Роковая ошибка княгини (исторический детектив + ИЛР)

 » Глава 6. Ксения

- Поедем, прошу тебя, это обещает быть интересным! – настаивала Ксения, теребя в руках записку, полученную утром от Ивана Кирилловича.
Интересно? Единственное, что было интересно Мишелю – узнать, где черти носят дорогого крёстного, генерал-майора Дружинина, за беседу с которым он готов был дорого дать. Но, увы, Дружинина по-прежнему не было, и никто не знал, где он, а дворецкий сегодня с утра получил записку с указаниями и намекнул, что раньше конца недели генерал-майор в городе не появится.
Безопасность столицы, оставшейся без своих лучших сыновей, да ещё и во время военного положения и накануне революции – дело серьёзное, но, чёрт возьми, неужели он не мог подождать хотя бы пару дней?! У Мишеля имелось к нему дело не менее серьёзное, и отлагательств оно точно так же не терпело, пока ещё не исчезла возможность узнать правду по горячим следам.
Но Дружинин Дружининым, а вот Иван Кириллович обозначился сам, прислав эту самую записку с приглашением на семейный обед, которую Ксения теперь зажимала между своих тоненьких пальчиков.
Мишель, конечно, сразу же послал его к чёрту со своим семейным обедом, едва сдержавшись, чтобы не продолжить и не рассказать дорогому батеньке, где он видел и его самого и его плебейскую любовницу и обоих её детей, привезённых с собой в Москву.
Самым обидным ему показалось то, что сын этой женщины теперь жил не где-нибудь, а именно в его бывшей спальне. Нарочно, что ли, Иван Кириллович это делал?
Мишель решил не обращать внимания на подобную несправедливость и, позвонив отцу, потребовал от него немедленной встречи наедине, без лишних свидетелей. А заодно и предсмертную записку матери, которую он, согласитесь, имел право прочесть. На что Иван Кириллович заявил, что встречаться с сыном «без свидетелей» после вчерашнего инцидента попросту боится, но насчёт записки тот абсолютно прав. И если он хочет её получить, с него только и требуется – прийти сегодня в назначенный час в их квартиру на Остоженке, если он ещё помнит, где это находится.
Ах да, и не просто прийти, захватив с собою Ксению, но и быть так же сдержанным и вежливым в присутствии его дорогой невесты и её дочери. Сына, как выяснилось, они решили пока с Мишелем не знакомить, то ли во избежание последствий, то ли по случайности именно в это время отправив мальчика на первое занятие в школу при пажеском корпусе.
Быть вежливым? С ними?! О-о, отец, похоже, окончательно сошёл с ума, раз просил невозможного! Мишель уже без угроз попробовал спокойно поговорить с Гордеевым и убедить того, что будет гораздо лучше, если они с этой Алёной никогда в жизни не пересекутся, но Иван Кириллович остался глух к этим вполне здравым аргументам.
«Я за себя не ручаюсь», - сказал Мишель тогда, потому что он и впрямь за себя не ручался. И если Иван Кириллович думал, что его хоть как-то должны были сдержать Ксения и Катерина, то он очень заблуждался.
Поэтому Мишель решил не идти.
Он не хотел войны, не хотел возиться в этой грязи и тем более не хотел сидеть за одним столом с этими жалкими плебеями, убеждая их, а заодно себя, что он безумно счастлив долгожданному знакомству. И, наверное, вы уже достаточно хорошо узнали его, чтобы понять – Мишель ни за что в жизни не стал бы. Он слишком прямолинейным был для этого.
Но предсмертную записку всё-таки нужно было раздобыть. Не говоря о приват-беседе с отцом, раз кроме него никто не знал всей правды. Мишель сомневался, что это к чему-то приведёт, но попробовать, несомненно, стоило. Отец будет оберегать свои секреты до конца, но может проговориться, обронить какую-то фразу, да даже одно слово – если будет хоть одна зацепка, Мишель был уверен – он поймёт и докопается до правды.
- Пожалуйста, давай съездим! – Ксения ещё раз прочитала послание от будущего тестя и улыбнулась. – Здесь написано: в шестнадцать ноль-ноль, а значит, у меня есть ещё целых четыре часа, чтобы убедить тебя! А ты же знаешь, какой я могу быть убедительной? – проворковала она, вплотную подойдя к нему. Мишель взглянул на неё сверху вниз и кое-как улыбнулся.
- Прошу тебя, не заставляй меня хоть ты терпеть этот фарс! Ты не представляешь, как я от него устал.
- Но, дорогой, это неправильно! – Ксения поджала губки, изображая неодобрение, и положила руки на его плечи. – Не должно быть никаких недомолвок между вами, вы просто обязаны поговорить начистоту. И если этот обед – условие, что ж, прими его. Будь хотя бы ты выше этого, раз Иван Кириллович не желает!
- Поверить не могу, что слышу это от тебя.
- На самом деле, я просто очень хочу сходить и посмотреть на них, – призналась Ксения, хихикнув в кулачок. – Я представляю, как это будет выглядеть! Две деревенские курицы, не знающие, как обращаться со столовыми приборами… не обученные манерам… на званом обеде у князя! Боже, какой пассаж!
- Ты забываешь о том, что он – мой отец, – вздохнул Мишель. – И его позор, к сожалению, ложится на мои плечи.
- Ты здесь совершенно не причём! – заверила его Ксения. – Тебя все как раз понимают, поддерживают и жалеют. А вот он… Господи! Интересно, что это за женщина такая, как ей удалось околдовать его? А вдруг она ждёт ребёнка? Этим может быть вызван столь поспешный брак?
Вот уж чего не хватало, подумал Мишель с содроганием. А вслух сказал:
- Ты ведёшь пугающе откровенные разговоры. Слышал бы тебя твой отец!
- Прости, прости, я знаю, я ужасно испорченная! – она рассмеялась и, обняв Мишеля, прижалась губами к его губам. А затем, распахнув глаза, глянула исподлобья. – Но, Мишенька, быть может, всё же съездим? Мне так любопытно на них посмотреть! Да и тебе необходимо поговорить с отцом. Убьём двух зайцев одним выстрелом, а заодно и укажем им на их место, дадим понять, что им никогда не стать такими, как мы… Ведь не обязательно грубить им, можно сделать это и тактично. Ты можешь, я знаю! Тебя уважают и боятся. Ну, так что тебе стоит? Глядишь, отобьёшь желание у этой потаскушки соблазнять чужих мужей и отцов!
Записка, записка, думал Мишель. Как достать записку? Как заставить отца рассказать всё, что ему известно? Существовала вероятность того, что Иван Кириллович вообще не захочет разговаривать, если Мишель не примет правила игры и не явится сегодня. Записку-то можно будет забрать и так, проигнорировав этот дурацкий обед и приехав к вечеру, но вот разговор действительно должен состояться, тут Ксения права.
А времени в запасе было пугающе мало, и отсутствие Дружинина в городе уже начинало казаться подозрительным.
Решено, подумал Мишель, скрепя сердце. Но только ради дела. Исключительно ради этой чёртовой правды, которую он поклялся узнать! Он поедет и встретится с ними, и вытерпит целый час в их обществе – или сколько там отец планирует трапезничать? Но, увы, он не обещал, что будет вести себя хорошо. Это было бы выше его сил.
- Хорошо, - на радость Ксении, Мишель наконец-то сдался. – Я попробую.
Обрадованная, она нежно поцеловала его в губы в очередной раз, а затем сообразила, что для званого обеда ей придётся изысканно одеться, чтобы произвести неизгладимое впечатление на эту деревенщину!
Такой подход требовал немедленного отъезда: четыре часа – малый срок, чтобы успеть, но Ксения пообещала себе постараться. Пришлось признаться, что Мишелю её поспешный отъезд стал только на руку: за время, остававшееся до этого проклятого обеда, нужно было обязательно сделать ещё кое-какие дела. Война приучила его не терять времени попусту.
И поэтому, для начала он послал своего слугу на Остоженку, с просьбой привезти к нему Семёна, отцовского управляющего, известного своей фанатичной преданностью отнюдь не хозяину, а как раз Юлии Николаевне.
Там тоже была какая-то история, но Мишель её плохо помнил, поскольку был совсем ещё мальчиком, когда Семён перешёл на службу к его отцу. Но, кажется, раньше он работал на его деда, мужа генеральши Волконской и отца Юлии Николаевны. После смерти князя старая генеральша отчего-то не захотела видеть Семёна в своём доме, и чтобы не давать расчёт хорошему специалисту, Гордеев взял его к себе, по протекции самой Юлии Николаевны.
Она с детских лет считала Семёна едва ли не вторым папенькой и очень любила его. Он платил ей тем же, да и сына её просто обожал, поэтому у Мишеля имелись веские основания полагать, что Семён захочет помочь ему и сделает это по мере возможностей. Хотя, безусловно, Гордеев мог заткнуть ему рот. Угрозами, шантажом, обещаниями уволить и вышвырнуть на улицу – чем угодно. Оставалось надеяться, что не все друзья покойной матушки были такими же продажными, как Викентий Воробьёв – а в том, что он подделал заключение о смерти, Мишель уже не сомневался.
Вот почему вторым пунктом в списке его дел значился визит в Басманную больницу, куда Викентий Иннокентьевич уехал ещё вчера, если верить информации Фёдора.
Проводив Ксению, Мишель послал за Семёном своего человека, а сам вышел из апартаментов и направился на Басманную, пешком. От его дома до больницы идти было не более десяти минут, брать карету не имело смысла, если только он не хотел громко и помпезно заявиться к Воробьёву – здравствуйте, Викентий Иннокентьевич, а вот и я!
А Мишель не хотел. Он хотел наоборот, поговорить тихо и мирно, с глазу на глаз, но всё же очень сомневался, что получится. И даже если Воробьёва не предупредят о его визите, и подлый предатель не успеет сбежать, то откровенничать по-хорошему он наверняка не станет. Ясно же, что Гордеев ему заплатил.
А может, и не из-за денег даже, размышлял Мишель по дороге. Скорее всего, из одного лишь страха перед тем, что может сделать и непременно сделает с ним министр за разглашение их маленькой тайны. А значит, этот визит заранее не имел смысла. Но не попытаться Мишель не мог.
«Не получится с Воробьёвым – хоть Владимира навещу» - подумал он оптимистично. А Владимира стоило навестить. Ещё в первый день своего приезда в Москву Мишель навёл справки о боевом товарище, который сейчас должен был быть где-то в столице. Если, конечно, его довезли до города живым…
Довезти-то довезли, но это было единственной хорошей новостью для бедного Володи на тот момент. Когда доверенный человек Мишеля сообщил, что Владимира Петровича определили в Басманную больницу, где тот пребывает и по сей день, он здорово удивился. В больнице? То есть, всё настолько плохо? Уже больше трёх месяцев прошло, за такой срок заживут любые раны, так почему же он…
- Дело в том, ваше благородие, что матушка-то его скончалась от сердечного приступа, когда получила преждевременную похоронку на сына, – объяснил всезнающий слуга. – А Владимиру Петровичу, как вы, наверное, знаете, перебило ноги, и он теперь совсем неходячий. Матушки-то нет, ухаживать за ним некому.
- У него же вроде как невеста была? – вспомнил Мишель. А ещё он вспомнил живейший восторг, глубочайший патриотизм и широкую улыбку Владимирцева.
- Была да сплыла, – с сочувствием сказал слуга. – Кому он теперь нужен такой, искалеченный? Говорят, она не дождалась его и сбежала с то ли актёром, то ли цыганом… А Владимир Петрович совсем плох. То есть, здоровью-то его ничего не угрожает, но он замкнулся с тех пор, ни с кем не разговаривает. Наверное, сошёл с ума от горя.
«Нет, - подумал Мишель уверенно. – Такие не ломаются!»
И окончательно убедился в том, что Владимирцева нужно непременно навестить. Это будет человечно. Тем более, он сам недавно потерял мать, и знает, какая невыносимая это мука. Правда, Мишелю ещё повезло – он остался невредим, а ещё у него до сих пор была невеста. Только вот, чего всё это стоило? – думал он, подходя к дверям больницы. Осталась бы Ксения с ним хоть на минуту, если бы ему не повезло, как бедному Володе? Мишель в этом очень сомневался.
Чтобы не тревожить себя лишний раз пустыми думами, он поскорее миновал широкий больничный двор и, поднявшись по ступеням, быстро вошёл в здание. Он только спросил у вышедшей навстречу медсестры:
- Викентий Иннокентьевич у себя? – и когда девушка кивнула в ответ, уверенными шагами направился к его кабинету. Без доклада, безо всяких формальностей: внезапно и неожиданно, как снег на голову. Это было лучше всего – так, по крайней мере, он лишил Воробьёва возможности придумать достойную ложь.
Вероятнее всего, она была заготовлена заранее. Не мог же Воробьёв решить, что Мишель не явится за объяснениями, после того как отвергнет басни своего отца?
Разумеется, Викентий Иннокентьевич ждал чего-то подобного. Но ждал с содроганием, до последнего надеясь, что младший Волконский всё же не явится, что беседа с Иваном Кирилловичем охладит его пыл, что Гордееву удастся убедить сына смириться…
Не тут-то было.
- Михаил Иванович! – Воробьёв попытался скрыть свой ужас за наигранной любезностью, когда посмотрел на открывшуюся без предупреждения дверь и увидел воплощение своих ночных кошмаров, что преследовали его уже который день кряду. – Гм, какой сюрприз! – он снял очки, рассудив, что так, по крайней мере, не пострадают глаза, когда Волконский надумает съездить ему по физиономии. И, поднявшись со своего места, сделал несколько неуверенных шагов. Только – не вперёд, к Мишелю, а назад – к стене. Такая реакция князя позабавила, но улыбку свою пришлось спрятать, разговор предстоял серьёзный.
- Мне нужно заключение о смерти моей матери, – сказал Мишель. По-военному коротко, отчеканив каждое слово. Прозвучало как приказ, а требовательный взгляд исключал всякое неповиновение, и бедняга Воробьёв почувствовал острую необходимость сделать всё так, как он скажет.
Потом он вспомнил Ивана Кирилловича и передумал. Волконский не станет его убивать, он благородный, он дворянин, он не так воспитан! А вот Иван Кириллович может. Пусть не он сам, пусть его Георгий или Пётр, какая разница? Умирать всё равно не хотелось.
«Этот мальчик моложе меня на двадцать лет, - напомнил себе Воробьёв, отчаянно пытавшийся храбриться. – Я помню его ещё совсем крохой, в колыбели… он не посмеет!»
Скажем сразу, Воробьёв его недооценивал. Забыл, очевидно, что «этот мальчик» пришёл с фронта, где церемониться с противником было не принято.
- Позвольте, зачем вам? Ваш батюшка уже всё проверил, не извольте беспокоиться, никаких нарушений там не…
- Вот только не надо мне сейчас говорить про батюшку! Я знаю, что и как он проверял. Поэтому повторю свою просьбу ещё раз и по-хорошему: мне нужно заключение о смерти моей матери. Настоящее.
- Михаил Иванович, я прошу вас…
- Нет, господин Воробьёв, это я прошу вас. Пока ещё прошу, а не требую, заметьте.
- Вы… вы не в себе! – проговорил он, хотя Мишель-то как раз был абсолютно спокоен и никаких признаков безумия или агрессии не подавал. – Вы подавлены, удручены, шокированы этим известием… Я знаю, я понимаю ваше состояние… Я и сам… Господи, ну кто бы мог подумать, что ваша матушка…
- Воробьёв, вам меня не провести, – устало вздохнув, сказал Мишель. – Не надо этих жалких отговорок и зубы заговаривать мне тоже не надо. Давайте по-хорошему. Отец заплатил вам? Сколько? Назовите цену, я заплачу больше.
- Боже правый, Михаил Иванович, как вы можете?! – опасливо оглядевшись по сторонам, пробормотал Воробьёв. Чего это он так боялся, интересно? Уж не того ли, что кто-то узнает правду? Мишель усмехнулся.
- Сколько?
- Я… - набравшись мужества, Воробьёв гордо изрёк: - Я попрошу вас немедленно покинуть мой кабинет! Вы оскорбили меня, обвинив во взяточничестве! Я такого не потерплю, ваше благородие, даже от вас! А теперь уходите.
- Вы же, разумеется, не думаете, что я уйду? – полюбопытствовал Мишель, изогнув бровь. – Я всего лишь хочу узнать правду, только и всего. Что на самом деле случилось с моей матерью, доктор? Кому как не вам это знать.
- Ваша мать покончила жизнь самоубийством, выпив смертельную дозу таблеток. Она оставила предсмертную записку, в которой объяснила причины. Иная правда мне неизвестна.
- А по-моему, вы лжёте, – обманчиво мягким тоном произнёс Мишель и сделал шаг в сторону Воробьёва – доктор тотчас же сделал два назад и поднял ладони, словно в попытке защититься.
- Не подходите! – произнёс он. – Я позову на помощь!
- Что, серьёзно? А может, вы лучше сразу скажете мне правду, и мы избавим друг друга от ненужных неприятностей?
- Я прошу вас… - простонал Воробьёв в отчаянии. – Я здесь совершенно ни при чём! И как бы вам не хотелось думать иначе… ваша мать действительно покончила с собой… Вам проще винить во всём отца, это понятно… но он не виноват… - говоря всё это, доктор пятился к стене, и чем ближе подходил Мишель, тем дальше Викентий Иннокентьевич отходил назад. В конце концов Мишелю всё это надоело, и он, в два шага преодолев разделявшее их расстояние, заломил Воробьёву руку за спину и хорошенько приложил его об стол. Викентий Иннокентьевич жалобно вскрикнул и крепко зажмурился, но не от боли, а скорее от ужаса.
- У вас есть три секунды на то, чтобы хорошенько обдумать ответ на мой вопрос, - произнёс Мишель.
- Вы сломаете мне руку!
- Сломаю, если потребуется, – не стал спорить Волконский. – Но мы же с вами культурные люди и не потерпим таких дикостей, не правда ли? Поэтому советую вам быть предельно искренним. Что случилось с моей матерью, доктор?
- Боже правый, Михаил Иванович… пощадите, умоляю! – набрав в лёгкие побольше воздуха, Викентий Иннокентьевич принялся увещевать: - Она покончила с собой, сколько можно повторять, выпила таблеток, слишком большую дозу, и… сердце остановилось… она умерла… Это всё, что я знаю, а теперь, молю, отпустите…
Он ничего не скажет, понял Мишель. Грубой силой дело не решишь. Деньгами, видимо, тоже. А чем тогда? Хитростью? Чем же взял его отец? Что такого он ему посулил, что Воробьёв так рьяно оберегал их общую тайну?
Дверь в кабинет открылась после короткого стука, на пороге возникла миленькая девушка в белом фартуке поверх серого платья – помощница Воробьёва, медицинская сестра. Заметив устрашающую сцену, разыгравшуюся прямо на рабочем столе её начальника, девушка ахнула и прижала руки к груди. Видимо, она хотела позвать на помощь, но не смогла, впав в полнейший ступор.
И хорошо, подумал Мишель, тотчас же отпустив доктора.
- Вера, ты не вовремя! – проворчал опозоренный Воробьёв, потирая разболевшееся запястье. – Волконский, чёрт бы вас побрал, вы вывихнули мне руку!
- О-о, мне жаль, – без особого сожаления произнёс Мишель. И, подойдя к девушке, взял её за плечи, развернул к выходу и вышел вместе с нею. – Отведи меня к Владимирцеву, дорогая. И желательно побыстрее, у меня не так много времени.
С порога он обернулся и послал Воробьёву такой красноречивый взгляд, что у доктора тотчас же свело зубы.
«Чёртов безумец!» - подумал Воробьёв, прекрасно понимая, что эта встреча далеко не последняя. С тоской вздохнув, он уставился на своё покрасневшее запястье и осознал, что в ближайшие недели две точно не сможет взяться за скальпель. И ведь надо же было, именно правую руку, до чего некстати!
Мишель тем временем шёл следом за миленькой светловолосой медсестрой, провожавшей его к палате офицера Владимирцева, уже давно ставшего местной легендой. Девушка хорошо знала историю Владимира Петровича, восхищалась им и жалела, как и весь больничный персонал. Ещё бы, настоящий герой, не пожалевший своей жизни за родину! И такой бесславный конец… хуже участи не придумаешь, когда тебе двадцать пять лет и ты сказочно красивый богатый дворянин.
- Только я должна вас предупредить, он ни с кем не разговаривает вот уже два месяца как, – с печалью в голосе сказала блондинка-медсестра, которую Воробьёв назвал Верой. – Поначалу в бреду всё звал какую-то Наташеньку, а потом… Потом, когда понял, что она не придёт, и вовсе замолчал. Даже когда о самочувствии спросишь – всё молчит.
- Почему он у вас до сих пор? – этот вопрос всё не давал Мишелю покоя. То, что Владимира некому было забрать из больницы – не оправдание. Его бы не стали держать здесь на добром слове: сдали бы в богадельню, где занимаются как раз такими, как он, брошенными инвалидами, потерявшими рассудок, и просто никому не нужными людьми, коим требуется уход.
Должна быть какая-то причина, почему Владимирцева оставили здесь. И Вера тотчас же её озвучила:
- Он стреляться пытался. Не так давно. В сердце целился, но чуть промахнулся, это его и спасло. А Викентий Иннокентьевич у нас настоящие чудеса творит, про него говорят, что он и покойника с того света вернёт, если понадобится! Так вот он его и спас. Долго операция шла, часа три, наверное… Но под конец его удалось спасти, благодаря доктору Воробьёву.
«А я думал, он только на подлости способен, - подумал Мишель хмуро. – Выходит, не зря матушка так его жаловала?»
- Где Владимирцев раздобыл оружие? – спросил он, остановившись возле двери, рядом с которой остановилась Вера.
- Слуга его принёс. Я спросила: зачем? А он сказал, барин попросил, дескать, полюбоваться на свой револьвер, который в окопах не раз выручал его, жизнь спасал… ностальгия, и всё такое. Ну глупый старик и не заподозрил ничего. А Владимир Петрович вон чего удумал, бедненький!
А что ему ещё оставалось? Мишель подумал-подумал, и пришёл к выводу, что, как бы чудовищно это не звучало, но он понимает Владимирцева. Понимает прекрасно. Когда ты один и когда ты никому не нужен – это невыносимое чувство. Нечто подобное испытывал он сам в этот момент.
- Впусти меня, – попросил Мишель, видя, что девушка медлит.
- Можно я для начала кое-что спрошу? – робко поинтересовалась она. Ей было жутко в обществе этого человека, который всего пару минут назад заламывал руки уважаемому Викентию Иннокентьевичу, но в то же время Вера понимала: сейчас он делает благое дело. Это был первый посетитель у бедного Владимирцева за целых два месяца!
- Спрашивай.
- Вы его друг, да? Сослуживец? У вас выправка военная, я подумала… - бедная Вера покраснела до корней волос, сама не зная отчего, но Волконский вдруг улыбнулся ей, да так очаровательно, что у неё перехватило дыхание, а робость мигом отступила, сменяясь решимостью. – Я подумала, коли вы его друг, быть может, вы знаете кого-нибудь из его родственников, или… вы же сами спросили, почему он до сих пор у нас, понимаете ведь, что долго он здесь оставаться не может! Ровно столько, сколько понадобится, чтобы вылечить самострел. А рана уже почти зажила, больше она не опасна. Скоро его выпишут, понимаете? И… и, наверное, ему совсем некуда деваться, если он… если к нему, кроме вас да того дурака с револьвером, за всё это время никто и не пришёл! В общем… мне жаль его, очень жаль, но что я могу? Ничего, кроме как порекомендовать дом скорби, где состоит нянечкой моя кузина. Конечно, она будет заботиться о нём, но разве это почёт для героя? И я всего лишь хотела узнать, быть может, у вас есть какие-то мысли насчёт его дальнейшего будущего?
