.
Воронов хмыкнул:
- А он до квартиры-то своей сумел добраться?
- До дома, во всяком случае, точно. Соседи видели его входившим в подъезд. А вот как он в квартиру попал, сколько там пробыл, и когда ушел, установить не представилось возможным.
- А бывшая со своим любовником что говорят? – в раздумье наморщил лоб Степан Дмитриевич.
- Утверждают, не было их в тот день. С раннего утра до позднего вечера ездили по новостройкам. Отчаявшись разменяться, подходящую квартиру для покупки искали.
- И свидетели у них есть? – хищно прищурился Воронов.
- Откуда? – пожевал губами Храмов. – Якобы они были в другом конце города. Но, так как подходящего для себя ничего не увидели, то и разговаривать ни со строителями, ни с менеджерами по продажам не стали.
- А тут, так кстати пропадает бывший муж и проблема с квартирой снимается сама собой, - закончил за подполковника Степан Дмитриевич.
- Вот и я про то, - Храмов вытряхнул из пачки очередную сигарету. – Не бывает таких счастливых случайностей.
Воронов тоже достал из нагрудного кармана пачку «Кента» и щелкнул зажигалкой, прикуривая.
- А чего ты так напрягся, Алексеич? Подумаешь, ну еще один без вести пропавший в розыске. Не больно уж и статистику испортит.
- Ага, как бы не так, - скривился подполковник, словно раскусил незрелый лимон. Брат этого потеряшки каким-то боком с министерскими связан. Мне уже весь телефон оборвали. И прокурора районного нагнули дело уголовное возбудить.
- Неужто сразу по 105-й? – неподдельно изумился Воронов. – Без реального трупа, только по факту исчезновения?
- То-то и оно, - скрипнул пальцами по плохо выбритому подбородку Храмов.
- Чудны дела твои, Господи, - Степан Дмитриевич возвел глаза к потолку. - А фотографии-то здесь, с какого бока-припека?
- О! С этими снимками отдельная история. Представляешь, вваливается ко мне вчера, аккурат перед обедом, сожитель супруги без вести сгинувшего. Прямо с порога заявляет, что так, мол, и так, хочу окончательно снять с себя и моей будущей законной жены все подозрения. С его слов, в тот день, когда они ездили искать квартиру, то на всякий случай взяли с собой фотоаппарат и вспомнили об этом только когда отдали пленку в ателье. Вот он мне эти фотографии и приволок в качестве доказательства полной своей, понимаешь, невиновности.
Воронов раздавил окурок в пепельнице и скептически покачал головой.
- Косвенные. Не серьезно.
- А тут все на косвенных построено, – подполковник раздраженно хлопнул ладонью по столу. – Нету прямых доказательств. Нету!
- Взглянуть-то можно? – потеребил кончик носа Степан Дмитриевич.
- Да на, смотри, сколько душе угодно, - Храмов толкнул к краю стола несколько плотных, глянцево отблескивающих листков.
Воронов легко вскочил с потертого кожаного дивана, взял фотографии и несколько минут перебирал их, внимательно разглядывая. Затем замер, невидяще уставившись в потолок и что-то мучительно вспоминая. А, припомнив, принялся судорожно шарить по карманам, в конечном итоге выудив на свет мятый клочок бумаги. Разгладил его на подоконнике и удовлетворенно щелкнул пальцами.
Развернув снимки веером, наподобие игральных карт, Степан Дмитриевич звучно шлепнул ими по столешнице.
- Залипуха эти фотографии, Витя. Если не веришь, отдай экспертам.
- С чего это ты взял? – удивленно посмотрел на Воронова подполковник.
- А у меня глаз – алмаз, - рассмеялся тот. – За версту подделку чую. Ты бы, Виктор Алексеевич, не поленился, вызвал бы того деятеля, что тебе их подсунул, изъял бы как положено, да на экспертизу отправил.
- Думаешь, стоит копья ломать? – в сомнении наморщил лоб Храмов.
