Женщины его Превосходительства (СЛР, 18+)

 » Глава 15

Алина сидит на широкой террасе загородного дома. Как всегда безупречно одетая, причесанная, с легким неброским макияжем. И плевать, что сейчас пять утра. Плевать, что туман только-только начал рассеиваться на склонах пологих холмов. И что утро едва наступило. Звенящее, прохладное утро.

Сейчас бы в теплую мягкую кровать с ворохом подушек. И так часов до двенадцати. Купаться в сладком глубоком сне. Но не спится. Опять не спится. Позволить себе разгуливать по пустому дому в одном халате – нельзя. Теперь нельзя. Когда вокруг столько охраны. Когда в любой момент могут заявиться нежданные гости. Для переговоров, для бесед, для предложений. Не тех предложений, к которым она привыкла в последнее время. Они никоим образом не касаются ее интимной жизни. Они не переступают порога ее спальни. И поделом. Нечего там делать.
Пальцы касаются висков. Замирают на секунду на холодной коже, чуть надавливают, а потом рука сама непроизвольно сжимается в кулак. Она прикуривает и наливает бокал коньяка. Смотрит в серо-голубую даль. Пристально смотрит. Как будто может там что-то увидеть. Нечто такое, что ее заинтересует. Вранье. Наглая ложь. Ее не волнуют красоты природы. Просто на свежем воздухе лучше думается, а взгляд приткнуть куда-то надо. Так почему бы не в горизонт.

Ротанговое кресло с мягкими сиденьями расслабляет. Она скидывает туфли на высоком каблуке и пристраивает ноги на низкие перила террасы. Делает глоток напитка. По всем правилам держит коньяк во рту несколько секунд и потом только глотает. Хорошо, хоть и без вкуса. Спиртное разливается по пищеводу. Согревает.

Надо бы собраться с мыслями. Или просто собрать их все в кулак, сжать и не давать больше расползаться, как непослушным котятам. Непривычное ощущение. Неправильное. Она вздыхает и неохотно поднимается. Время для релаксации закончено. Его вообще у нее нет, а уж тем более на такие вот минуты расслабления. Была б ее воля, она бы продлила сутки на несколько часов, запретила бы себе спать и занималась только тем, чем должна. Но иногда тело подводит ее, сдается и требует того, чего она дать не может. Отдыха. Даже не сна. Простого отдыха. Ей все это напоминает дикие танцы на разбитом стекле или горящих углях. Но отказываться и идти на попятную не в ее правилах. Вернее, она даже не видит для себя этой дороги. Обратной дороги. За спиной все равно нет. Ничего и никого. Остается продвигаться только вперед.

Она заходит в дом и поднимается по широкой лестнице. На ее пальце кольцо с крупным бриллиантом, Алина зажимает его большим пальцем и со всей силы царапает стену. На дубовых панелях остаются уродливые следы. Свежо-вспоротые  борозды. И на это ей тоже плевать. Вполне возможно, что скоро дом не будет ей больше принадлежать. К тому же, ее никогда не тянуло к сохранению чего-либо. Ни своего, ни чужого. Тем более, чужого.

Звук каблуков отсчитывает такт ее шагов. Уверенный и жизнеутверждающий. Визг бриллианта о зеркальную поверхность окончательно убивает тишину. Ей надо решить несколько вопросов, пока не наступил день. Еще один день, как в вечной детской карусели. Ни за что не поймешь, где начало, а где конец. Просто по кругу. Просто галопом. Как заведенная механическая лошадка. Но это ее шанс. Шанс, который выпадает бездомной девочке один раз за всю историю перевоплощения бессмертной души. То есть, бл?дь, это даже не просто шанс, а настоящее чудо.

И Алина решает вопросы. Последовательно. Один за другим. Вокруг нее теперь ху?ва туча людей, которых она знает по именам. Знает не только их имена, но и имена жен, детей, бабушек и кузенов. Он знает о долгах, кредитах, детских болезнях и других радостях жизни.

Ей остается только сориентироваться во всем этом мусоре полезной информации. Извлечь определенные частицы в нужный момент и найти им правильное применение. Это то, что от нее когда-то требовалось. Но сейчас этого мало. Недостаточно знать все и обо всех, нужно уметь этим пользоваться себе во благо. Во благо ситуации.
Не так-то легко заставить других поверить в себя. Заставить принять вместо Морозова. А она собирается сделать именно это. Если понадобится, то она сие понимание кому угодно в глотку запихнет. До хрипоты. До блевоты. До кровавых соплей.

Алина сидит в кабинете. За большим письменным столом цвета ореха. Перед ней лежат стопки писем, отчетов, фотографий, утренняя газета, чашка кофе, мобильный телефон. Перед ней сидят ее люди. Не совсем еще ее, но она верит, что в будущем так оно и будет.
- Мне нужен этот мудак, где бы он ни был. Хоть на земле, хоть под землей, - ее больше не волнует, как она выражается. Все это в прошлом. Красивые фразочки, томный тон голоса, взгляд из под ресниц. Алина смотрит каждому прямо в глаза. Но в действительности, на стену за их спинами.  

