Омут (СЛР, 18+)

 » 10. Лиля

- Спрошу у неё об этом, когда она придёт на пары.
Девушка прислоняется спиной к холодной стене и пустым взглядом смотрит прямо перед собой. У самой же в сознании на репите стоит образ парня, из-за которого у неё за пару секунд сердце превратилось в решето. Будто ему и так мало досталось за последние годы. Будто оно целое, ни разу не преданное, не разбитое, не собранное по кусочкам из последних сил. Будто оно для Кира Авдеева абсолютно ничего не значит.

За что ты так со мной?
Я же… Я же просто люблю тебя.

Мимо проходят две первокурсницы и, как назло, останавливаются неподалеку, не замечая её, застывшую, вновь ударенную ниже пояса в углу. В их глазах светится любопытство, а голос даже подпрыгивает от нетерпения обсудить главное событие утра и скорее всего дня, случившееся благодаря стараниям сына мэра и девчонки, которую он должен ненавидеть. Ненавидеть, ясно?! А не ездить с ней в одной машине, не разговаривать, не таскать её вещи, не смотреть так… Так…
- Нет, ты видела то же, что и я? Мне же не показалось? - спрашивает одна из первокурсниц - брюнетка с ресницами как у коровы. - Кир Авдеев, правда, приехал с этой девчонкой? Блин, забыла как её зовут, но моя двоюродная сестра учится с ними на одном курсе и она рассказывала, что он и эта девчонка друг друга на дух не переносят, что у них самая настоящая война, прикинь?
- Ну, не знаю, - тянет гласные вторая - крашеная в мерзкий рыжий цвет, больше похожий на ржавчину, чем на нормальный оттенок. - Ты видела как они смотрят друг на друга? Какая там война? Он её глазами, кажется, сожрать готов. Да и ко всему прочему я видела как он нёс её на руках до медпункта, когда она упала, так что бред это всё. Между этими двумя точно не война.
- Нет, это правда! Я точно знаю! Моя сестра врать не будет! Она рассказывала, что они едва терпят друг друга и не упускают случая, чтобы начать ссору.
- А сейчас тогда почему они стоят и спокойно разговаривают?
- Вот именно это-то и хотят все знать! - брюнетка смешно взмахивает руками, как курица крыльями. - Тем более после того как вышло то фото с ним и той стервой-блондинкой.
- Это которая ведёт себя как последняя с*ка?
- Это которая превратит твою никчёмную жизнь в ад, если ты сейчас же не исчезнешь, - холодно произносит Гордеева.
Первокурсницы испуганно вздрагивают, оглядываются и натыкаются на острый, как бритва, взгляд подведённых чёрными стрелками глаз.
- Я не… - подаёт голос рыжая, но тут же тушуется и отступает назад, когда Лиля отходит от стены.
Прямая спина, ровные плечи, гордо вздёрнутый подбородок и искривлённые в презрительной усмешке красные губы. Червонная королева бы и та дрогнула.
- Ты не выдержишь и дня, если сейчас же не сделаешь то, что я сказала, малышка.
Неудачницы оказываются умнее, чем смотрятся на первый взгляд, и поспешно сваливают, оставляя её одну.
Впрочем Лиле не в первой. Лиля знает, что такое одиночество. Знает его вкус, цвет и запах. Знает каждый его тёмный угол. Знает всех демонов, там живущих, и дружит с ними, ничуть не опасаясь последствий. Она сейчас, вообще, ничего не боится, кроме того, что обсуждали две эти ссыкухи.

Он её глазами, кажется, сожрать готов.

Ещё месяц назад Гордеева бы доказывала с пеной у рта, что этого не может быть. Что это что-то на грани фантастики. Что имя парня, в которого она влюблена до помрачения сознания, и имя Отрадной никогда не встанут в один ряд. Но сегодня… Сегодня случилось то, что сейчас ежесекундно выжигает у неё на внутренней стороне ребёр клеймо “снова”.

Снова не ты, глупышка.
Снова не тебя.
Снова не с тобой.

И закурить бы, чтобы хоть немного попустило. Или выпить. Вот только уважающие себя принцессы не носят в сумочках бутылочку красного полусладкого. Лишь жвачку с ментоловым вкусом, любимую помаду и маленькое зеркальце, в отражении которого глаза кажутся не такими печальными, чем есть на самом деле.
Телефон вдруг оживает вибрацией и девушка нехотя вытягивает его из кармана пиджака. На экране красуется улыбающееся лицо десятилетнего Романова с торчащими во все стороны волосами.
- Да пошёл ты, Кудряшка, - зло цедит она сквозь зубы и сбрасывает вызов.
Но парень её не слышит. Набирает вновь и вновь, а Лиля вновь и вновь сбрасывает, направляясь прочь от университета. Его стены слишком хлипки и ненадёжны для месива из глухой ярости, боли и непонимания, что наполняет её до предела, подкатывая к горлу тошнотой, к глазам жгучими слезами и неконтролируемой дрожью в пальцы. В его стенах он с ней. С другой. С чужой. С той, которая не его, тогда как Гордеева от светлой макушки до кончиков пальцев на ногах хочет принадлежать только ему.

Почему, Кир?
В чём причина?

Порыв ветра забирается под одежду, в волосы и, кажется, даже под кожу, где всё полыхает огнём ревности и обиды. Страшная неуправляемая смесь, которую не в силах потушить ни самовнушение, ни глубокое дыхание, ни осознание собственного, не самого лучшего, положения.
Девушка кидает вещи на ближайшую лавочку и выдыхает. Резко и шумно. Так, что в глазах темнеет, но образы Кира с Отрадной не меркнут. Словно на обратной стороне век отпечатались. Словно теперь они будут преследовать её всегда и везде. Иронично, не правда ли? И как же одновременно с этим, с*ка, погано!
Она могла бы понять, если бы он переключился на любую другую девку на их курсе или на ту же самую Динку, которая, Гордеева прекрасно знает, в тайне от неё на него заглядывается. Или нашёл бы кого-нибудь на стороне, кого Лиля не знает. Он мог вернуться к одной из своих бывших и, наверное, даже в этом случае ей не было бы сейчас так дерьмово. Потому что с ними его ничего не связывает, а вот с Отрадной… С Отрадной Кир достаточное количество времени был сплетён ненавистью, взаимной обидой и чем-то тайным из прошлого, а это не те путы, которые можно так легко разорвать. Их можно только терпеливо пилить ножовкой по металлу и бестолково надеяться, что рано или поздно появится хотя бы одна царапина.
Ведь ненависть сильнее любви.
Ненависть - это неисчерпаемое топливо для жизни, дающее огромное количество возможностей и перспектив.
В ненависти Лиля тоже спец. У Лили по ней есть чёрный пояс, кубки и грамоты за первые места. Лиля знает все оттенки и грани этого чувства и ничуть его не боится. И ей не нужно много времени, чтобы понять, что у Кира с Отрадной она вдруг начала трансформироваться во что-то другое. В опасное и сильное. В то, о чём снято куча фильмов и сложены стихи. В то, что Гордеева ощущает сама, но произносить не хочет. Потому что сказать вслух равно признанию, что оно действительно существует.
Девушка запускает пальцы в волосы и откидывает голову назад. Телефон продолжает разрываться от звонков и смс Романова, но ей так на это по*уй, что она даже перестаёт обращать на смартфон внимание.

- Это всё-таки она подстроила, да?
- Не знаю точно, Мишань, но так просто я это не оставлю.

Кир Авдеев слов на ветер не бросает. Сегодня она смогла избежать разговора с ним, а вот завтра… Завтра вполне возможно, что ей придётся уйти следом за Генкой Смирновым, без пропущенных вызовов и сообщений которого у неё в последнее время не проходило ни дня. Вот только Лиля словами тоже бросаться не привыкла. И уступать, прогибаться, отвечать за то, чего не делала, не собирается.
Она не из тех, кто так легко сдаётся.
Она из тех, кто, уходя, оставляет после себя выжженную землю и громкий плач врагов.
- Лиля? Что ты здесь делаешь?
Гордеева резко оборачивается и натыкается на сокурсницу, имя которой вспоминается далеко не сразу. Эта девчонка относится к той категории студентов, что раздражают одним лишь своим присутствием до зубного скрежета, всегда и везде стремясь быть первыми. В олимпиадах, на конференциях, в ответах на вопросы преподавателей. Словно единственное, чего они хотят в своей никчёмной жизни - это рвать ж*пу ради лишнего плюсика напротив своей фамилии.
- Тебе какое дело?
Девчонка отшатывается от грубости в голосе и опускает глаза вниз, а сама Лиля оглядывается и понимает, что ноги привели её в парк, находящийся неподалёку от универа. Вокруг кроме них двоих ни души. Только деревья, пустые скамейки и ветер.
- Я… Я ничего. Просто увидела тебя и… Ладно, прости, что побеспокоила. Я пойду.
Сокурсница, кажется, Настя, аккуратно обходит её и направляется вглубь парка, но останавливается, когда слышит:
- Стой. Почему ты не на парах? Ты же не одно занятие не пропускаешь. Что там случилось?
Девчонка, всё ещё смотря в пол, пожимает плечами и вдруг шмыгает носом.
- Ты ревёшь что ли? - не на шутку удивляется Гордеева.
- Нет.
- Я слепая по-твоему?
Настя поджимает дрожащие губы и садится на скамейку рядом с Лилиными вещами. По её щекам действительно бегут слёзы, чёрные от туши, и капают на ткань пиджака.
- Ну? - поторапливает сокурсницу Лиля. - Говори или сваливай отсюда. Я не служба психологической поддержки. Утешать, гладить по головке и обманывать, что всё будет хорошо, не собираюсь.
Девчонка поднимает на неё заплаканные глаза и Гордеева морщится. Зрелище, мягко говоря, не для слабонервных и она принимается раздражённо искать в своей сумке пачку влажных салфеток, чтобы отдать их этой потёме.
- Возьми и вытрись. Смотреть страшно. И запомни, прежде, чем начинать реветь, купи нормальную тушь, а не этот ширпотреб, который от двух слезинок в непонятно что превратился.
- Сп-п-пас-с-сибо.
Сокурсница, вздрагивая от рыданий и порывов ветра, принимается выполнять указание. Вот только то ли косметика была дерьмовее, чем показалось на первый взгляд, то ли салфетки не совсем предназначены для этого занятия, но результат не сильно отличается от исходного варианта. Разводы туши, тоналки и бог знает чего ещё стёрлись неравномерно, раскрасив лицо и так не отличающееся особой красотой во что-то очень похожее на окрас далматинца.
- Я… Я так устала, Лиля! Я хочу… Хочу под машину броситься или… Или с крыши… Или…
Лиля хохочет в голос, запрокинув голову назад.
- Добро пожаловать во взрослую жизнь, милая. Здесь всем хочется откуда-нибудь и куда-нибудь броситься.
Она это желание ощущала порой двадцать четыре на семь и, кажется, уже могла защитить по нему докторскую. Самое смешное, что люди считают, что с ним можно бороться, заполняя голову хобби, работой, отношениями и другого рода зависимостями, не подозревая, что только глубже вырывают самим себе яму. Увязают в нём сначала по колено, потом по талию, затем по плечи и осознают свою ошибку только, когда дышать уже нечем и выхода нет. А если его не видно в первые несколько секунд, то, значит, его точно нет. Эта глупая, не имеющая ничего общего с реальностью, фраза, что выход есть всегда - полная чушь, придуманная для тех, у кого не хватает силёнок взглянуть правде в глаза и признать, что всё кончено. Что обратного пути нет. Что ты загнан в угол. Что у тебя забрали даже право на то, чтобы бороться. Гордеева в своё время нашла в себе силы это сделать и увязла пока лишь по щиколотку, оставив в жизни только чувства к Киру, а всё остальное отправив на помойку.
- Я ничего не успеваю, - всхлипывает Настя. - Я пытаюсь! Но… Но не могу… Я…
Лиля хмыкает, никак не комментируя её слова, потому что та сама виновата. Не хер строить из себя умницу-разумницу, когда кишка тонка.
- Учёба, курсы, стажировка у отца на работе, секция. Ещё и проект этот… Ну, почему именно сейчас появилась эта возможность перевода в Лондон?! Ну, почему?! Я, вообще, не хочу в нём участвовать! У меня в нём нет ни единого шанса, только время впустую трачу!
- Тогда откажись и всё.
- Нельзя отказываться, - сокурсница отрицательно качает головой. - Если отказываешься по собственному желанию, то с участия снимается вся группа, а я не хочу никого подвести.
Она поражённо округляет глаза. Весь предыдущий разговор мгновенно стирается из памяти и остаются только последние слова, что грохочат в голове подобно раскатам грома.
- Подожди, это правда?!
- Что правда?
- Что нельзя отказаться от проекта с Лондоном по собственному желанию?
Сокурсница кивает и шмыгает носом.
- Нельзя. Я узнавала. Заявки уже заполнены, темы озвучены и закреплены. Да и… Родители бы всё равно мне не позволили из него выйти.
Лиле плевать на саму девчонку, её проблемы с родителями и то, что она сама сейчас, наверное, выглядит со стороны как злобный гений. Растрёпанные ветром волосы, шальной взгляд и сумасшедшая улыбка.
- Замечательно!
- Да что здесь замечательного?
А то, что Кир не сможет выгнать её из университета, если не хочет, чтобы Отрадная пролетела с шансом учиться в Лондоне. Ведь тогда Гордеевой пришлось бы забрать свою заявку, тем самым сняв с проекта не только свою кандидатуру, но и всех остальных в своей группе.
Лиля заливается довольным смехом.
Надо же как интересно складываются обстоятельства! Ещё вчера она была готова растерзать Алёну за то, что их поставили в одну команду, а теперь наоборот радуется этому так, как не радовалась подаркам на Новый год в семь лет.

Игра ещё не окончена.
Она начинается сначала, но уже по моим правилам.

Девушка глубоко вздыхает и прикрывает глаза, наслаждаясь моментом. Как же всё-таки хорошо…
- Если я провалюсь, то родители заберут документы из университета и тогда всё пропало… Тогда они меня просто уничтожат... - произносит сокурсница, вырывая её из мыслей.
- Открою тебе секрет, милая, ты уже взрослая девочка, можешь просто послать их на*уй и уйти жить сама по себе.
Девчонка белеет и отрицательно качает головой.
- Ты не знаешь моего отца. Он этого не допустит ни за что на свете.
- Ну, не прикуёт же он тебя цепью к батарее как дворняжку, - бросает небрежно Лиля и вдруг понимает, что попала в самую точку.
Настя меняется в лице ещё сильнее, вжимает голову в плечи и обхватывает себя руками, на которых Гордеева замечает синяки.
- Твою мать… - выдыхает она поражённо. - Это тебя дома так?
В ответ молчание, но ей всё ясно и без слов. Потому что она прекрасно знает то, какими люди могут быть мразями. Как они могут предавать тех, кто им безоговорочно доверяет. Как могут наслаждаться болью других. Как могут бить своих детей и считать, что это нормально.
Лилю не били, но сделали больно другим способом. И сделали это не родители, а другой человек, но панический страх в глазах сокурсницы ей всё равно очень знаком. Он читается в них красным по белому. Он чувствуется на коже прикосновениями тех, кого Гордеева бы предпочла никогда не встречать. Он сковывает, травит, душит. Он напоминает.

Да брось, детка, тебе же нравилось.

Девушка встряхивает головой, но чужой голос продолжает звучать в голове сереной.

Почему ты так бесишься? Ничего же страшного не произошло.
Нам же было весело.
Ты же была не против.

Её никто не спрашивал, чтобы она была “за” или “против”.
Ей никто не оставил выбора.
Её использовали. Гадко и подло.
Её, чёрт возьми, сломали.

Хватит истерить, детка, твоё нытьё действует мне на нервы, а ты прекрасно знаешь каким я бываю, когда нервничаю…

Лиля сжимает виски и прикусывает нижнюю губу, чтобы отвлечься, но эта задача кажется из разряда невыполнимых.
- Я не знаю, что мне делать… - Настя говорит вслух, но, судя по взгляду, направленному в пустое пространство перед ней, не отдаёт себе в этом отчёт. - Я не знаю, что мне делать…
- Уйди. Сбеги. Спасись.
Сокурсница кривит губы в горькой усмешке.
- Отец найдёт меня в два счёта. Я не смогу даже из города выехать.
- Уже пробовала?
Девчонка кивает, а Гордеева сглатывает привкус бессилия, оставшийся на языке после внезапных воспоминаний.
- Мой отец начальник полиции, Лиля. Ему стоит сделать лишь один звонок и…
- И ты в клетке.
А в клетке страшно. В клетке нет свободы. В клетке только удушающее чувство, что твоя жизнь принадлежит тому, кто находится по ту сторону.
- Найди выход из этого дерьма, - Лилин голос звенит сталью и решительностью. - Любой. Ты не должна терпеть к себе такое отношение.
Никто не должен. Никогда. Ни за что на свете.
- Единственный безопасный выход - это куда-нибудь уехать. Желательно по уважительной причине, чтобы беспроблемно покинуть город. Например…
- Например, по учёбе?
- Да, проект с Лондоном мож…
- Нет, не вариант, - прерывает сокурсницу Гордеева. - В этом проекте участвует слишком много людей. Нужно найти что-то попроще, где будет больше шансов на победу, но с тем же уклоном.
Настя молчит, напряжённо думая, а потом вдруг подрывается со скамейки с лихорадочным блеском в глазах.
- Я вспомнила! Вспомнила! Мне предлагали поучаствовать в конкурсе эссе на дополнительных курсах по английскому языку. Участвуют только те, кто их посещает. Приз не перевод в Лондон, а экскурсия в Оксфорд на пять дней. Многие отказались, потому что им это неинтересно, но минимальное количество людей всё равно набралось, поэтому конкурс не отменили.
- Ближе к делу.
- Если я выиграю, то смогу уехать и попробовать сбежать там. У меня друг учится в Оксфорде и он мне поможет! Точно поможет!
- Только, дай угадаю, есть “но”, верно?
Девчонка, сбавив пыл, снова садится рядом и трёт озябшие ладони. Ветер за время их разговора усилился в разы и теперь разъярённо трепал одежду, наводил свой порядок в волосах и бил по лицу, словно был против их плана. Словно хотел остановить и дать понять, что у них абсолютно ничего не выйдет.
- Но я совершенно о нём забыла.
Лиля закатывает глаза. Проникнувшись к девчонке, она почему-то совершенно упустила из вида, что та умом при всех своих стараниях явно не блещет.
- Как можно забыть о возможно единственном шансе спасти свою шкуру от отца-тирана? Ты в своём уме?
Сокурсница смущённо отводит взгляд.
- Я… Я подала заявление на участие, но… Но у меня совершенно вылетело из головы и…
- Оставь оправдания для своего больного папаши и запомни, что, если чего-то хочешь, то нужно в это “что-то” зубами вцепиться и не отпускать, несмотря ни на что. Поэтому вместо того, чтобы разводить нюни, иди, напиши это чёртво эссе и вали так далеко, как только можешь. Когда срок сдачи?
- Через несколько дней…
Гордеева мысленно прикидывает фронт работ. Обычно размер эссе в таких рода конкурсах не превышает двух-трёх страниц и, если постараться, то его вполне можно успеть написать за оставшиеся дни, но тогда может пострадать качество работы. Ведь это не просто какая-то городская олимпиада, где на элитных детишек и их потуги показать свои умственные способности смотрят сквозь пальцы. И на кону стоит гораздо больше. А им, чтобы добиться желаемого, нужно “быстро” и обязательно “качественно”. С чем-то одним все надежды и стремления просто теряют смысл.
- Тогда пиши и помни, что от того, что ты напишешь зависит твоя же жизнь.
- Но нужно подобрать источники… Нужно изучить тему… Нужно…
- Ну, так иди и делай, что “нужно”. Соберись уже! - Лиля окидывает её своим фирменным взглядом, который на других людей обычно действует как ушат холодной воды. - Как напишешь, отправь сначала мне.
Она, конечно, себя супер-умной в отличие от других не считает, но увидеть бред и лишнюю воду в тексте вполне сможет.
- Хорошо, - сокурсница встаёт и смотрит на неё так, словно святой, образ которого она носит на серебряной цепочке у себя на шее, ожил. - Лиля, я… Я не знаю как тебя благодарить… Ты… Ты…
- Я ничего не сделала.
Гордеева не жеманничает и действительно так считает. Потрепать языком о проблемах не значит помочь и поддержать, но будь на месте сокурсницы кто-то другой, то она бы даже и этого делать не стала.
- Ты меня выслушала, поддержала и… Спасибо.
- Иди уже, - морщится девушка.
- А ты? - не отстаёт от неё Настя. - Мы ещё успеем прийти ко второй паре и к тому же, кажется, сейчас пойдёт дождь…
Лиля тяжело вздыхает. Вот именно поэтому она терпеть не может общаться с девчонками, особенно со сверстницами. Слишком назойливые. Слишком глупые. Слишком поверхностные. Когда-то она и сама такой была, пока жизнь не показала ей то, о чём этим милейшим созданиям родители читают в качестве страшилками на ночь.
- То, что я не послала тебя с твоей сопливой историей куда подальше, не делает нас лучшими подругами. Поэтому свали уже и займись своими делами, которых, ты сама сказала, у тебя вагон и маленькая тележка.
Постояв в нерешительности ещё несколько секунд, сокурсница всё-таки оставляет её одну, а Гордеева поднимает лицо к небу. Оно тёмное, тяжёлое, давящее. Ещё чуть-чуть и…
- А по мне, из вас бы вышли замечательные подруги. По крайней мере, Настя гораздо приятней Динки. Как ты, вообще, с этой змеёй общаешься? - слышит она с первыми каплями дождя, упавшими на щёки.
Девушка резко оборачивается на знакомый голос и встречается с голубыми глазами единственного человека, которого она за всю свою жизнь называла другом. И которого совершенно не хочет сейчас видеть.
- Кудряшка, ты сам исчезнешь или мне тебя вслух послать?
Миша, как обычно, её не слушает, подходит ближе и смотрит на неё сверху вниз. А дождь тем временем всё усиливается. Из-за него волосы парня становятся темнее и липнут к лицу, но Романов этого похоже особо и не замечает.
- Ты, правда, думаешь, что я шёл за тобой, чтобы сейчас развернуться и уйти?
- Я тебя с собой не звала.
- А могла бы.
Лиля усмехается. Зло и едко. Не обращая внимание на то, как болезненно ёкает в груди.
- Только не говори, что готов пойти за мной куда угодно, если я позову. Слишком сопливо и наивно даже для тебя.
- А мне плевать слишком это сопливо или нет.
- Также как и на то, что я очевидно не хочу с тобой разговаривать?
Он вздыхает и убирает со лба мокрые пряди, которые непослушными завитками тут же возвращаются обратно. Гордеева помнит времена, когда Миша стеснялся своих кудряшек, потому что мальчишки с соседкой улицы дразнили его и называли Барашем, а она пыталась убедить его, что они всего лишь завидуюшие ему придурки и обещала превратить их в мерзких слизней, когда ей, наконец, придёт письмо из школы волшебников. Спойлер - письмо так и не пришло, а девушка научилась ставить на место зарвавшихся отморозков одним только взглядом без всякого волшебства.
- Лиля, мы должны поговорить.
Голос бывшего лучшего друга звучит тихо, но твёрдо. Словно он действительно считает, что ей это нужно.
- Я ничего и никому не должна, - она гордо вздёргивает подбородок. - Так что ещё раз говорю, проваливай.
- Я не уйду, пока мы не поговорим.
- О чём, Кудряшка?! О чём нам с тобой разговаривать?! О том, как ты с Отрадной и Киром меня обсуждаешь и винишь во всех смертных грехах? Так вот знай, что просто так я это не оставлю! Я не имею к тому фото никакого отношения, ясно?! И отвечать за него я тоже не буду! Можешь это так Киру и передать! И про Отрадную, конечно, тоже не забудь. Она ведь теперь твоя лучшая подружка, не так ли?!
Лиля сама не понимает как оказывается на ногах и повышает голос. Как холодные капли дождя хлещут в лицо и превращают её белую идеально выглаженную рубашку в мокрую тряпку. Как ладони сжимаются в кулаки, а в груди всё стонет-воет-болит только от одного воспоминания о случайно услышанном пару часов назад разговоре.
- Ты ревнуешь меня к Алёнке? - Миша вопросительно выгибает правую бровь. - Ты думаешь, что она заняла твоё место?
И ей бы рассмеяться Романову прямо в лицо. Громко, заливисто, от души, но вместо этого получается лишь смотреть в небесно-голубые глаза, чувствуя дикое желание его ударить, заклеить рот скотчем или закрыть себе уши, лишь бы только не слышать эти слова, так похожие на…

На что, Лиля? На что они похожи? На правду?

