натаниэлла:
07.10.21 00:12
» Книга 1. Глава 1 (начало)
Книга первая. Южный Урал. Милка и Соловей
Глава 1. Пансионат «Счастливая старость»
Людмила Москалева
1.1
Мила сидела на подоконнике и смотрела на улицу. Она всегда так делала, когда выпадала свободная минутка, что, впрочем, случалось нечасто.
Сначала она всматривалась в происходящее за окном с ярко выраженной тревогой, выискивала знакомое лицо и очень боялась его увидеть. Она была уверена, что брошенный муж обязательно ее найдет. Найдет и заставит вернуться. Или найдет и отомстит.
Но шли дни, они складывались в недели, потом минул месяц, другой… Дмитрий все не появлялся, и Милка чуть расслабилась. Наблюдение за улицей превратилось в ритуал.
Подоконники в здании были широкие, на них можно было удобно расположиться с ногами, а вид за окном отвлекал от собственной неустроенности и проблем. Милка запрещала себе заниматься самоедством и жалеть себя. Отрешенное же созерцание, как ей казалось, помогало «познать дзен».
Физическая работа в пансионате, где она выполняла обязанности санитарки, уборщицы, а в последнее время еще и посудомойки, помогая зашивающейся кухарке, то есть постоянно была на подхвате, отупляла и угнетала ее. Мила, конечно, была способна на большее.
В своей прежней жизни, до побега, она окончила лингвистический университет, вместе с теткой трудилась над организацией выставок в галерее и успела два года поработать с детьми в школе, где вела кружок французского языка, участвовала в конкурсах проектов и ставила спектакли. Последнее ей очень нравилось, и если бы не муж, запретивший преподавать «всяким оболтусам», Мила связала бы будущее с карьерой учителя и репетитора.
Но даже после свадьбы с богатым наследником, когда можно было не заморачиваться с работой и проводить время в праздности, ее натура требовала «движухи». Мила делала несколько дел одновременно, успевая выполнить полезную работу по дому (муж почти не держал прислуги – не доверял, в их доме жили только экономка, садовник и охрана), написать для тетки критическую или хвалебную статью для «Галерейного листка» и опробовать рецепт нового блюда. Стараниями мамы, к сожалению, слишком рано покинувшей ее, она умела шить, вязать, вышивать, и, удивляя всех знакомых, часто сидела с рукоделием у широкого панорамного окна вместо того, чтобы, как все «нормальные жены» в их коттеджном поселке отправиться в салон красоты или на шоппинг. Ее вышитыми холстами был украшен коридор второго этажа, и Дмитрий иногда водил туда важных гостей, чтобы похвастаться талантом жены.
А еще в новом доме одна комната была отдана под немодную ныне библиотеку. Дима сначала хотел организовать там бильярдную, но потом передумал. Библиотека показалась ему «прикольнее», да и натуральный камин куда лучше вписывался в интерьер со шкафами и массивными кожаными креслами, чем с хромированной барной стойкой и зеленым сукном бильярдного стола. В итоге барная стойка отправилась в подвал, к бассейну и сауне, а просторный зал с окнами на север стал царством книг, разбавленным витринами с редкими антикварными вещицами, приобретенными Димой на аукционах.
Мила весьма радовалась этому внезапному решению, принятому под влиянием дизайнера-англичанина. Родители привили ей любовь к литературе, и она много читала, в том числе на иностранных языках, поэтому, когда муж задерживался, проводила вечерние часы именно там.
В этой же комнате она потом пряталась от семейных проблем, стараясь найти на страницах книг готовые ответы на свои болезненные вопросы. Или просто забыться в мире фантазий, где смелые и умные героини всегда достигали намеченных целей.
Все это отныне кануло в Лету. О чем-то Мила вообще не жалела, но кое-что все-таки рождало в ней глухую тоску, в которой ее душа медленно и неотвратимо, как в болоте, тонула.
Мила сильно изменилась и за время брака с садистом, и за три месяца добровольного изгнания. И хотя менялась она постепенно, уступая по мелочам, отрывая от себя кусок за куском, открытие, насколько она отныне другая, вялая и беспомощная, было внезапным и пугающим. Она совершила его однажды вот на этом самом подоконнике и в первую минуту пришла в ужас. Но так как она не представляла, что с этим делать, то начала себя утешать. «Так и должно быть, - внушала она себе, - новая жизнь, новая внешность, новый характер...»
