Четвертый месяц зимы. Книга первая (фэнтези)

 » Глава пятнадцатая

Глава пятнадцатая, где Славу ведут подозрения, она же ведет за собой неприятности.
 
 
Слава была не в духе. Настолько не в духе, что даже хамоватый дружок ее бездарной ученицы (Огнеглав, кажется?) не решился по привычке ляпнуть что-нибудь ехидное. А жаль! С каким удовольствием отправила бы она сейчас этого наглеца на давно заслуженную расправу!
Никогда еще Слава не чувствовала себя такой дурой. Больше часа прождала она Огнезора над стынущим завтраком, дважды забегала к нему между занятиями, но мастера и след простыл! Девушка не злилась на него так сильно еще со времен своего ученичества.
К вечеру, однако, злость Славы потихоньку начала сменяться беспокойством. Очень уж внезапно исчез Огнезор, да еще и в самый разгар суеты вокруг этой проклятой охотницы, что вновь (в который уж раз!) будто испарилась …
Дежурство у городских ворот – не самый приятный способ завершения и без того неудачного дня. Особенно, коли образ каждого проходящего проверять нужно. Хотя, конечно, – успокаивала себя Слава – могло и куда хуже выйти. Послали бы, например, всяческие столичные дыры проверять: трущобы, склепы да помойки. Грязь, зловоние и мерзость всякая – многоногая и двуногая…
А тут даже из сторожевой каморки выходить не обязательно: сидишь себе, попивая горячее вино да пялясь невидяще на красные угольки очага. Длинной чередой мелькают в сознании чужие, незнакомые образы, легко задевая своим присутствием лишь самый краешек естества. Не то, не то, не то… Да и с какой стати Насмешница сунется к воротам? Еще и перед самым их закрытием? А уж теперь, после закрытия, вообще смысла нет! Не дура же она, в самом деле? Настолько не дура, что сам Огнезор не выследил… «Не успел, – поправила себя Слава, – не успел выследить!».
То ли от мысли о нем, то ли от постоянного напряжения, но показалось в этот миг девушке, будто кольнула тоненько иголочка его присутствия. Слава даже в окно выглянула, рассеяно осмотрела темную улицу, удивляясь охватившей неожиданно вялости.
К воротам подъехала карета. Колеса ее крутились медленно, вязко, как во сне.
– Ану прочь! Ворота отпирай! Не видишь, чьи гербы, что ли! – липко, будто нехотя, вырвался изо рта крик возницы, странно не согласуясь с быстрым движением губ.
Створки ворот плавно сдвинулись, неожиданно вызывая совершенно отвратительный, резкий лязг. Карета вздрогнула, неторопливо поплыла вдаль, поражая и раня слух громким, стремительным  перестуком копыт…
«Тут что-то странное», – вяло удивилась Слава.
Ворота захлопнулись. Пару минут девушка смотрела на них, безразлично, расслабленно. Затем волна движений и звуков вновь накрыла ее. Ощущение покоя и заторможенности исчезло безвозвратно. Слава вскочила, роняя бокал.
«Что-то не так!» – чуть было не крикнула она. Но городские улицы были темны и неподвижны, ворота заперты, а над входом в сторожку все так же уныло и тускло разбрасывал пятна света одинокий чадящий фонарь.
– Сон, наверное, – успокоительно прошептала Слава и вновь уставилась на красные искорки угольков.
 
***
 
– Мастер Мечеслов! Постой!
Мечеслов обернулся и взглянул с неодобрением на запыхавшуюся, встревоженную Славу. Ох уж эти мастера новоиспеченные! Никакого достоинства! Ведут себя не лучше учеников…
– Прости, мастер, что отрываю. Спросить хотела, – переведя дух, затараторила Слава, – тебе Огнезор не говорил, что уезжать собирается?
– Белый Мастер, – нарочно подчеркивая формальность обращения, важно ответствовал старый секретарь, – передо мной отчитываться о своих планах не обязан. 
– Он, конечно, любит исчезать неожиданно, – смутилась девушка, – но так, как в этот раз, еще не было… Меня это немного беспокоит.
– Не стоит тебе, мастер Слава, в его дела лезть, – неодобрительно покачал головой Мечеслов. – Это я совет тебе даю, по-стариковски и по-дружески. Вы и раньше далеко друг от друга были, а теперь еще дальше будете. Так что себя побереги лучше. Хватит и того, что уже по коридорам болтают.
– За совет спасибо, конечно, – понурилась Слава. – Но речь не обо мне сейчас. У Огнезора могут быть неприятности.
Старый мастер посмотрел на нее уже с интересом, забеспокоился даже.
– Он говорил недавно, что память к нему возвращается, – будто решившись, выдохнула девушка. – Сам знаешь, в таком состоянии многое натворить можно!
– Почему сразу не доложила? – сердито нахмурился Мечеслов.
– А толку-то? – взвилась Слава. – С его-то уровнем все равно никто ничего сделать не сможет! Только перед Советом его подставлять!
– И то верно, – еще больше помрачнел старик. – Утром вчера я его видел, про дела говорили, про охотницу эту неуловимую… Вроде, все как обычно было. Правда, сегодня вот получил доклад от банкира нашего о снятии огромной суммы. Ну, так это же Огнезор! Его склонность к расточительству всем известна. Да и звание благородное золотишка требует, даже если оно для виду только. От владений-то его «родовых» одни расходы! Кстати, может, туда он и отправился? Говорил на днях, что наведаться бы надо…
Мечеслов призадумался, потирая колючий подбородок, кивнул пару раз своим каким-то умозаключениям, затем вновь посмотрел на девушку.
– Да, вот еще вспомнил! Люди из оцепления видели его вчера на Дворцовой. Никак, видно, не успокоится с этим делом. Все-то ему до конца довести хочется!
– Если бы Огнезор там был из-за охотницы, она бы не ушла! – сердито отрезала Слава, уже порядком раздраженная всезнающим тоном Мечеслова.
«Но что он – темные боги! – там делал?» – засела в голове неприятная мысль.
– Я ведь не просто так, мастер Мечеслов, тревожусь! – продолжала она раздосадовано. – Огнезор, как вспоминать начал и в Малую Книгу заглянул, сам не свой стал! Много бы я отдала, чтоб узнать, что же он там такое о себе вычитал!
Бросила на собеседника быстрый испытующий взгляд, добавила торопливо:
– Вот если бы ты и мне посмотреть позволил…
– Ты просишь доступа к Малой Книге? – мгновенно окаменело лицо старого мастера.
– Никто ведь не узнает, – тихонько проговорила Слава, воззрившись себе под ноги.
– Я сделаю вид, что не слышал этого, – холодно отрезал Мечеслов.
– Понятно, – качнула головой девушка. – Тогда прости за беспокойство!
 Нелюбезно кивнув на прощание, заспешила прочь.
– Эй, – встревожено крикнул вдогонку старый мастер, – оставь ты это! Что бы там ни было – дай ему самому разобраться! Иначе только хуже будет!
Слава не обернулась даже. Пусть и дальше упрямится, проклятый старикан! У нее есть и другие варианты.
 
***
 
– А с чего это ты вдруг в патруль намылилась? – подозрительно прогудел гигант, неуклюже поправив маску, никак не желавшую аккуратно сидеть на его выдающемся носу.
Слава с опаской глянула на долговязого подмастерья, уныло бредущего рядом, двух нахохлившихся служащих столичной префектуры, трусящих позади, и ответила вполголоса:
– Разговор к тебе есть, мастер Ледогор. Не для чужих ушей.
Ледогор покосился на нее с еще большим подозрением, буркнул тихонько:
– Ладно уж, вот с последним делом разберемся, мальца этого с доблестными стражами отправим – бумажки заполнять, – тогда, и побеседовать можно. Коли это так важно, что ты из школьных стен на грязную работу выйти соизволила…
Слава наградила спутника гневным взглядом, но все же промолчала. Не время было сейчас с ним ругаться. Если упрется вдруг мастер Ледогор, ничем его не сдвинешь, а ей сейчас идти больше было не к кому. К тому же, недаром ведь она весь день промучилась: с раннего утра с этой четверкой то по трущобам и стокам столичным лазила, бездыханных жертв ночной жизни вылавливая, то по кабакам и борделям таскалась, подозрительных личностей допрашивая. А теперь вот и вовсе бредут по пригородной дороге к какой-то там лощинке, где проезжий фермер два трупа обнаружил. Второй час, между прочим, бредут!
«И терпит же Ледогор такую мерзость! – злилась девушка, с трудом переставляя отвыкшие от долгой ходьбы ноги. – Боевой мастер, с опытом, наставник уважаемый – а занят городской криминальщиной! Со скуки он, что ли? Или опять на бабах проштрафился?»
– Пришли, вроде, – несмело пробормотал один из «доблестных стражей».
– Сам знаю, – рыкнул Ледогор неприветливо, покружил немного по дороге и обочинам, затем распорядился:
– Вы пока тут стойте, я поброжу, следы поищу, коли та деревенщина не затоптала здесь все. Потом вместе отправимся на покойничков поглядеть.
Появился он минут через десять – вынырнул откуда-то из придорожных зарослей. Рукой им махнул: идите, мол. С мрачным вздохом Слава последовала за остальными.
– Эй, малец! – крикнул гигант долговязому подмастерью. – Теперь здесь по твоей части – с трупами возиться. Чего кривишься-то? Ты ж у нас в мастер-лекари метишь? Или вы там только живых резать не брезгуете?
– Темнословово отродье! – зло сплюнул он, когда подмастерье скрылся в лощинке.
– Ты бы потише, Ледогор, – предупредила Слава. – Ситуация в Гильдии сложная. Не время сейчас с  мастерами Боли ругаться.
– А тебе какое дело? – сердито огрызнулся тот.
Девушка вспыхнула, но уже в который раз сдержалась, вновь удивляясь, как это Огнезор ухитрялся столько лет с этим типом ладить.
Вид двух мертвецов, над которыми, теперь уже в компании мастера, копошился долговязый, улучшению настроения ничуть не способствовал.
– Мастер Слава, – к конце концов обозвался гигант. – А подойди-ка сюда. Думаю, тебе интересно будет взглянуть.
Девушка нехотя приблизилась, с отвращением уставившись на покойников.
– Смотри, раны какие, – указал Ледогор на тонкие смертоносные полосы, рассекшие шеи убитых. – Тут удар нужен был точный. Слишком уж маленькое, узкое лезвие для обычного ножа или кинжала.
– И что? – скривилась Слава.
– А то, что я таких ран навидался, пока у нашего общего знакомого испытание на мастера Сражения принимал.
– Хочешь сказать, это Огнезор постарался? – переспросила удивленно девушка.
 – Больше некому. Ты ведь о нем поговорить со мной хотела?
– Позже об этом, – быстро проговорила она, отметив, как подозрительно навострил уши долговязый подмастерье.
– Ну и ладно, – промычал себе под нос Ледогор. Пренебрежительно пнул мертвое тело носком сапога и прокричал  блюстителям порядка, уныло примостившимся в сторонке:
– Сворачиваемся, ребята! Здесь не вашего ума делишки.
– Оно-то, может и так, – с печальной рассудительностью отметил один из стражей, – только что нам в отчете написать?
– Мне почем знать-то? – рассердился Ледогор. – Развели писанину, крысы бумажные!
– Так указать же нужно вывод мастера Гильдии, – испуганно проговорил блюститель. Вид у него был совсем грустный и жалкий.
– Напиши: не на того, душегубы дорожные, наскочили! Туда им, идиотам, и дорога! – рыкнул гигант. – И вообще, мальца забирайте, пусть он вам выводы пишет. Пошли, Слава!
Не дожидаясь ответа, он грузно побрел назад к дороге. Девушка догнала его, молча потопала следом.
– Скажи, мастер, – обозвалась она наконец, когда злополучная лощинка скрылась из виду, – Огнезор ведь там не один был, так? Я, конечно, следы не очень разбираю, но…
– Точно, не один, – задумчиво покивал Ледогор. – С мальчишкой или с бабой, скорее… Не знаю. Если б я сейчас с тобой не беседовал, решил бы, что это ты с ним в той лощинке поработала.
– С чего вдруг? – удивилась Слава.
– Да с того, что не всякая девчонка способна двум здоровым мужикам так морды изукрасить… А Огнезор таким уж точно не стал бы заниматься – у него с отребьем всяким разговор короткий. Два удара – и все, сама видела.
– Интересные дела, –  проговорила девушка.
– Ну, это еще не самое интересное! Как тебе такое: Огнезор в эту лощинку не своими ногами пришел. Подружка эта еще с кем-то на себе его от дороги волокла. В общем, темная тут история…
– Чем дальше, тем темнее, – всерьез задумалась Слава.
– Так чего ты сказать-то хотела? – прервал ее размышления Ледогор.
– Спросить кое-что, – осторожно начала девушка. – Только пойми меня правильно: я Огнезору помочь хочу… Очень уж он в последнее время своим прошлым озабочен был…
– Да не виляй ты! Спрашивай, раз надо. А я уж сам решу, стоит ли отвечать.
– Ты ведь был среди тех, кто его в Гильдию отобрал? Откуда его привезли?
– Ишь, чего знать захотела, – озадаченно поскреб макушку Ледогор. – У меня ж таких за последний десяток лет знаешь сколько было? Что, я каждого помнить должен?
– Огнезор ведь не «каждый», его ты вряд ли забыл! Злата – и та по сей день вспоминает…
– Так у нее и спроси! – с ехидцей сощурился мастер. – Что, испугалась? Знаешь, видно, что дама эта на тебя быстренько донос составит за такие вопросики! А мастер Ледогор, значит, дурак! Выложит тебе все на блюдечке, своей шеей рискуя! Эх, за что всегда не любил тебя, Слава, так это за гонор твой и непомерное высокомерие!
– Это я-то высокомерная? – задохнулась Слава. – Как же Огнезора тогда назвать можно?
– А ты, я гляжу, совсем его не знаешь, – загадочно хмыкнул гигант. И добавил вдруг совсем другим тоном: озабоченно и даже сочувственно. – Что случилось-то? Мальчишка опять в неприятности влип?
Удивленная резкой переменой тона, Слава растерялась и не сразу поняла даже, что «мальчишкой» Ледогор обозвал только что Белого Мастера.
– А Мечеслов упрекал меня за фамильярность! – усмехнулась, наконец, она.
– А ты и к Мечеслову ходила? – переспросил мастер и посерьезнел еще больше. – Неужто, так плохо дело?
– Книгу я у него просила, – неожиданно для себя созналась девушка.
– Так прямо и сказала: дай в Книгу заглянуть? – изумленно крякнул гигант.
– Ну, почти…
– Вот и дура! – возмутился Ледогор. – Чему вас, молодых, только учат! Подошла бы к нему с намеками, повиляла немного, дала бы старику важности напустить… Он бы тебе сам все, что надо, вычитал, и подсказку дал бы. А то – «покажи Книгу»! Да еще, небось, в Общем Доме где-нибудь, где ушей чужих – за каждой стенкой!
Слава вспыхнула, неожиданно и правда почувствовав себя полной дурой.
– Ладно, в следующий раз умнее будешь! – сжалился над ней Ледогор. Дружески похлопал по плечу, помолчал, будто раздумывая, затем проговорил негромко:
– Огнезор опять вспоминать начал, да?
Слава только кивнула молча.  
– Значит, не успокоится теперь, пока все не выяснит. Уж поверь! Я это еще по прошлым двум случаям усвоил, – вздохнул мастер. – Упрямый он… Думаешь, чего Злата его на дух не выносит? Простить до сих пор не может упорства и взгляда его нахального! Он ведь нас не боялся совсем – мальчишка, оборванец школьный. Все боялись до полусмерти, а он глядел, как на зверушек любопытных… И стереть его Злата не смогла сразу. Это она сейчас врет, что рисковать не хотела из-за усталости – силенок ей не хватило просто! Везла мальчишку с лекарем почти две недели, держа на каком-то зелье гадостном, я уж бояться начал, что загнется. А он ничего, держался! Мерзость эту они ему каждый раз вливали с мордобоем и воплями – отбивался отчаянно… Вот странно! Такие вещи до сих пор помню, а городишко его родной из головы вылетел. Уж прости.
– Скажи хоть, расположен где, – приуныла Слава.
– Да в предгорьях Северных гор, почти у самой границы с варварскими землями. И название там такое варварское, на языке вертится… Дьяволы его знают! Хортем…Тохем…
– Таркхем! – хрипло прошептала девушка.
– О! Точно! – обрадовался мастер. – Хорошо, что подсказала! А чего это ты побледнела вдруг?
Слава мотнула головой, силясь ответить что-то вразумительное, но выдавить из себя у нее вышло лишь непристойное ругательство, от которого зарделся даже искушенный Ледогор. История с охотницей, поведение Огнезорово странное, непонятное происшествие на Дворцовой, даже карета та ночная на грани сна и трупы эти, в лощинке найденные, – все сложилось для нее теперь в единую цепочку, сплетенную хитро и накрепко. И очень эта цепь Славе не понравилась! Здесь уже не глупости разные, вроде неожиданных исчезновений. Положение 10 «Устава Гильдии»: «Нарушение приказа об устранении, а также любое вмешательство в исполнение оного карается смертью в форме, установленной мастерами Боли, независимо от ранга, без права на пересмотр и помилование».
Холодным обручем сжало грудь девушки. Проклятие! Проклятие!
Отчаянно ругаясь, забыв о сбитых, налитых тяжестью ногах, она припустила почти бегом к далеким все еще столичным воротам…
 
***
 
На деревенскую улочку Слава влетела галопом и пронеслась так бы до самой крепостных ворот, коли не бросился бы ей наперерез какой-то остолоп местный, чуть не угодив взмыленной лошади под копыта. Животное шарахнулось, взметнулось на дыбы, едва не сбросив девушку, затем нервно закружило на месте.
– Куда лезешь, идиот! – зло крикнула Слава.
Отряхиваясь, парень приподнялся на дрожащих ногах с земли, с какой-то мрачной удовлетворенностью глянул в скрытое маской Славино лицо.
«Нарочно он это сделал, что ли?» – встревожилась мастер, отметив, что вокруг уже собралась приличная кучка деревенских. И когда успели только? Нормальные обыватели при виде убийцы по домам прячутся, а эти вот дорогу ей загораживают, будто специально!
– Чего это темному мастеру в наших краях надобно? – отделилась от группы немолодая женщина, отрывая от юбки три отчаянно цепляющиеся пары детских ручонок.
– Не ваше дело! – надменно бросила в толпу Слава. – Освободите дорогу!
Ни единого движения. Люди замерли, любопытно сверля глазами черную фигуру всадницы.
«Проклятье! – выругалась она, напряженно поглядывая на солнце, все ближе подбирающееся к полудню. – Они ведь уже выехали. Не так уж сильно я их опередила… Проклятье!»
– Ану прочь с дороги, не то перебью всех к дьяволам! – заорала яростно.
Толпа неуверенно колыхнулась, но тут от крепости выразительно донесся звон сигнального гонга. Вздохи облегчения пронеслись над сборищем, люди сдвинулись как по команде, любезно освобождая Славе дорогу к замку Таргел. Стараясь сохранить непроницаемость под откровенно враждебными взглядами, девушка направилась туда.
У ворот она спешилась, посмотрела безнадежно на глухо запертые створки, замахнулась кулаком, собираясь ударить как следует…
– Не надо стучать. Ты и так много шуму наделала, – послышался  знакомый голос. От стены за башенкой отделилась легкая мужская фигура.
– Что тебе нужно в моем доме, Слава?  
– Рада, что нашла тебя здесь, – проговорила девушка без особой, впрочем, радости. – Пригласишь войти?
– Я тебя не звал, – пожал плечами юноша. – К тому же, какое ты имела право являться сюда в этом наряде? Моих людей напугала до полусмерти… Как мне теперь прикажешь все это им объяснять? Нет уж, давай здесь побеседуем…
– Не слишком-то ты любезен, Огнезор! – метнула на него пристальный взгляд Слава. –  Неужто, я настолько не вовремя?
– Будь добра, не называй этого имени здесь, – поморщился он. – И хватит ненужных вступлений. Раз уж примчалась сюда в такой спешке и в таком виде, должно было произойти что-то чрезвычайное. Говори, что.
– Гости к тебе едут, – мрачно сообщила девушка, скользнув суженными щелочками глаз по невозмутимо застывшему лицу Огнезора, по запертым воротам за его спиной и темному камню стен.
– Гости? – озадачено переспросил он.
– Темнослов с двумя подмастерьями и Злата. 
– Они-то что здесь забыли? – проговорил Огнезор удивленно и почти весело. Владел собой он отлично.
– Слух прошел, будто к тебе память вернулась, – тихо произнесла Слава, к собственному неудовольствию вдруг опуская глаза.
– И кто же мог пустить этот слух, не подскажешь? – бросил он крайне язвительно, не скрывая досады. – Проклятье, Слава! Ты же обещала молчать!
– Да я только Мечеслову и Ледогору сказала! – вдруг взвилась она. – Они бы не стали тебя подставлять!
– Ну-ну! – ядовито усмехнулся он. – А того, что почтенный мастер Мечеслов любит поворчать себе под нос, когда задумается, а мой дорогой наставник Ледогор и вовсе спьяну подмастерьям все, что на уме, выкладывает, ты не знала? Или что в Гильдии вообще болтать нельзя? И что, кстати, тебе от этих господ понадобилось? Не в светской же беседе вы мое имя трепали?   
Славе захотелось вдруг сквозь землю провалиться, но от этого ей только злости и задора прибавилось.
– Сам виноват! – яростно воскликнула она. – Нечего было пропадать так неожиданно! Думаешь, я не знаю, чего тебе в столице не сиделось? Дурак! Десятый пункт еще никому так просто с рук не сходил!
– Понятия не имею, о чем ты.
– Перестань, Огнезор! У тебя лучший инстинкт выслеживания во всей Гильдии! Ты никогда никого не упускал! Согласись, история о потерянном следе Насмешницы выглядит смехотворной – даже Темнослов это заметил!  
– Заканчивай истерику, – холодно отрезал он. – Скажи лучше, когда прибывают наши дорогие гости и чего мне от них ожидать?
– Будут к вечеру, – проговорила Слава, удивляясь, какими непослушными стали ее губы. – Полная проверка…
Что-то дрогнуло на миг в ледяном спокойствии юноши – она ощутила это так же ясно, как ощущала рядом его присутствие.  
– Прости, пожалуйста, – добавила зачем-то.
– Полагаю, – глухо произнес он, – мои комнаты в Общем Доме уже проверили?
Слава кивнула молча. На миг Огнезор нахмурился, раздумывая о чем-то, затем вдруг ироничная усмешка ужом заскользила по его губам.
– Значит, теперь выпотрошат и здешнее мое жилище, – прищурился он. – Как жаль! Тана так старалась, наводила блеск…
– Ты издеваешься? – уставилась на него девушка пораженно. – Как можно говорить об этом так несерьезно?
– А чего волноваться? – легко повел плечами. – Найти у меня что-либо не так просто будет, как Темнослов надеется. Это ведь его инициатива?
– А то чья же!
– Вот уж не думал, что он настолько глуп! – рассмеялся юноша негромко. – Посмотрим, как теперь-то Совет запоет!
– Не знаю, что творится в твоей голове, но, видно, все не так плохо, как я боялась, – успокоено пожала плечами Слава. – Может, все-таки разрешишь войти?
– Это вряд ли, – отрицательно покачал головой Огнезор. – Тебя, наверное, уже в столице заждались.
– Как хочешь, – разочарованно проговорила девушка, в который раз уже ощупав мысленно темные стены крепости. – Только глупостей не делай, ладно?
Огнезор не ответил, лишь бровями повел пренебрежительно. Ничего не оставалось Славе, кроме как развернуть уставшую лошадку и со вздохом начать спуск обратно к деревне.
– Эй, Слава! – донеслось неожиданно ей вслед. – Ну как? Нашла, что хотела?
Девушка вздрогнула, обернулась, неприятно ощущая всей кожей его проникающий, пристальный взгляд.
– Ты ведь не только из-за выходки Темнослова сюда явилась, – заметил Огнезор холодно. – Так нашла что-нибудь?
– Нет, – коротко бросила девушка, опуская глаза. – Хотя это и ничего еще не значит…
– Послушай, Слава! – проговорил он вкрадчиво, и почудилась ей в голосе его угроза. – Я скажу это лишь раз, и лучше будет, если ты поймешь сразу… Никогда не лезь больше в мои дела!
 
***
 
Четыре темные конные фигуры, явившиеся на закате, тенями пролетели над пустотой безлюдных деревенских улиц, эхом ударяясь о запертые наглухо двери и оконные ставни. Выцокивая копытами, торопливо взобрались по каменистой замковой дороге, спешились и застыли в недоумении перед гостеприимно распахнутыми вратами.
– Заходите, заходите! – вынырнул из густеющих сумерек крепостного двора смешной неказистый мужичишка, старательно раскланиваясь да расшаркиваясь. – Господин лорд велел встретить вас и показать все, что пожелаете.
– Это еще что за явление? – брезгливо скривила губы черная женская фигура.
– Фомом меня величают, – представился мужичок. – Я здесь вроде смотрителя.
– А где же сам господин лорд? – раздраженно спросил один из «темных».
– Так это, – поскреб макушку Фом, – отбыл он еще в полдень. Дела у него спешные… Вам, господа, вот послание оставил.
Подрагивающей рукой мужичок протянул пришлым тщательно запечатанный конверт, покрутил им нерешительно перед застывшими черными масками, не зная, кому вручить, заморгал растерянно.
– Давай сюда! – подступила к нему женщина, вырвала конверт из дрожащей ладони, затем ловко схватила Фома за руку, притянула к себе, заглянула в испуганно и хитро бегающие глазенки.
– О-ой! – тоненько всхлипнул мужичок от неожиданности.
– Ну что там, Злата? – хрипло поинтересовался один из черных.
– А сам как думаешь? – зло огрызнулась женщина. – Если этот и знал что, так проклятый мальчишка его подчистил. Аккуратненько так – не придерешься!
– Может, от другого кого пользы больше будет?
– Да никого, кроме этого «смотрителя», здесь нет! Ни единой души! Не веришь, Темнослов, – сам проверь.
Темнослов угрюмо уставился на застывший в мрачной тишине и безлюдье замковый двор, сплюнул яростно.
– Может в деревеньке той паршивой что-то узнать удастся?
– И как, интересно? – вскинулась Злата. – Будешь ломиться в дома законопослушных имперских жителей без всякого приказа и разрешения? Уж уволь! Я в таком не участвую – мне мое место в Совете еще дорого!
Отвернулась раздраженно, распечатала конверт, демонстративно углубилась в чтение.
«Любезные господа! – гласило послание. – Не скажу, что был обрадован вестью о вашем визите, но, коли уж пожаловали, прошу располагаться на ночь. Уважаемый смотритель поможет вам устроиться и осмотреть в моем жилище все, что пожелаете. Надеюсь, однако, вы не станете злоупотреблять моим гостеприимством, оставите в покое моих людей и не причините вреда имуществу. Поступить иначе было бы крайне неблагоразумно в вашей и без того неприятной ситуации.
Хоть я и не намерен по своему праву лорда и темного мастера чинить препятствия вашим сомнительной правомерности действиям, но и закрывать глаза на сей оскорбительный акт вседозволенности отнюдь не собираюсь. Не думаю, что в данном случае наша личная встреча была бы уместной, однако очень надеюсь увидеть всех участников этой так называемой «проверки» на первом же собрании Совета высоких мастеров, куда я буду допущен. Поскольку до этого события еще целый год, у вас, господа, будет предостаточно времени, чтобы подыскать внятные ответы на следующие вопросы.
Во-первых, по чьей инициативе и на каком основании  организовано сие бесчинство? Были ли предоставлены достаточные доказательства для получения разрешения Совета согласно положениям 114 – 115 Устава Гильдии? И получено ли вообще подобное разрешение, поскольку для его утверждения требуется единогласное одобрение, а я осмелюсь утверждать, что из нынешних шести высоких мастеров по крайней мере двое никогда не подпишут нечто столь вопиющее.
Во-вторых, каким образом составлялась нынешняя группа и как вообще могла она получить какие-либо полномочия, учитывая, что лишь один из ее членов – высокий мастер Злата – имеет достаточный ранг для участия в подобной проверке?
И, наконец, как прикажете расценивать ваше открытое и грубое вторжение на территорию, Гильдии не подчиняющуюся, и созданную этим вторжением реальную угрозу раскрытия моей истинной личности перед людьми непричастными?
Подробный доклад об этом происшествии будет представлен в Гильдию немедленно, так что потрудитесь вести себя как можно аккуратней, дабы не пришлось мне прилагать сюда еще и требование о возмещении материальных убытков».
– Ждал нас, гаденыш! – заглядывая через плечо, прошипел Темнослов. – Ну, ничего, наскоком взять не вышло, так я его…
– Ох, и дурак ты! – вновь сердито вскинулась Злата. – Да после такого тебя в Совете и слушать не станут! Ведь обставил же нас мальчишка! – добавила почти с восхищением и нырнула в гулкую темень замкового двора.
С нескрываемым злорадством сверкнул ей в спину мужичок-«смотритель» хитрющими своими глазками.
_________________

 » Глава шестнадцатая

Глава шестнадцатая, где Огнезор чует беду, а Лая видит Белого Мастера.
 
 
Поздняя осень – время года, к отдыху на природе совсем не располагающее. Можно, конечно, если выдался денек холодным, но  солнечным, побродить немного под опустевшими древесными кронами, пошуршать темно-бурой листвой да веточками похрустеть замерзшими. Можно, в теплый плащ укутавшись, выпить где-нибудь на крылечке горячего пряного вина – в спокойном ли одиночестве, в приятной ли компании, как кому больше нравиться. Много чего еще здесь, чтоб досуг скрасить, можно. Только вот в дорогу отправляться в такое время никак не желательно. Особенно, в спешке и страхе, да на голодный желудок, да не зная толком, зачем едешь и куда.
Не оставляла Огнезора эта мысль все те три часа, что петляли они с Лаей потайными, местным только известными, тропками, дальше и дальше уходя от имения Таргел. Не давала покоя у каждого спуска, галькой дробящегося, у каждого поворота крутого, у каждой ложбинки заросшей.
Жива еще была в памяти суматошная утренняя беготня, тяжелые перекаты чужой паники, то и дело хлеставшие болезненно по его обостренным чувствам, и особенно – те полчаса ужасные, когда он раз за разом вторгался в чужое сознание, забирая и забирая… Ворчание Таны, одобрение Фома, командирова влюбленность, каждый нескромный взгляд, каждое слово, каждая улыбка – все, что хоть как-то касалось Лаи. Нет больше в их мире зеленоокой его охотницы. Никто ее здесь не вспомнит…
Не вернется сюда Снежинка – сама сказала. Выпытала у него, что за укрывательство ему грозит – и в «замок» возвращаться отказалась. Даже как уляжется все.
«Поймают меня в другом месте – ты всегда отвертеться сможешь. А здесь – даже слушать не будут! Не хочу я тебя подставлять!» – вот и весь разговор.
 А того, что может не она его, а он ее подставляет, сказать Огнезор не мог. Не объяснишь ведь такого, в дела Гильдии не вдаваясь.
Опять вспоминался ему страх сегодняшний, когда тянулась Слава настороженным, охотничьим своим чутьем к закрытой пятнышками воска комнате, где Лая ждала. Может, раньше и не было у него ни единой слабинки, ни единой врагам зацепочки – зато теперь есть, да еще какая! И за такую ниточку любой теперь рад будет дернуть – так что даже отмена приказа на убийство не спасет. Не живут долго любовницы высоких лордов, Императора и Гильдмастера – это всем известно…
Вновь проклинал Огнезор себя за эгоизм, за слабость мальчишескую, за то, что нет сил от Снежинки оторваться.
«Ну и к дьяволам все! – решил, наконец. – Играть – так до последнего!»
– Все, передохнуть пора, – с этой мыслью решительно остановил он Стрелокрыла.
– С чего это вдруг? – удивилась задумчивая Лая. – Я-то думала, ты и зверюга твой нас с Лошадкой до глубокой ночи, а то и до утра гнать будете!
– Чтобы «гнать», надо сначала решить, куда именно, – рассудительно ответил юноша, ероша серую Стрелокрылову гриву. – И потом, из-за сегодняшней суеты мы так и не успели толком поесть. Не знаю, как ты, а я ужасно голоден.
– Что ж, очень даже веские причины! – улыбнулась охотница. Бодро спрыгнула на землю, игнорируя заботливо протянутую Огнезорову руку, потопталась немного по ближайшей ложбинке, выискивая местечко поукромнее да поуютнее, и тут же принялась сооружать небольшой костерок и котелок с водой на нем пристраивать.
– За тобой не поспеешь! – усмехнулся ее стараниям Огнезор.
– А ты и не пытайся! – снисходительно фыркнула девушка в ответ. – Нечего вам, господам столичным, не в свое дело лезть.
Улыбка мастера от ее снисходительности только шире стала. Он занялся лошадьми, потом потихоньку начал собирать для Лаиного костерка веточки, с нежностью наблюдая за ее уверенными, невозмутимыми хлопотами. Такая спокойная, неунывающая, с привычным насмешливым бесенком внутри – будто не от смерти бежит, а на прогулку вышла, словно и не идет по пятам за ней Гильдия…
Утром сегодня он только от Славы вернулся, еще рассказать ничего не успел – а она уже в дорогу все приготовила, вещи их собрала. Тану к порядку призвала, когда у той истерика началась. Его самого на ноги поставила, ведь после срочного стирания жителям «замка» памяти от слабости и тошноты он еле дышать мог…
Лая вдруг зашипела и резко отдернула от костра руку.
– Покажи, – потянулся он к ее обожженным пальцам.
– Исцелишь? – с надеждой спросила девушка.
– Что? – Огнезор даже смутился. – Не умею я, милая. Исцеление ведь совсем другого дара требует. Нет его у меня.
– Ну как это нет? – мягко удивилась охотница. – Совсем тебе в Гильдии голову заморочили! Дар – он один, цельный, без разделения. Что-то явно проявляется, что-то спрятано, но найти-то все равно можно… Странный ты – такие вещи с чужим разумом вытворяешь, а крохотный ожог на теле исцелить не можешь… – она покачала головой и неловко завозилась, извлекая из мешка одной рукой какое-то снадобье да намазывая обожженную руку.
Юноша молча помог с перевязкой, все еще растерянно ворочая в голове ее слова. Вспомнился ему фокус Славин с отрезвлением, печально среди всех учеников известный, и то, как могла она легким касанием усталость забирать, и то, как Темнослов, старый гад, игрался иногда с ученической памятью…
– Научишь меня? – обозвался, наконец, неуверенно.
– А ты – меня, – легко улыбнулась ему девушка, поцеловала в щеку и, ничего не говоря больше, вернулась к обеденным своим хлопотам.
Стараниями ее, между тем, на свет уже появились четыре плотных кожаных мешочка, из которых извлечена была горсть какого-то зерна, пара высушенных корешков, кусочек вяленого мяса да крохотная щепотка смешанных с солью пряностей и высушенных трав, все это тщательно осмотрено и по очереди отправлено в закипающий котелок, откуда, к несказанному удивлению юноши, стал доноситься аппетитнейший аромат.
– Вот уж не думал, что ты умеешь готовить что-то помимо целебного варева, – не замедлил восхититься Огнезор.
– Сильно только не обольщайся, – смущенно проворчала Лая. – Это «шарха» – традиционная походная еда одного племени. Штука полезная и в дороге незаменимая, но надоесть еще успеет.
Готовая «шарха», присыпанная сухарями, на вкус оказалась очень неплохой, а на голодный желудок да в Лаиной компании – так и вовсе восхитительной, так что, если бы не напряжение последних дней, Огнезор мог бы чувствовать себя вполне спокойно и, даже, почти счастливо.
Только вот ощущение какое-то мерзостное – будто шорох шагов крадущихся – вновь вернулось и оставлять теперь уже никак не хотело. И хоть чужого присутствия он рядом не чувствовал, но расслабляться и списывать все на усталость не спешил – привык все-таки за десять лет обучения искусству Разума чутью своему верить. Потому и следил за тропинкой, которая сюда их вывела, да зарослями окрестными с нескрываемой подозрительностью, хмурясь порою, даже несмотря на Лаино щебетание, заметно на сытый желудок повеселевшее.
– Ладно, засиделись мы что-то, – заметила его напряжение девушка. – Темнеет уже, не хотелось бы под открытым небом ночевать.
– Куда же все-таки отправимся? – задал, наконец, Огнезор тревоживший его вопрос. Что-то подсказывало ему – охотница тоже над этим размышляла, но, в отличие от него самого, было у нее на примете место – уверенности вот только не было.
– Есть одно местечко в Северных горах, – неохотно отозвалась девушка, старательно уничтожая следы их недавнего костерка. – Только туда раньше зимы соваться без толку – не пустят. И потом… – на миг она замялась неуверенно, – прислал мне кое-кто весточку, давно, в столице еще…
– Не через Книгу Посланий, надеюсь? – с подозрением спросил мастер.
– Все-то ты обо мне выведал, – тихонько вздохнула Лая. – Не волнуйся, есть и другие способы. В каждом городе у ворот нищие толкутся – а кое-кто не только подаяние просит, но и весточки передает. Если нужный знак увидит… – она вытащила из мешочка у пояса большую серебряную монету – странную такую, без гербов, без профиля Императорского, с одной лишь полустертой полоской цифр.
– Лицензия твоя? – с интересом осмотрел монетку Огнезор.
– Откуда знаешь? – удивилась охотница.
Он засомневался ненадолго – стоит ли показывать? Затем извлек из потайного кармашка точь-в-точь такую же монетку, золотую только.
– О-о! так вот кому лицензия первой степени полагается! – с любопытством выхватила Лая из его рук блестящий кружочек. – А я и не знала!
– Я про вашу тоже не знал. До недавнего времени. Смешно, правда? Стража да имперские бумагомаратели знают, пусть и без подробностей, – а мы нет… Замкнулась в себе, ушла от мира Гильдия… Так куда все же направимся? – прервал он собственные размышления.
– В Эн-Амареш, – ответила девушка, словно решившись наконец. – Должок мне там забрать надо…
– В Эн-Амареш? – нахмурившись, переспросил Огнезор.
– А что? Городишко – не хуже столицы, роскошный и многолюдный. Неплохое местечко! – совсем расхрабрилась она.
– Нельзя нам туда! – отрезал юноша. – Там отделение Гильдии второе по величине в Империи, не говоря уже о прихлебателях наших, страже городской да армии. И образ твой – у каждого.
– Так они же, – хитро стрельнула глазами Лая, – оборванку одинокую ищут, а не двух юношей приличных. Вот смотри!
Что-то попыталось пробиться сквозь привычную защиту в Огнезорово сознание – он с удивлением отметил, как сошлись выжидающе и хмуро Лаины брови. Вздохнув, расслабился, пропуская ее в свой разум. В следующий миг черты лица его подруги расплылись, растянулись да огрубели по-мужски, глаза сузились, утопая под густыми бровями, а на щеках даже появилась щетинка.
– Хороший фокус? – очень собою довольная, спросила девушка.
– Еще какой! – искренне восхитился Огнезор. – Неужели, иллюзия?
Лая преподносила неожиданность за неожиданностью! «Из четырех единственно возможных массовых бесконтактных воздействий: рассеивания внимания, благожелательности, паники, иллюзии, – тут же монотонно, с привычным легким недовольством, заскрипел у него в памяти сухой старческий голос мастера Веры, – последнее – иллюзия, представляющее собою такой тип внушения, при котором органам восприятия окружающих предлагается фальшивый образ живого либо неживого объекта, является наиболее сложным и считается ныне утраченным, поскольку механизм его воспроизведения в наши дни не сохранился. Предполагается, однако, что иллюзия близка по принципу своего действия к рассеиванию внимания, и, теоретически, при объединении двух упомянутых типов внушения и опредмечивании их при помощи набора психических конденсаторов возможно создание пространства, полностью скрытого от внешнего восприятия. На практике же получить подтверждение этого сейчас не представляется возможным».
Вот тебе и мастерство, ныне утраченное! То-то бы Вера удивилась!
Только долго восхищаться Лаиными познаниями мысли об Эн-Амареше не давали. Одна другой хуже…
– Нехорошая это штука, – между тем, уже вернувшись к своему обличию, болезненно скривилась охотница. – Голова после нее болит долго… Но ворота пройти, стражу обмануть да в гостинице какой устроиться – сил хватит… – голос ее притих почти до неловкого шепота, явно просительные нотки появились в нем. – Ну что, Эдан, пойдешь со мною в Город Двух Лордов?
– Пойду, – смиряясь с неизбежным, мрачно вздохнул Огнезор. – Сама ведь знаешь, что не брошу...
Настроение у него совсем испортилось, а мрачные предчувствия становились все хуже.
 
