«Робеспьер не принадлежит ни одной эпохе, он – бесплоден, у него нет возраста. Но рядом с ним, – равно чуждый свету и тени, прекрасный как бог, – стоит тот, чьи широко распахнутые глаза отражают небеса неведомой вселенной. Мир никогда не перестанет удивляться этому юноше и вечно будет выбирать между боязливым преклонением перед его величием и – ужасом, внушаемым его бесчеловечностью. Никто не сможет сказать – был ли это Антиной, или же – вестник того светлого царства, где тело невесомо, где больше не льются слезы, где вечно открытая книга мудрости говорит о сиянии бесконечного дня...» (Фридрих Зибург)
Сегодня, изъясняясь языком французского революционного календаря, 17 плювиоза 222 года (пояснение: отзыв написан 5.02.2014 г.), пишу эти строки об одном из самых ярких, самых одаренных, самых преданных идее, но и одного из самых неоднозначных, республиканце – революционере, печально известном гражданине Сен-Жюсте, навеки вписавшем свое имя на скрижалях всемирной истории...
«Я презираю прах, из которого создан... Это несчастное тело можно терзать и убить. Но никому не дано лишить меня иной, независимой жизни, что обеспечена мне в веках и на небесах...» (Антуан Сен-Жюст)
Луи Антуан Леон Флорель Сен-Жюст де Ришбур родился 25 августа 1767 года в небольшом провинциальном французском городке Десиз. Отец его происходил из крестьян, но крестьян богатых (частичка «де», отличающая представителей дворянства, конечно, искусственна), а мать была дочерью нотариуса. Антуан был старшим из трех детей и единственным сыном. В возрасте 10 лет умирает отец, а к тому времени семья уже переселилась в другой небольшой город Блеранкур. В детстве Антуан был совершенно не похож на того, кого будут звать со страхом, уважением или восхищением гражданином Сен-Жюстом. Юноша был подвижный, задиристый, постоянно попадал в скандальные ситуации и обладал скверной репутацией. При этом Антуан всегда отличался недюжинными умственными способностями, большой любовью к литературе, философии, истории. Он с упоением читал труды не только древнегреческих и древнеримских мыслителей, но и современных Жан-Жака Руссо и Монтескье. Он наизусть знал Мольера и даже сам писал. Однако кутежи, пьянки, гулянки привели его в исправительный дом, куда его сдала собственная мать...Возможно, именно в заключении и произошел слом его мыслей и мировоззрения, а может, время было такое, или же все произошло постепенно, выросло из природных начал, но так или иначе, выйдя на свободу Антуан поступает на юридический факультет университета Реймса. В 1788 году Сен-Жюст успешно выдерживает экзамен на звание лиценциата права. Наступил роковой, переломный 1989 года, да падет Бастилия, да настанет революция...
«Любовь – это поиск счастья» (Антуан Сен-Жюст)
В истории подавляющего большинства пламенных революционеров есть и лирическое отступление в виде счастливой, а может, и трагической, любви. В жизни Сен-Жюста она звалась Терезой Желе и была дочерью нотариуса. Любовь была взаимна. Но зная о скандальной репутации Антуана отец невесты не благословил возможный союз молодых, более того, быстро выдал девушку замуж за другого. И это был страшный удар для Антуана. Еще больше закрывается его сердце в стальную броню строгости и бесконечного хладнокровия. Он будто бы подчинил, без сомнения, бушевавшие в нем страсти силе своей непреклонной воле. Тереза была и осталась единственной любовью, он не мог заменить ее никем другим. И именно с ней связаны самые эмоциональные эпизоды романа. Сбежав в Париж, став политиком и депутатом, лишь узнав о том, что Тереза, расставшись с мужем и приехав в столицу, он целыми днями будет приходить к ее гостинице, ждать пока она выйдет: «Итак, Тереза Торен здесь, в Париже, совсем рядом...Сен-Жюст почувствовал, как кровь прилила к его щекам. Неужели ему никогда не вырваться из этого порочного круга? Он боролся с собой и победил, выбросил ее из мыслей и сердца. Уже несколько месяцев он не вспоминает о ней. Он заковал себя в броню своего дела, своего долга перед родиной. И вот снова... Зачем прибыла сюда? Неужели только для того, чтобы встретиться с ним, с Сен-Жюстом?..» Но вот она сама пришла к нему, он чуть не поддался соблазну, а потом, вдруг, почувствовал себя гадко, понял, что не может сделать ее счастливой, не может вообще быть с ней. Далее он будет избегать Терезу, жившую под чужим именем, даже попытается отдать ее в руки правосудия, лишь бы былая любовь перестала тревожить его сердце, подчиненное более важному, священному назначению.