Честно говоря, пока не было.
На фоне мнимого самоубийства матери и фанатичного желания отца жениться сразу после её похорон, проблемы Володи Владимирцева вполне закономерным образом отходили на второй план. Но это ни в коем случае не означало, что Мишель собирался его бросить.
- Что-нибудь придумаю, – заверил он сердобольную девушку, и та с облегчением вздохнула.
- Знала, что вы не останетесь равнодушным! – прошептала она, открывая дверь. – Глаза у вас очень добрые, красивые…
А вот Викентий Иннокентьевич явно считал иначе, с улыбкой подумал Мишель, заходя в небольшую больничную палату за нею следом. Да и Гордеев наверняка поспорил бы с этим утверждением.
А вот девушки просто таяли от одного лишь его взгляда, что верно – то верно, глаза были вторым оружием Мишеля, после револьвера, к которому он так привык. Немало красавиц потонуло в этих погибельных зелёных глазах, немало неприступных крепостей рухнуло, немало сердец разбито… Но об этом после.
Владимирцев сидел в инвалидном кресле напротив окна и безразлично созерцал пейзажи больничного дворика. На звук открывшейся двери он не обратил ни малейшего внимания, продолжая молча смотреть за окно. Взгляд у него был рассредоточенный, как будто Володя не смотрел ни на что конкретно, а просто впал в глубокую задумчивость. Это было бы нормально для любого человека, но Вера-то лучше других знала, что Владимирцев из этого состояния не выходил практически никогда.
- Владимир Петрович, к вам гости! – объявила она бодро.
Похоже, это его ничуть не волновало.
«Совсем плох», - подумал Мишель, проходя в комнату.
- Оставь нас, – попросил он медсестру, и девушка послушно вышла. И когда они остались одни, Владимир позволил себе любопытство – чуть повернул голову на вновь пришедшего и наградил его коротким, ничего не значащим взглядом, после чего вновь отвернулся к окну.
Этого хватило, чтобы Мишель впал в отчаяние. Да-да, именно Мишель, который вернулся с фронта героем, стоял на обеих ногах и выглядел весьма недурно, а не бедный Владимир, которого собрали по частям, как разбитую куклу, потерявший самое дорогое, что было в жизни, и выглядящий теперь точно живой труп. Он на появление Волконского, казалось, никак не отреагировал, а вот Мишель здорово опечалился, в очередной раз подумав о том, как несправедлива порой бывает жизнь.
Владимира было не узнать – от привычного задора не осталось и следа, блеск в добрых серых глазах давно погас, а уголки губ угрюмо опустились вниз, как будто он заранее не ждал от жизни ничего хорошего и не надеялся ни на малейшие поблажки от судьбы. Лицо его, раньше такое симпатичное, осунулось и потемнело, от былой красоты не осталось и следа, а выражение безграничного отчаяния и боли старило Владимирцева на пару десятков лет.
Краше в гроб кладут.
- Здравствуй, – произнёс Мишель, подойдя к нему. И протянул руку. Этот жест заставил Владимирцева улыбнуться, вокруг глаз тотчас появились добрые морщинки, и он на мгновение напомнил Волконскому того парня, с которым они вместе воевали. Но – лишь на мгновение. Он вообще не думал, что Владимирцев ответит ему, раз Вера сказала, что он не разговаривал уже два месяца – но он ответил. Более того, даже руку пожал.
- Здравствуй, Мишель. Не ожидал, честно говоря, тебя здесь увидеть.
Голос его звучал слабо, тихо, приглушённо. Такие места, как больница, обычно не располагают к шумному веселью и крикам, но у Владимира получилось слишком угнетающе. Мишель не знал, что сказать на это и, пододвинув табуретку, стоящую в углу, сел рядом с ним.
- Как дела на фронте? – спросил Владимир, вновь повернувшись к окну. Смотреть туда было проще, чем на Волконского, живого и здорового, на двух ногах, как всегда безупречного. – Велики ли потери? Как наши?
- Победа за победой, – с грустной улыбкой ответил Мишель. – Наш взвод перевели за реку, подальше от Гродно. Там было небольшое сражение. Капитан Роговцев погиб, остальные вроде бы целы. По крайней мере, были целы, когда я уезжал.
- А как твой дядя? – Владимирцев вновь позволил себе улыбнуться. – Всё так же бесстрашен, храбр и падок до женского полу?
- Он никогда не изменится, – со вздохом признал Мишель. – Даже когда его серьёзно ранили в последнем бою, он не потерял присутствия духа, веселился и шутил, заставляя плакать от смеха местных докторов. Всё, как всегда.
- Что с ним приключилось?
- Осколочное ранение.
- Надеюсь, не настолько серьёзное, как моё.
- Врачи обещали поставить его на ноги. Он должен приехать следом за мной, через пару недель, если верить их прогнозам.
- А тебе наконец-то дали отпуск? Или, постой… я не сразу заметил… на тебе чёрное… Я надеялся увидеть тебя в офицерском мундире с орденами на груди. Что-то случилось, Мишель?
- Случилось, – сухо ответил Волконский. – Моя мать умерла.
- Господи Иисусе! – Владимир Петрович повернулся к нему, не забыв перекреститься, и вопросительно поднял брови. – Но как, что случилось? Она же была такая молодая, и Воробьёв, её личный врач, вроде бы отгонял от неё все недуги. Этот не даст захворать, на собственной шкуре убедился.
- Я не знаю, что случилось, – честно признался Мишель. – Я приехал пару дней назад, но выяснить до сих пор ничего не успел. Отец что-то темнит, да и не получилось у нас нормального разговора. Он одержим идеей жениться снова и уже привёз свою любовницу в нашу квартиру на Остоженке, так что я не сдержался, и… в общем, мы с ним не поладили.
- Понимаю, – вздохнул Владимирцев. – В такие моменты я радуюсь тому, что у меня нет отца. Минус один, кто ещё бросил бы меня в моём нынешнем состоянии. Прими мои соболезнования, Мишель. Я так надеялся, что хоть у тебя всё сложится хорошо! А как Ксения?
- С ней-то что станется? – он невесело усмехнулся.
- Дождалась она тебя?
- Да.
- Хоть что-то, – усмехнулся Владимирцев и указал на самого себя. – А я, как ты видишь, и этого лишён. Тошно, Мишель, ты не представляешь, как тошно! Говорила ведь, что любит, что дождётся, а сама…
- Мне жаль, Владимир. И по поводу твоей матери… прими и ты мои соболезнования.
- Спасибо, – Владимирцев вздохнул, низко опустив голову. – Я не хочу больше жить, Мишель. Во всём этом нет никакого смысла. И эта война… подвиги, слава… оно того не стоило.
- Я знаю.
- И что, ты, как и сёстры милосердия, тоже будешь советовать бороться, а сам втайне жалеть меня? Будто я не знаю, что тут обо мне говорят! А я офицер! Мне не нужна жалость! Чёрт возьми, ну почему всё так?! Не знаешь, Мишель?
- Единственное, что знаю точно: сдаваться ещё рано.
- Рано? Ты посмотри на меня! Наталья от меня отказалась и матушка… матушка моя, единственный близкий человек, тоже, выходит, меня бросила? Там ей теперь легче, чем мне здесь, и ты не представляешь, с каким удовольствием я за ней последую! Мишель, я прошу тебя, как друга… окажи мне последнюю услугу! Принеси револьвер. На этот раз я буду умнее и выстрелю в висок, а не в сердце.
Вместо ответа, Волконский лишь скрестил руки на груди и прямо посмотрел на своего несчастного товарища. Взгляд этот говорил краше всяких слов – Владимирцев тяжко вздохнул и, поморщившись, отвернулся в сторону.
- Так я и знал, – коротко сказал он. И замолчал.
Мишелю показалось, что он больше с ним не заговорит – до того удручённым Володя выглядел.
- Тебе скоро двадцать пять, Владимир. И ты единственный наследник немалого отцовского состояния. Не рано ли ты собрался умирать?
- За деньги не купишь новые ноги, Мишель. Посмотри на меня! Я калека, чёрт возьми! Этот очкастый тип, Воробьёв, сказал, что я никогда больше не буду ходить! То есть, он сказал, что шансы у меня – два из десяти, но мне-то всё ясно!
- Два, но всё же есть.
- Он просто не хотел меня огорчать, – хмуро произнёс Владимирцев. – А следовало бы сказать правду! Всё лучше, чем призрачные надежды. Да и зачем это всё теперь? Кому это нужно? Натальи у меня больше нет, я потерял то единственное, чем дорожил…
- Господи, ну нельзя же так убиваться из-за девушки! – произнёс Мишель с тоской. – Забудь и найди другую. Жизнь ещё не кончена, Владимир. Как бы там ни было, жизнь ещё не кончена.
- Ты так говоришь, потому что сам никогда не любил, – сказал на это Владимирцев, и Мишель уже собрался возразить, но потом задумался над его словами.
Ксения-то, конечно, это одно, но вот любовь… любил ли он её? Наверное, любил. Она его не любила – это факт, а вот он… хм. Хорошо бы ещё знать, что такое любовь? И каково это – любить? Он не читал дамских романов, и понятия не имел ни о замирающем в сладостном предвкушении сердце, ни о бабочках в животе, ни о той восторженной эйфории, которая охватывает тебя, когда ты видишь предмет своих воздыханий…
Но какое-то чутьё подсказывало ему, что с Ксенией всё-таки было не то. Просто привычка. Они были знакомы девять лет, и из этих девяти – два года были вместе. И, наверное, Мишель привык к ней просто потому, что она была всегда, и без неё он как-то и не представлял своей жизни. Или просто не думал об этом.
Были и другие, помимо Ксении, но это – так, маленькие мужские слабости, не заслуживающие того, чтобы быть упомянутыми. Мишель затруднялся сказать, сколько их было, не говоря о том, какими они были. Он этого и не помнил вовсе.
- И, тем не менее, отчаиваться рано, – сказал он Владимиру, вместо всего того, что хотел сказать. – Не ты ли всегда повторял эти слова? Да ты же всегда слыл самым главным оптимистом! И что я вижу теперь?
- Брошенного и всеми забытого калеку, – ответил Владимирцев, но всё же с лёгкой улыбкой. Самоиронию не забыл, уже хорошо.
- Стыдно должно быть, – назидательно произнёс Мишель. – Ты никогда не сдавался прежде, почему сдался сейчас? Самоубийство, подумать только! От кого угодно ожидал, но не от тебя. В окопах не боялся, в немецком окружении не боялся, а здесь, в тишине и покое отдалённого от боёв города, взял и испугался?
- Да. Испугался! Потому, что нет ничего хуже отчаяния и безысходности!
- Ты офицер, Владимир. Тебя подобные вещи пугать не должны.
- Думаешь убедить меня в том, что мой случай не так уж плох? – хмыкнул Владимирцев.
- Пытаюсь, – признался Мишель. – По правде говоря, не знаю, что мне ещё с тобой делать.
- Пристрелить. Это было бы по-человечески! Как солдаты, на поле боя добивающие своих же, чтоб не мучились.
- Ты скорее жив, чем мёртв, Владимир, – заверил его Мишель. – Так что такими вещами заниматься я не стану. Тем более, у меня и без тебя целая очередь, и отец, похоже, там на первом месте.
- Глупо прозвучит, но… могу я чем-то помочь? – скромно спросил Владимир, и Мишель, признаться, удивился. Но удивления своего не показал, чтобы не обижать товарища.
- Помочь… хм. Возможно. У тебя есть знакомые в полиции?
- Бог ты мой, всё настолько серьёзно? – обеспокоился Владимир Петрович.
- Пока не знаю. Но мне нужны проверенные люди и желательно юристы. Разумеется, те, до которых ни при каком раскладе не сможет добраться мой отец.
- А юристы зачем? Чтобы признать его брак недействительным?
- Должен же у меня быть хоть какой-то козырь! – с усмешкой сказал Мишель. – Без этого батюшка окончательно потеряет стыд, уверенный в собственной безнаказанности.
- Я могу дать тебе парочку контактов, – с готовностью произнёс Владимирцев. – Но, насколько я знаю, у тебя крёстный – крупный правительственный чиновник, и…
- Я нигде не могу его найти, поэтому пока придётся действовать в одиночку, – пояснил Мишель.
- Помогу, чем смогу, дружище, ты же знаешь! Мой отец довольно часто имел дела с полицейскими и жандармами, так что старые связи остались. Разыщи управляющего в моём имении, скажи, что ты от меня. Я пошлю ему записку. Он не откажет.
Показалось ли Мишелю, или Владимирцев и впрямь оживился, почувствовав себя нужным и востребованным? Часы в коридоре громко пробили два раза, Мишелю пора было идти, и когда он уходил, то готов был поклясться – Владимир выглядел куда бодрее, нежели когда он только зашёл в его палату.
- Вы сотворили чудо, - сказала обрадованная Вера, и Мишель улыбнулся ей в ответ.
Возвращаясь домой, он думал, как ни странно, вовсе не о своём бедном искалеченном товарище и даже не об упрямом молчании Воробьёва, в другой момент претендовавшем бы на геройское – нет, он думал о Ксении. Слова Владимира запали в душу, невольно породив сомнения, доселе отчего-то спящие беспробудным сном. А впрочем, что за нелепые вещи – любовь и чувства – для боевого офицера? Наверное, это нечто несовместимое.
И всё же.
Графиня Митрофанова, бесспорно, кругом хороша, но она часто выводила его из себя невыносимыми собственническими замашками. Мишель молчаливо терпел, но всё равно продолжал делать по-своему, из-за чего у них то и дело возникали ссоры. Но ненадолго – они вскоре мирились, и чаще всего мирились довольно бурно – о-о, по части перемирия этой девушке не было равных! Воспоминания об их жарких ночах заставили его вновь улыбнуться, но впрочем, маску серьёзной невозмутимости пришлось надеть вновь, едва он переступил порог собственной квартиры.
Семён, как и предполагалось, уже ждал его.
- Вы посылали за мной, ваше благородие? – спросил он, когда они обменялись приветствиями. – Вот он я, перед вами, готовый помочь, чем только смогу!
Но он не знал ровным счётом ничего. В отличие от Воробьёва, который знал, но упрямо покрывал Гордеева, Семён пребывал в полнейшем неведении, а также искреннейшем недоумении по поводу того, как такое вообще могло произойти.
Его не было в усадьбе, когда это случилось, что неудивительно, ибо туда он никогда и не ездил, не покидая пределы Москвы, где следил за делами Гордеева: его банковскими счетами, вкладами, теми или иными сделками, а заодно и за огромной квартирой на Остоженке. То есть, он многое слышал, но до последнего не верил в правдивость этих сплетен. Неужто Иван Кириллович мог так нехорошо поступить?
Здесь он солгал. Не стал открытым текстом говорить Мишелю о том, что его отец подонок, каких поискать, и что от такого, как он, чего-то подобного только и ждали. К счастью, это было единственным моментом, когда он сказал неправду.
Устало вздохнув, Мишель посмотрел на часы и подумал, что пора выезжать, если он собирался успеть заехать за Ксенией и Катериной. Оставалось лишь задать Семёну пару вопросов на дорожку.
- Что ты вообще знаешь об этой женщине? – поинтересовался он, поднимаясь со своего места. Семён тотчас же встал следом за ним и с готовностью ответил:
- Местная учительница музыки, по классу фортепиано. Была замужем, но с супругом они не жили лет пять, если не больше. Развода он ей не давал, а просила она не раз. Но потом ей повезло – он ушёл на войну и погиб, а она осталась вдовой.
"Удобно", - подумал Мишель.
- Кем был её муж?
- Местный доктор, мещанин. Правая рука Воробьёва, личного доктора вашей матушки. Он фактически держал на своих плечах городскую больницу, но формально она принадлежала Викентию Иннокентьевичу.
- Да, я помню, мать сначала выкупила её, а потом подарила этому мерзавцу Воробьёву на юбилей. С тех пор у него появилось собственное отделение в Подмосковье.
- Да, но сам-то он продолжал работу здесь, а туда ездил лишь пару раз в неделю. В его отсутствие всем заправлял муж Алёны Александровны.
- Когда, говоришь, его призвали на фронт? – спросил Мишель. Появились у него кое-какие догадки.
- Не сразу, - отозвался Семён, у которого, похоже, на любой вопрос был заранее заготовлен содержательный ответ. – Леонид Иннокентьевич долгое время способствовал тому, чтобы господина доктора оставили в городе. Были у него какие-то знакомые в военном ведомстве... первое время помогали, ну а потом, в феврале этого года, силы их иссякли. А похоронка пришла совсем недавно.
"Очень удобно", - вновь подумал Волконский. Уж не его ли драгоценный батюшка стал причиной отбытия бедного доктора на фронт? Хотелось бы думать, что это не так, но Мишель в подлости господина Гордеева более не сомневался.
- Какая она, эта Алёна? – спросил он, и немалых трудов стоило произнести это имя без презрения. – Способна, по-твоему, на решительные меры?
Решительные меры? Такие, как убийство княгини Волконской, например? – Увы, вопреки скромным надеждам Мишеля, старый управляющий покачал головой.
- Не думаю, ваше благородие. Оно, конечно, кто её знает, но всё-таки непохоже, чтоб могла. Она хваткая, это да, своего не упустит. Неприятная и высокомерная – безусловно, с этим тоже никто не спорит. Но чтоб решительные меры... это, хм, вряд ли, - Семён вздохнул и развёл руками. – Правда, женщины на редкость коварные существа, с ними никогда и ни в чём нельзя быть уверенными. Сегодня улыбаются тебе в лицо, а назавтра всадят нож в спину.
Это определение заставило Мишеля улыбнуться.
- Значит, в нашей квартире на Остоженке теперь командует она?
- Очень вы правильно подметили, ваше благородие. Именно "командует", точнее не скажешь. Не успела приехать, а уже начала устанавливать свои порядки. Господь свидетель, при Юлии Николаевне такого отродясь не бывало, царствие ей небесное! – управляющий перекрестился и, состроив скорбную мину, пожаловался Мишелю: - Она приняла меня за дворецкого и прямо с порога велела идти и готовить комнату для её сына! Ах да, я ведь не рассказал вам о её детях...
- Разве они стоят того, чтобы о них рассказывать? – с сомнением спросил Мишель.
- На мой взгляд, да, - тихонько поведал Семён, отведя глаза, на случай, если молодому хозяину такой ответ не понравится. – Сынок-то, мальчишка ещё совсем, ничего примечательного собою не представляет, а вот барышня уж больно любопытная. Александра Ивановна, стало быть.
- И что же в ней такого любопытного? – с самым искренним безразличием спросил Мишель, спросил исключительно чтобы не расстраивать управляющего, которого прямо-таки распирало от желания передать последние сплетни. А на деле они Волконского мало интересовали, равно как и девушки ниже его по происхождению, и в особенности девушки, имеющие хоть какое-то отношение к этой проклятой Алёне.
- Говорят, она с детских лет работала у отца в клинике. Доктор Воробьёв, по просьбе Алёны Александровны, сопровождаемой звонкой монетой вашего батюшки, пообещал ей практику у себя в Басманной больнице, если она согласится уехать в Москву.
- Согласится? – Мишель подумал, что ослышался.
- Да. Уж больно не хотела она уезжать! Но уговорами они её воли не сломили, и тогда Ивану Кирилловичу пришлось привезти её силой. Говорят, она так сопротивлялась, что сломала Георгию нос.
Сломать нос Георгию не получилось даже у самого Мишеля, потому слова Семёна вызвали у него невольную улыбку.
- Оставили бы её там, раз так, и дело с концом, - сказал он на это, но управляющий покачал головой.
- Алёна Александровна настояла, а ваш батенька не решился перечить. Я так понимаю, она хочет сделать из дочери настоящую девицу на выданье, чтобы впоследствии обогатиться, заключив выгодный союз. Иван Кирилыч это понимает не хуже моего, а потому лично привёз Александру Ивановну в город.
- А тебе-то откуда столько всего известно? – полюбопытствовал Мишель, ибо осведомлённость Семёна, ни разу в жизни не бывавшего в загородном имении Волконских, действительно казалась странной.
- Что-то от Георгия узнал, когда ему горничная помогала кровь оттирать, что-то от Катерины Михайловны.
- От Кати? А она, стало быть, тоже интересовалась нашими будущими родственниками?
- Да. Они же с графом Авдеевым хорошие друзья. Там, в имении, он у неё ближайший сосед и единственная отрада. Да и здесь частенько захаживает на чай. Вот она и выпытала всю подноготную, а я что-то из их бесед подслушал, что-то сам спросил, - признался честный Семён и пояснил: - Вроде как Сергей Константинович с этой Александрой... м-м.. в романтических отношениях состоит, поэтому ему больше других об их семье известно.
- Авдеев? – Мишель пренебрежительно фыркнул. – Ему, что ли, делать больше нечего, кроме как путаться с плебейкой? Ах, впрочем, что это я? Дурной пример заразителен, а мой отец вечно маячил у него перед глазами, демонстрируя чудеса безнравственности. Что ж, спасибо, Семён! Мне всё более или менее ясно. Теперь придётся лично познакомиться с будущей мачехой и её семейством. Страсть как я этого не хочу, но я пообещал отцу, деваться некуда.
Семён с пониманием кивнул и пожелал молодому князю терпения. С намёком, что ли? Мишель усмехнулся, но на всякий случай поклялся самому себе до рукоприкладства больше не доходить. Это варварский способ, он прекрасно понимал, но что он мог поделать, если израненная душа жаждала возмездия?
Отец поступил неправильно и подло. И чем ближе была их встреча, тем яснее Мишель это ощущал. Как следствие, ярости от этого меньше не становилось, а чувство безграничной несправедливости больно обжигало грудь.
Его дорогую матушку не успели похоронить, а это ничтожество уже сделало предложение другой женщине, без малейших зазрений совести положило её в постель покойной жены и объявило хозяйкой в их доме!
И плевать на всё и на всех.
Мораль? Муки совести? Помилуйте! Гордеев никогда не знал, что это такое. И его драгоценная Алёна, видимо, тоже не знала. Но ей-то, во всяком случае, не были безразличны собственные дети, раз она настояла на том, чтобы привезти их с собой. А вот Иван Кириллович про родного сына, кажется, забыл, окончательно потеряв голову от роковой любви.
Подумаешь, единственный сын вернулся с войны? И вернулся не просто живым и здоровым, а вернулся героем! Какая разница? Кажется, у батюшки был теперь другой сын. Как его там, Арсений Иванович?
А что касается родного сына, то ему лучше было бы вообще не возвращаться. Никогда. Так у Гордеева значительно поубавилось бы проблем. И, может быть, Мишель за своей безграничной обидой просто приписывал отцу несуществующие грехи, но факт остаётся фактом – он был опасен для отца, опасен в своих попытках узнать правду.
И Гордеев, чёрт возьми, не мог этого не понимать, поэтому принял меры. Купленный и перекупленный доктор Воробьёв, кажется, самая малая из них. Кому ещё Иван Кириллович заплатил, чтобы скрыть убийство собственной жены? Мишель не знал, но в ближайшее время собирался выяснить.
И по дороге на Остоженку, которая была его домом когда-то, он делал вид, что слушает милую болтовню Ксении и Катерины, а сам думал только о том, как сильно ненавидит тех людей, что жили теперь в его квартире и оскверняли его воспоминания.


