Карта ролевой игры "Сказочные Вечеринки"

Девочка, крепко держась за мою шею, а то и вцепившись с волосы, будто я и есть тот бык на родео, болела за моего помощника Джейкоба. Мальчишка был хорош. Кто бы мог подумать, что в этом долговязом умном теле таится такая сила? Вот вам – вид умника вовсе не означает, что мужчина не мужчина. К счастью для моей шевелюры, все кончилось выигрышем местного загонщика Билла-Булла. По-моему, прозвище говорило само за себя. Но и наш Джейк занял почетное третье место после рябого ковбоя Макса-красавчика (ну, тут народный сарказм работал вовсю).
Я спустил Мел с плеч и повел к мисс Уайт. Однако ее и Рассела не было на прежнем месте. Поозираясь, я предложил Мел съесть сладкое яблоко. Кати такие в детстве очень любила. И все же – где мисс Уайт? Оказалось, случилась потасовка между ее воспитанниками и местными мальчишками. Раскрашенные носы и заплывшие глаза парнишек говорили сами за себя – бой был «насмерть». Что ж – так мальчики становятся мужчинами. Сколько же морд и лиц мне пришлось перебить, прежде чем многие забияки поняли, что я хоть и весельчак, но в обиду не дам ни себя, ни близких.
Мисс Уайт была взволнована, но рядом был Рассел. И я вдруг подумал: а почему же не я, к примеру? Почему я все время прячусь в «раковину», только завидев рядом намек на кого-то особенного? С мисс Элис я пугаюсь перспектив несбыточности моих чаяний… я смотрю и боюсь, что она не может так круто повернуть свою жизнь, чтобы враз стать миссис Свейзи. Тонкая. Жесткая. С добрыми глазами, познавшими дьявола, но не утратившая благочестивости ни на йоту. С ней я мог бы говорить часами. С ней мог бы петь. И, черт побери, даже пожарить сам эту проклятую яичницу…
А… с мисс Уайт я предпочитаю быть своим парнем… почему же не мужчиной и плечом?
Да, уж, Патрик, разучила тебя Шугар Бэт Уолсон верить в настоящие чувства.
Сдав Мел с рук на руки, еще раз восхитившись ей и мисс Уайт, я вдруг напомнил ей, что мог бы и приехать к ним в приют «по делам». Мисс Уайт была благодарна, но не слишком-то смотрела в этом момент на меня. Ее волновало дети, разбитые носы и Рассел… в общем, все и вся, кроме моей персоны. Это задевало, но глупо… она ведь не обещала мне ничего… как и я ей. Кроме шоколада, но это обещание мое, личное.
Распрощавшись, я думал было идти домой, одинокому устаревшему Д’Артаньяну самое то напиться своего же виски в одиночестве. Но увидел Анри. Он вручал ленту победителя в конкурсе пирогов. И кому! Мисс Биззи, служанке в «Магнолии». Все знали это. И Анри тоже. Силен. Все такой же: если кто запал в его душу, он душу … хм… не применимо, но сколько раз он слал к чертям своих богатеньких друзей, которые смеялись над моей крестьянской нелепостью… и шел играть со мной. Ну и мелкая Бэа с нами, теперь я точно помню это. Однако она шла за братом, ей было плевать куда. Мы стали его первой паствой. Но он сам выбрал и выделил нас.
Меж тем Анри спешил ко мне. Выцепив меня из толпы, позвал поговорить о Кати. Сидя, покуривая, как в старые добрые времена: подальше от глаз людских, преподобный озвучил мои самые худшие опасения. Нет, он, конечно, смягчал… ну не зря ж книжки читал, язык подвешен. Однако мое сердце делало кульбит за кульбитом. Да, надо ехать к лакота, надо добиться, чтобы вождь запретил Оцеоле под страхом смерти какие-либо связи с Кати. Надо, сам все брошу: проживем и на деньги от выручки магазина. Плевать.
Ладно, ладно, ладно. Успокойся, Пат.
Так булочки, пироги. Что там я хотел сказать.
– Ты хоть знаешь, кому приз вручил?
– Естественно, это была общая идея: ее все поддержали.
– Видел бы ты лица матрон…
Так им всем Анри: никто не вправе быть выше кого-то. «Liberté, Égalité, Fraternité». Нас, черт побер,и Бог выдумал лишь слегка разными. Да и, уверен, Анри тонкий политик: никогда бы не сделал мат, не зная, что его поддержит руководство.
Немного посидев, мы разошлись: я – искать Кати, он – себя.

А ярмарка шла своим чередом. Вокруг было весело, и веселье набирало обороты, близкие к безумноу веселью. Нет, все еще держали марку, но все чаще там и тут можно было встретить блестящие от избытка алкоголя и радости глаза. Кати была молчалива и мне даже стало жаль, что праздник для нее стал не таким радостным. Поэтому, когда подбежали ее подружки, кивнул: мол, можешь идти. Но просил отлучиться ненадолго. Она сначала хмуро посмотрела на меня, а потом, пообещав вернуться и найти меня, как только они рассмотрят кружева от местных мастериц, умчалась следом за товарками. Я одобрил: ну что ж мне ее теперь на привязи водить? В целом, это будет подозрительно… и вызовет ее сопротивление, которое мне (сейчас и в целом) не нужно.
И все же. Решил, так сказать, проконтролировать. Спустя время, осмотрелся в поисках Кати. Прошелся, и не нашел ее в толпе. Это вызвало смутный страх. Однако, надеюсь, разговор с Анри хоть немного наставил ее на путь истинный… ну или хотя бы заставил задуматься. Завтра с первыми лучами я поеду к лакота. Плевать, ждут они меня или нет, снимут ли скальп, я должен узнать мнение вождя. И хочу видеть Оцеолу.
Вдруг толпа водой нахлынула на меня, подталкивая к сцене. Сначала я сопротивлялся, пытался идти супротив движения, но потом отвернулся, желая понять, что вызвало такой интерес.
О, и было на что, вернее, кого посмотреть.
Я не часто видел ее, а чаще слышал. Голос это больше, чем внешность. Это душа. Человек, которого Господь наделил таким голосом, будто ангел с небес открывал своей песнью проход в рай для услышавших и внявших. Слоун Дэвис. Девушка, лишняя тут как Роза на грядке. Утонченная красавица с голосом сирены… слушая ее, я всегда приходил в какой-то неземной трепет.
Меж тем Слоун поднялась на сцену, кивнула парню за пианино. Она выглядела немного растерянной, но удивительно одухотворенной. Нет, не подумайте, эта девушка не пела гимны на хорах, конечно, в ее репертуаре были и самые распутные песенки (которые она исполняла далеко не всем). Просто … ну, как вам сказать, породу не выведешь. Ее не разъест даже самая унылая, порой, «грязная» жизнь, и праздность нашего городка. Порода. Сродни мисс Бессон. Этот стержень не сломить, да и не захочется.
Голос и стать этой девушки завораживали меня, сильнее, чем можно было бы представить, впрочем, музыка всегда манила меня. Я уже говорил: люблю петь. Во многом мне и индейцы нравились своими необычными нашему слуху напевами. А я им - они любили слушать как я пою.
На сцене Мисс Дэвис взяла первые аккорды, сразу и снова взяв в плен мои мысли, что за голос!
Но парень за пианино … что же этот музыкант творит? То ли он взял на себя слишком много, очарованный мисс… то ли ему медведь на ухо наступил…
Слоун тоже сбилась – такая фальшь может распластать любой талант…
Толпа зароптала, требуя продолжения любой ценой.
Слоун занервничала и оборвала песню. Я двинулся вперед, работая локтями. Толпа бесновато отталкивала, я шел вперед. Наконец добрался до ступеней лестницы на сцену. Кинулся к пианино, оттолкнул парнишку, который, остолбенев, стоял, не знал, куда себя деть.

Эту балладу я знал. Она родилась в начале 18 века в Канаде. Это была печальная песнь неравной любви и жизненных перепутий, которые якобы пережил Жан Кадье, вольный торговец с индейцами, как его назвали – «coureur des bois» – «лесной бегун». По легенде он был женат на индианке Мехватта, которая приняла имя в крещении Мария. «Плач Кадье» или «Petit rocher de la haute montagne» (Маленькая скала на высокой горе) – история о том, как «Мария» (Дева Мария и любовь Кадье) помогли ему и его товарищам.
Я ласково прошелся по клавишам, лучше бы тут была гитара…
Слоун обернулась, я кивнул ей: мол, пой, только пой, «Мария».
Я тихо начал:
На высокую гору, на скалистый утес, я пришел сюда умереть. Ох! Лишь слабое эхо отразится от скал, когда я в печали закончу свой путь!
И она подхватила там, где надо, слегка неуверенно, но голос набирал силу и высоту:
Радостно милые птахи щебечут, их песня дарует мне жизнь. Ах! Будь у меня крылья, как у них, я плыл бы сейчас по голубому небу…
Ближе к концовке Слоун подошла ко мне, и мы закончили вместе:
Здесь я уйду из жизни, Дева Мария, я прошу тебя! Защити мою семью от зла, Дай мне умереть на твоих руках!
(Современный читатель должен понять аналогию, но это была менее интимная версия – исходите из слов ))
Раздались аплодисменты. Я само собой всячески передал все лавры мисс Дэвис.
Дальше пришлось остаться за пианино, Слоун исполнила еще несколько баллад, сорвав восторги, и вместе мы исполнили еще несколько песенок не совсем пристойного содержания, но очень веселые, чем подогрели публику перед выступление мэра и объявлением им аукциона.

