Любимец моих дьяволов (СЛР, 18+)

juli: 17.02.20 17:36

Огромное спасибо за комментарий, безумно приятно что помните этих героев

...

Alenychka: 17.02.20 19:54

С удовольствием читала и ещё раз прочитаю книгу! Якоб покорил моё сердце! Ева, с возвращением!

...

juli: 17.02.20 22:39

большое спасибо)

...

juli: 17.02.20 22:45

 » Глава 11

Pov Якоб
Какой же я кретин, сам придумал сказочку и сам в нее поверил. Когда не выдержал и поперся в главный дом поговорить с Лизой — оказалось нет ее там. На встречу с подружкой упорхнула, обяснила одна из служанок, кокетливо поглядывая на меня. Даже не спросила зачем хозяйкой интересуюсь.
Наверняка Лизка еще дуется, злится на меня. Хорошо. Пусть погуляет. Но ожидание невыносимо. И с каждым часом накрывает ярость. Выхожу сначала под предлогом с Толстым погулять. Но даже пес устал за полтора часа по улице бегать. Ушел в дом, жрать у него время. А я продолжаю тусить возле главного дома. Когда же она вернется? Почему не взяла охрану? Это месть, или по тусовке соскучилась? А если она с мужчиной сейчас?
Сам себе противен, веду себя как одержимый подросток, даже за Скорос так не бегал. Меньше всего на свете мне нужны сейчас непонятки и сложности в отношениях с бабой. От Седого звонок поступил. Готов деньги отдать. Но предложил дело отличное, можно круто приумножить капитал. Правда слегка криминалом попахивает. Но я готов рискнуть. На этом надо сосредоточиться. Валить пора из охранников.
Пока размышляю — все разумно и по полочкам. Но в то же время продолжаю на улице топтаться и Белоснежку ждать. Злюсь на сучку, хотя сам виноват — я ведь знал, что она такая. Что просто не будет, не может быть по определению. Самолюбивая, стервозная избалованная… и глупая в силу возраста. Двадцать лет… Чего от нее ждать?
Рядом с ней я почему-то ощущаю себя старым, хотя всего-то двадцать семь... Лизавета на семь лет получается младше, тем более девочка нетронутая. Редкость в наши дни.
Совсем ребенок, хотя как намажется да нарядится — в жизни не скажешь, что девственница. Захочет может шлюхой выглядеть, захочет — невинной овечкой. Когда забывает маску стервы нацепить... Иногда она даже веселит меня. Остроумная, забавная, ехидный язычок, быстрый ум. Но чаще конечно бесит. А самое паршивое чувствовать — она хочет меня. Не как мужика любого. А именно меня. Знаю, что романтические бредни появились в ее сознании давно... И мне не может не льстить, что они до сих пор бродят в этой сумасшедшей белокурой головке. Даже такого побитого и потрепанного жизнью, нищего, зависимого от работы на ее папочку, вынужденного выполнять прихоти и подчиняться... она все равно хочет меня. И это возбуждает, не может не вызывать ответное желание, которое с каждым днем разгорается все сильнее.
Нет смысла больше себе врать, что хочу Белоснежку, до одури блядь, до остервенения хочу. После ночи в особняке Бурмистровых меня точно молнией прошибает, стоит только вспомнить ее, обнаженную, умоляющую, абсолютно покорную… Надо было взять ее, прямо тогда и там. И пошел нахер старый пень Герман со своими правилами и угрозами. Не надо было оставлять Лизу одну. Никогда этот косяк себе не прощу. Позволил убежать, снова погрузиться в болото на Рублевке. Надо было сразу увозить, далеко. И трахать в свое удовольствие. Обоюдное… А потом... Да какая нахер разница, что потом? Жили бы мы долго и счастливо, или разбежались через год-два. Почему уверен, что не через два дня? Да потому что желание, кипевшее в нас обоих не одного дня, это точно. Это шло с самого детства. Стоило дотронуться до Лизки и аж потряхивало. Но я не хотел таких отношений. Не хотел быть настолько зависимым. Она вызывала слишком сильные эмоции. Все равно что вручить пятилетнему ребенку ключи от автомобиля. Куда он может завести это авто? Только разбить. Я не хотел, чтобы малолетка меня разбила.
А она разобьет — в этом нет сомнений, понимаю, глядя на незнакомого придурка, который мою Белоснежку на руках к дому тащит. Это что еще, бл*дь, такое?
Но вида не подаю, наблюдаю. Донес до крыльца на ноги поставил. Явно с вечеринки парочка вернулась. Милуются, Лизка сама его губ касается, и меня накрывает, огромных усилий стоит не подлететь к парочке и не раскидать по разные стороны дома. Парень — хлюпик, легко отделать по самое некуда. Как же меня разбирает это сделать. Одна мысль останавливает — Лизка меня видела, почти на девяносто процентов в этом уверен. А значит все это спектакль. Если начну плясать под ее дудку — себя потом не соберу. Сам себе буду противен. Так что нет, девочка. Такого не дождешься, хлюпиками да сморчками крути. Играйся, малыш. Я сегодня добрый.
Еще мне не дает покоя одна мысль. Шум на лестнице. Не могла ли Белоснежка наш разговор со Скорос слышать? Неужели поэтому бесится? Черт, как же я жалел о своих словах. Зачем я это сказал? Жалел даже не потому что Лиза слышать их могла. А потому что они глупые, неправильные. К Скорос все успокоилось... вечер в доме Бурмистровых и последующее утро очень хорошо дали мне это прочувствовать. Остались нежность, восхищение. Но даже близко не любовь. Была ли вообще она? Или все наваждением было, карой некой за тот дурацкий спор. Никогда не спорьте на девчонок, это я вам как эксперт говорю. Кажется вроде ерунда, а потом всю жизнь можно с ног на голову перевернуть. Не только ей, но и себе.
Но Скорос и Лиза — абсолютно полярные звезды. Никакой зависимости, или связи. И в крови моей теперь однозначно Лизка бурлит. Будоражит, опьяняет. Ничем не вытравить. Вот только то, что она сейчас вытворять начала... именно это меня всегда останавливало, заставляло держать дистанцию. Такие как Лиза Брейкер обожают жрать мужские сердца на завтрак. Или обед, или ужин. Слишком красивая, нереально, прекрасная принцесса из сказки. Умеет прикинуться нежной и ранимой. И в то же время в любой момент может заскучать и переключиться на другого. Как сейчас. Кто этот парень, который обхватил ладонями ее лицо и страстно целует? Важен он для нее? Ведь она всего прошлой ночью подо мной изнывала. Шлюха. Все еще девственница, но в душе — шлюха. И этой бешеной сердце отдать? Те ошметки что после Скорос остались... она же их раздавит и выплюнет в один миг.
Парочка в доме скрывается, а я новую сигарету прикуриваю. Итак, Лизка дала ясно понять, что злится не просто сильно, а настроена мстить и делать это жестко. Трахаться она конечно с парнем в доме отца не станет. Но мозг мне выжрать решила по полной.
Дам ей три дня. Пусть перебесится. Поиграет, пофлиртует. Я потерплю. А потом за волосы и в шалаш поволоку суку.
***
Первый и второй день Лизка посвятила учебе, между нами ситуация не менялась. Полный игнор в мою сторону. Каждый вечер Белоснежка отправлялась в ночной клуб. Я узнал кто такой хмырь, с которым она трется — пресловутый принц Антонио. Иван сказал что на этот раз у них серьезно, парень только и знает что о помолвке бормочет. Лизка ни да ни нет, понятное дело. В своем репертуаре.
Принц открыл свое ночное заведение, и Лизавета помогала ему с раскруткой. Пиарщицей заделалась, чтоб ее. Но я держал удар, на игнор отвечал тем же.
На третий день вернулся Герман и представил нам свою супругу.
Дамочка конечно своеобразная — нас построили перед домом в линейку, чтобы представить новой хозяйке.
— Как в лучших сериалах ВВС, прям «Аббатство Даунтон», а не особняк на Рублевке, — едва слышно бубнит себе под нос Пашка.
Лизка стоит на крыльце под ручку с Антонио. Вцепилась в парня как клещ, или как кукла, которая без подпорки стоять не может. Изумительная фарфоровая статуэтка. Идеальный макияж, прическа, изысканное платье черного цвета. Немного на траурное смахивает. Эх, кукленыш, ну неужели в твоем возрасте все еще за родительскую юбку держатся? Порадовалась бы за отца, вон какую мулатку-шоколадку-молодуху отхватил. Красотка. Держится с видом аристократки. Явно планирует задать тут всем жару.
Закончив с церемонией знакомства, хозяева уходят в дом. А мы бредем в свой флигель.
— Ты чего хмурый такой? — спрашивает Пашка. — Валить отсюда не собираешься?
— А что?
— Да не хотелось бы. Нравится мне тут. Парни отличные, кормежка опять же.
— Это пока Толстый не попался на глаза хозяину, — усмехаюсь. — После этого тебе тут явно разонравится.
— Не пугай, — мрачнеет дружбан. — Лиза обещала что заступится.
— У нее семь пятниц на неделе. Она и к собаке перестала приходить.
— Она не хочет в нашу пристройку ходить. Неловко ей — мужиков много. И Борька сразу в комплиментах аж топит, дурачелло. Ее это бесит. Поэтому я собаку вывожу за ворота, мы встречаемся неподалеку, в парке у озера, гуляем. Как и раньше.
— Я смотрю у вас прямо тайные свидания.
— Ой, только не вздумай никому… И Лизе не говори, что я проболтался. Она особенно просила, чтоб ты не знал.
— Это с чего она меня избегает? Нужны мне больно ваши прогулки, — говорю ворчливо.
— Не знаю. Не нравишься ей. Ведешь себя как сухарь, ни улыбки, ни слова приветливого. Вот видимо поэтому…
В этот момент понимаю, что мое терпение на исходе. Я должен поговорить с Белоснежкой, объясниться. За эти дни я вычислил где находится ее комната — просто следил в каком окне зажигается свет, когда из клуба возвращается. Да, рискованно — Герман дома. Но надеюсь занят прислугой, и вообще его покои совершенно в другом конце особняка, который огромен. Если вдруг наткнусь — придумал отмазку — типа его ищу, чтобы о моем увольнении поговорить. Планировал свою вылазку на завтра — Леа уже заранее во всеуслышанье сообщила что идет в клуб на день рождения к подружке. Антонио на пару дней улетает на родину и не сможет ее сопровождать. Все это я послушал случайно и составил план. Другого варианта оказаться наедине с Лизой не было. Мы либо в компании других охранников встречались, либо вообще не виделись. Понятно, избегала меня. Ивана просила никуда не посылать меня с ней.
Pov Якоб
Как я и ожидала, мачеха мне не понравилась. Виду я не подала, была вежлива. Марина в свою очередь ничего не сказала про свои вещи, побывавшие на улице. Скорее всего она не узнала об этом — слуги быстро все подобрали и в порядок привели. Наверное. Я не проверяла и не следила за этим процессом. По возвращении я заняла себя кучей повседневных дел — учебой, спортзалом, общением с друзьями. Дашка расспрашивала меня о сталкере, не знаю как до нее дошли эти слухи.
— Ты вернулась из своей ссылки какой-то другой. Немного странной. Точно ничего не произошло? — допытывалась она у меня.
Что я могла ответить? Про чувства, кипевшие внутри, про телохранителя, к которому у меня особое отношение… Я никому не рассказывала. А вот про мачеху поделилась.
— Да, это гадство, подстава, — посочувствовала подружка. — Мой отец десяток сменил за последний год. И всех в дом тащит, противно. Давно мне валить из родного гнезда надо. Еще и воспитывает меня, диктует что носить, с кем общаться. Я и мужика домой привести не могу. Зато папан мой — запросто.
— Ну, может она не такая уж плохая, — вздыхаю в ответ. Мне сейчас не до войн, не то моральное состояние. — Пока Марина меня не трогает, ну и я не буду нарываться. Посмотрим.
— Ой, да вот увидишь, обязательно будет папашке на тебя наговаривать. Обычно эти стервы ревнивые и только о кошельке толстом думают. Отпрыски им помеха.
— Мне не нужны деньги отца.
— Ага, это ты так говоришь, живя на всем готовом. А останешься на улице без копейки…
***
Возвращаюсь со дня рождения в полночь, голова болит от выпитого шампанского, настроение паршивей некуда. Даже не знаю почему — вечеринка получилась очень веселой. Скучаю по Антонио? Возможно. Точнее, хотелось бы, чтобы это было так.
Прохожу в свою комнату и сразу начинаю раздеваться. Ненавижу приносить сюда запахи и прикосновения внешнего мира. Короткое золотое коктейльное платье оставляю на стуле возле двери — сразу в химчистку. Сбрасываю шпильки — люблю эти туфли, но сейчас ноги гудят от усталости. Слишком много танцевала. Хотелось выплеснуть энергию по максимуму, чтобы дома вырубиться едва голова опустится на подушку. Чтобы не лезли всякие мысли. Три дня уже бессонница — впору за снотворным лезть.

