Помнить тебя или Другая история Сони Ростовой (ИЛР, 18+)

 » Умела ли Соня чувствовать?

Наташа в своем разговоре с Марьей в эпилоге романа, где она обозвала Соню пустоцветом, утверждает, что Соня, якобы, не умеет чувствовать. Вот это место из романа:Из этого пассажа ясно, что в этом Наташа выражает мысли самого автора. Он устами своей любимой героини заявляет, что Соня просто не умеет чувствовать так глубоко и переживать так сильно, как на ее месте переживали бы Наташа или Марья. Но и здесь я тоже категорически с Толстым не согласна. Соня, по моему глубочайшему убеждению, переживает не менее сильно и глубоко чем Наташа. Просто – иначе. Не фонтанируя и не разбрасываясь эмоциями в разные стороны, а пряча их так глубоко в себе, что живущая поверхностными страстями Наташа их просто не замечает. Наташа, будучи холериком, любое свое страдание или неудобство тотчас выливала на всех окружающих. К тому же подобное поведение ей прощалось, как родной дочери и сестре, к тому же – любимице всей семьи. Соня же, во-первых, из-за своего зависимого положения не могла кричать и требовать так, как это довольно часто делала Наташа, а во-вторых, просто по темпераменту и складу характера не выплескивала своих эмоций на окружающих. Тем не менее чувствовать и страдать она могла ничуть не меньше, чем сама Наташа или даже Марья.
Вот тот момент в эпилоге романа, который убеждает меня, что Соня страдала очень сильно:Для Толстого эта фраза – повод еще раз унизить Соню. Еще одну кляксу поставить на ее светлый образ, который все-таки, вопреки его стараниям, получился светлым. Во всяком случае большинство читателей считают его таковым. Он пишет, что она сидит «уныло и упорно», то есть пишет картинку скучной и не очень умной старой девы-приживалки, которая даже не знает, что ей пора уйти и не отсвечивать. А для меня сонина «унылость» здесь синоним слова «страдание». Соня поистине страдает, потому что видит две счастливых семьи (по мнению Толстого счастливых, я лично в их счастье довольно сильно сомневаюсь). И думает наверняка, что и она когда-то мечтала о такой семье, но не вышло, не сложилось, и вот она теперь в роли лишней, ненужной и неуважаемой всеми приживалки вынуждена дожить свой век до конца своих дней в лесной глуши Лысых Гор. И конечно же, внутри ее страдание очень сильно. Просто на ее месте Наташа бы закатила истерику с криками и детским топаньем ножкой: а вот подайте мне то, что душа моя желает, а то такого натворю, не обрадуетесь! (так она вела себя в Отрадном, когда князь Андрей уехал на год: психовала, орала на членов семьи, требовала подать себе Болконского на блюдечке с золотой каемочкой, что-то типа: подайте мне его, а то вот убегу с Курагиным, будете тогда знать!) Марья же, скорее всего, при таких обстоятельствах просила бы помощи у Бога, молилась или рыдала тихонечко в уголке, а Соня скрывает свое страдание в глубинах своей глубокой и сильной души.
А ведь слащавая до приторности картинка семейного счастья Ростовых-Болконских-Безуховых в эпилоге романа случилась и состоялась только из-за того, что их семейный очаг (не свой, не личный, а именно их) сохранила, спасла и позволила ему случиться она – Соня. Во-первых, она спасла репутацию Наташи в ситуации с чуть не случившимся побегом с Курагиным, благодаря чему Наташа потом спокойно смогла выйти замуж за овдовевшего Пьера. Если бы не Соня, то Наташа после приключения с Курагиным была бы опозорена в глазах всего света и не смогла бы глаз казать в общество. А во-вторых, Соня освободила Николая от честного слова жениться на ней, чтобы он смог жениться на богатой Марье и тем самым поправить свои дела.
Тем не менее, несмотря на все жертвы, которые Соня принесла Ростовым, в конце романа, в эпилоге, она уже окончательно вынесена за пределы тех, кого Ростовы считают членами своей семьи. «Своими» во всем.
Семья Ростовых вовсе не так мила и альтруистична, как нам пытается представить Толстой и литературный официоз. Эти очаровательные эгоисты весь мир делят на две части: «свои» и «чужие». Ради «своих» они много что могут сделать, а вот что касается «чужих»… я бы никому не пожелала стать «чужими» для Ростовых. К сожалению, Соня была отнесена к категории «чужих» Ростовыми почти с самого начала. Только вначале это было не заметно: в самом начале романа Ростовы были очень богаты и им ничего не стоило кормить-поить-одевать-обувать Соню точно так же, как они кормили-поили-одевали-обували всех своих детей. Плюс Соня была полезна как подружка и поверенная девических тайн маленькой, а потом и юной Наташи. В эти ранние годы более «чужой» выглядела скорее Вера. Вот ее Ростовы довольно холодно поместили в эту категорию. Причиной была неприязнь родной матери к Вере, которую переняли все остальные члены семьи. Но Вера сумела защититься от этой неприязни, надев на себя броню непробиваемого эгоизма и холодности к своим домашним. Соне же сделать этого не удалось.
Когда же Ростовы начали разоряться и любовь Сони к Николаю стала помехой планам женитьбы Николая на богатой невесте, это внесение Сони в категорию «чужих» стало более заметным. И к эпилогу, несмотря на жертву Сони, несмотря на то, что она отказалась от Николая и дала ему возможность жениться на богатой Марье, отчужденность Сони от семьи Ростовых окончательно была закреплена и не подвергалась уже ни малейшим сомнениям. Два эпизода, вернее, две фразы из эпилога убеждают меня в этом.
Вот первая фраза. Речь идет о старой графине. Ростовы печалятся о том, что она стала существом, «не имеющим никакой цели и смысла» в своем существовании. Стала дряхлой и отчужденной от жизни. Превратилась в такую из когда-то бодрой и деятельной женщины. И Толстой пишет:Какое многозначительное перечисление персонажей! Николай, Наташа, которые всегда были «своими» Ростовыми, а также внесенные в круг «своих» Пьер и Марья. И ни слова про Соню! Хотя Соня знала старую графиню с детства, и знала настолько близко, что звала ее матерью. А вот Пьер знал старую графиню до своего брака с Наташей вполне поверхностно, редко видел ее и мало помнил крепкой, бодрой и деятельной. Марья вообще видела старую графиню достаточно крепкой и бодрой женщиной всего несколько недель, после того, как она приехала к умирающему брату, который лежал у Ростовых. Но и мало знавшие и помнящие графиню бодрой и деятельной женщиной Пьер и Марья могут взглядами и грустными полуулыбками сочувствовать положению старой женщины в присутствии ее родных детей – Николая и Наташи. Потому что их Николай и Наташа приняли в число «своих». Пьер и Марья получили от Николая и Наташи получили маркер «свои», они словно «усыновлены и удочерены» Ростовыми. Признаны ими как «свои». А вот Соня из круга «своих» вычеркнута окончательно и безвозвратно. Никакого участия в обсуждениях семейных дел, вроде той же дряхлости старой графини, она уже, судя по всему, не принимает.
Ростовы словно холодно говорят ей: знай свое место, приживалка Соня. Не твое дело обсуждать хозяев.
А вот вторая фраза.Здесь Соня низведена не просто до состояния «чужой» в семействе Ростовых, но до состояния «лишней», «ненужной» и даже «надоедливой». Ишь ты, расселась, сидит упорно, как будто не понимает, что ей давным-давно пора уйти и не отсвечивать. Не портить своей унылостью семейное счастье Ростовых-Болконских и Безуховых-Ростовых. То, что именно благодаря Соне это семейное счастье двух пар состоялось, они уже не помнят. Наташа не погубила себя авантюрой с Курагиным именно благодаря Соне, и теперь Пьер и Наташа имеют право высоко держать голову в респектабельном обществе, как семейная пара с незапятнанной добрачной репутацией новоиспеченной графини Безуховой. А семейный союз Николая и Марьи вообще оказался возможным благодаря самоотречению Сони. Если бы она уперлась и потребовала, чтобы Николай сдержал данное слово и женился на ней, то вряд ли семья Николая и Марьи случилась бы.
Но кто все это помнит, кто за это благодарен Соне? Ответ ясен. Никто.
Хотя сцена многозначительная не только потому, что показывает жестокое отчуждение Сони от всех остальных обитателей Лысых Гор, счастливых в своих семьях, но и потому что Соня – сидит за самоваром. Самовар – живой огонь. Это определенный символ семейного очага. И Соня здесь выступает как хранительница семейного очага Ростовых-Болконских-Безуховых. Мало того – как созидательница этого очага. Без нее эти семьи не состоялись бы. Без нее не состоялось бы это семейное счастье двух семей. Но обаятельные эгоисты Ростовы всю жизнь прожили с уверенностью в том, что для их блага и счастья другие должны жертвовать своей жизнью, и не видят в благородных поступках Сони ничего особенного. Они живут и еще долго будут жить в уверенности, что это так и надо, и Соню им благодарить не за что. Тем более нечего ее держать в числе «своих» членов семьи.
И меньше всего держит Соню в числе «своих» ее бывшая закадычная подруга Наташа. Хотя именно она больше всех должна быть благодарна Соне. Если бы та не спасла Наташу от глупого побега с Курагиным, то судьба Наташи была бы самой плачевной. Она стала бы любовницей Курагина, наивно веря, что их венчание было настоящим. И что дальше? Общество бы ей этого никогда не простило. Двойная мораль была жестокой и непререкаемой в то время. Мужчины могли развлекаться сексуально до свадьбы сколь им угодно, а вот барышня из благородной семьи обязана была хранить невинность. Если она ее по какой-то причине теряла и эта история становилась достоянием всего общества – репутации девушки был конец. Ее перестали бы принимать все, абсолютно все. Наташа до конце дней ее должна была прожить в изоляции и носа не совать в общество. И это еще в лучшем случае. В том случае, если бы Антоль, поиздержав занятые на побег деньги за границей, удосужился бы привезти Наташу с собой в Россию и превезти ее обратно в семью Ростовых. А если бы нет? Этот мерзавец мог поступить с Наташей гораздо хуже. Предположим, после побега и фальшивого венчания с расстригой-попом он увез Наташу за границу, в какую-нибудь германскую или австрийскую глушь, прожил там с ней какое-то время, поистратил деньги, да и Наташа ему надоела. Он мог просто сам отправиться обратно в Россию, а ее оставить за границей. И что она там делала бы, не имеющая знакомых и родни, которые могли бы ей помочь тоже вернуться на родину? Боюсь, что Наташе пришлось бы зарабатывать себе на жизнь тем же способом, которым зарабатывают женщины «древнейшей в мире профессии». Через пару лет в грязи, в которой она бы по воле негодяя Анатоля очутилась, ее бы никто не нашел. А если прибавить к тому, что Анатоль вполне мог бросить ее беременной? Ничего нереального в таком развитии событий я лично не вижу. Наташа очень быстро начала зачинать и рожать детей от Пьера после замужества – за семь лет родила четверых. Вполне возможно, что она не менее быстро могла бы залететь и от негодяя Курагина. И тогда судьба ее и судьба ее ребенка были бы совсем плачевными…
Всех этих резонов Наташа либо не знает, либо не хочет знать, и ни малейшей благодарности к Соне в эпилоге романа точно не испытывает. Впрочем, как и остальные Ростовы.
___________________________________

 » Эволюция образов Анатоля/Долохова(роман «Война и мир», ч.1)

Эволюция образов Анатоля Курагина и Долохова в романе Толстого «Война и мир», часть 1