Я помог мисс Дэвис спуститься со сцены. И не зря: толпа хлынула, желая поприветствовать исполнительницу, особо ретиво вели себя некоторые перебравшие «джентельмены», пришлось даже приструнить парочку. А Слоун сказала, отметив мою неожиданную, но своевременную помощь с аккомпанементом:

Я засмеялся:
– Я бы этого точно не допустил. Мисс Дэвис, у вас восхитительный голос. Я не мог позволить, чтобы ваш пианист, - я закатил глаза, показывая всю «прелесть» музыканта, - испортил ваше пение.
Слоун улыбнулась в ответ:
– Именно так и вышло. Вы спасли мое выступление.
- Всегда к вашим услугам! - улыбнулся я в ответ.
Мы отошли еще дальше от сцены, почему-то не решаясь разойтись (и лыбясь как ненормальные): магия музыки до сих пор держала и связывала нас.
– Мисс Дэвис, как так вышло, что вы редкий гость в моем магазине? – ничего умнее я не выдумал, но, если честно, я, правда, редко видел мисс Дэвис в городе и у себя. А ведь лавка с продуктами – самое посещаемое место.
– А я бываю, – Слоун чуть наклонила голову и улыбнулась уже лукаво, – но вот вас ни разу не встречала. Зато хорошо знакома с вашей сестрой Кати и Джейкобом. А Том часто помогал донести покупки до моего дома.
– Вот как, – я с ответной улыбкой поджал губы в сожалении (действительно, было жаль, что мы на сталкивались чаще).
– Но теперь я буду настаивать, чтобы отпустить продукты пригласили вас, вдруг удастся еще раз так замечательно спеть эту балладу?
Мисс Слоун, само собой, подтрунивала надо мной, но мне было приятно. Она вела себя просто, но при этом, как я и говорил, так, что ты невольно старался вытянуться перед ней в струнку.
А еще у нее была такая скромная и одновременно жгучая красота: волосы цвета кофе с корицей и толикой молока, будто топленый шоколад, огромные глаза того же цвета и кожа непередаваемого персикового оттенка, совсем не изнуренная жарой и сухостью наших мест.
– Возможно, это повысит продажи, а, если серьезно, я тоже давно так славно не пел!
Мы отчего-то оба замолчали, каждый подумав о своем: я о том, как мне не хватает чувств, как сильно мне не хватает песен и как давно мне не хотелось слушать кого-то. А главное, петь с кем-то. О чем думала Слоун, не знаю. Допускаю, о том, что я приставучий гад.
– И все же, вы недавно в городе, ведь так? – я не готов был отпустить ее.
– Не очень, – она ответила как-то уклончиво, не распространяясь. А я вдруг подумал, что мисс Дэвис одна из немногих горожан, о ком мне толком ничего не известно. Певица и певица проносились в моей голове, когда кто-то упоминал о ней.
Тут какие-то местные выпивохи на волне нового возлияния решили снова выразить восторги песнями и, не только, мисс Дэвис. Они старались оттеснить меня, отпуская фразочки из серии: «Ух, какая ты славная, споешь для меня, детка». Девушка несколько растерялась. Толпа и назойливые, мягко говоря, нетрезвые ухажеры, легко перейдя на «ты», всячески пыталась привлечь к себе внимание красотки, и будто стая павлинов, распуская перья. Хотя какие уж павлины: чистые петухи. Я оттеснил одного, почти грубо оттащил другого:
– Джентльмены, вы, похоже, не заметили, что дама в моей компании?
«Джентльмены» зажужжали, пытаясь сопротивляться: спесь и алкоголь брали свое, им хотелось ее внимания, и я - был лишним элементом. Идиоты.
Я встал перед мисс Дэвис, давая понять, что беседа, уж ее с ними, окончена.
– Эй, Пат, – решил высказаться самый смелый, – не мешай девушке, ик-ик, получать заслуженные комплименты, – заплетающимся языком выдал самый бравый. Я знал его, местный завсегдатай салуна, работал в форте, потому имел монету, но все пропивал и прогуливал, возвращаясь в Энск-сити.
– Само собой, Эл, само собой, она ваши комплименты услышала и весьма благодарна, а теперь, будь добр, дай нам пройти… или тебе еще раз хочется искупаться?
Эл моргнул, пытаясь понять: стерпеть оскорбление и уступить или все же поддать жару. Пары алкоголя шептали второе. Это я видел по его глазам и по глазам его компаньонов: всем хотелось действа. Но Эл помнил, как прошлым летом я искупал его в поильнике для лошадей, когда ковбой слишком рьяно лез в мой разговор с Джейкобом, который просил научить его стрелять. Услышав восторги Джейкоба о моих умениях, Эл решил доказать мальцу, что он не того просит. Что может торговец всяким добром? Не то, что он – Эл – парень что надо, который претерпевает кучу сложностей, путешествуя от форта до Энска, и обратно. В разговор он влез сам, потому я решил, что ничто не мешает показать Элу, где место невоспитанным янки. Стрелять не пришлось, я просто попросил его отвалить, а когда тот не понял: пару раз окунул в бадью с водой для лошадей, что всегда стояла у дверей салуна, дав при этом хорошо нахлебаться (достаточно, чтобы стало страшно за собственные легкие) и протрезветь.
– Пат, дружище, да я ж только хотел сказать спасибо.
– Вот и сказал, Эл. Всего хорошего.
Я взял мисс под локоток и быстро повел в сторону, пока мозг Эла не очухался и не решил «реветь».
Благо, начались торги за лучшую корзину для благотворительности. Мэр провозгласил начало аукциона. Некоторые дамы выставляли свои корзины со всякой всячиной, каждую из которых мог купить любой за самое щедрое предложение. Среди участниц были: миссис Мерфи, мисс Бессон, мисс Ремингтон-Хантер (я был мало с ней), мисс Мерфи.
Сначала неспешно, а потом все азартнее стали звучать ставки: десять, пятнадцать, двадцать долларов…
Кто-то выкрикнул пятьдесят за корзину миссис Мерфи. Я оглянулся и присвистнул: ее новый работник, ничего себе поворот.
– Спасибо, – шепнула мне Слоун, отвлекая от оценки этого непонятного парня, –честно говоря, это самая плохая часть моей работы. Вечно цепляются вот такие вот …
– Самое плохое, что они цепляются ко всем, мисс Слоун. Не стоит благодарностей.
Мы слегка улыбнулись и кивнули друг другу.
Аукцион меж тем шел чередом. Ко мне подбежала Кати:
– Мисс Слоун, доброго денечка! – поздоровалась сестра с мисс Дэвис и, как всегда, без переходов, затараторила, – Пат, Пат, давай голосовать за мисс Бессон, я сегодня познакомилась с ней, приятная леди, но ее никто на знает в городе и вряд ли купят ее корзину!
Резон в ее словах был: все же новенькие чаще всего вызывают неосознанное желание отодвинуться, мало ли чего от них ждать, лучше держатся ближе к своим, пусть и не лучшим, но проверенным.
– Ну-у-у-у Пат! – Кати подергала меня за руку, – тогда дай денег мне, я выкуплю ее корзину.
– Вот это ты придумала, – фыркнул я, – чтобы всех матрон приступ хватил? И завтра тебе вычеркнули из желанных гостей города?
– Мне до них нет дела!
– Зато есть мне, - парировал я.
– Чтобы разрешить дилемму, Патрик, я же могу назвать вас так? – спросила Слоун и я завороженно кивнул, – поддержу вашу сестру, мисс Бессон моя подруга, и новенькая у нас, если вы решитесь голосовать за нее – это поддержит Бэатрис.
Слоун, немного смутившись, взяла Кати под руку. У меня два вопроса: когда она сумела с ней сдружиться и где, черт побери, был я?
Нет, ладно, три: почему мое имя так мелодично звучит в ее устах?
Устоять перед таким давлением я не мог. Шутовски подбоченившись, я ответил:
– Ну, хорошо, леди! Только потом каждая расскажет мне, как так вышло, что вы знаете мисс Бессон, похоже, лучше меня!
Девушки захлопали глазами. Не ожидали, что я тоже с ней знаком? Вот вам.
– Хорошо, – я кивнул и выкрикнул, – двадцать долларов за корзину мисс Бессон.
Поддержать сестру друга вполне резонный повод. Так же как тот факт, что она новенькая, и знакомых у нее тут я да мисс Дэвис (как выяснилось). Да и вообще: дело хорошее. Однако хмурый взгляд мисс Бессон оставил в душе какое-то странное ощущение, будто я влез куда меня не просили. Вот глупости.
И тут услышал голос Рассела, он озвучил тридцать,
Кати дергала за руку, чтобы корзина не ушла ему:
- Пятьдесят, - озвучил я, понимая, что это весомая сумма вряд ли будет перебита.
– Почему ты дальше не торговался? – нахмурилась Кати.
– Это не игра, Кати, сумма достаточная, остановись, пока не с кем торговаться, – немного резко ответил я, почему-то уязвленный взглядом мисс Бессон. И с чего бы это? Ох, уж, эта миледи!
– Итак. Мисс Слоун, я выполнил ваше желание, теперь вы мое: откуда вы знаете мисс Бессон?