- Можно подумать, у тебя другие варианты есть? – криво ухмыльнулся Воронов и протянул подполковнику руку. – Все, кончился мой лимит на забавы. Бывай здоров, товарищ начальник. Погнал я дальше почетное звание героя капиталистического труда зарабатывать…
Воронов уже заканчивал обед в уютном, всего на десяток столиков ресторанчике, когда проснулся мобильный телефон. Не желая рушить редкое состояние спокойного умиротворения, он даже на первых порах решил не отвечать. Но телефон категорически не желал умолкать.
Тягостно вздохнув, Степан Дмитриевич вытащил аппарат из кармана и, разглядев на мягко мерцающем экране номер Храмова, нажал на кнопку приема. В наушнике тут же оглушительно загрохотало:
- Степа, ты?! Здорово дорогой! Ну, с меня стакан! Да не какой-нибудь маломерка нынешний, а наш, истинный, граненый! И не просто так, а с горкой!
- С какой горкой? Ты вообще о чем? – перебил собеседника ошеломленный неожиданным напором, ничего не понимающий Воронов.
- Ну вот, не успел со службы уйти, - опечалился подполковник, - как все забыл. С горкой – это когда по самый рубчик, да так что приходится отпивать, прежде чем к губам поднести.
- В первую очередь здравствуй, Виктор Алексеевич. А во-вторых, - не удержавшись, фыркнул Воронов, - нынче у меня вкусы поменялись. Я стаканы принимаю исключительно только с виски. Кстати, а с чего это ты такой неслыханно щедрый?
- Так с того, – весело клокотал Храмов, - что развалил я их! Поэтому, милости прошу в гости. Будет тебе и виски, и огурец соленый, самолично выращенный, на закуску!
- Кого-кого ты там развалил? И я-то здесь при чем? – все никак не мог понять Воронов, о чем идет речь.
После секундной паузы подполковник продолжил уже значительно спокойнее:
- Помнишь, когда давеча ко мне заскакивал, разговор про потеряшку зашел. Ты мне еще фотографии посоветовал на экспертизу отправить. Ну?
- Вроде было что-то, – не очень уверено протянул Степан Дмитриевич, свободной рукой вытряхивая из пачки сигарету.
- Так вот, тогда ты в самое яблочко попал. Эксперт однозначно подтвердил, дата на фотографиях изменена. Специалист делал, без техники ни за что не углядишь. А ты умудрился высмотреть. Истинно, глаз – алмаз.
- Я… - попытался перебить его Воронов, но тот, не слушая, продолжал.
- Когда мой оперок экспертное заключение сожителю в нос сунул, тот и поплыл, все как на духу вывалил. А буквально двадцать минут назад ребятишки отзвонились. На закрытом кладбище, в заброшенной могиле трупик откопали. Представляешь, не перемудри эти дурни с фотографиями, однозначно бы сухими из воды выскочили. Нет, ну ты, Степан Дмитриевич, даешь! У тебя там рентген в голове, что ли?
Наконец прикуривший Воронов, выпустил в потолок тугую струю, и хихикнул:
- Да в моей голове, Виктор Алексеевич, все то же самое, что и у тебя. Тут не поверишь, дело в примете.
Здесь настала пора удивляться Храмову.
- В чем, в чем, говоришь? В какой еще примете?
- Ну, хорошо, - Степан Дмитриевич подвинул ближе пепельницу и отпил глоток остывающего кофе, - по старой дружбе раскрою тебе жуткую тайну. Примета есть у меня одна, как машину помою, так обязательно пойдет дождь. Ну, если не в этот день, то на следующее утро непременно. А тут как-то заехал заправиться, и меня таки уломали машину вымыть. На заправке мойку новую открыли. Я еще тогда ребятишкам мойщикам пригрозил, что, мол, чек обязательно сохраню, и если в ближайшие трое суток попаду под дождь, деньги обратно заберу, – Воронов повозился, удобнее устраиваясь на стуле. – Само собой, на следующий день зарядило спозаранку. А меня как раз в тот район занесло, где были сделаны фотографии. Там здание одно интересное есть, и оно в объектив удачно попало. Дальше уже было дело техники. Чек из мойки, к счастью, сохранился. Оставалось только сравнить даты.
