Карта ролевой игры "Туманы острова Кэррис"

Утро Самайна
Паб Доунана О’Рейда – Дом Доналда Макларена


Я так и не поняла, что имел в виду мистер О’Рейд. Возможно, он говорил о том, что в пабе твари появились раньше, чем на почте? Но я вообще мало что поняла из этого странного разговора: какие-то знаки, огонь, который чувствует мистер О’Рейд… Впрочем, мне не было дела до чужих секретов. Я ведь тоже не спешила рассказывать правду о своей семье. Главное, что драться мужчины не начали.

Когда мистер О’Рейд предложил отвезти меня домой, я с облегчением кивнула. Я просто хотела, чтобы эта затянувшаяся ночь уже поскорее закончилась.

Мистер О’Рейд куда-то вышел, но вскоре вернулся и принес пальто.

Я была не особо чувствительна к холоду, наверное, с детства привыкла подолгу бродить по улице в довольно легкой одежде, но спорить не стала, тем более, что сам мистер О’Рейд надел куртку. Пальто было мужское, и таких, как я, в него можно было завернуть сразу двоих. Наверное, я смотрелась в нем ужасно нелепо, но я уже и так выглядела как огородное пугало: вся перемазанная сажей и пеплом. Как только я кое-как затянула пальто поясом, чтобы оно не сваливалось с меня на ходу, мистер О’Рейд намотал мне на шею еще и толстый шарф. И опять я почувствовала примерно то же, что и в таверне, когда мне на плечи легло тяжелое одеяло: мне было приятно от нежданной заботы, но при этом все равно немного неловко.
Мистер О’Рейд решительно вывел меня на улицу, я даже не успела попрощаться с мистером Флемингом и Кэтрин, только мазнула по ним растерянным взглядом. Да и что можно было сказать? Пожелать хорошего дня? Среди творящегося вокруг разгрома это выглядело бы как минимум странно.
Не теряя времени, мужчина открыл передо мной дверцу машины и велел садиться. Я послушно уселась, стараясь двигаться пошустрее, хотя все равно путалась в полах просторного пальто. Потом мистер О’Рейд занял водительское сиденье и протянул мне сверток.

Я даже удивилась, как он успевает обо всем помнить. В свертке были несколько сэндвичей. Я съела один, а оставшиеся аккуратно завернула обратно в шуршащую бумагу. Мистер О’Рейд тоже всю ночь ничего не ел, а мужчинам надо куда больше еды.
- Спасибо большое, я уже сыта, - вежливо поблагодарила я, стараясь не отвлекать водителя от дороги. И так вокруг летали клочья тумана, не хватало еще врезаться во что-нибудь.
Нам повезло, мы добрались до места назначения без происшествий. После того, как мистер О’Рейд помог мне выбраться из машины, я аккуратно положила сверток с сэндвичами на сиденье. Больше было некуда.
В доме было темно, но тихо. В полумраке мне показалось, что все предметы на своих местах, но я все равно настороженно вслушивалась в звенящую тишину, стараясь уловить хоть какие-то звуки.
И хотя я этого ждала, звуки раздались внезапно и почти оглушили.
С треском откинулась крышка погреба, зажегся свет, от чего я в первый момент почти ослепла, а потом раздался рев отца. Кажется, я его недооценила. Или он от страха потерял даже чувство самосохранения. Никогда бы не подумала, что у Доналда Макларена достанет духу кинуться с кулаками на того, кто может ответить ударом на удар.
Дальше все произошло мгновенно: мистер О’Рейд ловко ухватил отца и от души ткнул его головой в стену. Кажется, от удара отец потерял сознание. По крайней мере, мистер О’Рейд подхватил его и уложил на пол. Я была абсолютно уверена, что отец жив, потому что его грудная клетка явственно вздымалась и опадала в ритм неровному дыханию.