Мисс Бессон подошла к подиуму, когда мне вручали ее корзину, и решила ответить на мой вопрос. Оказывается, в Энск-сити переплелись судьбы не только семей Бессон и Свейзи: мисс Дэвис была старой знакомой Бэатрис еще с детства:
– А что касается знакомства, оно было примерно, как у вас с моим братом, мы дружим с детства. Слоун отец нанимал учителей, и я ходила к ней заниматься, а она ко мне – играть и слушать, как Ален объясняет нам то, что мы не смогли понять у учителей.
Я кивнул в ответ на ее объяснения и на похвалы моего вокала. Весьма прохладные похвалы: ни мисс Бэатрис, ни я не спешили рассыпаться друг перед другом в любезностях. Хотя почему мне надо ждать другого? Кстати, возможно, я все же невольно влез не в свое дело. Допускаю, что мисс больше хотела, чтобы победителем вышел Рассел. Ну что ж, оно и понятно. Констебль однозначно внушает дамам уважение и вызывает восторги в их сердцах:статный, бравый, с грустинкой в умных глазах и еще блюститель порядка – человек без страха и сомнения. Само собой просто (даже весьма обаятельный) торговец из магазина (то есть я) под такие описания не подходит. Хотя как по мне – я вполне обладаю всеми перечисленными качествами в той или иной мере. Не в такой, как Рассел, но и он то не я, а я – не он. Я улыбнулся своим мыслям:
– Предлагаю сесть где-то в тени и подкрепиться, – я приподнял в руке корзинку. – А то на танцы сил не останется. Можем и констебля Рассела позвать составить нам компанию. Видел его у тира.
Судя по тому, как залилась румянцем мисс Бессон, мои размышления о желательной принадлежности корзины были верны.
– Дамы, наше пропитание в ваших руках, – я вручил корзину Слоун, которая стояла чуть ближе ко мне (а может, мне просто хотелось позлить мисс Бессон), – а я иду искать нашего бесстрашного констебля.
Рассела в компании мисс Уайт я нашел у тира. Детишки роились вокруг них, поддерживая умелую стрельбу. Однако два взрослых мало обращали на них внимание: ни дать, ни взять у мисс Бэссон шансы завладеть сердцем Рассела снижаются.
Я постоял немного в сторонке, и, когда эти двое вернулись на грешную землю из своих мыслей, подошел к ним:
– Ну и как, мисс Уайт, удалось мистеру Расселу удивить вас выигрышем?
Они обернулись:
– Предлагаю провести небольшой турнир ради глаз прекрасной мисс, что скажешь, Рассел?
– Принимается.
Мы условились о правилах, и каждый сделал по 10 выстрелов. Констебль, само собой, стрелял отменно: 10 из десяти, и рука ни разу не дрогнула. Еще бы. От меткости Кристофера часто зависит его жизнь или судьба тех, кого он защищает. Но и я не промах. Учился я не в тирах и специальных подготовок не имел. Однако жизнь и природа сами взрастили во мне навыки меткой стрельбы. 10 из 10 были легко взяты и мной. Рассел похлопал меня по плечу: мол, отличная работа.
Мы оба были довольны, как мальчишки. Кстати, о мальчишках. Самый старший из детей мисс – Генри, похоже был в полуобморочном состоянии счастья от увиденного представления. Он переводил глаза с меня на Рассела и похоже ставил нас в один ряд с самим Господом Богом.
– Научите меня так? – спросил он.
Я кивнул, как и Рассел: парень уже достаточно взрослый, чтобы уметь и знать, как постоять за себя. В его возрасте я уже вовсю тренировался с Анри на заднем дворе или в конюшне.
– Думаю, и я, и мистер Рассел не откажемся дать тебе пару уроков, Генри. Главное помнить, что оружие, а главное – умение им пользоваться – это большая ответственность.
– Ты уже взрослый парень и пора тебе эту ответственность принимать, – подтвердил Рассел.
Мисс Уайт явно хотела, если не запретить такие уроки, то пожурить нас, что потакаем мальчишке. Однако, похоже, решилась прислушаться к словам, сказанным опытными мужчинами, и поговорила:
– Генри сначала надо взять ответственнсть за свою учебу. Вот потом можно и стрельбу взять на заметку.
– Ну-у-у ми-и-и-и-с-с …, – протянул Генри.
– Без учебы ты будешь просто стрелком, а со знаниями сможешь стать даже констеблем, – объяснил я.
Парнишка встрепенулся и с обожанием уставился на Рассела:
– Правда?
– Конечно, – подтвердил Кристофер, – знания в моем деле не менее важны, чем умение отлично стрелять.
Генри кивнул: думаю, его учеба значительно улучшится с этого дня.
Мисс Уайт с благодарностью посмотрела на Рассела. А я почувствовал себя третьим лишним. Но, ничего не подпишешь: я обещал позвать господина констебля на наш импровизированный пикник.
– Итак. Раз счет равный, – я вернулся к теме нашего пари, – предлагаю поднять бокал за успех. Мы, – я указал в сторону, где стояли мои дамы: мисс Слоун, мисс Бэатрис, Кати, Одри…, – решили использовать корзину Мисс Бессон по назначению – устроить небольшой пикник перед танцами. Идемте? Рассел?
Констебль посмотрел на мисс Уайт. Я кивнул:
– Надумаете, мы устроились там в тенечке. Но не думайте долго, корзина хоть и объемная, но не бесконечная, – улыбнувшись, я пошел к оставленным мною дамам.
И по пути назад я поймал себя на мысли, что завидовал всем, у кого поет сердце от любви… а эти двое все также продолжали болтать и судя по всему обсуждать выигрыш и подарок от Рассела мисс Уайт.

Рассел пришел сам. Впрочем, я так и полагал, что мисс Уайт вряд ли решится оставить детей одних и присоединиться к пикнику, ну а вести их всех к нам тоже было, наверное, не совсем удобно. Я уже и сам пожалел, что не выступил с приглашением более настойчиво, сказав, что рады будем видеть и ее, и ее деток, но мне было неловко рядом с ними двумя. Очевидно, что ни она, ни Рассел не нуждалась в моем или чьем-то еще обществе. Что-то звенело и зарождалось между ними.
Так я и вернулся к дамам в грустных мыслях о своем одиночестве, а почти следом за мной явился и Рассел, объяснив, что мисс Уайт повела детей домой. Возможно, тоже рассуждая об одиночестве. Но мысли наши хоть и были не веселыми, но имели разный толк. Одно дело что-то иметь хотя бы эфемерно, другое – вообще не иметь.
Малышка Одри разве что была малышкой, но в том, как накрыть на стол, была мастерицей. Пять минут и с помощью остальных дам девчонка накрыла нам импровизированный стол будто готовилась к пикнику с самого утра. Впрочем, зная подход к делам ее матери, удивляться нечему.
Я вытащил из корзины бутылку вина. Одри тут же протянула мне бокалы. Их было три. Дилемма:
– Что ж, дамы, – я наполнил один и протянул Слоун, – предлагаю вам пригубить за выигрыш, – следом протянул второй бокал Бэатрис.
Девушки неуверенно взяли вино.
– Рассел, – я уже хотел наполнить третий бокал, но констебль остановил, подкрепив свои слова почти рубящим движением ладони:
– Нет, мне, пожалуй, что-то не крепкое, все же я на службе, хоть и праздную, как все.
– Тяжелая у тебя работенка, приятель.
Однако мне показалось, что Рассел слишком резко отреагировал на предложение выпить алкоголь… либо он, правда, такой рьяный и ответственный служащий (что в целом так и есть), либо дело тут в старых ранах – возможно, кое-кому не стоит встречаться с горячительным.
В любом случае, не отдать должное выдержке этого человека я не мог и, конечно, не стал развивать тему.
– Мисс Бессон есть у нас что-то менее коварное, чем вино?
Одри, как всегда, опередила мисс и сунула мне в руки бутыль с лимонадом:
– Вот.
- Спасибо, милая Одри, вы наша палочка-выручалочка, – я отдал Кристоферу последний фужер, наполнив его лимонадом, – ну а мне достанется початая бутылка, – повертев в руках, отсалютовал ею нашей компании, – за неожиданные встречи и новые знакомства.
Мы чокнулись. Бокалы дружно звякнули друг о друга и стекло моей бутылки. Все пригубили напитки:
– Мисс Бессон, не могу сказать, что я поклонник этого напитка, но выбор исключительный: такое вино не просто найти в наших краях.
– Это мой брат ценитель вин. Я редко пью, – ответила Бэатрис, но пригубила вина снова. – Как сказал бы Его преподобие, это одна из лучших вещей, которую культивируют французы.
– И с ним нельзя не согласиться, – ответил Рассел, – культура виноделия у них на высоте. У вас же французские корни, мисс Бессон?
- Да, но я почти не помню этой страны, когда мы попали в Виннипег я была совсем малышкой, так что по сути Канада стала для меня родной страной.
– Тогда второй тост – за отличный вкус преподобного. Мне повезло с другом, вам – с братом. Остальным – с разносторонним наставником. Ну и за лягушатников, коим я тоже немного являюсь.
Мы снова выпили. Вино было терпким и нежным одновременно. И божественно пьянило даже с пары глотков. Тот самый вариант, когда ценность напитка чувствуется в каждой капле, и вовсе не надо пить его литрами, чтобы достичь своей нирваны.
Как раз вовремя зазвучали первые аккорды залихватской музыки. Посреди площади организовалась площадка для танцев вокруг импровизированного оркестра. Народ, разгоряченный весельем и принятым алкоголем, потянулся на звуки музыки.
– Потанцуем? Кавалеры приглашают, – я протянул руку Слоун, – ну же, Рассел, мисс Бессон – идемте? Остальные, – я строго посмотрел на Кати и Одри, – тоже танцевать, но рядом с нами и аккуратно.
Танцевали клог, ранее ирландский танец, теперь ставший почти родным на Диком Западе. Танцующие выстроились в шеренги напротив друг друга и, отбивая ногами определенный шаг, почти степ, пустились в пляс. Не уверен, что обе девушки умели танцевать подобное, впрочем, это была некоторая интерпретация контрданса. Поэтому обе: что Слоун, что Бэатрис, немного смущаясь поначалу и не совсем успевали за тактом, но быстро уловив суть, включились в танец. Это было весело. Я давно так славно не плясал. Справедливости ради леди (то есть, обе наши дамы), которых с детских лет учили пониманию звучания и движения, были теми самыми идеальными партнерами, о которых мог только мечтать мужчина. Каждая двигалась, умело владея своим телом, руками, шеей и взглядом. Из простого почти деревенского танца получалось что-то с налетом высокого. Или это вино и общее веселье, которым невозможно было не заразиться, говорили во мне?

Мисс Дэвис оказалась не только прекрасной певицей, но, как любой человек, тонко чувствующий музыку, такой же прекрасной танцовщицей. Она отдавалась простой мелодии и получала настоящее наслаждение. Было приятно на нее смотреть. Быть и двигаться в паре с ней. Это было так же в такт, как и петь со Слоун.
Мы сближались и отдалились, весело выбивая шаг, кружились, и на доли секунды тонкая талия мисс Дэвис оказывалась в моих ладонях. Это было почти критически близко, но танец своей задорностью позволял и сглаживал нарушение норм приличия.
Мисс Бессон же строго смотрела на меня и мило улыбалась, попадая в пару к Расселу. Меня это прямо-таки забавляло, цепляло и заставляло напротив чаще становиться ее партнером, даже в ущерб желанию танцевать с мисс Дэвис. В итоге и вышло так, что танец мисс Бессон окончила в моих руках. Мы оба тяжело дышали (танец был быстрым, смелым и в меру сложным, не каждый мог выдержать такой темп), стоя крайне близко друг к другу. Мисс Бессон, раскрасневшаяся и со слегка выбивающимися прядями светлых волос, смотрелась, как по мне – преотлично. На последнем аккорде она улыбнулась мне по-настоящему. Я искренне улыбнулся в ответ, глядя в полные азарта и радости глаза. Дааа, миледи никуда не делась. Почему же решила стать лишь тенью своего брата? Если бы я ее сейчас расцеловал, она, пожалуй, выхватила бы мой револьвер и пристрелила на месте за такую дерзость. Будто почувствовав мои крамольные мысли, мисс Бессон отстранилась и со всей строгостью посмотрела на меня, мол, знайте свое место, сэр.
В ответ я невольно хмыкнул: ну и мисс, прямо-таки хочется сотворить этакое, чтобы снова вернуть на место миледи. Но, конечно, я этого не сделал. Не так много вина было выпито. Да и я стал старше … на счастье мисс… и не так легко отвечаю на провокации (пусть и невольные) – я был еще тот забияка… когда-то…
Я слегка поклонился, приняв самый незаинтересованный вид, и решил, что приключений в моей жизни и так достаточно. Вон она уже стоит в компании Рассела, который нахваливает ее умения. А моя прекрасная певица скучает в одиночестве. Надеюсь, Слоун будет рада моему обществу больше, чем эта вредная мисс Бессон.

