натаниэлла:
08.11.16 10:18
» Глава 10


ГЛАВА 10, в которой я попадаю в эмоциональный шторм
Второй сейд был совершенно не похож на предыдущий. Огромный, он покоился на двух камнях, стоящих под углом друг к другу и образующих подобие щелястой стенки; вокруг же было выложено два круга из мелких камешков, напоминающие северные лабиринты. Эти круги лежали тут давно и частично успели порасти чешуйчатым лишайником. Но вот что бросилось мне в глаза: первый, внутренний круг был сплошь выполнен из темных булыжников, проглядывавших сквозь растительность, а внешний — из очень светлых, почти белых камней, и их-то лишайник практически не тронул. Не тронул он и сам сейд.
Я вдоволь поснимала это чудо. На фотографиях, увы, все выглядело более прозаически, я не смогла подобрать нужный ракурс, но порадовалась, что фотки вышли четкими, несмотря на пасмурную погоду и тень от густых деревьев.
Потом мы с Андреем, вооружившись перчатками и мешками, принялись за уборку. Если возле самого сейда территория была чистой, то чуть поодаль, на плоской каменистой полянке, поросшей папоротниками, «несознательные элементы» организовали настоящую свалку. Чего тут только не валялось! Бутылки, консервные банки, окурки, рваные тряпки и даже огромный, некогда целый мешок, в который кто-то собрал мусор, да забыл унести, бросив под ближайшей сосной. За минувшее время ткань мешка распалась, и из дыр на землю щедро просыпалось вонючее содержимое. Мы потратили около получаса, чтобы привести окрестности в относительный порядок.
Насобирав три мусорных пакета, я присела на полусгнившую корягу немного отдохнуть.
Вокруг, впиваясь острыми макушками в низкое небо, вздымались сосны, а среди них, словно зашедшие в гости к суровым богатырям робкие девицы, белели корой березки. Живописный хаос выступающих из земли валунов, сучковатый валежник, огромный купол муравейника, курчавые папоротники, среди которых кое-где проглядывали тусклые искры скромных цветов — все это заворожило меня, и я принялась усердно выстраивать фразы, способные передать дикую красоту. Где-то вверху, прямо над головой разносилась мощная дробь дятла.
Никольский присел на корягу поодаль.
– Странно, что здесь нет комаров, – сказала я.
– О, не волнуйся, они ждут нас впереди и свое не упустят, – ухмыльнулся тот по-доброму, – местность там идет под уклон, продвигаться будет легче, но зато начнется болотце, где кровопийцам самое раздолье.
Посидев еще немного, мы отправились дальше. Сначала тропа бежала меж высоких светлых сосен, и остро пахло смолой, но как только бор сменила заболоченная равнина, поросшая низкими елочками, кустами ивняка и обглоданными стволами сухостоя, появилось обещанное комарье, а почва начала заметно пружинить.
Андрей шел ровно, в одном темпе, будь то каменистая осыпь, сухая тропинка или болото. Было заметно, что он привык ходить пешком, его ноги сами находили опору на любой почве. Я держала его под руку, ощущая надежные мышцы предплечья, и видела, что именно ради меня, моего удобства он тщательно выбирает места поровнее и посуше, обходя рытвины с торчащими корнями и острыми краями вездесущих валунов.
Направление Никольский выбирал каким-то шестым чувством или настолько хорошо знал дорогу, что ни разу не остановился, не сверился с приметами. Сама я давным-давно потерялась и, спроси меня, в какой стороне осталась грунтовка, не смогла бы сказать ничего вразумительного. Все деревья, мокрые поляны и поваленные стволы выглядели для меня, что называется, «на одно лицо».
Скоро мы оказались в густом ельнике, и я попыталась разглядеть хоть какой-то намек, что тут когда-то проходили люди, однако усыпанная прошлогодними иголками и раздавленными шишками земля всюду казалась одинаковой. Мы шли меж колючих пышных лап, нахально цепляющихся за обшлага и капюшон куртки, и я грешным делом начала сомневаться, не сбились ли мы ненароком с пути?
Слева неожиданно выросла небольшая, почти отвесная черная скала с потрескавшимся от непогоды и времени склоном. В извилистых щелях, напоминающих причудливые иероглифы, теснились папоротники и тоненькие прутики молодых деревьев. Андрей резко остановился.