Не все знают, что Толстой написал два варианта романа «Война и мир». Первый вариант был написан в 1866 году, сохранился в рукописи, но не был опубликован, так как Толстой начал решительную переделку своего романа. Главное отличие от окончательного варианта: в первом варианте нет философских рассуждений, и действие обрывается после окончания войны 1812 года. Князь Андрей не умирает от ранения, но все равно его свадьба с Наташей не состоялась. Он заметил взаимную симпатию между своей сестрой княжной Марьей и Николаем Ростовым, и, чтобы дать им возможность сыграть свадьбу, сам отказался от планов жениться на Наташе (потому что, если бы он женился на Наташе, то по церковным законам Марья и Николай считались бы кем-то вроде брата и сестры, и их ни за что и никогда не обвенчали бы). В результате Марья и Николай Ростов женятся, а Наташа выходит замуж за Пьера Безухова. На этом первый вариант романа оканчивается
Когда я читала этот первый вариант романа, а также черновики к окончательному варианту романа, я заметила одну интересную вещь. У Толстого образы двух приятелей – Анатоля Курагина и Долохова – проходят своеобразную эволюцию. Например, Анатоль Курагин в черновиках и в первом варианте романа подан в гораздо более мягком тоне. Все его качества бездельника, кутилы и дурака сохранены полностью, но откровенных подлостей Толстой там не заставляет его делать. Даже его расточительность и склонность к разгулу поданы в каком-то насмешливо-смягченном и не слишком осуждающем тоне. Вот, например, из первого варианта романа такой пассаж:Даже Пьер в то время его московской жизни, которое предшествовало попытке похищения Наташи, относится к нему снисходительно:Одним словом, в черновиках и в первом варианте романе представлен такой же «беспокойный дурак» Анатоль, как и в окончательном варианте романа, но в первых редакциях он дурак не подлый, а просто глуповатый. Даже в чем-то внушающий симпатию автору и читателям. Никаких особых подлостей он не делает и не затевает, и посему заслуживает читательского и авторского снисхождения. Особенно это заметно в описании попытки похищения Наташи. В окончательном варианте романа Анатоль предстает не просто дураком, но и подлецом: он женат, а Наташу задумывает похитить, чтобы обмануть ее фальшивым венчанием с расстригой-попом и пользоваться ею, как любовницей.
А вот в первом варианте романа у Анатоля жены нет, он просто влюбляется в Наташу, или, лучше сказать, увлекается ею, а на попытку похищения идет не сам, а под влиянием Долохова. В разговоре с Пьером по этому поводу он раскаивается в своем неблаговидном поведении и говорит:И вообще в первом варианте романа неприглядная история с попыткой похищения Наташи кончается для нее более благополучно. Единственным последствием тайных ухаживаний и писем от Анатоля является то, что она разрывает помолвку с Болконским, решает бежать с Курагиным и обвенчаться с ним (можно предположить, что венчание было бы настоящим, хотя об этом в первом варианте романа ни слова). Ей мешает Соня, которая, прочитав письмо Курагина, пишет Пьеру и уж тот разговаривает по-мужски с Анатолем. Анатоль раскаивается, начинает понимать, что его чувства к Наташе не настолько глубоки, чтобы жениться на ней, и по настоянию Пьера уезжает из Москвы. Когда Пьер сообщает Наташе об отъезде Курагина, она, конечно, расстроена, но не настолько, чтобы попытаться отравиться, как это было в окончательной редакции романа. Никаких попыток отравления мышьяком Наташа в первом варианте романа не предпринимает.
В черновиках романа сказано еще более определенно, что Анатоль Курагин, увлекшись Наташей, ничего плохого против нее не замышлял, просто ухлестывал за ней, особо не задумываясь – сделает ли он ей когда-нибудь предложение, или нет. И его действительно «сбил» на похищение Наташи Долохов. Без него Анатоль до такого бы не додумался. Вот эта сцена из черновиков:Таким образом в черновиках и в первой редакции романа Анатоль всего лишь легкомысленный и не очень умный светский повеса, который ничего особо подлого все же не совершает. И идет на попытку похищения Наташи только под влиянием гораздо более опасного и подлого негодяя – Долохова. А вот в окончательном варианте романа Анатоль Курагин обрисован автором гораздо более жестко и неприязненно. Не просто добродушным глуповатым кутилой и любителем веселья, который не задумывается о своих действиях, но и откровенно подлым в своем поведении с Наташей, которую он собирается обмануть и обесчестить фальшивым венчанием. Тогда же, в окончательной редакции романа, появляется мотив тайного брака Анатоля с польской девушкой. В черновиках и в первом варианте романа о тайном браке Анатоля ничего не говорится. И от этого его поведение с Наташей в черновиках и в первой редакции не выглядит настолько непорядочным, насколько непорядочным оно представлено в последней версии романа.
Что касается образа Долохова, то он проходит обратную эволюцию по сравнению с образом Анатоля. В окончательной редакции романа он описан в более мягких тонах, хотя в целом все-таки его образ подан Толстым скорее в негативном плане. Тем не менее писатель избегает каких-то особо отвратительных подробностей о Долохове. А вот в черновиках и в первой редакции романа Толстой писал о нем предельно жестко, как о последнем негодяе, способном на самые жестокие, подлые и бесчестные поступки.
У Толстого в первом варианте романа и в черновиках есть пара сцен, где он показывает, что считал своего Долохова способным на убийство человека, на избиение и изнасилование женщины.
Например, первый вариант романа. Там был такой пассаж про Долохова:Еще одна сцена, предельно негативно характеризующая Долохова, была в черновиках романа. Дело происходит в 1805 году в Австрии, в то время, когда Долохов после истории с квартальным и медведем был разжалован в солдаты. Кстати в этом черновике имя-отчество Долохова еще не Федор Иванович, а Николай Дмитриевич. Это потом Толстой переименовал его, скорее всего для того, чтобы не возникало ассоциаций с Николаем Ростовым.Для меня совершенно ясно, что Долохов пытался придушить девушку (скорее всего служанку) для попытки изнасилования. Хорошо, что подоспел хозяин и отбил ее. Я не думаю, что Долохов спрашивал у девушки, который час, или готовился прочитать ей какие-то любовные стишки. Он придушивал ее, чтобы она потеряла сознание от недостатка воздуха и не кричала. Типичнейший до сих пор прием насильников. А вот почему эта сцена не вошла в роман? Скорее всего писатель выкинул ее из-за страха цензуры. Цензура не пропустила бы сцены попытки изнасилования австрийской девушки со стороны русского офицера (хотя бы и разжалованного). Слишком скандально. Плюс эта сцена явно бросала тень на светлый образ Василия Денисова, который выведен в «Войне и мире» как благородный человек. А что же это за благородство, если он пытается отмазать приятеля от наказания за попытку изнасилования? Поэтому Толстой и не стал эту сцену вводить.
Смягчение образа Долохова в окончательном варианте романа прослеживается еще и в том, что в окончательной редакции Толстой написал только, что Долохов является бретером, т.е. человеком, который часто вызывал других людей на дуэли. Но вот были ли у него дуэли со смертельным исходом – об этом у Толстого в окончательной версии романа нет ни слова. А вот в первом варианте романа, как видно из цитаты выше, такая дуэль есть – он убил кузена князя Андрея Ивана Болконского. В окончательном варианте романа жестокость Долохова подана в весьма неопределенных выражениях в размышлениях Пьера перед дуэлью с Долоховым:От этого пассажа можно только гадать: по рассуждениям Пьера выходит, что Долохову ничего не значит убить человека, но были ли у него убийства на дуэлях? Или только во время военных действий? А в мирное время он ограничивался тем, что тешил свою жестокость убийствами лошадей, а на дуэлях ограничивался ранениями противника (не по доброте душевной, а просто, чтобы не попасть в тюрьму или под разжалование, дуэли со смертельным исходом наказывались строго)? В окончательной редакции романа это неясно, а вот в черновиках и в первой редакции прямо указано, что по крайней мере один человек был Долоховым убит на дуэли – князь Иван Болконский, кузен князя Андрея.
По поводу отношения к женщинам тоже образ Долохова в окончательной редакции романа смягчается. Он лишь высказывает самое махровое женоненавистничество в разговоре с Николаем Ростовым после дуэли:Таким образом в окончательном варианте романа женоненавистничество Долохова ограничивается словами. В черновиках и в первой редакции он словами не ограничивается, а описывается как отвратительный и жестокий женоненавистник, вполне способный на избиение и изнасилование женщины.
Еще один показательный момент. В окончательной редакции романа о жестокости Долохова к людям и способности его на зверские поступки с ними рассказывает его начальник капитан Тимохин:Тем не менее, несмотря на упоминание о чуть не случившемся убийстве еврея, самой сцены попытки убийства или избиения в окончательной редакции романа нет. А вот в первом варианте романа описана отвратительная сцена зверского избиения Долоховым своего слуги после его ранения на дуэли с Пьером:Таким образом и здесь видно смягчение образа Долохова в окончательной редакции по сравнению с первым вариантом романа.
В результате, Толстой как бы «сблизил» образы обоих дружков-приятелей: Курагина сделал похуже, Долохова смягчил. Даже не то что смягчил, а как бы прикрыл флером недоговоренности и намеков. Если же намеки, брошенные насчет Долохова в окончательной версии романа анализировать и разбирать подробно и пристально, то вырисовывается очень и очень опасная и жестокая личность. Но без подробного описания того, на что был способен Долохов. Кроме того, писатель не стал подробно описывать все художества Курагина и Долохова, которые они творили вместе, в одной кутежной компании. Но при этом писатель во втором томе бросил про них весьма многозначительные фразы, от которых, признаюсь, у меня мурашки по коже. Он нескрываемо дал понять, что и Курагин, и Долохов являются уголовными преступниками, которых от заслуженного наказания (ссылки в Сибирь на поселение или даже каторгу) спасает только их привилегированное положение как дворян и членов высшего общества. Иначе просто не объяснить вот такой пассаж из окончательной редакции романа, где речь идет о любимом ямщике Курагина и Долохова – Балаге:От какой такой погони Балага не раз увозил Долохова? Что мог сотворить этот тип, что за ним гнались? Обычное шулерство здесь не проходит. С шулерами разбирались на месте (по морде с последующим вызовом на дуэль или просто канделябром по башке). Поэтому пойманные на шулерстве шулера просто не имели возможности удрать на тройке. К тому же смысл бежать, если все знают, с кем засели играть. Или дальше в этой фразе Толстой пишет уже об обоих голубчиках – и о Долохове, и о Курагине. Что Балага за каждым из них знал не одну «штуку», за которую полагалась Сибирь. И что это были за «штуки»? Что они творили? Шуточка типа с квартальным и медведем под «сибирский сценарий» не подходила. Потому что Толстой ясно написал, как их за квартального наказали: Долохова – разжалованием в солдаты, Курагина и Безухова (как сыновей известных и влиятельных отцов) – всего лишь высылкой из Петербурга. В наши дни (да и в те тоже) эта шуточка прошла бы по статье «Хулиганство» плюс разве что «Сопротивление сотруднику полиции при задержании». За такое в Сибирь не ссылали, это мы уже знаем, тут должно быть что-то гораздо более серьезное. Причем Толстой активно подчеркивает «не раз», «не одну штуку он знал за каждым из них». Следовательно, эти два господина, Долохов с Курагиным, были не просто одноразовыми преступниками, которые вляпались в какую-то уголовку случайно или там по пьянке, но одноразово. А когда протрезвели, то схватились за голову: «Мать честна́я, что же мы наделали, нет, больше никогда и ни за что такое не допустим и не позволим себе!» Но никаких раскаяний и в помине нет, Толстой подчеркивает, что преступные деяния Курагин и Долохов совершали на достаточно регулярной основе и ни в малейшей степени потом не угрызаясь угрызениями совести. Сомнительно даже, что совесть у кого-то из них имелась вообще в наличии. Потом, после очередной «штуки» они умело уходили от наказания, а по истечение времени продолжали в том же духе. Используя современную лексику, можно сказать, что эти два типа были не просто преступниками, но и преступниками-рецидивистами, причем неоднократными.
___________________________________

 » Эволюция образов Анатоля/Долохова(роман «Война и мир», ч.2)

Эволюция образов Анатоля Курагина и Долохова в романе Толстого «Война и мир», часть 2

В окончательной версии романа читателям не совсем понятны причины, толкнувшие Долохова на помощь Анатолю при попытке похищения Наташи. Вроде бы эта девушка ему ничего плохого не сделала, почему же он захотел опозорить ее? Ведь он понимал последствия похищения и фальшивого венчания для репутации Наташи. Она была бы опозорена навеки и стала изгоем. Тем не менее он согласился помочь Анатолю увезти Наташу и, более того, все организовал для него, потому что с самого начала было ясно – глуповатый Анатоль совершенно не способен ничего организовать. Причины, по которым Долохов пошел на этот поступок, остались тайной. Долохов – один из самых «непроницаемых» персонажей в романе. Толстой ни разу не позволил нам заглянуть в его мысли. Так что приходится строить догадки. Поэтому можно предположить, что Долохов помогал Анатолю, чтобы держать его всегда в своей власти. Анатоль нужен был игроку и шулеру Долохову, потому что ему были:Кроме того, вполне возможно, что для такой жестокой натуры, как Долохов, этот поступок с Наташей был своеобразной попыткой поразвлечься. По многим пассажам романа, касающимся этого персонажа, становится ясно, что он часто скучал обыкновенной жизнью и старался эту скуку развеять жестокими выходками. Вот как это показано глазами Николая Ростова в романе, в сцене, где Долохов обыгрывает Николая:В результате можно предположить, что перед попыткой похищения Долохову просто начала наскучивать его относительно спокойная жизнь в Москве, и он ухватился за предложение Анатоля похитить Наташу, как за хорошее средство развлечь себя. То, что это было жестоко по отношению к Наташе, только увеличивало степень его развлечения.
А вот в черновиках никаких предположений читателю уже не надо строить. Толстой определенно пишет о том, что на жестокий поступок по отношению к Наташе и вообще ко всей семье Ростовых Долохова толкнуло поведение Сони в театре, куда он явился в персидском костюме после своих персидских похождений. Впрочем, сначала Толстой написал сцену, где Наташа в театре сидит одна, Соня по какой-то причине не поехала в театр, Долохов замечает Наташу в ложе и пытается через нее выведать что-то о своей прежней пассии:Позднее, впрочем, в черновиках Толстой пишет другую сцену, где Соня уже вместе с Наташей в театре (так было и в окончательной версии романа). Но как она ведет себя, увидев Долохова? В окончательной версии она просто покраснела, увидев прежнего ухажера, а сам Долохов то ли не заметил ее, то ли не пожелал заметить:А вот как сцена встречи Сони и Долохова в театре подана в черновиках:Тут уже ясно, что Долохов заметил Соню в театре, но заметил и то, что она «гадливо» отвернулась от него. А как Соня могла не отвернуться от него «гадливо», если в черновиках, где описана эта сцена, описано также, что по всей Москве ходили слухи об его «подвигах» в Финляндии, где он совратил, а потом жестоко избил дочь пастора, да еще и убил на дуэли кузена князя Андрея.В окончательной редакции романа про пребывание Долохова в Финляндии и про его поведение там нет ни слова. В окончательном варианте Толстой пишет только о пребывании Долохова на Кавказе и в Персии. Да еще о самых неопределенных слухах об его приключениях там. Так что понятно, что Соня всего лишь покраснела, увидев его в театре. А вот в черновиках она уже просто не могла отвернуться от него, да еще и «гадливо», потому что в черновиках Долохов показал себя в Финляндии последним негодяем.
И именно тогда, после этого «гадливого» жеста Сони Долохов и решает внушить увлеченному Наташей Анатолю идею о том, что Наташу можно увезти и обмануть фальшивым венчанием.
___________________________________