Остаюсь в нижнем белье, комплект которого приобрела не так давно… во время шопинг марафона со Штаховским. Вспоминаю нашу стычку в примерочной. Это было… как ядерный взрыв. Противно признаваться самой себе, но я тоскую по нему. Даже по его ярости ко мне. Не думала что игнор — это так тяжело. Все еще злюсь на него. Ненавижу… Но мне не все равно, и это убивает.
Чего я ожидала по возвращении? Что прибежит и прощения просить будет, каяться, что неправ, что сказал не то что думал? Нет конечно. Но мне хотелось увидеть хотя-бы проблеск раскаяния. Не полного спокойствия и равнодушия.
Стою перед зеркалом, разглядываю себя, погрузившись в эти мысли.
— Прекрасно смотришься, мне нравится, — раздается голос из темноты, и я подпрыгиваю как ошпаренная. Сердце заходится, в ушах шумит. Бешеный прилив адреналина. Поворачиваюсь машинально на голос, обхватываю себя руками, давя крик, рвущийся из груди. Не знаю как мне удалось удержаться от вопля. Наверное, потому что голос я опознала на секунду раньше. Якоб. В моей комнате. В кресле возле окна. Когда вошла помещение слабо освещала лампа на маленьком резном столике. Подумала что служанка решила оставить для меня свет, в этом не было ничего странного. Но обычно она зажигала другую лампу, на туалетном столике рядом с креслом. Подбегаю к ней и включаю. Темный угол теперь освещен.
— Что ты здесь делаешь? Совсем обнаглел?
— Не ругайся, я соскучился. Ты меня измучила, принцесса. Может хватит? Иди ко мне. — И тянет ко мне руки.
Совсем обнаглел! Меня охватывает бешенство. То не смотрит даже в мою сторону, а теперь что, снова потискаться захотелось? Продавщица белья отказалась приехать? Или решил зачем кого-то звать, если я под боком? Но еще сильнее выбешивает моя реакция на протянутые руки Штаховского. Мое слабое место. Они — невероятные. Сексуальнее я просто не встречала. Настолько красивые, настолько мужские… Даже будь он уродом на лицо, в одни только руки могла бы влюбиться. И сейчас стоит только взглянуть на них, воспоминания набрасываются. Как ласкал меня этими пальцами, проникал внутрь меня. Пересыхает в горле. Голова кружится. Но я все еще барахтаюсь, гордость не позволяет растечься лужицей у его ног.
— Пошел вон, сейчас же!
Хватаю халат и набрасываю на себя. Меня трясет. Это отвратительное вторжение. Но в то же время меня все сильнее охватывает возбуждение, пульс зашкаливает. Волнение, невероятный драйв. Такого Антонио точно не подарит. Со Штаховским все время как на вулкане. Как он вообще решился проникнуть в дом? Как может не бояться отца? Безумец. Откуда узнал где моя комната? Особняк огромен.
— Малыш, пожалуйста. Нам надо поговорить. — Тихо просит Якоб.
— Говори, только быстро. Мне в душ и спать, завтра лекция с утра важная.
— Хочешь спинку потру? Можем вместе в душ…
— Ни за что!
— Иди ко мне. Пожалуйста. — А сам даже из кресла не удосуживается подняться!
— Не надо, — отступаю на несколько шагов назад. — Я больше не играю с тобой в обнимашки. Мне наскучило, правда. Тебе лучше это принять и не дразнить гусей.
— Это тебе лучше не дразнить меня, детка. Я же знаю чего ты хочешь. И на что обиделась. Это все чушь собачья. Я не хотел трахать тебя в доме Артура. Ну бзик, согласен, тупанул. На этот раз обещаю, все сделаю как надо.
— Ты совсем с дуба рухнул? Я и близко тебя не подпущу. Мне не понравилось с тобой.
— Врушка.
— Трус! Ты упустил свой шанс, Штаховский. Теперь ты мне не нужен. Не интересен. Уясни это и свали уже.
— Придется сделать так, чтобы ты захотела, — вздыхает Якоб и поднимается на ноги. Одно резкое движение — и он уже рядом со мной. Хватает за руку и дергает на себя. Буквально вылетаю из наброшенного шелкового халата, который не успела завязать. По инерции впечатываюсь всем телом в его грудь. Он обнимает меня за талию, делает шаг назад — и вот уже снова сидит в кресле, а я — у него на коленях. Находит застежку лифчика и кружевное изделие испаряется, мои груди обнажены, соски острые и твердые. На уровне его лица. А я даже не успела понять как это произошло. Все еще пытаюсь слезть с него, оттолкнуть. Но у меня ничего не выходит. Якоб завороженно смотрит на мои груди, наклоняется вперед и захватывает сосок губами. Чуть прикусывает и я коротко вскрикиваю.
— Тсс, малыш, ты же не хочешь чтобы нас застукали?
И снова наклоняется к моей груди, зализывает место, которое только что укусил. Это невероятно возбуждающе, меня трясет. Но если уступлю — так и останусь для Штаховского тряпкой, о которую можно в любой момент вытереть ноги. Начинаю вырываться — молча, но очень яростно. Колочу по его груди стиснутыми кулаками. Бью куда придется, даже по скуле попадаю. Но Якоб все равно захватывает мои руки и крепко стискивает запястья.
— Да перестань, что с тобой, — шипит. — Как кошка бешеная. Я же пришел. Покаялся. Был неправ, прости малыш. Не надо было тебя оставлять одну. Больше я так не буду. Слышишь?
— Больше такого не повторится между нами! — почти кричу в ответ. Боже, какой же он самовлюбленный козел! Даже не догадывается, как обидел меня, насколько сильно ранил! И считает, что пробравшись в комнату, потискает — и все прощу моментально, снова расстилаться буду перед ним. Интересно, за что мне такое? Есть женщины за которыми ухаживают, их боготворят. Я же… словно кукла резиновая в которую приятно спустить. Если бы он сейчас попросил все начать сначала, с узнавания, свиданий… Но он сразу с лифчика начал… И это убивает меня.
— Убирайся нахрен, Штаховский, у тебя две минуты, а потом я заору так, что весь дом сбежится.
— Это вызов? Решила показать мне свой характер? — почти удивленно произносит Якоб.
Уходить он явно не собирается. Притягивает меня к себе ближе, буквально насаживая на бугор в своих штанах. Берет меня за талию, и заставляет ерзать на нем. Вперед-назад. Эти ощущения мгновенно пронзают все мое существо, делают наэлектрилизованным.
Все равно пытаюсь вырваться, но Якоб только крепче стискивает мою талию.
— Хватит беситься, — просит тихо. — Я не знаю, что еще сделать, чтобы ты простила. Подскажи.
— Отпусти меня и убирайся! Я тебе не шлюха!
— Не-е-ет. Хотя ведешь себя как шлюха. Трешься с этим Антонио. Хочешь его? Может уже трахалась с ним? Это из-за испанца меня динамишь? Скажи, и я отстану.
— Мои отношения с Антонио тебя не касаются!
— Отношения? Папеньку решила порадовать? Значит, можно скоро ждать объявления о помолвке?
Мое сердце бьется так сильно, что трудно дышать. Не могу говорить. А Якоб притягивает меня все ближе, проводит кончиком языка по моим губам и меня будто горячей волной обдает. Его горячий язык врывается в мой рот, не реагируя на мое сопротивление, наоборот, точно упиваясь им.
Безумно хочу ответить на его поцелуи с равной страстью. Но в то же время бесцеремонность этого вторжения — точно острый нож. Это так бесит меня, что не могу больше, чувствую, как в глазах закипают слезы. Хочу расцарапать его наглую физиономию. Мне удается вырваться, и я буквально слетаю с кресла, едва устояв на ногах.
— Последний раз говорю — убирайся.
Меня переполняют самые противоречивые чувства. Понимаю — еще пара секунд и я уступлю. Якоб, разумеется, плюет на мои слова. Поднимается из кресла, подлетает ко мне и вот уже оба падаем на постель. Он обхватывает мою голову ладонями, надавливает на подбородок большим пальцем, вынуждая приоткрыть губы. Его горячий язык врывается в мой рот. По спине табунами бегут обжигающие мурашки. Кладу ладони на твердую грудь Якоба, но оттолкнуть не нахожу сил. Меня бросает в жар, сбивается дыхание. Отстраняюсь от губ, терзающих мой рот, не хватает воздуха. С губ срывается сдавленный стон, а внутри все дрожит от осознания происходящего, мне почти страшно от неуправляемой реакции тела на этого мужчину. А потом раздается стук в дверь и мы буквально отскакиваем друг от друга от неожиданности.
Pov Якоб
Пробраться в комнату малышки легко… А вот дождаться ее — гораздо сложнее. Меня сводит с ума едва уловимый замах сладковато-цветочных духов, которыми она видимо подушилась перед выходом. Для кого подушилась? Меня терзают эти мысли. И одновременно злит, бесит сознание того, что уже ревную. Что не смотря на похабное поведение Белоснежки, меня не отпускает, наоборот, все сильнее залипаю на ней. Я не знаю, что произойдет в этой комнате когда она вернется. Опять не то место. Неподходящая ситуация. Неоправданный риск. Но в голове — дурь полная. Только о сексе могу думать. О сексе с золотоволосой малышкой. Дерзкой, непокорной, но невыразимо сладкой. Столько лет держался, давил в себе эти чувства. Убеждал себя, что она не то, что мне надо. Слишком стервозная, ненавижу таких. Слишком непредсказуемая.
Так что изменилось? Не могу понять. Дотронулся до нее, вдохнул запах, пометил спермой. И сорвало планку. Хочу и все. Ни о чем другом не могу думать.
Жду и с ума схожу. Один час, второй. В ванну сходил. Провел рукой по полотенцам, которыми вытирается. Понюхал зубную щетку. Больной на всю голову, даже спорить не о чем. Как зверь ищу следы и запахи своей добычи. Хочу увезти ее прямо сегодня. Далеко. Только об этом могу думать.
Наконец слышу ее шаги. Неподвижно замерев в темном углу наблюдаю, как малышка снимает платье. Движения не нарочитые, простые, естественные. Она не знает что за ней наблюдают. В одном белье проходит вглубь комнаты — и я завыть готов от возбуждения, яйца сдавливает и дергает, болезненно, и в то же время, это приятная боль. Но разрядка важнее.
Вот только не рада мне Белоснежка. Отбивается, дерзит, кричит, чтобы убирался. Как кошка дикая, хрен справишься. Мне удается стянуть с нее лифчик, вобрать в рот сладкий сосок, но это все что успеваю — и она снова разъяренно сражается со мной. Только еще больше распаляя.
— Это из-за испанца, малыш? Скажи, и я отстану. — Вырывается у меня.
— Мои отношения с Антонио тебя не касаются!
— Отношения? Папеньку решила порадовать? Значит, можно скоро ждать объявления о помолвке? — спрашиваю язвительно, а у самого все внутренности скручивает от ревности.
Но в то же время не верю, что Антонио мне соперник. Он был до меня. Если бы хотела — давно отдалась ему. С ее то страстностью…
Провожу руками по ее спине и кладу ладони на шею Лизы. Кончиками пальцев поглаживаю линию подбородка, погружаю пальцы в ее волосы.
— Он тебя возбуждает? Так, как я? — пристально вглядываюсь в ее глаза, сейчас они цвета штормового моря, буквально тону в их ярости. Лиза упирается ладонями в мои плечи, но я лишь крепче обхватываю ее голову. Не причиняя боли, но и не выпуская из тисков.
— Это тебя не касается! Отвали, понял! Уходи сейчас же отсюда.
Но на меня не действует. Наклоняюсь и почти касаюсь губами ее губ. Продолжаю допытываться:
— Хочешь его? Так же как меня хочешь? Так, как я тебя? Сильно, аж все болит. По тебе болит, малыш…
Белоснежка резко втягивает в себя воздух. И начинает сопротивляться как безумная, руками лупит куда придется и наконец вырывается из моих объятий. Вскакиваю, не в состоянии разумно мыслить. Если бы мог — наверное, ушел бы. Еще переждал. Но сейчас уже никакая сила не оторвет меня от нее.
— Отпусти меня и убирайся! Я тебе не шлюха!
Пощечиной бьют эти слова. Она права. Я ведь как со шлюхой с ней обращаюсь. Так нельзя с девочкой. Но у меня реально едет крыша, стоит только рядом оказаться. Дышу глубоко, пытаясь успокоиться. Но когда снова убираться приказывает, опять срываюсь. Подлетаю вплотную, хватаю за плечи и к себе притягиваю. Я должен ее поцеловать. Почувствовать ее вкус. Иначе просто сдохну. Это какая-то невероятная, безумная потребность в близости. Наваждение, бешеный смерч, который захватил в воронку и не выбраться. Пытаюсь добраться до ее губ, но Лизка в ярости, отталкивает меня, лупит по щекам, а я в ответ еще больше дурею от желания, которое разгорается с каждым ударом, с каждым прикосновением.
Не отпускаю, снося удары, прижимаю к себе жадно, стискиваю в объятиях, обхватываю за подбородок, сильно, чтоб не могла вырваться. Впиваюсь в губы жадно, грубо, погружаю язык, зарываюсь пальцами в волосы. Мы падаем на кровать, нависаю над девушкой, продолжаю непрерывно целовать ее, покусывать ее губы, а потом снова и снова глубоко погружать язык в ее рот. В какой-то момент Белоснежка перестает сопротивляться. Все еще упирается ладошками мне в грудь, но уже не отталкивает. Лежит покорно, и меня затапливает волна нежности.
Но в следующий момент раздается стук в дверь, я машинально скатываюсь с постели, Лизка тоже вскакивает на ноги. На меня — ни единого взгляда. Бежит к двери. Внутренне сжимаюсь, готовясь к драке. Но Белоснежка не открывает дверь, лишь спрашивает:
— Кто?
— Дорогая, это Марина. Извини что беспокою… Я проходила мимо двери и мне показалось что ты стонешь…
— Да… я спала. Приснился плохой сон.
— Можно мне зайти на минуту?
— Я… сейчас, только наброшу что-нибудь.
Лизка разворачивается ко мне и шипит: Гардеробная. Толкает меня к двери в глубине комнаты. Я туда заглядывал, пока ждал. По площади — даже больше самой спальни. Сплошь завалена тряпками, сумками и обувью. Вот туда сейчас заталкивает меня и захлопывает дверь. Быстрые шаги — наверное, набрасывает на себя что-то. При мысли об обнаженной, красивой как куколка девушке, которая спешно одевается, чтобы скрыть следы моих засосов на своей груди, у меня снова тянет в области паха. Член распирает штаны. Но сейчас, увы, не до этой проблемы. Весь обращаюсь в слух. Зачем мачеха пришла к Белоснежке в такой час? Не к добру это, явно.

...

juli: 17.02.20 22:46

 » Глава 12

Pov Леа
Ночной визит мачехи с одной стороны можно сказать спас меня. С другой — взбесил своей бесцеремонностью. Чего она вообще приперлась? Еще и стоны услышала! Спальня отца в другом крыле. С какого перепугу она мимо моей комнаты шныряет? Что вынюхивает?
Набрасываю очень быстро спортивные домашние брюки и свитшот из мягкого велюра с розовыми ушками. Открываю дверь и приглашаю мачеху внутрь. Хотя мне ужасно неприятно ее вторжение в мою комнату. Не хочу видеть ее здесь. Но если не впущу — еще надумает чего. Решит, что мужчину у себя скрываю. Ведь на самом деле так и есть — хоть и не по своей воле.
И вот сейчас власть в моих руках — могу уничтожить Якоба одним только возгласом, точнее — могла несколько минут назад. Но я не раздумывая спрятала его. Значит, не готова расстаться со своими иллюзиями, что бы там не кричала ему? Наверное так и есть. Но и стелиться не готова.
— Что ты хотела? — спрашиваю холодно. — Довольно странное ты место для прогулки выбрала. Противоположное крыло дома. Что, в своем уже все осмотрела, заскучала?
— Я тебя понимаю, Лиза, — елейно отвечает мачеха. Я свалилась как снег на голову. Герман должен был подготовить тебя… Но он боялся что ты не поймешь.
— И правда не понимаю, в чем прикол — любить старика. Объяснишь?
— Твой отец невероятно харизматичный мужчина. Я люблю его.
— Я тебе надеюсь не мешаю его любить? Или… ой, вот только не пугай меня — ты же не хочешь стать мне мамой? Хотя по возрасту подходишь, да. Моей наверное столько и было… Когда папочка закопал ее живьем. Он же Синяя Борода. Ты не знала?
У Марины после моих слов такое лицо — так и хочется расхохотаться. Меня несет конечно, зря я так с почти незнакомым человеком… Но остановиться уже не могу, даже про Якоба забыла.
— Ты совершенно зря язвить пытаешься, — тихо говорит Марина.
— Угрожаешь?
— Нет, предупреждаю. Со мной лучше дружить, деточка.
— Знаешь, мне что-то скучно стало. Давай иди уже, а? Спать хочу.
— Я, наверное, тебя разбудила, извини, — меняет тон Марина. — Хотя на сонную ты не похожа. И я совершенно точно слышала стоны… Видимо я тебя от более интересного занятия оторвала. Может поэтому ты такая нервная? Кончить не успела?
Вспыхиваю от похабных слов и страха, что Марина про Якоба догадалась.
— Что ты несешь!
— Я в курсе твоей беды, деточка. Тут любая стервой станет — бедняжка, трахаться не разрешают. Хочешь я попробую переубедить Германа? Он должен понять… Что так нельзя. Что у тебя есть потребности…
— С тобой не желаю это обсуждать! Выскакиваю за дверь и жду в коридоре, когда мачеха последует за мной. Она не торопится, внимательно оглядывает мою комнату, словно принюхивается, точно — ведьма.
— Если хочешь — оставайся, — бросаю равнодушно. А я проголодалась что-то, на кухню схожу.
— Вредно так поздно есть. Живот вырастет и уже никого привлечь не сможешь. Тебе сколько? Двадцать? В двадцать пять организм уже меняется, запускается процесс старения.
— Ты что, доктор?
— Нет, фитнес инструктор.
— Ясно. С фитнесом у меня порядок. И если хочу поесть на ночь — это мое дело.
Мачеха наконец тоже выходит в коридор.
— Ты права. Кушай, кому какое дело.
Возле дверей в кухню мне наконец удается отделаться от нее. До чего противная вездесущая тетка! Но я не солгала ей — мне и правда хочется есть. Обычно я не подхожу к холодильнику после шести вечера. Но сейчас от нервного напряжения урчит в животе. Достаю пакет кефира, наливаю стакан. И еще, пожалуй, яблоко. Кефир выпиваю, а яблоко беру с собой. Боюсь ночь предстоит бессонная. Ведь я не собираюсь возвращаться в свою комнату. Выбираю одну из дальних гостевых. Постель не застелена, естественно. Залезаю под плед. Интересно, сколько будет ждать меня Штаховский в моей гардеробной? Неважно сколько. Все равно завтра будет зол как черт. Ну и плевать. Так ему и надо. Если думает, что пара поцелуев все изменят — сильно ошибается. Не собираюсь прощать его.
Pov Якоб
Я прождал эту суку два часа, когда наконец понял — она не собирается возвращаться. Еще один щелчок по носу, еще одна игра богатой избалованной девочки. С самого начала знал — с ней не будет легко, и этого следовало ожидать. Искать ее по всему дому заглядывая в каждую дверь, когда Герман тоже в гнезде, да еще и с не в меру любопытной молодой супругой — не вариант. Но как же хотелось. Кровь кипела. Еле успокоил себя. Решил, что надо переждать, пусть между мной и Леа побудет дистанция. Сама одумается и прибежит. А я пока делами займусь, вложусь в новое дело. Любовные страсти мне сейчас ни к чему. Но, как говорится в песне — «Любовь нечаянно нагрянет»
Интересный у Леа вышел разговор с мачехой, которому я невольным свидетелем был. Марина оказалась не промах. Сразу поняла, что с девчонкой надо расставить все точки над «i». И сразу обозначить позиции — я сука деточка, со мной лучше не связываться.
***
На следующий день встретился с Лизкой взглядом как ни в чем не бывало. Словно и не кидала меня. Равнодушие — лучшее оружие с такими как она. Так прошла неделя, за ней другая. Брал несколько выходных — встречался с партнерами по сделке, но Лизка могла подумать, что с бабой. Никакой реакции. Хм. Новая игра? Кто кого переигнорит? Жаль конечно, что силы на такое тратим, когда могли бы давно начать заниматься здоровым крышесносным сексом. Но видимо Лизе так интереснее. Играть в маленькую обиженную девочку. Или ждет пещерного человека? На плечо и в логово? Или хочет ромашек и опусканий на колени? Этого не дождется точно.
Вернулся Антонио, и Белоснежка продолжила свои игры с испанцем. Я не сомневался, что мне назло. Но так погрузился в новый для меня бизнес — контрабанду алмазов, что влечение к Леа отошло на второй план. Дело, в которое позвал меня Седой, было опасным, но сулило шикарный куш в случае если все пройдет по плану. Возможно в ближайшее время мне придется уволиться. Предстояли поездки в Европу и возможно даже Африку. Да и чувствовал я, что засиделся в чужом особняке. Пашка наоборот, трясся от страха потерять работу и несколько раз заговаривал о том, что Толстого нужно пристроить в добрые руки. Ведь Герман до сих пор не в курсе что в его владениях живет собака. Лизке это удавалось виртуозно. Но Пашка боялся что выйдя замуж девчонке будет уже не до собаки. А я в свою очередь был уверен — никакой свадьбы не будет, Толстого так и быть заберу вместе с Белоснежкой, раз любит она этого противного толстяка. Противного — потому что на днях сгрыз мою любимую пару обуви. Я был в бешенстве, даже не знаю как сам удержался от мыслей о приюте. Наверное, надо признать — Лизка зацепила меня сильнее, чем я ожидал. И гораздо сильнее, чем мне хотелось бы.
Был еще момент, который особенно выбешивал меня — Борис, самый молодой парень из нашей компании гномов-охранников, влюбился в Леа по уши. Пока она не обращала на него внимания, ему кое-как удавалось сдерживать свои порывы страсти и бушующие в молодом теле гормоны. Но через три дня Белоснежка поругалась с Антонио и начала флиртовать с Борисом. Была с ним до того слащаво милой, аж блеванут ь хотелось. Мне нравился этот парень. Он был искренним, открытым, дружелюбным. Обожал вечерами играть на гитаре — совсем старенькой, струны вот-вот лопнут, но все равно выходило душевно. Борька — родом из глубинки, приехал год назад покорять Москву. Пока не попал в особняк с покорением выходило совсем худо — чуть ли не бомжевал, голодал. Но старенькую гитару — подарок покойного отца, не бросил, сохранил. Иван случайно встретил его на улице и пожалел парнишку. Сначала домой к себе взял — у Ивана большой дом недалеко от Москвы, в дачном поселке. Борька был согласен на любую работу, а Ивану нужны дополнительная пара рук для разбора старого сарая. Ну а потом, когда немного узнал парня, а работа была окончена — взял в охранники.
***
Сегодня принцеске взбрело в голову отправиться за покупками. Моя первая мысль — снова устроит сцену в магазине — трахну прямо в примерочной. Но потом напоминаю себе, что еще девочка, и кулаки сжимаются сами собой. Невыносимая ситуация, хуже просто некуда. Наивный чукотский парень. Скоро Белоснежка покажет мне что бывает куда хуже. Настолько, что сдохнуть хочется.
Сажусь за руль, думая о том что возможно наедине в машине нам удастся поговорить. Но в последний момент принцеска Бориса в салон затаскивает, к себе на заднее сиденье. Спорить с ней бессмысленно, да и Герман с женой тоже выходят на крыльцо и наблюдают за девчонкой. Марина что-то шепчет мужу на ухо. Он кивает и недовольно смотрит на Бориса.
На этот раз Леа пожелала, чтобы ее отвезли на Роллс –Ройсе — новая покупка Германа, подарок для Марины. И пощечина ей от падчерицы. Но мачеха виду не подает.
Еще одно неприятное событие произошло на днях — Иван на выходном занимался ремонтом и неудачно оступился с табуретки. В результате трещина лодыжки, наложили гипс. Но даже в таком состоянии, не взял больничный, и продолжал координировать работу охраны на костылях. Меня же назначил своим «заместителем». Я не собирался долго прохлаждаться на этой работе, по сути уже должен был свалить. Но не хотелось подводить отличного мужика. И с Леа нужно было довести ситуацию до логического конца. Не мог я уйти, не сделав ее своей. А она наоборот, словно все вознамерилась сделать, чтобы не подпустить меня к себе.
Всю дорогу Леа ласково щебетала с Борисом, тот окончательно растаял, начал отвешивать комплименты. Придурок. Я же хмуро смотрел на дорогу, типа мне абсолютно насрать что происходит сзади. Охота обжиматься, так хоть заслонку водительскую подними, малыш. Или для меня представление?
— Ты такой милый. — Нарочито громко произносит Лизка. — Только рубашка ужасная. Сейчас купим что-нибудь более подходящее.
— Ой, не нужно, Елизавета Германовна, — смущается Боря. — Завтра выходной, сам что-нибудь присмотрю. Вы только скажите, какой цвет вам нравится.
— Не называй меня по имени отчеству, — смеется Леа. — И на «вы» не смей, сколько уже просила.Я себя бабулей твоей чувствую.
— Так ваш отец велел…
— Это он пошутил. Не бери в голову. Ты мой, значит я решаю, как ты должен говорить и что носить.
— Хорошо, как скажете, — сразу соглашается. Сосунок.
— Ты мне нравишься, мы поладим. Не то что этот губастый бука, — не упускает момента уколоть меня Лизка.
Молчу, тихо свирепея. Я должен был ожидать такого развития событий. Как дебил розовые замки понастроил. И теперь расплачиваюсь разбитыми иллюзиями. Лиза не собирается меня прощать. Ей это не интересно. Гораздо приятнее флиртовать, сталкивать лбами, провоцировать. Видимо это ее заводит. Я совершил большую ошибку — забыл, как однажды влепил ей пощечину. За то что поранила Скорос. Надо было помнить это всегда. Не забывать, ведь и она, уверен, запомнила. Возможно все произошедшее, даже ее страстное поведение в доме Бурмистровых — лишь игра. А я, как кретин на удочку попался. Не везет мне с бабами, и почему я позволили себе забыть об этом? Дурак, одним словом…
И что теперь? Впору возрождать в себе чувства к Скорос, гораздо более безопасные, как теперь выясняется. Но не выходит, да и Василина теперь далека как никогда. Замужем, счастлива с другим, беременна. Знаю, что никогда моей не будет. Может вообще все было лишь чувством соперничества с моей стороны?
Леа с Борисом под ручку заходит в торговый центр, а мне пренебрежительно велит на улице ждать. Как псу дворовому. Делаю абсолютно равнодушный вид. Возвращаются через час, Борька сияет как новогодняя елка. Жаль пацана. Пережует и выплюнет… В руках Бориса — гитара.
— Мне Лиза купила, — тихо говорит, поравнявшись со мной. На лице — абсолютное счастье. Деревенский дурень. Ты хоть понимаешь, что никогда ей не быть твоей?
Продолжаем шопинг поездку и с каждой минутой меня накрывает все сильнее. Лизка, похоже, решила сделать все возможное, чтобы вывести меня на эмоции. Меня даже не столько ее поведение глупое и развязное напрягает, сколько взгляды Бориса — он ими буквально прожигает Белоснежку. А мне рожу ему начистить хочется. И в то же время понимаю, что он не виноват, совсем пацан еще. Да и она — девчонка глупая. Красивая настолько, аж глазам больно. Стоит только взглянуть на нее и охватывает желание взъерошить ей волосы. Стиснуть в объятиях. Поцелуями стереть помаду с губ. А потом вспоминаю что она уже не хочет меня… и охватывает отчаяние. Я конечно успешно борюсь с этими глупыми сиюминутными слабостями. В прошлом, особенно в детстве, стоило мне только получить недоступную вещь, я тут же терял к ней интерес. С женщинами всегда так было, пока не зацепила Скорос. Может старым становлюсь, ищу тихую гавань, остановку? Вот только Лиза ни на грамм не спокойная. С ней особый случай. Не могу ее получить, не выходит, и не могу спокойно идти дальше. Самое смешное — такой типаж женщин вообще не мое. Слишком капризная, самоуверенная, кокетливая. У нее злой язычок, и слишком сексуальные наряды. Как оденется — аж закипает внутри, хочется отшлепать по попе, научить уму разуму. Слишком вызывающий, яркий стиль... Или на ней любая шмотка смотрится секси? И куда смотрит Герман — в таких кожаных шортах и топе, как на ней сегодня, остаться девственницей почти нереально!