Однако мириться со своим сегодняшним образом ей было сложно, чего-то постоянно не хватало. Возможно, свободы. Такой сложился парадокс: вырвавшись из клетки, она не освободилась, как надеялась, а наоборот загнала себя в очередной тупик. Она не вернулась к себе прежней, юной и наивной, а продолжала удаляться.
«Я отдохну, приду в себя и начну жить с новой силой», - обещала она себе каждое утро. Однако пока эта новая жизнь казалась ей не жизнью, а существованием. Не здесь было ее место. Не такой – покорной, безгласной и робкой – хотела она себя видеть.
Регулярно сидя на облюбованном «насесте», Милка привыкла к очертаниям деревянных домишек по соседству, к пронзительному виду на заледеневшую реку и конному памятнику Салавату Юлаеву, воздвигнутому на вершине соседнего холма. (Сноска: Салават Юлаев – башкирский национальный герой, поэт, сподвижник Емельяна Пугачева, преданный по указу Екатерины II забвению. Его памятник работы скульптора Тавасиева был открыт в 1967 году и находится в Кировском районе города Уфы, на утесе, нависающем над рекой Белой) Широкое небо, наполненное то бесконечной синевой, то ватными плотными облаками, то стаями крикливых птиц, кружащимся над голыми деревьями, никогда не бывало одинаковым и скучным. Мила воображала, как красиво здесь будет, когда придут весна и тепло.
Этот город приютил ее и пожалел. Он стал ее спасением. Ей не следовало его бояться, а лишь бесконечно благодарить за то, что позволил жить, дал передышку, укрыл от бурь и страстей. Тяжелые будни, как ни странно, не плодили в ней негатива, Мила равнодушно встречала и настороженность, и упреки, и несправедливость. Это все было мелочью, ей ли не знать, что такое кромешный ад? Все страсти отныне таились только в ней самой, в ее воспоминаниях и ночных кошмарах.
И все же постепенно она отмирала. В ней просыпалось любопытство. Милка начала ненадолго выходить за ограду пансионата: в магазин, в книжную лавку, а то и на прогулку по набережной, знакомясь ближе с неизведанным пространством. Все было ей в диковинку: необычный говор, необычные лица, необычные орнаменты на плакатах и вывесках, дублирующихся на двух языках.
Прежде Милка никогда не бывала в Уфе и не мечтала в ней оказаться. Выбор на нее пал случайно. Она просто купила билеты на ближайшие рейсы. Специально брала на разные направления, чтобы запутать погоню, ведь без паспорта уехать невозможно, а у Дмитрия было много неожиданных знакомств, которые помогли бы ему вычислить, куда отправилась беглянка. Скорый поезд «Южный Урал» отходил первым, буквально через двадцать минут, и Мила подумала, что так Дима точно не успеет ее настигнуть.
Тем не менее, все эти минуты, показавшиеся ей бесконечными, она провела в жутком стрессе: бежала по переходам и платформам, шарахалась от встречных людей и прятала лицо от камер наблюдения, прикрываясь краешком шейного кокетливого платочка. Когда поезд тронулся, а Дима не пришел, она испытала такое неподдельное счастье, словно выиграла престижный конкурс. Ее даже не пугало, что едет она в никуда...
…Напротив закрытых ворот остановился черный внедорожник. Милка еще издали видела, как он заворачивал в их тупичок, но думала, что он направится к стоянке у супермаркета. Однако водитель пропустил съезд и вырулил прямо к пансионату. Хлопнула дверца, выпустив наружу элегантного мужчину лет тридцати-сорока.
Милка прижалась носом к стеклу, чувствуя, как ее сердце забилось быстрей. Любой незнакомец был потенциально опасен, потому что мог работать на Дмитрия, который ни за что не смирится с ее исчезновением.
На прибывшем было черное двубортное пальто и пестрый шарф, небрежно намотанный в несколько слоев поверх воротника, как это было модно носить в Москве среди представителей творческих профессий. При этом голова мужчины оставалась непокрытой, и редкие снежинки, кружась, опускались на светлые волосы. Они были прямые и по длине чуть больше, чем принято. Так могли бы выглядеть импресарио, частные психотерапевты и коллекционеры, на которых Мила насмотрелась в теткиной квартире в переулке Сивцев Вражек.
