Не бывает бывших (ЛР с элементами криминала, а-ля 90-е)

1 … 14

Навигатор по разделу • Справка для авторов • Справка для читателей • Оргвопросы и объявления • Заказ графики • Реклама • Конкурсы • VIP

Ятаган: 03.10.14 05:28

» Не бывает бывших (ЛР с элементами криминала, а-ля 90-е) [ Завершено ]

Девчата... понимаю, что поступаю не совсем привычно, но первичное произведение (если это можно так назвать) удалила полностью. Вещь переписывается полностью. Настолько полностью, что исправлять первоначальную выкладку оказалось невозможным.

Была бы очень рада, если бы вы оценили этот вариант.

Предупреждение даю сразу. И в первом чтении оказывало довольно сильный психологический эффект, поэтому беременных женщин прошу читать отстраненно.

Это не мой день. Не мой. Даже бархатная занавесь июльского вечера за окном не радует.
А когда-то я ждал этого дня...
В моей проклятой жизни все самое хорошее происходило когда-то.
Да, и черт с ней, с жизнью. Ни лучше, ни хуже она уже не станет. А поэтому... давай-ка выпьем с тобой, Виктор Сергеевич Кирсанов.
Я направляюсь в кухню, чтобы достать из холодильника заледеневшую бутылку водки. Резкая трель телефонного звонка заставляет вздрогнуть и обернуться. Пронзительный звук вызывает удивление, потому что мне давно никто не звонит. Я обрубил все контакты почти год назад. Надоело. Надоело ловить сочувственные взгляды и неловкие улыбки. Даже в глазах бывших сослуживцев мелькает невольное извинение за то, что я такой.

Поднимаю телефонную трубку и слышу приятный баритон. Едва успеваю удивиться незнакомому голосу, как невидимый собеседник начинает разговор:
- Виктор Сергеевич Кирсанов?
Отвечаю машинально:
- Да. С кем я...?
- Комитет воинов-интернационалистов,- бодро рапортует голос на другом конце провода,- поздравляет вас с днем рождения. Желает вам счастья, здоровья и всяческих благ. Помните, Виктор Сергеевич, чтобы ни случилось, вы не одиноки. Мы всегда рядом.
Признаться, я ошарашен. Неожиданное поздравление все-таки радует, черт побери. И я понимаю, что тот, кто произнес это дежурное приветствие, вряд ли даже знает меня лично. Он просто выполняет свою работу, но все равно на душе становится чуточку светлее.
- Спасибо,- отвечаю негромко, потому что в горле застрял комок.
- Будьте здоровы,- козыряет трубка, оставляя на прощание тоскливые гудки.

Я осторожно, даже слишком осторожно кладу ее на рычаг. И пытаюсь сглотнуть проклятый ком. Это не слезы. Их у меня уже нет, потому что мне выжгли слезные железы.
Это – комок воспоминаний. Они всегда накатывают неожиданно, словно пущенная из-за угла пуля. Иногда и не поймешь, что или кто спустил курок и выпустил ее на свободу. Однажды меня накрыло прямо в автобусе. И окружающие шарахнулись в стороны, когда я, не помня себя, снял очки.
Вот и сейчас чувствую, как изнутри поднимается лавина памяти и приносит с собой...
Давлю эту сволочь усилием воли, душу гадину из последних сил. И она отпускает, оставляя за собой вонючий след, как от напалма. А зловоние можно вытерпеть.

Пять лет прошло, как я вернулся домой. Много это или мало? Для кого-то много, для кого-то мало. А для меня все словно вчера. Две недели, проведенные в темном подвале с такими же несчастными, как я. Как же звали наших охранников? Джафара помню хорошо, эту сволочь забыть нельзя. Помню Хураза, который ткнул мне в лицо горящим факелом. А третьего? Нет, не помню. Какой-то он был незаметный. Только сверкал ненавидящими глазами, да постоянно что-то бормотал.

Я все-таки приношу в комнату из кухни водку, наливаю в стакан и чокаюсь со своим отражением в зеркале. Черт побери, у меня день рождения! А потому стоит подумать о чем-то приятном, воин-интернационалист. Рядовой 104-го мотострелкового взвода, дислоцировавшегося в горах под Кабулом.
Выпиваю залпом ледяной огонь и вспоминаю глаза комбата, когда нас вытаскивали из подвала. Его часть покидала Афган и кто дал им наводку на троих шурави в подвале, никто так и не вспомнил.
А мы... Мы были обколоты наркотой, как последние торчки. Колька бредил, Валька мерзко хихикал и прятался в самом темном углу, скрючившись, как обезьяна.