Мистер О’Рейд был прав, первым делом следовало убедиться, что с мамой все в порядке. Отцу и раньше в пьяном виде доводилось приложиться головой о притолоку, и ничего ему не делалось. Отлежится и встанет.
Первым делом я бросилась в родительскую спальню, но там никого не оказалось. Горелыми трупами в доме не пахло, значит, порождения Тьмы здесь если и появлялись, то давно ушли. Я бестолково металась по комнатам, окликая маму, но та не отзывалась. Неожиданно со двора раздался звук мотора. Я кинулась к окну и увидела отъезжающую машину мистера О’Рейда. Что случилось? А отец что делает?
Я со всех ног устремилась обратно в кухню. Там никого не было. Я окончательно перестала понимать происходящее. Это что: отец уехал вместе с мистером О’Рейдом? А куда? И, самое главное: зачем? Это было совершенно не похоже на Доналда Макларена. Я ошарашенно переводила взгляд с того места на полу, где лежал отец, когда я видела его в последний раз, на небольшое пятно крови, марающее светлые обои.
И вдруг у меня перехватило дыхание.
А если… Если отец ударился головой слишком сильно и перестал дышать, пока я там заполошно металась по дому? Тогда… Тогда получается, что мистер О’Рейд, защищая меня, невольно убил человека. А это… это же виселица! Из-за меня! Дура! Ты же знала, на что способен Доналд Макларен! Ты что, не могла одна добраться до дома? Я чуть не взвыла от ужаса, но вовремя зажала себе рот руками. Если я права… Если я права, то мистер О’Рейд, наверное, выкинет труп отца в море. Или в болото. Или закопает где-то, я не знаю! И мне тоже надо что-то сделать, чтобы отвести подозрения от мистера О’Рейда! Надо говорить всем, что отца мы сегодня не видели! Да! Мистер О’Рейд меня подвез, проводил в дом, но отца здесь не было! А кровь? Я пока не знала, что делать с кровью. Ее, конечно, можно замыть, но пятно все равно будет видно еще долго.
Я машинально протянула руку к пятну, но отдернула пальцы, не коснувшись обоев, лишь отметила про себя, что пятно оказалось как раз в том месте, где могла бы я сама опереться на стену рукой. Надо как-то объяснить кровь. Но сначала – найти маму!
Я попыталась взять себя в руки. Возможно, я вообще паникую раньше времени, и вечером отец войдет в дверь – живой и невредимый! Но если вдруг я права, надо сделать все, чтобы спасти человека, который защищал меня, от виселицы!
Вспомнив, как откинулась крышка погреба, я бросилась в подвал.
Мама! Мама сидела в углу, завернутая в плед, и испуганным шепотом бормотала молитвы. А этот мерзавец, конечно, защищал от врагов самое дорогое, что у него было – запасы спиртного! Я с ненавистью покосилась на бутылки с виски и рухнула рядом с мамой на колени.
- Мама, мамочка, ты цела? Все хорошо? Почему ты не отзывалась, я же звала тебя?
- Рози! – мать открыла глаза и тихо застонала: - Спасибо, тебе, Господи! Уберег мою девочку! Где ты была, Рози? Тут ночью творилось что-то невероятное! Эти твари завывали разными голосами! Звали и кричали, но в подвал никто из них не сунулся. Я думала, это все еще они кричат. А ты, Рози, ты как? Где ты провела ночь?
- На почте. Мы сидели в круге из соли, в общем, это долго объяснять…
- Ты видела отца? Он выскочил куда-то совсем недавно.
- Нет, мы с ним, наверное, разминулись. Наверху никого нет, мама, можно выходить.
- Слава Богу! А что ты говорила про соль, я ничего не поняла…
И тут меня осенило! Соль! Как же я сразу не подумала! В нашем доме соль тоже хранилась в большой жестянке, чтобы не промокала, только жестянка эта была из-под кофе. И один край у нее был очень острый. Мы все об этом знали, поэтому всегда пересыпали соль из пачки в жестянку или из жестянки в солонку, не хватаясь за края руками.
- Соль помогает от этих тварей. Мама, подожди здесь еще немного, я сейчас сделаю так, что эти твари больше не смогут войти в дом!
Только бы мама дождалась меня в подвале!
Я опрометью бросилась на кухню и выхватила из шкафчика жестянку. Щедро насыпав соли вдоль порога черного хода, через который мы с мистером О’Рейдом сегодня и заходили, я сунула руку внутрь жестянки, закусила губу и старательно разодрала себе кожу на ладони острым краем. В первый момент даже боли не почувствовала. Потом, конечно, начало саднить, но не так чтобы очень сильно. Терпеть вполне было можно. Иной раз приходилось терпеть и боль посильнее. Ладонь тут же окрасилась кровью, но я этого и добивалась. Кровь на руке. Кровь на стене, в том месте, где я вполне могла бы коснуться стены рукой… Ничего не знаю – это моя кровь! Решила защитить дом солью и поспешила! Так всем и скажу! И отцу тоже, если он придет вечером домой. Он не всегда помнил, что происходило, когда он был пьян. Если самой верить в то, что говоришь, тебе поверят и другие.
Осторожно отставив поцарапанную руку, я прошла к парадному входу и досыпала остаток соли на порог.
Только потом я позвала:
- Мама! Мама, поднимайся! Мне нужна твоя помощь! Я порезалась!
Мама причитала и переживала, обрабатывая и перевязывая мою рану, а я лишь пожимала плечами и устало оправдывалась, что с перепугу начала зачерпывать соль из банки рукой, за окном что-то мелькнуло, я испугалась, вздрогнула, запуталась в полах пальто, оступилась, вцепилась в стену, сама не поняла, в какой момент обрезалась. Все так быстро получилось. Да рана-то пустяковая, ничего страшного, кровит только сильно.
Закончив завязывать бинт, мама проверила, плотно ли держится повязка, потом воровато огляделась и шепотом предложила:
- Давай я замою пятно, пока отец не увидел?
Я с благодарностью сжала ее руку здоровой ладонью:
- Хорошо. А потом я помогу тебе прибраться. Здесь все почти нормально, только кое-где осталась сажа.
Мысли путались, я еще и сама не могла понять, чего хочу больше: чтобы отец вернулся, или чтобы больше никогда не входил в нашу дверь.
Пока мама отмывала пятно на обоях, я неловко, одной рукой, начала разматывать шарф, надетый на меня мистером О’Рейдом. Ткань коснулась носа, я втянула в себя запах… такой странный, непривычный… наверное, это был запах того бесстрашного мужчины, который дважды спас мне этой ночью жизнь… Сегодня отовсюду доносился только запах сажи, да зловоние обугленной плоти. Собственного запаха мистера О’Рейда я раньше и не чувствовала. И не была уверена, что когда-нибудь почувствую, если… Об этом поганом «если» мне даже думать не хотелось.
Я бессильно привалилась спиной к стене и заревела в голос.

