Одинец:
16.01.11 22:17
» Глава 2. Ночь на почтовой станции
Подскакивая на ухабах, карета и бричка, где сидел охраняемый гайдуками, связанный Драгомир, ехали вдоль берега Тверцы. Устроившись рядом с веснушчатой мадемуазель Есенской, Катя неотрывно смотрела в окно. Дочь баронессы время от времени переворачивала страницы книги, которую держала в руках, но Кате казалось, что она делает это только для вида. Сидевшая напротив баронесса с задумчиво-рассеянным видом перебирала янтарные четки.
Это была изящная женщина лет сорока, с пышной прической темных волос, оттененных голубой пудрой. Ее неправильное, широкоскулое, но весьма умело накрашенное лицо нельзя было назвать особенно красивым, но запоминающимся – несомненно. А выразительные синие глаза, в которых сияли веселые огоньки, и тонкая, ироничная улыбка, временами пробегавшая по губам, придавали ей невероятный шарм.
- Как я поняла, вы направляетесь в Москву, княжна? – наконец нарушила она затянувшееся молчание.
- Да, это так, – чтобы не показаться невежливой, Катя была вынуждена повернуться к собеседнице и нервно улыбнулась.
Мадам Канижай покачала головой, глядя на нее:
- Я вижу, вы все еще не пришли в себя. Впрочем, неудивительно. Это чудо, что вы остались живы, мадемуазель. Вас не слишком утомит мое любопытство, если я спрошу, как случилось это несчастье?
Помолчав немного, Катя сказала:
- С вашего позволения, мадам, мне не хотелось бы сейчас касаться этой темы. Возможно, позже я смогу рассказать вам обо всем.
- Хорошо, поговорим об этом позже, - легко согласилась баронесса. – Что же касается вас и этого молодого цыгана… - она сделала многозначительную паузу, - то я даже не знаю, что и подумать. Когда я увидела, как рьяно вы защищаете его, то, признаюсь, усомнилась в том, что вы действительно та, за кого себя выдаете.
При мысли о том, что ее могут в любую минуту вышвырнуть на дорогу, как самозванку, в животе у девушки жалобно заныло, но спустя несколько мгновений злость встряхнула ее, не позволяя размякнуть.
- Я ценю вашу откровенность, мадам, - холодно отозвалась Катя. – Почему же в таком случае вы взяли меня с собой?
Женщина долго разглядывала ее с улыбкой, точно любуясь, и наконец рассмеялась:
- Мне нравится, что вы не спешите оправдываться и убеждать меня. Что касается ответа на ваш вопрос, - с какой же стати я должна отказывать в приюте кому бы то ни было? Благодарение Богу, я добрая католичка, и пока у меня нет доказательств, что вы беглая преступница, как ваш м-м-м… спаситель, я стану относиться к вам, как к благородной девице, которой вы себя называете.
- Благодарю, - сухо произнесла Катя. – Я постараюсь не употребить во зло вашу доброту, мадам.
После всего происшедшего нервы ее были настолько натянуты, что она почувствовала: еще одно, столь же саркастичное словцо из уст этой дамы, и она либо закричит, либо, не дай Бог, заплачет.
- Ну же, успокойтесь! – видимо, ощутив ее состояние, баронесса ободряюще похлопала ее по руке. – Все бывает в жизни, и если мне не встречались до сих пор благородные барышни, которые пускают в ход кулаки, чтобы заступиться за первого встречного бродягу, это не обязательно означает, что их не существует в природе. Вполне возможно, что хотя бы одна такая все-таки есть.
Она искренне улыбнулась, и что-то заставило Катины губы дрогнуть, раздвигаясь в ответной, правда, механической улыбке.
- Все так, мадам. Но вы забываете, что этот бродяга спас мне жизнь.
- О, это как раз самое интересное! Насколько я знаю этих детей природы, они не склонны к таким сентиментальным и жертвенным поступкам по отношению к тем, кого считают чужаками. Должно быть, вы произвели на этого молодого цыгана неизгладимое впечатление, раз он решился рискнуть жизнью ради вас.
- Собственно… не было никакого риска, мадам, кроме опасности замерзнуть. Тем не менее, без его помощи я бы не выжила. Впрочем, выслушайте, если вам угодно.
Катя уже поняла, что эта женщина не оставит ее в покое, пока не узнает все подробности. И смирившись с тем, что ей не удастся отдалить неприятный разговор, девушка собрала волю в кулак, чтобы не заплакать и начала сдержанно излагать обстоятельства недавнего происшествия.