Вот такие мысли занимают мой мозг, пока жду возле очередного бутика. Из которого выходит Белоснежка, отчего-то в одиночестве.
— Где Борис? — спрашиваю. — Или он сбежал от тебя? Задолбала флиртом?
— Может это он меня утомил? — отвечает с обидой в голосе.
— Так где он?
— Я его за мороженым послала. Что-то он долго…
И садится в машину. А я, не успев сам понять, что к чему и зачем это делаю, бью по газам…
***
Одно хорошо — принцеска сидит спокойно, никаких тебе визгов и воплей в стиле «Что ты такое творишь, я папочке нажалуюсь». Не знаю куда везу ее. Хочу как можно дальше. В лес… в логово, в пещеру. Но мы, бл*дь, в центре Москвы, везде пробки, не выдерживаю и сворачиваю к небольшому парку на Чистых прудах. Останавливаю машину. Здесь так хорошо после шумного центра. Тишина, нет почти никого. И март — такой на редкость теплый, градусов пятнадцать, ослепительное солнце. Самое время для прогулки.
— Выходи. — Говорю Лизке.
— Что все это значит? — она и не думает мне подчиняться.
— Поговорим… Погуляем.
— Мне не хочется гулять с тобой, Штаховский. Я надеюсь твой псих прошел, и ты отвезешь меня обратно. Борис, наверное, волнуется. И мороженое растает.
— Какое мороженое?
— То, за которым Борис пошел. Я пломбир люблю, в шоколаде.
— Вылезай, твою мать, сам куплю тебе пломбир, раз приспичило. А потом нам надо поговорить.
— Не хочу.
Выскакиваю с водительского, подлетаю к задней двери и вытаскиваю принцеску из машины за локоть. Она не сопротивляется, но и энтузиазма не проявляет. Вся из себя нарочитое равнодушие. Ладно. Все равно уже здесь — значит разговору быть полюбому.
Тащу ее в парк, оглядываясь по сторонам, ищу глазами палатку с мороженым. Вот и она.
— Вон палатка — видишь? Шоколадный значит?
— Я уже не хочу! — упирается Лизка. — Мне больно, Штаховский! Ты мне руку выкручиваешь. Ведешь как придурок себя!
— Чего ты хочешь?
— М-м-м, даже не знаю, — ломается Белоснежка.
— Лиз, я серьезно. Скоро увольняюсь от вас. Мне пора уже своими делами вплотную заняться. Я только из-за тебя здесь. Но терпение уже на исходе. Может все-таки успокоишься? Давай выясним отношения раз и навсегда.
— Давай. У нас нет никаких отношений. И не будет.
— Уверена?
— Полностью! Ты мне не нужен, Штаховский! Уясни уже это и успокойся!
Притягиваю стерву к себе и прижимаюсь к ее губам. Очень жестко, почти кусая. Мне хочется причинить ей боль, потому что она причиняет ее мне. Ее слова режут по живому, оставляют раны, калечат. Я не знаю почему такая бешеная реакция. Вроде понимаю все про избалованную самовлюбленную Bubblegum Bitch, но поделать с чувствами ничего не могу. Она прожует и выплюнет как жвачку мое сердце. А я все равно до безумия хочу целовать ее…
Лизка вырывается из моих объятий.
— Что ты хочешь от меня? — рычу, притягивая обратно.
— Сыграй мне на гитаре, — неожиданно говорит принцеска.
— Что?
— Гитара. В машине. Принеси и сыграй.
Спокойно разворачиваюсь и иду к машине. Снимаю с сигнализации, беру с заднего сиденья новехонький инструмент и мысленно прошу у него прощения. И у Борьки. Иду обратно к Леа, и когда между нами остается расстояние в несколько метров, разбиваю гитару об асфальт. Смачно так, аж подпрыгиваю. Ух-х, всегда хотел это сделать. Люблю рок, в молодости часто ходил на концерты самых разных рок групп. Из наших уважаю Кипелова, из зарубежных — Оззи Осборна, AC/DC, Курта Кобейна и мне всегда хотелось смачно раздолбать гитару об пол, как это сделал Джимми Хендрикс. На Лизку даже не смотрю. Зачем? Это конец. Всему. Ее играм, моим грезам. Впервые позволил себе мечтать, как мальчишке. Даже со Скорос такого не позволял, был реалистом. Добивался, да. Но не особо предавался мечтам. И внутренности уж точно мне так не скручивало, как от этой язвы-блондинки.
— Зачем? — восклицает Лизка.
— Это ты скажи, зачем. Зачем парню мозги пудришь? Этому деревенскому простофиле! Ты ведь прекрасно понимаешь, что никогда не будешь с ним. Так приятно разъедать чью-то душу?
— Я просто добра к нему! Тебе видимо не понять, что это такое!
— Да нах*й ему доброта твоя не сдалась, дура! Он трах*ть тебя хочет, как и все остальные. Ничего больше.
— Не суди всех по себе. Но спасибо, что лишний раз напомнил, какая ты сволочь! Чтобы не забывала никогда и держалась подальше!
— Да, не забывай, держись как можно дальше от меня, малышка. — Соглашаюсь. В груди полыхает, горит, бешенство все красной пеленой застилает. — Я надолго не задержусь, не переживай.
— Спасибо! Очень рада! А теперь домой отвези.
Молча идем к машине. Когда трогаюсь с места, Лизка набирает номер Бориса и начинает ласково щебетать с ним. Назло делает сука, елей так и льется из ее рта, представляю, как колбасит сейчас парнишку. Но ей и этого мало. Набирает Антонио и начинает болтать с ним по-английски. Тихим сладким голосом, речь на грани пошлости. Как скучает, как хочет. Снова начинаю закипать. Не помогла гитара, зря угробил инструмент. Лизке море по колено, она решила раздавить меня окончательно. Может думает, что я не понимаю, что там несет на другом языке? Но встречаю ее взгляд в зеркале заднего вида. Так и хочется средний палец показать, еле сдерживаюсь. Взглядом показываю, что тоже нормально в инглише секу.
На улице пошел дождь, мелкий, короткий, весенний. Всегда любил такую погоду, но сейчас слякоть лишь усиливает мое мрачное состояние. Останавливаю автомобиль на бульваре, неподалеку от места, где мы бросили Бориса. Дождь почти кончился.
— Выходи.
— Что? — не понимает сучка.
— Дальше сама дойдешь. До Борьки тут минут пятнадцать быстрым шагом. Тебе полезно булки растрясти.
— Ты совсем сдурел. Забыл, что на меня работаешь?
— Ага. От отвращения к тебе сдуреешь запросто. И память можно потерять, и нюх, и слух и прочие органы.
— Нарываешься? Хочешь, чтобы отцу рассказала?
— Ага, и заодно разговор свой с мальчиками не забудь ему передать. Или я могу. Как раз записал на телефон.
— Ты правда это сделал? — вспыхивает Леа.
— А то, разве можно такой материал упускать!
— Урод!
— Грязная порочная сука!
— Сволочь! — кричит принцеска и вылетает пулей из машины, а я даю по газам. В зеркале заднего вида вижу ее, стоящую под мелкой, почти заканчивающейся моросью. Белоснежка со злостью бьет ногой по луже, посылая салют брызг вслед удаляющемуся Роллсу.
***
Останавливаюсь возле Борьки. Набрал ему пару минут назад и велел ждать. Вылезаю из машины, кидаю парню ключи.
— Что случилось? Где Лиза? С ней все в порядке?
— Все супер. Пройтись решила. Скоро здесь будет, жди. — Разворачиваюсь и иду в противоположную сторону. До метро отсюда не близко, но мне, пожалуй, тоже будет нелишним прогуляться.
— Ты куда, Якоб? — растерянно кричит в след Борька.
— Жди, парень. Твоя хозяйка скоро будет. За меня не волнуйся.
***
Пока добирался до дома, позвонил Седой, договорились о встрече. Так что в особняк я вернулся ближе к ночи. По сути — я окончательно обнаглел и забил на эту работу. С Лизкой кончено, значит нечего мне тут делать. Был уверен, что Иван сам заговорит об увольнении, но с утра. Однако Ваня как выяснилось, не спал, дожидался меня на кухне.
— Проходи, Якоб, чаю попьем.
Меньше всего мне сейчас нужен чай, я изрядно выпил за удачное завершение сделки и все что хочу сейчас — рухнуть в постель. Но не спорю, прохожу и сажусь за стол, а напарник включает электрический чайник.
— Расскажешь, что между вами происходит? — с места в карьер начинает Иван.
— Ты это о чем?
— Дурака не включай, парень. Прекрасно ты все понял. Заставишь разжевывать?
— Ага.
— Хорошо, — вздыхает. — Что у тебя с Лизой? Что между вами произошло во время поездки?
— Ничего.
— И сейчас продолжает происходить, — не обращает внимание на мое «ничего» Иван. — Я поначалу старался не заострять на этом внимание. Думал, мелкие стычки, с кем не бывает. Думал так лучше — обычно у Лизы ровно наоборот. Парни слишком стелятся перед ней, многое позволяют, балуют обожанием. А тут ты — кремень, с трезвой головой, холодным рассудком. Но прошло пару месяцев и вот ты уже не трезв и не холоден, да?
— Не пойму, о чем толкуешь, — зеваю лениво.
— Борис по секрету мне рассказал о сегодняшней поездке. Как ты Лизу увез, дав по газам, ничего ему не сказав… А потом под дождем бросил. Это недопустимо, ты же понимаешь? Я должен за такое как минимум тебя уволить…
— А как максимум? — усмехаюсь.
— Не дерзи. Я добрый, ты мне нравишься, но всему есть предел. Давай договоримся — как на духу мне все рассказываешь, и тогда Герман ничего не узнает.
— Что тебя интересует?
— Одно. Ты спал с девочкой?
Фыркаю, сдерживая смех.
— Нет, Ваня. Она все еще девочка. Но мы как в мелодраме, бля. Я считаю бредом эти закидоны с девственностью. Если Лизка хочет трахаться, она совершеннолетняя — имеет на это право.
— Но ты ее не хочешь?
— Не-а. Был момент. Но она слишком капризная и слишком стерва.
— Тогда что это было сегодня?
— Методы воспитания.
— Ты охранник и прежде всего о ее безопасности думать должен. А ты уже второй раз…
— Вань, уволь меня и дело с концом. Херовый из меня охранник, согласен. Знаешь, я в общем-то работу нашел. Здешнее занятие всегда рассматривал как временное. Так что ты это, не парься. Я не в обиде, скажи: пошел нафиг, и я пойду.
— Не могу, — вздыхает Иван. — Ты конечно очень херовый охранник, но я только тебе на данный момент доверяю.
— Почему? Бред… Пашка — головой за него ручаюсь.
— Он отличный парень, но слишком добрый. Лиза крутит им как хочет. Борис— и вовсе щенок, который только и мечтает лизать ботинки хозяйки…
— Красиво сказал. Поэтично. — Поднимаю большой палец вверх.
— Не язви. У меня к тебя серьезный разговор.
— Еще один? — хмыкаю.
— Да. Сегодня Лиза заявила отцу, что едет в Испанию. Отдохнуть хочет.
— Понятно.
— Я, как понимаешь, не могу со своей ногой лететь… Ясное дело, у тебя планы и в работе ты не заинтересован, но вынужден просить тебя о помощи.
— Испания? Хм, даже не знаю… Надолго?
— Не больше месяца, скорее всего меньше. Павел тоже полетит. Борис же наоборот, надеюсь, за это время голову остудит.
— Я могу подумать? Хотя бы до завтра?
— Конечно. Согласишься — буду обязан. Зарплату двойную выбью у Германа…

...

