Svetlaya-a:
Cascata:
Кьяра:
Нивера:
Фёкла Гогенцоллерн:
alenatara:
amelidasha:
На-та-ли:
lanes:
Nafisa:
LuSt:
LuSt:
LuSt:
Дорогая бабуля,
В нашем большом городе с каждым днем все лучше. Прости, что я несколько недель тебе не писала. Наше конструкторское бюро проучаствовало в крупном тендере и, лафа таки случается, получило контракт! Босс обратно меня повысил, а в корпоративной газете тиснули про меня заметочку в разделе «Перспективные сотрудники».
Тристан удивительно культурный. Я счастливейшая из жен. Вечерами мы сидим в гостиной и он читает мне «Анну Каренину». У него низкий бархатистый голос, и мне дико интересно слушать Толстого на английском.
Мы никуда не ходим. Конечно, поначалу это меня смуряло – ты же знаешь, как я люблю филармонию. Помнишь концерт на восьмое марта в прошлом году, когда играл наш Хобарт с оркестром? Звучал ли когда-нибудь Чайковский в более великолепном исполнении?
Но Тристан прав: нам нужно экономить. Деньги ведь на огороде не растут. Он сказал, что ребенок обойдется как минимум в десять тысяч долларов, можешь себе представить? В голову не укладывается, что такая кроха вдруг так дорого стоит.
Вчера мы прикупили колыбельку и мягонькое постельное белье. Подумать только, сама-то я в первые месяцы своей жизни без проблем спала в ящике комода! Мы пока не стали брать одеяльце. Надеюсь, что ты свяжешь его и привезешь, когда приедешь нас навестить. Мы с Тристаном всем сердцем хотим, чтобы ты приехала. Я хочу, чтобы ты приехала и помогла мне с малышом. Я хочу, чтобы ты приехала. Точка.
С любовью,
Твоя Даша.
Эмерсон украсили к Рождеству сразу после Дня Благодарения. Сверкающие гирлянды вдребезги раскоцывали темноту. Мне нравилось смотреть на оленей, санки и надувных снеговиков, оккупировавших соседские газоны. Тристан нарядил натуральную елку, и весь дом пропах хвоей. На сей раз я не сглупила и ничем не выдала свой восторг. Мне оно не надо, чтобы надо мной обратно насмехались. Я делала такое лицо, будто вся эта красота ничего нового для меня не представляет. Но по правде, это празднование Рождества стало для меня первым от когда родилась. В Одессе во времена СССР и даже после мы отмечали не Рождество, а Новый Год, когда Дед Мороз приносил нам конфеты и мандарины.
Рождественским утром настало время открывать подарки. Я презентовала Тристану три рубашки на пуговицах и синий шелковый галстук, а он мне – еще одни джинсы, пару футболок и походные ботинки. Хотя шмутки не подходили мне по стилю, я была благодарна. Вот еще одно последствие извращенного эксперимента над людьми под названием СССР: мы, хлебнувшие лиха в той стране, всегда испытывали благодарность за каждую крошку еды, за любую вещь, за каплю воды из крана, за лампочку Ильича, освещавшую наши темные дни. Всякий раз, разжигая камин в доме Тристана, я шепотом говорила: «Спасибо». Мы с бабулей слишком много зим пережили без отопления. Когда еды, одежды и возможностей почти не имеешь, учишься ценить каждую малость. Я постоянно себе влечивала: пусть Тристан не приходится мне родственной душой, пусть он меня толком не понимает, но здешняя жизнь всяко лучше, чем дома.
Я надеялась, что на следующий год мы будем встречать Рождество уже втроем. Праздники существуют для детей. Все дни прежде всего для детей. Для семьи. Я решила для полного счастья позвонить бабуле. Всякий раз, набирая ее номер, я молилась, чтобы на линии не было помех и мы смогли нормально пообщаться. В Америке, когда берут трубку, то говорят: «Алло». В Одессе же мы обычно говорим: «Слушаю». Но бабуля каждый мой звонок встречала вопросом: «Даша?»