«Не военный, не из службы безопасности – эти вечно ходят с коротким бобиком», - с облегчением подумала Мила, хотя ассоциации с московскими реалиями ей очень не понравились.
И все же она решила, что это какой-то родственник, прибывший навестить престарелого родителя. Пансионат «Счастливая старость» был дорогим заведением, и клиенты у него были соответствующие.
Однако посетитель повел себя странно. Вместо того, чтобы поставить машину на сигнализацию и отправиться выполнять сыновий долг, каким его понимают богачи, сбагрившие на сиделок своих стариков, мужчина замер на тротуаре, внимательно оглядывая строения, полускрытые кирпичным забором. Особое внимание он уделил охранным системам, размещенным по периметру.
Нервным движением Милка вытерла о форменный халатик вспотевшие ладони. «Что-то не так…» - мелькнуло тревожное, но она продолжала наблюдать, готовая, впрочем, сорваться с места в любой момент. Возможно, светловолосый только присматривался к заведению, подыскивая подходящее?
Со своего наблюдательного пункта на третьем этаже ей было видно его лицо. К своему неудовольствию Мила должна была признать, что человек у ворот был красив. Природа наградила его той неброской, но мужественной красотой, что отличала на картинах древних викингов. Прямой нос с изящной горбинкой, гармоничные черты, высокий лоб и темные глаза под такими же русыми, как волосы, бровями, заставили замереть ее женское сердце, но не это смутило Милку. Вернее, не только это.
Совершенно безосновательно ей представилось, что этот мужчина не может быть черствым эгоистом – а именно такие, по ее мнению, помещали в дом престарелых ставших бесполезными отцов и матерей. Черствым эгоистам было недосуг ухаживать за кем-то, кроме себя. Они брезговали нанимать сиделку, чтобы не видеть ежедневно сморщенных лиц, постепенно теряющих достоинство под натиском старости и болезни. Им не нравился запах и вид вечно разобранной постели, пусть даже эта постель оставалась за запертыми дверьми отдельной спальни. Платежеспособный контингент пансионата был характерным и специфичным, и стоящий у ворот мужчина никак не вписывался в его прокрустово ложе, несмотря на элегантный прикид. В его манере себя держать проскальзывало нечто сдержанное и суровое, но в то же время ничто в нем не отталкивало и не внушало интуитивного презрения.
Милке казалось, что «викинг» не был нарциссом и прожигателем жизни, никогда не державшим в руках ничего тяжелей кредитной карточки. Но не был он и «акулой» бизнес-проектов - хотя бы потому, что у «акул» злые, полнящиеся брезгливостью лица. Они готовы слопать любого, а человек у ворот, скорей, протянет руку нуждающемуся, чем поспешит втоптать его в грязь. Во всяком случае, ей почему-то хотелось так про него думать.
Мужчина заметил ее в окне, и девушка отшатнулась, едва не сверзившись с подоконника. Его взгляд обжег, и хотя зрительный контакт длился одно мгновение, Милка успела задохнуться и задрожать всем телом.
Уцепившись рукой за стену, она встала на ватные ноги, боясь снова выглянуть на улицу.
Нет, незнакомец не походил на того, кто стал бы иметь дело с ее мужем, и с кем Дмитрий сам бы охотно имел дело. Между человеком внизу, умеющим носить яркие шарфы и не бояться мороза, и ее жестоким супругом, казалось, было мало общего, но Милка все равно переполошилась, буквально до обморока. Прошло несколько минут, пока она снова заставила себя приблизить нос к стеклу. К тому моменту черный внедорожник, развернувшись, уже отъезжал от пансионата. Мужчина к ним так и не зашел.
Глядя вслед огромной машине, Милка испытала одновременно и облегчение, и острое разочарование. Она не понимала себя. После насилия и унижений, которыми запомнилась ей семейная жизнь, ей представлялось, что больше никогда она не посмотрит ни на одного представителя противоположного пола без затаенного страха. Этот страх жил в ней и сейчас, но к нему примешивались и другие, совсем неожиданные чувства.
- Милка!
Раздавшийся из глубины коридора голос сиделки Тонечки заставил ее вздрогнуть. Сердце снова забилось в горле.
- Милка, ты где? В седьмые апартаменты срочно нужно новое постельное белье, мы там все заблевали!
- Да, я сейчас! – отозвалась Милка.
Бросив последний взгляд на улицу, она заспешила в кладовку. Работа не ждет, и если ее застанут за бездельем, ей не поздоровится.
Мила вовсе не хотела быть выгнанной за порог и остаться без крова, денег и такой, хотя бы и примитивной, защиты, как здешние кирпичные стены и наполовину отключенная охранная сигнализация. Она цеплялась за свое прибежище и будет за него цепляться, пока не ощутит себя готовой к очередным переменам.
1.2.
Пансионат «Счастливая старость» располагался на берегу реки Белой в одном из старых районов города, приречной слободе, которую местные называли Архиерейкой. Окруженный небольшими частными домиками, лепящимися на склоне горы, новенький четырехэтажный пансионат казался недоразумением из другого, более современного века.
Работа у Милки была несложная, но выматывающая физически, к которой ее городской организм адаптировался с трудом. Прежде всего она занималась постельными принадлежностями, униформой, стиркой и глажкой, еще ей приходилось мыть общественные пространства: холлы и лестницы, подменяя девочек, отправившихся на выходные к родственникам, помогать поварихе на кухне. А иногда ее отправляли махать лопатой во дворе, расчищая дорожки – такое случалось после обильного снегопада, когда сторож (он же и дворник) Михалыч не справлялся, но последнее было разовыми акциями и оплачивалось директрисой отдельно, в виде премий.
Тратить деньги ей было негде, и в кошельке за три месяца скопилась неплохая сумма (правда, несопоставимая с прежними московскими заработками). Мила откладывала на новый рывок, планируя летом пуститься в очередное путешествие. Ей было страшно оставаться долго на одном месте, да и работа в пансионате расценивалась ею лишь как временное пристанище. Сниматься с места второй раз она хотела только после тщательной подготовки.
Пока же Мила почти никуда не выходила, жила там, где работала, питалась в столовой казенными харчами, и по ее скромному виду было невозможно догадаться, что когда-то она посещала модные галереи, участвовала в аукционах, носила бриллианты и ездила на иномарке с личным шофером.
Жизнь Милки напоминала качели, летающие над пропастью. За взлетами следовали падения, за падениями – взлёты, а потом она и вовсе, можно сказать, сорвалась и рухнула в бездну.
Морально Милке было лучше на дне, чем в золотом дворце, потому что сказочный принц, за которого она вышла замуж, уже через месяц обернулся злым колдуном и тираном. Он считал ее своей собственностью, одевал как куклу, хвастался ею, а вернее – собой, потому что у статусного человека и вещи должны быть статусные. Жена являлась для него всего лишь одним из атрибутов люксовой жизни. Но все это можно было перетерпеть, смириться, если бы не тот ужас, что творился за закрытыми дверьми супружеской спальни. Увы, о садистских наклонностях Дмитрия Мила узнала слишком поздно.
Даже странно, но она любила его поначалу. Прощала многое: диктат, словесные унижения и жесткий секс. Зачем? Она до сих пор не могла на это ответить. Наверное, верила, что заставит его измениться к лучшему. Что случившееся единожды больше не повторится. И винила себя, что постоянно провоцирует в нем агрессию, не умея подстраиваться под его настроение.
Муж оказался весьма далек от идеала, которым его считали окружающие – те, кто знал лишь одну его, внешнюю сторону. Милка знала и другую – тайную, но молчала. Ее девичья влюбленность в красивого садиста не исчезла без следа – она переродилась в страх.
Уйти от Дмитрия по-хорошему, подать на развод было невозможно, она бы просто не дожила до этого развода, и когда стало совсем худо и жутко, когда не осталось выбора, Мила решила сбежать. Уходила налегке, прихватив лишь небольшую сумму наличными и паспорт. Обманула шофера, угнала собственную машину и бросила ее на стоянке у трех вокзалов.
Она купила три онлайн-билета на поезда в Челябинск, Мурманск и Новосибирск и выбросила смартфон в урну. Скорый до Челябинска отправлялся первым, потому она и вскочила в его вагон и всю ночь тряслась в купе (поезд был дорогой, фирменный, оставались только билеты в СВ), вздрагивая от голосов в тамбуре и страшась неминуемой погони.
Потом уже, вместе с чувством голода пришло и осознание того, что она наделала. Удирала она спонтанно, не подготовившись, как глупый заяц, надеющийся, что его суетливые петли способны запутать хитрого лиса. Но что будет с ней, если побег провалится?
А что подумает отец, когда узнает о ее исчезновении? Что подумает тетка? Уж наверняка не помянет добрым словом. Никто из них не верил ей, не хотел верить, что Дмитрий на самом деле – чудовище. А доказательств у нее не было. Даже выходя из себя, Дима редко оставлял на ее теле синяки. Это только в последний раз он забылся и дал ей такую оплеуху, что скула ныла до сих пор, а тошнота то и дело подкатывала к горлу.
Мила не стала доезжать до конечной станции, сошла в Уфе – ей пришелся по душе огромный вокзал с круглой башенкой, похожей на донжон в средневековом замке, и необыкновенная надпись «Эфэ», состоявшая из причудливых окружностей. Это был порыв, которому она последовала. «В таком большом городе, - подумалось ей, - будет проще затеряться».
Правда потом, когда поезд уже ушел, Мила спохватилась, вспомнив, что в Уфе располагалась одна из фирмочек ее мужа. Это обстоятельство совершенно вылетело у нее из головы, и она уж было совсем хотела бежать к начальнику вокзала и плакаться, что отстала, но благоразумие взяло верх. Ей не стоило привлекать к себе внимание. Уфа – город с миллионом жителей. Если ей повезет, Дима ее никогда здесь не найдет. А если не повезет, то муж настигнет ее и на краю света. Надо просто сделать так, чтобы повезло.
Скорый прибыл в Уфу в преддверии ночи. Милка вошла в этот шикарный, залитый неоновым светом вокзал, столь очаровавший ее в окне купе, и застыла столбом, не представляя, куда податься. Мимо нее спешили люди, гремя колесиками чемоданов на стыке плит. Они были веселы, радуясь тому, что вернулись домой. От крохотных забегаловок тянуло запахами сладкой выпечки и кофе.
Переборов нерешительность, она взяла себя в руки и твердым шагом подошла к одному из кафе, чтобы перекусить. Устраиваясь за столиком, она углядела в уголке стойку с местной бесплатной газетой, где наверняка публиковались объявления о сдаче жилья и приеме на работу. Мила взяла номер и, откусывая бутерброд и запивая его горячим латте, принялась внимательно изучать.
На вокзале она просидела до утра, периодически проваливаясь в сон и просыпаясь от резких звуков. Ехать в гостиницу боялась – там ее будут искать в первую очередь, а в зале ожидания она терялась среди немногочисленных пассажиров, ожидающих рейса. Стражи порядка временами проходили по рядам, выискивая бродяг и преступников, но Мила была одета хорошо, даже дорого, поэтому ее никто не беспокоил.
Конечно, сидеть в жестком пластиковом кресле несколько часов подряд было неудобно. Она устала, ее потряхивало от недосыпа, тело затекло и ныла скула, которую приходилось то и дело пудрить в туалете, чтобы скрыть расплывающийся синяк. Однако на вокзале было тепло, в круглосуточных магазинчиках можно было купить необходимые мелочи, а плакать и стенать ей было некогда, у нее началась новая жизнь, которую предстояло строить с нуля. Мила ждала утра, чтобы отправиться по выбранным адресам из объявлений.
- Из Москвы? – переспросила директриса пансионата для престарелых, куда она обратилась в первую очередь. – Чего так? Все туда, а вы оттуда. Или от мужа сбежала?
Директриса «Счастливой старости» Дарья Ивановна Безруцкая, на удивление, точно угадала причину. В этом ей помог жизненный опыт и зоркий глаз, приметивший и замазанный синяк, и след от обручального кольца на безымянном пальце. Кольцо Мила запоздало стянула у самых ворот, вспомнив о нем в последний момент. Пришлось приложить усилия, потому что проклятое никак не желало покидать палец. Захотелось немедленно отшвырнуть его подальше, в сугроб, но врожденная практичность запретила – кольцо было дорогим, и за него можно выручить неплохую сумму в ломбарде, пусть и гораздо ниже той, за которую покупали. Кто знает, сколько дней ей придется искать пристанище?