juli: 18.02.20 23:55

 » Глава 13

Я понимал, что нужно отказать Ивану. С такими отношениями как у нас с Лизой — не то что на отдых лететь, в одном городе жить не стоит. Не знаю, почему я стал таким мягкотелым. И все-таки согласился. Лизку — видеть не мог после случая с гитарой. Почему меня так зацепило? Почему разбил инструмент? Потому что в тот момент неоновой вывеской замигало понимание — она и со мной, как с остальными, будет играть как с собачонкой. Несмотря на детское увлечение, на то что был предметом ее грез. Лиза не может не играть в игры. Похоже, другие отношения ей не доступны.
Дни перед отъездом были особенно тяжелые. Лизка вовсю конфликтовала с мачехой. Они практически перешли к открытой конфронтации. Герман психовал, нервничал, срывался на дочь, защищая молодую жену. Никогда его таким не видел. Неужели и правда втюрился по уши в молодую бабу? Марине было на вид лет сорок. Не так уж молода, но по сравнению с Брейкером, которому за шестьдесят… Выглядел он скорее дедом Лизе нежели отцом. Всегда. Малышка — поздний ребенок, не знающий матери… Наверное из нее и не могло при таком раскладе получиться ничего путного…
***
Вечером перед вылетом меня вызывает к себе Герман. Прихожу в библиотеку, и понимаю, что хозяин дома изрядно пьян.
— Ну как, Яшка, нашел с дочурой моей общий язык? — спрашивает, заплетающимся голосом.
И что ответить этому костолому? Правду, что держусь из последних сил, а дочку он вырастил — стерву редкостную? Да он и сам это отлично знает. По всему видно, сам не рад что с двумя бабами в одном доме оказался.
— Нормально ладим.
— Ага, заметил, как кошка с собакой, — коротко хохотнул в ответ Брейкер. — Но знаешь, так лучше, поверь моему опыту. Ты оказался крепким орешком, молодец. Обычно Лизка через пару дней начинает новенькими крутить. А тебя — вроде как даже побаивается.
— С чего бы? — буркаю в ответ. Не нравится мне этот разговор. Ощущение, что закончив петь мне оды, Герман мне дочь в жены предложит. И что тогда делать? Как отказаться от такого подарка?
— Хорошо смотри за ней в Испании, — продолжает по-хозяйски читать мне нотации. — Антонио… он такой остолоп… даром что принц. Хотя он мне нравится. Но пусть ведет себя как положено. С семьей девочку познакомит.
— В смысле?
— А, ты не в курсе? Руки он Лизкиной у меня попросил. Набрался наконец смелости. Вот теперь везет с мамой знакомить.
— Вы согласились?
— Да, хороший Антошка вариант. Принц все-таки. Только тсс, Лизка не знает о нашем разговоре.
— И правда, вариант отличный. Я — могила, никому не словечка. — Отвечаю спокойно, только голос точно охрип разом.
— Ты главное сам руки не распускай, и за другими следи — неожиданно переключается отчего то опять на другую тему Герман. — Ты хоть как сын мне… все равно — что сказал, сделаю. — Язык у мужика совсем заплетался. Высказался и захрапел в кабинете. А я на воздух вышел. Задыхался я в этих элитных хоромах на Рублевке. Но хотя-бы места здесь много, и воздухом можно подышать. Если совсем тошно. По окрестностям побродить…
***
Испания встретила нас жарким солнцем и сильным ветром. Летели мы на частном самолете, принадлежащем Лизкиной подруге. Дарья не понравилась мне с первого взгляда. Слишком развязная, надменная, экспрессивная. Терпеть не могу это в женщинах. Как можно назвать слабым полом женщину, у которой хватка как у бульдога? А то, что она именно такая, было видно невооруженным глазом, по поведению со слугами — мадам тащила с собой двух бодигардов и двух служанок.
Впрочем, это ее личное дело, мне посрать. Голова только о своих делах болела, испанская командировка в Коста-Брава совпала довольно удачно — в Барселоне мне нужно было пересечься с одним из посредников Седого. Правда приземлились мы в Жироне, и пока не было возможности даже позвонить — сначала нужно было устроить девушек, перетаскать их чемоданы на третий этаж огромной виллы, которую снял Антонио. Его родственники жили в соседнем поселке, и жаждали посмотреть на невесту, но Леа решила иначе. Захотела отдельно жить, и надо сказать, правильно сделала. Иначе родственники могли бы разочароваться слишком быстро. Но это мои соображения, я никого не посвящал в них. Был сосредоточен и угрюм — что не замедлил отметить Пашка.
— Ты чего такой смурной, Якоб, посмотри какое место шикарное! Никогда за границей не был, хорошо то как! Душевно!
— Думаю в Анапе не хуже, — пожимаю плечами, говорю это из вредности. На самом деле, место — замечательное. Не глянцево-вычищенный курорт, а маленькая рыбацкая деревенька, старинная вилла, где все дышит тишиной и покоем. Перед домом — огромный бассейн, только воды пока нет в нем.
— Напоминает фильм с Кроу, «Хороший год» — не медлит продемонстрировать свои кинознания Павел.
— Точно! — восклицает Леа, как раз оказавшаяся в этот момент рядом. — Обожаю момент, когда Кроу падает в бассейн, а героиня Марион Котийяр включает воду. И он плавает и плавает, в листьях и мусоре, пока вода не набирается, и он еде живой вылезает на берег.
И мечтательно на меня, смотрит. Словно не прочь такую штуку со мной проделать.
Ага. Щаз. Держись от меня подальше, Белоснежка. Папа далеко, Пашка и прочие охранники меня не остановят, если отшлепать захочу. Потому что ничего другого от тебя не захочу уже. Планка, что была поставлена мной много лет назад, вернулась на место. Я ее приварил намертво, больше не слетит. Как бы ты не изголялась, детка. О сексе с тобой больше не допускаю ни единой мысли. Отныне ты табу для меня. Выходи, малыш, за Антонио. Это будет замечательным решением проблемы для нас обоих…
Комнаты охраны и прислуги располагаются на первом этаже, размещаемся по двое, я — вдвоем с Пашкой. Служанки Дарьи вовсю кокетничают с нами, как, впрочем, и со второй парой охранников — надо сказать отдых обещает быть не скучным. По сути охрана двум стервам-подружкам требовалась по большей части от самих себя, дурной головы и виляющей жопы. Но Лизка вроде притихла… Может и правда решила остепениться, замуж выйти. Думать об этом было тошно. Но изменить я вряд ли что-то мог. Только на свои чувства огромный замок навесить. Сцепить зубы и твердить что это лишь похоть. Помогало слабо.
Pov Леа
Как ни умоляла отца не посылать со мной в Испанию Якоба, понимая, что это будет пыткой для нас обоих, переубедить не смогла. Наоборот, отчего-то Герман был уверен, что со мной справится только Штаховский. Это было чушью полной. Наоборот, рядом с Якобом я становилась неуправляемой, совершала вещи, которые бы ни за что не сделала в обычном состоянии. Он поднимал во мне уровень адреналина одним своим присутствием. Наркотик, лекарство, афродизиак. Или все вместе. Когда он рядом, и особенно когда жесток со мной, я способна на любое безумие.
Как, впрочем, и он. Его визит в мою комнату был полным сумасшествием. День за днем я анализировала его поступок, пыталась понять, разглядеть, что стоит за ним помимо похоти. Ничего не находила и внутренне корчилась от боли. Почему? Неужели не заслуживаю хоть каплю симпатии? Хоть проблеск сострадания? Но нет. От Якоба была лишь жажда моего тела. Душу же во мне он просто отрицал.
После происшествия с разбиванием гитары, он поставил себе заслон, отгородился от меня. Готовился покинуть эту работу. Во время ежедневных прогулок с Майло я всеми способами узнавала от Павла о планах Якоба. Правда и с другом тот был немногословен. Главное было для меня знать — сейчас нет никакой женщины. Даже на раз-два. Я бы не вынесла. Умирала от ревности, хоть и понимала насколько это жалко.
Вот и Дарья. Пока летели, начала расспрашивать меня именно о Якобе. Приглянулся он ей. Прямо забросала вопросами. А я — ответами. Что парень ужасен. Что давно его знаю, и отвратительней человека не видела. И что он возможно гей… В общем, вспомнила свое бурное детство, когда придумывала из мести про Штаховского небылицы. Вот только ребенком врать у меня лучше получалось. Дашка лишь хмыкнула:
— Да ты влюблена в него по уши!
— Что за бред ты несешь! — взвиваюсь, пылаю гневом. — Я вообще-то за Антонио выхожу.
— Назло что ли? Незачем, глупо.
— Я ведь совершенно серьезно! Нет у меня ничего с этим охранником, ты одним только предположением меня унижаешь. Пожалуйста, не говори так больше. У меня с Антонио все серьезно.
— А не заскучаешь? Он конечно горячий испанец. Но с тобой — ручным кроликом становится, а это скучно.
— Нет, он то что мне нужно. Американские горки мне не интересны.
— И когда свадьба? Предложение сделал уже?
— Если честно, торопиться тоже не хочу. Подозреваю, что он что-то задумал, ведь неподалеку живут его родственники. Не родители, дальние. Но тем не менее.
— То есть ты влюблена, строишь планы, но боишься сюрпризика с кольцом? — ты завралась, милашка. — Фыркает Дарья.
— Просто мне не нравятся сюрпризы. Предпочитаю первая узнавать новости. А предложение в стиле флеш-моб меня пугают до жути…
— Ясно. Я рада, если это и правда то, что ты хочешь… Тогда я, пожалуй, пофлиртую с Якобом. По мне он секси.
И что сказать? Внутри все моментально сжимается, ледяной ком образуется. Только не это. Дашка… Она без тормозов. Если вознамерится влезть в штаны к Штаховскому — никто ее не остановит.
— Я не хочу, чтобы ты лезла к моим телохранителям. — Заявляю холодно.
— Ну вот, уже на попятный пошла, — хохочет громко Дарья.
— Тихо, они ведь совсем рядом!
— Ну и что? Мнение прислуги меня не волнует. Так что? Второго тоже нельзя? — и смотрит испытующе.
— Если будешь лезть к моим телохранителям, нам придется проводить отпуск порознь. — Отвечаю твердо. И плевать, что подружка подумает.
— Ой, да успокойся, не нужны мне твои мальчики, — обиженно отвечает Дашка, идя на попятный. — Скучная ты, шуток не понимаешь, уже и поприкалываться нельзя!
***
В первый же вечер нашего пребывания на снятой внаем вилле, я отправилась на ужин с Антонио. В суматохе сборов нам не удавалось спокойно поговорить. И вот сейчас, наконец, такая возможность представилась. Как можно мягче постаралась расставить все точки над «i». Объяснила, что очень нравится мне, и это было правдой. Мы все больше узнавали друг друга. Антонио уже не был тем навязчивым темпераментным кавалером, что поначалу. Он научился слушать. Отступать. Признавать свою неправоту. И я очень это ценила. Как и искренность наших отношений. Правда была в данный момент немного шокирована его признанием — оказывается, Антонио успел поговорить с отцом! Попросить моей руки и получить благословение. Теперь оставалось лишь меня познакомить — для начала с двоюродной тетушкой. Но я была к такому совершенно не готова.
— Они ждут тебя, Леа, — грустным голосом умоляет меня принц. — Если скажу что не приедем — будет большая обида.
— Я не знала… не думала, понимаешь. Это отдых, расслабление. Мне не до смотрин.
— Всего лишь ужин, — продолжает настаивать мой спутник, и в конце концов соглашаюсь. Но переносим на последние дни отпуска. Объясняю, что мне нужно морально подготовиться к визиту. И это правда. Я продолжаю находиться в полном раздрае чувств с момента, как сбежала из дома Бурмистровых. Никак не выходит пережить ту пощечину от Штаховкого, его слова «она никто» острой иглой засели в сердце. И как ни пытаюсь, не могу вытащить, забыть, плюнуть… Вроде и Якоб уже побитой собакой смотрит… И мириться приходил, рисковал, в комнату ко мне пробирался… На машине увозил… Явно хотел поговорить, и хоть разум мне кричит — это лишь похоть, глупое сердце шепчет — а вдруг не только? Да даже если и похоть… ты же хочешь его… всегда хотела. Умираешь по нему. Так зачем мучить себя. Возьми что дает. Ведь он скоро уедет. И возможно ты никогда его больше не увидишь. Вот такие безумные мысли. Словно в моей голове поселились тысячи дьяволов. И разрывают мой мозг на кусочки. Требуют, вопят, и в то же время пугают и предупреждают. Как не сойти с ума? Возможно ли справиться с собственными демонами?
Так и продолжаю эти бесконечные монологи сама с собой перед сном, ворочаясь с боку на бок. А дни провожу в безделье, возле бассейна, потягивая свежевыжатые соки. Или прогуливаюсь с Антонио по побережью Средиземного моря, или бродим по центру Бланеса — ближайшего поселка, рассматривая живописную старинную архитектуру, восхищаясь развалинами замка Сан Хуан… Мне очень нравится здесь, перемена места очень помогает — я точно другим человеком становлюсь. Не расстаемся с Антонио, везде за руки держимся, постоянно получаем комплименты, какая красивая пара. Это уже абсолютно не показуха для Якоба, да и не берем мы почти ни его ни Павла с собой. Якоб так и вовсе часто пропадает.
Через неделю такого туристического отдыха и практически безалкогольного существования — мы с Антонио категорически отказывались составить компанию, после прогулок едва живые расходились по комнатам, Дашка психанула и заявила, что если не отвезем ее в ночной клуб, она устроит клуб на вилле. И мы всей дружной компанией засобирались. Якоб всю дорогу флиртовал с одной из служанок (на радостях подружка всю прислугу взяла с собой) — Машкой, или она с ним, не суть… Мои дьяволы снова проснулись и начали терзать вопросами и советами: примани… подразни… Я изо всех сил боролась с ними, цепляясь за Антонио, как за спасательный жилет. Тоже не слишком красиво, знаю. Но иногда мне казалось, что я действительно тону…
Вторая служанка — Наталья, более скромная и серьезная, завела отношения с Павлом. Было похоже, что парочка думает уже о продолжительных отношениях. Павел мне очень нравился. Замечательный, добрый, животных любит. Приютил вот Майло… Хотя в то же время — их обоих в особняк Якоб привез. И Паша не раз это подчеркивал. Не бросил друга после операции, когда хорошая работа подвернулась. И собаку не бросил. Это глубоко тронуло меня. И показывало, что не так плох Якоб… как хочет показаться. Но для меня он всегда плохой. Грубый, жестокий, циничный. Другую свою сторону мне не показывает…
Майло, кстати, на время нашего отсутствия я определила к одной из подруг по институту. Та собиралась открывать приют, а пока имела небольшой, в качестве приработка на лето. И все равно непросто было решиться оставить пса. Но перелет тоже вряд ли бы пошел ему на пользу…
Клуб, куда привез нас Антонио, огромный, людей, кажется — море. Играют зажигательные латиноамериканские мотивы, перемежающиеся с танго и фламенко. Дашка сразу же оказывается в центре танцпола и вытягивает меня к себе.
— Давай, оторвемся по полной, наконец добрались до цивилизации, это надо отметить!
Обожаю такую музыку, поэтому полностью растворяюсь в танце. Черное платье без бретелек сидит на мне идеально, о чем раз десять во время дороги сказал мне Антонио, идеально для танго. Меня приглашает молодой парень, и наш танец выходит удивительно слаженным — словно год вместе репетировали. Когда музыка заканчивается, и мы отрываемся друг от друга, партнер галантно наклоняется и целует мою руку. Приседаю в шутливом реверансе, и развернувшись, бегу к бару — нестерпимо хочется пить. Спотыкаюсь и неуклюже лечу вперед уже готовясь к тому что позорно растянусь на полу. Но сильные руки подхватывают меня. Поднимаю глаза на своего спасителя и сердце начинает колотиться сильнее, чем во время быстрого танца.
— Осторожнее, — спокойным голосом говорит Штаховский.
— Удивительно, неужели ты смог оторваться от своей Машки и занялся своими обязанностями? — вместо благодарности у меня вырывается язвительное замечание. Поправляю лиф платья, встречая полный холода взгляд мужчины, который причинил мне больше боли чем все остальные особи этого пола, что встречались в моей жизни, все вместе взятые.
— Ревнуешь? — усмехается Штаховский.
— Не льсти себе. Мне плевать с кем обжимаешься, но обязанности свои хоть иногда надо выполнять. И не просить за это благодарности.
— Ты права. Осталось доработать всего ничего, и я постараюсь, принцесса.
— Нам стоит попытаться как-то ладить друг с другом. Тебе так сложно быть более дружелюбным? Тем более что осталось всего ничего и наконец свалишь с этой постылой работы.
— Насколько дружелюбным ты хотела бы меня видеть? — хитро прищуривается Якоб, заставляя меня покраснеть.
— Что тебе не понятно в этом слове? — отвечаю резко. Почему он каждый раз, что ни скажи умудряется подколоть меня. Не знаю зачем я заговорила о дружбе. Может просто устала от вражды и состояния холодной войны между нами… Сказала, хотя сама не верила, что из этого что-то получится. Но возможно, нам стоит хотя бы перестать постоянно нападать друг на друга. Это приносит лишь раны. Абсолютно бессмысленное занятие.
— Как скажешь, Белоснежка, мир так мир. Я и не собирался воевать с тобой, — пожимает плечами Якоб. А я понимаю, что все мои слова — чушь собачья. Мне никогда не будет нужна дружба с ним. Хочу совершенно другого.
Заиграла медленная композиция.
— Раз уж мы помирились, может потанцуем? — притягивает меня к себе Штаховский. Пытаюсь немного отстраниться, чтобы между нами было хоть какое-то расстояние, но сильные руки не позволяют мне этого сделать.
Забываю о том что устала, что хочу пить. В горле пересыхает еще сильнее, голова кружится. Он всегда так действует на меня. Знает об этом и пользуется своей властью. Играет как кот с мышью.
Жар сильного тела окутывает меня. Мне хочется раствориться в нем, и в то же время хочется убежать…
— Приглашение на танец это лишнее, произношу, чуть запыхавшись, от бешеного биения собственного сердца.
— Может, мне просто захотелось тебя пригласить. Хоть мы всего лишь друзья. И ты скоро выходишь замуж. Где твой жених? Почему он не ловит тебя?
Не хочу говорить сейчас об Антонио. У меня ни единой мысли в голове. И вообще она кружится. От близости Якоба. От его запаха — смеси терпкой туалетной воды и едва уловимого — сигарет.
— Почему молчишь? Не хочешь говорить о нем? — вкрадчиво вопрошает Якоб, понизив голос до шепота.
Меня раздирают противоречивые ощущения. Хочу оттолкнуть и убежать — ведь он явно издевается надо мной. Понимает мою слабость к нему и играет на чувствах. И в то же время меня охватывает волнующее предвкушение — как всегда стоит лишь оказаться рядом с ним. Почему я так беззащитна перед ним? Он всегда ведет себя со мной невыносимо. Наше прошлое, навсегда останется в моей памяти — грязное и пошлое. Одна ненависть и презрение.
Тем временем песня почти закончилась и на последних аккордах Якоб прижимает меня к себе чуть плотнее. Вызывая в моем теле мгновенный отзыв, пронзающие все тело вольты напряжения.
— Отпусти. Песня кончилась. — Бормочу дрожащим голосом, и Якоб отпускает руки.
— Торопишься к жениху?
— Мои отношения с Антонио тебя не касаются.
— Когда свадьба? Пригласишь? — проводит руками по моей спине и кладет ладони на шею. — Он правда тебя возбуждает? Такой пижон…
И внимательно в мое лицо всматривается. А глаза такие холодные, ядовитые. Жгут как крапива. Упираюсь ему в плечи, в попытке отстраниться, но Якоб не отпускает.
— Опусти! Не хочу обсуждать с тобой свою личную жизнь.
— Врушка. Нет у тебя никакой личной жизни.
И наклоняется к моему лицу, так, что его губы почти касаются мои губ:
— Правда, хочешь его? Как меня? Как у нас с тобой было? Настолько, что болит внутри…
От его слов сердце бьется так сильно, что не могу говорить. Штаховский придвигается еще ближе и проводит кончиком языка по моим губам. Меня точно горячей волной обдает. Снова пытаюсь оттолкнуть, но теперь Якоб целует меня все сильнее, давит на губы своими губами, проникает языком со все нарастающей страстью. Мое сопротивление ему нисколько не мешает, кажется наоборот, он упивается им.
Как же мне хочется ответить на этот поцелуй с равной страстью! Держусь из последних сил, а вот Якоб ни в чем себя не сдерживает. Его ладонь накрывает мою грудь, лаская через платье. Вторая рука ложится на талию, ползет ниже, под юбку. И тут начинаю отбиваться. Он ласкает меня как шлюху, воспринимает таковой, опять, всегда! Наверное, я и есть шлюха — ведь даже осознавая это, возбуждаюсь, стоит Якобу лишь коснуться меня. Кожа покрылась мурашками, соски налились и отвердели. Я даже забыла, что мы посреди танцпола. Стоило ему только дотронуться — готова прямо тут отдаться, в толпе людей.
Это ненормально. Это безумие.
Собираю остатки воли и отталкиваю Якоба. Но он не поддается, тогда бью его по щеке, сама не ожидала что пощечина выйдет такой сильной... Его лицо дергается — в глазах недоумение. Такого он не ожидал от меня. Думал всегда на все готова. Отпускает меня. Прищуривается.
— Если тебе так нравится обманывать себя, продолжай. Есть бабы и посговорчивей.
Просто отлично! Хуже невозможно и придумать фразы. Снова в дерьмо макнул. Не вышло — развернулся и уходит к Машке… Дашке, Глашке...
Сволочь!
Якоб уходит, а я настолько ошеломлена и раздавлена, что не могу двинуться с места. Тут меня и находит Антонио:
— Что с тобой, детка, ты такая бледная?
— Пить хочу, — буркаю первое что пришло в голову.
— Прости, меня отвлек старый приятель, никак не мог от него отделаться. Ты искала меня?
— Конечно искала, — вымученно улыбаюсь парню. Не знаю, что еще сказать ему. Очень хочется уйти от этого шума, побыть одной…
Антонио берет меня под руку и провожает к бару. Предлагает стакан воды, который жадно выпиваю до дна. Из динамиков льется грустное танго, и мне хочется рыдать. Едва сдерживаюсь.
— Время позднее, — говорит принц. — Кажется, вся наша компания навеселе. Не стоит садиться за руль в таком состоянии. Я снял несколько номеров в гостинице, неподалеку.
Меня колотит озноб, не смотря на душную ночь. Антонио набрасывает мне на плечи свою тонкую ветровку и помогает пробраться через толпу к выходу. А я могу думать лишь об одном — что вообще все это было? То полный игнор, то страстный танец, поцелуй… Зачем Якоб поцеловал меня? Чтобы лишний раз доказать, что стелюсь перед ним? Скорее всего так и есть. Я не нравлюсь ему. Никогда не нравилась. Он использовал меня в доме Бурмистровых, как щит. Выплеснул свою страсть к Мотыльку, но все равно к ней побежал, стоило только кончить. Как же мерзко, противно. Ненавижу себя, за то что танцевала с ним, не оттолкнула сразу. Не смогла показать полное безразличие. За то что никак не получается поставить его на место. Причинить ответную боль, такую же сильную, какую он причиняет мне… Я должна выкинуть из головы Штаховского раз и навсегда. Сколько можно позволять вытирать о себя ноги?
— В этой гостинице часто останавливаются тусовщики, — говорит Антонио. Вот только комнат мало. — Прости дорогая, не подумай только, что я специально… Нам придется делить одну на двоих…
Но мне абсолютно пофиг слова принца. И в этот момент отчетливо понимаю — если мужчина настолько безразличен, что слова о совместной комнате ни единой эмоции не вызывают… Наверное, это совсем безнадежно. Тут ничего не построишь. Мысль об одной кровати со Штаховским вызывала во мне бурю чувств.
Антонио… Я должна объясниться с ним.
Наверное, со стороны я выглядела смущенной и растерянной. Мой спутник по-своему истолковал мое поведение. И крепче сжал мою руку.