Но сцена последней встречи с Терезой настолько эмоциональна, настолько драматична...Именно фанатичное осознание своего особенного предназначения заставило молодого, удивительно красивого юношу – революционера, привлекавшего внимание женщин всех возрастов и происхождения, отказаться от счастья человеческого, отвергнув Элизабет Дюпле, художницу Полину, нарисовавшую его портрет, сестру друга Филиппа Леба – Анриетту, с которой он практически был помолвлен, но все оттягивал назначение дня свадьбы:
«Нет, мы не созданы для обычных чувств. Мы обрекли себя на иную любовь, и эта любовь выжгла наши сердца и опустошила наши души, она отказала нам в самом обычном, чем наделен всякий; мы слишком любим человечество, чтобы любить человека, мы навсегда останемся одинокими в этом огромном мире. Мы сами обрекли себя на одиночество и борьбу, борьбу без перспектив. Ибо мы будем бороться до последнего врага или до последнего патрона; если не сможем одержать победу, то погибнем, и если одержим ее, но не закрепим, погибнем тоже...»
«Король должен или править, или умереть» (из обвинительной речи Антуана Сен-Жюста во время процесса над Людовиком Капетом, низвергнутым королем Франции)
В 1789 году Сен-Жюст впервые посещает Париж, где уже во всю носится дух революции. Молодой человек в стороне не остался, и домой он возвращается уверовавшим республиканцем. Он пишет трактат «Дух Революции и Конституции во Франции» и это уже не сатирический «Оргонт», а продуманная программная работа. Начинается восхождение на Олимп власти...Однако Сен-Жюсту мешает возраст, 24 года не дают ему возможности быть избранным в законодательное собрание. Но это лишь временное препятствие. Из тех, кто после будут лидерами революционного правительства, Сен-Жюст дружил только с Камиллом Демуленом, потом, послал восторженное письмо Максимилиану Робеспьеру, с которым встретился через год. И эта встреча оказалась судьбоносной. Антуан и на несколько лет старше его Максимилиан были совершенно разными людьми: Робеспьер часто колебался, был не уверен в своих действиях, в то время как Сен-Жюст обладал непоколебимой уверенностью в собственной правоте, в истинность революционных идеалов; Робеспьер отступался, когда нужны были решительные действия, сила его была в слове, а Сен-Жюст был человеком действия, с четкой логикой и ледяным хладнокровием. Но их объединяла не просто вера в дружбу, не просто преданность друг другу, своим убеждениям, но и удивительная в такой обстановке романтичность натуры. Совершенно не зря Робеспьера называют «поэтом революции», а Сен-Жюста «кавалером, или рыцарем». И еще, оба верили в идею, прекрасную, справедливую и правильную, о всеобщем равенстве, о счастье для всех, вот только в это счастье они заталкивали людей, хотят они того, или нет, а орудием наведения порядка и дорогой к этому светлому будущему станет...гильотина... 
10 августа 1792 года Людовик XVI был свергнут, 13 ноября мало кому известный депутат от департамента Эна просил председателя Конвента права высказаться. Речь его носила обвинительный характер, он первым громко призвал к необходимости казни монарха, которого необходимо судить, но не как гражданина, а как врага народа. Эффект речи молодого депутата был ошеломителен: четко, логично, ясно, без уверток, без лишних слов, но страстно и...холодно. Сейчас кажется удивительным, но Сен-Жюст в ранние годы своей жизни выступал против смертной казни (видимо, влияние идей Просвещения), впрочем, таких же воззрений придерживался и Робеспьер. Сен-Жюст жалел Людовика, считая его виновным в том, что он окружил себя дурными советниками, был слаб и не мог противостоять им. Что же побудило его призвать к смерти короля? Причин много: и сама революция, и долгие годы нищеты, голода и бесправия простого французского народа, и бездарное правление последних Бурбонов, и неспособность Людовика XVI контролировать ситуацию, и неудавшийся побег королевской семьи, и проигранные войны, и угрозы иностранного вторжения и т.д.
Король живой – это угроза, его именем и от его имени вспыхивали заговоры, могущие погубить молодую республику: «Людовик должен умереть, потому что родина должна жить!» (из речи Максимилиана Робеспьера в Конвенте 3 дек. 1792 г. на процессе Людовика XVI). После произнесенной речи за смерть короля Сен-Жюст становится знаменитым, им восхищаются сторонники-якобинцы во главе с Робеспьером, его боятся соперники-жирондисты: «Никто не обладал в такой степени способностью увлекать и завоевывать сердца людей. Его честное лицо заставляло еще больше верить его словам» (Огюстен Лежен о Сен-Жюсте).
