Почитание деревьев
Для нас, празднующих Новый год в XXI столетии, праздника нет без Ёлки. Даже те, кто отдаёт дань бережному отношению к природе, наряжает искусственную Ель, или ставит дизайнерскую скульптуру, или просто украшает жилище композицией из живых еловых веточек. Бесспорно, это красиво!
Сегодняшний светлый радостный образ наряженной ёлки уходит корнями в древнюю духовную традицию. Сам обычай почитания деревьев - носителей жизненной энергии, вместилища душ предков и места обитания духов, оберегающих от злых сил - чрезвычайно стар. С давних времен в поисках защиты и поддержки сложился универсальный мировой культ «священных деревьев» с ритуалами, включающими и украшение дерева. Порой существовало почитание не только живого или целого дерева, но даже его части – обычай хранения кусочка «рождественского полена» на счастье встречался у скандинавов, англичан, французов.
На Новый год в древности, во времена дохристианские на Руси наряжали яблоню. Так как яблоня - это главное садовое дерево, символ плодородия, а яблоко – самый русский фрукт. Если яблоки уже упали, то самые красивые из них вешали обратно на дерево и дополняли лентами и другими украшениями. Отсюда много позднее у русских пошёл обычай украшать новогоднее дерево красными и жёлтыми шарами.
Почитали на Руси берёзу. Это самое главное русское дерево, символ России. У славян береза, если она росла рядом с домом, непременно считалась семейной берегиней. Да и сама языческая богиня Берегиня, по преданиям, принимала облик белоствольного дерева. Символ весны, чистоты и света из века в век почитали в обрядах. Берестяные грамоты стали бесценными историческими документами. О березе писали стихи и слагали песни, без образа берёзоньки нельзя представить русское искусство.
А вот ёлка – дерево, которое не жаловали славяне. У них и некоторых других народов, живших на территории Древней Руси, это дерево смерти. В русской культуре ель была наделена различными сакральными значениями и ассоциировалась в основном с разного рода нечистью (чертями, лешими и прочими обитателями дремучих лесов). Слово «ель» образовалось из народного просторечия «ёлс» — одного из имен лешего, чёрта: «А коего тебе ёлса надо?».
Еловые или сосновые доски использовались при изготовления гроба. В одной из духовных песен старообрядцев говорится:
Деревян гроб сосновый,
Ради мене строен...
Источник: Зеньковский С. Русское старообрядчество. М., 1995. С.446.
Именно в еловой чаще было место для избушки Бабы Яги, персонажа, стоявшего на границе этого и загробного мира.
"Сказка". Худ. В.М. Васнецов (1880-е гг.). Вот он мрачный ельник - идеальное место для избушки на курьих ножках, жилища Бабы-Яги.
Именно поэтому, когда в начале 18-го века Пётр I после своего путешествия в Европу издаёт указ, согласно которому предписывалось “по большим улицам, у нарочитых домов, пред воротами поставить некоторые украшения от древ и ветвей сосновых, еловых и мозжевелевых против образцов, каковы сделаны на Гостином Дворе”, а “людям скудным” предлагалось “каждому хотя по древцу или ветве на вороты или над храминою своей поставить... а стоять тому украшению января в первый день”, народ не принял эту традицию. Долгое время царские предписания сохранялись лишь в убранстве питейных заведений, которые перед Новым годом продолжали украшать елками. По этим елкам (привязанным к колу, установленным на крышах или же воткнутыми у ворот) опознавались кабаки. Деревья стояли там до следующего года, накануне которого старые елки заменяли новыми. Возникнув в результате петровского указа, этот обычай поддерживался в течение ХVIII и XIX веков. В результате кабаки в народе стали называть “ёлками” или же “Иванами ёлкиными”: “Пойдем-ка к ёлкину, для праздника выпьем”; “Видно, у Ивана ёлкина была в гостях, что из стороны в сторону пошатываешься”. Постепенно и весь комплекс “алкогольных” понятий приобрел “ёлочные” дуплеты: “ёлку поднять” — пьянствовать, “идти под ёлку” или “ёлка упала, пойдем поднимать” — идти в кабак, “быть под ёлкой” — находиться в кабаке, “ёлкин” — состояние алкогольного опьянения и т.п.
Источник:Наука и жизнь№12, 2007, Е. ДУШЕЧКИНА. ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ЕЛКИ.
Приведу ещё такой пример. Вот стихотворение Н.П. Кильберга, где рассказ идет от лица кучера:
Въехали! мчимся в деревне стрелой,
Вдруг стали кони пред грязной избой,
Где у дверей вбита ёлка...