...

Taanja: 19.02.20 08:43

Большое спасибо, очень давно хотела почитать этот роман.

...

juli: 21.02.20 01:43

добро пожаловать)

...

juli: 21.02.20 01:44

 » Глава 14

Дашка отказалась идти с нами — осталась танцевать и меня уговаривала. На что я категорически заявила, что умираю как спать хочу. Рядом с подругой был один из ее телохранителей — ему мы поручили оповестить наш остальной персонал. Я была уверена, что Якоб сейчас обжимается где-то с Машкой и от этого на душе все тяжелее становилось. Почему я так думала? Да просто знала — Штаховский возбужден. Я не дала ему то, что хотел. Значит с другой пойдет сбрасывать напряжение.
И просто бешено ненавидела его в эту минуту.
***
Антонио удалось снять четыре комнаты: для нас, Дарьи, ее служанок и четвертую — для охранников. Наша с принцем располагалась на втором этаже и выглядела очень уютной. Персиковые обои излучали свет, пара пейзажей на стенах, колоритное зеркало в резной раме. В центре комнаты большая кровать, покрытая светло бежевым велюровым покрывалом. Над кроватью балдахин из белого муслина. Сбоку от кровати, ближе к выходу — два кресла и стеклянный журнальный столик между ними, на котором стоит поднос с кофейником и двумя фарфоровыми чашками.
Поборов желание броситься на кровать и накрыться с головой пледом, подхожу к балконной двери и выглядываю на маленькую веранду. Отсюда открывается великолепный вид на сад. Подхожу к решеткам, закрывающим веранду от проникновения чужаков и жадно вдыхаю восхитительный аромат лилий и цветущих апельсиновых деревьев.
— Зачем тут решетки?
— Чтобы усталый путник не проник внутрь бесплатно, — объясняет Антонио, хлопочущий над столиком. — Будешь чай, дорогая? Молоко? Мед?
— Немного. С медом, пожалуйста.
Продолжаю наслаждаться ночью, жадно вдыхать смесь пряных и сладких запахов этого места. Разглядываю экзотические цветы на клумбах — сад хорошо освещен по периметру декоративными фонарями. И тут замечаю Якоба, стоящего под одним из них, как раз напротив нашего балкона. Мгновенно сковывает все тело. Сердце сжимается от тоски при виде этой одинокой фигуры. Курит и смотрит на меня. Не могу понять, что в его взгляде. Тоска? Равнодушие?
Догадывается ли он, что может забрать меня сейчас из этой комнаты? Сегодняшний вечер показал, что он по-прежнему хочет меня. Как и я… умираю по нему, что бы там не пыталась доказать. Но он не двигается... А ко мне сзади подходит Антонио…
— Чай готов, принцесса, — говорит тихо, обдавая мой затылок своим теплым дыханием.
Целует меня сзади в шею. Шепчет ласковые слова на испанском. Он очень нежен, и в то же время возбужден, я это чувствую. Но душой я внизу, как бы мне ни было противно это признавать. С человеком, который меня не хочет. Стоит, наблюдает, точно равнодушный зритель за не слишком интересным ему спектаклем. Я же наоборот, переживаю бурю в душе, словно сейчас решается моя судьба… Но Якоб отбрасывает сигарету, отворачивается, и я понимаю, что ждать большего — бессмысленно.
А мне так хочется тепла. Объятий. Я ледяная, мертвая внутри. Кто-то должен согреть меня. Не хочу быть ненужной. Не хочу быть куклой бездушной, которой считает меня Якоб.
— Я так люблю тебя, — шепчет мне в затылок Антонио.
— Я не достойна тебя, — поворачиваюсь к нему.
— Не говори так... — Его слова звучат полушепотом, полустоном. — Ты прекрасна. Я так люблю тебя… Не могу вынести слова, которые только что услышала. Сердце отказывается принимать их, все мое существо противится ласке. Но разум кричит — ты должна. Сколько можно разбиваться о бетонную стену равнодушия и неприятия. Попробуй хоть раз каково это, когда тебя любят…
Но руки впиваются в решетки. Антонио обхватывает мои запястья, пытается развернуть меня к себе, ищет губами мои губы… Опускаю взгляд и вижу что Якоб снова смотрит вверх. Наблюдает за нами. Выражение его лица нечитаемо. Ни единой эмоции.
Антонио отрывает мои руки от решетки, разворачивает меня к себе, кладет мои ладони к себе на плечи и приникает к моему рту поцелуем. Он старается быть очень нежным, но в каждом его движении прорывается страсть.
— Не бойся, мы ведь поженимся, — шепчет он. — Я у отца твоего благословения попросил. Все хорошо, милая. Я буду очень нежен. Обожаю тебя… Ты самое прекрасное создание на свете…
Pov Якоб
Never be
Never see
Won't see what might have been
What I've felt
What I've known
Never shined through in what I've shown
Never free
Never me
So I dub thee unforgiven
Смешно. Сколько не проводил сам с собой аутотренинг типа «Лиза Брейкер это зло, обходи ее стороной» — никакого толку. Стоило увидеть в черном платье с глубоким декольте, танцующую с каким-то кретином — и все, снова поплыл. Взгляд точно приковало, не оторваться. Жадно слежу за гибкими движениями ее тела. Музыку не слышу — в ушах стоит шум. Танец заканчивается, и как заколдованный следую по пятам за Леа. Сам не понимаю зачем.
Лучше бы я этого не делал. Что толку, стоит нам заговорить, как отталкиваемся, словно одинаково заряженные частицы. Больно раним словами. Язвим, дразним. Причем я понимаю, что причина во мне. Это так явно читается, Лизка, хоть и мнит себя стервой и мастером маскировки — а по сути на лице все написано. Она хочет сказку. Хочет принца на белом коне. Не Антонио — это слишком просто, его она уже имеет, с рук у нее ест. Она хочет меня. Чтобы с рук жрал и на коленях ползал. И таким потерянным одиноким ребенком выглядит… потому что не может меня получить. Наверное, только поэтому я так интересен этой капризной принцессе.
«Почему не притвориться, — шепчет внутренний голос. — Сыграй в ее игру.»
Но что-то останавливает. Не хочу врать, это важно для меня. Обломайся, малыш. Я могу дать тебе лишь секс, ничего больше.
Я хочу, чтобы она согласилась. Оба ломаем друг друга, кто кого.
И вот точно не думал, что в эту ночь она сломает меня…
Антонио снимает номера в гостинице, Дарья и ее свита остаются на дискотеке, а мы с Пашкой идем спать, раз наша принцесса решила отправиться на боковую. Как верные, короче, слуги. Пока дружбан скрывается в доме, оценивая предоставленные нам хоромы, прохожу через стеклянные двери в сад. Поднимаю голову и вижу на одном из балконов, закрытых решеткой, Белоснежку. Она невероятно хороша сейчас. Поначалу не видит меня, любуется открывшимся видом. Лишь потом опускает глаза. В них сразу вспыхивает огонь. Я буквально чувствую этот топазовый жар, призыв, который она безуспешно давит в себе…
Хочу подняться к ней. Пустит ли? Конечно пустит. Вижу ожидание в ее глазах, даже мольбу. Хорошо. Потому что я готов, хочу сдаться. Она невероятно хороша сейчас, никто не устоит. Потом увезу ее. Сбежим от всех этих телохранителей, принцев, богатеньких подружек… Только Леа и я. Воображение разыгрывается не на шутку, приходится отвести взгляд, чтобы хоть немного успокоиться. Не показать насколько хочу, как зависим стал от белокурой ведьмы… Закуриваю, стараясь прийти в норму. И тут вижу принца. Настоящего, не пластмассового, как я. Искренне любящего. Не прячущего эмоции. Он подходит к Белоснежке сзади и целует ее в шею.
Я как будто фильм по телевизору смотрю. Нет осознания реальности происходящего. Я — персонаж дурацкого фильма, второстепенный герой, которому выпала роль жалкого наблюдателя. Но в то же время понимаю, что это не кино. Я должен что-то сделать. Остановить… Категорически не нравится то, что сейчас творится на моих глазах. Меня рвет на части, лихорадит от картины, разворачивающейся наверху.
Но вместо того чтобы побежать наверх, подхожу к кованому столику с вазой посредине, наполненной розами. Сжимаю бутоны, давлю их пальцами. Лепестки рассыпаются и гибнут в моих руках. Задеваю ладонью шип — острая боль, но она сейчас то, что нужно. Аромат этих гибнущих лепестков, смятых мной, заполняет воздух. Насыщенный, чувственный, разносится в воздухе. И продолжаю как завороженный наблюдать за парочкой наверху. Леа поворачивается к принцу и гладит его по щеке. Приникает к его губам, и они самозабвенно целуются.
— Якоб, ты куда пропал, жду тебя, — раздается рядом голос Пашки. И смолкает. Видимо друг проследил за направлением моего взгляда.
— Черт, парень, сцена как в Дикой орхидее, — присвистнув говорит он через пару минут.
Снова его дурацкие сцены из фильмов. Все равно не понимаю, что он имеет в виду. Могу в данный момент думать лишь о том, что я должен быть на этом балконе. Целовать эту блондинистую фурию, ее пухлые губы, мягкую кожу. А потом отнести на постель, раздеть донага и погрузиться глубоко в нее.
— Э-э, Якоб, может нам уйти? Вряд ли девочке понравится, что пялимся. — Смущенно бормочет Пашка. В этот момент наши взгляды с Леа встречаются. Антонио обнимает ее сзади за талию, одной рукой проникает в вырез платья. Ласкает грудь. Так ли ей приятно, как было со мной? Наши взгляды все еще сцеплены, словно и Леа вспоминает о том же.
— Серьезно, друг, пошли. Нам совсем ни к чему свечку держать. Меньше знаешь крепче спишь! Да что там… пусть милуются, Герман ведь дал им свое благословение…
Понимаю, что Пашка прав, надо уйти. Но не могу. Золотоволосая ведьма заворожила… Не помню, когда в своей жизни настолько залипал на бабе, физически, я имею в виду. Чтоб от желания все нутро скручивало. Стоит только в глаза ее безумные заглянуть, и все, пропал. Все мысли лишь об огромной кровати, смятых простынях, жарких телах. Пополам скручивает, ломает, так хочу ощутить ее под собой обнаженной, почувствовать, как ноги ее смыкаются у меня на бедрах, глубоко погрузиться в ее узкое нежное лоно…
Мгновенно вспотев и, как будто очнувшись, приказываю себе нажать на стоп. Пусть это произойдет. Пусть это буду не я — Антонио. Он идеально подходит ей. Я — нет.
Еще одна нереализованная фантазия — и только. Вот что Лиза Брейкер для меня. Всего лишь фантазия.
Но нет сил выбросить из головы воспоминания, только сегодня, несколькими часами раньше наши губы соприкасались. Всего один поцелуй, такой горячий и одновременно сладкий, едва дотронулся и будто рот обжег. Как она робко обхватила губами мой язык… До сих пор чувствую, как трепеща, прижималась ко мне. Знаю, что хотела меня так же сильно, как и я ее.
Тем временем мужские руки стягивают лиф платья чуть ниже, обнажая груди Белоснежки. Она все еще цепляется руками за решетку. Но Антонио разжимает ее пальцы, целует их и увлекает девушку в глубь комнаты.
Сжимаю кулаки, чтобы отогнать охватившее меня наваждение. Я не должен так остро реагировать на глупую девчонку, которой нравится заводить и кидать, сталкивать лбами. Которой ничего не стоит подкинуть гвоздь в обувь сопернице, или рассказать чью-то тайну, зная, что этим разрушит судьбы многих людей. Насквозь порочная, кому как не мне знать? Она априори не должна вызывать сильных эмоций. Лишь похоть. А похоть можно усмирить.
Все дело в запрете. В чертовом бзике Германа про девственность. Иначе ее бы давно уже не было. Лизка не из тех кто слушает папу, значит — все лишь совпадение. Мне оно точно не надо. Ненавижу заморочки с отношениями. Захотел — потрахался, как только зачесалось, вот мое отношение к жизни. Пропасть между мной и Брейкер огромна, и это только к лучшему. Вот только почему меня всего сейчас скручивает от боли и ярости?
Я даже не заметил, как Пашка ушел. Только когда услышал чужой голос. Ко мне приближается один из охранников Дарьи. Крупный, но невысокий, с квадратной фигурой амбал по имени Степан.
— Смотришь представление? — подходит ко мне и спрашивает с ухмылкой, а я стискиваю зубы. Ничего не отвечаю.
— Выпьешь? — в руках Степана бутылка водки и граненый бокал.
— Давай, — киваю. И он наливает мне до краев.
— Хороша сучка. Повезло пацану. Весь вечер за ней наблюдал. Готова была лечь и раздвинуть ноги прямо среди танцующих.
Залпом выпиваю водку, ничего не отвечая на эти слова.
— Эй, ну ты даешь. На, закуси, — Степан достает из кармана хлеб с сыром.
— Не хочу, — брезгливо мотаю головой.
— Как знаешь. А я без закуси никак. Эх, и че бы стулья не поставить? Такой стол душевный, — кивает на кованное изделие с рассыпанными по нему смятыми лепестками. — И кино показывают, — короткий смешок.
— Я насмотрелся. Спать пойду.
— Да? А по тебе не скажешь. Погоди, еще накатим. И чего ты неразговорчивый такой? Похоже у вас свои приколы. Я ведь заметил, девица-то тоже с тебя глаз не сводила… Похоже любите вы поиграть ребята. Может я помешал?
У меня задергалась щека.
— Наливай, Степ. Ты наоборот вовремя. Как раз думал где водки взять. Перед сном самое то.
Но Степу так просто не свернуть с темы Леа. Он только про нее и желает говорить, ни о чем больше.
— Она это нарочно сделала, мне так кажется. Эти богатые сучки обожают всякие извращенства. Может хотела на тройничок тебя заманить?
— Возможно. Но я на такое не ведусь.
— Да? — ошарашенно переспрашивает Степан. — А вот я бы с радостью…Нереально секси телка. Интересно, какова она в постели.
Осушаю залпом еще один стакан с водкой. Несколько капель пролились и текут по подбородку, вытираю рукавом.
— Давай Степ, мне пора. И не глядя больше на балкон, ухожу. Но мне и не надо смотреть туда, и так знаю, что там никого нет. Антонио как паучок уволок свою принцессу вглубь спальни. Сегодня Леа станет женщиной. Можно за такое даже шампанского треснуть.

...

Hummingbird: 21.02.20 11:30

Добрый день! С удовольствием читаю
По-моему героям нужно расставание сейчас, как бы печально это ни звучало. Она избавится от опеки отца, а он встанет на ноги и примет чувство внутри себя...