«Революция требует жертв...»
Жертвы были колоссальны. Близко с ненасытной «мадам Гильотиной» познакомились и бывшие лидеры революции (Дантон, Камилл Демулен и его жена Люсиль, жирондисты, эбертисты, дантонисты), а также многие-многие, кто пал в конкурентной борьбе Жиронды и Горы, кого признали ненадежным, кого заподозрили в связи с внешним врагом или аристократами, просто того, кто думал иначе. Головы виновных и невинных летели постоянно, острый нож гильотины не успевали отмывать от крови ее жертв: «Жалость к преступникам не первый ли показатель измены?» Поистине страшное время, когда правосудия как такового и не было, дела штамповались пачками, без детального разбора, казнили однофамильцев, дальних родственников, допускали ошибки в буквах имен и фамилий – и снова казнили. Тысячи людей погибли: «Республику создают не слабостью, но свирепо строгими, непреклонно строгими мерами против повинных в измене!», но кто же сосчитает, сколько из них были действительно виновны?..
Сен-Жюст кровожадностью не обладал, но зато был фанатиком. С одной стороны, ему были противны действия коллег, отправлявших на тот свет без разбора (показателен эпизод со спасенным Сен-Жюстом ребенком), но сам он, будучи направлен комиссаром в Рейнскую армию, проявлял удивительную жесткость, пачками выписывая приказы о казни недобросовестных революционеров, или аристократов. Но такими жестокими мерами молодой комиссар смог обеспечить армии вооружение и продовольствие, сплотил войска и назначил талантливых полководцев, собирал с населения налоги, которые шли исключительно на благо армии. Кстати сказать, Сен-Жюст добился больших успехов. Французская революционная армия на первых порах была совершенно не боеспособна, раздробленна, обескровлена, с внутренними конфликтами. Но с самого образования Республики Франция оказалась втянута в войны европейских держав, боровшихся за восстановление монархии, а кроме того, Франция великая страна, изнутри раздираемая - лакомая мишень для соседей, желавших отнять у нее ту или иную территорию. В итоге, с 1793 года начались войны Франции против антифранцузских коалиций (всего их было семь, две пришлись против революционной Франции, а с третьей – против Наполеона Бонапарта). Сильная армия – залог безопасности государства. Сен-Жюст это понимал и, в отличие, от многих не занимался пустословием, а действовал решительно, но радикально, ибо «революцию не делают наполовину». 
«В Сен-Жюсте постоянно присутствовали два начала: авторитарное, свойственное его характеру, всему его внутреннему природному складу, и коллективистское, демократическое, порожденное литературой и революцией. Эти два начала сосуществовали, причем верх брало то одно, то другое; эгоизм ранней юности в начале революции сменился крайним альтруизмом, а затем, после падения Жиронды, в период смертельной опасности лета 1793 года, Антуан одним из первых понял необходимость диктатуры, которая могла спасти родину. Но диктатуру он, подобно Марату предсмертной поры, понимал исключительно как диктатуру коллективную – так родилась идея революционного правительства II года Республики. Борьба течений внутри Конвента, осложненная призраком «иностранного заговора», заставила Сен-Жюста стремиться к ограничению круга лиц, достойных находиться у кормила правления. Его невероятная энергия, твердость, с которой он сокрушил фракции, его умение вовремя принять нужную меру повысили его авторитет настолько, что оставался лишь шаг для перехода от коллективной диктатуры к диктатуре личной».
Но этот шаг, в отличие от Робеспьера, Сен-Жюст не сделал, и делать не желал, хотя понимал прозрачные намеки коллег. Но тиранию, даже самого благородного из людей он отрицал. Обладая невероятной харизмой, молодостью и красотой, умеющий завоевывать сердца, но при этом никогда не стремившийся нравиться, наделенный острым интеллектом, держащий себя подчеркнуто спокойно, отстранено, он ведь никогда ни перед кем не опускал головы, никогда не обманывал, не плел интриг, которые ему были чужды и отвратительны, - Сен-Жюст был практически идеальным республиканцем, истинным рыцарем. Он много трудился, днем и ночью, он, действительно, много сделал полезного и все для бедняков, для санкюлотов.