- Что-то я не совсем улавливаю, - простодушно признался подполковник. – К чему ты клонишь?
- Все к тому же, - почему-то развеселился Воронов. – Если ты вспомнишь предъявленные тебе снимки, то на них не только дождя, но и даже луж на асфальте не видно. Сухо, как в пустыне. Тут уж не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы сделать однозначный вывод относительно их подлинности.
- Выходит, - голос Храмова откровенно дрогнул, - не вымой ты тогда машину, то и несоответствия никакого не усек бы?
- Разумеется. Вот я помню, когда в прошлом месяце шел дождь.
Храмов долго и тяжело дышал в трубку, потом многозначительно изрек:
- Вот и не верь после этого в приметы…

 » В тихом омуте.

Лето, не желая сдавать позиций, под конец окончательно сошло с ума. Асфальт и бетон мегаполиса, не успевая остывать за ночь, щедро отдавали накопленный жар, наполняя темноту тяжелым, густо замешанным со смогом, зноем. А днем, приклеенное к белесому небу, безжалостное солнце выжигало все живое с улиц. Редкие облака испуганно жались к краю горизонта, не смея преградить путь испепеляющим лучам обезумевшего светила.
…Кондиционер из последних сил исхитрялся поддерживать комфортную температуру в салоне. Степан Дмитриевич Воронов, стоял на перекрестке, дожидаясь зеленого света светофора, и с сочувствием наблюдал за истекающим потом водителем темно-синей «четверки». Сегодня его последний день в раскаленном городе. Все. Две недели выделенного себе отпуска.
Воронов, пенсионер со стажем, нынче трудился в режиме вольного казака. Консультирование по вопросам безопасности приносило достаточно денег, но отнимало много времени. Только в отличие от прежней службы ушли в прошлое ночные телефонные звонки. О чем Степан Дмитриевич, в самой потаенной глубине души, иногда жалел.
С заграничными красотами у него не сложилось взаимности. Бездумному валянию на пляже днем, и накачиванию виски по вечерам, а другого спиртного, ну, может, кроме дорогого пива, Воронов не признавал, предпочитал отдых активный. Желательно в средней полосе. Вот и теперь, получив приглашение от старинного приятеля, уже видел себя в охотничьем домике на берегу Ладоги.
…Десятилетний, но содержащийся в отличном состоянии «Опель-Омега караван», за восемь часов без приключений докатил от столицы до берегов Невы. По Москве Степан Дмитриевич передвигался на алом «Мицубиши-3000». Однако, что хорошо для большого города с постоянными пробками и безумным ритмом движения, мягко говоря, не совсем подходит для путешествий. Конечно, он вполне мог позволить себе новомодный джип, но, почему-то категорически не любил эту породу автомобилей.
А вот широкий, с необъятным багажником, демократичный «Опель» вполне устраивал Воронова. В том числе и тем, что не привлекал лишнего внимания на трассе. Да и по большому счету, в те места, куда обычно забирался Степан Дмитриевич, кроме «УАЗика» и шестьдесят шестого «ГАЗона» ни одно транспортное средство все равно не доехало бы. А верный конь, как водиться, дожидался хозяина в гараже друзей, или на платной стоянке.
Слегка потолкавшись в плотном потоке возле поста ГИБДД в поселке Ленсоветовский, контролирующим въезд в Петербург со стороны Москвы, Воронов удержался от соблазна вслед за особо торопливыми обойти колонну по ухабистой обочине. Он в отпуске и спешить некуда. Притормозив перед заграждением, сузившим проезжую часть до одной полосы, вежливо пропустил втершегося справа шустрика на «Форде». Прибавил газу, и уже через семь минут выскочил на широкий виадук в Шушарах.