Что это?.. — Экой ты, барин, чудак,
Разве не знаешь?.. Ведь это кабак!..
Замечу, что это была именно Новогодняя, а не Рождественская ёлка, что подчеркивало светский характер введенного нового праздника. Сразу после основания Северной столицы ёлки стали устанавливать и там. А затем все закончилось так же быстро, как и началось.Общество не разделило праздничного энтузиазма и эстетических вкусов правителя: с его смертью не успевшая прижиться традиция, казалось, навсегда канула в лету. И это неудивительно, ведь в славянской культуре у ели, как мы уже видели выше, сложилась другая, противоположная празднику, репутация.
Но пока вернусь к истории ели, как дерева-символа. Если у славян чтили берёзу, то у древних германцев роль главного древа играла ель: в её тени собирался воинский совет, у неё просили защиты и здоровья. К ней могли приходить и в канун Нового года с дарами-украшениями. С принятием и утверждением христианства смысловой центр праздника сместился на Сочельник – дату Рождения Христа (24 декабря) и ёлка стала Рождественской. Но, конечно, не следует здесь видеть единую непрерывную традицию, идущую с незапамятных времен.
Рождественская Ель
Первое упоминание о ёлке как о рождественском дереве встречается в 1600 г. в хронике провинции Эльзас (тогда части Священной Римской империи германской нации) – ровно за сто лет до Указа Петра I. Приезжавшие туда путешественники любовались установленными на Рождество в домах местных жителей еловыми деревьями, украшенными бумажными розами, фруктами и сладостями.
Старинная гравюра с изображением Мартина Лютера под Рождественской елью. XVI в.
Сам обычай связывают с именем немецкого церковного реформатора Мартина Лютера, который, как гласит легенда, в 1513 г., гуляя по лесу в канун Рождества, так залюбовался красотой звезд в ночном небе над еловым лесом, что решил взять с собой домой маленькую ёлочку, украсив её верхушку звездой в память о той самой – Вифлеемской – что указала волхвам путь к яслям новорожденного Христа. Во второй половине XVII в. в поселениях вдоль Рейна дома стали украшать подвешенными к потолку маленькими елями, порой в перевернутом виде (с целью экономии места), или отдельными веточками, украшенными яблоками и прочими сладостями. Получается, что современный дизайнерский изыск Ёлки на потолке – это хорошо забытое старое.
Очень эффектно смотрелись деревца, на ветках которых красовались горящие свечи. А затем догадались ставить большую красавицу-ёлку в центр комнаты, чтобы вокруг можно было водить хороводы. Но даже на территории Германии праздничная ёлка в доме стала привычным явлением только к концу XVIII века. И лишь в начале XIX в. большие ели стали в Сочельник украшать площади немецких городов.
Рождественская Ёлка в России
В России елка как рождественское дерево появилась в начале ХIХ века в домах петербургских немцев. В 1818 году по инициативе великой княгини Александры Фёдоровны была устроена елка в Москве, а на следующий год — в петербургском Аничковом дворце. На Рождество 1828 года Александра Фёдоровна, к тому времени уже императрица, организовала первый праздник “детской елки” в собственном дворце для пяти своих детей и племянниц — дочерей великого князя Михаила Павловича. Елка была установлена в Большой столовой дворца.
Пригласили также детей некоторых придворных. На восьми столах и на столе, поставленном для императора, установили елочки, украшенные конфетами, золочеными яблоками и орехами. Под деревьями были разложены подарки: игрушки, платья, фарфоровые вещицы и др. Подарки всем присутствовавшим детям раздавала сама хозяйка. Праздник начался в восемь часов вечера, а в девять часов гости уже разъехались. С этих пор по примеру царской семьи елку на Рождество стали устанавливать в домах высшей петербургской знати.
Но важно подчеркнуть- это ещё не стало всеобщей традицией. Обратимся к русской литературе. Ни Пушкин, ни Лермонтов, ни их современники никогда о ёлке не упоминают, тогда как Святки, святочные маскарады и балы описываются в это время постоянно: святочные гаданья даны в балладе Жуковского “Светлана” (1812), Святки в помещичьем доме изображены Пушкиным в V главе “Евгения Онегина” (1825), в сочельник происходит действие поэмы Пушкина “Домик в Коломне” (1828), к Святкам (зимним праздникам) приурочена драма Лермонтова “Маскарад” (1835). Ни в одном из этих произведений о елке не говорится ни слова.