Неудивительно, что они с Робеспьером так сдружились: в то время как другие революционеры, много и красиво говорившие с трибуны, обирали народ, покупали себе дворцы и вступали в бесконечные заговоры-интриги, Сен-Жюст и Робеспьер жили в съемных комнатушках, на одну зарплату, не брали взяток. Да, Робеспьер был действительно «Неподкупным», впрочем, таким был и его ближайший друг. Но Робеспьер повел страну в террор, Антуан шел за ним. Здесь и начались их трения. Антуан понимал необходимость террора, как средства вернуть республику в нужное русло первоначальных идеалов, на которых она строилась: «Революция окоченела, все принципы ослабли; остались красные колпаки, прикрывающие интригу. Террор притупил преступление, как крепкие напитки притупляют вкус. Очевидно, еще не настало время делать добро. Частные меры – паллиатив. Нужно ждать всеобщего зла, настолько большого, чтобы общественное мнение испытало необходимость истинных мер, ведущих к добру...» Но Сен-Жюст не одобрял того, что один человек взял власть в свои руки, даже если это руки его наставника и друга Максимилиана. 
22 прериаля 1794 года по инициативе Робеспьера вступает в силу новый закон, в соответствии с которым был реформирован Революционный трибунал, в котором ликвидировалась должность народного защитника, а обвинению не надо было представлять доказательства вины подсудимого, хватало простого подозрения, чтобы отправить человека на смерть. Сен-Жюст был резко против такого закона, он даже отказался выступать в Конвенте с докладом по новому закону и уехал в Северную армию. Он осознает, что в Париже уже не революция, но только жалкие останки ее духа, а там, в провинции, трудятся настоящие республиканцы, там он может пригодиться. В июне 1794 года была одержана победа при Флерюсе, такая бесконечно важная для целостности французской республики, и Сен-Жюст сыграл в ней не последнюю роль. Но ему пришлось вернуться в столицу...
Несмотря на противоречия во мнениях, Антуан остался другом Робеспьеру, но он уже отчетливо видит, что путь их скоро завершится, ведь «революционеры умирают молодыми». Робеспьер рассорился с членами Комитета общественного спасения, а они начинают высказываться о тирании и диктаторстве Максимилиана. Против Робеспьера назревает заговор. Антуан это понимает, он даже знает заговорщиков, но не может обвинять бездоказательно.
Робеспьер и сам осознает, что якобинцам уже сложно будет защитить его, 8 термидора он произносит речь перед Конвентом. Сен-Жюст о ней не знал и осудил друга, но вновь не отказался от Максимилиана. 9 термидора, очередное заседание Национального конвента, на котором должен произнести речь Сен-Жюст. Он долго готовил свой доклад, он не желает подставлять Робеспьера, он намерен спасти его, но и успокоить депутатов. И вот он на трибуне, начинает говорить, но вдруг его останавливает Тальен, выкрикивающий обвинения в адрес Робеспьера. Сен-Жюст отходит в сторону, он ничего не предпринимает, взгляд его пронзительных синих глаз полон холодного спокойствия, отстраненности. Робеспьер мечется, пытается защититься, повсюду крики, шум, хаос...и только он «Архангел смерти», как его прозвали враги, как и всегда спокоен. Он чувствует, заговорщики не хотят его топить, их цель – Робеспьер. Они дают ему время...отрекись...отрекись и ты спасешься...Но он продолжает молчать, сложив руки на груди и не меняя позы...
«Это все, – говорит взгляд Неподкупного. – Нам остается умереть».
«Да, это все, – без слов отвечает Сен-Жюст. – Ты убедился: сейчас мы бессильны что-либо изменить. И раз больше не осталось надежды, то умрем спокойно, с достоинством, ибо такими, и только такими, должны мы остаться в памяти потомков. Наши тела ведь можно терзать и убить; но никому не дано лишить нас иной, независимой жизни, что обеспечена нам в веках и на небесах. И поэтому будем спокойны и невозмутимы и останемся такими до самого последнего часа, тем более что час близок...» 
Тогда они обвиняют и его, и парализованного Кутона, а он молчит. Вдруг выскакивает Филипп Леба, честный и верный друг, он идет на смерть с Максимилианом и Антуаном. Следом доносится голос Огюстена, младшего брата Максимилиана, он также идет на смерть вслед за братом...
До последнего своего вздоха Антуан Сен-Жюст не проронил ни слова. Он не сопротивлялся, когда их арестовали, когда Максимилиану прострелили челюсть, когда Огюстен Робеспьер выбросился из окна, когда выстрелил в себя Филипп Леба, когда сбросили с лестницы парализованного Кутона...Когда парижский народ бросился на улицу в попытке защитить Робеспьера и его сторонников, Национальная гвардия ждала приказа Робеспьера, чтобы ворваться в Конвент, а Максимилиан, в свойственной ему манере, колебался. Приказ не был дан...