***
 
Эн-Амареш – город, как ни глянь, странный. Сказать бы даже – чудной. Чужда ему и величественно-строгая столичная монументальность, из-под которой так и тянет местами тысячелетней дряхлостью да зловонием, чужда и помпезная роскошь богатых восточных городов. Но и скромным да тихим назвать его сложно. Ибо, как сошлись две сотни лет назад на перекрестье торговых путей в самом центре Империи два благородных Дома, как поселение новое основали, так и пошло с тех пор расти оно резво и скоро, расширяться, расползаться щупальцами-улочками по окрестностям, все на своем пути, словно неугомонный зверь, поглощая. И вышел из этого город занятой и богатый, размером и многолюдием своим давно уже перещеголявший столицу, еще и похваляющийся перед всей Империей чинностью своею да благополучием, вовсю кичащийся добропорядочной своею зажиточностью. Не было здесь места ни трущобной нищете, ни чрезмерному разгулу, сорить же деньгами считалось таким же бесстыдством, как и вовсе не иметь их. Давно не знал город ни беспорядка, ни злодейства, ни страха уж тем более, – и даже мастера Гильдии, старательно проклинаемые по всей Империи, здесь свои места в храме имели и, как все приличные люди, ни одной значительной службы не пропускали. Так и жил здешний люд в пристойности и сытости, окрестных бед да волнений не разделяя, а то, в заносчивости своей, не замечая вовсе.
Гостиница «Светлая леди» от прочих непримечательно-добротных строений Эн-Амареша выгодно отличалась всевозможными – на столичный манер – удобствами да изысками. Тут тебе и парк с фонтанами, и огромные дворцовые залы, и вышколенные лакеи, и номера трехкомнатные с горячими мраморными бассейнами в мозаикой изукрашенных купальнях. И на стол все, чего душа пожелает… Сразу видно, местечко непростое – для людей родовитых и значительных. Неблагородной крови нет в него ходу.
Сюда-то и затянул почти силком Огнезор Лаю, стражам на входе и гостиничному хозяину высокомерно сунув под нос свою владетельную медаль и потребовав лучший номер. Хоть и видел он, как чудно и неловко Насмешнице от всей этой придворной роскоши, хоть и заметил, как раздулись сердито ее ноздри да возмущением заиграли глаза при виде увесистого кошеля, пренебрежительно брошенного гостиничным, но сдаться на ее уговоры и найти заведение попроще не подумал даже. И вовсе не из-за своих пагубных склонностей, как в спину ворчала ему Лая, а лишь потому, что не раз бывал в Эн-Амареше, и слишком хорошо знал здешние порядки. А именно: примечательную весьма привычку городской стражи в сопровождении темного мастера и при охотном содействии местных жителей трижды в сутки по всем общественным местам обход делать – для сохранения покоя и безопасности. Сюда же им появляться нужды не было – и без того бдительно гостиница охранялась, да и не потерпели бы здешние постояльцы беспокойства.
Хотя, чего греха таить, – наутро думал юноша, наблюдая с улыбкой, как ползет теплый солнечный лучик по спящему Лаиному личику и обнаженной груди, – приятно было ему ее детское удивление, и тщательно скрываемый восторг, и, даже, ворчливое негодование. Потому что, будь его воля, утопил бы ее в беззаботной роскоши и никогда от себя не отпускал бы…
Вот только ни за что не сбыться этому. Уж скорее, беда какая нагрянет. Пусть и спал Огнезор безмятежно и без кошмаров чуть ли не все ночи их недолгого путешествия, почти забыв о своих странных предчувствиях, но в Эн-Амареше нахлынули они с новой силой. Опасно здесь было! И очень ему не хотелось Лаю сегодня одну отпускать.
Но ни слова он не сказал – ни когда проснулась девушка, ни одевалась когда, напевая что-то веселое, ни, даже, когда упорхнула, ласково коснувшись его губ на прощание.
И только как стихли звуки ее шагов на лестнице, позволил себе нахмуриться. Быстро встал, повертел в руках дорожную свою одежду, за ночь прислугой аккуратно в порядок приведенную, решительно засунул ее в мешок и, развернув оттуда же извлеченный сверток, принялся одеваться во все белое. Затем внимательно осмотрел себя в зеркало, расправил цветную вязь узоров на высоком воротнике. Собрал волосы. Маску небрежно в карман засунул и, подумав, накинул на плечи привычный дорожный плащ, тщательно скрывая свое белое убранство.
Время еще было. Лая должна вернуться только в полдень.
 
***
 
К дому охотница подошла в условленный срок. Осмотрела невзрачную улочку – ничего вроде подозрительного, так – обыватели иногда шатаются. Дверь открыта, как и договорено было.
Переступила порог, осмотрела пустой зал и небрежно сбросила свой дорожный плащ прямо на плиты хозяйского пола. Тяжелая дверь за ней тут же захлопнулась, лязгнули, запираясь наглухо, хитрые засовы – Реми в любимом своем логове, как всегда, осторожничал. Лая постаралась убедить себя этой мыслью, но все же легкий неуверенный холодок разлился внизу живота. Ей вдруг показалось, что в доме есть еще кто-то. И не один. А может, это на улице?
Эдан рассказывал об этом ощущении – чувстве присутствия, появившемся у нее самой совсем недавно. Разобраться с ним до сих пор было трудно.
Так в доме или на улице?
Лае в любом случае захотелось убраться отсюда поскорее.
– Здравствуй, девочка! – поднялся с широкой скамьи ей навстречу Реми.
Кроме пары таких скамей, ступенек, уходящих к запертым дверям, широких окон за витой решеткой да сверкающих плит пола в зале больше ничего не было. Совсем ничего. Странное же место избрал старик для встречи!
– Встречаемся на пороге. Даже в дом не пригласишь? – фальшиво удивилась девушка.
Показалось, или дверца сбоку от нее бесшумно приоткрылась?
– Ты же сама вчера у ворот весть оставила, что задерживаться не будешь. Вот и не приглашаю. Награда твоя здесь, – толстяк кивнул на увесистую сумку, оставшуюся на скамье. – Все, как обещано, – золотом.
– Спасибо, – протянула девушка руку к сумке.
– Ничего рассказать не хочешь? – ленивым жестом остановил ее Реми.
– А что рассказывать-то? – недобро посмотрела на него Лая. Поведение Реми настораживало. Даже спрашивать, как вначале думала, о значении разноцветных значков на своих – Эдановых – рукавах охотнице внезапно перехотелось…
– Как же? Слышал, ты семерых темных мастеров повстречала? Близкое было знакомство?
– Восьмерых, – с подозрением уточнила девушка. – С последним я знакомиться как-то передумала – уж больно шустрый оказался!
– «Шустрый»? – раздался вдруг сзади незнакомый голос. – Огнезора так раньше никто не называл! Смешно, хоть и правда.
Лая стремительно обернулась с кинжалом наготове – напряженная, готовая к прыжку. Запертая дверца теперь была распахнута, а между ней и девушкой застыло шесть темных фигур.
Шестеро темных мастеров! Тяжелый страх ударился в желудке, но Лая тут же заставила себя собраться.
Всегда есть шанс! Она быстро осмотрела пришельцев.
Вон тот, впереди – он и говорил, наверное, – вообще старик. А за ним – приземистый толстячок и хлипкая девица, так и исходят неуверенностью. Остальные трое, конечно, на вид крепкие… Но ничего! Трое с довеском – уже не шестеро!
«Огнезор?», – непонятно задело ее произнесенное имя.
– Ох, и сильно зацепила ты мальчика! – продолжал, между тем, злорадствовать темный. – Конечно, от него же ни одна жертва еще не ушла, а тут – на тебе! Поймать тебя для него уже дело принципа. Не посмотрит на запреты! А Совет ему потом самоволие это припомнит… – он хрипло, гаденько так захихикал. Лая даже скривилась от отвращения.
– Ты убивать или говорить пришел? – зашипела она и бросилась на пришельца.
Но только лезвием достать его не успела – в спину бухнуло что-то твердое и все тело вдруг скрутило судорогой. Лая беспомощно повалилась прямо в ноги к черному.
– Извини, девочка, – печально обозвался Реми. И тут же добавил, робко, но заинтересованно. – А хороший у вас амулет, мастер! С одного удара – такой эффект!
Охотница лежала на полу, чувствуя, как судорога потихоньку уходит и закипает ярость. Попасться на дурацкий останавливающий амулет! Да она сотни таких обезвреживала! Знать бы, что Реми такой гад, защиту держала бы… А сильные все-таки амулетики Гильдия для себя делает! Не чета тем, что они в лавках продают… Так сразу с ног сбить!
Темные, между тем, старательно связывали девушке запястья.
– Реми… сволочь, – зло выдохнула она.
– Ну, милая, – пожурил ее незнакомец, – не суди строго. Кто бы на его месте не испугался? Узнав, что за тобой-то сам Огнезор идет?..
– Никто за мной не идет, – огрызнулась Лая, старательно не давая пролезть в мозг неприятной какой-то мыслишке.
Он молод и, говорят, хорош собой… Их там с Паргой всего-то человек тридцать было… Соврал я тебе насчет своего ранга и имени не скажу…
Слова Эдана песком пересыпались в голове, сливались с болтовней темного, вызывая на губах непонятную горечь.
– Огнезор придет, Насмешница! – теперь уже вкрадчиво журчал голос темного мастера. – Он свою работу всегда до конца выполняет… А мы вот как раз посмотрим, что ж он так увязался-то за тобой?
Вязавший девушке запястья небрежно потянул рукав ее рубашки и тут же удивленно вскрикнул.
–  Ну, что там? – недовольно откликнулся на этот возглас старик. Подергал Лаины рукава и вдруг рывком поднял ее на ноги.
– А вот это, милая, – выдохнул почти ей в лицо, – уже очень-очень интересно!
И показалось почему-то связанной, беспомощной охотнице, что настоящие проблемы еще только начинаются.
 
***
 
Улицы Эн-Амареша с утра еще встретили Огнезора обычной деловитой суетой и совсем необычной встревоженностью. Ко времени же, когда, наведавшись к поверенным господина Урда, покончил юноша с финансовыми делами, встревоженность эта усилилась только. Местный народишко, и так не привыкший праздно по округе шататься, теперь же вовсе по домам да лавкам разбегался, будто укрыться спешил. Зато стражи городской заметно прибавилось: шагала, стекалась она – то поодиночке и вразвалочку, то маршируя уныло группами – в одном и том же все направлении. Подозрительно так шагала!
– Эй, что же творится у вас здесь, матушка? – как можно беззаботнее обратился Огнезор к полненькой, румяной старушке, радостно пялящейся вослед очередному унылому отряду. – Учения какие? Или беспорядки?
– Да всяк по разному толкует! – охотно принялась делиться сплетнями старушка. – Кто говорит, будто лорды наши Эн и Амареш из столицы вернулись да смотр войск своих учинять хотят, кто – будто заговор какой раскрыли… А соседка моя – у сына ее в том районе лавка – рассказывает, будто возле дома купчишки какого-то из Малаша пятый день уже стража тайком караулит, да еще и эти, темные, потихоньку толкутся. Ох, знать бы, что из этого выйдет!
– И впрямь любопытно! – старательно изобразил улыбку юноша одеревеневшими вдруг губами.
«Купец из Малаша! – тревожно забилось у него в груди. – И как же я раньше не додумался! Кто же еще, если не Реми мог послать тебе весточку, Насмешница?»
Проклиная свою глупость, поспешил он следом за стражей. В ближайшем безлюдном переулке, стараясь не замечать ледяного ветра, плащ дорожный без сожалений бросил, лицо закрыл маской. И к оцеплению, что обнаружилось в конце следующей улицы, уже не беззаботным юнцом столичным подошел, но таинственным Белым Мастером во всем надменном и жестоком его величии.
Держащие оцепление доблестные стражи, узрев его, явно опешили.
– Что за… Куда лезешь! – преграждая путь, на всякий случай взревел один из них.
Огнезор лишь презрительно скользнул по нахалу взглядом, небрежно замахнулся и ударил белой перчаткой его по лицу. А откуда-то из-за спин уже мчалась, летела всполошенная черная фигура. Выскочила между мастером и вконец разъяренным стражем, прошипела последнему что-то испуганно и злобно, затем поспешно опустилась на колени.
– Господин Белый Мастер! Молю о прощении за сей ужасный инцидент!
– Неужто вся городская стража Эн-Амареша столь невежественна и непочтительна? – вливая в свои слова как можно больше царственного негодования, проговорил Огнезор.
– Виновные будут наказаны, – еще ниже склонился темный, бойцы же за его спиной, услышав такое, и вовсе поникли испуганно.
– Рад это слышать, старший подмастерье, – ничуть не смягчившись, проговорил юноша. – Хотелось бы знать также, с каких это пор городская охрана вовлекается в дела Гильдии, и кто за это ответственен?
– Н-не знаю, – совсем растерялся несчастный. – Как мастера столичные велели, так и сделано…
– Стражу вернуть к их прямым обязанностям, чтоб и духу здесь не было! Беспорядков на улицах нам еще не хватало! Меня же проведи немедленно к месту событий, – распорядился Огнезор тоном, и вовсе не терпящим возражений, так что, если до сих пор и были у подмастерья насчет его полномочий какие-то сомнения, то теперь уж точно исчезли.
– Желаешь лично за всем проследить? – торопливо поднявшись с колен, спросил темный.
– Разве я обязан давать объяснения? – высокомерно воззрился на него Огнезор.
Старший подмастерье от слов этих и взгляда сразу сжался, будто и его, как беднягу-стража, по лицу хлестнули. Зато вопросы задавать не стал больше – молча потрусил впереди, сыпля распоряжениями и в рядах усердной охраны прокладывая дорогу, пока не вывел Белого Мастера к внушительному двухэтажному зданию. У порога еще раз почтительно поклонился – и юркнул за чужие спины, торопливо и с облегчением.
На пару секунд Огнезор замер у тяжелой, чуть приоткрытой деревянной двери, бессмысленно застыв глазами на нелепой резной ручке, сжимая-разжимая кулаки в бессильной попытке унять дрожь в пальцах. Наконец, пересилив себя, он вошел, уже зная, что увидит внутри…
– Приветствую тебя, Огнезор, Белый Мастер! Какая чудесная встреча! – гулко разнесся по залу знакомый ненавистный голос, ядовитым злорадством задребезжал по стенам и окнам, ударился в высокий потолок и вернулся, наконец, к своему владельцу – мастеру Темнослову собственной персоной.
Одним долгим, отчаянным взглядом вобрал в себя юноша темную его уродливую фигуру, примостившихся в сторонке черных помощников, сжавшегося в углу, дрожащего Реми. А еще – бледное девичье лицо: растерянное, ошеломленное, неверящее. На миг он встретился с ней глазами, но тут же отвернулся.
Еще жива! Страх схлестнулся в нем с безумным каким-то азартом. Жива! Значит, что-то понял о них старый мастер! Значит, все-таки началась игра, и назад нет больше хода...
– Что за переполох ты учинил здесь, Темнослов? – стараясь больше не смотреть на Лаю, не видеть ее лица, проговорил Огнезор лениво, с хорошо отмерянной дозой презрения. – Город растревожен, вся местная Гильдия на ногах… Не находишь, что это уже слишком? Или мне напомнить еще раз о скромных твоих полномочиях?
– Самоуверен и нахален, как всегда! – бросил Темнослов с мрачным удовлетворением. Притянул девушку к себе, обнял ее почти любовно, холодным кинжальным лезвием, разрезав легкую ткань рубашки, заскользил по белой коже, – от скрученных черным поясом кистей рук до часто бьющейся жилки на шее.
– Таков уж Огнезор, – прошипел ей в самое ухо. – Не правда ли, малышка, он восхитителен? За это мы его и любим…
Лая дернулась, не в силах сдержать отвращения, но быстро совладала с собой: глянула уверенно, почти невозмутимо.
– Не знаю. Я этого человека вижу впервые.
«А ведь это правда!» – подумалось юноше с неожиданной иронией.
– Прости, малышка, но ты врешь, – оскалился Темнослов. – Ведь врет же, Огнезор? Мы-то понимаем…
Лезвие побежало обратно, прижалось чуть сильнее, оставляя на Лаином плече тонкий красный след, замерло у края рукава.
– Знакомая у тебя здесь вышивка, малышка, – подхватывая разрезанный кусок ткани, хихикнул Темнослов. – Глянь-ка, Огнезор, совсем как твоя. И имя твое. Ранг, вот правда, новый не указан… Ох и удивил ты меня, Белый Мастер! Видел я, что дело здесь нечисто. Думал, может на самолюбии уязвленном попадешься, охотничьем азарте… Но чтобы на десятой статье! Это уж как-то слишком даже!
«Просил же я их спороть», – глянул Огнезор на Лаю с болью и безмолвным укором.
«Прости», – в беззвучном понимании шевельнулись ее губы, затем сложились торопливо в хамоватую ухмылку и выдохнули прямо в черную Темнословову личину:
– Не пойму, о чем толкуешь, господин мастер. Я же воровка! Понравилась одежка – вот и прихватила! А чья она – мне нет до того дела. Да и приятелю твоему, похоже, все равно…
– А это мы сейчас проверим, – прошипел Темнослов уже со злостью. – Твой ход, Огнезор. Или тебе и впрямь наплевать?
– Ты убьешь ее, что бы я не сделал. Так чего тянуть? Давай!
Последние слова продрались сквозь него, оставляя след из животного страха и ярости, но он все же заставил их сорваться с языка, завершив холодно-язвительной усмешкой.
– Может убью, а может – и нет… – задумчиво поиграл старик своим лезвием, оставляя на Лаиной коже новые следы. – Не один ведь ты любишь правила нарушать. Мне вот тоже поиграть вдруг захотелось.  
– И что?
– Кинжальчик брось, и колечки свои тоже. Тогда и говорить будем…
Огнезор спиной чувствовал, как смыкается сзади, повинуясь взглядам старика, круг из пятерых Темнослововых помощников – осторожно, опасливо, но упрямо и неотвратимо.
Небольшой свой нож он бросил темному мастеру под ноги – демонстративно и презрительно.
– С какой стати мне ввязываться с тобой в драку, Темнослов? – тяжелые перстни с пальцев последовали за ножом, гулко звякнув о каменный пол. Взметнулось и затихло эхо. – К тому же, чтоб убивать, мне не всегда нужно оружие...
– Вот уж не выйдет, – расплылся злой ухмылкой старый мастер. – Против других твоих фокусов у меня амулетиков припасено. Сама Злата заряжала! Замечу что – устрою твоей девочке Испытание Боли. Знаешь, что это такое, малышка?
Его рука с лезвием вновь закружила у Лаиного плеча, оставляя на вздрагивающей плоти тонкую сеточку надрезов.
– О, это нечто совершенно особенное, – между тем приговаривал старик, упиваясь движением своих пальцев почти со сладострастием. – Величайшее единение, как танец любовный… Сначала лезвие полоска за полоской вливается в твою кожу, затем становится настойчивее, проникает все глубже, освобождая и очищая неуклюжее твое, грубое тело, кое-как слепленное природой… Шаг за шагом, виточек за виточком… Самая же любимая моя часть – это когда пальцы режешь, фаланга за фалангой…отрезаешь и исцеляешь, возвращая как было… А потом опять… И опять… Так ведь, Огнезор? Тут уж все у меня выли да корчились, даже Слава, шлюха твоя! Один ты все так же глядел презрительно, ни звука не выдав… Наглый, высокомерный мальчишка! И еще спрашиваешь, чего я хочу?
Он со злостью воткнул свое лезвие глубоко в Лаино плечо, так что девушка, до того лишь молча губы кусавшая, содрогнулась и громко вскрикнула.
– И чего же ты хочешь? – переспросил Огнезор почти невозмутимо. – Или, вернее спросить, что ты намерен делать?
– О, все просто! – расплылся в предвкушающей ухмылке старик. – Доправлю тебя к Совету для суда и казни за нарушение десятой статьи…
– Это ведь еще доказать надо! Проверка твоя, как я помню, результатов не дала. А залезть ко мне в голову силенок у всех умельцев Гильдии вряд ли хватит! Это все? Или есть еще варианты?
– Есть, еще бы! – молодой мастер так и чувствовал, как расплывается под маской стариковское лицо неприкрытым ехидством. – Я могу решить наш вопрос прямо здесь, – его пальцы предвкушающе погладили лезвие. – Для тебя, конечно, менее приятно. Зато девочка, может, и улизнуть успеет… Так что?
Вот интересно, на что вообще Темнослов надеется? Огнезору ведь, чтоб шею старику свернуть, ни лезвий, ни дара не нужно. Или, думает, его подмастерья помогут? Эти-то бездари? Даже с камешками парализующими, которые они так нелепо пытаются спрятать (будто мастер Разума не учует!) толку от таких помощничков немного.
Если бы только Темнослов Лаю выпустил, хоть на миг!
Укоризненно покачивая головой, все с той же презрительной усмешкой, Огнезор шагнул к старику навстречу – но враз улыбка окаменела на его губах.
– Я согласен, – негромко обронил он, и в глазах Темнослова на миг плеснулось удивление.
– Согласен? – не веря, переспросил тот.
– У тебя плохо со слухом, мастер-лекарь? Проводим нашу гостью – и я весь твой, – его глаза на миг коснулись лица девушки, обжигая болью и лаской, словно прощаясь...
– Не надо! – бессильно выдохнула Лая, но руки Темнослова уже разжались, нетерпеливо отпихивая ее в сторону. И было в этой поспешности что-то отвратительно горячечное, словно не мог старик сдержать вожделения. Так и лезущие из него тошнотворные образы тут же захлестнули девушку.
– Не смей за меня решать! – еще успела она зло выкрикнуть.
А потом сорвалась.
Глаза ее сделались совсем сумасшедшими, лицо исказилось, тело дернулось, как в припадке. И вместо того, чтоб отскочить в сторону, Лая вжалась в Темнослова так, что тот едва устоял на ногах, приникла всем телом – ближе, еще ближе, все глубже вливаясь в его липкие объятия…
– Гнусная черная тварь! – страшно, неузнаваемо зашипели ее губы, так что даже мучитель ее вздрогнул, невольно попытавшись отпрянуть, будто легкие девичьи руки, струящиеся теплой кровью, превратились в холодных, скользкой слизью сочащихся, змей-болотниц.
Что-то дикое, смертельное разлилось вокруг. И, словно смятый этим ужасом, Темнослов вывернулся в Лаиных объятиях – неестественно, мучительно, – лезвие выпало из его рук, тело забилось в жестоких конвульсиях, изо рта тонкой струйкой потекла кровь, смешиваясь с пеной на губах.
Огромного труда стоило Огнезору отвести глаза. Но, повинуясь скорее инстинктам, чем разуму, он резко развернулся и успел перехватить руку с ножом, нацеленным ему в спину. Один из пятерых Темнослововых помощников осел на каменные плиты, убитый собственным лезвием. За ним последовал второй…
– Гадко, гадко! – хрипло и страшно шипела за его спиной девушка прямо в скрытое маской стариковское лицо, намертво, до сорванных ногтей, цепляясь дрожащими пальцами связанных рук за черную ткань рубашки, за кожу на впалой Темнослововой груди. – Такая тварь не может жить! Сдохни!
 Друг за другом опустились на пол бездыханные тела еще двух Огнезоровых противников, а последний забился в угол у двери, скребя отчаянно хитрый, неподдающийся засов…
Темнослов задыхался. Хрипел и корчился, захлебываясь пеной и кровью, вращая белками обезумевших, исполненных смертельного ужаса глаз.
Слезы текли по Лаиным щекам, а губы двигались уже совсем беззвучно.
– Хватит. Остановись, милая, – нежно коснувшись ее рук, отрывая их от Темнослововой груди, шепнул ей Огнезор. – Ты не должна делать этого! Твой дар не для убийства…
Чужим ножом он осторожно разрезал пояс, стягивающий Лаины запястья, опустил ее, почти бесчувственную, на пол.
Дыхание уже возвращалось к Темнослову: он кашлял, надсадно и судорожно, выталкивая из себя остатки кровавой пены вместе с содержимым желудка.
– Ну теперь уж… как прочитают мастера мою память… вы вдвоем… сдохнете! – отползая в сторону, хрипло и страшно прокаркал он, заходясь в новом приступе не то кашля, не то смеха.
– Никто уже, Темнослов, тебя не прочитает, – повернулся к нему Огнезор, не скрывая злой усмешки. – У мертвых нет памяти и свидетельствовать они не могут… 
Подобранный кинжал легко лег в ладонь – и так же легко рука вонзила его Темнослову в сердце. Со странным равнодушием, будто со стороны, взглянул Огнезор на собственные пальцы, сжимающие рукоять. Затем вытащил лезвие, заливая кровью черную рубашку, быстрым движением срезал темную ткань маски с Темнословова лица, и ожесточенно, с неведомым прежде удовлетворением, принялся вычерчивать острым кончиком короткий кровавый знак собственного имени прямо у жертвы своей на лбу, не в силах отвести взгляда от темнеющих старческих глаз, в которых угасал до ужаса понимающий огонек…
Покончив с этим, он встал, с отвращением отшвырнул нож, подхватил Лаю на руки и шагнул к панически скребущейся у двери фигуры.
– Давно не виделись, Остроглаз! – проговорил презрительно. – Вижу, не рад ты встрече!
Полная черная фигура с неожиданным проворством откатилась от двери, еще сильнее вжалась в угол.
– Чего тебе надо? – прохрипела испуганно.
Огнезор опустил Лаю на собственный ее темный плащ, брошенный у порога. Коротко приказал:
– Исцели ее!
– Зачем? – зло вскинулся Остроглаз. – Все равно ведь убьешь меня. Нельзя тебе сейчас свидетелей оставлять!
– А ты рискни! Не то у тебя положения, чтобы даже таким шансом разбрасываться!
– Как скажешь, – усмехнулся черный криво и руку протянул к окровавленному Лаиному плечу.
Девушка застонала, водя глазами все так же бессмысленно, болезненно дернулась, но Остроглаз плеча ее не выпустил, и вскоре раны затянулись, побледнели, оставив по себе красную сеточку почти заживших шрамов. 
– Уж извини, все что мог – сделал! – с усилием выдохнул Остроглаз. – Придется твоей подружке с узором этим ходить! Сам знаешь, силенок у меня немного…
– Знаю, – согласился Огнезор. – Память стирать, или сам все, что было здесь, «забудешь»?
– Докладывать всяко не побегу! Жить еще охота, – буркнул черный уже куда уверенней.
Огнезор на это только криво усмехнулся, потихоньку помогая Лае подняться: она, кажется, приходила в себя, хотя на ногах стояла еще очень нетвердо.
– Идти сможешь? – негромко спросил ее юноша. Получив же вместо ответа лишь неуверенный кивок, осторожно накинул ей на плечи плащ. Затем бесцеремонно сорвал с Остроглаза маску и, преодолев вялое сопротивление девушки, закрыл черной тканью Лаино лицо.  Повернулся к трясущемуся, ошалевшему почти Реми, так все это время и не осмелившемуся выползти из своего угла, бросил холодно:
– Где деньги, что ты должен этой женщине?
Тот кивнул с готовностью на брошенную небрежно в сторонке большую кожаную сумку, подобрал ее, повинуясь повелительному жесту Белого Мастера, и, двигаясь почти ползком, вручил Огнезору. Затем, не ожидая приказа, услужливо отпер хитроумный свой засов.
– Вот и молодец! – похлопал его по плечу юноша. – Сделаю вид, что тебя здесь не было, так же, как и ты усердно делаешь вид, что меня не узнал. Прощай!
Ухмыльнулся напоследок и, заботливо придерживая Лаю, вышел за дверь.
Неподвижная, лишь ударами двух сердец колотящаяся, тишина повисла на мгновение во всем большом доме. Потом откуда-то сверху, с толстенных потолочных балок легко скользнула вниз тоненькая черная фигура, застыла перед двумя жалкими, трясущимися человечками, скривила губы презрительно.
– Мастер Слава! – отвратительно оскалился на нее Остроглаз. – Пришла подобрать чужой мусор?
– Никогда ты мне не нравился, крысеныш, но в мозгах тебе не откажешь! – проговорила пришелица почти равнодушно. Небрежно извлекла из-за пояса два узких длинных стилета, единым движением тела, неуловимым и хладнокровным, вонзила один в сердце Остроглазу, другой – в заплывшее жиром горло Реми.
– Я не отдам вам Огнезора, – назидательно бросила корчащимся их телам, перешагнула брезгливо черную лужу крови и скрылась в темнеющем ранними осенними сумерками дверном проеме.
Вязкий серый снежок осторожно закружил над городом, вбирая в себя помрачневшие черные улочки и частые лужицы легких ее следов…
_________________

 » Глава семнадцатая

Глава семнадцатая, где Ледогора застают врасплох, а Лая размышляет о людском и божественном.
 
