uurta:
11.12.11 00:04
» Глава 17
Глава большая, печаталась на ходу, поэтому если есть опечатки и неточности - говорите.
Глава 17.
Если в первые дни знакомства с Подольским Катя всерьез считала, что ее жизнь стала напоминать американские горки, сейчас девушка осознала, насколько сильно ошибалась тогда. Тогда – были не американские горки, тогда был мерно стучащий детский неспешный паровозик. А вот то, что началось сейчас, похоже, скорее, на гонки с космической скоростью.
Мишка так быстро и полно влился в их жизнь, буквально за пару дней. И через пару дней оказалось, что он занял в их – ее – жизни самое главное место.
Он постоянно их развлекал, возил куда-то, все показывал и рассказывал, жутко балуя Кирилла и приводя того в неописуемый восторг. Особенно Кате запомнилась их поездка в океанариум.
Во-первых, Мишка, во что бы то ни стало, решил отвезти их именно туда. Почему туда – лично для нее осталось тайной за семью печатями, но мужчина был неумолим, а Кате было все равно, куда они поедут, тем более Кирилл радовался и прыгал дома до потолка.
По пути в океанариум Катя вспомнила, что они забыли фотоаппарат. Снова. Мишка повздыхал, помялся, попробовал отмазаться тем, что на телефоне все есть, но тут уже она уперлась рогом и заявила, что ей нужны фотографии в альбом и исключительно хорошего качества. Нашли компромисс – возвращаться не стали, зато купили новый, массивный и огромный. На оставшемся пути Катерина разбиралась в чуде техники и читала инструкцию.
Четыре с лишним часа в океанариуме, потом Подольский завел их в ресторан, где они все вместе немного перекусили, а после Кирилл изъявил желание сбегать на батут. Батутом, понятное дело, все не ограничилось, и ребенок успокоился только тогда, когда обошел все аттракционы.
Но убило Катю только одно – как Мишка и Кирилл азартно рубились на игровых автоматах в гоночки. Причем мужчина выглядел едва ли не довольнее ребенка, который от внезапно свалившегося счастья сам выглядел ошалевшим и чуть слюну от восторга не пускал.
Девушка еще долго стояла и смотрела на этих двух азартно обгоняющих друг друга оболтусов. Ей оставалось только тихонько похихикивать и ловить взгляды случайных прохожих, оборачивающимся из-за громких взрывов смеха. И почти у каждого, стоило им увидеть высокого, хорошо одетого Мишку, удивленно открывался рот.
- Дети, вы не наигрались? – через пятнадцать минут серьезно поинтересовалась Катя и пропустила темные жесткие пряди между пальцами. Миша дернулся, но отвлекаться не стал. – Эй!
- Катя, мы заняты!
Кирилл в знак согласия закивал, прикусив от сосредоточенности язык.
- Да, Катя! Мы заняты!
Она закатывала глаза, нарочито громко вздыхала, но оторвать мужчин от игрушки так и не смогла. Пока им самим не надоело.
И так каждый день. Подольский обязательно что-нибудь придумывал, загадывал, строил какие-то планы, ставившие Катю в тупик.
- Надо на юг съездить, - ни с того ни с сего заявил Мишка, успевший устроиться и обжиться в ее доме как в своем. Катя, в это время поднимавшая с плиты горячий чайник, чуть не брызнула на себя кипятком от такого бескомпромиссного и уверенного заявления.
- На какой юг, Миш?
- На какой-нибудь. В Грецию, например. Хочешь в Грецию?
- Не хочу.
- Почему? – удивился Подольский.
- Там неспокойно.
На всякий случай поставила чайник на место и села на стул, чтобы не упасть от новых его предложений. А судя по горящим глазам, у Мишки они были, и даже не одно.
- Хорошо, не в Грецию тогда…а в Италию. Хочешь в Италию? На острова? Какие там острова…Кириллу точно понравится, - она помрачнела и отвернулась. – А еще в Венецию заедем. Давай, Катюш.
- Я работаю.
- Отпуск?
- Мне его не дадут сейчас.
- Да ладно, - недоверчиво фыркнул мужчина и потянулся, разминая шею. – Сколько ты не отдыхала? Они не имеют права.
- У меня…даже загранки нет, - она решила попробовать по-другому. И вообще, эта тема ей активно не нравилась. Кате хотелось скукожиться и стать незаметной, как будто Миша не к ней сейчас обращается и не ей расписывает райские места Европы. Не она это. – У Кирилла тоже. А это столько мороки.
- Если это единственное, что мешает, то все легко решается. У меня знакомый есть, он быстро все оформит, буквально за пару дней. И паспорт мы сразу на десять лет тебе сделаем, чтобы бумажки не собирать постоянно.
Катя забарабанила пальцами по столу, всеми силами стараясь смотреть только в окно и никуда больше. Ни на кого больше.
- Давай потом подумаем над поездкой, хорошо? Ты меня очень озадачил. Надо подумать, а на это нужно время.
Подольского ее нерешительность и мнительная осторожность раздражали, и свое раздражение он скрывать не стремился.
- Какое время, Кать? Едем или не едем – вот и все. Зачем на это время? Не хочешь в Италию, давай еще куда-нибудь поедем, куда хочешь. Кириллу тоже будет полезно. И наверняка понравится – я даже не сомневаюсь. В чем проблема?
- Ты не можешь просто так придти и поставить нас перед фактом.