Через некоторое время чувствую, как изнутри поднимается тепло от выпитой водки, а в голове приятно шумит. И тогда беру армейский бинокль, выключаю свет и занимаю излюбленное место у окна.
Поначалу мне казалось, что я извращенец. А потом... Потом стало на все плевать. Как однажды стало плевать на Светку – мою жену, что ушла в никуда, аккуратно прикрыв за собой дверь больничной палаты.
- Прости, - сказала она напоследок, хлюпнув распухшим от слез носом,- я не смогу жить с тобой таким.
Знала бы она, как я сам не хотел жить с собой таким. Как меня неделями ломало, выкручивая кости и выворачивая суставы. Я же стал натуральным наркоманом. Как я выл, когда хирурги пытались что-то сделать с лицом и несуществующим глазом. Бил по кровати рукой, где не хватало пальцев и просил об одном: убить меня к чертовой матери. Сразу и навсегда. Чтобы боль ушла, а долбаная память перестала мучить.
Но проклятый организм упрямо хватался за соломинку и тянул меня вверх, освобождая тело от накопившейся в нем дряни.
И я выжил. Да, конечно, это и неудивительно. Если уж выжил в вонючем обоссанном подвале, то чтобы не выжить в больнице... Надо быть круглым идиотом.

Все, хватит! Сжимаю в кулак оставшиеся пальцы и чувствую, как ладонь пробивает игла боли в обрубках. Это помогает отвлечься от воспоминаний. Надо же, боль стала моей помощницей.
Подношу бинокль к глазам и навожу резкость. Там, в доме напротив, живет ОНА. Та, которая стала не просто знакомой. Она заменила мне всех. Светку, которая бросила. Мать, умершую почти два года назад. Я очень выгодно поменял нашу двухкомнатную квартиру на однокомнатную. Получил хорошую доплату и сейчас не бедствую.

А эту красотку обнаружил случайно. Помню, взял бинокль, решил посмотреть на ночное небо, да и бросил случайный взгляд на окна соседнего дома. И с тех смотрю каждый вечер.
Я знаю, что она проститутка. Не дурак, чтобы этого не понять.
Да мы сами, вернувшиеся из одной страну в другую... Кто мы сами? Захлебнувшиеся кровью чужой войны... Задохнувшиеся от дыма той проклятой земли... Половина из нас пошла в уголовники, половина в охрану к «новым русским». Мы – не проститутки разве? Да такие же продажные, что и моя нимфа напротив. Только и научились, что убивать всех вокруг, не мучаясь излишками совести.

Смотрю в бинокль и жду, когда в комнату войдут ее сутенеры. Интересно, кого приведут на этот раз? Вчера был какой-то старый козел. Мне стало даже жаль мою незнакомку. Уж как она старалась его раскочегарить, чуть не расплакалась. А потом подошла к окну и подмигнула мне. Это стало нашим паролем две недели назад. Она то ли по забывчивости, то ли специально не задернула шторы и обнаружила меня, смотрящего на нее. Ох, и испугался я тогда, словами не описать.
После гнусного старикашки пришли ее бритые молодчики в кожаных куртках и устроили настоящее шоу на троих. Мне понравилось.

Я даже сам захотел стать ее клиентом, но потом вспомнил ту, которую вызывал три месяца назад. Вспомнил, как она шарахнулась от меня в темноту лестничной площадки и завизжала:
- Гриша, твою мать, забирай меня отсюда. Я тебя предупреждала, что с уродами не трахаюсь.

Странно, почему-то нет ни парней, ни ее самой. Время-то для них самое сенокосное.
Начинаю слегка волноваться и обзываю себя идиотом. Нашел, из-за кого нервничать: из-за шлюхи. Но непонятное чувство ползет по венам холодком. Решаю налить себе водки, чтобы успокоить нервы и слышу, как в дверь звонят.
У меня сегодня вечер сюрпризов, не иначе. Надеюсь, там не Дед Мороз.
Открываю дверь и понимаю, что либо сплю, либо сошел с ума.
Она стоит на пороге – моя нимфа. В джинсовом сарафанчике, с копной белокурых волос, разбросанных по плечам.
Неземная гостья постукивает по полу маленькой ножкой и недовольно хмурит брови.
- Я тебя видела,- заявляет она с порога.- Всего видела, можешь не прятаться. У меня зрение, как у кошки.

