Нефритовые истории бухты наслаждений

В Бухте герцогских наслаждений)

С ужасом Эбигейл слушала речь шейха и смотрела на то, как этот незнакомый мужчина поднимается на ноги, намереваясь подойти к ней. Она лихорадочно огляделась, ища глазами какой-нибудь предмет потяжелее, которым можно было бы защититься от поползновений шейха. Становиться одним из бутонов в его необъятном саду она не собиралась, даже если бы выяснилось, что Джек её предал и взаправду передал заказчику как какую-то вещь. Но нет, в это она не поверила бы, даже если бы пират сам оказался рядом и сознался бы в содеянном.
- Вы мне не нравитесь и никогда - слышите? - никогда не понравитесь! - звонко выкрикнула Эби, задыхаясь от ужаса. - А если вы меня тронете, клянусь, я самолично вас убью. Если не сейчас, то всё равно изыщу возможность и способ.
Думать о том, что кто-то, помимо Джека, может прикасаться к ней, было мерзко. И с каждым шагом, который делал шейх, в душе Эбигейл разливался отравляющий страх и отвращение к происходящему и к самой себе.

А потом случилось то, что заставило Эби оцепенеть на месте. Этот несносный мужчина её поцеловал. Но вместе с ощущением ужаса, который так и бушевал в её венах, пришло и другое чувство. Прикосновение губ шейха, аромат, который окутал Эбигейл - всё это казалось девушке таким знакомым. Наверняка ей уже чудится её Джек, иначе и быть не может. И сейчас самым верным будет предпринять попытку оттолкнуть незнакомца и снова потребовать вернуть её тому, кому она принадлежала. Но не успела Эби сделать хоть что-то, как земля ушла у неё из-под ног, когда шейх проговорил:

Первая робкая радость от того, что перед нею оказался герцог Ричфилд, сменилась сначала оторопью, а потом - возмущением. Праведный гнев застлал взор Эби, когда она смотрела на Его Светлость, тяжело дыша, не понимая, зачем он устроил этот спектакль.
- Если вы, Ваша Светлость, имеете дурную привычку воровать благородных девиц и увозить их за тридевять земель, где лжёте о том, что вы - шейх - вы не можете мне понравиться априори, - отчеканила она, кипя негодованием. Что себе позволял этот человек? Зачем ему нужен этот маскарад? Ответ пришёл почти сразу, лишая Эбигейл не только почвы под ногами, но и возможности дышать.

Покачнувшись, Эби отступила на шаг и попыталась схватиться за стену. Её сердце билось где-то в висках, а вокруг сосредоточился вакуум, в котором она силилась сделать новый вдох, чтобы хоть как-то унять глухую боль, тисками сковавшую сердце. Она не хотела верить в то, что он её предал? Наивная дура. Он не просто предал Эби, он потешался над ней всё это время. Нет, даже не потешался. Он над ней измывался. Устроил фарс, заставил её полюбить, открыть ему своё сердце, а сам... Эбигейл затошнило, а голова её закружилась тут мы по сценарию должны уже были зачать тройню)))), но она нашла в себе силы, чтобы открыть глаза и прямо посмотреть на Джека. Ещё пару минут назад она была бы счастлива, увидев его рядом. Сейчас же внутри Эбигейл была лишь пустота.
- Вы не просто не нравитесь мне Ваша Светлость-Джек-шейх ибн как вас там, - произнесла она глухо помертвевшими губами. - Я вас ненавижу. Потому что вы не просто унизили меня. Вы меня растоптали. Вы хотели поиздеваться надо мной за что-то? Вам это удалось. - Эбигейл с трудом "отлепилась" от стены и зааплодировала мужчине. Сейчас он казался ей гораздо более незнакомым чем когда бы то ни было. - А теперь у меня всего один вопрос. Кто украдёт меня следующим? Какой-нибудь солдат французской армии, который возьмёт меня в плен? Или может, какой-нибудь дикарь из джунглей? Впрочем, я уверена, у вас для этого есть гораздо больше фантазии. Ну же... Что ждёт меня теперь?
Эбигейл очень старалась держаться до последнего, сохранив хотя бы крупицы гордости, но ей это не удалось. Закрыв лицо ладонями, она горько разрыдалась, опускаясь прямо на пол. Что она оплакивала, Эби не знала. Наверное, свою жизнь, которая теперь была соткана сплошь из пустоты.
_________________

Фиона сводила его с ума, и кажется, знала об этом. Нет. Она была в этом уверена. Иначе как объяснить всё то, что она творила с Саймоном? Её движения, стоны, шёпот, то, как она неумело двигалась на нём, как её ноготки впивались в его плечи - всё это было той точкой наивысшего безумия, в которое Райс так быстро и бесповоротно погрузился. Он с жадностью смотрел за каждым движением Фионы, ловил губами каждый тихий вскрик, что раз за разом срывались с её уст. Но с каждым разом, приближающим Саймона к разрядке, Фиона двигалась всё увереннее, и вот уже самому Райсу пришлось сдерживаться, чтобы не кончить раньше времени. Она была безудержной, как вырвавшаяся из жерла вулкана лава. И такой же обжигающе-горячей. Пройдёт совсем немного времени, и он научит её всему тому, что будет доставлять удовольствие не только ему, но и ей. От горячих картинок, замелькавших в воображении, сдерживаться сил не осталось. Саймон попытался думать о чём-нибудь другом, но перед его мысленным взором так и стояла Фиона. Лежащая на его постели, с широко разведёнными ногами, она металась на кровати, лаская себя, в то время как ему было дозволено только смотреть. Он обязательно заставит её сделать это. Прикажет лечь, раздвинуть ноги и начать неумело проводить пальцами по истекающему влагой лону. Всё быстрее и быстрее, пока Фиона не почувствует такое возбуждение, что начнёт сходить с ума. А потом осмелеет настолько, что попробует сама войти в себя пальцами.
Головокружительная вспышка острейшего удовольствия пронзила Саймона, который излился в пульсирующее оргазмом лоно Фионы. Будто и не было того безумия, когда он овладел ею, уложив на стол. Наслаждение было неизведанным и новым. Неужели с этой женщиной - его женщиной - каждый раз будет таким? Не похожим на остальные.
Дыхание выровнялось, а вместе с ним пришла и усталость. Но перед тем, как отнести Фиону в спальню и попытаться уснуть - что будет сделать затруднительно - Саймон хотел узнать причину тревоги девушки. И Фиона не заставила себя ждать, рассказав то, от чего Райс пришёл в недоумение. С каждым произнесённым ею словом он хмурился, не понимая, как может девушка, как две капли похожая на дочь Темплтонов, жить в нищете? Как может одна растить семерых детей, прозябая в какой-то глуши и купаясь в бедности?
- Не знаю, что там стряслось после всего этого у Энтони и Авроры, да и, признаться, это волнует меня в последнюю очередь, но да. Я должен был расстроить помолвку брата, при этом, чтобы мисс Темплтон сочла меня, то есть, Тони - грубияном, ужасным человеком и кем-нибудь ещё. Но ты права. Я бы не преуспел в этом в любом случае. Уже вечером того же дня, когда мы впервые встретились у Клиффордов, меня посетили мысли о том, что я хочу жениться на Авроре. Вместо Тони, разумеется. Так что мой поцелуй, который я украл у "невесты брата" возле конюшни был искренним. Конечно, я не знал, что под личиной Авроры скрывается моя настоящая будущая жена, но это не отменяет моего настроя распрощаться со статусом холостяка.
Он намеренно не говорил о детях, считая это делом решённым, и был рад сразу нескольким обстоятельствам. Во-первых, причина тревоги Фионы была не так ужасна, как могло показаться Райсу, успевшему подумать о самом худшем. Нет, разумеется, семеро голодных детей - гораздо ужаснее, чем брошенный Саймон, которого, в его воображении уже оставила, по каким-то причинам, Фиона. Но голодные дети - проблема решаемая. Во-вторых, Фиона любила малышей, а он собирался обзавестись минимум дюжиной.

- О том, чтобы и дальше искать деньги на обеспечение твоих братьев и сестёр, не может быть и речи, - ответил Райс, удивляясь тому, как в голову Фионе могла прийти мысль о том, что после всего, что между ними было и что он ей поведал, Саймон видит какое-то другое развитие событий кроме того, чтобы им пожениться и как можно скорее. - И ты слишком много думаешь, моя прекрасная леди.
Он ссадил Фиону с себя, и поднялся на ноги, подхватывая её на руки.
- Завтра же мы поженимся. Или послезавтра - когда захочешь и будешь готова. И у тебя больше никогда не будет поводов думать о том, чем прокормить детей. - Прежде, чем направиться в спальню, Райс серьёзно посмотрел на Фиону и проговорил: - И я верю тебе. Потому что люблю. И знаю, что ты тоже меня любишь. А сейчас - спать.
Немногим позднее, когда Фиона уснула, Саймон некоторое время смотрел на неё. На её безмятежные черты лица, на рыжий пламень волос, облаком лежащих на подушке. И пообещал самому себе, что больше ни одна беда или тревога не коснётся её.
Как быстро меняется жизнь, если ты сам хочешь этих изменений. Порой достаточно просто поверить в них и принять, и ты не заметишь, как всё кругом стало разноцветным, ярким и наполненным счастьем.
_________________

В бухте наших общих, прошу заметить, Эби, наслаждений)))

Все, что говорила Эби, напоминало Адаму безумное крещендо с надрывной финальной нотой. Нотой настолько оглушительной, что она перекрыла собой все, что звучало до нее. Остались лишь последние, самые главные слова. Слова, которые - он был в этом абсолютно уверен - отныне не дадут ему покоя ни днем, ни ночью. Слова, внезапно расколовшие его жизнь на "до" и "после". Слова, которые обрубали на корню все, о чем он по какой-то непонятной наивности посмел мечтать.

Он замер. Словно задеревенел. Черты лица намертво сковала неподвижная хмурая маска. Сознание окутывал холодный туман, нашептывающий всего два слова: это конец.
Вот он и узнал цену ее любви. Теперь она его ненавидит. Все переменилось за какие-то пару мгновений. Перевернулось с ног на голову. Будто кто-то опрокинул вверх ногами песочные часы и начал новый отсчет, в какой-то уже другой реальности.
Хотя на что он вообще рассчитывал? На то, что она кинется ему на шею с радостными криками? Да, черт возьми, почему-то он имел глупость так считать! Несчастный дурак.
Он молча, не делая ни единого движения в ее сторону, смотрел, как она сползает на пол, как сотрясается от рыданий ее хрупкая фигурка. И виной всему этому был он.
Он хотел отомстить? Ну так вот же она – его месть во всей красе! Рыдающая Эби у его ног. Растоптанная, униженная. Не этого ли он хотел, когда затевал свои жестокие игры? Так почему же тогда сейчас он не испытывает чувства триумфа? Не испытывает сладкого жгучего удовлетворения? Только горечь. И странное опустошение, будто своими словами Эбигейл вышибла из него душу, а вместе с ней и нелепые надежды, что она останется с ним, станет его женой и будет любить его, несмотря ни на что. Несмотря на то, что он подлец. Да. Он подлец.
Но для него все так переменилось! Он уже давно не думал о мести. Он просто хотел любить Эби, любить открыто. Хотел, чтобы она была с ним всегда. Но она его ненавидит.
Поначалу эти слова напугали его. Прибили к полу. Но постепенно до Адама стало доходить, что ненависть – это надежда. Надежда, что не все потеряно. Ненависть это еще не равнодушие. Если он постарается все исправить, сумеет объяснить ей… чаша весов в сердце Эби может снова качнуться в сторону любви. Только как ему объяснить той, над которой он так издевался, свои низменные мотивы? Сейчас Адаму казалось невозможно глупым все, что он затеял. Сейчас, когда Эби плакала, а ему нечем было ее утешить. И вдруг Адам понял, что единственное он может и должен сделать.
Герцог опустился рядом с Эби на колени и взял ее руки в свои. Сжал их, тем самым требуя посмотреть на него. Он не стал покаянно преклонять голову, он смотрел ей прямо в лицо. Он не будет лгать, не будет ничего приукрашивать или преуменьшать. Он скажет все как есть. Она имеет право знать правду.
- Ты права, Эбигейл, – резко севшим голосом, звучавшим неестественно спокойно, начал герцог. - Я действительно хотел поиздеваться над тобой. Хотя ты так и не поняла почему, не правда ли? Так и не вспомнила ни меня, ни того, что происходило на моем корабле. – Он помедлил, раздумывая, стоит ли вдаваться в подробности, но решил этого не делать. Нахмурившись, герцог перешел сразу к основному мотиву своих безумных поступков:
- Я влюбился в тебя, Эби, наверно сразу, как увидел. В твои зеленые глаза, в которых светился необыкновенный ум, в твою хрупкость и твою смелость. Ты стояла посреди творящегося у тебя на глазах кошмара и отважно встречала его лицом к лицу, не падая от ужаса в обморок, как сделали бы многие другие леди на твоем месте. И когда я подхватил тебя в объятия, чтобы перенести на свой корабль, в глубине души уже понимал, что ты станешь для меня совершенно особенной женщиной. – Адам резко перевел дух и продолжил:
- А потом ты слегла с лихорадкой. Но и эта болезнь не смогла тебя сломить. Ты оказалась настолько сильнее ее, что исчезла с моего корабля сразу же, как только отступил жар. – Герцог саркастически усмехнулся. – И вот тогда, Эби, я слетел с катушек. Влюбленный идиот! Я чувствовал себя как смертельно раненый зверь, который и рад бы сдохнуть, но злость не позволяет. Я решил тебе отомстить. Хотел причинить такую же боль, какая мучила меня самого. А когда я снова встретил тебя и обнаружил, что ты меня не помнишь… окончательно сошел с ума, кажется. – Кривая усмешка не сходила с лица Адама, словно он не уставал потешаться над самим собой. Он выпустил руки Эби из своих и добавил:
- Прости меня, Эби. Я понял, что месть больше не имеет значения, но, к сожалению, слишком поздно. Сделанного не вернуть, но знай – я действительно люблю тебя. И я могу тебе это доказать.
Адам поднялся на ноги и, отвернувшись от Эби, пытаясь ни взглядом, ни голосом не выдать обуревавших его попеременно отчаяния и надежды, сказал:
- Ты даже не представляешь, как мне хочется повести себя как тот самый дикарь из джунглей, которого ты упомянула. Утащить тебя в глухую берлогу и любить до конца своих дней. Но я не сделаю этого, Эби. Достаточно я играл твоей судьбой, как мне заблагорассудится. Теперь ты будешь решать все сама. – Он повернулся к ней, держа крепко сжатые в замок руки за спиной, и, стараясь сохранять спокойное выражение лица, продолжил:
- Все, что ждет тебя теперь, Эби, – это выбор. Очень простой. – Адам внимательно изучал ее лицо. – Либо ты прощаешь меня и остаешься со мной, таким неидеальным, но любящим тебя до безумия; либо ты свободно выходишь в эту дверь, и один из моих фрегатов доставит тебя туда, куда ты пожелаешь. Обещаю, что не стану больше преследовать тебя, уважая твой выбор. Я хочу, чтобы ты была счастлива, Эби, – со мной или без меня. Вот и все, - подытожил герцог-пират.
_________________