Недавно открытый для движения отрезок объездной позволил Степану Дмитриевичу миновать вечно забитые проспект Славы и Сортировку. Ориентируясь по указателям на развязке, он пожалел, что съехать с трассы придется до вантового моста, показавшего ажурные конструкции впереди. Решил на обратном пути сделать крюк, но обязательно прохватить по этому чуду инженерной мысли.
Мелькнули за окном многоэтажки Рыбацкого проспекта, и машина, в неторопливой веренице, потянулась по узкому пригородному шоссе. Без остановок, несмотря на московские номера, проехал еще один пост. Резина застучала по трещинам в асфальте областной дороги. Воронов не удержался от усмешки, представив, как нелепо смотрелась бы здесь его красная ракета, так органично вписывающаяся в столичные улицы. Приспустил стекло, и в салон ворвался запах расплавленного битума, странным образом разбавленный ароматом пыльной зелени и чуть заметной свежестью скрытой густыми кустами реки. До конечной точки маршрута оставались считанные километры.
…Посиделки со старинным приятелем, одним из директоров судостроительного завода, являющимся градообразующим предприятием для небольшого городка, расположившегося на берегу Невы на границе Санкт-Петербурга и Ленинградской области, завершились далеко за полночь. А ближе к вечеру они собирались на «УАЗе» Николая Андреевича Цветкова отправиться в медвежий угол, где вдали от любопытных глаз пряталось охотничье подворье.
Воронов, проснувшийся необычайно поздно, в одиннадцатом часу, оттягивался чаем в ожидании Николая Андреевича. Прихлебывая обжигающую жидкость, Степан Дмитриевич уже ощущал на зудящей от предвкушения коже хлесткий удар дубового веника, когда в комнату нетвердо вошел посеревший Цветков, с раннего утра закрывавший последние рабочие вопросы перед отъездом.
У Воронова екнуло сердце от нехорошего предчувствия. Поперхнувшись чаем, Степан Дмитриевич, сквозь кашель и слезы, выдавил:
- Что… к-ха, к-ха, случилось, Коля? На тебе лица нет.
Николай Андреевич добрался до стула, обессилено опустился на мягкое сиденье и только после этого сдавленно произнес:
- Лиза пропала.
В повисшей тишине оглушительно звякнула выпавшая из внезапно ослабших пальцев жены Цветкова чайная ложка. Она тихо охнула, зажав рот ладонью. В глазах блеснули близкие слезы.
Воронов не удивился реакции на известие. Лиза, дочь младшего брата Николая Андреевича, работавшего начальником цеха на том же заводе, давно уже воспринималась в бездетной семье как собственный ребенок. Старший Цветков пристроил закончившую в прошлом году школу племянницу в секретариат генерального директора и почти решил вопрос об обучении ее в институте за счет предприятия.
- Да вы чего, ребята? - Степан Дмитриевич попытался подпустить в голос бодрости,- Девчонка молодая. Ну, загуляла слегка. Время не рассчитала, - Воронов сам не верил в то, говорил, но первым делом нужно было попытаться успокоить друзей.
- Что ты, Степа? - всхлипнула Нина, жена Цветкова, - Девочка хорошая, воспитанная, никогда такого не было. А главное, - она едва удерживала слезы, готовые хлынуть потоком, - У нас за месяц пять девчонок пропало.
В животе у Воронова неприятно забурлило. Мозг отказывался верить в происходящее, но интуиция вопила благим матом – дело дрянь.
…Начальник отделения, хотя простите, это по старинке, ныне отдела милиции, молодой, но уже изрядно потрепанный жизнью, майор, откровенно нервничал. На Воронова, вынужденного показать удостоверение полковника Управления уголовного розыска центрального аппарата МВД (благодаря связям, Степан Дмитриевич, на всякий случай сохранил корочки действующего сотрудника), смотрел с откровенной неприязнью. Не сопровождай Воронов онемевшего от горя отца, и немногим лучше чувствующего себя дядю, разговор уже давно бы закончился.