1 ноября. День
Дом Доналда Макларена

Я помогала матери прибираться, настороженно вслушиваясь: не хлопнет ли входная дверь? Не раздастся ли голос отца? Не донесутся ли какие-то странные звуки с улицы? Но пока снаружи доносились только понятные и привычные шумы, а внутри дома копошились лишь мы с мамой.
Доналд Макларен не имел глупой привычки отчитываться перед женщинами о том, что собирается делать или куда хочет пойти. Он просто уходил, когда вздумается, и приходил, когда считал нужным. Это мы должны были предупреждать его обо всех своих передвижениях. Поэтому маму совершенно не удивило, что отец куда-то ушел, ничего ей не сказав. Может, отправился проверить пивоварню. Может, еще куда. А может, вообще напился и лежит где-то. Такое уже бывало. В любом случае, пока его нет дома, можно спокойно провести несколько часов. Задумываться о его местонахождении мама начнет только в том случае, если он не придет ночевать. Такое тоже иногда случалось. Но и при таком раскладе никто не станет беспокоить полицию раньше времени. Утром мы сами пойдем его искать. Раньше мы его всегда находили: либо храпящим на полу в пивоварне, либо лежащим на заднем дворе, либо стоящим, привалившись к какому-нибудь забору, на пути между пивоварней и нашим домом. Если бы мы привлекли к поискам посторонних, он бы сожрал нас живьем за то, что опозорили его на весь город, наплели людям про него небылиц, а он уважаемый человек и примерный семьянин. Доналд Макларен совершенно искренне считал себя хорошим человеком, достойным уважения. Его жена и дочь были сыты, обуты и одеты, а наказывать нас за плохое поведение он считал своей прямой обязанностью.
Я была абсолютно уверена, что при «нормальных» обстоятельствах матери и в голову бы не пришло идти искать отца раньше следующего утра. И никто из нас не подумал бы обратиться за помощью к полиции или любым другим людям, пока мы бы сами не обшарили несколько раз все закоулки в городе. Это вышло бы себе дороже. Поэтому я просто помогала маме убирать сажу, насколько позволяла раненная рука, делилась воспоминаниями о прошедшей ночи, слушала ее слова, но в голове все время крутилась мысль: «Что произошло на кухне, пока меня там не было?» В любом случае я собиралась твердо придерживаться уже озвученной версии: с отцом мы разминулись, а стену кровью замарала я. Так всем будет лучше.
Наконец мы привели дом в надлежащий вид, и мама ушла в спальню отдохнуть. Мне бы тоже следовало поспать, но я понимала, что сейчас ложиться в кровать бессмысленно: меня не отпускали тревога и внутреннее напряжение. Поэтому я кое-как умылась одной рукой, вычесала из волос сор и грязь, ведь толком вымыться я пока не могла, соорудила какую-то прическу из уложенной на голове косы, чтобы грязные волосы не так бросались в глаза, переоделась в чистое. Напоследок привычно засунула в лифчик самую ценную вещь – ключ от чердака. На всякий случай.
Когда в дверь черного хода заколотили, я уже была уверена, что это не отец – тот не стал бы церемониться. Заглянув в спальню к маме, я негромко сказала:
- Отдыхай, там кто-то из соседей, я сама поговорю.
И пошла к двери, собираясь сделать то, что делала уже сотни раз в своей жизни, когда кто-то вдруг приходил к нам в дом: натянуть на лицо беззаботную улыбку и вежливо произнести все положенные в таком случае слова, вне зависимости от того, что творилось вокруг минуту назад.
За дверью оказался мистер О’Рейд.