Ничего не знаю, Ваша Светлость, пока там наслаждались с гаремом только вы)))

Уже даже не пытаясь стереть безостановочно льющиеся слёзы, Эбигейл слушала то, что говорит ей герцог, пытаясь прогнать настойчивые мысли о том, что же произошло на самом деле. Они были настолько неприятными и причиняли ей такую боль, что погрузиться в них - означало окончательно сойти с ума. Представления Эби о любви были настолько разнящимися с тем, что творил герцог-Джек, что она начала сомневаться, какое из них верное. То, которое было у неё - наивной и с какими-то возвышенными представлениями об этом чувстве. Или то, которое показал ей Ричфилд - жестокое, идущее вразрез с самим понятием "любовь".

Ей хотелось возразить, сказать хоть что-нибудь, но она не могла собраться с силами. Он сделал всё это только потому, что она исчезла? Неизвестным, кстати, до сих пор способом))). Любя её, если верить словам Ричфилда, он издевался над Эбигейл просто потому, что она сошла с его корабля? Всего лишь за это? Возможно, для нерешительной в чём-то Эби это было необъяснимо, но ей предстояло ещё привыкнуть к тому, что весь герцог состоял из решений. Сиюминутных, кардинальных, расчётливых и способных сыграть чужой судьбой. Предстояло ли? Она в этом сомневалась. Ведь сейчас, помимо пустоты, ощущала паническое желание сбежать немедля и как можно дальше. От него, от своей любви, от этой проклятой бухты наслаждений, полной его любовницами. Она чувствовала себя тем, чем и должна была - вещью. Одной из бесчисленного гарема лорда Ричфилда, будь это сонм его поклонниц в Лондоне или ярко-разодетая стайка восточных красавиц. Хотя, нет, она даже не одна из. Она - на их фоне просто серая мышь. Но слова герцога свидетельствовали совсем о другом. И даже не сами слова, а то, что в них вкладывал Ричфилд. Неужели всё то, что произносили его уста, - правда? Если да, то это единственное, что было способно избавить Эби от мучимого её желания сбежать. На этот раз окончательно. Навсегда.

Герцог действительно отпускал её, давал то, чего она была лишена всё это время - право выбора. А Эбигейл смотрела на него сквозь пелену застилающих её глаза слёз и не знала, можно ли ему верить. Не знала, какой он на самом деле, и какая из масок, за которыми они так искусно скрывал свои истинные помыслы и чувства - настоящая. Да и есть ли такая маска в принципе.
Она медленно поднялась с пола, отводя глаза. Взгляд герцога, в котором всегда плескалась та тьма, которая одновременно притягивала и пугала, сбивал её с толку. А сердце продолжало рваться на части. Из-за жалости от того, что всё случилось именно так, из-за жалости к самой себе и о своих потерянных наивных мечтах.
- Почему вы не остановились раньше, Ваша Светлость? Когда я... я, - она махнула рукой, глотая слёзы вместе со словами, - когда я выглядела посмешищем, заявив вам же, что принадлежу другому и останусь ему верна? Когда я просила вас же отвести меня к Джеку, который, как я вижу - тоже вы? Неужели я заслужила своим исчезновением всё это? А если заслужила, то разве я уже не искупила свою вину? Ведь я была так искренна, когда говорила вам слова любви.
Она поспешно отвернулась, не понимая, что до сих пор делает здесь, почему говорит все эти слова, которые снова, раз за разом, ранят её, когда перед Эбигейл вырисовывается истинная картина того, что он творил с ней всё это время. А после она сделала шаг в сторону двери и вышла, оставив Ричфилда одного.

Только оставшись наедине - стража не в счёт - Эбигейл смогла сделать первый полноценный вдох, останавливаясь, едва сделала два шага от закрывшейся за ней двери. Зло отёрла слёзы и вспомнила то, что говорил ей герцог. Он влюбился в неё за то, какой она была при их первой встрече. А после превратил Эби в жалкое существо, сидящее на полу возле его ног. И она была столь слабой, что позволила Ричфилду это сделать. Разве этого было не достаточно, чтобы бежать от него, как от чумы, в надежде, что больше они никогда не встретятся? Наверное, достаточно. Но Эбигейл что-то останавливало. Мысль о том, что она окажется в Лондоне одна и больше никогда не увидит этого невозможного мужчину, сводила её с ума. То, что он сказал ей каких-то пять минут назад, звучало так искренно и в это так хотелось верить, что Эби действительно оказалась перед тем выбором, о котором говорил Ричфилд. Вот только звучал он несколько иначе: осмелится ли она попробовать стать счастливой или нет? Ведь единственное, что она может себе сейчас позволить - это вернуться к нему, к герцогу, рядом с которым было её сердце, и поверить ему. Эбигейл закусила губу до боли, чтобы отрезвиться хоть чем-то. Впервые она стояла перед таким решением, и должна была сделать выбор в одиночку...

Он стоял на том же самом месте, что и несколько минут назад, когда Эбигейл вышла за ту дверь, которая встала между нею и её невыносимым пиратом глухой стеной, преодолеть которую было бы невозможно, если бы Эби снова от него сбежала. Её герцог, шейх... её Джек, которому она отдавалась так горячо и искренне. Не только телом, но и душой. Разве можно было добровольно отказаться от того безумия, что овладевало ею, когда он был рядом?
- И ты бы вот так просто меня отпустил? - тихо спросила Эбигейл, отводя глаза и смотря куда-то в сторону. От волнения она начала теребить край видавшего виды платья, в котором до сих пор ходила и выглядела при этом как замарашка. - Я хочу остаться с тобой. Но у меня есть одно условие. Я обнаружила в себе одно качество, о котором и не подозревала до встречи с тобой. Я ужасно, просто патологически ревнива. Поэтому твой гарем мы превратим в штат моей прислуги. Хорошо?
_________________

Карета остановилась, и Сабрина вздрогнула, как-то мгновенно осознав, что их путешествие завершилось. Он выпрямилась, отрываясь от плеча Гидеона, на котором дремала последние несколько часов. Двое суток, проведенные вдвоем, воспринимались гораздо более долгим сроком, за который девушка успела привыкнуть именно к такому сну: урывками, под мерное поскрипывание колес экипажа, в не слишком удобной позе. Но слаще не спала еще никогда в своей жизни.

Как плохо, оказывается, она знала себя. Все ведь было понятно в жизни, и будущее, о котором девушка мечтала, никак не подразумевала ничего подобного. Противопоставить себя всему обществу, решившись на столь немыслимый шаг, – разве могла Сабрина Беккет совсем недавно такое предположить? Самый первый бал, на котором она оказалась, пошатнул основы мирозданья в тот момент, как на глаза попался лорд Уитби. Теперь, хорошо представляя, что происходит в отношениях между мужчиной и женщиной, она понимала, что Гидеон стал ее частью даже до того, как это состоялось в действительности. Взломал ее привычный мир, проникая глубоко в сердце и поселяясь под кожей. Как она могла жить до этого? Без неистовой близости, без его присутствия рядом? Произошедшие события клубились в голове каким-то смутным туманом, гораздо больше напоминающим сон. Это и в самом деле мало походило на реальность. Сабрина запуталась, потерялась в поисках ответов на десятки различных вопросов, и не знала, что делать дальше.

Мужчина больше не предлагал ей роль любовницы, но то, что происходило между ними раз за разом, говорило само за себя. С того самого мгновенья, когда Гидеон втолкнул ее в карету на постоялом дворе «Королевский гусь», они почти не отрывались друг от друга.

Это стало большим, чем просто наслаждение, – яростная страсть, штурм тел, сливающееся воедино дыхание, жар, переходящий в самозабвение. Битва изначально была проиграна. Сабрина если бы и хотела бороться, то не с ним, а с собственным телом, которое сделалось таким доступным, раскрываясь и пробуждаясь к жизни его дыханием, поцелуями, касаниями, то терпеливыми, то неистовыми. Ее охватывало какое-то сумасшествие от звуков его голоса, шепчущего такие слова, от которых захватывало дух, и сердце ускоряло свой ход. Была покорна ласкам, одновременно нежным и граничащим с болью.

Девушка наслаждалась каждой минутой, при этом безумно боясь того момента, когда придет конец их пути. Не решалась спросить, куда и зачем они едут, и что с ними будет дальше. С ней. Как она сможет жить дальше, если в жизни не будет его.

Ей вспомнился вчерашний ночлег на очередном постоялом дворе. Приехали туда уже затемно, но дорожная усталость сразу отступила, стоило увидеть ванну с горячей водой, которую по просьбе Гидеона принесли в их комнату. Пока мужчина распоряжался насчет лошадей и ужина, Сабрина успела вымыться и переодеться в захваченную из дома чистую сорочку и набросить сверху покрывало с кровати, хотя после всего случившегося вряд ли имело смысл прятаться.

Кажется, Гидеон подумал именно об этом, чуть усмехнувшись при виде ее облачения. В отличие от Сабрины он и не собирался стесняться, раздеваясь, чтобы приступить к купанию.

Девушка была шокирована тем, как легко и уверенно он чувствовал себя, ничуть не смущаясь ее присутствием. Словно это было привычным. И было, наверное. Но сейчас мысли о других женщинах, что встречались в его жизни, вытеснило восхищение. Она не могла оторвать глаз, как завороженная рассматривая совершенное мужское тело, представшее перед ней в первозданной красоте.

Краска стыда залила лицо, но Сабрина, прекрасно понимая, что не смеет, не должна разглядывать его так пристально, все равно не нашла в себе сил отвернуться. Смотрела, запоминая и наполняясь им, как прежде – поцелуями и ласками. Сердце в очередной раз стянуло болью: она ведь только вслух отказалась от роли любовницы, а фактически именно ею и стала, желая не расставаться с этим мужчиной ни на минуту.

«Я уеду. Убегу снова, и на этот раз он меня не найдет… Только побуду с ним еще совсем немного…» Как будет уходить – не знала, боясь даже думать об этом, но и не осознавать неизбежность предстоящего расставания не могла. Она и прежде не стала бы для Гидеона Айка завидной партией, теперь же, оказавшись практически нищей, не могла предложить ему ничего. Да он и не просил. Брал ее тело, подчиняя себе, одновременно покоряя душу, но не обмолвился ни словом о том, что у них есть общее будущее.

От непрошенных, горьких мыслей, что никак не давали покоя, ее отвлек негромкий и чуть насмешливый голос Гидеона, заставивший вздрогнуть и покраснеть еще сильнее. Мужчина не только увидел ее любопытный взгляд, но и осмелился предложить присоединиться к нему.

Ей опять стало нечем дышать, уже в который раз за последние дни. И снова захотелось покориться. Или покорить.

Она с самого детства не находилась при купании в присутствии кого бы то ни было. Это казалось настолько личной и интимной процедурой, что даже услуги горничной девушка всегда отвергала, предпочитая справляться самостоятельно. И в умении Гидеона обходиться без посторонней помощи не сомневалась ни минуты. Вот только устоять не смогла.

Ее никто этому не учил, но словно водимая издревле заложенными в женщину инстинктами, она отчего-то знала, что делать дальше. Утратив связь с рассудком, отдалась собственным ощущениям и жгучей потребности и Гидеона свести с ума. Лишить той здравости, которую потеряла сама, стоило оказаться в его власти.