– Мы пришли? – я заозиралась, но ничего похожего на сейд не увидела.
– Не совсем, – медленно ответил Никольский.
Поскольку я продолжала прижиматься к нему, он аккуратно снял мою ладонь с локтя и шагнул вперед, внимательно глядя под ноги. Оставшись одна, без опоры, я почувствовала разочарование, пустоту и физическую усталость; все это вдруг разом навалилось на меня, отзываясь слабостью и головной болью.
– Кто-то останавливался здесь на привал, жег костер…
– Ты уверен? – я снова огляделась, но темного пятна от прогоревшего кострища не нашла. – Тут темно, сыро, мерзко, дурацкое место для отдыха.
– Вот и я о том же, – кивнул Андрей. – Останавливались здесь те, кому требовалось скрыться от посторонних глаз, иначе выбрали бы участок посветлее, в том же сосновом бору. Я некоторое время шел по их следу, все пытался понять, кого же вынесло с тропы. Думал, туристы неопытные и просто заблудились. Но тут другое…
– Так мы что, свернули с тропы?
– Да, еще там, – Андрей махнул рукой себе за спину. – Сейчас мы на краю болота. Роза ветров здесь такова, что дым от костра не будет виден ни с «сейдовой тропы», ни с грунтовки, да и запах отнесет в противоположную сторону. Те, кто здесь прятался, с данным обстоятельством были знакомы.
– Браконьеры?
– Не знаю, – Андрей прошел еще немного по направлению к скале и присел на корточки, изучая землю и нижнюю часть еловых стволов. – Браконьеры это охотники со стажем. Прежде чем собраться на дело, они долго прикармливают зверя, изучают его маршруты, а это место далеко от звериных троп. Животные вообще не любят появляться вблизи сейдов из-за гнетущей атмосферы. Ты разве не заметила, что нам не попалось ни одного отпечатка лося, зайца или кабана?
Конечно, я не заметила, но насчет атмосферы была полностью согласна: моя головная боль только усилилась.
– Тогда, может, неоязычники?
– Тоже маловероятно. До комплекса далеко, они предпочитают ставить палатки в прямой видимости сейдов, чтобы быть ближе к своей святыне и снимать на пленку аномальные явления, очевидцами которых они всегда надеются стать.
– А смысл прятаться там, где и так никого нет? – я подошла к Никольскому ближе, все это казалось мне какой-то нелепицей.
– Отличный вопрос, Лера. Смотри, их было двое, – Андрей указал на приметы, которые так много говорили ему, но абсолютно ничего не говорили мне. Заметив мою растерянность, он пояснил: – Судя по следам, они отдыхали, прислонившись спинами к стволам елей. Вот мелкие сухие сучья, которые подломились под их весом. А приствольный круг усыпан свежими зелеными иголками — значит, эти люди подстилали под себя еловые лапы, которые наломали в стороне. Вон у того дерева нижние ветки обломаны как попало, видишь? И надломы относительно свежие. Перед тем, как покинуть место привала, они сложили подстилки за тем валуном, чтобы скрыть следы своего присутствия от случайного наблюдателя. Очень предусмотрительные товарищи...
Когда он так детально мне объяснял, все становилось простым и понятным. Разумеется, дело не в волшебной прозорливости Никольского, чтение следов — древняя наука, и в ней нет ничего чудесного, но я все равно невольно им восхитилась.
– А вот здесь, – показал Андрей, – на небольшом открытом пятачке, где посуше, они разложили костер. Сначала вынули дерн, отложили его в сторону... Смотри: трава, на которой он лежал, еще не до конца распрямилась, а среди травинок заметны небольшие горки просыпавшейся земли. После того, как они загасили огонь, дерн был положен на место и скрыл кострище. Но люди торопились и положили его на не успевшие остыть угли, из-за чего корни подвяли и трава полегла. Поскольку она еще не пожелтела, можно сделать вывод, что все это случилось несколько часов назад.
Андрей нашел небольшую палку и поддел ею дерн в указанном месте — огромный пласт земли отделился безо всяких усилий. Под ним среди золы и головешек что-то блеснуло.