___________________________________

Привет, Ирина! Спасибо за новые главы!

Читать невероятно увлекательно. Персонажи интересные вырисовываются. Надо сказать, что Гордеев преотвратнейший тип! Знатно его Мишель отделал. Мне Мишель определенно нравится. Судя по всему, он крутого нрава. Сергей против него пожиже будет, как мне думается. Такой, как Мишель, действительно будет идти до конца в расследовании убийства матери.

Очень любопытное замечание Мишеля насчет того, что он, возможно, не сын Гордеева. И если я правильно помню, Александра подумала то же самое в отношении себя и Алены..

Ирина, мне нравится твой стиль повествования, живой, увлекательный, местами ироничный. Например, в сцене избиения Мишелем родного батюшки.... Я посмеялась)) И главы сокращать ни в кем случае не надо. Как раз мой размерчик!

Обложка замечательная! Спасибо La Sorellina!
___________________________________

Ксения, у меня порой складывалось впечатление, что я знатно перегнула с ним палку, потому что он у меня вырисовывается ну просто как абсолютное зло, особенно под конец. Я отчаянно пыталась приписывать ему добрые поступки, чтобы он хоть как-то на человека походил и смотрелся живым, но всё равно выходит какое-то исчадие ада! Очень хотелось бы знать, получилось ли у меня изобразить его правдоподобным или нет?



Ксения, и, "пожиже" - это ещё не то слово! Плюс, вам, как любительнице забегать вперёд, небольшая пища для размышлений: я там уже упоминала, что у Мишеля были причины ненавидеть Авдеева с некоторых пор, но в тексте это виделось как будто за то, что он познакомил Гордеева и Алёну. Так вот, небольшое лирическое отступление от автора: это не единственная причина для ненависти! Кое-что ещё натворил наш "добрый, нежный мальчик" Серёжа.



А вот это хорошо, что вы заметили! Вы, похоже, очень внимательный читатель, это так здорово! Я очень рада, и спасибо за отзывы!

И ещё, я, по правде говоря, очень удивилась, ПРИЯТНО удивилась, когда почти все написали, что главы не нужно сокращать! Знали бы вы, как я переживала из-за того, что они выходят такими большими! Значит, не буду вырезать деталей и диалогов, просто мне они, например, помогают самой глубже погрузиться в атмосферу того времени, а диалоги - порой, случайные и сильно не влияющие на сюжет - открывают характеры героев с новой стороны. Но если вдруг заметите, что я переусердствовала, смело сообщайте!
___________________________________

Да, я обратила внимание на тот момент, когда упоминалось, что Мишель люто ненавидит Сергея. Я тогда подумала, что дело не в наследственной ненависти, а в чем-то более серьезном. Гадать не буду, в чем там дело, со временем мы все узнаем. Сергей сначала показался мне приятным человеком, но вот то, что он от войны отмазался, сразу не внушило мне уважения к нему. В то время как такие аристократы, как Мишель и Алексей, не стали отсиживаться и отправились воевать.. Помнится, Сашу это тоже удивило.



Он скользкий тип. Сашу он горазд запугивать вместе со своими подручными, а вот против сына пороха не хватает. В тот момент он выглядел очень бледно и жалко, особенно, когда отсиживался под столом.. Но подозреваю, что он все равно опасный тип и способен на многое.

Жду следующую главу - знакомство Мишеля "с этими жалкими плебеями".
___________________________________

Всем привет!
Я тоже,кстати, вспомнила,что Саша думала о своей непохожести с Алёной. И очень удивлялась тому,как у такого гада ползучего,как Гордеев,родился такой сын. Да ещё размышления Адриана Кройтора о том,что сын Гордеева совсем не похож, когда смотрел на фотографию.
Выскажу предположение,что,вполне возможно, Мишель-сын Кройтора
Интересно, Саша и Мишель когда-нибудь встретятся?? А если встретятся,не начнут ли выяснять отношения, поскольку характеры у них очень похожи...
Ещё одно предположение:Саша и Мишель -сестра и брат. Ведь помните,умирая, Юлия сказала "Ты никогда не увидишь своих детей!". Отсюда вывод -не только один Мишель здесь замешан.
Кстати,забыла ещё тогда сказать,что очень,безумно жаль Юлию Волконскую. Она произвела на меня впечатление. Бедная,несчастная женщина! И ведь она до последнего была уверена,что её "Ванечка" придёт к ней на помощь,спасёт. А этот гад ползучий в это время с Алёной развлекался!
Что за история в далёком прошлом произошла? Какой такой поступок совершила Юлия? За что через двадцать лет она лишилась жизни? Неужели нечто такое,ради чего можно убить? Не верю...
Адриан Кройтор упоминал о какой-то Санде.Также он сказал,что,как и Юлия, Санда предпочла унести тайну в могилу. Выходит, Кройтор виновен уже в двух смертях...
Кто этот человек? Что ему надо? Найти своих детей? Но при чём тогда здесь Юлия? Или в молодости она состояла в какой-то секте/ложе? Или родила от Кройтора? Или по чьей-то просьбе укрыла Мишеля? Не факт,что и Саша -дочь Кройтора, но почему тогда она у доктора? Удочерила Алёна? Или Алёна тоже как-то со всем этим связана?
Так,перечитала пролог и поняла-Кройтор ищет свою дочь. Предположительно,это Саша. Если,конечно,не Катерина
Выходит, Адриан Кройтор все эти годы был рядом с Юлией. Она его не узнала? Замаскировался? Изменил внешность? Или настолько изменился?
Гордеев -гад ползучий. Обтяпал убийство жены так,словно она покончила с собой. Но мне кажется,что Юлия никогда бы так не поступила,как бы несчастной не была. И этот случай на охоте,когда Мишель принёс мать к доктору, тоже не случаен. Может, Кройтор постарался?
Кстати,мне кажется,что Гордеев не смог бы убить свою жену... или мог?
Очень жаль Мишеля. Зря он уехал на фронт,оставил мать одну.
Сергей сначала нравился, а потом перестал,когда сачканул от фронта. Вроде бы не хромой,не слепой -какого рожна?
Очень понравилось, как Мишель разбирался с так называемым отцом. Смеялась до слёз,как Гордеев прятался под скамьёй. А поскольку не люблю Безрукова,то,представляя его в такой ипостаси,было ещё смешнее
В общем,куча вопросов-и все пока без ответа...
Прочитаю главу -отпишусь
Кстати, для обложки использовала кадр из сериала "Хождение по мукам". Это Ирина Алфёрова
_________________

По идее скоро должны встретиться...на семейном обеде...



Так вроде ж ее привез брат Алексей.. Кстати, жду его появления))) Из мужчин он и Мишель мне кажутся самыми достойными, не считая отца Саши. Кстати, может быть, он все же жив)))
___________________________________

Действительно ошиблась слегка
Прочитала главу. Теперь жду,что всё-таки Мишель и Саша не возненавидят друг друга
_________________

Ира, привет, прости совсем не было времени отписаться. Очень нравится как ты пишешь.Сейчас мало времени, но скоро вернусь с большим отзывом
_________________

Ирина, спасибо за новую главу! И за новые портреты персонажей!
Мишель очень нравится как человек. решительный, умный, но при этом не лишен сочувствия.

Вот и я так подумала. ))

Лиля, обложка просто супер! ты молодец, настоящий художник.
_________________

Нат,спасибо большое Читаю это произведение,а сама думаю: "Надо бы обложку сделать.Негоже такому роману без "одёжки" быть."
_________________

Ирина, я не могла, конечно, пройти мимо детектива - еще и исторического. Пока, правда, только три главы прочитала: событий много, героев много - нужно все переварить. Но интересно очень, интригует с самых первых строк. Юлию жаль(( Муж ее совершенно бессовестный человек - они с Аленой вполне стоят друг друга, да уж...
Александра интересный персонаж - умная и стойкая девушка, мне очень нравятся такие героини.
Что там с подменой детей Юлией - пока вообще не понимаю. Но это и хорошо интересней будет следить за событиями.

PS очень красивая обложка от Лили
Образы героев подобраны тоже интересные. Еще бы на Сашу посмотреть и на Михаила с Сережей