Она сильнее вдавливает ногти в кожу, но боли не чувствует. Как и ветра, что вызывает на коже неприятные мурашки от холода.
- Ей никогда не занять моё место, - цедит сквозь зубы. - Ни-ко-гда!
Потому что Отрадная жалкая. Отрадная - слабая. Отрадная - ничтожество в кубе. Она, чёрт возьми, абсолютно никто! И Киру на неё плевать, ясно? Он просто играется. Он просто хочет наказать её, Лилю, за эту дурацкую фотографию с поцелуем. Он… Он… Он…

Он с ней, глупая.
Он с той, которую похоже больше не ненавидит, а…

- Знаешь, она даже не пытается это сделать, - Миша делает шаг вперёд, закрывая её от порывов ветра. - А для меня тебя никто и никогда не заменит.
Лиля хватает ртом воздух, но вдохнуть не может. Потому что там, внутри, где лёгкие, всё заледенело, а где сердце, сгорело. Вместо мышцы, качающей кровь, у неё тлеющие угли, которые никак не могут догореть до конца и, наконец, позволить ей стать настоящей Снежной королевой.
- Лиля, пожалуйста, давай обсудим и вместе найдём выход. Я уверен, что у нас получится. Что Кир тебе поверит и…
- И что дальше? Снова станем друзьями, словно и не было ничего, и я закрою глаза на то, что Кир её… - девушка запинается. - Что Кир с ней?
- Рано или поздно это всё равно придётся сделать, Лиля.
Миша произносит эти слова так спокойно, так легко, так… Так пугающе уверенно, что они на пару секунд выбивают из неё дух. И у Лили не получается им противостоять. Не получается отогнать. Получается лишь неподвижно стоять на месте и чувствовать как капли дождя стекают по коже.
- Ты же понимаешь, что Кир не стал бы так себя вести, если бы не… - он не договаривает, но девушка всё равно будто бы слышит окончание фразы. - Я не хочу, чтобы тебе было больно, Лиля.
Кто-нибудь когда-нибудь замечал, что слово “боль” слишком короткое, чтобы обозначать то, что ежесекундно душит-раздирает-мучает? Она замечала и предпочитала характеризовать эти чувства другим словом - ху*во. Именно оно целиком и полностью отражало её состояние с того самого момента как…

Ты сама на это напросилась, детка.
Сама.

- Ты опоздал, Кудряшка, - ломает губы в усмешке девушка. - Примерно на два года, - Романов смотрит на неё взглядом побитой собаки, но Лиле это почему-то не приносит никакого удовольствия. - Поэтому отвали от меня уже, Миш, ладно? Не нужно обо мне беспокоиться. И спасать меня тоже не нужно. Я сама себя спасу, если будет такая необходимость. Благо, что опыт уже имеется.
- Лиля…
- Ты выбрал сторону. И я тоже выбрала. Себя и Кира. Больше мне никто не нужен.
Она разворачивается и, посчитав, что точка в разговоре поставлена, хочет уйти, но Романов, глухой упрямец, останавливает её, произнеся в спину:
- А ты мне нужна, Лиля. Всегда была нужна и будешь.
Если бы он сказал эти слова немного раньше, когда Гордеева ещё могла в них поверить. Если бы он сам был рядом тогда, раньше. Если бы не познакомил её с…
Она перебрасывает мокрые волосы за спину и хватает свои вещи со скамейки, чтобы уйти, но, сделав несколько шагов вперёд, не выдерживает и оборачивается. Небесно-голубые глаза бывшего лучшего друга и единственного человека, который когда-то принимал и понимал её, несмотря ни на что, в очередной раз напоминают о том, что назад ничего не вернуть. Ни время, ни доверие, ни прежних себя.
- Осторожней со словами, Миша. Ты можешь о них пожалеть.
Парень меняется в лице.
- На что ты намекаешь?
На то, что совсем скоро всё изменится.
На то, что как раньше уже никогда не будет.
На то, что она костьми ляжет, но добьётся своего.
- Что бы ты не задумала, лучше остановись прямо сейчас.
- Меня никто и ничто не остановит, Кудряшка. Ни ты, ни наша прошлая дружба и ни уж тем более Отрадная.
Он качает головой в немой просьбе “не делай этого”, но глупая и наивная Лилечка уже всё для себя решила.
Глупая и наивная Лилечка всегда и во всём идёт до конца.

 » 10. Алёна

Отрадная пытается сосредоточить всё своё внимание на лекции и записывать за преподавателями каждое слово, но её старания летят в никуда, потому что на неё смотрят. Смотрят внимательно, с любопытством и непониманием. Она чувствует чужие взгляды на протяжении первой пары, второй, а на третьей понимает, что к ним прибавился ещё и шёпот. Тот самый шёпот, который из-за хорошей акустики лекционной аудитории слышен, если не всем, то многим.
- Да я уверена, что они спят друг с другом!
Насмешливый женский голос, доносящийся с верхних рядов, вынуждает Алёну и нескольких человек, сидящих рядом с ней, поднять голову.
- Думаешь? А как же Гордеева? - слышится другой голос.
- Спал бы он с Гордеевой, то и приезжал бы на пары с Гордеевой! Всё же просто!
Девушка выпрямляет спину так, что сводит лопатки, и напряжённо смотрит прямо перед собой, прекрасно понимая, что говорят о ней и золотом мальчике. Он сидит на ряд выше, прямо за её спиной, и наверняка тоже слышит каждое слово.
- Она же за ним собачкой бегает…
- И что? Когда это кому-то мешало трахаться с другими?
Алёна вздрагивает, стискивает в пальцах ручку и неосознанно мнёт кончик листа тетради. Перед глазами вместо интерактивной доски и слайдов с главными тезисами лекции оживающие картинки воспоминаний двухлетней давности. Когда понятие “трахаться” впервые приобрело для неё какой-то смысл благодаря мужу матери. Когда оно вошло в её жизнь вместе с грязной тайной и ненавистью к себе. Когда стало понятно, что кроме этого слова между ними с Олегом ничего нет и никогда не будет. До их связи отношения в полном смысле этого слова её не интересовали, а после она и не могла даже допустить мысли из этой категории в отношении кого-то другого. Пока сверстники влюблялись-сближались-расставались Алёна замазывала засосы консилером и не могла смотреть маме в глаза. Помимо этого и сам противоположный пол не выражал к ней особого интереса. Слишком худая, слишком замкнутая, слишком нелюдимая. Слишком много “слишком” для одного человека и абсолютное отсутствие чего-либо, за что её можно было бы полюбить или хотя бы почувствовать интерес. Так что подозрения о том, что у них с Киром может быть что-то, подходящее под понятие “трахаться”, смешны и нелепы. Зачем золотому мальчику сломанная девочка? Зачем ему хотеть быть с ней рядом? Зачем ему желать её?

Зачем, Кир?

- Рты закрыли, - вдруг громко, во всеуслышание, произносит он и Отрадная снова вздрагивает, а в аудитории повисает тишина. - Повторять два раза не буду.
Лекция после этого продолжается в обычном режиме, без сплетен и косых взглядов, что в принципе должно её обрадовать, но Алёна не может избавиться от мыслей, которые эти самые сплетни в ней вызвали. Она вязнет в них, как в болоте. Путается. Захлёбывается. И не замечает, когда пара заканчивается, продолжая неподвижно сидеть на месте, пока её плеча вдруг не касается чужая рука.
- Алёна? - зовёт Кир. - Ты идёшь?
Девушка оборачивается, встречаясь с ним взглядом, и с трудом сглатывает. В весенних радужках, оказывается, очень легко потеряться.
- Да, иду.
После этого парень вполне мог встать и уйти, но Авдеев не отходит ни на шаг и ждёт пока Алёна соберёт вещи, чтобы вновь их у неё забрать. И это ничуть не помогает ей в том, чтобы перестать прокручивать в голове возникшие вопросы.

Зачем, Кир? Зачем я тебе?

На его месте она бы в свою сторону даже не смотрела. Отрадная бы держалась от странной девчонки с пустым взглядом как можно дальше и как можно дольше не замечала бы себя среди толпы, в которую, к своему собственному сожалению, никак не могла вписаться. Ни худобой, ни шрамами, ни грязными тайнами. В ней видели и чувствовали паршивую овцу, что всеми силами старалась быть как все, вот только понятия не имела что для этого нужно сделать. Даже сейчас, шагая бок о бок с сыном мэра - золотым мальчиком, за внимание и общение с которым боролись сверстники, она вместо того, чтобы воспользоваться моментом, молча пялилась себе под ноги.

Ты безнадёжна, Отрадная.
Беспросветна.
Ты совершенно, напрочь, отчаянно глупа.

Тяжёлый вздох, сорвавшийся с губ, не остаётся незамеченным одногруппником. Парень поворачивает голову в её сторону и спрашивает:
- Что, Алёна?
Его взгляд и прямота почему-то вызывают румянец на щеках и удушливое желание не сдерживаться, рассказать отчего так тесно в груди, но девушка лишь прячет лицо за волосами и продолжает молчать. Потому что молчание лучше правды, а незнание лучше заданных вслух вопросов, ответы на которые она не готова услышать. Вот только Авдеев считает иначе.
- Я же не отстану, Отрадная.
Она опускает голову ещё ниже, надеясь, что Кир всё-таки передумает, но вместо этого он вдруг протягивает руку, запускает пальцы в волосы и осторожно заправляет их ей за ухо, тем самым лишая девушку укрытия.
- Не отстану, Алёна, - повторяет решительно и твёрдо. - Не отступлю.
Её щёки краснеют ещё сильнее и Отрадная нервно поправляет ворот рубашки, абсолютно не зная, как себя вести. Сказать, что всё нормально, когда очевидно, что это самое “нормально” давно отсутствует в её жизни? Перевести разговор на другую тему? Или отрезать так часто повторяемым раньше “Не твоё дело, Авдеев!”?
- Мне нужно с тобой конфликтовать, чтобы ты была разговорчивее? - он будто слышит её мысли, а девушка в свою очередь слышит в его голосе горькую усмешку. И из-за этого болезненно сжимается сердце. - Тебе легче меня ненавидеть, чем…?
Коридор университета во время длинного перерыва между парами - не самое лучшее место для таких разговоров, но золотого мальчика это не волнует. Кир смотрит на неё пристально. Смотрит так, как умеет только он. И от этого сердце сжимается ещё раз, но не болезненно, как пару секунд назад, а с трепетом. Волнительно. Почти сладко.

Почему ты не договорил, Кир?
Легче ненавидеть, чем… Чем спокойно общаться? Чем дружить? Или… Что именно ты имеешь в виду?

Алёне не хватает сил взглянуть в глаза напротив. Она лишь мажет робким взглядом по его лицу и облизывает сухие губы. Кажется, что посмотри она в зелёные радужки дольше мгновения и случится что-то, с чем ей абсолютно точно не справиться. Это “что-то” наверняка имеет название, но в голове сейчас почему-то пусто и шумно одновременно. И трудно сосредоточиться на чём-то или ком-то другом, кроме парня, стоящего рядом. Внимание, чувства и ощущения фокусируются лишь на нём. Благодаря этому она замечает родинку на его шее с правой стороны, едва различимые веснушки на носу и приоткрытые губы, срывавшееся дыхание с которых тревожит её волосы на макушке.

Как же ты близко, золотой мальчик.

И внутри, за рёбрами, кажется, места совсем нет, но сердце продолжает сжиматься и с каждой секундой всё быстрей и быстрей, словно куда-то торопится. Словно оно куда-то или к кому-то спешит, наивно полагая, что его кто-то ждёт. Девушка пытается его успокоить. Тянет носом воздух и на мгновение задерживает дыхание, но оно не слушается. Оно просто не желает её слышать.
- Алёна….?
Золотой мальчик ждёт от неё ответа, продолжая смотреть так, будто никого и ничего вокруг, кроме них вдвоём, не существует. Будто мир, жестокий и несправедливый, не имеет для него никакого значения. Будто этот разговор, несвоевременный и вспарывающий то, что было зашито-залатано наспех дрожащими пальцами, ему очень-сильно-просто крайне необходим.
- Я тебя не ненавижу, Кир, - правду сложно уместить в пять слов, но у неё это, кажется, получается. - Больше.
После всего того, что он для неё сделал, после того, что они пережили вдвоём, после утреннего “тебя должна волновать только ты сама и никто больше” иначе не может быть. Уже не может. И с этим нужно как-то научиться жить. Научиться справляться с тоской по Роме и чувством вины за то, что уже больше не чувствует.

Я его больше не ненавижу, Ром, представляешь? Я больше не вижу в нём врага.
Но я всё также безумно, безмерно, чертовски по тебе скучаю.

Когда-то это казалось немыслимым и совершенно неправильным. Когда-то Кир Авдеев проходил мимо, одним взглядом смешивая её с грязью. А сейчас, в это самое мгновение, в его глазах жил апрель - робкий и настойчивый одновременно. С капелью, яркими солнечными лучами, прогоняющими холод, и подснежниками.
- Я тебя тоже. Давно.
Она вскидывает глаза и всё-таки смотрит в весну, что опутывает её с ног до головы. Голос парня звучит ломанно. Неровно. Хрипло. И это "давно" прокатывается по напряжённым до предела нервам, заставляя девушку невольно замереть. Кир это замечает. Замечает с пугающей лёгкостью и пытливо щурится, словно хочет заглянуть в неё ещё глубже и что-то очень важное для себя там увидеть, не подозревая, что Алёна Отрадная пуста. Пуста совершенно и, наверное, уже навсегда.
- Давно? - зачем-то переспрашивает.
А он зачем-то невпопад отвечает:
- Ты даже не представляешь как сильно.
Это ставят её в тупик. Это вызывает у неё потерю дара речи и ощущение нереальности происходящего. Это не объясняет абсолютно ничего и в то же время говорит о многом.
- Тогда… - она сбивается, облизывает губы и вновь поправляет треклятый воротник, не зная куда деть руки. - Тогда получается, что мы не… Не враги?
- Я тебе - нет.
И Алёна верит. С первой секунды. Даже зная, что это крайне безрассудно и неправильно. Верит. Потому что откуда-то чувствует, что золотой мальчик абсолютно искренен. На виду у всех, сильный характером и душой, тёплый взглядом и улыбкой, чужой обстоятельствами и общим прошлым, он полностью, всецело и безусловно с ней честен. Тогда как она в свою очередь…
- А я? - девушка обеспокоенно ведёт плечами, вдумавшись в формулировку его фразы. - А я тебе враг?
- Ты, Отрадная, тот враг, которому и делать ничего не нужно, чтобы одержать над противником верх.
У неё от этих слов вдруг безвольно опускаются руки и что-то трескается внутри. Тихо, но в её пустоте этот звук разносится оглушительным грохотом. И мгновенно хочется отвернуться, спрятать переживания и мысли ещё глубже, чтобы до них точно никто и никогда не добрался, чтобы не чувствовать то, что сейчас одолевает её с головой и чему у неё не получается дать название. Потому что Алёна в этот самый миг чувствует очень много. Очень много и сильно, будто кто-то одновременно включил телевизор, радио и раздражающую мелодию будильника. Эмоций и ощущений столько, что, кажется, ещё чуть-чуть и она лопнет, как воздушный шарик. Или сделает какую-нибудь глупость, о которой наверняка потом будет отчаянно жалеть. Или наоборот сделает что-то правильное впервые в жизни. Или…

А не много ли столько “или” на тебя одну, Отрадная?

Или не сделает абсолютно ничего, как всегда, позволив своим слабостям, трусости и ничтожности одержать верх.
- Но не переживай, - продолжает он, мягко улыбнувшись. - Я уже принял своё поражение и не намерен продолжать вражду или мстить. Поэтому давай на чистоту, как не враг не врагу, что тебя беспокоит? Их трёп на паре?

Ты, Кир. От русых волос, в стильной небрежности лежащих на затылке, до круглых мысов чёрных кроссовок.
Ты. Целиком и полностью ты.

Да так, что её жизнь, как в той детской считалке, волнуется раз, волнуется два, волнуется три и… И четыре, пять, шесть. Кажется, до бесконечности. И как удержаться на плаву Алёна не знает, а уйти с головой в это море страшно, выплыть на поверхность - нет сил.
- Они и ногтя твоего не стоят, Отрадная. Поэтому даже не смей верить и принимать их пиз*ёж близко к сердцу.
Его слова звучат хлёстко и достаточно громко, но у неё есть откуда-то уверенность, что Кир произносит их не напоказ. Хотя окружающие всё равно оборачиваются и с плохо скрываемым любопытством смотрят на них так, будто ничего интереснее в мире не придумали.
- Неужели… Неужели тебе совсем плевать на то, что они говорили? - её слова в противовес звучат почти шёпотом. - Они ведь…
- Повторюсь, Алён, меня волнует мнение только тех людей, которые для меня хоть что-то значат. Все эти бездельники в их круг не входят и вряд ли когда-нибудь там окажутся. Они думают, будто знают меня, знают чем и, самое главное, кем я живу, а на самом деле я сам только недавно осознал кем я живу на самом деле.
У неё почти вырывается машинальное: “Кем?”, но девушка успевает вовремя усмирить своё любопытство, не желая уподобляться тем, из-за кого этот разговор возник. А Кир в свою очередь будто бы наоборот ждёт, когда она задаст этот вопрос. Будто только её молчание его и сдерживает от чего-то, что, подобно лавине, способно накрыть их обоих с головой. Отрадной от этого ощущения хочется трусливо спрятаться за его спиной и закрыть глаза. Почему-то кажется, что это её спасёт. Почему-то верится, что золотой мальчик не отойдёт в сторону, если она так сделает. Почему-то с ним быть слабой не страшно.

Страшно с ним не быть.

- Я… - она не знает, что пытается сказать. - Ты… - мысли сбиваются под его пристальным взглядом. - Мы… - и снова море волнуется раз, волнуется два, волнуется три.
Алёна сжимает ладони в кулаки и ведёт плечами, пытаясь сосредоточиться.
- Когда “мы” - это хорошо, - не даёт ей этой возможности парень, улыбаясь ещё шире.
Кажется, они говорят о совершенно разных вещах. И у Кира в этом разговоре есть преимущество, потому что он по всей видимости понимает, что она имеет ввиду, а Отрадная может только смотреть в его глаза и молчать. Она знает смысл каждого отдельного слова, произнесённого им, но когда они складываются вместе, то звучат как алгебраические формулы на незнакомом ей языке.
- Кир, прости, но я тебя не понимаю, - признаётся со вздохом Алёна.
Авдеев кивает всё с той же улыбкой на губах, от которой у неё море уже не просто волнуется, а бушует что есть мочи, и вдруг берёт её за руку. Уверенно и быстро. Так, будто уже не раз это делал и не раз сделает впредь. Его ладонь тёплая и сухая, а пальцы сильные и ловкие. Её же пальцы холодные и едва уловимо подрагивают. Но как бы то не было её ладони в его хорошо. Надёжно.
- Это ненадолго, Алёнка, - одногруппник приходит в движение и направляется в сторону выхода из университета, а она семенит, иначе и не скажешь, если сравнивать их шаги, следом. - Ненадолго. Я найду способ, чтобы тебе всё объяснить.
У неё вопросов к нему - тьма, но Отрадная выбирает самый, на её взгляд, простой и безопасный.
- Подожди, Кир, а Миша и Лиля с нами не пойдут готовиться к проекту?
Его плечи напрягаются, девушка замечает это, потому что идёт чуть позади, но голос, когда он отвечает, звучит почти как прежде. Единственное различие - холод, который направлен не на неё, но Алёна всё равно чувствует желание поёжиться.
- Гордеева спряталась, а Мишка не оставляет надежды, что в её душонке осталось что-то человеческое.
- А ты уверен, что это не так?
Наверное, ей лучше молчать. Лучше не лезть не в своё дело, как она и планировала немногим ранее. Но любопытство, свойственное всем людям на планете, всё же быстрее, поэтому девушка сначала спрашивает и только потом это осознаёт.
- Я уверен, что она забылась. Очень сильно забылась.
На этот раз Отрадная думает прежде, чем сказать. Взвешивает все за и против. Перекатывает слова на языке. Они колются и не желают оставаться непроизнесёнными. А Кир тем временем всё шагает и шагает вперёд. Стремительно, уверенно, твёрдо. Позади них здание университета, впереди - полупустая парковка, между - считанные сантиметры, которые сокращаются до миллиметров, когда парень останавливается, чтобы открыть для неё пассажирскую дверь машины.
- Лиля, кажется, тебя любит.
Она ждёт… Сама не знает чего, но ждёт. Смотрит в его зелёные глаза, в которых, на удивление, после её фразы всё остаётся по-прежнему, по апрельски, и нервно мнёт в пальцах рукав куртки. Золотой мальчик же наоборот спокоен, почти безразличен, словно она сказала что-то совершенно для него неважное и не имеющее смысла.
- Когда любят, Алёна, не кажется.
В каждом слове, слоге, букве уверенность. Та самая уверенность, которую человек может чувствовать, если только знает что-то наверняка. Если только сам до этой уверенности дошёл сквозь страхи, сомнения и ошибки. У Алёны такая уверенность была только в том, что она - худший человек на Земле. У Кира Авдеева же в том, что такое любовь и как она проявляется.
И ей неожиданно для себя вдруг становится завидно. Не из-за того, что одногруппник кого-то любит, а из-за того, что он знает какой эта любовь должна быть. Отрадная любила отца, но потеряла его. Любила Ромку, но теперь не имеет понятия где он и что с ним. Любит маму, но предаёт её день за днём. Любит брата, но продолжает поступать как последняя дрянь. Её любовь - это похоже и не любовь вовсе. Это какое-то оружие массового поражения, от которого нет спасения.