Поднимается и делает глоток минералки из стакана. Это немного не то, что ей нужно, чтобы перенести еще один сумасшедший день. Она решительно подходит к бару и наливает себе коньяка. 

- Любая информация, - следует продолжение после короткой паузы. – Хоть похоронка, хоть чек из супермаркета. Не может человек пропасть без следа.

Ей нужны деньги, ей нужен сын Морозова, живой или мертвый, а еще ей нужна Аня. Она нужна ей и тут и там. И ей никак не решить, где больше. В идеальном варианте, ей бы найти полноценную замену. Но на это нет времени. Времени нет ни на что. Чертово время утекает как песок сквозь пальцы. Его не удержать, не приберечь, не сохранить. Им можно только отплевываться, да считать, сколько уже ушло зря.

Когда все уходят, она тянется к телефону. Медлит, задумчиво разглядывая матовый экран. А потом быстро по памяти набирает номер.
 

***

- Анна, ответь мне немедленно! – голос Алины врывается в мое сознание через динамик гостиничного телефона. У меня нет никакого желания нарушать свое молчание. И возможности тоже нет. Во рту слишком сухо даже для того, чтобы просто разомкнуть губы.  Я лишь интуитивно понимаю, что в трубке кто-то орет. И этот кто-то, по всей вероятности, Алина. В остальном я потеряна.

Избавиться от настойчивого звука звонка – было моей целью. Выполнено.
Выполнять чьи-либо требования, тратить кислород на разговоры, тратить время на объяснения,  – не было моей целью.
Нащупываю пальцем кнопку отбоя. Промахиваюсь и слышу сигнал тонального набора. Снова промахиваюсь и случайно включаю громкую связь.

- Черт, - непроизвольно срывается у меня. Звук больше похож на шипение. Или на предсмертный хрип из истерзанного горла. Будто накануне я провела вечер на концерте любимой группы. Но такого не было. Был Романов, потом поход к врачу за рецептом снотворных таблеток, еще был бар, много виски, и больше ничего. Финиш. На каком-то этапе мозг сдался.
- Ая, ты пьяная, обдолбанная или на грани самоубийства? – уже более спокойно интересуется Алина. Похоже мое присутствие на связи придало ей сил. Мне бы так. Просто от чьего-то присутствия обрести душевное равновесие.

- Я сплю, - глухо сообщаю я, зарываясь с головой в подушки.  Телефон рядом отливает голубым сиянием в густой темноте номера.
- Уже или еще? – спрашивает она. Прихожу в себя. Мучительно медленно начинаю соображать. Мысли вязкие и тягучие обволакивают сознание, но не дают до себя дотронуться. – Сейчас шесть вечера. 

Зеваю. Информация, которая меня совершенно не интересует.
- До этого я не спала трое суток, - получается даже немного возмущенно. Но не особо. – Имею право.
- Какое сегодня число? – вопрос как на экзамене. Чувствуя ответственность, неуверенно предполагаю:
- Десятое?
- Двенадцатое. С добрым утром.

Как только до меня доходит ее фраза, на секунду замираю. Еще двое суток прочь. С такими темпами я скоро перейду на десятки. День отсчитала, на неделю вырубилась. Мне становится смешно.
- Зайка, это хреново, - сдавленно фыркаю, чтобы удержать рвущийся наружу смех. – Я капитулирую из этого мира.
- Это не смешно, - вдруг кричит она. Срывается. У Алины нервы тоже не железные. То есть любые нервы, даже железные можно истончить настолько, что они рвутся как тряпочные. В хлам. А мне вновь очень хочется повесить трубку. Так сказать вернуться к тому, с чего начали. Найти все же кнопку отбоя и прекратить бессмысленный разговор. Легким движением руки. – Может, уже хватит?

Нащупываю ладонью пачку сигарет под кроватью и прикуриваю. Кончики пальцев дрожат, когда я подношу сигарету к губам. Печальное зрелище. Печальная часть суток.
Алина продолжает, не сбавляя оборотов.
- Делай хоть что-нибудь, но только делай.
- У меня тут охуенный балкон. Может спрыгнуть?  - вставляю я в короткую паузу между ее вдохами. Вдохи у Алины короткие, судорожные, а я слишком медленно соображаю, поэтому моя фраза тонет в следующем потоке ее слов.

- Ты сама себя загоняешь в ловушку.
Вдох.
- Пора начинать отвечать за свои поступки.
Вдох.
- Конец света еще не наступил.

Пара ударов сердца мимо. Передышка. Собирается мыслями, подбирает слова. Артиллерийская установка в действии. Вот, кто Алина. Установка, направленная на достижение конкретной цели. И пусть ее нервная система напоминает больше половую  тряпку в длительном употреблении, но своего она не упустит. То есть, меня.
 Пепел с моей сигареты падает на постельное белье и разлетается на мягком сатине белыми хлопьями. Осторожно сдуваю его.