- Почему нет? Что такого я предложил?
- Ничего хорошего, - буркнула Катя и хотела уже добавить еще, но тут на шум забежал Кирилл и с разбегу плюхнулся Подольскому на колени, крепко обхватив того за шею.
- Вы чего кричите? – недовольно нахмурив бровки, поинтересовался Кирилл и посмотрел на Катю, как будто та была в чем-то виновата.
Миша поспешил ответить за нее, не дав сказать ни слова.
- Мы не кричали, Кирюх. Мы разговаривали.
- Громко, - пожаловался Киря капризным тоном.
- Больше не будем, - пообещал Миша, снова кидая на нее взгляды исподтишка. Она молчала. – Мы тут с Катей кое о чем думали.
На горизонте у племянника мелькнула такая пленительная и соблазнительная «взрослая тайна». Это как помахать перед носом у кота валерьянкой. Сшибает все волнения и посторонние мысли напрочь. Так и Кирилл – сразу же забыл обо все на свете.
- О чем? – Миша загадочно закатил глаза, и племянник сразу его затеребил за рукав. – Миша, о чем? Я тоже хочу!
- Колбаса деловая.
- Я не колбаса! Ну Ми-и-и-ша! Расскажи!
- Да вот я думаю, может, мы съездим куда. Ты как, Кирюх?
- Давайте, давайте, давайте! – радостно захлопал в ладоши ребенок. И его не интересовали ни куда, ни когда, главное, что они куда-то все вместе собрались и доверили ему «тайну». Советовались с ним как с равным. – Катя, мы поедем?
- Не загадывай, - скрипя сердцем одернула Катерина бурно повизгивающего Кирю. – Еще неизвестно ничего.
Оба мужчины одновременно скуксились и недовольно засопели. Начали ее взглядами сверлить, отнюдь не радостными и довольными, поэтому Катя поспешила ретироваться.
Такие ситуации редко случались, почти никогда, и так у них все было прекрасно. И даже очень.
Если Катя начинала задумываться, серьезно задумываться над тем, как сейчас живет, то на ум приходила сказка. Ей не верилось, что Мишка реальный, настоящий. Что она его не выдумала, а он действительно есть, в ее жизни. Сильный, добрый и едва ли не идеальный.
Теперь ее жизнь превращалась в прекрасную сказку, настолько прекрасную, что становилось действительно жутко, и до самых костей пробирал холодный, липкий ужас, цепляясь и оседая на коже противной паутиной. И чем идеальнее становился Подольский в ее глазах, тем сильнее она боялась. Начинала отдаляться от него, старалась держаться на расстоянии. Закрывалась от него, чтобы не сумел проникнуть глубоко под кожу, забраться в самое сердце. А Мишка все-все понимал, и свои сомнения спрятать от него она не могла.
Зато Кирилл не мучился и не терзался сомнениями, как Катя. Ребенок просто радовался тому, что в его жизни появился «дядя Миша». Он не задумывался над тем, уйдет тот или не уйдет, забудет или не забудет – племянник жил и радовался жизни как никогда.
Одно Катя понимала точно – так дальше продолжаться не может. Она и себя изведет, и Мишку доконает. У нее нет никаких прав от него ничего требовать. Он ни ей, ни Кириллу ничего не должен. Но что будет с ними, когда Миша успокоится и наиграется? Об этом она не могла не думать. Каждую минуту своей жизни.
***
- Ты ничего не хочешь мне сказать?
К моменту этого разговора они с Подольским жили вместе почти месяц. Он окончательно перебрался к ним, обустроился, и сейчас его бритвенные принадлежности занимали законное место в ванной, а черные новые тапки, которые Катя сама купила, стояли в коридоре под вешалкой.
Миша зашел на кухню, прикрыл дверь, чтобы не разбудить мирно спящего малыша, и сел на стул. По всей позе, по напряжению и решимости во взгляде ей сразу стало понятно, что сегодня увильнуть не удастся, хотя потому что в этот раз мужчина отступать не намерен. И ей не предоставит такой возможности.
- Ничего. Все хорошо, – она повернулась к нему спиной и засуетилась у плиты. – С чего ты взял?
Она попыталась выйти с кухни, но Подольский ухватил ее за локоть и притянул назад, усаживая к себе на колени. Сил дергаться или протестовать не осталось. Девушка устало прислонилась спиной к его груди и обмякла. Миша ее держал, не давая пошевелиться или сдвинуться, но объятия были крепкими, надежными и нежными. И теплыми. Такими, что Кате не хотелось его отпускать. Никуда.
- Я не экстрасенс, Катюш, - устало выдохнул Миша, носом утыкаясь ей в шею и опаляя горячим дыханием, – мысли я еще читать не научился. Давай начистоту.
- Не бери в голову. Это мои…заморочки.
- Ты…случайно не…Мы тогда не предохранялись. Появились…последствия?
Вот что значит мужская логика. К чему он это – непонятно. Но спиной чувствовала, как он напрягся в ожидании ответа.
- Случайно нет, - съязвила она в ответ.
- Ты… - он сглотнул и взглядом заметался по тесной слабоосвещенной кухне. – Никаких…эээ…ну, последствий не будет? Точно?
Забавно. Услышь она такой вопрос от кого-то другого, от того же Митьки, наверняка бы обиделась. Или почувствовала бы сожаление и стыд за свою…незавершенность. Или как Митькина мать однажды сказала - «неполноценность».