Черт, этого я не ожидал. Еще меньше ожидал того, что паховые мышцы сожмутся сладкой судорогой при ее появлении.
Она пришла из бессонных ночей, когда единственной подругой была моя рука. Она пришла из жизни, от которой я отказался.
Глядя в потолок единственным глазом я не знал – проклинать или благодарить Джафара за то, что оставил меня мужчиной. В отличие от тех двоих.

Первое мое желание - отшатнуться в спасительную темноту комнаты. Пока она не рассмотрела во всех деталях. А потом... потом выгнать ее и никогда больше не смотреть в окна напротив.
Но девушка решительно пересекает порог квартиры и захлопывает дверь носком туфельки.
- Да не бзди, парень,- продолжает она,- я знаю, что ты урод, каких поискать. Но ты нормальный урод, не то, что те, которые ко мне ходят. Вот там уроды, так уроды попадаются.

Я все еще не могу поверить в реальность происходящего, а она уже проходит в комнату и выкладывает на стол какие-то свертки, пакеты, бутылки. И щебечет, щебечет, как чижик.
- А я отгул сегодня взяла,- сообщает она,- должна же быть и у меня личная жизнь. Подумала, что надо познакомиться с любопытным соседом.
Ловко открывает шампанское и я завороженно наблюдаю, как в бокал льется золотистая струя.
- Давай выпьем, что ли, сосед.
Голос оказывается так близко, и запах молодого женского тела сводит с ума. А ее невыносимо-выразительные глаза цвета весенного неба насмешливо смотрят мне в лицо.
Протягивает бокал, который я беру здоровой рукой. Выпиваю терпкий сладкий напиток одним глотком.
- Меня зовут Катя,- она шепчет так, что закладывает уши.- А у тебя имя есть?
- Виктор.
На последних словах душит кашель. Прикрываю рот изуродованной рукой и вижу, как она смотрит на то, что осталось от моей ладони.
- Ты зачем за мной подглядываешь? Кайф ловишь? Извращенец?
От откровенности, с которой заданы вопросы, к щекам приливает жаркая волна. Я теряю все слова и становлюсь похож на подростка.
- Просто... я все время один.
Легкая улыбка кривит ее губы. Она чуть пожимает плечами и разворачивается, тряхнув головой. Взметнувшиеся волосы белокурыми волнами обнимают мое лицо.
- А ты очень красивая.
Пошлая фраза, но ничего оригинального не приходит на ум. Я уже так давно один, что разучился делать комплименты.
Гостья оглаживает себя по бокам и шаловливо смотрит через плечо:
- Знаю. Мама с папой поработали на славу. Ты попал в аварию?
От последнего вопроса вздрагиваю. Больше жалости ненавижу лишь любопытство. Оно так и светится в сочувствующих глазах. Люди прячут его под маской понимания и доброты, но вопрос: «Что с ним случилось?» так и стоит во взгляде. Помню журналистку, которая брала у меня интервью года три назад. Помню ее стеклянный взгляд и острый язык, облизывающий ярко накрашенные губы.
- Больше подробностей, Виктор Сергеевич,- как в трансе повторяла она,- для читателей.
Читатель требует «жареных» фактов.
И я отвечаю Кате коротко. Наверное, даже зло:
- Нет.
- Ну, нет, так нет.
Катя соглашается легко и весело. Она непосредственна, как ребенок. Только что смотрела жадными глазами на урода напротив и вот уже задумалась о чем-то другом.
- А давай музыку послушаем,- предлагает она.- Неси магнитофон. Мне мои мальчики такую кассету принесли... закачаешься.