- Ты никогда не думала, что все время пятишься назад? Ты ничего не хочешь добиваться. Тебе проще отойти в сторону, чем защитить свое место. – Она останавливается и устало переводит дыхание. Словно сама задумывается над тем, что только что произнесла. Мы обе задумываемся над ее словами. По разные стороны телефонного провода, с разной долей заинтересованности.
Достаю из под кровати мобильный телефон и, прищурившись, смотрю на яркий экран. Тишина. Пустота. И ни одного пропущенного вызова. Это могло бы порадовать, но не радует.
Все, что от меня на данный момент требуется, это подняться и налить себе стакан жидкости. Любой. Воды, виски, хлорки. Что именно - неважно. В какой угодно последовательности.

По пищеводу поднимается горькая волна тошноты. Сглатываю, пытаясь справиться с сильным головокружением. С трудом дохожу до ванной, где включаю воду и пью прямо из под крана.
Когда возвращаюсь обратно в спальню, Алина все еще говорит. Не смею ее прерывать. Намеренно не смотрю в зеркало. Чтобы я там не увидела, уверенности мне это не прибавит.
Праздник кончился. Конфетти превратилось в мусор. Софиты погасли. Начинается то, что другие бы назвали жизнью. Во всей красе  своих убогих оттенков. Я лишь подозреваю, что это не предел. Что может быть и хуже. Но чтобы развить данную мысль фантазии не хватает. Она сдыхает в муках под давлением синдрома абстиненции.

- Я говорила, что мне нужна твоя помощь? – долетают до меня ее слова, когда я, натянув на себя платье, воюю с молнией.

- Мне самой нужна помощь, - признаюсь. Откровенно. Не стыдясь. Смирившись. Признав. – Не меньше твоего, Алин. Но в отличие от тебя я не повторяю это при каждом удобном случае.
Из моего голоса выветриваются последние истерично-насмешливые нотки. Я больше не шучу. Я больше не пытаюсь шутить. Расчесываю волосы, накидываю на плечи короткую куртку, ищу сумку среди хаоса, воцарившегося после моего пребывания в номере.

- Прекрати изображать из себя жертву, - устало выдыхает Алина.
- Когда кто-то изображает из себя Бога,  кому-то приходится подыгрывать.

- Скажи мне, - не слушая меня, продолжает она, - Просто скажи свое мнение. Не задавай вопросов, воспринимай информацию как достоверную. После смерти Морозова произойдет раздел интересов. Многие захотят избавиться от его влияния, зажить свободно. Каковы мои шансы их удержать?

- Скромные, - ни на секунду не задумавшись, отвечаю я, стоя на пороге номера. Сейчас меня больше интересует ужин. Алину больше интересует ее будущее. Ей надо просчитать свои шансы. Мне надо просчитать, сколько еще я так смогу протянуть. В этом мы сходимся. Нас объединяет слово «недолго».  – У тебя нет главного – инструмента воздействия, и ты не знаешь, получишь ли ты его. Ведь завещание еще не оглашали.

-Я хочу блефовать, - тихо говорит она.
- Ну, так блефуй, - немедленно соглашаюсь я. Беру со стола карту-ключ и задумчиво кручу ее в руках. Если честно, тут все просто. Тут – это на месте Алины. Либо она действительно блефует и убеждает всех, что все те бесконечные материалы с фотографиями, биографиями и международными  связями и контактами есть у нее на руках. И при любой возможности, она не хуже Морозова сможет ими воспользоваться, стравив между собой сильных мира сего. Либо – нет. Не всегда важно иметь прибыльный бизнес. Иногда достаточно быть владельцем информации, чтобы обеспечить себе хорошую жизнь. Такую, что в случае твоей смерти станет хуже всем. На данный момент у Алины нет ничего, и неизвестно будет ли. Но блеф дело благородное. Когда знаешь, за что ты борешься. Она знает. И это ее оправдывает. – Обязательно будут такие, кто захочет усилить свое влияние после смерти Морозова. Воспользоваться шансом. Не прозевай таких попыток. А лучше сразу пресекай. В корне. Продержаться осталось недолго. Но либо ты, либо тебя. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?

Алина молчит. Переваривает так любезно предоставленную мной информацию. Хотя я уверенна, что она не хуже меня в этом разбирается. Потому и названивает мне чуть ли не каждый Божий день.
- Устрой пару показательных выступлений, - продолжаю я. – Организуй небольшую шумиху, чтобы на время отвлечь народ от насущных вопросов. Чтобы они забыли о коксе, бабле и девочках. И, наконец-то задумались о своих гребанных жизнях.

Монолог достойный речи на вручении Нобелевской премии.
- Но постарайся сама остаться в стороне. Не привлекай к себе лишнего внимания. Не сейчас.
Каждым своим словом, я подталкиваю Алину к следующему вопросу. Я буквально веду ее к нему. И если она его не задаст, то мне придется в ней разочароваться. Алина меня не разочаровывает.
- Ты со мной? – насмешливо спрашивает она.