...

juli: 21.02.20 16:32

добро пожаловать и спасибо за чтение)
Да, их расставание неминуемо

...

juli: 23.02.20 01:05

 » Глава 15

Понимаю, что не усну, когда прямо над нами трахают девушку, которую сам хочу до боли в яйцах. Возвращаюсь на дискотеку. От двух стаканов водки без закуси я почти в хлам. Но нормально держусь на ногах. Натыкаюсь на Машку. Она отчего-то хмурая, интересно, то чуть ли не облизывала меня, пока сюда ехали, то морду воротит.
— Что случилось, чего смурная? — спрашиваю девчонку.
— Пошел ты! Иди с хозяйкой своей целуйся. — Зло отвечает Машка.
Понятно. Видела нас с Леа и приревновала. Как же бесят эти бабские заморочки. Можно подумать я ей в верности клялся. Пара обжималок — и уже ревность? Бред.
Хватаю девчонку за руку и притягиваю к себе.
— Эй, ты чего? Это она ко мне приставала, я отбивался как мог. Вот как только смог — вернулся к тебе.
— Врешь все. Ты ее пожирал взглядом.
— Притворялся. Уволит иначе.
Плету еще какое-то время что в голову взбредет, пудрю мозги Машке по полной. Постепенно оттаивает, на лице появляется улыбка, глаза блестят. Берет меня за руку.
— Потанцуй со мной.
— Не здесь. Пойдем куда-нибудь. Станцуем… наедине.
— Ты хам и нахал, знаешь об этом? — Но в противовес слов Машка обнимает меня за шею и касается губами уха.
— Что поделать, даже отрицать не буду. Танцевать тоже, извини, никакого желания.
Но девчонка все равно вытаскивает меня на танцпол. Играет что-то медленное, я пьян и тупо топчусь под музыку, не очень вникая в ритм. А Машка извивается, трется вокруг меня.
— Танцором тебя конечно не назовешь, — жарко шепчет мне в губы, дотрагиваясь до моего паха, проверяя эрекцию, возбуждая еще больше. — Но я все равно хочу тебя. — Поворачивается так, что ее лобок трется о мою ногу. У меня в ушах шуметь начинает. Кровь кипит. Трахаться хочу — сил нет. не могу терпеть это напряжение.
В глубине души понимаю, что в голове все равно одна Леа. Самая желанная женщина на свете. Надо вытравить ее, пока не стало совсем опасно. Целую Машку с возрастающей страстью, всю дорогу, пока до ее номера добираемся.
— А подруга? — спрашиваю шепотом.
— Не помешает, — жарко отвечает Машка. — Может и присоединиться.
Вваливаемся в номер. Черт, я так пьян, не уверен, что у меня вообще что-то встанет. Но Машка искусно берет мой член в рот, сосет профессионально, аж стон вырывает, хотя терпеть не могу издавать подобные звуки. Понимаю, что сейчас кончу, отталкиваю и опрокидываю на постель. Начинаю трахать, быстро, грубо. Громко — чертова кровать скрипит. Каждый удар сильнее предыдущего. Машке нравится. Изгибается, громко стонет, вскрикивает. Бурно кончает подо мной, чуть ли не визжа. Чувствую, что и мой финал приближается — влагалище, сокращаясь, сжимает мой член, так что сдержаться и не вылиться ей в лоно — трудно. Вытаскиваю и снова засовываю ей в рот. Кончаю туда. Глотает и обнизывает мой пенис. Хорошая девочка. В этот момент заходит ее соседка.
— Ой… Простите. — Пищит смущенно.
— Не страшно. Мы все уже. — Застегиваю штаны. Черт, я даже не разделся. И не протрезвел — меня шатает. — Я пойду. Пока, котенок — треплю Машку по щеке.
— Останься, Якоб, — котенок просит умоляюще. — Я еще хочу.
— Не, детка, в другой раз. Не буду мешать вам спать.
Бреду к себе, полусонный. Но нестерпимо хочется смыть с себя этот грязный секс. Встаю под душ, но даже он не помогает протрезветь, хотя воду делаю почти ледяную. Дрожа от холода выхожу из кабинки и даже не вытерев себя полотенцем, падаю на постель мгновенно отрубившись.
***
На виллу возвращаемся только под вечер следующего дня. Все слишком перебрали, а некоторые — явно перетрахались. Короче, отличный отдых. Но не для всех. Я себя чувствую довольно паршиво. Похмелье, голова раскалывается, да еще и кошки на душе скребут. Белоснежка из своей комнаты не выходила до самого отъезда. Вот только бесит, что мне это интересно, как она чувствует себя после ночи с Антонио. Полный бред. Дико ненавижу себя за подобные мысли.
Выходит только когда уже все загрузились в джип. В темных очках, бледная. На меня не смотрит, но что интересно — на Антонио тоже. Не понравилось? Ну как и большинству баб в первый раз… Вспоминаю Скорос — та вообще подыхала после нашей совместной ночи. От сожалений и отвращения. Ненавидела меня. Так радоваться надо, что у Белоснежки не я первый. Вот только радости — ноль. В душе — полная безнадега, кишки от которой скручивает. Но говорю себе, что всему виной похмелье. Устраиваюсь поудобнее. Обнимаю Машку — вот кто доволен жизнью и взгляда восхищенного с меня не сводит. Хотя толком и не приласкал, просто трахнул, грубо и быстро. А она только и думает что о добавке — по глазам вижу.
***
С того дня между мной и Леа пробежала черная кошка. Чему я только рад был. Принцеска включила полный игнор, меня не замечает, с Антонио холодна, избегает его. Да что с ней не так? Но я стараюсь поменьше думать на эту тему. Полюбила долгие прогулки в обществе Пашки. Спрашиваю друга о чем болтают — про собак, говорит. Может теперь Пашку объектом своего кокетства сделать решила? Соблазнить? Хотя внешне Пашка ничем непримечательный, он даже не претендует на внимание со стороны Лизки. Изначально не парился. Да и сама она в эти дни соблазнительницей совсем не выглядит. Скорее потерянным ребенком. Антонио бухает, Белоснежка по достопримечательностям шляется, Дарья трахается с каким-то подцепленным на дискотеке испанцем… Я занимаюсь делами, получилось на несколько дней отлучиться, Пашка прикрыл, для полной конспирации я взял с собой Машку. Мне кажется Леа ревнует, бесится из-за служанки. Поэтому ведет себя так, точно я пустое место. В упор не видит, ни привет, ни доброе утро… Отлично. Пусть. Ревнует, злится? Так ей и надо. Зато не будет ломать голову куда я подевался.
***
Перед посадкой в самолет черт дергает меня поговорить с Леа. Не знаю, чего я ожидал от разговора. Но точно не полного язвительности тона. Зачем вообще полез? А все этот вид ее — потерянный и бесконечно одинокий. С Антонио вроде наладилось, к родственникам съездили, парень успокоился, вернулся этот его щенячий влюбленный взгляд… Оказываемся впервые со дня дискотеки наедине и так близко — как ни странно это звучит, учитывая, что мы в здании аэропорта. Но остальная компания разбрелись, кто в туалет, кто с багажом возится. Белоснежка стоит возле автомата с напитками и жвачкой, пихает купюру, достаточно крупную, которая раз за рабом вылезает обратно.
— Помочь?
От моего простого вопроса девчонка подпрыгивает и оборачивается ко мне. В глазах холод и ненависть.
— Обойдусь!
— Эй, я все-таки на тебя работаю, — говорю примирительно. — Что ты хотела купить?
— Воду!
— Хмм, тут вроде даже «Эвиан» не продают. — Вспоминаю вкусы малышки.
— Плевать! Любую.
Покупаю бутылку, забираю из автомата и открутив пробку протягиваю Лизе. Забирает резким движением, словно ей неприятно даже рядом стоять, сразу отходит.
— Между нами снова проблемы? — спрашиваю, подходя ближе.
— Никаких. Но можешь отойти? Раздражаешь.
— Чем? Что я тебе сделал, хочется узнать.
— Любопытство сгубило кошку, знаешь?
— Не очень оригинально, знаешь?
— Сколько тебе осталось у нас? Месяц? Ничего, и без этой информации проживешь.
— Обязательно быть такой сукой?
— Ага. Мне нравится.
Отхожу. Даже не слова ее, а тон — ледяной, презрительный, как яд по венам. Аж скручивает. Пошла она. Мне действительно всего ничего осталось. На свадьбу точно не попаду. Даже жаль бедного испанца. Достанется в жены сука с перепадами настроения то плюс тридцать жары, то минус пятьдесят — арктический холод.
***
Москва закрутила своими проблемами — всех нас. Но похоже Белоснежка решила сделать все, чтобы я уволился раньше положенного срока. Она меня буквально изводила. Придиралась к каждой мелочи — от цвета галстука до носков. Могла гонять переодеваться, заявляя, что в таком виде никуда со мной не поедет. Как назло, Иван взял отпуск, и Пашка в больницу с тяжелым отравлением попал. Сразу после самолета — уж не знаю что сожрать умудрился. Остались мы с Борисом. Еще и Майло — просил Лизку не забирать пса из приюта, пока Пашка не оклемается. Куда там — зло зыркнула и приказным тоном велела рулить в приют.
Антонио редко стал появляться, явно что-то не так у них пошло, но Герман пока не замечал этого, погруженный в отношения с Мариной. С которой у принцески были ежедневные скандалы — по возвращению Леа обнаружила что в доме многое переделали. По желанию новой хозяйки. Я несколько раз пытался поговорить с Германом о своем увольнении. Хотел подождать когда вернется Иван, но с каждым днем ситуация становилась все более невыносимой.
Сколько мне еще работать на побегушках у этой невыносимой суки? Точнее, сколько я еще выдержу? Каждый день душит, точно кольцо сжимается, чувствую, что еще немного и сорвусь. Устал изображать из себя холодного и сдержанного профессионала со стальными нервами. Не реагировать на подъебки Лизкины, хамство, капризы. Таскаться по модным вечеринкам, ни одной не пропускаем, она словно нарочно решила задолбать меня. Но как же хороша, хоть и дрянь... Глаз не оторвать, словно только что сошла с глянцевого журнала. Хотя о чем это я, она и есть оттуда. Ничего другого в е голове просто нет. Один гламур. Ненавижу всю эту мишуру. Дешевые и пустые идолы современности. Вот только здоровую реакцию на соблазнительную самку никто не отменял.
Еще и наблюдать как у Борьки едет крыша. Потому что с ним она другая. Невыносимо слащавая. Он как щенок реагирует на каждое ее прикосновение. С ума по ней сходит, выть скоро начнет. И я вместе с ним. Пытаюсь поговорить с Германом по поводу охраны — надо бы людей нанять, не справляемся вдвоем, без выходных пашем, но тот как назло прижимистым стал, сказал что не может сейчас себе этого позволить. Супруга слишком дорого обходится, много трат… Маринка — сука редкостная, иногда у меня возникает ощущение что все, что происходит в этом доме делается специально. Чтобы стравить всех нас друг с другом.
Вечером после одного особенно невыносимого шопинга, купил бутылку вискаря. Треснули с Борькой, чтоб расслабиться. Только парня быстро развезло, плакаться начал, что влюбился, и не может больше терпеть. Хочет признаться Лизке.
— Зачем? — спрашиваю. Неужели, дурак, не понимает, что Белоснежка и так в курсе, что жрет с ее руки. На все готов. Понимает, конечно. И наслаждается этим. Пожирает эмоции.
— Не могу молчать. — Продолжает Борька. — Антонио почти не появляется, так может… Может ее сердце свободно?
Ага, свободно. Точнее — пустое оно, как эта бутыль вискаря. А скорее всего — вообще нет его, сердца. Давно выбросила за ненадобностью. Сам не понимаю, как мог раньше видеть в этой блондинке ранимость, трогательность. Видать у самого мозги поплыли. Сейчас же Лизка показала себя во всей красе. Как умеет вывернуть мужика наизнанку и выбросить за ненадобностью.
А Борис все больше мрачнел и напивался.
— Я влюбился в нее. Втюрился по уши. Правильно ты предупреждал…
Наблюдаю за ним и себя вижу. Словно мои слова говорит. Влюбиться в суку… Это все равно что в руки ей собственноручно оружие вложить. Которым она пристрелит. Не успел срулить вовремя, все, ты покойник. На всю жизнь бешеная зависимость.
***
Несмотря на паршивые отношения, на то что волком каждый раз на меня смотрит, делаю попытку еще раз поговорить. Белоснежка обычно предпочитает Борьку в институт с собой брать, но тут я парня попросил — подменить меня, поменяться на вечер.
Увидев меня на месте водителя на секунду Лизка сбивается с шага. Но потом выправляется, моментально нацепляя маску полного равнодушия. Скользит на сиденье, обычно она с Борькой рядом сидит. Замешкалась, но быстро сообразила, что слишком явно будет, если на заднее пересядет. Но видно — ей это усилий стоит. Ненавидит настолько, что рядом сидеть противно.
— Почему ты? Меня Борис возит в институт, — нарушает молчание Лизка, когда выруливаю на МКАД.
— Это проблема? Так важно какой из охранников тебя везет?
— Нет. Но его компания приятнее.
— Даже не сомневаюсь. Можешь не подчеркивать, я в курсе насколько неприятен тебе.
— Хорошо, я рада, что в курсе.
— Знаешь, я ведь просил Германа увеличить штат охраны. Но твой папка сказал денег нет.
— Можешь не под**бывать, я в курсе. Женушка во всю разошлась и папа на мели, — едко отвечает Белоснежка.
— Я сказал как есть. А тебе не идут грубые слова.
— Отвали.
— И это тоже мерзкое слово. Я ведь не пристаю, сама разговор начала. Чем я так раздражаю?
— Постоянными вопросами, — бросает Лизка.
— Ясно. Ну ты потерпи еще немного. Иван на следующей неделе возвращается. Только это… С Борисом полегче, притормози. У парня от тебя совсем крышу сорвало. Аж страшно за него. Ты понимаешь, что с ним делаешь? Да ни хрена ты не понимаешь.
— Какое тебе дело до нас? — взвивается Лизка.
— А разве есть «вы»? Не надо тупых разводок, малыш. Есть только ты и твои игрушки. Ведь правда? Мне если честно — пох*ю. Но тут парнишку стало жалко. Совсем зеленый деревенский дурак, далеко у него крышу унесло, не соберет. Неужели прикольно травить младенцев?
— Не лезь, тебя не касается, — кидает как кость последнюю фразу Брейкер и выпархивает из машины.
***
И снова вечеринка у Дашки. Карнавал или что-то подобное. Впрочем, в подробности нас с Борькой не посвятили. Только указания одеться официально, черные костюмы, черные рубашки и даже галстуки.
Оказалось, вечеринка в силе Gangsta Party. Тайная встреча гангстеров и бандитов всех мастей, ну и конечно очаровательных спутниц в блестящих платьях а-ля тридцатые. Крестный отец, Криминальное чтиво… Но это я позже прочту на огромном плакате возле клуба. А пока — жду свою хозяйку изнываю от скуки и сонливости. Зевота проходит стоит только Лизке показаться на крыльце дома.
Не думал, что сможет удивить меня нарядом. За эти полгода службы ее телохранителем на какие только ее шмотки не насмотрелся. Лизка умела выгодно себя подать. Всегда в разном, стили, тряпки. Всегда секси.
Но сегодня Белоснежка в мужском костюме. Маленький такой мужчинка в шляпе, впервые гомиком себя ощутил, потому что только увидел ее — сразу член каменным стал. Не знаю, почему так завело меня. Не могу взгляд оторвать. Неприступная, красивая как ангел, хоть и косит под мужика.
— Чего уставился как баран на новые ворота, — хлещет грубой фразой. — Ты за рулем. Борь, ты со мной, малыш.
И последнее слово, малыш — сладко так, с придыханием. Руки сами в кулаки сжимаются. Сколько тренингов с собой проводил, что не реагирую больше на суку. Все бестолку. Снова реакция бешеная.
Приезжаем на вечеринку. Как назло начинается противный мелкий дождь. Гостей много, спешат в клуб, кто-то сообразил зонт прихватить, кто-то нет и мокнет в ожидании пока охрана проверит пригласительные. Разглядываю вереницу гостей. Все и правда разодеты под гангстеров. Мимо проплывают несколько Мерилин Монро. Засматриваюсь на их глубокие декольте.
— В машине останешься, — Белоснежка мне фразу как псу дворовому кидает.
Не понимаю, как можно стервой такой быть. Ну не понравилось ей с Антонио трахаться, я-то чем виноват? Сколько можно как с псом бездомным со мной разговаривать.
Дождь припускает сильнее, Борька заботливо зонтик над принцеской раскрывает. А я печку врубаю и Металлику «Unforgiven». Мне и не хотелось совершенно на эту вечеринку. Сам не заметил, как задремал. Проснувшись, смотрю на мобильный — прошло больше двух часов. Нехило я поспал — всему виной работа на два дома — на Белоснежку без продыху пашу, еще и на Седого. Хотя не сказать, чтоб он в нашей компании был главным. Но с боссом меня пока не удостоили чести познакомить — все вопросы через Матвея. Ну да ладно. Решаю проверить как там принцеска с Борькой в клубе, и спросить, когда домой — вроде обещала отцу что недолго, что завтра типа экзамен. Вот только Герману все равно посрать — улетел этим вечером на Гаваи с Маринкой. Решил устроить себе недельный отпуск. А по сути — разрядить обстановку в доме. Жмот хренов, на охрану нет у него денег, на Гаваи — есть. Хотя можно мужика понять, последняя песнь, так сказать, эта его Марина. А Лизка… Сколько можно парней перемалывать и выплевывать? Зачем вообще ей охрана — чтобы эго свое долбанутое тешила?
***
Как только захожу в клуб — слышу крики и понимаю, что-то случилось. Начинаю продираться через толпу ища глазами Лизку. Какая-то драка, куча мала, ничего не понятно. И тут вижу Белоснежку. Ее держит за волосы бугай, странно знакомый мне… в следующую минуту понимаю, что это тот самый сталкер, от которого мы в родном городе «прятались». С которым Герман вроде как разобрался. Но сейчас этот мужчина прямо передо мной, на всю жизнь эту рожу запомнил. Держит Брейкер за волосы. Лизка отбивается изо всех сил, пытается вырваться. Второй рукой урод лапает девчонку за грудь. У меня перед глазами красная пелена — бросаюсь вперед на эту сволочь. От неожиданного удара в челюсть мужик отпускает волосы Белоснежки. Она отскакивает, спотыкается и падает на колени на пол. Продолжаю мутузить изо всех сил сталкера — понимаю, если очухается — он в более тяжелой весовой категории и возможно мне не поздоровится. Мы не на шутку сцепляемся. Но тут к нам подлетают какие-то мужики. В первый момент мысль, что это друзья сталкера, и я кричу, зову Борьку. Но мужики оказываются охранниками и помогают мне справиться с противником, заламывают ему руки за спинку. Отхожу от них и бегу к девчонке, проверить, все ли с ней в порядке.
— Он тебя не ранил?
Но она отталкивает меня как только поднимаю ее на ноги, и бежит куда-то. Я за ней. Понимаю, что Лизка в шоке, хочу успокоить. Но тут она останавливается, и снова падает на колени — прямо на глазах оседает на пол, смотря вперед. Снова беру ее за плечи и поднимаю, но проследив за направлением ее взгляда, замираю. Чувствую, как по спине ползет липкий холод. От увиденной картины становится жутко. Борис лежит на полу, вокруг суетятся какие-то люди. Из груди парня торчит нож…
Хочу сделать шаги вперед, подбежать к бедняге — и не могу. Ноги точно приросли к полу.
Лизка всхлипывает и шепчет:
— Прости… прости.
Повторяет как заведенная. Тут нас с ней теснит бригада скорой — видимо кто-то вызвал. Подбегают к раненому и кладут беднягу на носилки.
Брейкер поворачивается ко мне. Только сейчас замечаю, что белая мужская рубашка на ней — пропитана кровью.
— Это я виновата, — шепчет она. Лицо бледное как полотно, глаза какие-то неживые, стеклянные. Но мне сейчас не до разборок кто виноват. Спешу за медиками, они уже грузят парня в скорую, врубают сирену, выруливая о стоянки. Прыгаю в машину, Лизка — со мной, и двигаем за скорой. По дороге молчим, ни слова. Девчонка явно все еще в состоянии шока — нижняя губа дрожит, девчонка явно в шоке мне даже кажется я слышу, как стучат ее зубы. А может это мои? Все кажется незнакомым, сюрреалистичным. Мы будто провалились в другую реальность. Перед глазами стоит нож, торчащий из груди Бориса. И я не могу осознать — как это могло произойти? Это сталкер? Или сама Брейкер? Что я, бл*дь, проспать умудрился?
Кошусь на девчонку — она глаза прикрывает и ее слегка ведет набок.