– Да, это я, бабуль.
– Как поживает моя умненькая американочка?
– Ах, бабуля…
– Что такое, заинька?
– Да ничего… Просто рада слышать твой голос. Очень по тебе соскучилась.
– И я соскучилась, мое солнышко.
Я боялась, что расплачусь, если скажу хоть слово еще, поэтому закусила губу и захлопала ресницами, пытаясь сдержать слезы.
– Ну-ка, как сделать «жигули» в два раза дороже? – спросила бабуля, зная, что анекдоты завсегда поднимали мне настроение.
– И как же?
– Залить полный бак бензина.
Я рассмеялась.
– Это мне рассказал Борис Михайлович. Он такой смешняк, то и дело меня расхохатывает.
– Борис Михайлович? – По крайней мере, она не зовет его просто по имени, Борисом. Значит, в их отношениях пока сохраняется какая-никакая формальная дистанция.
– Он ко мне время от времени заходит. Вот вчера принес рыбу, которую сам поймал и сготовил. Ты же знаешь, как мне не нравится чистить рыбу.
И тут я услышала на заднем плане невнятное мужское ворчание.
– Он и сейчас у тебя?
Кино! Сдается мне, у бабули завелся ухажер.
В «Уолмарте», пока Тристан присматривал шины, я купила белый детский комбинезончик и вязаные пинетки. Прикрыла их прокладками, чтобы муж не увидел. Добравшись до дому, почувствовала себя адиёткой и спрятала пакет под кровать. Но когда Тристан уходил на работу, я доставала тот комбинезончик и поглаживала мягкую хлопковую ткань.
Мама дорогая, через почему же я никак не могу забеременеть, когда так шибко этого хочу? Слава богу, хоть Тристан на меня не злился, а с ухмылкой подбадривал: «Ну, думаю, нужно просто продолжать попытки». Ага, терпенье и труд таки все перетрут. Я попросила его свозить меня в гости к Джерри и Оксане – она же дома работала врачом, так пусть меня посмотрит, – но он отмахнулся: «Сладенькая, не нуди. Вернувшись с работы, я хочу лишь помыться и расслабиться в кресле, а не ездить туда-сюда».
Он любил три вещи на свете:
Компьютерные игры, кресло-качалку
И национальные парки Америки.
Не любил дорогих нарядов,
Не любил вечной картошки
И женской неблагодарности.
…А я была его женой.
После Нового Года Джейн собиралась прилететь на выходные в Сан-Франциско и предложила мне составить ей там компанию. Я сразу сказала, что Тристан не захочет.
– Кому какое дело, что он себе хочет? – возмутилась Джейн. – Приезжай на автобусе. Если нужны деньги, я тебе отправлю.
– Я не поеду, – нахмурился Тристан.
– Ладно, тогда я поеду одна. – Можно купить билет на автобус из тех денег, что Дэвид подарил мне на прощание. Мне ужасно захотелось съездить в город самой по себе.
– И как ты туда доберешься? – ухмыльнулся Тристан. – Ты еще недостаточно опытный водитель, чтобы ездить по городу, да и денег на дорогу у тебя нет.
– Доберусь автостопом, – парировала я, снова чувствуя себя собой – дерзкой и немного безбашенной. Чистый кайф!
Он всю неделю дулся, с силой захлопывая дверцы буфета, вздыхая и бросая на меня злобные взгляды за ужином.
Fight-fought-fought.
Я задерживала дыхание и ходила по дому на цыпочках, стараясь скрыть свою радость от предвкушения поездки. К несчастью, в последний момент муж таки решил составить мне компанию и выхватил из моей руки ключи от тачки. Мне не терпелось увидеть Джейн, но напряженность между мной и Тристаном в «моей» машине здорово угнетала.
