» 44. Унтерменш
4
В воскресенье вечером гуляли перед сном с Асти по городу. Я шел молча. Алеся наоборот была весела, как никогда, и навязывала свое веселье мне.
—… Вчера день такой был, — говорила Алеся, облизывая мороженое. — Двое соседских мальчишек прибежали. Губы трясутся, сами чумазые, в краске. Оказалось, мать уехала и оставила дома одних, чтобы за младшей сестрёнкой присмотрели. А они такие драчуны, ужас! Ну вот и начали выяснять, кто из них за старшего, пока мать не придет. Поругались, подрались. А сестренка тем временем — тоже тот еще пропеллер! — краску на себя опрокинула. Ну вот, вчера с Флори пол дня отмывали сначала кроху, потом мальчишек, а потом себя.
— Надо было не прикрывать их, а все рассказать матери, чтобы хорошенько надрала им задницы, — ответил я. — Да и мамаше тоже. Почему краска не спрятана, дети могут ее так спокойно открыть?
— Не знаю, но помочь надо было. Зато они про ссору свою забыли напрочь! Все-таки ничто так не объединяет, как совместные неприятности! Хочешь? — Алеся ткнула мне под нос свое мороженое. Я отвернулся, но Алеся настаивала. В итоге часть эскимо оказалась у меня на носу и подбородке.
Алеся хихикнула. Я выругался и достал платок.
— Ничего смешного! Ведёшь себя, как ребенок.
— Я? А по-моему, это ты ведешь себя как обиженный мальчик, — Алеся невозмутимо ела мороженое. — Взрослый мужчина, военный офицер с наградами идет и дуется на то, что его три раза в «морской бой» обыграли.
— Ты жульничала! — не сдержался я.
— Как?! Ты сидел в другом конце комнаты! Как в морской бой вообще можно жульничать! Как?! — смеялась Алеся. — Хочешь, давай придем и еще раз сыграем. Ты даже можешь сам расставить мои корабли.
— Не буду я с тобой больше играть. Ты играешь нечестно! И не в "морской бой", а "линкоры". Называй правильно!
Алеся закатила глаза.
Незаметно мы вышли на Хорнштайнштрассе. Почта, автобусная остановка, а там, за тополями, кованая ограда и дом со львами у крыльца…
Алеся дотронулась до моей руки. Она больше не смеялась:
— Так и не поговорил с отцом?
Я покачал головой. Сразу после нашего ночного разговора с Алесей я написал ему, что жду его у озера, в кафе, где мы часто бывали всей семьей. Но отец не пришел… На службе тоже не получалось — да и не место это для выяснения отношений и личных тем. Потом отец уехал в Берлин. Вернуться должен был пару дней назад.
Алеся огляделась по сторонам, затем перебежала улицу и скрылась в кондитерской. Вернулась с коробкой, перевязанной яркой ленточкой, и решительно сказала:
— Пошли!
— Куда? — не понял я.
— Туда, — махнула она рукой в конец улицы.
— К отцу? Рехнулась? Полчаса десятого!
— Ну и хорошо. Значит, точно дома.
— Нет, нельзя прийти вот так, без предупреждения, без звонка… Нужен какой-то повод, в конце концов. Это не по-немецки.
— Разве? Харди, а что такое «блицкриг»? — внезапно спросила Алеся.
— Блицкриг?.. Быстрая война... цель которой достижение победы в максимально сжатые сроки.
— Зачем?
— ...Чтобы противник не сумел мобилизовать свои основные военные силы, экономику, — ответил я.
— Правильно. Поэтому мы и пойдем сейчас, без звонка и предупреждений. Застанем врасплох. — легко дернула плечиком Алеся. — Я забрала последние пирожные с вишней — те самые, которые он обожает. Это добрый знак!
Она свистнула Асти и, что-то напевая, пошла вперед гордой уверенной походкой.
***
...В доме горело несколько окон. Сердце колотилось, как в юности, когда я возвращался ранним утром и пытался незаметно пролезть через окно или заднюю дверь. Алеся наоборот источала решительность и подбадривала меня улыбкой.
Мажордом открыл дверь и после неловкой паузы сказал, что «впустить может только фройляйн Алис» — Вилли извинился и, назвав меня по имени, виновато добавил: «Таково распоряжение хозяина».
Алеся завертелась вокруг него, как уличная торговка, осыпала старика вопросами, улыбками, комплиментами, — словом, заговорила зубы. Так оказались в холле.
Запах дома заставил невольно улыбнуться. Казалось, сейчас из кухни выбежит мать в переднике и начнется волшебная суета, апофеозом которой всегда был праздничный обед…
—...Что здесь происходит? — спросил отец, тяжело спускаясь по ступеням лестницы. В темном халате он был похож на сурового судью. — Вилли, тебе было сказано не впускать этого человека.
— Добрый вечер! Вилли не виноват, — вмешалась Алеся, очаровательно улыбаясь. — Мы прогуливались и решили зайти.