— Эй, ты как? — отрываю правую руку от руля и дотрагиваюсь до ее плеча.
— Это я! — всхлипывает. Похоже ее зациклило на этих словах. Но что она имеет в виду? Она Борьку пырнула? Но зачем? Почему?
Но я с ней согласен — наверняка виновата, пусть даже косвенно. Не знаю, что произошло, но явно докрутилась жопой. Приказываю себе сейчас не думать об этом. Надо попасть в больницу и проследить чтобы Борьке была оказана максимально квалифицированная помощь. Нож конечно жуткий, очень большой и торчал глубоко... Но приказываю себе не сметь думать о плохом.
В больнице несусь к стойке регистрации. Все как в вязком черном тумане. Слова, собственные крики, всхлипывания Брейкер за спиной — все вижу будто со стороны. К нам наконец выходит какой-то человек в белом халате. Смутно отмечаю — он выглядит усталым и грустным. Но собранным. И он объявляет нам, что Бориса больше нет. У Лизки начинается истерика. Словно сквозь вату ее крики слышу. Оглушен, просто в ступоре полном. Лизку успокаивают втроем, она буквально бьется как в припадке. Словно сама парня ножом пырнула. Ей делают укол. Говорят, что оставят на пару часов в больнице под наблюдением.
— Это его жена? — спрашивает меня какой-то мужчина.
— Кто? — непонимающе смотрю на него.
— Девушка. Так переживает, бедняжка.
— Нет, он работал у нее телохранителем. Как и я. — отвечаю машинально.
— О, простите. Она так убивается, я подумал… не знаете кто ближние родственники умершего? Нам нужно связаться…
— Понятия не имею...
Все еще не могу осознать, сопоставить слово «умерший» с молодым, жизнерадостным, влюбленным Борькой. Наверное, надо позвонить Ивану — но я сейчас в полном отупении, все произошло настолько стремительно — до сих пор не укладывается в голове. Хочется хорошенько ущипнуть себя, прогнать этот жуткий сон…
Иван, вернувшийся на неделю раньше из-за происшествия был в шоке. Да все мы. Пашка тоже оклемался и приехал. Тем более что теперь с собакой надо было что-то решать. Принцеска не выходила из своей комнаты. Что там у нее в голове — даже представить не мог. Папашка на отдыхе, ничего ему не сообщили. Не потому что волновались о его отличном времяпровождении — нет, ни в коем случае. Герман сам принял меры, чтобы с ним невозможно было связаться в ближайшую неделю. А может это придумала супруга — лишний раз щелкнуть по носу падчерицу.
Я не мог успокоиться. Как могла простая поездка в клуб закончиться такой жуткой трагедией. Сталкера забрала в тот день полиция — но вот вопрос — если Герман ничего не смог сделать с ним, неужели разумно верить, что менты что-то смогут. Нет конечно. Понятно, что у мужика связи. И что отмажется. Поэтому, я начал собственное расследование. Но эта сволочь опять на дно залегла. Хорошо умел прятаться, прямо закоренелый урка. Да что ж ему так Лизка уперлась?
Я съездил в клуб и порасспрашивал персонал — пачка денег, которую прихватил с собой, помогла — удалось практически по секундам восстановить картину того дня.
Лизка обжималась с Борисом, так, что чуть ли не висела на нем. А парня накрывало с каждой минутой вожделение. Ничего вокруг не видел. Это мне официанточка поведала. Прям наяву перед глазами картинку нарисовала. Верю. У самого от Лизки крыша ехала. А тут еще костюмчик спецефический — дуреешь от того как хороша. И двигается. Жопой виляет. Вкусная, одуряюще терпкая, едва начинающая познавать свою женственность…
Сталкер видимо следил за ней не первый день. Но что-то в поведении Бориса и Лизки в этот вечер его напрягло. Приревновал, психанул. Начал отбирать у парня девчонку. Борька, понятное дело, не стал подчиняться. Завязалась потасовка. На эмоциях, под мощными эндорфинами от близости обожаемой девушки Борис скорее всего не смог правильно оценить опасность. И поплатился жизнью…
Похороны проходили скромно и безумно тоскливо. Родственники у парня были только дальние — ни взять на себя расходы, ни даже приехать в Москву, забрать тело — не смогли. Мы с Иваном скинулись и организовали все сами. Были только мы — гномы, бл*дь, Белоснежкины. А она — даже не явилась. Меня это выбесило, какая ж сука, загнала парня в могилу, и даже прости не пришла сказать. Иван ходил в большой дом, сообщил что хороним… Вышел — она говорит, не в состоянии. Это Борька не в состоянии, бл*дь. И никогда уже не будет.
Поминки зашли отметить в ближайшее заведение неподалеку от кладбища. Сидим втроем, молча бухаем. Ни словечка не приходит в голову нормального. Одни маты.

...

nata s: 23.02.20 19:08

Спасибо, с удовольствием почитаю.

...

juli: 24.02.20 14:11

добро пожаловать)

...