– Ого, они и мусор за собой сожгли, а не закопали. Явно не хотели оставлять следов, по которым можно установить их личность и род занятий.
Я поежилась. На ум сразу полезли истории про лесных разбойников, контрабандистов и психованных наркоманов. Хотя, сомнительно, что наркоманы станут сжигать свой мусор. И все же, никто не поручится, что эти типы не следят сейчас за нами.
– Они ушли, это точно, – успокоил меня Андрей. – Но вот куда?
Он сделал мне знак оставаться на месте и ринулся сквозь переплетение ветвей, мимо скалы, куда-то вглубь.
Я заколебалась. Оставаться в одиночестве не хотелось, но впереди торчали сухие острые ветки, обещая паутину, клещей, а то и змей, идти в ту сторону было по-настоящему жутко. Однако единственный живой человек, которому я доверяла, мог попасть в засаду — разве я могла бросить его в беде? Он, конечно, велел стоять тут, но что если ему потребуется помощь?
Никольский давно скрылся из глаз, а я все разрывалась между своими страхами. Наконец, подобрав волосы в узел, и жалея, что не взяла заколку (вот же дура, в самом деле, в лес собралась, а прическа не соответствует!) я натянула на голову капюшон и осторожно пошла на поиски своего спутника. Узел, разумеется, тотчас начал разваливаться на отдельные пряди, но я не обратила на это внимания – главное, что голова прикрыта от мусора.
– Андрей, подожди меня!
Я столкнулась с ним уже через десяток шагов.
– Я же просил не ходить за мной, – мягко укорил он, но не прогнал.
Мы с ним замерли на краю небольшой полянки. Скала черно-серой массой громоздилась справа, с этой стороны она не казалась такой крутой и мрачной, от нее широкими уступами сбегала терраса, некогда поросшая елочками, но нынче украшенная лишь свежими пеньками. Пеньков было много, собственно и поляна была не поляна, а неровный участок ельника, недавно расчищенный дровосеками. Но Никольский смотрел не на них, а куда-то дальше, и выражение его лица мне здорово не понравилось. Я проследила за его взглядом.
В тени от скалы, на естественном возвышении стоял дом. Точнее даже баня или сарай — одноэтажный, весьма скромных размеров, но совершенно чуждый этой заболоченной местности. Он был не достроен, лишь подведен под крышу, и непокрытые стропила торчали как синеватые ребра. Все пространство вокруг было усеяно ветками, корой, влажной темной стружкой, обрезками досок и круглыми спилами бревен.
– Что это? – прошептала я, по напряженной спине Никольского догадываясь, что происходит что-то нехорошее. Мне и самой отчего-то стало нехорошо. Первобытным шестым чувством я ощутила разлитую в воздухе угрозу – или подумала, что ощутила, поскольку не могла ее объяснить. Скорей всего, меня пугало отношение Никольского, он был встревожен, и это передалось мне, но так как я не умела понять причину, это значительно усилило нарастающее беспокойство.
На поляне никого не было, кроме нас. Не валялись инструменты, не торчали козлы с прикрепленным рубанком, не было сумок, пакетов, одежды — только строительный хлам, тяжелые запахи бензина, болотистой гнили и сырого дерева. Да еще ненавистный писк комаров. И все же с каждой секундой мой страх увеличивался. Мои руки заледенели, на виски давило, и головная боль начала отдаваться даже в зубах.
Андрей, не отвечая, пошел вперед, перешагивая через пни, поднялся к избушке и заглянул в узкие пустые окна. Я как хвостик следовала за ним на расстоянии метра. Стыдно признаться, но я элементарно забоялась остаться одной на стройплощадке.
– Здесь побывало гораздо больше людей, чем в ельнике, – констатировал Никольский очевидную вещь. – Та парочка была чем-то вроде сторожей или дозорных, следили, чтобы никто с «сейдовой тропы» на поляну не проник.
– Но они точно ушли отсюда? – дрожащим голосом выговорила я.
Голова у меня раскалывалась, во рту пересохло, в глазах неумолимо темнело – я себя не узнавала в насмерть перепуганном существе с трясущимися поджилками. И ведь совершенно без повода! Подумаешь, в лесу кто-то решил срубить избушку! Подумаешь, жег костер в неположенном месте! Вот только мне становилось все хуже и хуже. Еще немного, и я бы, наверное, потеряла сознание. Но тут Андрей уловил мое состояние, нащупал закоченевшую руку и сжал. Я последним усилием воли вцепилась в него, как утопающий за соломинку.