10 термидора (28 июля) 1794 года их, избитых и окровавленных, повезли на встречу с гильотиной. Один лишь Сен-Жюст был не тронут, как всегда, аккуратно одет, как всегда, соблюдая железное спокойствие, так непривычно молчалив...
«И вдруг раздался одинокий выкрик:
– Кавалер Сен-Жюст!..
Антуан похолодел. Ему показалось, что это голос Демулена... Но нет, то ведь не мог быть голос Демулена. И вообще не было выкрика, то просто закричал его мозг, в котором с удивительной ясностью вспыхнула разгадка всего, над чем он так долго мучился, возник полный и исчерпывающий ответ о причине всех ошибок.
Кавалер Сен-Жюст... Да, что бы он ни делал, для них он останется кавалером, благородным. И в этом не их вина. Нет, народ никогда не виноват, народ не может быть виноватым уже потому, что он народ, а народ – это все, это наша держава, это соль нашей земли. Народ не может быть виноватым, виноватыми можем быть только мы – все те, над кем сейчас издевается и кого проклинает народ. Вот в чем разгадка.
Мы говорим о народе, постоянно выступаем от его лица и во имя его интересов, обещаем ему лучезарное будущее, но не смогли создать даже сносного настоящего; начав революцию во благо народа, ради победы над меньшинством, мы сами незаметно превратились в меньшинство, для которого интересы народа стали абстракцией; мы словно забыли о великих целях, что ставили перед собой, и пользовались народом, как простым орудием нашей междоусобной борьбы; и даже террор, начатый ради спасения народа, мы обратили в средство нашей самозащиты и зачастую направляли его против народа.
Вся наша трагедия в том, что, стремясь действовать от лица обездоленных, мы, вопреки собственным желаниям, таскали каштаны из огня для других, для жадных и богатых, для тех, кто с нашей помощью оказался победителем и убивает нас сегодня, а народ, также не желая того, мы оттолкнули и сделали равнодушным к нашей судьбе. Вот в чем разгадка. Вот почему мы гибнем. И наверно, гибель наша столь же закономерна, как и революция. И потом, когда пройдет время, народ, который нас топчет сегодня, пожалеет о нас, ибо те, кто идет следом за нами, много хуже, чем мы, поскольку мы искренни и искренно заблуждались, а они лицемерны и душат народ с единственной целью – нажиться на его нужде. О нас еще пожалеют все эти бедняки, ныне пляшущие карманьолу, поскольку мы дали им хлеб, а те, что идут за нами, его отнимут. И наверное, пройдет еще много времени, прежде чем появятся люди более мудрые и дальновидные, которые продолжат наше дело, но учтут наши ошибки...»
Я давно интересуюсь Великой Французской Революцией, временем страшным и кровавым, но таким важным для развития цивилизации. Это время провозгласило святость естественных неотчуждаемых прав человека, подняло на свой щит лозунг «свобода, равенство, братство», но оно же сделало инструментом правосудия нож гильотины. Антуан Сен-Жюст, удивительно одаренный юноша, идеи его были в высшей степени справедливы и правильны, даже несколько романтичны и идеальны, но то какими путями они претворялись в жизнь...Все мы знаем, куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями...А хотя, всегда просто рассуждать, когда ты уже знаешь последовавшие события, но находиться тогда, в самом эпицентре событий...В любом случае, Сен-Жюст был прав, что не пошел с заговорщиками, теми, кто создаст Директорию, кто придет чтобы обогатиться, а не ради идеи, не ради высших идеалов...
В работе профессионального историка, коим являлся Анатолий Петрович Левандовский, опасалась наткнуться на сухую биографическую работу. Но роман удивительно живой! Он дает прочувствовать и эпоху, и героев, здесь есть и романтическая линия, но при этом нет скатывания в омут личных страстей, есть планомерная картина эпохи, но нет перегрузов с описанием фактов. Все плавно вытекает одно из другого, все связано и цельно. Сен-Жюст достоин внимания, да он заблуждался, да был фанатиком, но при всех ужасах его действий, он был максимально искренен и чист в своих стремлениях, он не думал о личной выгоде, но все его помыслы были направлены на благо родины и народа. Уж и неизвестно, что страшнее: такая непоколебимая уверенность в себе, или же изворотливость и коварство...
Да, конечно, сложно не заметить уж очень явную симпатию автора революционеру, да, в романе есть социалистическая идейность, но это, честное слово, ни на секунду не испортило впечатления. Сен-Жюст показан не только пламенным революционером, но и человеком, которому ничего человеческое не чуждо, хоть он и умел контролировать свои эмоции...
Мне понравилось!