- Не будет, расслабься.
- Тогда что? Я не силен в этих заморочках, Катюш, - теплые широкие ладони легли ей на живот. – Я же вижу, что тебя что-то беспокоит, но понять до конца не могу. Из-за Кирилла? – наугад предположил Подольский и сразу же попал в цель, о чем понял по набежавшей тени на симпатичное лицо. – Ты из-за него так волнуешься?
- Как я могу за него не волноваться? – она попробовала увильнуть в сторону. – Это мой ребенок, Миш, и я всегда буду за него переживать.
- А я здесь причем?
- Ты действительно не понимаешь?
Он покачал головой.
- Объясни.
- Миш…
- Что? Я же ничего такого не сделал. У тебя умный ребенок, он меня не боится…
- Вот именно, - тихо буркнула Катя и дрожащей рукой потерла лоб. – Вот в этом вся проблема. Он тебя не боится, ни капли. Он к тебе…привязался. Не знаю как, почему, но Кирилл…У тебя дети есть? – даже ей собственный резкий, со злыми от бессилия нотками голос бил по барабанным перепонкам, заставляя едва ли не морщиться.
Подольский снова забегал глазами по кухне, смотря куда угодно – на обои, плитку, холодильник или столешницу – но не на нее.
- Ну нет. И что теперь?
- А то. Он к тебе привязался. Он даже копирует за тобой все, как обезьянка. Кирилл не выдержит, если что-то пойдет не так.
- Что пойдет не так?
Да что угодно. Что будет, когда Подольский уйдет? Ладно Катя, она переживет, не маленькая уже. А Кирилл? И ведь не объяснишь Мишке так все с бухты-барахты. Не объяснишь всего того, что случилось с Кириллом, когда Надя так и не вернулась. И не позвонила.
- Все, Миш, - признание получилось особенно проникновенным, едва ли не великой тайной. – Ты можешь понять, что он тебя уже…полюбил, наверное? И просто так не отпустит. Не поймет, почему Миша в один прекрасный день не появится. Для тебя это все игрушки, что-то новое, как ты сам сказал, а для него?
Катя лучше многих знала, что забегает вперед, что безбожно торопится и вообще, ее признание в лоб сделает все только хуже. И Подольского она, конечно, понимала. В самом деле. Он не обязан ничего такого делать для нее или Кирилла, совсем нет, но если бы все так стремительно не развивалось, если бы Кирюша так бурно не реагировал, то она бы еще не скоро начала этот разговор, если вообще начала бы.
Мишка сразу же выпрямился – и спина была неестественно прямой, такой, что становилось почти страшно.
- Кто сказал, что я собрался уходить? Что для меня это игрушки? – он даже разозлился и потемнел лицом, сильнее сжав руки, но тут же сам заставил себя ослабить хватку. Катя глубоко вздохнула. – Зачем ты это придумываешь? У нас же все хорошо. Разве я неправ?
- Ты прав, ты очень прав. Это-то и плохо.
- Нет, погоди. Кто тебе сказал, что я играю чем-то? Или кем-то?
- Ты сам сказал. Для тебя это все новое. Твои слова, а не мои! Только потом вот это все, - Катя нервным жестом обвела кухню, - новым для тебя быть перестанет. Давай сейчас поговорим, Миш, я очень тебя прошу. Пока не стало только хуже.
Подольский почти спихнул ее со своих колен и рывком поднялся. Побелевшие кулаки сжаты, и без того хищные глаза как-то жутко сверкают, а его злость Катя и так каждой клеточкой тела чувствовала. А где спрятаться – не знала.
- А зачем тебе со мной разговаривать? – язвительно искривил рот в ухмылке Миша. – Ты прекрасно все решила сама. И надумала, и решила. Давно решила, верно? Я тебе вообще зачем?
- Пойми меня! И выслушай, пожалуйста, - она устало прикрыла глаза, которые почти болели. – Да, наверное, я не так сказала, но…Миш, тебе сорок лет.
- И что?
- Тебе семья нужна, понимаешь? Своя жена, свои дети, у тебя период такой.
- Да что ты говоришь! – он всплеснул руками.
- А мы просто…под руку попались, - она была уверена в своих суждениях. Столько времени размышлял, облекала мысли в слова – обидные, ранящие ее слова, но свято верила и надеялась, что так лучше будет. – Сам подумай. Тебе семья нужна. Своя, настоящая. Ты своих детей хочешь. И они у тебя будут, ты созрел для этого. А Кирилл чужой, и я тоже…
Неожиданно Мишка налетел на нее, почти сбивая с ног, впечатал в стену, больно выбив весь воздух из легких, и навис, касаясь ее носа своим.
- Не смей! – тихо, но от этого не менее пугающе рыкнул Подольский. – Никогда! Не смей! Решать за меня и говорить мне, что делать. И как себя вести. Тебе ясно?
- Что ты делаешь?
Он не стал ее слушать. Вдавил сильнее в стену, наваливаясь сверху, и продолжил:
- Я хоть раз вас обидел чем-то? Задел?
Катя часто заморгала.
- Нет. Миш, отпусти, пожалуйста.
- Позволь мне самому решать, как себя вести и с кем. И уж я точно разберусь сам, что мне в жизни нужно, а что нет. Ты думаешь, я дурак такой? Ничего не вижу и не понимаю? Почему, Катюш?