Как только я открыла рот и завела всю эту ерунду про шансы, вопрос стал неминуем. Как пуля, выпущенная из дула пистолета. Обратно уже никогда не вернешь. И курок спустила я сама. Хотелось бы мне сознаться, что это вышло случайно. Но случайно только дети рождаются. А все остальное мы вполне в силах контролировать.
Уже почти выйдя из номера и закрыв за собой дверь, я бросаю:

- С тобой.
Есть целый свод правил, которые якобы должны направлять тебя в жизни.
Одно из них: никогда не сдавайся. В противовес христианскому смирению и греховному унынию. Почему-то никто не упоминает, что это чертовски сложные направления. И следовать им в силу различных обстоятельств не всегда получается.

Чтобы хоть как-то разобраться во всем, отправляюсь в ресторан рядом с гостиницей. Совершить более серьезное и длительное путешествие, я не способна. Бывает так, что в определенный отрезок времени ты можешь сделать лишь самый минимум  от своих возможностей. Однозначно, сейчас именно тот случай.
Есть несколько способов справиться с депрессией.

Это:
- Радикальный. Например, повеситься.
- Либеральный. Например, впасть в состояние алкогольной и наркотической зависимости.
- И извращенный. Например, внушить себе, что все хорошо, жизнь продолжается, солнце светит, травка зеленеет.

Я иду по улице, то и дело спотыкаясь на высоких каблуках, и твержу себе, что все зашибись. Прошедшие несколько дней были лишь минутной слабостью. Случайная прореха в моем железобетонном жизнелюбии. Человеколюбии и прочей ерунде. 
Собственно, окончательно утвердиться на своих позициях мне мешает головная боль. Это если не причина, то существенный повод вернуться к первым двум пунктам для моего выживания. Или же его лояльного прекращения.

В ресторане заказываю мясо и салат из свежих овощей. Глядя на этот гастрономический праздник, испытываю острую потребность в компании. Любого представителя человеческого рода для поддержания простейшего разговора.
Так уж вышло, что всю жизнь я только и мечтала, как бы остаться в одиночестве. Вокруг меня всегда присутствовали люди, от которых мне становилось тошно. Няни, гувернантки, учителя. Они навязчиво вплетались в мое ежедневное существование. С советами, нравоучениями, замечаниями, оценками. Каждый день, с утра до вечера, был кто-то рядом. Ничего не изменилось ни в университете с соседями-студентами, ни с Морозовым с Алиной и Викой. Но кто мог знать, что добившись, наконец, желаемого, я оказалась в пролете. Не желай, не мечтай, не стремись. И никогда не узнаешь, что такое разочарование.

Найти себе здесь компанию, это не в Макдональдсе к первому встречному подсесть. Тут все по правилам хорошего тона. Вольности прощаются только таким как Романов. Которым глубоко плевать на всех, кроме себя. А значит, им можно все.

И вот он момент, когда сюжет совершает еще один резкий поворот. И, конечно, сидя за столиком у окна и молча пережевывая устриц, я ничего об этом не знаю. Просто еще один невнятный вечер в не очень дорогом и не очень престижном ресторане. Фоном - унылая джазовая музыка. Пронзительный саксофон,  усталое фортепиано и тихий ласковый голос эстрадной певицы. Легкое подрагивание свечи в прозрачном бокале на столе и тени от слабого пламени на белоснежной скатерти. Редкие посетители, услужливые официанты. Вот и все составляющие сегодняшнего вечера.

- Господи, какая измученная элегантность во взгляде, - рядом со мной вдруг появляется мужчина и нагло садится за мой столик. Бросаю на него короткий взгляд. Оцениваю. Потертые джинсы Ливайс, выцветшая футболка, кожаная куртка. Просто, но простота дорогая. Невзрачная и неброская. Темные волосы, темные глаза, загорелая кожа. Смотреть на него приятно и вкусно. Немного самоуверенная улыбка, резкие выразительные движения. Такие встречаются в рекламе байков или спортивных машин. Но у этого на шее висит хороший профессиональный фотоаппарат, через который он то и дело смотрит на меня. – Можно я тебя сфотографирую?

Откидываюсь на спинку стула, прикладываю салфетку к губам.
- Нет.
Я ничему не научилась. Я все с тем же извращенным удовольствием произношу это слово. Может быть чуть быстрее и поспешнее, чем могло бы, но с той же язвительной улыбкой.  Оно щекочет кончик языка и упрямо срывается с губ.

- В каждом жесте, уставшая роскошь. Видела бы ты себя со стороны, тоже не смола бы пройти мимо, - ничуть не смутившись, продолжает он. – Редко встретишь такую натуру. Несколько фотографий для личной коллекции. Заметь, я не нарушаю твою частную территорию, а милостиво прошу разрешения на съемку.
- У меня нет настроения, - отмахиваюсь я. – В другой раз.