Старенький магнитофон «Весна», подаренный мамой на восемнадцатилетие, послушно глотает кассету, пару раз жалобно всхлипывает и начинает крутить пленку. Комнату, отвыкшую от чужих голосов, заполняет голос солиста.
Я держусь из последних сил. Успеваю прослушать целый куплет, прежде чем закрыть глаза и уйти в подвал.
А голос все поет, чуть пришепетывая на согласных:
- Я закрою свой голос хрустальным ключом
Не спрашивай больше меня ни о чем
Не спрашивай больше меня ни о чем.
И пусть продолжается бал
Продолжается бал.

***

Джафар сидит на ступеньке и чистит карабин. Из-за широкой спины льется свет заходящего солнца. Проклятого, никогда не остывающего солнца.
- Слушай, русский,- говорит он мне,- ты же не дурак. Понимаешь, что скоро сдохнешь.
Он умный, Джафар. Умная и сильная сволочь. И отлично говорит по-русски, потому что учился в Москве на врача.
- Ты сдохнешь, как последняя собака,- весело продолжает афганец.- У тебя на Родине такие дела творятся... Ваш новый имам Горбачев объявил о выводе войск из Афганистана.
Джафар собирает оружие, смотрит в ствол и говорит дальше, не глядя на меня.
- У вас перестройка, хозрасчет. Не до тебя. Тебя точно никто искать не будет.
Сухо щелкает затвор. Афганец прислоняет карабин к стене и усмехается, глядя на меня. На обожженном солнцем лице яркими злыми звездами горят глаза.
- Но я добрый,- вдруг произносит он.
И мне становится страшно. От злости я уже знаю, чего ожидать. А вот от доброты... Здесь может быть все, что угодно. От выколотых глаз до выжженых гениталий.
- Я очень добрый. Аллах учит прощать неверных, потому что они не знают, что творят. Но я такой один, остальные все злые. Скажи, русский, какую ты музыку любишь? Я тебе принесу. Последнее желание... Оно у вас, христиан, очень в ходу.
Моя пересохшая глотка с трудом выталкивает слова. Нам не давали воды целый день.
- Добрый ты, Джафар, очень добрый. Я «Пикник» люблю. Принеси запись и умирать не так страшно будет.
Афганец поднимает глаза к потолку, шевелит губами.
- «Пик-ник»...Интересное название. Я принесу, русский. Твои любят торговать с нами. За деньги маму родную продадут.
На следующий день подвал заполняет голос с Родины.
- Мое имя- стершийся иероглиф,
Мои одежды залатаны ветром.
Что несу я в зажатых ладонях
Меня не спросят, и я не отвечу

Голос бьется в стены так, будто ему тесно. Он отражается от пола и возвращается ко мне. Я ловлю его в уши и закрытые глаза. Потому что...
- Смотри, русский, я достал тебе Пик-ник. Я же говорил, что добрый. Смотри внимательно, что сейчас будет.
На завораживающий вокал, вплетаясь в слова, ложится истошный вопль. Это кричит Коля. Хураз отрезает ему уши. Джафар сам никогда не пачкает руки. Его работа – остановить кровотечение, чтобы мы не сдохли раньше времени от болевого шока.
Я не знаю, что со мной, но смотрю на кровавое зрелище почти спокойно. Если не смогу держать себя в руках, то сойду с ума, как Валька.
- Ты сильный,- с уважением говорит Джафар.- Мне нравятся такие сильные, как ты.
Задирает рукав Колиной гимнастерки. Короткими хлесткими ударами бьет по локтевому сгибу и отточенным движением вгоняет в вену иглу.
- Цени,- подмигивает мне,- какое лекарство на вас трачу. Других чарсом накачивают, а он не такой действенный.
Хураз обжигает меня злобным звериным взглядом и они уходят.
Ко мне подползает Валя и с мольбой смотрит в глаза. Он совсем разучился говорить, бедняга. Только мычит и хихикает, как обезьяна. Я постукиваю ладонью по соломе рядом с собой, он садится и прижимается ко мне горячим плечом. И мы слушаем вместе:
- Зачем ты закрыла вуалью лицо
Мне тебя и так не узнать.
Все изменилось, все изменилось опять.

А еще через день я понял, что значит «доброта» по-Джафаровски. Он вкатил мне дозу ДО того, как отрезал три пальца на левой руке, и поэтому я почти не чувствовал боли. Она пришла позже. Ночью. Я душил ее в перегнившей соломе, чтобы не слышал идиот- Валька и не вздрагивал Коля, от которого почти ничего не осталось.