Губка, пока еще лежавшая без дела рядом с небольшим куском мыла, приятно защекотала пальцы, но ее мягкость была не сравнима с бархатной влажностью бронзовой кожи. Скользнула по плечам, оставляя на них пушистую дорожку из пены, а потом оплела руками, прижимаясь к широкой спине мужчины и скользя ладонями вниз по его груди. Собственная сорочка тут же намокла, делаясь почти прозрачной, и оставалось лишь радоваться тому, что Гидеон не видит, как она вызывающе обтягивает тело, изобличая желания девушки.

Насколько, наверное, нелепо смотрелись ее движения. На что они больше походили: на попытку помочь в купании или соблазнить? Первое выходило плохо, второе – еще хуже. Пальцы дрожали, и это невозможно было не заметить, и Сабрина молча благодарила мужчину за то, что он не смеется и не подшучивает над ее неловкостью. Мог бы, но отчего-то не сделал этого, а у нее не существовало ни сил, ни желания остановиться. Она водила губкой по его телу, оставляя на нем пушистые островки пены, чтобы потом сломать, снести их одним касанием второй руки и дрожащими пальцами прочертить какой-то непонятный узор или просто обвести выпуклости мышц, замирая от сладкой возможности прикасаться к нему.

Ей вдруг вспомнилось, как однажды в Брайтоне они с подругами, невзирая на запреты классной дамы, сбежали из школы, чтобы полюбоваться выступлением бродячего цирка. Прекрасно знали, что их побег обнаружится и наказание будет суровым, но не смогли устоять. О завораживающих номерах артистов ходили легенды, а девочки, лишенные строгими школьными правилами любых развлечений, мечтали хотя бы немножечко прикоснуться к сказке, попробовать ее на вкус. Пусть даже потом это и грозило обернуться порицанием и слезами.

Сабрина словно вернулась в те дни, снова становясь взволнованной юной девочкой. Только теперь цель, к которой она стремилась, попирая возможные последствия, была куда более привлекательной.

Рука дрогнула в очередной раз, роняя губку, от которой по всей ванне разлетелись крошечные радужные брызги. Девушка накрыла губами выступающие позвонки. Палец коснулся спины чуть ниже лопаток, вырисовывая слова, которые Сабрина не осмелилась бы произнести вслух, но которые рвались наружу, из сердца, вопреки логике и здравому смыслу. И повторила неслышно, едва шевеля губами и оставляя ими дорожку из поцелуев на влажной коже.

«Люблю… Даже если это тебе неважно. Даже если ты прогонишь меня, когда насытишься и устанешь играть. Даже если мои чувства к тебе постыдны и смешны. Люблю. Сегодня. И завтра это чувство будет еще острее. Пусть я никогда не услышу подобного от тебя, это ничего не меняет. Люблю… И благодарна за то счастье, что ты мне подарил, независимо от того, какой срок ему отмерян…»

Она по-прежнему не знала, что побудило мужчину из множества красавиц на балу выбрать именно ее – самую неподходящую во всех отношениях. Ни о какой внезапно вспыхнувшей страсти не могло идти речи, а постичь истинные причины у Сабрины больше не было желания. Есть только сейчас. Короткое и упоительное время, когда Гидеон принадлежит ей одной.

Она прижалась щекой к его плечу, зажмурилась, удерживая слезы, которые подошли слишком близко. Сделала один вдох, другой, стараясь успокоиться и ничем не выдать своего смятения. А потом позволила рукам двинуться туда, куда так хотелось: исследовать совершенное тело. Грудь, так отличающуюся от ее. А реакция оказалась похожей: его соски напряглись тотчас, стоило лишь прикоснуться к ним несмелой лаской. Как и ее собственная, вжимающаяся в его спину, сокращая даже то небольшое расстояние, что еще оставалось между ними. Скрытый в белой пене живот, напрягшийся от прикосновений, и бедра, упругость которых помнила слишком хорошо, после того, как почти весь день провела, расположившись на них верхом.

И та часть его тела, что дарила наивысшее наслаждение, теперь манила, побуждая притронуться к ней. Девушка затаила дыхание, касаясь возбужденной плоти и осторожно сомкнув вокруг нее пальцы. Ей было страшно… и восхитительно. Одновременно. И оба этих чувства нарастали с каждым мгновеньем, с каждым скольжением руки по атласной твердости его члена. Сабрина непроизвольно сжала бедра, как уже научилась делать всякий раз, когда он оказывался внутри, чтобы продлить удовольствие. Пальцы непроизвольно повторили то же движение, и мужчина глухо застонал, толкаясь в ее ладонь. Девушка как будто обрела власть над ним, хотя сама была целиком подчинена. Но продолжила свою игру, уже не имеющую ничего общего с купанием, снова сжимая пальцы. И поддаваясь внезапному порыву, легонько укусила плечо. По телу растеклось вожделение. Теперь предложение Гидеона составить ему компанию в ванне больше не казалось ни странным, ни неприличным. А если и было таковым, то для Сабрины это не имело значения. Она отдалась ощущениям, но не только своим, улавливала ладонью то, что происходило с телом мужчины: его дрожь, нарастающие толчки бедер и сумасшедший ритм сердца, сливающийся с ее собственным.

А потом он что-то хрипло выдохнул и резко поднялся, не заботясь смыть с себя остатки пены. Выпрямившись в полный рост, сейчас походил на античного бога, каким тот мог выглядеть, если бы вдруг решил снизойти и явиться перед взором простых смертных. Капли воды блестели на коже крошечными бриллиантами, мокрые волосы делали черты лица резче. Совершенный, будто выточенный из мрамора рукой искусного мастера, только живой и настоящий. И такой необходимый сейчас, что от желания, сгустившегося внизу живота, девушка едва могла дышать. Но даже не пошевелилась, когда он шагнул навстречу, выдавая собственные намерения. Лишь беззвучно охнула, в изумлении распахивая глаза в ответ на легкое движение, которым мужчина сдернул с нее сорочку, лишая последнего покрова. Ей стало жарко, хотя воздух в комнате был довольно прохладным. Неловкость, смущение, и что-то еще, неописуемое, вызванное вот этой неожиданной обнаженностью перед его пристальным взглядом, наполнило тело таким огнем, что девушка затрепетала, тая от переполняющего желания. У нее опять не осталось никакого выбора. Точнее, его и не было. Можно было лишь повиноваться – и получать от этого ни с чем несравнимое удовольствие. Постельное белье оказалось довольно грубым на ощупь, но соприкосновение с жестковатой тканью лишь усилило остроту ощущений. А мгновенье спустя девушку укрыло его тепло, и вожделенная тяжесть мужского тела наполнила каждую клеточку. Он припал к губам, запуская язык в рот и одновременно проникая в нее, так резко и глубоко, словно хотел наказать за дерзкую игру, затеянную в ванне. Только для нее это не было игрой, а его напор стал не наказанием, а самой желанной наградой, единственным способом утолить жажду, переполняющую тело. Он вонзался глубже и глубже, почти полностью распластавшись на ней, и хотя казалось, что это невозможно, но его проникновение продолжалось бесконечно. Словно, наполняя собой ее тело, он коснулся души.

Движения стали еще быстрее и жестче, и два тела превратились в одно, два сердца сошлись воедино. Уносимая вихрем наслаждения, Сабрина заметалась на постели, ощущая, как бесконечно долго сокращаются мышцы, стискивая мужскую плоть, пока он не излился внутри, издав стон, больше напоминающий звериный рык. И, задыхаясь от собственного удовольствия, девушка опять заплакала, не в силах сдержать эмоции и какую-то неописуемую радость от того, что контроль над собой утратила не только она.

Это единение и последовавшая за ним ночь, проведенная в объятьях друг друга на грубой постели деревенского дома, вспомнились с необычайно ясностью именно сейчас, вытеснив другие минуты близости. Скрип кареты прекратился, и сердце заныло от того, что теперь все будет по другому. Но навязываться мужчине, если он решился расстаться с ней, Сабрина не собиралась.

Ей бы только разобраться, где они находятся и куда двигаться дальше, тем более поздним вечером. И удержаться от слез. Девушка повернулась к Гидеону, стараясь разглядеть в полумраке карете выражение его лица.
– Что это за местность? Где мы?
_________________

Чем дольше Фиона слушала то, что говорил Саймон, тем труднее ей было сдержать свое удивление. В который уже раз за этот день он изумлял ее. Просто поразительно, насколько иным все оказалось на самом деле в сравнении с тем, как представлялось ей...
Он захотел жениться на ней вечером того же дня, как впервые увидел ее. Фионе с трудом в это верилось, хотя слышать подобное ей было невыразимо радостно. Но тут внезапная неприятная мысль поразила ее: а что, если Саймону всегда нравилась Аврора, отсюда и столь поспешные желания? Но Фиа прогнала эту глупость из головы. Он ведь раскрыл их маскарад и если бы ему нужна была мисс Темплтон - он бы остался в лесу с ней. Нет, Саймон выбрал ее, Фиону, и осознание этого разливалось в ее душе собственническим довольством.
Она и сама совершенно забыла про своего двойника. Забыла обо всем на свете в объятиях этого мужчины. И оказалась окончательно неспособна мыслить, когда он назвал ее своей настоящей будущей женой. Наверно, в глубине души она на это надеялась, но до конца не верила в то, что Саймон решится на подобное. И поэтому была готова остаться с ним даже в роли любовницы, лишь бы знать, что он принадлежит только ей одной. Лишь бы быть рядом с ним.
Неожиданно Фиа улыбнулась и шутливо сказала:
- Между прочим, в том, чтобы показаться мне ужасным человеком, ты вполне преуспел. А если бы я знала, что в Лондоне у меня есть шансы подцепить богатого повесу... - она задумчиво постучала пальчиком по своим губам, - то я бы не стала так долго прозябать в деревне. Я-то в своей наивности полагала, что хорошенького личика для этого мало, но ты доказал мне обратное. Как думаешь, Саймон, я еще смогу покорить какого-нибудь герцога? - Фиа кокетливо взмахнула ресницами, не удержавшись от того, чтобы не поддразнить Райса, и тут же рассмеялась. Коснувшись губами виска Саймона, она, на сей раз уже серьезно, добавила:
- Прости меня, любовь моя. Я шучу. Я бы ничего не хотела менять. Ни за что. Ни единого слова, ни единого действия, ни единого события в своей жизни. Потому что все они привели меня к тебе, Саймон. Я даже думать не хочу о том, что могла бы никогда тебя не встретить. - Чувство щемящей нежности переполняло Фиону. И бесконечная благодарность небесам за то, что все так сложилось.

- Но... - начала было Фиа и умолкла. Глупые мысли, появившиеся следом за первоначальной эйфорией, нашептывали ей, что их брак станет мезальянсом. Хотя почему? Она ведь все-таки леди, пусть ее отец и простой священник, а не обладатель громкого титула. Но преподобный Уильям Грейджой был настоящим джентльменом, также как и мама - настоящей леди. И Фиона поняла, что скажи она подобную глупость - наверняка обидела бы Саймона. Он уже неоднократно доказал ей, что для него ничто не имеет значения, кроме того, что он любит ее. Господи, ей до сих пор было трудно в это поверить, хотя он снова сказал ей о своей любви. Фиа чувствовала себя безгранично счастливой. До умопомрачения. И все остальное уже было неважно. Саймон прав - она слишком много думает. Хотя рядом с ним ей хотелось только чувствовать, ощущать, осязать, дарить и получать все новые и новые ласки. И все это еще будет, но сейчас действительно пора было спать.
Уснула она довольно быстро. Присутствие Саймона рядом с ней действовало на нее успокаивающе, словно разом отступали прочь все страхи и тревоги. Проснувшись среди ночи, Фиа потянулась к нему и обняла, тесно прижавшись к его телу, переплетаясь с ним, чувствуя настоятельную потребность ощущать его. И так она проспала до утра.
А наступившее утро было удивительно прекрасным, и она знала, что отныне это лишь одно из целой вереницы чудесных пробуждений, которые ей еще предстоят рядом с Саймоном...
_________________

Гарем? Какой такой гарем? Не, не слышал)))

Адам не отрывал взгляда от лица Эби, ища там отражения ее истинных чувств. Говорить она могла что угодно, а он хотел только правды. Возможно, причиненная им боль подскажет ей неверное решение и герцог хотел знать, насколько искренним будет то, что она ему скажет. Если вообще скажет хоть слово.
То, что он прочитал на ее лице, не принесло ему ни утешения, ни надежды. Там присутствовали самые разнообразные чувства, но ни одно из них не сулило ему ничего хорошего. Разочарование. Недоверие. Сомнение. Паника.
Итак, он все испортил. И по законам жизни теперь заплатит за это, потеряв Эби навсегда.
Сердце болезненно сжалось и в такт ему непроизвольно сжались кулаки - отчаянная попытка удержаться на месте и выполнить свое обещание - дать ей выбор. Но ему до безумия хотелось просто заключить Эби в свои объятия и иссушить поцелуями обильно льющиеся по милому лицу слезы. Но он не мог. Он больше не имел на это права. И это было для него самым трудным - заставлять себя бездействовать, в то время как он привык делать все согласно исключительно своему желанию. Но теперь Адам понимал, что любовь - это не подчинение силой одного человека другому. Это способность жертвовать ради того, кого любишь, своими желаниями. И он был на это готов.