Баронесса слушала внимательно, с видимым сочувствием, и искренний рассказ девушки, должно быть, произвел на нее впечатление. Ее дочь не принимала участия в разговоре, по-прежнему с отстраненным видом читая книгу, но вряд ли хоть одно сказанное слово ускользнуло от ее слуха.
- Стало быть, вот как все было, - отозвалась баронесса, когда Катя замолчала. – Ну что ж, это уже больше похоже на правду. Он фаталист, ваш цыган, но фаталист, который все-таки не гнушается немножко подтолкнуть судьбу в нужном направлении. Что касается вас, княжна, не могу не восхититься вашим мужеством. Такие жизнестойкие люди, как вы, действительно, большая редкость. От всей души надеюсь, что сегодняшнее несчастье и прискорбная гибель вашей гувернантки и слуг – это та цена, которую вы заплатили за будущую счастливую и безоблачную жизнь.
- Благодарю вас, мадам, - тихо сказала Катя, не глядя на нее.
Несмотря на свою недоверчивость, новая знакомая не внушала ей неприязни. Катя прекрасно понимала, что сложившиеся обстоятельства говорят отнюдь не в ее пользу: поверить в то, что все рассказанное – чистая правда, было нелегко. И по сути, ничто не мешает баронессе по приезде в Торжок отдать ее в руки исправника вместе с Драгомиром…
Должно быть, эта мысль так явственно отразилась на ее лице, что баронесса, приглядевшись к девушке, осведомилась:
- Вас что-то еще тревожит, мадемуазель?
- Нет, ничего, - помолчав, ответила Катя. – Надеюсь только, что я не окажусь для вас слишком большой обузой, мадам. Если же это так, мы можем расстаться в Торжке, и я продолжу свой путь, не обременяя вас больше. Но в любом случае я буду благодарна вам за вашу помощь.
Баронесса покачала головой:
- Гордыня – смертный грех, княжна, думаю, вам это известно. Давайте сойдемся на том, что у меня больше нет оснований не верить вам, и переменим тему разговора, хорошо?
Катя не возражала. Некоторое время они вполне мирно беседовали, и девушка сама не заметила, как выложила баронессе все то, что уже знал о ней Драгомир.
- Я, кажется, встречала вашего отца, - заметила баронесса. – Князь Шехонской – это такой высокий, крупный, импозантный мужчина с голубыми глазами, не так ли?
- Думаю, вы ошибаетесь, - чуть улыбнувшись, отозвалась Катя. – Мой отец, князь Юрий Александрович Шехонской, несомненно, очень импозантный мужчина, но среднего роста и худощавый. И глаза у него – карие.
- О, простите! – баронесса изобразила смущение. - Кажется, меня подвела память.
Катя промолчала. Что это было? Действительно маленькая оплошность, вполне простительная для иностранки, или же собеседница таким нехитрым способом продолжала «прощупывать» ее, дабы окончательно развеять сомнения в происхождении незваной попутчицы? Но как бы то ни было, что-то подсказывало ей, что баронесса руководствуется не столько подозрительностью, сколько обычным женским любопытством и желанием развеять дорожную скуку. Впрочем, подумала Катя, с такой угрюмой молчуньей, как ее дочь, немудрено и заскучать. Они уже около часа в дороге, а она еще не произнесла ни слова. С баронессой они были совершенно непохожи, разве что глаза, но в целом – девушка всего лишь мила, не более того. А любопытно, почему она носит не ту же фамилию, что и мать? Впрочем, подумала Катя, должно быть, она дочь баронессы от первого брака…
- Оршика, - меж тем окликнула баронесса погруженную в чтение дочь, - не веди себя как бука! Княжна тебя не съест.
- Очень на это надеюсь, - процедила девушка, не отрываясь от книги.
У нее был приятный голосок, но интонация не отличалась приветливостью. Возможно, в другой обстановке Катя сочла бы делом чести поставить на место грубиянку, но пока она пользовалась гостеприимством баронессы, об этом не стоило и мечтать.
- Оршола, - начала отчитывать дочь баронесса. – Что за тон? Немедленно извинись перед княжной.
- Не стоит, мадам, - вмешалась Катя. – Вполне естественно, что мое присутствие не радует вашу дочь. Я не в обиде…
Прервав ее повелительным жестом, баронесса разразилась длинной и пылкой тирадой на неизвестном языке, звучавшем своеобразно, но довольно мелодично. Катя не поняла ни слова, но и без того было очевидно, что баронесса выражает дочери свое недовольство. Рыжеволосая девушка, отложив книгу, спокойно выслушала мать, помолчала мгновение и, устремив на соседку взгляд густо-синих глаз, произнесла:
- Простите, мадемуазель Шехонская. Я не имела намерения обидеть вас.