– Твои друзья для тебя важнее меня, – стонал он. – Мои желания для тебя вообще ничего не значат.
«Кретин, дебил, тиран, Тристан», – про себя повторяла я, сосредотачиваясь на правильном произношении звука «и».
Когда мы наконец припарковались перед викторианским особняком, Тенс и Джейн вышли нам навстречу. На Джейн был дорогой бежевый брючный костюм, а на Тенсе – привычный синий свитер. Я заметила шикарное кольцо с изумрудом на ее пальце. Подарок Тенса? Он обнимал Джейн, она к нему прижималась. Отчего-то рядом с ней он выглядел моложе. Сдается мне, он про это знал. Тенс поприветствовал нас – меня поцелуем в щеку, Тристана рукопожатием – и извиняющимся тоном сообщил, что у него очень много гостей, и поэтому он забронировал для нас номер в отеле по соседству. Тристан поджал губы – жаба ела тратиться на ночлег. Я прошептала, что это станет для нас вторым медовым месяцем. Он проворчал, что медовый месяц не стоил ему по сто баксов за ночь.
Надувшийся Тристан повез наш багаж в отель. Я была рада передышке, рада вернуться в Сан-Франциско: шум проезжающих машин, толпы гуляющих людей и со всех сторон интересные возможности, шикарные возможности большого города. В дом Тенса действительно набилось полно народу. Гости кушали на кухне, бакланили в коридоре, танцевали в гостиной. По ходу вечера прибывали все новые и новые кадры. Доктора, адвокаты, богатые наследницы, писатели, гомики, чьи-то матери, пьяные водилы, жулики, актеры, беженцы – на вечеринках Тенса находилось место для всех и каждого. Мы с Джейн стояли у дверей и наблюдали за потоком гостей в вечерних нарядах. Она указала на группку чуть дальше по коридору и пояснила:
– Джоно притащил кокаин, вот почему такая толпа перед кабинетом. Он там торгует. А еще принимает ставки на своего рода подпольный тотализатор. Интересные люди. – Она кивнула на брокершу Миа, соседа Марко, который имел представительство автомобилей марки «ягуар», и топ-модель Дестини. – Но у них слишком много времени и денег. Месяц назад они поспорили, кого первым остановит полиция, а потом гоняли по всему городу на предельной скорости. Не удивлюсь, если сейчас ставят на то, когда мы с Тенсом окончательно разбежимся.
– Тебя это волнует? – спросила я.
– Такая постановка вопроса? Не-а. Я и сама знаю, что скоро это закончится, пусть и помимо моего желания. Приезжать сюда на выходные просто чудесно, полная смена обстановки после Монтаны. Тенс отличный парень. Но мы с ним оба понимаем, что у нас нет будущего. Одному богу известно, догадываются ли об этом спорщики. Но пока мы неплохо ладим.
Она взяла два бокала шампанского с подноса курсирующего среди гостей официанта. Мы чокнулись и хором сказали глупый одесский тост:
– За лучших людей в мире – за нас! – и рассмеялись.
Через ее откровенность мне стало легче. Я попыталась извиниться за то, что все это время с ней толком не разговаривала.
– Брось, – отмахнулась подруга. – Я же понимаю. Не надо было мне раскрывать свой большой рот и просить тебя не выходить замуж. Ты имеешь право делать то, что считаешь нужным…
Я залпом проглотила шампанское, взяла Джейн под руку и положила голову на ее плечо. Она погладила меня и пробормотала по-русски:
– Ты умница, ты справишься, все будет хорошо. Я в тебя верю.