 » Глава 7. Катерина

Эту знаменательную встречу Александра запомнила на всю жизнь. Да и Мишель тоже не забыл, несмотря на все дальнейшие попытки стереть этот день из памяти.
Саше казалось, что она была готова ко всему, но действительность превзошла все её ожидания! Горничная, постучавшаяся в дверь, тихонько сообщила о приезде Волконских, и Александра вышла в коридор по её зову, где тотчас же наткнулась на Ивана Кирилловича. На нём был красивый смокинг кремового цвета, пёстрая рубашка, в его извечном стиле, и аккуратный галстук-бабочка. При всей неприязни к этому человеку, Александре пришлось признать, что выглядит он поистине сногсшибательно – увы, он не смог сказать того же самого о ней.
- Чёрт возьми, я же велел тебе переодеться и привести себя в порядок! – сквозь зубы процедил Гордеев, раздражённый до крайней степени её очередным неповиновением.
- Я сочла этот нежно-розовый шёлк недопустимым для сегодняшнего случая, - послушно ответила Александра, вынужденная вложить свою ручку в протянутую министром ладонь. – Насколько мне известно, у вашей семьи всё ещё траур, ни к чему рядиться в яркие цвета, демонстрируя своё неуважение к покойной! – собственные слова показались Александре недостаточно дерзкими, и она добавила: - Не говоря уж о том, что платье, как и украшения к нему, куплены на ваши деньги, а я ваших подачек ни за что не возьму! Кажется, я уже это говорила?
Он ничего не ответил на это, но руку её болезненно сжал, заставив Александру невольно поморщиться. Хорошенькое начало, ничего не скажешь, подумала она, обречённо подняв голову, чтобы взглянуть на вновь пришедших, обоих Волконских и Ксению Митрофанову.
Правда, в конечном итоге это свелось к довольно бесцеремонному разглядыванию молодого князя. То ли потому, что позиция у него для того была очень выгодная – он стоял посередине, между обеими девушками – то ли потому, что Мишеля с такой-то внешностью обойти своим вниманием было весьма проблематично.
А впрочем, не во внешности дело. То есть, Александра отметила про себя, конечно, что он прямо-таки фантастически хорош собой, но с той секунды, как взгляды их пересеклись, она потеряла всяческую способность думать о чём-то другом, кроме как о своём неудержимом желании оказаться как можно дальше от этого человека. Желание это ощутимо росло с каждой секундой, и было просто замечательно, что Гордеев держал её под руку – иначе Саша, не раздумывая, сбежала бы.
Мишель Волконский пугал её. В зелёных глазах горела лютая ненависть, которую тот и не думал скрывать, ибо к лицемерию, в отличие от батюшки, был не приучен.
Гордеев же непринуждённо улыбался, делая вид, что не замечает ледяного взгляда сына. С поразительной теплотой и дружелюбием он произнёс:
- Добрый день, мои дорогие! Как я рад, что вы почтили нас своим присутствием!
Девушки нестройно ответили ему что-то, но Александра не слышала, что именно, по-прежнему во все глаза продолжая смотреть на князя.
"Вот она, моя погибель", - подумала она, не в силах отвести взор.
- Ксюша, милая, в отсутствии Мишеля ты стала у нас редкой гостьей, отчего же? – Иван Кириллович принялся любезничать с хрупкой красавицей-брюнеткой по правую руку от князя.
"Стало быть, они с княжной не дружны?" - попробовала было удивиться Александра, цепляясь за фразу Гордеева, но, увы, удивилась совершенно другому. Господи, какие глаза у него!
Барышня Митрофанова с улыбкой отвечала, что она теперь много времени проводит в Петербурге, ввиду того, что батюшка её практически переехал туда из-за своей службы. Сама же она в Москву вернулась исключительно ради Мишеля, по которому так соскучилась за эти долгие месяцы...
Говоря всё это, Ксения неотрывно смотрела вовсе не на Гордеева, а на Александру. Можно не сомневаться, что она не оставила без внимания ни её старенькое, шитое-перешитое платье, ни огрубевшие от работы руки, ни её никуда не годную причёску. Если, конечно, наполовину распустившуюся косу, перекинутую через плечо, с выбившимися оттуда завитками, вообще можно было назвать причёской. Однако скажем вам совершенно точно, увиденным госпожа Митрофанова осталась довольна и растянула красивые алые губы в презрительной усмешке, в ответ на очередную любезность Гордеева, которую даже не услышала.
Саша по-прежнему продолжала смотреть на Мишеля, а тот в свою очередь смотрел на неё, так же неотрывно, но, увы, с вызовом и ненавистью во взгляде.
И если забыть про её безграничный трепет и ужас перед этим человеком, первое, что сразу бросилось в глаза – молодой князь совершенно не походил ни на мать, ни тем более на отца. Приземистый, темноглазый и русоволосый Иван Кириллович как-то сразу терялся на фоне довольно высокого шатена Волконского, с удивительными глазами цвета весенней листвы.
Нигде, никогда и ни у кого прежде Александра не видела таких глаз! Они могли бы считаться самыми прекрасными в мире, если бы не ненависть, льющаяся из них. А ещё у него были очень красивые, чётко отчерченные губы, высокий лоб, слегка выпирающие скулы и упрямый подбородок – полный комплект для того, чтобы прямо сейчас идти и завоёвывать сердца влюбчивых барышень. Сказать, что Мишель Волконский был красив – не сказать ничего, но всё равно Александре он ужасно не понравился.
Это была нелюбовь с первого взгляда, если хотите. Всё её существо медленно и верно наполнялось отвращением к этому холёному красавцу, и если раньше Саше казалось, что нет неприятнее человека, чем Юра Селиванов, то сейчас она была готова забрать свои слова обратно.
"Мне конец", - подумала Александра и попробовала немного отвлечься, взглянув на миловидную брюнетку слева от него.
Княжна Екатерина собственной персоной.
- Катенька, как я рад видеть тебя в добром здравии! Признаться, когда ты уехала из усадьбы, я был так огорчён! – продолжил любезничать сахарный Иван Кириллович, целуя протянутую ручку в чёрной атласной перчатке.
Княжна Волконская была не такой яркой брюнеткой, как Ксения Митрофанова, но в красоте могла бы с нею посоревноваться. Саша поймала себя на неутешительной мысли, что ей не место среди этих красавиц в любом случае, даже если её отмыть, причесать и нарядить в дорогие шелка – увы, конкуренции им она не составит.
Если барышня Митрофанова была изысканной и искушённой в своей красоте, вкладывая в каждый свой жест соблазн и женственность, то Катерина, будучи младше её лет на пять, привлекала совсем другой красотой – чистой, скромной и непорочной. Она выглядела точно ангелочек, спустившийся с небес, и голос у неё был такой же ангельский, правда, слова, что она произнесла, сразу же развеяли миф о святейшей доброте, вызванный первым впечатлением:
- Вы сами вынудили меня к отъезду, дядя. Позволите напомнить, чем именно? – она обиженно поджала совсем ещё по-детски пухленькие губки. – А впрочем, думаю, не стоит! Не сомневаюсь, что память у вас куда лучше, чем понятия о чести и благородстве.
"Началось", - подумала Александра убито. И взглянула на Ивана Кирилловича - что скажет?
А он ничего не сказал. Для них с Мишелем, хорошо знавших Катерину, этот её выпад показался поистине удивительным. Особенно для Мишеля, привыкшего видеть в сестре маленькую слабую девочку, которую нужно защищать и оберегать.
"Что это с ней?" – не без удовлетворения подумал он, когда Катерина, гордая своей фразой, высоко подняла голову и взглянула на Гордеева с видом победительницы. Стало очевидным, что Иван Кириллович никак не отреагирует на её слова во избежание последствий, иначе Катерина тотчас же пустит в ход тяжёлую артиллерию в лице Мишеля, с которым, это уже всем известно, лучше лишний раз не ссориться.
Поэтому Гордеев без боя сдал первый раунд и сказал:
- Извини, если чем-то обидел тебя, моя милая! Поверь, я не хотел.
"По-другому ты бы говорил, не будь рядом князя!" – подумала Александра с презрением.
"По-другому ты бы говорил, не будь рядом меня, - подумал Мишель, с усмешкой взглянув на отца. – Да и Катя не решилась бы на такую дерзость, окажись с тобой один на один"
Но осмелевшую после первой маленькой победы княжну было уже не остановить.
- У меня будет к вам одна просьба, дядя, - продолжила та, наигранно улыбаясь. - Я бы хотела сохранить наш сегодняшний визит в секрете. Бабушка не знает, куда я поехала, мы с Мишелем ничего не сказали ей, чтобы не расстраивать бедняжку лишний раз. Дело в том, - добавила Катерина, сменив улыбку на горькую усмешку, - что она считает неуместным это бессовестное веселье после похорон, званые обеды, вечеринки и всё такое. Я склонна с ней согласиться, но, увы, приходиться мириться с мнением большинства!
Говоря это, Катерина смотрела тоже почему-то на Александру, словно это именно она была виновницей всех их бед. А Саша подумала: "У них что, ещё и бабушка есть?"
Дверь в коридор, ведущая из гостиной, приоткрылась, и когда к ним наконец-то вышла Алёна, все взгляды устремились к ней. Александра едва ли не вздохнула с облегчением, ибо ей нисколько не нравилось быть предметом всеобщего внимания и ненависти: пусть лучше дорогая матушка сама расхлёбывает ту кашу, что заварила!
Неизвестно, слышала ли Алёна последнюю фразу княжны Катерины, сплошь пропитанную ядом – виду она не подала. Она вообще казалась безупречной во всём, начиная со своего поведения, заканчивая внешностью. На последнее Алёна никогда не жаловалась, ещё с детских лет научившись использовать свою красоту себе во благо. Сейчас на ней было платье из нежнейшего бирюзового атласа, с короткими облегающими рукавами, украшенными жемчужной нитью. Полупрозрачный муаровый пояс-кушак, обхватывал стройную талию и мягкими волнами ниспадал на её широкие бёдра. Светлые волосы, длиною чуть ниже плеч, Алёна заколола жемчужными заколками, открывая чистое, прекрасное лицо, с мягкими чертами. Ярче всего на нём казались огромные серые глаза, обрамлённые густым рядом длинных ресниц.
"Будто сказочная фея", - отметила про себя Александра и жутко расстроилась своей собственной невзрачности на фоне этих красавиц-небожительниц. Может, и впрямь стоило надеть то розовое шёлковое платье, что приготовили для неё по приказу Гордеева?
"Я это всерьёз сейчас подумала?!" - с презрением к самой себе Александра удручённо отвернулась и постаралась убедить себя в том, что так сделала бы только хуже. Она никогда не была похожей на мать, ни в чём, не считая скверного характера. И внешностью своей так мастерски распоряжаться никогда не умела, и не научилась бы, наверное, за целую жизнь! С этим надо родиться, а вот Саша родилась с талантом помогать людям, начисто лишённая таланта обольщения. Но и в этом были свои плюсы, так что оставалось лишь смириться, за неимением других альтернатив.
- Добрый день, - вежливо произнесла Алёна, подойдя к Ивану Кирилловичу и встав по правую руку от него.
- Ну и которая? – лениво поинтересовался Мишель, переводя изучающий взгляд с одной отцовской спутницы на другую. Ему надоело молчать, да и поставить зарвавшегося отца на место страсть как хотелось. Как это так, Катерина сказала своё слово, а он до сих пор нет? Непорядок.
"Полнейшее отсутствие манер, а ещё князь!" - подумала Александра, опустив взгляд. Рисунок на ковре был больно интересный! Куда интереснее и безобиднее, чем этот неприятный зеленоглазый красавец, стоявший напротив.
- Мишель! - попробовал было возмутиться Иван Кириллович, но Алёна призвала его к молчанию, нежно положив руку ему на плечо. Она-то на подобные беседы была мастером и, очевидно, заранее готовилась к самому худшему, а потому изначально пообещала себе не обращать внимания на этого мальчика.
Правда, это было до того, как она увидела его вживую. Попробуй-ка не обрати на такого внимания! Алёна поймала себя на мысли, что, кажется, жестоко просчиталась с выбором и соблазнила не того. Но назад дороги уже не было, а потому пришлось срочно брать ситуацию под свой контроль.
- Позвольте представиться, меня зовут Алёна Александровна. Это я невеста вашего батюшки.
- Что, серьёзно? – переспросил Мишель у отца, очевидно, решив не разговаривать с этой женщиной напрямую. Иван Кириллович коротко кивнул. - М-м, надо же! А я думал та, что посимпатичнее! - Волконский взглянул на Александру, замершую рядом с Гордеевым в ожидании очередной порции гадостей и ехидства. Признаться, он её удивил. Она тотчас же вскинула голову, перехватив взгляд Мишеля, но тот уже ни малейшего внимания на неё не обращал, переключившись на своего разъярённого отца.
- Я бы попросил тебя быть осторожнее в выражениях! - с подобием на внушительный тон, сказал Гордеев, но Мишель его просьбу проигнорировал, продолжив свою жестокую игру:
- В самом деле, как я мог не догадаться сразу! Тебе же никогда не нравились рыжие! Вот блондинки - другое дело, это сколько угодно, - учитывая то, что покойная жена Гордеева была темноволосой, фраза эта прозвучала на редкость двусмысленно, но Мишелю и этого показалось недостаточным. - Помнится, пару лет назад была у тебя одна... очаровательная такая, светловолосая нимфа... кажется, балерина?
- Певица, - пряча улыбку, подсказала Катерина.
- Ах да! Певица, точно. Уж извини, отец, у тебя их было столько, что я поневоле запутался...
- Немедленно прекрати! – скомандовал Иван Кириллович, пунцово покраснев, то ли от стыда, то ли от гнева.
«А на что ты ещё надеялся, когда приглашал его сюда?!» - мысленно спросила его Александра, не зная, куда деться от этого позора и своего собственного безграничного отчаяния. Но хуже всего оказалось осознание того, что этот жестокий и надменный молодой князь был кругом прав.
- Да будет тебе, - равнодушно произнёс Мишель. - Или кто-нибудь из здесь присутствующих до сих пор наивно полагает, что она у тебя единственная?
- Мишель, это невежливо, – осадила его Ксения, подав голос как раз тогда, когда от неё ожидали полнейшего молчания. Неожиданно, не так ли? А это потому, что она, во-первых, была воспитана в наилучших традициях дворянства, и этикет ставила превыше всего, особенно на людях. Во-вторых, к семье Волконских она пока ещё не принадлежала и, как следствие, не так сильно ненавидела гордеевскую любовницу. Ну и в-третьих, она прекрасно знала, что такая фраза Мишеля уж точно не остановит, а, наоборот, раззадорит пуще прежнего.
Что ж, она была права.
- Невежливо? А приводить в дом моей матери свою любовницу – это, по-твоему, вежливо?
«Ну всё,– обречённо подумала Александра. – Не могу так больше!»
Высвободившись из хватки Ивана Кирилловича, она уверенными шагами направилась прямиком к Мишелю. Да-да, именно к нему, а не от него, как хотелось ей в тот момент больше всего на свете.
Но позволить себе трусливо сбежать с поля боя она не могла. Битва была ещё не проиграна, а этот негодяй посмел оскорбить её мать, и она ему это так не оставит!
Притормозив возле Мишеля, Александра вскинула голову и заглянула в его глаза, возвращая князю не меньшие ненависть и презрение. Волконскому, признаться, в тот момент сделалось безумно смешно.
"Это кто же у нас тут такой маленький и агрессивный?" - изо всех сил борясь с улыбкой, подумал он. Картина была на редкость потешная - эта маленькая рыжеволосая бестия, ниже его наголову и вдвое уже в плечах, стояла теперь напротив с столь воинственным видом, словно собиралась броситься на него с кулаками. А в глазах её блестела такая ярость, что он, наверное, и впрямь испугался бы, если б ему не было так весело.
Однако порыв был благородным и заслуживал уважения, поэтому Мишель сдержал-таки своё веселье, и одному Господу известно, каких усилий ему это стоило.
- Послушайте, вы, - сквозь зубы произнесла Александра, вложив в это короткое местоимение всю ту ненависть, на какую только была способна, - вы можете быть хоть трижды сыном господина Гордеева и четырежды - князем и дворянином, но ни то, ни другое не даёт вам права говорить о моей матери в таком тоне!
- Да-а? - протянул Мишель с таким удивлением, словно у него и впрямь было это право. И, поверх её плеча, посмотрел на отца – а что он? Решительные действия ожидались скорее уж от него – Гордеева сам Бог обязал заступаться за свою женщину, но, видимо, переломанный нос пока ещё не спешил срастаться, а болезненные ушибы то и дело напоминали о себе, сдерживая Ивана Кирилловича от поспешностей.
А девчонка-то, конечно, молодец, отметил Мишель, вновь возвращая ей свой ленивый полупрезрительный взгляд.
- Да, - совершенно серьёзно сказала она. – И я советую вам немедленно извиниться!
Ксения с Катериной синхронно ахнули, первая притворно, вторая абсолютно искренне.
"О-о, как мы заговорили!" - отметил Мишель с некоторой долей удивления, однако удивление его носило скорее положительный характер. Давненько ему не встречалось достойного оппонента - как-то так повелось в последнее время, что люди вообще не решались с ним спорить, начиная с бывалых военных и заканчивая такими трусами, как его отец. Но чтобы какая-то плебейская девчонка, без роду и племени?
- А не то что? – на всякий случай полюбопытствовал он. Нет, а что же, ему было интересно! Взгляд его тем временем скользнул по ней, сверху вниз и обратно, уже без былого предубеждения, отмечая детали.
Наконец-то он заметил её никуда не годное платье. Это девушки в первую очередь обратили внимание на наряд, оценив по достоинству его бедное убожество, Мишель же, чисто по-мужски, для начала с удовольствием отметил соблазнительные изгибы фигуры, изящную осанку и миловидное личико, а уж потом обратил внимание на одежду. Что же это, батюшка решил на ней сэкономить? Очень зря, если они собирались разжиться на её замужестве. В таком виде её даже Авдеев, самый большой поклонник медсестёр в мире, замуж не возьмёт! Иронизировать, правда, можно было сколько угодно, на это Мишель был мастер, но внезапно он усовестился собственных мыслей. Особенно когда увидел еле заметную ссадину у неё на лбу, спрятанную за непокорными тёмными волосами, с необычным медным отливом. Били они её, что ли? Совсем потеряли стыд?
А впрочем, отец-то его давно потерял, а Георгий - бывший каторжник, ему стыдиться по статусу не положено.
Хм, подумал Мишель. А затем, ещё раз - хм! - когда Сашенька сдвинула брови на переносице, пытаясь придумать ему достойный ответ. И, к своему стыду, не нашла ничего лучше, чем сказать:
- Ничего, - впрочем, она тотчас же добавила: - Просто советую вам вспомнить правила хорошего тона, которые вы, дворяне, так почитаете!
"Поглядите-ка на неё!" - Мишель едва ли не рассмеялся. Право слово, надо пожать ей руку! Как мастерски она поставила его на место! Он и не нашёлся, что ответить, но на помощь пришла Катерина, которая никак не могла дать в обиду своего любимого брата.
- Подумать только, деревенская медсестра учит манерам самого князя Волконского! - обронила она в пространство. Фраза тотчас же возымела свой эффект - Ксения позволила себе улыбнуться уголками губ, во все глаза следящая за баталией, а Мишель с весёлой улыбкой протянул сестре ладонь, по которой она тотчас же легонько хлопнула, поздравляя его с победой. Это был их старый детский обычай, последовавший за ними во взрослую жизнь. И теперь они смотрели на Александру победителями, оба, брат и сестра, страшно довольные собой и не знающие сомнений. Та лишь вздохнула в ответ и покачала головой.
- Приходится мне, раз уж родители не научили, - сказала она.
- Мой отец был слишком занят совращением учительниц музыки, а мать из последних сил пыталась склеить воедино разбившуюся семью, так что, извини, дорогая, им было как-то не до моего воспитания, - парировал он.
А потом Иван Кириллович неожиданно изрёк:
- Александра, прекрати это!
"Александра?!" - Мишель не поверил собственным ушам, испытав ни с чем не сравнимое желание вновь спустить отца с лестницы. На этот раз с той, что в подъезде. Тут этаж четвёртый - глядишь, Гордеев научится чему-то, пока будет лететь вниз.
"Александра?! – изумилась Сашенька, хмуро обернувшись на Гордеева. - Я же вас, мерзавцев, защищаю, а вы?!"
Господи, а зачем? – вдруг спросила она себя. И приняла поражение.
Протянув руку, она отвела взгляд и сказала:
- Я не представилась. Александра Тихонова.
Несмотря на азартное желание поупражняться с этой смелой барышней в остроумии, Мишелю тоже пришлось поумерить свой пыл. Продолжать сражение после того, как противник добровольно поднял белый флаг, было бы бесчестно. Поэтому он снизошёл до того, чтобы пожать её руку – разумеется, безо всяких поцелуев и прочих элементов вежливости, она не была дворянкой и в его понимании ничего такого не заслуживала. Но уже одно это рукопожатие стоило дорого.
- Михаил Волконский, - с той же лениво-надменной усмешкой представился он. - Надеюсь, не стоит говорить, что я сказочно рад знакомству?
- Зачем же друг друга обманывать? – усталым голосом спросила Саша, поспешив как можно скорее высвободить свою руку из его ладони. Ей показалось, что её окатило жаром, когда он до неё дотронулся. – Не сомневаюсь, что вам оно точно так же приятно, как и мне!
А вы думали, она не оставила бы последнего слова за собой?
Впрочем, и Мишель был не лыком шит, и улыбнулся ей вновь, теперь уже вполне искренне и дружелюбно.
- "Ваше величество", - сказал он, блеснув глазами. – Забыла добавить.
"Ненавижу тебя", - подумала Александра и, улыбнувшись в ответ с безграничной ненавистью, сказала:
- Простите великодушно, ваше величество! Я ведь всего лишь бедная медсестра, откуда мне знать все тонкости дворянского этикета?
И всё равно последнее слово осталось за ней! Но Мишель не стал ничего говорить, изо всех сил борясь с улыбкой, и взглянул на Ивана Кирилловича вдругорядь.
- Александра, немедленно прекрати! – прошипел он.
- А вы не просите, Иван Кириллович. Вас я вашим величеством величать не стану! - сказала она, после чего, остановившись возле двери в гостиную, спросила у Алёны: - Мы собрались здесь для семейного обеда или для семейных ссор?
- Саша, господи, ну что за спектакль?! - громким шёпотом принялась она отчитывать дочь. А Мишель тем временем подошёл к отцу и, скрестив руки на груди, тихо сказал:
- Ты ничтожество. Подумать только, какая-то девчонка оказалась смелее, чем ты!
- Она-то, предположим, знала, что тебе благородство не позволит скинуть её с лестницы! - с не меньшим вызовом ответил Гордеев, провожая взглядом Алёну в её невесомом бирюзовом платье. - А на свой счёт я не был столь уверен.
- А сообразительность - твой конёк, как я погляжу? - с усмешкой спросил Мишель.
- Прекрати паясничать! И если ты думаешь, что все твои выходки я намерен и дальше спускать тебе с рук, то ты ошибаешься! - угрожающе произнёс Иван Кириллович. Мишель наградил его недобрым взглядом и уже собрался спросить, как дорогой отец собирается его остановить, но им помешала подошедшая Катерина.
- Миша, дорогой, проводи меня в гостиную! Я страшно проголодалась и мне не терпится поскорее сесть за стол. Иван Кириллович обещал клубничное мороженное, специально для нас с Ксюшей! - как ни в чём не бывало сказала она.
Со дня её отъезда с Остоженки прошло слишком мало времени, чтобы Катя успела забыть, где в квартире находится гостиная. Разумеется, она сделала это нарочно, не рискнув оставить Мишеля наедине с Гордеевым. Это могло закончиться катастрофой, и девушка прекрасно это понимала. Они с Мишелем всегда были близки, и Катерина чувствовала его настроение, как никто другой, потому она прекрасно видела, что он напряжён, точно натянутая струна, и держится из последних сил, и то благодаря их с Ксенией присутствию.
Мишелю пришлось исполнить её просьбу, но, уходя, он бросил на отца очередной взгляд-молнию, и Ивану Кирилловичу показалось, что горящие глаза сына прожгли его насквозь. Подошла Ксения, улыбнулась и молча взяла Гордеева под руку.
- Ваша пассия не заревнует, надеюсь? - лукаво блеснув глазами, спросила она.
- Ксюша, ну хоть ты не начинай... - простонал Гордеев, и Ксения весело рассмеялась.
Мишель, услышав её смех за спиной, покачал головой, но оборачиваться не стал и прокомментировал:
- Подлая предательница!
- Ну-ну, она на твоей стороне, ты же знаешь! Просто ей хочется немного сгладить ситуацию, вот и всё, - прижавшись к плечу брата, Катерина подняла голову и доверчиво взглянула в его глаза. - И она правильно делает, между прочим. Дядюшка же сказал, что с тебя - безупречное поведение, а с него записка!
- А я, по-твоему, не был безупречен? - с улыбкой спросил он.
- Ты всегда безупречен, - сказала Катерина, но, в противовес собственным словам, тяжело вздохнула и низко опустила голову. - Это не кончится добром.
- Я знаю, - только и ответил Мишель.
Это могло бы ещё кончиться добром, пока была жива его мать. Но с её смертью ситуация обернулась, увы, не в их пользу.
Что касается пары, ушедшей первой, их разговор также вёлся на пониженных тонах, и тоже имел предупредительный характер.
- Чего тебе ни в коем случае не стоило делать, так это настраивать против себя Михаила! - с неодобрением произнесла Алёна, качая головой. Серёжки в её ушах плавно покачивались в такт движениям, это заставило Александру невольно улыбнуться. - Чему ты улыбаешься, несносная девчонка?! Ты меня совсем не слушаешь! Волконский - последний человек, кого бы я хотела иметь во врагах!
- В таком случае, если ты думала, что твоя свадьба с его отцом расположит его к тебе, то это было весьма наивно!
- Прекрати этот цирк! И впредь не смей дерзить ему!
- Он первый начал! - справедливости ради напомнила Александра.
- Он имел на это право, в конце концов, - вздохнув, произнесла Алёна, которую такие мелочи, как уважение к собственной персоне, волновали в последнюю очередь, когда дело касалось денег. - Нужно было дать ему выговориться, и ни в коем случае не будить этого зверя.
- Он назвал тебя любовницей своего батюшки, если ты вдруг забыла!
- Так ли он ошибался? - с тоской спросила Алёна, сжав руку дочери в своей. Саша подумала, что, наверное, матушке в тот момент тоже приходится несладко, но на сочувствие всё же не расщедрилась.
- В таком случае, ему не следовало говорить этого при мне, - сказала она сухо. - Ты моя мать, как бы там ни было, и я никому не позволю тебя оскорблять!
- Спасибо, конечно, милая, но не стоило, - почти ласково произнесла Алёна. - По крайней мере, не с ним. Этот пусть делает, что хочет, пускай бесится сколько угодно, лишь бы только успокоился и не мешал нам.
После её слов стало ясно, что Алёна его попросту боится. Нахмурившись, Александра позволила себе обернуться через плечо и взглянуть на молодого князя ещё раз. Он с обворожительной нежной улыбкой говорил что-то сестре, но, почувствовав на себе взгляд Александры, сменил улыбку на усмешку, полную ненависти и презрения. Саша поспешила отвернуться и спросила:
- Ты думаешь, он может помешать вашему браку? - она хотела сказать «вашему счастью», но в последний момент поправила саму себя.
- Если кто и может, то только он, – отозвалась Алёна, остановившись возле накрытого стола, что стоял в широкой, просторной гостиной. – У этого мальчика огромные связи и власти едва ли не больше, чем у его отца.
«Не такой уж он и мальчик», - мысленно сказала ей на это Александра, вновь провожая взглядом Мишеля, остановившегося с другой стороны, рука об руку с Катериной. Та с любопытством разглядывала изысканное убранство стола, с таким видом, как будто ничто в целом мире её больше не тревожило. В доме у Волконских всегда знали толк в угощениях, а княжна была так голодна, что на время заставила себя позабыть о насущных проблемах.
- Кого посадим во главе стола, на место матушки? – поинтересовался Мишель у подошедшего к ним Гордеева. Алёна закатила глаза, пользуясь тем, что стоит спиной к гостям, и, кроме Александры, никто не видит выражение её лица. Молодому князю было явно мало выяснений отношений на сегодня, и он жаждал продолжения, но Гордеев решил не поддаваться на провокацию.
- Пускай сядет Катерина, наша маленькая хозяйка! – с примирительной улыбкой сказал он.
«А я-то, наверное, со своей стороны и вовсе должна кланяться в ножки и благодарить, что мне позволили присутствовать на званом обеде у господ, - ехидно подумала Александра, глядя на Ивана Кирилловича. – Спасибо, родной, что не заставил сидеть на полу у дверей и подбирать объедки с барского стола! Какая невероятная щедрость с твоей стороны!»
Как следствие, взгляд её плавно перешёл с Гордеева на Ксению. Та по-прежнему кокетливо обнимала его руку, из-под полуопущенных ресниц рассматривая то Алёну, то Сашино скромное платье, и томно улыбалась уголками губ. Теперь, когда удалось, наконец, рассмотреть невесту князя получше, Александра пришла к выводу, что барышня Митрофанова могла бы претендовать на звание самой красивой девушки в мире, если бы не злоба, застывшая в изящных чертах лица.