Ответить герцог не успел - Эби вышла. Вышла за пределы этой комнаты и его паршивой жизни.
- Ты не права, Эби... - только и смог он беззвучно прошептать ей вслед, потому что голос его уже не слушался. Да и к чему слова? Эби сделала свой выбор. Наверно, единственно правильный. Он это заслужил.
Но разве он не остановился? Он ведь покончил с маскарадом почти сразу, как она попросила отвести ее к Джеку. Но это неважно. Теперь все стало неважным.
Адам попытался разбудить в себе злость на то, что слова Эби о любви ничего, видимо, не стоили, раз она так легко ушла. Но злости не было. Не было вообще ничего, только глухо бьющееся сердце и шум в ушах, напоминающий дождь. Да, в душе у него шел дождь. Не ливень, не град, а тихий, медленно убивающий дождь, который разъедал его насквозь. Адам не двигался, тело его будто налилось свинцом. Он просто молча стоял и ждал сам не зная чего. То ли что дождь пройдет, то ли что он поглотит его всего. И сейчас ему было плевать, что именно из этого произойдет.

Он не сразу заметил, что Эби вернулась. Голос ее донесся до него словно откуда-то издалека. Герцог медленно поднял на нее глаза, не делая ни единого движения навстречу, не желая давать себе напрасных надежд. Возможно, она вернулась просто потому, что не все еще ему высказала. Пусть говорит - он все выслушает. А потом все смоет благодатный дождь.
- Да, - осторожно сказал он, - отпустил бы. Если бы для тебя так было лучше.
Адам внимательнее вгляделся в лицо Эби. Он не увидел там ни злобы, ни желания отомстить. Что ж, значит, она гораздо лучше, чем он. Он стремился причинить ей боль, но навредил этим не только ей, но и самому себе. Герцог знал, что его Эби... нет, теперь уже просто Эби, найдет в своей душе великодушие, чтобы простить его. Только что ему делать с этим прощением? Ему нужна была она сама. Только она одна.

Многострадальные герцогские брови взметнулись ввысь, как две взбудораженные чайки, но, к счастью, не улетели с концами. Адам ощутил, как резко утих дождь и как на смену ему приходит радуга. Он расхохотался. Теперь он узнавал свою Эби! Смелую, решительную и безумно красивую даже в этом... Боже, какой же он осел! Наверно, ей было неловко все это время ходить в одном и том же платье, а он совершенно не подумал об этом, одержимый только одним желанием - задрать эти несчастные юбки, чтобы обладать ее телом. Но для него действительно было неважно, что на ней надето. В старых тряпках или вовсе без оных Эби была для него самой прекрасной женщиной на свете. И он знал, что никто не сможет затмить ее. Никогда.
Полный сумасшедшей радости, Адам в пару широких шагов оказался рядом с Эби, подхватил ее на руки и закружился с ней по комнате. Потом поставил на пол, взял ее лицо в свои ладони и, жадно поцеловав в губы, ласково сказал:
- Если хочешь - мы их вообще разгоним. - Герцог улыбался, и был до нелепости счастлив тому, что Эби так его ревнует. - Милая, с тех пор как я встретил тебя, у меня не было ни одной другой женщины. Ты хоть представляешь, что это значит? - Он усмехнулся, забавляясь над собой и своей одержимостью этой маленькой, но такой дорогой ему женщиной. На которую, кстати, было самое время утвердить свои права. - Ну а чтобы ты опять не сбежала, Эби, я собираюсь срочно на тебе жениться. - Адам понимал, что снова командует, но в данном вопросе был намерен настоять на своем. - Мы можем пожениться на одном из моих кораблей. Или вернуться в Лондон и обвенчаться там. Или и то, и другое, вместе. В общем, сделаем все, как ты пожелаешь. Только не вздумай больше оставлять меня, Эбигейл Брэдшоу! Иначе разразится громкий скандал, когда по твоей милости герцог Адам Блэкберн угодит в бедлам! - Пошутил герцог-пират и, снова подхватив Эбигейл на руки, заявил непререкаемым тоном:
- Так что немедленно едем жениться, Эби!
_________________

Эпилог.

Каким же дураком я был, когда закрыл ту дверь. Я отрезал себе дорогу к счастью, когда закрыл ту дверь. Но все это я понял спустя почти год. А в начале...
Тем же утром, когда мы расстались, я чувствовал, что делаю большую ошибку, расставаясь с ней на такой ноте. Но было слишком поздно. Она уехала. Мы разминулись на пару минут, которые лезвием печали терзали меня долгие месяцы. Я уехал вслед за ней, не видя более смысла находиться в это месте. Она открыла мне глаза, она сделала для меня невероятное. А что я? Как обычно от нее отвернулся.
Но чем дальше я отъезжал, тем спокойнее становился, будто там, в стенах этого дома я оставил не только все хорошее, что связывало нас, но и свои чувства. А может быть, они уехали вместе с ней, в ее карете, в ее руках. Каждый метр, приближавший меня к моему дому, делал меня прежним, не знавшим новую Шарлотту, словно вытесняя ее из памяти.
Ни одна живая душа не знала о том, что между нами произошло. Я не мог ничего с собой поделать, я наслаждался воспоминаниями, согревавшими мое сердце в особо холодные ночи. Так я думал, пока не приехал ее брат, пышущий злобой. Одно это сказало мне о его знании. Это и крепкий удар, которым он меня приветствовал.
- Нам надо поговорить.
Я лишь молча пригласил его в гостиную, прекрасно понимая, что разговор будет крайне тяжелым. Вопрос только, для кого из нас двоих он был более тяжелым? Для меня, с каждым пророненным словом все больше терявшего своего друга, самого себя и веру в прекрасное или же для него, раненного в самое сердце моим поведением тогда и сейчас? Он просил, требовал исправить сложившееся. Что я мог ему дать?
Ничего. Ничего из того, что он жаждал. С последним моим словом, последним "Прости" его взгляд словно умер. Да, я убил своего друга, бывшего мне как брат. Не физически, но лучше бы я сделал это так, нежели заставлять страдать его изо дня в день. Он лишь качал головой, отступая от меня все дальше и дальше, пятясь бледнея на глазах. Для молодой девушки, какой является Шарлотта, подобные обстоятельства не сулили ничего хорошего. Стоило ли ломать ей будущее ради мимолетного удовольствия? Определенно нет. Но случившегося не вернуть, что бы мы оба не пытались сделать. Мне лишь оставалось надеяться, что у нее все сложится хорошо.
Прошел месяц. В своем стремлении служить, я забыл о Шарлотте, полностью погрузившись в подготовку. Бесконечная череда разговоров, тренировки, проверки, снова череда разговоров об одном и том же. И каждый раз, на вопрос о близких предательский шепоток сердца мысленно добавлял Шарлотту. Я не любил ее, но беспокоился. Я был ответственен за столь хрупкое и неустойчивое будущее. Прежде чем окончательно разорвать наши жизни, я приехал к ним в дом, потратив на это свой последний вольный день. Как всегда, мистер и миссис Карсингтон были ко мне любезны, добры, а это значило только одно: их дети несли крест содеянного вдвоем. За столом скользило напряжение, которое не могло не остаться незамеченным. Но все мы, знавшие новые обстоятельства в жизни Шарлотты, с нарастающим раздражением и стойкостью говорили, что все хорошо.
Лишь под самую ночь, когда мистер Карсингтон позвал "своего единственного сына помочь в очень важном вопросе", мы смогли остаться с Шарлоттой наедине. Каждая секунда словно пульсировала напряжением, страхом, печалью.
- Шарлотта, я...
- Ничего не говори, Дар. Я не хочу ничего слышать, - прошептала она, качая головой и сжимая в руках подол своего платья. Хрустальная капля скатилась по ее щеке, и упала на сжатые руки, блестя в тусклом свете свечи.
- И все же я должен, Шарлотта. - Я встал с кресла и сел перед Шарлоттой, беря ее руки в свои, согревая их, даруя ей тепло своего тела. - Выслушай меня, прошу.
И она выслушала, но каждое мое слово сопровождалось ее качанием головы в стремлении отрицать все услышанное. Я знал, что разбиваю ей сердце окончательно и безвозвратно, но в тот момент это было неизбежно для меня, для нас обоих.
- Прошу, уйди. Оставь меня, Дариус, - прошептала она еле слышным шепотом, вырывая свои руки и умоляюще смотря в глаза.
Я ушел, как и тогда, тихо закрывая дверь. И как и тогда, Шарлотта выливала свое отчаяние слезами, вырывавшимися из нее с рваными рыданиями, будто ее душа умирала. Кто знает, может так оно и было. Я точно этого не знал.

День шел за днем, месяц за месяцем. Я жил, а может существовал, в калейдоскопе лиц, встреч и событий. И вот он и наступил тот день "Икс", который переживает каждый агент. Первое серьезное задание. В ночь перед ним я не спал, но совершенно по другой причине. Я думал о Шарлотте, мысли о ней не желали покидать моей головы. Вдох - и я вспоминал ее улыбку, выдох - я видел ее слезы. Вдох - меня оглушал ее стон, выдох - рыдания. Я словно разрывался между раем и адом, проводя в агонии предрассветные часы. С тем заданием я справился, отрекшись от всего земного и сосредоточившись на нем. И каждый раз, когда у меня был перерыв между миссиями, я думал о ней, переживая каждую ночь концентрированную и взрывоопасную смесь удовольствия и пыток.
Первое убийство, первый заложник, первый плен. Все это меркло по сравнению с тем, что сделал я сам. Находясь в плену, день за днем претерпевая пытки, я жил лишь одной мыслью. Мыслью о Ней. Вот тогда я и понял, что упустил то единственное, что делало меня счастливым. Я упустил Шарлотту. И первое, что я сделал после освобождения, разборок и больницы, это поехал к ней.
Моего появления явно никто не ждал. Свалившись спустя год как снег на голову, я удивился произошедшим со всеми переменами. И пусть каждый в доме Карсингтонов страдал по своему от открывшейся правды, всех объединяло не только родство, но и застывшее чувство надежды. Все это я заметил не сразу. Я смотрел на Шарлотту и мне хотелось вернуться в прошлое, выбить из себя всю дурь. А лучше просто сломать себе ноги. За прошедшее время от прежней жизнерадостной Шарлотты осталась жалкая тень. Бледная, невероятно худая, Шарлотта слегка пошатывалась на ветру, готовая упасть в обморок.
- Каким же дураком я был, - прошептал я еле слышно, но она меня услышала. Сделав неуверенный шаг в мою сторону, она лишь молча кивнула, соглашаясь с высказанным утверждением. Ее глаза смотрели на меня с неверием и мольбой, выворачивая меня наизнанку.
Преодолев бывшее между нами расстояние в несколько больших шагов, я заключил Шарлотту в объятья, долгим поцелуем приникнув к ее губам. И прежде чем лишиться чувств, она прошептала, крепко прижавшись ко мне:
- Я знала, что ты придешь за мной, Дариус Блэк.