– Успокойся, пожалуйста, – ласково, будто разговаривал с неразумным ребенком, произнес Никольский. – Чтобы не затевалось, уходили они в спешке, а значит, им есть чего опасаться. Они не всемогущи.
Он обнял меня, и воздух вернулся в мои легкие, а перед взором немного прояснилось. «Так, Лера, без паники!» – велела я себе, но паника упрямо не желала уступать поле боя.
– Подумать только, мы могли с ними столкнуться в лесу! – звенящий от страха голос выдал меня с головой.
– Нет, не могли, – Андрей ободряюще погладил мое плечо. – Они ушли в сторону заброшенной лесопилки, в противоположном направлении, следы ведут именно туда.
– Там есть проход?
– Выходит, есть.
– Значит, это местные, хорошо знакомые с лесом?
– С лесом-то они знакомы, вот только сомневаюсь, что они родились и выросли в Койвуяги. Избу строят люди, не уважающие традиции. Городские и неопытные.
– Откуда знаешь? – я начала потихоньку оживать, хотя голова все еще дико болела.
– Изба сложена из елок, срубленных прямо на месте, а местные рассматривают дерево как живого человека, – пояснил Никольский. – Бревна должны сорок дней вылеживаться, как покойники, прежде чем идти на постройку дома. Но ты только взгляни: все срезы совершенно посинели, в точности, как и верхняя часть пеньков. Это значит, деревья были поражены грибком, а их, не просушив как следует, сразу в сруб уложили. Только кору срезали да ветки.
– Значит, изба для жизни не пригодна?
– Значит, никто в ней жить и не собирался, – уточнил мою мысль Андрей. – Интересно, что их спугнуло?
– Если им пришлось от кого-то или чего-то удирать, они бы побросали все, – заметила я, впитывая всеми порами тепло уверенной руки, лежащей на моем плече. С поддержкой Андрея ко мне возвращалась прежняя бодрость духа, а заодно и способность соображать. – Но поскольку им хватило времени сжечь мусор и заложить кострище дерном, отход был организованным. И свои пилы, топоры и гвозди они наверняка припрятали где-то на поляне. Ведь дом-то не достроен, значит, они еще вернутся сюда, не так ли?
– Умничка! – Никольский огляделся и, после секундного раздумья, повернул к скале, потянув меня за собой. – У них должен быть тут схрон.
Разворошив наваленные груды веток, он открыл небольшой вход в пещеру или, скорей, грот. Оборудование неизвестных строителей было там. Из-за спины Никольского я увидела длинные ящики, довольно крупные контейнеры, какие-то пакеты, несколько хромированных стремянок, тачку и прочее. В самом дальнем углу примостилась блестящая торпеда электрогенератора — похожая была у бабушки в деревне, только бабуля ей не пользовалась, разве что в тех редких случаях, когда электричество отключали из-за аварии. Папа рассказывал, что в лихие девяностые это было обычным явлением, но потом жизнь в Соломатово наладилась, и генератор остался стоять в сарае напоминанием о черных днях.
Наличие электрогенератора в схроне объясняло запах бензина, разлитый в воздухе, но не объясняло, с какой целью все это добро тащили сюда по бурелому неизвестные плотники. Точнее — для кого они строили дом?
– Как думаешь, кто затеял строительство? – спросила я.
– Проблема в том, что строить здесь вообще нельзя, – откликнулся Андрей, – территория вблизи сейдов считается заповедной и охраняется государством. Да и жить в геопатогенной зоне не слишком комфортно, уж я молчу про совершенно неудачное место, которое они выбрали. Его единственное преимущество в том, что оно запрятано глубоко в болоте.
– Андрюш, а разве языческие капища не прятали на болотах?
– На капищах не возводили домов, – резонно заметил Никольский. – Это место для капей, то есть статуй богов, и алтаря с требищем. Ночевать там нельзя, может быть только волхвам во время определенного ритуала.
– Тогда зачем все это?
– Надо деду рассказать, может, у него будут идеи.