Как правильно любить, золотой мальчик?
Как любить, не разрушая вокруг себя всех и вся?
Как любить и знать, что это и есть любовь?

У мамы с папой был брак, а не любовь. Инна любила это повторять напрямую и вскользь. Брак, заключённый по желанию бабушек и дедушек, о которых Алёна знала лишь минимум информации. Мама на тот момент, опять по её же словам, была слишком молода и глупа, чтобы поверить в то, что сможет построить с папой счастливую семью, а он был слишком зациклен на себе, чтобы увидеть в ней подходящую для себя жену.
Отрадная до сих пор помнила их споры сквозь зубы и фразу “мне плевать, что ты хочешь\думаешь”, звучавшую в разных обстоятельствах пугающе одинаково. Пугающе равнодушно. Пугающе правдиво. Помнила их взгляды, обращённые друг к другу - пугающе пустые. Помнила себя маленькую, пугающе легко принимающую такое отношение родителей за норму. Понимание, что это не так пришло, когда мама познакомила её с Олегом. Как же она тогда на него смотрела… Как же сверкали её глаза и какой широкой была улыбка… Для неё он был ещё одним шансом на счастье. Для Алёны - предательством с первых минут знакомства. Сначала предательством папы, потом себя, мамы и Ромки, позже брата. Обманом. Королёв же в свою очередь на Инну смотрел совсем иначе. Без блеска в глазах и даже подобия улыбки, но мама упорно не желала это замечать, словно любовь к нему сделала её слепой, глухой и совсем-совсем безвольной.

Любовь бывает только такой, золотой мальчик?
Любовь лишает человека личности?
Любовь настолько жестока?

Ромка часто повторял, что любви не существует. Что она выдумка, иллюзия, наивная мечта, возведённая в абсолют. Он заплетал ей волосы в косу и просил никогда ни в кого не влюбляться.

Это тебе не надо, Лёнка.
Это не принесёт тебе ничего хорошего. Только слёзы на ветер.
Если хочешь, меня люби. Если хочешь, обо мне мечтай. Но лучше всё же не надо. Лучше себя люби, чем кого-то ещё.

А она и этого не умела. Она вопреки его просьбе его же и любила. Да и как могло быть иначе, когда он сложный и непонятный, рядом с ней всегда был простым и родным? Когда он, такой же сломанный, запутавшийся, совершивший кучу ошибок понимал её по одному лишь взгляду? Когда, несмотря ни на что, держал её за руку и твердил, что ещё настанет их время? Что они ещё узнают, каково это - быть счастливыми.

У любви бывает счастливый конец, Кир?

Алёна свой счастливый конец видит в избавлении мира от себя. Она загадывает это желание вот уже два года подряд на Новый год и день рождения. Надеется, что вселенная её услышит и поможет, потому что самой это желание выполнить не хватает смелости. В тот раз из неё вся высочилась. В тот раз, что почти стал последним. В тот почти счастливый раз.
- Алёна, о чём бы ты там с таким серьёзным лицом не думала, прекращай немедленно, - будто бы слышит её мысли Авдеев. - И не думай об этом больше никогда.
Девушка опускает голову и неосознанно потирает запястья, где под браслетами скрывается её вторая постыдная тайна, вмещающая в себя шрамы от порезов. Через них она хотела выместить боль, перекрыть шрамы по другую сторону рёбер и почувствовать себя живой. Через них она надеялась найти выход, но только заблудилась ещё сильнее. Через них она обрела Олега и потеряла себя.
- Хорошо, Алёна? Обещаешь?
Отрадная нервно хрустит пальцами. Проглатывает комок из невысказанных слов в горле. И старается не думать как наверняка глупо сейчас выглядит в его глазах.
- Алёна? - снова зовёт он.
- Я не могу тебе этого пообещать, так как знаю, что не смогу сдержать обещание.
Протараторив, юркает под его руку и забирается на сидение, смотря куда угодно, но не на него. Кир же в свою очередь только на неё и смотрит. Задумчиво, въедливо, остро. Под его взглядом девушке жарко, душно и отчаянно-абсолютно-начисто неспокойно.
- Я не прошу обещать мне, Алёна. Обещай себе.
С этими словами он закрывает дверь с её стороны и, обойдя машину, садится за руль.
Шины мягко шелестят по асфальту и очень скоро университет остаётся позади. И Отрадной снова, как и утром, не страшно, будто бы для фобии сегодня внутри не было места. Будто бы золотой мальчик всё занял собой, вытеснив и плохое, и ужасное, и запредельно глупое. Парень молчит, увлечённый дорогой, а у неё его слова в голове на повторе крутятся.
Обещать себе? А зачем? Алёна ведь не ценит себя ни на каплю и не находит в своём существовании ни одного плюса. Разве перед таким человеком, как она, стоит держать обещание? Разве оно будет иметь хоть какое-нибудь значение?
- Алёна, - нарушает молчание Авдеев, продолжая смотреть лишь на дорогу. - Когда мы приедем, ты… Ты не слушай Алека, ладно? Что бы он тебе не сказал, не слушай.
Девушка растерянно моргает.
- Почему я не должна слушать твоего брата?
- Потому что Алеку хочется причинить мне боль и он намерен это сделать любыми способами.
Тактично было бы промолчать, но неуёмное любопытство снова даёт о себе знать.
- А почему ты так в этом уверен?
- На его месте я бы сделал то же самое. Пытался бы сделать больно единственному человеку, которому на меня не наплевать, только бы в этом убедиться.
Парень говорит об этом очень спокойно, словно рассуждает о погоде или загруженности городских дорог. И Отрадной от этого становится тесно в груди.
- Поэтому, какой бы финт Алек не выкинул, не принимай это на свой счёт, ладно?
Кир всё-таки отрывается на мгновение от дороги, чтобы посмотреть на неё, и девушка только после этого понимает, что пялится на него уже достаточно долгое время, не переставая. Взгляд будто приклеился.
- Ладно, но…
- Но?
- Но будь с ним помягче. Алек же младше.
- С Алеком нельзя быть мягче асфальта, - по-доброму усмехается золотой мальчик, но всё же кивает. - Обещаю, Алёна, подобной сцены, как вчера, ты больше не увидишь.
И лучше бы случилась сцена, как вчера. Лучше бы Алек ругался, злился и противостоял старшему брату. Лучше бы он вновь сказал всё, что о них думает, в лицо, пытаясь выместить на других людях свою боль и тревоги, чем...
- Проходи, Алёна, смелее, - мягко подталкивает её Кир в прихожую, открыв дверь квартиры, и зовёт: - Алек!
В ответ гнетущая тишина, на которую ни она, ни он почему-то не обращают внимание.
- Алек, ты всё ещё спишь? - недовольно повышает голос одногруппник. - Алек!
И снова молчание. И снова ощущение, будто в квартире, кроме них двоих, никого.
- Алёна, не стой, проходи. Я сейчас разбужу его и приду.
Золотой мальчик направляется вглубь квартиры, а Отрадная по привычке на кухню, где бывала чаще всего, по длинному коридору и мимо ванной, дверь которой по какой-то причине немного приоткрыта. Она бросает туда мимолётный взгляд, отстранённо замечая включённый свет и лежащую на пороге белую футболку с необычными багровыми вкраплениями, очень похожими на… Алёна резко останавливается. С трудом сглатывает. Неосознанно трёт руки, исполосованные белёсыми шрамами.

Помнишь, каково это? Когда больно не только эмоционально, но и физически? Когда от неприятных ощущениях на глазах выступают слёзы, а губы кривятся-ломаются в жалкой улыбке?

Девушка помнит. Помнит и понимает, что увидит, если откроет дверь шире.
- Алек… - голос не слушается, как и одеревеневшие от осознания происходящего пальцы, с трудом обхватившие дверную ручку. - Алек, ты слышишь?
Дверь приоткрывается совершенно бесшумно, поэтому подросток её не слышит. Он похоже, вообще, никого и ничего не слышит, поглощённый своим мрачным миром. Алек сидит на кафельном полу в одних джинсах, прислонившись спиной к ванне и опустив голову вниз, из-за чего светло-русые пряди лежат у него на лице. Плечи и грудь чистые, тронутые лишь созвездиями тёмно-коричневых родинок, а руки, как и у неё, в шрамах, ранках, царапинах. Заживших давно и новых, нанесённых совсем-совсем недавно. Они разной длины и цвета, но больше всех её внимание привлекают алые, воспалённые, всё сильнее наливающиеся кровью.
- Алек… - снова зовёт она брата золотого мальчика, чувствуя, как от ужаса округляются глаза и слабеют колени. - Боже мой, Алек…
Рядом с ним лежит телефон, лезвие, окрашенное тем же алым цветом, и фантики от шоколадных конфет. Подросток, продолжая её не замечать, приходит в движение и неловко тянется за чем-то из этих предметов и это приводит девушку в чувство. Испугавшись, что он вновь хочет причинить себе боль, Алёна срывается с места и падает на ноги рядом, игнорируя тупую боль в коленях. Дальнейшие свои действия не отслеживает, живёт инстинктами. Первым делом отбрасывает в сторону лезвие, затем включает кран в ванной, мочит в ледяной воде руки и левой проводит по лицу подростка, а правой перехватывает его ладони в свои и крепко их сжимает.
Он реагирует на неё слабым поворотом головы. Смотрит сначала непонимающе и хмурит брови, но потом в зелёных глазах проносится узнавание и по-девичьи пухлых губ касается ломаная улыбка.
- А, это ты, девочка брата, - вполголоса произносит подросток. - Здравствуй.
- Да, это я, - Алёна снова смачивает свободную руку в воде и проводит ею по его лицу. - Здравствуй, Алек.
Она не вдумывается в формулировку фраз и отвечает на автомате, пока пытается, оттеснив испуг и панику в сторону, оценить степень тяжести его состояния. Алек бледен и дезориентирован. У него мутный взгляд и слабый голос. Это пограничное состояние ей хорошо знакомо. Оно не вызвано алкоголем или другими влияющими на сознание веществами. Оно обусловлено внутренней болью, жить с которой каждодневно-ежечасно-ежесекундно становится всё труднее и труднее. Которой в какой-то момент становится настолько много, что не остаётся места для чего-то ещё, а вместе с ним не остаётся и сил, чтобы её терпеть. Она переполняет. Она душит. Она становится частью, неразрывной частью того человека, что когда-то умел искренне улыбаться. И когда, кажется, что ещё чуть-чуть и весь окружающий мир разрушится до основания, то внезапно находится выход. По-крайней мере, в первое время создаётся впечатление, что это именно он, а не вершина самоуничтожения, кроющаяся в алкоголе, сигаретах, запрещённых веществах, лезвии, запретных связях или других способах нанесения себе вреда. Алёне этот самый выход сначала виделся в нескончаемых спорах с мамой, затем в порезах, а после в отношениях с Олегом, ставших её личным неминуемым крахом. И конца с краем этому нет. По-крайней мере она его не знает. Также как и не знает, что делать с мальчиком, раненым собственноручно внешне и кем-то другим внутренне. Как привести его в чувство? Как помочь? Что делать? Боже…

Ты бесполезна. Снова.
Ты снова полный ноль, Отрадная.

Девушка встряхивает головой, не позволяя себе отвлекаться. Потом. У неё ещё будет возможность посмаковать свою никчёмность от и до позже. Сначала Алек. Сначала брат золотого мальчика.
- Алек, как ты себя чувствуешь? Только не молчи… П-п-пожалуйста. Не молчи.
Подросток смотрит на неё всё с той же улыбкой, отзывающейся в душе узнаванием, и Алёна понимает всё без слов. Потому что помнит каково это заменять одну боль другой, обманывая себя. Помнит настолько хорошо, что на мгновение задыхается и невольно сжимает его ладони в своей сильнее, отчего он морщится и запрокидывает голову назад, на бортик ванны.
- У тебя руки ледяные, девочка брата, - говорит глухо, устало прикрывая веки. - Почему? Тебе холодно?
- Мне… - она панически оглядывается и, увидев висящие на крючках белоснежные полотенца, дотягивается до них, тут же суёт под воду, а потом аккуратно прикладывает их к исполосованным мальчишеским рукам. - Мне страшно, Алек. За тебя.
Он дёргается, шипит от неприятных ощущений, пытается отстраниться, но слишком слаб для этого и данный факт разрывает её сердце, и так не сказать, что целое, на ещё более мелкие частицы.
- Отвали от меня! Мне больно… - совсем по-детски хнычет Авдеев и ведёт плечами, стараясь извернуться, уйти от соприкосновений с холодной мокрой тканью. - Убери, бл*ть, это с меня!
Последние слова он произносит повышенным требовательным голосом, в котором слышатся знакомые властные нотки, которые частенько звучат в тоне его старшего брата. Не по отношению к ней… Уже не по отношению к ней, но Алёна улавливает их отчётливо.
- Алек, так надо, - пытается удержать полотенца на нём и его самого одновременно, при этом не сделав ему ещё больнее. - Нужно остановить кровь, понимаешь? Нужно…
За спиной раздаются шаги. В следующую секунду вслед за ними звучит растерянное:
- Алё…
Кир замолкает на полуслове, остановившись на пороге в ванной. Она не видит его лица, но чувствует, всем телом чувствует его эмоции, от которых дышать становится ещё тяжелее, потому что они острыми, пугающе сильными, невероятно болезненными иглами, кажется, проникают везде. Глубоко-глубоко. Настолько, что не достать. Настолько, что в уголках глаз собираются слёзы. Настолько, что хочется сделать всё, что угодно, чтобы ему не было так… Так невероятно больно.
- Кир, - зовёт со всхлипом, но в ответ тишина. Очень вязкая и неприятная. Давящая на плечи и грудь гранитными плитами. - Кир… - повторяет громче, лихорадочно скользя взглядом по бесцветному лицу Алека, всё ещё стремящегося вырваться. - Кир!
Наконец, находит в себе силы, чтобы обернуться, и… Задыхается. Теряется в нём, застывшем в ступоре, не сводящем весенних глаз с младшего брата, в которых плещется паника напополам с ужасающей своими масштабами виной, и будто бы превратившимся в монолит. В красивом лице ни кровинки. Грудь не движется. Руки висят вдоль тела. Словно от золотого мальчика одна оболочка осталась. А душа… Где душа?
- Кир… - снова зовёт Алёна, но не добивается никакого эффекта. - Кир, ты меня слышишь?! Кир! - он продолжает неподвижно стоять, не реагируя на её слова. - Кир, пожалуйста… Ты нам нужен! Ты МНЕ нужен!
Золотой мальчик вздрагивает от её окрика. Моргает, судорожно выдыхая, переводит взгляд на неё, зачем-то вновь повторившую:
- Ты мне нужен, слышишь?
И, наконец, приходит в движение.

 » 11. Кир

Перед глазами - брат в полуобморочном состоянии, порезы на руках которого невольно мысленно откидывают на три года назад, когда Кир впервые увидел подобную картину, и знакомая до боли безысходность вкупе с беспомощностью, что сжирают в то же мгновение, не давая и шанса на борьбу с ними.
Алек держался почти год. Почти год он не брался за лезвие и иже с ним. Почти год утверждал, что больше не хочет вредить себе таким образом, отказываясь продолжать посещать психологов и психотерапевта.
Почти год…

Ты же знал, что однажды это может вновь произойти, Авдеев. Как ты мог это допустить? Почему разрешил себе поверить в лучшее? Зачем позволил надежде взять верх?
Вина, сожаление и злость на себя парализуют. Ставят время на “стоп”. Растягивают секунды в вечность. Оглушают.

Если бы ты был настороже, то этого бы не произошло!

Почти год…

Алек прав. Ты беспокоишься только о себе и о своей жизни, забив на остальных!

Капли крови резко контрастируют с белым кафелем, а бледное лицо младшего брата наоборот сливается с ним, словно их раскрашивали одной и той же краской. Даже зелёные, копия его, глаза кажутся потухшими, а губы бесцветными. Ярким пятном лишь воспалённые веки и родинки на непривычно худом теле.

Когда он успел так сбросить вес?

Кир цепляется за детали как за соломинку в слепой надежде удержаться на плаву в болоте из эмоций, почти физической, будто это на нём в хаотичном порядке расчерчены алые линии, боли и панического страха, что так усиленно, объединив усилия, тянут его ко дну. В непроглядную, вязкую, давящую со всех сторон темноту. В безликую пустоту. В тишину, поглощающую любой звук, даже мольбы о помощи.
И, кажется, вот-вот захрустят, не выдержав, кости. Пойдут по швам воля и упрямство, благодаря которым он все эти годы, со дня смерти сестры, отчаянно боролся с обстоятельствами, эгоизмом близких и с самим собой. Вскроется правда о том, что Кир Авдеев - просто мальчишка, взявший на себя слишком много и не справившийся абсолютно ни с чем. И, кажется, что ещё чуть-чуть и он сдастся, не обладая силами для того, чтобы справиться со своими демонами, не говоря о демонах брата. И, кажется, что цепляться больше точно не за что, но вдруг тишина перестаёт быть таковой, как и пустота, искажаясь и приобретая формы. С трудом, едва ли не боем, как будто бы из-под бетонных плит, сложившихся в шумный мегаполис, до него прорывается дрожащий девичий голос.
Сначала он не разбирает слов, лишь ощущает как нутро знакомо отчаянно рвётся к нему на встречу на последнем издыхании, а потом поле зрения увеличивается, охватывая сидящую рядом с младшим братом девушку, и звуки вместе с картинкой, наконец, тоже складываются в различимые формы.
- …ты МНЕ нужен!
Обрывок фразы звучит выстрелом в упор, застревая во лбу, в груди и солнечном сплетении.
Карие глаза, испуганные и горящие потребностью в нём, напрочь выбивают дух.
С губ срывается резкий выдох.
- Ты мне нужен, слышишь? - добавляет она и мир в одно мгновение становится по своим местам, паническая атака с позором отступает и контроль над собой, наконец, возвращается.
А вместе с ним и привычка. Дурная, ненавидимая им всей душой, сердцем да и в принципе всем его нутром, сложным, исковерканным, измученным постоянными переживаниями и трудностями, что ему не по плечу, привычка молчать, когда хочется кричать во всю глотку, наряду с потребностью бежать-спасать-вытаскивать на свет, даже если на это совсем нет сил.
Даже если печёт глаза и скребётся что-то острое за рёбрами.
Порядок действий в подобных ситуациях давно выучен, вызубрен и высечен изнутри ни одним, ни двумя и, к сожалению, не тремя предшествующими инцидентами. Это в первый раз, увидев младшего брата в таком состоянии, Авдеев совершенно не знал что делать, а сейчас… Сейчас он методично, аккуратно и чётко, несмотря на подрагивающие пальцы и ад в мыслях, приводит его в чувство. Обрабатывает и бинтует сильные порезы, игнорируя вялое сопротивление, сопровождаемое шипением и хныканием от боли, что отзываются в нём ожогами четвёртой степени, умывает, поднимает на ноги с холодного кафельного пола и практически несёт на себе до комнаты, где, как в детстве, укладывает в постель и накрывает одеялом, предварительно дав успокоительное. А потом сидит рядом на полу, слушает дыхание, смешанное с тихими всхлипами, и ждёт пока Алек, вымотанный срывом, болью и эмоциональным опустошением, погрузится в сон. Уже не такой бледный как в ванной, но всё равно сливающийся с белой наволочкой. Не такой маленький как ещё три года назад, но всё такой же беззащитный и нуждающийся в помощи больше, чем осознавал сам. По началу Кир ещё пытался донести это до него. Отчаянно пытался. Просил прислушаться, объяснял, давил авторитетом, а когда понял, что это не работает, изнывая от собственного бессилия и страха за него, прибег к угрозам, манипуляциям и насильному навязыванию общения со специалистами. Ничего хорошего из этого, конечно же, не вышло. Известная всем истина о том, что пока человек сам не захочет себе помочь, ему не поможет никто, работала без сбоев. Да и наглядный пример мамы, которая точно также уничтожала саму себя и не хотела с этим ничего делать, давал о себе знать. Изолировать его от этого зрелища и перевести к себе, Алек тоже не позволял, отдаляясь и закрываясь ото всех с каждым днём всё больше и больше. Отцом состояние жены и младшего сына воспринималось, казалось, только как имиджевые риски, а не вполне себе реальная угроза потерять их следом за дочерью. Чёртов замкнутый круг, надежда прервать который угасала с каждым новым срывом и возвращением в эту точку.

Однажды ты можешь не успеть, Авдеев.

Парень сгребает в кулак край одеяла и глотает крик, не позволяя ему вырваться наружу. Не сводит глаз с брата, по-детски боясь, что если моргнёт, то с ним снова случится что-то плохое. Прокручивает в голове последние сутки, а следом, не сумев вовремя остановиться, годы, толкая себя в пучину из бессильной злобы, сожаления и усталости пока дыхание младшего не становится ровным и спокойным. Пока не разряжается морально практически в ноль. Пока не загораются за окном уличные фонари, безуспешно рассеивая сумерки. И только после заставляет себя встать и на нетвёрдых ногах выйти из комнаты. Слепо бредёт в ванную, помня о творящемся там беспорядке, и вновь, как и совсем недавно, замирает на том же самом месте, потому что вопреки его ожиданиям в ней нет разбросанных вещей, аптечки и фантиков на полу. Будто и не было очередного срыва брата. Не было страха, алых пятен и сжирающей боли. Не было панической атаки и осознания мерзкого бессилия.
А что же тогда было?
Или… Кто?
Верно. Она… Была, есть и будет она.
Кир идёт на кухню, не зная, а чувствуя, что девушка там. Он не просил её оставаться и не просил уходить. Не обозначал сроки, в которые сможет уделить ей время. Не ждал от неё участия и сопереживания. Да и сегодняшняя ситуация не тот случай, в котором чьё-то неравнодушие может оказать реальную помощь, но… Но парень видит Отрадную, одиноко сидящую за обеденным столом в компании двух наполненных, судя по виду, чёрным чаем кружек, и смолотые в крошево из-за переживаний внутренности словно пледом окутывает. Тёплым, мягким, пушистым.

Ты мне нужен, слышишь?

Слышит.
Всем естеством, душой, сердцем.
Слышит. Чувствует. Любит.

А ты слышишь, Алёна? Как давно, бесповоротно и без оглядки нужна мне?