И ещё такой факт. "Северная пчела", газета, издававшаяся В.Ф.Булгариным,регулярно печатала отчеты о прошедших праздниках, о выпущенных к Рождеству книжках для детей, о подарках на Рождество и т.д. Ёлка не упоминается в ней вплоть до рубежа 1830-х—1840-х годов. Первое упоминание о Ёлке в газете появилось накануне 1840 года: сообщалось о продающихся “прелестно убранных и изукрашенных фонариками, гирляндами, венками” ёлках. Но на протяжении первых десяти лет петербургские жители все еще воспринимали ёлку как специфическое “немецкое обыкновение”.
Установить точное время, когда елка впервые появилась в русском доме, пока не представляется возможным. В рассказе С. Ауслендера “Святки в старом Петербурге” (1912) говорится о том, что первая рождественская елка в России была устроена государем Николаем I в самом конце 1830-х годов, после чего по примеру царской семьи ее стали устанавливать в домах петербургской знати. Остальное население столицы до поры до времени либо относилось к ней равнодушно, либо вообще не знало о существовании такого обычая. Однако мало-помалу рождественское дерево завоевывало и другие социальные слои Петербурга.
В начале января 1842 года жена А. И. Герцена в письме к своей подруге описывает, как в их доме устраивалась елка для ее двухлетнего сына Саши. Это один из первых рассказов об устройстве елки в русском доме: “Весь декабрь я занималась приготовлением елки для Саши. Для него и для меня это было в первый раз: я более его радовалась ожиданиям”. В память об этой первой елке Саши Герцена неизвестный художник сделал акварель “Саша Герцен у рождественской елки”, которая хранится в Музее А. И. Герцена (в Москве).
И вдруг в середине 1840-х годов произошел взрыв — “немецкое обыкновение” начинает стремительно распространяться. Теперь Петербург был буквально охвачен “елочным ажиотажем”. Обычай вошел в моду, и уже к концу 1840-х годов рождественское дерево становится в столице хорошо знакомым и привычным предметом рождественского интерьера.
Увлечение “немецким нововведением” — рождественским деревом подкреплялось модой на произведения немецких писателей и прежде всего на Гофмана, “елочные” тексты которого “Щелкунчик” и “Повелитель блох” были хорошо известны русскому читателю.
Существенную роль в распространении и популяризации ёлки в России сыграла коммерция. С начала XIX века самыми известными в Петербурге специалистами в кондитерском деле стали выходцы из Швейцарии, относящиеся к маленькой альпийской народности — ретороманцам, знаменитым во всей Европе мастерам кондитерского дела. Постепенно они завладели кондитерским делом столицы и организовали с конца 1830-х годов продажу ёлок с висящими на них фонариками, игрушками, пряниками, пирожными, конфетами. Стоили такие ёлочки очень дорого (“от 20 рублей ассигнациями до 200 рублей”), и поэтому покупать их для своих деток могли только очень богатые “добрые маменьки”.
Торговля ёлками началась с конца 1840-х годов. Продавались они у Гостиного двора, куда крестьяне привозили их из окрестных лесов. Но если бедняки не могли позволить себе приобрести даже самую маленькую ёлочку, то богатая столичная знать стала устраивать соревнования: у кого ёлка больше, гуще, наряднее, богаче украшена. В качестве ёлочных украшений в состоятельных домах нередко использовали настоящие драгоценности и дорогие ткани. Концом 1840-х годов датируется и первое упоминание об искусственной ёлке, что считалось особым шиком.
К середине XIX века немецкий обычай прочно вошел в жизнь российской столицы. Само дерево, ранее известное в России лишь под немецким названием “ Weihnachtsbaum”, стало называться сначала “рождественским деревом” ( это калька с немецкого), а позже получило имя “ёлка”, которое закрепилось за ним уже навсегда. Елкой стал называться и праздник, устраиваемый по поводу Рождества: “пойти на ёлку”, “устроить ёлку”, “пригласить на ёлку”.
Ёлки проводились обычно в Сочельник. В. И. Даль заметил по этому поводу: “Переняв, через Питер, от немцев обычай готовить детям к Рождеству разукрашенную, освещенную ёлку, мы зовем так иногда и самый день ёлки, Сочельник”.нахождение в доме рождественского дерева ограничивалось одним вечером. Накануне Рождества еловое дерево тайно от детей проносили в лучшее помещение дома, в залу или в гостиную, и устанавливали на столе, покрытом белой скатертью. Взрослые, как вспоминает А. И. Цветаева, “прятали от нас [ёлку] ровно с такой же страстью, с какой мы мечтали ее увидеть”.