- Выключи!
Я не выдерживаю и кричу, зажимая уши. Сижу на стуле и раскачиваюсь из стороны в сторону. Катя смотрит на меня, не понимающе хлопая ресницами. И мне хочется убить ее за это.
- Почему?- наконец спрашивает она.- Классная музыка. Что ты имеешь против?
В окна уже тихо просится рассвет, когда я заканчиваю говорить. Слова прорвали плотину и несутся рекой, сметая на пути преграды. Надоело молчать и глотать воспоминания в одиночку. Надоело давиться вонью прошлого и безликостью настоящего.
Это американцам после войны к каждому приставили по психологу. Нас же бросили один на один с собственными кошмаром и болью.
- А потом Хураз обжег мне лицо. Просто ткнул горящим факелом и рассмеялся. Нас накачали наркотой, чтобы мы не орали. На подходе были наши части.
Я не жду реакции на свою отчаянную исповедь. Прошу только одного – не жалеть меня. Мне давно не нужна жалость. Но от тихого голоса с материнскими нотками захотелось расплакаться. Встать на колени, обнять за пояс, уткнуться головой в живот и зареветь белугой.
- Господи, - шепчет Катя,- бедный мальчик. Так вот откуда твои увечья. А я думала, что просто в аварию попал.
Поднимаю взгляд. Она сидит, вцепившись в щеки напряженными пальцами, а в лазоревых глазах плещутся слезы.
- Я не бедный,- объясняю ей.- Я счастливый. Джафар хотел меня обменять, поэтому оставил почти целого. Видела бы ты, что сотворили с другими.
- А те... другие,- спрашивает Катя,- с которыми ты сидел. Где они?
Они... Это те, кто давал силы выжить. Каждый день лишаясь по части себя, они заставляли меня жить. Ведь надо было накормить, напоить их и сводить каждого в угол, где мы устроили туалет.
- Коля скончался прямо в машине, когда нас уже увозили. Где Валя, не знаю. Либо тоже помер, либо в психушке. Он мозгами совсем двинулся.
Мы молчим, глядя как комнату заливает рассвет. Я рассказал все и сейчас чувствую облегчение, а она плачет. Тихо-тихо, словно боясь спугнуть меня. Чувтсвую, что могу так молчать до самого вечера. Сидеть, уткнувшись взглядом единственного глаза в середину стола и не думать ни о чем. Я все передумал давным-давно, еще в больнице. Тогда, когда еще надеялся на то, что Светка останется и поможет. Как там... «в болезни и здравии. В печали и радости». Н-да...
- Мне пора.
Я, кажется, забыл про свою нечаянную гостью. Она уже вытерла слезы и сейчас смотрит на меня влажными глазами.
- Надо идти,- объясняет Катя,- иначе мне прогул поставят. А это штрафы. Я зайду еще, если позволишь.
Странная просьба от той, что так решительно ворвалась в мою жизнь. Мне не хочется отпускать ее, но понимаю, что должен.
- Заходи,- отвечаю ей,- когда захочешь. Я почти всегда дома.
Она уходит, оставляя после себя едва уловимый запах цветочных духов. Щелкает дверной замок, а я остаюсь сидеть за столом с недопитой бутылкой шампанского и какими-то заграничными упаковками. Прямо передо мной стоит магнитофон с нажатой клавишей «Пауза».
Я прекрасно помню, что творили Джафар и его подручные под эту музыку. Но помню и другое...под этот голос я научился забывать.
Тот единственный концерт «Пикника» в 87-м, где мне довелось побывать почти перед самым призывом... Светка, чье тело мерцало волшебными бликами под яркой деревенской луной... Обжигающий дыхание запах свежего сена, мое торопливое признание, ее желанный ответ:
- Да.
Сжимаю в кулак оставшиеся пальцы, ожидая знакомой вспышки боли. Не помогает. Впервые с Афгана не помогает.
Наверное я мазохист... Потому что, матерясь про себя, нажимаю на клавишу «Пуск».
- Ночь шуршит над головой,
Как вампира черный плащ.
Мы проходим стороной
Эти игры не для нас.

Клип к повести

Видео

Фотографию нашла. Просто один в один. Из спектакля под названием "Прокляты и убиты"

Прокляты и убиты