В порыве отчаяния Милка во всем призналась Безруцкой. Сообщила и то, что муж не успокоится и будет ее искать. И что последнее очень серьезно, ибо у него связи и деньги. Но она ни за что не вернется, потому что это верная смерть! Предательства и пренебрежения муж не простит.
Безруцкая выслушала ее внимательно и посочувствовала:
- Я сама в молодости с таким зверьем сталкивалась и прекрасно вас понимаю. Значит, оформить вас официально, по паспорту я не могу… раз такие терки, и полиция не поможет… во всяком случае, должно пройти какое-то время, пока все не уляжется. Я верно понимаю?
Мила кивнула с надеждой. По взгляду директрисы она догадалась, что подобный поворот ту устраивает гораздо больше, чем «белое трудоустройство».
В пансионате, насколько Мила могла судить, пока шла по двору и коридорам, трудились тихие работники. Они скользили мимо нее тенями, не поднимая глаз – такие не организуют фронду, работают за копейки и не помышляют жаловаться на нарушения. Поскольку Мила была одета в натуральную шубку и сапожки на каблуке, служащие приняли ее за клиентку, а не за потенциальную коллегу, и потому спешили исчезнуть, чтобы не тревожить своим видом лишний раз.
Миле не хотелось становиться одной из таких теней, но особого выбора не было. Здесь предлагали зарплату, кров и бесплатные обеды, и не факт, что по другим объявлениям предложат больше. Ей надо было спрятаться, переждать хотя бы полгода, когда ее точно перестанут искать или будут это делать не так активно. За высоким забором, как ей казалось, она найдет неплохое убежище. Ради этого стоило потерпеть.
Однако, несмотря на понимание, Безруцкая не спешила принимать ее с распростертыми объятиями. Оглядев ее с ног до головы в очередной раз, задержавшись на драгоценных серьгах, на тонких пальцах, на покрасневших коленках, обтянутых светлыми колготками, пригодными для езды в автомобиле, но не для пеших прогулок по морозу, она с сомнением покачала головой.
- Учтите, нам нужны работники, а не белоручки. И желательно с медицинским или педагогическим образованием.
- Я смогу работать, - сказала Милка умоляюще. – По образованию я учительница иностранных языков, два года отработала в школе, пока не вышла замуж. И еще я в институте подрабатывала гидом, с иностранцами общалась. Я очень коммуникабельная, люблю людей и умею найти к ним подход. Я бы могла заниматься с вашими постояльцами, организовывать досуг, праздники, читать им вслух…
- Читать вслух, - повторила за ней директриса и усмехнулась. – Кажется, вы не совсем представляете специфику нашего учреждения. И какого рода наш контингент.
- Но в холле я видела ваш проспект… и фотографии на стендах… - Милка осеклась и гораздо тише закончила: - Пожалуйста!
- То, что на фотографиях, предназначено для клиентов, это реклама. А от персонала требуется гораздо больше, чем украсить стену воздушными шариками.
- Возьмите меня хотя бы на испытательный срок. Я вам докажу, что справлюсь с любым заданием.
- Вам так нужна эта работа? - взгляд Безруцкой неожиданно смягчился: - Что ж, я войду в ваше затруднительное положение, так и быть. Диплома об окончании педагогического училища при вас, конечно же, нет…
- Университета, - поправила Милка, - я закончила Московский государственный лингвистический университет. Диплома нет, но можно написать туда и попросить выслать копию. Наверное…
- Я возьму вас на место кастелянши, - постановила директриса. – Без оформления. Во время испытательного срока будете получать половину жалования. Наличкой. Проживание и питание бесплатное. Униформа тоже. А там посмотрим.
- Спасибо! – просияла Милка.
- Надеюсь, я не пожалею об этом. И вот еще что, - директриса встала, давая понять, что аудиенция окончена, - в этой шубе вам на территории лучше больше не появляться. Я попрошу Михалыча подобрать вам чего-нибудь попроще.
Неказистому бушлату и войлочным уггам «прощай молодость», выданным местным сторожем, Мила даже обрадовалась. Шубу она сдала в комиссионку, нехило пополнив запас наличных, а в уггах было удобнее махать лопатой во дворе. «Надо во всем искать позитив», - думала она. И еще она думала: «Я справлюсь!»
...