Ее слова придали мне сил, уверенности, даже счастья. Я радовалась тому, что нахожусь здесь, рядом с любимой подругой, в большом заграничном городе. Радовалась, что слушаю музыку и заряжаюсь от нее энергией. Мы хлопнули еще по бокалу, а потом еще по одному. Голова пошла кругом, мысли перемешались. Джейн увидела, что я малость поплыла, и отвела меня на мягкий диван в гостиной. Там Зора играла на скрипке, а Гамбино на гитаре. Точь-в-точь как дома, когда мы собирались у Саши, потому что у него имелось пианино, и пели, смеялись, танцевали. Зора завела американскую народную песню. Все было так распрекрасно, что я почти забыла о возвращении Тристана, который сидел, надувшись, бок о бок со мной.
– Я не доверяю Джоно, – прошептала Джейн, когда к кабинету прошла еще одна группа людей. Она указала на его красную шелковую рубашку. – Посмотри-ка, вырядился, как певец из Лас-Вегаса. Кем он себя возомнил? Сэмми Дэвисом-младшим?
Без понятия, кто это.
– Не знаю, почему он продолжает таскать сюда эту дрянь, – продолжила Джейн.
– Тристан, пива? – спросил подошедший Тенс.
– Что? Ничего не слышу из-за этой какофонии.
– Пива? – громче повторил Тенс. – Давай покажу, где здесь что.
И приподнял брови, словно говоря: «Видите, я с вами по-хорошему, даже увожу Тристана, чтобы дать вам вволю поболтать».
Когда они отчалили, я повернулась к Джейн.
– Расскажи мне про свое кольцо. Такое красивое. – Суперская вещь, лучше не бывает. Изумруд обрамляли золотые лепестки. Какая жалость, что золотых дел мастера, как и кузнецы, в наше время повывелись. Я посмотрела на свое скромное обручальное колечко. Нынешние ювелиры просто вставляют камень в золотой ободок. Для этого не нужно ни выдумки, ни таланта.
– Тенс подарил на Рождество. Сказал, что оно принадлежало его матери.
– Ты вроде как не особо в это веришь.
– Ему пятьдесят пять, и он никогда не был женат. Уже десяток раз мог отдать материно кольцо кому угодно. Штука в том, – она кивнула на улыбающегося молодого человека со слишком блестящими глазами, – что Джоно перепродает фамильные ценности. То есть, когда кто-то умирает, он скупает старомодную ювелирку по дешевке, а потом сбывает за хорошую цену.
– Но Тенс же сказал…
– Да знаю я, что он сказал, как знаю и то, чем его лучший друг зарабатывает на жизнь.
– Тенс тебя любит.
– Что не значит, будто ему можно доверять, – покачала головой Джейн. – Все, кто здесь присутствуют, – лжецы. Это единственное, что между ними общего.
– Ты оставишь кольцо у себя? – Я вернула ей драгоценность.
– Спрашиваешь!
Я одобрительно кивнула. В каком-то смысле Джейн сделалась настоящей одесситкой. Я приложила руку к груди. Интересно, смогла бы я разлучиться со своим кольцом? Интересно, сколько Джонотан за него отвалит? И что мне с этими деньгами делать?
Словно чтобы компенсировать свой нудеж по поводу отеля, Тристан спросил, не хотим ли мы с Джейн посмотреть «Призрака оперы». Я с восторгом согласилась пойти наконец в театр и жутко возгордилась Тристаном за его заботу. Джейн пока не видела его в лучшем свете. Для друзей Тенса мой муж был пустым местом. Но вот он показал, что умеет проявлять ко мне внимание. Для меня было важно, чтобы они с Джейн поладили, чтобы она убедилась, как насчет него ошибалась. Билетер проводил нас до наших мест… на заднем ряду. Я пробурчала, что оттуда ничего не видно. Тристан прямо перед Джейн возразил, что билеты обошлись ему в семьдесят долларов штука. Мне захотелось умереть на месте. Земля, пожалуйста, разверзнись и поглоти меня. Наедине и среди чужих я могла, не моргнув глазом, снести от него десятки унизительных комментариев и наездов на мое достоинство. Но в присутствии Джейн его мелочность меня просто убивала. Подруга сжала мою ладонь и прошептала: «Все будет хорошо».