И да, мисс Слоун была рада мне. Улыбалась, смотрела, ждала. И мне было очень приятно, что кто-то вот так просто стоит и ждет меня. Что кого-то я радую просто танцем. Почему мы так мало уделяем внимания таким мелочам?
Слоун стояла в компании Кати и Одри, ожидая следующий танец. И меня…?
– Милые дамы, вы все прекрасно танцуете.
Кати обняла меня и объявила:
– В моих умениях «виноват» лишь ты. Сколько раз мы кружились в вальсе. Сколько раз отплясывали, вот как сегодня. Да если бы не Пат, я никогда не поняла ни единого па!
Что было правдой: Кати совсем была лишена чувства ритма. Она блистала знаниями обо всем и вся, но вот, что касалось музыки, Всевышний, видимо, отвесил всё понимание только мне.
– Правда, Патрик, вы чудесно танцуете! – восхитилась Слоун, абсолютно спокойно назвав меня по имени. Это мне нравилось. Я давно не был для кого-то, кто не носит штанов, Патриком.
– Только потому, что у меня была прекрасная партнерша!
– Нет, нет и еще раз нет, дело не во мне: с мисс Бессон вы тоже выдавали коленца, – заметила Слоун, прищурившись: неужто ревнует меня?
Все еще приобнимая Кати, я протянул руку Слоун, обхватил ее запястье. Она залихватски улыбнулась и выдала вращение вокруг моей руки. Я не упустил шанса и притянул ее ближе. Девушка немного растерялась, полностью отдавшись моей силе, отчего сразу оказалась в моих объятиях с другой стороны от Кати. Я крепко прижимал ее к своему боку и смотрел в глаза. Глаза цвета растопленного шоколада.
Ох, уж это вино. Замечательное вино от пастора Анри. Мы рассмеялись, а я притянул ее ближе, почти вжимая в себя и оказался лицом к лицу со Слоун. Еще пара сантиметров, и я мог бы поцеловать ее. И так этого хотел. Но лишь прошептал на ушко, вдыхая аромат жара ее тела и веселье:
– Вы лучшая танцовщица, мисс Слоун.
Почему не просто Слоун? Похоже, я трусишка. Никак не могу перейти барьеры. Свои же собственные.
Смутившись, Слоун «раскрутилась» обратно, улыбнувшись Кати. А сестра (и откуда в ней столько мудрости?), пытаясь уменьшить смущение Слоун, подхватила ее под руку и выдала:
– Слоун, идемте, начинается следующий танец, нельзя тратить все время на моего очаровательного братца.
Девушки, заговорщицки улыбнувшись друг другу, отбежали от меня, закружились, взявшись за руки.
Я, было, хотел двигаться к ним, но увидел в толпе растерянное лицо мисс Уайт. И смотрела она на Рассела и Бэатрис. Но ведь ничего же и не было там? Или? Чего ждала и что увидела в этом мисс Уайт?
Я повернулся к ней: уж мне-то не знать, что такое понимание и неверие? Хотелось поддержать мисс Уайт, хотелось объяснить, что это просто танец и не более того, то, что зародилось между ними там у тира гораздо больше и крепче…
Но тут кто-то придержал меня за руку:
– Свейзи, – сладкий голос, соблазнительный, знакомый и забытый, – и ты тут, красавчик.
О, Магдалена. Одна из цветов «Магнолии».
Недавнее па мисс Слоун зеркально повторилось со мной: Мэгги крутнула мою руку и оказалась в моих, не желанных мною, объятиях:
– Милый, а я здесь по твою душу. Сегодня ведь праздник для всех? Вот и я хочу просто отдыхать.
Мэгги прижалась ко мне, очевидно говоря: я жду от тебя – тебя.
И, она была мастерицей своего дела. Знала, как и чем завести и разгорячить.
От таких движений все внутри восстало «за». Все, кроме мозга. Но, увы, он у мужчин порой не за главного.
– О, я не зря пришла, – потерлась об меня Мэгги, – скучал?
Я нахмурился.
– Ну не злись, сегодня ты прямо-таки бука. Я же знаю, что кроме меня у тебя никого нет… а, значит, ты скучал…
Ее пальцы погладили мои, обхватили запястье. Она прильнула ближе и, подняв мою руку, чуть прикусила костяшку указательного пальца:
– Признайся, что скучал, – прошептала мне почти в губы.
А я благословил то, что мы оказались в темном уголке.
Да, перед ней было сложно устоять. Я был слегка пьян, весел, возбужден танцем и близостью понравившейся мне девушки… и умелыми, пусть и пока такими скромными, ласками Мэгг.
Этот коктейль кружил голову не хуже любого алкоголя. И у меня, правда, давно не было женщины.
И все же…
Я еще полгода назад сказал ей, что между нами не может быть ничего больше, чем страсть. Что я … не знаю… хочу кого-то и чего-то больше, чем просто такие встречи украдкой. Новизна стерлась. Да и все это уже было.
Мне не хотелось, чтобы кто-то видел меня с ней. Да, мы давно вполне себе условились, что «нас» нет и не может быть. Магдалена была лучшей любовницей и лучшей среди девушек «Магнолии». И оттого и желанной, и нет для меня. Не поймите меня неверно: я со всем уважением ко всем леди. Но Мэгг … Мэгг это не любовь… но, черт, как же крепко и уверенно ее ручка скользнула к моему паху.
– Мэгг, золотко, мы не одни.
– Когда это смущало тебя, ковбой?
Да уж точно: никогда. Каких только мест не избирала для нас общая страсть. Уж что-что, а как и где для Мэгг не имело значения. Порой мне казалось, что на мне она отыгрывает все свои фантазии. А, что? Вы не знали, что у дам тоже могут было пожелания? Ну, уж не глупите, им как и нам, мужчинам, хочется схватить свой адреналин и свое удовольствие. И ведь это совсем не значит, что я должен «задрать ей юбку до ушей». О, в таинстве и игре пальцев есть больше удовольствия, чем в банальном совокуплении. Да. Но. Когда я этого хотел. Мы условились: никаких публичных появлений … и уж тем более, я сейчас совсем не думал о Мэгг. То есть мы давно уже вроде как не думали друг о друге и тут…
– Вот пастора ничего не смущает.
Я прямо таки отрезвел.
– Он-то, не смущаясь, проводит время у нас и не с кем-то, а в компании мадам.
Мэгг снова погладила меня пониже талии, проведя язычком по губам. Таким пухлым и умелым….
Но пастор у мадам?
Кот из дома: мыши в пляс?
Значит, вот как?
Значит, кое-кому подавай высшее сословие?
Ох, Анри! Чертов, святоша!
Магдалена знала, куда бить. Эта опытная куртизанка, уверен, видела, мои объятия со Слоун, танцы с Бэа… она поняла, что я ускользаю из ее чутких рук (хотя, разве я обещал что-то?). И она решила бить. Делать больно. Потому что в присутствии мадам я был сам не свой. И постоянно думал: сможет ли такая стать просто женой?
И всегда решал, что моей – нет.
Все, чего хотелось пойти и бросить им это в лицо.
Я развернулся, сам не понимая, что творю. До «Магнолии» было рукой подать. Я шел, взбешенный тем, как, оказывается быстро может повернуться все хорошее к самому плохому.
Друг? Всего лишь скромный пастор? Как бы не так. Мадам? Недоступная кому-либо? Хозяйка ночи, блюдущая себя больше, чем любая монахиня? Почему? Чем же я не пришелся ко двору? Ведь каждый мой жест, движение и слово было надеждой на возможное…. И, казалось бы, такое же несбыточное и для преподобного. Уж тем более для него. Не так чист? Не так тонок и породист?
Жизнь в «Магнолии» кипела и одновременно шла свои обычным чередом. Но я не шел ко всем. Я вошел через тот же вход, что и совсем недавно, полный надежд на несбыточное.
Гостиная. Дверь. И они. Он. Он. Нежно взирающий на неё. Слишком нежно. И эти слова, что я услышал, входя – сегодня я был счастлив... Чем это его осчастливили??? И как он смотрит на её губы. Вроде, ничего не происходит, но почему же так горько?
– Ну, друг Анри, ты, смотрю, времени зря не теряешь?
Они обернулись.
– Патрик? – преподобный явно все еще в своих мыслях или, черт возьми, желаниях. Там точно что-то не чисто.
– Мисс Элис? – мой голос отчего-то зол. Да, никто ничего не обещал, но она же видела, знала. Чувствовала. Не могла не понимать.
Буря звенит во мне. Обида, детская и глупая бурлит, и я не могу ее усмирить.
– А я не вовремя? А может, мне тоже найдется теплое местечко в вашей тесной компании?
Вхожу.
– Угомонись, Патрик. Ты переходишь границы.
– Да, преподобный? Я перехожу границы? Вот как? Любопытно…
Срываюсь прямо к нему. Анри вскакивает, чуть закрывая мадам.
Неужто думает, я могу причинить ей какой-то вред?
Бред.
– Возьми себя в руки, Пат!
- Я спокоен, черт возьми. И кто бы говорил о границах! Мисс Элис, почему же вы… почему? – у меня нет слов.
Да, это грубо, жестко, нечестно, и, казалось бы, никаких причин… но они меня бесят, оба.
Но уже поздно. Анри тоже вскипел. Я знаю этот взгляд. Да, верьте на слово, падре из тех тихих омутов, в котором черти водятся.
Кажется, говорю это вслух.
– Патрик, ты хам! – Анри резко берет со стула перчатку и кидает мне.
Вызов.
– Уверен, что все еще можешь держать оружие в руках? Словесных дуэлей не предвидится, твое святейшество!
– Выбор оружия за тобой, мой друг, – Анри слегка кланяется мне.
– Как благородно. Помнится, ты отлично владел шпагой, у меня завалялась парочка на заднем дворе. Или у тебя свои?
– К твоим услугам, гасконец, шпаги есть, можешь выбрать.