 
Мастер Ледогор бесшумно пересек комнату, отодвинул полог кровати, уставился с любопытством на спящее девичье лицо.
– Вот ты какая, Насмешница! – пробормотал с добродушным удивлением. – Спишь так безмятежно, будто и не гонится за тобою вся Гильдия! 
– Это я ее усыпил, – послышался сзади молодой знакомый голос, а что-то холодное и острое уперлось мастеру в шею. – Отойди, наставник! На твоей стороне сила и опыт, но, ты же знаешь, я быстрее.
Ледогор дернулся, будто его по голове огрели. Мышцы его напряглись до предела – и тут же расслабились: все-таки мастер отменно владел собой! Шумно выдохнув, он отступил от кровати.
– Игрушку свою убери, Огнезор! – проворчал как ни в чем не бывало. – Неужто ты и правда думаешь, что я могу девчонку спящую прирезать?
Лезвие исчезло. Ледогор обернулся в густом полумраке огромной спальни, посмотрел на усталое Огнезорово лицо, изо всех сил стараясь скорчить осуждающую мину. Вышло скорее нечто, близкое к сочувствию.
– Знал, что придут за мной, – рассеянно улыбнулся ему юноша, – но не думал, что ты это будешь, и так скоро…
– Явись я за твоей головой, – сердито прервал его мастер, – один бы сюда не сунулся! Не спятил же я, в самом деле!
Сорвал в сердцах надоевший, все время падающий на глаза, капюшон плаща, опустился грузно в огромное мягкое кресло. Взглянул вновь на спящую девушку – на этот раз повнимательней, и даже – с одобрением, потом опять Огнезора смерил взглядом, и продолжил уже спокойнее, с ворчливой какой-то мягкостью:
– Были у меня некоторые подозрения, после того, как Слава начала о прошлом твоем выспрашивать, но до сих пор все не хотел в них я верить… Выходит, правда.
– Слушай, – добавил вдруг, хитро прищурившись, – а не та ли это малышка, из-за которой ты в ученичестве бежать пытался?
Огнезор только усмехнулся невесело и молча головой кивнул.
– Вот оно как Первый Бог с кровным своим шутит! – удивленно протянул Ледогор.
– Перестань! – поморщился юноша. – Не до суеверной мне сейчас чепухи! Из-за «шуток» таких теперь кровь льется!
– Если ты о Темнослове и прихвостнях его – то туда им, гадам, и дорога! – отрезал гигант без малейшей жалости. – Правильно ты ему, подлецу, клеймо позорное на морде оставил, хоть и вспомнят это тебе в Совете!
– Думаешь, только это вспомнят? – криво и как-то дергано усмехнулся юноша. – А то, что я охотницу оттуда вытащил, да пять трупов по себе оставил, вот так и спустят?
– Пять? – озадаченно переспросил Ледогор. – Я вот, дорогой мой, семерых насчитал. Вместе с крысенышем-одногодкой твоим и купчишкой-хозяином.
Огнезор воззрился на своего наставника с неподдельным удивлением и на мгновение, кажется, растерялся даже.
– Вот как? – проговорил недоверчиво.
Прошелся туда-сюда по комнате, затем, сдвинув тяжелую серую ткань полога, опустился вдруг на край кровати – как раз напротив Ледогорова кресла – и сразу как-то успокоился, будто все ему ясно стало.
– Вот как! – повторил с нехорошим смешком. – Семеро? Выходит, подчистили за мною… То-то в последние дни чувство было, словно по пятам идет кто-то!
– Чтоб за тобой увязались, а ты и не понял, – изумился гигант, – в жизни не поверю в такое!
– Ну, присутствие ведь и спрятать можно…
– Да кто же на подобную дьявольщину вообще способен?!
– Не знаю, Ледогор, не знаю, – пробормотал юноша вполголоса, но так, что сразу ясно стало: еще и как знает, только очень уж ему чтобы так было не хочется…
«А ведь Слава давно в столице не объявлялась! – вспомнил вдруг мастер. – Ухватилась за какой-то пустяковый, несрочный приказ и будто испарилась». Поворочал немного эту мысль в голове – и любопытствовать как-то расхотелось.
– Нет ничего хуже одержимой женщины, – пробормотал он себе под нос. Но Огнезор все равно расслышал и наградил наставника долгим болезненным взглядом.  
– Никто ведь одержимости своей не выбирает, – проговорил глухо, невольно покосившись в щель полога, на спящую девичью фигуру. Ледогор не нашелся, что на это возразить, а красивое лицо юноши помрачнело еще больше.
– Что делать будешь, наставник? – наконец, спросил он все так же тихо и на мастера не глядя. – Тебе ведь теперь, как «столичному», смерть Темнословову расследовать… Не хочешь узнать, как все было?
– Не имею ни малейшего желания! – отрезал тот с мрачной решимостью, самого его удивившей. – Свидетелей живых не осталось, колечки твои с секретиком тоже ни на ком не отметились, так что в отчете я волен написать что угодно! Погиб, мол, почтенный наш мастер-лекарь в законном поединке, на который, дурак, сам уже много лет напрашивался. Дело, конечно, не совсем одобряемое, но вполне обычное. Охранничков же Темнослововых Насмешница еще раньше на тот свет отправила вместе с купчишкой-предателем…
– Интересная версия, – хмыкнул Огнезор. – Даже жаль! А я-то уж почти почувствовал облегчение!
– Решил, что, наконец, сбежал от нас, – понимающе ухмыльнулся мастер. – Нет уж, мальчик, рано тебе еще прощаться с Гильдией! Оденут тебя еще в серое да на Тайный Престол возведут! По-другому никак – слишком много мы с Верой и Гильдмастером покойным усилий в тебя вложили, чтоб из-за глупости мальчишеской все рухнуло!
– Считай это глупостью, а только Лаю я вам не отдам, даже если всю Гильдию перебить придется! – отрезал Огнезор, а глаза его загорелись вдруг вызовом и давно знакомым мальчишеским упрямством.
– Знаю, – тяжело вздохнул Ледогор. – Сам был таким когда-то… Но неужто, – сердито загремел вдруг, – из-за бабы сдохнуть стоит?!
– А из-за чего стоит? Из-за жадности? Тщеславия? Неинтересно даже…
– Как же тогда Империя? Вечный долг проклятых?
– «…что идут дорогою темною, за судьбою Первого Бога»? – процитировал Огнезор с иронией. – Не знаю, Ледогор. Ничего я уже не знаю… Веришь ли, – добавил с печальной улыбкой, – не о Тайном Престоле мне сейчас думается, не об Империи, по швам трещащей, а о том, заговорит ли она со мной после сегодняшнего… Как может быть такое?
Выглядел он уставшим, растерянным и совсем…человечным, что ли. Будто разбился в одночасье за столько лет отшлифованный образ божества, жестокого и безупречного, словно прахом пошли все нелегкие Верины старания, так долго из беззаботного мальчишки это божество создававшей… Странно, но Ледогора мысль такая почему-то даже порадовала. 
– Выпороть бы тебя, да запереть покрепче, как в ученичестве бывало! Глядишь, и перестал бы себе ерундой всякой голову морочить! – пробормотал он ворчливо, но беззлобно. Покосился удовлетворенно на вызванную его словами широкую Огнезорову ухмылку, вздохнул и добавил задумчиво:
– Страшно это, наверное, – за себя и за других решать! Не завидую… А только, как бы дело тут не обернулось, вернуться в Гильдию ты все равно обязан…
– Об этом давай через год поговорим, если живы будем! – бесцеремонно прервал его юноша. – А сейчас расскажи мне лучше, что там у вас происходит? Очень уж вся история подозрительна!
– Мне-то откуда знать? – пожал Ледогор плечами. – Слышал я, что Темнослов давно за твоей спиной Насмешницей занялся. То ли почуял  неладное, то ли он всегда так – ищет, как бы тебе гадость сделать… Еще как установил ты слежку за посредником ее, наш почтенный лекарь добыл где-то разрешение на прямой с Реми этим контакт. И пока ты по Империи колесил, он купчишку поприжал немного, а тот – не будь дурак – про охотницу все и выложил, да еще и весточку ей отправил, по Темнословову же приказу. После же провала «проверки» своей, мастер-лекарь наш в столице не стал задерживаться: сразу сюда поспешил. Ну, дальше ты сам все видел…
– Темнослов был моим наблюдающим? – понимающе перебил Огнезор.
– Ничего я такого не говорил! – поспешил мастер отпереться.
– Но ведь правда? Еще когда проверка эта дурацкая объявилась, я подозревать начал, потому как не будь Темнослов наблюдающим, никто бы его слушать не стал. Да и на Реми старик выйти мог, только если все мои отчеты видел, а это ведь не всякому позволено!
– Никто не будет злейшего врага внимательней, – согласно хмыкнул Ледогор.
– Что же тогда ты, наставник, в Эн-Амареше делаешь?
Гигант запнулся.
– Уж не за Темнословом ли шел?..
– Догадливый! – буркнул Ледогор. – Я лет семь уже Темнословов наблюдающий. Столько всякого на него собрал – другого давно похоронить хватило бы! Но кому-то в Гильдии ведь и самую грязную работу делать надо! А что может быть Испытания Боли грязнее? Вера вот в свое время побрезговала… Так что старика до сих пор трогать не решались…
– Ничего, – ядовито протянул Огнезор. – Он там себе таких заместителей вырастил – найдется замена! Да только не это меня больше всего беспокоит! – вновь он нахмурился. – Слишком уж масштабную развернул Темнослов деятельность: и разрешение на Реми (защищенного, между прочим, высокими чинами столичными) добыл, и Эн-Амареш вверх дном перевернул… Охрану ведь городскую не местная Гильдия подняла – наш мастер-лекарь постарался! С чего вдруг такие полномочия? Чувствую, стоит за этим очень крупная, не чета Темнослову, фигура…
– Знаешь же, я человек прямой, в интригах понимаю плохо, – насупился Ледогор.
– А я, кажется, как раз начал понимать, – задумчиво проговорил Огнезор. – Вот послушай! В Совете Семерых после моего ухода осталось высоких мастеров только шестеро, а что Темнослов давно седьмым быть хотел – это всем известно. Да только испытание пройти у него силенок не хватило бы, разве что другие высокие мастера проявили бы снисходительность. А для этого пообещать он им должен был что-то очень значительное, например, Белого Мастера… Теперь подумаем: двое из Совета – Сизобор и Вера – на моей стороне. Злата, хоть меня и не любит, но рисковать своим положением не будет – выждет, кто верх возьмет. Осталось еще трое, и все в равной степени претендуют на пост Главы Гильдии. Конечно, не стань меня, еще неизвестно, как они этот пост делить будут, но сейчас не в том главная их забота. Больше беспокоит их, что поддержанного Правящим Домом Белого Мастера отвергнуть будет очень непросто… Но известно им также, что Императору нынешнему, опоре Правящего Дома, не так уж много времени осталось. И что от наследника его толку ожидать не приходиться… Другим Домам крови и главам их, лордам нашим Эну и Амарешу, все это известно не хуже. Они уж и руки потирали бы радостно, только вот боятся идти наперекор Гильдии: помнят, чем мятежи и заговоры последние заканчивались. Поэтому всякую ниточку к нам использовать рады. Малую Книгу, например. Или Темнослова и тех троих из Совета… Заполучить трон и поддержку Гильдии – это ведь уже не просто интриги дворцовые, это надежные виды на новую правящую династию! Для такого и постараться стоит!..
– Раз все так, почему ты здесь еще? Эн-Амареш – город торговый, ворота даже ночью не запирает. Давно бы уже умчались, подальше от этого гнезда змеиного…
– Нельзя было мне ее увозить, – мрачно нахмурился молодой мастер. – Не в таком состоянии…
– Успел, значит, Темнослов к ней руку приложить? – понимающе глянул на него Ледогор. – За это ты ему и отметину оставил?
Губы Огнезора сжались плотнее. Он бросил еще один быстрый взгляд на девушку. Произнес тихо, будто через силу:
– Помнишь, наставник, ты говорил мне когда-то, что есть грань, о которой нельзя забывать? Грань, между тем, кто мы есть, и тем, что нам приходиться делать?..
Мастер не помнил, но на всякий случай уверенно кивнул.
– Возможно, это как раз то, что Темнослов во мне понял сегодня,  – проговорил Огнезор еще тише, – то, почему ухмылялся он, умирая… Увидел он, как я перешел эту грань.
«Что за чушь!» – захотелось гаркнуть Ледогору. Захотелось разозлиться, отругать проклятого мальчишку за такие мысли, привести в чувство и волоком потащить обратно в Гильдию… Вот только не получалось у него ничего возразить – сидел да смотрел в удивленной, немой растерянности, как нервно играет Огнезор кончиками пальцев, как поглаживает заворожено согретый теплом кожи рифленый металл тяжелых своих перстней…
– Уходи, наставник, – наконец, не поднимая глаз, сказал юноша. – Не стоит еще и тебе в это впутываться. Если попадусь – так ведь всем причастным память проверить могут… С отчетом поступай, как хочешь, но дальше я сам разберусь.
Гигант со вздохом встал, неловко приладил на лицо маску, глянул мрачно сквозь черные прорези.
– Что бы ты ни делал, Огнезор, вернуться-то тебе все равно придется..,  – обронил напоследок.
С новой силой охватило юношу знакомое с ученических лет чувство принуждения: будто ведут его – незаметно, но неуклонно, – проложенной кем-то дорожкой. Той, которую сам он не выбирал – и вряд ли бы вообще выбрал. Но отказаться от которой уже не может…
Как он сейчас ненавидел это ощущение! Мысли о долге, власти, собственных возможностях слишком мало распаляли его тщеславие. Ну кто в двадцать шесть лет жаждет править миром? Покорять его – может быть. Добиваться признания. Наслаждаться недолгой иллюзией свободы и собственной неуязвимости, которую дает молодость. Искать приключений. Любить, в конце концов! И начинать потихоньку задумываться об уютном местечке, где можно было бы «осесть» после всего в компании близких людей…
Но уж никак не властвовать, навсегда отказавшись от самого себя, взвалив на плечи неизбежный груз верных и ошибочных решений, а в случае с Гильдией – еще и приняв клеймо всеобщей ненависти да проклятия!..
– Думаешь, сам этого не знаю? – вдруг разозлился Огнезор на наставника. – Еще как знаю! Знаю, что не уйти мне ни от долга, ни от крови чужой, ни от чужого страха и отвращения, который так любовно культивирует Гильдия! И от имени своего не уйти, и от всех проклятий, что уже на него навешаны!..
Но слова его разбились негромким хлопком открывшейся оконной рамы, растаяли в холодной, снежком сочащейся, мглистой тишине вместе с темной Ледогоровой фигурой.
Неприятный промозглый ветерок пробежался по комнате, а плеча вдруг нерешительно коснулась теплая девичья рука. Огнезор вздрогнул.
– Давно не спишь? – не оборачиваясь, спросил глухо, гася в себе остатки раздражения. – Странно, я не почувствовал…
– Видно, лучше из меня ученица, чем ты думал, – легкой горечью окутал его Лаин голос.
Она оторвала руку от его плеча, согнутыми костяшками пальцев, легко отбросив длинную светлую прядь волос, провела по шее, погладила нежно по щеке. Он не двигался в замешательстве, не решаясь поверить этой ласке, все еще боясь обернуться и заглянуть ей в лицо.
Но Лая вдруг обхватила его судорожно, прильнув всем телом, стиснула изо всех сил.
– Плевать на остальных! На всех, на всю Империю! Даже если мир будет гореть и корчиться под твоими ногами, я… я никогда,  слышишь, …никогда…не прокляну…твоего имени! Никогда… не отвернусь в страхе! – выдохнула горячо, словно заклинание.
Огнезор застыл, не в силах поверить в то, что слышит. Понимая каждой частичкой себя, что вот теперь-то он пропал окончательно. Не тогда, в Таркхеме, когда узнал в ней девочку из своей полустертой памяти, и не тогда, когда решил с Дворцовой ее вытащить, и даже не ночью той в замке Таргел, а именно теперь, в этот миг…
Потому что не было больше для него никого другого, и та же участь, что Темнослова, врага его, постигла бы теперь и Ледогора, и Славу, и всякого, кто на пути его стал бы. Без разбору. Без сомнений. Без жалости.
– Примешь ли ты мою клятву, Огнезор? –  вопрошала, между тем, Лая почти торжественно. – Позволишь ли быть с тобой? Повторишь ли слова, что заглушил тогда гонг в замке Таргел?
«Как могла она услышать?» – пораженно распахнулись во мрак его глаза.
– Я…люблю тебя, – шевельнул непослушными губами почти безразлично, удивляясь, как бесцветны эти слова перед той ненормальной, нелепой, страшной одержимостью, что рождалась на самом дне пустой его души.
– Это все, что мне нужно знать о тебе, – ласково прошептала девушка, припадая губами к бешено трепещущей жилке у него на шее. – Остальное не имеет значения…
Той же ночью темный город выпустил их из своих объятий, подгоняя колючим снежком на северо-запад, где нерушимо ожидали холодные вершины далеких Северных гор.
 
***
 
– Пе-е-ервый день, первый день, первый день зимы-ы-ы, – нарочито писклявым голоском изо всех сил распевала Лая детскую новогоднюю песенку, старательно коверкая мелодию и фальшивя.
Смешливое горное эхо весело перекатывало незатейливые слова. Лошади на поводу фыркали, с подозрением косясь на девушку.
Эдан молча шел рядом, легко, словно по столичной мостовой, ступая по неровному, острыми камешками и грязным снежком присыпанному склону. Выражение лица он сохранял совершенно непроницаемое.
«Вот упрямец!» – начинала уже злиться Лая.
В сердцах она пнула подвернувшийся под ноги камень, затем почти выкрикнула очередную строчку песни особенно громко и особенно отвратительно, так что даже смирившаяся со всем Лошадка отшатнулась и всхрапнула испуганно.
– И когда только тебе надоест! – наконец не выдержал Эдан.
«Ага!» – тут же возликовала девушка, пристально вглядываясь в его лицо в поисках малейших признаков вполне оправданного раздражения.
Но лишь легкая насмешливая ухмылка едва заметно кривила его губы, почти не задевая холодную синеву глаз.
– Надоест что? – прикинулась дурочкой Лая.
– Дразнить меня, – невозмутимо обронил ее спутник. – Насколько помню, пела ты всегда отлично. Значит, эти ужасающие звуки ты производишь нарочно, и, поскольку никого другого здесь нет, предназначены они для моих ушей. Вот я и спрашиваю, скоро ли тебе надоест?
– А что, сильно раздражает? – с надеждой спросила девушка.
В ответ Эдан только хмыкнул, вновь погружаясь в непроницаемое молчание.
– Уж лучше бы ты злился! – не удержалась Лая. – А то слова из тебя не вытащишь после…
«После Эн-Амареша», – хотела сказать она, но вовремя прикусила язык. Не хватало еще, чтоб он вновь вернулся к своим мрачным размышлениям о каких-то «гранях», и «долге проклятом», и прочей подслушанной тогда ерунде. Чтоб опять сидел ночи напролет, уставившись в одну точку, с таким лицом, что просто жуть берет…
«Провались она, эта Гильдия!» – в который уже раз мысленно зашипела девушка. Вспомнилось, как еще совсем недавно проклевывалась в глубине души надежда, что, может, получится Эдана оттуда вытащить, вернуть к нормальной жизни. «Освободить», – так она это называла, словно речь шла о каторге или заключении.
То, что там у него могла быть своя, ни на что не похожая, жизнь, со своими правилами, с друзьями и врагами, с чем-то важным, за что стоило держаться, ей и в голову тогда не приходило – настолько эта мысль была дикой. Теперь же только об этом и думалось.
«Вернуться-то тебе все равно придется» – «Думаешь, сам не знаю?», – раз за разом звучали у Лаи в ушах последние подслушанные в тот день слова.
Она это тоже знала. Вот что самое отвратительное.
Не было больше в Лаином мирке далекой страшной сказки – Гильдии. Была действительность. Тяжелый долг, проклятый путь, согласия на который никто не спрашивал. Всегда меж двух огней быть третьим. Стать палачом или защитником – как будет нужно...
Имперское правосудие – не указ высоким лордам. Зато суд Гильдии – однозначный, неумолимый – другое дело. Всегда ли он справедлив? Это уж с какой стороны глянуть… Если чему и научилась Лая за годы своих скитаний, так это тому, что почти всякая справедливость условна и что никакого она отношения не имеет ни к жестокости, ни к милосердию...  
Зато ко всеобщему спокойствию и сытости – очень даже, как ни печально от этого всем гордым, любящим свободу мечтателям…
Когда-то и они с Эданом были такими.
Не теперь...
Даже если друг ее, тот мальчик из прошлого, и захотел бы послать Империю с ее бедами ко всем десяти дьяволам, то Огнезор – Белый Мастер – сделать этого никак не сможет.
Права не имеет.
И кто она такая, чтоб из этого его вытаскивать?
Каждый раз подобные размышления возвращали Лаю к тому, что когда-то, еще в начале их пути, рассказывал ее спутник, то ли пытаясь скрасить неловкое отчуждение, то ли отвлекаясь от тревожных мыслей.
«Меня иногда поражает, – говорил он, – до чего хрупок наш обжитой, «цивилизованный» мир. Ничтожный клочок пригодной для жизни суши, который мы в тщеславии своем гордо окрестили «Империей». Просто «Империей», без названия – словно такое пренебрежение именем в порядке вещей! Но ведь это не так! У легендарных империй древности ведь были названия! Потому что до сих пор они не оставались в этом мире единственными... И людям не нужно было ограничивать себя крохотным пространством плодородной земли, зажатым между огромным, почти безжизненным Северным континентом и не меньшим, зато слишком уж населенным – опасной, ядовитой жизнью – Южным. Они занимали всю сушу по эту сторону мира и, даже, мифические земли – по другую… Так говорят старые легенды. Я не очень им доверяю, но…я был на юге и видел в болотах руины, а это ведь уже что-то реальное. Гораздо осязаемей полузабытых россказней… Когда видишь такое, становится страшно, что может время сотворить с нашим маленьким, бессильным мирком…»
Лая тогда лишь смеялась в ответ.
«Судьбами мира пусть занимаются боги! – говорила она. – Нам бы уж как-нибудь с собой разобраться!».
Теперь ей уже не было смешно. Проклятые боги, конечно же, палец о палец не хотели ударить, с радостью сгрузив всю свою ношу на хрупкие людские плечи!
Мысль о богах неожиданно позабавила девушку. Вспомнилось, как лет в двенадцать морочила она голову глупым фермерским девчонкам, пытавшимся у нее выведать, правда ли, что Эдан – незаконный отпрыск какого-то знатного семейства.
«Нет, конечно! – отвечала она загадочным шепотом, делая страшные глаза. – Разве такое лицо может создать человеческая кровь, пусть даже и благородная? Скорее уж беспечные лесные боги потеряли в наших краях свое дитя!»
Эдан потом еще удивлялся, почему при встрече с ним окрестные фермеры делают знак, отпугивающий духов. Злило его это неимоверно...
– Ты можешь говорить об этом, – вдруг вторгся в Лаины размышления голос ее спутника.
Вздрогнув от неожиданности, девушка остановилась, перевела недоверчивый взгляд с соснячка впереди, понемногу сереющего от лениво кружащего снежка, на бледное лицо своего друга.
– Говорить о чем?
– О том, что было в Эн-Амареше, – невозмутимо ответил тот, останавливаясь рядом. – И обо всем остальном. Вообще, о чем угодно.
– С чего это ты вдруг? – прищурилась на него Лая с плохо скрываемым подозрением.
– Да вот, наблюдал за тобой последние минут десять, – усмехнулся Эдан в ответ. – Если и у меня все предыдущие дни был такой же угрюмый вид, то я удивлен, как ты вместо своих несносных песенок еще не запустила в меня булыжником.
– Иногда хотелось, – радуясь внезапной перемене, ухмыльнулась девушка, и он подхватил ее улыбку совершенно искренне.
– Обещаю больше не доставлять таких хлопот, – проговорил, будто бы извиняясь. И, в подтверждение своих слов, сначала крепко сжал ее руку, а затем прижался губами к ее губам. И в этом касании впервые за последние две недели не было ни болезненного отчаяния, ни холодной отстраненности – только нежность и желание, – так что упругая неприятная пружина, тревогой сжимающая Лаино сердце, наконец, отпустила.
Девушка вздохнула – радостно и с облегчением, а затем вновь запела все ту же песенку – мелодичным, красивым голосом, настолько отличающимся от ее прежнего кривляния, что Эдан, не выдержав, рассмеялся.
– Ну ладно, – проговорил он сквозь смех, – раз уж мы все о твоем пении выяснили, может, скажешь теперь, куда ты нас тащишь? Пока мы петляли по глухим проселкам и полузаброшенным деревушкам, меня всего лишь одолевало любопытство, но последние два дня не то, что жилья, но даже тропинки приличной не видно – все лес да горы. Так что я уже начинаю волноваться. А бедняга Стрелокрыл и вовсе места себе не находит, чуя всяческое здешнее зверье...
– Передай ему, чтоб не переживал, – ухмыльнулась Лая. – Мы уже  пришли.
Эдан огляделся, приподнимая брови в картинном изумлении. Поросшая мелким кустарником и жухлой, подмерзшей травой лесная проплешина на склоне невысокой горы в качестве конечной цели путешествия и правда не слишком обнадеживала. Но все же это было то самое место. Лая, даже не смотря по сторонам, могла сказать об этом с абсолютной уверенностью.
– Пришли? – наконец, с легкой насмешкой переспросил юноша.
– Да. Уверена, нас уже встречают, – загадочно обронила охотница, внимательно всматриваясь в нагромождение переломанных древесных стволов и бурых сосновых веток у него за спиной.
– Но я не чувствую здесь человеческого присутствия, – будто невзначай заметил ее спутник, и Лае почудилась в его голосе едва уловимая нотка смущенного снисхождения: так, не желая обидеть, указывают на ошибку капризному ребенку.
– Ну конечно не чувствуешь! – куда более резко, чем следовало, бросила, задетая его тоном, девушка. – Уверена, она постаралась, чтобы никто не почувствовал!
Эдан уже хотел было что-то возразить, но в это время из-за деревьев раздался легкий, словно неуверенный, свист, в точности повторяющий мелодию недавней Лаиной песенки, а, спустя мгновение, осторожно выглянули две заросшие мужские физиономии. С ног до головы осмотрели расплывшуюся в усмешке охотницу и ее внезапно напрягшегося спутника, затем бесшумно скользнули на полянку.
– Наконец-то соизволили показаться, «храбрецы»! – насмешливо фыркнула Лая.
– Ты не одна, – сильно растягивая слова, с угрюмым неодобрением констатировал один из загадочных пришельцев.
– Мы должны были подумать, – эхом подтянул второй.
– Нечего тут было думать! – отрезала девушка. – Все равно не вам принимать решение!
– Может и не нам, – настороженно проговорил первый. – А только не говори, что мы не предупреждали, если остальные не обрадуются и проход закроется перед самым твоим носом.
– Твое дело вести, а не советы давать! – уже не столь уверенно буркнула Лая.
Пожав плечами, их новый спутник потрусил неторопливо за своим товарищем, который уже молча углублялся куда-то в самую чащу.
Девушка одной рукой покрепче сжала поводья Лошадки, другой схватила за руку Эдана и потащила его следом за теми двумя.
– Лая, – начал было юноша, красноречиво переводя взгляд с их лошадей на с виду непроходимую стену голых деревьев.
– Доверься мне, – только и сказала она, стараясь не отставать от легкого шага их провожатых.
За деревьями обнаружилась вполне приличная каменистая тропинка, полого спускающаяся куда-то в сосновый полумрак. Их новые знакомые уже поджидали за ее изгибом рядом с парой невысоких коренастых скакунов.
Дальше ехали верхом, друг за другом, в полной тишине и очень медленно. Их провожатые неодобрительно хмурились. Эдан настороженно подмечал все вокруг, но благоразумно хранил молчание. Лая думала.
Амулеты, хранящие место, куда они направлялись, поддерживаются энергией всех здешних жителей – и лишь от желания большинства из них зависит, откроется ли проход перед чужими. Хуже всего, если они, и правда, испугаются: сразу прогонят, а то и вовсе не разрешат войти. Что делать и куда им деваться в таком случае, охотница просто не представляла. Значит, надо их отвлечь. Вот только как?
С непонятной надеждой осмотрела она окрестный лесок, затем привстала в стременах и оглянулась, невольно залюбовавшись, на Эдана. В рассеянном лесном сумраке и мягко кружащемся, редком снежке ее друг выглядел поистине великолепно и загадочно.
«Вот уж правда, лесной бог! Или горный…» – вздохнула девушка и, неожиданно для себя, принялась тихонько напевать полузабытую старую песню:
 
Синим ветром спустился с вершины,
К снежной гриве припав беспокойно,
Бог слепящих метелей всесильный.
Горный снег на его ладонях,
Белый иней в растрепанных прядях.
Льдистым смехом дорогу он стелет,
С эхом горным играет, не глядя
Под копыта священного зверя.
Синеоко взирая в долину,
Он ведет за собою зиму...
 
Остальных слов, витиевато сложенных каким-то чересчур ученым ее соплеменником, Лая не помнила. Сама легенда, переложенная в песню, повествовала о том, как, спустившись однажды в долину, своенравный горный бог Ихлай увидел молодую женщину из племени ахаров, влюбился в нее и, как водится у богов, в ту же ночь, обратившись прекрасным юношей, соблазнил несчастную да увел из родного племени и от ее законного мужа – в придачу. Вместе с возлюбленной прожил он всю зиму, когда же пришло весеннее время, не захотел возвратиться бог в горы, как было ему положено: остался в долине, и снег да холод остались вместе с ним. Время шло, весна не приходила, животные и люди страдали от голода и морозов. Каждый день молили ахары снежное божество уйти, но глух был Ихлай к их мольбам. Тогда воины племени отыскали убежище, где жил бог со своей женщиной, пришли туда тайно и убили ее. Она же, умирая, приняла вечное проклятие, послав свою душу вслед за любимым, тем самым смирив его гнев и укрыв родное племя от возмездия. С тех пор, говорят, в сильные снегопады слышится  шепот – это Ихлай говорит с душой своей возлюбленной. А еще, какой бы яростной ни была зимняя непогода, жилища ахаров всегда остаются целыми...
Лае никогда не нравилась эта история: было в ней что-то неправильное, безысходное. Но сейчас песня вдруг вызвала на лице ее лукавую усмешку.
– Эдан! – негромко окликнула она. – А сними-ка свой капюшон! И волосы распусти...
Юноша недоуменно перевел взгляд с ее лица на лениво кружащие сверху крупные хлопья, похоже, не слишком радуясь необходимости оказаться под мокрым снегом с непокрытой головой, но просьбу Лаину все же выполнил: очень уж озорной и хитрый был у нее вид.
Тропинка вывернула на широкую проплешину и нырнула меж двумя скалистыми утесами, за которыми глазам открывалась небольшая, уютная долинка, окруженная со всех сторон неприступными склонами. Единственный спуск туда, словно по волшебству, отгородило невидимой стеной – Лая заметила, как удивленно поползли вверх брови Эдана, издали ощутившего эту преграду, как сосредоточился его взгляд, напрягся каждый мускул лица в попытке уловить, нащупать частую сеточку сложных амулетов, скрывающих вход в долину...
А затем она увидела лица своих провожатых – пораженные, исполненные почти суеверного изумления. И смотрели они не вниз – на привычную их глазу долину. Смотрели они назад – на появившегося из-за утесов в ореоле летящих снежинок прекрасного синеглазого юношу в сине-серебряном плаще, с разметавшимися светлыми, почти белыми в мглистом зимнем свете волосами, гордо восседающего на великолепном серебристом коне. Лая знала, что именно они увидели, и знала, что люди внизу видят то же самое. Широкая торжествующая улыбка расплылась на ее лице.
Синеоко взирая в долину,
Он ведет за собою зиму,
– тихонько пропела их застывшим лицам девушка.
Когда же лопнула тоненькая маскировочная сеточка, вырисовывая ниточки дыма, темные шатры, снующих людей и лениво разлегшихся животных в совершенно девственной еще мгновение назад долине, а проход, наконец, открылся, Лая не удивилась, лишь воскликнула с радостным облегчением:
– Добро пожаловать в зимнее стойбище ахаров, Эдан! В мое родное племя!
_________________

 » Глава восемнадцатая

Глава восемнадцатая, где Лая возвращается домой, Огнезор же обретает наставника.
 
 
Первое, что помнили о себе ахары, – как земля разрывалась на куски и била в небо фонтанами по воле обезумевших богов, повинуясь одному лишь их взгляду. Было это еще до нынешней Тысячелетней Империи, еще до Десяти Древних Королевств, еще до того, как появились первые проклятые с пустой душой и, одевшись в черное, пошли по земле во славу Первого Бога. Было это слишком давно, и называлось «погибелью мира».
Из ужаса того и крови вышли ахары, ведомые первыми своими Хранительницами, чтобы на века скрыться от остальных людей, сотворить свой мирок подальше от бед и потрясений большой цивилизации. С тех пор не одно прошло тысячелетие, и сотни легенд составили их историю.
Была там и старая легенда об Ихлае, переложенная в песню каким-то неизвестным их соплеменником, были и совсем недавние – о Леоре, Потерянной Дочери, что нашлась спустя много лет, о ее поразительном даре и странной, невидимой даже для Иши, судьбе. И вот сегодня лицезрели ахары в изумлении и трепете, как непокорная, беспечная Леора творила о себе еще одну историю, ведя за собою со смехом прямо к зимним их шатрам своенравного горного бога…
И пусть спутник ее оказался вовсе никаким не божеством, а всего лишь странным пришельцем, а конь его – просто конем, а не священным небесным зверем, чудесный образ за краткие мгновения глубоко проник в суеверные их души, укоренился там и разросся дюжиной небылиц да сказок. День-два – и запоют о дерзкой этой выходке у костра, зашепчут таинственно в ночной тьме настороженным детским ушкам. Сама же Лая первой и зашепчет, сама о себе баек наплетет…
Таким мыслям усмехалась Шана, тридцатишестилетняя красавица, глядя, как подходит в окружении веселой детворы беспокойная ее младшая сестричка, лукаво посверкивая такими же, как у нее самой, зелеными глазищами то на удивительного своего друга, то на всполошенных их появлением соплеменников.
– Мама, мама! – задергали Шану малолетние ее сынишки. – А правда, что Леора Ихлая привела?
– Конечно, правда! – послышался над их головами веселый Лаин голосок. – Не пяльтесь на него, а то заморозит!
Малыши с визгом укрылись в шатре, а Шана скорчила выразительную гримасу неодобрения.
– И что это, Лая, за Ихлай такой? – чеканя слова по обычаю имперского жителя, обозвался ее спутник.
– Да так, одно божество местное, – постаралась скрыть хитрющую улыбку девушка. Говорила она то по-ахарски тягуче, то снова быстро и отрывисто, видно, не решив еще, под кого подстроиться: под друга своего или соплеменников. Оттого слушать ее было еще забавнее.
– Ты это нарочно устроила, – не спросил, но констатировал юноша, насмешливо выгибая тонкую бровь.
– А то как же! – самодовольно подтвердила Лая. – От любопытства соплеменнички даже страх позабыли, вот и пустили нас. А тут уж авось не выгонят: законы гостеприимства и прочая вежливость… Правду я говорю, Шана? – соизволила, наконец, и ее заметить маленькая негодница.
– И тебе, сестричка, здравствуй! – осуждающе покачала головой женщина. – «Как живешь»? «Давно не виделись»?
– Живу еще, хвала богам! – ничуть не смутилась указанием на свою невежливость Лая. – Знакомься, милый! Это сестренка моя старшая – Шана. Шана, это Эдан.
Недаром это имя произнесла она эдак, со значением: Шана, и прежде с чужака любопытных глаз не спускающая, теперь уж совсем вытаращилась.
– Нашла все-таки! – выдохнула в изумлении. – А я уж собиралась к Ише идти, травку тебе просить какую – для забвения. Совсем ведь, думала, изведешься!
– Это еще кто кого нашел, – проговорила девушка вполголоса, другу своему улыбнувшись так ласково да восторженно, что сразу Шане все про них понятно стало.
«Ну и хвала богам!» – тихонько обрадовалась женщина.
– За лошадками присмотришь? – прервала ее умиленное разглядывание Лая. – Не до них мне сейчас будет…
– К ней пойдешь? – понимающе проследила за ее взглядом Шана.
– Пойду, – тяжело вздохнула девушка, растеряв внезапно всю проказливую свою веселость. – Никуда ведь не денешься…
Стащила с лошади тяжелую с виду кожаную сумку, перекинула ее через плечо, и под сочувственным взглядом сестры неохотно потянула своего спутника к небольшому шатру в конце долины.
 