К ветвям дерева прикрепляли свечи, на елке развешивали лакомства, украшения, под ней раскладывали подарки, которые, как и саму елку, готовили в строгом секрете. И наконец, перед самым впуском детей в залу на дереве зажигали свечи.
Входить в помещение, где устанавливалась елка, до специального разрешения строжайшим образом запрещалось. Чаще всего на это время детей уводили в какую-либо другую комнату. Поэтому они не могли видеть то, что делалось в доме, но по разным знакам стремились угадать, что происходит: прислушивались, подглядывали в замочную скважину или в дверную щель. Когда же, наконец, все приготовления заканчивались, подавался условный сигнал (“раздавался волшебный звонок”) либо за детьми приходил кто-то из взрослых или слуг.
Представ перед детьми во всей своей красе, разукрашенная “на самый блистательный лад” ёлка неизменно вызывала изумление, восхищение, восторг. После того как проходило первое потрясение, начинались крики, ахи, визг, прыганье, хлопанье в ладоши. В конце праздника доведенные до крайне восторженного состояния дети получали ёлку в свое полное распоряжение: они срывали с нее сладости, игрушки, разрушали, ломали и полностью уничтожали дерево (что породило выражения “грабить ёлку”, “щипать ёлку”, “рушить ёлку”). Отсюда произошло и название самого праздника: праздник “ощипывания ёлки”. Наверное, разрушение елки имело для них психотерапевтическое значение разрядки после пережитого ими долгого периода напряжения. В конце праздника опустошенное и поломанное дерево выносили из залы и выбрасывали во двор.
Вот это "ощипывание ёлки" мне лично кажется странным - сейчас, наоборот, мы относимся к украшенному деревцу бережно. Ведь правда же, жалко рушить красоту! 
Видимо, психология детей той эпохи значительно отличается от теперешней.
Обычай устанавливать ёлку на рождественские праздники неизбежно менялся. В тех домах, где позволяли средства и было достаточно места, уже в 1840-е годы вместо традиционно небольшой ёлочки начали ставить большое дерево: особенно ценились высокие, до потолка, ёлки, широкие и густые, с крепкой и свежей хвоей. Вполне естественно, что высокие деревья нельзя было держать на столе, поэтому их стали крепить к крестовине (к “кружкам” или “ножкам”) и устанавливать на полу в центре залы или самой большой комнаты в доме.
Переместившись со стола на пол, из угла в середину, ёлка превратилась в центр праздничного торжества, предоставив возможность детям веселиться вокруг нее, водить хороводы. Стоящее в центре помещения дерево позволяло осматривать его со всех сторон, выискивать на нем как новые, так и старые, знакомые по прежним годам, игрушки. Можно было играть под ёлкой, прятаться за ней или под ней. Не исключено, что этот ёлочный хоровод был заимствован из ритуала Троицына дня, участники которого, взявшись за руки, ходили вокруг берзки с пением обрядовых песен.Пели старинную немецкую песенку “О Tannenbaum, о Tannenbaum! Wie griim sind deine Blatter (“О рождественская ёлка, о рождественская ёлка! Как зелена твоя крона”), которая долгое время была главной песней на ёлках в русских семьях.
Происшедшие перемены изменили суть праздника: постепенно он начал превращаться в праздник ёлки для детей знакомых и родственников. С одной стороны, это было следствием естественного стремления родителей продлить “неземное наслаждение”, доставляемое ёлкой своим детям, а с другой — им хотелось похвалиться перед чужими взрослыми и детьми красотой своего дерева, богатством его убранства, приготовленными подарками, угощением. Хозяева старались изо всех сил, чтобы “ёлка выходила на славу”, — это было делом чести. И теперь уже ёлку не разоряли полностью, не рушили, а она стояла несколько дней. Хотя, конечно, лакомства с неё снимали в первый же вечер
На таких праздниках, получивших название детских елок, помимо младшего поколения всегда присутствовали и взрослые: родители или сопровождавшие детей старшие. Приглашали также детей гувернанток, учителей, прислуги.
Со временем начали устраиваться праздники ёлки и для взрослых, на которые родители уезжали одни, без детей.