- Я принимаю ваши извинения, мадемуазель Есенская, - отозвалась Катя. – Но я и вправду не обижена. Меня не так легко обидеть.
- Называйте меня Оршола, если вам нетрудно, - сухо сказала девушка, вновь углубляясь в книгу. – Мне не по душе официоз, да и вряд ли он здесь уместен.
- Хорошо… мадемуазель Оршола, - кивнула Катя, начиная ощущать нечто вроде легкого интереса к этой хмурой барышне. – В таком случае и вы можете называть меня по имени.
- Непременно, если в том возникнет необходимость, - присовокупила Оршола и снова надолго замолчала, погрузившись в чтение.
Катя и баронесса обменялись взглядами. Дама снова произнесла несколько слов на том же языке, обращаясь к дочери, и покачала головой:
- Она неисправима. Простите, что говорю в вашем присутствии на неизвестном вам языке, но на венгерском мне всегда удается быть более убедительной, чем на русском.
- Вы говорили по-венгерски? Очень выразительный язык, никогда не слышала его раньше.
- Ах, если бы он был редкостью только в России! - вздохнула баронесса. – Нам, венграм, куда чаще приходится пользоваться немецким, австрийцы нас к тому вынуждают. Впрочем, я уже столько лет живу в Москве, что неудивительно и позабыть родной язык. А Оршола никогда и не видела своей родины, она родилась в России.
- Зато вы великолепно говорите по-русски, - искренне сказала Катя. – И мадемуазель Оршола тоже. К слову сказать, куда лучше, чем моя маменька и ее приятельницы.
- Благодарю вас. В устах русских людей это самый приятный для меня комплимент. Кстати, я тоже замечала, что привычка думать и говорить по-французски в вашем обществе уже очень сильно укоренилась…
Коснувшись общих тем, разговор стал более оживленным, но продолжая слушать баронессу и отвечая ей, Катя ни на миг не забывала о Драгомире. И едва не вздрогнула, когда услышала голос Оршолы, слово в слово озвучивший ее мысли:
- Габриэла, как ты думаешь, а что будет с этим цыганом?
Не сразу поняв, к кому обращается девушка, Катя вопросительно взглянула на баронессу. Та, поняв ее взгляд, с улыбкой объяснила:
- Оршика любит называть меня по имени, а я не возражаю. «Габриэла» всегда будет казаться моложе, чем мама такой взрослой дочери… А что касается цыгана, - я не слишком разбираюсь в законах Российской империи, дорогая, но полагаю, что этот молодой авантюрист пойдет на каторгу.
Ее безмятежно-спокойный тон неприятно резанул нервы Кати. Она промолчала, понимая, что женщина, скорее всего, права, но сердце болезненно сжалось. Что бы там ни было в его прошлом, но Драгомир не заслуживал такой участи.
Оршола оторвалась от книги и окинула мать и гостью пристальным взглядом:
- Но к чему такая жестокость? Разве он не может просто выплатить стоимость украденного?
- А где он возьмет деньги, Оршика? – мягко возразила мать. – Украдет других лошадей? Воровство должно быть наказано, надеюсь, с этим ты спорить не будешь. Живи мы на Востоке, этому юноше отрубили бы руки за воровство, вот и все.
- Да лучше быстро умереть от антонова огня,
(старинное название гангрены) чем годами заживо гнить на каком-нибудь руднике в Сибири, - резко сказала Оршола, откладывая книгу. – Так что, - варварство и то, и другое.
- А скажи-ка мне, дорогая моя защитница угнетенных, - с усмешкой отозвалась баронесса Габриэла, мельком глянув на безмолвную Катю, - о ямщике, которому пришлось выплачивать государству стоимость украденных лошадей, ты не подумала? О его детях, которые, быть может, по милости конокрада остались без куска хлеба и теплой одежды?..
Оршола помолчала.
- Я не знаю, что сказать тебе, Габриэла. Будь этот цыган чиновником, ворующим у казны и вымогающим взятки, я бы не жалела его. Но преступления чиновников обычно остаются безнаказанными. А на каторге всегда оказываются те, кого на воровство толкнула крайняя нужда, такие, как этот бродяга без единого гроша за душой.
Габриэла негромко рассмеялась:
- Оршика, ты слишком много читаешь Вольтера и Руссо! И романтические идеи кипят в твоей голове, не находя достойного применения. Посмотрела бы я на тебя, если бы предметом нашего спора был не красивый молодой человек, а старый, смердящий пьяница, выловленный в дорожной канаве. Думаю, в этом случае, ты бы не так пылко сочувствовала ему.