Это «гасконец» вдруг вернуло меня на землю. Что я творю? Почему сорвался, почему, пусть и так вовремя, сказанные злые слова повергли меня в пучину такого негодования?
Вообще, я знал за собой такой грех как вспыльчивость: кому-то для решений нужно взвесить все «за» и «против», мне, порой, достаточно одной мысли. К счастью, как быстро я загорался, так и быстро приходил в себя. Главное было в этот промежуток не натворить чего-то, что повлекло за собой серьезные последствия.
И, кажется, я чуть такое не натворил!
В целом, моя неожиданная ревность именно к Анри не имела каких-то разумных оправданий. Но я допускаю, что все дело в том, что (как это часто бывает, несмотря на многолетнюю дружбу и привязанность, на уважение и взаимопомощь) между людьми все равно существуют разногласия такого толка, как банальная зависть. Хотя нет, нет. Я общался и дружил с Анри не для того, чтобы потешить себя и свое злое сердце. На самом деле я и не завидовал ему. Нет, просто всегда чувствовал и понимал, что Бессон – это Бессон. Род, стать, сила, вера, какая-то непоколебимая уверенность… Одним словом – порода. А я… я просто сын дельца и женщины, от которой отвернулась вся ее семья. На момент знакомства с Анри – сын конюха и не более того.
Сам Анри и его родители, и все кругом никогда, казалось бы, не попрекали меня происхождением. Однако я чувствовал, что вроде как вот тут не дотягиваю до него и до них. И вроде это забылось, пережито и понято. Я стал старше, увереннее, самостоятельнее, а уж тут на фронтире так и подавно осознал, что нет понятия «знать» и «чернь», есть понятие – «кольт», понятие «сила».
Так почему детская обида вырвалась наружу?
Мадам, и только она вызвала во мне это. Как? Да просто – я вдруг решил, что она предпочла меня, простого ковбоя роду, знати…
Чушь! И ведь это при том что я наслышан о ее молодом любовнике, которому она безраздельно отдала свое сердце (правда, никогда его не видел, но это сути дела не меняет: мне известно, что сердце мисс Элис несвободно и что, отказывая, она вовсе не стремится обидеть, просто в душе ее нет места ни Патрику Свейзи, ни кому-то еще…).
Дальше, как ушат холодной воды прозвучали слова, отрезвившие еще больше, чем слово из детства, произнесенное Анри:

От нахлынувших чувств я не мог вымолвить ни слова, глядя во все глаза на мисс Элис, которую только что решил обвинить не пойми в чем, как, впрочем, и Анри.

Слава Богу, у моего друга хватило ума свернуть это представление. Взяв остолбеневшего меня под руку, он бочком, ведя за собой, ретировался через черный ход под грозным взглядом малютки Джо.
Мы чуть прошли. Когда свет окон «Магнолии» скрылся за деревьями, Анри ожидаемо спросил:

Я покачал головой и остановился:
– Прости, Анри. Я повел себя как полный кретин. Навыдумывал и, не обдумав, ринулся рвать и метать.
Дальше вкратце рассказал другу о встрече с Мэгг.
Анри покачал головой в ответ, что, скорее всего, означало: конечно, я знаю тебя как облупленного, но может пора немного повзрослеть?
– Просто я подумал, что она предпочла тебя мне.
Анри удивленно воззрился на меня.
– Да, да, ты спросишь, а чего же я раньше не пытался добиться внимания мадам или почему именно ты? – я вздохнул, – Да, пытался я привлечь ее внимание, но мисс Элис всегда оставалась холодна. Вернее, не так. Я видел в ее глазах что-то такое и принимал это как насмешку… нет, как… будто она гораздо старше и умудреннее … и смотрит на меня и мои потуги, как на действия неразумного дитя…
– Судя по всему, ты и оказался неразумным дитятей.
– Пойду извинюсь, – я уже хотел рвануть обратно в «Магнолию», но Анри придержал меня:
– Пат, куда ты? Стой, торопыга! С мыслью надо переспать. Завтра извинишься, когда чуть протрезвеешь и остынешь. Хотя, думаю, мисс Эллис и так все поняла…
Стало еще более стыдно.
Стало еще более стыдно.
– Просто вот прямо сейчас провалиться мне ко всем чертям. И пусть «жарят» мое бренное тело, пока не поумнею, – я зло пнул какой-то камень носком сапога. – Да, ты прав. Хватит на сегодня отчаянных жестов. Завтра на свежую голову придумаю, как загладить свою вину.
Анри кивнул:
– И потом, с чего ты взял, что мисс Элис меня как-то выделила? Она вообще… – он несколько замялся, словно подбирал слова. – Это была деловая встреча. Мы договорились о беседах для ее птичек, а сейчас я принес весть о победе Мисси и поблагодарил ее. Да, выигравший пирог пекла она.
– Да я и сам должен был это понять. Ты пытаешься спасти души девчонок и помочь им, понятно, что твой интерес к мадам чисто деловой, - я покачал головой, не веря своей глупости и понимая, как все оказалось просто, - вряд ли она могла заинтересовать тебя - между вами пропасть…
Кругом и везде эти пропасти. И у каждого она, эта пропасть, своя. Мадам могла стать мне парой, но я бы не соответствовал бы ее идеалам и это постоянно угнетало нас. Анри мог стать ее парой, но в его кругу она стала бы парией. В лицо может быть ничего и не говорили, опасаясь гнева преподобного, но за спиной вспоминали и обсуждали все ее «грехи».
Анри на мои слова вдруг погрустнел и нахмурился. Так… может я что-то все же не до понял? Может, мадам «задела» его сердце больше, чем он сам представляет?
- Нет, ну в смысле она очаровательна и не может не тревожить мужчину, но твоя семья не примет такой выбор … да и она - не свободна …
Анри ничего не ответил мне. А я не стал развивать тему и бередить его душу: очевидно, дело все же не просто в "деловых беседах". Что за женщина? Перед ней невозможно устоять даже ему!
Еще раз извинившись, мы пошли искать сестер и всех оставленных мною дам.
Мы вернулись в центр, где шли танцы. Но наши дамы не танцевали. Ждали нас.
И меня ждала Слоун. Девушка, ради которой можно было бы устроить разнос кому угодно.
И Бэа, с которой меня роднило многое… которая ждала только Анри…

Маленькая милая очаровательная Слоун. Мне стыдно и радостно одновременно. Как приятно, когда кто-то тебя ревнует. Просто экстаз.
Я старался сдержать улыбку. Мне хотелось ей сказать, что Патрику Свейзи очень не хватает вот такой искренней привязанности, такого чистого чувства… зачем меня вечно тянет на открытое пламя? Интересно, она хоть раз целовала мужчину? А мужчина ее?
Значит, я все же кому-то нужен?
И ужаснулся. Но как ей все объяснить? Да, между мной и Мэгг давно ничего нет. Но Слоун в силу юности и неопытности вряд ли сможет оценить эти слова. Она видит и чувствует, что у Мэгг на руках козырь, которым она пока не владеет. Как объяснить, что меня это давно не интересует?

И тут я услышал выстрел! Вскрик смерти и визг дам. Возле сцены что-то творилось. Раздалось:

Это раздавал указания констебль. Нам очень повезло, что мы оказались не в самом эпицентре заварушки, а чуть одаль. Первые выстрелы мигом свалили нескольких людей у сцены: убиты или ранены – сейчас выяснять некогда. В секунды пламя паники объяло площадь. Началась толчея и крики.

Кто-то прокричал, будто в ответ ей: ИНДЕЙЦЫ.
Я молниеносно задвинул за себя Слоун и схватился за кольт. Хотя черт его знает, безопасней ли ей за моей спиной или перед глазами, где я хотя бы вижу, что происходит. Но это было необдуманное, отточенное веками мужской цивилизации действие – защитить, уберечь, даже ценой своей жизни.
Пронеслись люди на лошадях.
Я вскинул кольт, но не спешил тратить патроны. Все крутилось, неслось, сбивалось, падало, орало и разливалось пятнами красной крови. Самое главное сохранить в этом хаосе трезвую голову и не поддаться панике. Именно поэтому я не спешил стрелять: мне нужно защитить Слоун, потом найти Кати и убедиться, что с ней все в порядке, а, чтобы сделать это, неплохо бы самому остаться в живых… Да еще тут неподалеку была мисс Бессон. Надо захватить и ее, а затем постараться спрятать девушек в безопасном месте. Оставлю им кольт, а сам воспользуюсь ножом и отберу себе оружие, которым можно разить издалека, у кого-то из противников. Все эти мысли пронеслись в моей голове за доли секунд. План более-менее созрел и тут:

Слоун рванула вперед, первой увидев мисс Бессон. Гадство! Несколько индейцев окружили ее, смеясь, один из них схватил Бэатрис за талию и легко перекинул через круп лошади. Мать твою!
Но все, что я пока мог, это сдерживать Слоун.
– Успокойся, Слоун. Стой. – Я дернул ее так, что девушка потеряла равновесие и прямо-таки упала на меня. – Вот так, хорошо, - я, резко и не миндальничая, заставил ее пригнуться и спрятаться за моей спиной – получилось как-то между – под мышкой. Мисс Дэвис цеплялась за меня как за последний оплот разума, кажется она вот-вот потеряет сознание, пришлось немного придерживать ее.
Меж тем шайка индейцев, схвативших Бэатрис, двинулась с криками и гиканьем в сторону выезда из города. Да ****!
Одной рукой придерживая почти осевшую на землю Слоун, я, другой, вскинул револьвер. Выстрелил. От грохота привычно заложило уши. А Слоун, непривыкшая к такому, закричала. Несмотря на неудобную позу, я попал и ранил ближайшего индейца из шайки, увозившей Бэатрис.
– Патрик, Патрик! Они увозят ее!!! – Слоун уже просто висела на мне, но продолжала в ужасе, преодолевая всеобщий гам, пытаться докричаться до меня с очевидными данными.
Снова вскинул руку: если бы не Слоун, я бы мог попробовать попасть в плечо тому индейцу, который держал перекинутой через круп лошади Бэатрис. Но на таком расстоянии и без правильной постановки тела и руки я боялся промахнуться. Стрелять в лошадь тоже было рискованно. Потому я снова выстрелил в одного из похитителей: хотя бы сократим их число и силы.
Дальше стрелять бесполезно: индейцы несутся с огромной скоростью, давя и круша все вокруг, бегающие в панике люди постоянно ставят себя под удар моего предполагаемого выстрела. Надо спрятать Слоун и бежать за лошадьми. Там взять еще патронов и ружье.
При выезде из города я смогу прочитать их следы: лошадей много, и они идут в связке, такие следы сложно не заметить.
С другой стороны, плохо то, что это не местные лакота. Увы. Это какие-то без роду, без племени. Чертовы отщепенцы, что опаснее вдвойне не только их жестокостью, но и тем, что сложно понять в каком направлении они могут двигаться.
Как я хочу, чтобы Кати уже оказалась дома и пряталась под столом…
– Слоун, маленькая, потерпи, – я встряхнул ее, в общем-то, пытаясь не столько отрезвить ее, сколько взять поудобнее, чтобы отвести куда-то в безопасно место. Если, конечно, такое сейчас можно найти в этом городе… походе, индейцев числом немерено!
Что же мне предпринять? Рядом гарцевал разукрашенный в боевое индеец. Он был к нам спиной и еще не заметил гринго. Я вскинул револьвер: прости, мужик, что в спину. Выстрел и индеец завалился. Вот и план сложился полностью. Я поймал за сбрую перепуганную лошадь убитого индейца, выбил его ногу из стремени. Схватил Слоун, которая с ужасом смотрела на мертвеца. Но не до сантиментов, милая. Подсадил ее в седло и следом вскочил сам: так мы быстрее «прогуляемся» до моего дома. Там Слоун сможет укрыться, а я запасусь оружием и проверю, там ли Кати.
И мы попытались вырулить сквозь напуганную нападением толпу, не задавив никого, на соседнюю улицу, чтобы объехать ревущих от ужаса, страха и смерти горожан.
Рядом просвистела пара пуль. Надо гнать. И тут я увидел Анри.