Мягкий вопрос тихим голосом и угрожающая поза, не скрывающая всей силы и мощи, способных обрушиться на нее в одну секунду. Наверное, лучше было, если бы он накричал на нее, наорал, психанул, хлопнув дверью. А вот такое мнимое спокойствие, почти нежность, под которой скрывается неукротимая волна ярости, пугала до чертиков.
- Почему ты так плохо обо мне думаешь, расскажи? – она полузадушено всхлипнула, почувствовав подступающие слезы, и зажмурилась, стараясь сдержать обжигающие соленые капельки. – Я повод такой дал? Считать меня последним уродом?
- Н-нет.
- Не слышу.
- Нет.
- Тогда почему? Почему, Катюш? Почему ты себя и меня накручиваешь всегда? – он обхватил ее за щеки и заставил поднять голову. – Зачем это все? Тебе плохо со мной?
- Нет.
- И? Чего ты добиваешься? Чтобы я плюнул и ушел? Ты этого хочешь?
Она отчаянно замотала головой, судорожно цепляясь за его рубашку. Хотя сама противоречила собственным словам. Сама просила его уйти, но когда услышала такое из его уст – внутри все перевернулось.
- Нет.
- Когда ты поймешь, что я не маленький мальчик? Я не Кирилл, которого надо опекать и учить. Я сам решаю. Я сам выбираю, что мне нужно, а что нет. И уж точно я сам знаю, когда и для чего созрел.
- Я не понимаю, Миш! Вот именно что не понимаю! Объясни мне, ради бога объясни – зачем тебе это все? В двух словах, а? – она вытащила одну руку из его мертвой хватки и вытерла мокрые щеки. – Я, Кирилл…Я смотрю на тебя и…и…Зачем?
Катя, правда, думала, что Миша сейчас не выдержит и ее ударит. Или накричит.
- Что ты хочешь от меня услышать?
- Я не знаю, - убитым голосом выдохнула девушка и всхлипнула. – Вот именно, что я ничего не знаю. Я боюсь, что в один прекрасный момент ты просто развернешься и уйдешь. Тебе надоест, тебе станет неинтересно, скучно, и ты уйдешь. А Кирилл тебя любит.
- А ты?
- Что я?
- Ты боишься, что я уйду, из-за Кирилла? Тебя только это волнует? Твой ребенок? А что ты сама хочешь? Я тебе вообще нужен? Вот такой я, как есть? Или же ты меня просто терпишь?
- Зачем ты так?
Миша покрутил запястьем.
- А ты не так? Ты меня попрекаешь постоянно непонятно чем. Смотришь вечно с подозрением, и вообще, вот честно, Кать, я уже думаю, что я для тебя вынужденная мера.
А он ведь тоже боялся. Чего только?
- Не говори глупости.
Хватка неожиданно усилилась. Теперь Мишу и ее разделяли считанные миллиметры, что не могло не пугать. Внутри все замерло, и только сердце билось как заведенное.
- Глупости тут только ты говоришь. Я тебя прямо спрашиваю – я тебе нужен? Или мне можно уйти, чтобы тебе жизнь не портить? Ты думаешь, я слепой? Не вижу, как ты мечешься? Так как, Кать? Давай я уйду, и ты успокоишься сразу? Как тебе идейка? А?
Подступающие слезы жалости к самой себе мешали говорить. А открыто плакать Катя не могла себе позволить. Не перед Мишей, который ей дорог. Не перед ним. Она покачала головой и вцепилась в каменно-твердые плечи.
- Я не идеальный, Катюш. Я такой, какой есть. Возможно, я не могу дать то, что тебе нужно, - он криво усмехнулся, но от его принужденной улыбки веяло отнюдь не радостью. И даже не цинизмом. – Я не умею с детьми общаться, с тобой вот тоже…не умею. А как тебе что-то доказать – не знаю. Что мне сделать, чтобы ты поверила? Сказать, что я не уйду? Тебя не брошу? Ты не поверишь, Кать. Ты никому не веришь.
Он весь стал каким-то решительным, отбросил что-то, и теперь говорил с ней отстраненно, разглядывая стену над ее головой. Она испуганно сжалась.
- Миша, не надо, - он, казалось, только ее этих слов, произнесенных дрожащим голосом, только и ждал. Оттолкнулся от стены, рубашку одернул и вышел в коридор. В полнейшей тишине.
Она на несколько секунд застыла, переваривая происходящее. Уходит. Вот так вот молча. Не сказав ей ни слова, просто разворачивается и уходит. От нее.
Настежь открыв дверь, Катя бросилась следом. Мишка к ней спиной стоял, обувался, и даже не обернулся.
- Миша, стой! Миш, погоди, - она ему руку на плечо положила и к себе потянула, но Подольский неожиданно резко ее конечность сбросил, выпрямился и потянулся к висевшей на вешалке куртке. – Куда ты на ночь глядя? Миш! Миша, я очень тебя прошу. Ну куда?..
- Домой, - отрывисто кинул он.
Чиркнул молнией, и звук получился особенно громким в тишине, почти зловещим. И так и не обернулся.
Доигралась. Все делала, для того чтобы он ушел, чтобы не выдержал, думала, ей легче станет, и та сумятица, творившаяся в ее душе, уляжется, успокоится. Не успокоилась – сейчас еще хуже стало, потому что она…теряла. Физически ощущала, как от нее отрывают что-то.
- Ты придешь? – робко спросила Катя, не надеясь на ответ.