– Спасибо, что пригласил меня. Так мило с твоей стороны, – Джейн улыбнулась Тристану.
– Когда я тебя приглашал, то еще не знал, что билеты такие дорогие.
Я прям ахнула. Ушам не верю! Ни один мужчина в Одессе не повел бы себя настолько по-жмотски. Что он за человек – сначала приглашает девушку на спектакль, а потом намекает ей вернуть деньги за билет? Джейн вытащила из сумочки несколько купюр. Тристан посмотрел на них, потом на меня. Я бросила на него такой яростный взгляд, что он не посмел взять эти деньги. Джейн сплелась со мной пальцами, пытаясь успокоить, но я сгорала от стыда. В Эмерсоне я не раз поступалась своей гордостью, не подавая вида, но при Джейн унижение встало костью в горле.
Мне претило смотреть на Тристана, и я от него отвернулась. Джейн снова сжала мою руку и повторила: «Все будет хорошо». Я расслышала в ее голосе жалостливые нотки и едва не разревелась. Наклонила голову, чтобы подруга не увидела моих слез. Хотелось выбежать из зала, но Тристан сидел на пути.
– Казните меня, – прошептала я, желая, чтобы кто-нибудь по-хорошему отрубил мне голову.
– Что? – переспросил Тристан.
– Пустите меня выйти, – исправилась я.
– Но сейчас уже начнется представление!
– Занавес все равно поднимется, здесь я или нет.
Я бродила по коридорам, пока они совсем не опустели. Пока слезы меня не ослепили. Я знала, что должна быть благодарна. Я же в театре, не так ли? Мне повезло. Обратно повезло. Слезы текли по щекам, я шумно захлюпала носом, надеясь вместе с соплями высморкать наружу и размягчившиеся извилины. Путь преградил пожилой джентльмен, который спросил, что стряслось.
– Из лучшей ложи я переместилась на последний ряд, – всхлипывая, ответила я.
Он протянул мне платок.
– Ну, эту проблему мне под силу решить. Присоединяйтесь к нам с супругой.
Мы вошли в ложу. Мало-помалу увлекшись происходящим на сцене, я забыла обо всем остальном. Когда в антракте зажегся свет, добрый джентльмен спросил, где я работаю. Первый вопрос, который всегда задают в Америке. Стыдясь признаться, что тыняюсь без дела, я ответила:
– Раньше работала в «Аргонавте», транспортной компании.
– Здесь в Сан-Франциско?
– Даже не думала, что здесь тоже есть их филиал…
– Наш сын там работает, – кивнула пожилая женщина. – А кто вы по специальности?
– Инженер.
– Умница. – Старик протянул мне визитку. – Я написал на обороте номер телефона нашего сына. Позвоните ему.
Вот так нечаянно я и получила в руки кончик новой путеводной нити. Засунула драгоценную визитку в кошелек, пока занавес поднимался, давая старт новому действию в пьесе моей жизни. Может, Тристану тоже удастся подыскать работу в Сан-Франциско. Или у меня получится на буднях жить здесь на съемной квартире, а на выходные возвращаться в Эмерсон.
Когда спектакль закончился, я сердечно поблагодарила пожилую пару. Чтоб вы знали, американцы потрясающе добрые, открытые и готовые помочь. Боже ж мой же ж, я не могла поверить в свою удачу, ожидая Джейн и Тристана у входа. Не терпелось выложить им мои новости. Завидев меня, Тристан, как взбесившийся бык, бросился мне навстречу и схватил за руки.
– Где ты была? – он с силой меня встряхнул. – Я два часа бегал по коридорам! Никогда в жизни так не боялся!
– Я ему говорила, что не надо переживать… – вклинилась Джейн. – Что ты способна сама о себе позаботиться…
– Что с тобой? – Он снова меня встряхнул, да так сильно, что зубы клацнули. – Я устроил тебе приятный вечер и даже пригласил твою подругу, и вот как ты мне отплатила?