Она отрешённо смотрит в окно и держит за ручку чашку. Вторая стоит напротив в ожидании его. Тонкие плечи напряжены. Губы поджаты. Глаз парень не видит, но помнит каждую крапинку в них наизусть и удостоверяется в этом в очередной раз, когда Алёна, заметив его, резко оборачивается и их взгляды встречаются.
В карих, почти чёрных из-за тусклого освещения радужках Авдеев растворяется мгновенно. Теряется без вести в густых ресницах. Тихо и безвольно тонет в звуках её голоса, когда она, очевидно переживая и тревожась, спрашивает:
- Как Алек?
- Спит.
И волнения не становится меньше, когда за первым вопросом от неё сразу же следует второй.
- А ты?
Соврать бы. Спрятать свою слабость и разбитость, чтобы быть перед ней сильным и всемогущим. Расправить плечи и натянуть маску если не безразличия, то хотя бы уверенности в том, что случившееся сегодня больше не повторится никогда. Да только ему себя-то не получается в этом обмануть, что говорить о той, из-за кого у него мир наизнанку раз за разом выворачивается?
- А я…

Я устал, Алёна.
Я чертовски, пи*дец как, устал.

Она сводит брови к переносице, хмурясь, и похоже понимает его без слов. И от этого хочется свернуться калачиком у её ног и остаться в таком положении навсегда.
- Мне жаль, Кир, - глаза напротив проникновенно блестят сочувствием. - Мне очень-очень жаль.
- Мне тоже, Алёна.
Авдеев тяжело опускается на стул, будто к его двадцати годам добавилось шестьдесят лет сверху, и с силой трёт лицо ладонями. Девушка же не спускает с него внимательного взгляда.
Между ними тишина. Не та, что подобно гранитным плитам давит на плечи, а та, что ромашковым чаем по расшатанным в край нервам и пластырем на рваные раны.
Прошлое, наконец, замолкает. Настоящее ему вторит. Будущее неясно маячит где-то там, вдалеке, но им обоим не до первого, ни до второго и тем более ни до третьего.
Им сейчас только друг до друга. Физически - шаг, может быть два. Ментально - уже вплотную, до приятной тесноты и лёгкой нехватки кислорода.
- Не вини себя, пожалуйста.
Отрадная почти шепчет. Он с трудом сглатывает и давит на в ту же секунду повлажневшие глаза, даже не удивляясь тому, как точно и тонко девушка его читает.
- В том, что происходит с Алеком… Нет твоей вины, Кир.
Больная усмешка ломает губы и голос предательски срывается, когда Авдеев честно признаётся:
- Я бы хотел, чтобы это было так.
- Ты не можешь быть ответственным за всё то, что происходит вокруг.
Девушка натягивает рукава на запястья и это движение, абсолютно обыденное, видимо давно вошедшее у неё в привычку, кажется ему знакомым. Настолько знакомым, что параллель между ней и братом, белёсыми полосами на коже, тщательно скрываемыми одеждой, прочерчивается сама собой ярко-красной линией. Она пугает и хочется как можно скорее от этой мысли отмахнуться, но он вспоминает её реакцию на Алека в ванной, наблюдает за ней сейчас и видит, что Отрадная понимает. Понимает не его, Кира, а именно брата, словно… Словно была на его месте?

Почему?
Зачем тебе это?
От какой боли ты хотела сбежать? И сбежала ли?

Авдеев уже открывает рот, чтобы задать эти отравляющие вопросы прямо, но девушка опережает, вновь подтвердив, что его мысли для неё как букварь для доктора филологических наук.
- Не надо, Кир, не спрашивай.
- Алёнка, ты…
- Пожалуйста.
И уже эти слова вполне можно считать ответом да только легче от этого не становится. Наоборот. Парень чувствует себя так, словно его со всей дури под дых ударили, а потом протащили по щебенке раздетым пару километров.
- Алек… Он… Давно вредит себе?
От её взгляда никуда не деться и он даже не пытается спрятать подрагивающие ладони.
- Я не знаю, - признаваться в этом больно и тошно, но врать ей выше его сил. - Я увидел и понял что он с собой делает, когда чуть не стало слишком поздно.
Она не удивляется, только наклоняется корпусом вперёд, не прерывая зрительный контакт и неосознанно стараясь быть ближе. Ближе к нему.
- Он объяснял тебе почему…?
- Да. Началось всё с аварии, в которой мы потеряли сестру, - дрожь в пальцах усиливается. - Алек с Алисой - двойняшки. Были ими. Её потеря… Он не может пережить.
Помимо этого есть ещё другие факторы - родители и сложные отношения с ними, переходный возраст, непростой характер и безответные чувства к девочке. И, если не вдаваться в подробности и абстрагироваться от происходящего, у них, двух, казалось бы, очень разных братьев, общего гораздо больше, чем Алеку хотелось думать.
- Да и не сказать, что я сам смог это сделать.
Девушка тихо вздыхает и заправляет волосы за ухо. В её карих омутах он отражается не как поломанный, ни на что не способный, безнадёжный слабак, каким Кир ощущает себя на данный момент, а вымотанным в край, раненым и нуждающимся в хотя бы небольшой передышке мальчишкой с больным влажным блеском в глазах.

Я, кажется, не справляюсь, Алёнка.
Я, кажется, проигрываю.
Я совершенно точно, абсолютно, наверняка и на все сто процентов больше ТАК не могу.

И внутренний стержень после этого признания, которое он очень давно прячет глубоко, за самообманом и беспочвенным апломбом, крошится в пыль. Плечи тянет вниз. Воздух жжёт глотку. Глаза печёт ещё сильнее и он, не выдержав, опускает голову, сжимая затылок ходящими ходуном пальцами.

больно
больно
больно
слышите?
б о л ь н о

На обратной стороне век образы меняются яркими вспышками. Брат, Алиса, авария. Горе, разделившее жизнь их семьи на до и после, предательство отца, мамино помешательство. Собственное бессилие, невозможность ничего изменить и безысходность. Настолько непроглядная, настолько жуткая, настолько, чёрт возьми, неподъёмная, что планеты по сравнению с ней пушинки.
Этот безумный видеоряд, на котором зиждется, как минимум, половина его осознанной жизни, дезориентирует в пространстве и давит, давит, давит под горло. Остановить бы его, поставить на паузу или хотя бы приглушить яркость и убавить звук, но пульт сломан пополам как, впрочем, и сам Кир.

больно
паршиво
горько
видите?
тоскливо-одиноко-пусто

Или все в раз оглохли и ослепли? Или всем просто плевать?

Невесомое, несмелое, нежное и такое нужное в эту минуту прикосновение к сомкнутым на макушке ладоням служит в качестве немого ответа.
У Алёны холодные пальцы, горячее дыхание и его сердце в бессрочном владении. У него - куда не глянь, катастрофа, звук разбитого стекла под подошвами и невидимые тату в её честь колкими мурашками по коже. У них - вечерние сумерки, забытый, уже давно остывший чай в кружках и, самое главное, они. Ещё не до конца это осознавшие, но уже сплетённые друг с другом одними на двоих событиями, откровениями и столь необходимой поддержкой, обнуляющей что было “до” и запускающей новый отсчёт на “после”.
- Боюсь, что это невозможно, - её неровный шёпот щекочет слух. - Пережить потерю. У меня тоже не получается, - пальцы робко скользят по прядям волос и его рукам в попытках утешить. - И постоянно кажется, что я не справляюсь абсолютно ни с чем. Хотя, нет, не кажется. Я, правда, не справляюсь. Я ужасная дочь и сестра, так себе студентка и очень плохой будущий юрист, но… Ты не такой, Кир. И, честно говоря, я завидую Алеку, потому что у него есть такой старший брат, как ты, а Мише, потому что у него есть такой друг, как ты. Произошло столько всего, а ты выстоял сам и помог устоять другим. Даже мне помог, хотя мог и имел полное право пройти мимо, - она на мгновение замолкает, чтобы перевести дыхание, которого и у него в тот же миг перестаёт хватать. - Мы… Сегодня мы выяснили, что не враги друг другу, поэтому… Может… Станем друзьями?
Кир резко вскидывает голову, отчего её рука мажет по его лицу и останавливается в считанных миллиметрах от щеки, и, не скрываясь, буквально пожирает воспалёнными глазами Алёнкино лицо, руки и хрупкую фигуру.

Не верится.
Не дышится.
Мерещится?
А может снова снится?

- Хотя бы на эти пару часов, - Отрадная неуверенно замирает в ожидании его ответа. - Пока тебе не станет легче… Пока тебе это нужно. Я постараюсь быть для тебя хорошим другом. Обещаю.
Он, не отрывая от неё взгляда, молча обхватывает её ладонь своей и крепко, как давно мечтал, прижимает к щеке.

 » 11. Алёна

Кир не появляется на парах уже несколько дней подряд и сегодня снова такой день.
И, нет, Алёна не тревожится по этому поводу. Наверное. Она лишь каждое утро ищет его высокую статную фигуру глазами в толпе и, не найдя, огорчённо поджимает губы. Она лишь больше обычного прислушивается к никогда неутихающим слухам и, не услышав ничего конкретного и важного о нём, негодующе хмурится. Она лишь с непривычной для себя частотой проверяет мессенджеры на наличие пропущенных сообщений или звонков и раздражённо блокирует экран телефона, когда не видит в них уведомления с его именем. Это ведь не тревога, правда? Это ведь ничего не значит, верно? Это ведь просто… Просто…

Что это, Алёна?
Как называется?

Девушка крепче сжимает в руке ручку и вместо того, чтобы прилежно вести конспект, слушать преподавателя и в целом быть погруженной в тему лекции, отрешённо смотрит в белый чистый лист тетради.
Кир, зайдя на кухню после произошедшего с его братом, был таким же белым. Таким, каким Отрадная его ещё никогда не видела прежде. Пугающе бледный, без единой кровинки в лице, почти бесцветный. Осунувшийся за всего какие-то пару часов. Изнурённый внутренне настолько, что внешне сам на себя перестал быть похож. От гордого, уверенного, знающего себе цену и слегка заносчивого золотого мальчика осталась пустая, сломанная, безжизненная оболочка с чужим, будто не принадлежащим ему голосом, опущенными плечами и заторможенностью, тяжестью, вялостью в каждом, даже самом обычном действии. Но самым страшным были глаза. На первый взгляд совершенно неживые, тусклые, стеклянные, но если присмотреться… Больные. Ужасающе больные. Там, в зелёных радужках, где раньше жила весна, которой она беззастенчиво любовалась и которая её грела получше любого, даже самого тёплого шарфа, теперь было только пепелище, нечеловеческая усталость и лютая, уже хроническая и до отвращения знакомая боль.

Как же ты с ней ещё дышишь, мой бывший враг?

Ведь от неё есть лишь одно обезболивающее - вниз головой с моста, дуло к виску или, что гораздо проще, лезвием по венам. Алёнка это по себе знала, по Алеку. Вот только допустить, чтобы то же самое случилось с ним, с Киром, не могла. Ему в болото из тоски, горечи, вины и всё той же, ни на миг не утихающей боли ни в коем случае нельзя. Ему там будет плохо. Ему там в отличие от неё не место. К тому же… Как она теперь без весны? А без улыбок его, будто специально для неё созданных, как? А без общения, без поддержки, без всего, что между ними было и есть сейчас? Отрадная не нашла в себе ни сил, ни права, ни, самое главное, желания, чтобы оставить его в том состоянии одного и поэтому не ушла тогда, не стала молчать, не держала дистанцию. Наверное, в тот момент её бы и заставить никто не смог поступить иначе. И те её слова, от которых до сих пор внутри всё взволнованно подрагивает, никто и ничто бы не смогло удержать. Они так отчаянно рвались наружу, так беспокойно ворочались в груди, так стремились случиться, что до сих пор ощущались на языке кисло-сладкой карамелью и пощипывали верхнее нёбо.

Друзья.
Я и он.
Друзья…

Девушка опускает веки, позволяя образу одногруппника визуализироваться в мыслях.
Сердце за него боится и болит, глаза жжёт от его невыплаканных слёз, правая ладонь, касающаяся холодной и слегка колючей щеки, дрожит. Или это руку Кира, что крепко и в то же время нежно, обхватывает её пальцы, трясёт? Или их обоих трусит? Кто же теперь разберёт… Да и надо ли в этом разбираться, когда он так смотрит? Когда они так близко? Когда так, как не было никогда прежде?
- Я на пару часов не согласен, Алёна, - хрипло, на выдохе, до мурашек вниз по позвоночнику. - Либо всё, либо ничего.
В зелёных радужках напротив то же пепелище, усталость и боль, но если заглянуть ещё глубже, нырнуть в пепел без спасательного круга, то можно оказаться в самом тёплом, красивом и безопасном месте во Вселенной. Ей бы уточнить, прояснить, конкретизировать произнесённое и услышанное, чтобы потом не ошибаться и не ждать, но в голове лишь…

Либо всё, либо ничего.

Без третьего варианта.
Без полумер.
Без оглядки.

И говорить что-то ещё как будто бы не нужно. Потому что это “что-то ещё” - лишнее, неважное, пустое. Потому что для чего-то другого было ещё рано.

Он. Она. Друзья.
Друзья - она и он.

Отрадная, словно выучив новое слово на незнакомом ей ранее языке, смаковала его всю ночь и на следующее утро проснулась не гадкой, безнадёжной предательницей, а другом золотого мальчика. Смотрела на себя в зеркало и видела не ту, что изо дня в день уничтожает всё вокруг, а обычную девчонку с каким-то несвойственным ей отблеском в ранее потухших глазах. И вроде бы внешне ничего в ней не поменялось - те же волосы, то же лицо, те же шрамы на запястьях, а внутри, под кожей, где ещё совсем недавно казалось ничего живого и целого не осталось, красивыми узорами цвета его глаз выведено “друзья”. И чувство гадкости, омерзения к самой себе, вдруг притупилось. И желание смыть чужие прикосновения, слова, близость кипятком или ледяной водой не пульсировало в голове отбойным молотком как это зачастую бывало после...

Кир не он.
Не Олег.

Простой и очевидный факт, а ощущение такое, словно она новый мир открыла. Уютный, спокойный, безопасный и только для себя одной. Это ощущение не покидало её уже который день, как и события его вызвавшие. Как и всё остальное, связанное с её другом. Как и сам д р у г.
- Алён, ты чего? - врезается в мысли чужой простуженный голос. - Задумалась или заснула?
Девушка открывает глаза и видит перед собой Мишу, благодаря которому и получала крупицы достоверной информации о золотом мальчике. Романов, похоже прекрасно видя, что у неё не хватит духа спросить прямо, бросал в разговорах в перерывах между парами, что Кир с братом, что с ними обоими всё в порядке, что совсем скоро он вновь вернётся к прежнему образу жизни и станет появляться на занятиях. Это больше, чем ничего и тех пустых сплетен, что слышались из каждого угла, но в то же время было так мало.

Вы просто друзья, Отрадная.
А друзья не докладывают друг другу о каждом своём шаге.

- Хотя, честно говоря, я сам вырубился через десять минут после начала лекции, так что понимаю тебя прекрасно.
Парень слабо улыбается и вместо того, чтобы, как и другие студенты, покинуть аудиторию тяжело плюхается на место рядом с ней, будто силы его окончательно покинули. Он выглядит неважно. Вид вместо привычного пышущего здоровьем и позитивом совершенно болезненный. Лицо бледное, на щеках нездоровый румянец, глаза воспалены и даже его неуправляемые кудри, обычно всегда задорно торчащие во все стороны, выглядят тускло и поникше.
- Тебе стало хуже, да?
Миша и в предыдущие дни очевидно чувствовал себя не самым лучшим образом, но беззаботно отмахивался от вопросов о своём самочувствии и шутил, что от обычной простуды помирать не собирается, а сегодня его внешний вид буквально кричал о том, что ему очень плохо.
- Неужели это так заметно? - сипит он, откидываясь назад и упираясь затылком в стоящую позади парту.
- На тебя смотреть жалко, - честно отвечает девушка и осторожно касается его лба.
- Ну что, доктор, пациент скорее жив, чем мёртв?
Отшучивается скорее по привычке, чем по желанию, и тут же, отвернувшись, заходится сильным кашлем. Оставшиеся в аудитории студенты с опаской оборачиваются на них. В их числе и Лиля Гордеева, но она смотрит иначе - хмуро, недовольно и… Обеспокоенно?
- У тебя температура, Миш, - Алёна тревожно заглядывает одногруппнику в лицо, когда тот, справившись с кашлем, возвращается в прежнее положение. - Тебе нужно к врачу.
- Не-е-ет, не хочу, - тянет капризно.
- Почему?
- Прописать себе сироп от кашля, постельный режим и обильное питьё я и сам могу.
- Миша, так нельзя.
- Не переживай, Алёнка, прорвёмся, - снова отмахивается он. - Не впервой. Лучше пойдём, битва возле гардероба скорее всего уже прошла и можно спокойно забрать вещи.
Тяжело поднявшись на ноги, Романов тут же покачивается и девушка, испуганно подскочив с места, хватает его за руку, помогая удержать равновесие.
- Может… Может, всё-таки обратишься за помощью? Хочешь, я с тобой схожу?
Он открывает рот по всей видимости, чтобы вновь отказаться от идеи похода к врачу, но его прерывает звонкий и маскирующий беспокойство язвительностью голос Лили.
- Вроде бы такой большой и взрослый, а по прежнему тётенек в белых халатах боишься, а, Кудряшка?
Она равняется с ними и окидывает их обоих насмешливо-напряжённым взглядом, особое внимание уделяя парню. Тот же, закатив небесно-голубые глаза, фыркает и тычет в её сторону указательным пальцем.
- Молчи, бессердечная. Это я по твоей милости между прочим в дождь прогулялся и простыл, так что пожалела бы меня лучше.
- Я не просила тебя идти за собой, если помнишь.
- Помню, но сути это не меняет.
- А ты не думал, что это наоборот доказывает, что тебе пора перестать совать свой нос в чужие дела?
- А ты не думала попридержать своё мнение до момента, пока оно хоть кому-нибудь будет интересно, кроме тебя самой?
- Только после тебя, Мишенька, - Гордеева едко улыбается и, видимо не сдержав порыва, тоже прикасается к его лбу. - Слушай, а Отрадная ведь дело говорит, - уже без улыбки и откровенно взволнованно. - Ты бы, правда, показался в медпункте.
- Не хочу в медпункт, - повторяет Миша и устало массирует виски. - Домой хочу. Алёнка, вызовешь мне такси, пожалуйста? У меня телефон сел и голова, жесть как, раскалывается…
- Конечно, сейчас. Присядь пока.
Лиля молча слушает их короткий диалог, затем также молча разворачивается и уходит к своему месту. Там собирает вещи и борется сама с собой. У неё сейчас есть два варианта: первый - она может со спокойной душой подняться на несколько рядов выше, выйти в коридор и отправиться по своим делам, скинув заботу о друге детства на жалкую Отрадную, которой и кактус, если честно, не хотелось доверять, не то что живого человека; второй - спуститься обратно и взять Мишку под свой контроль. Не потому что переживает и боится за него, а потому что… Потому что… Почему? В память о совместном счастливом детстве? Да, точно, только поэтому. Не больше.
- Собирайся, - не без труда принимает девушка решение, всё-таки выбрав второй вариант и спустившись на несколько рядов ниже. - Я тебя отвезу.
Бывший лучший друг смотрит на неё неверяще, до горечи тепло, как раньше, и это вызывает в ней непрошенную тоску и грусть, которые Лиля поспешно скрывает за непроницаемым гордым выражением лица и стильным солнцезащитными очками.
- С чего это такой аттракцион щедрости? - Миша шмыгает носом и чуть щурится, внимательнее приглядываясь к ней. - Дай угадаю, хочешь отвезти меня в лес и оставить там? Тогда один я не поеду. Алёна, ты тоже собирайся.
Отрадная удивлённо вскидывает брови и переводит растерянный взгляд с него на явно несогласную на такое развитие событий Гордееву и обратно.
- Я… Но… Зачем?
- Как “зачем”? Ты же не оставишь меня в таком состоянии наедине с ней, верно? Даже если она довезёт меня до дома в целости и сохранности, то я там от скуки умру быстрее, чем от простуды.
- Кудряшка, ты бредишь уже что ли? Что за капризы? Ты так себя даже в шесть лет не вёл.
- Не ревнуй меня, Лиля. Я тебя тоже приглашаю в гости так и быть.
- Миша тебе нужно отдыхать, а не гостей к себе приглашать, - Алёна пытается мягко довести до него очевидные вещи, чувствуя на себе недобрый взгляд одногруппницы. - Поэтому будет лучше, если Лиля тебя отвезёт и ты…
- А если мне станет ещё хуже и никого рядом не будет? Что тогда?
Веских доводов, что побить этот контраргумент, у Отрадной не находится, впрочем, как и у Лили тоже. Последнее, чего им обеим хочется, это оставаться в компании друг друга дольше одной минуты и будь на месте Романова кто-то другой, то они бы ни в коем случае не позволили подобному произойти, но рядом с ними Миша - болеющий, нуждающийся в дружеской поддержке и внимании Миша, который не раз и не два опять же им обеим оказывал помощь и проявлял неравнодушие, несмотря ни на что. Поэтому Алёна со вздохом кивает, соглашаясь, а Гордеева красноречиво морщится, всем своим видом показывая своё отношение к ней.
- Вот и здорово! - одногруппник расцветает на глазах, приободряясь и улыбаясь во весь рот. - Обещаю, будет весело.
Дома он всяческим образом пытается поддерживать непринуждённую, приятельскую атмосферу, но быстро выбивается из сил и засыпает на диване в гостинной, куда девушки приказали ему лечь до этого и, наконец, отдохнуть. Отрадная исследует его скудную домашнюю аптечку в попытках найти хоть что-нибудь подходящее для лечения простуды, но находит только аспирин и тот с истекшим сроком годности. Лиля же сидит напротив, сложив руки под грудью, и сверлит её уничижительным взглядом.
- Мне просто интересно, как долго ты будешь влезать в мою жизнь? - в какой-то момент нарушает она тяжёлую, неуютную тишину. - Сначала отец, потом университет, сейчас Мишка… Дальше что ещё хочешь забрать? Или лучше спросить “кого”?
Конкретное имя озвучено не было, но они обе понимают, кого Гордеева имеет в виду. Раньше бы Алёна не стала реагировать, да и, в принципе, не разрешила бы себе оказаться в такой ситуации, продолжая держать дистанцию со всеми, но сейчас, будучи другом того, в чьей краже подозревалась, смолчать не смогла.
- Всё перечисленное тобой - не твоя собственность, Лиля, и я их не забирала и не собираюсь этого делать.
Лиля посылает ей ядовитую усмешку и колкое:
- Ты сама-то в это веришь, Отрадная?
Алёна, внутренне собравшись с силами, поднимает глаза и сталкивается с ней взглядами.
- Просто я слышу это от тебя уже не в первый раз, а вижу совершенно обратное, так что даже не знаю, что и думать, - продолжает одногруппница наигранно весело. - Куда не посмотрю, везде ты. Что бы не произошло, снова ты. За что не возьмусь, ты тут как тут. И мне это не нравится, Алёнушка. Меня от тебя уже тошнит, веришь?
- Лиля, ты…
- Я хочу от тебя избавиться и сделаю это. Рано или поздно. Но у тебя ещё есть время свалить в закат самостоятельно с гораздо меньшими потерями.
- Хватит, Лиля, - Отрадная хмурится. - Перестань. Я не…
- Что ты “не”? Не боишься?
- Не боюсь и не хочу слушать эти угрозы.
Гордеева подаётся корпусом вперёд и щурится, вглядываясь ей в лицо. Внешне - чистый ангел со своими светлыми длинными волосами и кукольным красивым личиком. Внутренне - невыносимая, сложная, опасная. От её давления невольно хочется сжаться, отвернуться и уступить, но Алёна, не зная, чем заслужила подобное отношение, поэтому только в противовес расправляет плечи и вскидывает подбородок.