Подольский молча вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Добилась того, чего хотела. Он ушел. Надоело, устал, она довела. Сказка рухнула. Жизнь перестала даже казаться идеальной, и все вернулось на свои места. Только ли стало ли ей от этого легче?
Катя всхлипнула, прижав руку ко рту, и бессильно опустилась на пол.
***
За окном медленно начинало светать. Во дворе уже с неделю не горели фонари, а чинить их пока никто не собирался. Темно. Даже далекие отсветы не отражаются на стекле, а свет Катя и не думала включать. Сидела в тишине и темноте на кухне, тупо уставившись на кофейные чашки на обоях. Не час и не два – она вообще спать не ложилась. Да и какой спать, если внутри все медленно умирает? Разве можно спать при этом?
Кирилл проснулся этим утром сам. Она слышала, как он недовольно поднимается от будильника, бубнит, ища тапки в комнате, а потом быстро бежит в их комнату. Ее комнату.
Никого не находит, непонимающе окликает Мишку, потом ее. Катя молчит, тупо глядя на кофейные чашки, и сжимает стеклянный стакан побелевшими пальцами. Племянник сам ее найдет. Но он еще раз окликает Мишку и только затем идет на кухню. Имя Подольского больно впивается в кожу, заставляя затаить дыхание.
- А Миша уже ушел? – спросил Кирилл и посмотрел на нее доверчиво заспанными и сонными глазами. – Катя!
Она медленно отводит взгляд от обоев и смотрит на племянника, почти того не замечая. Слез уже не было, сейчас была лишь апатия и притупившееся сожаления, хотя, наверное, хорошо бы было поплакать.
- Да. Уже ушел.
- Понятно, - он успокоился и присел на табуретку. – Он обещал меня в садик отвезти.
- Я отведу.
- А Миша заберет?
- Нет.
Детское лицо обиженно вытянулось.
- Почему?
- Он не может.
- Он что, опять в ко-ман-ди-ров-ку?
- Не знаю, - она говорила бездушно, почти на автомате, не задумываясь над смыслом слов.
Кирилл тоже не особо к ней прислушивался.
- Наверное, он опять далеко уехал. Но он скоро приедет, Кать, он мне обещал не уезжать как в прошлый раз. Он приедет быстро, да?
Рывком поднялась и в два шага оказалась у подоконника, стараясь скрыть слезящиеся глаза.
- Не знаю. Он не сказал.
Кирилл сам себе кивнул, тяжело вздохнул и поплелся в ванную.
Миша не приехал. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Не вернулся за своими вещами, которые вызывали у нее болезненные и яркие воспоминания. Не выдержав, она взяла пакет и аккуратно сложила туда все-все вещи, даже тапки и пепельницу, которой он пользовался. Спрятала их, но не на сервант, а поближе, и теперь всегда, открывая дверцы шкафа, наталкивалась на пакет взглядом. Наверное, специально так сделала, чтобы не забыть. Чтобы ей легче не стало.
Но Кирилл не хотел мириться и понимать, что Миша больше не придет. Для него Миша в другом городе, в важной командировке. Для него все хорошо, только мог бы «этот дядя Миша» позвонить. Киря не спрашивал больше, когда приедет Подольский, но он его ждал. Оглядывался по сторонам, взглядом искал знакомую машину, постоянно носил с собой такую же, только игрушечную.
- У Миши такая, - на ее немой вопрос ответил Кирилл и сжимал игрушку покрепче, стискивая маленькими пальчиками.
Когда она забирала ребенка из садика, тот радостно выбегал в коридор, становился на носочки и высматривал высокого Мишку. Не видел, не мог найти и только тогда шел к ней, помрачневший, но решительный. Он верил, что его Миша приедет, придет к нему и заберет, и его не волновало, сколько времени проходит или почему тот даже не звонит.
Вера вообще вещь очень сильная. Наверное потому, что так иррациональна. Вера не может быть доказана, не может подтвердиться, и главное в ней – не доказательства, а именно вера. Либо есть, либо нет. Катя не верила. Кирилл верил. Вся разница. Только вот вера малыша ее убивала и заставляла надеяться, а надежду в себе она убить не могла.
Сейчас вера Кирилла поднялась на новый виток. Теперь он всем и каждому рассказывал о Мише. Как будто рассказы о Подольском делали того материальным. Настоящим. Возможно, малыш, как и Катя, не хотел думать, что все, что было – сказка. Это все было взаправду, и Киря всеми силами теплил в себе воспоминания.
Ребенок рассказывал о нем в центре, детям, воспитателям, просто прохожим и пассажирам в автобусе. Везде, где был, Кирилл вещал и делился своей радостью от того, что у него есть такой Миша.
Дальше все стало хуже. За несколько дней малыш буквально замкнулся в себе, стал грубым, раздраженным, капризничал. Дошло до того, что Кате позвонила его воспитательница и вызвала на серьезную беседу.
- Катерина Павловна, дело в том, что Кирюша в последнее время несколько…неуправляемый. Он не учится на занятиях, постоянно отвлекается, а сегодня даже подрался с двумя другими мальчиками.
- Подрался? – ахнула Катя. – Господи!
- Да. Не волнуйтесь, все хорошо, мы их вовремя разняли, - взмахом руки успокоила воспитательница. – Но суть в том, что такое уже не в первый раз. В последнее время Кирилл всегда такой. Скажите, у вас, может быть, что-то случилось? В семье?