juli: 24.02.20 14:13

 » Глава 16

Не хотел в этот день после поминок возвращаться в особняк, наизнанку от ненависти к белобрысой суке выкручивало. Дураком себя чувствовал, последним кретином, дебилом, идиотом. Потому что как бы ни хорохорился, не показывал равнодушие — эта девка меня не слабее чем Борьку зацепила. И на его месте мог оказаться я. Когда она рядом — в башке туман и реально нет возможности трезво обстановку оценить. Я прямо видел себя на месте Бориса.
Поначалу сидели, молчали, не было слов. Потом Иван кое-как разговорился, начали вспоминать как появился среди нас Борис, разные случаи с ним. Как на гитаре играть любил, как старался выполнить любую мелочь, что ни попроси, потому что Ивану по гроб жизни благодарен был… Вторым отцом называл… Молодой, порывистый, вся жизнь впереди…
Засиделись надолго. И выпили тоже много. Чувствую, что сильно пьян, в говно можно сказать… Иван такси вызвал и домой отправился, так как оставались пара дней отпуска. Пашка в бабе своей поехал, недавно познакомился с телкой… Понятное дело, в особняке Брейкеров сейчас находиться тошно. Смотреть на пустую комнату Бориса… там все еще его вещи, разбросаны в беспорядке — не отличался парень аккуратностью. Резиденцию остались сторожить пара новых охранников — на днях буквально Иван нанял. Раз такое дело… и сталкер снова на свободе, Ваня позвонил хозяину и тот дал добро на отмену режима экономии...
Я в этот момент ездил к ментам — нету сталкера уже, след простыл. Откупился падла. Но я сам его найду… И накажу.
Не знаю, какой черт понес меня по приезду в главный дом. Приехал на Рублевку — тишина. Выгулял Майло. Меня пошатывает, на ногах еле стою… Но в то же время сна ни в одном глазу. Понимаю что не смогу сейчас заснуть. И одному быть тоскливо… Собака не в счет… Новые едва знакомые парни — тоже.
Может набрался храбрости потому что знал — нет Германа. А может даже старик не остановил бы сегодня, слишком я пьян и слишком зол. Вижу свет в Лизкином окне и меня накрывает волной бешенства… Которое мне просто необходимо выплеснуть на ту, которая его вызывает.
Даже никто из прислуги по дороге не встретился — вот это фарт. Спокойно поднимаюсь в крыло где обитает Белоснежка. Захожу в ее комнату. Она сидит у окна, на широком подоконнике. Смотрит на начинающий накрапывать противный мелкий дождь — целый день сегодня срывался, обещая бурю, и кажется, наконец она началась.
— Скучаешь? — кидаю хрипло, прохожу в комнату и усаживаюсь в то самое кресло, в котором ждал ее в прошлый раз.
— Я не ждала гостей, — тихо говорит Лизка. — Уйди, пожалуйста.
Голосок совсем слабенький, точно больна чем-то. Обычно он звонко и хлестко раздает приказы, отчитывает или язвит.
— Новая роль?
— Что?
— Роль, говорю, не идет тебе. Теперь ты маленькая испуганная девочка, ждущая папочку тихонько сидя у окна? На днях роковухой была, классно жопой крутила, заводила мужиков. А, да, еще сама в мужика нарядилось. Знаешь, а тебе шло. Возможно и надо было пацаном родиться… Тогда все было бы проще. От души бы рожу тебе начистил…
— Ты пьян, уйди, пожалуйста. — Морщится принцеска. — Понимаю, что отца нет и ты себя героем почувствовал, но стоит мне закричать…
— Меня тоже прирежут, как Борьку, да? Ты этого хочешь? Нравится калечить, убивать? Играть с чувствами?
— Нет! Что тебе надо от меня? Разве ты не играл с моими чувствами?
— А.. вот оно что. До сих пор зуб имеешь, что не стелился и честно показывал, что хочу от тебя? Прости, но я всего лишь был честен. Это ты любишь притворяться и играть. А я — наоборот. Всегда тебе лишь правду говорил. Извиняться за нее не собираюсь. Я хочу тебя трахнуть, малыш. Но никогда не получишь ничего большего. Неужели это так заело тебя?
— Иди отсюда! Не хочу это слушать, — кричит, спрыгивает с подоконника. Подлетает ко мне и начинает за руку тянуть. — Убирайся, вон пошел! Не хочу твои гадости слушать.
Одно движение, ловлю ее руку, дергаю на себя, и вот она уже на моих коленях. Дрожащая, плачущая.
— Тсс. Успокойся, тише.
Глажу по голове, шепчу нежные слова утешения ей в волосы. Они дивно пахнут ванилью и еще какими-то экзотическими цветами, нежный, едва уловимый аромат. И я от него завожусь… Ловлю пальцами ее подбородок, заставляя посмотреть мне в лицо. Приникаю к ее губам поцелуем. Сам не понимаю что творю. Дико зол на нее, на ситуацию. И от ярости желание трахнуть Лизку закипает с утроенной силой. Начинаю целовать ее зло, яростно. Проталкиваю язык глубоко ей в рот, она пытается отстраниться, но надавливаю на затылок рукой, вынуждая принимать мои поцелуи. Девчонка все равно вырывается, хоть и не так активно, как в начале.
— Что ты… что ты делаешь, — шепчет едва дыша.
— А ты как думаешь?
— Отпусти… Мне больно.
— И мне, — хриплю, прижимая ее руку к паху.
— Я не буду спать с тобой. Никогда! — отдергивает руку и снова начинает вырываться из моих объятий.
Это ее «никогда» срывает мне планку. В ушах ревет, пульс бешеный. Я почти не соображаю что творю. Снова и снова ищу губами сладкий рот Белоснежки, прижимаюсь к ее губам, требуя ответа на свои поцелуи. Погружаю пальцы в ее волосы, глажу шею.
— Нет, уходи! — теперь ее тон умоляющий.
Чувствую — почти готова сдаться. Ерзает на моих коленях, пытаясь вырваться, и это еще больше возбуждает меня. Черные классические брюки сейчас мне неимоверно тесны. Член до боли давит на ширинку. Обхватываю ее шею рукой. Смотрю в красивое порочное лицо, пухлые губы, красивые большие глаза, маленький аккуратный нос… в ней все идеально. И все порочно до мозга костей. Вскинул руку и намотал на ладонь прядь слегка вьющихся белокурых волос, в беспорядке рассыпанных по плечам. От рывка она громко вскрикнула, резко зажимаю ее рот рукой, если нас услышит прислуга, не поздоровится…
— Не надоело изображать невинность? Ты ведь уже не невинна, деточка. Продалась в Испании принцу. И ладно бы из симпатии. Но снова только заради ненависти, чтоб яд свой выплеснуть. Тебе не понравилось? Меня винишь? И отомстила, Борьку похоронив? — рычу ей в лицо.
Лизка будто съеживается от этих слов. Понимаю, жестокие обвинения, но обоснованные — и от этого еще больнее. Ей. Но и мне тоже — как ни странно. Почему так больно произносить все это? Точно яд внутри разливается… Это карма, конечно же. Я переспал с Мотыльком. Антонио поимел Лизу. Хотя она хотела, мечтала чтобы я был первым. Всегда хотела только меня. Но мне то что от ее желаний? Тогда почему, бл*дь так горит внутри?
— Что ты несешь? — кричит Лизка. — Убирайся или я зову на помощь! Отпусти меня!
Но я наоборот, обхватываю обеими руками ее за талию и приподнимаю, встряхиваю как куклу и смотрю ей в лицо. Наши глаза сейчас нa oднoм урoвнe. В ее читается шок и испуг.
— Хватит игр, — шeпчу eй в губы, мoя рукa пeрeмeщaeтся с пoдбoрoдкa нa ее шeю, oбхвaтывaя и удерживая на одном месте.
— Я нe иг...
— Зaткнись, — сo злoбoй шeпчу сквoзь зубы, пeрeбивaя eё. Мoи пaльцы крeпчe сжимaют ее шeю, a втoрaя рукa прoскaльзывaeт в дeкoльтe блузки, находит набухший сосок и начинает теребить его.
— Прeкрaти, — новый всхлип, по идеальному лицу текут слезы. Хорошо играет, любую роль на ура… Этo бeсит мeня все бoльшe. Как удобно она меняет свои амплуа.
— Да ла-адно, ты же хочешь, сколько лет уже выпрашиваешь. Держи, малыш, ты меня получила, — с этими словами тяну еще ниже молнию блузки, под которой ничего нет, даже лифчика.
— Я… Перестань! — восклицает с всхлипом. — Прекрати, не сейчас, не надо, пожалуйста. Понимаю, тебе хочется на меня всю злость вылить… — бормочет задыхаясь. — Я знаю свою вину. Никогда не прощу себя. Но не тебе меня судить!
Не обращаю внимания на ее бессвязное бормотание, лишь снова и снова сжимаю ее груди, перекатываю между пальцами соски, лаская, причиняя боль — даже не задумываюсь об этом. Мне хочется быть грубым с ней. Как ни с кем другим. Она вызывает во мне почти жестокость. Никто и никогда не рождал во мне настолько диких эмоций.
— Хочу, чтобы ты показала, как тебе жаль.
Oтoрвaвшись oт eё губ, хвaтaю зa руку и вoлoку к крoвaти.
— Прекрaти, мнe бoльнo! — стaрaeтся вырвaться, нo мoя хвaткa сильнeй.
— Это ж хорошо, что больно. Значит ты жива. Борьке вот сейчас не больно, не мокро и не горько, понимаешь? — цежу злoбнo и швыряю девчонку нa постель. — Ты хоть осознаешь это?
— Перестань, прекрати, пожа-алуйста, — умоляет принцеска, заливаясь слезами. — Мне больно, — вскрикивает, когда наклоняюсь к ее груди и прикусываю сосок.
— Я залижу, малыш. Будет сладко, — и делаю это, заставляя ее тело выгнуться дугой. А потом грубо срываю с нее расстегнутую блузку. Стаскиваю тонкие лосины. Не обращая внимания на ее протесты и всхлипы. Она выглядит испуганной, но когда моя рука оказывается в ее трусиках, снова выгибается как кошка и тяжело дышит. Что бы ни говорила — она все также хочет меня, как и раньше. Больше не сопротивляется, готова позволить мне делать все, что угодно. Стаскиваю с девчонки трусы и оглядываю горящим взглядом ее совершенное маленькое тело. Просто созданное для секса. Ничего красивее в жизни не видел.
Прижимаюсь к ее губам, заявляя свои права на нее, в этих влажных глубоких поцелуях нет нежности — лишь ярость и страсть. Лизка упирается ладонями мне в грудь отталкивает, но и не думаю отстраняться. Как в тисках, сдавливаю ее лицо в своих ладонях.
— Целуй меня, черт возьми!
Проталкиваю язык ей в рот. Она выгибается, откинув голову назад. Кладу руки на крутой изгиб между талией и бедрами, не ослабляя давления, скольжу вниз, вжимая ладони в ягодицы, и наконец резко притискиваю девушку к себе. Снова нахожу ее губы, заставляю раскрыть рот. У нее вырывается стон, когда мой язык трахает ее рот так ритмично, что у самого кажется, плавится мозг от этого одуряющего соития.
— Хороша-а, — шепчу, шаря руками по телу Белоснежки. Она совершенна, нереально прекрасна, правда, как из сказки. Каждое прикосновение к ее нежной атласной коже приводит меня в восторг. Или я настолько пьян, или пьянею от ее красоты как мальчишка. Мне хочется облизать каждый сантиметр ее восхитительной идеально кожи. Пламя, бушующее в крови, становится еще горячее.
Снова устремляюсь к розовым вершинкам аккуратных небольших грудок, ласкаю, лижу, обводя нежные маковки. Стискиваю правый сосок губами и тяну на себя, кайфуя от того как выгибается тело Белоснежки, реагируя на каждое мое прикосновение, каждую ласку.
Рукой нащупываю пуговицы на своей рубашке, которая душит меня, но они упрямо не желают расстегиваться. Возбуждение слишком сильное, руки дрожат, тяну за ворот, и раздается треск рвущейся ткани, Рубашка летит на пол, остаюсь в одних брюках с расстегнутой ширинкой. Не помню даже когда расстегнул ее…
— Это неправильно, мы не должны, нам нельзя, — шепчет Лизка. Закрываю ей рот поцелуем. Ласкаю руками все ее тело, глажу, трогаю везде, быстро, жадно, как истосковавшийся по женскому телу, сошедший с ума заключенный.
В ответ Белоснежка вцепляется в мои плечи так, словно мы стоим над пропастью, и она боится упасть. Губы шепчут что-то беззвучно, но мне уже не до слов. Обхватив ягодицы приподнимаю ее так, что теперь ее лобок буквально вдавлен в мой пах. Ложусь на нее, раздвинув ноги и положив возбужденный член ей на живот, и начинаю бешено целовать ее лицо, волосы, губы. Девчонка дрожит под моим напором, но робко отвечает, постепенно расслабляясь и успокаиваясь. Накрываю мягкий холмик волос, и она вскидывается в инстинктивном порыве отстраниться, но я не позволяю, удерживаю, чуть придавливая рукой на месте продолжаю возбуждать, теребить потаенное местечко, касаться горячего клитора, который уже напрягся в ожидании моих прикосновений. Надавливаю на него и начинаю гладить, чувствуя, что еще немного и у меня сердце остановится от бешеного желания. Девчонка корчится, выгибается под моей рукой, кривится точно от боли, но стоит мне остановиться — издает протестующий стон.
— Нравится? — не могу не спросить. — Конечно нравится, маленькая, — шепчу, сам же отвечая на свой вопрос и убираю пальцы. Не могу больше терпеть, резко приподнимаюсь и нависаю над девчонкой, раздвигая ее ноги коленом, стискиваю ее бедра, во мне буквально все закипает от нестерпимого желания. Приподнимаю белоснежные бедра и сильным толчком врезаюсь в нее. У Лизки вырывается пронзительный вопль, ее тело буквально подбрасывает, она начинает сопротивляться мне.
Множество раз потом буду анализировать этот момент. Почему не остановился, продолжал двигаться в ней, понимая, что никакого удовольствия не приношу. Никогда не думал, что способен на насилие, но совершил его… И этому нет никакого оправдания. То что пьян был, то что огромное количество провокаций со стороны Лизки было.. Это все хрень полная. За эту ночь буду долго ненавидеть себя. Но пока я невменяем и продолжаю двигаться в девчонке, ласкать ее, шептать успокаивающие слова. Гладить мокрое от слез лицо. Сходить с ума от того какая она узкая, горячая, влажная. Она, можно сказать, на моих глазах трахалась с Антонио. И потом еще было не раз, закрывалась с ним в приват комнатах элитных клубов… И не только с ним… Дашка постоянно таскала Лизку на подобные вечеринки, чему я нередко был свидетелем. Уверен был, что Лиза уже опытна в сексе. Так какого хера сейчас трясется точно девственница?
Не могу сдерживаться, меня охватывает безумие. Подаюсь вперед, еще глубже вхожу в нее, двигаюсь в безумно узком тесном лоне, чувствуя — еще вот-вот и у меня остановится сердце от нестерпимого кайфа. Не обращая внимания на стоны, вскрики. Они лишь сильнее распаляют меня. Еще один толчок, еще. Едва успеваю вытащить, изливаюсь ей на живот. Безумными глазами смотрю и не понимаю. Мой член в крови. Застывшим взглядом пялюсь на эту картину. Кровь. Ее много. У меня не хватает сил, чтобы задать вопрос. Лицо Белоснежки заплаканное, и тут я все понимаю. До этого момента еще была надежда, что это месячные. Но ее лицо говорит все без слов.
Она отворачивается от меня, когда окровавленными руками беру ее за подбородок. Так паршиво мне еще никогда не было после секса. Словно я разрушил нечто бесценное и очень хрупкое. Не могу больше видеть это маленькое, сжавшееся в комочек тело. Меня охватывает безумная злость. Снова игра. Манипуляция. Заставить поверить, что была с Антонио, с другими. Спровоцировать на насилие… Я конечно тоже хорош. Не снимаю с себя вины. Но она могла сказать… Я бы остановился.
Меня охватывает чувство потери. То, что произошло сейчас изменит наши жизни навсегда. Мою — так точно.
Pov Леа
Лежу и тупо смотрю в потолок. Если не двигаться — саднящая боль стихает. Все мои грезы разбиты, все мечты разрушены. Мысли — о суициде, но я отлично знаю себя. Это не мое. Слишком живучая, тварь. Даже подыхая буду ползти к свету. И вот сейчас, в бесконечно черной непроглядной тьме мой разум ищет лучик надежды. Цепляется хоть за что-то. Но даже в воспоминаниях — одна боль. Как я устала от нее. Я ее больше не хочу, не могу выносить…
Не знаю почему, но сейчас в моей голове проносятся воспоминания о том злополучном дне, в Испании, в снятой на ночь гостинице. Мои руки на кованой решетке балкона. И губы Антонио на моей шее. А я лишь Якоба вижу, который внизу стоит и не сводит с меня глаз. И столько в его взгляде… Настоящая бездна. Ору мысленно, чтоб хоть малейший знак подал… Чтобы оттолкнула Антонио. Он ведь понимает, что происходит. Мы подошли к черте. Я больше не могу выносить свой статус нетронутой девушки. Он тяготит меня, он мне мал по размеру. Я взрослая, я хочу близости. Хочу познать до конца что такое мужчина. Не могу больше мучиться неизвестностью.
Но Якоб не шевелится, ему кажется даже и смотреть на меня уже не интересно. Как всегда демонстрирует полное равнодушие, безразличие. Курит, общается с другом. Антонио наоборот, буквально растворяется во мне. Горячий как печка, его руки дрожат, когда меня касается. Для него я божество. Для Якоба –грязь под ногами. Выбор очевиден, говорит мне холодный рассудок. И я приказываю заткнуться воющей белугой душе, которая требует остановиться. Все еще требует Штаховского.
Якоб не хочет быть первым у меня. Ему хватило Мотылька. Может, не понравилось лишать девушку невинности?
Скорее всего дело не в этом. Он не хочет ничего серьезного со мной. Только случайный секс. Он ясно давал это понять каждый раз, стоило нам оказаться наедине. А девственность — это обязательство.
Отвечаю на поцелуи Антонио, он увлекает меня прочь от окна, ближе к кровати, на которую садится и привлекает меня к себе. Гладит успокаивающе по голове — меня трясет. Снова целует. Только сейчас замечаю, что платье съехало почти до талии. Значит Штаховский видел меня обнаженной. Он точно понял, что происходит. Не просто поцелуй. Прелюдия. Но ничего не сделал. Какие еще нужны доказательства, что я пустое место для него?
Принц тем временем помогает мне избавиться от платья. Расстегивает бюстгальтер. Теперь я обнажена, на мне лишь трусики остались. Кладет меня на постель, отстраняется и начинает раздеваться, очень быстро. А меня вдруг накрывает истерический смех от его движений, лихорадочных, дрожащих рук. Понимаю, что ужасна. Антонио мой смех не нравится, впервые вижу его разозленным.
Он опускается сверху и затыкает меня поцелуями. Его руки шарят по моему телу, лезут в трусы, гладят там…
Ничего общего с ощущениями от Якоба. Внутри поднимается тошнота. Перед глазами руки Штаховского. Ненавижу его в эту минуту просто бешено. Как же мне нравятся его руки. Крупные, сильные — как у боксера. Сууука, как же я хочу его. Прямо сейчас и неважно как. Пусть без малейшего обещания. Но замещение на Антонио — жуткий суррогат. Настолько, что у меня начинаются рвотные позывы. Отталкиваю испанца и скрываюсь в ванной.
Когда выхожу, Антонио сидит на кровати, опустив голову в ладони. Отрывает их от лица и смотрит на меня:
— Что это было, Леа? Я настолько противен тебе?
— Я видимо отравилась, прости. Ты можешь меня одну оставить?
Я и забыла, что номеров больше нет. Хотя… может это лишь хитрый ход Антонио?
— Если тебе плохо, может врача вызвать?
— Нет, мне уже лучше. Но я ужасно устала. Мне надо поспать. Прости пожалуйста, что так получилось…
— И ты меня прости… Но я не верю тебе, принцесса. Все выглядит некрасиво. У меня ощущение, что используешь меня. А это очень плохо. Я прав, скажи?
— Я не могу сейчас ни о чем говорить, думай как хочешь! — вскипаю. Мне действительно настолько тошно, что снова чувствую рвотные позывы и головокружение.
— Пожалуйста… поговорим завтра, я едва жива. — Залезаю в постель и укрываюсь с головой одеялом. Как будто это поможет мне спрятаться от мира. От моих чувств.
Принц уходит, не сказав больше ни слова. А я снова бреду в ванную и встаю под душ. Мне не уснуть, пока не смою с себя все, что происходило этим вечером. Прикосновения Якоба, Ласки Антонио. Почему в моей жизни не получаются нормальные отношения? Неужели это моя вина?
Выхожу из душа. Сна ни в одном глазу. Хочется на воздух. Спуститься в сад. Поговорить с Якобом. Он конечно сволочь, ну так и я больная им на голову, одержимая шизофреничка.
Хорошо, что всегда беру с собой смену одежды. Даже не планируя ночевку, я понимала, что могу захотеть сменить черное платье. И взяла простое, невесомое в цветочек — в нем я чувствовала себя комфортно. Надев его, расчесываю влажные волосы, и решив, что высохнут сами — спускаюсь в сад. Надеюсь, что Якоб еще там… Но в саду Павел и один из охранников Дарьи.
— А где Даша? — спрашиваю парней. — Вернулась уже с дискотеки?
— Не-а, решила всю ночь плясать.
— А ты почему здесь?
— Отпустила. С напарником моим танцует, я мешаю, — усмехается в ответ.
Про Якоба спросить мне неловко. Они и так смотрят на меня подозрительно — еще будут потом болтать, что бегаю за ним… До подобного я не унижусь.
— Пройдусь немного.
— Я с вами, — тут же вскакивает Павел.
— Я тут. По саду. Мне компания не нужна.
— Как скажете.
Ноги сами несут меня к клубу. Пешком от гостиницы пять минут всего. Я не думаю, что Якоб там. Не знаю, зачем туда иду. Безумие.
Но он там. Обжимается с Машкой. Сосется, прямо на танцполе. Она трется о него, предлагая себя. Якоб, танцующий с девушкой — все равно что острый нож в сердце. Боль адская, меня скручивает пополам. В тот момент, когда загибаюсь от ломки по нему, он с легкостью находит мне замену. Голова кружится, в ушах шумит. Кое-как добираюсь обратно в номер, залезаю под одеяло. Только не плакать, это уже совсем жалко. Но слезам наплевать на мои табу. Они брызжут из глаз, невозможно остановить.
Влетаю в номер и залезаю под одеяло. Как ребенок, испугавшийся привидений. Но этого видимо мало — не всю горечь выхлебала. Комната служанок — под моей. Слышу как пьяная парочка вваливается в номер. Слышу влажные шлепки плоти о плоть. Стоны, крики девушки. И ее протяжное:
— О, Я-якоб.
Затыкаю уши, меня сотрясает истерика. Жгучее чувство обиды и ревности разъедает душу, выть хочется от обиды — почему, за что мне это наказание? Не хочу любить Штаховского, не хочу этого порочного влечения, но раз за разом терплю поражение в борьбе с собственными демонами. Я все равно его хочу. Несмотря ни на что...
Но я не покажу ему свои глупые наивные переживания. Иначе это окончательно сломает меня. Вместо этого остаток отпуска продолжаю как ни в чем не бывало вести себя с Антонио. Но это сложно. Между нами повисла неловкость. Принц общается со мной будто через силу, и я его понимаю. Мне и самой непросто.
Антонио чудесный парень, в который раз прощает мне мои странности и загоны, оттаивает, вновь дружелюбен и весел. Мы едем к его родственникам, очень приветливым и гостеприимным. Приятнейшие люди. В который раз говорю себе, что несправедлива к испанцу и полная дура, что не принимаю предложение руки и сердца. Лучший вариант для жизни. Понимающий, нетребовательный, щедрый. Но я хочу, чтобы сердце екало, а потом выскакивало из груди. Хочу бешеный пульс, адреналин, самые безумные американские горки. Если бы я не знала этого чувства! Но я знаю — Якоб показал. И на меньшее теперь не согласна.
Но в то же время в груди жжет обида. Ненавижу Штаховского как никогда. Унижаю при любом удобном случае. Понимаю, что от этого лишь растет стена между нами. Но я и так устала ее ломать, раздирая руки в кровь. Все бестолку. Что бы я ни делала, стена лишь больше. Так пусть будет хуже. Пусть будет пир во время чумы.
Вот только не ожидала что чума подкрадется так внезапно…
Увидев на вечеринке сталкера — поначалу даже не пугаюсь. Папа ведь сказал, что все уладил. Но теперь, анализируя, думаю — он вообще, хоть что-то сделал? Или лишь использовал как предлог, чтобы выпереть меня из города и жениться по-тихому? Я привыкла что отец у меня своеобразный. Бесполезно ждать ласки или проявления чувств. Но я всегда считала, что за ним я как за каменной стеной. Сегодня эта вера рассыпалась в прах.
Он идет на меня вальяжной походкой. Высокий, полноватый, пальцы-сосиски, сальный взгляд. Особенно меня отвращает его рот — крупный и будто влажный. Представить только, что он прикоснется ко мне — тут же начинаются рвотные позывы.
— Привет, помнишь меня, детка? — от этих слов у меня спина покрывается холодным липким потом. Глаза безумца пугают до дрожи
— Мне не интересно! — бросаю как можно тверже, хотя голос предательски дрожит. Отворачиваюсь и делаю шаг в сторону. Но сталкер в одно мгновение оказывается рядом. Хватает за плечи и разворачивает меня к себе.
— Не смей отворачиваться. Я с тобой разговариваю!
— Оставь меня в покое, придурок!
— Шлюха! — выплевывает мне в лицо это слово, точно пощечина. Теперь в его голосе звучит ненависть. — Если я задал вопрос, значит отвечаешь на него! Поняла, стерва?

Словно в ступоре выслушиваю поток брани и непристойностей. Внутренне дрожа, но внешне стараясь не подать виду. Звучащая в голосе этого урода ненависть буквально парализует меня. А потом он выхватывает нож. В эту минуту, кажется, вся жизнь пробегает у меня перед глазами. Все мои скверные поступки, ошибки, глупости. И то, что так и не познала… Невостребованная любовь. Обидно умирать толком не начав жить. Все о чем я успеваю подумать, пока бугай двигается на меня.
Кто-то из гостей вечеринки завизжал увидев нож… А на меня напал ступор. Кажется, даже страха толком не было. Потом появился Борис и отвлек психа на себя. За что поплатился жизнью. Увидев Борю, лежащего на полу с ножом в груди, я испытала шок еще худший, чем до этого. Хуже ожидания смерти. Огромное чувство вины точно многотонная плита придавили меня. Жить с таким чувством врагу не пожелаешь…
Ненавидела себя за то, что не пошла на похороны. Несколько дней меня накачивали транквилизаторами и даже выйти из своей комнаты, да даже до уборной дойти, было трудно. Перед глазами плыло, голова кружилась. Семейный врач даже ночевать остался, беспокоясь за мое состояние. Твердил, что мне спать все время надо.
Никогда столько не спала, как за эти дни.
Когда увидела Якоба в своей комнате — первым делом подумала, что это галлюцинация. Но когда он начал свои обвинительные речи, поняла, что увы. Лучше бы он и правда был галлюцинацией. С самого начала этот парень стал моим личным демоном, безумным призраком, мучившим меня. Год за годом, снова и снова. Прогрессирующая одержимость, которой нет конца. Иногда я мрачно шутила про себя, что финал всему этому — психбольница.
Но на деле все вышло еще хуже. Обвинительные речи, жестокие фразы, режущие по живому. Особенно те, что были правдой. Якоб прав, я действительно ужасный человек. Чудовище…
А потом слова ласки, нежные прикосновения. И снова поддаюсь этому безумному соблазну, снова лечу на свет как мотылек, чтобы обжечь свои крылья. И Якоб снова меня обжигает. Невообразимой болью, он в буквальном смысле разрывает меня на части. Я понимаю, сама виновата. Должна была предупредить, что девственница. Полная идиотка. Не смогла этого произнести. После всего что натворила, своего ужасного поведения, провокаций, у меня язык не повернулся признаться. Попросить его быть нежнее.
И поэтому он взял меня как шлюху. Резко, быстро. Боже, если это происходит с каждым, почему некоторым так нравится секс? Ужасная боль, нестерпимая. Рвущая на части.
Но в то же время, позже, анализируя, понимаю, что даже в этом есть свой кайф. Наверное, во мне прячется мазохистка. Потому что частичка меня все равно кайфует от близости. От того что Якоб был во мне. Касался так глубоко. Стал частью меня.
А потом снова леденящий холод, пронзительное одиночество. Ощущение трагедии, полного краха. Мне стыдно посмотреть Якобу в глаза. Это так странно — боль он мне причинил, а стыжусь — я. Буквально сгораю от жгучего смущения. Чувствую себя жалкой врушкой. Получается, он прав насчет меня. Подставила Бориса, а теперь и его… Но я этого не хотела! И никогда не позволю отцу причинить вред Штаховскому. Мне хочется произнести это вслух, но взглянув в лицо Якоба замираю. Его глаза горят бешеной злобой.
Он уходит, а я еще долго не могу остановить слезы. Мой первый раз, такой выстраданный и долгожданный, получился самым ужасным — хуже просто не бывает. На похоронах друга, можно сказать на его могиле, теряя последнюю надежду называться нормальной личностью, падая в глазах любимого так низко, что дальше некуда. Закрываю лицо руками, закусываю губы, чтобы сдержать рвущийся наружу вой. Это самая длинная ночь в моей жизни, кажется, что она не кончится никогда. Мне больно, страшно и одиноко.
Под утро я все же задремала, и проснулась от ощущения невероятного, леденящего холода. На меня с выражением просто бешеной злобы на лице смотрит отец…

...