Свадьбу сыграли в кратчайшие сроки, после чего я увез Шарлотту в свой новый дом. Странно, но в день торжества мы оба светились от счастья, что удивляло нас обоих. Но по молчаливому согласию мы оба избегали неосторожных тем, которые могли сломать наше хрупкое счастье. Шарлотте понравился новый дом, теперь бывший и ее домом. Одноэтажный, небольшой, он все же обрел необходимый уют, превратившись в сказочный уголок под строгим контролем Шарлотты. Порой она меня пугала своим проявлением чувств, бывшими для меня слишком бурными, даже агрессивными. Я редко показывал свои чувства, но мы оба знали, что Шарлотту это не беспокоит. Кода был нужен, я всегда был рядом с ней, поддерживая, успокаивая. Я верил, что люблю ее, но я любил ее по-своему, иначе. Мое сердце не замирало при виде ее, я не светился от счастья. Я не носил ее на руках, не дарил подарков. Я не говорил слов любви, не говорил о том, что она для меня значит. Но это было и не нужно.
Шарлотта старалась за нас обоих. Она признавалась мне в любви тысячу раз на дню, а я лишь отвечал ей довольной улыбкой. Она делала мне неожиданные подарки, а я всегда радовался им, порой удивляясь ее фантазии. И пусть я не делал всего того, что делала Шарлотта, мы были уверены, что я люблю ее. Пусть я не говорил вслух, как мне хорошо с ней, но каждую свободную минуту я проводил с ней одной. Пусть я не дарил ей неожиданных подарков, но Шарлотте они и не были нужны, если верить ее словам. Я лишь молча соглашался с ней, складывая привезенные мелочи в сейф.
Со дня нашей свадьбы прошло три года, полных диаметрально противоположных чувств. Три года, в течении которых мы познали и райское наслаждение, и адское мучение. У Шарлотты было три выкидыша, которые мы оба болезненно переживали. В такие моменты я хотел быть с ней, но она отвергала меня, поэтому я исчезал в работе, позволяя ей самой выбираться из созданного же ее руками кокона отчуждения. И снова утро, снова мы были вместе, и по одному молчанию Шарлотты я понимал, что она снова в положении. Это она и подтвердила спустя пару минут, разрыдавшись за столом, роняя горячие слезы в чашку чая. И так же, как и в два предыдущих раза, я сказал, что все будет хорошо, на автомате поглаживая ее спину и полностью погружаясь в свои мысли. Три с половиной месяца.
Именно столько у нас было, прежде чем случится выкидыш, который грозился сломать нас обоих. Мы делали вид друг для друга, что все хорошо, но оба знали, что все это лишь обман. В эти месяцы мы отдалились друг от друга, а вскоре я уехал на очередное задание, не в силах больше выносить отчуждения Шарлотты. Я знал, что от своего решения она будет страдать еще больше, но я понимал, что от всего этого она страдает больше меня. Поэтому я молча терпел каждую ее выходку, но безразличия я выносить не мог.
Я вернулся спустя шесть с половиной месяцев, зная, что теперь Шарлотта позволит быть с ней тем, кем я хочу быть: ласковым и заботливым. Нам не придется больше играть роль незнакомцев, притворяясь, что не знаем друг друга. Дом ответил мне пустотой, отражавшейся от стен тупым эхо отчаяния. А через считанные секунды, когда я закрыл дверь и стал прислушиваться, сверху раздался пронзительный крик Шарлотты:
- Дар!
Я летел к ней, не заботясь о том, что перепачкаю весь пол, что потом смог получить за это от Шарлотты, любившей строгий порядок во всем. Мне было безразлично и то, что я разбил ее любимую вазу, которую ей подарили родители и которой она буквально поклонялась. Я пропитался ее болью и удивлением, звучащими в моем имени. Влетев в спальню, я застал Шарлотту в кровати, потрясенную и удивленную до глубины души, сжимавшую лежащее на коленях одеяло трясущимися руками.
- Дар, - взмолилась она. Я подскочил к ней, беря ее руки в свои. Она смотрела на меня широко открытыми глазами, судорожно вдыхая воздух мелкими глотками, словно ее терзала сильная боль. - Дар. Кажется, я рожаю, - продолжила она, сжимая мою руку в ответ.
Все последующее потерялось для меня в бесконечном страхе за Шарлотту. Как бы мы не хотели быть друг с другом, меня все же вытолкали за дверь, не позволяя входить внутрь. Каждый крик Шарлотты заставлял меня кричать, бить кулаками дверь, проклинать всех и каждого, угрожать. Я озверел от случившегося, желая лишь одного: быть рядом с Шарлоттой.
Спустя целую бесконечность к крику Шарлотты прибавился еще один крик, звучавший впервые в маленькой жизни своего владельца. В этот момент я ворвался в комнату, наплевав на все запреты. По одному моему виду было ясно одно: лучше не стоять у меня на пути. И все же не сразу я оказался около Шарлотты и маленького чуда. А потом все остальное перестало для меня существовать. Шарлотта прижимала к груди крохотный комочек, смотревший на нее удивленными темными глазами, обливаясь счастливыми слезами. Я сел рядом с ней на кровать, одной рукой прижимая к себе Шарлотту, другой робко поглаживая малышку по голове.
В комнате мы незаметно для обоих остались одни. Я разрывался от счастья, не в силах больше молчать.
- Я люблю тебя, Шарлотта. Люблю вас обоих, - едва слышно прошептал я, но, как и обычно, Шарлотта меня услышала.
- Я знаю, Дар. И мы тебя, - так же шепотом ответила Шарлотта, целуя мою щеку.
И в эту секунду я стал счастливым как никогда в своей жизни. Прижимая к своей груди двух самых драгоценных в своей жизни женщин, я разрывался от двух вещей: от осознания, что всего этого могло у меня не быть и от простого, безграничного счастья. И каждая секунда всей остальной жизни была для меня наполнена безграничным счастьем и всепоглощающей любовью.
_________________

ЭПИЛОГ

Дела с констеблем удалось уладить достаточно быстро. Пребывавший в шоке Уинфри даже не думал сопротивляться аресту и отрицать свою вину. Гэбриэл был даже удивлен тому, что этот человек способен так глубоко переживать. Ему было жаль, что все так произошло. Что он женился на Мелиссе и встал между этими людьми. Хотя наверняка его бывшая жена быстро возненавидела бы и Уинфри, если бы оказалась с ним в законном браке и прозябала в нищете. Но всего этого уже не случилось. И Гэб принимал то, что преподнесла ему жизнь, как данность. И принимал с благодарностью. Все, что с ним случилось, все, через что он прошел, привело его к Грейс, а это стоило любых испытаний.
Похороны Мелиссы прошли тихо и не слишком многолюдно. Высокомерная и заносчивая, она не пользовалась в свете особой любовью. Хотя с мужчинами при желании могла быть очаровательна. Но пришедшие проводить ее в последний путь люди в основном оказались здесь, чтобы выразить сочувствие самому Гэбриэлу. Он был искренне тронут таким участием, хотя ему мучительно не хватало Грейс. Он не стал брать ее с собой, настоял, чтобы она осталась в арендованном им доме. Он не хотел подвергать ее такому испытанию, как сплетни и пересуды, которые наверняка неминуемо хлынули бы по всем лондонским гостиным - новая невеста герцога у могилы его едва почившей жены - чем не благодатная тема для светских разговоров? Хотя ему самому было на это плевать, имени Грейс он пятнать не желал.
С его одобрения и ходатайства Уинфри под конвоем разрешили присутствовать на похоронах. Это было душераздирающее зрелище. Подлец, мот и несостоявшийся убийца рыдал навзрыд, как ребенок, видя как в землю опускают гроб, в котором покоилась женщина, которую он любил и которую убил собственноручно. Гэбриэл не мог себе даже вообразить ничего более ужасного, чем лишить жизни того, кого ты любишь. Неподдельная боль Уинфри находила отклик в нем самом, и Гэб понимал его, как никто другой. Если бы что-то случилось с Грейс - он бы сам не смог жить дальше. Вот и Уинфри не смог.
Эти люди плели за его спиной интриги, занимались прелюбодеянием - иногда в его собственном доме, пытались его убить... но они заплатили за свои грехи очень высокой ценой и сейчас Гэбриэл простил их обоих и молился за их несчастные души.
На следующий после похорон день они с Грейс пошли к поверенному ее покойного мужа. Гэб уже не видел в этом смысла, потому что был намерен позаботиться о том, чтобы Грейс больше никогда и ни в чем не нуждалась, но для нее самой это оказалось важным, и он покорился ее воле. На сей раз мистер Кэрри был настроен более дружелюбно, особенно когда узнал титул будущего мужа Грейс, и часть денег была выдана ей немедленно, а другую часть она должна была получить после свадьбы.

Они поженились, когда минул соответствующий приличиям срок после смерти Мелиссы. Хотя видит Бог, Гэбриэл готов был добыть специальное разрешение или увезти Грейс в Гретна-Грин немедля, но мысль о том, что скандальный окрас этой истории может позже бросить тень на детей, которые у них с Грейс непременно будут, остановила его.
Свадьба прошла в Гемпшире - там, где Грейс нашла его и где для Гэбриэла началась вторая жизнь, в скромной сельской церкви. Без особой пышности, зато с непередаваемой душевностью. На церемонию венчания Грейс, которую все обожали, и неожиданно оказавшегося герцогом Николаса собралась вся деревня Стивентон. Миссис Бобсил, стоявшая в первых рядах с Майлзом на руках, даже не замечала, что вместо платка утирает лившиеся от умиления слезы пышным кошачьим хвостом. Кот великодушно это терпел, будто понимал всю торжественность момента.
А Гэбриэл просто чувствовал себя самым счастливым человеком на свете и видел отражение собственных чувств в глазах Грейс. Его ангела, сошедшего с небес и сделавшего его жизнь раем на земле.
К удивлению и непередаваемому удовольствию Гэба, в первую брачную ночь оказалось, что Грейс невинна. И теперь он мог сделать ее своей - и только своей - отныне и навсегда. В это мгновение он еще раз убедился в том, что эта женщина была предназначена для него свыше.
С каждым днем его чувство к ней только усиливалось и когда Грейс давала жизнь их первому ребенку, Гэбриэл сходил с ума. От беспокойства, от ее криков, доносившихся сверху, от невозможности ей помочь. В конце концов нервы его не выдержали и он ворвался в спальню роженицы как раз в тот момент, когда на свет показалась головка будущего наследного герцога Уинтерберри.
Позже Грейс подарила ему еще четырех детей - трех девочек и одного мальчика. Их большая семья жила на три дома - в основном в поместье Гэбриэла в Суррее, но нередко они посещали и свой лондонский особняк, и домик Грейс в Стивентоне. Неослабевающее чувство, жившее в их сердцах, позволило герцогу и герцогине вырастить и воспитать детей в атмосфере любви, доверия и добра - друг к другу и ближнему. И все это было гораздо больше, чем то, о чем Гэбриэл когда-либо смел мечтать.
_________________

Эпилог

Аврора пыталась сохранять спокойствие, но свою взбудораженность от Энтони, поджидающего у входа, скрыть не удалось. По-прежнему бил озноб, и даже меховая накидка не спасала от внутреннего холода. Сказывалось нервное напряжение, и, к своему стыду, Аврора готова была расплакаться. После целого года терзаний у неё самое настоящее свидание с Энтони, которое не должно быть ничем омрачено, а она совсем расклеилась.
Энтони проявил неожиданное участие, и это настолько растрогало Аврору, что слезы так и брызнули из глаз. Она поделилась своими переживаниями с ним, как с настоящим другом. Это окрылило и посеяло в душе ростки надежды на то, что их будущая семейная жизнь не будет наполнена только противостоянием, как можно было бы предположить после всего того, что случилось…
Чтобы объяснить своё состояние Энтони, потребовалось время. Сначала никак не удавалось связать слова воедино, они лились бурным потоком. Аврора перескакивала с одного на другое и никак не могла толком рассказать ошеломляющую историю. И снова Энтони нашёл нужные слова, а его теплые надёжные объятия подарили необходимый покой. Судорожно вздохнув, Аврора приняла руку жениха и вместе с ним пошла к карете, где в уютном полумраке открыла правду о своей сестре. Несмотря на то, что рассказанное явно удивило жениха, он нашёл в себе силы успокоить её, приободрить, за что Аврора была очень благодарна.
На какое-то время Энтони задумался, и Аврора надеялась, что он не размышляет о грядущем скандале и об влиянии неизбежных сплеен на его семью. Только бы не раздумал жениться… Аврора совсем не знала своего жениха и вполне могла ожидать от него непредсказуемых действий. Важно ли Энтони общественное мнение и не думает ли он, что есть предел терпимости высшего света к выкрутасам их скандальной парочки, которая за последний год только и делала, что пыталась перещеголять друг друга в сплетнях?
Но если бы Энтони сейчас спросил Аврору, она бы ответила ему прямо, что не собирается отвергать ни Фиону, ни её семерых детей. Пусть светское общество думает по этому поводу что ему заблагорассудится. Преступница, укравшая у неё сестру, благополучно прожила свою жизнь и до самой смерти пользовалась уважением и почитанием, как и продолжают её дети. Их скандал никак не коснётся, в отличие от семьи графа Девоншира. Но это всё не имеет никакого значения для Авроры. И она очень надеялась, что и для Энтони тоже.
Фиона, честная и благородная девушка, которая по вине злого рока оказалась на пороге нищеты и испытывала тяготы, о которых Аврора не имела ни малейшего представления, должна получить воздаяние, любящую семью, и Аврора намеревалась дать ей всё это. Она хотела найти сестру как можно скорее и обнять её как самого близкого человека, рассказать об удивительном повороте судьбы, раскидавшем двух сестёр в разные стороны, но странным образом она чувствовала, что сейчас не время. И что с Фионой происходит что-то судьбоносное.
Как и с ней самой. Хотелось насладиться свиданием с Энтони в качестве жениха, на что пару дней назад она не смела и надеяться.
Авроре было любопытно, куда Тони её привёз, но он не поощрял её любопытства, пока не показались ворота в ботанический сад Кью. Аврора много слышала об этом чудесном месте и хотела посетить его вместе с родителями, но не выкроила времени. Десятки гектаров садов, дендрарий, оранжереи…
В саду можно было ходить часами, но хмурое небо не обещало такой возможности, уже смеркалось и нужно было успеть прогуляться по тенистым дорожкам до наступления ранней темноты. Аврора, опираясь на руку Энтони, поспешила за ним, целеустремлённо двигающимся мимо таких же, как они, романтических парочек. Посетители сада с досадным любопытством посматривали на их пару, но Энтони не обращал на сплетников никакого внимания, а Аврора решила поступить точно также. Ей нравилось идти в ногу с Энтони, как влюблённая пара, видеть, что другие девушки засматриваются на её красавца-жениха, но он полностью поглощен только ею. Такое внимание было непривычно именно от Энтони и отдавалось трепетом в груди.
Немного поговорив об устройстве садовых территорий и об его расцвете после недавнего упадка и запустения, парочка подошла к китайской пагоде, убранство которой перестало волновать Аврору, как только она оказалась в тесных объятиях Энтони. Он прижимал её к себе так, будто не мог насытиться, целовал до потери возможности дышать, но их перепалки, ревность, необоснованная и внезапная, переворачивали всё внутри Авроры. Они с Энтони пытались уйти от прошлого и не говорить о нём, не вспоминать, но оно неумолимо о себе напоминало намёками, обидами, упрёками. Рано или поздно придётся коснуться этой темы не парой слов. Но не сейчас.
Они оказались на небольшом балкончике, с которого просматривался удивительной красоты вид. У Авроры перехватило дух от увиденного великолепия. Воздух был напоен свежими ароматами цветов и растений, прохладный ветер ласково касался разгорячённой кожи. Энтони снова обнял её, окутывая собой, захватывая в плен. Волшебство продолжилось, начинаясь с маленького огонька, вспыхнувшего справа, к нему присоединились другие и скоро множество мерцающих точек превратило темнеющий сад в подобие звёздного неба. Ошеломлённая, Аврора не сразу поняла, что случилось. Энтони нежно коснулся её руки и вдоль пальца скользнул прохладный ободок. Свет от фонарей отразился искрами на кольце с россыпью бриллиантов, которое Аврора поднесла ближе к лицу, чтобы рассмотреть, а потом уставилась на Энтони. До неё не сразу дошло, что кольцо он купил год назад. Год назад он был готов жениться на ней. Целый год счастья она украла у них обоих, уничтожив решение Энтони.
Она хотела поделиться этой мыслью с Энтони, который смотрел на неё с такими нежностью и страстью, что сердце готово было выскочить из груди. Но Энтони с таким жаром стиснул её в объятиях, начав целовать, что она забыла обо всём, кроме его горячих губ, проникающего вглубь рта языка, твёрдого тела, прижимающегося к её. Она подалась навстречу, стремясь быть ещё ближе и достичь того неизведанного, что сжигало изнутри и требовало льнуть к Энтони, ласкать его руками, сожалеть о многочисленных слоях одежды и мечтать о запретном. Аврора не представляла, что мужчины могут дарить такое запредельное чувственное удовольствие. Ей хотелось чего-то большего, но она не знала, чего. Голова кружилась, а перед глазами плясали и прыгали огоньки, прорываясь сквозь губительную тьму, в которую Аврору погрузили жадные поцелуи жениха. Они прижимал её к себе всё сильнее, упираясь чем-то твёрдым, требовательно и настойчиво целуя, как будто имел полное право так интимно владеть ею. Аврора приподнялась на цыпочках, желая ещё более тесно касаться Энтони, всем существом и без остатка погружаясь в новые ощущения.