- Нет.
- Екатерина Павловна, мы могли бы помочь. У нас есть детский психолог, она могла бы поговорить с Кириллом, позаниматься им.
- В этом нет необходимости, - безапелляционно отрезала девушка и поднялась, стиснув в руках сумочку. – У нас в семье все прекрасно. А с племянником я поговорю сама. Больше такого не повторится.
Женщина недовольно на нее взглянула из-под бровей, явно неудовлетворенная разговором, но понятливо кивнула и попрощалась.
- Кирилл, ты зачем подрался? – в центре и по дороге Катя ничего выяснять не стала, тем более племянник выглядел расстроенным и потерянным.
- Я за дело.
- Ну за какое такое дело?
Он громко шмыгнул носом, но промолчал.
- Они первые начали, - не выдержав молчания, выпалил ребенок. – Я не виноват.
- Что они начали? – она посадила его к себе на колени и обняла. – Что они начали, Кирюш?
- Они сказали, что я врун, - опять зашмыгал носом Киря.
- Глупости! Зачем ты на эти глупости обращаешь внимание? Тем более, драться полез. Чудо мое в перьях, - устало вздохнула девушка, почувствовав, как тонкие ручки обвиваются вокруг ее шеи. – Горе луковое.
И хотя ребенок клятвенно пообещал больше не драться, лучше не стало. Воспитательница по-прежнему жаловалась, и если не на драки, то на что-то другое. Сам малыш замкнулся в себе, перестал расставаться с игрушечной машинкой и почти не разговаривал. Все игрушки, подаренные ему Мишей, он сложил в неаккуратную кучку у кровати и не разрешал ей их трогать. И ждал, прислушиваясь к шорохам и шагам в подъезде. А у нее смелости не хватало сказать ему, что Подольский насовсем ушел, навсегда. И больше не появится.
Как она Кириллу в глаза посмотрит?
С каждым днем становилось только хуже. А апогей их «хуже» пришелся как раз на эту ночь.
Катя резко открыла глаза и, не дыша, прислушивалась к тишине квартиры. Мерно тикали часы, но было что-то еще, к чему она за столько лет привыкла и просыпалась уже на автомате. Возможно показалось, но все-таки…
Из детской раздался надсадный, хриплый кашель, заставивший ее взлететь с кровати и в одной рубашке помчаться в комнату. Ударила по выключателю и поморщилась от яркого света. Но не это сейчас волновало в первую очередь.
Кирилл, приподнявшись на локтях, пытался сесть и вдохнуть больше воздуха. Грудь ходила ходуном, сам ребенок тяжело и часто вдыхал, но воздуха по-прежнему не хватало. В его глазах заблестели слезы беспомощности и страха.
- Тихо, мой сладкий, - пытаясь справиться в вроде бы привычным страхом, Катя трясущимися руками потянулась за ингалятором. Помогла Кириллу сесть прямо, поддержала его за спину. Тот кулачком уперся в грудь и умоляюще на нее посмотрел. – Все будет хорошо, мой хороший. Сейчас пройдет.
- Тяжело… - прохрипел Кирюша и снова поверхностно, часто задышал.
- Сейчас пройдет, - повторила Катя. – Потерпи, родной.
«Сейчас» не прошло. Уже пошел второй час, как Кирилл свистяще, сипло дышал, не в силах сделать выдох. На висках проступили синие вены, сам малыш побледнел и покрылся испариной. Катя его поддерживала, успокаивала, лекарство давала, делала все, что должна была делать, но кашель не проходил. И не собирался.
Ее пробрал липкий, противный ужас, сковывающий ее по рукам и ногам. Так долго это никогда не длилось. Ни разу. Грудная клетка вздулась, и Кирилл морщился, прижимая руку к груди.
- Больно? – он кивнул и снова поморщился, пытаясь выдох сделать.
Она видела, что Кирилл начал как-то носом клевать и явно сползать все ниже и ниже. С ужасом чуть качнула его. Тот глазки раскрыл пошире, сквозь нее посмотрел, и опять начал засыпать.
- О господи.
Катя растерялась и не могла взять себя в руки. Как могла – помогала. Все, что умела – делала. Но с таким никогда не сталкивалась. За считанные секунды добежала до телефона, и пока бежала, Кирилл, оставшийся без ее поддержки, начал заваливаться в бок.
Что ей делать??? Она не знала куда кидаться. Руки тряслись. Случайно прикусила губу, но даже не почувствовала. Кому звонить? Катя сильно дернула себя за волосы, чтобы не впадать в панику. Боль отрезвила и отодвинула панику в сторону.
Что будет, если она не справится? Сделает что-то не так? Катя как никогда остро почувствовала, насколько слаба и беспомощна. Одна.
Словно в ответ на ее мысли в замке завозился ключ, не сразу попав в замочную скважину, и дверь распахнулась. На порог детской, не разуваясь и не раздеваясь, влетел Подольский и взглядом выхватил Кирилла и ее, стоящую на коленях у его кровати.
- Что? – рыкнул Миша.
Не время было расспрашивать, как и почему он здесь. Катя об этом в тот момент не думала.
- Приступ, - заикаясь, выдохнула девушка.
Мишка с каким-то шоком и решимостью посмотрел на Кирю, который его поначалу даже не заметил.
- Звони в скорую, - и тут же уточнил. – Платную. Телефон знаешь?