И ведь, казалось бы, Ксения была единственной, кто пока ещё не подавал явных признаков агрессии, а, скорее наоборот, пыталась утихомирить Мишеля и не дать разрастись конфликту, но, увы, Александре она не понравилась ещё больше, чем острая на язык Катерина.
Княжна была – как там Алёна выразилась? – всего лишь обиженным ребёнком, не получившим свою порцию родительского внимания, но Ксения… нет, Ксения смотрела на них с пренебрежением и брезгливостью, всем своим видом показывая, как ей, столбовой дворянке, претит общество простых смертных.
К величайшему неудовольствию Александры, их посадили рядом. Это, конечно, было в тысячи раз лучше, нежели сидеть с самим Волконским, но Саша в кои-то веки предпочла бы общество Ивана Кирилловича, или Алёны! Но нет, они вдвоём заняли места напротив, Катерина села на место хозяйки во главе стола, а Мишель с Ксенией и Александрой – по левую руку от неё, с другой стороны.
«Из соседства с Митрофановой ничего не хорошего не выйдет, и выйти не может», - подумала Александра и вскоре убедилась в этом, когда, едва обед успел начаться, Ксения с улыбкой попросила:
- Дорогая, будь добра, передай мне консоме портаньер, шнель-клопе и тарелочку с фуа-гра по-парижски!
«А ты не лопнешь, красавица? – мысленно ответила ей Александра, поначалу и не заподозрив подвоха. – Как это в тебя, такую худенькую, столько влезает?!»
Впрочем, когда она поняла, на что рассчитывала Ксения, рука её замерла над тарелками, и Саша невольно усмехнулась. И отрицательно покачала головой, в мыслях своих характеризуя барышню Митрофанову как не самую достойную из живущих.
- О-о, прости, ты же, наверное, не знаешь, что это такое! – рассмеялась Ксения, коснувшись кончиками пальцев своих губ, как будто бы изображая смущение оттого, что поставила Сашу в неловкое положение.
- Да откуда бы ей знать, - не смогла промолчать Катерина, - у них в деревне, поди, таких угощений отродясь не пробовали!
И они рассмеялись друг другу, страшно довольные собой.
«Стерва!» - с чувством подумала Александра и взглянула на Волконского. Тот во всеобщем веселье участия не принимал, но смотрел с улыбкой, очевидно, от души наслаждаясь происходящим. Но ничего-ничего, недолго музыка играла!
Дав барышням отсмеяться вдоволь, Александра выждала несколько секунд, после чего обворожительно улыбнулась обеим, затем персонально Волконскому, и уверенно потянулась к тарелкам, что стояли посередине стола. Тут, надо признать, было столько угощений, что и Алёна-то не сразу догадалась, где что, хотя она лично занималась распоряжениями насчёт обеда. Тем не менее, не дольше, чем через десять секунд перед Ксенией безошибочно появились две тарелки: глубокая со шнель-клопе, мясом в соусе, маленькая с гусиной печенью фуа-гра и супница с консоме портаньер, горячим бульоном. На такой поворот событий графиня Митрофанова явно не рассчитывала, и растерянно уставилась на свой заказ, отчего-то чувствуя себя униженной.
А Александра улыбнулась победной улыбкой и сказала:
- Кушайте, не обляпайтесь, дорогая Ксения Андреевна! – затем она перевела взгляд на князя, спрятавшего улыбку в ладонях, и полюбопытствовала: - А вам что подать, ваше величество? Раз уж я сегодня вместо прислуги!
- Александра! – шикнула на неё Алёна, призывая не цепляться к Волконскому, но той всё было нипочём.
- Спасибо, я сам, – ответил Мишель, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. Ксении не понравился его весёлый голос, и она, вскинув голову, прищурилась и с неодобрением посмотрела на него. Волконский тотчас же сделал вид, что покаялся, и накрыл её руку своей в жесте безграничной нежности и заботы. Лишь это заставило Ксению немного успокоиться.
Но, тем не менее, Александру не покидало ощущение, что только что она нажила себе ещё одного опасного врага в лице этой недоброй черноволосой красавицы. А парой минут раньше, в лице её наглого и надменного жениха.
«Вот уж воистину, два сапога пара!» - думала она, глядя в свою тарелку. И впрямь, трудно подобрать кого-то, кто лучше подходил бы ему – Ксения была словно зеркальным отражением Мишеля, точно такая же надменная, неприятная, самоуверенная и бесцеремонная.
«Они не считают нас за людей! И что бы мы ни делали, ничто этого не изменит», - с тоской поняла Саша. А впрочем, никто и не собирался им нравиться. Алёну заботил исключительно Иван Кириллович и возможность за его счёт дотянуться до той жизни, о которой она так мечтала – на мнение его родственников ей было абсолютно наплевать. А сам Гордеев, как видится, влюбился до такой степени, что его и подавно не волновало ничто в целом мире, кроме своей дорогой невесты.
Пока Александра размышляла об этом, некоторая часть трапезы прошла в молчании, а потом Мишель заговорил:
- Совсем забыл сказать тебе, чтобы не утруждался на счёт поминок. Расходы и всё остальное я беру на себя. И девять дней, и сорок. Не то чтобы я думал, что у тебя есть совесть, и ты захочешь лично этим заняться, разумеется… Но, наверное, стоило тебя предупредить.
Он произнёс это на удивление ровно и спокойно, как будто вовсе не желал ссориться, а просто констатировал факт. И Александра с удивлением для самой себя обнаружила, что у Волконского, оказывается, весьма приятный голос. Это заставило её вновь посмотреть на него, игнорируя тотчас же посланный ей взгляд Ксении, подобно щиту, оберегающему Мишеля от любых посягательств. Но Александру это не остановило.
В профиль он казался ещё привлекательнее. Такие правильные черты лица, такой необычный взгляд, хоть и смотрел он не на неё, а на Гордеева, и такие красивые губы, изогнутые в недоброй усмешке. Волосы его были короткими, но чёлка, разделённая прямым пробором, то и дело падала на лоб, Мишель иногда откидывал её назад, неуловимым, машинальным движением, и в этом тоже было что-то незабываемое. Понятно, почему Ксения так ревностно оберегала его от посторонних взглядов, с усмешкой подумала Александра, возвращаясь к своему обеду. Такой красавец-жених, наверное, даёт ей немало поводов для беспокойства, бедняжке, так ей и надо…
- Сорок дней? – Иван Кириллович только теперь догадался удивиться. – Ты останешься в городе так надолго?
- А ты предпочёл бы, чтобы я уехал прямо сегодня? – тотчас же ощетинился Мишель.
- Я думал, военным не положен такой большой отпуск, – пояснил Гордеев примирительно.
- Не всем, – ответил Мишель, но углубляться в подробности не стал, так как о своей военной карьере говорить не слишком любил. – Но я бы на твоём месте не обо мне беспокоился, а о том, что будет, когда вернётся Алексей.
- Ах да, – пробормотал Иван Кириллович, вспомнив о своём шурине. Воспоминания были не из приятных, и он поморщился, как от зубной боли. – Алексей…
- Хочешь совет? – на удивление искренне полюбопытствовал Мишель. – Забирай свою ненаглядную и уезжай из города. Желательно, прямо сейчас. И желательно туда, где он до тебя не доберётся.
- Какие-то мрачные у тебя прогнозы, Мишель! – отметил Гордеев, взглянув на сына с грустью. Но если он надеялся получить сочувствие, то напрасно.
- Мрачные? Да тебе надо благодарить Бога, отец, что его серьёзно ранило, и он с трудом может передвигаться. Иначе он уже был бы здесь, и я на его фоне показался бы тебе дружелюбным и добродушным мальчиком.
«Что же это за Алексей такой, чёрт возьми?!» - невольно заинтересовалась Александра, вспомнив голубоглазого красавца-блондина, как-то принесшего к ним княгиню Волконскую, истекающую кровью.
Он тогда показался ей резковатым, особенно когда угрожал её отцу кровавой расправой, но, наверное, он имел на это право, ведь у него на руках умирала любимая сестра! Но потом-то, Саша помнила, как он приходил к Юлии Николаевне и целыми днями сидел у её постели – он казался таким заботливым, таким тихим и спокойным в те моменты, что они были вместе. И на безумца точно не походил.
«Правда, с тем, как он её любил – а это ещё тогда было заметно – странно, что он до сих пор не добрался до Москвы, до Гордеева. Я не удивилась бы, если бы он приполз сюда на переломанных ногах и задушил бы этого мерзавца!» - резюмировала Александра. А война ведь меняет людей. Так что неудивительно, что нежно любящий младший брат превратился в кровавого убийцу, мечтающем о расправе. Оставалось лишь надеяться, что то время, которое он вынужден будет провести, прикованный к постели, охладит его пыл и жажду мести.
Мишель-то со своей стороны дядю знал куда лучше, поэтому на этот счёт излишних иллюзий не питал. Остудить пыл Алексея было в принципе невозможно. Ничем. Никогда. Поэтому отца в данной ситуации ему стало немного жаль, но он просто этого не показывал.
- Я надеюсь, всё образуется, – подытожил оптимистичный Иван Кириллович. И поднял бокал, наполненный красным вином. – Предлагаю тост!
- За Юлию Николаевну! – ввернула своё слово Александра, подняв свой бокал, пока Гордеев набирал в грудь побольше воздуха, чтобы провозгласить мир во всём мире или что-нибудь не менее пафосное.
В воздухе повисла напряжённая тишина. Иван Кириллович посмотрел на неё с такой ненавистью, что смог бы посоревноваться в этом с сыном, а она лишь пожала плечами в ответ, стараясь игнорировать также горящий неодобрением взгляд матери.
«Ох, и достанется же мне за своеволие!» - подумалось ей.
- Хороший тост, – голос Мишеля, прозвучавший как-то отчуждённо, заставил её на время забыть о своём грядущем наказании. А ещё ей показалось это удивительным – Саша готова была спорить, что Волконский из одного лишь принципа будет говорить и делать всё наперекор ей, и уж точно никогда с нею не согласится, а вот, поди ж ты, опять он её удивил!
Они выпили, не чокаясь: Мишель до дна, Александра лишь немного пригубив. Остальные были вынуждены последовать их примеру, при этом Ксения всячески старалась выразить своё недовольство, хотя, казалось бы, отчего ей не желать помянуть свою бывшую будущую свекровь? Но ведь это было с подачи Александры, которую она теперь уже не просто презирала, а ненавидела лютой ненавистью! И, прежде чем успел закончиться обед, она уже придумала свой план мести – на её взгляд слишком простой, но в простоте своей поистине гениальный.
Поднимаясь из-за стола, Ксения будто случайно задела бокал локтем, опрокинув его прямо на платье Александры. Хрустальный звон разбитых осколков, тысяча извинений и безнадёжно испорченная юбка. А ещё холодный, неприятный взгляд янтарно-карих глаз, посланный Ксении вместо тысячи нелицеприятных слов, которые Саша хотела сказать. Но этот взгляд барышню Митрофанову ничуть не испугал.
- Бог мой, прости меня, милая, я такая неловкая! – неустанно твердила она, пытаясь салфеткой промокнуть пятно, но этим платью было уже не помочь. – Ах, ну как же так могло получиться? О-о, позволь мне искупить свою вину! Я пришлю тебе целый чемодан своих старых платьев! Они вышли из моды, и я их больше не ношу, а тебе сгодятся в самый раз!
«Вот бы сейчас вцепиться тебе в волосы, дрянь, чтобы навсегда отбить у тебя охоту оскорблять меня!» - кровожадно помечтала Александра, а вслух сказала:
- Да что вы, Ксения Андреевна, ваши платья ни за что не сойдутся у меня на груди, даже при большом желании! Да и бёдра мои будут пошире, так что, придётся вам купить мне новый наряд!
«И всё-таки три-два», - подумал Мишель и невольно рассмеялся. Правда, потом, поймав на себе возмущённый взгляд Ксении, тотчас же вернул своему лицу серьёзное выражение, но лукавый блеск в глазах его выдавал. Но, уж извините, он никак не мог сдержаться! Эта Александра на удивление мастерски умела ставить на место зазнавшихся собеседников, пусть и таких, как Ксения. Тем более, она была кругом права – на фоне её женственной фигуры, с радующими мужской глаз округлостями, Ксения казалась плоской худышкой, и сама не могла этого не понимать.
- Непременно так и сделаю, – сквозь зубы произнесла обиженная барышня Митрофанова и быстрым шагом направилась к выходу, подхватив юбки. Александра последовала за ней, но – медленно, плавно, с видом королевы и высоко поднятой головой.
А у дверей ещё остановилась и, придерживая рукой мокрое платье, сделала реверанс, на прощанье улыбнувшись Мишелю, как обычно, с вызовом.
- Ваше величество!
Он кивнул ей и, когда за ней закрылась дверь, перевёл взгляд на Катерину.
- Ступай, догони Ксению, и подождите меня на улице, – велел он сестре. – Я не задержусь.
Девушка послушно кивнула и вышла вслед за Митрофановой. Мишель остался наедине с отцом и его благоверной и для начала позволил себе ещё раз внимательно осмотреть её, словно не насмотрелся за обедом. Они сидели друг напротив друга в течение всей трапезы, и с самого начала и до конца он ловил на себе её жадные взгляды, которые его порядком раздражали.
И пускай Мишель к подобному вниманию от женщин привык, но будущей жене Ивана Кирилловича не следовало так жадно пожирать глазами его же родного сына. Но что взять с такой, как она?
Даже сейчас, стоя рука об руку с Гордеевым, Алёна продолжала алчно изучать Мишеля с ног до головы, боясь упустить какую-нибудь деталь, а когда он перехватил её взгляд – и вовсе кокетливо улыбнулась.
«Что, серьёзно?» - ужаснулся Мишель и с осуждением покачал головой.
Какой кошмар.
Да и потом, она не была в его вкусе, так что чары свои могла приберечь для Гордеева, и не растрачивать почём зря.
- Надо поговорить, – сказал Мишель отцу. И добавил многозначительно: - Наедине.
- Да, конечно, – согласился послушный Гордеев, кивком приглашая сына к выходу. – Алёна, милая, извини нас.
- Я пойду посмотрю, как там Саша, – тоненьким, послушным голоском произнесла эта обворожительная фея, не забыв послать томный взгляд из-под полуопущенных ресниц – правда, почему-то опять Мишелю, а не своему благоверному.
Какой кошмар, в который раз подумал Волконский и вслед за отцом вышел в коридор, а оттуда проследовал за ним вглубь квартиры, туда, где располагался отцовский кабинет. Там сейчас сидел Семён, но при появлении хозяев поспешил откланяться. Проходя мимо Мишеля, он поднял на него многозначительный взгляд. Волконский мимолётно улыбнулся, а затем подошёл к отцовскому столу и остановился напротив кресла, куда уселся Иван Кириллович.
Сытый, довольный и беспечный, он достал сигару из ящика стола, отрезал кончик, и с превеликим наслаждением затянулся. Потом опомнился и кивнул Мишелю на почти полную коробку.
- Не желаешь ли?
- Я не курю.
- Странно. А я думал, в окопах волей-неволей закуришь! - произнёс он, с любопытством поглядывая на сына.
- Как-нибудь на досуге мы с тобой непременно об этом поговорим, – пообещал ему Мишель. – Но только после того, как я перестану тебя ненавидеть. А теперь кончай этот фарс и расскажи, что случилось, отец.
- Ты о чём? – Иван Кириллович сделал вид, что не понял, и вдохнул полной грудью ароматный дым. Сигары были дорогие, стоили целое состояние, и были его роковой страстью, помимо красивых женщин и хорошего вина.
- Ах, ну конечно! О чём же это я? Может, о твоей политике в министерстве? О твоих последних законопроектах? Или о нескольких миллионах, переведённых почему-то на твой заграничный счёт?
- Ты и об этом знаешь? Семён доложил, или генеральша? Так вот, я сделал это на случай непредвиденной ситуации… в стране неспокойно, знаешь ли. Подстраховка не помешает, если начнётся революция и нам придётся бежать из страны.
- Это всё, конечно, очень умно и хитро, но меня в данный момент больше волнует убийство моей матери, – резко оборвал его увещевания Мишель.
- Самоубийство твоей матери, ты хотел сказать? – уточнил Гордеев, ничуть не задетый такой постановкой вопроса.
- Что там на самом деле произошло, отец? – устало спросил Мишель, которому надоели эти бесконечные попытки Ивана Кирилловича уклониться от прямого ответа. – И я прошу тебя, не увиливай и не ври мне. Скажи как есть. Всем будет проще и легче, если ты скажешь мне правду.
Гордеев в ответ на это лишь кивнул и достал из ящика сложенную пополам бумагу, которую вручил сыну. Мишель взял её, развернул и бегло просмотрел.
«Не суди меня, Ваня. Я ухожу, и ты сам знаешь, почему. Я не могу больше терпеть твоего бессердечия, ты совсем не замечаешь меня! Мне тяжело решиться на этот шаг, но так будет лучше для всех. Я терпела столько времени только из-за Мишеньки, но он уже большой мальчик, и сможет понять меня, если только захочет. Больше так продолжаться не может. Я люблю тебя, Ваня. Прости за всё.
Твоя Юлия»
Почерк её, бесспорно. И манера написания, порывистая, резкая, тоже её. Если это и подделка, то на удивление мастерская, подумал Мишель и поднял взгляд на отца.
- Я уже говорил тебе, какое ты ничтожество? – на всякий случай полюбопытствовал он.
- Считай меня кем угодно, твоё право, – тихо ответил Гордеев. – Я виноват перед ней, это факт. Но я не хотел для неё такой участи! Я просил развода, я тысячу раз говорил ей, что у нас ничего не получится, а она всё не отступала, надеялась на что-то! Не хотела понимать, что всё кончено. А потом, видимо, поняла, и… - тут он многозначительно замолчал и позволил себе вздохнуть по этому скорбному поводу.
- Хорошо, – Мишель кивнул. – Сделаем вид, что я тебе поверил. Объясни тогда, почему была такая спешка с похоронами и почему ты никому не дал проститься с ней? Марья Петровна, нынешняя кухарка в имении, была её кормилицей и нянькой первые десять лет жизни, уж она-то, на мой взгляд, имела право быть со своей хозяйкой в её последние часы.
- Похороны были в Москве, – уклонился от ответа Иван Кириллович. – Кухарку туда никто бы не повёз, а самой ей добраться было не на чем. С транспортом, знаешь ли, совсем туго стало в военное время. Поезда отменили, а на перекладных – целых суток не хватит. А куда же имение без кухарки на целый день? Да и потом, старуха была в таком состоянии, что я побоялся – не выдержит, сойдёт с ума от горя. Поэтому попросил монахинь из местного монастыря приготовить тело к погребению. Меньше слёз, больше дела.
Волновался о душевном состоянии старой кухарки? Он? Мишель был готов спорить, что до этого момента Иван Кириллович даже не знал, как её зовут! Так что эти благородные доводы прозвучали на редкость нелепо.
- А почему так поспешно? У тебя должна была быть очень веская причина, чтобы поправ все возможные христианские каноны, взять и похоронить её на следующий день!
- Ты, должно быть, не заметил, какая страшная стоит жара?
- А у твоего любимого Воробьёва, должно быть, не нашлось лишней холодильной камеры для своей благодетельницы?! – тем же тоном поинтересовался Мишель. – Он, конечно, редкостное ничтожество, но я сомневаюсь, чтобы пожалел для неё такую сущую мелочь, учитывая то, что это именно ей он обязан своим процветанием!
- Послушай, ты ещё смеешь осуждать меня? Тебя не было здесь, когда это случилось! – надавил на больное Иван Кириллович. – И все заботы легли на мои плечи, после того как твоя бабка свалилась с приступом! Конечно, дорогая дочка, единственная отрада, любимая и ненаглядная – тут всё как раз понятно, но похоронами-то занимался я! И ты не представляешь, как это было непросто! Ты говорил про христианские каноны? Так вот, она сама попрала их, выпив пригоршню таблеток и написав это чёртово письмо! Самоубийц хоронят за оградой, Мишель. Без отпевания. Как собак. И ты не представляешь, каких трудов мне стоило договориться со священником, чтобы всё прошло как подобает!
- Благодарностей на этот счёт ты от меня не дождёшься, – сразу предупредил его Волконский, хмуро сдвинув брови на переносице. – Ты обязан был это сделать, чёрт возьми, она была не чужим для тебя человеком!
- Я и не хочу от тебя благодарности, я лишь хочу, чтобы ты перестал осуждать меня. Что сделано – то сделано. На улице стоит адская жара, и это не самая подходящая погода для похорон. А я хотел, чтобы Юлия была красива. Как и при жизни. И чтобы красивой ушла в последний путь. А не в закрытом гробу, как хоронили твоего деда, когда служанка по нерасторопности распахнула форточку во время августовского зноя. Я хотел, чтобы всё было по-человечески, сынок, но тебе-то, я понимаю, проще думать, что я намеревался поскорее похоронить жену, потому что нашёл ей достойную замену!
О-о, нет, вот так он как раз и не думал. Гораздо охотнее верилось в то, что с похоронами случилась такая спешка, чтобы не успели приехать они с Алексеем или Дружинин. Потому, что там было что-то такое, на что они могли обратить внимание. Следы от пулевых ранений, например.
И чем больше Иван Кириллович старался уверить сына в своих искренних мотивах, тем больше Мишель убеждался в обратном.
- Допустим, я тебе верю, – произнёс он, когда Гордеев замолчал. – И в таком случае у меня к тебе остаётся два последних вопроса.
- Почему на похороны не пришла Катерина, я не знаю, – ответил Гордеев сразу же, и похоже это было динственной правдой, которую он сказал.
Катерина не пришла по собственной инициативе, для Мишеля это не стало неожиданностью. Девушка призналась, что просто не смогла бы вынести этого в одиночку. Про бабушку было заранее известно, что та не сможет пойти – известие о смерти дочери приковало её к кровати на двое суток, доктора едва вернули её с того света, когда она слегла. А больше у бедной Катюши никого не было, ни единого близкого человека или друга, не считая Сергея Авдеева, но он тоже на похоронах Юлии Николаевны не присутствовал.
Что ж, кузину Мишель как раз не винил. Катя была хрупкой и ранимой семнадцатилетней девочкой, рано потерявшей родителей. Юлия Николаевна, удочерив её, заменила ей и отца, и мать, и была для неё единственным светом в окошке – неудивительно, что её смерть стала для Катерины ударом.
Но Мишеля волновало другое:
- Не о Катерине речь. Меня интересует, куда делся матушкин дневник?
В самую точку!
Иван Кириллович едва ли не подскочил на месте, услышав о дневнике. Сигара чуть не выпала из его пальцев, и он, поспешно определив её в пепельницу, сложил руки на груди, чтобы не выдать своего волнения.
- Д-дневник?
«Странно, - подумал Мишель с удивлением, - он его явно не брал. Но куда же он тогда мог деться?»
- Дневник. Тот самый, который мама всегда возила с собой, и хранила обычно на туалетном столике у изголовья кровати. Ты знал бы об этом, если бы уделял ей больше времени.
- Мишель, я не понимаю! - жалобно пробормотал Иван Кириллович. – Там не было никакого дневника! Слуги тщательно прибрались в её комнате, они сказали бы, если нашли что-то подобное.
Ну-ну, усмехнулся Мишель. И подумал, что, при желании, эту его фразу можно было понять двояко. «Тщательно прибирались»? После того, как матушка невинно выпила горсть таблеток и легла на кровать, чтобы уснуть вечным сном?
Или после того, как кто-то расстрелял её из револьвера, разнеся комнату в пух и прах?
- Тогда второй вопрос, – продолжил он, кивнув отцу в знак того, что принимает такой ответ. – Куда исчез Кройтор, и почему его нигде не могут найти?
И ещё раз – в самую точку!
Иван Кириллович заметно побледнел, широкий лоб вмиг покрылся испариной.
- Кройтор? – повторил он, очевидно, взяв за правило переспрашивать.
- Адриан Кройтор, – терпеливо повторил Мишель. – Правая рука моей матери. Тот самый, что занимался отелями и вёл её дела.
- Ах да, отели! – спохватился Гордеев. – Они ведь теперь к тебе переходят по завещанию. Если ты хочешь, я мог бы помочь, и…
- С отелями я разберусь, не волнуйся, – заверил Мишель. – А ты меж тем не ответил на мой вопрос.
- Я… я не… откуда мне знать? – выкрутился-таки Иван Кириллович. – Я за этим румыном не следил и, если хочешь знать моё мнение, он мне никогда не нравился, и я так и понял, зачем твоя мать пригрела у себя на груди этого аспида! Его не было в имении, когда это произошло. Должно быть, узнал о её смерти, понял, что я его при себе ни на секунду не оставлю, взял деньги и сбежал! Как раз в духе его воровской цыганской натуры!
- Ты? А причём здесь ты, если прямой наследник – я? – снова дело попахивало бесконечными гордеевскими интригами, и Мишелю это всё больше не нравилось.
- Тебя не было в городе, и никто не знал, вернёшься ты с войны или нет, – озвучил Иван Кириллович жестокую правду. – В твоё отсутствие все дела переходили либо ко мне, либо к генеральше. Для Кройтора: одно другого хуже, твоя бабка ненавидела его ещё больше, чем я, и уволила бы без выходного пособия, будь он хоть трижды финансовым гением!
- Что ж, версия имеет право на существование, – подытожил Мишель.
Равно как и другая: то, что Кройтора попросту убрали с дороги, потому что он узнал что-то, чего не должен был знать. Он был привязан к Юлии Николаевне, как никто другой, благодарный за то, что однажды она вытащила его из какой-то неприятной истории, когда проездом оказалась в Букареште, и привезла с собой в Москву, вверив ему распоряжаться своими делами. Надо ли говорить, что Адриан до последнего оставался верен ей, и вряд ли когда-нибудь предал.
Но он в глазах отца, разумеется, был негодяем, а вот продажный Воробьёв, после смерти княгини живо переметнувшийся на сторону её мужа – был большим молодцом и просто умницей, честь ему и хвала!
Кройтор никогда не предал бы мать, подумал Мишель, а значит, причина его исчезновения заключалась в другом. Что Гордеев никогда не любил его – это правда. Мог ли он повлиять на то, чтобы бедного румына никто и никогда больше не нашёл? Почему-то Мишель в этом не сомневался. Как и в том, что дальнейший разговор с отцом не имеет смысла.
Сложив записку, он убрал её во внутренний карман своего чёрного пиджака, кое-как улыбнулся и сказал:
- Спасибо за откровения, пускай они такие же лживые, как и ты сам. Пока это всё.
- Пока?
- Да, пока. До тех пор, пока я не найду доказательств, – совершенно спокойно сказал Мишель.
- Доказательств?! – Иван Кириллович встал из-за своего места, чтобы проводить его, вид при этом имея весьма недовольный. – Доказательств чего?
- Твоей лжи, разумеется, – просто ответил Волконский. – Я же вижу, что ты мне нагло врёшь, но просить тебя откровенничать по-хорошему бессмысленно. Что ж, не хочешь – не надо.
- Миша, я прошу тебя, будь благоразумным! – взмолился Гордеев, сложив ладони вместе. – У тебя паранойя, тебе везде мерещатся заговоры! Я знаю, как ты любил мать, но, увы, это не повод разбрасываться такими сильными обвинениями, и ты не должен…
- Отец, - мягко перебил его Мишель, взглянув Ивану Кирилловичу в глаза, - если вдруг выяснится, что ты приложил руку к её убийству, чтобы жениться на этой учительнице, я клянусь тебе, я превращу твою жизнь в ад.
- Миша, как ты можешь?!
- Я даже Алексея к тебе не подпущу ни на шаг, - заверил его Мишель, - я сам всё сделаю. И ты не представляешь, с каким удовольствием я разрушу ваше счастье, построенное на крови и страданиях моей матери.
Последнюю угрозу Иван Кириллович выслушал молча, с неодобрением нахмурив густые брови. Мишель открыл дверь, кивнул отцу на прощанье с таким невозмутимым видом, словно пожелал ему хорошего дня, а не крупных неприятностей, и вышел из кабинета. Тихонько закрылась входная дверь, стихли его шаги, а Гордееву всё равно казалось, что он до сих пор чувствует его присутствие.
А Мишеля вот уже в какой раз не покидало неприятное ощущение, словно его облили грязью с ног до головы. В последнее время после общения с родителем это чувство только усиливалось, и возникало желание помыть руки, как можно тщательнее, чтобы эту грязь смыть.
Катерина, как и было велено, ждала на улице, возле кареты. Ксения уже сидела внутри, страшно недовольная и обиженная на Мишеля за то, что он посмел по достоинству оценить колкую фразу этой негодной девчонки, Александры. Демонстративно проигнорировав появление жениха, она отвернулась, сделав вид, что изучает оживлённую улицу.
«Ну да Бог с ней», - подумал Мишель и остановился возле сестры, терпеливо ожидавшей его появления. В глазах её застыл немой вопрос, и она тихонечко, чтобы не услышала Ксения, прошептала:
- Ну что? Что он сказал? Отдал записку?
Мишель молча, без слов, протянул сложенный напополам лист бумаги. Катерина развернула его и принялась внимательно читать.
- Что скажешь? – полюбопытствовал Мишель, заметив, как помрачнело её красивое личико.
- Иван Кириллович уверял тебя, что это её предсмертная записка? – уточнила девушка, растерянно глядя на брата.
- Да. Самое интересное, что почерк-то её, ну или, по крайней мере, очень похож.
- Да нет, в самом деле, это её почерк! – уверено сказала Катерина, вернув записку Мишелю. – И писала это послание тоже она, своей рукой. Когда он забыл о дне её рождения, и она решилась уйти от него насовсем, забрав с собой все вещи и заодно меня. Это было полтора года назад, Мишель. Она написала эту записку полтора года назад.