— Отец, в самом деле, — сказал я. — Ты не отвечаешь на звонки, письма... Соглашусь, сегодня уже поздно. Но мы могли бы встретится в другое время.
— Конечно! Например навестить к Харди, — подхватила Алеся. — В выходные, да?
— Было бы отлично. Алис превосходно готовит жаркое по рецепту матери. Ты должен его попробовать.
Отец спокойно выслушал.
— Все? — спросил он. — Вилли, проводи. Гости уже уходят.
Отец зашагал обратно вверх по лестнице. Я посмотрел на Алесю — каким ослом она меня выставила! Ведь знал, что так и будет. Но она как будто загипнотизировала меня, дала надежду, и вот результат. Нет, больше ни секунды не собирался оставаться здесь.
— Герр Георг, не думала, что вы такой… черствый человек, — вдруг сказала Алеся таким стальным тоном, что обернулись и я, и отец. — Чего вы добиваетесь? Что вы вредничаете? Зачем издеваетесь над собственным сыном? Неужели вы не видите, что ему больно и плохо? И вы еще упрекаете его в бессердечности?! А сами ведете себя, как… как деспот, как самодур!..
Увидев, что отец уходит, Алеся как пантера бросилась за ним вверх, хотела удержать за рукав, но вдруг потеряла равновесие, вскрикнула и полетела вниз, глухо ударяясь о ступени. Она осталась лежать неподвижно у подножия лестницы…
…Все было как в страшном сне. Я бросился к Алесе. Отец, несмотря на возраст и грузность, в мгновение оказался возле меня, перескакивая через две ступени, как теннисный мяч.
Тронул ее шею.
— Пульс есть… Жива!
— Вилли, воды, нашатырь! — крикнул отец. — Вилли, черт тебя дери!.. Август, ну конечно! У нас сосед новый, доктор из Гамбурга... Сейчас-сейчас, я приведу его.
Отец скрылся в дверях. Я осторожно взял Алесю на руки и как можно аккуратнее положил на диван в холле. Погладил ее по щеке… Ком подошёл к горлу.
Я закрыл глаза, быстро перекрестился и сухим языком, прилипающим к небу, прошептал:
— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen… Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum. Adveniat regnum tuum…
***
Казалось, прошла целая вечность, когда наконец появился доктор Август с медицинским саквояжем. Отец на ходу рассказывал, что произошло. Доктор кивал, подошёл к Алесе и попросил посторонних выйти, оставить его наедине к пострадавшей. Я сказал, что не посторонний и хочу присутствовать, но отец буквально втолкнул меня в свой кабинет, усадил в кресло.
Но сидеть я не мог. Ходил от окна к двери, не находя себе места.
— Сядь, сказал! Не маячь. Веди себя как мужчина, — крикнул отец, раскашлялся, налил себе воды, выпил большими глотками. Стакан дрожал в его руках. — Не понимаю, как это случилось?.. — говорил он сам себе. — Я и не коснулся ее…
Я достал сигареты. Закурил. Голова была, как в тумане. Отец ли толкнул Алесю, или она сама оступилась, — решил, что в этом разберусь позже. Сейчас главное, чтобы она пришла в себя, чтобы все было хорошо. Хорошо, насколько возможно в такой ситуации…
— Что? Что ты смотришь? — поймал я внимательный взгляд отца.
— Ничего. Ровным счетом ничего. Давно не видел тебя… таким. Переживаешь, что жаркое теперь никто не приготовит? А помнишь, как весной в этом же кресле ты слюной брызгал, что я ее подобрал и взял в дом.
— Замолчи, — прорычал я, стряхивая пепел. Смотрел в темнеющее окно, думал вслух: — Не надо было приходить… Как знал, как чувствовал… Не хотел идти, она настояла…
— С каких это пор ты стал таким послушным? — усмехнулся отец.
— С тех самых, как ты стал упрямым и злым, как старый дьявол!
— Заявился мой дом и оскорбляешь меня?
— Я пришел извиниться, объясниться! И не впервые, если ты не заметил. Но, вижу, тебе это не нужно. Что ж! Хорошо. Я больше не потревожу тебя. Вас, герр Шефферлинг... Господи, почему так долго? Что он с ней делает?!.
Из-за двери послышались голоса. Мы переглянулись с отцом.
— Разговаривает, она пришла в себя! — прислушался я, схватился за ручку двери, но отец снова оттолкнул меня.
— Пусти, у меня уже нет терпения здесь сидеть!
— Так наберись! — сказал отец. — Думаешь, у меня оно было, когда тебя оперировали с шансами пятьдесят на пятьдесят?!
Голос отца дрогнул. В лице появилось что-то болезненное. Он будто сразу пожалел о собственных словах. Заходил по комнате, пытаясь вернуть себе прежний невозмутимый вид. Подошел к секретеру, что-то достал из ящика и бросил передо мной.
— Вот, отвлекись. Почитай.