Она покачала головой и вцепилась в трубку. Мишка кинул ей бумажник.
- Визитка там. Ищи, - когда она замешкалась, мужчина прикрикнул: - Быстрее!
Его окрик подействовал на нее как ушат холодной воды. Она быстро и деловито открыла бумажник, уронила какие-то карточки, деньги, полетели на пол визитки. Подольский приблизился к кровати и присел на корточки. Наклонился, так чтобы оказаться перед Кириным лицом. Только тогда Кирилл его заметил.
- Миша приехал, - выдохнул Кирилл и снова засипел. – Катя, Ми-ша…
Сквозь пелену слез все номера и имена разъезжались перед глазами.
- Хорошо, солнышко. Это хорошо.
- Я же говорил…ты…
- Я приехал, - прервал Подольский ребенка, которому каждое слово с трудом давалось. – Катя! – с нажимом повторил Миша.
- Звоню.
Скорая приехала через пять минут. Катя хотела поддержать племянника, но Подольский вызвался сам. Ей оставалось только показать как.
Зашел статный, пожилой мужчина с девушкой и сразу направился в комнату. Следующие двадцать минут превратились в ад ожидания. Врач задавал Кате разные вопросы, она на автомате отвечала, дрожа как осиновый листочек на ветру. Зубы от волнения громко стучали, выбивая почти четкий ритм.
- Карточка его есть? – бросил врач.
Катя рванула в комнату и притащила толстую карту. Отдала врачу и застыла рядом, по-прежнему неистово содрогаясь. Мишка подошел сзади и прижал к себе спиной, заключая в тепло своих объятий. От всего произошедшего в последние дни, от той беспомощности, которую ощущала сейчас, от страха одиночества, вновь вернувшегося в ее сердце, когда Подольский ушел – Мишка ее своими руками сейчас огородил от всего. Она спиной чувствовала мерное, спокойное тепло его тела и успокаивалась сама, наконец-то позволив это себе.
Когда Кирилл уснул, - почти под утро – Катя его заботливо укрыла, убрала влажную челку со лба и погасила свет. Вышла, оставив дверь приоткрытой, и двинулась на негромкие рокочущие голоса Мишки и врача.
- Все, - врач уже заканчивал говорить. Отложил карточку в сторону, повернулся к ней и отдал исписанный под ноль лист. – Вам я написал список лекарств, уточнения насчет диеты и кое-какие пожелания, - Катя кивнула, вчитываясь в медицинский почерк доктора. – А вам, Михаил Иванович, я уже все сказал. По-хорошему, вашему сыну стоит в больницу лечь на обследование. Так, с этим закончили. Адрес и телефон я вам оставил.
- Да, конечно. Я провожу, - Подольский посторонился, пропуская мужчину вперед, и наклонился к Катиной щеке. – Чайник пока поставь, ладно?
Они еще о чем-то в коридоре негромко переговаривались, и только потом Мишка вернулся к ней. Катя успела накрыть на стол и соорудить нехитрый ранний – очень ранний – завтрак.
Не говоря ни слова, он сел за стол. Ел, пил, в полнейшей тишине, даже не поднимая на нее глаз. Катю это не волновало. Она ощущала дикое облегчение, сродни тому, как скинуть с себя тонный груз. Она еще не пришла в себя – и после его ухода, и после Кириного приступа. Она смотрела на Мишку словно со стороны, находясь в отдалении, через толстое матовое стекло.
- Еще будешь? – спросила она, когда тарелки с бутербродами и салатом опустели.
- Нет. Кофе сделаешь еще?
- Ты что, не спал сегодня? – Катя забрала чашку, сполоснула ее и снова навела напиток, делая мысленную заметку купить нормальный кофе, а не быстрорастворимый заменитель, который прочно обосновался в ее доме, когда ушел Подольский.
- Не спалось, - коротко ответил Миша и подкатал рукава рубашки. – Я тебе визитку врача оставил на тумбочке. Там его личный телефон.
- Хорошо. Ты ему заплатил?
- Да.
- Много?
Ей послали тяжелый взгляд.
- Какая разница?
- Никакой.
- Тогда пей свой кофе, а то остыл давно.
Катя послушно отхлебнула и правда остывший и покрывшийся неприятной пленкой напиток.
- Ты приехал, - утвердительно произнесла Катя, с замиранием ожидая ответа. Подольский отрывисто кивнул. – Почему?
- Потому что.
- Ты специально так со мной разговариваешь?
От обиды, от бессонной ночи, от навалившихся проблем и собственной глупости, вмиг свалившихся на ее хрупкие плечи, стало тяжело. А Мишка только добавил масла в огонь. Как по заказу из глаз покатились крупные слезы обиды и облегчения, и в этот раз Катя не видела смысла их скрывать и прятать.
Миша сразу подобрался, посмотрел на нее с опаской и нервно заерзал.
- Я тебя прошу, только без этого…
Она громко и обиженно всхлипнула.
- Кать, - сморщившись, простонал он. – Ну не надо, ты чего?,,
Было надо. Она с громким звоном бухнула чашку на стол, обиженно и некрасиво сморщилась, вроде бы стараясь остановить поток прорвавшихся слез, и, поймав смирившийся обреченный взгляд, пересела к Мишке на колени, где была заботливо обнята и обласкана.