À la guerre comme à la guerre (с.)



Я не стал тратить время на слова: итак, без лишних рассуждений, понятно, что Анри тут без году неделю и мог легко сбиться со следа или даже заблудиться, просто потому что не успел еще проехаться даже по самым проторенным тропкам. По которым господа похитители вряд ли будут двигаться.
Потому я пришпорил чужого скакуна и направил его к своему дому, крепче прижав Слоун.

Никогда еще дорога домой не казалось мне такой долгой. Умело правя резвым скакуном буквально вырванного из-под чужих ног, я не мог избавить от удушающего страха – что с Кати? Нет, не подумайте, я переживал и за мисс Бэатрис, но как-то по-глупому азартно. Будто то, что произошло с ней – где-то там, как в книгах: нападение на даму, рыцари, погоня, спасение. А сестра. Моя единственная сестра. Мой единственный человек. Самый любимый и родной. Да я же буквально вырастил ее! Носил на руках, утешал и сбивал жар, радовался успехам в школе, разбитым коленям и даже выросшей и оформившейся груди. Она - моя семья. Мое сердце. Единственная, кто всегда -всегда и просто так был рядом, и поддерживал добрым словом и объятьями.
Я мельком глянул на Анри. Он, наверняка, чувствует то же самое!

- Ты найдешь ее, Патрик? – спросила Слоун, когда мы чуть сбавили ход, подъезжая к дому. Кого ее я понял. Только меня волновала Кати. Если сейчас ее не окажется дома… я не могу нестись спасать Бэатрис… Но ведь я дал слово… обещал помочь… и сам Анри точно не справится… Но есть констебли… Черт… я не могу… мне нужно будет найти Кати… если с ней что-то случится – я не переживу! Но и Анри не переживёт! Кто может сказать, как поступить, чтобы потом совесть не задушила тебя обвинениями и сердце не было разбито?

- Кати! Катииии! – вместо ответа Слоун на ее вопрос, закричал я, - Где ты? Ты тут? Катиииии?!
Анри спешился первым и забежал в дом. Двери были распахнуты. Я не поспевал за ним потому, что держал Слоун, и помогал ей принять вертикальное положение.
- Постой тут, Слоун, одну секунду.
- Нет, нет, - почти истерически взмолилась девушка, - Только не бросай меня одну.
Понимая, что больше времени уйдет, чтобы ее успокоить, я прижал Слоун к себе, взвел револьвер и направился к дому, следом за пастором.
И тут раздался выстрел. Какой страшный. Кто? Кто ранен или убит? Сестра? Друг?
Их глаза стояли перед моим взором.
Откровенно говоря, в этот момент мое сердце остановилось. Я испугался так, как никогда в жизни. Не понимая и не воспринимая происходящее вокруг я, все также таща за собой Слоун, на ватных ногах поднялся на крыльцо и заглянул в распахнутую дверь, крепко держа взведенный револьвер.
Слоун шептала что-то типа:
- Господи, господи, пусть все будет хорошо.
Мы вошли в дом. На полу валялся труп индейца (судя по татуировкам и одежде) с размозжённой головой. Лицом... нет, вернее, тем, что от него осталось, ко входу. Все вокруг напоминало скотобойню в худшем ее варианте: кровь, ошметки того, из чего состояла черепная коробка этого урода, забредшего в мой дом. Чуть поодаль на полу сидел на корточках Анри, обнимая Кати, которая обнимала зареванную Одри. Ничего не понятно. У Анри в руках револьвер, рядом валяется мой карабин. Кругом разруха: мебель раскидана, осколки и обрывки ткани. Не понимаю...
Из ступора меня вывела Слоун, сползшая по стеночке и потерявшая сознание от жуткой картины развороченной головы индейца. Было от чего!
- Анри, что тут? – спросил я, не зная, как сформулировать точнее свой вопрос о произошедшем и поднимая на руки Слоун.
- Кати, это она стреляла, - только и смог вымолвить он, гладя мою трясущуюся сестру, все еще крепко обнимавшую Одри, трясущуюся не меньше, чем она.
- Когда я вошел… она выстрелила в него…
Я аккуратно пронес Слоун на руках в соседнюю с коридором кухню и уложил на пол, слегка побил ее по щекам:
- Ну, же, милая, не время сейчас, давай-ка приходи в себя.
Поднял голову в дверях стоял Анри, за минуты, что я приводил в чувства Слоун, он разузнал что же произошло:
- В дом забрался этот урод.
Я встрепенулся:
- Он точно был один?
- Со слов девушек – да.
Надо проверить. Кивнув Анри: ты на стреме и следишь за девушками, я вскочил и, чуть пригибаясь, обшарил дом и попытался, не выдав себя, осмотреть окрестности.
- Да, он один, судя по брошенной заднем дворе одной лошади.
Анри уже успел помочь пришедшей в себя Слоун сесть и просил Кати и Одри также сесть вокруг моего любимого обеденного стола, который я сделал когда-то своими руками… не уверен, что он будет вызвать во мне такие же радужные чувства…
- Никто не ранен?
- Только шок.
- Тогда нам пора, упустим Бэа. Кати, - я подошел к ней и крепко прижал к груди, пока пастор что-то говорил Одри, - маленькая моя, ты справишься тут сама? Спрячьтесь как я тебя учил, поняла? Возьми воды, не забудь.
- Пат, Пат, я убила, убила его…, - разрыдалась в ответ Кати. Я стоял, шокированный ее словами. Мне хотелось оживить этого гада и удавить еще раз.
- Ничего, не думай сейчас, ты не виновата. Ты защищалась.
Кати заплакала, а, следом, зарыдала Одри. Сквозь этот плач мы с Анри поняли, что индеец отбился от своих в целях наживы и нашел Одри и Кати, только что вернувшихся домой и еще ничего не подозревающих о нападении и происходящем на площади. Он накинулся и пытался изнасиловать Одри, первой попавшейся на его пути. Девушки дрались с ним. Одри разбила о его голову вазу, Кати била по спине. Ничего не помогало. А потом он достал нож, откинув мою сестру в сторону. И Кати вспомнила про обрез…
Анри схватил с полки початую когда-то мною бутылку виски:
- А ну выпей!
Кати пригубила, закашлялась, но он заставил ее сделать еще глоток. А я тряхнул сестру:
- Сейчас – забудь. Быстро прячь девчонок. Мы – за Бэа, - отрывисто скомандовал я.
Анри, слышал эти слова уже на выходе: пусть я останусь с ними, ему было все равно, свое дело он сделал, нужно спасти Бэа.
Да, я еще раз тряхнул Кати и посмотрев на Слоун спросил:
- Ты поможешь, Кати? - она в ответ осенила меня крестом, я не сдержавшись, пожал ее руки: я вернусь, и расскажу тебе почему я один и почему мне так нужно петь...

Когда мы отъезжали от моего дома, ставшего местом битвы двух девушек с наглым захватчиком, местом, где нашли приют и, надеюсь, защиту дорогие нашим сердцам дамы, природа готовилась погрузиться в сон. Томные сумерки ложились синими красками на деревья, дома и дорогу. Миру было плевать на нашу муравьиную возню. Он не собирался облегчать нам поиски.
Но мы должны были спасти Бэатрис!
Потому оба пришпорили коней.
Вот и замкнулся наш детский сюжет - мы все отправились на помощь Констанции…

Пустив коней во весь опор, мы вернулись на площадь. По пути я прокричал Анри, что нам надо двинуться четко по линии движения похитителей.
На площади царил хаос. Но меня уже не интересовало происходящее вокруг – здесь мы помочь не сможем, организуются сами. А вот помочь Бэа… У нее не будет столько шансов, как у Кати и Одри. Вряд ли в ее руки попадет ружье или кто-то со стороны отвлечет разбойников. Этими кем-то можем стать только мы с Анри.
И тут нас притормозил Рассел.