***
 
Вопросов Огнезор задавать не стал, хоть так и кипел любопытством. Пока спускались они в долину, успел он узнать из сбивчивых Лаиных объяснений, что ахары – чуть ли не последние из великих северных племен, Империей ныне почти истребленных, что человек их осталось меньше тысячи, и что летом они кочуют кто где – поодиночке либо семьями, – зимой же сюда собираются: от северных лютых холодов и голода спрятаться да Праздник Зимы и приход нового года всем вместе отгулять. Узнал, что отыскала их Лая (с огромным, между прочим, трудом!) года четыре назад, уже как охотницей стала, и что поначалу отнеслись к ней соплеменники с заметным подозрением, так что даже дощечки мамины и явное сходство с сестрой ее единокровной не помогали. И если бы не Ишино покровительство… 
Тут Лая прервалась, так что разузнать, кто такая эта Иша, Огнезор так и не успел. Потому еще любопытнее ему стало, когда повела его девушка через все стойбище, с видом мрачным и решительным продираясь сквозь цепкие взгляды бесцеремонно глазеющих ее сородичей, сквозь шепотки их – то злорадные, то сочувственные: «Гляди-гляди! К Ише пошла! Точно к ней – по лицу видать!».
Вид Лаин, и правда, обескураживал. Всякой ее помнил Огнезор: и разгневанной, когда сыпали глаза зелеными ведьмовскими искрами, и насмешливой, когда рвался наружу злой, пакостливый бесенок, и ласковой, когда за взгляд один умереть хотелось… Но вот такую, как сейчас, видел впервые. Потому что такой Лаи – потупленной, виноватой, съеженной, как ребенок нашаливший, которого вот-вот лишат сладкого, – просто не могло быть в природе!
И все же она была, и чем ближе подходили они к одинокому темному шатру из мохнатых шкур, сплошь увешанному разноцветными ленточками, тем было ее больше…
У самого входа она нерешительно застыла, крепко сжала Огнезорову ладонь, будто ища поддержки, выдавила слабую, жалкую усмешечку. И вдруг, словно разозлившись на себя, резко сдвинула большую шкуру, закрывающую вход, и шагнула в дымную, пахнущую травами темноту.
Юноша молча последовал за ней.
В шатре было темно и душно. Одуряющий травяной аромат вместе с тяжелым запахом шкур и дымом очага в первый момент просто сбивал с ног – и небольшое отверстие сверху, через которое лениво вытягивался воздух, ничуть не помогало. Огнезор вдыхал мелкими глоточками, сосредоточившись для начала на том, чтобы не закашляться. В сумраке он едва различал напряженную Лаину спину перед собой. А еще – чье-то тяжелое присутствие: подавляющее и властное, изучающее, сотней невидимых пальцев проникающее до самых костей. Кажется, он начинал понимать Лаю – здесь было дьявольски неуютно.
– Что за представление ты устроила, Леора? – раздался из темноты раздраженный старческий голос – не ворчливо брюзжащий, как у всеми забытых и всем недовольных стариков, но надменный и требовательный: голос человека, привыкшего подчинять и приказывать. – Или ахары – глупые дети, что ты кормишь их сказками?
– Невежливо встречать гостей в темноте, даже если тебе самой свет не нужен, – буркнула Лая. Развернула напряженные плечи, изо всех сил (но без особого успеха) демонстрируя бесшабашность. – А как еще нам было пройти? – огрызнулась куда-то в дымный сумрак.
– Ты могла для начала прийти одна и спросить разрешения.
– Чтобы ты велела привязать меня к очагу и не выпускать до конца зимы? Нет уж, спасибо, – слишком хорошо я тебя, Иша, знаю. И никогда не поступила бы так со своим спутником.
– Еще бы! – рассержено поднялся голос. – Ты предпочла привести на порог моего дома прислужника Первого Бога!
– Кого?
– Темного мастера, Лая, – пояснил Огнезор, от удивления не сразу узнав собственный голос. – Она знает, кто я.
– Конечно, знаю, юноша, – ворчливо донеслось из темноты. – Я уже встречала подобных тебе. Так извратить светлый обряд Перерождения! Ваши целители невежественны и безумны…
Что-то зашевелилось в воздухе вокруг, и десяток толстых, грубых свечей зажглось в одночасье, источая резкий аромат и разгоняя застоявшийся мрак круглого шатра.
– Ты просила свет, Леора, – уже спокойно, без тени недавнего раздражения, отозвался голос. Принадлежал он белой, высохшей старухе – не растрепанной скрюченной ведьме из деревенских сказок, но аккуратной, собранной, властной женщине, восседающей в центре освещенного круга с прямой, как стрела, спиной. Взгляд ее, подумалось Огнезору, мог быть надменным, почти царственным, если бы не абсолютная белизна, светившая из глазниц. Старуха была слепа.
И все же… Не покидало с ней ощущение сотни, тысячи тоненьких пальцев: бегущих по позвоночнику, забирающихся под кожу, бесцеремонно ощупывающих каждый орган,  проникающих в разум. Она не видела – ей не нужно было видеть, чтобы различить, разобрать на части любого в этой долине. Не нужно было касание, чтоб исцелить шрамы от Темнословова лезвия на Лаином плече. Не нужен был взгляд, чтобы увидеть Огнезора насквозь, как глупого ученика, впервые представшего перед мастером.
– Первый уровень, – еле слышно выдохнул юноша, не скрывая благоговейного недоверия.
И будто в насмешку над его изумлением, старуха сделала небрежный подзывающий жест пальцем: глиняная кружка с камня у очага медленно поднялась и поплыла прямо к ней в руку.
– Позерша! – презрительно фыркнула Лая, ничуть не разделяя Огнезорова почтения.
Иша неторопливо поднесла кружку к губам, отпила немного, отправила ее обратно к очагу.
– Вздорная, глупая девчонка, – мученически покачала она головой. – Тебе стоило хорошо подумать, прежде чем брать на себя заботу о ее жизни, прислужник проклятого бога…
– Я все еще здесь! – сердито напомнила о себе девушка.
– Знаю, Леора! И не помню, чтоб приглашала тебя или просила остаться!
– Как скажешь, госпожа-Хранительница! – ядовито пропела Лая. – Вот золото на твой налог, – она стащила с плеча тяжелую сумку, с монетным перезвоном швырнула ее перед старухой. – Пойдем! – потянула Огнезора за руку.
– Твоего друга я не отпускала! – холодно остановила их женщина.
На миг Лая еще крепче стиснула его ладонь, затем с тяжелым вздохом разжала пальцы и вынырнула к свету и воздуху. Шкуры, закрывающие вход шатра, неслышно сомкнулись за ней, оставив Огнезора один на один с мрачной здешней повелительницей.
Иша осторожно провела рукой по брошенной сумке – и небрежно отпихнула ее в сторону.
– Она ведь чуть не погибла из-за этих денег, – укоризненно заметил мастер. – Человека, что платит Империи за вашу жизнь и гражданство, должен бы ждать прием полюбезнее…
Слепые глаза взметнулись к его лицу, сморщенные губы вытянулись в подобии презрительной усмешки.
– Воровство – это позор для нашего племени! – без тени сочувствия отрезала она. – И не тебе говорить о том, что должно… Как звать тебя, темный мастер?
– Эдан.
– Другое имя, – с нажимом уточнила старуха. – Не скажешь? – почти весело отметила недолгое его замешательство.
– Почему же, скажу, – в тон ей, с легким вызовом отозвался юноша. – Огнезор. Так меня называют в Гильдии.
Лишь легкий кивок в ответ – ни ужаса, ни изумления, только вежливое внимание: как если бы он сказал «Стрелокрыл», упоминая своего коня, а не назвал самое проклинаемое имя во всей Империи.
– Я слышала о тебе.
– И совсем не удивляешься? – насмешливо переспросил мастер, мягко опустившись на застеленный шкурами пол и подобрав под себя ноги. Теперь он лишь на голову возвышался над Ишей и, пользуясь ее слепотой, мог незаметно изучать высохшее белое лицо.
– Увидев, как горит твоя судьба, не станешь удивляться имени, – проворчала старуха снисходительно.
– Я не верю ни в судьбу, ни в тех, кто ее видит, – хмыкнул юноша. – Так же, как не верю в богов и их прислужников.
– Во что же ты веришь?
– В знание, человеческие силы и способности.
– Что ж, это очень… удобно. Для такого, как ты.
Действительно ли Ишин голос заиграл на миг едкой насмешкой? Огнезор присмотрелся к ней внимательней.
– Любопытный разговор у нас получается, – вкрадчиво отметил он. – Я думал: убеждать тебя придется, чтоб из долины не выгнала, но никак не о судьбе разглагольствовать. И что ж такого-то ты у меня увидела?
– Интересно все-таки? – теперь уже точно смеялась она. – Выгнать я тебя не могу – сам знаешь, Леора следом помчится. А что ж до того, что я увидела, так поверишь ли, если скажу, что горит в тебе кровь Первого Бога, что сама сущность твоя изломана кем-то еще до рождения, и что тянет тебя этот кто-то к себе, как на ниточке, да только вопрос еще – сможет ли вытянуть…
– Не поверю, – усмехнулся Огнезор. – Звучит, уж прости, как бессмыслица.
– Бессмыслица и есть, – легко согласилась Иша. – Предвиденья всегда такие: не видно никакого в них толку до тех пор, пока не сбудутся. Потом уж все вдруг ясно становится. Знала же! – говоришь себе, да только теперь ничего не поделаешь… – она помрачнела, озабоченно нахмурилась. – Вот и с Лаей твоей так, – продолжала все тише и тише. – Смотрю на нее – и не вижу. Ни с живыми, ни с мертвыми. Что тут делать прикажешь? 
– О Лае я сам смогу позаботиться, – уверенно прервал ее мастер. – Кто ты ей, госпожа? Наставница? Родственник?
– И то, и другое. В какой-то мере пра-пра-бабушка, – опять заулыбалась Хранительница. – У сестры моей дара не было – зато дочка была… Давно, уж сотни две лет назад. Теперь вот от всего рода только Шана и Леора остались. Думала, воспитаю из девчонки преемницу. Подрастет и поумнеет – светлый обряд проведу, чтоб тело переродилось на здоровье и долголетие… Да только не сидится ей в долине. А раз с тобой сошлась – точно не останется. Уж если притянул ты кого к себе – не отпустишь.
– Говоришь так, будто знаешь меня, – смутился неожиданной откровенности Огнезор.
– А я и знаю. Самому-то долго с человеком говорить надо, чтоб насквозь его увидеть? Дар наш таков… Много в тебе грязи, мальчик, грехов да мерзости. Но много и хорошего... И в чем-то прав ты – насчет человеческой силы. Какими нам быть – не судьба, а сами выбираем… Так что там все-таки у вас с Леорой приключилось? Не пришла бы она сюда просто так – очень уж не любит, когда воспитывают…
– Украла она кое-что у Гильдии… – начал их историю юноша. Говорил он скупо и мрачно, да только Иша все равно то одно, то другое против воли из него вытаскивала. Так что узнала она едва не вдвое больше того, что сказать он хотел.
Половина свечей догорела, когда позволено было, наконец, Огнезору рассказ закончить. Он притих, одурманенный дымом, уставший, выпотрошенный любопытной старухой до дна. Отдышался, соображая, сгустились ли уже снаружи ранние зимние сумерки.
– Учиться у меня пойдешь? – вдруг ошарашила его Хранительница вопросом.
– Что? – до крайности изумился юноша.
– Ты ведь надолго с Леорой застрял. Знаю я ваши, гильдийные, обычаи. Пока минет еще твой год отречения…
– Неужто, настолько мне доверяешь? – с сомнением спросил мастер.
– Сорвешься ты скоро, – мрачно, нехотя пояснила старуха. – Ходишь по самому краешку… У вас уж и забыли давно о том, как совершенный дар приходит. Страшно это. Очень.
– Совершенный дар? – не понял Огнезор.
– Хочешь, называй по-вашему – «первым уровнем». Хоть и глупо это: не измерить дар, нет в нем никакой размеренности. Вот ты – учился, совершенствовался, будто вверх по лесенке шел. Думаешь – последняя ступенька впереди, вершина, шпиль башенный? – она вздохнула, зябко поежилась, хоть и было в маленьком шатре от очага и свечей жарко. – Пропасть там! – закончила хмуро. – Ни старанием ее не взять, ни контролем – только болью да безумием. Сорвешься ты… Может, если помогу, легче будет. А то ведь можно потом и не вернуться…
– Что ж, спасибо, – насторожено проговорил юноша, не зная, пугаться ему или радоваться. – Учиться новому мне всегда интересно.
– Тогда завтра приходи, на рассвете, – устало буркнула Иша. – А Леоре передай: пусть обряд завтрашний проводить готовится. Стара я уже для такого…
После этих слов оставшиеся свечи погасли в одночасье, очевидно давая понять, что все разговоры окончены. Права была в чем-то Лая –  любила старая Хранительница показать себя перед зрителем… Поглубже пряча вызванную этой мыслью усмешку, Огнезор покинул Ишин шатер.
Лая ждала снаружи, в сгущающихся сумерках, – обижено нахохлившись, как маленькая птичка, она изо всех сил вжималась в темные складки плаща, будто пытаясь в нем раствориться. Того и гляди, выпустит свои отвлекающие лучики, удивился юноша.
– Ты как? – посочувствовал он.
– Хуже некуда! – скривилась девушка. – Я только что вспомнила, почему не люблю здесь появляться!
– Из-за Иши?
– Да Иша еще ничего – так, ворчит старушка… А вот глянь только, во что меня нарядили! – распахнула, наконец, она полы своего плаща.
На ней было платье.
Обычное платье из толстой темно-зеленой шерсти, с двумя широкими, длинными юбками и чудесной цветочной вышивкой, спускающейся от левого плеча до затянутой широким черным поясом талии.
Никогда прежде Огнезор не видел Лаю в платье.
– «Молодые девушки не должны ходить в мужской одежде», – сердито передразнила она голос, подозрительно похожий на Шанин. – «Незамужние девушки не могут жить под одной крышей с мужчиной»! Поздновато сестричка спохватилась – меня воспитывать!
Как завороженный, юноша протянул руку к вьющейся копне ее волос, пробежал пальцами по давно не крашенной седой прядке, вынимая оттуда тонкую зеленую ленточку.
– Это что еще такое? – уж и вовсе возмутилась Лая, отчаянно взъерошив волосы, вырвав оттуда еще одну зеленую ленту и две красные. – А я-то думаю, чего это Шане вздумалось меня расчесывать! И когда успела только!
– Мальчишка ты уличный! – подразнил ее Огнезор. – Ну, побыла бы немного приличной барышней, соплеменников бы порадовала!..
– Ага, а попробуй в этом по лесу побегать! – потянула она подол верхней юбки. – Или на лошадь вскарабкаться! Вот погоди, – мстительно сузились на него зеленые глаза, – доберутся до тебя мои родственнички: остригут, в волчий мех и шерсть оденут. Шана уже подбирается: заявила, что ты «милый юноша, только очень уж выглядишь странно»!
– Насчет «милого» – это опасное заблуждение! – рассмеялся мастер.
– Вот и я ей то же говорю, но она не верит, – хитро заулыбалась Лая. – Даже на свадьбу к подруге своей позвала! Завтра.
– А-а, вот, значит, какой ты обряд проводить будешь!
– Я? – так и замерла от удивления Насмешница. – Правда?
– Иша велела передать.
– О-о! – совсем по-детски обрадовалась она: даже закружилась на месте, расставив руки и подставляя лицо темному небу да лениво кружащим снежинкам. – Мое первое венчание! – потом застыла, с подозрением прищурившись на собеседника. – И что это ты старушке наговорил, что она такая добрая сегодня? Ох, прости, – спохватилась вдруг, – ты голоден, наверное? – извлекла откуда-то из складок платья сверточек, скрутивший тут же несчастный Огнезоров желудок свежим сдобным запахом. – Держи! Шана пекла. Меня там и близко не было, так что есть можно…
В свертке оказались пироги – и правда, на удивление вкусные, к тому же, еще теплые. Юноша с удовольствием принялся за них, отвлекшись лишь, чтоб сообщить, что из долины его не выгнали, еще и в обучение взяли.
Последнее, как ему показалось, Лая восприняла с сочувствием.
Все это время они куда-то брели, бесконечно петляя между темными ахарскими жилищами, – и вышли, наконец, к широкой площадке у самого спуска в долину. На дальней стороне ее деловито суетились в потемках одетые в мех мужчины, натаскивая дров и разжигая потихоньку костер. Рядом же возвышалось какое-то большое, нелепое строение из шкур и дерева, еще днем подмеченное Огнезором с удивлением.
– Пора поведать кое-что о здешнем быте, – не очень обнадеживающе начала охотница. – Тебе не понравится… Это вот, – махнула она рукой в сторону того самого строения, – Дом для местных холостяков, начиная с мальчишек пятнадцатилетних. Твои вещи там уже… Такой же Дом для девиц есть – на другом конце поселения. Отдельно, в шатрах, у нас только семьи живут. Пары с детишками малыми.
Юноша молчал, оценивая степень своего недовольства этой новостью. Бородатые варвары вместо теплых Лаиных объятий уж никак не выглядели соблазнительно.
– Ахары до отвращения благопристойны, – словно извиняясь, пояснила его подруга, и даже шлепнула слегка Огнезорову руку, привычно протянутую к ее талии.
Но затем сама прильнула поближе и тяжело, обреченно вздохнула:
– Эх, заклеймят меня сородичи, как лгунью, воровку и распутницу…
– Пусть только попробуют! – мстительно пообещал он, поцеловал ее в губы и отправился изучать свое новое обиталище.
Внутри было так же дымно, как и в Ишином шатре. Три каменных очага, врытых прямо в земляной пол, давали не очень надежное тепло и тусклый, тлеющий свет. Старичок у входа кивнул мастеру вполне дружелюбно, указав на постель из мохнатых шкур и сена, где лежал уже его вещевой мешок. Остальные появление Огнезора встретили мгновенной тишиной и дружным бесцеремонным разглядыванием. Он выдержал их любопытство с привычной невозмутимостью и легкой долей высокомерия, дав время вволю наглазеться на свою куртку из мягкой кожи и дорогого меха, на шелковую рубашку с вышивкой и кружевом, на свою гибкую, излишне – по их меркам – тонкую фигуру, безбородое лицо и длинные светлые волосы.
Недаром все же Лая устроила здесь свое представление – среди простых этих, крепких, темноволосых и заросших людей столичный темный мастер действительно выглядел, как существо из другого мира. Под внимательными, оценивающими взглядами он почувствовал себя вдруг как в первый день ученичества, и это почему-то вызвало на губах глупую, веселую улыбку.
Соседей у него набралось около полусотни. Знакомиться они не спешили, да и присутствие юноши, как прошло первое любопытство, восприняли с видимым замешательством. Лишь старичок, что мастера у входа встретил, подсел к нему вскоре и принялся тягуче объяснять здешние порядки – порой не удерживаясь от того, чтобы пощупать что-то из диковинных для себя Огнезоровых вещей, покачать головой удивленно и неодобрительно, вопрос задать – несложный, наивный даже, но отвечать начнешь – запутаешься.
Как вот, например, объяснишь ахарскому долгожителю, что волосы длиною больше, чем до плеч, у имперских мужчин – неизменный атрибут благородного звания? И что вообще это за звание такое? И что такое Дома Крови? И чем Правящий Дом отличается от неправящих? И какое в них для простого люда различие? И почему, в конце-концов, одна рубашка Огнезорова стоит больше всех обедов крестьянских за три месяца?..
Юноша, поначалу отвечавший неохотно, потихоньку в разговор этот странный втягивался. Особенно же, когда старичок потерял интерес к Империи да молодость свою вспоминать принялся. Истории и поверья ахарские начал рассказывать: об Ихлае и о зиме, которую ахары больше всего на свете любят, так что странствуют вслед за нею с каждым годом все северней; о снеге, для коего в древнем, теперь только в гимнах оставшемся, их языке названий больше двух сотен; о шатрах, что тепло укрывают метели сугробами еще вначале зимы, чтоб не страшны были потом их обитателям никакие морозы; о всяком зверье горном и одежде из меха его – разного для каждых случаев: волчьего – для охоты, медвежьего – для войны, лисьего – для праздников… И о том, что не в шерсть и мех, а лишь в тонкое полотно одеваться – для ахаров все равно, что голым быть. Смешно, непристойно и холодно…
На Огнезора и рубашку его он при этом очень недвусмысленно поглядывал, но юноша сделал непонятливый вид и спросил невинно, неужто и на супружеском ложе ахары в мех облачены? Вокруг раздались смешки, тут же, впрочем, задавленные, из чего сделал мастер вывод, что вовсе не так безразличны к нему соседи, как показать пытаются.
Про Лаю только совсем ничего не говорилось, не спрашивалось – и чудилось в этой недомолвке Огнезору что-то напряженное, упорно избегаемое, связанное непостижимым образом с тихим шепотком за его спиной, скорее учуянном, чем подслушанном, с нелюбезной ехидцей во взглядах, любопытным каким-то выжиданием.
Об этой странности, да еще о загадках Ишиных думал он остаток ночи, уставившись на угли очага, – уже как улеглись, захрапели раскатисто его соседи, устроился, беспокойно покряхтывая, общительный старичок да уныло завыли в лесу над долиной, чуя близкие метели, волки.
_________________

 » Глава девятнадцатая

Глава девятнадцатая, в которой объявляется третий лишний.
 
 
Огнезор не смел пошевелиться, так поглотил его ритуал следующим вечером. С восхищением и молчаливым ужасом смотрел он, как, в просторном меховом одеянии, в уборе из бубенцов и ленточек, кружится его Лая при свете огромных костров, подобно горной богине, ступая босыми ногами по свежевыпавшему снегу, связывая, обматывая разноцветными лентами сияющую счастьем молодую пару. Слушал, как под нехитрый ритм выбивающих ног и ладоней взмывает к звездам ее чудесный голос, свадебными песнопениями и молитвами доводящий зрителей до слез и экстаза. Как тонко свивает ее песня сердца молодых в единое биение, чтобы затем, уловив этот ритм, окружить их теплом исцеления, умиротворения и радости, на пару ударов пульса полностью погрузить в свой дар, отдавая, отдавая, отдавая…  
Неужели он в своем самодовольстве мог когда-то считать ее умения грубыми? Эту легкую жизненную энергию, почти магию, так не похожую на привычные ему трюки обмана и принуждения?
Теперь куда понятнее стало сегодняшнее Ишино недовольство: все утро изнуряла она Огнезора выпытыванием да проверками. Как делал он то? Умеет ли это? И лишь губы кривила на всякий ответ почти презрительно…
Ритуал, кажется, завершился – появилось угощение и музыка, начались обычные в таких случаях пляски да гуляния. Сияющая, возбужденная Лая подскочила к нему, сидящему в стороне от остальных.
– Ну, как? Интересно было? Я знаю, тебе всегда все интересно!
Огнезору очень захотелось шепнуть ей что-то восторженное, но, кажется, впервые за много лет не нашлось у него нужных слов.
– Ноги покажи, – сбившись, только и сумел он выговорить.
– Да все в порядке! – рассмеялась девушка, демонстрируя лишь слегка покрасневшие ступни. – Особое Ишино снадобье!
– Все равно обуйся, – ворчливые нотки прорезались в его голосе. – Не могу на это смотреть спокойно.
– Говорит мне тот, кто каждое утро без рубашки тренируется! – возмутилась Лая, но все же башмаки принялась натягивать. – Знаю, знаю – дурацкое ваше испытание, повышенный порог выносливости… – привычно отмахнулась от его возражений. – Хватит тут сидеть – лучше танцевать пойдем!
Они кружились меж костров с другими парами, легко и весело вытаптывая снег, впервые начисто позабыв о Гильдии и прочих всех неприятностях, беззаботно отдаваясь своей радости, будто снова им было по пятнадцать…
Когда же разошлись в глухую полночь ахары по своим жилищам, а Лая упорхнула к Ише наставления выслушивать, Огнезор покружил неохотно у нынешнего своего обиталища – и направился к большому караульному костру у входа в долину. Выдерживать любопытство ахарских охотников не было у него сегодня никакого желания.
У костра, задумчивый и несчастный, сидел один-единственный парнишка-караульный – молодой совсем, лет восемнадцати, с едва-едва пролезшей, мягкой бороденкой и застывшими тоской да завистью к чужому веселью золотистыми глазами.
– Красиво Леора поет! – невпопад ответил он на сдержанное Огнезорово приветствие. – Даже здесь было слышно!
– Красиво, – согласился юноша, приглядываясь к непрошенному собеседнику повнимательнее. – А почему Лаю все здесь Леорой называют? – осторожно он полюбопытствовал. – Саму ее спрашиваю – увиливает. И Иша молчит, и Шана всё глаза отводит…
– Так не сказал тебе никто? – смутился, занервничал как-то сразу паренек. – Вот не знал, что мне такое рассказывать придется.
–  Ну? – и не подумал сжалиться над его неловкостью Огнезор.
– Лая, – нерешительно начал караульный, – это кровное ее имя, первое. Так родители нарекли. Леора же – имя приемное, сговоренное. По нареченному, значит, – пояснил он угрюмо. – В детстве еще, по обычаю нашему, ее родные сосватали. А жениха Леором зовут – потому и ей это имя положено… Из-за него, из-за Леора, может кто из наших и не любезен с тобой, уж извини. Сейчас-то нет его в стойбище, а как вернется?
– Вернется, разберемся, – мрачно пообещал юноша.
– Леор у нас – предводитель, вроде ваших военачальников имперских, – с сомнением осмотрел его паренек. – Боевой и крепкий. Охотник искусный. Да и мечом владеет…
– Мечо-ом? Надо же! – не смог удержаться от издевки мастер. Чувствовал он – еще чуть-чуть, и понесет его, затопит злая ревность. И выльется на не повинного ни в чем собеседника ядовитыми, обидными насмешками.
Это в лучшем случае – пока убить никого не захочется…
И когда, интересно, Снежинка ему сказать собиралась?
– Так и знала, что отыщу тебя здесь! – раздалось сверху, и нежные Лаины руки крепко обвили его за шею, гася потихоньку глухое раздражение. – Не спится тебе в Мужском Доме?
Его сосед-караульный смущенно покосился на девушку, потом на Огнезора, неловко покраснел и уставился в огонь.
– Сама знаешь, – недобро усмехнулся мастер, вспомнив утренние сегодняшние любезности. – Их неприязнь к чужаку понятна, но шутки об «имперских неженках» я безнаказанно только тебе позволяю…
– Уже задираются? – весело возмутилась охотница. – Ну, ткнул бы самых драчливых бородой в грязь, чтоб мозгов прибавилось. Здесь это даже уважают.
– Еще убью ненароком, – ворчливо отмахнулся он. – С Ишей потом объясняться…
Молодой ахар украдкой бросил в его сторону недоверчивый взгляд, да незаметно отодвинулся. Огнезор поймал Лаину ладонь и мягко потерся об нее едва пробившейся щетиной.
– Пойдем! – соблазнительно зашептала девушка ему на ухо. – Для нас освободили отдельный шатер!
– С чего вдруг? – обрадовался он, сразу забывая обо всех неприятностях.
– После сегодняшних моих наставлений молодой невесте, – хихикнула Лая, – Иша и близко не велела подпускать меня к обиталищу невинных ахарских девушек…
– Бедная старушка, – весело рассказывала она Огнезору пять минут спустя, когда он, забрав свои вещи и со вчерашним старичком попрощавшись, брел за нею по стойбищу, – совсем, похоже, извелась с нами: и выгнать нельзя, и оставить неудобно. Вот и решила держать нас от остальных подальше, а к себе поближе: шатер наш прямо у нее под боком. Так что замучает еще она тебя придирками и поручениями. Ученик – он ведь прислуга не только в Гильдии…
– Ну и пусть, – соглашался юноша. – Если научит меня, как себя преодолеть, отвращение свое внутреннее, чтоб излечить нормально хоть царапину, я ей весь год дрова колоть и воду носить буду.
– Ага, а еще котлы мыть, белье стирать, шкуры сшивать, травки толочь, хлеб месить… Каких только дел не напридумывает несчастным своим подопечным старушенция! Я за всю жизнь столько не работала, как в те полгода, что она меня учила.
– Смирение и трудолюбие, – с усмешкой вспомнил Огнезор любимую присказку мастера Веры.
– О, так Иша и тебе уже этим уши прожужжать успела?
– Все наставники одинаковы, – еще шире улыбнулся мастер. – Вот погоди, возьмусь я тебя, лентяйку, Высокому Поединку учить…
– Возьмись! – неожиданно согласилась Лая. – Вот удивятся соплеменнички, глядя, как мы с тобой каждый день странное что-то выплясываем да фокусы акробатические выделываем! – она прямо загорелась вся, засветилась лукавыми смешинками, представляя, видно, лица своих сородичей.
«А заодно и женишка!» – шевельнулась у Огнезора недобрая мысль.
Но разозлиться заново он не успел, потому что девушка потянула его за руки, развернула и втолкнула вдруг в мягкий полумрак шатра.
Дым и запах шкур в нем чувствовался не так сильно, как у Иши или в прежнем его обиталище, зато ноздри легко защекотал летучий травяной аромат – такой же терпкий и дурманящий, как новая здешняя хозяйка. В темноте уже тлел очаг, возле него грелся чан с водой, а в глубине угадывалась постель, покрытая чудеснейшем белым мехом. Редчайшим мехом горного зимнего барса, за который столичные купцы заложили бы душу хоть Первому Богу, хоть всем его десяти дьяволам! Юноша не смог сдержать удивления, рассмотрев вблизи такую роскошь.
– Что? Я все-таки преемница здешней правительницы! – заиграли Лаины глаза лукавыми искорками.
Затем ее руки заскользили по его телу, мягко освобождая от надоевшей зимней одежды, потом – от рубашки, и, наконец, потянулись к застежке на его поясе…
Ни имперские купцы, ни ахарские женихи не волновали больше Огнезора в ту ночь.
 
***
 
Неприятности начались спустя почти месяц. Как-то утром в стойбище возвратился со своими товарищами Леор.
Эдан в это время бродил по самому краю обрывающегося в ахарскую долину каменистого склона, с дотошностью и упоением изучая Ишины амулеты, скрывающие вход. Он прикасался к ним, перекладывал с места на место, разглядывал сосредоточенно и пристально, отчего вид внизу  забавно ежился, шел рябью и волнами, проявляя то оживленное человеческое поселение, то унылое заснеженное поле с редкими деревцами и бойкой, незамерзающей речушкой у дальних отвесных склонов. Устроившись неподалеку, Лая с интересом следила за этой игрой, а еще больше – за самим Эданом, ухмыляющимся и довольным, как ребенок.
Его теплая – на ахарский манер – куртка давно уже была сброшена в снег, и он скользил с камня на камень в одной лишь шерстяной безрукавке поверх расшнурованной рубашки, бросая вызов жиденькой нынешней зиме и глазастым ахарским девушкам, увлеченно пялящимся снизу.
И вот, в самый разгар такого веселья, когда шатры и люди внизу вдруг занятно расплющились и пошли цветными пятнами, а улыбка на лице юноши приобрела явно победоносный оттенок, из лесистого прохода меж скалами выскочили, яростно вопя и размахивая мечами, четверо. Высматривая нежданного врага, они кинулись ко входу в долину, но тут же налетели на привычный невидимый барьер – отшатнулись, захрипели, отчаянно пытаясь ухватить ртом хоть глоток воздуха.
– А я-то думал, что еще Иша здесь опредметила, кроме иллюзии? – задумчиво пробормотал Эдан. – Интересно, это удушье психологическое или физическое?
Четверка, понемногу приходящая в себя, вытаращилась на него с выражением, еще более безумным, чем перед этим – на разноцветную долину. Лая тихонько прыснула, но тут же сделала серьезное лицо и неохотно направилась к ним.
– Извините, – между тем опомнился юноша. – Я думал, Иша всех предупредила о моем сегодняшнем… уроке. Не волнуйтесь, барьер уже снят.
– Новый Ишин служка? – хрипло, с пренебрежением, отозвался один из мужчин. – Она уже имперцев подбирает?
– Здравствуй Леор, – подходя, тихо с ним поздоровалась Лая.
Судя по тому, как мгновенно напрягся Эдан, имя это ему было знакомо.
«Доложили, все-таки!» – с тоской подумала девушка, украдкой переводя взгляд с одного мужчины на другого.
Со своей короткой, черной шевелюрой – густой и непослушной, как у всех ахаров, – резкими, диковатыми чертами лица, темной бородой, хищным разлетом бровей над карими глазами, Леор был, несомненно, красив. Не холодной божественной красотой, так поражающей в Эдане, но крепкой, земной привлекательностью, здоровой, сильной и напористой.
Такую сложно не заметить.
Эдан заметил уж точно. Его губы медленно кривились в знакомой холодно-скучающей усмешке, которая, по Лаиному опыту, означала лишь одно – темный мастер готов убивать...
Роста они были почти одинакового – Эдан, пожалуй, даже чуть выше. Зато в плечах ахар был куда шире и казался просто огромным, что, вкупе с врожденным чувством собственного превосходства, позволяло ему сейчас взирать на нежданного чужака крайне пренебрежительно. Юноша отвечал ему безупречным ледяным высокомерием – надменностью лорда и Белого Мастера. Невысказанное, густое напряжение разлилось между ними.
– Вы бы спускались в долину, мальчики, – с тяжелым вздохом попросила охотница Леоровых спутников. – Семьи заждались...
Те, с неожиданным пониманием покосившись на двоих, сверлящих друг друга взглядами, да застывшую между ними девушку, поспешили ее просьбу исполнить.
Лая поближе придвинулась к своему темному мастеру, успокаивающе взяла его за руку.
– Это Эдан, – нарушая затянувшееся молчание, просто представила она. – Мой… любимый.
Эдан крепко сжал ее пальцы – с поддержкой и неожиданной благодарностью (словно сомневался, глупый, до этих слов в ее выборе!).
Лицо ахара вытянулось.
– Хорошо же встречает меня моя невеста! – яростно процедил он.
– Я не твоя, Леор, – со вздохом отозвалась девушка, – ты же знаешь...
Она просительно взглянула на Эдана.
– Меня Иша ждет, – расслабляясь, понимающе кивнул юноша, коснулся губами ее руки, поднял свою куртку и оставил их одних.
Леор проводил его откровенно неприязненным взглядом.
– Ты сказала «да», когда была здесь в последний раз! – разгневанно упрекнул он.
– Я сказала: «Да, если осяду здесь», – возразила Лая. – Это было два года назад, я была пьяна и больна от отчаяния...
– Ты позволяла мне целовать себя!
– Я позволяла это многим мужчинам, Леор. Целомудрие, знаешь ли, не моя особенность.
– Распутная девка! – вконец разозлился мужчина. Он едва сдерживал сжатые кулаки, и Лая обрадовалась, что вовремя отослала Эдана – только драки ей здесь не хватало!
– Да, – легко согласилась она с его гневом. – Ну зачем я тебе нужна такая, медвежонок? – сочувственно и ласково погладила стиснутые его ладони. – Сам подумай: жена и хозяйка из меня никакая, детишек у нас не будет – не врут насчет этого о Хранительницах. Да и не знаешь ты меня совсем!
– А он знает?! Этот мальчишка имперский? Сколько ему? Восемнадцать?..
– Ты старше его лишь на год, Леор! – сердито перебила Лая. – И это… не твое дело, – она вздохнула, вновь успокаиваясь, отпустила его руки.  – Не останусь я здесь, медвежонок, а, значит, и нечего тебе надеяться, – произнесла тихо, но твердо. – Я возвращаю тебе твое имя, Леор.
На этом вся решимость ее вдруг закончилась, стало почему-то неловко и грустно. Не глядя на застывшего в своей обиде и ярости мужчину, она убежала в долину.
 
***
 
Эдан ждал в их шатре – спокойно возился у очага, помешивая очередное, заданное Ишей, варево и хмурясь изредка то ли странному его виду (ну никак не давалась ему лекарская наука!), то ли собственным своим мыслям. Лае он сначала кивнул, не отрываясь. Затем с тяжелым вздохом отвернулся от огня, совсем, видно, отчаявшись получить нужный результат – и немедленно потянулся к девушке: легко притянул ее к себе, привычно обвил руками.
– Прости, что не сказала про Леора, – виновато погладила она светлые волосы. – Злишься?
– Злился раньше. У меня было время успокоиться... И потом… не могу же я от тебя чего-то требовать...
– Как и я от тебя, – грустно опустила Лая глаза. – Ты обещал только год – я помню... Не бойся, я не жадная...
Руки вокруг нее напряглись вдруг, сжимая отчаянней и крепче.
– Я, зато, жадный, – различила она его тоскливый шепот. – Как смогу я отпустить тебя, если сейчас уже хочется запереть от всех на свете, растворить в себе, душу забрать?..
Он оборвал себя, будто испугавшись собственных слов. Замолчал надолго, зарывшись в ее волосы.
Лая тоже молчала, все не решаясь сказать то, что должна была…
– Эдан, ты ведь нужен там, – наконец, обронила тихо. – Вернешься ведь к ним?
– Вернусь... Когда время придет…
Тяжелый вздох защекотал Лаину щеку. Затем объятие ослабло, Эдан отстранился, опять отвернулся к очагу.
– Знаю, ты справишься! – попыталась девушка придать охрипшему вдруг голосу ободряющие нотки.
Жалкая вышла попытка!
– Пока же все не уляжется, – не сдалась она, – я затаюсь где-нибудь на год-два. С сестренкой и ее мужем, к примеру, на север пойдем… А потом, если не передумаешь, найдем способ свидеться…
– Найдем… – мрачно буркнул он. – Если, конечно, жених твой, пока я в столице буду, к тебе не привяжется.
– Думаешь, я ему позволю?
– Этого я не знаю… Знаю зато, что не отстанет твой ахар так просто! От него так и несет похотью да уязвленным самолюбием! Не ясно даже, чем больше…  
Эдан, конечно, прав был насчет Леора – и очень скоро Лая в том убедилась. Только не думала она, что для своей победы выберет ахарский предводитель самый простой и грубый способ – смерть соперника. Нет, убивать исподтишка он, конечно, не собирался. Да и зачем, если решать сложные споры хорошей дракой у ахаров не то, что позволено, но даже почетно? А уж коли ахар – еще и не простой охотник, но воин, охраняющий долину, то тут уж и схватка непременно должна быть смертельной…
Правда, идти против здешних законов гостеприимства, а заодно – и против Иши, принявшей чужака, Леору было страшновато. Вот и взялся он выводить пришельца из терпения, рассудив, что, либо взорвется тот и нападет первым, либо гордое Лаино сердце от униженного да осмеянного соперника само отвернется…
Только все Леоровы усилия, казалось, зря пропадали. Сколько ни задевал он «городского», насмехаясь над непривычно ухоженным его внешним видом и над тем, как покорно исполняет он все, даже самые нелепые, Ишины поручения, сколько ни пытался унизить очередной злой шуточкой – а тот лишь усмехался в ответ. Да так надменно и презрительно, что все больше хотелось Леору усмешечку эту содрать с его красивого лица, желательно с кровью…
Вскоре уже все племя прознало об этом – и с завидным постоянством собиралось каждый раз поглазеть на зрелище, споря меж собой, что на этот раз верх возьмет: Леорова изобретательность или поистине безграничное терпение чужака, – да подсказывая ахару все новые и новые оскорбления, а противнику его – разнообразнейшие способы мести… Вскоре и Лая не могла уже мимо бывшего жениха своего пройти без свирепого кошачьего взгляда, почти шипения... Но вмешаться по-настоящему – никто вмешивался. Ждали Ишиного решения.
Иша же молчала.
Ахарские мужчины к Эдану относились теперь кто с сочувствием, а кто и с легким презрением – не сильно, впрочем, удивляясь: ахар давно бы наглеца-Леора на место поставил, а от имперца чего ждать-то? Девушки же взгляды бросали все больше томные да жалостливые: ну и пусть не воинственного чужак нрава, зато лицо какое! И волосы: длинные, струятся, как шелк, светлые-светлые, как золотистая пшеница на далеких имперских полях… Словом, не одна пришельца с радостью бы приветила – не будь рядом Лаи, ревнивой и злющей, как никогда.
Эдан же в ответ на все это внимание только щурился иронично, и спокойно занимался своим делом, день ото дня впитывая Ишину науку, – и, притом, так усердно, что вскоре вторая ученица Хранительницы, робкая девочка лет десяти, смотрела на него с истинным благоговением, почти как на саму наставницу.
Он, и правда, казалось, все на лету хватал. И лишь с целительством никак не мог поладить, на излечение мелкой царапины сил тратя столько, что другому хватило бы руки-ноги срастить, да еще и все ребра впридачу. Иша бурчала, что дело тут вовсе не в бездарности, а в глубоком, намертво въевшемся отвращении, которое не мог Эдан преодолеть, как бы ни старался. Помня Эн-Амарешское свое знакомство с гильдийным мастер-лекарем, Лая его понимала.
Так прошла не одна неделя, пока морозным светлым днем в начале третьего зимнего месяца все вдруг не изменилось – причем не только для упорных соперников, но для всех, для всей священной ахарской долины...
А начиналось как обычно.
Поздним утром Эдан шел по стойбищу – то ли по своим делам, то ли по Ишиным каким поручениям, – когда вновь наткнулся на постоянного своего противника. Мастер лишь досадливо поморщился, намереваясь пройти мимо и, конечно, зная, что это ему не удастся.
– Эй, городской! – немедля окликнул его Леор: уже привычно, без прежнего азарта, почти со скукой. – Слышал, ты в Империи званьице благородное имеешь?
Местные кумушки, которые даже в снегопад и лютый мороз шатры снаружи подпирают, стараясь что-нибудь высмотреть, после такого начала уши навострили, приготовились…
Эдан ответил обычной высокомерной ухмылкой.
– Этим, значит, Лаю в свою постель затянул? Или просто золотом?
Усмешка вмиг искривилась, застыла у юноши на губах, в глазах появилось что-то нехорошее и опасное.
Леор, ничего особо не ожидавший – так, болтающий наугад, –  перемену в сопернике мгновенно почуял.
– Знаешь что? – презрительно сплюнул он. – Забирай ее себе! Зачем мне девка продажная?.. – И осекся, напоровшись на кипящее гневом Лаино лицо. И когда она подкралась только?
– Ну, Леор… – разъяренно прошипела девушка. – Не чувствуй я вины за идиотское твое поведение, после слов таких сама брюхо бы тебе распорола!
– Уж извини, милая, – разозлился ахар на ее вмешательство, – с женщинами я обычно другим занимаюсь! Что за ночь-то тебе предложить? Золота? Или шкурку зимнего барса?..
Лаина рука метнулась к поясу платья, словно в поисках несуществующего кинжала, глаза сузились, чуть не сыпля искрами… Но – короткий взгляд на Леорова соперника – и она вдруг заставила себя успокоиться, плечи расслабила, веки прикрыла, гася под ними зеленый огонь.
Ахар тоже невольно к чужаку повернулся. Выглядел тот странно: явно взбешенный но, в то же время, спокойный, как никогда – почти застывший. И лицо холодное, совсем уже не мальчишеское, будто враз он стал намного старше. А на губах змеится легкая, скучающая улыбка…
– Эдан, пойдем, – встревожено потянула его за рукав девушка. – Забудь о нем! Пусть себе злится!
– Что, «городской», – уже не в силах остановиться, подлил масла в огонь Леор, – так и будешь за женской спиной прятаться? Хорошо… Тогда я сам тебя вызываю! – и выжидающе обнажил свой короткий меч.
– Ой, дурак! – тихонько всхлипнула Лая да в последней надежде вцепилась другу своему в рубашку. – Эдан, пожалуйста…
Но юноша отстранил ее и холодно произнес:
– Прости, Снежинка, – он получит, что хотел. Я убью его.
Леор выдал издевательский смешок и стал в стойку. Пару раз взмахнул мечом, красуясь перед сбежавшимися соплеменниками.
Противник его неспешно сбросил в утоптанный снег тяжелую ахарскую куртку, оставшись в одной рубашке – безоружный, незащищенный ничем, кроме тонкого полотна. Замер в лениво-ожидающей позе...
– Драться-то чем будешь? – насмешливо крикнул Леор. – Клинок одолжить?
– Зачем? – спокойно прозвучало в ответ.
И все та же презрительная ухмылочка…
От нее-то и захлестнуло Леора яростью. Он ринулся на чужака – злой, огромный, растрепанный, как разбуженный горный медведь, – клинок в его ручищах казался маленькой игрушкой…
А Эдан не двигался – стоял все так же безучастно, словно все происходящее вовсе его не касалось. Но когда готов был уже меч обрушиться на его беззащитную голову, он вдруг вильнул в сторону, отстранился, незаметно и стремительно, почти оставшись на месте, изогнулся, словно бестелесный дух под порывом ветра, – и лезвие Леорова меча со свистом рассекло воздух, найдя только снег под ногами. 
Предводитель развернулся мгновенно. Новый выпад – и опять лишь пустоту и ветер поймало острие, лишь сплетенные пряди светлых волос насмешливо хлестнули по Леорову лицу…
Он завертелся, все больше чувствуя себя неуклюжим зверем, пытающимся схватить допекшую шуструю осу, – и вдруг чужая рука с силой нажала на плечо, перенося на него вес всего тела и заставляя на миг пошатнуться… А неуловимый соперник, изящно перевернувшись в воздухе, перелетел над самой Леоровой головой и уже мягко приземлялся перед ним на ноги.
«Ты никогда не поймаешь меня!» – казалось, смеялись его синие глаза.
 Вокруг заахали и зааплодировали сбежавшиеся на «забаву» зрители. Эдан отвесил им насмешливый поклон.
– Да ты просто проклятый шут! Уличный циркач! – зло процедил Леор, пытаясь отдышаться.
– Знаешь, я передумал тебя убивать, – ничуть не смущаясь его злостью, разочарованно вздохнул чужак. – Скучный ты… С Лаей вот куда веселее было. 
 Возмущенный такой наглостью, готов был уже Леор вновь на него наброситься, когда шум и вскрики послышались в собравшейся толпе – и вперед вдруг протолкался запыхавшийся, встревоженный ахар-дозорный.
– Предводитель! – закричал он, завидев Леора. – Там, в лесу, почти у входа в долину!.. Имперские солдаты!
Эта весть мгновенно выбила из Леоровой головы всю прежнюю злость да все ревнивые глупости. И торопливо бросившись за дозорным вслед, он не видел уже, как напряглось встревожено лицо Эдана. И каким обреченно-растерянным стал вдруг Лаин взгляд...
_________________

 » Глава двадцатая

Глава двадцатая, где повествуется о настоящем сражении.
 