Аврора смотрела на Энтони, почти не различая его лицо в темноте.
Он сделал ей самое красивое, волнующее, незабываемое предложение руки и сердца из всех возможных, а она, как глупая гусыня, снова готова расплакаться. И не могла поверить, что всё это происходит наяву и с ней. Столько грандиозных событий к ряду точно сведут её с ума. Она облизала горячие губы, ощутив на языке восхитительный вкус поцелуев Энтони.
- Я была такой глупой и самонадеянной и всё испортила, Энтони, и думала, что ты меня ненавидишь… - начала она, но внезапное озарение подсказало, что не это нужно говорить именно сейчас. Энтони ждал. Она чувствовала его взгляд, его нетерпение. Слова эти жили в её сердце так долго, так срослись и сроднились с ней, что сказать их было очень просто:
- Я тоже люблю тебя, Энтони. И очень давно. И я хочу за тебя замуж как можно быстрее!
Теперь на смену слезам пришёл радостный смех, который быстро смолк, сметённый жадным поцелуем. Энтони сминал её губы, властно раздвигая их языком, а Аврора всё смелее отвечала, почти теряя рассудок. Ей казалось, что внизу живота что-то горячо отзывается на ласки и поцелуи Энтони, хотелось тереться об него и изгибаться от непонятных желаний. Пойти дальше. Почувствовать его обнажённой кожей, его горячие руки на себе, подчиниться его мужской власти и делать всё, что пожелает. Стать его целиком и безвозвратно…

- Объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать невесту.

Голос священника пронёсся по церкви, соединяя жизни четырёх человек. Свадьба двух близнецов произвела настоящий фурор. Всем хотелось посмотреть на потерянную дочь графа Девоншира, близнеца Авроры. В церкви было не протолкнуться, гомон голосов нарушал присущую церемонии торжественностью. Священнику даже пришлось повысить голос. Всё это мало волновало Энтони и Аврору, а уж Фиону и Саймона и подавно. Глядя на счастливых молодожёнов, Аврора удивлялась, что они дождались сегодняшней официальной свадьбы и не сбежали в Гретну-Грин. Аврора и Энтони были "правильной" парой близнецов, Саймон и Фиона были другими. Способными на безрассудство и безумные поступки. Иногда Аврора немного завидовала их способности проще смотреть на жизнь. Подготовка к свадьбе чуть не довела Аврору до умопомрачения, зато Фиона, привычная справляться с жизненными трудностями, рассматривала свадебные хлопоты как задачу, с которой она с лёгкостью справлялась. И когда Аврора познакомилась с оравой ребятишек – подопечных Фионы – поняла, что воспитывать их всех составляет гораздо больший труд, чем устройство свадьбы. Теперь они все были одной большой дружной семьёй, вспоминали о затеянных подменах со смехом. Эта авантюра привела их сюда, к самому счастливому дню в жизни. Аврора улыбнулась Энтони, чувствуя, что влюбляется в него с каждым днём всё больше. Две пары близнецов вышли из церкви в ясный день. Обычно дождливая погода сменилась сегодня солнцем. Смеясь, молодожёны стряхивали с себя рис и монеты. Аврора улыбнулась Фионе, успев коснуться её пальцев в перчатке и сжать их, а после Энтони подхватил её на руки и понёс к карете, которая увезёт их в свадебное путешествие. Невзгоды окончились, а счастливые дни не за горами.
_________________

Бал-маскарад.


От его слов Ребекка всё больше хмурилась, чувствуя, что мужчина говорит вполне серьёзно. Если всё так опасно, как он говорит, если за ней могут следить и причинить вред, то почему он заявил, что оставляет её?
Подозрения мгновенно вспыхнули в мозгу, складывая свою правду из его слов и действий.
И если раньше она думала он просто бросает её использовав и забрав её честь, то теперь стала думать, что у него есть другая женщина, которой Колин и не желает показывать свою невесту.
Бывшую невесту, - мысленно поправила она себя, и только раскрыла рот, чтобы заявить ему в лицо, что это всё сказки, и пусть он найдет себе другую дурочку, как Колин быстро наклонился, поцеловал её и спрыгнул с балкона, оставив Бекку на растерзание сомнениям и не очень радужным мыслям.
Первым порывом было отправится следом за ним, и она уже направилась к двери, когда возле бальной залы оказалась поймана лордом Марчменом
- Леди Стоунбридж, вы обещали мне танец, - Ребекка и не помнила кому и что успела пообещать, и так ли это важно сейчас, но отказать не позволило воспитание.
- Конечно, милорд, - она позволила увлечь себя в танце, машинально выполняя все фигуры танца, но мыслями она была далеко.
Почему Колин рассказал ей всё это именно сейчас? Почему напугал и так поспешно покинул?
Бесконечный танец закончился и она поспешила найти компаньонку. Мисс Пиллигрим разговаривала со своими подругами, такими же унылыми и скучными компаньонками.
- Каролина? - мисс Пиллигрим обернулась. - Я плохо себя чувствую, - нагло врала Бекка, но даже голос не дрогнул. - Поэтому хочу вернуться домой.
- Но... - промямлила женщина, но Ребекка не собиралась терпеть нытьё.
- Вы можете остаться с матушкой и Алисией.
И Ребекка быстро, насколько позволяла толпа собравшихся в холле гостей покинула бал.


Продолжение следует...
_________________

Эпилог

- Я благодарен тому дураку, который прозвал тебя снежной королевой. Только я один знаю, какая ты на самом деле.

Произнеся эти слова, Себастьян как громом пораженный смотрел на свою Эмму. Ушли в прошлое недомолвки и мстительные планы. Эта чудесная женщина только что целовала его шрамы, рождая своими легкими касаниями невероятную нежность в глубине зачерствевшей души Себастьяна Мартеля. Он обрел себя рядом с Эммой. А она показала себя настоящую только рядом с ним. Подарила бескорыстное прощение. Разве может он не дать ей то же самое? Отдать самого себя, свое сердце, свою душу, свою жизнь?

Себастьян понимал, что эта ночь не будет последней. Он собирался стать первым и единственным мужчиной Эммы. Никому не дать шанса заполучить молодую и прекрасную вдову. Даже представлять другого мужчину рядом с нею было невыносимой мукой. Он понимал, что чувства сильнее не испытывал никогда. Принять решение было так же просто, как дышать.

- Моя милая Эмма, я хочу жениться на тебе и всей силой своего чувства искупить причиненные страдания, - голос Себастьяна был проникновенным, он ласкал лицо Эмму, любуясь, наслаждаясь...
- Не только вы причинили мне страдания, Себастьян, но и злые сплетники Лондона, которым только дай повод, налетят как воронье на падаль. Можешь считать меня мстительной, но я не могу оставить позади обиды и боль, пока все негодяи не поплатятся.
- Что бы ты ни задумала, моя Эмма, я тебя поддержу. Эти умники заслуживают того, чтобы их проучили.
- Дорогой, я хочу, чтобы ты заключил новое пари. Пусть делают ставки на то, что ты бросишь меня у алтаря. Пусти слух, чтобы сложилось впечатление, что так и будет. Пусть все эти моты и повесы ставят деньги и проиграют. Оплатить нашу свадьбу - это та малость, которую они могут сделать для нас. Я хочу получить денежную компенсацию, пусть и таким способом. Я злая, да? И меркантильная? Но ты меня не бросишь?

- Эмма, - Себастьян даже не пытался скрыть своего восхищения, которое испытывал по отношению к этой удивительной – и принадлежащей ему одному – женщине, - воистину, милая, ты столь же умна, сколь и прекрасна. Это просто великолепный план! Идеальная месть! – Себ расхохотался, представив себе вытянутые лица этих несчастных любителей заключать пари на чужие жизни, когда те поймут, что стали невольными спонсорами свадьбы графа Брекона.

– Я обожаю тебя, Эмма, - выдохнул Себастьян ей в губы, - обожаю… Бросить тебя? Ни за что. А вот бросить к твоим ногам весь мир я готов! – Неожиданно пришедшая в голову идея удержала его от того, чтобы вновь приникнуть к губам любимой сладким поцелуем и Себастьян резко вскочил на ноги, принявшись спешно натягивать на себя одежду.

- Одевайся, любовь моя, - сказал он Эмме, - я вспомнил кое о чем, что очень хочу тебе показать. Не надевай слишком много тряпок, и корсет твоей прекрасной фигуре ни к чему. Достаточно платья. – Когда Эмма, соблазнительно потянувшись, встала с постели и подошла к нему, Себастьян добавил охрипшим голосом:

- Я хочу, чтобы как можно меньше препятствий было между мной и твоим прекрасным телом…

Покорно набросив на себя платье поверх голого тела, Эмма повернулась к нему спиной, чтобы он помог ей застегнуть множество мелких пуговок, и Себастьян после первого же прикосновения к ее коже почувствовал, как дрожат руки от желания сорвать это платье к чертовой матери или прямо в нем кинуть Эмму обратно на кровать и любить… любить всю ночь напролет.

Но он заставил себя застегнуть все эти дурацкие пуговицы, не отказав себе, тем не менее, в таком невинном удовольствии как перемежать это занятие поцелуями. Он целовал спину Эммы, вдыхал ее аромат… и пусть это были лишь жалкие крупицы того, что он хотел бы еще с ней сделать, но тем слаще будет их следующий раз…

Они выскользнули из дома Эммы незамеченными, через черный ход. Себастьян чувствовал себя вором и это его удивительным образом пьянило. А вот путешествие с Эммой на одной лошади превратилось для него в очередное испытание на прочность. Ее близость рождала в нем совершенно сумасшедшее желание стащить Эмму на землю и задрать ей юбки… но этого делать было нельзя, иначе они никогда не доберутся до его особняка. Мучимый страстью, такой сильной, будто между ними совсем недавно и не было близости, Себастьян гнал лошадь в Лондон еще более остервенело, чем из него. И, наконец, наступил момент, когда он перенес Эмму через порог своего дома на глазах изумленного дворецкого, которого тут же жестом отправил восвояси.

Попросив Эмму немного подождать, Себастьян быстрым шагом направился в кабинет, служивший также библиотекой. Там он скинул с одного из кресел на пол шкуру медведя – того самого, что оставил на нем уродливые отметины, которые с такой нежностью целовала Эмма… Воспоминание об этом заставило Себа поторопиться, и, достав из ящика стола увесистый мешочек, он рассыпал в живописном беспорядке его содержимое по краям медвежьей шкуры. Проделав все это, Себастьян вернулся за Эммой и подвел ее к шкуре, уютно примостившейся недалеко от камина. В этот раз он не стал долго церемониться с пуговицами – он попросту сорвал их с петель одним резким движением и платье упало к ногам его возлюбленной.

Подхватив Эмму на руки, Себ бережно уложил ее на мягкую звериную шерсть. Щеки девушки мило заалели, пряди распущенных белокурых волос стыдливо прикрывали грудь, а по обеим сторонам от ее тела сверкали бриллианты всех форм и размеров. Их блеск делал Эмму и вправду похожей на Снежную Королеву, возлежащую на девственном покрывале свежевыпавшего снега. Но он знал, что в груди у нее не кусок льда, а любящее сердце, и вся она в его руках превращается в огненную лаву… Но убедиться в этом лишний раз никогда не мешает. С жадностью оглядев Эмму с ног до головы, Себастьян припал к ее губам поцелуем и накрыл ее тело своим, больше не в силах сдерживать свою страсть…

Новость о женитьбе графа Брекона и чопорной вдовы Эммы Роулингс разнеслась по всему Лондону и окрестностям за считанные часы. После сезона сплетникам было чем поживиться, устраивалось множество помолвок и свадеб, не утихали скандалы, кто-то нарушал правила приличия и подвергался остракизму. Бесконечный круговорот, которому нет конца, пока люди судят друг друга по неверно сказанным словам и ошибочным действиям.