Я окинула его быстрым взглядом, пытаясь отыскать следы общения с отцом, но мужчина выглядел вполне здоровым и не пьяным. Тогда я быстро-быстро защебетала, стараясь поскорее донести до него свою версию произошедших утром событий:
- Конечно, Доунан, проходите! Вы пришли за своим пальто? Я его еще не успела вычистить, извините, - я посторонилась, пропуская мужчину в кухню, и закрыла входную дверь, не переставая тараторить. – Я была такой неуклюжей, что поранилась, - я продемонстрировала гостю забинтованную руку. – Умудрилась даже стену заляпать кровью, представляете? – я указала на влажное пятно на обоях, где утром красовался мазок крови отца, продолжая улыбаться. – Так испугалась ночью, что себя не помнила! Спасибо, что помогли мне добраться до дома! Жаль, что вы разминулись с папой, он бы вас наверняка тоже поблагодарил! Мама говорит, что он ушел прямо перед нашим приходом.
Кинув взгляд на дверь, ведущую внутрь дома, и прислушавшись, не идет ли мама, но ничего не услышав, я сделала шаг к мужчине, встала на цыпочки и еле слышно выдохнула ему в ухо самый главный вопрос:
- Он… он вернется?

1 ноября. День
Дом Макларенов


И я почему-то сразу поверила. Было что-то в голосе этого мужчины… уверенность… твердость… сила… Я не могла подобрать нужное определение, просто почему-то была уверена, что он знает, о чем говорит.
А я даже не обрадовалась. Я столько раз представляла в мыслях, что отец свернул себе шею, свалившись в пьяном виде с утеса или приложившись виском о камень. Столько раз думала, что в этот момент испытаю ликование… счастье… эйфорию… И опять я не могла подобрать нужное слово, чтобы описать свои эмоции. А сейчас я знала, что он больше не войдет в эту дверь… не заорет… не ударит… Но ничего не чувствовала. Вообще. Как будто до сих пор во мне крутились какие-то колесики, заставлявшие меня ходить, что-то делать, а сейчас у меня, как у механической игрушки, закончился завод.
Я молча уткнулась лбом в грудь стоявшего передо мной мужчины и непроизвольно втянула носом его запах. Он все еще пах сажей и не пойми чем еще, но все равно сквозь все эти запахи, оставленные прошедшей страшной ночью, пробивался тот самый запах, которым пах размотанный мною шарф. Запах странный, приятный и будоражащий.
И когда я снова учуяла этот запах, где-то в глубине моей души вдруг вспыхнула надежда. Дикая и безотчетная. Надежда на то, что не все мужчины похожи на моего отца. Что не все, переступая порог дома, превращаются в сплошной ужас, обрушивающийся на близких людей смерчем криков и ураганом тумаков. Ну, ведь не может же такого быть, чтобы Доунан сначала дважды спас мне жизнь, потом еще раз рисковал собственными жизнью и свободой, защищая от отца, а потом тоже начал меня избивать? Ну, правда же? Но ведь не будешь же задавать такие вопросы человеку, которого до вчерашнего дня и не видел толком. Поэтому я только помотала головой в ответ на его предложение заявить в полицию:
- Зачем? Папа ушел из дома несколько часов назад. Он наверняка на пивоварне, может, не в самом здании, но наверняка где-то в городе. Ему нужно все проверить, удостовериться, что все исправно, нет никаких сбоев. У полиции сейчас и так работы невпроворот, зачем еще заставлять их искать человека, который совсем недавно ушел по своим делам?
Я подняла голову и заглянула в слегка осунувшееся лицо Доунана:
- А ты ел что-нибудь? Давай, я тебя покормлю? У нас суп есть и… и еще что-то… Ты знаешь, а я уже не помню, что мы с мамой вчера готовили, - я неожиданно улыбнулась. – Как будто это было не вчера, а в прошлой жизни.