 » Почему я не верю в «любовь» Долохова к матери

Почему я не верю в «любовь» Долохова к матери

Долохов – один из самых спорных персонажей романа «Война и мир». Споры по этому образу я встречала в сети часто. Одни настаивают на том, что он жестокий и психопатичный человек, опасный и неприятный, другие заявляют, что это лишь маска, а внутри, мол, прячется нежная и преданная душа.
Сразу скажу, что я отношусь к первой категории читателей. И в нежную и преданную душу Долохова из романа Толстого не верю совершенно.
Главный аргумент сторонников «на лицо ужасного, но нежного внутри» Долохова – это его отношение к матери и сестре. Мать он называет «обожаемым ангелом» и по наблюдению Ростова, является самым нежным сыном и братом.
Признаюсь, когда-то этот аргумент и меня ставил в тупик. Мне казалось тоже, что не может быть отъявленным негодяем человек, который нежно любит свою мать. Но со временем этот аргумент перестал меня убеждать. Оказалось, что Толстой просто по какому-то наитию описал весьма специфический вывих и выверт преступной психологии, характерный для всех особо отъявленных отморозков уголовного мира. Поняла я это, читая несколько лет назад «Очерки уголовного мира» В.Т.Шаламова. Именно тогда я с удивлением подметила: описывая кодекс жизни и взгляды блатарей-уголовников, Шаламов подметил одну, на первый взгляд, странную особенность их жизненных взглядов. Самое жестокое и отвратительное женоненавистничество у них соединено со слащаво-сентиментальным преклонением перед образом матери. А ведь это характерная особенность именно Долохова. Слезливое благочестие по отношению к его матушке Марье Ивановне соединено в нем с самым махровым женоненавистничеством. Вот как он говорит об этом Николаю Ростову:А ведь показное благочестие по отношению к матери, но при этом ненависть к женщинам вообще – это весьма распространенный уголовно-блатняцкий мотив, родившийся в условиях уродливой уголовно-тюремной сентиментальности. Вот как этот феномен в свое время описал В.Т. Шаламов в «Очерках уголовного мира».* «Зойка» – такое прозвище во времена Шаламова давали иногда категории «опущенных».
Читая этот пассаж из «Очерков уголовного мира» Шаламова, я тогда же удивлялась – как это похоже на описание Долохова. Он тоже явный женоненавистник, но обожает мать. Точнее – ГОВОРИТ, что обожает. А ведь говорить, что ты кого-то любишь и любить на самом деле – это не одно и то же. В романе «Война и мир» я не нашла ни одного доказательства того, что Долохов на самом деле любил мать или сестру, а не просто говорил о своей любви к ним. Он провоцирует дуэли и идет на них, совершенно не заботясь о чувствах матери. Что с ней будет, если ее любимого сыночка убьют на какой-то дуэли? Что она будет при этом чувствовать? Как будет дальше жить? Долохова это не волнует. Его волнуют только его собственные жестокие развлечения. О чувствах матери в случае его гибели на дуэли он даже не задумывается. А его нередко охватывает скука обыденной жизни, которую весьма часто психопатические типы вроде Долохова прерывают очередной жестокой выходкой.Так что если Долохову хочется поразвлечься дуэлью с Пьером или с кем-то еще, чтобы очередным жестоким поступком развеять скучную бытовуху, то он со спокойной душой идет на это «развлечение», ни на секунду не задумавшись о якобы «обожаемой» матушке. Он может исчезнуть на долгие годы где-нибудь на Кавказе или в Персии, и его также при этом не волнуют переживания матери. А ведь истинно любящий человек – это тот, кто думает не о своих хотелках, а о чувствах любимых людей. Но как блатняки из очерка Шаламова ничего реально не делают для своих матерей, лишь воют сентиментальные песенки про них, так и Долохов из романа Толстого ни разу не был замечен в каком-то реальном проявлении любви к матери. У него только заявления о том, что она «обожаемая», «неоцененная» и «ангел». На этом – все. Ах, ну да, еще, возможно, Долохов ценил мать как единственного человека, который будет заботиться о нем, если с ним что-то случится (например, Пьер подстрелит на дуэли или Долохов еще как-то пострадает во время какой другой авантюры). Ведь ему в этом случае придется где-то отлеживаться, выздоравливать и принимать заботу. Самое удобное существо для заботы о нем в таких случаях – это, конечно, мать. Возможно, еще и сестра, хотя о ней вообще мало что известно, кроме того, что она горбата. Вот за эту чисто утилитарную ценность (есть кому о нем позаботиться в случае какой-то неприятности), он и ценит своих женщин. Но любовью со стороны Долохова здесь тоже особо не пахнет, это чисто потребительское, утилитарное отношение.
Сходство Долохова с описанными Шаламовым «блатняками» заключается не только в общности их взглядов на женщин: презрение и ненависть к женщинам вообще, соединенное с сопливо-слезливым, но при этом чисто словесным культом матери. Чисто словесным – потому что ни Долохов, ни шаламовские блатняки в каких-то реальных делах и поступках никакой любви к матери не проявляют, лишь говорят о своей любви. Но есть и еще одно сходство. Шаламов в своих «Очерках» описывает откровенных бандитов и уголовников, а Толстой в «Войне и мире» тоже бросает многозначительный намек про Долохова и его приятеля Курагина, намекая и даже ясно говоря о том, что ни тот, ни другой преступными делами не брезговали. Рассказывая по любимого ямщика Долохова и Курагина Балагу, Толстой пишет:Так что Долохов – это определенно преступный тип. Неоднократные «штуки», за которые полагалась сибирская ссылка на поселение или даже каторгу – это серьезные преступления. За пустячки в Сибирь на поселение или каторгу не ссылали. И поэтому неудивительно сходство взглядов Долохова со взглядами откровенных шаламовских блатняков: ненависть и презрение ко всем женщинам плюс сентиментальное, но при этом только чисто словесное преклонение перед матерью. Потому что и у Долохова душа преступника. И дела преступные он вершит в компании с Курагиным точно так же, как и шаламовские уголовники – вот что вытекает из текста романа Толстого. Вот почему в реальную любовь Долохова к своей матери я так и не поверила. А текст Шаламова мне на многое открыл глаза и позволил лучше разобраться в причинах сентиментально-слезливого отношения Долохова к матери.
___________________________________

 » Хозяйственные «таланты» Николая в романе «Война и мир», ч.1

Хозяйственные «таланты» Николая Ростова в эпилоге романа «Война и мир», ч.1

Много что и много кто в романе «Война и мир» Толстого мне не нравится. Иногда мои мнения совпадают с мнением писателя (так, мне активно не нравятся брат и сестра Курагины – Анатоль и Элен, приятель Анатоля Долохов, и в этом я «совпадаю» с писателем, определенные неприязненные чувства вызывают такие персонажи, как Берг, Вера, Борис Друбецкой, и здесь тоже я разделяю мнение Толстого). Но и любимые Толстым персонажи тоже мне часто не нравятся. Особенно это касается образов Наташи Ростовой и ее брата Николая. О Наташе я еще напишу попозже, но пока мне хочется выразить мое отношение к образу Николая Ростова в эпилоге романе, где Толстой восторженно-сентиментально описывает его хозяйственные «таланты», которые он проявил в имении жены Марьи – Лысых Горах, и в других имениях, которые она принесла ему в приданое. Я никогда не умилялась восторгам Льва Николаевича «хозяйственной распорядительностью» Николая в эпилоге романа и всегда видела под внешне благостной картинкой, нарисованной его пером, циничное мурло крепостника Николая Ростова, а вовсе не благодетеля своих крепостных крестьян, точнее, крепостных крестьян Марьи. Ведь Лысые Горы и другие поместья (о них упоминается в романе) принадлежали именно ей, а по законам Российской Империи имущество женщины не переходило после замужества во власть мужа. Хотя обычно женщины передавали свое приданое в управление мужьям – ведь женщин не учили хозяйствовать, а мужчин все-таки учили хоть как-то. Что-то подобное сделала и Марья: она полностью отстранилась от любого управления своим приданым и передала все под власть и руководство Николая. Ее, как и остальных барышень ее круга, старый тиран-отец тоже никогда не учил управляться с хозяйством поместий Болконских. Считалось, что это не женское дело.
Каковы же были хозяйственный «таланты» Николая, которые в эпилоге описал Лев Николаевич? Для меня они выглядят весьма своеобразно и восторгов писателя по поводу этих талантов я никогда не разделяла.
Меня всегда удивлял и возмущал тот факт, что никто не обращает внимания на то, что Николай в эпилоге романа избивает крепостных крестьян, которых ему принесла в приданое Марья.

Сцена выглядит внешне умилительно, но почему-то у меня умиления не вызывает. Во-первых, мне понятно, что Николай имеет многолетнюю привычку бить нижестоящих. Его «старая гусарская привычка давать волю рукам» означает, что Николай избивал солдат в бытность свою в армии. Хотя такую «мелочь» Лев Николаевич опустил полностью, когда на протяжении четырех томов романа рассказывал о военной службе Николая. Мне сразу вспомнился «Поединок» Куприна, где было много сказано о том, как господа офицеры избивали рядовых. А еще вспомнилось вот это:

Но то, что Толстому казалось чудовищным и мерзким в 1903 году, когда он написал «После бала», видимо, не представлялось ему таким уж страшным сорок лет назад, в 60-е годы 19 века, когда он писал «Войну и мир». О «старой гусарской привычке» бить подчиненных людей, свойственной Николаю, он упомянул лишь вскользь. Однако меня эта «привычка» Николая покоробила еще в школе, когда мы изучали роман.
Противнее всего для меня было осознание того факта, что бить солдат и крепостных крестьян было в те времена делом совершенно безопасным для господ офицеров и господ помещиков. Ни рядовые солдаты, ни крепостные крестьяне не делали даже попыток защищаться и уж тем более – нанести ответный удар. Потому что в таком случае наказанием для солдат были бы плети и шпицрутены, а для крестьян – жестокая порка на конюшне или даже ссылка в Сибирь. Бить их можно было совершенно безнаказанно, ответных ударов можно было не бояться. Уже этим фактом «благородство» Николая в эпилоге для меня лично оказалось замаранным.
Во-вторых – из приведенного выше текста ясно, что Николай бил так, что разбил камень на перстне. Это значит, что бил не раскрытой ладонью, типа пощечин, а кулаком. Да еще с такой силой, что камень на перстне оказался разбитым. Представляю, в какую кашу при таких ударах могло превратиться лицо или тело крепостного, если даже камень оказался разбитым. Не могу даже выразить, насколько противно и мерзко мне это было читать. И уже тогда, в школе, убежденность в том, что Николай, как и его сестра Наташа, относится к положительным героям романа «Война и мир», во мне сильно поколебалась.
В-третьих, несмотря на данное слово жене не бить людей, слово свое Николай так и не сдержал. Продолжал избивать крестьян. Тут мне было еще противнее.
Наконец, в-четвертых, Марья в этой ситуации тоже предстает не в самом лучшем свете. Вместо того, чтобы прямо запретить мужу бить ее крестьян (ведь это ее крепостные крестьяне, она их принесла в приданое Николаю вместе со своими землями), она только нюнится и умоляет мужа. Мало того, лобызает ему ручку, словно извиняясь за то, что посмела кротко поплакать при нем и так же кротко поумолять не бить людей больше. Мол, дорогой, прости, что я тебя побеспокоила своими слезами об избитых людях, давай я тебе ручку поцелую, и все забудем. Неудивительно, что после такого своеобразного «извинения за беспокойство», как целование руки Николаю, он забывает о своих обещаниях жене не бить крестьян и продолжает в том же духе.
Не лучше выглядит и все остальное в описании хозяйствования Николая в Лысых Горах и других имениях из числа приданого Марьи. У меня еще в школе скулы сводило от «крепостной идиллии», описанной Львом Николаевичем в эпилоге. Пусть даже описанной в самых умилительных тонах. Вот этот пассаж из 4 тома романа:

Написано благостно, но я что-то другое вижу за этой пасторальной благостью, если ее хорошенько проанализировать и подумать над ней. Лев Николаевич пишет, что Николай не признавал никаких нововведений и сам учился у мужика. На этом месте у меня возник вопрос: если Николай не признавал агрономических нововведений и сам учился у мужиков, то на кой ляд он вообще был нужен этим мужикам? Разве они без него не справились бы, если они понимали в хозяйстве получше его? Я поняла бы важную роль Николая, если бы он выписывал какие-то книги по сельскому хозяйству, в том числе и на иностранных языках, учился бы по ним, а потом учил бы мужиков, и введенные им новшества были бы полезны для них. Т.е. если бы Николай в Лысых Горах выполнял роль какого-то ученого агронома или зоотехника, если выражаться на современный манер. Тогда от его управления Лысыми Горами и другими имениями, которые входили в приданое Марьи, была бы реальная польза. Но если он всего этого не делал, и если мужики лучше его знали, когда пахать, когда сеять, когда косить и когда убирать, и вообще лучше его понимали в сельском хозяйстве, то Николай с какого бока им нужен? Просто чтобы морды бить и приказывать? Так они и сами себе морды побьют на какой-нибудь церковный праздник, когда кулачные бои устраивались. И приказывать умеют, в своих семьях научились. Получается, что Николай был нужен только для того, чтобы заставлять мужиков работать на себя и свою прожорливую семейку, и чтобы Николай смог поскорее выплатить долги папаши и свои собственные, да еще выкупить отцовское Отрадное.

Но чем крестьяне Лысых Гор и других имений Марьи виноваты, что старый граф Ростов и Николай оказались в свое время дураками и пустили по ветру все немалое имущество семьи Ростовых? Почему эти крестьяне должны были вкалывать и оплачивать своим трудом долги, которых они не делали? Так что, пардон, Лев Николаевич, ничем вы не убедили меня в том, что Лысые Горы и другие имения Марьи, а также мужики, живущие и работающие там, просто бы без Николая пропадом пропали. Не пропали бы. И сами смогли бы управиться со своими хозяйствами, без хозяев-крепостников-кровопийц, которые через посредство старост, приказчиков и всей огромной репрессивной машины Российской Империи (в случае мужицкого бунта) гоняли их на барщину и заставляли отдавать оброк. И еще я абсолютно уверена, что если бы крестьянам понадобилось начальство, то они и сами могли бы выбрать его и поставить над собой, без вмешательства Николая. Ведь Николай ставил бурмистрами, старостами и выборными именно тех людей, которых выбрали бы сами крестьяне, что следует из текста.

Получается, крестьяне ничем не глупее его и сами понимают, кто из их среды годится на управленческую должность. И в этом вопросе Николай тоже был просто как пятое колесо в телеге.
Идем дальше.

Дворовых барин-крепостник называл «дармоедами», ага. А то, что эти дворовые работали по дому, это вроде как не считается? Причем работали БЕСПЛАТНО. Если во времена написания романа крепостное право было уже отменено, и в барских домах лакеям, горничным, кучерам и другим слугам уже платили жалованье, то дворовые Николая и Марьи были из крепостных крестьян, и за свою службу барам ни гроша не получали. А работать приходилось много. Толстой сам пишет об огромном помещичьем доме Лысых Гор, где за раз могла поселиться сотня гостей:

Все это хозяйство должно было содержаться в порядке, в комнатах должна проводиться уборка как минимум раз в неделю, не говоря уже о том, что дворовые работали на кухне, на подаче блюд на господский стол, на мытье посуды после господских трапез. Сам Николай хоть раз в жизни вымыл за собой тарелку, ложку или чашку после еды? Сомневаюсь. И кто же после этого дармоед? Если даже кто-то из дворовых порою и ленился что-то делать, то лично я не могу их за это осудить. Крепостные крестьяне хоть и были необразованными и безграмотными в основной своей массе, но жизнь неплохо понимали. И чувство справедливости в них тоже было развито. Они понимали, что их эксплуатируют (хотя слова такого не знали), что заставляют бесплатно работать на бездельников-бар. Неудивительно, что кое-кто из них пытался хоть немного увернуться от работы, за которую не получают ни гроша.
Про то, как Николай распоряжался жизнями работающих на него крепостных людей, как мог «казнить» их, «наказывать», «отдать в солдаты»… что-то я опять далека от умиления при чтении этих описаний. И уж совершенно не верю в то, что Николай, этот барин-крепостник мог «всеми силами души» любить народ. Скорее верю тому, что он «терпеть не может мужика».
Вот еще прелестный пассаж:

Это что, Николаю кажется естественным, что люди не спят круглые сутки и работают? Думаю, сам он не отказывал себе ни в ночном, ни даже в послеобеденном сне. И почему-то мне думается, что семья Матвея работала круглые сутки потому что подступало время выходить на барщину и работать на барских полях. А время сборки урожая – это такое время, когда «день кормит год», как говорится в пословице. Зазеваешься хоть на день – и урожай может осыпаться, намокнуть под дождем, да мало ли что. Вот и поторопился Матвей со своим урожаем, не спал круглые сутки со всей семьей, чтобы потом выйти работать на барское поле со спокойной душой – его хлеб уже собран.
Еще кое-что. В эпилоге романа повествуется о том, как жена Николая Марья иногда просила его за своих крепостных, чтобы освободить от работ. И Николай никогда – никогда! – ни одной этой просьбы жены не выполнял:

Вон оно как! Круто повел себя Николай после свадьбы! Оказывается, что Марья поставлена им мысленно в такое положение, что просить за своих крепостных в своих же имениях для нее означает «вмешиваться не в свое дело». Для Николая Марья уже вроде как не хозяйка Лысых Гор и других ее поместий, вошедших в ее приданое.
Но дело даже не только в Марье. Надо сказать, что крепостные крестьяне не приходили к барам с просьбами освободить от барщины, если дело касалось какого-то пустяка. Они знали и понимали твердо, что это чревато наказанием. Судя по всему, приходили с такими просьбами либо постаревшие и не имеющие сил работать, либо серьезно заболевшие, либо крестьянки, беременные на последних сроках. Ведь женщины-крестьянки работали всю беременность, и иной раз приходилось рожать в поле. Было даже выражение – «родила в поле». А потом крестьянке давали день-два, чтобы отойти от родов, и снова требовали идти на работу. Наверняка были крестьянки, которые могли чувствовать себя совсем плохо на последних сроках беременности, вот они, скорее всего, и просили освободить их от работ. Но Николай не внимал просьбам ни постаревших, ни больных мужиков и баб, ни беременных крестьянок, и всех гнал на работу. Просто потрясающие хозяйственные «таланты» демонстрирует тут Николай – загонять людей, которые сил работать не имеют.
Еще один пассажик:

Что это означало в крестьянском быте – «делиться»? Это означало, что младшее поколение крестьянской семьи отделялось от старших. Ведь крестьяне жили кучно, в довольно тесных избах. В одной избе могло жить два-три, а то и четыре поколения семьи. А семьи были многочисленные: крестьянки, да и вообще женщины в те времена при полном отсутствии контрацепции рожали часто и много. «Делиться» или по-другому «идти в раздел» означало, что какой-то молодой мужик с женой и детьми должен был разделить скот и утварь с отцом и матерью, а главное – поставить себе отдельную избу. Для постройки избы требовался лес и рабочие руки, а Николай, скорее всего, не любил, когда крестьяне отвлекались от барской работы ради собственных нужд. Чтобы поставить себе избу, крестьяне отпрашивались от барщины. Кроме того, обычно именно помещик выделял лес для постройки избы: ведь помещики владели не только землей, но и лесами. Крестьянам разве что хворост позволяли там свободно собирать для обогрева домов, да зимой дрова рубить. И то – строго смотрели с помощью управляющих, старост и бурмистров, чтобы лес срубался крестьянами похуже. Потому что продажа хорошего леса на дрова, а особенно на строительство домов или кораблей приносила помещикам неплохие доходы (такой лес назывался «строевым» и продавался по очень дорогой цене). Выделять лес на постройку крестьянской избы было убытком для любого барина. Видимо, и для Николая было убытком, поэтому он и не давал делиться своим крестьянам. В результате такой несговорчивости барина, который запрещал делиться и «семьи крестьян поддерживал в самых больших размерах», в одной крестьянской избе оставались жить два-три, а то и четыре поколения, в тесноте и в обиде. Свар и ссор в этом случае избежать было трудно. Особенно тяжело приходилось женщинам, которые были женами сыновей. Их мужья, молодые и сильные мужики, не давали себя в обиду старшим, к тому же их больше уважали и любили, как родных сыновей, и особо не обижали. А вот к женам их было отношение совсем другое. Эти молодые женщины, входя в семью, становились сразу чем-то вроде прислуги для всех остальных. Им не только приходилось ухаживать за мужем и детьми, но и за свекром и свекровью, за холостыми деверями и незамужними золовками, а также за дедом и бабкой, если они были живы. Вот как об этом написал Некрасов примерно в то же время, когда Толстой писал «Войну и мир». У Некрасова в его поэме «Кому на Руси жить хорошо» крестьянка Матрена рассказывает, как тяжело приходилось молодым женщинам-невесткам в таких нераздельных хозяйствах – она, вошедшая в новую семью, стала прислугой для всех:
«Семья была большущая,
Сварливая... попала я
С девичьей холи в ад!
В работу муж отправился,
Молчать, терпеть советовал:
Не плюй на раскаленное
Железо – зашипит!
Осталась я с золовками,
Со свекром, со свекровушкой,
Любить – голубить некому,
А есть кому журить!
На старшую золовушку,
На Марфу богомольную,
Работай, как раба;
За свекором приглядывай,
Сплошаешь – у кабатчика
Пропажу выкупай.
И встань и сядь с приметою,
Не то свекровь обидится;
А где их все-то знать?
Приметы есть хорошие,
А есть и бедокурные…»
Да и остальным членам семьи было несладко жить без раздела в тесных избенках. В таких нераздельных по прихоти барина избах приходилось жить и ночевать одновременно всей огромной семье, состоявшей из шести, восьми и более взрослых людей, не считая малых детей. Можно только представить, в какой ад чаще всего превращалась такая жизнь. Но разве Николай, который жил в доме, где свободно могли разместиться до сотни гостей, думал о таких «тонкостях»? Уверена, что нет.
Далее по «талантливейшего хозяйственника» Николая:

Он даже «слабых» изгонял? Т.е. людей, которые по какой-то не зависящей от них причине не могли работать в полную силу так, как это требовалось барину Николаю Ильичу? По болезни или вообще потому, что слабыми родились на свет. И что значит «преследовал и старался изгонять»? Выгнать крестьянина из деревни означало обречь его на голодную смерть или нищенство. Но разве Николая это волновало? Да уж, разошелся в своем хозяйничанье господин Ростов. Недаром обещал Пьеру в эпилоге, что будет рубить его и всех будущих декабристов по первому же приказу Аракчеева. Судя по всему, именно Аракчеев с его военными поселениями, где людей гоняли как скот, стал кумиром господина сиятельного графа Ростова.

Не сомневаюсь, что завзятый крепостник Николай Ростов, которым он стал в эпилоге романа, точно убивал бы декабристов, ведь они мечтали разрушить крепостной порядок, который давал Николаю столько привилегий и плюшек. Сам не работай на земле, только крестьян гоняй, и живи себе привольно в богатстве и достатке!
Итог, который подводит Лев Николаевич, рассказывая о хозяйствовании Николая, звучит просто фанфарами в адрес Ростова: «Славься, наш НиколИльич!»:

А я почему-то думаю, что крестьяне хвалили Николая и приходили к нему с просьбами выкупить их не потому, что он был так хорош, а просто потому, что другие помещики были еще хуже. И еще более жестоко относились к своим крепостным. Достаточно прочитать хотя бы «Записки охотника» Тургенева, чтобы понять, как в те времена помещики в основной своей массе относились к крепостным крестьянам. Как к скоту, который хоть и работал на них, не покладая рук и при этом живя в полунищете, но по мнению бездельников-помещиков еще и нуждался в том, чтоб этот скот подгоняли. И описание Толстого хозяйственных распоряжений Николая в эпилоге романа заставляет меня думать, что Николай был достойным представителем такого помещичьего большинства. Разве что дрался и бил крестьян немного поменьше, чем другие крепостники.
___________________________________

 » Хозяйственные «таланты» Николая в эпилоге «Войны и мира»,ч.2

Хозяйственные «таланты» Николая Ростова в эпилоге романа «Война и мир», ч.2

В эпилоге романа Толстой изо всех сил старается убедить читателя, что Николай Ростов был наилучшим выбором в качестве мужа Марьи и управителя ее поместьями не только для самой Марьи, но и для ее крестьян. Но и здесь по поводу пасторальных восторгов хозяйственными «талантами» Николая со стороны писателя у меня есть немалые вопросы. Таким ли уж распрекрасным для крепостных крестьян имений Марьи (особенно Лысых Гор) стал тот факт, что Марья вышла замуж за Николая и отдала ему под власть и управление свое имущество, в том числе и крепостных? Лично мне кажется, что Николай Ростов был не просто плохим, но и наихудшим выбором со стороны Марьи. Не для нее, разумеется. Она-то была довольна и счастлива. Стареющая некрасивая княжна получила себе молодого и красивого мужа. А вот для ее крестьян Николай был выбором явно наихудшим. Хотя какой тут выбор – их и не спросили. Дело в том, что Николай кроме своей красивой физиономии, молодости и гусарской привычки бить крестьян, притащил за собой свои долги. Немалые долги всей семейки Ростовых. И выплачивал их несколько лет. А за чей счет был сей банкет? За счет крестьян Марьи. Они должны были крутиться раза эдак в полтора-два быстрее, чтобы Николя расплатился с долгами папеньки и своими. Если бы Марья вышла замуж пусть за бедного, но без долгов за душой какого-то мужчину, то никакой дополнительной нагрузки на ее крестьян не было бы. Они работали так же, как и при старых хозяевах Болконских. А ведь Болконские были намного более лучшими хозяевами, чем Ростовы, и чем Николай. Хотя бы потому, что они долгов не делали и не возлагали на своих крестьян бремя необходимости выплатить долги господ. Старый князь Болконский, при всем моем отвращении к его токсичности, долгов не делал. Марья, пока была незамужней княжной, тоже не делала. Уж тем более малолетний Николушка Болконский. А князь Андрей не только не делал долгов, но еще и по мере возможности хоть как-то облегчал жизнь своих крепостных. Я уже не говорю про то, что князь Андрей наверняка не имел «старой гусарской привычки» бить своих людей. А о том, как он облегчал жизнь крестьян, Толстой хорошо написал во втором томе романа:

Постарались ли Николай и христолюбивая Марья хоть что-то сделать подобное для своих крепостных? Если не отпустить на волю хоть небольшую их часть, как это сделал брат Марьи Андрей, то как-то обустроить их жизнь получше? Например, выписать в Лысые Горы повитуху и платить ей жалованье, чтоб она принимала роды у крестьянских баб. Или нанять учителя или священника и тоже платить ему жалованье, чтобы он обучал грамоте крестьянских ребятишек. Или заменить барщину оброком. Об этом в эпилоге романа ни слова, ни полслова. Вот почему я не верю во все эти сладко-сахарные сусальности, которые расписал Толстой о якобы «прекрасном» управлении Николая. Писатель полностью игнорировал тот факт, что крестьяне Марьи своим трудом должны были заработать деньги, чтобы были выплачены долги, которых они не делали. И которых их прежние хозяева Болконские не делали. Ведь не сам Николай пахал, сеял, косил, убирал урожай. Это делали его крестьяне, точнее, крестьяне его жены Марьи. Николай лишь по обыкновению всех помещиков в период крепостного права, присваивал плоды их трудов. Продавал выращенный ими урожай, а денежки клал себе в карман – на прожиток довольно безбедный и на уплату долгов семьи Ростовых. Так что Николай с его долгами был обременением для крестьян Марьи, а вовсе не благодетелем. Она, образно говоря, притащила к своему крепостному «стаду» не пастуха, а волка-хищника. Который рвал много и жадно, чтобы расплатиться с огромными долгами семейки Ростовых. Или хотя бы побольше, чем прежние хозяева Болконские – старый князь и князь Андрей, а также княжна Марья до замужества, ибо у Болконских долгов не было, и их крестьяне не были обременены необходимостью заработать для Болконских денег на уплату долгов. Я уж не говорю о том, что эта сладкая парочка Николай-Марья и десятой доли не сделала для своих крестьян из того, что делал для них в свое время брат Марьи Андрей. Эта благочестивая мадам Марья не могла не знать о благородных делах ее брата, не могла не знать, как старался ее брат облегчить жизнь своих крестьян (брат, к слову, совсем не христолюбивый, в отличие от богомольной Марьи, а вполне себе скептически относящийся к ее истовой религиозности). Но сама она последовать примеру брата не желала, ей были неинтересны свои же крестьяне, этой кроткой христолюбице. Лишь бы ее Николя долги папашкины и свои выплатил, да Отрадное выкупил – больше ее ничего не интересовало. Ну да, еще дети интересовали, да вышивка, да чтение Евангелия. Ух, как «духовненько» получается! Марья кротко вышивает, сидя в тепле или в тенечке, а ее мужики да бабы горбатятся, чтобы муж Марьи избавился от долгов – своей семейки и своих.
Ну а дальше Николя продолжил традиции широкого образа жизни папеньки своего. Вот описание его жизни в Лысых Горах после женитьбы на Марье:

Чем эти пиры отличаются от пиров, которые задавал старый граф Ростов? Разве что местом. Тот их устраивал в Москве, а Николай в деревне. Вот и вся разница. Тот кормил пол-Москвы, а Николай – пол-губернии. Зато образ жизни богатого барина был им сохранен. Если бы он отказался от наследства, продолжал служить, женившись на Соне, и потом дослужился до полковника или даже до генерала, то, конечно, таких роскошеств он себе бы не смог позволить. А после женитьбы на Марье – вполне. Полковником и даже генералом и мужем Сони он бы жил обеспеченно – но и только. Пиров и приемов на сотню гостей он закатывать себе не мог позволить. Да и уезжать каждую осень на охоту на два месяца тоже не смог бы.

А весь этот «банкет», еще раз повторюсь, был за счет крестьян Марьи. Так как же лишиться этого «банкета», если Пьер с его друзьями – будущими декабристами – добьются победы и отмены крепостного права? Не, Николай того не желает и готов изрубить в капусту кого угодно, лишь бы продолжилась его привольная и роскошная жизнь богатого помещика.
Так что не верю я в «легкость бытия» крепостных Лысых Гор, Богучарова и других имений Марьи при управлении Николая. Они не только своим горбом выплатили долги ненасытной семейки Ростовых, но и приемы на 100 гостей оплачивали. При старом князе Болконском ни долгов, ни празднеств на сотню гостей, которых они должны были обслужить-накормить, у крестьян Марьи точно не было. А уж у крестьян князя Андрея и подавно.
Еще один «умилительный» (на самом деле – нет) пассаж из эпилога романа. Речь идет об отношении Марьи к хозяйствованию Николая в имениях, которые она принесла ему в приданое:

У Николая даже такта не хватало в присутствии жены, которая по всем тогдашним законам была НАСТОЯЩЕЙ владелицей этих поместий, сказать приблизительно следующее: «Ну еще денек, и крестьянское и НАШЕ, Мари, все будет в гумне». Не-а, для него Марья уже полное НИЧТО во владении ее же собственными поместьями, землями и крестьянами. Для Николая ее поместья, земли и крестьяне – это только его собственное, «МОЕ». А Марья так, прислуга при нем, при истинном хозяине. Собственно, так оно и было. Позже обязательно напишу о том, как Николай сумел построить Марью и превратил ее действительно в некое подобие прислуги при нем.
___________________________________

 » Мое отношение к образу княжны Марьи в романе «Война и мир»

Мое отношение к образу княжны Марьи в романе «Война и мир»

У меня всегда было какое-то двойственное отношение к княжне Марье из романа «Война и мир». С одной стороны, мне было жаль ее, когда я в первом и во втором томе читала о ее тяжелой жизни со старым деспотичным отцом, который отваживал от нее всех женихов. А ведь Марья мечтала о замужестве. И даже не просто о замужестве – она мечтала о самых что ни на есть земных и плотских (сексуальных, по нашему) отношениях с мужчиной. Вполне обтекаемо, как это было положено в 19 веке, но тем не менее ясно и понятно Толстой дает понять об этой черте личности Марьи еще в первом томе, когда описывает, как Марья готовится встретиться с Анатолем Курагиным, которого ей прочили в женихи. Тогда она раздумывала про себя:

То есть «семейное счастие, и дети» – для Марьи это отдельно, а вот «любовь земная» к мужчине – это отдельно. Будучи истово верующей, Марья, разумеется, стыдится этих плотских порывов и желаний в себе и старается их «подавить», но из этого пассажа ясно: «любовь земная», «мысли дьявола» – это такие тактичные эвфемизмы, которыми Толстой, как типичный писатель 19 века заменяет слова «сексуальное влечение, чувственная страсть».
Тем не менее утолить свою страсть в постели с мужчиной Марье не удавалось довольно долгое время. До той поры, когда, став уже очень и очень немолодой (по понятиям своего времени), она, наконец, вышла замуж за Николая Ростова. Можно представить, как нелегко было ей глушить в себе страстные порывы, которые, судя по всему, были достаточно сильными. Утешая свою компаньонку мамзель Бурьен после того, как сама Марья застала ее в объятиях Анатоля Курагина, Марья думает:

То есть страстные порывы и влечение к мужчине временами были настолько сильны в Марье, что она даже допускала возможность отдаться мужчине без брака, как это чуть не сделала ее компаньонка. К счастью для нее, истовая религиозная вера не давала Марье возможности преступить правила благопристойности, хотя, кто знает: при такой страстности и религия не станет уздой. Но Марью еще ограничивало отсутствие возможностей согрешить без брака. Во-первых она была некрасива и охотников соблазнить ее на роль любовницы не было. Во-вторых, она жила в деревне, вдали от соблазнов и потенциальных соблазнителей. В-третьих, суровый отец-тиран, не желая расставаться с дочерью, гонял от нее всех возможных женихов и ухажеров.
Именно поэтому мне всегда казалось, что истовая религиозность, которую демонстрировала Марья на протяжении всего романа, была связана именно с попытками ее как-то обуздать собственные чувственные порывы, которые не давали ей покоя. Она понимала, что нуждается в твердой поддержке, в какой-то узде для себя, и этой уздой стала для нее религия. Да и некрасивая внешность тоже в определенном смысле оберегала ее от соблазнителей и соблазнов, которыми они могли как-то совратить эту некрасивую, но страстную по темпераменту девушку.
Здесь, конечно, Марья могла внушать только сожаление о ее печальной участи: с одной стороны девушка много лет мечтает о семье, детях, а еще сильнее – о плотской любви с мужчиной (ничего постыдного в этом нет, разумеется, чувственные желания свойственны всем людям, если они не асексуалы-монахи по натуре, но Марья точно не такова). С другой стороны – сколько препятствий для реализации этих желаний: и некрасивая внешность, и изоляция в деревне, и отец-деспот, отваживающий женихов. Впрочем, иногда я раздражалась на нее за ее безответность перед тираном-отцом, но тут же успокаивала себя: понятно, Марья не могла быть иной. Отец воспитал ее полностью покорной своей воле и она даже в мыслях не держала хоть как-то взбунтоваться против него.
Таким образом вплоть до середины второго тома я относилась к Марье с пониманием и сожалением. Единственный момент, который меня достаточно сильно царапнул в первом томе: это уж слишком быстро вспыхнувшая в ней влюбленность в Анатоля Курагина (вернее, не в него, а в его чисто внешнюю красоту, потому что его внутреннего содержания, то есть характера, ума, нравственных и иных принципов она не могла знать, они были знакомы всего-то несколько часов). Эта влюбленность Марьи мне вспомнилась, когда я читала в конце второго тома про практически аналогичную влюбленность Наташи в того же Анатоля, только спустя шесть лет. Они обе оказались одинаково беззащитны перед его красивой внешностью, и полностью закрыли глаза на необходимость узнать его хотя бы немного поближе, прежде чем судить о нем. Его мужская красота полностью отбила у обоих ум и заставила питаться иллюзиями, которые они сами себе напридумывали о характере и нравственных достоинствах этого глупого и подлого красавчика. Марья, будучи гораздо старше Наташи, тем не менее при встрече с Анатолем тоже вообразила, что он обладает целым набором высочайших нравственных достоинств исключительно потому, что потенциальный жених оказался красивым:
На каком основании, Маша, вы решили, что он добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен, хотелось мне спросить ее в это время. Но и так понятно, что все это она придумала, одурело-влюбленно вглядываясь в лицо Анатоля. Совсем как Наташа шесть лет спустя. Та тоже решит, что Анатоль – это воплощенное нравственное совершенство после всего лишь одной встречи и лицезрения в течение часа его красивой физиономии: после этого Наташа будет воображать достоинства Анатоля совершенно так же, как в свое время Марья:

Обе – и Марья, и Наташа в своем отношении к Анатолю, оказались глупыми и наивными донельзя. Обе готовы были купиться на внешность и совершенно не утруждали себя стремлением приглядеться к тому, кого уже записали себе в мужья. К счастью, судьба отвела и ту, и другую от страшной беды попасть в лапы Анатолю. Он бы разбил жизнь и той, и другой без малейших сомнений и колебаний. Наташе помешала сделать эту глупость Соня, а Марье – случайно подсмотренная сцена обнимашек Анатоля с компаньонкой княжны Марьи. Кроме того, последствия для Марьи оказались гораздо легче: она не пыталась отравиться, как потом сделала это Наташа, не разорвала ни с каким женихом, потому что у нее жениха не было, ее репутация не была подорвана. Как, говорится, пронесло. Поэтому я довольно легко простила этот инцидент Марье, делая скидку на ее неопытность из-за вечной изоляции в деревне.
Во втором томе Толстой много писал о религиозности Марьи и о ее постоянных встречах с так называемыми «божьими людьми», как она называла странников.

Вроде бы умилительные пассажи: богатая, хотя и несчастная из-за деспота-отца княжна, хочет отринуть богатство, обеспеченный дом и образ жизни и пойти странствовать. Но именно в это время я и начинала чувствовать какую-то фальшь, какое-то лицемерие в образе княжны Марьи. Так ли уж искренни были ее духовные устремления? Ведь она считала себя истинной христианкой, и очень часто читала Евангелие. Об этом Наташа говорила в эпилоге:

Если Марья много читала Евангелие, почему ее глаза ни разу не споткнулись на известной притче о богатом юноше, который обратился к Иисусу с вопросом о том, как прожить жизнь, чтобы заслужить пребывание в раю:
«Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною. Услышав слово сие, юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение. Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; и ещё говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие».
Но из всего евангельского наследия Марья выбрала для себя только всепрощение и кротость, а вот проповеди бедности и отказа от богатства так и не заметила. По крайней мере у Толстого об этом ни слова, ни полслова. Если и были у Марьи мысли уйти из богатого дома и стать бедной странницей, то они никак не реализовались. Сама Марья объясняла свою нерешительность любовью к отцу и племяннику. Но разве они пропали бы без нее? Вряд ли. И поэтому постоянные убеждения Толстого в том, что Марья благодаря своей вере находится на недосягаемой нравственной высоте, до которой мало кто в состоянии дотянуться, как-то с середины второго тома перестали меня убеждать. Я не разделила невероятно высокой оценки Марьи с писателем. Мне просто стало казаться, что истовая религиозная вера, которой она предавалась, стала для нее практически единственным способом хоть как-то реализовать себя помимо того жесткого круга, который очертил ей отец своей жестокой рукой. И именно поэтому, а не по причине любви к отцу и племяннику Марья отказалась от практической реализации своей веры: не ушла из своего богатого дома, отказавшись от любого богатства. Она просто закрыла глаза на ту сторону евангельской проповеди, которая призывала к бедности и отказу от богатства. И сосредоточилась лишь на кротости, смирении и всепрощении. Потому что отказ от богатства был ей лично неудобен, в глубине души она понимала, что, ей, привыкшей к богатству с самого младенчества, жизнь в бедности не вынести. А вот кротость и смирение, наоборот, были ей очень выгодны – они давали возможность как можно меньше вступать в конфликты с деспотом-отцом, и беречь нервы от возможных столкновений с ним. Марья понимала, что в любом противостоянии с ним она проиграет – у него в руках все экономические рычаги против нее, да и характер его во много раз сильнее, ведь он в свое время очень хорошо позаботился о том, чтобы сделать дочь послушной, смирной, кроткой перед ним, даже – запуганной им. Так что проповедь смирения и кротости, которую она вынесла из Евангелия, ей «зашла» очень хорошо. А вот что касается отказа от богатства и бедной жизни – все это она как будто мысленно вычеркнула из евангельской проповеди.
Может показаться, что я как-то излишне строга к Марье. В конце-то концов она была человеком своего времени и владела живыми людьми (крепостными) точно также, как и большинство ее дворян-современников. Это было в обыкновении для тех времен, и позор владения живыми людьми только-только начинал доходить до совести отдельных немногих дворян (будущих декабристов). Но Толстой так долго и нудно убеждает меня на протяжении всего действия «Войны и мира», что Марья – особенная, отличающаяся от свое среды по причине своей глубокой и искренней христианской веры, что я хотела бы иметь подтверждения этого тезиса. Делами Марьи, а не просто словами писателя. А вот дел-то как раз я и не вижу. Христианский нравственный кодекс уж точно не включал никогда в себя владение людьми, как вещами, и эксплуатацию их бесплатного труда для собственного благосостояния. И даже не для просто благосостояния, а для роскошной богатой жизни (при всех трудностях бытия с тираном-отцом Марья все же всегда была богата и жила в роскоши). Как сочеталось в Марье стремление к праведной христианской жизни с подражанием Христу (который был нищ и бродил по свету с учениками) и ее положение богатой владелицы крепостных крестьян – я не понимаю, вот никак не понимаю. Поэтому лицемерие христианской веры Марьи я стала ощущать очень скоро при чтении романа, а в эпилоге романа в этом лицемерии уже не сомневалась.
Еще один момент во втором томе, который тоже подорвал мое благоприятное мнение о Марье, которое я в целом вынесла из первого тома. Это ее отношения с племянником Николушкой.

Тут уже появляется какой-то намек на будущее отношение Марьи к зависимой от нее Соне. Николушка, как ребенок, тоже зависел от нее, и она вдруг, сама себя пугаясь и удивляясь себе, начала позволять себе с ним то, о чем и помыслить не могла в отношениях с жестоким отцом – начала раздражаться и злиться на того, кто сам зависел от нее, как и она зависела от отца. Позднее нечто подобное проявилось и в отношениях Марьи с Соней. Соня тоже оказалась зависимой от Марьи и ее мужа Николая, живя из милости в Лысых Горах, и именно тогда Марья:

Или вот:

Сравнивая кротко-униженно-смиренное отношение Марьи к деспоту-отцу, против которого она даже голоса не могла возвысить или кривого взгляда бросить, с раздражительным поведением Марьи с зависимыми от нее людьми (Николушкой и Соней), я внезапно подумала вот о чем. Марья к концу романа стала мне представляться кем-то вроде Фомы Фомича Опискина из произведения Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели». Пока над Фомой стояла более сильная и властная (и имеющая над ним власть) личность тиранического склада (генерал Крахоткин), он был шутом гороховым, мальчиком для битья. Но более сильная личность убралась на тот свет, теперь Фому окружают те, кого она сам может загнобить и подчинить, и он сам становится тираном. Точно так же и с Марьей. Пока над ней довлел ее тиран-отец, она была чем-то вроде любимой «куклы для битья» или «девочки для битья». Но старый князь умер и теперь она уже проявляет свою власть над другими, зависимыми и безответными. Сначала, при жизни отца, она давала волю своему раздражительному характеру с Николушкой. Но здесь особо развернуться ей не приходилось. Потому что все же пока был жив отец, и его приходилось побаиваться – в вдруг он накажет дочь за неподобающее поведение с внуком. К тому же Николушку она все-таки больше жалела. Это племянник, сын брата, родная кровь, как никак. Другое дело Соня. Ненавистная как бывшая любовь Николая, гораздо красивее и моложе. Но привыкшая терпеть, молчать, принимать свою участь и главное – совершенно нищая. Которая не имела возможности возвысить голос против Марьи и как-то поссориться с ней. И тут уже Марья держит Соню как объект для срыва своей раздражительности, хотя, к счастью, до крайностей своего отца не доходит. Но не из доброты душевной, а просто потому, что Марья со времен своего замужества теряет власть в собственном доме и в собственных поместьях. Теперь хозяином в Лысых Горах и других поместьях Марьи становится ее муж Николай. Он, разумеется, выгонять Соню не позволит. Соня в качестве приживалки ему выгодна, как компаньонка его матери, которая следит за здоровьем и самочувствием старой графини, и как некая дополнительная нянька для детей Николая и Марьи, а также для детей Пьера и Наташи, которые часто приезжают гостить в Лысые Горы. Благо, в этих обеих семьях родилось к 1820 году, то есть ко времени действия эпилога романа, много детей. Толстой об этих обазанностях Сони пишет определенно:
Если каким-то образом избавиться от Сони, то пришлось бы нанимать компаньонку для старой графини за деньги, платить ей жалованье. А Соня делает все бесплатно, исключительно за крышу над головой, еду с барского стола, и кой-какую одежду и обувь. Так что избавляться от Сони невыгодно, и Николай этого не допустит. Все, что может позволить себе Марья – это некоторые недовольные и раздражительные взгляды, а возможно, иногда и слова в адрес безответной и подчиненной бывшей любви мужа.
Не совсем Фома Фомич Опискин (тот тиранствовал посильнее в селе Степанчиково), но очень похоже. И именно из-за отношения к Соне мое мнение по поводу Марьи к концу романа полностью изменилось. Все мои сожалеющие чувства о ее нелегкой жизни с тираном-отцом, которые я испытывала в начале и середине романа, полностью исчезли. Эта героиня стала мне очень неприятна.
Но помимо отношения Марьи к Соне было еще кое-что, что изменило мой взгляд на эту героиню в конце романа. Это связано со сценами семейной жизни Николая и Марьи. В их описании Толстой тоже придерживается идиллического тона, но вот мне они как-то не «зашли», наоборот, были очень и очень неприятны.
___________________________________

 » Семейная жизнь Марьи и Николая в эпилоге «Войны и мира»

Семейная жизнь Марьи и Николая в эпилоге романа «Война и мир»

Толстой в романе изо всех сил пытается доказать, что, мол, женитьба Николая на Марье произошла совершенно не из-за материальных расчетов. Что, дескать, в Марье Николай нашел «богатство духовных даров», которые его и прельстили. Сравнивая Соню и Марью, Николай думал:

Вроде бы читателям представляется картина полностью бескорыстных расчетов Николая при мыслях о возможной женитьбе на Марье. «Богатство духовных даров» его прельстило, ага.
Но, увы. Будучи все же реалистом, Толстой не мог не признаться себе и читателям, что материальные расчеты у Николая были далеко не на последнем месте:

Женился ли при таких настроениях сын разоренного семейства на княжне Марье, если бы она была настолько же нищей в материальном смысле, насколько нищей в этом смысле была Соня? Для меня ответ однозначен – нет. Никакие лучистые глаза и «богатство духовных даров» не помогли бы в данном случае княжне Марье завоевать сердце Николая.
Однако, в результате брак богатой Марьи с нищим и обремененным долгами Николаем все же состоялся. И дальше Толстой всячески подчеркивает, что семейная жизнь Николая и Марьи была прекрасной и совершенной.