___________________________________

 » Глава 8. Воробьёв

Александра всегда считала, что главное - уйти с высоко поднятой головой, сохранив достоинство, а потом хоть трава не расти. Верная самой себе, она ушла королевой, но самообладание, к сожалению, за ней не последовало, оставшись где-то там, за дверями, в коридоре.
Её новая комната, просторная и светлая, выходящая окнами на Остоженку, была примечательна тем, что имела собственную ванную - туда-то Александра и направилась, чтобы замыть пятно на платье. Руки подрагивали, от волнения ли, или от ярости, и в холодной воде вовсе отказывались слушаться. А пятно всё никак не желало сходить и, наоборот, ото всех её усилий становилось только больше.
Платье было чертовски жаль, ведь это отец подарил его ей пару лет назад, в качестве поощрения за безупречно проведённую операцию. Саша хорошо помнила тот день, это была её вторая крупная работа после самой княгини Волконской, и отец тогда так хвалил её, так гордился! И Викентий Иннокентьевич, которому она ассистировала, тоже говорил много хорошего. А вечером Саша пришла домой гораздо позже отца и увидела красивое платье, расстеленное на кровати. Батюшка с улыбкой сказал, что это ничего не стоящий подарок, по сравнению со спасением человеческой жизни, но кто бы только знал, как счастлива была Саша в тот момент!
Это было её любимое платье. С той поры она уже успела из него вырасти - фигура становилась всё женственнее и изящнее, но платье исправно расшивалось и подгонялось по её тонкой талии и высокой груди, благодаря чему сидело по-прежнему идеально. Да, оно было старое и давно вышло из моды, но от этого Сашенька любила его не меньше. Оно напоминало ей об отце.
Но в последнее время всё, что было связанно с Иваном Фетисовичем, у неё безжалостно отбирали, словно стараясь навсегда вычеркнуть его образ из памяти, и её работу в больнице, и их старый домик, и даже это платье!
От осознания собственного бессилия, Александра прижалась спиной к стене, разрыдалась в отчаянии и сползла по ней вниз, оставив бесполезные попытки привести платье в порядок. В таком состоянии её нашла Алена, пришедшая следом спустя несколько минут.
Она была настроена отругать дочь за недопустимое поведение, сделать строгий выговор и прочитать целую лекцию по поводу того, как стоит, а как не стоит вести себя в высшем обществе. Однако строгие намерения разом развеялись, когда она увидела плачущую Александру, сидящую в ванной комнате прямо на полу. Боевой настрой сменился безграничным чувством жалости, и Алёна присела подле дочери на корточки, ласково взяв её руки в свои.
- Девочка моя, что с тобой? – участливо спросила она. Александра старательно отводила взгляд, будто ещё хранила надежду, что мать не заметит её слёз, до того ей не хотелось показывать свою слабость.
- Ничего, – недовольно проворчала она и, высвободив одну руку, быстро смахнула слёзы, продолжая по-прежнему глядеть в сторону.
- Ты так расстроилась из-за платья? – попробовала угадать Алёна, оценив огромное пятно на юбке, ставшее ещё больше, благодаря влажным разводам от воды. – Господи, милая, я куплю тебе десяток новых, ещё лучше, чем это!
«А воспоминания мои об отце ты тоже купишь? А спокойную, тихую жизнь, к которой я привыкла, и которой вы меня лишили? Это ты как собираешься купить?»
- Мама, я не могу так! – прошептала она, наконец-то повернувшись к Алёне и встретившись с её участливым взглядом. – Зачем ты всё это затеяла? Зачем мы вообще сюда приехали? Неужели ты думала, что у тебя или у меня получится стать такими же, как они?
- Господи, милая, из-за этого ты так переживаешь? – Алёне, кажется, версия с платьем нравилась больше. – Из-за того, что они нас не приняли?! Пф, какие мелочи, разве стоит обращать внимания на эту зазнавшуюся худышку со злыми глазами и речами, полными яда? И это она довела мою дочку до слёз? Она? Мою самую сильную и самую твёрдую духом девочку?
- Мама, она здесь ни при чём! Хотя кого я обманываю? – Александра отмахнулась. – Да, и она тоже. Но просто всё это… всё это до такой степени не нужно! Ты же видела, как они на нас смотрели!
- Если бы ты оделась соответствующим образом, на тебя бы и смотрели иначе, – напомнила Алёна, со значением подняв указательный палец. – А ты? Кому и что ты собиралась доказать? У них в доме горничные одеваются лучше! И волосы… неужели было трудно заплести волосы? Я могла бы сделать тебе красивую причёску, ты ведь знаешь, мне не трудно. Нужно было только попросить!
- Я не успела, – честно призналась Александра и тотчас же осеклась, моля Господа о том, чтобы мать не спросила, чем же таким она была занята. Не переодеванием – это точно, но не говорить же Алёне, что почти полчаса она смывала запёкшуюся кровь с волос и шеи, а потом ещё обрабатывала рану на голове, начавшую так некстати кровоточить! Хорошо, что Алёна ни о чём не спросила.
- У тебя на всё всегда отговорки! – расстроено проговорила она и встала на ноги, поднимая Сашу за собой. – Милая, я прошу тебя, хоть раз в жизни послушай меня! Не сопротивляйся. Ты делаешь только хуже. Пожалуйста, давай хотя бы теперь поступим по-моему!
- Ты не права, мама. Ты представить не можешь, насколько ты заблуждаешься в своих идеалах! Высшее общество тебя никогда не примет, а меня и подавно. Это первое. Не всё в этой жизни можно купить за гордеевские деньги. Это второе. И третье – на мой взгляд, ты окончательно потеряла человечность, в погоне за богатством и славой!
- А ради кого, по-твоему, я стараюсь? – на удивление спокойно спросила Алёна. – Я хочу, чтобы вы с Арсением жили в достатке. Я хочу, чтобы всё было хорошо в первую очередь у вас, и…
- Зачем же ты тогда ушла от отца? При нём, помнится, мы никогда не знали нужды!
- Я ничего не хочу слышать об этом человеке, – категорично заявила Алёна. – Ни слова о нём, я прошу тебя. У тебя больше нет отца, Саша, но зато у тебя есть мать, которую ты обязана слушаться, чёрт возьми!
- А разве я не слушаюсь? – уныло спросила Александра. – Я же здесь сейчас, а не у себя в больнице.
Она выполнила свою часть сделки и не стала говорить, что Гордеев со своим слугой силой привезли её в город. Оставалось надеяться, что и Иван Кириллович выполнит своё обещание, но, признаться, в его искренность она как-то не очень верила.
- Саша, прошу тебя! - вкрадчиво проговорила Алёна, вновь взяв дочь за руки. – Пожалуйста, послушай! Давай попробуем начать новую жизнь и, вот увидишь, она будет в разы лучше старой, если ты не будешь ссориться с Иваном и цепляться к его сыну!
- К сыну? А разве это был не последний раз, когда мы встречались? Я так надеялась, что больше никогда в жизни его не увижу! – в свойственной ей саркастичной манере произнесла Александра, но, заметив немой укор в глазах матери, вздохнула и сказала покаянно: - Извини, мама. Я, наверное, была не права. Он всё-таки пострадавшая сторона, нужно мне быть терпимее. Но и он не должен был тебя оскорблять!
- Пускай делает что угодно, лишь бы не лез в наши дела, – отмахнулась Алёна, а затем тепло улыбнулась. – А ты не обращай на них внимания, милая. Ни на него, ни на эту куколку Катерину, ни уж тем более на эту мерзавку Ксению! Они просто провоцировали тебя, вот и всё. Знали о собственной безнаказанности, вот и пользовались этим. Но ты у меня молодец, не дала нас в обиду! Конечно, Михаила трогать ни в коем случае не стоило, но вот этих двоих... Всё правильно, не нужно давать им спуску! А знаешь, мне показалось, даже он оценил, как ловко ты поставила Митрофанову на место!
«Тебе видней, это же ты глаз с него не сводила весь день», - подумала Александра и невесело улыбнулась.
- Страсть как хотелось вцепиться ей в волосы! – призналась она. – Но я подумала, ты бы этого не одобрила.
- И правильно сделала, что не стала, – назидательно сказала Алёна, а затем вновь улыбнулась и, легонько взяв Сашеньку за подбородок, повернула к зеркалу. – Посмотри, милая. И скажи, что ты видишь.
- Усталую, растрёпанную и заплаканную девчонку, не спавшую больше суток и постаревшую лет на десять со вчерашнего дня, - послушно ответила Александра. – Боже, эти круги под глазами!
В самом деле, хуже некуда, с расстройством призналась самой себе Сашенька, и поглядела на отражение Алёны, безупречное и прекрасное. И такая её охватила тоска!
Но Алёна не сдавалась.
- Нет. Посмотри ещё. Посмотри внимательнее.
Александра вздохнула, не слишком-то желая разглядывать свой никуда не годный внешний вид, но всё равно вынуждена была вновь сделать это, раз так хотела мать. Лучше сейчас с нею не ссориться, и без того на сердце тяжко.
С гладкой поверхности закованного в резную раму зеркала на Сашу смотрела молоденькая девушка восемнадцати лет: личико сердечком, в обрамлении непослушных вьющихся волос, чуть вздёрнутый курносый носик в светлой россыпи веснушек, да хитрющие карие глаза, опушённые густыми тёмными ресницами. В них обычно искрился задорный блеск, но вот именно сейчас его не было. Хотелось верить, что угас он не навсегда.
Александра снова вздохнула, заметив, что матушка улыбается её отражению.
Может, она и права? Круги под глазами пройдут, дайте только хорошенько выспаться, волосы можно будет собрать и открыть маленькие изящные ушки и тонкую шею, и получится очень красиво, но только когда заживёт ссадина на виске. До тех пор придётся походить с этой небрежной причёской, сбросив несколько прядей на лицо.
А ещё эти проклятые веснушки! С ними Александра вела беспощадную войну начиная с раннего детства, и всякий раз с позором проигрывала: вывести их окончательно так и не получалось, разве что удавалось сделать их менее заметными? Иногда, когда она смотрелась в зеркало, их совсем не было видно – благо, их у неё набралось не так много, как у того же Юры Селиванова, например. Но вот именно сейчас, на фоне болезненно-бледной кожи они проступали так ярко, что Саше вдруг сделалось стыдно собственной внешности. И вот так она появилась перед Волконскими, перед Ксенией? Спасибо, что они вообще согласились сесть с нею за один стол!
Взгляд опустился ниже, и тут Саша улыбнулась: спасибо, Господи, фигурой не обделил! В стройности и изяществе она могла бы дать фору самой Алёне, это точно. Грудь у неё была красивая, высокая и вполне сформировавшаяся для восемнадцати лет, талия стройная и тонкая, а бёдра широкие, но изящные. А ещё у неё были очень красивые стройные ножки, но их под платьем не разглядишь. Также большим плюсом Александра считала то, что кожа её имела оттенок персика и была такой же на ощупь, при этом абсолютно чистая, что довольно редко встречается у рыжеволосых. Проклятые веснушки высыпали только на носу и больше нигде, и иногда это её жутко расстраивало – ну что им стоило переместиться с самого видного места куда-нибудь пониже, где никто не догадается посмотреть! Но потом Саша научилась видеть в этом свои прелести. Юра Селиванов, например, имел ужасно конопатые руки – это выглядело просто отвратительно (как и сам Юра), так что Сашенька не могла не признать, что ей, по сравнению с беднягой Селивановым, просто фантастически повезло.
Завершив детальный осмотр своей внешности, она со скромной улыбкой перевела взгляд на Алёну.
- Такому бриллианту нужна достойная оправа, – сказала матушка и, обняв Сашу за плечи, прижалась щекой к её щеке. В этом нежном жесте она случайно задела разбитый Сашин висок, и та изо всех сил сдержалась, чтобы не поморщиться от боли.
- Путём гордеевских миллионов? Мне такая оправа не нужна, – сразу предупредила Александра и добавила с усмешкой: - Да и какой из меня бриллиант? Мне никогда не стать такой красавицей, как ты!
- Помнится, кое-кто сегодня сказал обратное… - лукаво блеснув глазами, ответила Алёна.
- О, он это нарочно, будь уверена! Ехидничал, мерзавец, – Александра невольно улыбнулась. – Спасибо, конечно, «его величеству», что по достоинству оценили мою убогую внешность, но он же не слепой, и не мог не видеть, как бесславно я проигрываю и тебе, и его Ксении. Вот вы-то – всем красавицам красавицы!
- Никогда не преуменьшай свою красоту, пускай и в собственных глазах, – поучительно сказала Алёна. – Всегда говори себе, что ты самая лучшая. Просыпайся по утрам, смотрись в зеркало, да вот прямо так и говори: я лучшая и достойна самого лучшего! Вот увидишь, в этом и есть секрет успеха.
- Вера в себя? Она помогла тебе окрутить господина министра? – не хотела Саша язвить, но вырвалось как-то само собой.
- Ты мне за это ещё спасибо скажешь, – заверила Алёна, при этом, кажется, ничуть не обидевшись на дочь за столь резкие слова. – А теперь, пока мы снова не поссорились, я оставлю тебя на этой миролюбивой ноте! Мой тебе совет: ложись спать, тебе нужно хорошенько выспаться перед завтрашним днём и набраться сил.
- Господи, я уже боюсь спрашивать! - простонала Александра, но всё же спросила: - А что будет завтра? Очередной банкет, званый ужин или бал аристократов?
- Что за вопрос? – и вновь Алёна великодушно проигнорировала её колкости. – Я думала, ты в курсе, что с завтрашнего дня у тебя начинается практика в больнице. Викентий уже сегодня тебя хотел вытащить, у него там какая-то беда с рукой приключилась, и ему срочно понадобился помощник, но я настояла на отсрочке. Ты после суток работы, столько времени не спала, да и потом, этот семейный обед, на котором так настаивал Иван…
- В… больнице? – кажется, из всего рассказа Алёны, Александра услышала только эти два слова.
- Мы же обещали тебе практику… - с непониманием подтвердила та. – Постой-ка… ты, что же, передумала? Слава тебе, Господи, так даже лучше! Я сейчас же позвоню Викентию, и…
- Нет, нет, мама, нет! – поспешила остановить её Александра, хватая за руку. – Я не передумала, я… я просто… впрочем, неважно!
«Я и не думала, что вы это всерьёз!» - мысленно продолжила она. И тем более не думала, что это случится завтра. Она ведь ещё не успела толком прийти в себя, не успела обжиться на своём новом месте, а эта странная взрослая жизнь уже с бешеной скоростью закрутилась вокруг, с головой окунув в свой бурлящий водоворот.
Растерянно улыбнувшись Алёне, Саша сказала тихо:
- Спасибо. Наверное.
Могло быть и хуже, не так ли? Они вообще могли бы не церемониться с ней… (Гордеев, предположим, и не церемонился, и разбитый висок тупой болью напоминал об этом время от времени!) Но больница… практика… и дорогой Викентий Иннокентьевич! Это было гораздо большим, чем то, на что она могла рассчитывать.
И настолько Саша была окрылена этой новостью, что потеряла бдительность и забыла про возможный подвох, которого от Гордеева только и жди.
- Пожалуйста, – ласково ответила Алёна, погладив её по волосам. – А теперь раздевайся и ложись спать! Вещи твои я собрала, горничная должна была развесить их в шкафу. Но на твоём месте я бы их не носила. Поедем завтра, купим тебе новые? Я заберу тебя из больницы, и махнём оттуда прямо в магазин готового платья! А потом съедим мороженое в каком-нибудь кафе и отметим наши покупки! Как тебе такая идея?
Глаза матери горели так задорно, а улыбка была такой располагающей и мягкой, что у Александры как-то и язык не повернулся сказать, где она видела её магазины, новые платья и уж тем более посиделки в кафе.
Но и промолчать она не смогла.
- Если только я сама оплачу свои покупки, а не ты его деньгами. На такой случай у меня есть свои сбережения, и их довольно немало. На платья должно хватить.
- Ты как всегда упряма, – вздохнула Алёна и растерянно улыбнулась. – И что прикажешь с тобой делать?
- Принять такой, какая есть? – пожала плечами Александра, а затем подалась вперёд и обняла мать, прижавшись к её пахнущей дорогими духами груди. – Я же тебя как-то принимаю!
- Договорились, – прошептала Алёна. – Тогда я заеду за тобой после обеда.
- Хорошо.
Они простились, и когда за Алёной закрылась дверь, Саша ещё долго не убирала усталую, умилённую улыбку со своего лица.
«Неужели и вправду что-то получится?» - задумчиво спрашивала она себя, прислушиваясь к собственным мыслям. Но ответ был, увы, не такой, на какой она рассчитывала. Иван Кириллович нравился ей ещё меньше, чем идея с переездом. В качестве спутника жизни Алёны она упрямо не желала его принимать, и тем более никогда не назвала бы папой, как уже делал это Арсений.
Ему простительно, наверное, ведь он столько времени жил без отца, с одной только матерью, что теперь, поди, и не помнил своего настоящего батюшку, а вот Александра помнила, и помнила хорошо.
И никогда никакой Гордеев его не заменит, пусть и не пытается! Напрасно Алёна вообще с ним связалась. Не кончится это добром, ох, и не кончится! С этими мыслями Александра и уснула, едва коснувшись головой подушки.
Сон был беспокойным, тревожным, как часто бывает, когда спишь днём после суток на ногах. Проснулась она в холодном поту, когда за окном уже стемнело, а на улице зажглись фонари.
Сев на кровати, Саша откинула влажные волосы с лица и, постепенно приходя в себя после ночного кошмара, попыталась вспомнить, что ей снилось, но, увы, так и не смогла. Голова кружилась, снова клонило в сон, но закрывать глаза она побоялась, не желая вновь возвращаться к кошмару, после которого сердце до сих пор бешено колотилось в груди. А ещё ей дьявольски хотелось пить.
Спустив ноги с кровати, Саша попыталась по привычке найти свои любимые тапочки, всегда стоявшие у тумбочки, но не обнаружила их. К тому же в них не было нужды – она почему-то оказалась обута и даже одета в то самое отцовское платье, которое Ксения Митрофанова сегодня нарочно облила вином.
Ксения… платье… "Ах да, я же не дома!" - запоздалая догадка осенила её, и Александра грустно усмехнулась. Вот как бывает – ещё вчера она засыпала в своей уютной комнатке с видом на реку и лес, а потом проснулась в чужом городе, среди чужих людей, преследуемая ночными кошмарами.
Совсем как в детстве, подумала она, вставая с кровати и расправляя измятую юбку. Только тогда рядом всегда был отец, в любую минуту готовый прийти на помощь и утешить. Где-то он сейчас? Жив ли? Сердце отказывалось верить в худшее, несмотря на то что самые большие её страхи нашли подтверждение в этой проклятой похоронке.
Выйдя в пустой тёмный коридор, Александра вдруг осознала, что понятия не имеет, куда идти дальше. Жажда, мучившая её, становилась невыносимой, язык прилип к нёбу, а в горле пересохло так, словно она уже не одну неделю провела без воды.
Но как бы там ни было, она не знала, где у Гордеева кухня. «Чем ссориться с ним из-за пустяков, лучше бы изучила для начала квартиру, где тебе предстоит провести некоторую часть своей жизни!» - с раздражением подумала Саша. Помимо кухни, она хотела также зайти к брату – она часто приходила, ещё до переезда, и сидела на его постели, с улыбкой наблюдая за тем, как спит маленький Сеня. И как теперь осуществить сестринский долг, в кромешной тьме, в чужой квартире? В этом огромном коридоре она и днём-то, наверное, рисковала заблудиться!
«Гостиная должна быть за второй по счёту дверью от моей комнаты, - вспомнила девушка, - быть может, после обеда там осталось хоть какое-нибудь питьё!» Графин с морсом пришёлся бы весьма кстати, и Саша уже собралась пойти в ту сторону, но приглушённый звук голосов за одной из дверей заставил её остановиться.
Она не знала, что удивило её больше: то, что в такое время в особняке кто-то не спал, или то, что один из голосов показался до боли знакомым? Нахмурившись, Саша развернулась и, ступая бесшумно по укрытым ковром половицам, дошла до заветной двери, за которой кто-то отчаянно ссорился.
Это был кабинет Гордеева.
- Да как вы не понимаете, Иван Кириллович, вы губите в ней великого доктора! У девочки редкий дар, с таким раз в сто лет рождаются! Вы видели её в деле? Знаете, какая у неё лёгкая рука? Она никогда не теряется и всегда принимает верные решения, от которых жизни человеческие зависят! Это как сам Тихонов, только в юбке.