 
Слава съежилась в углу, на краю покосившейся скамьи в большом полутемном зале, служившем для пришлых на заставе пристанищем, а для местного гарнизона, похоже, корчмой. Заведение это, утопающее в кухонной грязи да зимней слякоти, с которыми отчаялась уже бороться усталая, злая старуха-служанка, и так не отличалось домашним уютом, а застоявшаяся вонь от гнилой еды, прокисшего пойла да плодящихся в подполе крыс, лишь усиливала грусть немногих здешних постояльцев. Впрочем, выбора ни у них, ни у Славы не было: худо-бедно проворочаться ночь на жесткой лавке – либо спать в лесном сугробе по ту сторону заставных ворот и высокого частокола.
А потому и оставалось девушке только брезгливо морщиться, подальше отодвигаясь от пьяных соседей в имперской приграничной форме...
«Проклятый сброд из ополчения!» – вновь и вновь шипела она, предусмотрительно, впрочем, оглядываясь, чтобы никто случайно не услышал. Конечно, и десяток таких «вояк» не стоил одного темного мастера, но пара неприятных историй, в которые успела влипнуть за последние месяцы Слава, научили ее если не учтивости, то хотя бы осторожности: не высмеивать открыто чужаков, не выказывать им презрения, и коли уж браниться – так вполголоса.
А на язык, меж тем, просились словечки одно хуже другого. Привычка сквернословить, казалось, навсегда выбитая из нее наставниками еще в ученичестве, вернулась за два месяца блуждания в Северном Приграничье и исчезать теперь уже никуда не собиралась…
С унылым раздражением смотрела Слава на неприятное густое варево в чашке, зажатой ее собственными пальцами – грязными, дрожащими от въевшегося до костей промозглого холода.
«Ненавижу зиму! – с тоской думала она. – Ненавижу снег! Ненавижу… его».
Имени она давно уже старалась не говорить, даже мысленно, боясь нового приступа жадной, ревнивой ярости, жаркого бешенства, от которого всего один неосторожный взгляд, одно слово до бестолкового убийства. Вот так подвернулась ей под руку в прошлом поселении вороватая местная шлюшка да ее задиристый дружок...
На убитых Славе, конечно, плевать было, но выбираться из какой-то глухой лесной дыры посреди ночи да в метель – приятного мало.  
Паршивое то поселеньице до сих пор мастер вспоминала со злостью – оттуда начались ее приграничные мытарства, там в последний раз наткнулась она на Огнезоров след, там же и потеряла его окончательно… И отстала же тогда всего на день! Опять же, из-за той парочки…
Слава – не Ледогор, копыта одной лошади от другой на дороге не отличает, в лесу да в горах чувствует себя неуверенно. Впрочем, после метели, что в ту ночь разгулялась, и сам их боевой наставник-следопыт заблудился бы.
Зато другой след, который только людям с врожденной сродностью к искусству Разума доступен, мастер чуяла. Правда, идти по нему было куда как сложнее. Здесь бы не ее – человека, привычного к столице и школьным стенам, – незрелое чутье нужно. Здесь бы мощный инстинкт выслеживания да опыт Огнезоров пригодился…
Но Огнезор затерялся где-то в горах – до него мог быть как день пути, так и две недели. А Славе пришлось бы еще полгода блуждать без толку, как больной собаке, что чует запах жаркого, но не может понять, откуда,  – если бы не встретился ей десять дней назад на этой самой заставе бородатый варвар, торгующий мехом.
От него и поймала мастер тоненькую ниточку знакомого присутствия, и увязалась за этой ниточкой – и за варваром – по неприметным охотничьим тропам в Северных горах. Четыре дня она шла, чувствуя, как все крепчает и крепчает ниточка. А потом варвар будто сквозь землю провалился…
Следующий день потратила Слава, пытаясь прорваться через лес, что, словно заколдованный, кружил и менялся – по тропе, ускользающей прямо из-под ног, пока не наткнулась в деревьях на неприметный отвлекающий амулет. Потом еще один, и еще…
Теперь она знала, куда идти и как. Но пользы от этого знания не было никакой. Потому что Огнезор был там, среди проклятых варваров, а Слава застряла здесь – и оставалось ей только сидеть и ждать.
Что, собственно, она будет делать, если все-таки его настигнет, девушка пока не представляла. Угрожать? Уговаривать? Просто следовать за ним хмурой тенью? Правда, зрело у нее на дне души, в темном, тайном уголке, одно желание – злое, соблазнительное, страшное – но вытащить его на свет, самой себе в нем признаться Слава пока не решалась.
Ей бы только выманить Огнезора из той долины, а что дальше – видно будет…
Девушка вздохнула и вновь уткнулась в свою кружку.
– Эй, паренек, чего кислый такой? – обратил вдруг на нее внимание один из подвыпивших соседей.
– Твое какое дело? – уже без прежней злобы буркнула Слава из-под своего капюшона. И чуть не рассмеялась, заметив реакцию собеседника.
До красавицы ей, конечно, далеко было, но вот голосом своим она гордилась по праву. Мягкий, бархатисто-соблазнительный, с новой – вызванной постоянным промозглым холодом – вынимающей душу хрипотцой… Просто воплощение женственной привлекательности. Идеальным ему мешало стать только полное отсутствие у хозяйки музыкального слуха.
– Прошу прощения, госпожа, – меж тем, опомнившись, забормотал мужчина. – Ошибся… Не предложить ли тебе… э-э… кружечку? Как извинение…
 – Пить не буду, – категорически отрезала Слава, с отвращением вспоминая запах здешнего мутного пойла. – А вот скажи мне лучше, любезный, что это там за люди в углу?
Пятеро военных за особым хозяйским столиком давно уже привлекли ее внимание. Прежде всего – очень уж аккуратным и вышколенным для здешних мест своим видом. Затем и нашивками особыми – не какими-нибудь, а с черной геральдической лисой благородного лорда Амареша. Того самого, что так расстарался недавно с городской охраной в Эн-Амареше... Ох, не верила Слава в подобные совпадения!
Собеседник ее неуклюже завертел головой, затем, понизив голос, прогудел:
– Дня три уж на заставе толкутся. Целая сотня! Говорят, будто воровку какую-то си-и-ильно опасную ловят…
Он замолк и уставился вдруг на девушку, на ее темный, скрывающий лицо, капюшон с внезапным подозрением – даже чуть отодвинулся, на всякий случай.
– Спасибо, – бархатно проворковала она. Встала и решительно направилась прямиком к хозяйскому столику.
Это был шанс, который Слава не собиралась упускать.
 
***
 
Огнезор стоял у спуска в долину, скрывшись в черной тени уступов, старательно вглядываясь и вслушиваясь в ночную темноту. Он ждал.
Крепчающий с каждым часом мороз, хлесткая поземка, сдуваемая вниз ветром, настороженный пересвист своих и перестук имперских дозорных за скалами никак не способствовали спокойному ожиданию. Но мастер не двигался. Застыл, слившись с ночью и горными камнями в терпеливом, немом ожидании – и только мысли его сумасшедше метались в голове, вновь и вновь перебирая события нелегкого сегодняшнего дня и складывая их в стройные, крепкие цепочки, одна из которых и привела Огнезора сюда.
На прибывших имперских солдат он смог полюбоваться одним из первых – еще до того, как весть разлетелась по стойбищу, до того, как разозленный и растерянный Леор смог вытрясти что-либо толковое из первых дозорных и сообщить новость Ише...
Нежданные гости, пройдя через лес, как раз подтянулись к долине и стали лагерем совсем близко, по ту сторону скал, нависающих над тропой, – на широкой проплешине, окруженной хилым соснячком, таким редким, что затаиться в нем почти не было возможности. Глаза Огнезора привычно рассматривали аккуратных, вышколенных солдат с черной лисой на плотной, подбитой железными пластинами, коже доспеха, отмечая среди них командиров четвертей. Он не заметил ни обоза, ни кухни, ни разодетых посыльных да личной прислуги…
Значит – быстрая сотня, идущая налегке. Такая налетает, чтоб исчезнуть уже на следующее утро, не оставляя за собой живых и недовольных. Не хуже темных мастеров!
Которых, кстати, с пришедшими тоже не было… А ведь хоть один им по правилам полагается!
Затем он увидел командира сотни – знакомое вытянутое лицо с темной полосой шрама над бровью, почти скрытой под шлемом с черным лисьим хвостом.
Леди Саррия!
О, Леор смеялся до колик, когда ему доложили, что имперцев возглавляет женщина.
Идиот.
Восемь красных линий, пересекающих лисью морду на ее посеребренном нагруднике, говорили знающему человеку сами за себя. Да и титул имперским военным никогда не давался даром...
Серебряная сотня Амареша – вот кто к ним пожаловал.
Быстрая, сильная, безжалостная. Одна из лучших.
Однако потрепало ее этой весной, когда Паргу с континента вытесняли – полегло больше половины. Восполняли состав, скорее всего, как водится: частью солдатами из других сотен, частью – ополчением и талантливыми новичками, только после школ. А никаких заметных сражений с тех пор не было…
Это хоть какая-то надежда. Плюс утесы да узкая тропа…
Всё это Огнезор выкладывал Леору час спустя на первом «военном совете» в Ишином шатре, куда прорвался молодой мастер вопреки всем желаниям и стараниям предводителя.
Может, потому и крутился тот в тесной полутьме с явным, напоказ выставленным, раздражением, задевая темной шапкой волос цветные ленты, звякающие бубенцы, пучки висящих трав, подобно рассерженному горному медведю в ярмарочной клетке. Потому и рычал, грозно сверкая глазами и сжимая кулаки в ответ на любое, Огнезором сказанное, слово...
Но юноше плевать сейчас было на Леора.
С разъедающим, растущим беспокойством следил он за Лаей – тихой, незаметной, безразличной ко всему. Будто сломанной…
Такой он видел ее лишь раз – в их первую встречу в Таркхеме, – когда она плакала на берегу.
Сейчас на ее лице не было слез – лишь бесконечная усталость, какая-то обреченная решимость.
Словно она сдалась.
Ни гневное Леорово рычание, ни злой сарказм, которым щедро сдабривал Огнезор каждый свой ответ предводителю, не могли выдернуть Лаю из этого состояния. Строгий Ишин призыв к порядку ничуть не тронул ее. И она даже не вздрогнула, когда разъяренный ахар, требуя объяснений, затряс куском плохого пергамента, полученным от имперцев, у самого ее лица... Пергамента с небрежным Лаиным портретом и требованием о выдаче преступника.
Лая ни разу не подняла глаз.
Леор все тряс и тряс. Пергамент полетел в огонь – и мужчина грубо схватил девушку, оставляя на ее руках синяки.
Огнезор отшвырнул его прочь.
– ОСТАВЬ…ЕЕ…В ПОКОЕ! – прошипел он с яростью, испугавшей его самого.
Ахар отступил.
Что было такого в тот миг в Огнезоровом взгляде? Он не знал. Но предводитель вдруг сник и, впервые за весь день, не нашел, что прорычать в ответ...
Лишь раз за весь разговор Лая подняла голову – когда Леор заявил, что отправит ее прочь из долины вместе с Шаниным семейством в числе первых.
– Нет, – коротко отрезала она.
Потом тверже – для пытающегося возразить Огнезора:
– НЕТ!
И ему осталось лишь смириться с этим. Смириться, хорошо понимая ее отчаянье, ее усталость от постоянной травли, а теперь еще – и чувство вины за то, что привела к соплеменникам врагов, от которых не выйдет спрятаться, отсидевшись за Ишиными иллюзиями.
Потому что амулеты, сколь бы хитроумными они ни были, не делают долину неприступной – лишь скрывают, запутывают, не пускают случайного чужака или забредшего сюда дикого зверя. Они для обмана – не для обороны…
И тот, кто провел имперцев по изменчивой лесной тропе, отлично в этом разбирался.
А еще – понимал куда идти. Точнее – за кем.
Не за Лаей, как та думала.
И уж точно не за ахарами.
За кем-то, кого проводник знал – и знал настолько хорошо, что даже Ишино искусство не смогло полностью скрыть его присутствия здесь.
За самим Огнезором.
Немногие в Гильдии владели таким чутьем. Но тех, кто был бы достаточно близок с Белым Мастером – еще меньше.
Только Слава.
Ну, может, еще Вера – его старая наставница, но у нее уж точно нет никаких причин появляться здесь...
Значит, Слава.
И в обнаружении ахарской долины не столько Лаина, сколько его вина.
Огнезор пытался объяснить это девушке – чуть позже, когда Леор покинул шатер, и лишь Иша все так же невозмутимо и почти безмолвно составляла им компанию. Но Лая не слушала. Не желала слушать, погруженная в свои планы – самоубийственные и бессмысленные.
Мастер чуял в ней эту решимость – пожертвовать собой. И ни в коем случае не собирался позволить ей это.
Потому и стоял он здесь, в ночной морозной тьме, ожидая ее следующего шага…
Она попытается – в этом юноша был уверен. Но если сейчас он сможет удержать ее, то что будет завтра? Когда время, данное имперцами на раздумья, истечет? Когда Саррия спустит своих людей на долину? Когда они с Лаей станут спина к спине за теми скалами, тонкой шерстью защищенные лишь от холода, но никак не от стали? Вооруженные только кинжалами против имперских двуручных мечей?..
О, Леор опять смеялся – хохотал до слез, – когда увидел главное Огнезорово оружие: тонкие лезвия на перстнях.
– И ты хочешь с этим пойти против имперских клинков? – вновь и вновь спрашивал он, окончательно утверждаясь в безумии своего соперника.
Наивный! Он не знал, что чаще всего враг умирает от этих лезвий, даже не успев как следует замахнуться для удара.
Темному мастеру не нужно тяжелое оружие. Меч хорош, если ты закован в доспехи, и позади тебя – сотня умелых союзников. У Огнезора же никогда не было ни того, ни другого...
Истинного мастера Сражения простые солдаты, пусть даже из знаменитой Серебряной сотни, могут взять лишь числом.
К несчастью, именно это у них и будет завтра...
Огнезор знал, что если сдержит Лаю этой ночью, наутро она будет рваться в бой с утроенной силой, полагаясь на свое умение в драке и способность выживать. Но он знал также, что все это не сильно ей поможет. Охотница никогда не была в настоящем сражении. Никто из ее племени не был...
Странные ахарские обычаи, до сих пор лишь удивлявшие мастера, теперь становились главным поводом для опасения.
Ахары не живут на месте, но бродят по всему Северному побережью, лишь на два-три зимних месяца собираясь в этой долине, слывущей среди них Священной. Только Хранительница и ее ученики никогда не покидают здешних мест.
А еще – ахарские воины, Ишина охрана, которую отбирают и тренируют с детства: Леор и его люди. Дюжина лучников, полторы дюжины мечников.
И всё…
Остальные здесь – почти шесть сотен человек – бродяги, охотники, лекари. Чудной горный народец, отчаянно любящий драки, но не знавший настоящей войны тысячелетиями. Почти ненавидящий убийство себе подобных. Верящий в то, что Хранительница и ее небольшая свита сможет спрятать их от всех бед...
Из двух сотен молодых крепких мужчин, живущих сейчас в долине, только два десятка вызвались добровольцами. Вместе с Огнезором, людьми Леора и намертво упершейся Лаей их было чуть больше полусотни.
И это те, кто должен удержать привыкших к победам имперцев! Не пустить их к спуску, пока ахары выводят свои семьи по узенькой верхней тропе, тянущейся вдоль самого края обрыва над долиной.
Если повезет, большая часть из собравшихся в долине уйдет еще до того, как имперцы нападут – весь день они двигались цепочкой серых теней под защитой Ишиных амулетов, друг за другом по опасной потайной тропе – той самой, на которой совсем недавно Огнезор развлекался, раскрашивая вид на долину во все цвета радуги.
У них все еще полночи впереди…
Если так, то у защитников будет шанс. Не победить – просто не умереть. Сбежать вслед за остальными и раствориться в лесах Северных предгорий, оставив людям Амареша пустую долину с остатками спешно разобранных шатров…
Для себя юноша решил, что уж Лаю-то он отправит прочь от битвы одной из первых. Любым способом. И это был первый вопрос, в котором они с Леором достигли полного согласия.
Что ж, видно, не последний...
С кривой ухмылкой вспомнил мастер сегодняшний эпизод, когда ахарский предводитель и его люди готовили оружие из немногочисленного местного арсенала, он же сосредоточенно перебирал свое, особое, – гильдийного производства…
– Это что? – отвлекшись от своего излюбленного короткого меча, желчно покосился Леор на крохотный, с ладонь размером, Огнезоров арбалет. – Игрушками забавляешься?
– Стрелять-то «воины» твои умеют? – игнорируя его насмешки, холодно спросил он.
– Конечно! Из настоящего оружия! – никак не унимался мужчина. – Болтами или стрелами, а не, хм, – глянул презрительно на содержимое чехла, – иголками!
Огнезор вытянул руку с «игрушечным» арбалетом и легко нажал на спусковой крючок. Игла бесшумно вошла в дерево в десяти шагах от них, полностью погрузившись в ствол – Леор даже рот прикрыть не успел.
– Специальная конструкция, – не очень-то определенно пояснил он. – Стреляет недалеко – до пятидесяти шагов, – зато метко. Лучшая вещь для быстрого и бесшумного убийства… Так есть у тебя хорошие стрелки?
– Найдутся, – угрюмо проводил вновь исчезнувшую в чехле «игрушку» предводитель.
– Кожаную одежду и мех он легко пробивает, но вот против шлемов и нагрудников бесполезен, – невозмутимо продолжал объяснять мастер. – В глаза надо целиться. Или в горло… Умельцам своим отдай – пусть потренируются.
– Мы бы и своим обошлись, – неохотно буркнул Леор.
– Обошлись бы, – искривила губы Огнезора недобрая усмешка. – Да только иголочки эти хороший имперский солдат с первого взгляда узнает. Не оружие это, а послание. Страх, знаешь ли, порой лучше целой армии...
Леор глянул недоверчиво – и тогда впервые в глазах его пробилось настоящее опасение. Очень уж просто презираемый им городской мальчишка о войне и смерти рассуждал – без хвастовства, азарта или ужаса, с одной только глухой сосредоточенностью. Мастер так и видел, как ворочаются в Леоровой голове догадки и подозрения.
Но арбалет он принял. И даже буркнул что-то вроде благодарности.
Вот и хорошо.
Если Саррия до сих пор не знает, с кем именно играет ее лорд, то узнает это очень скоро. Возможно, как раз перед смертью... Ведь убить командующих врага – первая задача темного мастера в сражении.
Они бы и так уже могли быть мертвы – ночь темная, имперский лагерь близко, и – видят боги! – Огнезор умеет быть достаточно бесшумным... Но в случившемся неизбежно обвинят ахаров – и тогда вся приграничная армия вскоре будет здесь.
Еще бы! Уничтожение Лордом Крови неизвестного варварского поселения – лишь досадная ошибка в глазах столичных умов. Убийство же имперских солдат этими самыми варварами – уже преступление, объявляющее все племя вне закона.
Нет уж, пусть они нападут первыми! Тогда даже мастера памяти из Всеимперского Дознавательного Совета должны будут признать право ахаров, защищенных многолетним Торговым Соглашением, на самооборону – если, конечно, хоть у кого-то впоследствии появится желание доводить дело до разбирательства. В чем Огнезор очень сомневался: ахары знать не знают о подобных тонкостях, люди же Амареша здесь вряд ли законно, да и не в интересах лорда придавать огласке свои игры с Гильдией...
А что за Лаей пришли не случайно, юноша не сомневался.
Ведь так или иначе, Темнослов должен был рассказать о ней своему влиятельному союзнику. Неважно даже, что именно. Какие бы дикие мысли не возникли тогда в извращенном, безумном мозгу покойного мастера, лорда Амареша они вряд ли ввели бы в заблуждение. Слишком уж хорошо тот, в отличии от Темнослова, знал, почему мужчине может быть нужна женщина...
Легкий шорох шагов прервал Огнезорову мысль – звук, который он ожидал, но все же надеялся не услышать...
– И куда же ты собралась среди ночи? – со вздохом спросил он, замечая, как едкость в его голосе растворяется в усталости.
Тьма перед ним дрогнула, вычерчивая контур девичьей фигуры, оголяя тщательно скрытое прежде Лаино присутствие.
– Я… – тут же растерялась она, отчаянно пытаясь придумать достойную ложь.
– Гуляла? – ядовито предложил мастер.
Лая поспешно кивнула, даже не заметив сарказма.
– Еще скажи – в гости шла! К имперцам! – его усталость понемногу сменялась гневом.
Плечи девушки поникли, словно в знак смирения. Взгляд все время убегал куда-то в сторону, старательно прячась. Но в ответе ее не было больше растерянности – только решимость:
– Это то, что мне надо было сделать давно! Сдаться им, а не втягивать в это тебя, а теперь – и ахаров!..
– Неужели? – ярость Огнезора уже достигла предела, выплескиваясь приглушенным до шипения криком. – Сдаться?! А потом что? – он грубо схватил ее плечи и затряс, заливая злым синим огнем своих глаз.
– Не думаешь же… ты…в самом деле… что они… сразу убьют меня? – стуча зубами от встряски, все же огрызнулась Лая.
– О, нет! Живая ты Амарешу куда полезней! И если надеешься позже сбежать – то зря! Наш лорд тебя из рук не выпустит! Еще бы! Такой удобный способ давления... Чего он только не попросит у меня взамен! Даже имперский трон!.. И – проклятье! – я вряд ли смогу отказать! Потому что совсем обезумел!.. Да лучше нам завтра вместе сдохнуть, чем это!..
Он отпрянул, резко разжимая пальцы, так что Лая, потеряв опору, пошатнулась, чуть не упав, – и уже сама вцепилась в юношу, сначала ухватившись за мех на его куртке, а затем осторожно, с опаской, закинув руки ему на шею.
Ярость его тут же выдохлась.
Эх, правду говорила Иша: все сложнее ему сдерживать себя! Предупреждала ведь, что сорвется – и не просто скоро, но вот-вот!.. В любой момент...
– Выходит, не готов я… – отчаянно прижимая к себе девушку, тихо выдохнул Огнезор. – Дрянной из меня выйдет Гильдмастер! Не смогу я близким человеком пожертвовать. Не смогу от самого себя отказаться даже ради высшего долга…
Лая смотрела с болью и сочувствием. Теплая рука гладила его шею, мягко путалась в волосах.
– Не ходи туда, милая, – обессилено и как-то безнадежно попросил он. – Ахарам так не поможешь: они скрыли тебя – и Амареш использует это как повод, чтоб убрать лишних свидетелей... Не ходи…
– Тш-ш-ш… – перебила она, легко касаясь губами его щеки. – Никуда я теперь уже не пойду... Только…
– Что?
– Страшно мне, – прячась на его груди, призналась девушка. – Как оно завтра будет?
– Вот завтра и посмотрим, – успокаивающе выдохнул он. – А сейчас возьми, – и вытащил из-под куртки, застегнул вокруг Лаиной талии широкий кожаный пояс с дюжиной тонких метательных ножей, так любимых некоторыми мастерами Гильдии.
– Как раз то, чего не хватало скромной ахарской девушке, – через силу улыбнулась охотница. И вдруг, встряхнувшись, решительно добавила со знакомой насмешливой искринкой:
– Иша, кстати, предсказала нашим врагам жестокую смерть!..
«Но это не значит, что выживем мы», – мелькнула у Огнезора мрачная мысль. Делиться ею он уже не стал.
Ночь медленно перевалила за середину...
 
***
 
Имперцы напали на рассвете. Не вернулся один из ахарских дозорных – и ясно стало, что переговоров больше не будет.
С вершины утеса в утренней мгле вместо солдатского лагеря видно было теперь боевое построение, неспешно тянущееся вперед, вовсе не скрываясь, исполненное понимания своей силы и своего преимущества.
На подходах к серой, размякшей мокрым снегом, тропе они разделились, оберегая своих лучников, давая им возможность подняться на утесы, вытеснить оттуда, если будет нужно, несчастную горстку ахаров. Раздавить их, как и тех, что ощетинились клинками на небольшом пятачке перед завалом из камней и древесных стволов, перекрывающем теперь узкий проход.
Дальше ждать было нельзя.
Огнезор поймал тревожный Лаин взгляд – и на мгновенье крепко прижал ее к себе, почти вырывая из стиснутых, подрагивающих губ девушки жесткий, отчаянный поцелуй, в котором было слишком много от прощального...
Затем одним движением плеч он сбросил кому-то на руки бурый ахарский плащ – и увидел, как вмиг бледнеет Лаино лицо, как расширяются ее глаза от понимания и ужаса.
Ибо он весь в белом – и тускло поблескивает в неярких лучах зимнего солнца золотое шитье на его груди и рукавах. Пугающе. Торжественно.
Он в парадной форме Белого Мастера.
Именно так должно идти на смерть...
– Нет! – шепчет Лая и обреченно тянет за ним руку, пытаясь поймать, удержать, не пустить…
Но Огнезор лишь качает головой в безмолвном прощании и отступает – а она не может дотянуться, потому что ахары уже оттеснили прочь, закрыли спинами. Леор начал выполнять свою часть сделки…
И мастер делает шаг вперед, сквозь напряженный, выжидающий строй.
Сожаления и страх, ярость и тоска остались там, вместе с Лаей. Теперь Огнезор собран, отстранен и холоден. Как всегда.
Его глаза внимательно обводят приближающихся имперцев, цепко выделяя среди них тех, кто ему нужен. Намечая цели.
Командир сотни. Командиры четвертей. Пять, восемь, двенадцать солдат, чей доспех украшают знаки особого отличия: опытных, сильных, без труда способных взять руководство на себя.
Не то чтобы без них имперцы обратятся в бегство. Нет, не сотня Амареша. Она слишком хорошо обучена, каждый – до последнего солдата – знает свое место, и, как по цепочке, готов почти мгновенно взять на себя роль убитого старшего...
Но остальные, те, что слабее, что не заслужили еще никаких отличий, уже не его забота. Ахары займутся ими. Он же… просто не успеет.
Скорость, умение, гибкость – главное оружие темного мастера, и оно вовсе не безупречно. Не так уж и много у Огнезора будет времени. Не больше, чем нужно, чтоб досчитать до тысячи. Затем собственное тело начнет предавать его, не выдержав напряжения: мышцы, готовые разорваться, станут слушаться с трудом; сердце взахлеб зайдется в безумном, убийственном бое; легкие загорятся огнем в бесполезной попытке ухватить побольше воздуха…
Если повезет, он уложит две дюжины до того, как станет достаточно уязвим и медлителен, чтоб пропустить смертельный удар.
Исход, при котором такого удара не будет, Огнезор отбросил, как нечто нереальное, граничащее с надеждой на чудо.
Он не очень верил в чудеса.
По крайней мере, его смерть не будет бесполезной. Если он успеет, если все получится – у ахаров будет неплохой шанс.
И Леор позаботится о том, чтобы Лая не высовывалась. Его Снежинка выживет. Проклятый медведь обещал!
Эх, а какое лицо будет у Славы, когда она узнает, что Огнезор, вопреки здравому смыслу, влез в это безнадежное дело! О, это будет достойная месть за ее… предательство! Бедная Слава!
Пусть это по-детски, но мальчишка в нем сейчас просто вопил от ярости! Пусть это мелочно, но, на самом деле, в нем не осталось уже ни капли сочувствия...
Он был дьявольски зол! Хоть и запер в себе эту злость за холодным сосредоточенным расчетом, позволяя лишь убийственной ухмылке поселиться на своем лице...
Первые стрелы имперцев полетели в их сторону, пока, впрочем, не достигая цели. С утесов им ответили ахарские лучники.
Вражеские воины уже бежали вперед.
Огнезор начал отсчет…
Раз...
Два...
Три…
Стремительной, белой тенью он взломал грязно-серые ряды. Кажется, сзади кто-то изумленно вскрикнул? Неужели Леор?..
Восемь, девять…
Первая цель. Огромный, одноглазый ветеран, готовый всех сокрушить своим тяжелым мечом. Падает с перерезанным горлом.
Еще трое юнцов со сверкающей, без единой вмятинки, лисой на доспехах. Новички. Просто встали на пути.
Двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть…
О, вот и первый командир четверти! Белый наряд Огнезора теперь запятнан темно-красными брызгами, чужая кровь покрывает лезвия и перстни, стекает по пальцам, пачкает запястья…
К концу отсчета его тонкий, расшитый золотом, рукав будет багровым по локоть…
Сорок восемь…
Семьдесят шесть…
Девяносто пять…
Еще двое ветеранов. И полдюжины обычных солдат.
Плохо. Слишком многие бросаются наперерез, вместо того, чтоб отойти с пути. Даже зная, что не выживут. Так он выдохнется куда раньше, чем прошепчет «тысяча»!
Сто шестьдесят…
Двести восемнадцать…
Триста один…
Он перевалил уже за вторую дюжину. Но теперь легче. Знакомый ужас стелется вокруг, расчищая дорогу. Окровавленные глазные впадины мертвецов смотрят в пухлое, серое небо тонкими иглами гильдийного арбалета – кто-то из ахарских лучников успешно прикрывает ему спину, сея в имперцах холодный страх узнавания...
Сзади стоит непрерывный боевой вопль варваров – его варваров!, –  перекрывающий и крики боли, и звон мечей. А они и впрямь свирепы, если захотят!
Вот только имперцы едва-едва, но все же теснят их к завалу, вдоль тропы, мимо скал – все ближе к долине…
Пятьсот восемьдесят четыре…
Шестьсот десять…
О, вот и Саррия!..
Что же она смотрит так пристально? Узнала?
Хор-р-рошо!..
А рука уже возносится для смертельного удара…
 
***
 
С проклятыми варварами у Саррии все шло не так! С самого начала! Еще с того дня, как растворилась в лесу безымянная проводница. С той ночи, как, ни слова не сказав, пропал куда-то из их сотни темный мастер – дознаватель, палач и лекарь в одном лице. Человек, служивший вместе с Саррией уже более пятнадцати лет…
Амареш отдал четкий приказ: захватить девушку с портрета. Живой.
Свидетелей уничтожить? Возможно. Даже желательно.
Но варвары выполнять волю лорда не спешили. Как только командиру донесли о перегороженной за ночь тропе да воинственной кучке людей на ней, среди которых заметили и знакомое по пергаменту лицо, Саррия всерьез стала опасаться, что провалит задание. По крайней мере, в той части, что касалась пленения девушки. Та, похоже, совсем не собиралась сдаваться живьем.
Сотня Амареша налетела на варваров с мощью и непреклонностью тарана. Но те и не думали отступать.
Завязался яростный бой…
Воина в белом Саррия разглядела лишь когда вокруг него начали падать ее люди.
Он двигался так целенаправленно, словно шел по намеченному курсу – не отступая ни на шаг, выкашивая всех, кто стоял на пути.
Ее лучших воинов и командиров!
И Саррия уже видела подобное.
Прошлой весной.
Неистовый Парга собрал тогда огромную армию, желая полностью уничтожить Дома Крови, и подходил уже под самые стены столицы. Испуганные лорды присылали на подмогу Императору свои лучшие сотни и срочно сгоняли подвластных им крестьян да мещан в ополчение. Правящий Дом выставил у стен Небесного города всю Императорскую гвардию, городскую стражу и даже половину дворцового караула. Каждый давал всех, кого может.
Гильдия прислала лишь пятерых.
Черными тенями они скользнули вслед за Гильдмастером в гулкий зал ратуши, где собрались все высшие чины Империи на срочный военный совет, – и застыли безмолвными статуями с закрытыми черным лицами, выставив на всеобщее обозрение причудливую цветную вязь символов на груди. Мастера Сражения.
Кряжистый, широкоплечий гигант.
Высокий, гибкий юноша с длинной светлой косой.
Маленький, сухонький человечек с приросшей к губам коварной ухмылкой.
Две женщины с одинаковыми, брезгливо опущенными уголками рта...
– И это все? – багровея от злости, гаркнул лорд Эн.
– Это лучшие, – невозмутимо отозвался Гильдмастер. – Таких вы еще не видели...
Он говорил правду.
Уже следующим утром пять черных теней своим смертельным танцем взрезали ряды врага, расшвыривая солдат Парги, словно хищные птицы стаю глупых фермерских гусей.
Это было страшно. И по-своему красиво…
Лишь полчаса потребовалось им, чтобы прорваться через вражеские мечи к холму, где обосновался Парга со своим штабом – и застыть темными, окровавленными статуями уже над трупами.
Мятежного генерала среди поверженных не было – успел сбежать, оставив присягнувших ему командиров и лордов на растерзание. Личная сотня Парги уже ждала в ближайшей прибрежной деревеньке – вместе с кораблем, готовым к отправлению на Южный...
Без своего вдохновителя восставшие быстро сломались, побежали и рассеялись кто куда.
Это была недолгая, хоть и кровавая битва.
Одна из женщин-мастеров – та, которую приписали к сотням Амареша, – погибла тогда, и Саррия до сих пор помнила ругательства своего лорда, изрядно выпотрошившего казну ради выкупа Гильдии. Своих людей там ценили высоко, даже слишком. Саррия сильно подозревала, что гибель всей пятерки Империи просто была бы не по карману…
Какого дьявола Амареш полез сейчас против Гильдии?!
В том, что это именно так, командир уже не сомневалась. Она верила своим глазам. И, хуже всего, знала: белая фигура движется к ней.
Все ближе.
Впервые Парга, сбежавший и бросивший своих людей на растерзание, не показался ей таким уж ничтожеством…
Но она не поступит так! Она будет драться!
Четверо ее солдат встали рядом, готовые защищать свою леди до последнего.
Им всем удалось продержаться меньше пяти минут.
Хриплый шепот: «Девятьсот три», – последнее, что услышала Саррия…
 