Он быстро схватил первую попавшуюся лошадь, в ужасе шарахающуюся по площади, потеряв седока. Главное, чтобы он смог управиться с индейской живностью: они норовистые, и седла у них обычно отсутствуют. Но, во-первых, Расселу повезло – седло было (наши бандиты, кажется, не просто индейцы, а давно промышляют делами с гринго), во-вторых, Кристофер был отличным наездником: знал толк в лошадях и общении с ними. Он быстро утихомирил серого в яблоках коня, что-то прошептав ему на ухо, погладив по крупу и шее. Однако их там, в академиях, чему-то да учат. Хорош, наш констебль.
Меж тем Рассел поравнялся с нами:
– Вперед?
– Только вперед, – одновременно выкрикнули мы с Анри и пришпорили, следом за Кристофером, своих лошадей.
На выезд из города в эту сторону вела одна дорога. Было темно – хоть глаз выколи. Пришлось спешиться:
– Мне надо изучить следы.
Чиркнув кресалом, я осветил дорожную пыль. Осмотрелся. Потом оглядел ветки деревьев и кустарников по предполагаемому направлению движения бандитов, придорожную траву.
Как я и предполагал: они лишь немного попетляли по основному тракту и двинули по тропе вдоль ручья. Потому что она менее приметна: не используется большинством и не проторена для всех. Да и заблудиться там проще при выезде на основную дорогу.
И потому, что у ручья легче спрятать следы: вода имеет свойство путать направление, пусть и на глинисто-песчаном берегу они, казалось бы, более очевидны.
Я, двигаясь полуприседом, шел по следу, как учил меня Оцеола:
– Видите, тут они намеренно кружат, чтобы сбить след? – я комментировал свои действия для Анри и Рассела, но, скорее, говорил сам с собой, – вода уже слизала направление их движения. Одного они пустили вверх по течению… как тогда…, остальные двинулись через ручей. Черт!
Анри и Рассел воззрились на меня:
– Рассел, ты же помнишь, что совсем недавно я рассказывал тебе об этом месте…
– Ты прав. И что – думаешь, это члены той же банды?
– Тут утверждать не берусь. Но место там удобное для засады и бивака – сам же видел.
– Как ни крути – стоит проверить.
Анри, не понимая, посматривал то на меня, то на Рассела. Рассел вкратце описал ситуацию, когда мы, пытаясь найти следы табуна, угнанного у миссис Мерфи, наткнулись на труп…
– Дорога неприметная и не используемая местными. Они путали следы и уверены, что нам этого не понять.
– Едем, – скомандовал Рассел.
Я вскочил на лошадь и тронул поводья:
– А теперь: очень тихо.
Мы двигались медленно, прислушиваясь и высматривая.
– Чувствую дым, – Рассел поднял руку, останавливая нас (ну, правда, хорош, ему надо заделаться индейем!), – спешиваемся и оставляем тут лошадей, иначе нас будет слышно. Преподобный, вы как – сможете не наделать шуму?
– В семье меня обучили всему, что должен уметь и знать мужчина – владение оружием и конем входили в эти умения. И меня можно называть просто по имени, так проще, мы не в церкви, – спокойно ответил Анри.
– Не бойся, он умеет красться как тигр. Идем, – подтвердил я.
Рассел кивнул нам обоим.
Привязав поводья к крепким веткам деревьев, во избежание лишнего шума, мы втроем, крадучись, двинулись к знакомому нам с Расселом месту.
О, оно было идеально для обустройства временного ночлега, и чтобы укрыться от глаз: поляна, окруженная валунами и деревьями, которые при необходимости гасили и шум, и запах костра. Засаду там можно организовать что надо. Жаль, я не слишком вдавался в подробности местности, чтобы сейчас понять и вычислить «слабые места» для нашего нападения.
– Дым. Это точно, – прошептал Анри.
– Недолго они думали.
– Самоуверенные, – рассудил Рассел, – это нам на руку.
Увы. На руку нам могла сыграть только внезапность. Индейцев оказалось числом гораздо больше нас. То ли кто-то ждал ворвавшихся в город разбойников тут, то ли нападение рассредоточилось, и мы не смогли осознать масштаб нападающих. Все одно. Нас трое против серьёзной толпы.
Я достал револьвер – проверил патроны, потом сделал то же со вторым, захваченным из дома:
– Слишком мало.
– У меня тоже одна обойма, – сказал Анри.
– Так же – я не успел (да и не смог бы) взять запасные, – констатировал Рассел.
– Есть шансы, господа, что нам пересчитают косточки…, – не унывая, закончил я (случайную пулю можно поймать и не вступая в битвы… да просто умереть, поперхнувшись… будем делать все, чтобы спасти девушку – остальное – ерунда). – помирать – так с музыкой!
– Стой, – Анри задумался, – нам надо действовать тоньше, раз мы понимаем, что противовес не в нашу сторону.
– Есть план, господа, – ответил Рассел и изложил нам суть идеи, уточнив у Анри:

– Да, вполне. Устроим им «завтрак в Ла Рошели», – подмигнул он мне. – Жаль, оружия маловато. Нас трое, но пошумим за десятерых.
А дальше мы приступили к выполнению плана констебля – медлить было нельзя – Бэатрис могла пострадать.

"Да еще и актер неплохой", - усмехнулся про себя я и вышел следом за Расселом. Как минимум два - это уже толпа, а как максимум - возможно, понадобиться переводить, а я немного понимаю их наречия. Ну и... Так проще оценить обстановку.
Анри выстрелил из-за валуна, перебежал к другому и выстрелил снова, потом еще раз, с третьего места. При этом он громко кричал и ругался по-французски… на разные голоса.
Вот и еще один актер, черт возьми. Сцена по ним плачет.

Итак.
Пока Рассел, потрясая револьвером, призывал похитителей сдаться, а Анри создавал эффект присутствия целой армии парой выстрелов (помоги нам, Боже!), я огляделся. Бандиты подобрались, у половины рука уже сжимала кольт или ручку томагавка. Плохо дело. У них и по оружию значительный перевес.
Когда слова Рассела и выстрелы прервались, призывая противоположную сторону дать ответ, я, да и, уверен, мои напарники Кристофер и Анри, напряглись: либо по нам начнут палить и прощай жизнь, либо у нас будет шанс на переговоры.
От толпы головорезов отделился человек: уже матерый мужчина, весь в говорящих татуировках, самыми крупными были череп в перьях (что, с учетом возраста этого человека, могло означать, что он понял свою судьбу и следует ей) и голова оскалившегося медведя.
Я вышел чуть вперед, сложил руки и слегка поклонился: переговоры так переговоры, пострелять, видимо, еще успеем.
– Hau, kola, – я подкрепил жест приветствия словами, но не факт, что он знает наречия лакота.
– Не трудись, белый человек, я вполне владею вашим языком, – ответил переговорщик и, судя по всему, – главарь.
– Тем лучше мы поймём друг друга. Как сказал констебль – вы окружены: деваться вам некуда.
– Сложите оружие, и вас будут справедливо судить, – высказался Рассел.
Ох, как это не понравилось главарю: сверкнув глазами, он зло усмехнулся и, повернувшись, перевел слова констебля своим соратникам. Те в ответ загудели, и кто-то даже начал палить, благо, пока с воздух.
Главарь поднял вверх руку с раскрытой ладонью, призывая всех к вниманию. Я подобрался.
– Нет, гринго, нам нечего терять, и суд ваш нам не нужен. Ясно, как день, что нас повесят. Вы предложили не спасение, а верную смерть. Снова обман от гринго. Вам нечего нам предложить, шакалы.
Краем глаза я увидел, как главарь коснулся пальцами своего оружия.
Зная меткость и быстроту индейцев, достаточно и этого касания, чтобы положить всех нас.
И тут раздался выстрел.
Хороший, отменный: одним патроном Анри уложил главаря на месте.
Тот схватился за дыру в районе сердца, из которой фонтаном била густая алая кровь, и завалился наземь.
Вот тут началось.
Нас спасло только то, что индейцы были ошарашены произошедшим и лишились главаря, да еще и так быстро и неожиданно, а, как известно, «обезглавленный» противник – это уже половина успеха!
Я сразу молниеносно упал на землю и перекатился в сторону, тут же подранив двух бандитов, метавшихся в панике от потери главаря. Меня закрывал небольшой валун, которые в избытке были раскиданы щедрой рукой природы по полянке.
Судя по всему, Рассел действовал так же.
Хотя в этой суматохе уже не было понятно.
Я пытался продраться сквозь выстрелы к Бэа.
Мельком увидел край белой рубахи Анри, сверкнувшей в зазоре между валунами: жив. Но в эту же минуту она окрасилась красным: не только я заметил эту губительную белизну сорочки пастора. Черт!
И все же Бэа. Если Анри ранен – будет защищаться до конца, если, Господи не допусти, мертв – мне ему уже не помочь!
Рядом раздался выстрел, чиркнув по щеке как бы говоря – не зевай, Патрик. Кровь залила ворот рубахи. Я утерся.
Снова припал к земле, прополз, выстрелил в ближайших ко мне бандитов, расчищая путь. Кувыркнулся, снова пополз, опять потратил три драгоценных патрона: два мимо, один в цель, но только ранение.
А вот и Бэа. Сидит, связанная у валуна, забытая похитителями из-за развернувшейся заварушки. Во рту кляп. На голенях и запястьях кровоподтеки от веревок. Сволочи!
Я метнулся к ней и стал развязывать руки. Бэа была рада мне и, хорошо, что у нее был кляп: девушка мычала, призывая и моля о спасении.
Или предупреждая меня… ***!
На меня сзади накинулся кто-то, больно приложив головой о каменистую землю. Все слегка поплыло, а напавший на меня схватил мой револьвер. Я встал на колени, как собака, помотав головой, восстанавливая реальность.
Секунда. Чего он медлит? Щелчок. Я почти не слышал его.
Осечка.
Благодарю тебя, Боже.
Тут уж я не растерялся, не дав спустить ударник и разбить капсюль патрона: пружиной прыгнул на врага, сбил с ног, пытаясь задушить. Но мой противник был непомерно силен. Он скинул меня и начал шарить глазами в поисках выпавшего от моего неожиданного прыжка револьвера.
А у меня был второй револьвер. Я резко выкинул руку и застрелил ублюдка, попав прямо в сердце.
Убитый рухнул у ног Бэатрис, отчего она подобралась и закричала (с учетом кляпа – замычала).
– Тихо, Бэа, надо выбираться, – я развязал ей руки, – сможешь ползти или хотя бы двигаться, пригнувшись?
Она, похоже, не сильно понимала мои слова. Я пощупал ее талию: само собой, корсет. Рванул, ослабляя шнуровку. Бэартрис в ужасе забилась. Я сдержал ее руки и рыкнул:
– Спокойно, меня не интересуют твои прелести: ты не сможешь двигаться нормально в туго зашнурованном корсете. Не до сантиментов сейчас.
Бэа кивнула.
– Теперь слушай. Видишь те валуны?
Девушка снова кивнула. Да, черт, я вытащил кляп у нее изо рта:
– Между ними тропка (не сильно приметная, но ты уж постарайся), она ведет к ручью. Если что случится - иди так. А пока спрячься за валунами. Ну. Поняла?
– Да, Патрик спасибо. Где Ален? Он с тобой?
Если я скажу, что он ранен …Бэатрис не пойдет к лакота, а будет спасать брата.
Что ж, придется и это взять на себя:
– Я не видел его, – пришлось встряхнуть Бэа, как недавно Слоун. – Забудь и ползи к валунам, поняла? Скажи, что поняла.
– Хорошо, – Бэатрис чуть не плакала. Она все еще была в шоке от происшедшего. Плохо. Ей надо держаться и не раскисать.
Я оглянулся в поисках Рассела. Он засел за один из мелких валунов, разбросанных, как я уже отмечал, на полянке. Но сколько осталось у него патронов? Как и у Анри? И жив ли он?
Оценил положение на местности. Рекогносцировка дала приятный ответ: я оказался позади бандитов. Что ж, подрежем им крылышки и дадим возможность кому-то из нас уйти.
– Бэа, ложись и ползи к валунам, я буду прикрывать.
В девушке невольно боролись воспитание и страх за жизнь. «Ползти?» – на секунду мелькнуло в ее глазах. Благо, «жизнь» перевесила, и Беатрис Бессон легла на пыльную землю, прижавшись к ней, и тихонько поползла.
А я выстелил в того, кто лупил по камню, где прятался Рассел.
Есть.
Второй, кто оглянулся первым.
Третий, который оглянулся вторым.
Последний патрон, оставил на пожарный случай.
Ряды бандитов редели. Они начали в панике метаться по поляне: наш план сработал. «Обезглавленные» метким выстрелом Анри, испуганные речами Рассела и его мундиром, считающие, что они окружены, потому что были обстреляны со всех сторон (я-то оказался у них в тылу), бандиты пытались найти лазейки в придуманном нами окружении и спастись бегством пока не поздно.
А Бэа, прикрываемая моей пальбой, почти достигла валунов с заветной тропкой за ними.
Раздался очередной выстрел, и меня бы пристрелили, если бы Рассел не оказался быстрее: стрелявший упал, убитый первым.
Возможно, это был последний патрон Кристофера. Скорее всего, так и было. И он потратил его на мое спасение.
Мы смотрели друг на друга. Я глазами скомандовал прорваться к валунам: на это потрачу последний патрон я.
Рассел кивнул. Я мельком увидел Бэа в расселине между валунами.
Отлично: помирать так с музыкой.
Сначала выстрелил, потом кинул нож, затем прыгнул на одного из бандитов сам, оказавшись почти рядом с Расселом. Тот метнулся за валуны, уходя с поляны, пока я боролся с бандитом.
Однако, кажется, я переоценил свои силы: гад извернулся и пару раз припечатал мне в челюсть и между глаз. Кровь полилась ручьем. Голова поплыла.
«Скот, сломал мне нос», – подумал я отстраненно.
Плохо дело, лишь бы не врубиться.
А мой визави достал нож, ухмыляясь и произнося что-то типа – освежую тебя, гринго.
Я из последних сил оттолкнул его.
Что-то вязкое полилось на меня и смешалось с моей кровью. Фонтан крови. *****!
Радует, что не моей.
Я скинул труп, отирая лицо, и увидел у ближайшего валуна Анри. Весь его правый рукав прописался кровью. Он зажимал рану на болтающейся плетью руке.
Благодарение Богу в очередной раз за этот день: Анри был амбидекстр и прекрасно стрелял и левой.
Рядом валялся ненужный револьвер. Последняя пуля.
Я ползком подобрался к Анри, и мы скрылись за спасительным камнем.
– Где Бэа? – тихо проговорил Анри, весь белый как полотно. Похоже, он еле держится, потерял много крови.
– Я вывел ее и сказал куда идти. Может Рассел успел перехватить? Он был близко к тому валуну, – я указал рукой направление.