Господи, не может быть!
Александра почувствовала, как замерло её сердце.
- Напомнить тебе, чем кончил твой Тихонов? – небрежно полюбопытствовал голос Гордеева из-за двери.
- И всё равно вынужден с вами не согласиться! – в голосе доктора Воробьёва, однако, послышалось смятение. Саша различила его даже со своей неудобной позиции из-за двери, что уж говорить о Гордееве. Уж этот-то никак не мог не сыграть на колебаниях собеседника.
- Хочешь последовать за ним? – напрямую спросил министр.
- Я… ваше благородие, как же вы можете?! - пробубнил Викентий Иннокентьевич, никогда не отличавшийся особой храбростью.
- А может, хочешь чего-то похуже? – всё так же небрежно поинтересовался Иван Кириллович. – Если вскроется наше с тобой общее дело, один я за всё расплачиваться не стану, так и знай. И если хочешь, мне куда проще сделать тебя виноватым, дорогой мой Викентий. Поэтому отбрось возвышенные чувства в сторону и слушай меня. Мне плевать на девчонку и на её талант, будь она хоть величайшим гением медицины! Плевать, понимаешь? По мне, так гораздо лучше отправить её сестрой милосердия на фронт, следом за батюшкой, и пускай сгинет там благополучно. Но нельзя, ведь я дал слово Алёне.
- Иван Кириллович! - застонал Воробьёв, намекая на неуместность подобных речей.
- У неё планы на счёт этой маленькой бестии. Вывести её в свет, сделать из неё благородную даму и так далее. Пускай пытается, если так хочет, её желание для меня закон. Для тебя, как следствие, тоже. И для того, чтобы оставить её в Москве, мы придумали этот план с практикой в больнице под твоим началом, чтобы хоть как-то её заинтересовать. Чтобы эта маленькая дрянь не сбежала от нас при первой же возможности, а оценила свои перспективы и осталась при матери. Но ни о каком высшем обществе и речи быть не может, пока она – простая медицинская сестра. Ты это понимаешь?
- Я прекрасно понимаю вас, ваше благородие, – вздохнул Викентий Иннокентьевич. – Но вы не правы, вы так не правы!
- А это меня мало интересует. Алёна хочет сделать из неё леди - пускай. Но для этого она должна отказаться от своих идей, и уж тем более от работы в больнице. Сама отказаться, Викентий, понимаешь? Если мы грубо подтолкнём её к такому решению, она сбежит. Если мы запрём её в четырёх стенах – она сбежит. А силой в высший свет не затащишь, это не карета, куда Георгий её затолкал, покуда она была без сознания.
- Господь всемогущий! - пробормотал Воробьёв. Александра могла представить, как он осеняет себя крестным знамением - он всегда так делал, когда произносил эти слова.
- Поэтому мне нужна твоя помощь, – резюмировал Гордеев. – Девчонка хитра и далеко не глупа, но мы и хитрее, и умнее, и, что главное, гораздо опытнее. Мы её перехитрим. Ты перехитришь.
- Иван Кириллович, пощадите, она дочь моего покойного друга! Ваня, когда уходил на фронт, взял с меня слово, что я позабочусь о ней, и…
- Ты и позаботишься, – пообещал Иван Кириллович. – Кого, по-твоему, Тихонов хотел в ней видеть больше? Дворянку, аристократку с хорошими манерами, или больничную медсестру?
- Иван Кириллович!
- Слушай меня внимательно, Викентий. С завтрашнего дня она поступает под твоё руководство, и твоя задача быть максимально строгим и придирчивым к ней. Дай ей заведомо невыполнимое задание. Отбей у неё всяческое желание заниматься медициной! Убеди её, что у неё никогда ничего не получится. И когда она вернётся – пусть не прямо завтра, а через неделю или две – вернётся в слезах, разбитая и окончательно разуверившаяся в своих способностях, я достойно отблагодарю тебя.
Ответом была глухая тишина, и Сашеньке на секунду показалось, что они каким-то образом поняли, что она подслушивает их разговор, и потому замолчали. Но потом Иван Кириллович вдруг продолжил, уже совсем другим голосом – ледяным, звенящим:
- В противном случае, Воробьёв, я клянусь тебе – я её убью!
- Что? – ахнул Викентий Иннокентьевич.
- От неё мертвой проблем куда меньше, чем от живой. Если она останется при больнице, я сделаю так, чтобы её случайно сбила карета, когда она будет возвращаться домой. Да и от ночного нападения на улице никто не застрахован, а Георгий будет только рад с ней позабавиться.
- Да как же вы можете?! - выдохнул поражённый Воробьёв.
А он ещё не такое мог!
Как будто не слыша, Иван Кириллович продолжил:
- Друг мой, если у тебя не получится повлиять на её решение отказаться от работы добровольно – я убью её. Если она каким-то образом догадается о нашем заговоре и сбежит – я найду её и убью. Повторю: мне эта девчонка без надобности, её жизнь для меня ничего не стоит, а ты меня знаешь, Викентий, я слов на ветер не бросаю. Мы поняли друг друга? А теперь, прежде чем ответить, вспомни ещё раз, о чём просил твой друг, уходя на фронт? И подумай хорошенько, что ты должен сделать, чтобы выполнить его просьбу.
- Сколько вы мне заплатите? – спросил Викентий Иннокентьевич удручённо, а Сашенька прижала обе руки к губам, чтобы не выдать себя громким возгласом отчаяния. О своей жажде, о ночном кошмаре и о желании навестить брата она давно уже позабыла, превратившись в статую, замершую возле двери в гордеевский кабинет.
Послышалась какая-то возня, это Иван Кириллович доставал деньги.
- Для аванса достаточно? – его голос, всё время такой спокойный, Александра теперь ненавидела ещё сильнее, чем прежде. – Ещё столько же, когда дело будет сделано.
- Хорошо, – сухо произнёс Воробьёв. И судя по звукам шагов, раздавшихся совсем близко, он направился к двери.
- Викентий, постой! – Иван Кириллович задержал его, и это дало Александре несколько лишних секунд на то, чтобы спрятаться – она юркнула в нишу между распахнутой дверью то ли в библиотеку, то ли в большую гостиную, таким образом, открывшаяся дверь кабинета скроет её от посторонних глаз. Полумрак широкого коридора больше не пугал её, теперь он был даже на руку.
- Да, Иван Кириллович, – понуро произнёс Воробьёв. – Я же уже пообещал вам, что сделаю всё, как вы сказали.
- Насчёт девчонки я и не сомневался. Вопрос в другом. Мне по-прежнему нужно дело, - он так многозначительно замолчал, что сразу стало ясно – пахнет какой-то ужасной, отвратительной, грязной тайной. Ещё одной тайной, связывающей Викентия Воробьёва и этого негодяя-министра. Сколько же у них этих тайн?
- Я же сказал вам, как только мне удастся убедить Леонида…
«Леонида Иннокентьевича?! А он-то здесь причём?!» - Александра почувствовала непреодолимое желание прямо сейчас распахнуть дверь и спросить, что происходит, но это стоило бы ей жизни.
- Убедить? Похоже, ты используешь не те методы убеждения, мой дорогой друг, если дело до сих пор не лежит на моём столе! Леонид, быть может, и не вашей продажной, воробьёвской породы, но то, что он твой брат, увы, не обещает ему протекцию от того же несчастного случая или ночного нападения на улице. С ним-то, понятное дело, Георгию будет не так весело, как с девчонкой, но я уверен, он не откажется вспомнить былое и отнять ещё одну жизнь.
- Не смейте трогать моего брата! – не сдержался Воробьёв. В голосе его слышалось отчаяние.
- Я пока и не собираюсь. И, наверное, начну я всё же не с его, а с его жены. Или с сына?
- Иван Кириллович, я прошу вас! - взмолился Викентий Иннокентьевич. – Он сделает всё, как вы скажете… я постараюсь убедить его… только, умоляю, не трогайте Аннушку с Петенькой!
- Я даю тебе ровно два дня на него, и две недели на Александру. – Сухо произнёс Гордеев. Сказал – как отрезал. Сашеньке и самой стало не по себе после этих слов, хоть она и не до конца понимала, о чём речь. Можно представить, каково доктору Воробьёву!
- Иван Кирилович, два дня это очень мало, я боюсь не уложиться в такой срок! - запричитал тот.
- Так иди и скажи Михаилу, чтоб подождал, – огрызнулся Гордеев. – Он у меня на хвосте, чтоб его, прямо по пятам идёт! И что самое страшное, он обо всём догадывается.
«Нет, имя-то, конечно, довольно распространённое, - принялась убеждать себя Александра. – И, конечно, совсем не обязательно, чтобы он имел в виду именно Волконского!»
- Он никогда ничего не докажет, – тихо произнёс Викентий Иннокентьевич. – Без бумаг у него связаны руки. Вам незачем его бояться, ваше благородие.
- Боюсь тебя разочаровать, Викентий, но ему и не потребуется ничего доказывать, – сказал Гордеев. – И поэтому нам нужно сбить его со следа, лишить всяческой возможности узнать правду, понимаешь? Было бы гораздо проще и его убить, но ситуацию усугубляет то, что он мой сын.
«Значит, всё-таки о нём», - убедилась Александра, окончательно переставшая что-либо понимать. Надо бы удивиться тому, как спокойно говорил Гордеев столь ужасные вещи, но она уже привыкла к его бесчеловечности. К тому же это, по-видимому, была шутка, если судить по невесёлому смеху господина министра.
Слышал бы всё это Волконский, помечтала Александра. Он бы сразу понял, о чём речь! Интересно, что же дорогой папенька так отчаянно пытался от него утаить?
- Я достану вам дело в ближайшие сроки, только, пожалуйста, не нужно никого убивать! – с мольбой в голосе произнёс измученный Воробьёв. – И если у меня не получится за два дня, то дайте мне три, умоляю! Не трогайте моего брата. Я сделаю всё, что в моих силах, и даже больше, но, я прошу вас, не трогайте Леонида и его семью!
- Это дело должно было лежать на моём столе ещё вчера, чёрт возьми! – воскликнул Гордеев. – Если Михаил доберётся до него раньше, нас обоих ждут очень большие неприятности, Викентий!
- Я это понимаю. Но, простите, о чём вы-то думали, когда затевали всё это? Неужели надеялись, что он не догадается?
- Я не думал, что он вернётся с фронта так скоро, – мрачно ответил Гордеев.
- Или надеялись, что он не вернётся вообще? – перефразировал Викентий Иннокентьевич.
«Господи, да этот человек – чудовище! С кем связала свою жизнь моя глупая матушка? Боже, он же его сын, его единственный ребёнок, разве можно так говорить?» - беззвучно возмущалась Александра по ту сторону двери.
Впрочем, Гордеев Сашу порадовал:
- Оставь эти глупости. Он мой сын. Но, тем не менее, идёт война. А он ни разу за двадцать два года не проявлял особой страсти к военному делу, не то что Алексей. По тому ещё в детстве было видно – далеко пойдёт, генералом станет, не меньше. А Миша совсем не такой. Он рос спокойным, уравновешенным, сдержанным и мыслил очень трезво. Все были с самого начала уверены, что война не для него, и когда Юлия провожала его, она провожала его на смерть. Кто же мог подумать, что он не просто вернётся, а вернётся героем? Выходит, все мы ошибались на его счёт.
Спокойным? Уравновешенным? Сдержанным? Он?! Александра была готова рассмеяться, но потом вдруг подумала, что это совсем не смешно. Наверное, Волконский повидал за этот год войны немало ужасов, раз из спокойного, уравновешенного и сдержанного стал таким.
А «вернулся героем» - это как понимать? Она подумала, что непростительно мало знает о своём будущем сводном брате, и недостаток этот нужно исправить. "Непременно спрошу у Серёжи, - подумала она, – если доживу до нашей с ним встречи"
- Как бы там ни было, он ваш сын, и я уверен, что он не представляет такой сильной угрозы, как вам кажется. Другое дело – Алексей Николаевич, или госпожа княгиня.
- Княгиня пока не в состоянии выйти из дому без посторонней помощи, к моей величайшей радости. Сдохла бы она совсем, что ли, старая карга! - вслух помечтал Гордеев. - Что касается Алексея – и не надейся, Викентий, я не продлю тебе срок до его возвращения! Я сказал: два дня. Максимум три. На четвёртый начинай искать трупы.
- Я постараюсь сделать всё возможное, – вздохнул Викентий Иннокентьевич. – Но всё-таки надеюсь на ваше великодушие!
- Ты можешь идти, Викентий, – сказал Гордеев, услышав фразу о великодушии. Прозвучало грубо, но уж на это-то обижаться Воробьёв не стал: имелись и другие причины для обид, куда весомее непочтительных слов на прощанье.
Он вышел, не заметив Александру, на что та и рассчитывала, спрятавшись за дверями. И когда закрылась входная дверь, она ещё на несколько секунд задержалась в своём убежище, на всякий случай.
Как оказалось, не зря.
- Что думаешь обо всём этом? – голос Ивана Кирилловича за дверью заставил её вздрогнуть. Так они были не одни?!
"Господи, сделай так, чтобы это была не моя мать!" - взмолилась Александра, но напрасно она так плохо думала об Алёне.
- Сломался, – последовал ответ. Александра прислушалась, пытаясь угадать, кому принадлежал голос. – Как пить дать – сломался. А на счёт Леонида… я хоть сейчас могу наведаться в гости, скажите только слово.
Георгий, поняла Саша. Она не узнала голоса, так как с нею он и не разговаривал никогда, но она догадалась. Георгий, точно он. Гордеевский головорез.
- И как это будет выглядеть? Пожар из-за халатного обращения с огнём? Или, может, массовое самоубийство? Нельзя привлекать внимания, пойми. Леонид Воробьёв – правая рука Дружинина, а Дружинин – крёстный моего дорогого сына, все свои сорок пять лет жизни влюблённый в мою жену. Он души не чает в Михаиле, и по первому слову перевернёт Москву с ног на голову. Так что лучше нам сейчас сидеть тихо и не высовываться. Доверимся Викентию, он меня ещё ни разу не подводил.
- А я ему не доверяю, – поделился своими мыслями Георгий.
- Отчего же? Он очень хорошо продаётся и покупается. Я люблю таких людей.
- Вот именно. Вчера он был предан Тихонову, сегодня – продал вам его дочь. Вчера он был предан вашей жене, сегодня – вы его лучший друг, опора всей жизни. А завтра?
- Он не переметнётся на сторону Михаила, если ты об этом. Нас с ним слишком многое связывает, Викентий не посмеет меня предать.
- Несладко нам придётся, когда генеральша встанет на ноги и вернётся старший Волконский, – предрёк Георгий. – Нужно что-то делать, пока этого не случилось.
- Обрубать концы. А что ещё делать? – Иван Кириллович вздохнул. – Отыщи Кройтора. Этот сукин сын не даёт мне покоя! Пока он жив, мы очень сильно рискуем. С бумажками – полбеды, я уверен, Викентий добудет их в срок, но вот Кройтор - живое свидетельство нашего преступления. Кройтор должен умереть, Георгий. Что угодно сделай, но найди мне этого человека и принеси мне его голову!
«Господи, помоги!» - прошептала Александра побледневшими губами, так и представив, как Георгий с кровавой ухмылкой несёт отрубленную голову бедного Кройтора на серебряном подносе. Ей стало дурно.
- Как прикажете, ваше благородие, – только и сказал верный слуга.
Ещё некоторое время они провели в кабинете, как поняла Александра, Гордеев отсчитывал денег и ему, очевидно, на поиски и поимку несчастного человека с нерусской фамилией.
Саша не стала дожидаться, когда они распрощаются, и медленно-медленно стала отступать назад, стараясь двигаться осторожно, производить как можно меньше шума и ни в коем случае не наступить на скрипящую половицу. Но, благо, в гордеевской квартире половицы не скрипели, в отличие от их с Алёной дома, и Александра мысленно записала это Ивану Кирилловичу в плюс.
У самого коридора она случайно задела высокий подсвечник, и тот чуть было не упал на пол – в последний момент Саша успела его подхватить в нескольких дюймах от пола. Не приходилось сомневаться, что на шум сбежались бы все обитатели квартиры, включая горничных и кухарку – посмотреть, что это за слон в посудной лавке гремит посреди ночи? Георгий с Гордеевым, конечно, тоже захотели бы посмотреть – ой, что тогда было бы!
Хорошо, что у неё оказалась блестящая реакция. Переведя дух, Александра поставила подсвечник на место и вернулась в свою комнату, забравшись с ногами на кровать. Совсем как в детстве – закроешься у себя, и никакие мирские заботы уже не беспокоят!
А потом придёт папа и прочитает добрую сказку.
Но, увы, детство закончилось. И юность, вопреки девичьим мечтам, оказалась не такой уж сказочной.
А шаги в коридоре и впрямь послышались – Александра, поддавшись истинно детскому порыву спрятаться ото всех бед, укрылась одеялом, натянув его до самого носа, и притворилась спящей. К её величайшему страху, дверь приоткрылась.
Георгий, подумала она, с замиранием сердца. Пришёл, должно быть, «позабавиться», или как там выразился Иван Кириллович? Но по запаху дорогого мужского парфюма она поняла, что это и был Гордеев собственной персоной.
И чего это он забыл в её спальне? Пришёл удостовериться, что ей удобно и комфортно? Или по-отечески подоткнуть одеялко? Оставалось только удивляться, откуда у неё в таком состоянии нашлись силы на иронию, когда страх сковал всю её, с головы до пят.
Но нет, Иван Кириллович не сделал ничего подобного. Конечно, даже читатели с хорошей фантазией вряд ли могли бы представить, как Гордеев, пару минут назад в красках описывающий её смерть, заботливо поправляет одеяло у своей падчерицы. Но и плохого он ничего не сделал. Просто постоял несколько секунд в дверях, ни шагу в комнату не сделав – постоял и понаблюдал за ней, съежившейся под одеялом от страха и бессилия. Ему всего лишь требовалось убедиться в том, что она спит.
Просто у него появилось какое-то предчувствие. Выходит, показалось? С кем не бывает? Но не проверить он не мог – привык полагаться на интуицию, за столько-то лет в политике она редко его подводила.
Проверил. Пришёл и посмотрел. И, убедившись в том, что всё в порядке, ушёл, тихонько прикрыв за собой дверь.
- Отец небесный, заступник и спаситель! - прошептала Александра, когда шаги стихли в коридоре. Она откинула одеяло, набрала в грудь побольше воздуха и принялась молиться, глядя в угол комнаты – туда, где должны были висеть образа. В темноте она их не видела, но была уверена: они там, внемлют её молитвам.
На них-то и оставалась вся надежда. Больше рассчитывать Саше не на кого. Единственный человек, кого она считала своим другом, практически родственником, бессовестно продал её сегодня. Продал и её, и её талант, который сам же восхвалял – но, что самое плохое, он продал память об её отце, своём лучшем друге! Бывшем лучшем друге. Мерзавец!
Гордеев, конечно, тоже хорош, пошёл на шантаж, но с него-то и спрос не велик – его Александра всегда считала ничтожеством, а вот ощущать предательство Викентия Иннокентьевича было весьма болезненно.
Никому нельзя верить, никому! Разве что дорогому Серёже? Вот кто никогда не предаст и не обманет! Но где он, Серёжа? За много вёрст от города, в своём дачном имении, радуется жизни и, наверное, ещё даже и не знает про её отъезд в Москву.
Хуже всего, что помощи попросить было не у кого. Сергей далеко, Воробьёв оказался предателем, Арсений ещё слишком мал, а Алёне всей правды не скажешь. Она попросту не поверит, решит, что строптивая дочь нарочно всё придумала, чтобы очернить светлое имя господина министра. И хорошо, если так. А вдруг она скажет, что Гордеев прав? Чем он руководствовался, убеждая Воробьёва? Что «отец хотел бы видеть её дворянкой, а не доктором»?
О-о, это вы, Иван Кириллович, просто не знали всей истории!
А зря.
Как там вы говорили? «Прежде чем шантажировать кого-то, для начала узнай, с кем имеешь дело». Золотые слова, что же сами не следовали собственным заветам?
Храбриться можно сколько угодно, но всякий раз, когда Саша вспоминала, как бесстрастно звучал голос, пророчивший её смерть, сердце сжималось от страха. И за себя, и за мать, и за младшего брата, всё больше и больше попадавшего под влияние этого человека.
И как теперь быть, что делать? Александра закрыла глаза и, как всегда в трудных ситуациях, попыталась представить, что сделал бы на её месте отец. Как ни странно, ей полегчало в ту же минуту. Сковывающий грудь страх мигом отступил и развеялся.
«Я не сдамся, – поняла она, неожиданно для самой себя. – Что хотите со мной делайте, но вам меня не сломить! Я пойду до конца, но по вашим правилам играть не стану!»
Открыв глаза, она глубоко вздохнула и стала смотреть в потолок. Было ясно, что этой ночью уснуть не удастся.