Вот только сцена из эпилога, где Толстой описывает размолвку между Николаем и Марьей, заставляет меня усомниться в этой идиллии. Накануне дня своих именин Николай после утренних хозяйственных хлопот возвращается в дом к обеду не в духе:

Дальше начинается объяснение между Николаем и Марьей, в котором она униженно вопрошает, чем она его рассердила. Но Николай уже сменил гнев на милость, подошедшая маленькая дочь Наташа смягчила его и он приходит в хорошее расположение духа. Потом в ходе разговора между Николаем и Марьей звучат такие речи:

Я, признаться, слегка обалдевала (и даже не слегка), читая про эту «счастливую» семейную жизнь. Напоминаю, что хозяйка Лысых Гор и всех имений, которые находятся в распоряжении Николая и Марьи – это сама Марья. Николай не принес в их семейную жизнь ничего, кроме долгов (лишь потом появилось «небольшое наследство» от какой-то кузины). По законам Российской Империи женщина не теряла прав на свое имущество, выходя замуж. Т.е. реальная, по всем законам государства хозяйка Лысых Гор – это Марья. И вот Марья, вроде бы хозяйка имения, будучи беременной на последних сроках ходит на цыпочках по своему же дому! Не удивительно, что ей такое хожденье на последних сроках беременности давалось «с трудом», тем не менее она ходила! Как прислуга, не угодившая сердитому хозяину! Бледнеет при любой мысли о том, что она ненароком помешала спатиньки среди бела дня своему господину, и он еще сильнее рассердится на нее! Не спит ночами «подолгу», восторженно взирая на спящего мужа-красавчика, как на хозяина-повелителя! А когда мужу угодно как-то сказать о своих чувствах, он говорит ей, что воспринимает ее не как отдельную и достойную уважения, почитания и любви женщину и вообще человеческую личность, а как часть своего тела – палец! Получается, что в его глазах Марья – это просто приложение к нему, придаток, собственность, часть его организма! Во всяком случае, я по другому эти слова Николая не могу воспринять. Далее, в этом пассаже на признание Николая, что Марья для него что-то вроде пальца, Марья говорит, что Николая она воспринимает не как «палец», часть своего организма, а «не так». Понятно, как «не так». Из всего текста, где описывается поведение Марьи, явствует, что Николай для Марьи вся вселенная, солнце и луна впридачу, весь мир. Неудивительно, что Николай чувствует себя барином в браке с Марьей, «с каждым днем открывая в ней новые душевные сокровища». Такое раболепие жены действительно – мечта любого патриархального мужчины.
Этого мало. У Марьи во время ее семейной жизни появилась особенность целовать руки Николаю: об этом Толстой несколько раз пишет в эпилоге:

Судя по повторению и по реакции Николая, ритуал целования его руки женой стал чем-то обычным и привычным в их семейной жизни. Опять как хотите, но для меня это не счастливая семейная жизнь, а дичь дичайшая. Ходить беременной с большим животом "с трудом" на цыпочках по своему дому, бледнеть при малейшем намеке на возможное недовольство мужа, не спать «подолгу» ночами, глядя на него, лобызать ему ручки при любой оказии… да это немного отличает жизнь Марьи с отцом-тираном. Разве что Николай обращается с женой мягче, и не осыпает ее оскорблениями, как это делал тиран-отец.
В управлении делами поместий, которые Марья принесла Николаю в приданое, она стала полнейшим пустым местом. Все перехватил в свои загребущие руки Николай. Хотя Марья управляла своим имуществом более двух лет, со смерти отца и брата, которые случились летом и осенью 1812 года, до выхода Марьи замуж осенью 1814 года. Толстой тоже пишет об этом определенно, описывая положение Марьи осенью 1812 года после смерти ее брата, князя Андрея:

Но в эпилоге, описывая жизнь Марьи после замужества, Толстой недвусмысленно дает понять, что любое влияние на дела Марья утеряла. Возможно, даже с радостью передала все бразды правления Николаю, возможно, ее не тяготило то, что она поставила себя в положение прислуги при нем, но все же меня покоробила эта потеря Марьей статуса хозяйки Лысых Гор и других поместий, которые она принесла в приданое Николаю.

Вот так получается. Хозяйка имения обратилась к мужу со вполне законной для хозяйки просьбой освободить кого-то от работы, но Николай бесцеремонно дает настоящей хозяйке понять, что управление ее имуществом – это не ее дело. Мило. И что-то мало похоже на то, что у него всегдашняя готовность «предупредить ее желания». Может, в пустяках он и предупреждал, но в важных делах – не похоже что-то. И кстати, Толстой в эпилоге не привел ни одной сцены, где показал бы, как Николай старается со «всегдашней готовностью предупредить ее желания». Зато привел сцену, где Николай дуется, злится, вынуждает жену гадать, почему он недоволен, и изводит ее таким образом. Изводит беременную на последних сроках жену, которой в это время нужно максимальное душевное спокойствие. Случайно ли введение именно такой сцены и при этом полное отсутствие описания сцен, где Николай проявлял бы всегдашнюю готовность «предупредить желания» Марьи? Случайно ли Марья при описанной Толстым размолвке думает «вот это всегда так». «Всегда» - значит, довольно часто. Последние слова не о готовности предупреждать всякое желание жены со стороны Николая подтверждают, а скорее его склонность закатывать жене сцены и изводить ее своим непонятно на что надутым видом. Думаю, что это не случайность...
Еще одна характерная подробность. У Николая не хватает такта даже изобразить, что имущество Марьи является хотя бы их общим. Нет, Николай давно с своем сознании и мыслях записал все имущество Марьи в категорию «мое». Когда он приходил с поля, где крестьяне Марьи работали на него, он:

Даже ради приличия не сказал: ну еще денек, и крестьянское и НАШЕ с тобой, Мари, все будет в гумне. Да и зачем ему так говорить? Марья из хозяек Лысых Гор окончательно Николаем разжалована в некое подобие прислуги. Чего церемониться и делать вид, что это не так?
Неудивительно, что Николай за все годы проживания в Лысых Горах так и не избавился от своей привычки рукоприкладствовать с крепостными. Хотя давал слово жене, и не раз:

Ну да, надо утешить мужа, который бьет крестьян, а вот их утешать, и за них заступаться не надо.
Николай вполне понимает, что ему незачем держать слово не бить крестьян, ведь он уверен, что будет всегда прощен и «утешен» женой после очередной жестокой сцены. В первый раз при избиении крестьянина Николаем Марья лишь кротко поплакала перед мужем, а потом, когда Николай дал слово больше не драться, еще и поцеловала ему руку как бы в извинение за то, что побеспокоила его своей просьбой не бить людей, и своими слезами:

Прямо басня «кот Васька слушает да ест». А ведь Марья могла прекратить избиения давным-давно, еще в начале их семейной жизни с Николаем. Если не плакать и не целовать ручки мужа, а твердо напомнить ему, что и Лысые Горы, и другие поместья, и крестьяне крепостные, живущие в них – это владения и собственность Марьи. И что она, в качестве законной хозяйки имения, не просит, а требует не бить ее людей. Но Марья прекрасно понимает: заявить такое властному мужу – это испортить отношения с ним. Он обидится и – кто знает – вдруг перестанет хотя бы на время или даже навсегда спать с ней. А обретшая давным-давно чаемую «любовь земную» Марья, судя по всему, страшится снова остаться без любовных утех. Как тут не простить мужу любой грех против крепостных крестьян! Тем более, что Марья в числе «ближних» для себя их не держит. Стараясь еще раз подчеркнуть «неземную», христианнейшую сущность души своей любимой героини, Толстой пишет, что она:

Христос любил человечество, а вот Марья свою любовь на все человечество точно не распространяла. И даже на значительную часть человечества, живущего в непосредственной близости от нее, тоже не распространяла. Она любила мужа, детей, племянника (хотя племянника меньше, чем родных детей). Любила еще кое-каких членов семьи, которых она признавала ближними – например, Наташу (про отношение Марьи к Пьеру ничего не сказано, не упоминается также про любовь Марьи к свекрови – старой графине Ростовой, которая не упускала случая язвительно поговорить о невестке). Что касается Сони и крепостных крестьян Марьи, то их она в числе «ближних» не держала, это уж абсолютно точно. Соню Марья откровенно не любила и «часто находила против нее в своей душе злые чувства и не могла преодолеть их». А крестьяне, судя по всему, были ей безразличны. Кстати, странников, тех, кого она называла «божьи люди», и которых она так почитала до замужества, привечала и помогала им, она тоже из числа «ближних» для себя вычеркнула после того, как вышла замуж за Николая. В эпилоге нет ни одного намека на то, что Марья продолжает встречаться с ними и вести душеспасительные и душеполезные беседы. Что не удалось старому батюшке-тирану, который гонял странников от дочери, то удалось Николаю. Либо он не велел жене больше иметь дела с ними, или Марья сама перестала встречаться со странниками (скорее всего, последнее). Получается, что она до замужества встречалась с ними не по исконной душевной потребности, не по стремлению к христианскому высшему идеалу, а просто от пустоты своей жизни, от нереализованных желаний «любви земной». Была эдакая своеобразная сублимация. Но получив желанную «любовь земную», Марья быстренько вычеркнула из жизни всех «божьих людей».
И что же у нас получается в итоге? Вовсе не потрясающая «богатством духовных даров» некрасивая барышня, которая этим «богатством духовных даров» поразила воображение Николая. А нарисован портрет обычной заурядной барыньки-крепостницы, скинувшей все заботы о своем имуществе на мужа, и занимающейся только детьми, вышиванием и чтением Евангелия, из которого она предусмотрительно мысленно вычеркнула все, что мешает ей наслаждаться жизнью, и прежде всего проповедь бедности и отказа от богатства.
Таким образом, читая сцены сцены семейной жизни Николая и Марьи… я почувствовала, что во все это не верю. Эти сцены вызвали у меня ощущение неловкости, неестественности, и даже местами отвращения. Не верю я во всю нарисованную Толстым семейную идиллию, во все эти благостные рассуждения о том, ах, какой хороший муж и хозяин Николай, и ах, какая хорошая и духовная христианнейшая Марья. Возможно, и даже наверняка Марья считала, что вытащила счастливый лотерейный билет и ей ничего для счастья не нужно, кроме как отдать бразды правления своим имуществом Николаю, а самой время от времени верноподданнически целовать его руки, не спать «подолгу» ночами, восторженно взирая на своего спящего красивого мужа-господина, слушать, что она для него что-то вроде одного из пальцев на его руках, не иметь ни малейшей власти над своим же имуществом, бледнеть при любом намеке на его возможное недовольство и беременной "с трудом" ходить на цыпочках по собственному дому. Но у меня такое «семейное счастье» умиления не вызвало. Скорее, вызвало совершенно противоположные чувства.
Пы.Сы. Кстати, непонятное раздражение Николая, которое он демонстрирует в эпилоге, когда сердится за обедом и так же сердито отправляется спать среди бела дня, имеет, судя по всему, весьма произаическое объяснение. Как написал Толстой в эпилоге:
Понятно, что и выглядела Марья на последних сроках беременности не лучшим образом:

Несмотря на попытки жены выяснить причину дурного настроения Николая, он упорно отмалчивается, но всем своим видом дает понять, что сердится:

Извиняйте за прозу жизни, но судя по всему, Николай рассердился на невозможность удовлетворить свои сексуальные потребности. Недаром Толстой замечал, что «минуты враждебности», «чувство отчужденности и враждебности» «это чувство являлось чаще всего во времена беременности графини Марьи». А она как раз была беременна на последних сроках в тот день, так как у нее был «высокий живот». Скорее всего, до родов оставался месяц или два, а сношать позднебеременную жену Николаю было уже нельзя. Учитывая сроки, ему приходилось «поститься» уже достаточно долго, а впереди были еще 3 или даже 4 месяца «мужского поста». Потому как сношать свежеродившую жену тоже не получится. К тому же вряд ли Николай позволил себе завести интрижку с какой-нибудь крепостной горничной прямо под носом жены, во всяком случае Толстой об этом ничего не пишет. Может быть, что-то Николай мог позволить себе в те месяцы, когда охотился:

Тогда, конечно, он мог без жены и ее пригляда столковаться с какой-нибудь сговорчивой пейзанкой, но вряд ли позволял себе такое прямо на глазах Марьи.
Так что причина для вроде бы «беспричинного» сердитого настроения Николая при виде беременной жены вполне понятна. Ждать еще несколько месяцев сексуальной разрядки – это какого угодно мужчину приведет в самое скверное расположение духа.
И еще. Я вот думаю: а, что если Лев Николаевич свои собственные личные причины для плохого настроения перед женой описал в этой сцене? Жена его Софья Андреевна довольно часто была беременна, и ему тоже приходилось долго ждать, пока он сможет утолить свои «мужские» порывы, которые, судя по воспоминаниям и дневникам Софьи Андреевны Толстой, были весьма и весьма значительными. Недаром однажды на первом или втором году после свадьбы Софья Андреевна записала в дневнике про мужа:
Так что очень, очень уж все это описание Толстым находящегося «не в духе» Николая, когда его жена беременна на последних сроках и муж не имеет возможности получить секс от нее, отдает чем-то личным.
И последнее. Хотя Толстой пишет, что «минуты враждебности» появлялись между Марьей и Николаем одинаково что со стороны Николая, что со стороны Марьи, но весь эпилог и описанная потом сцена, когда Николай непонятно на что рассердился на жену, показывают, что «минуты враждебности» появляются в отношениях Николая и Марья целиком и полностью ТОЛЬКО по инициативе Николая. Марья, судя по всему ее приниженному поведению в эпилоге, никаких враждебных чувств по отношению к мужу никогда не имела и никогда не выражала. Наоборот, с легкостью сама начала играть при нем роль эдакой благоговеющей перед господином прислуги, которая не смеет и не желает выразить не то что враждебность к господину, но и малейшее недовольство им.
А может Соне повезло, что Николай женился не на ней? Я довольно часто об этом думаю, когда читаю или вспоминаю описание в эпилоге семейной жизни Марьи с Николаем.
___________________________________

По моим подсчетам, княжне Марье было где-то около тридцати, когда она вышла замуж. Да, поздновато, но случались и такие браки. Анна Оленина, например, вышла замуж в 32 года. То, что в эпилоге у Марьи трое здоровых детей, а сама она беременна четвертым, подтверждает, что "очень и очень немолодой" она вряд ли была, и разница в возрасте с Николем у нее, наверное, не слишком большая.

