Одинец:
03.09.13 12:00
» Глава 26. Отец и сын
https://lady.webnice.ru/blogs/?v=5240
-----------------------------------------
*Кхм) Автор должен сделать предупреждение: в тексте главы использовано нецензурное выражение. Заранее прошу прощения.*
--------------------------------------
- Отец, мне нужны деньги, - сказал Александр.
Отложив лежавшие на столе бумаги, Юрий Александрович смерил взглядом стоявшего перед ним сына. Тот держался спокойно, слишком спокойно и уверенно, чтобы это не выводило из себя главу семьи, привыкшего к более почтительному обращению.
Он не предложил сыну сесть и не поторопился с ответом. Напротив, дотянувшись до сигарного ящичка, принялся неспешно выбирать себе сигару. И только когда была выбрана, обрезана и как следует раскурена душистая манила, и по кабинету поплыл ароматный дымок, князь Шехонской наконец ответил терпеливо ожидающему наследнику:
- Если я не ошибаюсь, ты получил свое ежемесячное содержание две недели назад.
Саша встряхнул головой и на мгновение поджал губы.
- Это непредвиденные расходы, отец.
- Что на этот раз? – резко отозвался Юрий Александрович, выдохнув дым. – Карточные долги? Ты знаешь, как я отношусь к этому. Не везет в игре – не играй. У меня нет в подвале сундуков, набитых золотом. И я не намерен по твоей глупости терять свое положение в обществе, если имя моего сына окажется на доске в Английском клубе. (То есть, в списке исключенных за неуплаченные долги членов клуба, которым вход воспрещался впредь до уплаты долгов).
- Нет, отец, - невесело усмехнулся Александр, - в карты мне везет.
- Значит, на кокотку, - констатировал отец. – На очередную Жужу, Зизи, Лулу! Прости, не знаю, какие еще имена в ходу у девиц подобного сорта, ибо никогда не имел дела с продажными женщинами.
- Она не продажная, - вспыхнул Саша. – По крайней мере, не более, чем ваша княгиня Комета!.. Простите, - поспешно прибавил он, когда отец, отбросив тлеющую сигару, резко поднялся из-за стола. – Я не хотел...
- Щенок! – процедил Юрий Александрович. Его потемневшие глаза метали такие молнии, что молодой человек невольно отступил. – У тебя хватает наглости?.. Неужели ты не понимаешь, что в моей власти заставить тебя всю оставшуюся жизнь жалеть об этих словах?
Саша нервно сглотнул, так что под расстегнутым воротником рубашки подпрыгнул кадык.
- Если вы не будете оскорблять мою женщину, я не скажу ни единого дурного слова про вашу. Тем более, что деньги мне нужны вовсе не для нее.
Юрий Александрович взглянул на сына с некоторым любопытством. Они стояли друг против друга, источая напряжение, и Александр намного возвышался над отцом, вынуждая того поднимать взгляд. Мрачное упрямство, написанное на лице юноши, совсем не портило его наружности, напротив, придавая ему вид по-мужски очень привлекательный. Твердый овал лица, длинные темные кудри, стянутые в косицу; из-под густых, уходящих к вискам бровей неотступно смотрят большие, зеленовато-карие глаза. Нос чуть-чуть длинноват, но тонких, правильных линий, небольшой, выразительно очерченный рот и тяжелый подбородок с ямочкой.
«Недурен, паршивец, совсем даже недурен, - неожиданно для себя подумал Юрий Александрович. – Даже сходство с матерью его не портит. А плечи-то как широки, того гляди мундир затрещит».
Вернувшись к столу, он прикурил потухшую сигару и холодно произнес:
- Говори, что хотел и убирайся.
- Простите, отец, - виновато повторил Александр. – И в мыслях не было оскорблять вас, поверьте.
- Прощение заслужить надо прежде, так что, не трать напрасно слов. К делу.
- Деньги, которые я прошу, нужны, чтобы уладить одно важное дело.
- Важное - для кого?
Александр немного помолчал.
- Скажем так, для нашей семьи.
Отец окинул его ироническим взглядом:
- Тебя вдруг стали заботить дела семьи? Это что-то новенькое. Впрочем, я, кажется, начинаю понимать. Это имеет отношение к Кате?
- Ну... в общем, да, - признал Александр. - После того, как дело будет улажено, я вам непременно все расскажу. Просто... здесь все так сложно, что я боюсь сглазить.