— Берлин… Ильзе Хольц-Баумерт? — удивился я, рассматривая письма. — Откуда это?
— Из почтового ящика, — язвил отец. — Наверное не знала, что ты переехал. Вот и пишет по старому адресу.
Я без особого любопытства оглядел письма. Мне было совершенно не до этого.
***
С плеч свалилась целая горная гряда, когда увидел Алесю. Полулёжа, она заправляла блузку, иногда морщась от боли.
Новости были отличные. Доктор Август заверил, что «ничего страшного нет». Ни сотрясения, ни переломов. Гематома на затылке. Ушиб плеча и особенно сильный ушиб двух правых ребер. Поэтому никакой активности, физических нагрузок. Покой. Рецепт мази, обезболивающее — на столике.
Когда отец ушел проводить доктора, я бросился к Алесе. Не мог поверить, что все обошлось.
— Ты бледный, — сказала Алеся и погладила меня по щеке. Я сжал ее руку, поцеловал.
— Как себя чувствуешь?
— Если не считать, что немного больно сидеть из-за, pardonne moi, ушиба мягких тканей, то все хорошо, — улыбнулась она и, слегка приподнявшись посмотрела в сторону окна, откуда доносился разговор отца и доктора: — А у вас? Лед тронулся? Отец уже с тобой разговаривает, по имени назвал.
— Лежи, тебе нужен покой… Не понимаю, как ты упала? Он толкнул тебя? Отец? Признайся, только честно. Не прикрывай его.
Алеся как-то странно посмотрела на потолок, потом на дверь и прошептала:
— Харди, если честно… я упала немного... сама.
— Как это? Оступилась?
— Не совсем... Я побежала за твоим отцом, и вдруг думаю, а это идея!.. Помнишь, я рассказывала про двух мальчишек? Что неприятности, они сплачивают, примиряют…
Алеся говорила все тише, отодвигалась от меня, вжимаясь спиной в подушки.
Я бросил ее руку. Встал с колен.
— Ты что, специально упала? А обморок?! Ты же потеряла сознание…
— Я хотела, как лучше... — пискнула она, как мышь. — Чтобы вы помирились.
— Лучше?! А если бы ты сломала себе шею?!
— Так если для дела... А вообще я хорошо сгруппировалась. Когда-то ходила на каток и первое, чему меня научили: правильно падать…
Кровь забила в висках. Я хлестнул ее письмами по лицу, которые в суматохе так и держал в руке.
— Идиотка. Безмозглая дура! Сумасшедшая! — я не находил слов от ее безрассудства.
Хлопнула входная дверь. Вернулся отец и отозвал меня в сторонку.
— Леонхард, — сказал он. — Я подумал и решил, для Алис будет лучше переночевать здесь.
— Да, так будет лучше, — согласился я, стиснув зубы. Иначе придушил бы ее. — А утром, часов в шесть, подъеду. Сколько я должен за доктора?
— Потом, — махнул рукой отец. – Вот что, ты тоже оставайся. Не мне же за ней присматривать ночью. Иди свою орлицу, вам две комнаты готовить, или в твоей ляжет. Только без глупостей! Доктор Август сказал никакой активности, понимаешь?
— Спасибо, отец, — сказал я. — Спасибо.
Отец улыбнулся кончиками губ, забегал глазами, как от неловкости:
— Иди давай, И собаку свою в дом забери. Не хватало, чтобы она чего-нибудь сгрызла или сбежала, — проворчал он, но по-доброму, мягко. Еще час назад предположить такого не мог. Я почувствовал, как стало легко и спокойно на душе — забытое чувство казалось таким странным, неуклюжим…
Сделав несколько кругов по холлу, я снова подошёл к Алесе. Она смотрела в сторону, тайком утирая слезы. Я взял ее за подбородок и развернул лицо к себе. Скула была красной, кровоточила небольшая царапина.
— Жить будешь, — сказал я. — Значит так, ночуем здесь. В аптеку заеду завтра. Ясно?
Алеся кивнула, не поднимая глаз.
— Сказать, чтобы приготовили чай? Хочешь чего-нибудь? — спросил я.
Она отрицательно покачала головой.
— Болит где?
— Тут немного, — прошептала Алеся, сморщившись, и потерла плечо.
— Сейчас съезжу к себе, привезу морфин. Будет легче.
— Не надо, я потерплю, — сказала Алеся и посмотрела в глаза. — Харди, ты что, испугался за меня?
Не ответил. Отвернулся. Ухмыльнулся.
Алеся обвила мою шею одной рукой и прошептала:
— Прости, пожалуйста...
Злость ушла. Я осторожно прижал ее к себе, поцеловал висок. Черт возьми! В том момент, когда она летела с лестницы, я в одну секунду вдруг понял, насколько важна она, что для меня значит…
А еще подумал, что на такие рискованные проделки не решился бы сам Уленшпигель. Фокусница, мать ее... И после этого она будет утверждать, что не жульничала в «Линкоры»!..
_________________