- Уважаемые, - начальник упорно смотрел в сторону красными то ли от недосыпа, то ли с похмелья, а может от того и другого вместе, глазами, - С момента отсутствия сведений о гражданке прошло меньше суток. Она совершеннолетняя?
Отец смог только кивнуть, а старший брат пояснил:
- Два месяца назад исполнилось восемнадцать.
Майор украдкой перевел дух и слегка оживился.
- Вот видите. Вполне самостоятельный человек. Могла у подруги остаться, у парня, в конце концов.
Остановив пытающегося возразить младшего брата, в беседу встрял Воронов:
- Господин майор, - прекрасно понимая, что от милиции они ничего не добьются, Степан Дмитриевич специально избрал такую форму обращения, - А вот я краем уха слышал, у вас подобный случай не первый. Не кажется ли вам это похожим на серию? Сдается мне, маньячок-с завелся.
Начальник отдела побурел, злобно сверкнул глазами на Воронова, и в тон ему язвительно ответил:
- А вы, господин полковник из столицы, здесь в каком качестве пребываете?
Степан Дмитриевич вынужден был ответить:
- В качестве частного лица.
- Тогда вы прекрасно понимаете, - майор на глазах набирался уверенности, - Что никакой информации служебного характера я не обязан, да и по большому счету, не имею права давать.
- Согласен, - не стал противиться Воронов.
- Тогда, - милиционер демонстративно взглянул на часы, - Если через трое суток не найдется, милости прошу, - запоздало сообразив, что сморозил глупость, досадливо крякнул, скрывая смущение, и сухо официально закончил, - Примем заявление и начнем розыск. А раньше извините, - он развел руками, - По закону не положено.

На широком крыльце милицейского здания дружно закурили. Каждый молчал о своем. О чем думали братья, нетрудно было догадаться. А Воронов уже работал, прогоняя ситуацию, привычно отключив эмоции.
Он не оправдывал бездушный подход начальника отдела, но прекрасно его понимал. Провинциальный городок, некомплект личного состава процентов тридцать-сорок. Опера молодые, способные разыскать разве что курицу, сбежавшую с соседнего двора. Да и тех не хватает. Сам майор, лучший из худших, хорошо еще выходец из уголовного розыска. Но, судя по подходу, наверняка бывший участковый.
Ждать от местной милиции результативной активности, по крайней мере, наивно. Они сделают все, чтобы представить серию пропаж молодых девчонок чередой несчастных случаев. Вон река через дорогу. Погода жаркая, дешевого алкоголя круглые сутки продается, хоть залейся. Вот и тонут. А мы в чем виноваты? Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
А на самом деле – козлы. С момента исчезновения Лизы прошло всего двадцать часов. Еще есть надежда найти ее живой. Но для этого нужно пошевелиться. Несмотря на пятницу приподнять зад и пахать все выходные… Нет, на такие подвиги местные Пинкертоны явно не способны. Придется действовать в одиночку. Да может, какие-то возможности заводских подключить.
Как вариант, Воронов прикинул возможность напрячь знакомых в ГУВД. Но при трезвом размышлении, решил отложить на крайний случай. Управление – организация еще более неповоротливая. Пока оценят ситуацию. Пока примут решение. Опять же выходные на носу. Да и случай действительно не очевидный. Все выводы построены на эмоциях и домыслах.
Степан Дмитриевич метко кинул окурок в треснувшую бетонную урну, прищурив правый глаз, окинул взглядом потерянных братьев.
- Значит так. Траур отменяется как преждевременный. Рыданиями здесь не поможешь. Если гора не идет к Магомеду, а, - он ткнул пальцем за спину, в сторону официальной вывески на стене, - От этих толку никакого. Значит, будем искать сами… Коля, добровольцы на заводе найдутся?