- Надеюсь, это не какая-нибудь нелепая авантюра?
- Об этом вы можете не беспокоиться, отец. Это просто честная сделка, не более того.
Отец чуть усмехнулся, стряхивая пепел с сигары:
- И ты с помощью этой сделки надеешься снова завоевать Катино доверие и восстановить мир в семье. Да, - кивнул он, прочитав невысказанный вопрос в глазах сына. – Я знаю о вашей ссоре. И думаю, это будет не так просто.
- Я понимаю, - угрюмо сказал Александр. – Катя считает меня предателем. И я хочу попытаться разубедить ее в этом. Конечно, если все получится так, как я задумал.
- Хорошо, о какой сумме идет речь?
Александр задумчиво почесал в затылке:
- Я думаю, тысячи рублей мне хватит. Ассигнациями, - поспешно прибавил он, видя, что отец немного нахмурился.
- Ну что ж... Деньги, конечно, немаленькие. Но я готов дать их тебе, только с одной оговоркой: эта сумма будет вычтена из твоего содержания за следующий месяц.
У Александра вытянулось лицо:
- Но почему, отец?
Вынув сигару изо рта, отец презрительно рассмеялся:
- Бог ты мой. А ведь я почти поверил, что семья имеет для тебя какое-то значение. Что, в очередной раз собирался въехать в рай на чужом горбу? Не довольно ли, мальчик мой?! Тебе двадцать два года, ты офицер, но по сути все еще безответственный недоросль, не имеющий сил отцепиться от маменькиной юбки и стать наконец мужчиной!
Александр долго молчал, стиснув зубы.
- Ладно, - хмуро сказал он. – Я согласен.
Юрий Александрович не выразил ни удивления, ни удовлетворения решением сына, лишь сухо отозвался:
- Деньги получишь завтра утром. А теперь можешь идти. Впрочем, подожди.
Уже шагнувший к двери кабинета, Александр застыл, выжидательно глядя на отца.
- Что происходит между Катей и твоим другом?
Александр нерешительно кашлянул.
- Вы имеете в виду Бахмета?
- Разумеется, его, кого же еще! – не без раздражения отозвался отец.
- Я не знаю, - осторожно отозвался Саша, лихорадочно соображая, чем вызваны эти нежданные расспросы. – Они пока мало знакомы...
- «Мало знакомы»!!! – отец покачал головой и возвел глаза к потолку. – Александр, ты просто неподражаем. Они мало знакомы, но Катя объявляет мне, что любит Бахметьева, а потом еще и ангажирует его на менуэт на бале у Гагариных ко всеобщему изумлению. Ты вообще хоть что-нибудь знаешь о жизни собственной сестры?
- Любит Бахмета?.. – с неопределенной интонацией повторил Александр, неловко переступив с ноги на ногу. - Она так сказала?
- Только не говори мне, что ты об этом даже не догадывался, - с досадой сказал отец. – Этого следовало ожидать.
- Ну, - протянул Александр, - я знал, что Катюшка к нему неравнодушна, но чтобы так...
Юрий Александрович вздохнул, опускаясь в кресло.
- Вот что, Саша. Я хочу знать, что происходит между ними. С Катей все понятно, но каковы намерения Бахметьева?
- Отец, я вас не понимаю, - тихо сказал Александр. - Вам не хуже моего известно, что Бахмет для Кати не самая завидная партия, при всем моем к нему уважении. Так какое значение имеют его намерения?
Против обыкновения отец не поставил его на место и даже не высказал особого раздражения:
- Я хочу знать обо всем, что происходит между ними. Так что, уж будь любезен, посвяти меня в эту тайну!
Замешательство Александра только усилилось. Но пока он пытался собраться с духом, дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился лакей.
- Ваше сиятельство, прошу покорнейше простить. Кормилица Екатерины Юрьевны приехала.
Александр вытаращил глаза, но Юрий Александрович, озабоченный тем, чтобы сдержать невольный вздох облегчения, проигнорировал изумленное лицо сына.
- Ну наконец-то, – удовлетворенно буркнул он, не замечая, что просыпает пепел на сукно стола. – Зови немедленно!
Лакей посторонился, и в кабинет уверенно шагнула молодая женщина в кокетливо сшитом платьице из клетчатой холстинки. Смуглая и черноволосая, она была удивительно похожа на цыганку и необыкновенно красива. Но куда сильнее, чем красота, к ней привлекали внимание гордая стать победительницы, обаятельная, белозубая улыбка и теплый свет, который излучали большие черные глаза.
- Доброго здоровья, барин! – она низко, но с достоинством поклонилась, несколько мгновений с улыбкой глядела на застывшего хозяина, потом стрельнула лукавым взглядом в сторону Александра: - И тебе доброго здоровья, Сашенька. Обнять-то тебя можно?
Александр, смущенно кашлянув, сам обнял кормилицу сестры и расцеловал в щеки:
- Ты откуда взялась здесь, Уля?
- Не ждал? – она звонко, как колокольчик, рассмеялась, а руки неспешно и по-свойски гладили плечи юноши. – Так соскучилась, да и немудрено: столько не видались!
Юрий Александрович, не без легкого недовольства наблюдавший за ними, изрек:
- Ну все, довольно нежностей. Иди к себе, Александр.
Саша, похоже, предпочел бы остаться, чтобы узнать, что за оказия так неожиданно привела в Москву сестрину кормилицу, но ослушаться отца не посмел. Когда за ним захлопнулась дверь, Юрий Александрович, скрестив на груди руки, прислонился к краю стола и сухо произнес:
- Я смотрю, ты все та же, Ульяна. Не думаешь меняться...
Ульяна словно бы в смущении потупила длинные ресницы:
- Ежели это попрек, барин, то не извольте беспокоиться: я место свое знаю.
Он молча смотрел, как она приближается и не воспротивился, когда Ульяна, оказавшись рядом, прильнула к нему, тихо шепнув:
- Сердишься? Поди, забыл меня?.. Больше года не видались...
- Тебя, пожалуй, забудешь... - глухо отозвался он, и его ладони крепко сжали плечи Ульяны.
Она запрокинула голову, подставляя вишневые губы, и князь, ни секунды ни раздумывая, накрыл их своими губами, целуя самозабвенно и горячо.
- Значит, помнишь... - прошептала Ульяна между двумя поцелуями.
- Об этом после, - неохотно выпустив ее из объятий, Юрий Александрович отступил на шаг. – Не для постельных игр я тебя из деревни вызвал, Уля, хотя и это от нас не уйдет. Куда важнее причина есть.
- Знаю. Что там с Катенькой моей, не обижаешь ли?
- С «твоей» Катенькой? – усмехнувшись, Юрий Александрович покачал головой в знак изумления. – Не зарываешься ли ты, Уля? Я ей отец все-таки.
- Отчего же она из дома уехала? – не отступала Ульяна. – Мне дворня уже все порассказала. Куда она подалась, что творится-то у вас тут?
Юрий Александрович ответил не сразу.
– Катя через несколько дней вернется, тогда убедишься, что с ней все хорошо, раз мне не веришь.
Ульяна молча наблюдала, как он, отвернувшись, берет новую сигару взамен остывшей, молча прикуривает, не глядя на нее.
- Если б все было хорошо, ты бы не приказал мне приехать, - мягко возразила она, положив руку ему на плечо. – Ты боишься. Вот только за кого? За себя? За Катеньку?
Обойдя стол, Юрий Александрович опустился в кресло, молча затянулся, выпустив в потолок облачко дыма:
- За себя – в первую очередь. Потому что когда меня не станет, у Кати не останется ни одного близкого человека рядом, которому она могла бы доверять. Александр ей не опора, у него еще ветер в голове, Акулина боится собственной тени, а бабка моя... Кто знает, что придет ей в голову, если Катя вдруг пойдет против ее воли.
С трудом переведя дыхание, Ульяна пристально посмотрела на хозяина:
- Ты, никак, умирать собрался, барин? Не рано ли?
- Сердце у меня ни к черту, ты же знаешь, - прищурившись из-за дымовой завесы, Юрий Александрович коротко глянул на Ульяну и отвел глаза. – Счастье, если доживу до Катиной свадьбы или совершеннолетия, а если нет?
Стараясь не подавать вида, насколько ужаснули ее эти слова, Ульяна опустилась на стул, машинально разгладила дрогнувшими пальцами юбки и тихо сказала:
- Все под Богом ходим, барин. Что ж, рассказывай, что надумал.
Юрий Александрович взял ее руку и с благодарностью погладил смуглые пальцы. Как странно, что единственная женщина, с которой можно разговаривать без обиняков, не стараясь казаться лучше, чем ты есть, не выслушивая потоки пустых, ненужных слов, всего лишь дворовая. Не жена, не титулованная любовница, а крепостная с цыганской кровью. Единственная из всех его женщин, кому он может доверять, как самому себе.
- Хорошо, слушай, - начал он. – Бабушка моя намекнула, что у нее для Кати жених есть на примете, весьма достойная партия, как я понимаю. Если Катя согласится стать его женой, - отлично; значит, все, чем бабушка владеет, ей достанется. Если же нет – боюсь даже представить, что будет.
- И что же Катенька? – с тревогой отозвалась Ульяна. – Жених-то ей по нраву, барин?
- Катя о нем пока ничего не знает. Но дело осложняется тем, что она себе жениха, похоже, уже выбрала.
- Да неужто! – невольно улыбнувшись, Ульяна всплеснула руками. – Уже успела, непоседа моя? Да кто же он?
- В этом и загвоздка, - отозвался Юрий Александрович между двух затяжек. – Прапорщик Бахметьев, товарищ по полку Сашин, ты о нем должна была слышать. Беден, как церковная мышь, ни титула, ни состояния, ни перспектив. Только и достоинств, что красавчик, сердцеед и дуэлист отчаянный.
- Бахметьев – как же, помню, Саша о нем рассказывал, - оживленно кивнула Ульяна. – И Катя, стало быть, в него влюбилась? А он что же? Небось, тоже по красавице моей сохнет?
- А куда бы он делся? – проворчал Юрий Александрович.
- Ну а ты что же, барин? Неужто против?
- А почему я должен быть «за», Уля? Не спорю, он очень достойный молодой человек, и с приданым, которое я дам за Катей, бедствовать они не будут, но к чему эти жертвы во имя любви, если есть куда более выгодная партия? Да и не одна, скорее всего, с Катиной-то красотой. Тебе не приходило в голову, что когда остынет страсть, Катя может просто возненавидеть своего мужа за то, что вынуждена прозябать, будучи женой прапорщика, хотя могла бы стать княгиней, генеральшей, принятой при дворе? Ты же знаешь, насколько она тщеславна, как любит роскошь и все атрибуты великосветской жизни. Ничего этого Бахметьев ей дать не сможет.
- Стало быть, откажешь ему? Или уже отказал?
- Разговора у нас с ним еще не было. И я не знаю, что отвечу ему, Уля, если явится с предложением.
- Соглашайся, барин. Бог с ней, с Натальей Ильиничной и тем женихом. Если уж Катя что-то себе в голову вбила, лучше ей не перечить. Убежит ведь, как Бог свят или еще что похуже, - Ульяна поспешно перекрестилась, - а за нелюбимого не пойдет, хоть волоком ее тащи под венец! Да и у тебя неужто сердце не дрогнет, барин?
Юрий Александрович тяжело вздохнул. Дочь свою он знал достаточно хорошо, чтобы понимать, что опасения кормилицы вполне основательны. Но в ответ сказал только:
- Поживем – увидим. Когда явится Бахметьев, тогда и буду решать. Ты пойми, совсем не в том трудность. Самое главное, чтобы Катя успела выйти замуж до того, как меня не станет. Тогда она будет хозяйкой своим деньгам. А вот если я умру до ее замужества, то моя жена станет ее опекуншей до совершеннолетия. И как она распорядится Катиной долей наследства – одному Богу известно.
Ульяна молча смотрела на помрачневшего хозяина, без лишних слов понимая, чего стоило ему сказать подобное о собственной супруге. Но оба они прекрасно знали, что княгиня Софья Петровна в своем стремлении урвать как можно больше для любимого сына, вполне может прибрать к рукам наследство дочери, оставив от него лишь жалкие крохи к тому времени, когда Кате исполнится двадцать один год.
- Потому ты и велел мне приехать, барин? – тихо сказала она.
- Да, Уля. Ты останешься здесь, при Кате. С ней рядом должен быть хоть один близкий человек, на которого она сможет положиться. После моей смерти ты и твой сын получите вольную грамоту и приличную денежную сумму. Что же касается Катиного наследства... - Юрий Александрович вздохнул. – Насколько все было бы проще, если б я мог завещать тебе одно из своих поместий, с тем, чтобы ты передала его Кате, если она окажется в сложном положении. Но увы, все, что я могу тебе дать по закону – это небольшой земельный надел, ни поместьем, ни крестьянами ты владеть не можешь.
Ульяна лишь задумчиво приподняла бровь, услышав о вольной грамоте, ни удивления, ни радости на ее лице не отразилось. Не высказала она и благодарности. Впрочем, хозяин, судя по всему, и не ждал ответа.
- Вот что я решил, - продолжал он. – В ближайшее время я составлю завещание. Все наследство будет поделено поровну между Катей и Сашей, насколько это возможно. Своим душеприказчиком, а также опекуном Кати до совершеннолетия я назначу моего друга, князя Барятинского. Как ты помнишь, это человек исключительной честности, и я уверен, что он сумеет сохранить и приумножить Катины средства.
Ульяна вздохнула:
- Неужто и вправду решишься на такое, барин? Барыне такую обиду причинишь?
Юрий Александрович долго молчал.
- Выбора у меня нет, Уля. Или опекуном становится Барятинский, или Катя с большой долей вероятности останется без копейки...
За дверью прошуршало женское платье, и в кабинет стремительно вошла княгиня Софья Петровна.
«Помяни черта, он тут как тут», - промелькнуло в голове Ульяны.
Поднявшись без особой поспешности, она склонилась перед барыней в почтительном поклоне, но та не удостоила ее даже взглядом, подчеркнуто спокойно обратившись к мужу:
- Князь, мне необходимо как можно скорее переговорить с вами.
Скользнув взглядом по ее бесстрастному, бледному лицу, которое оживляли только потемневшие глаза, таящие бездну отчаянной злости в своих бескрайних омутах, Юрий Александрович повернулся к Ульяне:
- Оставь нас.
Когда супруги оказались наедине, Софья Петровна прошлась по кабинету, нервно переплетая длинные пальцы в кружевных митенках, издала глубокий, тихий вздох, словно для того, чтобы утихомирить нервы и холодно спросила:
- И как же это понимать? Что здесь делает эта дрянь? Кто позволил ей переступить порог нашего дома?
- Я позволил, - флегматично сообщил Юрий Александрович, точно не замечая, насколько взбудоражена супруга.
- Вы?..
Княгиня ошеломленно умолкла, но уже через несколько мгновений резко бросила:
- Что вы задумали?
- Ульяна останется здесь, - спокойно уведомил Юрий Александрович. – И я не собираюсь обсуждать с вами это.
- Не собираетесь обсуждать?! – деланное спокойствие княгини окончательно испарилось. – По какому праву вы вынуждаете меня жить в одном доме с этой наглой тварью, с этой потаскухой, мерзкой сводницей?! Вам мало того, что вы свалили на меня выбл*дка вашей...
Договорить она не успела. В одну секунду оказавшись рядом, князь замахнулся, и тяжелая, безжалостная пощечина заставила княгиню захлебнуться грязными словами.
- Довольно? – в ярости выкрикнул он, наклонившись к супруге, которая, всхлипнув, прижала ладонь к щеке. – Довольно с вас или добавить еще?
- За что? – по лицу Софьи Петровны потекли слезы. – За то, что я сказала правду? Готовы забить жену, чтобы защитить свою подстилку?!
Юрий Александрович ударил еще раз. Он бил ее по щекам снова и снова, давая выход давно копившейся ненависти и гневу, вколачивая урок, который супруга так и не сумела затвердить за все годы совместной жизни. Бил до тех пор, пока Софья Петровна, закрывшись руками, не упала на колени и разрыдалась в голос.
Тяжело дыша, Юрий Александрович отступил, глядя на рыдающую жену воспаленными от бешенства глазами. А потом вышел из кабинета, грохнув дверью так, что затряслись окна.
Он шел по длинной анфиладе, сжимая кулаки, задыхаясь от безумного сердцебиения, и только одна мысль билась в голове: он виноват во всем сам. Дорога в ад вымощена добрыми намерениями... И он собственными руками создал этот ад, женившись на женщине, которую никогда не любил. Ад для себя и для нее.
То, что произошло сейчас – недостойная мужчины слабость, и он знал, что никогда не простит себе этой позорной вспышки, не забудет того, что способен поднять руку на женщину, жену, мать его собственного сына... На ту, что когда-то была юной девушкой с сияющими глазами, застенчиво и счастливо улыбавшейся ему подле алтаря.
На ту, что верно и преданно любила его долгие годы, пока он не превратил эту любовь в жгучую ненависть....
* * *
Двухэтажный особняк с кариатидами, что стоял в одном из тихих переулков близ Лефортовской улицы, ничем не отличался от множества дворянских усадеб Москвы. Если б не одно обстоятельство, хорошо известное Александру: ни одна дорожившая своей репутацией женщина не переступила бы порог этого дома по доброй воле.
- Как прикажете доложить? – почтительно спросил дворецкий, когда поручик Шехонской в послеполуденный, слишком ранний для визита час, вошел в переднюю.
Александр назвал себя, не удивившись тому, что его не признали: те времена, когда он был одним из здешних завсегдатаев, уже канули в прошлое. Но ждать пришлось недолго, несмотря на то, что в этом доме обычно не принимали гостей ранее вечера. Поднимаясь по лестнице, он заметил двух одетых в соблазнительные утренние наряды смазливых девиц, которые с любопытством глядели на него, стоя у перил напротив жилого коридора, смежного с парадной анфиладой. Не упустив ни единой детали этого обольстительного зрелища, Александр послал им воздушный поцелуй и с улыбкой поклонился.
- О, князь Сандро! – кокетливо воскликнула одна из девушек, яркая блондинка, наклоняясь так, что пышная грудь в обрамлении розового атласа и рюшей, предстала во всей своей почти ничем не скрытой восхитительной спелости. – Неужели наша Жаннетт наскучила вам и вы пришли претендовать на мою опостылевшую девственность?
Саша непроизвольно сглотнул, глядя, как она медленно и дразняще ведет изящным пальчиком вниз по ложбинке между грудей, и лукаво отозвался:
- Пока нет, но все возможно в будущем, мой ангел.
- Князь Сандро любит темноволосых! – возразила другая девушка, очень миловидная полненькая шатенка.
Александр хотел ответить, что ни за что не обделил бы вниманием ни одну из столь очаровательных девушек, но в эту минуту одетая в черное, сухопарая дама выглянула из дверей жилого коридора и сурово окликнула девушек:
- Полина, Ксения! Что за вульгарное бесстыдство! Немедленно возвращайтесь к себе!
Девушек точно сдуло ветром, только пышка Ксения успела украдкой отправить Александру воздушный поцелуй, на который он ответил ласковой улыбкой. Дама в черном, смерив его подозрительным взглядом, сухо кивнула в ответ на приветствие, и захлопнула за собой двери жилых апартаментов.
Александр наконец вошел в гостиную, и еще одна девушка, - на сей раз рыжеволосая, в девически-скромном, но изящном платьице из бело-зеленого индийского хлопка, шагнула ему навстречу, рассматривая нежданного визитера спокойными синими глазами. Это была Оршола Есенская. Александр отвесил поклон.
- Добрый день, поручик, - сказала Оршола, знаком отпустив лакея.
- Добрый день, мадемуазель Оршола, - Александр обвел гостиную взглядом. – Баронесса...
- Моя мать сейчас занята, - пояснила Оршола. – Надеюсь, вы не спешите; она совсем скоро присоединится к нам. Садитесь, прошу вас.
Дождавшись, когда Оршола займет место на обитой кремовым шелком козетке, Александр устроился на стуле напротив.
Обстановка гостиной, как и всего дома в целом, была неотличима от той, что бывает в домах благопристойных: мебель, драпировки, ковры и картины, все украшающие ее мелочи и безделушки – безупречного, тонкого вкуса и отменного качества: никакой аляповатости, никаких непристойных изображений, ничего, что хоть в малейшей степени могло бы указывать на неблаговидное ремесло хозяйки дома.
- Как вы поживаете? – осведомилась Оршола.
- Благодарю вас, прекрасно. – Александр неловко затеребил бахрому офицерского шарфа, стягивавшего его талию. – Мадемуазель Оршола, я должен принести вам свои извинения. В нашу прошлую встречу, в церкви, я повел себя непозволительно грубо.
Венгерка чуть заметно усмехнулась.
- Не стоит извиняться, Александр Юрьевич. Ваше поведение вполне естественно для брата, которому небезразлична репутация его сестры. Кстати, - помолчав, прибавила она, - вы не рассердитесь на меня, если я спрошу, как поживает ваша сестра?
- Ну что вы. Спасибо, у нее все хорошо.
- Я очень рада.
Вежливый разговор мало-помалу начал иссякать; как в прежние времена, так и сейчас, Александр решительно не знал, о чем разговаривать с этой странной девушкой. Но прежде, чем возникла неловкая пауза, внутренние двери анфилады открылись, и в гостиную ступила баронесса Канижай.
- Князь Шехонской! – она с улыбкой двинулась навстречу поднявшемуся визитеру. – Вот сюрприз! Вы редкий гость у нас.
Александр корректно поцеловал надушенную ручку Габриэлы, получил ответный поцелуй в лоб и был тут же осыпан градом вопросов:
- Вы не с дурной вестью, я надеюсь? Жаннетт давно не навещала меня. Как ваши с нею дела?
Александр заверил, что воспитанница баронессы, которая была у него на содержании последние месяцы, чувствует себя превосходно и передает привет и массу наилучших пожеланий своей бывшей патронессе. Успокоившись на этот счет, Габриэла села рядом с дочерью и с улыбкой заявила:
- Я счастлива, что пристроила эту девушку в хорошие руки. Увы, не всем моим воспитанницам везет так же, как Жаннетт. Но вы чем-то обеспокоены, Александр Юрьевич, как я вижу. Я сомневаюсь, что это то, с чем вы пришли сюда, но все же позвольте мне спросить: все ли благополучно в вашем семействе?
- Относительно, мадам, - сдержанно сказал Александр. – Должен признаться, существует проблема, в разрешении которой можете помочь только вы. Так что, я пришел с просьбой.
Мать и дочь переглянулись.
- Я, кажется, догадываюсь, в чем дело, - Габриэла со вздохом разгладила юбки и ободряюще улыбнулась гостю: - Но говорите же, прошу вас! Я вся внимание.
- Речь идет о перстне с изумрудом, который принадлежал моей сестре, - начал Александр.
- Я так и поняла. И что же вы хотите?
- Этот перстень – семейная реликвия, мадам, и моя сестра им очень дорожила. Не говоря уже о том, что моя прабабушка, княгиня Наталья Ильинична, просто убита этой потерей. Я хотел бы выкупить у вас этот перстень, надеюсь, вы не откажете мне в этой просьбе.
Снова вздохнув, Габриэла покачала головой:
- Александр Юрьевич, это невозможно.
- Но отчего? Прошу вас, - настаивал Александр. - Я знаю, сколько вы заплатили за него и хочу предложить вам сумму, во много раз превышающую эту цену. Тысячу рублей.
- Даже если вы предложите мне сто тысяч рублей, эта сделка все равно не состоится.
- Но как же так? – Александр растерялся. – Почему, мадам?
- По очень простой причине: этого перстня у меня больше нет, - Габриэла без особого сожаления развела руками. – Увы, Александр Юрьевич. Я его продала.
Александр резко поднялся.
- Мадам, я не ослышался?
- Полагаю, что нет, - она сдержала невольную улыбку.
- Вы продали перстень, принадлежавший моей семье?! – в голосе Александра отчетливо послышались нотки пробуждающегося гнева.
Обменявшись взглядом с напряженно молчавшей Оршолой, Габриэла принялась терпеливо, словно ребенку, объяснять гостю:
- Александр Юрьевич, этот перстень принадлежал вашей семье ровно до того момента, пока княжна Катерина не отдала его кучеру в возмещение причиненного ущерба. У кучера его купила я, следовательно, я стала его владелицей и могла распорядиться им так, как пожелаю...
- Я прекрасно знаю, как он попал к вам! – оборвал ее Александр. – Но неужели вы не могли обратиться ко мне или моему отцу? Мы выкупили бы его у вас за любую назначенную вами цену!
Тон Габриэлы стал холоден:
- Не путаете ли вы меня, случаем, с ломбардцами, молодой человек? Я не ростовщик, вы не мой клиент, и никаких обязательств перед вами и вашим семейством у меня нет. Мне предложили за этот перстень хорошие деньги, и я согласилась. В конце концов, если он был вам так дорог, стоило быть порасторопнее, не так ли?
Несколько мгновений Александр молчал, кусая губы. Ответить ему было нечего. Оршола, лицо которой утратило привычную невозмутимость, наблюдала за ним с некоторой тревогой.
- Что ж, - нарушил молчание Александр, - раз дела уже не исправишь, прошу вас, мадам, назовите мне имя того, кто купил у вас этот перстень. И все последующие переговоры я буду вести уже с ним, не беспокоя вас более.
- Александр Юрьевич, - холодно отвечала баронесса, как видно, не простившая юноше его гневную вспышку. – Если б я могла, я назвала бы вам и имя, и адрес, и даже сумму, которую получила за перстень. Но, к сожалению, я связана словом. Тот, кто купил перстень, взял с меня обещание, что я никому не открою его имени. Никому, никогда, что бы ни случилось.
Александр смотрел в смуглое, дерзкое лицо баронессы, чувствуя, как закипает бессильный гнев и ладони зудят от дьявольского желания сдавить напудренную шею этой наглой шлюхи, безжалостно душа малейший вдох, пока глаза не вылезут из орбит, пока не спадет с лица эта бесившая его маска невозмутимости.
- Это ваше последнее слово, баронесса? – тихо и медленно произнес он.
- Да, князь, - Габриэла выразительно посмотрела на часы.
- Мадемуазель Оршола, объясните же вашей матери, что поступать так – просто бесчестно! – взорвался Александр. – Кто дал ей право делать фамильную драгоценность моей семьи разменной монетой в темных делах какого-то негодяя?!
- Сожалею, Александр Юрьевич, - подавив невольный вздох, негромко, но решительно отозвалась Оршола. – Но я ничем не могу помочь вам.
- Ну что ж, я полагаю, наш разговор окончен, - Габриэла позвонила в колокольчик, и на зов в дверях немедленно появился лакей. – Наш гость уже уходит. Проводи его.
Дожидаться, когда его вытолкают взашей, Александр не стал. Но на пороге, обернувшись ненадолго, с горечью сказал:
- А ведь моя сестра считает вас едва ли не святой. Что ж, не стану разочаровывать ее. Но не сомневайтесь, мадам: Бог еще накажет вас за двуличие!
Когда его шаги стихли в отдалении, Оршола с упреком сказала:
- Почему ты не помогла ему? Кто знает, быть может, этот изумруд и вправду очень важен для них. Неужели честное слово дороже благополучия целого семейства?
- Я не хочу потерять его доверие, - резко сказала баронесса. – Кроме того, он обещал мне, что перстень рано или поздно все равно вернется к своей хозяйке. В любом случае, я уверена, что он никогда не употребит его во зло семейству Шехонских.
- Что ж, - проронила Оршола. – Посмотрим. И все-таки, я чувствую себя виноватой перед Катериной.
Габриэла с досадой поджала губы:
- С тех пор, как мы вернулись в Москву, ты то и дело вспоминаешь ее. В чем дело, Оршика? Тебе что, не хватает компании? Кажется, наши девочки все очень дружелюбны и расположены к тебе.
- Прости, но меня как-то не слишком прельщает общество девиц, озабоченных только тем, чтобы найти себе покровителя побогаче и пощедрее, - сухо возразила Оршола. – Катерина была другой.
- Барышни тоже ищут себе покровителя, разница лишь в том, что они становятся женами, а не содержанками.
- В таком случае, Катерина отличается от всех, потому что я уверена, что выгодное замужество – отнюдь не предел ее мечтаний, - упрямо сказала Оршола.
Габриэла издала тяжелый вздох.
- Оршика, дорогая моя, пойми: я ничего больше не могу сделать для княжны Шехонской, какой бы замечательной она ни была. Ты же знаешь, что я продала это кольцо совсем не ради прихоти, у меня просто не было выхода. Я должна заботиться о тех, кто доверился мне, о тех, кто живет под крышей моего дома. У княжны есть родители, есть брат, так что, она как-нибудь проживет и без нашей с тобой помощи!
Оршола не ответила.
- И еще, - прибавила баронесса, когда дочь, взяв со столика книгу, направилась к себе. – Я надеюсь, ты будешь достаточно благоразумна и не станешь у меня за спиной встречаться с Шехонскими?
Она испытующе смотрела на дочь, но та, не дрогнув, выдержала этот взгляд и с достоинством ответила:
- Не беспокойся, Габриэла. Мне не по душе все это, но я тебя не выдам.
...