Эпилог
Несколько недель спустя…

Все произошло именно так, как я и предполагала: когда первого ноября отец не пришел ночевать, мать лишь слегка встревожилась, и то больше от того, что он мог в пьяном виде зайти не в тот дом и всех там перепугать.
Рано утром второго ноября мы отправились его разыскивать. И не нашли. Вот тут Маида Макларен по-настоящему удивилась. Не забеспокоилась, не обрадовалась, не расстроилась – именно удивилась. Мама смотрела на меня изумленными глазами и с неподдельным недоумением в голосе вопрошала:
- Он что – пропал в тумане? Неужели такое на самом деле бывает?
Я ее понимала. Мы обе столько лет подстраивали свои жизни под настроение моего отца, что даже позабыли, как можно жить, не вслушиваясь каждую минуту в звуки, доносящиеся из других комнат, не оглядываясь постоянно через плечо, не примеряя в голове к каждому своему действию возможную реакцию Доналда Макларена.
Возможность жить иначе сбивала с толку и даже немного… пугала. Но я верила, что мы сумеем приучить себя к жизни без гнета.
И все равно в последующие недели я ловила себя на том, что постоянно прислушиваюсь: не хлопнет ли входная дверь? Не раздастся ли голос отца? Это получалось как-то само собой. Я верила Доунану, сказавшему, что Доналд Макларен никогда больше нас не потревожит, но привычка ждать окрика или удара уже въелась в мозг, стала частью повседневного жизненного уклада.
С Доунаном мы встречались ежедневно. Я помогала ему навести порядок в пабе, с интересом обсуждала работу пивоварни, в которую мне волей-неволей пришлось вникать, разговаривала о каких-то бытовых пустяках, но все равно каждый раз вздрагивала, стоило ему случайно задеть меня хоть кончиком пальца… До меня редко кто дотрагивался из мужчин. В основном это были грубые и болезненные прикосновения отца. Иногда кто-то из соседей подавал мне руку на улице, изредка до меня дотрагивались участники спектакля на репетициях, когда это было необходимо по сценарию. Но в основном я сторонилась мужчин. Доунан же, оказываясь рядом, производил на меня какое-то странное впечатление… Я слышала, что удав может загипнотизировать кролика настолько, что кролик сам отправится в пасть хищника… Примерно так на меня действовал Доунан… Я переставала соображать, стоило ему слегка дотронуться до меня рукой. Да что там: меня даже его взгляд приводил в смущение – тяжелый и какой-то обжигающий. После таких взглядов мне плохо спалось, и руки начинали трястись почти как у отца после выпивки. Тем не менее, я почему-то совершено не боялась Доунана. Он был надежным. А может, я просто верила в то, что рядом с ним мне ничто не угрожает: он сумеет защитить меня хоть от живых людей, хоть от выходцев с того света… Меня тянуло к нему… Если его долго не было рядом, я начинала беспокоиться.
Вот и сегодня я не выдержала и отправилась его искать.
Когда я его увидела, сама не поняла, чего мне больше хочется: то ли убежать без оглядки, пока он меня не заметил, то ли прижаться к нему и не отлепляться, даже если на Кэррис снова нападут монстры.
В итоге выбрала нечто среднее: села рядом с ним.
Опять обмен малозначащими фразами. Опять его лихорадочно-горящий взгляд.
А потом он взял меня за волосы, и я непроизвольно втянула голову в плечи, потому что привыкла, что отец дергал меня схожим образом, но Доунан не ударил меня… Он коснулся моих губ своими.
Это было странно. Пугающе и притягательно одновременно. Как будто к моей голове были привязаны две нити, и меня за них тянули в разные стороны.
Голова закружилась.
А потом он обжег мои губы прикосновением своего языка.

Меня слегка потрясывало, когда я заглянула в его глаза. Расширенные зрачки, налитые кровью белки… Он выглядел почти безумным, но в его прикосновениях не было грубости и ненависти, характерных для рывков Доналда Макларена.
Я не знала, как ответить ему.
Язык отказывался слушаться.
Я начала было говорить, но закашлялась и нервно обхватила себя руками.
Странное дело: обычно я не чувствовала холода, а сейчас словно мороз продирал меня вдоль позвоночника.
Я с трудом шевелила губами.
- Я… я.. я ничего не умею, - внезапно выпалила я, дурея от собственной смелости. – Я никогда не дотрагивалась до мужчины. Даже не целовалась никогда. Раньше. Мне страшно. Боюсь тебя разочаровать.
Мои руки как-то сами собой дотронулись до его груди, и я потянулась к нему всем телом.
- Я хочу остаться, но … боюсь… Тебе придется меня всему учить, - еле слышно пробормотала я и наконец прижалась к его губам своими.