Старший Цветков тоже бросил окурок в сторону урны, но не попал. Дернулся, было поднять. Передумал, махнув рукой. На секунду застыл в задумчивости. Потом уверенно ответил:
- Найдем.
- Вот и ладушки, - Воронов хлопнул ладонью о ладонь, - Тогда двинули на предприятие. Вы народ организуете, а я на рабочем месте Лизы покопаюсь. Смотришь, зацепку какую найду. И еще, Сергей, - Степан Дмитриевич мягко взял под локоть отца пропавшей девочки, - Попроси жену обзвонить всех знакомых Лизы, особенно тех, кто ее вчера видел. Пусть они через пару часов соберутся у Коли на квартире. Мне с каждым нужно побеседовать…
Проходная завода встретила неожиданной прохладой. Приоткрытое окошко бюро пропусков. У вертушки скучают два охранника. Седой грузный пенсионер и молодой парень с печатью откровенной дебильности на лице.
Пока старший Цветков улаживал формальности допуска Воронова на территорию, мимо простучала каблучками девушка лет девятнадцати. Короткая стрижка, легкий сарафанчик, высоко открывающий стройные, загорелые ноги, на шее болтается телефон в ярком чехле. Пока она рылась в сумочке, отыскивая пропуск, пенсионер величественно ждал, а молодой суетился. Заглядывал ей через плечо, картавя и зажевывая половину звуков, на грани приличия выпытывал подробности личной жизни.
Степан Дмитриевич даже слез с подоконника и переместился ближе, чтобы не упустить подробностей неожиданного представления.
- Леша отстань. Не мешай. Видишь, тороплюсь, а ты ведь не пропустишь, - девчонка, привычно отмахиваясь от придурковатого охранника, как от надоедливой мухи продолжала интенсивные поиски, - Во, нашла. На, смотри.
Парень взял пропуск в руки, с самым серьезным видом внимательно изучил, и вернул, приговаривая:
- Се намально, се намально. По-о-оходи, - и проводил ее долгим взглядом.
Пенсионер, не дожидаясь конца спектакля, удалился в служебное помещение, а Воронов, намереваясь вернуться на прежнюю точку, случайно столкнулся глазами с охранником. И в этот момент его сзади его тронул Цветков.
- Пошли, Степа.
На этот раз бдительный страж повел себя совершенно по-другому. Слегка согнувшись в лакейском поклоне, сам повернул вертушку, помогая пройти, повторяя, как заевшая пластинка:
- Здрастите, здрастите, здрастите…
«Надо же, идиот идиотом, а когда нужно шустро соображает» - отметил про себя Воронов, а вслух, рассматривая быстро удаляющуюся по аллее между цехами фигурку давешней девчонки, спросил:
- А чего, Коля, нынче модно дебилов вахтерами держать?
Цветков, занятый своими мыслями, рассеяно ответил:
- Да Лешка уже года два как работает. Его начальник охраны где-то раскопал. Я тоже сначала удивился. А тот объяснил, да я сам потом убедился, он хоть и слегка того, но дело туго знает. Без документов никого не пропустит. Да и, наверное, стучит на стариков начальству, по простоте душевной. Вот и держат. На ночь не оставляют, только днем трудится. А, по большому счету, не моя епархия. Заму по безопасности виднее… Вот и пришли.
Пока Воронов ковырялся в столе Лизы, да и потом, в процессе беседы с друзьями в квартире Цветковых, его не оставляло мерзкое ощущение. Степану Дмитриевичу казалось, что он упустил какую-то крайне важную деталь. Мучительно пытаясь поймать за хвост ускользающую мысль, Воронов, тем не менее, продолжал просеивать огромный объем информации. И никак не мог выловить что-то стоящее.
Около полуночи, когда ушел последний из друзей Лизы, Степан Дмитриевич вяло подошел к столу, приподнял остывший стакан чаем, и тут внутри черепа произошел бесшумный взрыв. Воронов вспомнил…

Начальник отдела милиции, вызванный помощником дежурного, едва не обмочившим штаны при виде удостоверения Степана Дмитриевича, скривился так, будто целиком разжевал незрелый лимон. Удостоил прапорщика многообещающим взглядом, выразительно постучав пальцем по стеклу наручных часов, показывающих третий час ночи. Не считая нужным убрать кислое выражение с лица, повернулся к Воронову и процедил сквозь зубы:
- Ну?..
- Не нукай, майор, не запрягал, - жестко оборвал его Воронов, - Бегом вызывай розыскника , если погоны не жмут.
До начальника, наконец, дошло, что полковник без веских оснований не станет устраивать ночное шоу. Проглотив откровенно хамский ответ, отдал необходимые распоряжения, вежливо пригласил Воронова и следовавшего за ним как тень Николая Андреевича в свой кабинет.
Опер по розыску, живший по соседству, прибежал неожиданно быстро. По команде Степана Дмитриевича, пожил на стол розыскные дела на пропавших девушек. Теперь майор не заикался о закрытом характере информации, а только молча наблюдал, пытаясь понять, что за этим последует.
Воронов достал из кармана смятую бумажку с записями, разгладил ее ребром ладони, принялся быстро листать папки. До визита в милицию он выдернул из кровати начальника охраны завода и в течение часа изучал документы на проходной.
Захлопнув последнее дело, Степан Дмитриевич изо всей силы грохнул кулаком по столу. Присутствующие вздрогнули от неожиданности, а опер уронил горящую сигарету на пол.
Спавший с лица за последние сутки, посеревший Цветков, вскинул на Воронова изумленные глаза.
- Степа, что с тобой?
- Все нормально, Коля, - Степан Дмитриевич чувствовал, как его заполняет ощущение беды, - Ты девочку, которая перед нами прошла на завод, знаешь?
Николай Андреевич посмотрел в потолок.
- Это, которую?.. А, ну да, конечно. Лена ее зовут, Сапрыкина. У конструкторов работает.
- Ты номер ее мобильного можешь сейчас найти?
- Сейчас? – Цветков бросил взгляд на часы и неопределенно пожал плечами, - Ну не знаю.
- Добудь, Коля. Очень нужно.
Лицо Воронова налилось такой мукой, что Николай Андреевич, больше ничего не спрашивая, принялся накручивать диск телефона.
Минут через десять трудных переговоров и объяснений, Цветков диктовал, а Воронов судорожно записывал ряд цифр. Затем он вырвал из чехла свою «Nokia N90» и начал быстро давить попискивающие кнопки. В звенящей тишине раздались гудки вызова.
- Алло, - Степан Дмитриевич выдохнул.
- Лена?
- Да, - удивленно откликнулась девушка, - А кто это?
- Друг твоего отца. Меня зовут Степан Дмитриевич. Ты сейчас где?
- Как где? Иду домой. А что случилось? Что-то с папой?
- Да нет, с папой все нормально. Я сейчас передам трубку Николаю Андреевичу Цветкову. Знаешь такого?
- Да, конечно.
- Ты ему расскажешь, где ты находишься, и будешь ждать нас там. Мы быстро подъедем. Только стой на месте и ни в коем случае не отключайся. Поняла?
- П-п-поняла, - в голосе девчонки прорезались нотки страха, - А что происходит? Кто вы?
- Все нормально, девочка. Я передаю трубку.
Воронов сунул трубку Цветкову.
- Коля, все время держи ее на связи, - повернулся к оперу, - Ствол при себе?
Тот хлопнул ладонью по бедру, прикрытому длинной футболкой на выпуск.
- Как всегда.
Степан Дмитриевич ринулся к выходу.
- Не спи, майор. Давай в машину и полетели. Должны успеть… Должны.

Небо на востоке протаяло розовым. Четыре утра. Месяц назад было бы совсем светло. Но в середине августа ночи уже не белые, а обычные, темные.