- А это видно, что у тебя нет настроения. В этом и кайф. Посмотри за окно, как минуту назад. Всего один кадр, - и он щелкает затвором.
Я смотрю на него, а он смотрит на меня через видоискатель и улыбается. У меня есть несколько мгновений, чтобы оценить степень его назойливости и моего желания продолжать это представление.
- Не люблю есть одна, - наконец, выдаю я  и делаю знак официанту, чтобы тот принес еще одно меню. – Давай сначала поужинаем.
Он отводит фотоаппарат от лица, задувает свечу на столе, достает из внутреннего кармана куртки визитку и протягивает ее мне.
- Давай сначала познакомимся. Женя. Фотограф. Хотел бы похвастаться, что колонка светских новостей, но не могу. Однако мои притязания к тебе носят исключительно профессиональный характер.  

С чего-то все должно начинаться. У нас началось с затянувшегося вечера в ресторане, щелчков затвора. И его коротких, словно обрезанных фраз, за которыми тут же следует очередной кадр.
- Представь, что меня здесь нет, - командует он, отходя от меня на несколько шагов.

- Это сложно, ты постоянно напоминаешь о себе, - фыркаю недовольно я, делая глоток красного вина. И, пожалуй, впервые за последнюю неделю, я чувствую себя терпимо. Так, что каждая последующая минута не кажется непосильным подъемом в гору. Даже часы текут плавно и незаметно. Размеренно и спокойно. Как полноводная река.
Наконец, он заканчивает и принимается за остывший жюльен. Я прикуриваю и молча наблюдаю за ним.
- Ты веришь в Бога? – вдруг спрашивает он, отставляя от себя тарелку.

- Боюсь, прежде всего, Бог не верит в меня, - глоток вина и глубокая затяжка. Время изменяет свою плотность и застывает между нами плотной тягучей массой. Наши взгляды встречаются, и я надменно приподнимаю одну бровь, будто подчеркивая всю важность фразы.  
Он разочарованно качает головой.

- Ты не знаешь, что это такое. Хочешь понять? Тогда давай завтра встретимся, и я покажу тебе, что значит, когда Бог действительно не верит в тебя.
Не каждый день услышишь подобные предложения. Над ним стоило бы задуматься. Но я не думаю, я давно уже ни о чем и ни ком не думаю.

Спасибо за главу.
_________________

спасибо! Автор нас сегодня балует! А когда закрутятся события со скоростью света?

innapavlova пожалуйста

Noxes, спасибо за отзыв

А должны?)))

Оленька, спасибо за главу!!!
Немножечко становится понятно чем занимался Сергей, но вот роль девушек...
Слишком там все не просто...
Алина широко замахнулась, потянет ли?!
Похоже, Ане не удастся остаться в стороне...
И персонаж какой интересный появился!
Жду с нетерпением главу!!!
_________________

спасибо за главу

kallik, Лана, спасибо

Алина замахнулась вообще на очень многое. Это пока только то, что на поверхности.

Она примет непосредственное участие.

А то

Vitene, на здоровье

Спасибо за продолжение Алина, как мне кажется, была больше секретарем, раз она в курсе дел, а Аня - наемным убийцей. Кем была третья, я так и не понимаю пока.
___________________________________

наткнулась на образы героев. Я представляла их помоложе Но и эти ничего

Сегодня просто праздник . 2 главы. Низкий поклон
Будет забавно если Аня станет тетей-мафиози. Про " крестный матерей мафии" я когда то читала много
И вот тогда она будет снимать романова и оценивать его "капитал" в трусах в денежном эквиваленте.

. .

Спасибо)
___________________________________

Спасибо за продолжение! Не понятно как Аня может помочь Алине в деле Морозова, если она пока не может разобраться в себе, в своих мыслях и чувствах.

Странный новый персонаж... Кто он - друг или враг? Насколько случайна эта встреча?

 » Глава 16

Стены здесь разрисованы детскими рисунками. Яркими и красочными. Но и это не придает помещению хоть сколько-нибудь радостный вид. Цвета блекнут даже, когда солнечные лучи проникают сквозь большие окна и играют бликами на поверхностях. Солнечными зайчиками.

На стенах забавные отпечатки ладошек с коротенькими линями жизней. Синие, зеленые, красные. На стенах просто кляксы, просто цветы, просто мазки.  Способ выразить себя или убить время. Даже в детстве время уже можно попытаться уничтожить. Организовать план действий по его истреблению. Вот он:

Солнце над изумрудной поляной, на голубом небе. А под небом несуществующие мама и папа, их черты лица тщательно выведены неуверенной рукой. Большие глаза, широкие улыбки. По ту сторону рисунков все хорошо. Все правильно. Так, как должно быть. По законам природы. У каждого есть право во что-то верить. Пусть в рисунки, пусть в другой мир, подвластный кончику кисти. Потому что с этой стороны верить не во что. Как ни старайся.  

Взрослые здесь угрюмые и уставшие. Они устали смотреть на эти рисунки, каждый из которых может быть последним. Эти рисунки ничем не отличаются от предсмертных записок. На память. На добрую, не очень долгую память.  Попытка оставить что-то вместо себя.

На лицах медсестер и врачей печать смирения. Боли и беспомощности. Им приходится каждый день наблюдать процесс, когда рисунки умирают вместе с их хозяевами, а на их месте появляются новые. Это легко. Легко закрасить стену белой краской и дать другим написать свое послание. Дать слово.

Дети здесь тихие и робкие. Они выглядывают осторожно из-за дверей палат, будто пугливые звери. Они украдкой смотрят на нас большими бездонными глазами, но стоит встретиться с ними взглядом, и они стыдливо опускают головы. Словно просят прощения.  Мы проходим мимо, и я постоянно оглядываюсь на них. Немного растеряно, будто боясь что-то пропустить или не заметить. Что-то очень важное. То, что даст ответ на мой немой вопрос. Зачем я здесь? С какой целью? Какое понимание должно прийти ко мне, чтобы исчезло чувство зря потраченного времени. И снова ничего. Я сжимаю зубы и борюсь с подступающим раздражением.

Детский дом не откровение для меня. Детский дом для неизлечимо больных детей тоже не новость. Я не отрицаю их существования, но я не хочу этого видеть. Всей душой. Я хочу закрыть глаза и спокойно уйти.  

Останавливаюсь, чтобы перевести дух. Опускаю голову и делаю глубокий вдох. Заметив, что я отстала, Женя тревожно на меня оборачивается, затем берет меня за плечо и молча его сжимает. Выказывает поддержку. Обозначает свое присутствие и свое понимание. Провожу ладонью по губам, размазывая пальцами помаду. Делаю знак, что все хорошо.
Прошу дать мне пару минут.

Пять минут для того, чтобы взять себя в руки.
Чтобы расправить плечи.
Чтобы привыкнуть к тяжелому спертому воздуху. 

Мне не нравится это место. Оно не может понравиться ни одному нормальному человеку, если тот находится в более-менее здравом уме. Люди как звери, они держатся подальше от больных и убогих. Всеми силами стараются не замечать их присутствия в этом мире. Это ведь тоже в какой-то степени инстинкт самосохранения. Инстинкт непричастности.  Выживает сильнейший – не пустой звук. Ни очередная громкая фраза. Всего лишь, истина. Ничем не прикрытая, голая истина.

Разглядываю рисунки. Разглядываю рисунки. Разглядываю рисунки. Чтобы отвлечься. Чтобы не думать, что за этими стенами десятки маленьких беспомощных детей ждут своей очереди за билетом в небо. Вернее, в противоположном от него направление. Если не вдаваться в подробности райской загробной жизни, то все мы окажемся когда-нибудь под слоем тяжелого грунта.
Я не ханжа. У меня тоже есть инстинкт непричастности. И я предпочитаю не забивать свою голову такими вот вопросами мировоззрения и вселенской несправедливости. Мне бы уйти, но я остаюсь. В тишине темного коридора. Разглядываю рисунки. Точнее всего один рисунок. На расплывчатом фоне расплывчатые фигуры людей. Без лиц. Одни черные силуэты, обведенные голубым. Под их ногами пятна цветов. Над головой мутно-серое небо. Без линии горизонта. Сумасшедшее слово «без». Оно выражает все, что только необходимо выразить. Неважно, что у тебя «без». Важно, что в любом случае тебе чего-то не хватает.

Внизу подпись. «Арина, 7 лет».
Всего каких-то семь лет. Семь дней Рождений. Семь лет и семь зим. Слишком мало для таких вот рисунков.
- У нее лейкемия, - словно из ниоткуда сзади появляется Женя. Вздрагиваю от его слов. От смысла, которые несут его слова. Тяжелого и каменного смысла. – Не так давно ей сделали операцию по пересадке костного мозга, но результатов пока никаких.

- Красивое имя, - замечаю я, не обращая внимания на другие его фразы. Я пропускаю их мимо ушей, не желая воспринимать. – Мою мать звали Рене.
- Редкое, - он слишком близко стоит за моей спиной, так что я  чувствую его дыхание, и то, как он слегка пожимает плечами. Отхожу в сторону. Отвожу взгляд. – Она не помнит родителей. Попала сюда еще совсем маленькая. Но говорят, каждую неделю ее навещает старшая сестра.

Я знаю, что на такие вещи надо что-то отвечать. Как-то реагировать. Но на данный момент я могу только делать вид, что ничего не расслышала. То есть, самым наглым образом игнорировать все душещипательные подробности. Прятаться за глухой стеной своего безразличия. Как за надежным прикрытием.
- Зачем ты меня сюда привел? - смотрю ему прямо в глаза, как судья или прокурор, ждущий незамедлительного ответа. Нервно постукиваю носком туфли о пол. Этот звук отсчитывает секунды между моим ожиданием и его раздумьем. Две, три, пять. Не могу придумать подходящего занятия своим рукам, поэтому с силой сжимаю ремешок сумки. Так что костяшки пальцев белеют. Семь, восемь, десять.

Это не простой интерес с моей стороны. И даже не пресловутое любопытство. Это стратегически важный вопрос для того чтобы определить мои дальнейшие действия. Надо ли говорить, что я не верю в добрые порывы относительно себя. И весь этот бред, рассказанный им вчера вечером по поводу печальных глаз и искреннего желания помочь мне, все также остается бредом. Не претерпевая никаких существенных изменений.

Женя молчит. Словно размышляет можно ли мне доверить страшную тайну. Чуть ли не военный план по уничтожению мира. Или его спасению. Что, если честно, мне без разницы. Я просто жду. Продолжения. Откровения. Или возможности покинуть его раз и навсегда. Снова оказаться не при делах.
- Я мог бы соврать, что в первую нашу встречу, я увидел растерянность в твоих глазах. Беспомощность и безысходность.

Он убирает руки в карманы и подается чуть вперед. Сейчас его уверенность словно подтерли ластиком. От нее остались лишь слабые смазанные линии в уголках темных глаз. Я чувствую это, как зверь чувствует запах крови, преследуя свою жертву. Запах, который распределяет силы. Который расставляет всех по своим местам. Ниже и выше. На лестнице взаимоотношений.
- Что тебе надо увидеть нечто, что вернет тебя к жизни. Заставит понять, что чтобы у тебя не происходило, есть вещи пострашнее.
- Какой оригинальный психологический ход, - устало усмехаюсь я. - А в действительности?

Женя втягивает носом воздух. Готовится к продолжению. Я подбадриваю его коротким кивком головы и быстрой улыбкой. Такой снисходительной, будто он в чем-то передо мной провинился, и я жду от него объяснений своего проступка. И, конечно, он не видит, как я сжимаю зубы, не слышит учащенного сердцебиения и не может прочитать мои мысли. В которых я матерюсь и горько подвываю. Из-за очередного разочарования, вызванного его словами, которые он только собирается произнести, но я уже знаю, что они меня не порадуют.

- Ты что-нибудь знаешь про благотворительные фонды? Для больных СПИДом или раком? Деньги из них перечисляют на исследования, лекарства, операции. У этого центра такого практически не существует. Одно название. Бездомные больные дети меньше всего интересуют общество. В них нет никаких перспектив. В то время, как им тоже нужна помощь. Не меньше других, а иногда и больше. Некоторых из них можно спасти, если вовремя сделать дорогостоящие операции. Им можно дать шанс. Они его заслуживают. Вот уже несколько лет я занимаюсь поиском спонсоров.

Хвала тебе, Евгений.
- В ресторанах? - не сдерживаюсь от иронии я.
- Везде, - серьезно подтверждает он. - Я хочу, чтобы как можно больше людей узнали об этом центре. Полгода назад я устраивал выставку в его поддержку, привлекал прессу, но все равно этого недостаточно.

Я готова рассмеяться ему прямо в лицо. Цинизм сейчас так и прет из меня. Бурным фонтаном. Играя искрами в лучах моего безразличия.
- Я даже не буду спрашивать, почему ты решил, что я могу помочь.
Обидно и неприятно. Иметь - это необязательно трахать без смазки. Можно выбрать и другой способ. Такой, как выбрал Женя.

Расскажи он о своих целях заранее, и я бы здесь никогда не оказалась. Мне бы не хватило решимости и смелости участвовать во всем этом, но сейчас под прицелом безмолвных наивных глаз и среди ярких детских рисунков в тишине центра для неизлечимо больных детей, никому ненужных детей, я чувствую лишь немую злость. Я давлюсь своими рвущимися наружу словами. Резкими и грубыми словами. Я глотаю их обратно, и они обжигают мне пищевод. Булькают на языке, возмущенно шипят, пытаясь превратиться в звуки.
- Идем, - наконец, сухо бросаю я и решительно направляюсь вперед. Каблуки уверенно и звонко стучат по бетонному полу. Отсчитывают мои шаги. В груди как струна натянулось решение. Только что принятое решение.

- Аня, послушай. Нам нужна любая помощь. Не только материальная. Любая, - вновь повторяет он, хватает меня за локоть и разворачивает лицом к себе. Вырываюсь. Стряхиваю его руку. Резко и красноречиво.
- Вряд ли я еще что-нибудь смогу для вас сделать, - несмотря на мой почти откровенный псих, выговариваю это четко и размеренно. Будто боюсь, что если дам себе волю, то уже не остановлюсь. Но звуки все равно буквально подскакивают к самым высоким нотам. Как в припадке лихорадки.

- Одежда, книги. Да даже если ты раз в месяц придешь и почитаешь им что-нибудь.
- Например, молитву.
- Не будь такой жестокой. Это не займет много времени, но принесет пользу.
- Нет, - я все-таки срываюсь на крик. Крик возмущения, ужаса и чего-то такого, что душит меня изнутри. -  Где здесь администрация? Где уже можно внести деньги на ваш счет?
Мне больше ничего не надо. Это как последнее препятствие перед финишем. Перед выходом.
- Аня! - он все еще не унимается. Хочет остановить. Объяснить. Донести. Важную мысль. Бесполезно.
- Не надо. Просто покажи дорогу.