– Конечно, я тебе благодарна, – попыталась я его успокоить. – Большое спасибо.
– Ты знаешь, сколько я заплатил за билеты. Выброшенные деньги! Где тебя носило?
Деньги. Всегда только деньги. Я решила попридержать свои радостные новости. А потом подумала: «По-твоему, Даша, он за тебя обрадуется? Щаз, разбежалась. Он никогда не позволит тебе работать в Сан-Франциско». А если я его оставлю, как быть дальше? У меня нет грин-карты, и я целиком и полностью на его содержании. Целиком и полностью в ловушке. Счастье, которое переполняло меня совсем недавно, испарилось, словно никогда не существовало, как сон, как утренний туман.
Джейн решила поехать с нами до Эмерсона. Мы с ней засели на заднем сидении, не обращая внимания на Тристана, который все ворчал, что его, бедняжку, одного усадили рулить.
Drive-drove-driven.
– В Америке муж и жена должны сидеть рядом.
– А в Одессе мужчины не упустят случая сделать женщинам приятное. – Таки да, одесситы имеют уважение к женской гордости. А я-то всю дорогу принимала это как должное…
– Не так уж и часто они делают женщинам приятное, раз тебе пришлось уехать из Одессы, чтобы подцепить приличного парня вроде меня, – усмехнулся он.
Я фыркнула и оставила его слова без ответа, поскольку Джейн, похоже, чувствовала себя не в своей тарелке.
В присутствии других людей даже на своей территории Тристан вел себя не так, как обычно. Он распинался перед Джейн, как познакомил меня с джинсами и футболками, словно я до него понятия не имела о моде и стиле. Он превозносил свое умение кулинарить на скорую руку, попутно высмеивая мой способ готовки борща, мол, только дура станет отваривать сырую свеклу, когда могла бы сразу купить консервированную. «Мы в Америке, – выступал он, – здесь нет смысла делать лишнюю работу». Но мне нравилось готовить для Джейн. Нравилось баловать дорогую гостью. Под ее взглядом я впервые заметила, что мой муж не смеется, а ржет как осел.
– Конечно, она все делает по-своему, – втолковывала ему Джейн, – но это не неправильно, а просто по-другому. Мир был бы скучен, будь мы все одинаковыми.
Когда мне хотелось пройтись, он решал, что проще проехаться. Когда я готовила кофе – отмеряла зерна, молола их, споласкивала кипятком чашки, чтобы напиток дольше оставался горячим, – он открывал банку пива и заявлял, что так быстрее. Он все подряд стремился делать практичнее, быстрее, проще, дешевле – главное, дешевле.
Вот почему я обратно влюбилась в Джейн. Иной раз, когда я что-то говорила или делала – сейчас уже не вспомню, что именно, – Тристан заговорщически улыбался Джейн, словно шепча: «Она всего лишь тупая иностранка, чего от нее ждать?»
Джейн никогда не улыбалась ему в ответ.
Когда я только приехала в Эмерсон, мы с бабулей осмеливались говорить лишь по несколько минут, хотя Тристан наши переговоры в открытую не ограничивал. Из-за дороговизны международных звонков я набирала родной номер всего-то разик в неделю, просто чтобы доложиться, что со мной все хорошо. Я радовалась без задних ног, что таки оказалась в Америке, и не шибко скучала по бабуле и по Одессе. И только со временем я начала осознавать, что от когда родилась воспринимала бабулю как нечто само собой разумеющееся. Каждую неделю мы с ней еще чуточку удлиняли разговор, и с каждой неделей мне становилось все труднее и труднее вешать трубку.