У самого Толстого нет ни слова о возрасте княжны Марьи, но ясно, что она не слишком молода, так как ее подруге Жюли Карагиной в 1811 году уже 27 лет. Возможно, Марье было столько же, следовательно, она вышла замуж в 1814 году действительно в возрасте 30 лет, а возможно она была и постарше. Известно, что Толстой как бы "списывал" Николая Ростова и княжну Марью со своих родителей - графа Николая Ильича Толстого и княжны Марьи Николаевны Волконской. Даже имена-отчества дал им похожие на родительские, а княжне Марье и фамилию похожую, разве что одну букву заменил: Болконская-Волконская. Известно, что мать Толстого княжная Марья Николаевна Волконская вышла замуж в возрасте 32 лет, а ее мужу графу Николаю Ильичу Толстому, отцу Льва Николаевича, было 28 лет. Он был на 4 года младше жены. Марья Николаевна Волконская родила пятерых детей, но умерла рано, на 40-м году жизни. Что касается того, что она была "очень и очень немолодой", то эти мои слова скорее относятся к понятиям начала 19 века. Тогда девушка, не вышедшая замуж лет эдак до 20-22, уже считалась чем-то вроде старой девы. Хотя, конечно, такие поздние невесты, как Марья Николаевна Волконская и Анна Оленина, тоже были.
___________________________________

 » Почему мне не нравится Наташа Ростова, часть 1

Почему мне не нравится Наташа Ростова, часть 1

В школе нам внушали, что образ Наташи Ростовой является самым обаятельным женским образом в русской классической литературе. Что эта девушка, созданная воображением великого писателя, является воплощением женственности, русской души, натуры, способной на любовь и самопожертвование. Литературный официоз представлял эту героиню, как самый любимый Львом Толстым женский образ в романе «Война и мир», как вообще идеал русской женщины, идеал женственности, материнской любви, самопожертвования, преданности, любви к миру и людям, пример близости к народу, Родине и природе и так далее, и так далее, и так далее. Это преподносилось на уроках литературы, это писалось в учебниках и старательно подчеркивалось на страницах школьных сочинений.
Вот только один факт всегда смущал меня. Я еще в школе оказалась одной из немногих, кто хотя бы попытался одолеть в чтении этот роман. Хотя даже тогда я пропускала батальные сцены и философские рассуждения Льва Толстого. Но большинство моих одноклассников, по их же собственному признанию, роман одолели разве что до конца второго тома. И в результате представление о главных героях выносили из школьных занятий, из учебников, которые просто изобиловали вышеперечисленными восхищенными штампами. Еще кое-кто вместо чтения романа смотрели его классическую советскую экранизацию, которая хоть и бережнее многих других отнеслась к тексту эпопеи, тем не менее все же по причине ограниченности времени, много чего сократила в ней.
Но даже при таком поверхностном знакомстве с сюжетом «Войны и мира» большинство моих одноклассников довольно отрицательно отнеслись к Наташе Ростовой. У меня, которая хоть и с пропусками, но одолела печатный текст романа до самого конца, мнение об этой героине еще в школе было тоже отрицательным и даже хуже, чем у тех моих одноклассников, кто роман прочитал до середины. Наташа всегда казалась мне эгоистичной, взбалмошной и недалекой девчонкой, недоброй во многих проявлениях своего характера. Некоторую симпатию, хотя скорее, больше похожую на жалость, у меня вызывала Марья Болконская, хотя меня иногда раздражала ее полная подчиненность тирану-отцу. Однако я еще тогда поняла, что Марья просто не могла быть другой при воспитании, данном ей отцом. Но главная героиня, к которой я всегда испытывала сочувствие – это была Соня. Я сочувствовала ей из-за ее зависимого положения, из-за явной нелюбви к ней Веры и старой графини, порой даже нескрываемой, из-за проявившейся в эпилоге нелюбви к Соне со стороны Наташи и Марьи, из-за ее неудавшейся любви к Николаю, а главное – из-за ее горестного одиночества и отчужденности в семье Ростовых, особенно к концу романа.
Перечитав роман уже полностью в зрелом возрасте, я опять поймала себя на мысли, насколько далек образ Наташи Ростовой от привлекательного для меня образа женщины. С самых первых страниц романа Наташа еще в образе тринадцатилетней девочки вызвала у меня не умиление и восхищение, а самое настоящее раздражение.
Почему-то подростковые выходки тринадцатилетней Наташи в начале романа расцениваются критиками как особенно привлекательная и положительная черта ее характера в отличие от "бездуховного" общества. Но мне всегда казалось, что обычные нормы поведения ребенка, пусть даже и подростка, не включают в себя избалованность и невоспитанность, которые Наташа демонстрирует с первых же страниц романа. Эту невоспитанность и избалованность Наташи обычно относят к живости ее характера, а вечное хихиканье, видимо, считается прерогативой счастливого детства. Мне трудно понять, чего хорошего в подобной развязности и неумении себя вести. Но при втором чтении романа я попыталась сделать над собой усилие и, что называется, дать Наташе шанс. То есть сделать скидку на возраст и надеяться на то, что со временем Наташа изменится в лучшую сторону и я смогу рассмотреть эти изменения, которые совершенно не заметила при первом прочтении романа в юности. Увы, но мои надежды снова оказались беспочвенными. Наташа активно не нравилась мне на протяжении всего романа и при вторичном, более внимательном прочтении уже во взрослом возрасте.
Почему так получилось… попробую разобрать ее образ более детально, чтобы не быть голословной.

Речь
Наташа практически на протяжении всего романа изъясняется в основном отрывистыми, в большинстве своем, бессвязными восклицаниями, которые скорее свидетельствуют о ничем не сдерживаемых эмоциях, нежели об осмыслении того, что ее удивляет или восхищает, или о рассудительности:

Иногда, помимо отдельных сумбурных возгласов, ей все же удается составить законченные - хотя столь же сумбурные - фразы, но так редко, что это скорее можно называть исключением, нежели правилом. Однажды в разговоре с братом она бросает фразу:

И мне кажется, что в этой фразе заключается все речевое «богатство» Наташи.

Образование
Опять же на протяжении всего романа автор ни разу не представил Наташу за таким занятием как чтение. А ведь она практически современница Татьяны Лариной, которая книги читала запоем. Впрочем, Соню автор тоже ни разу не представил с книгой в руках, но, по крайней мере, про нее он написал, что Соня хорошо училась и все помнила:

Из этого можно предположить, что читала уж Соня больше, чем Наташа. По крайней мере то, что задавали их учителя и гувернантки.

Письмо
Писать, как и говорить, Наташа связно не может. Лев Толстой сообщает читателям:

Князю Андрею Наташа отправляла:

Наташа даже орфографию не знала, получается.

Ум

Так говорит влюбленный Пьер о Наташе. В переводе с влюбленно-одурелого это означает: Наташа неумна, но хорошенькая, резвая, обаятельная, умеет нравиться мужчинам и потому отсутствие ума в ней можно не замечать. Или еще другими словами: Наташа прелесть какая дурочка. И сам Лев Толстой признает, что Наташа не принадлежит к умным женщинам:

По его мнению, она относится к другим – одаренным:

И – как нам известно – любого мужчины, в том числе и Анатоля, глупость в соединении с подлостью которого была очевидна всем, кроме Наташи. В эпизодах, связанных с неудавшимся похищением Наташи, подлость этого человека была понятна всем, посвященным в эту историю – Соне, крестной Наташи Марье Дмитриевне Ахросимовой, Пьеру, короче, всем, кроме самой Наташи.
Я даже не могу припомнить случая, когда Наташа думала и поступала как разумный человек. Все ее действия подчинены настроению и эмоциям, которые зачастую проявляются столь бурно и неадекватно, что производят скорее неприятное впечатление.
Знаменитую историю с Анатолем можно, конечно, списать на наивность и доверчивость юной девушки (как это принято делать). Но, учитывая ее умственные способности, очевидно, что она просто подчинилась своим импульсивным желаниям, не давая себе труда задуматься, почему Анатоль не ездит в дом, не просит ее руки, а склоняет к побегу. На резонный вопрос Сони о странном поведении Анатоля, Наташа наконец-то задумалась:

Настораживает и ее вечно веселое, приподнятое настроение, смех по любому - и без любого! - повода:

Тут уж, простите, на ум приходит поговорка про смех без причины, который является признаком сами-знаете-кого.

Поведение
Как в тринадцать лет Наташа не умела себя вести, так и повзрослев, она не отличалась ни хорошими манерами, ни деликатностью, ни тактом, часто ставя окружающих в неловкое положение. Показателен эпизод с приездом в дом Ростовых Бориса Друбецкого во втором томе:

Но, в конце концов не всем же дано быть умными, не у всех получается гладко говорить и писать, да и с манерами тоже бывают проблемы. Ведь главное, как известно, душевные качества: доброта, верность, порядочность и т.п. У Наташи Ростовой - увы! - и с ними существуют определенные затруднения.

Как мы видим, она не только нарушает данное слово, но еще "торжественно и радостно" сообщает о письме от брата и его ранении. Только вид Сони, побледневшей при известии о ранении Николая, заставляет Наташу:

И Толстой при этом еще умудряется несколько раз в романе называть Наташу «чуткой»!

Вообще, чуткость Наташи проявляется очень своеобразно.

Она поет, и своим пением утешает Николая, проигравшего в карты огромные деньги.
Об этой сцене часто упоминают критики (правда, опуская последние предложения, которые я все же цитирую), говоря о благостном воздействии музыки на душу человека:

Конечно, ведь деньги – так преходящи, так низменны, как все материальное. Разве сравнятся с душевным наслаждением – переживания старого графа, разорение семьи. И стоит ли сокрушаться по этому поводу?
В знаменитой сцене – лунная ночь в Отрадном, я почему-то обращаю внимание не столько на поэтическую картину, сколько на то, как Наташа не дает спать Соне, поднимает ее с постели и заставляет сидеть с собой. Когда же Соня опять ложится, Наташа, оставшись в одиночестве, долго не высиживает – без компании лунная ночь уже не производит прежнего впечатления.
Еще одно проявление «чуткости» Наташи – это ее поведение после замужества и разорения семьи Ростовых. Описывая тяжелое материальное положение Николая после смерти отца, Толстой замечает:

Где же знаменитая «чуткость» Наташи? Она не могла не знать о том, что после смерти старого графа семья разорена. Почему не постаралась доехать до Москвы и выяснить, каково приходится Николаю, Соне, да и матери, наконец? Ведь она вышла замуж за одного из самых богатых людей России, которым был Пьер. Почему она не взяла к себе мать, чтобы хоть так облегчить бремя Николая? Но куда там! Благодаря браку с богачом Наташа избавилась сама от любых материальных проблем и вернула себе роскошный образ жизни, к которому привыкла с детства, а вот положение брата и матери ее мало или вообще не интересовало. Не говоря о Соне.
Еще что касается чуткости и тактичности Наташи. Толстой часто пишет о ее чуткости, но я далеко не всегда вижу в этой героине подобное качество. Чаще вижу другое – нечуткость и нетактичность. Наташа абсолютно бестактно и эгоистично в присутствии Марьи, которая продолжает горевать по брату Андрею, отдается новой любви к Пьеру (какой, кстати, по счету любви? Кажется, восьмой за время действия романа с самого начала, т.е. с августа 1805 года до замужества Наташи ранней весной 1813 года. За семь с половиной лет она «перелюбила» восемь раз, хотя двух мужчин (Бориса и Андрея) по два раза). И вот Толстой описывает встречу Наташи и Пьера в доме княжны Марьи в начале 1813 года. Со смерти князя Андрея прошло от силы 3-4 месяца, Марья еще в горе, а Наташа уже цветет новой любовью и даже не пытается этого скрыть от горюющей Марьи:

Толстой в этом пассаже много оправданий вставил для Наташи, даже мыслями Марьи, но меня, признаюсь, покоробило это описание. Понятно, что сама Наташа уже ни о ком не горюет: ни о князе Андрее, который умер 3-4 месяца назад, ни о брате Пете, которого убили еще позднее – месяца 2 назад. Наташа, что называется «с глаз долой – из сердца вон». Даже если «с глаз долой» ей обеспечила смерть – хоть бывшего жениха, хоть брата. Наташа и сама про себя это понимает, недаром во втором томе говорит Николаю о Соне:

Вот так она «сейчас» забыла и умершего князя Андрея, и погибшего брата, когда нарисовалась сладкая перспектива новой любви и наконец-то сбывшейся мечты Наташи выйти замуж. «Башмаков не износила», по выражению Шекспира, не дала себе труд сдерживать себя перед княжной Марьей. Вот хоть бы для приличия перед горюющей Марьей Наташа могла вести себя более сдержанно в своей новой любви, но куда там…

Избалованность и эгоизм
Эти черты Наташи Ростовой почему-то упорно не замечаются критиками, хотя проявляются ею на каждом шагу. Наташа кружит голову своему кузену Борису просто потому, что ей приятно чувствовать себя объектом влюбленности. Ее мать, понимая, что Наташа его не любит, а он от нее "сходит с ума", вынуждена переговорить с дочерью по этому поводу. На все аргументы девушка отвечает только:

Видя, что графиня все же собирается прервать ее общение с Борисом, Наташа возражает:

Показательны "переживания" Наташи (уже помолвленной с князем Андреем) после его отъезда за границу:

Во время ее страданий и болезни после истории с Анатолем и разрывом помолвки с князем Андреем, я обратила внимание на следующую фразу:

Какое упоение собственными страданиями! Да еще и игра на переживаниях ее родных. К тому же, оказывается:

Обычно так говорят (или думают) люди, которые уверены, что они на самом деле очень хорошие, и ругают себя - неискренне - лишь чтобы самим себе тут же возразить и похвалить себя же, или предоставить это сделать другим.
___________________________________

 » Почему мне не нравится Наташа Ростова, часть 2

Почему мне не нравится Наташа Ростова, часть 2

В скромности Наташу Ростову упрекнуть тоже нельзя:

Для избалованной девушки, привыкшей, что весь мир крутится вокруг нее и для нее, жестоким разочарованием оказалось начало знаменитого первого бала, когда ее никто не приглашал танцевать.
Как следствие эгоцентризма ей не чуждо и тщеславие. Поэтому она легко поддается на любую лесть. Стоило Элен ей улыбнуться и сказать комплимент, как:

Анатоль очень быстро добился ее благосклонности лишь несколькими пылкими взглядами, комплиментами и прикосновениями. Она сразу «поняла», что он:

Очень логично, поэтому уже можно не удивляться ее дальнейшим рассуждениям:

Честь, долг, ответственность перед семьей - понятия, которые, судя по всему, мало знакомы нашей героине. Собираясь тайно обвенчаться с Анатолем, она бесчестит не только себя. Ее семья была бы опозорена побегом дочери. Князь Андрей, Марья Дмитриевна, у которой она жила в это время, и которая за нее отвечала перед родителями, тоже бы разделили бремя ее безответственного поступка. Подобное пренебрежение честью и долгом, подчинение лишь своим сиюминутным желаниям говорят о ее:

Во всяком случае так пишет Лев Толстой, выражая мысли Пьера, когда тот узнал, что Наташа променяла его друга умного, благородного и серьезного князя Андрея на глупого и подлого мота и распутника Анатоля.
Конечно, он пожалел и простил Наташу, увидев ее раскаяние. Замечу, раскаяние произошло уже после того, как побег не состоялся (вопреки ее воле) и Наташа узнала, что Анатоль женат.
Еще бытует мнение, что Наташа Ростова (будучи "идеалом") - очень добрый и отзывчивый человек. Эти качества - по утверждению многих - вкупе, с "любовью к народу и родине" особенно проявляются в сцене с ранеными, когда, как все знают, Наташа настояла на том, чтобы разгрузить вещи и отдать подводы солдатам.
"Любовь к народу и родине не позволяет ей равнодушно отнестись к судьбе раненых: она добивается того, что подводы отдают им и потом искренне радуется их спасению". Это цитата из школьного сочинения.
Все так: и добивается, и радуется. Вот только небольшая деталь, о которой почему-то мало кто вспоминает (или знает?): перед этим старый граф именно из-за раненых поссорился со своей женой, которая не хотела оставлять вещи и отдавать подводы солдатам. Наташа слышит этот разговор родителей. По идее, она должна сразу выступить в защиту раненых – но нет:

К счастью для раненых, в это время к Ростовым приехал Берг и стал сбивчиво (с чужих слов) рассказывать о героизме русских солдат.
И тут на свою беду практичный Берг попросил у Ростовых мужика – чтобы купить "шифоньерочку" для Веры.

