Опал для грешника (историко-мистический детектив, 18+)

«В чём смысл пьесы «Вишнёвый сад», если он вообще есть?»

«Вишнёвый сад» помещается в том же мгновении…
когда происходит констатация поражения.
Жорж Баню

Нужно ли сегодня изучать «Вишнёвый сад» в школе?
Нет.
Потому что эта пьеса написана умирающим человеком. Потому что она появилась на сломе эпох и впоследствии была выдернута из ряда предшествующих садов, вырвана с корнем – и завяла в школьных учебниках, иллюстрацией к упадку дворянской культуры.

Вывернутая подчас наизнанку – она ломала комедию на страницах школьных сочинений. «В чём смысл финала? Образ Фирса как образ слуги в русской литературе. Почему Раневская не приняла предложение Лопахина?» Этот вопрос уже задавали. Почему она не пожелала. Последняя пьеса Бернарда Шоу, любившего фантазии в русском стиле.

Пьеса, которая на сцене волнует миллионы зрителей, не дает покоя легендарным режиссёрам (каждый должен возделывать свой сад), убита школьным прочтением. Читать «Вишнёвый сад», зная, каким будет XX век. Тут-то и появляется трагедия. Слова Жоржа Баню вполне применимы к будущему пьесы – а сегодня уже истории, к сожалению продолжающейся – в образовании.

Классика отличается своей открытостью во времена и другие культуры. Разнообразные, подчас пугающе радикальные и противоречивые трактовки «Вишнёвого сада» лишь подтверждают его глубину. Но для многих школьников эта классика определяется градусом скуки и предсказуемости интерпретации. Вместо того, чтобы подготовить ребят к спектаклям по чеховским пьесам, изучение «Вишнёвого сада» оставляет ощущение пыли и обыденности, истеричности и смешных трепыханий из-за ерунды. Вырастая, поклонники американских писателей и театра абсурда не подозревают о сбывшейся фразе Мейерхольда из письма Чехову: И в драме Западу придётся учиться у Вас.

Кто варит варенье в России…

Тот знает, что выхода нет.
Инга Кабыш

Каждый театр когда-нибудь ставит Чехова и каждый театр обращается к Чехову неспроста. Когда-то «Вишнёвый сад» дал новый старт Московскому Художественному театру. Через сто лет, 17 января 2004 года, состоялась премьера спектакля в РАМТе. Прошло пять лет, и стало ясно, какой мощный толчок дала эта постановка коллективу театра.

Хрупкость и камерность: мы сидим на сцене, и, чтобы добраться до своего места, нужно осторожно миновать миниатюрный домик, окруженный белыми деревьями. Художник спектакля С. Бенедиктов распоряжается пространством так, словно стремится исчерпать возможности света, размера, формы. Зрители чувствуют себя теми самыми великанами, которыми не стали герои Чехова. Потом, заворожённые неровным ритмом чеховской кривой, становятся на миг детьми, брошенными любовниками, забытыми слугами. Всё, что когда-нибудь не произошло с нами – это вишнёвый сад. Всё это произошло с нами, когда мы были в «Вишнёвом саде».

Я думаю, «Вишнёвый сад» приходит к нам в пору расцвета: своего и нашего. А ведь пьеса – об умирании: утонул маленький Гриша, забыты традиции и секрет вишнёвой наливки, распад поселился в имении. Время словно застыло, и погода сошла с ума, май и октябрь одинаково зимние. Но остановилось все лишь в этом кругу, а за чертой его время бежит всё быстрее, действия накатывают волнами и накрывают героев с головой, бесшумно, но неотвратимо.

В отличие от остальных пьес Чехова, в «Вишнёвом саде» никто не хочет уезжать, даже Петя, замечающий всё неприятное, счастлив именно здесь. Спектакль Академического молодежного театра тихонько исполняет всеобщее желание, он собрал всех путешествующих и скучающих в прекраснейшем месте на свете и медлит, оставляет нас всех здесь, в ситуации вишнёвый сад, полной света и лёгкости. Это факультет ненужных вещей, и именно на этом спектакле понимаешь, почему человек нуждается в бесполезном. Хочется снова пойти учиться, только на всех школьных дверях стоит печать: «Тема. Идея. Актуальность».

А её нет, актуальности. «Вишнёвый сад» называли завещанием Чехова и сравнивали с китайскими шкатулками. И то и другое неактуально, поскольку не подлежит суду времени. Завещание всегда направлено в будущее, оно становится тем зеркалом, где отразится история. Сегодняшний спектакль связывает нас не только с А.П. Чеховым и МХТ, он дает возможность ощутить очарование ускользающего настоящего. Постановка предельно конкретна, порой даже избыточна: настоящий бильярд, и вазочки с вареньем, которым лакомится сонная Аня. В этой конкретности – путь к обобщению, и то, как далеко зайдём мы по дороге абстракции, зависит от нас самих. Может быть, поэтому так смешны патетические тирады Гаева, что они претендуют на притчеобразность. Пытаясь взять высокую ноту, Леонид Андреевич «дает петуха».