По аллее вдоль Шлиссельбургского шоссе, ограниченной высоченными тополями и зарослями кустов, разрывая ревом предрассветную тишину, несется милицейский «УАЗ». Напрягшийся на переднем сидении Воронов, подгоняет водителя:
- Давай, давай! Дави!
Оборачивается назад к Цветкову, прижимающему трубку к уху.
- Говори, Коля, говори! Не молчи!
Тот согласно кивает, и вдруг замирает, опуская руку с телефоном.
- Она отключилась.
Воронов по-волчьи рычит, затем командует:
- Стой! Глуши мотор!
Машина, надрывно визжа тормозами, замирает. После наполнявшего ее грохота, пассажирам кажется, что они оглохли.
- Коля, где мы должны ее забрать?
Цветков озирается и отвечает.
- Да где-то здесь и должны. Плюс-минус двадцать метров.
Степан Дмитриевич выскакивает из машины, Замирает, прислушиваясь. Затем бросается в гущу кустов. Треск, шум борьбы, звуки ударов и стоны. Очнувшись от оцепенения, остальные бросаются ему на помощь.

На освобожденном от бумаг островке стола начальника отдела по-хозяйски расположились: початая бутылка водки, два пластиковых стакана, пакет томатного сока, на прозрачном целлофановом пакете пара бутербродов – вареная колбаса с черным хлебом.
Грузный мужчина в строгом сером костюме, светлой рубашке и галстуке разлил водку по стаканам.
- Как в старые добрые времена. А, Дмитрич? Ну, вот где-где, а здесь тебя встретить…
- Неисповедимы пути твои… Давай, Паша, дернем. За твои будущие лампасы.
- Давай за встречу… И за лампасы тоже, - он коротко хохотнул, и опорожнил стакан, - И как ты этого козла просчитал? Нет, Степа, я всегда знал, ты сыщик от Бога. Зачем ушел? Сейчас, как минимум, твою вторую генеральскую звезду обмывали бы.
- Нет, Паша. Не нужны мне эти звезды, лампасы. Мне и так хорошо… А у этого урода мне взгляд не понравился. Не может идиот так смотреть. Он на нее смотрел, будто прицеливался, - Воронова, отвыкшего от дешевой водки, слегка повело, - А я врубился не сразу, расслабился, пол суток понять не мог. А когда дошло, чуть не опоздал, - Степан Дмитриевич, скривившись, осторожно потрогал пальцами разбитую губу, защипавшую от попавшего в рану спиртного.
- Когда я этот взгляд вспомнил, все сразу на место встало. Как фотография проявилась. Дальше, дело техники. Все его дежурства совпали с датами пропажи девчонок… А эти, - Воронов сделал неопределенный круг пальцем в воздухе, - Ну никак на дурака подумать не могли.
- Сниму с должности к чертовой матери, - прорычал собеседник.
- Думаешь, следующий умнее будет?
- Умнее, дурнее, без разницы. А этого сниму… Кстати, твой душегуб, не такой и идиот. Три года в федеральном розыске. Из психушки сбежал. Экспертизу ему делали. Там видно косить под дурика научился… Давай еще по одной.
- Давай, - Степан Дмитриевич проглотил опалившую пищевод жидкость, занюхал хлебной коркой, - Девочку жалко.
- Не расстраивайся, оклемается. Пара синяков и сломанное ребро. Завтра домой из больницы отпустят.
- Не эту. Племянницу товарища, к которому в гости приехал.
Тяжелый вздох был ему ответом. Выпили еще.
- Завтра доставать будем. Я водолазов вызвал. Судя по показаниям, он их всех в одном месте топил…

На похороны Воронов не остался. Это было выше его сил...

И так понятно... Истории на реальных событиях имеют определенное отличие от придуманных, из серии "нарочно не придумаешь"...)))

Небывальщина - современный вариант сказки о хитром отставном солдате... )))
Заяц прикольный, особенно в роли адвоката
_________________