***
 
Он успел!
Силы Огнезора были на исходе, но и прославленная сотня Амареша истекала кровью.
Сегодня, похоже, он превзошел сам себя. Более тридцати жизней за раз! На что только не способен человек, зная, что вот-вот умрет!..
Хриплый смешок вырвался из огнем горящих легких, пока тело продолжало двигаться – бездумно, по инерции, все в том же смертельном, но уже замедляющемся ритме. Резкий поворот. Уклониться – все еще гибко, текуче, как водный змей. Ударить. Отступить. Прыжок – так, чтоб те двое достали мечами лишь друг друга. Сбить этого ударом ноги. Полоснуть тому по едва заметной открытой полоске кожи на горле...
Если бы он мог чувствовать боль, то, наверное, уже корчился бы в грязи, не в силах шевельнуться. Спасибо вам, боги, за Темнослова и проклятое Испытание, как ни иронично это звучит!
Разворот. Еще прыжок (лучшие столичные акробаты изошли бы пеной от зависти!). Короткий удар. Изогнуться назад, пропуская вражеский клинок над собой. Сбить с ног. Уклониться… Дьяволы!  Похоже, все!..
Краем глаза мастер видел лезвие меча, понимая, что уже не успеет…
Предсмертный хрип раздался сзади – и клинок, вместо того, чтоб рассечь его пополам, лишь, скользя, прошелся по спине, оставляя очень паршивую, но все же не смертельную рану.
Владелец меча был мертв. Из его спины торчала рукоять тонкого метательного ножа – одного из тех, что юноша подарил Лае вчера.
Вот, упрямая, самоуверенная, маленькая ведьма! Куда только смотрит этот проклятый ахарский медведь?!
Вместо того, чтоб уходить в горы, догоняя сестру, или укрыться с Ишей на утесах, помогая раненым, или, хотя бы, держаться поближе к завалу на тропе, Лая была в самой гуще сечи, извиваясь и скользя меж имперскими клинками, словно в детской игре, где надо, не коснувшись, пройти между летящими по ветру лентами.
Гибкая, быстрая и очень смертельная…
Рядом с ней отчаянно ругался и ревел раненым зверем Леор. Он потерял свой короткий меч и размахивал теперь огромным имперским двуручником с черным волнистым лезвием, разбрасывая врагов, как медведь стаю собак. Новый клинок был ему к лицу.
Огнезор почти согласился признать, что ахар не так уж плох.
Почти…
Пользуясь небольшой передышкой, подаренной ему отхлынувшими в страхе имперцами, мастер повернул к ним.
Уже чересчур слабый. Слишком медлительный.
Проклятая рана отзывалась зудом – привычным заменителем боли. И холодом.
А это уже плохо. Это значит – он скоро не сможет двигаться…
По крайней мере, попытается закрыть Лаю собой, если вдруг…
Смертельное лезвие взвилось над девушкой.
Огнезор понял, что не успеет. Слишком далеко!
Лая умрет…
Отчаяние, ужас и злость, смешавшись, захлестнули его, заставив захлебнуться, норовя утащить за собой, спихнуть в черноту и безумие. Мгновение растянулось до бесконечности – вязкой, страшной бесконечности, пока меч имперца опускался на беззащитную Лаину спину, и что-то кричал Леор, а сам он застыл на краю темной бездны разрушительного безумия, еще пытаясь сохранить равновесие, еще надеясь удержаться...
Затем невидимая, напряженная нить, державшая рассудок, вдруг лопнула, тонкими струйками крови прочертив две дорожки от его ноздрей к губам, и время вернуло свой бег.
Лая отлетела в сторону, словно кто-то оттащил ее за шкирку – смертельное лезвие прошло мимо, наткнувшись на подоспевший Леоров клинок.
Сверху, с утесов, перекрывая шум битвы, раздался страшный, нечеловеческий Ишин вопль. Ахары дрогнули, попятились, повинуясь этому крику, – все быстрее и быстрее, отступая в долину…
А Огнезор соскользнул.
И упал – будто в вязкую, черную воду, оставляя за собою круги.
…Первый круг – и горячим ветром из-под его ног растопило снег, швырнув кипящими брызгами врагам в лицо.
…Второй – и мелкие камни вперемешку с грязью рванули вверх, корежа живым и мертвым нагрудники и шлемы, сдирая одежду вместе с кусками кожи...
…Третий – и воинов на двадцать шагов вокруг разметало вместе с кусками земли, скрутило, скомкало, как весенних бумажных птичек в кулаке, сминая металл и кости…
…Четвертый – и лишь грязное крошево из льда, камней и крови поднялось в два человеческих роста, там, где только что был десяток солдат...
Имперцы закричали. Многоголосым, отчаянным, смертельным воплем, еще больше сводящим с ума.
Огнезор зажал уши, пытаясь спастись от этих звуков. Не в силах двинуться, зажмурил глаза, все глубже проваливаясь в безумие того ужаса, что творился здесь… Что он сам творил каким-то дьявольским образом.
«У вас уж и забыли давно про то, как совершенный дар приходит. Страшно это. Очень»…
«Сорвешься ты скоро…»
«Боги, боги, неужели это я?» – панически забилась в его затянутом темной мглой разуме единственная осознанная мысль. И паника эта вдруг вышла наружу, развернулась мощной волной, накрывая и без того обезумевших от ужаса людей, заставляя их бежать наугад, ничего не видя вокруг, сбивая и калеча друг друга – пока смерть не настигала вновь и вновь…
Но он уже не знал этого...
Не видел, как вдруг утихло все разом после шестого круга, выщербившего стены утесов, оставившего глубокие борозды и развороченные сосны у самого края поляны. Как улеглась спокойно земля на тропе у самых Ишиных ног, повинуясь ее невидящему взгляду. Как застыла, тяжело дыша, после чьей-то пощечины Лая, отчаянно до сих пор рвущаяся из рук двух ахарских воинов. Как воцарилась вокруг тишина, ибо не осталось больше никого живого...
И как собственное его тело безжизненно осело на единственном уцелевшем островке снега среди развороченной, черной проплешины...
Огнезор не мог видеть этого, ибо больше не помнил, не сознавал себя. Последние остатки его воли, его рассудка уходили на слепое барахтанье, попытку не захлебнуться, выплыть из липкой, затягивающей тьмы, уже не понимая зачем...
Затем дневной свет жестоко резанул по глазам, морозный воздух разорвал легкие, страх и усталость, тошнота и холод нахлынули с новой силой, воскрешая остатки разума, возвращая к сознанию.
Он съежился, инстинктивно пытаясь спрятаться от привычных, но возросших до болезненности, ощущений – гула чужих эмоций, предчувствий, чьих-то присутствий.
И, да – мысленных призраков.
Проклятых, въевшихся в развороченную грязь теней, оставленных мертвецами.
Эха боли, страха и воплей.
Его собственного безумного лица, отраженного в дюжинах ракурсов…
Это все чуть было вновь не толкнуло Огнезора за пределы рассудка.
Но он выдержал.
Ощущения вспыхнули – и, повинуясь приказу хозяина, послушно стали затухать, оставляя лишь скупое, ненавязчивое тление.
Огромным усилием мастер заставил себя подняться. Осмотрелся, не сдержав пораженного стона, перешедшего в истеричный смешок, но резко оборвал его – нахмурился, словно прислушиваясь.
Затем медленно, очень медленно Огнезор обернулся, поднял взгляд к одному из скалистых уступов.
– Выходи... Я знаю… что ты там.
Слова вырывались хрипло, с усилием раздирая горло. Из раны, кажется, шла кровь. Спина немела.
Робкий снежок влажно оседал на коже, падал к ногам, смешиваясь с грязью, кровью, ошметками плоти.
Из-за камней осторожно поднялась темная фигура. Подмастерье. Немолодой уже. Со слабым целительским даром.
– Каков был приказ? – немедленно потребовал ответа Огнезор.
Подмастерье почти трясся, безумно вращая глазами. От него тошнотворно несло страхом.
– Г-господин Б-белый Мастер… – дрожащими, синими губами, кажется, прошептал он.
– КАКОВ БЫЛ ПРИКАЗ?! – заорал на него юноша.
– Наблюдать… запомнить… донести, – заставил себя, наконец, что-то сказать мужчина.
Губы Огнезора скривились в угрожающей усмешке. Вместе с кровью и грязью, покрывшими его лицо, одежду, волосы, эта ухмылка и вправду должна была смотреться ужасающе…
– Кто приказал? – с нажимом спросил Огнезор.
Темный вздрогнул, глядя на него, затем опять застыл, колеблясь.
– Не для твоего ума… наши игры… подмастерье! Сам не видишь разве, во что… ввязался? – Белый Мастер уже не кричал: говорил он по-прежнему тяжело, но теперь с вкрадчивым, подкупающим спокойствием. – Выбирай… кому служить будешь. Кто приказал тебе?
– Сребноглав, – угрюмо раздалось в ответ.
Усмешка Огнезора стала еще неприятнее.
– Не повезло тебе, подмастерье, – почти совладав с голосом, продолжил он. – Способности у высокого мастера Сребноглава слабенькие: картинку-то нужную он из памяти твоей вытащит, а вот стереть ее потом – никак не осилит! И к блокировщику идти побоится – очень уж сведения щекотливые... А как еще ему от свидетеля избавиться? Сюда спускайся, – поманил к себе мужчину.
Тот отшатнулся, снова наполняясь подозрением и страхом.
– Память подчищу, – уже почти неслышно от усталости сказал юноша. – Смерти здесь и без тебя много...
Подмастерье приблизился. Огнезору теперь даже не нужно было его касаться – только рядом быть, впитывая чужой ужас, выпивая его вместе с воспоминанием о сегодняшнем сражении. Вот он – долгожданный первый уровень! Хотелось кричать от безумия.
Он стиснул зубы, не давая ускользнуть остаткам выдержки. Осторожно закончил с подмастерьем, дав легкий посыл отправляться восвояси.
Мужчина скрылся, а Огнезор все смотрел в одну точку, с трудом вдыхая разрывающий легкие воздух вместе с кружащими в нем снежинками. Лес тошнотворно плясал перед глазами. Было очень – дьявольски! – холодно…
Откуда-то вновь слышались вопли, угрожающий Лаин крик. На краю сознания выплыла картинка: Леор уцепился в девушку, пытаясь ее удержать, но она выворачивается, ловко двинув противника по носу, и бежит, бежит…
Затем ноги перестали держать, земля угрожающе двинулась навстречу, и Огнезор начал падать, с отвращением представляя себя в грязной кашице из земли, льда и крови, покрывающей камни.
Вместо этого его подхватили теплые женские руки.
– Потерпи, милый, – прошептал самый прекрасный на свете голос, и впервые за этот страшный день юноша по-настоящему улыбнулся.
_________________

 » Глава двадцать первая

Глава двадцать первая, в которой Огнезор и Лая прощаются с ахарами.
 
 
Лаины руки исцеляли и ласкали, гладили с укоризной и нежностью, смывая снегом, тающим от их жара, запекшуюся кровь, стягивая белым, затянувшимся рубцом края еще недавно опасной раны. Погружая в блаженное, полусонное тепло, из которого так не хотелось возвращаться к тому отвратительному, страшному, что было здесь совсем недавно и за что еще предстоит ответить… Ибо не может такое пройти для человека бесследно. Даже для него – темного мастера с пустой душой…
Со вздохом Огнезор заставил себя очнуться.
– Не боишься меня? – спросил отрывисто, все еще с трудом проталкивая слова. Деланно небрежным тоном – но оба знали, что спросил сейчас о главном, о том, что не дает покоя…
– Боюсь! – сердито буркнула Лая. – Что опять в драку полезешь, да только чуда – хоть доброго, хоть злого – не будет больше…
Голос ее скрипел, сорванный и хриплый – Огнезор снова увидел, будто наяву, как заходится она в диком крике, вырываясь из цепкой Леоровой хватки. Кричит и кричит. Из-за него…
– Как же ты теперь петь-то будешь, – еле слышно вздохнул он.
– На похоронах ахары не поют, – отвернулась Лая. – Только шепчут: богам, и предкам, и умершему…
Она хмуро засопела, сначала усиленно втирая ему в кожу какое-то зелье (вот столько Иша его, бездаря, мучила, а все равно по запаху никак не определит – какое!), затем бережно и настойчиво укутывая плечи в теплый ахарский плащ-покрывало…
– И много ахаров полегло? – наконец, решился спросить Огнезор.
Руки девушки застыли на его плечах, легко подрагивая.
– Из Леоровых мечников – почти половина, да еще семеро добровольцев из охотников, – глухо отозвалась она. – Все – от имперских мечей, а не… – Лая замолкла, не в силах подобрать нужных слов для того страшного, что было на мертвой теперь уже прогалине, – …не из-за тебя, – наконец, договорила она, до боли сжимая дрожащие руки на Огнезоровых плечах.
– Иша – молодец, – горько, но с тенью облегчения, выдохнул он. – Вовремя почувствовала, что я срываюсь. Увела остальных…
Лаины пальцы судорожно вцепилась в него – так сильно, что, умей он чувствовать боль, наверное, вскрикнул бы. Мгновение она смотрела на него, старательно сжимая подрагивающие губы, – и вдруг, словно не выдержав, с еле слышным всхлипом уткнулась ему в шею.
– Я думала, что потеряю тебя…
И это были те самые слова, что жгли его собственный язык.
Они надолго застыли, просто держась друг за друга, – растерянные, еще не верящие, что все закончилось...
Потом Лая нехотя отодвинулась, без труда освобождаясь из слабой хватки его рук.
– Нам пора идти.
Только теперь Огнезор огляделся. Он опирался на что-то твердое, неприятно шершавое даже сквозь толстый плащ, – кажется, искривленный древесный ствол с торчащими сучьями. За спиной начинался завал – тот самый, которым ахары перегородили тропу накануне. Впереди виднелся спуск в долину.
Скорее всего, Лая вытащила его сюда с прогалины, но дотянуть дальше сил не хватило. А ее соплеменники слишком перепуганы были увиденным, чтобы рискнуть не то что прикоснуться к нему, но даже приблизиться...
Из долины, наверное, придется уйти. 
Осознание этого наполнило мастера вполне понятной горечью. Не дождались они весны, а куда дальше деваться – загадка...
С нахлынувшей вдруг злой решимостью он погрузил грязные, покрытые засохшей кровью руки в снег и принялся тереть, пока не онемели замерзшие пальцы. Затем пришел черед лица.
Жалящий холод помогал прийти в себя, окончательно вернуть чувство реальности.
Девушка не вмешивалась. Просто смотрела на него и ждала, пока он выдохнется. Вспомнилось, как отчаянно, до саднящей красноты, отмывалась Лая в Эн-Амареше, в тот день, когда чуть не убила Темнослова своим даром.
О да! если кто и понимал его сейчас, так это она!
Наконец, Огнезор опустил руки, отряхнулся от снега и бросил коротко:
– Пойдем!
Опираясь на Лаино плечо, упрямо борясь с тошнотой и смертельной усталостью, он неловко поднялся. Первый шаг дался тяжело – юноша просто повис на охотнице, пытаясь отдышаться. Потом стало легче.
Лая сопела, ворчала, но шагала вперед, таща его следом и вливая в его тело (как ей казалось – незаметно) все больше и больше теплых целебных струек.
– Хватит уже, – наконец, оторвался он от ее плеча. – Саму скоро нести придется. А еще ведь других лечить будешь… 
Девушка вздохнула, неохотно отстранилась и просто пошла рядом.
– Почему твоя… подруга сделала это? – хрипло, не глядя на Огнезора, вдруг спросила она. – Зачем привела сюда имперцев?.. Это такая месть?
– Месть? – грустно усмехнулся Огнезор. – Скорее уж трезвый расчет... Просто способ нас с тобой отсюда выманить. Видно, была уверена, что я не стану ввязываться в… хм… чужое и гиблое дело, но предпочту просто уйти…
– Плохо же она тебя знает! – зло буркнула Лая.
– Наоборот, Снежинка. Слишком хорошо... Никаких привязанностей, никакой ответственности, кроме той, что налагает Гильдия, – он устало выдохнул. – Я слишком долго жил по правилам, и многим теперь кажется, что я не склонен делать глупости. Да мне и самому так казалось совсем недавно!
Девушка фыркнула, потом еще раз – и в этих странных, дерганных звуках мастеру почудился смех.
– Что с тобой? – забеспокоился он, опасаясь, что у Лаи началась истерика.
Она издала нервный, едва сдерживаемый всхлип – и вдруг захохотала в полный голос.
– Это… ты… не склонен… к глупостям? – с трудом выдохнула сквозь хриплое хихиканье. – Ты, который всегда таскал яблоки только со дворов с самыми злющими псами, потому что «так вкуснее»? Который ходил в горы ловить зимнего барса с одним только ржавым ножом? Хвала богам, не поймал!.. Который…
– Да понял уже! – обиженно прервал Огнезор, но в глазах его тоже заплескалось веселье. – Неужели думаешь, что за десять лет я ни капли не поумнел?
– Что-то не заметила, – вновь фыркнула Лая. – А «умнеть» должен был Эдан или Огнезор?
Смеяться как-то сразу перехотелось.
– Не знаю, Лая, – угрюмо проронил он. – Я даже не знаю, кто из них двоих я сейчас…
– Какая разница? – мгновенно уловив перемену в его настроении, перебила девушка. – Я люблю обоих.
И Огнезору вдруг стало жарко, потому что, кажется, впервые со времен их детства она сказала это вслух…
 
***
 
Долина встречала запустением и тоскливым молчанием. Ахары ушли, побросав ненужную утварь и голые остовы шатров.
Кого-то, наверное, уже сегодня догонят вести о победе – и они вернутся к ночи, добавив гула и оживления, но пока что людно было лишь на площадке у Ишиного шатра. Там жарко горели костры, согревая уставших, хмурых воинов, да суетились немногие оставшиеся в долине женщины, помогая раненым.
Вновь опираясь на Лаино плечо, Огнезор позволил ей вывести себя к огню. Показываться сейчас перед испуганными ахарами было не лучшей идеей, но юноша слишком устал, чтобы думать о чужом спокойствии.
Голоса вокруг притихли. От их пары, с трудом держащейся на ногах, шарахались, как от дьяволов, тайком делая знаки, отводящие зло…
Никто не осмеливался даже поднять глаз.
Только Леор поглядывал на недавнего своего соперника с безмерным, недоверчивым удивлением, словно на ярмарочного кудесника, секрет фокусов которого никак не давался к разоблачению…
Им навстречу, опираясь на девочку-ученицу, неспешно выступила Хранительница. Застыла перед самым лицом, подняла голову, повела носом, словно обнюхивая, – и, наконец, удовлетворенно кивнула.
– Зайди ко мне, Огнезор, – приказала коротко.
Проклятая старуха всегда, с завидным упорством, называла его только этим именем. Из ее уст оно прозвучало так привычно, что в первый миг юноша даже не понял: сейчас Иша говорила при всех.
Угрожающее молчание мгновенно разлилось над кострами.
Леор вскочил, лицо его вытянулось, исказилось шоком и отвращением, а пальцы побелели, недвусмысленно сжимая рукоять трофейного меча.
Огнезор пристально взглянул на него и лишь в насмешливом вызове изогнул бровь: мол, ты правда этого хочешь? Не страшно?
Пальцы Леора дрогнули.
Мастер оскорбительно хмыкнул и последовал за Ишей.
– Кого ты привела, Лая? – разрывая тишину, яростно зашипел сзади голос предводителя, тут же подхваченный дюжиной шепотков.
– Ой, да заткнитесь вы! – перекрыл этот нарастающий гул злой Лаин возглас.
И когда Леор хотел уже что-то рявкнуть в ответ, Снежинка выдала столь гневную и красочную отповедь, что Огнезор у порога Ишиного шатра даже застыл на миг в полном изумлении.
Нет, он, конечно, еще не к такому привык – от Славы, маленькой циничной злючки, наслушался. Но чтобы Лая? Колючая ирония – это одно, без нее Насмешница – не Насмешница. Но такое – никогда! Слишком уж сильна была в ней нелепая ахарская вера в силу проклятия!.. И вот теперь… несчастного Леора даже жалко стало.
Эта мысль вызвала слабый, пусть и слегка истеричный, смешок – а в душе окончательно воцарилось облегчение. Не сорвется он в пропасть, как Иша боялась! Сможет удержать тонкую ниточку разума – пока Лая с ним.
С уверенностью этой и вошел он в дымный старухин шатер, сразу напоровшись на пристальное, изучающее внимание Хранительницы.
– Не похоже, чтоб ты совсем обезумел, – с привычной ворчливостью отметила она. – Это радует.
– Меня тоже, Иша. Хоть и жаль лишаться твоего гостеприимства.
– Разве я тебя прогоняю? – картинно выгнулись Ишины брови.
– Конечно, нет! – съязвил Огнезор. – И мое имя, названное при всех, полагаю, просто оговорка?
– Ну, не при всех, – примирительно буркнула старуха. – Там только Леоровы мальчишки были. Должны же они знать, кому обязаны!
– Это, значит, ты их так уму-разуму учишь? – хмыкнул мастер. – За мой счет?
Хитрая усмешка искривила Ишины губы.
– Не бойся, болтать они не будут: боязно, да и стыдно тоже! Леор вон так своим умением гордился, а настоящую силу распознать не сумел!.. Да только прав ты, Огнезор. Здесь вам больше нельзя оставаться. Пришли эти – могут прийти и другие… Так что отдохните пару дней – и в дорогу.
– Куда же нам идти? – как-то беспомощно спросил он.
– На север, куда же еще? – снизошла до ответа старуха. – У ахаров есть проторенная тропа – через все Северные горы и до самого моря. А там – Волчий Перешеек до берегов Северного континента. Летом на лодке за полдня добраться можно, а зимой – чуть подольше, зато пешком: промерзает там до самого дна. Только успеть надо до четвертого зимнего месяца: в конце зимы сильные бури разобьют лед, и долго еще не будет там ходу. Зато, уж если успеете, следом никто увязаться не сможет...
– На Северный, значит? – растерянно переспросил Огнезор. – Но там же нет ничего! Зима большую часть года!..
– И там люди живут, – возразила Иша. – Остатки северных племен, подальше сбежавших от Империи, да и коренные жители. Лето у них, и правда, короткое: ничего, кроме мелкого кустарника да ягод, вырасти не успевает. Зато рыбы много, птицы, зверя пушного… Чем не жизнь? Имперцам, конечно, тяжело с непривычки, да и не любят вас там. Но ахары со всеми в добрых отношениях, так что я весточку передам в ближайшее стойбище – примут. Карту, где наша тропа и все стоянки отмечены, Леор даст, припасов соберем… Так что идите!
– Время-то хоть на раздумья дашь? – буркнул юноша, уязвленный таким явным желанием Хранительницы поскорее от них избавиться. – Может, найдется для нас и другой путь?..
– Нельзя вам по-другому! – перебила Иша с внезапной мрачностью. – Успеешь через Волчий перешеек – может, и обманешь свою судьбу, кровный Первого Бога!..
– А если не успею? – невольно содрогнувшись, Огнезор понизил голос почти до шепота.
– Не знаю, – качнула головой старуха и погрузилась в хмурое молчание.
Он с трудом держался на ногах – и все же терпеливо застыл, ожидая, что еще скажет Иша. Но та не проронила больше ни слова – лишь махнула рукой: иди, мол. И почему-то Огнезор понял: это уже прощание. За те два дня, что оставили им с Лаей на сборы, Хранительница его больше не позовет.
– Прощай, Иша, – почтительно поклонился он. – Спасибо тебе за все и доброго снега!..
С тем и вышел из шатра.
Лая встретила его у костра. Ни на кого не глядя, потянула к их жилищу.
– Упрямая старуха с тобой даже не попрощалась! – сердито буркнула через плечо.
– Подслушивала? – вздохнул юноша, откидывая перед ней шкуру на входе.
Охотница угрюмо промолчала.
– Ну, может тебе с ней больше повезет, – обнадежил Огнезор, с огромным удовольствием рухнув, наконец, на мягкую, пахнущую травами, постель.
– Вряд ли, – сделалась Лая еще мрачнее. – С того самого дня, как я свадебный ритуал проводила, Иша не говорит со мной. Я вначале думала – может, за тебя злится, да только не похоже на нее это... И если б злилась, то ругалась бы, нотации читала. А так… не замечает вовсе, словно и нет меня…
Горькая детская обида на миг пробилась в ее охрипшем голосе – и тут же тщательно была спрятана.
То ли от сочувствия к Лаиной беде, то ли от странных Ишиных предсказаний, вновь стало юноше на сердце тоскливо и муторно. Захотелось притянуть Снежинку к себе, завернуться в теплый белый мех покрывала – и не двигаться до самой весны. Пусть снегопадами заметет шатер, и по ночам над долиной воет зверье – а здесь все так же будет жарко гореть круглый очаг, грея чан с водой для купания и заставляя плеваться да брызгать на камни очередное лечебное варево; все так же будет тянуться вверх, к узкой прорехе, сизая струйка дыма, все так же будет пахнуть вокруг сухими травами, пучки которых в беспорядке рассованы повсюду...
Лая, меж тем, уже развела огонь, и теперь вовсю гремела котелком да склянками, шуршала мешочками с всевозможным знахарским добром.
– Иди сюда, ведь еле на ногах держишься! – тихо позвал Огнезор.
– Нет, пока не напою нас с тобой укрепляющим зельем, – отозвалась она, упрямо мотнув головой.
– Лая!
– Видел бы ты себя сейчас – не возражал бы! У тебя глаза почти белые…
– Жутко, наверное, – слабо улыбнулся он.
– Губы, кстати, тоже! – неумолимо продолжала девушка. – И лицо! Хотя нет, лицо еще и синевой отливает!..
Огнезор не удержался от смешка.
– Ладно, давай свое зелье, – покорно согласился он, пытаясь встать.
Уже почуявшие долгожданный отдых мышцы слушаться наотрез отказались. Лая, впрочем, с ними была согласна, и следующую попытку подняться пресекла безжалостно.
– Пей! – приказала она.
И он выпил.
Горьковатое тепло растеклось по горлу – и тут же потянуло за собой, погружая в спокойное сонное марево.
Огнезор еще чувствовал Лаины руки, осторожно снимающие его одежду, мягко смывающие кровавую грязь с его тела, плотно укутывающие в покрывало.
Затем сон полностью поглотил его, отрезая, наконец, от этого безумного дня.
 
***
 
Первый из отведенных Ишей на сборы дней Эдан проспал. Было ли тому причиной принятое зелье, или просто чрезмерная его усталость, Лая не знала. Но будить его и сама не собиралась, и другим бы не позволила. Впрочем, почти никто весь день их и не беспокоил. Напуганные соплеменники обходили ее шатер десятой дорогой, а, стоило Лае выйти, старательно пытались не попадаться на глаза.
Только ближе к полудню окликнул девушку снаружи знакомый рычащий голос – и в шатер заглянул хмурый Леор. Постоял, помолчал – угрюмо, но уже как-то беззлобно, разглядывая раскинувшегося на постели, беспробудно спящего своего соперника. Перевел взгляд на охотницу, которая, будто не видя гостя, возилась у очага, спешно заготавливая полезные снадобья в дорогу. Тяжело вздохнул, махнул рукой и вышел, оставив затрепанный кусок светлой кожи с картой и две пары снегоступов.
Чуть позже заскочил старичок-ахар – Лая не раз видела их с Эданом вместе, мастерящих какие-то хитрые ахарские охотничьи штучки или просто беседующих обо всем подряд. Старичок покряхтел, помялся у порога, чинно поклонился хозяйке да вручил ей большой, плотно скатанный тюк: в дороге, мол, пригодится.
К вечеру в стойбище вернулась Шана с ребятишками. Поохала над сияющим от гордости супругом, что дрался за долину среди добровольцев-охотников – и теперь вовсю хвалился шрамом на поспешно исцеленной Ишей руке. Покричала на шарахающихся от ее сестренки соплеменников, и ввалилась к Лае с расспросами, советами да помощью в сборах.
Они провозились почти до полуночи, а Эдан так и не проснулся.
Зато утром, даже сквозь дрему, девушка почувствовала на себе изучающий, чуть насмешливый взгляд синих глаз.
– Что? – зарываясь в покрывало с головой, сонно буркнула она.
– Мне вот интересно, – задумчиво протянул Эдан, – сколько всего сонных зелий ты знаешь? Пока, кажется, ни разу не повторилась. Уж по вкусу я бы одно от другого отличил!
– И чему только тебя Иша учила! – горестно застонала Лая, пытаясь поймать убегающие остатки сна.
Не получилось.
Пришлось открывать глаза и вылезать из-под груды меха.
Хотя вырваться из крепкого кольца рук так и не вышло.
Ну, не очень-то ей и хотелось...
Из шатра они выбрались лишь к полудню. Полюбовались морозно искрящимся на ярком солнце снегом, неспешно обошли долину, словно пытаясь запомнить каждый уголок, проведали прижившихся у ахаров Стрелокрыла и Лошадку, которым не по пути было дальше с хозяевами. Навестили Шану – вовремя, как раз к обеду. Забежали в Мужской Дом к давешнему старичку-охотнику – Эдан рассыпался в благодарностях за принесенный вчера непонятный подарок, вручил в ответ собственноручно изготовленный амулет от бессонницы, а потом долго прощался с неугомонным долгожителем, игнорируя хмурые взгляды бородатых охотников.
Их дела в долине были завершены.
Оставалось лишь аккуратно уложить вещи, стянуть вьюки поплотнее веревками – да пораньше лечь спать, чтобы с рассветом отправиться в дорогу.
 
***
 
Утро их ухода выдалось прозрачным, безветренным и морозным, обещая хороший ясный день. За ночь долину укрыло снегом, превратив ахарские жилища в круглые белые холмики с темными норами раскопанных выходов. На черном небе еще блекло угасали последние звезды, когда Лая, привычно разгребая сугроб, выбралась из шатра.
Она неспешно прошлась туда-сюда, привыкая к тяжести своего вьюка и к одолженным у кого-то из ахарских охотников сапогам – огромным, неуклюжим, с торчащим наружу косматым мехом. В таких не замерзнешь даже в самую сильную стужу!
Сапоги были великоваты, но девушка осталась довольна: тепло, не жмут – и ладно!
Ноги проваливались в снег, вещевой мешок тяжело оттягивал плечи. Передвигаться в толстой меховой куртке и двух теплых штанах было непривычно, даже неудобно, но Лая знала, что скоро приспособится. Придется! Хоть и текла в ней беспокойная ахарская кровь – зиму девушка не слишком жаловала, а зимние странствия – тем более. Но выбора-то все равно нет!
С подозрением и неприязнью покосилась охотница на брошенные у шатра снегоступы – чуяло ее сердце: с ними еще намучается…
Эдан вышел вслед за нею – и теперь посматривал на неловкое ее кружение с плохо скрытым весельем.
Смешно ему!
Девушка хотела было обидеться, но и сам он – в тяжелой ахарской куртке, в толстых штанах с начесом, в таких же огромных, как у Лаи, сапогах, в большой косматой шапке, с лицом, натертым от мороза жирным, пахнущим травами снадобьем, – уж слишком забавно выглядел!
«Ох, видела бы тебя сейчас Илания!» – не удержалась от смешка охотница.
Утонченный имперский лорд, придворный красавчик в подобном варварском наряде, наверное, потряс бы нежные души высокородных девиц до обморока!
Лая рассмеялась, и Эдан, явно догадавшись, о чем она думала, засмеялся в ответ.
А девушке вдруг стало совсем легко и радостно – тяготы пути не пугали больше, зато поднял голову неугомонный азартный бесенок, и опять проснулась вечная Лаина любовь к странствиям.
– Пойдем? – правильно понял ход ее мыслей юноша.
– Ага.
Лая в последний раз оглянулась на шатер. В этой жизни у нее было не так уж много собственных вещей – и почти все оставались там, в большом деревянном сундуке у постели.
Ну и бог с ними!
– Ты иди, я догоню, – с извиняющейся улыбкой вручила она Эдану свои снегоступы. – Сестричка не простит, если я не загляну к ней еще раз попрощаться...
Это было правдой лишь наполовину.
После недавних событий в долине охотнице так и не выпало случая толком поговорить с Шаной: вначале не до того было, а потом все не получалось остаться наедине. А Лая вот уже два дня – как раз с последнего Ишиного разговора с Эданом – мучилась от любопытства.
Говорили же ей, что подслушивать нехорошо! Но ремесло берет свое! А тут еще любимый, спасибо ему, научил скрывать свое присутствие так тщательно, что даже всемогущая старуха не поймает! И как тут удержаться?
Соплеменники с Лаей не разговаривали, Хранительница видеть ее не хотела, у Эдана вообще спрашивать неловко – а вот Шана всегда и все растолковать готова!
Женщина, как оказалось, Лаю ждала – видно, и мысли не допускала, что та не зайдет проститься. Охотница тут же почувствовала себя виноватой.
– О чем задумалась, неугомонная сестричка? – усмехнулась ей Шана.
– Да глупость одна, – Лая сморщилась, неловко заправила торчащие из-под капюшона куртки волосы. – Ты знаешь сказку о кровных Первого Бога? – решила перейти сразу к делу.
– Да и ты должна знать! – удивилась такому вопросу женщина. – Нам ее с измальства в шатрах старухи бубнили, когда приходило время овечью шерсть прясть…
– Ну, мало ли, что они там бубнили! – сконфузилась Лая. – Будто мы, детвора, их слушали… Расскажи, а? На дорожку! – добавила она просительно.
– Ладно, – улыбнулась Шана. Затем лицо ее стало серьезным, почти торжественным, речь зазвучала монотонно и плавно в подражание тем самым старухам-сказительницам, – и только в глазах, так похожих на Лаины собственные, засветились лукавые смешинки…
– Сказывают, судьбы всех людей мира, – говорила она, – подобны сваленной в кучу, спутанной в беспорядке пряже, и почти невозможно отделить витки в ней друг от друга. Но порой все же выбивается один из путаницы – и тогда любопытно становится Первому Богу. Хватает Творец-Разрушитель эту нить, ранит пальцы и пропитывает ее своей кровью. А та загорается от проклятой крови огнем, выпрямляется горящей струной, и идет сквозь наш мир туда, куда тянет ее Первый Бог. И кто коснется ее хоть раз – опутается. И тянется следом. Но чаще, не выдержав, просто сгорает. Огненная нить и есть судьба кровного. И, говорят, мир вокруг меняется, ложась к его ногам…
– Вот не думала, что Иша и правда в сказки верит! – задумчиво хмыкнула Лая.
– Иша?
– Ну, с чего бы еще она назвала его кровным?..
Глаза Шаны потеряли вдруг насмешливую свою беззаботность, распахнулись, наливаясь тревогой.
– Кого Иша назвала так? – испуганно вскинулась она. – Эдана?
Лая лишь отстраненно кивнула: ну кого же, мол, еще?
– Не ходи с ним, сестричка! – хрипло от волнения вдруг выдохнула женщина. – Не ходи!.. Сказывают ведь, что жизнь кровного – длинная и славная, но всегда полна одиночества, ибо близкие к нему сгорают первыми… 
– Ну, что за глупости! – насмешливо фыркнула Лая, легко выворачиваясь из молящих Шаниных рук и звонко чмокая сестру в нос. – Ладно, сказку на дорогу послушала – и честь знать пора! Еще раз прощай, сестричка! Доброго тебе снега! – добавила она традиционное ахарское пожелание.
И, ничуть не смущаясь странным таким с сестрой прощанием, подхватила с земли свой вьюк да резво, не оглядываясь, заспешила к ожидающему у выхода из долины спутнику.
А Шана так и не решилась крикнуть вслед «прощай» – слово это будто прилипло к ее языку, промораживая не хуже льда...
_________________

 » Глава двадцать вторая

Глава двадцать вторая, где есть только горы и снег.
 
 
Тайная ахарская тропа начиналась в лесистых предгорьях над долиной, пробивалась сквозь неласковые к путникам Северные горы (где над, а где и под землей), вилась дремучим лесом и безлюдными холмами по другую их строну – чтобы недели через две пешего пути уткнуться в Волчий Перешеек. Вот уже сотни лет она оставалась единственной безопасной дорогой к Северному побережью и, скорее всего, именно этим обязаны были ахары своим почти мирным сосуществованием с Империей – та пока на холодные просторы Северного моря не спешила, но и с варварами, проторившими туда путь, ссориться не хотела: на всякий случай.
За тропою тщательно следили: расчищали от завалов и хищного зверья, берегли от чужаков, пополняли припасы на хорошо спрятанных стоянках, которые можно было найти в конце каждого дневного перехода: охотничьи хижины, сухие пещерки, расселины или просто густые навесы из еловых лап, где путника ожидали дрова, запас еды и источник воды неподалеку. Ахары, часто кочующие через горы (порой – целыми семьями), сделали все, чтобы дорога стала безопасной, даже удобной – хотя их старания и не могли полностью оградить путников от сильных морозов, затяжных метелей или осмелевших от голода случайных хищников. Но тут уж каждый полагался на свой талант к выживанию, да еще – на везение.
А удача, казалось Лае, была на их стороне. Управляться со снегоступами она наловчилась на удивление быстро, да и тело, привычное к пешим странствиям, уже не тяготилось поклажей за спиной. Зима выдалась мягкая, холод не донимал. Следы притрушивал вяло кружащийся снежок, ленящийся стать настоящей вьюгой, такой опасной в этих местах...
Вроде тревожиться и не было повода. Но Эдан после первой же ночевки почему-то забеспокоился: скользил мягко и напряженно, будто вслушиваясь в лесистые, заснеженные склоны вокруг, часто оглядывался по сторонам, внимательно, подолгу смотрел на север и хмурился.
Лае самой поначалу было неуютно и пусто – будто в тишине, вдруг воцарившейся в шумном месте. Но виной тому она считала привычку к Ишиным амулетам, охраняющим долину: как в первые дни в стойбище неприятен был голове неумолчный от них зуд, так теперь тяготило их отсутствие. Очень скоро это чувство пройдет, – девушка так и сказала Эдану. Тот кивнул в ответ, вроде бы соглашаясь, но как-то неубедительно. И оглядываться с подозрением по сторонам не перестал.
На третий вечер, когда древняя, заросшая лесом, почти пологая, часть гор остались позади, и путникам открылось каменистое, открытое всем ветрам плато, Лая, наконец, узнала, что тревожит ее друга. Они сидели у костра, забившись между огромными валунами, ужинали наспех сваренной шархой и остатками подстреленного вчера тощего зайца, когда Эдан опять напрягся, невидяще уставившись в темный проем меж камнями, за которым свистел ветер.
– Опять зовет, – прошептал он.
– Что? – впервые за эти дни девушка по-настоящему забеспокоилась.
– Сколько помню себя, слышу это… этот зов – тем сильнее, чем дальше на север. В долине, правда, его почти не было, наверное, из-за амулетов. А вот теперь вопит так, что голова болит.
– В детстве ты часто говорил, что горы зовут тебя, – вспомнила Лая.
– Да. Только это не горы. Кто бы это ни был, он ждет за горами, по ту сторону. Но я еще не настолько сошел с ума, чтоб идти к нему...
– Тогда просто не обращай внимания. А головную боль я тебе уж как-нибудь вылечу.
– И рад бы, Снежинка, – устало нахмурился Эдан. – Да только из-за него я остальное плохо чувствую. Не могу толком разобрать, идет за нами кто, или нет. А Слава, думаю, так просто не отвяжется. Да и на той прогалине вряд ли все люди Амареша полегли: могут, если захотят, и тропу отыскать, и проводника...
– Ахары не предают своих! – возмутилась на такое подозрение девушка.
– Не предают, – согласился мастер. – Но нам ведь ясно показали, что мы… больше не «свои».
– Думаешь, Леор..?
– Не Леор. И не кто-то из близких тебе. Но там ведь еще остались те, чьи родные погибли из-за нас…
Лая мрачно уставилась в огонь.
– Может, тогда лучше пусть догонят, – прошептала она, но, перехватив полный боли взгляд, осеклась. – Мы выберемся, – уверенно вздернула подбородок. – И вообще… Иди спать, я покараулю…
 