Прекрасная игра артистов высвечивает новое в привычных нам характерах. Лопахин в исполнении И.Исаева силен и свеж, и одновременно органичен в своих переживаниях, метаниях и тревоге за судьбу вишнёвого сада. Видишь могучую фигуру и ожидаешь купца в глупых желтых башмаках, и вдруг сквозь самоиронию прорывается его душа, его ощущение мимолетности, его боль. Чехов писал Лопахина для Станиславского, и отказ последнего от этой роли привёл в постановках многих режиссёров к подчеркнутому контрасту аристократизма хозяев имения и неотесанности купца. Илья Исаев же обладает грацией и точностью движений, и кажется, что его Лопахин гораздо ближе Раневской, чем думали мы при чтении пьесы.

Вообще «Вишнёвый сад» А.В. Бородина замечателен тем, что он объединяет. Зрителей и артистов. Героев, принадлежащих к разным слоям общества и поколениям (причем тут нет вечного конфликта отцов и детей). Наверное, главное качество всех персонажей – это их человечность. Неудачливый Епиходов (Е. Редько) смешон до колик, хотя в этом театре у него сапоги почти не скрипят – эта недостаточность нарушает тривиальные ожидания и придает интеллигентность даже слугам. В искрометной фарсовой сцене пикника мы хохочем над Епиходовым, однако его действительно жаль. Как и тоненькую Дуняшу (Р. Искандер), тяжеловесную Варю (И. Низина), не сумевшую разыграть с Шарлоттой фокус, и других нелепых, несчастных персонажей. Удивительно, что сочувствие испытываешь и к Яше – к лакею, который в истории пьесы всегда был символом слепого эгоизма и ограниченности, подражательства и разврата, равнодушия и жестокости.

Степан Морозов воплотил в своем Яше то обаяние, которым проникнута вся пьеса. Пожалуй, теперь нам понятно, отчего все прощают этому человеку нахальство и цинизм: в нем есть что-то от всех героев, как и в них самих, что-то от весеннего сада. Застенчиво улыбнуться на слова: «Кто это здесь курит отвратительные сигары?» Улыбка – это согласие с неизбежностью, и улыбка – это возможность нового начала, тот секрет, тот маленький сад, который носят в себе.

Лариса Гребенщикова сделала так, зрители влюбились в Раневскую. Она восхищает своей красотой, а когда она плачет, от слез не может удержаться и зал. Раньше Любовь Андреевна вызывала чувство досады и неприличия, теперь мне грустно о ней думать, грустно и сладко.

Единственным моментом, проколовшим покрывало мягкости и нежности, стало безмолвное прощание Симеонова-Пищика (В. Гришечкин) и Шарлотты Ивановны (О. Санькова). Это несостоявшееся объяснение предугадывает неловкое молчание Лопахина, неожиданность этой нити усиливает трагичность этих героев. После череды клоунских мизансцен: поедания огурца, чревовещания, пропажи денег, завалившихся за подкладку и биографии Пищика, нисходящей до лошади Калигулы – острота переживаний и ужасное, неизбывное одиночество. Холод и отчуждение – главные мотивы «Вишнёвого сада», и только равное чувство красоты незримо соединяет героев, освещает их лица, как лепестки одного цветка.

Этот маленький, скромный спектакль расходится во все стороны длинными нитями. Он показывает, сколько такта и сдержанности можно найти в широкой русской душе, и как по-человечески близка эта история другим народам и эпохам. Тут и там мелькают, будто пробы пера, миниатюрные находки, из которых прорастет потом грандиозный «Берег утопии». В одном и том же герое, образе, действии выражено столько разного, что начинают оживать и делаются ярче смутные раньше замечания о символичности, натурализме, простоте и сложности, естественности и абсурдности этой пьесы. Поэтому главное, что испытываешь после просмотра «Вишнёвого сада» на сцене РАМТа – благодарность. За новые несмолкающие обертоны в попытке разгадать загадку.

Значит, до весны

…Да, понимать. Что все пришло к концу, тому назад едва ль не за два века, но мыслями блуждать в ночном лесу и всё не слышать стука дровосека. А вы – вы молоды и пышны до конца.
Афанасий Фет

Он тоже – сад.
Борис Пастернак

Если всё же нельзя изменить школьную программу по литературе. Если дети и дальше вынуждены будут читать в 16 лет о смерти и угасании надежд, и, подходя к своей радостной молодости, разбирать конфликты детства и старости в одном персонаже; если им надо будет говорить о том, к чему человек приходит ценой потерь и разочарований – я поведу своих детей на «Вишнёвый сад» в Российский Молодежный театр.

Пьесу невозможно полюбить со всей полнотой, пока не увидишь её на сцене. Возможно, случай Чехова из тех, когда только так и можно школьнику полюбить эту пьесу. Ребятам легче увидеть телегу на сцене, чтобы понять лихого ямщика, седое время, услышать голоса как перебои сердца – театр ближе к душе ребёнка через плоть и кровь.

Испытав катарсис – наконец-то ожило и это понятие! – я поняла, что в «Вишнёвом саде» у прошлого есть будущее. Этот зимний спектакль делает акцент не на сумерках – на рассвете. Поэтому одним из фрагментов, сопровождающих текст спектакля в школе, я бы взяла отрывок из Стансов в зимнюю ночь Джона Китса, который также умер от чахотки и сознавал свою обречённость во время написания:

Зимой, в ночи кромешной,
Блаженный нищий сад,
Ты позабыл, конечно,
Как ветви шелестят.
Пускай ветрам неймётся,
И дождь холодный льётся,
Придёт весна – вернётся
Зелёный твой наряд!

Елена Ерохина, "Рамтограф", выпуск №2 от ноября 2009 года, рубрика "В театр с учениками"