Часто после звонка по моим щекам текли слезы – горький коктейль из любви, тоски и отчаяния. Совесть грызла меня все свирепее за то, что я бросила ее одну. Она же сделала для меня все, что могла, и даже еще больше, а когда пришла моя очередь ей помогать, я ее попросту бросила. Ужасная правда состояла в том, что я недооценивала бабулю и всю ее обо мне заботу, пока не слиняла из Одессы. Она была крючком, на который я вешала пиджак, приходя с работы.
После маминой смерти наша жизнь вращалась вокруг меня любимой. Чем я занималась в школе. Кто на неделе отметился в моих лучших подругах. Что мне дальше изучать. Чего я хочу на ужин. Я, я, я. А про нее я всю дорогу ничего не знала и даже не задумывалась. Только оказавшись в Америке, я начала задаваться вопросами. Не имея возможности увидеть бабулю, я захотела разузнать о ней всю подноготную.
Чтобы получить ответы, нужно поспрошать. Нелегкая задача. Телефонные линии на Украине настолько плохи, что порой я едва ее слышала. Иногда из-за совмещенных проводов в Одессе на бабулин голос накладывался хипеж посторонних людей.
– Пожалуйста, повесьте трубку, я пытаюсь поговорить с бабушкой, – попросила я в одном таком случае.
– Сама и вешай, – огрызнулась какая-то женщина.
– Пожалуйста, я звоню издалека, из Америки.
– Ойц, прямо из Аме-е-ерики, – издевательски прогнусила та. – Раз такая счастливая, тогда сама и перезванивай. Я вот намертво застряла в этой дыре. – Они с подружкой хором рассмеялись и продолжили громко терендеть.
Дурака передуривай, как говорят в Одессе. Я орала песни, пока эти коровы не отключились.
Тристан жестом попросил меня положить трубку.
– Что с тобой такое? Заканчивай концерт!
Я отвернулась от него.
– Бабуль, расскажи что-нибудь интересное.
– Заходил твой мистер Хэрмон.
– Что? – опешила я. – И ты молчала?
– Принес мне манго.
– Манго? Что он вообще у тебя забыл?
– Да он не первый раз заходит. Говорит, что ему в охотку время от времени меня навещать. Сидел тут за столом, чистил свои фрукты. Вкуснее я никогда ничего не кушала.
У меня аж слезы на глаза навернулись. Не из-за доброты Дэвида, а потому что кто-то там уделял бабуле внимание и приносил ей вкусности. Этим человеком должна была быть я. Это я должна была приносить домой манго.
– Что он сказал? – спросила я.
– Он уже довольно неплохо говорит по-русски.
– Бабуля, – вздохнула я.
– Просто спросил, нужно ли мне… – Помехи.
– Что?
– Спросил, где ты… – Помехи.
– Что?
– Хотел узнать то же, что и всегда – твой киевский номер.
Конечно же, бабуля никогда меня не выдаст, но мне льстило, что Дэвид не уставал ее пытать.
Она снова заговорила, но помехи не позволяли разобрать ни слова.
– Что ты сказала?
– Говорю, со дня твоего отъезда я ни разу не получила счета за телефон, странно, да?
– Бабуль, тебя почти не слышно. Все нормально?
Казалось, с каждой неделей она звучит все тише и тише.
– Не волнуйся обо мне, заинька, – громко и четко ответила бабуля, но по напрягу в голосе я догадалась, что она страшно устала.
Для помыва мы нагревали ведро воды на плите, потом относили в ванную и выливали. Бабуле теперь, наверное, не под силу тягать то ведро. А еще покупки. Бабуля уже не могла сама таскать мешки с луком и картошкой. Хорошо, что для грузовых работ у нее появился Борис Михайлович, но мне-то хотелось самой ей помогать. Ойц, чтобы да, так нет, не стоило мне от нее уезжать. Какой же я всю дорогу была эгоисткой. Бабуля старенькая и нуждается во мне. И я нуждалась в ней больше, чем в ком бы то ни было на целом свете.
Nafisa: