ОСТРОВ ЮГА. Амир

Чем больше я рассматривал ее, тем сильнее мне казалось, что я уже с ней встречался.
Не помню где, не помню когда, но уверен что это было.
- Хватит называть меня господином, - тем более если это не так, - ты гостья Фаруха? Тогда я очень огорчен, что этот старый пройдоха не сказал, что не только я испытываю его гостеприимство.
Она стояла не шевелясь. Но была так напряжена, что кажись сделай я не аккуратное движение и она сорвется на бег.
- Составите ли вы мне компанию на сегодняшний вечер? - а еще лучше и большую часть ночи, и даже не одной.
_________________

Хмыкнуть в ответ на тихий голос и внезапное бегство девицы. Безликие никогда и не за кем не бегают, не в нашей крови, все, что нам необходимо, все чего мы хотим, мы получаем и так, либо при помощи некоторой способности. Бежать и догонять удел человека, простого смертного, раба.
- Смешная – сомкнув пальцы вокруг мешочка с красками, убрать его в полу плаща, видимо придется носить его с собой, до самого дворца. Повернувшись лицом к сыну дома Понирос, попрощаться.
- Доброй ночи Варрава, будь осторожен у местных дев часто встречается по нескольку братьев с острыми ножами.
Петляя по улочкам города добраться к воротам дворца, развернувшись взглянуть на город. Нет я так и не мог понять страсти Эрнесто, страсти Марго , страсти к горячим пескам и бронзовым кожам. Туманная дымка вдалеке, на секунду прорисовываются очертания «Вереска», резкое движение рукой и волна зелени скрывает мираж. С праздником Эззе… Пора отдыхать.
_________________

Древняя китайская пословица гласит: "Невидимой красной нитью соединены те, кому суждено встретиться, несмотря на время, место и обстоятельства. Нить может растянуться или спутаться, но никогда не порвётся".
Я не знала, что ему ответить на вопрос. Продолжая стоять и смотреть на него, я растерялась. Может быть, впервые в жизни. Обычно у меня с быстрыми ответами проблем не было. Сейчас я просто не знала, что ему ответить.
– Господин, как же Вас называть?
Я отрицательно помотала головой. И продолжала стоять. Подо мной образовалась лужа. И возник другой вопрос – что мне надеть?
Не ходить же в полотенце.
– Я не могу, господин, мне нечего надеть.
И стыдливо опустила голову.
_________________

Еще безусым юнцом я грезил о других мирах. Наверное, потому и пошел по кривой дорожке, предпочтя свободу распахнутых крыльев земным оковам. Или же потому, что твердь земная не особенно радовала ограниченностью восприятия своих обитателей. Если перевертыш, значит, пария, персона нон-грата. А как иначе? Ведь это против природы. Природы? Природы, создавшей Льдистых? Природы, что возвела в ранг легенд и преданий Мать-Богиню и Бога-Оленя? Природы, загнавшей в угол своих детей? Какая сказочная неправда. Только в сказках, которые нам рассказывали старики, разведя костер под открытым небом и покуривая ароматные трубки, не было места отщепенцам и отверженным. В них тот, кто принял Зверя, как себя самого, всегда оказывался героем. Героем детских снов и чаяний неокрепшего сердца тощего котенка. Но даже когда небесный свод распахнул мне свои объятия, я не перестал вглядываться в его синеву - вдруг да разойдется купол неба, обнажая чужие, непривычные глазу краски. Почти такие, какими выкрашен сейчас сумеречный Амир, пляшущий и смеющийся, единый в своей радости, волнующий, как покачивание бедер гордо удаляющейся цыганки, посчитавшей, что она выиграла битву.
Варрава Зановорожденный, милая? Неслыханная удача! Стоило догадаться, что кто-то из них двоих здесь объявится. Птица ты моя пестрая, если бы ты только знала, что за твои слова я тебе все двадцать бы отдал. И почему же губы так хищно изгибаются? И кровь по венам быстрей побежала, будто торопится куда-то. Залить золотой багрянец, разукрасивший улицы, запятнать лазурь в аквамарин перетекающую, ржой покрыть яркие желтые пятна. В предвкушении кости ноют, крепко-накрепко в оковы суставов закованные. Ну надо же... Дом Понирос не прохлаждаться на остров Юга явился. Не посмотреть, как падают на белые пески редкие пресные капли - не все же слизывать соль морскую с обветренных губ. Беги, Алоиза, беги, нашепчи своему горячему поклоннику, если он в курсе, что таковым является, кого ты встретила на базарной площади. Поиграй с ним, ласточка, затумань ему голову, отыграй свои золотые так, как умеешь. Стрелой рвется ввысь томительное ожидание, оседая краской на моем лице, пальцем расчерченном.
Почему она меня постоянно лапает? Почему полагает, что невольное участие означает явное дружелюбие? Не понимает разве, что отпустить я ее теперь могу только в саване в масло кипящее? Хватит уже одной сороки, вести вокруг разносящей, не хватало сойку пустить в другую сторону, чтобы круг замкнулся не в то время и не в том месте. Нет, не туда тебя тропка вывела, не к тем ногам падать стоило.
- Обернуться, - брякаю без задней мысли, отрешаясь от гула, долбящего в барабанные перепонки. - Похвальное стремление. Сразу бы сказала, договорились бы быстрее. Если сыграешь правильно, подержу твоего деверя, пока откручивать голову будешь, - а сам руку ее убираю, чтоб не вздумала гладить против шерсти и за ушком чесать. - Идем. Утром расскажу, что мне от тебя нужно будет.
Имя? А зачем оно мне? Исчезнет, как только ветер сменится, пусть уж не тревожит густой, пряный воздух.
К тому моменту как к дому Реджаба добираемся, я едва не приплясываю. Зудит под ногтями, шарнирно не гнутся ноги и пальцы скрючивает. Потряхивает, словно продрог совсем в шторм со штурвалом обниматься. Вталкиваю притихшую полуспутницу-полупленницу в теплый, гостеприимный дом и бегом за угол, к заднему двору. Некогда мне разводить приличествующие случаю дебаты, объясняясь с хозяином. Он ее и без моих просьб примет со всей широтой амирского радушия. А я пока тут поваляюсь, землю позагребаю, травку пожую, от жучков отплевываясь. Жалко чепан, в клочья разодранный, новый же был совсем. Пелена перед глазами и оглушающий рев крови... в момент проясняется. Острее пахнет воздух, донося запахи готовящейся пищи, уши торчком ловят обрывки разговоров, кончик хвоста подрагивает - то принимаясь хлестать по земле, то напряженно застывая. Сумрак окрашен в сияющие сполохи. Несколько мгновений одуряющей полноты жизни, утробного урчания и серебристая тень исчезает в сердце затихающего города.
_________________

Дворец Амир Шаха. Сад.

Весь оставшийся день пролетел словно серое полотно. Ни обилие красок, ни гомон гостей. Я не видел всего этого, кроме гостьи, с которой познакомился ранее в саду и ее рабыней. Что бы я ни делал, куда бы ни шел, все время взгляд выхватывал хрупкую фигурку Безликой. Давно я не заинтересовывался женщинами, если это не связано с причинением им боли. А к Маргарите меня тянуло. Хотелось разгадать ее тайны, хотелось понять, что же так манит меня в ней. Хотелось знать какую сторону боли она предпочитает.
Я знал, где находятся ее покои, но идти к ней не стал. Свой шаг я сделал еще днем, теперь она должна либо решиться, либо нет. А она решится, я это знаю. Надо просто ждать, а ждать я умел, как никто другой. Именно поэтому долгие часы просто простаивал в саду. Потому что более нет другого места, где бы она могла меня найти.
Тихая ночь. Где-то далеко еще стрекочут редкие в это время суток цикады. Вдыхаю нагретый дневным зноем воздух, словно пытаюсь запечатлеть в себе остатки дарованной Санвой тепла. Пусть хоть так я вберу в себя ее дары, если другим способом она меня больше не одаривает. Я любил одиночество. Никогда не страдал без чьего-либо внимания. В такие минуты я мог думать, не омраченный своими демонами о той каре, что ниспослала мне Санва.

Пришла. Легкая улыбка складывается на губах, когда оборачиваюсь к ней и ее трепетной служанке, что так неотступно следует за хозяйкой. Подхожу ближе, утопая в синеве ее невероятных глаз, в которых все так же поскальзывается превосходство, хотя голос у нее кроток. Беру ее за руку, едва поглаживая нежную кожу.
- А я сдержу слово. Если соблазн так велик, покажу вам пороки дворца Амир Шаха. Доверитесь моей руки, прекраснейшая?

В покоях Аслана.

К нашему приходу все приготовления были сделаны должным образом. Только мы вошли, как Азим, которого я просил привести, вскинул на меня свой жаждущий взгляд. Нет, Азиз, сегодня не ты будешь игрушкой. Я лишь отвернулся, проводя гостью к тахте.
- Присаживайтесь, прекраснейшая Маргарита. Не знал, что вы любите, потому приказал принести все возможные сладости во дворце. Угощайтесь.
Устроив гостью должным образом, посмотрел на ее неотступную тень.
- Это самое подходящее место для наказания, прекраснейшая. Не желаете ли вы наказать свою рабыню за ее проступок? И если вы позволите, я с удовольствием стану вашей карающей рукой на сегодняшнюю ночь.
Получив ее разрешение, я, наконец, отпустил теплую ладонь гостьи. В крови бурлила жажда невероятной силы. И это так странно. Ранее после удачных ночей, как с Кифой, я не был столь нетерпелив так скоро.
Пока я раздевал трепещущуюся рабыню, пока приковывал ее к подвесным цепям по середине комнаты, ощущал на себе пристальные взгляды. Внимательный и спокойный моей ночной гостьи и ревностный моей сломанной игрушки, Азиза. Да, правильно ревнуй. Ты должен злиться на эту девушку.
- Есть ли предпочтения у прекраснейшей? Есть ли грань, за которую мне не стоит переступать? Или все отдадите в мои руки?
- Доверюсь вам. – все тот же кроткий голос, который никак не сочетался с тем светом, что заиграл в ее газах, когда я достал трехвостку. Она знает. Она прекрасно знает, как больно может быть от этой плети.
Прежде чем начать, мне необходимо было увидеть глаза рабыни. Я хотел видеть в ее глазах страх. Тот же страх, которым она одаривала свою хозяйку. Увы, моим ожиданиям не суждено было сбыться. Рабыня знала, что такое боль. Не раз его испытывала, и потому в ее взгляде кроме опасения ничего более прочитать нельзя было. Она уже знала многие стороны боли, но она не знала меня, не знала, что могу причинить я. Пока мне этого хватило. Что бы с ней не делали раньше, я все еще могу удивить. Позже. Я взгляну в эти глаза позже. Чтобы упиться ее болью. И начал наказание.
Я не стал ее подготавливать легкими ударами. Я работал трехвосткой со всей силой. Замах. Тело сжимается в предвкушение. Удар. По телу прокатывает волна удовольствия только он душераздирающих криков, от набухающей плоти под следами плетки. Первая кровь на белоснежной коже спины и меня начинает трясти. Красиво. О, Санва, насколько же это красиво.
Тело рабыни выгибается в цепях, пытаясь увернуться от хвостов плети, но удар всегда достигает цели, срывая с ее губ стоны боли, крики. Спины становиться недостаточно. Я обращаю свой взор на гостью, чтобы убедиться, что она не против. Сталкиваюсь с ее горячим взором и тону. Никогда ранее я не наслаждался этим совместно с кем-то. В этом было некое таинство, только для нас двоих. Это подхлестывало и возбуждало еще больше. И хвосты плети опускаются на нежные бедра.
- Господин, умоляяяяяю. – срывается в хрипе рабыня.
Останавливаюсь. Оттягиваю за волосы ее голову, чтобы видеть боль в ее глазах, чтобы насладиться ей в полной мере.
- Умоляешь? – губы складываются в усмешке. – Плохо умоляешь, хорошая моя. Совсем ничему не обучена.
И пытки продолжаются снова. Она рыдала, кричала, хрипела слова мольбы, но так и не поняла. Совсем глупая рабыня. Мне пришлось снова остановиться, чтобы за волосы повернуть ее голову к Маргарите.
- Ты не того умоляешь, глупая женщина. Я не твой господин. Умоляй лучше.
Еще три удара, пока до этой прелестной головки, наконец, доходят мои слова, и я не слышу то, что хотел услышать.
- Г-гос-пожа, умо-ля-ююю. П-про-стите.
Рука, замахнутая для следующего удара, застывает и опускается. Тяжело дышу, капельки пота скатываются по моему лицу. Мне было хорошо, невероятно хорошо. Тело слегка подрагивало пресыщенное, но все еще возбужденное.
- Хорошая девочка. Ты подарила наслаждение мне и своей госпоже. Теперь тебя ждет награда. – выдыхаю у уха рабыни. – Азиз, принеси «Сок боли».
Все это время наблюдавший за мной Азиз, кинулся к полкам, достал оттуда перчатку из ткани и горшочек с неким бальзамом. Пока я надевал перчатку на руку, пока окунал ее в бальзам и привыкал к пощипыванию, что тут же охватило руку, раб то и дело кидал на меня ревностные взгляды. Какого капризного, раба я взрастил. Даже толику моего внимания не хочет делить.
- Этот бальзам используют для пыток. – оборачиваюсь к Маргарите, чтобы объяснить. – Любое прикосновение с кожей вызывает жжение. И жестощайшую боль. Я немного разбавил его. Жжется сильно, но терпеть можно, если не наносить на особо чувствительные части тела.
Получив, разрешающий кивок от хозяйки, обратил свой взор на ослабшую рабыню.
- Ты была прекрасна, хорошая моя, и заслужила ласку. Я тебя приласкаю здесь.
Провожу рукой в перчатке от ее лебединой шеи к груди. Глаза рабыни распахиваются и она судорожно вздыхает.
- Не смей кричать! Ни звука, пока я не разрешу. Услышу малейший крик и все начну заново.
Наконец, я утопаю с том ужасе, что обуревают рабыню. Наконец, я вижу то, что она ранее даровала лишь своей хозяйке. Наконец, она стала светиться благодаря мне, для меня. Впитываю этот свет в себя, купаюсь в нем, пропуская через себя волны удовольствия.
- Хорошая моя, ты заслужила ласку. Я приласкаю тебя здесь. – склоняюсь, вбирая сосок в рот. Посасываю и отпускаю. – Нравиться? Да, знаю мало. Я тебе дам больше.
На влажный сосок опускается палец в перчатке. И тело рабыни выгибается дугой.
- Молчи! – предугадываю ее желание открыть рот. – Хорошо ведь? Еще нет? Я дам тебе еще больше. Я приласкаю тебя здесь.
Рука в перчатке опускается на нежнейшие лепестки между ее бедер. Рабыня начинает биться в оковах, что ее держат. Отнимаю руку и прикасаюсь пальцами ее кровоточащих губ.
- Тссссс. Ты же помнишь. Ни звука.
К этому времени ревность Азиза уже бурлила через край. Я видел, насколько он ненавидел ту, которая получала мое внимание. Но он был совсем не возбужден.
- Азиз, подойди. Такой вялый. – свободной рукой сжимаю его плоть. – Совсем не нравиться видеть чужую боль?
Раб, пытался утаить от меня своих капризно надутых губ, но тщетно. Я в нем знаю все. Каждую повадку, каждый взгляд. Притягиваю к себе и жестоко целую в губы. Кусаю. Забираю все, что он с такой радостью отдает. Ощущаю кровь у себя во рту.
- Вот, теперь ты тверд. Но еще мало. Рука в перчатке сменяет ту, что сжимала его до этого.
Я наслаждаюсь от той вспышки боли, что промелькнула в его глазах. Я как ненасытный вампир впитываю каждое проявление боли, до тех пор, пока боль в его взгляде не сменяется желанием. Тут же отодвигаю раба от себя.
- Иди, возьми ее. И старайся лучше, если хочешь снова сюда прийти. Подари ей наслаждение и получишь свою награду завтра.
Дальнейшее, мне было не так интересно. Я знаю, Азиз, хороший любовник, но ему придется очень постараться, чтобы зародить страсть в избитом и ненавистном ему теле, когда его член, смазанный бальзамом, будет причинять рабыне только боль.
Меня переполняли эмоции. Была ли тому виной эта рабыня или то, что за мной впервые кто-то наблюдал, столь внимательно и при этом не осуждал. Тело горит. Плавится. Горячий воздух срывается с губ. Хорошо. Не сказано хорошо. Уже не слышу звуков, что издают сношающиеся рабы. Почти не вижу ничего кроме вспышек молний за окном.
Слишком горячо. На дрожащих ногах выхожу на балкон и поднимаю лицо к небу. О, Санва! Я хотел бы искупаться в твоем свете. Но небо покрыто черными тучами, то там то тут озаряемыми вспышками молний. Я мечтал отдать этот распаленное и уставшее тело ее свету. И снова она лишала меня своей благодетели. Это было больно. Всегда больно.
На щеку падает первая капля дождя. Эти тучи лишили меня той благодати, которую я так хотел. За первой следует вторая, третья. Они расползаются по щеке. Санва, молю! Всего лишь толику света для своего никчемного раба. И вместо ответа на меня опускается ливень. И снова я не заслужил ее благодати. Больно. Как же больно. И уже не понятно, капли дождя ли сползают по моим щекам или слезы бессилия, заслужить хоть малейшую доли ее благодати.
- Санваааааа! – вырывается крик из самой груди.
Я знаю, и этот крик останется без ответа. Как всегда…
_________________

Какая бы горесть ни лежала на сердце, какое бы беспокойство не не томило мысль, всё в минуту рассеется; на душе станет легко, усталость тела победит тревогу ума.
М. Ю. Лермонтов

Я художник боли. Я рисую ее в своем воображении и с помощью своей способности переношу на холст разума жертвы. Это творчество, как и любое другое, живет на вдохновении, питается эмоциями. Фантазии не ведают границ. А реальность знает о них не понаслышке. Он исполнитель, палач по призванию. Щедро угощает плетью мою рабыню, до крови на светлой нежной коже. Превращает в явь то, что мне никогда не вырвать из мира своих вымыслов.
Комната переполнена эмоциями, их острыми контрастами, что там редко собираются в единый коктейль. Боль – самая родная и привычная, едва выносимая для кроткой тени, умоляющей о пощаде. Это тот самый ураган страха, что сметает на своем пути все, подводя к черте, за которой ее воля будет сломлена. Ревность, что клокочущим вулканом обжигает безмолвного раба, но тонет в его невозможности перечить господину, разбивается о дно безысходности и вспыхивает ненавистью к прикованной в центре комнаты. И наслаждение происходящим, неподдельное, яркое, манящее. Его хочется коснуться самой, впитать это восхитительное чувство. Оно кипит под кожей, согревая кровь, вместе с ней несется к сердцу.
Жарко, даже душно, невольно облизываю губы, тянусь к бокалу с вином, но глаз со зрелища не свожу. Это слишком необычно и непривычно, живые пытки мне доводилось видеть крайне редко, не говоря уже об изощренности, коей является «Сок боли». Зрелище не из приятных, даже для той, чье воображение умело пишет картины расправ и с хладнокровием хищной змеи мучает жертву ядом своего дара. Не могу сказать, нравится ли мне это. Но все же не оторваться, не опустить глаз, не подняться с тахты и не уйти, притворив за собой дверь. Притягивает отсутствие фальши, как в эмоциях, так и в действиях.
Я знаю границу боли, чувствую ее как блуждающий по нервам импульс, понимаю на уровне эмоций, внушаю. Для меня это в первую очередь сила и власть. Но сейчас я вижу, в ней калейдоскоп ощущений, среди которых привлекательнее всего удовольствие Аслана. Возможно, самое время поверить в существование демонов, потому что один из них сейчас передо мной, целует своего слугу и приказывает взять рабыню.
Жестоко. Осознаю это. Но встаю с тахты и вслед за чудовищем направляюсь в сторону балкона. Дальнейшие телодвижения слуг интересуют мало, меня влечет монстр внутри Аслана, то темное, что гнездится в его душе и находит прелестным мир чужой агонии. Им управляет та же тьма, что крепко связана с моим даром, кормясь его проявлениями. Сила, что разрушает все, чего касается и бьет по мне, выходя из-под контроля и превращая меня в монстра, упивающегося всесилием. Что по сути то же самое.
Подхожу к мужчине, опустошенному своими внутренними демонами. Смотрю в его темные глаза, в которых тают последние капли наслаждения, сменяясь чем-то иным, похожим на опустошенность. Поднимаю руку, осторожно касаюсь пальцами щеки, размазываю яркую кровь по коже, опасаясь, что остановит, перехватив запястье и причинив боль мне.
О нет, повелитель, принцесса не умеет терпеть.
С рассекающегося зигзагами молний неба падают капли дождя. Все чаще и чаще, пока поток не превращается в стену, скрывающую весь мир. Осмелев, обнимаю ладонями лицо мужчины, читая легкое недоумение. Удивительно, как терпелив он и спокоен, не спешит укрыться, несмотря на то, как быстро под утренним ливнем намокает одежда. Привстаю на носочки, сокращая расстояние, как-то уж слишком медленно, будто нерешительно тянусь к нему и, понимая, что ему не прочитать мои мысли, выдыхаю в губы:
- Ты прекрасен, монстр, прекрасен…
Я хочу поблагодарить его за подаренные мне эмоции, за ночь, приоткрывшую больше о боли и оставившую мне множество вопросов. С готовностью подарить ему свое восхищение, преодолеваю последние разделяющие нас миллиметры. Поцелуй с привкусом крови, не моей и не его, что придает остроты. В первый миг робкий и нежный, но в секунду превращающийся в огненный цветок, вспыхивающий напором.
- Я могла бы убить их обоих, не чувствуя ничего, словно рабы пустые куклы, а ты наполнил боль эмоциями, показав мне новые грани, раскрасил ее. И в этом есть извращенная прелесть, за что я благодарна безмерно, - шепчу, разорвав поцелуй.
Делаю шаг назад, нехотя, но разворачиваюсь и ухожу с балкона. Мне нужно вернуться в свои покои.
_________________

Спала я беспокойно. И причиной был не только дождь, стучавший по стеклам оранжереи, что по сути мешало только мне.
Но это и хорошо. Не хотелось проспать зрелище. Единственный раз в благословение можно было видеть рассвет 1Солнца, какой он там, внизу. Ну во всяком случае мне так думалось.
Накинув халат, я на цыпочках вышла в коридор. Сперва нашла в кладовой предмет, привезенный мне одним из папиных друзей. Он годился лишь на ночь дождя, спасая от потоков сверху. Зонт был большой и разноцветный, из плотной непромокаемой неприятной на ощупь ткани, и его механизм раскрывал этот купол над головой, преграждая каплям путь.
Следуя по спящему дому, я не могла понять, почему вообще решила выбрать этот путь? Почему решила звать его с собой? После того что произошла ночью, я должна была бы сердиться. Но... мне хотелось вновь ощутить его рядом. И мечталось что-то более близкое. Хотя я себе не признавалась в этом.
И вообще, если меня обнаружат здесь, рядом с его спальней, то подумают самое очевидное. А очевидно что я иду в спальню жениха, или уже из нее с неподобающей целью. Повторить что было в мастерской... Я чуть вздрогнула, и почему именно не могла понять. Я решила что сделаю вид, словно ничего не было! Он меня смутил? Ничуть!
С бешено стучащим сердцем и гордо вскинутым подбородком я шмыгнула в комнату, прошла к кровати и посмотрела на спящего Эймера. Он был очень... теплым на вид. К сожалению, медлить было нельзя, и я зажала его рот ладонью. Глаза сразу же распахнулись, а пальцы стиснули мои кисти.
_________________

Когда на песчаные земли опускается сумрак, небо закрывается тучами, словно глаза пальцами, тогда Амир вспоминает холод далекого времени скорби Санвы. Но теперь Богиня не покидает своих детей, а дарит новую надежду на возвращение.
И дети надеются.
Услышишь тихое пение, красивое и ясное, будто журчание ручейка – это дочь знахаря Алибастера, Тилни аль-Закия, жрица и прорицательница храма Богини, поет свою песню народу. Здесь не на что смотреть – небо сплошь серое, пенистое, ватное, но выглядит мрачным и холодным. Однако тот свет, что живет в сердцах надеющихся, придает высоте свое небывалое очарование. Может вот-вот выглянут звезды?
Но не они спустя мгновение усеивают небеса. Слезы. Может это плачь Санвы, а может Великого НГабаха. Плачь по светлому прошлому, а быть может по темному будущему. И никто не знает истинного значения этих слез. Можно только надеяться, как и было, как и будет впредь.
Надейся с нами, дорогой гость, наблюдая как теплеют капли, долетая до земли Амирской, и разбиваются от поцелуя с ней, разлетаются. Танцуй с нами, приветствуя этот дар наших Богов. В сей миг можно многое. Пока очи Санвы прикрыты, ты можешь найти суженую и ее заслужить, а она может оценить тебя и без благословения признать твое право, оказав знаки внимания подарком, а может и делом. И никто не осудит вас, так как в этот священный миг, чистая вода омоет все земли и всех людей Амира. И благословит.

Рано утром, в то гостеприимство, что Юг не наблюдает (ведь небо закрыто тучами Ночи дождя), юные девы, под руководством жён Амирских, уходят в Храмы.
Кто-то из мужчин скажет, что так они почитают Санву. Другой сообщит, что это для почитания Н'Габаха, ведь так он сразу сможет оценить мастерство Богини в облике ее прекрасных дочерей. Но так скажут мужчины, ибо хранят тайны жён своих. А если вы спросите у тех самых жен, для чего они собираются в священное утро под сводами обители Богини - все как одна, и строго по секрету, вас просветят: для себя.
И это будет истина.
Дева приходит в обществе подруг в чертоги сестер своих, жриц, для получения и восхваления великого знания о том, что Она - бесценна.
В неге и радости проходит это утро, в обсуждении сплетен и секретов.
В теплых бассейнах под открытым небом обнажённая девица омывает тело и дух собранными и нагретыми слезами неба, а после принимает душ небесного дождя, и он ласкает ее, словно Боги друг друга.
Благословенная, облаченная в чистые мягкие одежды после, идет она с подругами в зал почтения, где делятся жены опытом и ведают о возможностях Ночи дождя, о знаках внимания избраннику. Дают советы о вольностях, дозволениях на это время, о воспитании в себе Женщины. Да твердо наказывают друг другу почитать в себе Женское начало.
"Девица юная, чистая и невинная, почти мать свою, благословенную Санву, терпением и желанием воспой себя и избранника, как делают лучи жарких Солнц. Да не отринь семью свою воспитанием. И вдохни любовь к себе в преклонении, уважении и удовольствии тела и души от мужчины твоего, выбранного тобою."

»» 02.10.14 16:22 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир
_________________

Обычно в Амире мне спалось неспокойно - жара и присутствие Яры всего в нескольких шагах от меня делали свое дело, но сегодня все было иначе. В ночь дождя я буквально отрубился, как только моя голова коснулась подушки. Это все была погода, наверняка она. И конечно же, я расслабился максимально полно, поэтому пробуждение было весьма и весьма неожиданным.
Не помню, что мне снилось, но оцепенение ушло мгновенно, стоило чьей-то руке коснуться моего лица. Мгновенно открыв глаза, я автоматически обхватил чужие запястья и всмотрелся в лицо напротив.
- Эймер, мне больно, - прошипела она.
- О, Н'Габах, Яра, - я мгновенно отпустил ее, и сел, все еще сонно моргая. - Не делай так больше.
Сев прямо, я запустил пальцы в собственные лохмы и попытался их пригладить, впрочем, безуспешно.
Одеяло осталось где-то в районе бедер - я доверял этому дому и мог позволить себе спать так, да и в Амире было слишком жарко, чтобы спать одетым.
- Что-то случилось? - тихо спросил я.
_________________

- Не называй меня так, - тихо сказала я, потирая запястья. - Я всего лишь хотела предложить тебе кое что.
- Предложить? - он оперся локтями себе в колени. - Наверное это что-то важное, если ты пришла так рано. Может присядешь?
Подходя и протягивая руку.
- У нас нет времени, через пару часов весь дом проснется, потому нам надо спешить.
- Спешить куда? - он взял за руку, хмурясь и внимательно смотря в лицо. - Ты пришла ко мне в комнату, и вполне можешь воспользоваться гостеприимством несколько минут. - Вдруг он дернул меня на себя, схватив в охапку и усадив к себе на колени. - Главное помни, что тишина - залог того, что к нам никто не придет.
Я задохнулась, сталкиваясь взглядом. Кажется Он совсем не одет?
- Эймер? - выдыхаю. Санва священная...
С недавних пор я примирилась с чувством удовольствия, что разливается внутри, когда он прижимает к себе, или целует. К тому же мы друг друга достаточно знали, чтобы я могла разрешить подобное. Это проявление желания. Залог страсти. Но по правде сказать причиной была его недавняя ласка ладони... и ласка груди. Это меня разбудило. Я тут же расслабилась и прижалась губами к его жаркому рту.
_________________

- Яра... - звук ее имени легкий, как паутинка в дыхании.
Я всегда целовал ее сам. Каждый раз. Мне нравилось, так или иначе, начиналось все со злобы, или я увлекал ее с этим намерением - не важно. Но теперь она целовала меня сама, и это было... несравнимо ни с чем. Наверное так касалась сама Санва своим благословением, коль уж она была богиней.
Приятным мягким весом Яра сидела на моих коленях, и я ощущал как самая жаждущая часть меня упирается в ее бедра. Руки мои были на тонкой талии - никак не мог осмелиться поднять их выше или опустить ниже, пугая мою, обычно несмелую, невесту. Но выше... о, боги... Выше все было так...
Она меня целовала. Нежно но страстно, мягко но жадно. Яра явно пробовала свои силы, вкладывая в поцелуй немного больше, чем обычно и это сводило меня с ума.
Может, я все еще сплю?
Ее пальцы заплетались в моих волосах, пока язык бархатно скользил по губам. А кончики косиц, звенящие легким медовым звоном вплетенных бусин, касались моих рук, заставляя волоски на коже подниматься вверх в легком экстазе.
- Ох, Яраяраяра...
Осмелившись все же поднять руку и погладить ее по щеке, я скользнул поцелуем по скуле Каримы, опускаясь ниже, целуя кожу за ушком. От этого она ощутимо вздрогнула, пальцами вцепившись в волосы у меня на затылке. Это оказалось неожиданно приятно. Тогда я поцеловал чуть ниже, в шею.
_________________

После купален мы вновь встречаемся у лавки торговца сладостями. Тамина стала еще прекраснее, если такое возможно. Разнеженная, с заплетенными в мелкие косички волосами и прозрачными бусинами в них, она просто неотразима.
- Тамина! - поднимаю руку повыше, махая, чтоб она заметила меня.
Подбегает в несколько движений, и натолкнувшись на меня, обнимает двумя руками мою ладонь.
Платок небрежно накинут на макушку. Она не стала его завязывать, поэтому теперь постоянно поправляет, когда он начинает сползать на плечи.
Пальцами провожу по одной из черных, блестящих умасленных змеек. Гладкая и шелковистая на ощупь. Отпускаю, звякнув бусинкой о соседнюю. Подношу пальцы к носу, вдыхая масляный аромат. Что-то цитрусовое, смешанное с нотками сандала. Улыбаюсь. Она никогда не любила цветочные ароматы.
Сдерживая улыбку, Тами тянется в мешочек с засахаренными орешками и зачерпнув пригоршню, отправляет парочку в рот.
- Глупо, правда? - сама берет одну из косичек, пропуская между пальцев. Почему-то захотелось заплести.
- Нисколько не глупо, - качаю головой в подтверждение собственных слов. Ты очень красивая, Тами.
Отмахивается, закидывая в рот еще один орешек. Но от взгляда не ускользает розовый румянец и полуулыбка, что прячет, утыкаясь носом в мое плечо.
- Пойдем, - поправляет белоснежный таран, - я хочу быть повыше к небу, когда все начнется.
- Тамина, тебе нужно было родиться с крыльями. Твоя тяга к высоте просто необъяснима.
Принимает это за комплимент и нисколько не отрицает.
Кажется, что после недавнего буйства красок, музыки, напевов, смеха и криков, наступила несравненная тишина. Небо, совсем недавно ослепительно яркое, сейчас напоминает свинцовый полог.
Тамина давно нашла путь на крышу библиотеки, поэтому сегодня не составило никакого труда добраться до покатой, нагретой солнцем каменной поверхности. Как всегда подходит к краю и смотрит вдаль. Она любит высоту. Всегда любила и не упускала возможности потянуть меня во все свои затеи. Поначалу я сопротивлялся, пытаясь быть голосом разума и благоразумия. Как позже выяснилось, бесполезное это дело.
Слушаем голоса, откуда-то издалека мелодичными напевами уходящие в небо. Небо отвечает всполохами молний. И вот первые капли падают с небес, ударяясь о нагретые камни. Она вздрагивает, когда на теплую кожу падает прохладная влага. Подхожу, со спины, почти касаясь. Оборачивается на мгновение, а затем просто прислоняется спиной к груди, закрывает глаза и подставляет лицо дождю. Вытягивает руки, ладонями вверх и улыбается. Я не вижу, но я чувствую это. Делаю то же самое, что и Тамина. Дождь усиливается с каждым мгновением, обрушивая на Амир долгожданную благодать. Я слышу, как бьется ее сердце, чувствую грудью торопливый бег, будто разгоняется, несется, стремится ввысь. Туда, где сегодня Бог любит свою Богиню. Мы молчим, не смея нарушить словом таинство этого момента. В словах нет надобности. Богиня слышит мысли каждого. Каждого из своих детей она любит. Я верю в это. Верил всегда. И сегодня благословение Ее напоит землю, даруя прохладную, безмятежную и спокойную ночь.
_________________

Не скажу, что добрые люди сильно обрадовались нежданной гостье, но внешне недовольство обузе ни в чем не проявилось. Меня отвели в домашнюю купальню, позволив смыть с себя не только краску, но и напряжение последнего дня. Гладкий теплый камень выпил страх, ароматный пар затуманил память, пушистая мыльная пена вселила надежду, а прохладная вода омовения и мягкая ткань банного покрывала вернули силы. Накормили, горячей острой сорпой и свежими лепешками разбудив не только аппетит, но, казалось бы давно, уснувшую радость. Не стремясь выведать кто я и откуда, одарили бесценной легкостью беседы истерзанную душу и отвели, успокоенную, в опочивальню, где почему-то вместо привычной узенькой тахты, устелили широкую низкую кровать. На двоих, но что еще могли подумать щедрые хозяева, если Сольвейг не взял на себя труд объяснить им хоть что-то? И стоило ли что-то объяснять, ведь не рабыне решать свою судьбу. Спи, Эвора, спи и будь что будет. Впереди для побега всего лишь два дня прежде чем границы Амира вновь станут непреодолимы. Целых два праздничных дня.
А под вкрадчивый шелест дождя по глиняной черепице крыш спится сладко, сны тревожные не мешают. Сменяются видения цветными узорами по шелковым платкам веселых наложниц, звенят в песне золотые пястья, летят в танце яхонтовые серьги, сияют негой височные подвески и мягкими кошачьими лапами крадется в сердце сомнение в верности выбранной цели. Не остаться ли здесь на желтом жарком южном острове, отдаться чужой заботе и покровительству, посветив остаток жизни невольничьей участи? Так ли нужно бежать к кровавой цели, на зло отвечая злом? Нет среди смуглокожих детей Санвы того, кто плюнет в спину "Отступилась", дернет за косу рыжую "Малодушная". Пусть зеркала все одно скажут истину, только кто их услышит кроме меня? А я помолчу. Засплю, затанцую, запою эту правду пока самой себе не покажется вымыслом, сказанием из уст у ста переходящим, на торговой площади слышанном. И стоит, может, согласиться с дочками хозяина сходить поутру в Храм, да потеряться в нем... Спи, Эвора, спи, а проснувшись первым увидь усталое лицо капитана. Человеческое лицо. Улыбнись ему, соглашаясь, что "обернуться" не столь презрительная возможность, как учат чистокровных с пеленок, протестуя, что видеть перед собой поутру перевертыша не на цепи и не в клетке еще не повод для страха. Улыбнись, признаваясь в том, что красочно рыжие крученые усы этому лицу определенно подошли бы.

- Меня зовут Билл, - отец в колотит в нас с Ли уважение к женщинам, поэтому представляешь я слегка поклонился, - но почти все зовут меня Задирой.
Кажется она немного оттаяла и даже расслабилась, так что я смог сделать несколько ко шагов в ее направлении.
После моего предложения о прогулке малышка серьезно задумалась, но тряхнул головой твердо посмотрела мне в глаза.

Это была меньшая из наших проблем. А в доме полном женщин наверняка что - нибудь найдется.
- Так не надо расстраиваться, малышка, мы сейчас скажем Фаруху и он обязательно что-нибудь для тебя найдет.
Предложив девушке руку стал ждать когда она на нее обопрется.

»» 02.10.14 19:54 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир
_________________

Чуть передвигаюсь, принимая позу поудобнее. Твердость под бедрами неожиданно приятна, хотя и настораживает. Но у меня есть знания, и я понимаю значение этого. Мучение. Сейчас. Для него. Ловлю себя на мысли, что могла бы ослабить боль, тем или иным способом. А он ласкает шею, заставляя, словно кобра, следовать за ним.
Громкий стук заставляет нас отпрянуть друг от друга. Смотрю как по полу катится зонтик, увеличивая расстояние, и понимаю всю нелепость ситуации. Я пришла чтобы показать ему прекрасное. Но он нашел его для себя сам, как видимо. Смотрю на него и заливаюсь смехом. Он смеётся в ответ, обнимает.
- Тебе, наверное, лучше встать.
Ох, и правда, наверное лучше. Но я лишь чуть ерзаю на его коленях, и взгляд напротив становится пристальным. Он одним движением ставит меня на пол. Я даже слегка была сбита столку. Он настолько сильный?
- Эймер, - обращаюсь я, приходя в себя, - одевайся. У нас правда не осталось времени. Я хочу, чтобы ты видел это со мной. И приглашаю на крышу.
Я отхожу на его слова, что мне следует отвернуться, чтобы поднять зонт, в пол-оборота наблюдая, как он выбирается из-под одеяла. Я раньше как-то не осознавала, насколько он красив телом. Мне представилось, что он сейчас подойдет так, словно в первых лучах Санвы, и снова обнимет. Прижмет. Мои руки будут на его обнаженной коже, и я почувствую...
- Что будем смотреть?
Будущее...
- Увидишь.
_________________