Себастьян снова сблизился со старыми знакомыми, усыпляя их бдительность. Сначала его сторонились. После выходки в Уайтсе он стал персоной нон грата. После того, как он чуть не сжег книгу ставок, она приобрела для джентльменов особую ценность и стала чем то вроде реликвии. Они наперебой стремились делать ставки, чтобы своим именем украсить чудом спасенную книгу. Себастьян не удивлялся такому факту. Завсегдатаи клуба были неисправимы, подбрось им пикантную новость, и они сразу же начнут заключать скандальные пари.

Где бы теперь ни оказывался Себастьян, ему оказывали повышенное внимание, пытаясь выяснить, женится ли он по-настоящему или это своего рода месть особе, которая способствовала его длительной высылке в Сибирь. Себастьян только улыбался и отвечал полунамеками, не реагируя на поддразнивания, неискренние поздравления, насмешки и издевки… Ему было абсолютно все равно, что думают эти бездельники. Себастьян стал другим человеком. Благодаря Эмме.

Неутомимые в своем любопытстве, знакомые побуждали Себастьяна заключить пари на собственную женитьбу. Неуловимо удалось их подвести к нужному мнению. Приманка подействовала. Себастьян с упоением наблюдал, как великосветские болваны ставят огромные суммы на то, что граф Брекон не скажет заветное "да" в церкви и сделает свою невесту посмешищем.

Их изумленные лица сделали стоящую у алтаря пару вдвое счастливее. Себастьян сиял, заговорщически улыбаясь своей новоиспеченной супруге, в его мечтах они уже плыли на гондолах по каналам Венеции, самозабвенно целовались, позабыв о грязных сплетнях и скандальных пари. Ведь когда исчезает все лишнее, остается самое истинное и ценное. Любовь.
_________________

Эпилог


Можно ли было стать еще счастливее? Оказалось - да! Эмма была готова даже стать любовницей, чтобы ухватить свой кусочек счастья, но эти слова перевернули мир: жена - вместе и навсегда.
Но путь к счастью оказался долог и труден, хотя, если бы не случившее, наверняка ничего бы не получилось. С одной стороны, то пари доставило много проблем и огорчений, едва не разрушив жизни, с другой - привело к удивительным последствиям. Когда схлынула первая волна эйфории и мозг начал чуточку соображать, в голову Эмме пришла мысль, которой она тут же поделилась с Себастьяном:
- Дорогой, я хочу, чтобы ты заключил новое пари. Пусть делают ставки на то, что ты бросишь меня у алтаря. Пусти слух, чтобы сложилось впечатление, что так и будет. Пусть все эти моты и повесы ставят деньги и проиграют. Оплатить нашу свадьбу - это та малость, которую они могут сделать для нас. Я хочу получить денежную компенсацию, пусть и таким способом. Я злая, да? И меркантильная? Но ты меня не бросишь?
(да-да, я мстительная и злопамятная) На пикнике лорда Клиффорда они праздновали за мой счет, путь теперь погуляют на нашей свадьбе за свой!
И затаила дыхание в ожидании ответа.
Себастьян расхохотался, а потом стиснул Эмму в объятиях, едва не раздавив. Но через секунду уже вскочил и начал одеваться. Побежал претворять план в жизнь? Не слишком ли быстро?

Опять нелепое похищение. Он умыкнул Эмму в одном лишь платье через черный ход. Едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться в голос, она произнесла:
- Себ, тебе нравиться меня похищать или просто шокировать? - но поездка вдвоем на одной лошади не способствует разговорам. Когда тело плавиться от прикосновения рук, бедер, когда губы любимого постоянно целуют в шею, когда он нежно прикусывает мочку ушка, в голове становиться пусто, а по телу волнами проходит желание. Обратная дорога в город заняла гораздо меньше времени и вот мы в сумерках у какого-то дома.
- Боже, в таком виде он привез меня в свой особняк! - Эмма не была бы Эммой, если бы ее совсем перестали заботить правила приличия. Тем более, что реакция дворецкого была весьма красноречива! Эмма спрятала пылающее лицо на груди Мартеля.
- А дальше в спальню? И без одежды, чтобы не сбежала? - не очень удачная попытка пошутить.
Пара минут и молодая женщина оказалась в кабинете: пылал камин, перед ним была расстелена шкура (уж не того ли самого медведя?), а по ней были рассыпаны....
- Брильянты? - в жизни не доводилось видеть столько камней сразу. Не вставленные в оправы, не надетые напыщенными дамами, камни сияли и искрились, словно льдинки на солнце. Каждый камешек играл сотнями граней, порождая искорки. Знакомые теплые руки легли на плечи и стиснули их, а затем раздался треск материи и пуговки посыпались на пол. Терпение графа, истощенное поездкой, закончилось совсем.

На шкуре, по краям усыпанной брильянтами, двое любили друг друга. То бурно и неистово, то неспешно и трепетно. И только огонь камина освещал их тела и слышал сокровенные слова. Любовь - это только для двоих...

Подготовка к свадьбе заняла несколько недель - сначала пришлось убеждать родных, потом успокаивать маму и удерживать брата с отцом от дуэли, которой они грозили Себастьяну - до них дошли слухи о новом пари. И только спокойствие и терпение Эммы помогли пережить это время.

... Церковь была полна званными и незваными гостями - такое событие никак нельзя было пропустить. Состоится ли свадьба или Себастьян Мартель, граф Брекон вновь стал прежним и всех ждет самый жестокий, но и самый интересный розыгрыш?
Всю церемонию в церкви стояла полная тишина, каждый боялся пропустить хоть слово - неуемный азарт и жажда сплетен затмили разум многим присутствующим.
После вопроса священника "Согласны ли вы, Себастьян Мартель, граф Брекон, взять в жены эту женщину..." гости перестали дышать, напряжение стало практически осязаемый и
- Да, я согласен, - голос графа был тверд и уверен.

Мартель подмигнул теперь уже графине Брекон и расплылся в широкой довольной улыбке.
Впереди был свадебный прием, а потом их ждало путешествие в Венецию. И если через пару недель все подтвердиться, Эмма сделает своему любимому мужу самый лучший подарок...
_________________

Ночь первого дня. Лондон.

Экипаж подъехал к дому номер пять по Аппер–Брук-стрит, Ребекка уже завязала не один узел на платке, что мяла в руке. Всю дорогу она мучилась сомнениями, стоит ли заявляться к нему под утро, нужно ли ей знать правду именно сейчас?
- Можете возвращаться на бал, Томас, - сказала девушка, поднимаясь по ступенькам Айвори - хаус.
- Я подожду, - заупрямился, но Ребекка не собиралась рано возвращаться, и пусть Колин не желает больше на ней жениться, для всех остальных они почти муж и жена.
- Не стоит, - Ребекка стояла на своём, и чтобы родители и компаньонка не хватились раньше времени, не желала оставлять экипаж семейства Стоунхендж дольше обычной дороги до дома родителей.
Томас ещё поворчал немного, но тронул лошадей, и поехал дальше по улице, возвращаясь на бал-маскарад.
На стук Ребекки долго никто не открывал двери, но когда открыли, она увидела заспанного Фицжеральда – дворецкого Колина.
- Добрый вечер, Фицжеральд, Колин дома?
- Добрый вечер, миледи… - замялся дворецкий и Ребекка остановилась так и не сняв накидку. – Но лорда Айвори нет дома.
- Как это нет? Он уехал час назад с бала, - подозрения вновь ожили в душе девушки, мешая трезво оценивать ситуацию.
- Милорд не возвращался домой, с тех пор как уехал в загородное поместье неделю назад.
- Что? – пискнула Бекка, чувствуя, что земля уходит из-под ног. – Неделю? Но...
Дальше объяснять что-либо не имело смысла, бедный дворецкий не поможет, а вот кое-кто может помочь.
Быстро спускаясь по ступенькам, Ребекка молилась, чтобы Артур Гамильтон смог ей помочь. Ведь они с Колином были неразлучными друзьями ещё с Оксфорда. И Арти первый узнал о помолвке молодых людей.
Но как оказалось, и он отсутствовал, вот только слуги лорда Гамильтона были более осведомленные, где их хозяин.
Но явится туда благородной леди…
Нет! Как можно!
Однако чего только Ребекка не делала, будучи благородной леди - начиная от дуэли с кузеном на рапирах и заканчивая скачками в мужском костюме. Но посещение одного дома в Ковент-Гардене – это слишком даже для Ребекки Стоунхендж. Однако, пока ловила возле дома лорда Гамильтона экипаж, поняла, что другого выбора не будет. Тем более, что слуги сказали, что Колин был вместе с Артуром. А значит, они могут и сейчас быть вместе.
Колин променял её на бордель?
Как такое могло произойти? Разве она не давала ему всего? Разве не исполняла все его желания? Она подарила ему свою девственность раньше свадьбы, потому что безумно любила, а в итоге… в итоге он оставляет её, чтобы отправится в бордель мадам Дюпон. Грудь сдавило как железным обручем, мешая вздохнуть, лишая всех связных мыслей. И чтобы окончательно убедится в этом, Ребекка Стоунхендж, леди Коултерс, поймала очередного возницу и отправилась туда, куда меньше всего хотела попасть.
Хотя, теперь ей там самое место, среди таких вот падших женщин, которыми воспользовались мужчины.
С виду дом не отличался от остальных, такой же неприметный фасад, небольшая лестница и козырек, три этажа, с занавешенными и закрытыми окнами. Ничего необычно из того, что нарисовало бурное воображение Ребекки. Поднимаясь по ступенькам, она чувствовала, что сердце бьется где-то в горле, но упрямство и желание надавать по голове лорду Айвори пересилило страх.
Тук. Тук. Тук.
И пока ждала, что откроют дверь, три раза хотела убежать и спрятаться. Но вот скрипнула щеколда и в щель Бекка увидела покрасневшие глаза, а потом раздался голос:
- Что надо?
- Я… - голос подвел Ребекку, не так она себе это представляла, пока добиралась сюда. – Я ищу маркиза Хоуксворта.
- Не знаю таких! – отозвался голос и попытался закрыть окошко.
Но Ребекке уже было поздно отступать, и пока он не успел захлопнуть его, девушка вставила веер в оставшийся проем.
- Я хочу поговорить с мадам Дюпон!
- Нет! – он попытался вытолкнуть её веер, но в этот момент подъехал экипаж и из него вывалился мужчина, похожий на шарик. Грузный джентльмен поднялся по ступенькам, и охранник открыл ему дверь, но Бекка не собиралась терять время даром. Подхватив мужчину под руку, скользнула из темноты коридора в яркий свет холла. И замерла, почти тут же забыв о джентльмене – шарике. Тот кинул на неё удивленный взгляд, который перешел в оценивающий, но Ребекка его проигнорировала, широко распахнутыми глазами рассматривая обстановку. По рассказам она ожидала чего-то вульгарно яркого и безвкусного, но сама поразилась окружающей обстановке.
Бежевые стены, украшают несколько работ Тициана, пол покрыт настолько мягким ковром, что глядя на свои туфельки, Бекка почувствовала укол совести за оставленные следы. Мягкий ковер покрывал широкую лестницу, уводящую на второй этаж и раздваивающуюся на два крыла. Задрав голову, Ребекка увидела над своей головой огромную люстру из венецианского хрусталя, который сверкал в свете свечей.
- Мисс, прошу, покиньте помещение, - это был тот самый охранник, который не хотел её впускать.
Но одно дело закрыть перед носом дверь, и совсем другое выставить леди из помещения.
- Я желаю видеть лорда Айвори, - уперлась Ребекка. – Мне сказали он здесь, и я не уйду, пока не встречусь с ним.
- Леди… – он попытался ухватить, но девушка вырвалась.
- Не трогайте меня, - резко ответила девушка, чувствуя, что ещё немного и у неё начнется истерика.
- Что здесь за шум, Тристан? - в холле появилась невысокая, но очень красивая женщина. И хотя на вид, Бекка могла дать ей лет сорок, но было заметно, что даже в свои года, она сохранилась отлично.
- Мадам, эта леди утверждает… - начал охранник, но Ребекка его быстро перебила.
- Я ищу маркиза Хоуксворта, - она вышла вперед глядя прямо в глаза красивой женщине.
- Неужели, миледи, - усмехнулась женщина, и это заставило Бекку напрячься. – Но Колина не было у меня несколько дней.
Девушка хоть и знала, что он мог быть здесь, но услышать настолько фамильярное обращение из уст этой женщины было шоком для Ребекки.
- Но дорогая, вы насквозь промокли, давайте я предложу вам временно переодеться и высушить вашу одежду. Заодно поговорим о маркизе.
Бекка хотела сказать, что не нуждается в её услугах, но не смогла побороть дрожь в теле от касания мокрой ткани рубашки к спине.
- Дорогая, я не кусаюсь, - и тут же хихикнула, как школьница. – Во всяком случае, без разрешения. Идём, я провожу тебя туда, где ты сможешь высушить свою одежду.
И она проводила Ребекку на второй этаж, в потрясающей красоты комнату. Бледно желтые стены, украшенные золотым орнаментом, светло-лиловые занавески и кровать. Таких гигантских размеров, что на ней могут поместиться человек двадцать, совершенно не стесняя друг друга. Ребекка осматривала окружающую обстановку, в то время как мадам распорядилась приготовить горячую ванну.
- Я оставлю вас, дорогая, чтобы вы могли принять спокойно ванну и согреться, и наверное лучше вам выспаться, прежде чем мы поговорим о Колине Айвори.
Напоминание о женихе опять больно резануло Бекку по сердцу, но она не стала противиться. Наоборот, с огромным удовольствием скинула накидку и своё маскарадный костюм. А спустя несколько минут погрузилась по самое горло в душистую воду. Горячая вода так расслабила тело, что девушка не заметила даже как провалилась в легкую дрему, и пришла в себя от тихого стука в дверь.
- Кто там? – крикнула Ребекка, моментально приходя в себя.
Где её голова? Нежится в ванне в публичном доме мадам Дюпон!
Если родители узнают, они отрекутся от неё.
Дверь приоткрылась и в комнату скользнула хорошенькая блондинка в черном пеньюаре.
- Привет, - улыбнулась она.
- Привет, - машинально ответила Ребекка.
- Слышала от Мелли, что ты благородная леди, я тоже из семьи французского аристократа. Думала, только у наших леди из богатых семей ступают на путь разврата.
- Но я… - начала Ребекка, но девушка не слушала, продолжая развивать свою мысль.
- Ты уже не первой свежести или невинная? Знаешь, Мелли за невинных дерет три цены…
- Но я не девочка Мелли… - возмутилась Ребекка и тут поняла, что она ничем не отличается от этой блондинки.
- Правда? И то, что ты искала здесь маркиза тоже неправда?
- Ты его видела? – сразу же оживилась Бекка.
- Нет, он предпочитает темненьких, - вздохнула блондинка и стрельнула глазами. – Ты как раз в его вкусе…
- Польщена… - пробормотала Бекка себе под нос, чувствуя, как закипает всё её существо.
Темненькие ему нравятся! Ну, надо же… какое счастье, что она не блондинка!
Девица же, будто не замечая испорченного настроения Ребекки, продолжала:
- Но его так давно здесь не было… - вздохнула. - Очень давно…
- Кларисса! – раздался грозный голос от двери и девушка, вздохнув, поднялась.
- Иду, Мелли.. прости, мадам Дюпон, иду… - и блондинка направилась вон из комнаты, но в дверях остановилась. – Повезло тебе с волосами, - и, хихикая, скрылась за дверью.
Ребекка же пыталась взять себя в руки, и не разнести эту комнату в щепки.
Он частый гость здесь? Как это мило…. Ну, попадись ты мне, Колин…
Однако долго злиться у неё не получилось.
Мадам уселась за стол и цепким взглядом впилась в её лицо.
- Что понадобилось такой благородной леди от маркиза? - её губы слегка дрогнули при слове «благородной» и это задело Бекку. Однако, чтобы найти Айвори придется изобразить полнейшую дуру.
- Мы собирались поговорить о нашей свадьбе, но когда я приехала к нему домой оказалось, что лорда там нет, и не было. А на ваш… - девушка запнулась.
- Публичный дом? – с улыбкой подсказала мадам.
- Да, сюда меня направили слуги его лучшего друга, лорда Гамильтона.
- Ну, Артур сейчас внизу в игорной комнате.
- Правда? – Бекка аж подалась вперед. – Мне нужно с ним увидеться.
- Тише девочка. Мои гости люди влиятельные и показывать им твоё личико, как попытку шантажа, что ты узнаешь их, я не собираюсь. Ты оденешься, как одна из моих девочек, и ещё оденешь маску.
- Но…
- Либо так, либо ты останешься здесь до утра, а утром покинешь моё заведение.
- Хорошо, - пробормотала Бекка, понимая, что выбора ей не оставили.
Белое платье, свободными складками струящееся по телу, оголенные плечи и шея, украшенные неприметным ожерельем в тон платью. Волосы заплели и убрали в высокую прическу, а глаза скрыла серебряная маска. И почти невесомые кожаные туфельки с открытыми пятками.
Когда Ребекка увидела себя в зеркале, она не могла поверить своим глазам. В зеркале отражалась незнакомка, которая легко могла позволить себе не одного любовника за ночь.