Там, в теплых надежных, правда, несколько робких объятиях, Катя окончательно расклеилась и самозабвенно зарыдала, не обращая внимания на нерешительные попытки ее успокоить. На слова «прекрати», «пожалуйста, не надо» и «Катя, ну ты чего» она тоже внимания не обращала. И ближайшие минут пятнадцать с упоением мочила Мишкину наверняка дорогую рубашку.
- Все? – мужчина, поглаживая ее по худой спине, отстранился и заглянул в покрасневшее, опухшее от слез лицо. Она икнула. – Буду считать, что внеплановый дождь закончился, - попробовал он отшутиться.
Катя разгладила отсыревшую рубашку.
- Прости.
- Ничего страшного. С рубашкой ничего не будет.
- Я не за нее извиняюсь, - всхлипнула девушка. – Прости меня, Миш. Я больше так не буду.
Он неожиданно улыбнулся, совершенно не к месту, чем загнал ее в легкий ступор.
- Ты прощение просить собралась как и Кирилл? Хоть бы слова местами поменяла.
- Хватит надо мной смеяться, - буркнула Катя. – Это не смешно все.
- Не смешно, - согласился Миша. – Еще раз так сделаешь – выдеру. Поняла?
- Я серьезно.
- А ты думаешь, я шучу? Прекращай эту дурь, Кать. Серьезно. Хватит искать того, чего нет. Хватит вечно все решать за других. У других своя голова на плечах. Если ее нет – их проблемы. Ты никому и ничего не должна.
- Причем здесь?.. – она попробовала прервать речь, которая, к несчастью, била точно в цель. Каждое слово продумано, взвешено и дозировано, чтобы ее задеть.
- А притом, - отбрил Мишка все нерешительные возражения. – Ты привыкла вечно все за всех решать. Ты привыкла даже решать, как будет дальше. Но я не все, Кать. Я сам решаю, что делать и как. И меня бесит твоя привычка расписывать мою жизнь и поступки по минутам.
- Я хотела как лучше, - она понуро опустила голову и уткнулась в твердое плечо.
- Если бы я этого не знал, то не приехал бы. Посмотри на меня, - он обхватил ее за высохшие щеки и поднял голову, пристально глядя в глаза. – Почему ты думаешь, что, если бы мне была нужна жена и дети, у меня их не было бы? Ты думаешь, что я чудесным образом в один день их захотел, и для этого поселился у тебя? Чтобы, так сказать, провести генеральную репетицию?
Она аж поморщилась от неприкрытого цинизма.
- Не говори так.
- А ты так не думай. Я с вами остался не потому, что мне нужна гипотетическая семья, а потому что вы мне дороги. Оба. Я не хочу ничего обещать. Я
не люблю ничего обещать, Кать. Я предпочитаю делать. Тебе нужно было, чтобы я перед тобой рассыпался в обещаниях?
Тогда это был бы не Мишка.
- Нет.
- Значит прекрати выдумать все.
- Миш, из меня не получится матери. Никогда. Зачем тебе такая?
Он закатил глаза и раздраженно выдохнул.
- Господи, что за глупости? Кто тебе эту чушь сказал? Перестань заниматься самобичеванием. Ты хорошей матерью будет, и Кирилл – живое тому подтверждение.
- Ты не понял, - тяжело сглотнула, чувствуя неприятный озноб в животе. – У меня не может быть детей. Я бесплодна. У нас с тобой их никогда не будет. Ни сейчас, ни потом. Просто пойми, рано или поздно ты захочешь своих детей, это нормально. Но я не смогу…
Он растерянно, медленно моргнул, явно ошарашенный ее словами. И как-то озадаченно задумался.
- Это все?
Катя вытаращилась на него.
- Тебе мало?!
- Ответь мне на один вопрос. Ты только из-за этого мне месяц нервы трепала? Или есть что-то еще?
Захотелось снова обиженно расплакаться. У него все так просто, легко выходило, как будто это не неизлечимая болезнь, а что-то такое обычное и незначительное. Как весенний насморк, который проходит через три дня.
- Я не трепала нервы. Я о тебе беспокоилась.
- Из-за этого значит, - пробормотал Мишка себе под нос и неожиданно встряхнул ее, крепко обхватив за плечи. – Я тебя последний раз предупреждаю – перестань мучить меня и себя. Если есть проблема – мы будет ее решать. Вместе. Захочешь детей – будут дети. Не захочешь – не будут. Только пока рано об этом говорить.
- Ты сейчас серьезно?
Подольский не ответил. Придвинул к себе красный будильник, посмотрел на время, а потом поднял ее на ноги.
- Пойдем отдохнем пока. Время еще есть. Ты сегодня работаешь?
- Нет, - она послушно поплелась следом, в совершеннейшем шоке и ступоре от состоявшегося разговора. Что это было сейчас? – Я сегодня и завтра дома.
- Отлично. Утром проснемся и будем переезжать. Давно надо было.
- Куда?
- Ко мне. Во-первых, мне здесь тесно.
- А во-вторых?
- Во-вторых, я за городом живу. А врач сказал, что Кириллу полезен будет свежий воздух.
- Миш…
- Утром все, Кать, утром, - он ее подтолкнул к кровати и начал раздеваться. – Я ночь не спал. Будь человеком, нам через три часа вставать. Где мои тапки?
- В шкафу, за левой створкой.
Он еще минут пять бурчал из-за того, что «все вещи спрятала и рассовала», но Катя его почти не слышала. На словах про совесть она заснула.
...