Я виновата перед мамой, братом, Ромкой, но не перед тобой, Лиля.
Через тебя я не переступала.

- Откуда столько уверенности? На что надеешься? На Кира с Мишкой? Думаешь, если спрячешь за их спинами, то меня это остановит? Пойми, глупая, я же тебя, если захочу, откуда угодно достану.
- Повторяю, Лиля, я не боюсь. Можешь угрожать и неизвестно почему ненавидеть меня сколько угодно, это ровным счётом ничего не изменит.
- Отрадная…
- И, кстати, ни Миша, ни Кир здесь не при чём.
- Первый ещё может быть, да, а вот второй… - лицо одногруппницы кривится в болезненной гримасе. - Ты слепая или прикидываешься?
Отрадная хмурится ещё сильнее, не понимая на что она намекает, но чувствуя при этом себя так, будто отчасти Лиля была права. Будто, действительно, не видела в упор чего-то очень важного.
- Если прикидываешься… Если просто играешь с ним, то прекрати как можно быстрее. Кир этого не заслуживает, - тон голоса Гордеевой звучит не угрожающе, как ещё минуту назад, а искренне-горько, и зелёные глаза не пытаются убить, а лишь сканируют насквозь, что напрягает Алёну сильнее, чем все прежние запугивания. - А если ты настолько идиотка, что не замечаешь очевидного, то советую спросить у него напрямую.
- О чём спросить?
- О самом невозможном, что могло бы случиться между вами.
Услышанное застревает между рёбрами ядовитой острой стрелой, сбивая дыхание.

О самом невозможном?
Между мной и золотым мальчиком?

Алёна глупо моргает. Лиля неотрывно следит за её реакцией и, кажется, ждёт осознания. Тишина вновь повисает в воздухе на какое-то время и, когда девушке начинает казаться, что ещё немного и голова взорвётся от бурного потока мыслей, вдруг раздаётся трель дверного звонка, заставив их обеих вздрогнуть от неожиданности, а Мишу проснуться. Он тут же заходится в кашле и одногруппница спешит к нему, захватив с собой стакан воды, а Отрадная несколько заторможено направляется в прихожую. У неё нет догадок, кого она может увидеть на пороге, она сейчас слишком растеряна и дезориентирована, чтобы думать о подобном, но, стоит ей только распахнуть дверь и встретиться со взглядом весенних глаз, как абсолютно всё перестаёт иметь значение. И капризная осень, и собственное смятение, и, самое главное, Лилины слова. Сразу становится одновременно и спокойно, и до приятной щекотки внутри волнительно. А отвернуться, отвлечься, одуматься не получается. Весна же… От неё спрятаться невозможно.
Он выглядит гораздо лучше, чем в их последнюю встречу. Знакомо уверенно, ненамеренно стильно, привычно красиво. От той страшной боли, вины, усталости, что спалили его почти дотла, остались незначительные отголоски в виде теней под глазами, в остальном же перед ней стоял прежний Кир Авдеев. Высокий, сильный, статный. Её бывший враг. Её в настоящем друг. Её… Просто её. И все эти факты, складывающиеся в пазл новой жизни, греют, цепляют, вынуждают невольно задержать дыхание, сжать и разжать пальцы, на подушечках которых, кажется, до сих пор сохранилось тепло его кожи, и смотреть-смотреть-смотреть на него без остановки.

Как же я рада тебя видеть, золотой мальчик.
Как же я по тебе…

Его проникновенный взгляд медленно скользит по её лицу, не упуская ничего из вида, из-за чего Алёна вдруг задумывается о своей растрепавшейся косе, почти полном отсутствии макияжа за исключением прозрачного бальзама на губах и кое-где мятой после учебного дня студенческой форме. Она совершенно сейчас не красавица и мгновенно хочется посмотреться в зеркало, чтобы переплести волосы, тщательней закрасить консилером последствия недосыпа и в целом постараться как-то неожиданно свой удручающий внешний вид исправить в лучшую сторону. Ведь он такой… Такой… А Алёна…
Парень прогоняет её сомнения одной лишь улыбкой, широкой и искренней, от которой внезапно появляется странная слабость в ногах, а приятная щекотка в груди усиливается, вызывая ответную улыбку. Отчего-то чуть смущённую, робкую, но не менее искреннюю и радостную, чем у него.
- Привет, Алёна, - мягко произносит он.
- Привет, Кир, - выдыхает она.
За его спиной шумит ветер, за её слышатся голоса Миши и Лили, но они не обращают ни на что внимание. Они полностью, абсолютно, до неприличия сосредоточены только друг на друге.
- Как ты? Как Алек? - голос не слушается и скачет взволнованно вверх-вниз. - Надеюсь… Всё хорошо?
- Алек уже пришёл в себя. Я тоже, так что, можно сказать, мы оба в порядке.
- Я рада это слышать.
- А я рад тебя видеть, Отрадная.
Алёнкина улыбка становится ещё шире, отчего с непривычки тянет щёки, и сами собой расправляются плечи. Ответное признание жжётся в районе солнечного сплетения, только произнести его вслух неожиданно сложно, боязно и неловко, но Авдеев, кажется, понимает её и без слов. Уверенно и твёрдо шагает вперёд, становясь совсем близко, и закрывает за собой входную дверь. И ей бы отойти, отступить, как обычно спрятаться да только ноги не слушаются и… Не хочется. Бежать от него не хочется.
- Хотя и совершенно не ожидал увидеть тебя именно здесь.
- Миша заболел, - девушка запрокидывает голову назад из-за их разницы в росте и не без удовольствия тянет носом вкусный аромат его парфюма, смешанный с запахом чистоты, кожаного салона автомобиля и свежести с улицы. - Поэтому я… Эм… Мы здесь.
- Мы? - Кир вопросительно вздёргивает бровь, не прерывая их зрительный контакт ни на секунду и также, как и она, не торопясь увеличивать расстояние между ними.
Как по приказу, громкость голосов из гостиной, в которой находились Лиля с Мишей, увеличивается и необходимость ответа на этот вопрос отпадает сама собой.
- …я же сказал, не надо мне никакого врача! - восклицает недовольно и хрипло Романов. - Что ты заладила одно и то же?
- Кудряшка, может, мозги включишь уже?! - не менее недовольно возмущается одногруппница. - Хуже маленького ребёнка, честное слово!
Авдеев меняется в лице и Алёна торопится ему объяснить происходящее:
- Миша стало хуже в университете, но он не хочет обращаться к врачу. Лиля вызвалась его отвезти домой, но он не захотел оставаться один и пригласил нас в гости. Отказать ему, когда он в таком состоянии, не получилось.
В этот момент спор Миши с Гордеевой достигает ещё большего накала. Романов продолжает упрямиться, Лиля угрожает ему уколами, клизмами и пребыванием в стационаре в случае осложнений.
- …так, всё, мне надоело! Сделаю как считаю нужным сама, а ты лежи дальше и пыхти сколько влезет!
С этими словами она появляется в коридоре, чтобы по всей видимости пройти за телефоном, оставшемся в столовой, но, увидев Кира, поражённо застывает, смотря на него во все глаза. Он же напротив хмурится и смеряет её настолько холодным взглядом, что становится не по себе. Воспоминания о том, как ей относительно недавно доставался такой же взгляд, ещё слишком живы и Отрадная невольно ёжится, всё-таки отступая в сторону.

Мы теперь друзья.
Друзья.
Не враги.

Парень нарушает тяжёлую тишину первым.
- Уйдёшь сама или мне тебе помочь?
Гордеева напряжённо выпрямляется и сжимает ладони за спиной в замок, пытаясь устоять под его давлением изо всех сил.
- Кир, я…
- Сама или нет, Лиля?
Он внешне спокоен и почти равнодушен, злость и желание её сорвать именно на Лиле выдают лишь проявившиеся резкие линии на лице и вечная мерзлота в зелёных радужках. Алёна чувствует, что нужно что-то сделать, сказать, разрядить атмосферу, но не знает есть ли у неё на это право и какие конкретно для этого действия нужно предпринять. В итоге ситуацию спасает всколоченный после сна и кутающийся в плед Миша, очень вовремя появившийся в коридоре.
- О, Кирюха, привет! - расплывается в радостной улыбке Романов при виде друга. - Как же я чертовски рад тебя видеть! Проходи скорее, чего на пороге заст… - почувствовав всеобщее напряжение, парень поочерёдно всех осматривает и его заметно улыбка меркнет. - Так, значит, слушайте все внимательно, - начинает он серьёзно. - Меня не волнует, что между вами всеми происходит. Сегодня, когда я болею и мы все здесь, под одной крышей, я не хочу слышать никаких ссор, ясно? Поэтому выдыхаем, ведём себя как взрослые цивилизованные люди и оставляем все свои разборки и выяснения отношений хотя бы до того момента пока я не выздоровлю, договорились? - снова окидывает всех значительным взглядом и, убедившись, что его услышали, хлопает в ладони. - Молчание - знак согласия, прекрасно, а теперь прошу всех без исключения пройти в гостиную ухаживать за больным мной и исполнять любой мой каприз.
И вновь ни у кого не находится сил, чтобы ему перечить. Лиля поспешно скрывается в столовой, Алёна с облегчением выдыхает, Кир на мгновение прикрывает глаза и ведёт плечами, заставляя себя расслабиться. Если и существует человек, ради которого они готовы единогласно переступить через себя и мириться с присутствием друг друга, так им определённо является Миша.
- Как ты себя чувствуешь? - спрашивает Авдеев, протягивая другу ладонь и окинув его внимательным взглядом. - Неужели, действительно, к врачу нужно?
- Нет, девчонки просто ни с того ни с сего распереживались. Я как огурчик.
- У тебя температура, Миш, - напоминает ему Отрадная. - И не маленькая.
- Ну, может, как слегка сваренный огурчик, но не более, так что всё под контролем, - хмыкает парень, отвечая на рукопожатие. - Ты сам как?
- В норме.
- Алек?
- Насколько это возможно тоже, - кивает Кир и протягивает Романову незамеченный никем ранее полный чем-то пакет. - Держи. Заехал по пути в аптеку и магазин, у тебя же, наверняка, как обычно шаром покати.
- Неправда, - протестует из вредности Миша, но принимает гостинцы с благодарной улыбкой.
- Правда, я видела твою домашнюю аптечку, - девушка не может сдержать немного застенчивую улыбку, на удивление, не чувствуя себя чужой и лишней в этой дружеской обстановке.
- Сговорились, да? Спелись за моей спиной? Хотя, что с вас двоих, голубков, взять… Лиля, против меня создали коалицию! Мне немедленно нужна твоя помощь!
Несмотря на болезнь, хозяин дома оказывает им всем очень тёплый приём, в одиночку умудряясь поддерживать мирную атмосферу между ними, шутя и втянув в общий разговор о каких-то пустяках даже её, Отрадную. На все предложения отдохнуть и вести себя как полагается больному, парень только закатывал глаза, вздыхал и ворчал о том, что он их, вообще-то, приглашал в гости не для того, чтобы они его пилили, а чтобы развлекали.
- Мы тебе аниматоры что ли, Мих? - беззлобно хмыкает Авдеев, наблюдая за тем, как друг пьёт горячий чай с мёдом и малиной, заботливо сделанный для него Лилей.
- А почему бы и нет? Тебе бы подошёл костюм какого-нибудь супергероя, Алёнка - вылитая диснеевская принцесса, а Лиля…
Миша поворачивается к девушке, сидящей на одном диване с ним в противоположном углу, и игриво задумывается.
- Что тебе нравится больше, Лиль, костюм ведьмочки или барби?
- Аккуратнее, Кудряшка, ещё одно слово и в следующий раз мне могут понравиться пару капель яда в твоей кружке с чаем вместо мёда, - скорее по привычке, чем по желанию язвит девушка.
- Понятно, значит всё-таки ведьмочка.
- А себе какой костюм выберешь?
Алёна с улыбкой переглядывается с Киром, который сидит напротив неё в кресле. Он расслаблен и спокоен, что невольно передаётся ей и отзывается уютным умиротворением в душе.
- Как “какой”? Естественно, прекрасного принца. Ну, или на худой конец, Винни Пуха. Будешь моим Пятачком, Лиля?

- Почему сразу я опять?
- Тебе не угодишь. На костюм ведьмочки не согласна, на Пятачка тоже. Моё последнее предложение - костюм пчелы.
Девушка закатывает глаза, но спрятать улыбку, совершенно обычную, без обидной едкой насмешки, не может. Романов смотрит на неё с теплотой, с которой обычно смотрят на старого близкого друга, и хочет сказать что-то ещё, как телефон Авдеева вдруг оживает мелодией, перебивая его. Парень бросает взгляд на экран и поднимается на ноги со словами:
- Прошу прощения, нужно ответить.
Он, выходя из комнаты, не выглядит взволнованным, но Алёна всё равно почему-то напрягается и провожает его слегка обеспокоенным взглядом. Будто одно лишь отсутствие возможности видеть его, читать по лицу-глазам эмоции и в случае чего быть рядом, чтобы помочь, выбивает из равновесия. Совсем слегка, едва ощутимо, но всё же… Следом неожиданно вибрирует и её телефон тоже, заставляя неохотно отвести взор от дверного проёма и обратить внимание на новое смс-сообщение в чате с преподавателем углублённого курса по английскому языку, который Алёна посещает дополнительно.
“Уважаемые студенты, напоминаю о том, что конец срока сдачи эссе уже на носу. У кого работы уже готовы, прошу не тянуть до последнего и выслать мне на электронную почту”.
Девушка, мысленно чертыхнувшись на свою забывчивость, принимается торопливо искать в облачном хранилище, которое использовала для учёбы, файл с эссе, чтобы отправить его преподавательнице, но сайт, как назло, глючит и при переходе в почту выдаёт ошибку.
- Что такое, Алён? - заметив её изменившееся настроение, интересуется Миша и, выслушав, кивком указывает на второй этаж. - Поднимись ко мне в комнату, там компьютер. Может, с него получится отправить?
Попытка не пытка и она следует его совету. На втором этаже Алёна уже была ранее, благодаря Киру, который привёл её домой к Романову в день очередной годовщины смерти папы, поэтому проблем с ориентацией в пространстве не возникает и комната одногруппника находится с первого раза. В ней чисто, уютно и вкусно пахнет, но девушка не позволяет себе отвлекаться и идёт прямиком к находящемуся в спящем режиме компьютеру. На этот раз удача на её стороне и файл отправляется сразу, из-за чего девушка уже второй раз за вечер облегчённо выдыхает и уже хочет вернуться обратно в гостиную как слышит с террасы, дверь на которую была приоткрыта, голос золотого мальчика.
- … я сказал, нет! Что непонятного?!
Отрадная сама не замечает как поднимается на ноги, забыв выйти из своей почты на чужом устройстве и снова отправить его в спящий режим, и идёт не как собиралась ещё пару секунд назад на первый этаж к одногруппникам, а к распахнутой двери. Ей не хочется подслушивать, нет. Алёна просто хочет убедиться, что всё хорошо. Что он в порядке.
- Ещё на луну его отправь, чтобы он тебе глаза не мозолил и образ идеального отца не портил.
Кир раздражён, даже зол. Стоит вплотную к перилам, опершись о них локтями и опустив голову вниз. На улице уже стемнело и его высокую статную фигуру освещают лишь фонари, расположенные по периметру участка, но этого вполне хватает, чтобы заметить напряжение в широкой линии плеч, скрытых под тканью кожаной куртки.
- …да мне плевать, пап, я не позволю, ясно тебе? Алек - не сумасшедший, никогда им не был и не станет, поэтому придумай что-нибудь другое, а лучше оставь его в покое, если никак помочь не можешь, иначе ещё хуже сделаешь.
Отрадная, опять же не замечая, что делает, подаётся вперёд и тоже оказывается на террасе. Вечерний ветер мгновенно принимает её в свои объятия, забираясь под одежду, путаясь в волосах и ресницах, но она не обращает на него внимание. Она полностью сосредоточена на парне, стоящем к ней спиной.
- Что? Ты, вообще, себя слышишь?! - его тон меняется с раздражённого на рычаще-угрожающий. - В кого ты, бл*ть, превратился?!
У неё в груди болезненно ноет и хочется протянуть руку, чтобы коснуться твёрдой спины в молчаливой поддержке. Нестерпимо хочется. Так, что ладонь дёргается, тянется по направлению к нему и, самое главное, что Алёна в эту минуту не видит причин, которые бы могли её остановить. Вообще, ничего и никого не видит, кроме золотого мальчика, в жизни которого снова происходит что-то нехорошее.
- ... ты… Ты потом пожалеешь об этих словах, пап. Уверяю тебя. Пожалеешь, - по террасе прокатывается отзвук горькой усмешки. - Да только потом поздно будет. Хотя, нет, пап, уже поздно… Ты уже всё прое*ал.
Парень резким движением убирает телефон от лица, шумно выдыхает и, выпрямившись, гневно бьёт руками по перилам, отчего по тем проходит ощутимая вибрация. В это время её раскрытая ладонь почти достигает его спины, но Авдеев вдруг резко оборачивается к ней лицом и она упирается ему прямо в грудь. В место, где стремительно и мощно бьётся сердце.

Невозможное…
Это оно, да? Оно?

Алёна, оторопев, теряет дар речи и широко распахивает глаза. Смотрит на него завороженно, не моргая. Ждёт его злости или хотя бы недовольства уже в свою сторону, но Кир поражённо замирает на секунду, вторую, третью… А потом сгребает её в охапку и, зарывшись носом в волосы, прижимает к своей груди так крепко, что трещат кости.

 » 11. Лиля

Отрадная сваливает наверх и Лиле сразу будто бы становится легче дышать. Она ведёт плечами, расслабляясь, откидывается на спинку дивана и разблокировывает телефон. Чтобы найти нужный контакт и вспомнить фамилию сокурсницы, приходится напрячься, но она не против такой разминки для ума, а то мозг уже карамельной корочкой покрылся из-за этой сладко-приторной “дружеской” атмосферы, в которой приходится тщательно следить за языком и не высовываться лишний раз, чтобы Романов отстал со своими “миру мир” и… И чтобы Кир не смотрел на неё так невыносимо, так тяжело, так… Будто она большего не заслуживала.
“Скоро сдача этого твоего эссе” - пальцы проворно скользят по экрану, набирая текст. - “Ты хоть что-нибудь успела сделать?”
“Вроде да”
Ответ приходит почти сразу же и, прочитав его, девушка раздражённо вздыхает.
“Так “вроде” или всё-таки “да”?”
Статус под именем контакта меняется на “Печает…”, но Гордеева не собирается читать пустые оправдания и успевает написать до прихода нового сообщения.
“Скинь мне, я посмотрю. Если всё ок, то отправишь вашей преподше”
В этот раз, слава Богу, дважды повторять не приходится и Настя проявляет чудеса сообразительности, как уже девушка успела заметить за время их недолгого общения, обычно ей несвойственные, послушно отправив файл. На его загрузку тратится последние проценты заряда и она вспоминает о существовании бывшего лучшего друга, который всё это время сидел поблизости, потягивал чай из кружки и искоса на неё поглядывал, будто в чём-то подозревая.
- Кудряшка, дай свою зарядку, пожалуйста, - вежливо просит, не обращая внимание на его взгляд и делая вид, что она самая примерная и добрая девочка на свете. - Моя в машине осталась, а идти за ней неохото.
Романов её просьбу выполнять не торопится, только по-прежнему подозрительно смотрит слегка красноватыми и больными из-за простуды глазами, словно пытаясь прочесть её мысли и догадаться до замыслов.

Не трать время и силы, Мишенька.
До души не доберёшься.
Не пущу.

А всё потому что у неё там как по Данте - девять кругов ада и, чтобы добраться до них, сначала нужно пройти через стражей, своего рода Церберов, живущих в голове, в виде разрушенной до основания и заново собранной гордости, недоверия и горького опыта прошлого.
- Ну так что? - невинно хлопает ресничками. - Поделишься?
Парень на этот спектакль не ведётся, но и не отказывает.
- Зарядка на прикроватной тумбочке у меня в комнате, - а в ней Отрадная, прекрасно. Невинное выражение лица чуть не слетает с неё подобно луковой шелухе. - Только не нападай на Алёну, прошу тебя, Лиля.
Пальцы сжимают корпус почти полностью севшего смартфона до хруста и от переполняющих злости, обиды и ревности хочется отправить его в полёт до ближайшей стены, лишь бы только дать им выход, но она сидит, не шелохнувшись. Её настоящее состояние выдаёт только резкое, сорвавшееся с языка быстрее, чем Гордеева осознаёт:
- Сдалась мне больно твоя Алёна!
Кому эта девчонка, вообще, по доброй воле нужна? Зачем? Кто она, бл*ть, вообще, такая?! Жалкая, слабая, постоянно нагло забирающая то, что принадлежит ей, Лиле, по праву. Пустое место. Ничтожество.
- Лиля…
Миша сверлит её взглядом, усиливая раздражение и вызывая желание пустить телефон уже не в стену, а в его кудрявую голову.
- Не буду я её трогать, не буду! Доволен? - цедит девушка сквозь зубы. - Сегодня.
Чувствуй он себя не так плохо как сейчас, то наверняка прочитал бы целую лекцию в попытках воззвать к её когда-то доброму сердцу и ещё не покрывшейся толстым слоем пыли совести, но парень лишь устало вздыхает и массирует виски, из-за чего у неё слегка что-то неприятно ноет глубоко за рёбрами.
- Может, мне на крови поклясться? - глушит непрошенные, родом из безоблачного детства чувства сарказмом. - Тогда поверишь, что я не собираюсь с твоей Отрадной ничего делать?
Романов вялым взмахом руки даёт понять, что Лиля может идти и делать что ей заблагорассудится и она поспешно поднимается с дивана, радуясь окончанию этого дурацкого разговора, но не успевает сделать и шага, как слышит со спины лёгкое, уверенное, будто уже окончательно сбывшееся:
- И она не моя, ты же знаешь.
Лучше бы ей между лопаток нож вогнали и то не так больно было бы, как после этих слов, но показывать это нельзя. Ни в коем случае. Иначе внутри точно ничего живого не останется. Поэтому плечи расправить, спину выпрямить, подбородок поднять и лёгкой походкой вперёд, сцепив зубы и загнав соль в глазах настолько глубоко, чтобы все думали, что это здоровый блеск, а не горечь поражения.