После этого последовали бурная сцена объяснения Наташи с матерью и приказание освободить подводы для раненых. Спасибо графу и Бергу! Особенно Бергу, который своей неуместной практичностью вызвал раздражение Наташи и желание сделать что-то наперекор этой практичности.
"В период войны 1812 года Наташа ведет себя уверенно и мужественно". Это тоже цитата из школьного сочинения. Как будто роман не читали – и, судя по всему, – не читали. Вот как это выглядит не в учебнике, а у Толстого, когда семья Ростовых в спешке собирается к отъезду из Москвы:
А ведь идет война, Наполеон стоит под Москвой, огромная часть территории России уже занята врагами, только что отгремело кровопролитнейшее Бородинское сражение. Потери русских исчисляются не десятками – сотнями тысяч убитых, родной брат Наташи воюет, подвергаясь ежеминутной опасности быть убитым.
Кстати, Наташе уже давно не тринадцать лет, как в начале романа – а все двадцать. По меркам тех времен – взрослая женщина. А ведет себя как маленький мальчик из одного старого советского фильма. Там мальчонка лет 6-7, не понимающий еще трагизма войны, для которого слово «война» - это просто такая дворовая игра сверстников с убитыми и ранеными «понарошку», радуется, когда 22 июня 1941 года объявляют начало Великой Отечественной войны. Он радостно кричит: «Ура, война началась!» Поведение Наташи (и Пети, кстати) перед отъездом из Москвы напоминает мне поведение этого шестилетнего мальчонки. Но что можно простить глупышу, не имеющему понятия об ужасах войны, то простить уже двадцатилетней девушке невозможно. Пусть даже это не слишком умная барышня начала 19 века.
Говоря о доброте любимой героини, можно вспомнить еще сцену охоты и следующий диалог Наташи и Николая:

Мне же трудно представить добрую, нежную и чувствительную барышню, получающую удовольствие от травли животного – пусть даже волка. Кроме того, после травли волка началась самая оголтелая травля других животных – описывается, как травили лису и зайца. Они были растерзаны собаками. Неужели Наташу не покоробило это массовое убийство животных и ради чего? Ведь не ради еды. Я могу понять, когда в прошлом люди охотились, чтобы добыть себе пищу, но в начале 19 века для сытой дворянской среды охота превратилась не в способ прокормиться, а в жестокое развлечение. Тем более, что лис не едят, а кушать зайчатину далеко не все любят. И вообще охота описана у Толстого хоть и с увлечением (он сам в годы написания «Войны и мира» был завзятым охотником), но у меня эти сцены вызвали только отвращение. А Наташа – ничего. И кстати, Сони на этом массовом убийстве животных не было. А ведь псовая охота – жестокое зрелище. Стаи собак охотники напускают на животное – волка, лису или зайца, собаки догоняют его и начинают в буквальном смысле терзать. Задача охотников – поспеть вовремя, чтобы добыча оказалась более-менее целой и не растерзанной на кусочки. Это всегда страшные картины. Но у Наташи зрелище того, как собаки загоняют и терзают животное, вызывает восторг:
Но, пожалуй, самое неприятное для меня в Наташе – ее отношение к своей "бедной родственнице" - Соне. Вот как говорит о ней Наташа Марье, когда они обе уже вышли замуж, а Соня осталась незамужней приживалкой и старой девой:
Очень жестокие слова, особенно в устах благополучно устроенной графини, имеющей любящего (и богатого!) мужа, детей, и не знающей, что такое зависимость от других. После этого говорить о «доброте и чуткости» любимой героини Толстого как-то не хочется. (Наташа, правда, упоминает о своей жалости к кузине, которую, на мой взгляд, вовсе не испытывает). Действительно, куда бедной приживалке Соне чувствовать так, как может чувствовать нежная и трепетная душа избалованной аристократки.
А ее удивительная "любовь к русскому народу" - так всегда пишут в сочинениях - обычно сопровождается цитатой из романа:
И после этого вспоминается сцена охоты и танец под гитару у дядюшки после принятия грибков, меда и наливки.
Я же вспоминаю другой эпизод:
В Отрадном старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни.

Трудно представить крепостных, рассердившихся на приказания хозяйки - это так, к слову.
И тут же можно поговорить о трудолюбии. Мы знаем, что Наташа серьезно занималась только музыкой, вернее, пением. О других занятиях не упоминается. Обычно она или беспричинно веселилась, страдала или изнывала от тоски, не зная, куда себя девать. Вот и теперь:
Все время чем-то занятая Соня вызывает у нее раздражение:

Можно цитировать еще много и по разным поводам. Можно поговорить о "диалектике души", не только о заблуждениях и разочарованиях, но и о становлении характера и совершенствовании личности.
Но я не ставила такую цель. Мне лишь хотелось обратить внимание на те моменты, которые, повторю - на мой взгляд, - представляют Наташу Ростову несколько с другой стороны, отличной от общепринятой. Не хочу сказать, что в ней все так уж плохо: она ухаживает за умирающим князем Андреем (за которым, кстати, также ходила и Соня), за своей матерью, переживающей смерть сына. Да и сцена, когда она пристыжает мать и заставляет ее согласиться с тем, что нужно на подводы забрать раненых, а не вещи Ростовых, тоже показывает Наташу в хорошем свете.
Речь о другом – мне кажется, что Лев Толстой описал в образе Наташи Ростовой свое представление о женщине. Слабая, капризная, недалекая, непоследовательная. Не случайно в эпилоге романа она предстает женщиной, полностью поглощенной мужем и детьми – по словам Льва Толстого – "сильная, красивая и плодовитая самка". Ее неряшливый, запущенный вид, поведение ("ни мила, ни любезна"), безудержная ревность (даже «к Соне, к гувернантке, ко всякой красивой и некрасивой женщине»), чтение писем мужа, скупость и пр. - выглядят уж как-то совсем непривлекательно в глазах читателя. Возможно, писатель этого и добивался. И в подобном изображении своей героини выразилось его презрительное отношение к женщинам вообще или к своей семейной жизни. А может, напротив, он считал это нормой и не видел ничего отталкивающего в своей любимице. Мне кажется, скорее всего было последнее.
Мне непонятно следующее: почему нас учат, что Наташа Ростова – пример, достойный подражания, "идеал русской женщины"? Столь странное прочтение романа, когда не замечаются, кажется, очевидные вещи, вызывает у меня реакцию "от противного". И, боюсь, не только у меня.
Фальшь, как известно, всегда чувствуется. Может быть, именно поэтому - как своеобразный ответ на навязанный идеал женщины, которая столь далека от идеала – ни о каком другом литературном женском персонаже не ходит столько анекдотов, как о любимой народной героине. Что называется, не в бровь, а в глаз.
___________________________________

Спасибо за интригующее начало фанфика! Мечтала прочитать что-то о паре Соня-Долохов, мне всегда казалось, что они подошли бы друг другу. Очень хочется узнать, что будет дальше!

Пожалуйста! Я совсем не уверена, что тот Долохов, который описан в каноне, то бишь в романе Толстого "Война и мир", подошел бы Соне. Скорее уверена в обратном. Все таки в романе Долохов изображен как очень жестокий и психопатичный человек. Думаю, что Соне в браке с таким Долоховым счастья не видать. Но в моем фанфике я поставила отметку "частичный ООС" (ООС расшифровывается как "Out Of Character"; переводится это словосочетание с английского как "вне характера (персонажа)" и этой аббревиатурой обозначаются фанфики, в которых имеются серьёзные расхождения и противоречия с характерами оригинального произведения). И поэтому я с чистой душой начала убирать из характера канонного Долохова черты психопатической личности, а так же излишнюю жестокость. В основном беспричинную жестокость, что характерно для психопатов. У "моего" Долохова есть какие-то рациональные причины поступать жестоко в некоторых случаях. Хотя основную канву действия романа и характера Долохова я постаралась сохранить. Желаю приятного прочтения моего фанфика!
___________________________________

 » Почему Наташа Ростова вызывает чувство раздражения

Почему Наташа Ростова вызывает чувство раздражения

Когда я начинаю критиковать Наташу, оппоненты часто говорят: ну что вы хотите от молоденькой девочки, она же обычный человек, имеет право на ошибки. Не спорю. Если бы Наташу Толстой и потом уроки литературы представляли, как обычного человека, то и мое отношение к этому персонажу было бы гораздо мягче. Но! Мои проблемы в отношении Наташи начались именно потому, что и Толстой, и уроки литературы представляли и представляют ее как некий идеал. Грубо выражаясь, насильственно втюхивают мне Наташу, как идеал. Идеал, которым я должна восхищаться вместе с Толстым и, видимо, следовать примеру этого идеала. Ведь для чего идеалы? Именно для того, чтобы следовать их примеру и восхищаться ими. Но, простите, ни восхищаться Наташей, ни тем более следовать ее примеру я категорически не хочу. И меня со школы раздражали и писатель, и уроки литературы, которые насильно пытались впихать мне в голову образ Наташи, как идеальный женский образ. Толстой (по моим ощущениям) в романе «Война и мир» меня просто «затаскивает» в необходимость восхищаться Наташей. Да еще при этом морализаторски поднимает пальчик: дамы, вот так вам надо чувствовать и жить, как чувствует и живет Наташа. А вот эдак, живя и чувствуя не как Наташа – жить и чувствовать не надо. Ярчайший пример – вот он, в конце романа, где Пьер рассказывает о своих приключениях и мытарствах в плену Наташе:
Что означает сей пассаж? Толстой в восторге растекся лужицей у ног Наташи и одновременно закатил оглушительную оплеуху всем женщинам, кто в чём-то на нее не похож. «Умным» женщинам, по его выражению. Он противопоставил им Наташу, как «настоящую женщину», которая умеет якобы правильно слушать мужчину. Толстой здесь не просто приказал всем женщинам жить так, как Наташа живет в эпилоге – плодовитой самкой, которая использует вагину в качестве копира и работает ею со скоростью копира, выбрасывая в этот мир детей в темпе prestissimo. Нет, это ему недостаточно было. Он еще и учит женщин, как надо мужчин слушать. И всегда у него это, особенно в эпилоге – как надо, а как не надо. Как Наташа – надо. Как не Наташа – не надо. Как «умные женщины» (какие бы под этим названием женщины не понимались) – не надо. Очередное толстовское назидание. Плюс унижение женщин, не следующих наташиному идеалу. У них, дескать, «маленькое умственное хозяйство». Ну да, ну да, а у Наташи оно большое, ага. В эпилоге романа есть сцена, где Пьер с Николаем спорят по поводу организации тайного общества (пока еще полутайного, но ясно, что это будет что-то вроде прообраза декабристских обществ). В этом споре Пьера с Николаем в эпилоге романа Наташа пытается вступиться за мужа, пытаясь повторить его слова, и вот с таким результатом:
То есть что получилось? Наташа слушала спор мужа с братом по поводу тайных обществ в России. Этот спор можно трактовать по-разному, кто в нем прав, а кто нет: «охранитель» Николай, который заявляет, что если Аракчеев даст ему приказ, то он будет рубить всех членов любых тайных обществ, или будущий (по замыслу Толстого) декабрист-революционер Пьер. Но! При всем при этом оба мужчины выдвигают неглупые аргументы и чувствуется, что за каждым аргументом определенная правота, и главное – ум спорящего. И Николай, и Пьер выглядят не дураками, а весьма неглупыми мужчинами в этом споре. И вот Наташа слушала-слушала, а потом решила высказаться сама в защиту мужа. И наболтала какой-то чепухи, слабо и неловко. То есть даже не смогла повторить аргументов умного мужа. Выходит, она слушала его, слушала своего брата, но ничего из их речей не усваивала. Для нее это было просто сотрясение воздуха звуковыми волнами. Как говорится, слышала звон, да не знает, где он. Как хотите, но большого «умственного хозяйства» я здесь не вижу. И не видела ни одного, ни единого раза за все время прочтения «Войны и мира», когда дело касалось Наташи. Слишком уж часто она вела себя откровенно неумно.
В результате эффект от толстовских проповедей по поводу «идеальности» Наташи всегда получается обратным. Слишком большая нравоучительность вызывает раздражение. И после этого пассажа на тему, как женщина должна слушать мужчину эффект достигается, но со знаком «минус». Слишком навязчивое поучение автора вызывает отторжение читателя. Мое – во всяком случае.
Любая женщина, не похожая на Наташу, почувствует, что ее унизили в этом пассаже, понимаете? Унизили просто потому, что эта женщина – не Наташа. Не может и не хочет жить, как Наташа, не может думать или не думать как Наташа, не может слушать мужчину так, как слушает Наташа, не может вести себя как Наташа. И именно по этой причине (просто по этой причине), «умственное хозяйство» такой женщины писатель определил как «маленькое». А вот наташино «умственное хозяйство» определил как большое, хотя она показывает свою неумность практически везде в романе.
Навредило Наташе в глазах читателей, на мой взгляд, больше всего именно слишком явное предпочтение автора. Задевающее и довольно сильно принижающее не только других героинь романа, но также всех непохожих на нее женщин, которые из поколения в поколение продолжают раздражаться, читая об «идеальности» Наташи (во всяком случае, моя мама и ее подруги, среди которых я как-то провела экспресс-опрос, тоже в подавляющем большинстве признавались, что Наташа Ростова далеко не их идеал, и это еще мягко сказано). Постоянные и назойливые поучения Толстого (прямые и косвенные) о том, насколько Наташа великолепна и замечательна, вызывают не доверие, а отторжение этих поучений. Потому что поступки и мысли Наташи на протяжении всего романа редко выглядят замечательными и великолепными. Скорее наоборот. Вот почему поучения Толстого насчет Наташи почти всегда получаются со знаком «минус».
Если бы Толстой прямым или косвенным образом меньше восторгался Наташей, если бы описал ее просто как обычную, далеко не самую умную барышню начала 19 века, привлекающую внимание мужчин просто красивой внешностью и готовностью мгновенно влюбиться, а потом вследствие своей влюбленности поставить мужчину на пьедестал и служить ему, то лично у меня наверняка этот образ не вызвал бы раздражения. Я вот, например, не испытываю подобных чувств к Жюли Карагиной, хотя Толстой не пожалел темных красок, описывая ее как недалекую, немолодую богатую девицу, озабоченную лишь поиском женихов, но неудачницу на брачном рынке (до 27 лет не смогла словить жениха, несмотря на богатство). Я не восхищаюсь Жюли, но до определенной степени ее понимаю. Почему Толстой в таком ироническом тоне описывает, как Жюли старалась выйти замуж? Чем, собственно говоря, Жюли в описываемое Толстым время (начало 19 века) должна была заниматься, кроме ловли женихов? На это настраивали всех барышень и вообще всех женщин начала 19 века и даже гораздо более поздних времен. Других целей в жизни у них не было, для женщин были перекрыты законами и обычаями все другие дороги, кроме замужества. Так что по этой причине Жюли я понимаю и не заморачиваюсь особой критикой этого образа. Но, перехваливая Наташу, Толстой таким образом подводит ее под удар критически настроенного читателя. Весьма обыденную и даже во многих проявлениях своей личности неприятную барышню он ставит на высокий пьедестал. А мне совершенно не хочется взирать на Наташу снизу вверх, не хочется признавать в ней идеал, к которому я должна стремиться. Я не чувствую в ней ни умственного, ни нравственного превосходства, посему идеализация Наташи Толстым и вызывает мое отторжение.
___________________________________