***
 
Через плато они брели два дня. Бесконечные два дня, за которые Лая много раз успела проклясть и Северные горы, и злой, до костей пробирающий ветер, и скользкую каменную крошку под ногами, и снегоступы, прикрученные к мешку да больно бьющие с каждым шагом пониже спины. Эдану было хуже – кроме вещей он тащил на себе еще и  связку толстых сухих веток, тщательно укутанную от непогоды, да мешочек древесного угля: там, куда они шли, с топливом было худо. И пусть только часть из взятого пригодиться для их собственного костра, остальное же пристроено будет на ближайших стоянках для следующих путников, юноша все равно терпеливо закидывал за спину после каждого привала лишнюю ношу, ни разу не позволив себе даже намека на недовольство ахарскими порядками, – и лишь однажды мечтательно помянул легкие торфяные кубики с Южного континента. Завидная все-таки у темных мастеров выучка!
К середине второго дня сгрудившиеся на горизонте белые вершины приблизились, тесня и обступая с трех сторон, ощерились заледеневшими каменными клыками, – и Лая, к своему ужасу, все сильнее начала понимать, что уж туда-то полезть ее не заставит даже вся имперская армия с Гильдией во главе! Слишком сильно отличались эти неприступные, заснеженные громадины от привычных с детства лесистых склонов. Перевалить через такой хребет, да еще зимой? И о чем они только думали?!
Но, к Лаиному то ли облегчению, то ли беспокойству, карабкаться к теряющимся в облаках вершинам им не пришлось: обозначенная большими черными валунами тропа к вечеру спустилась в расселину, закончившись у темного зева пещеры.
Ага, вот зачем они тащили с собой неудобный масляный фонарь, баклагу масла к нему и целую связку дорогущих лучин из плотного южного дерева! Света от последних немного, зато горят медленно, ровно, почти без дыма. И где только Эдан отыскал эту редкость в ахарском стойбище? То ли с собой принес, то ли Ишин шатер, где и не такое найдешь, выпотрошил…
Спрашивать у Лаи сил не было. Согретая разведенным в пещере, недалеко от входа, вялым костерком да кружкой наваристой шархи, только и успела она, что закутаться поплотнее в одеяло, перед тем, как провалиться в сон.    
Подземный путь оказался почти приятным – если не считать едва разгоняемой слабым светом фонаря тьмы вокруг да угнетающей толщи камня над головой. Но к последним охотница быстро притерпелась. Не так уж сильно узкие пещерные проходы отличались от привычных каждому вору мрачных лазов да отдушин в замках высоких лордов. Здесь, пожалуй, даже было уютней. Уж просторнее точно.
Спутник ее тоже ничуть не нервничал. Наоборот, спокойнее стал, что не очень-то удивительно: если и преследовал их кто от самой долины, то в этом лабиринте без ахарской карты уж точно потеряется. Вспоминать о том, что Эданова гильдийная подружка брела за ними по чутью, а вовсе не по следам от сапог, Лае как-то не хотелось...
Чем дальше уходили они в глубь горы, тем теплее становилось. Почти вся верхняя одежда заняла место среди тюков за спиной уже к концу первого дня – а на четвертый охотница пыхтела в потертых полотняных бриджах и нижней рубашке, раздумывая, сильно ли натрет плечи поклажей, если разденется совсем или хотя бы до пояса. Эдан шагал чуть впереди – ничуть не запыхавшийся и все такой же невозмутимый. Кажется, ни жара ни холод его не брали. Лая, глядя на него, завистливо вздыхала, устало переставляла ноги и потихоньку впадала в уныние, мечтая о свежем ветерке да возможности искупаться.
Неудивительно, что не смогла она сдержать восторженный – хорошо, хоть негромкий! – взвизг, когда неудобный узкий лаз вывел их в огромный белый грот, в центре которого раскинулось слабо светящееся озеро.
Прозрачное!
Теплое!
И, если верить ахарской карте, вполне пригодное для питья и купания!
Согласно той же карте, до выхода из подземелий оставался всего день пути, так что Эдан, прежде не дававший им передышки, теперь с чистой совестью позволил задержаться. Даже костер из припрятанного бережливыми ахарами на стоянке сушняка предложил развести, что было очень кстати: последние три дня приходилось им обходиться лишь сухим пайком или тлеющими углями крохотной походной жаровни.   
Они вымылись, выстирали одежду, вычистили вещи. Затем плескались в исходящей паром, мерцающей воде, резвясь, как дети. Эдан сгребал Лаю в охапку и целовал – грубо, нетерпеливо, царапая отросшей щетиной.
Они долго любили друг друга. И заснули вместе – спокойные и довольные, забыв о ночном дежурстве впервые за всю дорогу.
А наутро (наверное, это было утро – Лая совсем потеряла здесь счет дням и ночам) молодой мастер, собранный, гладко выбритый и вновь какой-то напряженный, растормошил охотницу, так и не дав досмотреть первый за последние месяцы уютный и ласковый сон.
– Я чувствую в пещере, в паре дней пути, других людей. Много, – встревожено сообщил он, и Лая со вздохом поняла, что пора выбираться.
Они спешно собрали высохшие вещи, досушили над затухающими углями костра то, что было еще влажным, плотно скрутили свои тюки и, сверившись с картой, нырнули в один из проходов. Волшебное озеро осталось позади.
После его мягкого сумрачного света черная тьма вокруг навалилась, стянула, стиснула, так и норовя задушить. Слабенький огонек лучины не спасал – от пахучего дыма только вдох тяжелее становилось делать. Охотница с трудом хватала ртом воздух, удивляясь своей нежданной слабости перед мраком – а затем вдруг с облегчением поняла, что темнота здесь совсем ни при чем: просто они потихоньку поднимаются в гору, и подъем становится все круче.
Разгоряченная движением, Лая даже не сразу заметила, как резко похолодало. Пришлось останавливаться, доставать теплые вещи. Идти стало гораздо неудобнее, но спутник ее слишком торопился, чтоб обращать на это внимание. Конечно, попроси она передышку, Эдан не отказал бы. Но то ли охотнице передалась его тревога, то ли проснулось всегдашнее ее презрение к нытью и нытикам, – она хранила гордое молчание, стараясь даже ругательства шипеть про себя.
Наконец, когда Лаины ноги уже выли от усталости так, что она почти могла их слышать, а желудок в который уж раз обиженно напоминал о еде, их предпоследняя лучина погасла, и девушка, вместо привычной непроглядной черноты увидела едва различимые очертания собственных рук.
Где-то впереди был свет.
К выходу они почти бежали, упиваясь слабым свежим сквознячком, таким сладким после тяжелого подземного воздуха. Боковые проходы исчезли, становилось все светлее, сквозняк превратился в настоящий ветер, гулко свистящий в каменных пустотах, под ногами зашуршали камешки и захрустела тонкая ледяная корочка. Оскальзываясь на ней, тяжело дыша, они вылетели за поворот и застыли, ослепленные.
Земляной пол устилали сухая листва и снег, нанесенные ветром, а впереди маячил долгожданный выход – большая светлая дыра, обросшая по краям заиндевелым кустарником.
Глаза постепенно привыкли к свету, и Эдан с Лаей осторожно выбрались наружу. Они ошиблись со временем суток: вместо вечернего сумрака мир снаружи полыхал рассветом.
Крутые горные склоны остались позади, а перед ними раскинулся заснеженный хвойный лес: бесконечные стволы и глубокие сугробы, почти похоронившие под собой черные валуны, что отмечали ахарскую тропу.  
Лая привалилась было к одному такому, но тут же отпрянула – камень ощутимо кольнул силой, встряхнул, вызвав недолгое головокружение. По ту сторону гор такого не было: там вдоль дороги громоздились обычные глыбы. Здесь же – охраняющие амулеты, причем не из слабых.
Кто ж их, интересно, создавал, такие громадины? И заряжаются, похоже, сами по себе: энергию тянут из путников. Даже Ише такого не сделать! Выходит, стоит раз с тропы сойти – и все, уже не найдешь? Нет, конечно, человек с даром разберется. Если раньше в лесу не замерзнет.
На всякий случай охотница заглянула в карту Эдану через плечо: очень уж задумчиво тот ее изучал. Заглянула – и поежилась. Широченная (семеро рядом пройдут!) тропа была прорисована до каждой ямки, каждого изгиба, а вот местность вокруг – почти сплошное белое пятно. Лишь у самого побережья есть на что глянуть. Мда, похоже, немного нашлось смельчаков, вылезших из-за камешков! Лая уставилась на валун уже с откровенной неприязнью. 
Мастер, заметив ее интерес к камням, тоже присмотрелся, но только хмыкнул: надоело, видать, удивляться ахарским чудесам. Да и времени на это не было.
– Сильно устала? – с сомнением окинул он взглядом сначала ее, а потом теряющуюся среди древесных стволов тропу.
– Не так сильно, чтоб не отползти от этой дыры поскорее и подальше. Есть хочется, но пожевать и на ходу можно.
Она отыскала среди запасов два куска вяленого, высушенного до несгрызаемости, мяса, один протянула Эдану, другой торопливо сунула за щеку. Затем извлекла мешочек с остатками сухарей, вытащила себе парочку, остальное сунула юноше. Тот заглянул в мешочек, укоризненно качнул головой, вручил Лае еще две штуки, поделив тем самым их скудный запас ровно пополам.
– Ты больше, тебе и больше надо, – протестующе буркнула охотница, но как-то вяло: настаивать не хотелось.
Она привязала к ногам снегоступы, закинула за плечи мешок и, на ходу запивая мясо с сухарями холодным травяным отваром, зашагала к лесу. Эдан двинулся следом.
Местность была холмистой, тропа то поднималась, то ныряла вниз, но снег держал хорошо – и то радость. Брести по пояс в сугробах Лае совсем не хотелось.
После полудня они выбрели на заснеженную полянку. Здесь обнаружилась ахарская стоянка – треугольная хижина, слепленная из кое-как приставленных друг к другу бревен, с ямой для костра у входа. Стен у хижины было всего две, зато сзади подпирал ее массивный древесный ствол, рядом с которым намело огромный, почти вровень с верхушкой хилого строения, сугроб – так что внутри теперь стало почти уютно.
Эдан забросил в хижину свой мешок, задумчиво осмотрелся вокруг, отмечая хилые елочки с подчистую обломанными нижними ветвями, со вздохом подивился чужой глупости, вытащил длинную веревку, обмотал себе вокруг пояса одним концом, а Лаю – повязал другим, и молча шагнул за огороженный черными камнями полукруг. Девушке оставалось только наблюдать, как он скрывается в чаще.
Вернулся мастер довольно быстро: сгрузил большую охапку веток и протянул Лае две заячьих тушки.
– В следующий раз я на охоту пойду! – тут же загорелась она.
– Еще чего! – возмутился юноша. – Здесь тебе не имперские леса! Вон, смотри!
Лая обернулась, проследив за его рукой: по ту сторону полянки, за чертой камней беспокойно кружил здоровенный зимний барс.
– Ух ты! Красавец!
Хищник явно их чуял, но вряд ли видел и на тропу ступить боялся.
– А если нападет? – забеспокоилась охотница. 
– Зверь не пойдет против инстинктов, а эти ахарские камушки, кроме того, что взгляд от тропы отводят, еще и страх внушают...
Барс, недовольно рыкнув напоследок, нырнул в чащу.
– …Вот видишь! Но крупных хищников здесь много, так что в одиночку никуда ты не пойдешь! – назидательно завершил Эдан.
Девушка печально вздохнула: мол, нахватался у ахаров мужских заморочек на мою голову! – но возражать не стала. Ее неуклюжая от зимней одежды фигурка против огромного красавца-кота действительно выглядела невпечатляюще – скорее уж смешно.
Сегодня решили дальше не идти: зимний день короток, да и устали они, еще с пещеры. Сытная еда, тепло костра и крыша над головой, пусть даже такая сомнительная, так и тянули к себе – особенно же, когда закружился в небе частый снежок, а где-то в угрюмой чаще протяжно завыли волки.
Ночь выдалась холодной и беспокойной. Эдан, как всегда, взял на себя большую часть дежурства – Лая сменила его лишь в предрассветные часы, и то, как подозревала, только потому, что сама проснулась. Зевая и морщась от боли, неприятно скребущей горло, охотница выглянула из хижины, бесцельно, скорее для порядка, потопталась по полянке, и вернулась к костру. Зверье их вряд ли здесь бы потревожило, но кому-то все равно нужно было поддерживать огонь.
Снег все так же заметал их пристанище, а из лесу по-прежнему доносился волчий вой.
 
***
 
Их ночные соседи обнаружились утром: два огромных волчары, принюхиваясь, метались тоскливо у преграды из черных камней. Охотница с мастером, поглядывая на зверей, собирались торопливо, завтракали и того быстрее, спеша покинуть неуютное лесное пристанище. Но толку от спешки не было: стоило им, утопая в свежевыпавшем снегу, продолжить свой путь – волки потрусили следом.
Позже к паре хищников прибился еще один, потом еще – и вскоре уже целая стая бежала у границы тропы, почти задевая темные валуны серым мехом. 
Волчья настойчивость начинала тревожить. Эдан с Лаей прижимались к противоположному краю дороги, выбиваясь из сил, ускоряли шаг, но звери не отставали – и их становилось все больше.
Они рычали, огрызались друг на друга, тыкались мордами в черные валуны, тут же с визгом отскакивая… А затем, будто получив невидимый пинок, большой волчара взвился вверх, перемахнул преграждающие камни и приземлился напротив путников.
Охотница потянулась за метательным ножом...
Щелкнул спускаемый арбалет, зверь отлетел с иглой в мертвой глазнице.
Эдан тут же перезарядил свою «игрушку», взвел тетиву, не переставая шипеть ругательства. Лая понимала его злость – кажется, та коробочка с десятью иглами, что ушла в магазин арбалета, была последней.
Какого дьявола вообще этот бешеный зверюга полез на тропу?! И почему?! Он же должен бежать от камней в ужасе!
Но как следует удивиться девушка не успела. Вслед за убитым волком перед ними оказались еще двое, потом еще, а сзади, будто через силу, поскуливая и отряхиваясь, на тропу выходили другие.
Паника вдруг охватила охотницу, она дернулась, закрутила головой, готовая бежать куда угодно...
– Стоять! – сцапал ее за руку Эдан. Страх схлынул так же внезапно, как и пришел. – Это всего лишь небольшое воздействие. Я надеялся, они сбегут.
– Не очень-то помогло, – раздраженно буркнула Лая, стыдясь своей несдержанности.
– Вот именно! Тебе «помогло», а им нет? Что ж это за звери такие?
– А ты не можешь с ними… ну как с имперцами тогда?
Плечи мастера напряглись – вспоминать о битве при долине ему было неприятно.
– Я тогда был не я… Вряд ли что-то такое может выйти… осознанно.
Говорил он тяжело, через силу – и девушка предпочла больше не спрашивать. Да и не время было.
Волков на тропе становилось все больше. Они подходили медленно, нехотя, топорщили шерсть, рычали, а то и поскуливали: будто гнал их кто-то вперед против воли. Но отступать, похоже, не собирались. Мохнатые тела плотно терлись друг об друга, заполнив собой все пространство впереди, загородив тропу стеной из оскаленных пастей, тесня путников все дальше. Еще шаг – и девушка уперлась спиной в один из черных валунов: тот обжег кожу даже сквозь толстый слой зимней одежды.
Метательные ножи закончились. Иглы в Эдановом арбалете тоже. Он выпустил уже свои лезвия на перстнях, но Лая слишком хорошо понимала, что толку и от «коготков» ее спутника, и от ее небольшого кинжала здесь немного, что ахарский лук или имперский меч против зверья был бы куда надежней. Последний – особенно  теперь, когда негде развернуться, а значит вся хваленая скорость да изворотливость темного мастера не помогут: волки все-таки намного быстрее тяжеловесных имперских солдат. А еще их больше – словно со всего Северного побережья сбежались.
– Разве бывают такие большие стаи, Эдан? – растерянно прошептала Лая.
– А разве хоть один зверь осмелился бы ступить на тропу? – вопросом на вопрос ответил он, не отрывая напряженного взгляда от волчьих морд.
Волки не спешили нападать, только подступали все ближе, подталкивая их к границе.
– Нас загоняют, как дичь, – хмыкнул мастер. – Кому-то очень хочется, чтоб мы сошли с дороги.
– Кому?
– Понятия не имею. Но как раз оттуда, – он чуть качнул головой назад, – я и слышу зов. Чудесное совпадение, не так ли? – яда в его голосе хватило бы на всю рычащую впереди стаю.
Звери застыли в паре шагов от юноши с девушкой: перебирали лапами, нервничали, повизгивали. Среди задних начиналась грызня. Еще немного –  и не выдержат, набросятся всем скопом, разрывая на клочки. 
– Пошли, – принял решение Эдан. И сделал шаг назад, вытаскивая Лаю за границу камней.
В первый миг девушка пошатнулась, голова закружилась, а тело пробрал озноб. Дорога, камни, волчья стая тут же исчезли из виду – повсюду были лишь древесные стволы и сугробы. Она вытянула перед собой руку, пытаясь нащупать невидимый предел, но все вокруг поплыло, меняя очертания, сбивая с толку, будто ее раскрутили с завязанными глазами, –  и Лая обнаружила себя сидящей в снегу да растерянно вертящей головой.
Эдан опомнился раньше нее: он ведь и прежде сходил с тропы – знал, чего ожидать.
– Граница немного задержит стаю, но нужно спешить!
– Аа… в какую сторону? – огляделась Лая.
Юноша махнул рукой, кажется, наугад.
– Туда, значит туда, – вздохнула она.
Волки появились почти сразу – охотница даже не заметила, когда. Зверей теперь было меньше, они не напирали и вообще держались на расстоянии. Рассеялись между стволами, трусили в сторонке, будто провожая, – но из кольца не выпускали, преграждали дорогу, стоило только Эдану с Лаей попытаться свернуть не туда, сбивались рычащей кучей, набрасывались на заметно выдохшихся путников, оставляя на снегу свою кровь и тела собратьев.
Однако сила, что гнала волков вперед, казалось, слабела: все больше зверей отставало, бесследно растворяясь в заснеженном лесу, некоторые, не выдержав, налетали на путников, стремясь, наконец, завершить вынужденную свою охоту .
Вскоре Эдан притормозил, сосредоточился, опять стараясь навеять страх – и в этот раз стая дрогнула, кинулась врассыпную.
Осталось лишь пятеро – самых крупных и злых. Вместо того, чтоб бежать, они напали.
Четверо бросились к юноше, целя в ноги и спину, норовя вцепиться в горло. Эдан устоял, первых двух поймал на лезвия еще в прыжке, одного стряхнул с себя, швырнув о ствол сосны и, кажется, сломав ему позвоночник. Последнему распорол брюхо.
Пятому волку удалось сбить Лаю с ног, он метил в шею, но вцепился в вовремя выставленную руку, не смог прокусить толстый рукав куртки, и отлетел уже с разрезанным горлом.
Девушка резко вскочила, но ее повело назад, нога ушла в снег, не находя дна. Она взмахнула руками, и, проломив чахлый кустарник, ухнула куда-то вниз: скатилась по снегу, набившемуся в глаза и рот, взвизгнула, приземлившись всем телом в обжигающе холодную воду. Здесь была речушка – мелкая, быстрая, резво бегущая под тонкой ледяной коркой на дне овражка.
Лая тут же поднялась, отряхиваясь.
– Снежинка! – раздался сверху встревоженный окрик.
– Все нормально, – хрипло отозвалась она. – Осторожней только, здесь яма! Вылезти помоги.
Эдан вытащил ее наверх, быстро осмотрел, бегом потянул прочь от волчьих трупов. Остановился на соседней полянке, вывалил в снег содержимое своего мешка. Поспешно, почти судорожно, сорвал с Лаи промокшую куртку, тут же закутав ее в сухое покрывало – пока она трясущимися, непослушными пальцами пыталась стащить сапоги, в которых хлюпала ледяная вода. Ее верхние штаны из плотной кожи, к счастью, остались сухими, хотя снаружи уже покрывались ледяной коркой.
Сапоги, а за ними – и мокрые шерстяные чулки, – наконец, поддались, и через пару мгновений Лаины ноги уже были тщательно натерты Ишиным согревающим снадобьем, обмотаны мехом, а Эдан протягивал ей небольшую плетеную флягу.
Ее дрожащим губам не сразу удалось отыскать горлышко, стучащие зубы мешали сделать глоток, но она все же очень постаралась, чтоб обжигающая, крепкая жидкость попала в горло. Хрипло закашлялась. В голове зашумело.
Это, впрочем, не сильно помогло. Девушку трясло по-прежнему, замерзшее тело просто отказывалось греть себя самостоятельно.
Эдан уже спешно стаскивал промерзшие ветки для костра.
Собравшись с силами, Лая вытащила из поясного мешочка трут, огниво, и попыталась дрожащими пальцами высечь хоть искорку, не слишком, впрочем, надеясь на успех – негодной она была ахаркой. Соплеменники ее на снегу, и даже в метель костер развести способны, у Лаи же проклятое дерево даже не дымилось!..
– Давай, я! – подскочил Эдан, подкладывая под ветки кусок коры.
Он прижал кору двумя пальцами и замер на пару мгновений в глухой, напряженной сосредоточенности. Лая видела, как выцвели вдруг его глаза, и что-то будто полыхнуло в зрачках…
Ветки вспыхнули высоким, ярким пламенем.
– Проклятье, со свечками полегче! – зашипел юноша, отдергивая обожженную руку.
Лая даже забыла на миг о холоде.
– Хор-р-рош-ень-кий фокус! – простучала зубами она, поближе придвигаясь к огню. – Ч-что ж ты р-рань-ше не пр-ризн-на-вался?
– Случая походящего не было, – буркнул он, торопливо разворачивая на снегу самый большой из их вьюков, тот самый, кажется, что принес ему старичок-ахар за день до ухода из долины.
Показалась пара теплых ахарских одеял, знакомая уже глиняная походная жаровня и внушительный сверток из крепких, мохнатых шкур. От шкур резко пахло зверь-корнем – безобидной ароматной травкой, запаха которой почему-то сторонилось все хищное зверье.
Эдан выбрал из принесенного для костра две палки поровнее да покрепче, быстро заточил их ножом, вбил глубоко в сугроб под ближайшей разлапистой елью. Разгреб там снег, оставив круглую яму, дно которой устелил срезанными еловыми ветвями и толстым одеялом на кожаной подкладке. Развернул туго скатанные шкуры, встряхнул пару раз, и накрепко привязал к вбитым кольям и нависающим веткам, старательно врыв получившийся крохотный шатер в сугроб, засыпав его снегом почти доверху.
Лая с изумлением взирала на столь умело сработанное походное жилище, без труда опознав в нем традиционный зимний ночлег ахарских охотников.
– О-о! – только и смогла выдохнуть она.
– Я ведь не только у Иши учился, – мягко объяснил Эдан.
Вскоре маленькая жаровня уже жарко тлела углями, грея слишком тесное пространство шатра, а девушка, тепло и тщательно укутанная, свернулась в объятиях своего спутника, отчаянно пытаясь выгнать из дрожащего тела всякие остатки холода.
Приближалась ночь.
Время от времени юноша оставлял ее, не без труда протискиваясь наружу, чтобы вскоре вернуться с горячей кружкой наспех приготовленной шархи или очередного целительного отвара. Лая с усилием заставляла себя выпить, но Эдан, наблюдая за ней, все больше хмурился. Вслушивался в тяжелые, хриплые вдохи, пробовал пышущий жаром лоб – а в глазах загоралось бессильное, почти отчаянное выражение...
Охотница и сама знала, что дела хуже некуда. Она и так измотана была в последние дни, горло саднило, покашливала, – а тут еще и ледяное купание. Если болезнь хоть немного отступит к утру – это уже будет неслыханным везением! Даже у них здоровых дальнейшая судьба далеко не радостна. Петляли они сегодня по лесу долго, а значит с тропы сбились окончательно. Вот-вот нагрянут метели... Что брести к северу наугад, надеясь дойти-таки до перемычки (притом вовремя!), что зимовать в незнакомом лесу без надежного укрытия и хоть каких-то припасов – затея одинаково гиблая, полагающаяся лишь на удачу, никак не на здравый рассудок…
Изнуренная, опоенная лекарствами, Лая постепенно впадала в горячечное, сонное забытье, лишь иногда выныривая из него – болезненно и резко: с рвущим легкие кашлем, тяжело гудящей головой, лихорадочным метанием…
Эдан прижимал ее все крепче к себе, шептал что-то успокаивающее, кажется, пытался даже пробиться к своему целительскому дару – отчаянно, все еще неумело, а оттого безуспешно, – и потом долго ругался сквозь зубы: на снег и холод, на проклятых волков и неведомого зовущего, на трижды проклятую Гильдию, но больше всего – на самого себя. За свою неумелость, за то, что притащил ее сюда, не отправив с ахарами, за то, что вообще втянул во все это… Он думал, Лая спит, а она слышала – только сил, чтобы фыркнуть, как обычно, отметая все его глупости, не было...
Утром она проснулась уставшая и слабая, но жара почти не было, что давало надежду.
Кое-как выбравшись из шатра, она чуть не рухнула в снег, но Эдан вовремя подхватил и усадил у костра.
– Нельзя тебе вставать, – хмуро сообщил он то, что Лая и сама знала.
– Оставаться здесь дольше тоже нельзя, – возразила она. – Метели настигнут или зверье – уже никогда не выберемся. А получится на тропу вернуться – там и на зиму застрять не страшно… Если же совсем мне плохо будет, – закончила она вполголоса, – ты лучше сам выбирайся. Нечего двоим погибать…
– Да если надо – я на руках тебя поволоку! – зло отрезал он.
Сама того не желая, девушка ощутила облегчение.
Эдан же встал, окинул лес впереди мрачным взглядом, мотнул головой, будто решаясь на что-то…
– Пойдем сегодня, – выдавил наконец. – Я знаю, куда…
– Знаешь, где тропа? – насторожилась Лая.
– Нет, это мы позже выясним.
– Тогда куда?..
Казалось, ему не хочется отвечать.
– На Зов, – обронил тихо. – Кто-то ведь его издает – я чую. Человек. Значит, жилье есть, будет, где укрыться и тебя в порядок привести… Узнаю, в конце концов, какого дьявола ему от меня нужно… Волков, гад, натравил!
– Это опасно, – попыталась было возразить Лая.
– Я что, похож на беззащитного? – взорвался он. – Еще вопрос, кому наш визит опасней будет!
– О да, ты у меня стра-ашный! – с улыбкой поддела охотница, исполнившись вдруг любовью и глупой гордостью.
Эдан почуял ее настроение – подошел, притянул к себе, сжимая почти так же крепко, как и в прошлую ночь. Хрипло зашептал на ухо:
– Я и не думал, Снежинка, что после битвы в долине еще способен на страх! Но в эту ночь…
– Я ведь справляюсь! – ободряюще соврала она. – Скоро буду совсем в порядке!
Конечно, «в порядке» она не была. Накопленных за ночь сил хватило лишь до полудня – при том, что спутник ее отобрал всю поклажу, да еще и старался подставить плечо, так что Лае нужно было лишь переставлять непослушными ногами в ставших вдруг неподъемными снегоступах.
Она и переставляла – через силу, задавливая в себе кашель, больше озабоченная тем, чтоб не показать Эдану, насколько ей плохо, чем самой дорогой. Тело вновь пылало жаром, есть не хотелось, а от чудодейственных снадобий по Ишиным рецептам только плыла голова, но видимого толку, похоже, не было.
Лае нужен был целитель, но она ни за что не призналась бы в этом. Не хватало еще, чтоб ее темный мастер опять пытался пробиться к закрытой части своего Дара, безжалостно и бестолково истощая себя!
Ранние зимние сумерки принесли с собой ненавистную метель. А девушка поняла, что не может сделать больше ни шагу, – и под новым порывом ветра, бьющим снегом в лицо, просто рухнула в сугроб.
Темнота накрыла ее.
Что было дальше, она помнила лишь урывками. Кажется, Эдан сдержал свое слово и упрямо тащил ее на руках, глубоко проваливаясь в снег и что-то шипя сквозь зубы. Кажется, он уговаривал ее потерпеть, говорил, что жилье близко, что он чует в зовущем целительский дар...
Снег яростно кружился вокруг, сливаясь с ночной тьмой в жалящую, мглистую бесконечность, и Лая знала, что юноша давно уже идет лишь на окрепший Зов, совершенно потеряв направление.
Все чувства ее теперь были притуплены, подернуты горячей дымкой – и постепенно даже страх, что они не дойдут, начал отступать. Ей становилось все равно, а это значило, что смерть подобралась куда ближе, чем она боялась...
И Лая почти готова была сдаться.
Затем свет пробился к ней, в нее, сквозь опущенные ресницы, залепленные тающими снежными хлопьями. Свет дразнил ее, почти заставляя поверить в божественный лик смерти… Свет падал на ее тяжелые веки, вызывая боль, а за ней недоумение – и вдруг чьи-то руки вырвали ее из снежных лап метели в восхитительное тепло и тишину.
Со счастливым вздохом Лая, наконец, погрузилась во мрак.
 
***
 
Слава вывалилась из подземной дыры, рухнула в снег, болезненно щуря отвыкшие от света глаза и с упоением вдыхая свежий морозный воздух. Проклятые пещеры чуть не стоили ей жизни! Чистое безумие – брести почти наугад, полагаясь лишь на чутье да слабую искорку огненного амулета – бесполезной игрушки, сделанной Огнезором из любопытства и отданной Славе за ненадобностью. Амулет вытягивал столько сил, что девушка уже вот-вот могла рухнуть от истощения. Но держалась. Шла и шла на каком-то зверином упрямстве... Чтоб она еще когда-нибудь!..
Над деревьями поднялась вспугнутая стая воронья. Мастер проводила их голодным взглядом. Припасы, захваченные на одной из стоянок варваров, закончились два дня назад, а приближаться к местам пещерных ночевок Слава не решалась, да и бесполезно – дюжина солдат Амареша с бородатым проводником из местных вряд ли оставили там хоть что-то съестное.
Варвара-проводника лишь позапрошлой ночью удалось девушке подкараулить и утянуть в узкий боковой проход. У полумертвого выдернула она из памяти столь ценную сейчас карту, а тело сбросила в одну из бездонных расселин. Со знаниями ахара Славе стало куда легче – а вот черным лисицам лорда теперь не позавидуешь. Хорошо, если хоть кто-то наверх выберется. Ну и дьяволы с ними! Армия Амареша в этой истории свою полезность уже исчерпала…
Слава с тоской окинула взглядом заснеженный лес. Вот пытался же когда-то втолковать ей Ледогор особенности выживания в дикой природе, а она пропускала мимо ушей! Зря, оказывается… Огнезору вон – хоть чаща, хоть болото, а хоть Императорский Дворец! Даже у варваров прижиться сумел!
И зачем его с проклятой охотницей на край света понесло? В Империи что ли мест мало? Какого дьявола, вообще, его память так не вовремя вернулась? Вот надо же было Совету Семерых этот приказ именно Огнезору поручить! И сугробы еще эти…
Так, злясь на все и вся, брела Слава, тяжело переставляя ноги и раз за разом глубоко проваливаясь в снег. Что гнало ее вперед, какая мысль заставляла двигаться, до боли вслушиваясь в тонкую ниточку следа, – она и сама еще не знала. Но чувствовала, что поймет.
Надо только дойти…
_________________

 » Глава двадцать третья

Глава двадцать третья, где совершается запретный ритуал, и двое становятся одним.
 
 
Резкие голоса тревожили и без того неспокойный Лаин сон. Незнакомый, хрипло-старческий увещевал, терпеливо уговаривал с раздражающей и – почему-то Лая была уверена – напускной мягкостью. Родной же, чуть севший с мороза, почти рычал – недоверчиво, подозрительно, словно сторожевой пес, не спешащий идти навстречу приманивающему чужаку.
– Твой зов преследовал меня много лет, старик! Уже это хороший повод насторожиться, не находишь? – ядовито вопрошал Эдан.
– Я только последний жрец давно забытого храма, – недоуменно отзывался собеседник. – Звать сюда одаренных, таких как ты, – и есть мое служение. Здесь нет никакого злого умысла.
– А как же волки?..
– В лесу сейчас много хищного зверья. Наверное, есть и волки.
Раздраженное фырканье ясно давало понять, как Эдан отнесся к этому доводу. Охотница пыталась открыть глаза, рассмотреть незнакомца, но веки не слушались, тело растекалось теплом и слабостью, голова предательски уплывала в сон.
– Почему я должен верить тебе? – на краю сознания откликался родной голос.
– Желай я вам зла, просто не пустил бы на порог, – снисходительно, как ребенку, разъяснял старик. Его вкрадчиво-плавная речь очаровывала, усыпляла не хуже кровь-травы. – Но я же открыл дверь, помог вам согреться, исцелил твою подругу…
– Я знаю. И благодарен тебе. Но все же пока посижу здесь…
– Тебе тоже нужен отдых.
Лая уговаривала себя вынырнуть из сна, отчаянно со жрецом соглашаясь, но сил, чтоб пошевелиться или издать хоть какой-то звук, не было.
– Я не оставлю нас беззащитными на твою милость, – меж тем говорил Эдан. – Не могу. Доверию к незнакомцам меня не учили.
– Даже к благодетелям?
– Особенно к благодетелям!
Казалось, жрец не знает, что на это ответить.
– Зря, – наконец раздался его укоризненный вздох. – И чем ты поможешь подруге, если свалишься от усталости?.. Я не причиню вреда. Да и что может дряхлый старик против темного мастера?
– Какие все сведущие в здешних краях! – без удивления, но с досадой бормотал Эдан. – На мне что, клеймо стоит?
– Хороший лекарь всегда почует такого, как ты. Измененного.  Улучшенного...
Любимый еще шипел в ответ что-то недоброе, но Лая уже не разбирала, окончательно потерявшись в сонном мареве.
В следующий раз она проснулась уже в тишине, прижатая к нагретой горящим очагом стенке, с ощущением мужского тепла и сонного дыхания за спиной, да тяжести знакомой руки на боку.
Значит, жрец все-таки уговорил его?
Лая слабо улыбнулась, не открывая глаз, но тут же застыла, затылком почуяв настырный, изучающий, нехороший какой-то взгляд. Она чуть было не пропустила вдох, но вовремя опомнилась, задышала спокойно и ровно, старательно изображая сон и радуясь в душе, что Эдан так настойчиво учил ее, нерадивую, всегда прятать свое присутствие.
– Огненная нить… – послышалось рядом тихое старческое бормотание. – Надо же! Горит? Горит... Вот так везение!.. – Слова жреца были путаны, неразборчивы, как у человека, от одиночества давно уже привыкшего говорить лишь с самим с собой. – А ты думал, не придешь ко мне?.. Я знал, что придешь… Вон каким стал! Не зря я столько сил потратил… А я, значит, дурак по-вашему? Нет, я прав был – не вы! Это вы дураками были… Старые, мертвые дурни… Хи-хи… Ну, побегал, мальчик, – и будет…
Охотница замерла, борясь со сном и вялостью, стараясь вникнуть в странное бормотание, а старик все повторял и повторял что-то про огненную нить и про неизвестных дурачков – теперь уж совсем бессмысленно. Потом и вовсе сбился на хриплое, некрасивое хихиканье, совсем не похожее на его прежнюю, плавную, убеждающую речь.
Боги! а вдруг нелюдимый их хозяин свихнулся здесь, в глуши? Или, может, это Лае в горячке чудится?
В любом случае, наутро окончательно проснувшись, девушка первым делом поклялась себе внимательно за жрецом приглядывать, и очень старалась свое слово сдержать.
Так прошло пять дней. Пять дней! Если бы не волки на тропе и не ее проклятая болезнь, они с Эданом уже переходили бы через Перешеек. Что там Иша говорила насчет «успеть» и «обмануть судьбу»? Девушке казалось, что их время утекает, как талый снег сквозь горячие пальцы. С каждым днем ей становилось все тревожнее.
Жрец еще этот…
Старик-хозяин не походил больше на безумца, но все же вел себя странно. Кружил угодливо вокруг Эдана, выпытывал, хитрым котярой терся у ног, чуть ли не мурлыча, щедро расточая с каждым словом сладчайший мед и приторный дурман кровь-травы, – но темные глазки при этом блестели нехорошо, колюче так, выжидающе... Он и к Лае поначалу, видя, как трясется над ней молодой мастер, пытался подольститься, но охотница держалась настороженно, в ответ на покровительственные улыбочки зло поджимала губы, ворчала Эдану на ухо, что старик ей не нравится, и тайком перетряхивала вещи в мешках да собирала припасы, готовясь улизнуть из этой заснеженной крысоловки, как только хватит сил выйти за порог.
До жреца, впрочем, вскоре дошло, что Лая ему не помощник, а может, в своем затворничестве он просто невзлюбил женщин, – и теперь относился к ней не иначе, как с опаской и брезгливым снисхождением, будто к больному зверенышу, случайно подобранному в лесу. Лечить – лечил, зельями пичкал, выхаживал, но сладкая улыбочка очень быстро сменилась презрительной гримасой, которую, вопреки всем стариковским ухищрениям, Эдан заметил почти сразу, а заметив – и вовсе ощетинился. Ну как же – его Снежинку обижают! Да как этот старый котяра посмел!
Лая от такой чрезмерной заботы только фыркала, но про себя растекалась от удовольствия.
Старик же сдаваться не желал: лез, когда на ощупь, а когда – и напролом, пытаясь зацепить принесенного к нему метелями темного мастера то так, то эдак, – и вот, к концу пятого дня, кажется, нашел лазейку.
Охотница как раз возилась в грязной здешней кухоньке, используя приготовление ужина как предлог, чтоб улизнуть из-под неприятной опеки своего лекаря, когда услышала, как тот хлопает входной дверью, топчется на пороге единственной жилой комнаты, отряхивая снег, ворчит что-то себе под нос, шаркая к огню очага, а потом с любопытством спрашивает у пристроившегося прямо на полу юноши:
– Чем это ты занят?
Лая поближе придвинулась к плетеной занавеске, отделяющей комнату от кухоньки, и прислушалась – ей тоже было интересно. С самого обеда Эдан, отыскав среди их вещей грифель и мятые листы дорогой гильдийной бумаги, забился между очагом и единственным в приютившей их землянке тусклым окошком и что-то увлеченно писал, рисовал, чертил, задумчиво хмуря светлые брови.
– А? – рассеянно оторвался он от своего занятия, лишь когда жрец повторил свой вопрос. – Пытаюсь сделать амулет, который будет на мне, но при этом станет отслеживать состояние здоровья другого человека. То что надо для одной слишком скрытной упрямицы…
Услышав такое, Лая возмущенно фыркнула, но, вспомнив загадочные схемы и формулы, выходящие из-под Эданова грифеля, вдруг приуныла. Она-то сама амулеты делала наугад, на одной лишь интуиции, – а потом удивлялась еще, почему не все работают, как надо.
«Зато сломать любой, неважно чьего производства, – для меня не проблема!» – поспешила себя утешить, и осторожно выглянула из-за занавески.
  Жрец с интересом наклонялся к исчерченным листкам, расспрашивал и бормотал что-то одобрительное.
– …почти закончил, – объяснял ему Эдан, – вот тут только не могу связь закрепить…
– И не сможешь, – приглядевшись, заявил старик. – Ты делаешь одностороннюю связь, а устойчивы только двусторонние. Зачем вообще что-то придумывать, возиться с амулетами, заряжать их потом, если есть уже готовый связующий ритуал?
Эдан оторвался от бумаг, вскинул внимательный взгляд на собеседника, – и Лае почудилось в нем какое-то напряжение.
– Я находил лишь упоминания о нем. Никаких схем или формул. Никаких описаний.
–  Ну-у, многое забылось со старых времен, – вкрадчиво протянул жрец. Тон его совсем Лае не понравился. Было в нем что-то такое… предвкушающее?
– А ты, значит, сохранил то, что забыли другие? – с подозрением прищурился молодой мастер.
– Этот ритуал когда-то был одной из главных причин посещения здешнего Храма. Обмен опытом и памятью, возможность всегда ощущать другого, даже на большом расстоянии, абсолютное понимание и преданность – раньше получить все это было много желающих. Я хорошо знаю все тонкости. Если ты и твоя… подруга захотите…
Чем дальше говорил он, тем больше расширялись Лаины глаза от изумления и какой-то внезапной, глупой надежды. Она бы действительно смогла уйти, спрятаться на пару лет, чтоб не подвергать Эдана риску, – и при этом знать, что с ним все хорошо. Знать, что не потеряет его опять, как десять лет назад… И он был бы спокоен, не мучаясь от неизвестности и ревности… Они бы…
– А что будет, если один из связанных умрет? – вопрос юноши вырвал ее из бессмысленных мечтаний.
Старик споткнулся на полуслове, замялся, явно не желая отвечать.
– Это ведь тот самый ритуал, не так ли? – безжалостно давил темный мастер. – Запретный? Так что случится после смерти?
– Душа умершего останется с живым до конца его дней, – неохотно пробормотал жрец. – Да, это тот самый ритуал.
Губы Эдана вытянулись в болезненной усмешке. Глаза смотрели напряженно, изучающе.
– И это действительно того стоит? – тихо спросил он.
– Разве не мечтает каждый, чтоб близкие не оставляли нас и после гибели? – мягко, искушающе проговорил старик.
И Белый Мастер… сдался.
Лая не могла точно сказать, как поняла это: лицо его ничуть не изменилось, Эдан только отвел взгляд и буркнул, что подумает. Но искус был слишком силен. Он согласится, – поняла девушка. Согласится, а потом, если что-то произойдет (а произойдет наверняка, ведь хитрюга-жрец не стал бы предлагать все это просто так!), – не простит себе.
Хотя… решение ведь не обязательно должно исходить от него?
– О чем тут думать? – выскочила из своего укрытия Лая. – Мы ведь сможем отыскать друг друга на расстоянии, узнать, если что-то случится! Уж в нашей-то ситуации, Эдан, это просто подарок! Давай, – с лицом радостной дурочки подлетела она к старику, – проводи свой ритуал!
Тот даже растерялся, вопросительно переводя взгляд с нее на юношу.
– Ну и чего ждешь? – клещом вцепившись в него, состроила капризную гримаску охотница.
– Лая, эмм… Так вообще-то не делается, – оторвал ее от жреца Эдан. В синих глазах загорелся с трудом сдерживаемый смех.
– Ну вы тут обсудите… Сами… – почуявший свободу старик тут же юркнул на кухню.
– Ритуал и правда помог бы нам, Эдан, – уже серьезно сказала девушка.
– Я знаю. И тоже хочу этого.
– Тогда давай притащим обратно старого котяру – пусть проводит. Можем даже встряхнуть по пути, чтоб не вздумал чего напортачить...
– Сначала я хотел бы вытянуть у него все про саму церемонию и позаботиться о нашей безопасности. И потом… это правда так не делается.
– Почему? – удивилась Лая. Показалось ей, или Белый Мастер и впрямь выглядел… смущенным?
– Потому что это свадебный обряд, Снежинка. Возможно, мы бы хотели как-то выделить этот день.
– А-а… Только не говори, что делаешь мне предложение! – хихикнула от неожиданности девушка. В ногах вдруг разлилась подозрительная слабость, и она почти сползла на сундук у стены. Удивленный смешок застрял в горле, а глаза растерянно распахнулись.
– Это ведь не в первый раз, – опустившись рядом, мягко взял ее за руку Эдан. – Ты когда-то даже ответила согласием.
Лае тут же вспомнилось яркое весеннее солнце, мерцающие воды Таркхемской речушки, их наивные детские планы. Стало отчего-то тоскливо.
– Это ведь навсегда, Эдан, – тихо, встревожено отозвалась она. – Связь не перед законом, не перед богами, но душа с душой... Звучит немного страшно.
– Еще и как страшно! – подтвердил юноша, заглядывая ей в глаза со странным сомнением. И совсем не ясно было, чего боялся он больше – ее согласия или отказа.
– Мы сделаем это! – неожиданно решилась Лая, чувствуя знакомый злой азарт.
На миг он нахмурился – затем счастливая мальчишеская улыбка осветила лицо.
– Конечно, сделаем! И пусть идут все к дьяволам!
 
***
 
– Ритуал пройдет тем проще, чем лучше я буду понимать вас, – напевал Огнезору старик следующим утром. – Ты мог бы доверять мне чуть больше. Неужто за свою помощь я не заслужил немного откровенности? Я ведь давно живу на свете – ты даже не представляешь насколько! – и многое могу рассказать тебе! Я бы с радостью занялся твоим обучением, если б ты надумал задержаться…
– У меня нет на это времени, – раздраженно попытался отмахнуться мастер.
– Или желания? – не отставал жрец. – Но почему?
– Я ничего не знаю о тебе.
– Разве ж это повод? Ты вот и о себе ничего не знаешь, юноша! Ни о себе, ни о тех, чьи знаки носишь... Таинственная Гильдия давно уж похоронила в забвении истоки и смысл своего существования...
– Ты всегда говоришь так напыщенно, жрец? – поморщился Огнезор. – Подозреваю, дальше меня ждет целое сказание… Вот бы ты с такой же радостью мне про волков поведал. Или про свой зов… Хотя о чем это я? Давай уж, начинай! Считай, что я заинтригован.
Всего на миг он увидел, как глаза старика укололи злостью – но благодушная маска так и не дрогнула на морщинистом лице.
Здешний хозяин был опасен, и Огнезор, в любом случае, не собирался доверять ему.
– Они появились, – вздохнув, заговорил старик, – в последний век прошлого мира, когда Дар в людях был еще силен и многочисленен, когда он означал еще бесконтрольную власть, почти могущество, – но шел рука об руку с безумием куда чаще, чем теперь... «Гильдия Хранителей» – так те люди в шутку называли себя. Тогда еще было много гильдий: купцов, суконщиков, каменотесов, скотоводов, даже – старьевщиков и трубочистов… Вот и эти тоже… Гильдия Хранителей! Сборище ученых чудаков, владетельных идеалистов и доблестных вояк, принесших клятву вечного служения... Спасители мира! – жрец издал сухой, презрительный смешок. – Они верили, что смогут ограничить Владеющих Даром, оградить мир от их безумия, и использовать их силу. Они надеялись собрать и сохранить все тайные знания, спрятать их от других – тех, для кого Дар был прежде всего властью. Или свободой. Возможностью жить по своим собственным законам… Пойми правильно! – в хриплом голосе старика пробились восторженные и немного завистливые нотки. – Ты силен, юный мастер. Я слышал отголоски того, что ты сделал по другую сторону гор. Но это и в сравнение не идет со всем, что могли одаренные прежде!..
– Они ведь разрушили мир, разве нет? – грубо перебил его Огнезор.
– Некоторые из них, – равнодушно пожал жрец плечами. – Для кого-то это были войны за территорию. Кто-то просто… гм… был не в себе, потерял контроль… Тебе ли не знать, как это бывает?.. Но не о том сейчас речь. Я рассказывал о других. О тех, кто пережил Великий Передел Мира, известный больше, как его Погибель, – да еще и сохранил кое-что из прошлых знаний, хоть и скрыв или изменив большую их часть… Ты ведь знаешь, о ком я говорю?
– О Гильдии, не так ли? – скривил губы юноша. – Что ж, очень познавательный взгляд в прошлое. И очень удобный способ не ответить ни на один из действительно интересных мне вопросов…
– Я не нравлюсь тебе, верно? – в щелочки сжались стариковские глаза.
– Я не могу тебя разгадать. Не могу понять твоих мотивов. Разве это не повод быть настороже?
– Но ты все же согласился на ритуал, – усмехнулся старик, выжидающе подавшись вперед. – Не расскажешь, почему?
– Я любопытен, – усмешкой на усмешку ответил мастер. – Это у нас с тобою общее…
Улыбка на стариковском лице превратилась в гримасу.
– Никаких откровений, значит? – без тени прежнего добродушия переспросил он.
– Никаких откровений.
Медленно, не сводя с Огнезора глаз, жрец встал, раздраженно одернул хламиду, и вышел из комнатушки – наверное, даже хлопнул бы дверью, если б она была. Вместо этого лишь сердито дернул напоследок запутавшийся в плетеной шторе посох.
Огнезор провожал его ехидной ухмылкой. Не хватает старичку терпения на словесные игры! Темный мастер ведь не сельская барышня, что за хорошую байку прослезится да все секреты выложит!..
Пока что им обоим удавалось избегать откровенности с удивительной дотошностью. Но жрец попыток прекращать не собирался – и юноше оставалось лишь  поступать так же.
Может, и не стоило соглашаться на предложение старика.
Огнезор узнал о ритуале достаточно, чтобы понимать, насколько уязвимыми станут они с Лаей на ближайшие часы, а то и дни. И пусть жрец доказал уже, что не причинит им физического вреда, но ведь что-то ему все-таки нужно!
Возможно, он надеется на особенности воздействия ритуала, на то, что соединение ломает все мысленные барьеры, оголяет разум, делая его доступным для любого влияния… Возможно, старик даже не хочет навредить. Может быть, им движет просто любопытство и непомерная скука.
Но Огнезор не стал бы полагаться на это. Ни себя, ни Лаю он не оставит ослабленными.
Не зря ведь Иша показывала ему четыре особенных способа защиты, годных, наверное, лишь для запретных ритуалов, а потому давно позабытых всеми за ненадобностью! Предвидела ли ахарская Хранительница, что ее наука пригодиться так скоро? Может быть. С ней никогда нельзя знать наверняка...
Надежнее всего, конечно, вообще сейчас отказаться. Но очень уж заманчивой казалось Огнезору обещанная возможность! В один момент научиться всему, что знает Лая, и научить тому, что знает сам? Всегда чувствовать, где она и что с ней? Остаться подле нее бестелесным защитником даже после собственной смерти – чересчур вероятной смерти, судя по тому, сколько раз он был на волоске в последнее время?.. Жрец действительно знал, чем соблазнять!
И потом, нельзя не признать, что какая-то часть его, себялюбивая и властная, предвкушающе потирает руки – ибо жаждет именно такого, абсолютного, всецелого обладания... Эгоистичный мальчишка, привыкший добиваться своего, брать почти все, что захочет – именно таким он был в последние годы, и не так просто сейчас уже что-то поменять...
– Эй! – появление Лаи уже привычно вырвало Огнезора из бесцельных раздумий, и он принял это почти с облегчением.
На охотнице была легкая белая туника до колен, одетая на голое тело, талию перехватывал тонкий пояс, а в волосы затейливо вплеталась белая лента.
Этот простой наряд заставил мастера на миг задержать дыхание.
– Снежинка, – улыбнулся он, откровенно ее разглядывая. – Маленькая зимняя богиня…
– Жрец сказал ведь, что мы должны быть в белом, – неловко одернула девушка края туники. – Это единственное, что нашлось на дне его сундука…
– Мне нравится, – губы Огнезора изогнулись в чувственно-соблазняющей усмешке, и Лая (его дерзкая, самоуверенная Лая!) залилась краской смущения.
Кажется, не только он сегодня нервничал!
– Старик еще велел нам быть босыми, так что я принесла остатки Ишиного снадобья. Не думаю, что в его Храме тепло в это время года…
Девушка выжидающе посмотрела на него, сжимая в руке круглый глиняный кувшинчик с чудодейственной ахарской мазью.
Улыбаться Огнезору расхотелось. Он еще раз, по-новому, осмотрел Лаино слишком открытое одеяние.
– Тебе, в таком случае, нужно натереться полностью. Ты замерзнешь.
Охотница лишь досадливо дернула плечами. Ну да, пугать ахарку холодом – это почти оскорбление!
– Погоди, у меня есть кое-что для тебя, – потянулся мастер к их вьюкам, тщательно собранным и сваленным в кучу в углу у порога.
Он нашелся на самом дне – стянутый в тугой сверток и почти забытый. Огнезоров роскошный белый плащ. Последняя, уцелевшая часть парадного одеяния. Все остальное сгинуло безвозвратно на той проплешине у ахарской долины – белый шелк и золотое шитье, исполосованные вражескими клинками, пропитанные насквозь грязью и кровью…
Что ж, достойная смерть для формы Белого Мастера! А ее хозяин вполне обойдется одной из своих обычных рубашек да простыми штанами из беленого полотна, любезно одолженными старым жрецом…
С легким смешком юноша отряхнул плащ и накинул его Лае на плечи.
Они сделают это – вдруг со всей ясностью осознал он. Пройдут через ритуал, свяжут свои души. А потом уйдут далеко на север – и ни одна сила в этом мире не сможет больше им помешать!   
 
***
 
Пещера была огромной.
Каменная арка, высеченная в скале, украшала узкий вход. К проему под ней поднималась давно разбитая, занесенная снегом лестница – землянка старого жреца ютилась у ее подножия, будто нора, вырытая в холме.
Сама же пещера ничуть не походила на нору. За аркой, в полумраке тоже начинались ступени: семь широких белых ступеней, расходящихся вниз, словно круги на воде. А дальше… дальше действительно была вода.
Пещерное озерцо на ахарской тропе ни шло ни в какое сравнение с тем, что раскинулось здесь: широкое, заполняющее все пространство необъятного грота, прозрачное до самого светлого известкового дна, знакомо светящееся мягким белым светом – отчего весь подземный зал с его неровными стенами, высеченными колонами и статуями давно забытых богов, казалось, тоже мерцал.
Жрец не соврал. Это и правда был Храм…
Неглубоко под теплой, почти горячей, водой угадывалась белая тропа, рассекающая глубины озера. Прямой линией она прочерчивала отмель, шершавым камнем стелилась под ноги, ступенями взбиралась к круглому рукотворному островку, в центре которого, в окружении пылающих чаш с маслом, лежал большой неровный камень – невысокий и плоский сверху.
Алтарь.
И не просто алтарь – это чувствовалось издалека. «Дарящий силу»! Редчайшего типа амулет, позволяющий направлять и усиливать способности!
Теперь понятно, как жрец смог подчинить волков! С таким камушком даже весьма средних возможностей старика хватало с лихвой.
О «дарящих» Огнезор раньше только читал: последний из известных Империи разрушился почти три сотни лет назад, и создать новый с тех пор было некому – ведь для этого нужен круг из десяти мастеров с высшим уровнем. Сейчас таких всего двое: он сам да Иша – и это, возможно, больше, чем за всю тысячу лет Имперской истории.
 Камень впечатлял. Он тянулся навстречу, покалывал, звал и мурлыкал, словно живое существо. Дневной свет падал на него сверху – из большой дыры в своде пещеры, – редкие снежинки, кружась, сыпались оттуда, но таяли, не долетая: Огнезору почему-то казалось, что поверхность алтаря не по-каменному  теплая...
Перед тем, как ступить на островок, они с Лаей замешкались. Жрец уже вовсю хозяйничал здесь: подливал ароматное масло в коптящие чаши, расстилал мягкое бархатистое полотно на плоском центральном камне, раскладывал еду и подношения на глыбах поменьше, – а мастер все стоял по щиколотку в теплой воде, не замечая, как крохотные волны теребят намокшие штанины. Стоял, смотрел на «дарящего силу» – это чудо, оставшееся от прошлого Мира, – и никак не решался приблизиться.
Потом мягкая Лаина ладонь прижалась к его руке.
– Ты передумал? – с ехидцей спросила она.
– Не надейся!
Огнезор сгреб ее в охапку, вызвав удивленный визг, рывком перенес и поставил босыми ногами на ткань, покрывающую алтарь. Вызывающе вскинул бровь в ответ на осуждающий взгляд старика.
– Так что делать-то? – борясь со смехом, спросила Лая. – Нам надо будет что-нибудь сказать? Просить богов, приносить клятвы?
– Это безмолвный ритуал, как и все древнейшие таинства, – высокомерно обронил жрец, а на лице его отразилось столько презрения в адрес охотницы, что кулаки молодого мастера недвусмысленно зачесались.   
– Безмолвный – так безмолвный, – казалось, гримасы старика Лаю даже забавляют. – Мне стать, сесть или сразу… лечь? – тон ее был сама невинность. И плащ с плеч она вроде бы небрежно сбросила, но жрец своим презрением так и подавился.
Огнезор же едва сдержался от фырканья. Похоже, его Снежинка тоже кое-что об этом ритуале слышала, хоть и прикидывается перед здешним хозяином маленькой дурочкой. А тот ведь даже уровень ее способностей узнать не удосужился!
Старик Лаиной шутки совсем не оценил. Опомнившись, что-то зашипел сердито, заставив юношу с девушкой сначала встать на алтаре лицом к лицу, затем опуститься на колени. Кончиком ножа уколол им пальцы, и выдавил по капле крови в раскрытый Лаин медальон, которому отныне предстояло стать связующим предметом и хранилищем их душ после смерти.
Когда темные пятнышки на их тусклых портретах высохли, жрец приказал взяться за руки. Сам замер в шаге от пары, собираясь с силами, концентрируясь на той невидимой паутине, что должен будет сейчас сплести...
Обряд начался.
Первое касание жреца Огнезор ощутил так ярко, словно над ним рассыпали раскаленный уголь. Слишком грубо для человека, что проделывал подобное, скорей всего, не одно столетие – впору заподозрить старика в небольшой мести.
Впрочем… и дьяволы с ним!
Очень быстро юноша вообще перестал его замечать.
Потому что чем крепче сжимал он Лаины руки, не отрываясь от ее глаз, – тем сильнее чувствовал, как старый жрец, алтарь, чадящие лампы, сыплющий сверху снег будто растворяются, теряют плоть и смысл. Как, вместо этого, чужая сила захватывает его, вначале чувствуясь лишь легкой щекоткой, потом настойчивым, проникающим течением – и вот уже странные, полузнакомые ощущения полностью покоряют его: то острые и резкие, то тягучие. Он не знал ничего подобного уже много лет и почти забыл. Боль – вот что это такое! Не его, Лаина.
Глухо пульсируют ее уставшие мышцы и синяки; тоненько отзываются перемерзшие пальцы; неприятно жгут сбитые в дороге ступни…
Ее боль обрушивается на Огнезора – такая разная, яркая, слишком отличающаяся от привычного, однообразного покалывания, которым его собственное тело обычно сообщает о ранении. Она оглушает, сбивает с толку, почти вышибает  дыхание.
И времени опомниться уже нет. Мощный поток подхватывает, сминает, швыряет вперед, заставляя захлебнутся в таком же сильном встречном потоке.
Лая!
Их души распахиваются друг перед другом – до самого донышка. Расходятся, подобно краям сорванной раны.
И это… отвратительно.
Каждое грязное пятнышко, каждая подлая, некрасивая мыслишка, каждая тайна, в которой страшно даже самому себе признаться, выплескивается теперь наружу, бесстыдно выставляясь напоказ. Перед другим. Перед чужим – потому что до сих пор они действительно не знали друг о друге ничего.
Теперь же все на виду.
Ее холод – холод маленькой девочки, забирающей последнее тепло у остывающего тела матери.
Его  злость – злость мальчишки, часто и всеми битого.
Ее зависть – зависть нескладного волчонка к взрослым цветущим красавицам, на которых он смотрит с таким интересом.
Его  ревность – первая, неосознанная, а оттого еще более жестокая.
Ее желание унизить и высмеять. Его эгоизм и себялюбие.
Ее отвращение от липких, сминающих лап, боль тела, разрываемого чужим телом. Его похоть, ласки женщин, чьи лица стерлись даже из идеальной памяти, а имен он так и не узнал.
Их  мертвецы. 
Убитые ею. Убитые ним...
И дальше только хуже.
Лая вдруг дергается, вырывается – не физически, но мысленно, – потому что сила, вытряхивающая из них все до крупицы, тянет из него теперь воспоминания, которым лучше бы исчезнуть вообще.
Испытание Боли.
Каждую иглу, каждый удар, каждый надрез.
Он кричит, как и тогда – беззвучно, лишь в своих мыслях, и она кричит вместе с ним. Кричит так ужасно, что ему на миг кажется: она не выдержит. Просто сойдет с ума, как сходили многие.
Но и это проходит.
Кусочки их сознания мелькают все быстрее, норовя утопить в цветном, многоголосом тумане, – и страх, боль, отвращение вдруг растворяются, уступив место легкой грусти, любви, восторгу. Его (ее?) радости. Ее (его?) вожделению.
Теперь между ними нет границы.
Его (ее?) пальцы зарываются в волосах, ее (его?) губы тянутся к губам, руки рвут одежду, кожа касается кожи, тело вжимается в тело…
– Теперь же слейтесь плотью, как слились душою, – вслух завершает свой безмолвный ритуал жрец.
 Волна желания накрывает, топит все, что осталось от мысли в их едином теперь существе. И лишь напоследок мелькает в сознании злорадная тень – ибо кто-то чужой, кто-то третий хотел прорваться к ним в последний миг, но был жестоко вышвырнут за тотчас же возведенную стену.
Они в безопасности.
 
***
 
Слава сжимала кулаки – так сильно, что почти лопалась обмороженная кожа на костяшках пальцев. Отсюда, сверху, сквозь глубокую расселину на диво правильной формы большая часть освещенного огнями пещерного островка была как на ладони.
Она знала, что должна отвернуться. Не смотри! Не смотри, убеждала она себя – но не могла сделать ни движения в сторону.
Ослепительная ярость поднималась в ней…
– А-а, вот и ты, – послышался сзади хриплый старческий смешок.
Слава резко обернулась. Маленький, неприятный старичок в шерстяной жреческой хламиде ссутулился сзади, опираясь на посох и опасно сверкая на девушку жесткими черными глазами.
– Нравится подсматривать? – ехидно спросил он, недвусмысленно указывая посохом на расселину.
– Не твое дело! – немедленно огрызнулась Слава, заливаясь злым румянцем.
– Да мне-то что? – пожал плечами старичок. – Смотри, на здоровье! Им сейчас – хоть над самым ухом заори – все равно не заметят. Даже ребенок с легкостью мог бы всадить кинжал в сердце. Вот только, – кинул он на вмиг напрягшуюся Славу быстрый, нехороший взгляд, – связь пока так сильна, что умри один – умрет и другой… Но если дня через три-четыре…
– Зачем ты говоришь мне все это? – насторожилась девушка.
– Ты знаешь зачем, милая, – приблизившись, вкрадчиво выдохнул ей в ухо старик. – Вот здесь, – приложил он руку к ее сердцу, – здесь ты уже приняла решение…
Он издал еще один странный смешок и отступил, потихоньку спускаясь с холма.
Снег жалобно скрипел под его ногами.
– Ты можешь пока зайти ко мне, отдохнуть и погреться, – не оборачиваясь, крикнул уже снизу застывшей недвижно Славе. – Накормлю, пальцы твои вылечу… Наша парочка еще дня два в себя не придет.
Бросив последний взгляд в дыру, девушка уныло поплелась следом.
_________________

 » Глава последняя

Глава последняя, в которой приходит четвертый месяц зимы.

 
Лая потянулась, не открывая глаз. Как кошка, потерлась затылком о теплые, тугие мышцы на груди обвивающего ее мужчины, с трудом сдерживая счастливое урчание.
Она вновь была собой.
Ну, не совсем.
Эдан все еще был здесь, на краешке ее сознания, – исполненный легкости, тихого ликования и (кто бы сомневался!) глубокого мужского самодовольства.
Лая фыркнула, получив в ответ вызывающий смешок.
– С возвращением! – хрипло выдохнул он ей в ухо.
– И тебя, – отозвалась девушка. Отвыкшие от внятной речи связки не слушались, голос получился ломким и каким-то чужим.
Сколько же они с Эданом… отсутствовали?
Горячий, сумбурный поток воспоминаний затопил ее, ничуть не помогая определить день или время суток, зато заставив очень сильно покраснеть.
Нет, Лая никогда не была порядочной барышней, но чтобы настолько!
– Даже не буду думать, где ты научился этому! – буркнула она, получив в ответ еще один самодовольный смешок.
Мягкий дневной свет струился из отверстия над алтарем, лишь слегка разгоняя теплый сумрак пещеры. Масло в чашах давно перегорело, и теперь заметно было слабое белое свечение пара над водой.
Эдан нехотя выпустил охотницу из своих объятий, со вздохом встал. Задумчиво осмотрел груду тряпья, в которую превратилась их одежда, и натянул штаны. Почти целые.
Почти.
Лая опять покраснела, с подозрением уставившись на собственные, местами поломанные, ногти.
Ее теперь уже муж сохранял каменное лицо – мысленно же давился от смеха.
– Сам не лучше, – обиженно бросила она. – Мне вон вообще одеть нечего…
Все с тем же серьезным лицом Эдан подобрал белый меховой плащ, отряхнул его и накинул Лае на голые плечи.
– Жди здесь, – шепнул, защекотав ей ухо дыханием, ухмыльнулся, довольный эффектом, и спрыгнул на затопленную тропу. Поднимая брызги, побежал к выходу из пещеры.
Девушка поежилась, отошла подальше от дыры в своде, сквозь которую снова сыпал снег. Наткнулась на расстеленный на камне кусок полотна с черствым хлебным караваем – и тут же с жадностью набросилась на еду, запивая водой прямо из озера, откуда черпала горстями.
Эдан пропадал недолго – вернулся, пахнущий морозом, с покрасневшими от снега ступнями и кистями рук, таща на себе их дорожные мешки. Лая молча отобрала свои вещи и придвинула к нему половину каравая.
– Спрятал наши вьюки в снегу у входа в пещеру еще до церемонии, – отвечая на ее беззвучный вопрос, пояснил Эдан. – Незачем нам возвращаться к старику.
Охотница согласно покивала и начала одеваться.
– А куда..? – открыла она было рот.
– Для начала – к тропе, – не дожидаясь конца вопроса, ответил юноша.
– А как..?
– Выйдем, покажу. Я тут побродил по окрестностям, пока ты от болезни оправлялась.
– А старик..?
– Ну не станет же он следом бежать, в самом деле?..
– Ты так и будешь отвечать прежде, чем я спросила? – сердито прищурилась Лая.
Лицо Эдана расплылось в совершенно дурацкой счастливой улыбочке.
– А почему нет? Я же теперь чувствую, что ты хочешь сказать, заранее.
– Жрец говорил: это скоро пройдет, – не удержавшись, буркнула девушка и, закатав повыше штанины, подхватив в руки сапоги с носками да перекинув за спину свой мешок, решительно пошлепала к выходу.
Тихонько посмеиваясь над ее смущением, мастер побрел следом.
На верхней ступени перед аркой они обулись; тщательно, хоть и без особой радости, облачились в верхнюю одежду – тяжелую, вымороженную, заскорузлую от снега, в котором она пролежала последние… часы? дни? – и вышли из теплого полумрака пещеры навстречу зимнему холоду.
 
***
 
С каменистого, торчащего породой даже сквозь снег, пригорка, под которым скрывался подземный храм, Эдан с Лаей спустились в стороне, далеко обходя лестницу и приютившуюся у ее подножия хибарку. Но, уже скрывшись в лесу, так, чтоб от землянки разглядеть их стало невозможно, вернулись к разбитым глыбам камня, что когда-то были колоннами и отмечали конец ведущей к храму дороги.
– Здесь, – произнес Эдан с каким-то особенным внутренним торжеством: совсем как в ахарском поселении, когда удавалось справиться с очередной заковыристой Ишиной задачкой. – Не чувствуешь?
Лая задумчиво осмотрелась.
– Вот здесь, – повторил он и руками в толстых рукавицах принялся разгребать сугроб.
Под снегом показалась гладкая каменная поверхность – и вскоре девушка с удивлением созерцала верхушку знакомого черного валуна.
– Дальше еще есть, правда вывернутые из земли и разрушенные. Думаю, когда-то, еще до твоих предприимчивых соплеменников, огражденная камнями тропа вела вовсе не к Волчьему Перешейку, а к здешнему Храму. И дороге этой вряд ли меньше лет, чем алтарю: просто ахары ее немного перестроили...
– Значит, по этим глыбам и выйдем?
– Ну, это быстрее, чем брести по лесу напрямик, тем более, не зная местности.
С этим сложно было поспорить.
Ахарская тропа, огибая Храм, делала приличный крюк на запад – так что, когда путники к следующей ночи вновь на нее вышли, до Перешейка, если верить карте, оставался всего день пути.
Ночью им спалось плохо. Ожидание, предвкушение и тревога, сливаясь в один общий нервный круговорот ощущений, не давали усидеть на месте, толкали вперед – к морю, к концу пути, к свободе: от прошлого и настоящего, от Гильдии и цепких лап Империи, от всех прежних, навязанных обязательств. Ведь там, на краю света, не будет больше темного мастера и его неудавшейся жертвы, не будет ахарки и имперского лорда – только два человечка, потерявшихся в холодной дикой земле.
И это хорошо.
– Мы ведь не опоздаем? – в десятый раз уже спрашивала Лая. – Ветров и бурь, вроде, не было пока. Значит, лед еще цел? Дьяволы! Знать бы, какой день сегодня!
– Если верить календарю, что вел старик на стене Храма, то последний день третьего зимнего месяца. Или уже первый день четвертого? – Эдан задумчиво смотрел на пухлые снежные тучи, затянувшие ночное небо, будто силясь угадать за ними положение луны и звезд.
Они сорвались в дорогу, даже не дождавшись рассвета.
Утром опять пошел снег. Лес закончился, впереди простерлось белое холмистое поле с чахлым гребешком кустарника в ложбинках. Крупные снежные хлопья лениво оседали на одежде, залепляли глаза, капельками стекали по лицу – но это не мешало путникам идти, почти лететь вперед: резво взбираясь на пригорки, из-за быстрого шага проваливаясь порой в сугробы, тяжело дыша и посмеиваясь друг над другом – раскрасневшимися, заснеженными от подошв мохнатых сапог и по самую макушку...
Пока с вершины очередного холма не открылась вдруг взгляду бескрайняя белая равнина, гладко и бесконечно убегающая вдаль, сливающаяся впереди с серым зимним небом.
Волчий Перешеек.
Лишь где-то сбоку, разделяя землю и небеса, горизонт прорезала широкая черная полоса – воды Северного моря.
Ахарская тропа заканчивалась здесь, у ровной ледяной кромки.
Они пришли.
– Мы дошли! Мы успели! Мы дошли!
Полная необъяснимой, опьяняющей, всецелой радости, Лая закружилась на месте, ловя крупные снежинки на язык, – а потом вдруг с визгом бросилась Эдану на шею, прильнула к нему со всей силой своего восторга, покрыла быстрыми поцелуями улыбающееся лицо, горячо припала к таким родным губам.
Никогда еще нить ее жизни не была натянута так крепко – настолько, что все подрагивало да сверкало вокруг, и яростный, почти болезненный звон стоял в ушах…
 
***
 
Слава рухнула в снег, подвернув ногу, но даже не заметила этого. Темная, жаркая ярость гнала ее – вперед, туда, где в белой, холодной пустоте отчетливо видны были две человеческие фигуры. Все ближе, и ближе… Еще чуть-чуть – и она сможет без труда различить лица.
Слава припала к серому камню последнего из прибрежных утесов, вминая себя в снег и чахлый, кривой кустарник.
Чему-чему, а прятаться она за прошедшие недели научилась отменно! Пара внизу давно уже перестала ощущать даже тень ее присутствия! Или, может, здесь жрец постарался?
Вопрос промелькнул бесплотно в голове, совсем не задев сознания. Теперь все уже было не важно.
Она знала, что нужно сделать. Решимость выросла в ней давно – и плескалась теперь, почти переливаясь за край.
Если не сейчас, то никогда. Еще немного – и они уйдут: туда, на белоснежную замерзшую равнину, где ее темная фигура видна будет издалека. Она не сможет больше идти следом.
Слава достала арбалет – маленькую, серебристую игрушку Гильдии, – замерзшими пальцами потянулась за иголками. Укололась, зашипела – не от боли, скорее, по привычке. Рассыпала иглы в снег. Лихорадочно принялась собирать.
Но как только арбалет был заряжен, холодное спокойствие овладело ею. Скоро!
Слава прицелилась.
Вот она! Зеленоглазая ведьма, околдовавшая Белого Мастера. Десятая статья. Его смертный приговор. Из-за нее Огнезор пошел против своего долга, своей судьбы. Пошел против себя.
Но кому-то все равно нужно исполнить этот проклятый приказ! Пусть не ему. Она может сделать это за него.
Все просто.
Слава выстрелила...
 
***
 
Огнезор все еще крепко прижимал Лаю к себе. Не отрывая губ, не открывая глаз, он увидел вдруг, почувствовал тонкое плетение нитей (совсем, как в историях спятившей ученицы Милы!) – сиявшее над Лаиным лицом. Увидел, как лопнуло, оборвалось в момент их кружево, словно кто-то щелкнул ножницами. Услышал даже тонкий, металлический звук... И лишь потом понял, что это звук спущенной арбалетной тетивы.
Лая дернулась, прокусив себе губу. Он ощутил ржавый вкус крови и ее тихий всхлип. Открыл глаза, и поймал изумленный, потерянный взгляд.  
Затем боль – ее боль – вонзилась в него. И страх. И холод. И темнота... От потрясения он разжал руки, пальцы заскользили по ее пальцам, не встречая сопротивления, и она медленно – безмолвно и медленно, как сыплющие с неба белые хлопья, – опустилась в снег.
– Лая, – позвал Огнезор тихо, не решаясь поверить. Ни за что не веря в такое...
Все силы, что еще оставались, все знания, что принял от Лаи во время ритуала, он бросил к ней одним мощным целительным потоком.
Но тот бесполезно рассеялся, почти не коснувшись цели.
Огнезору не хватало умения.
Девушка не двигалась.
Он упал на колени, сорвал толстую меховую куртку, срезал шерстяную безрукавку – и застыл, глядя, как расползается по ее спине, по белому полотну рубашки, темное кровавое пятнышко.
Иглы не видно – слишком короткая. Достав до сердца, она вся осталась в теле.
Он не успел.
Иша смогла бы! Но он НЕ УСПЕЛ!
Смерть наступает мгновенно. Темные мастера не знают промаха.
Он сам учил Славу стрелять!
Лая мертва...
Огнезор все еще чувствовал связь. Так сильно, как никогда прежде. Но она исказилась, изменилась, в ней не осталось ничего хорошего или правильного. Лая билась и вопила в ней, пойманная в сеть предсмертной боли и страха. Плененная там навеки. Обреченная умирать вновь и вновь...
Чудовищный обман! Он знал, подозревал – но позволил это. Позволил старику сделать с ними такое!
Над ним стояла Слава. Огнезор теперь до боли ясно ощутил это – она не скрывала больше своего присутствия. Ей не нужно было больше прятаться.
Она стояла, смотрела – и уверенность все больше покидала ее.
– Что... ты... сделала... – глухо, хрипло вырвалось у юноши, сразу же утонув в снежной, кружащейся тишине, как в белом меховом покрывале.
– Я сделала то, что должно! Вместо тебя! – почти прокричала в ответ Слава, уже растеряв всю свою злую решимость, силясь вновь накрутить себя. – Теперь ты свободен от этого! От всего этого! Ты можешь вернуться, Огнезор!
Ответом ей было лишь молчание.
– Все закончилось! Все будет теперь так, как надо!
Он был все так же безмолвен.
– Огнезор?
Славе вдруг сделалось страшно. Очень страшно. Страшно до тошноты. Как перед первым убийством, как в день испытания Боли. Застывшая фигура перед ней, безмолвно поникшие плечи, тяжелый липкий снег, покрывающий его светлые волосы... Она не видела лица. Она не хотела видеть. Мысль о том, каким оно будет, приводила в ужас.
Его пальцы двигались, лаская мертвые щеки, стирая капельку крови с прокушенной мертвой губы, зарываясь в мокрые темные волосы. Трясясь и сжимая...
Слава видела только их – его пальцы.
– Огнезор?! – на них, на него, на свой страх разозлилась она. – Оставь ее! Уже все! – закричала в этой жуткой тишине, срывая горло. – Ее нет! Приказ выполнен! Все! Вернись в Гильдию! Там твое место!
Снег падал и падал, залепляя мягко глаза, поглощая незаметно ее крик.
Не было ничего, кроме снега вокруг.
– Уйди, Слава, – прорвался сквозь него мертвый, незнакомый совсем голос.
– Лишь когда заберу тебя! – не сдалась она. – Пойдем! Вернемся вместе!
– Что? – казалось, он сейчас рассмеется.
Теперь Слава ясно видела лицо – искаженное, дрожащее, безумное. Чужое. Не его. У Огнезора просто не могло быть такого лица!
Слава знала, что будет помнить это лицо до самой смерти.
– Ты должен вернуться! – в последний раз попыталась она. – Ты дол...
– УЙДИ! – закричал он с дикой, страшной яростью, и хлесткая снежная волна ударила ей по щекам. – Уйди, пока я не убил тебя!
Большие, мягкие хлопья обернулись сотнями ледяных стрел, царапая и жаля кожу, словно мелкая злая поземка в ветреный день. Тяжело содрогнулась за ее спиной скала. Брызнуло, разлетаясь, каменное крошево.
Как могло быть такое? Ведь даже ветра нет! Показалось?
Девушка сделала шаг назад. Отступила. И еще.
– Я не вернусь, – уже без гнева, безразлично и безжизненно дернул губами Огнезор.
Слава развернулась и медленно-медленно, утопая в свежих сугробах, побрела прочь, так ни разу и не оглянувшись на застывшую в безмолвном снежном кружеве фигуру.
 
 
 
Конец первой книги

2008 – 2011

Привет Анют ты все таки послушалась меня. Я очень рада тебя приветствовать на этом сайте.
_________________

Привет! Ты такую рекламную кампанию провела - не послушать было бы даже неудобно А вообще-то я тоже рада!
_________________

Замечательная история!Книга потрясающея!Что же будет дальше?
Спасибо !

Спасибо, рада, что Вам понравилось
_________________

Аня, прочитала первую главу. Начало истории заинтриговало и очень понравилось. Спасибо!!
Принимайте в читатели!!!!