Зато он мой.
Что бы кто не говорил, мой!

Она держит лицо даже тогда, когда Миша остаётся позади и никто её не видит, хотя губы дрожат и из горла рвётся всхлип. Перед его комнатой девушка и вовсе бетонирует свои настоящие чувства за безупречной маской хладнокровия и безразличия да с таким усердием, что ноют мышцы лица и ломит виски. Вот только зрителей, способных это оценить, за порогом не находится. В комнате её встречают лишь свет от экрана включённого компьютера, рассеивающая темноту, и парящая на сквозняке из-за открытой двери на террасу тюль.
- Была Отрадная и вся кончилась, - бормочет Гордеева себе под нос и направляется прямой наводкой к прикроватной тумбочке, где действительно лежит зарядное устройство. - Ну, и мне же лучше.
Её совершенно не волнует куда одногруппница так неожиданно делась, наоборот Лиля надеется, что та исчезла раз и навсегда, в то же время зная, что такие чудеса, к сожалению, бывают только в сказках. Присоединив смартфон к розетке, она, наконец, открывает файл, пробегается по тексту глазами и понимает, что не видать Насте спасения от тирана-отца как собственных мозгов. Гордеева не считает себя большим знатоком в иностранных языках, но её уровня английского при этом хватает, чтобы найти ошибки, несоответствие теме, повторения и едва не задохнуться от непомерного количества воды на один абзац. И будь там не всё так плохо и безнадёжно, то она бы даже попробовала это недоразумение исправить и привести эссе в подобающий вид, чтобы хоть как-то спасти ситуацию, но легче удалить всё к чертям собачьим и написать заново да только где взять на это время?
- Да? - робко отвечает на её звонок сокурсница, видимо прекрасно зная, что ничего хорошего в свой адрес не услышит.
- Это провал, - Гордеева не собирается щадить ни чьих чувств. - Ты облажалась, дорогая моя.
Настя молча сопит в трубку, похоже намереваясь рыдать, что в случае с Лилей совершенно бесполезно. Она себя-то не жалеет, не то что других людей.
- Это настолько хреново, что тебя даже уважительные обстоятельства в виде отца-деспота не оправдывают. Я, конечно, понимаю, что у тебя было не так много времени, но постараться-то, хотя бы немного ты вполне могла.
- И что… - всё-таки громко всхлипывает та. - Что теперь делать?
- Без понятия, - отвечает честно Гордеева. - Но я думаю.
В попытке найти выход и сдержать обещание помочь она принимается напряжённо шевелить мозгами. Может, заказать это грёбанное эссе у каких-нибудь умников, как, например, курсовую или диплом? Нет, долго да и не факт, что напишут хорошо. Перекупить у кого-то на курсе? Этот вариант уже выглядел реалистичнее, но опять же сколько пройдёт времени пока они найдут того, кто согласится им свой плод интеллектуальной деятельности продать? Так что тоже мимо. Заставить-таки Настю написать его заново и при этом стать соавтором? В таком случае точно не успеют.
Экран компьютера слегка гаснет, оповещая о том, что ещё минута и он уйдёт в спящий режим, тем самым её отвлекая.
Лиля недовольно хмурится, машинально скользит взглядом по монитору и уже снова погружается в раздумья, как глаз цепляется за фразу в теме письма и в голове мгновенно щёлкает. Отбросив шнур зарядки в сторону и не сбрасывая вызов, она в два шага преодолевает расстояние между тумбочкой и Мишкиным рабочим столом и открывает файл во вложении письма.
- Хм, надо же, Отрадная глупа, чтобы свалить из комнаты, не выйдя из своей почты, но не настолько, чтобы написать хреновое сочинение, - заключает в полголоса спустя пару минут девушка, дочитав до последнего слова.
- Что? Лиля, я не расслышала, повтори, пожалуйста.
Решение назревает мгновенно, но она медлит, взвешивая все “за” и “против”. Последние значительно перевешивают первое и не потому что в ней протестует совесть совместно с воспитанием, и тем более не потому что красть чужое нехорошо, а потому что Отрадная уже отправила своё эссе и если Настя отправит своё, такое же следом, то догадаться что к чему труда не составит.
- Лиля, почему ты молчишь? - тараторит сокурсница. - Ты что-то придумала?
Телефон, не успев толком зарядиться, возмущённо пищит и Лиля, чертыхнувшись, бросается обратно к тумбочке и зарядному устройству, подключённому к сети, но застывает на середине пути как вкопанная, боковым зрением зацепившись за очертания двух знакомых фигур на террасе. Тюль колышется на ветру, то закрывая, то открывая ей обзор на то, что она ещё несколько часов назад Отрадной намекала. На невозможное.

Он.
С ней.

Красть чужое, да, плохо. И в отличие от неё Алёна, кажется, об этом не знает или плевать хочет, обнимая Кира. Её, Лили, Кира!

Он.
С ней.
Не со мной.

Эта мысль заедает у Гордеевой на повторе и заменяет воздух. Картинка перед глазами оглушает. Происходящее в целом качает под ногами пол. А они по-прежнему там… Вдвоём. В объятиях друг друга. Отрадная из-за разницы в росте с парнем стоит на цыпочках и хватается за него как за спасательный круг. Он же в свою очередь буквально вдавливает её в себя, опустив голову и зарывшись носом в тёмные волосы.

Не светлые.
Не мои.

За ними яркими пятнами на небе светятся звёзды и ещё ярче горят уличные фонари, в свете которых они выглядят красиво, естественно, тошнотворно правильно, словно так и должно быть. Они вместе там, под звёздным небом, не слыша и не видя никого вокруг, полностью поглощённые только друг другом, а она, в миг превратившаяся в ледяную скульптуру, что вот-вот расплавит саму себя пожаром ревности, зависти, ненависти, здесь. Совершенно одна. С перекошенным от боли лицом, в то время как они кажутся самыми счастливыми, целыми, умиротворёнными людьми на этой планете.

Почему, любимый?
Почему не я?

Она ведь совершенно никчёмная. Алёна Отрадная абсолютное, возведённое в степень, безусловное ничто.

А ты с ней.
А ты для неё.
А ты в неё зачем-то так сильно...

Телефон снова пищит, напоминая о критическом состоянии батареи, ему вторит Настя и девушка как будто из-под толщи воды слышит:
- Лиля…? Ты ещё здесь? Ты что-то придумала? Я… Я не знаю что мне…
- Я всё решу, - перебивает сокурсницу Лиля не своим голосом и, не глядя, сбрасывает вызов.
Смотреть на Кира, прижимающего к себе другую, больше нет сил да и, честно говоря, стоять-то прямо невмоготу, но Гордеева заставляет себя на последних процентах сделать фото и на негнущихся ногах вернуться к компьютеру. Чтобы перебросить файл с эссе себе, замести следы и покинуть комнату у неё уходит пара минут, а чтобы, не прощаясь ни с кем, выйти из дома, не оглядываясь, и того меньше.
Оказавшись в машине, не трогается с места сразу, а сначала вцепляется слезящимися глазами в сделанный снимок и, как тот чёртов Феникс, горит-горит-горит… Горит, чтобы потом воскреснуть из пепла, и без жалости, сожалений и страха спалить дотла уже других.

Другую.
Ту, которую он предпочёл ей.

 » 11. Кир

Алёнка пахнет покоем, мечтой, свежестью после летней грозы.
Алёнка тёплая, маленькая, хрупкая.
Алёнка обнимает его в ответ не менее сильно и это чистый, несравненный ни с чем кайф, от которого мир вокруг, как, впрочем, и он сам, плавится, тает подобно шоколаду на солнце.

Дыши, дурак.
Полной грудью дыши.

И Кир дышит, не видя никакой разницы между девушкой в его объятьях и кислородом. Затягивается до головокружения. Смакует аромат, расщепляющий остатки самоконтроля на атомы. Чувствует как она, стоящая вплотную, дрожит, и прижимает к себе ещё крепче, кутая тонкую фигурку в свою куртку. От этого кровь в венах начинает кипеть, будоража мысли с сердцем и без того потерявших из-за неё весь покой.

Тише. Спокойно. Напугаешь.

Стой на месте Отрадной сейчас другая, то он бы церемониться не стал. Машина, квартира, постель, а можно и без двух последних пунктов, чтобы не терять время. С ней же, пусть и вставляло похлеще всякого бухла и травы разом, но вот так, нахрапом, по-животному, не вдумываясь особо с кем и как… Нет, Кир скорее сам себе шею свернёт, чем позволит подобному случиться. У них всё будет совершенно иначе. Вот как сейчас - до одурения сладко, трепетно, жарко. Остаётся только не свихнуться до этого момента, не железный же всё-таки, далеко не железный.

Будет?
Не слишком ли самонадеянно?
Не забылся ли?

Алёна горячо дышит ему в грудь, скользит пальцами по спине и, кажется, сама того не осознавая, тянется, отзывается чутко на каждое касание, идеально соединяется с ним всеми линиями своего тела, как пазл, из-за чего становится совершенно ясно - её накрывает их близостью, неожиданной, но такой правильной и нужной, не меньше и не увидеть-не услышать-не почувствовать это невозможно.

Так что, нет, не забылся. Потому что моя.
Сейчас моя и потом.
Всегда.

У Авдеева от этого внутри, за рёбрами, там, где всё о ней и за ней, совсем тесно. Почти невмоготу. Да только его сейчас и под страхом смерти не заставить даже на маленький шажок в сторону отступить. Легче сразу на поражение, без предупредительного, прямо в висок и, чтобы наверняка, следом не медля в грудь.
- Кир… - доносит до уха ветер шёпот, что оседает на нём мурашками. - Я…
Парень чуть поворачивается, зарывается лицом в тёмный шёлк глубже и, не помня себя от нежности, желания, любви, касается девичьей макушки губами. Если у каждого человека существует свой рай на земле, то у него он такой - она и никого и ничего больше рядом. Ни проблем, что тянут камнем на дно отчаяния и бессилия, ни ответственности ему не по годам, ни слов отца, страшных, обидных, разочаровывающих, от которых он ещё пару минут назад был готов разнести всё к чертям, а теперь стоял и на до и после свою жизнь этим моментом делил. До - против неё, себя, очевидного и вопреки уже случившемуся. После - весь в бездонных карих глазах, смирившийся с неизбежным и не намеренный больше останавливаться.

Чувствуешь, Алёна?
Никакие мы с тобой не друзья.

Друзей друг от друга так не плавит. У них всё чинно, благородно, по правилам. У Кира же безусловно, неоспоримо и настолько фатально, что выбора не остаётся. И бездействовать дальше, наблюдать со стороны, сомневаться бессмысленно и смешно.

Либо всё, либо ничего, помнишь?

Где-то внизу раздаётся глухой хлопок, будто от закрывшейся двери, и Отрадная ворочается, слегка отстраняется, чтобы заглянуть ему в лицо, но объятия не разрывает и смущение спрятать не пытается. Он же в свою очередь пьяно смотрит на неё - такую красивую, близкую, родную и надышаться не может.

Я теперь за тобой по пятам, понимаешь?
До конца.

В её глазах тонут даже звёзды, не то что он, а в его, Авдеев уверен на сто процентов, капсом, как на рекламном щите, неоном светится “люблю”.
- Кир, я не хотела… Не хотела подслушивать, веришь? - спрашивает серьёзно. - Просто случайно услышала тебя и…
- И?
То, что она слышала как он собачится с отцом его абсолютно не задевает и не ущемляет, и не в таких ситуациях уже рядом была, а этот вопрос задаёт лишь бы только дальше её голос слышать.
- И забеспокоилась, что ты… Что у тебя…
Алёна путается от переполнявших эмоций в словах и взволнованно облизывает губы. Он мгновенно залипает на этом действии, слыша как выдержка трещит по швам.
- … Что тебе плохо.
Простая фраза, а у него улыбка во весь рот сама собой вырисовывается. Приятно знать, когда кому-то на тебя не наплевать. Ещё приятнее, когда на тебя не наплевать не кому-то, а той, что все мысли захватила и теперь жила в них полноправной хозяйкой всего его мира.
- Прости, пожалуйста.
- Алёнка, прекращай, - качает головой, не сводя с девушки глаз. - Всё в норме. Наоборот… Хорошо, что ты здесь.
Теперь черёд улыбаться переходит к ней и это одно из самых любимых зрелищ на свете. Когда она улыбается. Когда чувствует себя безопасно и комфортно. Когда смеётся. Эти моменты непростительно редки, но Авдеев собирается это исправить. Он, вообще, собирается много чего с ней и для неё сделать, не в силах дальше быть сторонним наблюдателем, участвующим в её жизни лишь от случая к случаю.
- За Мишу отдельное спасибо.
Отрадная не была обязана переживать и заботиться о его лучшем друге, но всё же делала это, не ожидая ничего взамен и просто потому что Мишка нуждался в помощи и внимании.
- А теперь ты прекращай, - отмахивается она, чувствуя себя неловко. - За это не благодарят. К тому же не я одна с ним была.
Кир морщится как от зубной боли. От этой продуманной суки, втемяшившей себе в голову чепуху о любви между ними, он бы с радостью избавился в первую же секунду как только та показалась ему на глаза, да только друг был против, а ради Романова парень мог не только наступить себе на горло и лишить себя подобного удовольствия, но и смириться с её местонахождением в радиусе нескольких шагов. На сегодня. Завтра за себя и своё терпение, стремительно подходящее к концу из-за последних событий в жизни и Лилиных выходок в частности, он уже поручиться не мог.
- Она меня не волнует, запомни, Алёна, и никогда не верь обратному, кто бы что не говорил, - отрезает Авдеев и меняет тему разговора на то, что ему, действительно, важно и интересно. - Лучше расскажи, как твои дела.
Этот момент волновал его все дни, которые её не видел, пока разбирался с братом и реакцией родителей на его срыв и не меньше волнует сейчас. Хочется знать всё, видеть реальность её глазами, быть рядом каждую чёртову секунду и делить с ней столько, насколько она готова впустить его в свою жизнь.
- Я… - девушка вдруг краснеет отчего-то ещё сильнее и, сама того не осознавая, взволнованно комкает ткань его кофты под курткой. - Всё хорошо.
- А подробнее? Или это тактичное “отвяжись от меня”?
Алёна цокает, недовольная его словами, и возмущённо сверкает глазами.
- Ну что ты, конечно, нет! Я совершенно не это имела в виду!
- Тогда выкладывай, Отрадная, - Кир подаётся назад, не разнимая объятий, и опирается о перила поясницей, за счёт чего их разница в росте слегка уменьшается. - Что делала, пока мы не виделись? Где была? О чём думала?
Следом подмывает спросить и о себе тоже, думала ли, вспоминала, ждала, но она сейчас перед ним как на ладони и шоколадные радужки напротив говорят громче, чем если бы девушка кричала в рупор.

Я тоже, Алёна.
Очень.

- Кир, это мне тебе после произошедшего подобные вопросы нужно задавать, - умело уходит от прямого ответа.
- Так спроси, Алён. Спроси и я отвечу.
Смыслов в его словах много и все они о ней. И озвучить их, перечислить от а до я, он готов уже в эту самую секунду, только Отрадная молчит и всё также проникновенно смотрит.
- Или ещё рано? - понимает парень её без слов. - Хорошо. Когда придёт время, дай зн…
- У меня есть один вопрос, - выпаливает, не дав договорить, и Авдеев невольно наклоняется к ней ближе, не просто вторгаясь в личное пространство, а наглым образом присваивая его себе.
- Какой?
Алёна его напор отражает укладывающим на лопатки румянцем, яркими искрами в глазах и заметными мурашками на гладкой коже.
- Ты… Ты же… Ты же вернёшься в университет?
- Конечно.
- Когда?
- Завтра.
На её манящих губах вновь расцветает улыбка, гораздо радостнее своей предшественницы, и Кира, ослеплённого Алёнкиной красотой и таким неподдельным, искренним восторгом, прошибает насквозь. Со снайперской точностью и сверхзвуковой скоростью. До полного растворения в этом принадлежащем лишь ему свете.

Ты же ведь и не представляешь какую власть надо мной имеешь, верно?

Он и сам, наверное, ещё не осознаёт это до конца. Каждый раз, когда ему кажется, что любить сильнее нельзя, что точка невозврата достигнута и дальше чувствам просто некуда расти, грани возможного стираются напрочь и выясняется обратное. Каждый чёртов раз. И если раньше, это пугало, то теперь для страха попросту не было места. Везде только она. Куда в нём не посмотри, её имя и образ высечены повсеместно, её касания перманентно живут на коже невидимыми следами, а взгляды и слова прокручиваются на повторе, как любимый фильм или песня.
- Тогда увидимся ещё завтра, да? На парах?
- На них и, надеюсь, после.
- После? - девушка с лёгким удивлением приподнимает брови.
- Я тебя завтра украду.
Авдеев ждёт вопросов по типу “куда?” или “зачем?” и уже готовится прикрыть свои истинные намерения устроить для неё самое что ни на есть настоящее свидание необходимостью подготовки к сдаче совместного проекта, чтобы не напрягать её раньше времени, но этого не требуется, потому что девушка в ответ только кивает со всё той же улыбкой и, самое главное, без какого-либо сомнения в глазах.
Его у неё нет и на следующий день, когда после последней лекции их взгляды встречаются через всю аудиторию и между ними искрит так, что другие студенты оборачиваются. Отрадная смущается, робеет и чувствует себя неловко под чужим пристальным вниманием, на которое он, привыкший к подобному, как обычно, забивает и прямой наводкой движется к ней на встречу.
- Сильно устала? - спрашивает первым делом, беспокоясь о её состоянии из-за достаточно плотного учебного расписания.
- Нет, а ты?
А у него сердце с ума сходит и грандиозные планы на сегодняшний день, начинающиеся с цветов, прогулки, ресторана и заканчивающиеся признанием, откладывать которое больше не имеет смысла.
- Тоже нет. Тогда пойдём. Пора.
Последнее слово он произносит скорее для себя, чем для неё, и уверенно направляется к выходу из аудитории, держась чуть позади девушки, идущей рядом. Солнечные лучи, проникающие внутрь через большие окна, бликуют в её распущенных волосах и это так красиво, что оторваться невозможно. Под его неотрывным взглядом на девичьих щеках проступает едва заметный румянец и у парня ломит пальцы от нестерпимого желания прикоснуться к порозовевшей коже.

Стой. Нельзя.
Рано.

В коридорах университета им в спины летят шепотки, от которых Алёна ёжится и невольно придвигается к нему ближе, выражая этим невинным жестом доверие и уверенность в том, что он сможет её защитить. От этого Авдеев шалеет напрочь и, как и вчера на террасе, плюёт на все “нельзя” и “рано”. Тянет к ней, забыв обо всём, ладонь и уже было обхватывает тонкие пальчики своими как она, вдруг поменявшись в лице, будто увидела призрака, резко останавливается. Бездонные глаза широко распахиваются, тут же наполняясь слезами, румянец исчезает, полные губы приоткрываются и с них слетает поражённое:
- …Рома?
Киру кажется, что ему послышалось. Он, бл*ть, на это надеется всем своим мгновенно связавшимся лишь от упоминания одного имени в тугой узел нутром, но стоит ему проследить за её взглядом, вспомнить о существовании других людей, вглядеться в их лица и эта надежда наряду с планами, мечтами и ожиданием взаимности с громким звуким рассыпается на осколки. Такие острые, что все раны, ещё совсем недавно залеченные Алёнкиной близостью, улыбками и словами, вскрываются вновь.

Как же ты, сука, “вовремя”, Королёв.

Бывший лучший друг и первое большое разочарование по совместительству стоит напротив, в нескольких метрах, и смотрит на них своим привычным, не изменившимся даже за несколько лет, насмешливым взглядом. Повзрослевший. Довольный. И, как обычно, рушащий всё одним только своим существованием.
- Кир… Кир, это же он, правда? - снова выдыхает Отрадная, заставляя его болезненно поморщиться. - Рома?
Парень молчит. Не потому что сказать нечего, а потому что варится заживо в месиве из ревности, боли и гнева из-за её реакции на другого. По кому она столько времени тосковала. В честь кого воевала, прекрасно зная, что Королёв этого не заслуживает. На того, из-за кого с такой силой его, Кира, очень долго ненавидела.

И что теперь, Алёна?
Всё заново?

Она, не обращая никакого внимания на него, застывшего в тихом бешенстве, всхлипывает, срывается с места и уже через считанные секунды влетает в распахнутые объятия Королёва, который мгновенно прижимает девушку к себе так, будто имеет на это право. Будто так и должно быть. Будто крадёт-забирает-присваивает её себе прямо на его глазах.
Ладони от бессильной ярости сжимаются в кулаки.
Мир сужается до двух человек напротив.
А сердце… А сердце, сейчас ей, судя по всему, совершенно ненужное и вопреки всему самоубийственно верное, тянется, как на поводке, следом.

В читателях!
_________________

 » 12. Лиля

Не зря говорят, заставь дурака молиться и он лоб себе расшибёт. А ведь так всё хорошо складывалось! В её пользу складывалось! Неожиданное появление дерзкого новенького, не отходящего от жалкой Отрадной ни на шаг, сплетни о их совсем не братско-сестринских отношениях, её влияние, не позволяющее этим слухам сойти на нет… Оставалось совсем чуть-чуть, чтобы Кир, наконец, увидел эту невинную овечку в своей истинной ипостаси и перестал смотреть на неё так… Так… Как на неё, Лилю, никогда не смотрел.

Она тебя недостойна, любимый.
Она же гнилая насквозь!
Почему ты этого не замечаешь?

Гордеева, конечно, сама далеко не ангел, но этот факт ни для кого не сюрприз. Она из себя святую не строит. Она та ещё сука и стерва. Она за своё горло любому перегрызёт. Любыми методами. И делает это раз за разом, привыкнув идти до конца.

Всё или ничего.
Либо она, либо никто вообще.
Без полутонов и оговорок.

Если бы не посторонние факторы в виде окружающих её идиотов с ватой вместо мозгов, то своей цели она добилась бы гораздо быстрее. Но приходится постоянно отвлекаться на таких бестолковых куриц, как, чтоб её, Настенька, не справившаяся даже с элементарной вещью и превратившая мем “только не списывай точь-в-точь” в реальность. Пустоголовая, никчемная плакса! Только ныть и умеет! Лиля за неё едва ли всё не сделала, а эта дура вместо того, чтобы переписать эссе Отрадной и сдать как своё, даже два слова не потрудилась в нём переставить!
- Ч-ч-чёрт! - выдыхает себе под нос сквозь зубы. - Гадство!
Сокурсница, рыдая, выбегает из аудитории. Отрадная, растерянно хлопая глазами, смотрит ей вслед, а потом поворачивается к Киру и тот, как по приказу, поднимается на ноги и идёт к ней.

Не-е-ет…
Сука! Пожалуйста, только не это!