Первая публичная ёлка была организована в 1852 году в петербургском Екатерингофском вокзале, возведенном в 1823 году в Екатерингофском загородном саду. Установленная в зале вокзала огромная ель “одной стороной... прилегала к стене, а другая была разукрашена лоскутами разноцветной бумаги”. Вслед за нею публичные ёлки начали устраивать в дворянских, офицерских и купеческих собраниях, клубах, театрах и других местах. Москва не отставала от невской столицы: с начала 1850-х годов праздники елки в зале Благородного московского собрания также стали ежегодными.
Ёлки для взрослых мало чем отличались от традиционных святочных вечеров, балов, маскарадов, получивших распространение еще с XVIII века, а разукрашенное дерево сделалось просто модной и со временем обязательной деталью праздничного убранства залы. Так, в романе “Доктор Живаго” Борис Пастернак пишет:“С незапамятных времен ёлки у Свентицких устраивались по такому образцу. В десять, когда разъезжалась детвора, зажигали вторую для молодежи и взрослых и веселились до утра. Только пожилые всю ночь резались в карты в трехстенной помпейской гостиной, которая была продолжением зала... На рассвете ужинали всем обществом... Мимо жаркой дышащей ёлки, опоясанной в несколько рядов струящимся сиянием, шурша платьями и наступая друг другу на ноги, двигалась черная стена прогуливающихся и разговаривающих, не занятых танцами. Внутри круга бешено вертелись танцующие”.
Рождественская ёлка в Аничковом дворце. Сцены из семейной жизни императора Николая I. Худ. А. Чернышев.
Споры о ёлке
С одной стороны - росла популярность ёлки в России, но с другой - по-прежнему отношение к ней было неоднозначным. Приверженцы русской старины видели в елке очередное западное новшество, посягающее на национальную самобытность. Для других ёлка была неприемлемой с эстетической точки зрения. О ней иногда отзывались с неприязнью как о “ неуклюжей, немецкой и неостроумной выдумке”, удивляясь тому, как это колючее, темное и сырое дерево могло превратиться в объект почитания и восхищения.
В последние десятилетия XIX века в России впервые стали раздаваться голоса в защиту природы и прежде всего лесов. А. П. Чехов писал:
“Русские леса трещат под топором, гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и сохнут реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи... Лесов все меньше и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днем земля становится все беднее и безобразнее”.В печати прошла “антиёлочная кампания”, инициаторы которой ополчились на полюбившийся обычай, рассматривая вырубку тысяч деревьев перед Рождеством как настоящее бедствие.
Серьезным противником ёлки как иноземного (западного, неправославного) и к тому же языческого по своему происхождению обычая стала православная церковь. Святейший синод вплоть до революции 1917 года издавал указы, запрещавшие устройство ёлок в школах и гимназиях.
Не приняли ёлку и крестьяне. Если для городской бедноты ёлка была желанной, хотя часто и недоступной, то для крестьян она оставалась чисто “барской забавой”, деревня по своей ментальности была ближе к исконным традициям (ель для неё так и оставалась деревом тёмных сил). Крестьяне ездили в лес только за ёлками для своих господ или же для того, чтобы нарубить их на продажу в городе. И “старичок”, согласно известной песенке, срубивший “нашу ёлочку под самый корешок” , и чеховский Ванька, в сочельник вспоминающий поездку с дедом в лес за ёлкой, привозили ее не для себя, а для господских детей. Поэтому вовсе не отражают реальности рождественские открытки начала XX века, сопровождаемые надписью “Мороз дедушка идет, / Вам подарочки несет” и изображающие Деда Мороза входящим в крестьянскую избу с ёлкой и с мешком подарков за плечами, где на него с изумлением смотрят ребятишки. И вот такая открытка мне тоже представляется неправдоподобной - крестьянским детям ёлка не была нужна.
Или уж совсем нечто фантастическое 
Встреча Нового года в крестьянской избе.
И все же ёлка вышла победительницей из борьбы со своими противниками.
Сторонники её — многие педагоги и литераторы — встали на защиту “прекрасного и высокопоэтического обычая рождественской елки”, полагая, что “в лесу всегда можно вырубить сотню-другую молодых елок без особенного вреда для леса, а нередко даже с пользой”. Профессор петербургского Лесного института, автор книги о русском лесе Д. М. Кайгородов, регулярно публиковавший на страницах рождественских номеров газеты “Новое время” статьи о ёлке, уверенно заявлял: “С лесом ничего не станет, а лишать детей удовольствия поиграть возле рождественского дерева жестоко”.
КОНЕЦ I ЧАСТИ.
Мне понравилось!