Друзья. Простите, я не знаю, почему мой пост задвоился(( придется писать еще или что то придумывать …

Все закончилось?
Все закончилось:
Незаметно для Вселенной и очень ощутимо для потрепанных нас.
Ночь сменялась тихим рассветом. Первые лучи солнца робко раскрашивали все вокруг светом, напоминая, что им, лучам и великому солнцу плевать на это всё: они просыпаются, светят и засыпают.
Я устало опустился на ближайший валун.
Подмога пришла, как нельзя вовремя: наши силы были на исходе.
Я безмерно был рад явлению Колтера. Рассел что-то сказал про нарушения приказа остаться в городе. Может быть, это и было опасно для горожан и было нарушением, но если бы не Колтер и подкрепление… Анри ранен, я с горем пополам остановил кровь из носа, и мое лицо, предполагаю, напоминает один сплошной кровоподтек. Ребра дико болят: сто из ста сломаны.
Один Рассел не теряет настроя и уже унесся искать Бэатрисс. Хотя его мундир тоже изрезан царапинами от пуль, где-то кровоточащими. Впрочем, я-то знаю, скоро его тоже «отпустит» и будет ломать. Такое напряжение не проходит мимо для нас. Надеюсь, ему хватит сил справиться и не утопить все в вине.
А вот мне – не помешает бутылка виски.
Я вздохнул.
Подошел к Колтеру, поблагодарил его: что было бы дальше с нашей компанией, не прибудь он с подкреплением? Не хотелось представлять.
Вдруг… это сложно передать… но будто в лесу неожиданно пронеслась гроза. Какой-то необъяснимый поток воздуха облизал каждого, вздыбив волосы, и разбился о валуны. Что это? Лошади всхрапнули, забили копытами. Люди пригнулись, схватившись за головы.
Вокруг стало тихо. Природа, испуганная не меньше, чем люди, замерла.
Но ничего больше не произошло.
И снова запели птицы: рано странно.
Вдруг неожиданно родилось воспоминание. Я слышал от вождя историю о силе шаманки Серебряные крылья. Что-то такое (вернее, последствия проявления ее силы) и описывал мне вождь за трубкой табака. Однако я посчитал это мифом… Но что ей делать тут? И вообще, она вроде жила давно…
В этот момент вернулся Рассел.
Глаза у него были… мягко говоря, удивленные. Хм. Неужто он вправду увидел что-то там, за валунами? Надо будет потом расспросить…
Констебль вел, поддерживая под руку Бэатрис, слава Богу, живую и здоровую.
Брат и сестра кинулись друг к другу.
Ну, вот и хорошо.
Я кивнул Расселу:
– Думаю, тут вы сами – без меня. Надо домой, к сестре.
– Ты как? Сам доберешься? – с сомнением спросил Рассел, глядя на мое разбитое лицо.
– Бывало и хуже, больше ребра болят, но это дело мы тоже проходили…
– Угу, – констебль кивнул, не столько отпуская меня, сколько подтверждая, что после сегодняшней заварушки мы чуть больше, чем знакомы в нашем маленьком городишке, – эй, Свейзи, – я обернулся, – возьми-ка у Колтера патронов.
– Спасибо, резонно. Я могу довезти пастора до города.
– Думаешь, он сможет держаться в седле?
– Ну, мы не будем нестись во весь опор, у вас тут и без нас дел хватит, а ему бы прилечь, да врача …
– Ладно, если он готов – езжайте.
Я попросил у Колтера запасную обойму.
А мне, правда, пора.
– Анри, вы едете? Сможешь держаться в седле?
– Думаю, да, – ответил весь белый как простыня Бессон. – нужна лошадь для Бэа.
– Хорошо. Тогда трогаем. Если что я буду рядом. Просто уже хочу домой, к сестре. А тебе срочно – к врачу.
Анри кивнул, руку ему перевязали, но это лишь первая помощь.
– Мисс Бессон, а вы сможете ехать? Я дам вам своего Ирландца; а сам поеду на «подобранном» коне Рассела, что привязан у ручья.
– Спасибо, я справлюсь. Больше переживаю за брата.
– Все будет хорошо, тут не так далеко, как кажется.
И мы пустились в обратный путь. К городу. К цивилизации. К старой доброй банальной жизни.

Пока мы тащились по дороге, солнце поднималось все выше. Нещадно припекая наши многострадальные макушки.
Наконец-то мы достигли города.
Преподобный уже еле держался в седле, но Бэа сказала, что тут уже рукой подать и велела ехать домой, зализывать свои раны.
Если честно, то да, мне становилось все хуже и хуже. От напряжения носом снова шла кровь, я попеременно утирал ее уже насквозь промокшим от нее рукавом рубахи. Ребра от каждого толчка крупа лошади ныли, заставляю цыкать и материться. В общем, красота.
В голове шумело, и я молил Бога не шлепнуться в обморок с лошади, потому почти лег на нее, вцепившись в гриву.
Если бы подо мной был Ирландец, этот умница точно привезти бы хозяина к дому. Но, увы, я ехал на чужом коне, потому волей-неволей приходилось понукать и направлять.
И вдруг. Сквозь смеженные веки я увидел прелюбопытнейшую процессию: Кати, Слоун и Одри шагали по пыльной дороге навстречу мне.
Я даже слегка помотал головой: привиделось что ли?
Но нет. В ответ на свой вопрос я услышал:
– Патрик! – это Кати увидела меня и поспешила поддержать.
– О, Боже, что с тобой, Патрик, – всплеснула руками Слоун и тоже кинулась поддержать меня.
– Да вот, решил прогуляться, посмотреть, как вы тут слушаетесь моих указаний сидеть дома и прятаться, – съязвил я и потерял сознание…
Очнулся я дома на своей кровати. Ну, это судя по потолку. Так. Значит, дамы меня как-то дотащили, если все же не привиделись…
Пошевелил пальцами, ступнями. Ага. Попытался сесть. Уф. Ребра тут же дали о себе знать и слегка закружилась голова.
– Патрик! Ни на минуту тебя нельзя оставить! – это была Слоун. Она положила что-то холодное на мой лоб, – жара нет, но твое лицо… просто синяк, а не лицо!
– Не такой красавчик, как на танцах? – ухмыльнулся я и тут же поморщился.
– Еще и шутишь!
– Ну не умираю, и ладно. Все это со мной уже бывало. Отлежусь.
– Именно, что отлежишься, а ты пытаешься сесть.
– Так. А ну-ка расскажи мне, что вы делали на дороге? – перешел я в наступление.
– Ох, – Слоун рассказала, что у них случилось.
– То есть, вы решили, что все индейцы убежали, кругом тишь да гладь, да Божья благодать?
Хотя чего я хочу от Слоун. Она сама еще ребенок. Правда, когда мисс Дэвис сидит так близко, когда ее пальчики ползают по моему лицу – сложно забыть, что она женщина…
Меж тем Слоун в ответ лишь пожала плечами, вздохнув:
– Расскажи, что было?
– Не переводите тему, мисс! – тоном ментора упрекнул я.
– Пожалуйста! – умоляюще протянула Слоун, чуть улыбнувшись.
Она выглядела так мило. Непосредственно, но прекрасно. И эти выбившиеся из прически кудряшки. Так и хочется накрутить на палец. Что я и сделал.
Хм, как пружинки.
Слоун замерла, но не отстранилась, наблюдая за мной.
И я не сдержался. Привстав, пересиливая боль и дискомфорт, я оказался с ней лицом к лицу. Провел пальцами по щеке и коснулся губ. Мягкие, сочные как спелые вишни. Не удержавшись, я качнулся вперед и коснулся ее губ своими.
Она замерла, затрепетав, как трогательная нежная лань, пытаясь понять, насколько я опасен для нее…
Опасен.
Очень.
Потому что я втянул ее нижнюю губу, рукой обхватил ее затылок и углубил поцелуй.
Нет, она никогда никого не целовала.
Наконец Слоун отмерла и уперлась ладонями в мою грудь. Я невольно застонал.
– Ой, прости!
– Ничего. У меня есть прекрасная компенсация, – я улыбнулся и снова накрутил на палец ее локон, – и хотелось бы еще, – я погладил щеку Слоун, – ничего не говори, мы не будем торопиться. Это ты меня прости, но я не смог удержаться.
Слоун зарделась. Потом вдруг хитро взглянула на меня и поцеловала в уголок губ:
– И я не потерплю рядом каких-то там подозрительных леди!
И она, схватив упавший с моего лба компресс, унеслась в кухню.