Девушка поджимает губы и лихорадочно перебирает варианты развития событий. Авдеев не оставит эту ситуацию просто так. Надавить на Настю ему не составит труда и тогда… Тогда выйдет на неё, а Лиля и так держалась на волоске после той истории с фото их поцелуя в СМИ. Она, чёрт возьми, и без того шла ва-банк, разжигая пересуды об Отрадной и новеньком практически у него на глазах! После всего он её жалеть не будет. Даже Мишка и тот не остановит.
- Лиля, - зовёт друг детства, словно услышав её мысли. - Что ты снова натворила, безумная?
Губы кривятся в беззаботной ухмылке. Глаза с трудом отрываются от спины Кира и смотрят на хмурого, обеспокоенного не на шутку и серьёзного Романова.
- О чём ты, Кудряшка? - переспрашивает как можно спокойней.
Если играть, то играть до конца. Презумпция невиновности и всё такое. Пока не доказано - не виновата.
- О том, что ты подставила Алёнку через Настю и из-за тебя её со всех конкурсов сняли.
- Я, по твоему, доктор Мориарти что ли?
- Ты хуже, Лиль, и мы с тобой это прекрасно знаем.
Его небесно-голубые глаза сверлят её в упор, будто желают залезть в голову и узнать всё-всё, но даже ей самой порой страшно оставаться один на один с кишащими в ней демонами, поэтому ему тем более стоит держаться в стороне. Да и… Какого хрена он опять лезет туда, куда его не просят?!
- Мишенька, тебе заняться больше нечем? Может, наконец, собой займёшься, а? Затычкой в каждой бочке не надоело быть? - как известно, лучшая защита - это нападение и девушка владеет этим приёмом в совершенстве. - Это уже не говоря о том, что я заебалась выслушивать от тебя постоянные обвинения в каждом косом взгляде или лишнем вздохе в сторону Отрадной! Если ей на голову кирпич с крыши грохнется, тоже я виновата буду?!
- Лиля…
- Хватит, Кудряшка! Задрал уже! Ещё другом своим меня называешь! Знаешь, где я такую дружбу видела?!
- Я же о тебе переживаю, Лиля! - парень повышает голос. - Неужели не понимаешь, что после этого тебе точно сухой из воды не выйти?!
- Спасибо, оставь такие “переживания” для кого-нибудь другого, для своей Алёнушки, например, а меня оставь уже в покое!
- Дура, я единственный, кому на тебя не наплевать! Я друг, а не враг!
- Лучше сгину в одиночестве, чем с таким другом, как ты, Романов!
Нервно схватив сумку, стремительным шагом направляется на выход, чувствуя десятки взглядов в свою сторону. В пустом коридоре останавливается, выдыхая и отчасти даже радуясь дурной привычке друга детства морализаторствовать по поводу и без, сегодня сыгравшей ей на руку. Пусть все думают, что Мишенька своими подозрениями её очень сильно обидел и она побежала плакать в туалет, а не искать эту безмозглую дуру, чтобы всыпать ей по первое число и заставить молчать.

И где же ты, Настенька?
В какой норе рыдаешь и жалеешь себя?

Сокурсница находится через пару минут забившейся в угол на одном из пролётов почти никем неиспользуемой служебной лестницей. Красная вся от слёз, опухшая, с потёкшей косметикой. Сидит на полу, сжавшись в комок, и судорожно-горько всхлипывает. Рукава рубашки и пиджака, задравшись, открывают вид на разноцветные синяки на руках. Старые и новые. Это, на удивление, Гордееву тормозит, слегка снижает градус злости и вместо того, чтобы размазать по стенке за подставу, она смеряет её своим фирменным взглядом и без лишнего расшаркивания переходит к делу:
- Я не буду спрашивать как так вышло и почему ты не воспользовалась головой, - начинает деланно спокойно, но с явной сталью и жёсткостью в голове, не обещающим ничего хорошего. - И так понятно, что ты никчемная тупица с мозгом меньше, чем у курицы. Другой причины того, почему ты не переписала эссе Отрадной как следует и просто послала его на конкурс под своими именем, я не вижу. Просто скажу одно - если в этом всём всплывёт моё имя, то… - задумывается, вспоминая их встречу в парке и случившийся затем разговор. - Как ты там тогда хотела? Под машину броситься, да? Так вот, можешь смело выполнять своё желание, потому что я одна на дно не пойду. Отцу твоему ненормальному расскажу о всех твоих делишках, о хахале в Лондоне и ещё что-нибудь придумаю да такое, что вот это… - кивает на сине-фиолетово-жёлто-зелёные отметины на её теле. - Тебе сказкой покажется, Настенька. Ты знаешь, убеждать я умею, поэтому, надеюсь, ты меня услышала.
Девчонка стеклянным взглядом сверлит пол и только плечи вздрагивают.
- Кивни, если услышала.
Проходит сколько-то времени, прежде чем, наконец, девичья голова слегка дёргается. Лиля, удовлетворившись слабым кивном, разворачивается и уже хочет было уйти, но в последний момент останавливается, возвращается, доставая на ходу из сумочки салфетки и, присев перед сокурсницей на корточки, принимается вытирать её круглое, залитое слезами личико. Дура она, конечно, редкостная, и неизвестно как вообще, учитывая её неадекватного папашу, со своей тупостью и бесхребетностью до этих лет дожила, но всё же… Всё же жалко. Жалко, как, например, птицу с переломанным крылом, обречённую на не самый хороший конец, или земляного червяка, вылезшего в дождь на проезжую часть. Это чувство абсолютно ей, Лиле, не свойственно и прямо сейчас происходит его незапланированный дебют.
- Купи себе уже нормальную косметику, я тебя умоляю, или прекращай рыдать по каждой чепухе. Ходишь как чучело. И… - говорит тем же тоном, отвлекая себя от непрошенных и совершенно неожиданных после всего случившегося эмоций, и одновременно поправляет на её руках рукава студенческой формы. - И беги. Как можно скорее. Любым способом, - чеканит, чтобы смысл сказанного точно дошёл до сокурсницы. - Иначе он тебя так убьёт скоро, Насть.
Девушка поднимает на неё воспалённые от слёз, будто неживые, глаза и Гордеевой становится не по себе. Сломалась всё-таки девочка. Не выдержала.
- Ты… - прочищает горло, ощущая как жалость совсем выходит из-под контроля и разрастается в ней подобно сорняку. - Ты не сдавайся только. До конца борись.
- Как ты? - голос, как и глаза, абсолютно безжизненный.
- Да, как я.
Не то что до конца, а за границы разумного и правильного, пока Вселенная не схлопнется или пока не станет всё равно. И это уже, наверное, даже не борьба, а чистое безумие, но Лилю данный факт не волнует.
- А если я не могу? Если сил нет?
- Тогда найди того, кто будет делать это за тебя. Только он должен быть гораздо сильнее твоего неадекватного папашки. Сильнее, безумнее и аморальнее. Как клин клином, понимаешь?
Проходит секунда, вторая, третья… И в темных радужках напротив вдруг что-то загорается и оживляется. Сокурсница резко отстраняется от стены, оглядывается, принимается лихорадочно искать что-то в карманах. Через ещё пару секунд достаёт телефон и Лиля, посчитав на этом свой долг выполненным сполна, выпрямляется, оставляет ей пачку салфеток и, не сказав больше ни слова, направляется на выход. В дверях до неё доносится дрожащее, тихое и жалобное:
- Алло?... Здрав-вствуйте, это… Это Настя, п-помните? Мне нужна пом-мощь. Снова.
К кому Настя могла бы с такой просьбой обратиться да ещё чтобы “клин клином” Гордеева понятия не имеет и выкидывает это из головы сразу же за ненужностью. Своих проблем столько, что приходится несколько дней после случившегося сегодня, как какой-то отъявленной преступнице, залечь на одно и не отсвечивать. И это на самом деле не так просто как кажется на первый взгляд, к тому же дурной привычки быть ниже травы и тише воды у неё никогда водилось. Особенно в ситуации с Киром, на глаза которому она всегда старается попасть по поводу и без. Лишь бы только заметил. Лишь бы только посмотрел как раньше, как в ту первую и забравшую её сердце навсегда близость. Как на девушку, готовую идти за ним на край света по головам, костям и тлеющим углям, а не как на пустое место. Каждый раз, оказываясь в поле его зрения, она внутренне напрягалась, одновременно и боясь, и мечтая о том, чтобы парень остановил свой взгляд именно на ней и больше никогда его не отводил. Каждый раз ждала последствий за подставу Отрадной и отчаянно её проклинала. И каждый грёбанный раз оставалась ни с чем, потому что он вёл себя так, будто и вовсе о Лилином существовании никогда не знал. Возможно он ещё не успел добраться до правды, возможно успел и ей оставалось только ждать расплаты, возможно было ещё что-то, о чём она пока не догадывалась, но, как ни крути, ни один из вариантов не обещал ничего хорошего. Интуиция трубила об опасности, день и ночь держа в напряге и требуя немедленно предпринять меры по ограждению самой себя от неприятностей, но только какими они должны быть, против кого или от кого Гордеева не знала. Поэтому старательно не высовывалась, присматриваясь к происходящему со стороны, прицениваясь и готовя несколько планов своих дальнейших действий разом. Помимо отсутствия реакции Кира не на шутку напрягал царящий везде и всюду покой, больше похожий на затишье перед бурей. Да, слухи со сплетнями не умолкали ни на секунду и в них по-прежнему фигурировали Отрадная, Кир, новенький, их отношения, снятие кандидатур Алёны с Настей с конкурса, только польза и вред от них были нулевые. И это всё вкупе Лилей не нравилось. Просто безумно не нравилось! Понимать понимала, что это всё не к добру, что должно что-то произойти, что грядёт едва ли не чёртов Рагнарёк, а каким образом его избежать или хотя бы пережить с малыми для себя потерями пока не представляла. Поэтому оставалось ждать, присматриваться ко всему и ко всем, по-прежнему стараясь не высовываться, и готовиться к любому исходу.

Что бы не случилось, справлюсь. Вывезу. Выиграю.
Смогу!

Повторяла бесконечно про себя как умалишённая да с такой силой, что даже поверила в то, что, действительно, несмотря ни на что, из любого дерьма выкарабкается. Если бы знала наперёд какого масштаба грядёт её личный пиздец, то прошла бы мимо новенького, словесно прессующего Мишку в коридоре, а потом ударила бы первая. Исподтишка и чтобы наверняка. Не думая ни секунды и не жалея. Но Лиля не знала. Лиля была просто-напросто на него, Романа Королёва, обречена.
- …с каких пор ты стал таким борзым, а, Мих? - щерится блондин, угрожающе встав на пути у Романова. - Да ещё и в одиночестве. Без Дена. Без Авдеева. Не много на себя берёшь?
Он крупнее друга детства. Кудряшка, да, на пару-тройку сантиметров выше, но в комплекции Королёву всё же уступает, обладая более худощавым телосложением. А ещё у Мишки руки пианиста, иногда обе ноги левые и небезопасная привычка рубить правду-матку в глаза всем без разбора, словно он бессмертный. Новенький же чисто физически кажется сильнее и опаснее. Широченные плечи, гора мышц, не дающая покоя половине, если не больше, девчонкам и не только девчонкам универа, бьющая фонтаном самоуверенность, прослеживающаяся в расслабленно-развязной манере поведения, и яркая, сбивающая с ног и пути истинного харизма преступно-обаятельного бэд боя.
Явно мудак. Явно без тормозов.
И она, как в той пословице про видящих друг друга издалека рыбаков, поняла это с первого взгляда и убеждалась каждый раз, когда то ли сводный братец, то ли хахаль Отрадной попадался на глаза. Потому что ей ли не знать, что ни за какой ангельской внешностью полчища демонов не спрячешь. Не сказать, конечно, что он пытался, но светлые короткие волосы, необычного красивого орехового оттенка глаза и открытая мальчишески-нагловатая улыбка всё же невольно вызывали определённые обманчивые ассоциации. Гордеева на них, естественно, не велась в отличие от большинства и, вообще, пока не знала о нём от и до, не собиралась идти с ним на конфликт в открытую, но и проигнорировать “разговор” парней не смогла. Ведь напротив новенького стоял сейчас не кто-то, а Романов. Лиле же и без того в конец осточертело гадкое чувство, похоже на вину с беспокойством, когда тот болел, чтобы испытывать его вновь, если Королёв всё-таки перейдёт от слов к действиям.
- Думаю, нет, в самый раз, - Миша, как ни в чём не бывало, будто не над ним повисла угроза побывать в травмпункте, пожимает плечами и преспокойно спрашивает, чем очевидно бесит новенького ещё сильнее: - А что, ты считаешь иначе?
- Я считаю, что ты лезешь туда, куда тебя не просят.
В этом, как ни крути, девушка с ним не может не согласиться, постоянно испытывая вездесущность друга детства на себе.
- А ещё я считаю, что ты забыл своё место, но не переживай, я тебе о нём с удовольствием напомню, - блондин гадко хмыкает и очевидно это не предвещает ничего хорошего. - Ты, Мишенька, не больше, чем довесок. Надоедливый, бесячий и всегда нахер никому не сдавшийся. Ни родителям, ни брату, ни тем более Киру.
Ей не видно лица Романова, потому что он стоит к ней спиной, но по тому как он напрягается, ясно, что эти слова не проходят мимо него. Впрочем, как и мимо неё тоже. Гордеева записывает на подкорку, запоминает на будущее и тоже напрягается, потому что… Потому что, чёрт возьми, только она имеет право Кудряшку обижать и делать больно. У других такого права никогда не было, нет и не будет!
- Поэтому не обманывайся почём зря, закрой рот и будь тихим верным комнатным пёсиком Авдеева дальше. Только, мой тебе совет, на его счёт тоже не обманывайся и помни, что в один прекрасный момент также можешь стать ещё одним “бывшим лучшим другом”.
Мишка запускает руки в карманы и слегка наклоняет голову к плечу.
- Мне показалось или ты ревнуешь?
В его голосе слышится улыбка, отчего Королёв заводится пуще прежнего, но очевидно, что дело не в ней, а в словах, бьющих в самую точку. Друг детства тоже только внешне ангел со своими небесно-голубыми глазищами и неуёмными кудрями и тоже умеет делать больно. Лиля даже чувствует что-то вроде гордости, но в следующий момент гордость уступает пульт управления вспыхнувшей в одну секунду злости, когда новенький деланно небрежно бросает:
- Это ты дрочишь на всё живое, без разбора, Миха. Я же в этом плане изначально и априори традиционен, так что не сравнивай нормальных людей с собой, лады?
Романов вздрагивает. Новенький, заметив это, ухмыляется ещё гаже, довольный собой. В нём столько превосходства и радости, что ей не терпится вцепиться в его красивое нахальное лицо своим новым, сделанным только позавчера, острым маникюром. Ощущение такое, словно он её на глазах у всех за больное зацепил и всё нутро выпотрошил на забаву окружающим. Глупость несусветная, ведь это не она там, напротив него, стояла, а Романов. И Мишка ей никто, чтобы за него так переживать.

Никто ведь, правда?

Всего лишь друг детства, с которым связаны одни из лучших воспоминаний в её жизни. Единственный человек, который помнит её той, другой - слабой, доверчивой и ещё не преданной. Последний, кто, не взирая ни на что, упрямо зовёт её своим другом, заботится и снова, раз за разом, продолжает быть рядом.

Никто-никто-никто-никто-ник…
Сукин сын! Кто ты, вообще, такой, чтобы разговаривать ТАК с ним?!

Лиля, спрятав эмоции за свою фирменную, родную маску отъявленной стервы и заслуженной суки всея округа, стремительно направляется вперёд, к стоящим друг напротив друга парням.
Каблуки ритмично стучат по полу. Волосы шелковистым водопадом струятся по плечам. На губах играет многообещающая улыбка, от которой у людей, хорошо её знающих, по коже пробегает холодок. Ладони в кулаки. В мыслях одни ругательства. Внутри непреодолимое желание стереть зарвавшегося любовника Отрадной в порошок. Ярость и обида за Мишу застилает глаза, но она чётко видит удивление и лёгкое непонимание в ореховых радужках, когда появляется в поле зрения новенького. У неё нет плана и это вмешательство, абсолютно необдуманное, ещё наверняка ей аукнется, да только есть один маленький нюанс - Лиле плевать. Она его не боится. Она, вообще, никого не боится и позволять какому-то гавнюку в дешёвом образе бэд боя унижать её Кудряшку не собирается.

Посоревнуемся, красавчик?
Проверим кто из нас хуже?
Я или ты?

На её приближение парни реагируют по-разному. Миша поворачивает к ней голову, хмурится и машинально хочет прикрыть собой от взгляда новенького, но тот у него такой, что и сквозь Китайскую стену пробьёт, если он захочет. На поверхности насмешливый, лукавый, хулиганский, а если заглянуть поглубже, то сразу же захочется отпрянуть как от открытого огня или любого другого открытого источника опасности. Блондин мгновенно теряет к Романову весь интерес, осматривает её всю от и до, не то что с головы до ног, а будто в каждую пору на коже стремится залезть, и улыбается. Красиво улыбается. Чертовски красиво. Открыто, задорно, с хорошей такой ебанцой, что делает его ещё обаятельнее и сексуальнее. Гордеева, положив ладонь другу детства на локоть и тем самым дав ему понять, что не нуждается в защите, отвечает новоявленному одногруппнику тоже улыбкой, но чисто женской, манящей, слегка томной и совсем не слегка кокетливой.
- Привет, - здоровается первая, смотря только на него и прямо в ореховые глаза.
- Привет.
Голос у него бархатный и густой, а губы - предмет зависти каждой второй девчонки. Пухлые, сочные, бантиком. Настолько блядские, что не зависнуть на них - преступление, а зависнуть - грех. Она, протягивая ему ладонь, грешит с большим удовольствием и абсолютно этого не скрывает.
- Лилия.
- Роман.
В его большой руке её ладошка теряется. Следом также теряется всё и все вокруг, потому что он вдруг слегка тянет Лилю за руку на себя и касается тыльной стороны ладони губами. Теми самыми, блядскими, и, как оказывается, очень горячими.
- Мне очень приятно познакомиться, - чуть сощуривает глаза и едва ли в открытую на неё не облизывается. - Надеюсь, что это взаимно?
Интуиция уже не кричит, она молится, чтобы их пути с этим парнем больше никогда не пересекались. Прилежно так, нараспев и свято веря, что это поможет. Под неё девушка согласно кивает и продолжает улыбаться, затылком чувствуя растущее Мишино напряжение.

Спокойно, Кудряшка, без паники.
Я ему не по зубам.
Отравится.

Королёв, словно прочитав мысли, улыбается ещё шире, мол с превеликим удовольствием, только подойди поближе, и проводит языком по своим совершенно невозможным губам.
Чокнутый. Лиля от таких, как показала жизнь, без ума.
- Надеюсь, я не помешала вашему разговору? - невинно хлопает ресницами.
- Лично мне, красивая, нет. Я всё, что хотел, сказал, а ты, Мишань?
Мишка красноречиво молчит и она этим пользуется, бесстрашно выходя вперёд, становясь к новенькому почти вплотную и запрокидывая голову назад из-за значительной разницы в росте. Его глаза, направленные только на неё, темнеют и опасно искрят, как неисправная проводка, отчего волосы на теле шевелятся, будто вот-вот ударит молния. Хочется инстинктивно поёжиться, но желание заставить парня пожалеть о своих словах сильнее и Гордеева только выше вздёргивает подбородок.

Я здесь самая токсичная сука, милый.
Ты мне не соперник.

Обонятельные рецепторы приятно щекочет аромат древесного парфюма и едва уловимый запах сигаретного дыма, смешанный с жвачкой со вкусом винограда. Странно, необычно, пошло даже, но ей, на удивление, это сочетание нравится. А ещё нравится как он реагирует - также ярко, открыто и прямо. С каким-то неадекватным азартом от происходящего и явным желанием узнать, что Лиля будет делать и говорить дальше. Смотрит сверху вниз, не пытается защитить личные границы, хотя очевидно, что ждать от неё добра не стоит, и предвкушает. Она же действует на одних инстинктах, руководствуясь всем известной истиной - идти до последнего, несмотря ни на что.
- А я скажу за него, Ромочка, - протягивает сладко, не прерывая их зрительный контакт ни на мгновение. - К тебе же можно так обратиться?
- Тебе - даже нужно.
- Отлично. Так вот… Я буду краткой и надеюсь, что ты запомнишь с первого раза. Не знаю, кем ты себя возомнил, по мне, ничего особенного в тебе, впрочем, как и в твоей дражайшей сестрице Отрадной или кем она там тебе является, нет, поэтому открывать рот, Ромочка, не стоило. Особенно в таком тоне. Особенно в его… - кивает на друга детства. - …сторону. Ты не в той позиции, милый, чтобы предъявлять другим за то, на кого они дрочат, понимаешь?
Королёв слушает молча и с мазохистким удовольствием, то ли наслаждаясь её словами, то ли подписывая приговор, то ли всё вместе, что одновременно распаляет и напрягает. Лиля попросту не знает что будет дальше и прёт вперёд вслепую, не чураясь выходом за границы дозволенного.
- Мне жаль… Правда, очень жаль, что всем и, самое главное, Отрадной на тебя плевать, но это не повод перекладывать свои проблемы на других, тебе так не кажется? Может, попробуешь решить их сам? В конце концов, если Алёна… Эм… Как бы сказать помягче… - щёлкает пальцами, делая вид, что подбирает слова. - Не справляется со своими “сестринскими” обязанностями, заставляя тебя задумываться о дрочке посторонних людей, и бегает, как собачонка, за Киром, то разбирайся с ней сам, окей?
Черты лица напротив заостряются, а ореховые глаза сатанеют, обвивают удавом и, теперь совершенно очевидно, приговаривают. Обрекают. И явно не на “долго и счастливо”, что не мешает Лиле продолжать улыбается. Хищно и стервозно. Она смотрит на него деланно сочувственно и даже вздыхает, мол, не я такая, а жизнь - дерьмо, так что не держи зла.
- Красивая, перегибаешь, - отвечает ровно и только рычащие нотки в голосе, пробирающиеся под кожу вибрацией, выдают, что её слова достигли цели.
- Не я начала первой, Ромочка.
- А я ведь могу закончить и сомневаюсь, что тебе понравится то, как я это сделаю.
- В контексте нашего разговора данное обещание звучит несколько двусмысленно, тебе не кажется?
- Есть слегка, но тебе же это нравится, не так ли?
Лиля медленно запускает ладонь в волосы, перекидывая их с одного плеча на другое, и проводит кончиком языка по губам, подыгрывая его ошибочным (почти) убеждениям.
- Думаешь?
- Вижу.
- Хм-м… Боюсь, что немного не туда смотришь, милый.
- И куда же, по твоему, мне стоит смотреть?
- Ты сам знаешь да и я об этом сегодня уже говорила, поэтому лучше покажу. Надеюсь, ты не против? Если не хочешь, то я не настаиваю.
- “Не хотеть”, стоя рядом с тобой? Ты шутишь, Красивая?
Он красиво и заразительно смеётся и хочет сказать что-то ещё, но замолкает, когда девушка, достав смартфон из сумочки, в пару щелчков длинными ногтями по экрану открывает фото и поворачивает к нему. На нём тот самый снимок из Мишиной комнаты, на котором запечатлены крепко обнимающиеся Кир и Отрадная на террасе под звёздным небом. Парень мгновенно прищуривается, разглядывая его. Недобро так. Многообещающе. Квадратная челюсть тяжелеет и на скулах проявляются желваки. От смешливого нахального мудака не остаётся и намёка. Лиля внутренне ликует, потому что он демонстрирует ту реакцию, которой она и добивалась. Ревность. Недовольство. Злость.

Гори, милый.
Смотри как твоя ненаглядная Отрадная обжимается с другим и сгорай.

Не ей же одной, раз за разом тлеть и сходить с ума, правильно? Она готова поделиться с этим “прекрасным” чувством со всяк желающим и его заслуживающим. А Ромочка его заслуживает без всяких сомнений. Ромочка должен ответить за своё уродское поведение по отношению к Мише. Ромочке должно быть больно, иначе Лиля просто напросто зря всё это затеяла.
- Ну как? Теперь также “хочется”?
Парень ведёт плечами, прикрывает на мгновение глаза и, вдруг резко вскинув ладонь, хватает её за запястье. Дёргает на себя. Девушка и сообразить не успевает как действительно оказывается прижатой к нему вплотную.
- Удали, - рычит на ухо, обжигая кожу горячим дыханием. - Сейчас же!
- И не подумаю.
- Ромыч, а ну, отпусти её! - суетится где-то там, будто вдалеке от них, Кудряшка, но они она, ни Королёв этого не замечают, полностью поглощённые друг другом. - Твою ж… Ромка! Отпусти! Лиля, двинь ты ему промеж ног и делов-то!
Друг детства пытается его от неё отодрать, кляня на чём свет стоит и угрожая расправой да только, кажется, легче заставить собравшихся вокруг зевак перестать пялиться и совать нос не в свои дела.
- Давай, Красивая, не наживай себе в лице меня врага и сделай как я говорю.
- Иначе? - вздёргивает бровь, на адреналине не восприняв его слова всерьёз.
- Иначе будешь горько плакать и жалеть, что не послушалась меня.
Девушка издевательски смеётся и отрицательно качает головой.
- Не убедил, милый. Попробуй ещё раз.
- Лиля… - басит проникновенно, прожигая своими необыкновенными глазами, в которых пропасть без вести раз плюнуть. - Ты же умная девочка. Ты же знаешь, что просто так это… - кивает на телефон. - Я не оставлю. Не копай сама себе могилу.
- А ты уверен, что я копаю её для себя? - слегка качает ладонью с зажатым в ней телефоном. - Думаешь, у меня есть только это фото?
Она блефует, но делает это великолепно, потому что парень верит и неосознанно сжимает пальцы на её руке сильнее, почти до боли.
- Если я захочу, милый, то от репутации твоей… кхм… “сестры” не останется ни-че-го. Поэтому в твоих интересах быть паинькой и держать мнение о том, кому на кого следует дрочить при себе. Я слишком о многом, касающемся Отрадной, молчу и тебе лучше об этом не забывать.
- Ты же пиздишь, красивая. У тебя ничего на Алёнку нет.
- Собираешься проверить?
Королёв сверлит её взглядом, от которого даже в аду температура повышается и грешники громче стонут от мучений. Выдержать его тяжело до безумия, но у неё получается и это своего рода победа, больше напоминающая отсрочку казни.
- Мне заранее жаль, Лилечка, - строит виноватую моську и, наконец, на радость Романову её отпускает, отходя на пару шагов назад. - Ты мне понравилась, но… - театрально вздыхает и в следующее же мгновение по-акульи улыбается. - Видимо не судьба нам дружить.
Послав ей воздушный поцелуй и подмигнув Мише, разворачивается и неспешной, полностью соответствующей своей фамилии походкой направляется прочь. Гордеева дожидается, когда его внушительная фигура скроется за поворотом, и шумно выдыхает, только в эту самую секунду до конца осознавая своё напряжение.

Он всего лишь много возомнивший о себе клоун.
Не стоит воспринимать всерьёз.
Не стоит… Правда же?

Романов аккуратно тянет её за плечо, поворачивая к себе лицом, и смотрит своими небесно-голубыми глазищами так, будто она совершила самую большую ошибку в своей жизни или стало известно, что жить ей осталось каких-то пару месяцев.
- Что? - недовольно фыркает, блокируя телефон и убирая его в сумку.
- Лиля… Ну на кой хер ты влезла, а? Он… - друг детства морщится и жестом полным отчаяния взлохмачивает кудри на затылке. - Ещё и Алёнку зацепила… Она же для него как… Как…
- Да мне плевать кто она ему, впрочем, как и на него самого. Будет думать прежде, чем рот открывать.
- Лиля…
- Я всё сказала, Кудряшка, прекращай ныть и… - вспомнив из-за чего весь этот сыр бор устроила, ткнула в него несколько раз пальчиком. - И, вообще, я ради тебя старалась между прочим! Спасибо хотя бы скажи!
Парень, ойкнув, пытается увернуться от её острого ноготка, но девушка, словив давно забытую, родом из детства, волну беззаботного веселья, принимается его щекотить с ещё пущим рвением, улыбаясь при этом так, как улыбалась, когда они ещё считали друг друга лучшими друзьями.
- Лиля, что ты… Ай! Аха-ха-ха… - ловит ту же частоту Мишка и, продолжая уворачиваться, задорно смеётся во весь голос. - Прекрати! Аха-хах…
Окружающие, ожидав совершенно другого развития событий, смотрят на них как на идиотов, но что ей, что Кудряшке, их внимание до фонаря. В эту самую минуту они не раненные и пережившие в свои почти двадцать лет кучу дерьма бывшие друзья, а дети, обожающие проводить вместе каждое свободное мгновение и ещё не успевшие разочароваться в себе, друг в друге и в жизни в целом.
Это чувство оказывается таким прилипчивым и стойким, что не исчезает и через несколько дней. Из-за него Романов бесит её гораздо меньше и на душе неожиданно как-то… Проще? Ярче? Теплее? Лиля не может подобрать описание и не может его, Мишку, игнорировать-посылать-отталкивать как прежде. Старается, конечно. Усердно старается, но… Чёрт его кудрявого, смешного и вопреки всему родного подери! Не получается как прежде. Не хочется!
- Что это Романов тебе в последнее время улыбается и подмигивает постоянно? - интересуется жадная до сплетен и глупая, как одноклеточное, Динка, когда Кудряшка приветственно машет ей, заходя в аудиторию с другого входа в компании с Киром. - Ты решила переключиться с Авдеева на него? Так он же, говорят, не только по…
- Заткнись, дура! - резко обрывает “подругу” на полуслове. - И научись уже пользоваться мозгами, а то уже задрала в край со своей тупостью.
Дина обиженно дует губы, чем раздражает Гордееву сильнее, в связи с чем она, собираясь добавить ещё пару ласковых, не сразу замечает стоящего на месте преподавателя новенького. Тот, оперевшись на кафедру, стоит с лукавой улыбкой, кроящейся в уголках губ, и чего-то или кого-то ждёт, осматривая всех снизу вверх.
- Что за… - хмурится Лиля, останавливаясь у входа и предчувствуя, как минимум, конец света.
Интуиция ревёт тифоном, поднимая тревогу. Сердце ускоряется. Мозг принимается лихорадочно соображать, ища пути отхода.

не судьба нам дружить

Девушка неосознанно отступает на пару шагов назад и случайно на кого-то, кто идёт следом, натыкается. Слегка теряет равновесие, но чьи-то руки помогают ей его вернуть, аккуратно придержав.
- Ой… - до боли знакомый голос за спиной. - Лиля, ты в порядке?
Отрадная. Снова она!
И в пору бы передёрнуть плечами, сбрасывая прикосновения той, помощь и неравнодушие которой хочется принимать в последнюю очередь, но Лиля слишком занята парнем, что, повернув голову на голоса, замечает её и улыбается теперь совершенно иначе. Радостно так. Словно ребёнок, потерявший свою любимую игрушку и, наконец, спустя долгое время отыскавший. Совершенно по е*анутому.
Встретившись взглядами, загипнотизированно смотрят друг на друга, из-за чего девушке кажется, что она попала в самую настоящую, созданную специально для неё, ловушку и имя ей - Рома. Ходячий, мать его, капкан. И выбраться бы из него. Спастись. Но…

поздно, да, милый?

Королёв медленно кивает то ли в знак приветствия, то услышав её мысли и, наконец, переводит глаза с неё на почти полностью заполненную лекционную аудиторию. Однокурсники шушукаются и глядят на него с любопытством, также как и она не понимая, что он задумал, и не проходит и полминуты как парень сам утоляет всеобщий интерес.
- Привет, народ! - е*анутая улыбка сменилась на вполне себе приличную и чертовски обаятельную. - Скажу сразу, много времени у вас не займу. Сан Саныч просил меня передать всем, что лекция сегодня отменяется… - аудитория мгновенно наполняется радостными возгласами. - Да-да, я тоже обрадовался, но всё же дослушайте меня, окей? Лекция отменяется только в том случае, если мы все посмотрим небольшое видео и только потом свалим по домам. Сан Саныч обещал проверить по камерам, смотрели мы или нет, так что во избежание никому ненужной отработки, посидите спокойно десять минут и попяльте в экран.
- Врубай уже скорее эту лабудень, Ромыч! - требует кто-то с верхних рядов. - Чем раньше начнём, тем быстрее уйдём!
- Абсолютно с тобой согласен, - хмыкает парень и, прежде чем включить обещанное видео, добавляет: - Тема лекции “Не суди и не судима будешь” или “Не строй из себя правильную морализаторшу, когда по самой исповедь плачет”, в общем, решайте сами какое вам больше нравится.
Кто-то из сокурсников считает это смешным и реагирует хихиканьем, но ей, Лиле, не до смеха. У неё сначала мороз по коже, а потом ужас, животный и дикий, хватает за горло, стоит только из аудиосистемы, встроенной повсюду, зазвучать первым нотам популярной три года назад и оттого знакомой всем без исключения песни. Дешёвый наитупейший рэп, записанный на коленке, про сучек, бабки и путь из грязи в князи, по какой-то необъяснимой причине завирусившийся в одной из соцсетей и несколько месяцев гремящий из каждого утюга. И если кого-то в прошлое возвращают запахи или вкусы, то её именно эта чёртова песня, от которой тянет от души проблеваться, а потом кинуться с крыши, только бы не…
- Это что…?
- … да ну нахер!
- Я же не одна это вижу?
Раздаётся шокированное отовсюду, когда картинка на большом, во всю стену, экране оживает и в кадре появляется она. Младше на пару-тройку лет, с волосами по поясницу и юбке, едва закрывающей задницу, но всё же она - Лиля Гордеева, разодетая как малолетняя шалава, ярко и вызывающе накрашенная и, что самое главное, угашенная в хлам. Блаженно прикрыв глаза, пьяно танцует, соблазнительно извиваясь всем телом в такт музыке, под подбадривающие крики и свист со стороны, не забывая периодически подносить ко рту бокал с какой-то жидкостью.
Апероль. Тогда она думала, что в нём просто апероль...
Танцует, несмотря на своё состояние, красиво и самозабвенно, ещё не подозревая, что случится буквально через пару минут. Камера снимает только её одну, причём с разных ракурсов, позволяя полюбоваться красивой фигурой со всех сторон, но потом в кадре появляется ещё один человек, лица которого не видно, потому что он прижимается к ней сзади, но не понять, что этот человек мужского пола невозможно. Сначала он обнимает её за талию, затем нагло, словно ему дозволено, оглаживает ладонями грудь сквозь ткань короткого топа на тонких лямках и снова спускается вниз, только на этот раз действуя гораздо увереннее, впиваясь пальцами в нежную кожу, а губами в шею. Она же в свою очередь пьяно улыбается, откидывается назад, подставляясь под смелые чужие касания, и, кажется на первый взгляд, абсолютно ничего не имеет против них. Но это лишь кажется, потому что в следующее мгновение её брови слегка хмурятся, когда приходит понимание, что ладони на ней, прикосновения, близость - не те и не та. Лиля пытается обернуться и что-то хочет сказать, с трудом шевеля губами, но все её старания выглядят так, будто она пошло трётся об этого парня и стонет в голос.

Нет…
Отпусти.

Её, конечно же, не слышат. Никто. Ни тогда, ни сейчас. Не хотят слышать. А она, ещё не до конца осознавая происходящее, там, в видео, слабо сопротивляется, уворачивается, словно заигрывая, и, запнувшись о свои же ватные ноги, едва не падает на пол. Чьи-то руки, принадлежащие уже другому, но по-прежнему не тому, подхватывают, резко дёргают на себя и, как безвольную куклу, усаживают верхом на колени, отчего юбка окончательно задирается, являя на всеобщее обозрение голые ягодицы, которые тут же до боли стискивают грубые ладони, а потом порнушно и звонко несколько раз одаривают шлепками до горящей огнём кожи. Лиля, не в силах сидеть прямо, заваливается вперёд, округляет глаза и томно двигает губами со смазанной помадой, что снова смотрится так, будто сложившаяся ситуация её полностью устраивает.

Зачем?
Больно!
Не надо!

Мужские руки перемещаются вверх, под топ, тиская грудь, после хватают за волосы и наматывают их на кулак, заставляя прогнуться в спине. Тот, кто лапал её первым, видио решив, что свято место пусто не бывает, по дурному примеру товарища также проходится жгучими шлепками по Лилиной попе под ставшими ещё громче одобряющие крики и весёлый смех.
- Да! Так её!
- Не стесняйся, Лиль, тут же все свои!
- Давайте, парни, не останавливайтесь!
А у неё в это время мир перед глазами плывёт, тошнит и задница горит. У неё тело совершенно не слушается, но Лиля всё равно на чистом упрямстве пытается отстраниться, уйти от чужих, нежеланных ею прикосновений, и глупо вертит головой в попытках найти того, кто может ей помочь и остановить эту затянувшуюся несмешную шутку своих друзей. Он должен. Нет, обязан! Он же как никак её парень. Он записан в контактах телефона как “любимый” и… Но все эти попытки вновь кажутся не больше, чем кокетством и игрой на камеру.

Подождите…
Хватит!
Я… Не… Хочу…

Неожиданно в кадре спиной к камере появляется ещё один персонаж и в отличие от своих предшественников, которые отнюдь не были ласковыми, действует гораздо резче, грубее и наверняка. Без лишних расшаркиваний, до боли, ставшей фантомной, схватив за волосы, стаскивает с колен товарища и притискивает к себе. Шарит руками по телу в разы смелее. Сжимает, щипает, царапает короткостриженными ногтями. Как одержимый. Как больной на всю голову ублюдок, почувствовавший власть и безнаказанность. Хотя… Почему “как”?!

Прекрати!
Пожалуйста!
Прошу!

В его тисках у Лили даже пошевелиться толком не выходит, не то что отодвинуться. Она глупо и беспомощно дёргается, что опять-таки таковым не выглядит, машет руками, пытаясь его отпихнуть, и их сразу блокируют те двое. Хлопает ресницами и округляет губы, в которые кто-то из этой троицы впивается яростным поцелуем, что глушит её вскрик, когда пальцы самого отмороженного задирают юбку и, быстро сдвинув ткань стрингов в сторону, жёстко, без спроса, причиняя боль, проникают внутрь.

НЕТ!
НЕТ!
НЕТНЕТНЕТНЕТНЕТНЕТНЕНАДОПУСТИНЕТНЕТНЕТНЕТНЕТ

Он остервенело двигает рукой, продолжая держать её за волосы и прижимать к себе. Камера снимает так, что деталей происходящего не видно, но не понять суть этих деталей сможет разве что слепой и глухой.
- Воу-воу! Как горячо!
- Вот это да! Лилечка, тебе нравится?
- Конечно, ей нравится, ты только посмотри на неё! Наверняка уже течёт как сука…
Последнее утверждение не имеет ничего общего с реальностью, только знают об этом всего два человека - сама Лиля и кусок дерьма за её спиной, которому её реакция на него очень сильно не нравится. Он ускоряется и усиливает нажим, из-за чего она мычит от неприятных ощущений, что всеми воспринимается как выражение согласия.
- И кто бы мог подумать, что она тоже шлюха? Такая примерная всегда… Не употребляет, не курит…
- Да они все шлюхи, братан. Эта просто цену себе набивала. Видишь, сейчас как кайфует?
В это время песня подходит к концу, впрочем, как и терпение ушлёпка, чья вздыбившаяся ширинка с самого начала давит в копчик, и он, вынув пальцы, разворачивает к себе лицом, хватает первый попавшийся бокал со стоящего рядом журнального столика и силой вливает пойло в неё. Лиля давится горькой жидкостью, кашляет, глотает машинально, боясь задохнуться, и не успевает, окончательно потерявшись в пространстве и тумане, сковавшем по рукам и ногам, отследить, когда её вновь поворачивают спиной, дёргают многострадальную юбку вверх, трусики наоборот вниз, а потом толкают вперёд, из-за чего она плашмя падает на диван, ударяясь лицом, грудью и локтями о плотно набитые подушки. Правда, осознать это как следует девушка тоже не успевает, потому что через секунду её ставят в коленно-локтевую и…
Видео заканчивается ещё на “Лилечка, тебе нравится?”, но её память это не волнует. Она мазохистки продолжает показывать “кино”.
В аудитории гробовая тишина, а у Гордеевой, помнящей тот день до миллисекунды, в ушах по-прежнему звуки музыки, голоса, смех, шлепки, их стоны и свои заглушенные крики. Лица сокурсников идеально подходят под определение “полный ахуй”, но девушка видит перед собой совершенно другие лица с совершенно другими выражениями лица. Её никто не трогает, никто рядом не пьёт, не курит и не употребляет, но запахи сигаретного дыма, кальяна, разного рода курева забивают нос, рот, лёгкие и душат-душат-душат, а эфемерные касания ощущаются на коже червями, питающимися гнильём и пожирающими её наживую. Их не смыть, как не старайся. И этот отрезок из головы никем и ничем не вырвать. И не забыть, не избавиться, не вылечиться. Ту себя - наивную, доверчивую, не с тем связавшуюся и не тому своё ещё целое сердечко подарившую, не вернуть. По той доброй, открытой, жизнерадостной дурёхе, Лиля уже больше слёзы не льёт. Потому что та она - слабая и безмозглая. Та она не выстояла. Не смогла. А новая Лиля, вопреки всему собравшая себя из ошмётков и зашившая кривой, неровной строчкой, сможет.
Вот даже сейчас - стоит же. Внутри, про себя, в очередной раз сдыхает, но стоит. Плечи ровно держит даже, несмотря на бьющую дрожь. Подбородок не опускает и смотрит прямо, не моргая и без единого намёка на слёзы, потому выжжено всё там, под кожей, где должна быть душа.
- Так кто из себя святую невинную овечку с бестиарием в тихом омуте строит, а, Красивая? - ухмыляется Королёв.
После его слов все вокруг оживают. Смотрят шокированно то на него, то на неё. Галдят. Обсуждают увиденное. Кто-то во всеуслышание поддерживает парня смехом и улюлюканьем. Кто-то хмурится, теряется, не может понять как реагировать.
Но всем без исключения очевидно одно - Ромочка Королёв, что учится с ними без году неделя, за каких-то пару минут выбил пьедестал из-под ног самой невыносимой и засевшей в печёнках у кого не спроси стервы университета, когда это не удалось никому за два года учёбы.

браво, милый
ты ничем не лучше меня

Он спрыгивает со сцены и ленивой походкой молодого хищного зверя направляется к ней. Встаёт в на расстоянии одного шага и в открытую наслаждается результатом своих действием, слегка наклонив голову к плечу и внимательно осмотрев её с головы до ног.
- Ничего не скажешь, Лилечка?
Гордеева моргает, чувствуя, как жжёт глаза, словно в них щедро насыпали песка. Заторможено кривит губы в усмешке. Хрипит на болезненном выдохе свой ответ.
- Что, Красивая? - парень щурится. - Прости, я не расслышал.
- Я тебя… - повторяет громче каким-то замогильным, неживым, ломким голосом, который сама слышит впервые. - Уничтожу, - и тут же, не дожидаясь, переспрашивает: - Уничтожу, слышишь?
В ореховых глазах вспыхивает интерес, граничащий с безумием или, лучше будет сказать, запредельной ебанутостью.
- Обещаешь?
- Даю слово.
- Буду с нетерпением ждать этого момента, красивая. Может, хотя бы у тебя это получится.
- Не сомневайся. Я всегда довожу дело до конца.
В поле её зрения попадает бледный как смерть Мишка, несущийся в их сторону со всех ног с другого конца лекционной аудитории. За ним следует мрачный, почерневший от глухой ярости Кир. Со спины раздаётся полное ужаса:
- Ромка… Что ты… - Отрадная, кажется, самым натуральным образом задыхается. - Что ты наделал?!
Это последняя капля и Гордеева, развернувшись на каблуках, уходит, держа спину прямой и смотря исключительно перед собой. Игнорирует взгляды, пронзающие затылок, Динкину брезгливость, ярко нарисованную на лице, паническую атаку Отрадной, которая смотрит на неё и своего сводного братца так, словно только узнала, что Деда Мороза не существует. Оставляет позади крики, маты, свою рухнувшую репутацию и идёт-идёт-идёт вперёд по пустому коридору, не видя перед собой ничего, пока ноги, наконец, не подкашиваются.
Силы заканчиваются неожиданно и взять их неоткуда, потому что все резервы разграблены ореховыми глазами подчистую, но также неожиданно знакомые сильные руки подхватывают её за плечи и талию, не давая упасть. Лиля, не соображая, на автомате дёргается, но тут же обесиленно обмякает в стальных объятиях, когда над ухом раздаётся слегка рычащее:
- Это я, Лиля. Я.
Кир. Это Кир, а не те… Не они.

он не обидит
он - не “любимый”

Одновременно напротив появляется всё такой же бледный Романов с глазами своими океанами на всё лицо и мокрыми щеками. Тогда его рядом не было и она до сих пор не может ему это простить, но видеть слёзы друга детства всё равно невмоготу. Болит в грудит так, будто её не три года назад использовали-сломали-растоптали, а всего лишь какие-то три минуты и там, за рёбрами ещё не всё сдохло и заветрилось.
- Не надо, Миш… - одними сухими губами. - Больно.
Он машет головой, мол, не могу иначе и, продолжив реветь, как плаксивая трёхлетка, обнимает её до треска в костях. Прячет от мира, неисправимо бракованного, закрывая собой с одной стороны, а сзади монолитной скалой прикрывает Кир, из-за чего к ней теперь ни с какого бока не подобраться. Но ореховым глазам даже на это плевать. Им закон не писан.
Они теперь преступно и невыносимо повсюду.

ты прав, милый Ромочка, не судьба нам дружить
и воевать тоже,
а вот разрушить друг друга до основания нам, кажется, предопределено