***

…а на квартире у Мишеля Волконского в ту ночь тоже не спали. Частично из-за Ксении, с которой невозможно было спокойно уснуть, но в большей степени по другой причине. Барышня Митрофанова, безусловно, простила Мишеля за все обиды, и простила не один раз, как всегда страстная и нежная в его объятиях. Но потом, состроив скорбное личико, начала с неохотой одеваться.
- Я не смогу остаться сегодня, – сказала она, чувствуя на себе вопросительный взгляд Мишеля. – Отец прислал телеграмму о своём возвращении. Шестичасовым, должно быть, уже приехал. Ему не понравится, что я не ночую дома.
- Можно подумать, он не знает, где ты и с кем.
- Знает, но… ни к чему волновать его лишний раз, – Ксения вздохнула. – Он в последнее время такой нервный… эта война весьма некстати… он боится… разорения… революции… - последнее слово она произнесла почти шёпотом и, снова вздохнув, быстро просунула руки в рукава тёмного муарового платья. Она не носила ярких цветов из солидарности с Волконскими, но траур, тем не менее, тоже не надевала. Как она сама говорила, это напоминало ей о смерти матери, которую Ксения очень тяжело переживала – с тех пор она не могла спокойно смотреть на траурные наряды.
- Было бы неплохо мне с ним поговорить, – сказал Мишель. – Завтра удастся застать его дома? Я бы приехал с утра, или к вечеру, как удобней?
- С утра он у себя на фабрике, поедет лично проверять дела. Так он сказал. Когда вернётся, я не знаю, но на ужин он заранее обещался Авдеевой.
- Софье Владимировне? А она разве здесь?
- Сергей с отцом уехали в эту вашу глушь, а она осталась. Теперь сходит с ума от скуки в одиночестве и развлекается тем, что даёт званые приёмы каждые два дня. Если тебе нужен мой отец, то лучший способ встретиться с ним – перехватить его у Авдеевой. К вечеру, боюсь, он опять куда-нибудь уедет. Кстати, зачем он тебе?
- Отели, – просто ответил Мишель. На его взгляд, это всё объясняло. Ксения, натянув платье на плечи, принялась быстрыми движениями застёгивать пуговицы. Её красивое лицо приняло задумчивое выражение.
- Ивана Кирилловича, я так понимаю, ты просить не хочешь?
- Шутишь? – он попробовал улыбнуться, а Ксения тотчас же улыбнулась в ответ.
- Прости. Конечно, папа поможет, коли так. Он любит тебя и что угодно ради тебя сделает.
- Вот только к Авдеевой я бы идти не хотел. У меня всё-таки траур, я не расположен сейчас ни к званым ужинам, ни к веселью и танцам.
- Я тебя понимаю, – отозвалась Ксения с печалью в голосе. – Я попробую перехватить его завтра с утра и сказать, чтобы встретился с тобой как можно скорее.
- Буду тебе обязан.
- Мишель, я всё хотела сказать… - она вернулась на кровать, легла рядом с ним поверх шёлковых простыней и, склонив голову к нему на грудь, взяла его за руку. Скрестив его пальцы со своими, Ксения тихо прошептала: - Ты был молодцом сегодня. Да-да, несмотря ни на что, ты… ты выстоял, выдержал, с достоинством принял удар. Юлия Николаевна гордилась бы тобой!
«А они думали, я устрою отцу очередную кровавую сцену?» - едва ли не с улыбкой подумал Мишель и вздохнул в ответ. Ему самому теперь было стыдно за тот порыв, хотя в имении полёт Ивана Кирилловича с лестницы до сих пор обсуждали с восторгом.
- Не поддавайся на провокации, что бы ни случилось, – прошептала Ксения на прощанье, затем, нежно поцеловав его в губы, сделала шутливый реверанс и ушла, тихонько затворив за собой дверь. Её кучер ждал под окном, сквозь распахнутое окно Мишель слышал, как Ксения приказала везти на Неглинную. Тем удивительней прозвучал настойчивый стук в дверь, когда перестук лошадиных копыт растаял в гулкой ночной тиши.
Кто бы это мог быть? Для возвращения Алексея ещё рано, немногие друзья Мишеля были слишком хорошо воспитаны, чтобы приходить в такое время, а Ксения только что ушла. Кто-то от Дружинина? Или, быть может, люди отца?
Гадать можно сколько угодно, но истина всё равно превзошла самые смелые ожидания. Поднявшись с постели, Мишель накинул халат и вышел в коридор, на ходу приглаживая волосы, после сладких мгновений с Ксенией торчавшие в разные стороны.
Посмотрев в дверной глазок, он подумал, что зрение его обманывает. Он поспешно опустил ручку и распахнул дверь перед незваным гостем.
На пороге стоял Адриан Кройтор.


___________________________________

Всем доброго вечера, спасибо за комментарии!

А у меня сегодня появился ещё и красивый баннер с Юлией Волконской, спасибо большущее нашей мастерице La Sorellina!!!!
И ещё РЕ-СТРУК-ТУ-РИ-ЗА-ЦИ-Я, спасибо Юлиане, которая посоветовала подправить тему и поместить обложку и образы героев перед главами. Теперь всё аккуратненько и чинно, радует глаз



Очень рада, что смогла создать интригу и всех запутать



Нат, подписываюсь под каждым словом, он душка!!!!



Настя, привет и спасибо! Я, к сожалению, не могу выбрать никого, кто бы идеально подходил. С Сергеем ещё хоть как-то могла бы подобрать, а вот Саша и Мишель - упрямо не ассоциируются ни с кем из известных людей, они просто живут у меня в голове такие, какие есть! Но я ещё немного подумаю, может, кого-нибудь и определю на их роль

Далее, я выложила ещё 2 главы, сразу хотела прояснить некоторые моменты! Если вдруг, ну вдруг, кого-то смутит щедрое изобилие блюд на столе у г-на Гордеева, (дескать, война в самом разгаре, революция через пару лет, и страшные голодные годы, а они там жируют!) - то, честно хочу сознаться: всё вот это добро взято из настоящего меню за 1915 год. Правда, не больше не меньше, кушал это всё его Величество, Император Николай Александрович. Но я решила, что раз уж у царя на столе подобные угощения имелись, то почему бы моему Кирилычу (Гордееву) тоже не раздобыть подобное для семейного обеда. Министр, как-никак.

И, ещё, вот что мне было бы интересно узнать!

Как вы относитесь к Алёне Александровне? (Ну, не считая того, что она "конечная стерва" и "бездушная, расчётливая засранка") Хотелось бы послушать о ней ваше мнение. (про Гордеева с сыном, вроде, уяснили, с чистым непорочным образом Серёжи мне тоже не удалось никого ввести в заблуждение, с Сашей, как ГГ, тоже всё предельно ясно. А что Алёна? Какая она, по-вашему?

И, самое главное, и Настя писала, и Лиля, что ничего не понятно с этими детьми, и что такое моя бедная Юлия натворила, за что с ней можно было так жестоко поквитаться... Это всё обязательно прояснится, я вам торжественно клянусь, и даже самые непонятные непонятности в процессе чтения станут очевидными!

И напоследок: что бы там Юлия не наделала, каких бы ошибок не совершила, на мой взгляд - "роковая ошибка" её, бедняжечки, в том, что она вышла замуж за Гордеева, такого гнилого типа.
___________________________________

Ирина,привет!
Спасибо за шрифт-значительно удобнее читать,и глаза не так болят.
По главам- ух,какие главы закрутительные!!!

По первой главе.

С удовольствием почитала перепалку Мишеля и Саши , а Ксению готова была прибить на месте. Почему не Катерину? Ну,потому,что она в своём праве -несчастные плебеи,чтоб их, её отца прихамили! -но вот Ксения вообще никаким боком сюда не касается.
Эх,молодец Саша! Так лихо отбривать! Уела Ксению насчёт плоской груди и костлявых бёдер, лихо проехалась по поводу Мишеля, а тот момент,когда она запросто подала консоме порьтер-мортьер и прочАЯ, перечитала несколько раз.
Молодец, Саше зачёт и бурные овации.
Мишеля жалко,конечно, но мне не нравится,как он носится со своим званием дворянина. Если бы он был настоящим дворянином,то не стал бы постоянно об этом упоминать. Пусть плебеи,но ведь и плебеи имеют право жить. Не знаю, никогда не любила дворян, наверно, потому,что сама плебейка
Конечно, Мишеля понять можно и даже нужно. Мать умерла при странных обстоятельствах, отец изменял ей не таясь-естественно,что от этого Мишель взбесился. Но я думала,он быстрее раскусит Сашу,поймёт,что она,как и он,ненавидит его отца- и может,даже сильнее,чем.
А что стоит её тост? Я аж обмерла от восторга. Нет,эта девчушка явно мне нравится!
Предсмертная записка Юлии меня насторожила. Я даже стала мечтать,что она поддельная,что это сам Гордеев её накатал. И сообщение Катерины меня вышибло напрочь. Я и подумать не могла,что когда-то Юлия хотела уйти от мужа. Значит,довёл-таки,гад! Уж лучше бы действительно ушла тогда,вот честное слово! Но боюсь,что Кройтор бы убил её ещё раньше,если бы она ушла от Гордеева...
Интересно,как Мишель воспринял то,что записке -полтора года?
И кстати,меня нисколько не напрягли и не насторожили пирства Гордеевых. Всё-таки он министр, в самом деле,почему бы не откушать то,что сам царь-батюшка едал?

По второй главе.

Алёна всё-таки не совсем такая уж хадина(это я как бэ отвечаю на твой вопрос,Ириш). Конечно,она рассчётливая,жадная, хочет жить в достатке и роскоши, но она и о детях своих заботится. Она же не выгнала их из дому,наоборот, окружила лаской и вниманием, а Сашу хочет сделать настоящей дворянкой,приодеть,научить манерам и так далее. Сцена в ванной меня расстрогала. Совсем не похожа на себя Алёна:такая ласковая,заботливая,внимательная-как и должна быть настоящая мать. И так они хорошо,в принципе,поговорили, и Саша даже кое с чем согласилась,а это большой плюс -при её -то характере и взглядах на жизнь!
Иногда мне кажется, что Алёна-законченная стерва,но когда я окончательно в этом убеждаюсь,Алёна тут же опровергает это.Доказательство- сцена в ванной. Пришла,поговорила,никто никого не побил и нос не расквасил хотя в основном,Алёна вызывает нехорошие чувства,а ещё- ну вот честное слово! -смех. Как она тогда подумала,увидев Мишеля? Не того князя соблазнила?Поторопилась? Это вызвало у меня хохот. А вообще,Алёна мне напоминает Лису Патрикеевну: юлит,изворачивается,старается ухватить лучший кусок,чтоб и её,бедненькую,не обделили.
Сама себе противоречу,правда? Но Алёна вызывает у меня разные эмоции. Очень надеюсь,что всё же остались в ней хорошие стороны-вон как заботится о детях! А то,что не обращает внимания на людские пересуды... иногда так и впрямь легче жить.
Это хорошо,что ночью Саше захотелось водички,иначе бы никогда не услышала этот разговор.Очень удачно,очень своевременно -и про водичку, и про подслушанный разговор. Саша и раньше знала,что отчим -препакостный человек и хадина несусветная,но теперь она ещё и поняла,что он изверг,убивец, предатель и ещё много нехороших слов. Хорошо,что удержалась и не вломилась в кабинет с воплем " Доколе?!". А вот то,что Викентий Иннокентьевич, верный друг и соратник, человек,которого она даже и заподозрить не могла, оказался предателем,сильно её подкосило. Девушка поняла,что нет у неё больше друзей,что теперь ей приходится рассчитывать только на себя... Да-а, в её годы бороться за свою жизнь( и это не преувеличение),когда другие сверстницы в это время думают о мальчиках да поцелуях... Очень тяжело придётся нашей Сашеньке!
Также зачёт Саше,что не ушла и дослушала разговор до конца. И поняла,что у отчима значительно больше тайн,чем она думала. Конечно,задумалась,при чём тут Юлия Волконская и какое такое дело нужно Гордееву. У меня,признаться,мысля мелькнула,что услышав про Волконскую, Саша отправится к Мишелю,чтобы всё рассказать. Но никто никуда не пошёл.
Волосы дыбом встали,когда читала,как Гордеев пришёл в спальню Саши,чтобы проверить,на месте ли она. Какое счастье,что после подслушивания Саша не пошла попить воды! Иначе была бы беда неминучая...
Окончание главы меня убило полностью. Кройтор сам явился! И что теперь? Расскажет всю правду,как он его мать убивал? Станет говорить о прошлом,почему так поступил? Нет,думаю,пока не настало время узнать все правды. Думаю,Кройтор для начала постарается переманить Мишеля на свою сторону. Умолчит про то,что является его истинным отцом( а ведь это же так,правда же?). Наврёт что-нибудь про смерть Юлии Волконской( кстати,когда её убивали,до последнего надеялась,что прибегут,спасут,вырвут...). Ведь все знали,что он являлся её правой рукой,самым преданным другом! И от руки этого преданного друга она и погибла...
Все думают,что Кройтор стал жертвой преступления,что его убили, что он ни при чём. Как все ошибаются! Настоящий убийцы скрывается под маской несчастного беглеца, преданного друга. Как хочется,чтобы вся его сущность раскрылась как можно быстрее и он понёс заслуженное( очень надеюсь на это!) наказание!
Хотя не отрицаю и того,что у него были свои причины. Но нет на свете такой,чтобы убивать беззащитную женщину! И даже если Кройтор окажется несчастным человеком, запутавшимся в паутине чьей-то игры, смерть Юлии Волконской не прощу никогда! Это же надо-притвориться лучшим другом, выжидать столько лет,чтобы потом хладнокровно вершить месть!
И ты права,Ира: роковая ошибка княгини Волконской в том,что она стала женой Гордеева. Как она могла полюбить такого человека? Неужели притворялся? Ведь сам сыну сказал,что никогда не любил жену,никогда! Или она принесла ему много денег?
Большое спасибо,Ира! Всё интереснее и интереснее!
С нетерпением жду продолжения и хочу поинтересоваться, сколько глав в романе?
_________________