- Ошибаешься, - буркнула девушка. – Если бы он был человеком, способным на поступок, - а ведь этот цыган именно таков, раз не бросил в беде мадемуазель Катерину, - я бы сочувствовала ему в любом случае, наружность и возраст тут ни при чем.
Катя молча слушала этот странный разговор. Прожив большую часть жизни в сельском уединении, она не особенно хорошо была знакома с нравами света. Но даже ей было ясно, что беседа на подобную тему очень нехарактерна для женщин благородного происхождения, тем паче когда они беседуют с незамужними дочерьми. К примеру, Катина маменька, если бы дочь только посмела намекнуть ей о своем неоднозначном сочувствии к какому-то бродяге, не стала бы дразнить ее, намекая на романтическую симпатию, а просто отхлестала бы веером по щекам и посадила бы под домашний арест на пару месяцев. И это не потому, что маменька была дамой какого-то особенно свирепого нрава. Так поступила бы любая мать, охраняя незамутненное чрезмерным свободомыслием сознание незамужней дочери. Конечно, дамы посещали и тюрьмы, и дома призрения, принося милостыню несчастным, но даже в этом случае такие фривольные беседы были уделом людей совсем другого круга…
Карета неслась вперед, полосатые верстовые столбы порой мелькали вдоль дороги и однообразный звон почтового колокольчика неизменно сопровождал их беседу. Уже стемнело, когда впереди замелькали городские огни. Это был Торжок.
Когда въехали на почтовый двор, Катя уже полностью вошла в придуманную роль. Не обращая внимания на связанного Драгомира, которого ямщики потащили в дом, она вместе со своими спутницами последовала за ними. Неся хозяйский саквояж, вошла в дом и горничная баронессы.
После того, как станционный содержатель
(так называлась в то время должность станционного смотрителя, иначе почт-комиссара) прочитал подорожную мадам Канижай и сделал запись в книге, ямщик путано изложил ему свои претензии к пойманному цыгану. Сидя на лавке под образами рядом с Оршолой, Катя украдкой смотрела на Драгомира. Не довольствуясь крепостью веревок, ямщик держал его за шкирку, поминутно пихая и дергая. Но цыган невозмутимо молчал, откинув курчавую голову, и на его лице читалось ледяное пренебрежение.
- Ну что же, пусть посидит в чулане до утра, - равнодушно оглядев Драгомира, решил содержатель. – А с утра за капитаном-исправником пошлем, он и разберется.
- Вот девица тут еще с их сиятельством, - буркнул ямщик, избегая смотреть на Катю. – С цыганом она была, подельница, не иначе.
Катя похолодела. Плечи Драгомира приметно дрогнули. Баронесса Габриэла, которая до той поры молча расхаживала по комнате, резко развернулась и вперила убийственный взгляд в синюшную рожу ямщика, отмеченную затылком цыгана:
- А это не твоего ума дело, любезный. Конокрада ты признал, - допустим, верю, а на девицу не смей указывать. Девица со мной, - непререкаемым тоном заявила Габриэла, обращаясь к содержателю. – Это благородная барышня, она без попутчиков осталась, я за нее отвечаю.
- Как вам будет угодно, сударыня, - скользнув взглядом по лицу Кати, тот пожал плечами.
Катя тихонько выдохнула, кутаясь в одолженный баронессой плащ из теплого, ворсистого трипа. Оршола покосилась на нее, но не сказала ни слова.
Драгомира увели, и Катя насторожила слух. Спустя несколько мгновений, в сенях послышался грохот захлопнувшейся двери и скрежет замка. Похоже, чулан, в котором предстояло провести ночь цыгану, находился здесь же, поблизости.
- Лошади свежие есть, если угодно, - сказал баронессе содержатель. – Велите ли закладывать или останетесь до утра?
- Останемся до утра, пожалуй, - кивнула баронесса Габриэла, - время позднее. Только не здесь, – она критически оглядела комнату. – У вас, пожалуй, и спать-то негде, кроме как на полу? В Торжке, как мне помнится, гостиница есть, туда и отправимся.
Катя в отчаянии закусила губу и едва не застонала. Уехать отсюда до утра! Этого нельзя было допустить.
- Оршика, мадемуазель Катерина, - окликнула девушек баронесса. – Собирайтесь, поедем в гостиницу.
Обреченно вздохнув, Катя закрыла глаза и соскользнула с лавки, грянувшись о пол.
...