Как странно получилось, что в этом месте и в этом наряде, она стала другой.
- Готова? - Мелли вошла в спальню и захлопала в ладоши. – Жаль, что ты не задержишься у меня, на тебя был бы спрос.
Её откровения покоробили Ребекку, но она сдержалась.
- Ладно, идем, - проговорила мадам и надев маску я спустилась вслед за Меллисент Дюпон в игральную комнату.
Клубы дыма от которых слезятся глаза, смех и выкрики при исходе игры, у кого-то о том, что проиграл, у кого-то о том, что сорвал банк, но не успела Ребекка приблизится, как её крепко ухватили за руку, а после прямо над ухом раздался до боли знакомый голос.
- Ты ошиблась адресом, дорогая? - но ответить она не смогла, чувствуя, как ноги становятся ватными.
_________________

Эпилог

Спустя год с небольшим

- Эби, нет!
Грозный окрик Черного Джека потонул в топоте изящных женских ног, соблазнительно обтянутых мужскими бриджами. Они с Эби были женаты уже год, но Адам не уставал любоваться своей красавицей-мышкой. А она вовсю пользовалась той властью, которую обрела над ним. И он, порой сам себе удивляясь, позволял ей это.
Вот и сейчас, во время нападения испанцев на «Коварную мышь», Эби сделала все по-своему. Он хотел, чтобы она оставалась в каюте, в полной безопасности, но отсиживаться во время морского сражения, ахая и охая от ужаса, как это делала бы любая другая женщина, воспитанная в аристократических кругах, герцогине Ричфилд было не под силу. Разорви акула тот день, когда он поддался ее уговорам и научил ее фехтовать и стрелять! Эбигейл оказалась чересчур способной ученицей и считала, что ее таланты не должны пропадать даром, поэтому раз за разом принимала участие в боях. Несчастный Адам не знал, что ему делать – то ли отбиваться от противника, то ли следить за своей женой, отчаянно бьющейся с матерыми морскими волками наравне со всей командой. Делать это одновременно было настолько сложно, что пару раз он пытался запереть Эби в каюте, чтобы она не отвлекала его внимания, но жена в отместку поднимала такой шум, что это заглушало даже гул сражений. В конце концов Адам смирился и позволил ей биться плечом к плечу с мужчинами, но каждый раз все равно следил взглядом за ее хрупкой, но, стоит признать, весьма юркой и подвижной фигуркой, которая с удивительной ловкостью оставляла в дураках гораздо более сильных и опытных противников. Герцог восхищался ею и вместе с тем сходил с ума от беспокойства. Если бы с Эби что-то случилось, он бы себе этого не простил. И хотя ее мастерство настолько росло от сражения к сражению, что его страхи немного поутихли, все же не волноваться за нее вовсе он не мог.
Но несмотря на все волнения, отказать ей в чем бы то ни было для Адама стало непосильной задачей. Жена прекрасно изучила его и умела найти к нему подход, а его разъяренное рычание производило на нее впечатления не больше, чем легкое завывание ветра. В особо вопиющих случаях помыкания им Адам забрасывал Эби на плечо и отправлялся с ней в капитанскую каюту, где самым простым и доходчивым способом объяснял ей, кто тут главный, преподнося уроки послушания, доставлявшие, впрочем, удовольствие им обоим.
Но не он один пал жертвой обаяния Эби. Ее обожала вся его команда, и никто даже не вспоминал морскую поговорку о том, что женщина на корабле – это к беде. Конечно, если бы кто-то и блеснул хорошей памятью, Адам быстро бы устроил ему приступ амнезии. Но такой надобности не было – грозные пираты рядом с Эби превращались в игривых щенят, и герцогу оставалось только челюсти от досады и ревности сводить крепче, чтобы не оттаскать всякого, кто кидал на нее недвусмысленные взгляды, за ухо или за какое другое место поинтереснее. При этом Адам понимал, что и сам наверняка в присутствии жены выглядит ничуть не лучше. Но ему было все равно. Главное, что Эби была вместе с ним. Его.
Сейчас, проводив взглядом ее изящную фигурку, скрывшуюся из виду, герцог мысленно перенесся в тот день, когда мисс Эбигейл Брэдшоу стала миссис Эбигейл Блэкберн, герцогиней Ричфилд.

Это произошло тогда же, когда Эби узнала всю правду о затеянных им играх, но все равно осталась с ним. Терпеть со свадьбой до Англии Адам был не в силах, его одолевало какое-то болезненное желание заиметь на Эби свои законные права, словно это могло быть гарантией того, что она больше от него не сбежит. И только потом он понял, что главная гарантия ее присутствия рядом с ним – не какие-то бумажки и статусы, а ее счастливые глаза в те моменты, когда она смотрела на него.
Они поженились на одном из его торговых судов, которое в числе прочих стояло на якоре в Бухте наслаждений. Капитан Фигероа объявил их мужем и женой пред Богом и людьми на палубе корабля «Сердце моря», где свадебный марш, моду на который завела королева Виктория, им заменяли шепот волн и песня ветра. Щедрое на тепло в этих экзотических краях солнце ласкало светлые пряди волос Эби, а ее широко распахнутые колдовские глаза, смотревшие на него с любовью, были прекраснее, чем само море, и Адам блаженно тонул в их пучинах, погружаясь в них с головой, и был при этом абсолютно, до умопомрачения, счастлив.

Дикие крики, донесшиеся до герцога с палубы, резко разорвали канву его безмятежных воспоминаний и Адам вернулся мыслями к настоящему. А в настоящем, в этот самый миг, его корабль атаковал вражеский галеон. Герцог быстро взлетел по ступеням вверх и, едва замечая, что испанцы уже перебрались на борт «Коварной мыши», в первую очередь поискал глазами Эби. Ее не было. Похолодев от страха, он потерял бдительность, с нарастающей паникой по новому кругу разыскивая в этой людской каше родное лицо. И только когда ему в спину уперлось острое лезвие, герцог понял, что по собственной неосмотрительности оказался перед противником абсолютно беззащитным. Но мысли об Эби занимали его сейчас куда больше, чем собственная жизнь.
- Вот мы и встретились, Черный Джек, - раздался рядом с ним сиплый голос, который Адам узнал мгновенно, хоть и не слышал его, должно быть, пару лет. Давид Перес-Марено. Заклятый враг. Уже давно этот испанец охотился на него, обуреваемый жаждой мести за то, что Адам слегка – ну хорошо, не слегка, а основательно, - подправил ему лицо и лишил одного глаза. И вот он так глупо попался ему в лапы!
- Поворачивайся, английский ублюдок, - скомандовал ему Перес-Марено, и в тот миг, когда Адам едва успел оглянуться через плечо, он заметил, как на тросе с мачты прямо на испанца летит хрупкая светловолосая фигурка, мастерским ударом ног в спину сбивая врага на пол. Эби. Его непостижимая жена. Слава Богу! Она была цела. И, судя по выражению ее лица, с которым она приставила клинок к шее испанца, была настроена весьма боевито.
- Я сам, - коротко сказал Адам, - у нас с этим господином давние счеты.
Когда Эби неохотно убрала шпагу, герцог ткнул ногой поверженного врага и скомандовал:
- Вставай. Бейся со мной как мужчина, лицом к лицу. В этом мире для нас обоих стало слишком тесно, так что сегодня один из нас станет кормом для рыб. И это будешь ты, Давид.
Испанец вскочил и обнажил шпагу, Адам молниеносно вытащил из ножен свою. Клинки скрестились. Герцог не торопился, спокойно отражая все удары Переса-Марено, пока не почувствовал, что противник выдыхается. И вот тогда он сказал скучающим тоном:
- Знаешь, Марено, ты мне до смерти надоел, - с этими словами Адам сделал резкий выпад и проткнул противника насквозь. Выпучив свой единственный глаз, тот бессильно рухнул ему под ноги. Герцог посмотрел на мертвого испанца и как-то отстраненно подумал, что ему уже давно следовало с ним разобраться. Тогда не было бы этого нападения и Эби не подвергалась бы опасности.
Эби! Адам с гулко бьющимся сердцем огляделся, и от души у него отлегло лишь тогда, когда он увидел свою жену живой и невредимой. Бой был окончен, его команда прекрасно знала свое дело. Великолепный испанский галеон пополнил флотилию Черного Джека.

Адам и Эби посетили множество стран в рамках своего бесконечного свадебного путешествия и вернулись в Англию только когда выяснилось, что герцогиня носит под сердцем первенца. На сей раз Ричфилд не стал слушать никаких уговоров и не позволил жене собой вертеть, как вздумается – он твердо решил, что они должны вернуться на Родину, где Эби будет обеспечен должный уход и спокойная обстановка. Он не собирался рисковать будущим ребенком и хвататься за голову от того, что беременная Эби, находясь в море, ежесекундно подвергается опасности.
В семейном лондонском особняке их встретил порядком присмиревший Майлз, ничуть не удивившийся тому, что его брат и его бывшая невеста вместе появились на пороге герцогского дома после того, как вместе же и исчезли с приема у Клиффорда. Майлз не сказал вообще ни слова, хотя Адам ожидал от него злобных упреков и, может быть, даже вызова на дуэль. Но вместо всего этого брат просто обнял его, и столько лет хранившее обиду сердце Адама неожиданно оттаяло. Герцог почувствовал, что наконец-то он вернулся домой.
_________________