Андрей вновь замаскировал вход в грот, потом взял одну из веток и вскопал наши следы в тех местах, где они четко выделялись на мокрой земле. – Возвращаемся на тропу, – объявил он, снова хватая меня за руку, словно боялся, что я потеряюсь. – Надо посмотреть, что с сейдами происходит.
Я послушно вцепилась в его ладонь. В этом жесте не было уже ничего романтичного, я просто хотела поскорей удрать отсюда, и Никольский, как паровоз, помогал мне быстрее двигаться вперед. Когда мы выбрались из ельника, идти стало заметно легче, но его руку я все равно не отпустила.
Скоро сырое болото осталось позади, лес посветлел, поредел, среди хвойных деревьев появились лиственные — дубы, осины и рябины. Я тоже повеселела, благо мигрень стихла, оставив тупую боль в глазницах, но ее можно было терпеть, если не слишком активно вращать глазами.
Однако как только Андрей опять замедлил шаг, я инстинктивно подобралась к нему поближе. Я вдруг обнаружила, что в лесу стоит оглушительная тишина, не чирикают птицы и даже противный комариный писк пропал.
– Видимость со всех сторон отличная, если делать засаду, то именно здесь, никто незамеченным из болота не выйдет, – сказал Никольский, моментально возрождая все мои давешние страхи.
– И?.. – я нервно облизнула губы. Черт, предупреждал же Макс: нельзя идти к сейдам во второй половине дня! И вообще к ним лучше не приближаться. Зря не послушалась.
– Вот след от еще одного кострища. К каменным алтарям эти товарищи точно поднимались. – Тут Никольский с улыбкой оглянулся на меня и опять по-дружески приобнял: – Ты слишком сильно реагируешь, Лера. В данный момент непосредственной опасности нет.
Я и сама прекрасно все понимала и изо всех сил пыталась расслабиться.
Сейчас близость к представителю мужского племени казалась нормой, она внушала уверенность, хотя втайне я опасалась, что Андрей сочтет это кокетством, эдаким сигналом: «я слабая барышня и срочно нуждаюсь в демонстрации вашего мужества». Вот только мужество-то можно демонстрировать по-разному, а мне по привычке не хотелось форсировать события, тем более, что страх был вполне реальным. Честно, я не понимала, почему окружающая обстановка и мысли об обычной-то, в общем, стройке, подействовали на меня как добротный фильм ужасов.
Андрей погладил меня по голове — снова жест, которым успокаивают маленьких детишек. От его ладони исходило живительное тепло, которое я почувствовала даже сквозь ткань ветровки. К тому же никто не думал на нас нападать, и я несмело улыбнулась ему в ответ.
– А что такого особенного в этом сейдовом комплексе? – решила я уточнить, мимоходом размышляя: уменьшить расстояние между нами до совсем неприличных миллиметров (грубо выражаясь: прильнуть к нему всем телом, требуя большего) или все же соблюсти осторожность и не рисковать. Очень хотелось, по примеру того лисенка, потереться щекой о надежное плечо и представить, что рядом с ним мне ничего не грозит. Но я сочла, что это слишком на меня не похоже, и поборола соблазн.
– Это же просто руины, древний памятник — зачем засада?
Никольский вздохнул:
– Да, собственно, это я так, мысли вслух высказывал. Может, и не было тут засады — просто люди сидели, котелок на огне кипятили. Пойдем, совсем чуть-чуть осталось, сама все скоро увидишь. Не скажу, что зрелище тебя ждет приятное, но незабываемое — это точно.
Он легко подтолкнул меня вперед. Его рука совершенно естественно переместилась с моего плеча на талию, но я не имела ничего против, хотя в таком виде объятия стали более личными. Я подумала даже, как было бы хорошо идти бок о бок долго-долго, ни о чем не волнуясь, и любоваться пейзажами.
Впрочем, я скоро одернула себя: ишь, размечталась! Забыла, что в этом мире лучше всего рассчитывать только на себя. Мужское твердое плечо ей подавай и пейзажи!
А между тем даже ландшафт не спешил радовать глаз – верный признак, что в мыслях я ударилась «не в ту степь». Нам все чаще стали попадаться мертвые деревья – один, два, небольшая группа, но их становилось все больше, а вскоре мы наткнулись на целый хоровод высохших елок, покрытых грибковым лишайником, словно коростой. Они стояли, тесно переплетаясь сучьями, и даже после гибели поддерживали друг друга. Но особенно скверно смотрелись высокие отдельно стоящие деревья, уже и не поймешь, чем они были раньше — лиственницей или ольхой. Их некогда могучие стволы, добела отполированные временем, ветрами и непогодой, торчали из замшелой земли, словно ископаемые кости. Перекрученные в судороге ветки топорщились в разные стороны, и лишь кое-где на них сохранились лохмотья коры, свисающей черным саваном. В бурю или грозу эта местность наверняка выглядела зловеще; мне было легко представить, как, разбуженные порывистым ветром деревья-мертвецы оживают, скрипят, раскачиваются угрожающе и насылают проклятия на случайного путника.
За мрачным мертвым лесом потянулись не менее мрачные черные скалы. В какой-то момент мне даже показалось, что мы с Никольским идем по искусственному коридору, а слева и справа нас окружают уступы, напоминающие развалины крепостных стен. Тропинка петляла между ними, почва под ногами сделалась твердой, голой, а еще выше, на склоне пологого холма появилось нечто вроде гигантских ступеней, напоминающих давным-давно заброшенный вход в замок людоеда из сказки.
– Это рукотворное? – прошептала я, потому что громко говорить в этом месте мне показалось невозможным.
– Отчасти, – так же тихо откликнулся Андрей. – Вот этот след явно остался от чьего-то воздействия.
Я взглянула на огромное розовое пятно, украшавшее грубый камень. Неведомая сила расколола его, оставив в месте удара не только вмятину и змеевидные трещины, но и странный ожог. Может, на камень упал метеорит или в него ударила молния? След был намного светлее, чем остальная поверхность, но тем не менее было понятно, что он очень старый, в щелях обосновался мох, а из наиболее крупной расщелины росло деревце: половина его была сухая, но другая, обращенная к лесу, упрямо зеленела, борясь за свою жизнь и солнечный тусклый свет.
Подъем на холм отнял много сил, что было не менее странным, чем мои приключения внизу. Когда я, запыхавшись, добралась до плоской вершины, меня встретило голое пространство. Наверху не было ничего кроме камней, но последних было так много, и форма их была столь причудлива, что все они казались частью одной, некогда величественной, но ныне полностью утраченной постройки. Были тут и сейды, застывшие в неустойчивом положении на двух-трех опорах. Были и П-образные ворота, и высоченные менгиры, замершие правильным полукругом. И даже большой и совершенно ровный стол с двумя углублениями, куда кто-то положил рыбьи кости (а может быть и целую рыбину, да та сгнила или ее склевали птицы).
Андрей уверенно прошел вперед, и я вынуждена была поспешить за ним, хотя ноги гудели и хотелось немного постоять, подставляя лицо прохладному ветру. Попетляв среди сейдов, Никольский вернулся к столу-платформе, разглядывая конструкцию со всех сторон. Я решила, что он интересуется рыбьими костями и мелкими монетками, которые я заметила в каменных углублениях, подойдя ближе.
Однако Андрей в ответ на вопрос отрицательно качнул головой:
– Подношения духам это нормально. Считается, что им даришь, то тебе сторицей вернется. Но я смотрю, здесь мусора совсем нет. Ни опавших листьев, ни сухих ветвей, пол у алтаря чисто выметен.
Я уставилась под ноги: хорошо утрамбованная поверхность все еще хранила след от импровизированного веника, который, кстати, притулился неподалеку и был связан из нескольких березовых веток с пожухлыми листами. Прибрано было и возле небольшого прямоугольного бассейна с водой, разместившегося у подножия пирамидки из мелких плоских камешков. Кто-то ухаживал за комплексом, может даже сегодня утром.
– Но это же отлично, не правда ли? Это не варварство, а дань традициям.
Вот только Никольский считал, кажется, совершенно иначе.
– Лера, – он порывисто обернулся и взял меня за локти, заставляя невольно взглянуть ему в глаза. Он и сам смотрел на меня – взволнованно, умоляюще, страстно, отчего сердце у меня екнуло и оборвалось. – Лера, прошу тебя: уезжай отсюда!..
...