В маленьком темном кабинете, обставленном дешевой мебелью под усталым взглядом директора, я твердой рукой выписываю цифры. Сумму пожертвования, номер карты.
В сумке звонит телефон, и я не глядя раздраженно сбрасываю вызов.
Аккуратно вывожу обыкновенной ручкой на простом бланке весь остаток денег на счете.
Я подписываю свое решение.
Я соглашаюсь со своим решением.

Я, случайная знакомая из ресторана, с ледяным спокойствием отдаю последние деньги, которые у меня были. С такой легкостью и непринужденностью, будто проделываю подобные трюки чуть ли не каждый день. В этом жесте смешалось все. Злость, обида, не способность заглянуть в завтрашний день и привычка думать задним числом. Там, за порогом я конечно об этом пожалею. Горько пожалею, но сейчас с улыбкой на лице я очень театрализовано и очень благородно оказываю помощь больным детям.

Пусть кому-то будет лучше, чем мне.
Пусть кому-то они дадут шанс.
Или жизнь.
Подарят улыбку на лице. И возможность начать все сначала.
Что-то существенное. Новое сердце. Или новый день.

Будущее. Мы все имеем на него право. А я имею возможность его устроить. Хотя бы один раз.

- Извини, я не думал, что так получится, - Женя догоняет меня, когда я уже сажусь в такси.
Так и хочется ему объяснить, что все это пустое. Пустые сожаления и пустые раскаяния. Если бы мы не только думали, но и точно знали, что может получиться в следствии тех или иных поступков, мир стал бы идеальным. Идеальным адом на земле.
- Все нормально, - захлопываю перед ним дверь и отворачиваюсь в другую сторону. Машина трогается. Сквозь шум мотора, городского гама и автомобильных сигналов, слышу брошенную на серый асфальт его фразу:
- Мы можем еще встретиться?
Без комментариев. Без каких-либо гребанных комментариев.
 
Пока мы медленно пробираемся через бесконечные пробки, задумчиво кручу в руках телефон. Пальцы скользят по гладкой поверхности экрана. Нерешительно. Стирая то и дело появляющиеся разводы. В пропущенных вызовах Романов. Больше некому. Хотя он и представлен многозначительной фразой «Номер не определен». Но и без цифр этот человек умеет заявить о себе. Устроить все так, чтобы даже в мелочах оставаться первым. При этом сохранив границы своего пространства, в которое посторонние не допускаются.
Он заведомо ставит меня в проигрышное положение. Как бы указывает мое место.

Я не могу перезвонить. Или как-то с ним связаться. По поводу или без. В любом случае, мой звонок станет не ко времени. Он станет незапланированным, а значит, нежеланным.
Чтобы не происходило, мне остается только ждать, когда он сам захочет меня услышать.
Я преклоняюсь перед этой организацией своего личного пространства.
Я преклоняюсь перед его четко-продуманным миром.
Наверное, его можно ненавидеть, но не восхищаться им – нельзя.
 
- Сегодня вечером. Хочу тебя. А ты? – это первая фраза, которую я слышу, когда Романов все же перезванивает. И она почти сразу сбивает меня с толку. Вводит в замешательство и немного в уныние. Не нахожу ответа, хотя казалось бы, подготовилась к любому повороту разговора. Кроме такого.
Даже откровенные ругательства не возымели бы подобного эффекта. Смятения и растерянности.

Я стою посредине номера и ищу глазами упаковку противозачаточных таблеток. На автомате. И не могу найти. Мой взгляд натыкается на завядшие без воды розы, пустые чашки из под кофе, на смятую постель, брошенный телефон и переполненную пепельницу. На плотно занавешенные шторы и на тускло горящий ночник. Хаос. Сплошной хаос. Очень хорошо подчеркивающий мое состояние души. Правда, уже не так хорошо, как с утра. Сейчас видимый разгром вызывает у меня глухое раздражение, а не приятную завершенность общего мироощущения. И это ко всему прочему, что я и без того имею честь испытывать. Калейдоскоп отрицательных эмоций.

В конце концов, я решаю, что лучше пропустить его вопрос мимо ушей и задать в свою очередь свой. Неважная стратегия. Не самая лучшая тактика.
- Поужинаем? Я буду ждать внизу в ресторане, - получается ультиматум на ультиматум. Не предложение и не приглашение. Короче, дерьмово получается. Но мне во что бы то ни стало надо с ним поговорить, даже если у него нет желания этого делать.

Воцаряется тишина. Я слышу за этой тишиной шум двигателя и звуки музыки. Я слышу резкий щелчок зажигалки и его короткий вдох. Полный едва сдерживаемого разочарования. 
- Значит, поговорить хочешь? – чувствую, как его губы изгибаются в насмешливой улыбке. Как голос становится тише, холоднее и безучастнее. Как появляются глубокие паузы между словами, будто подчеркивающие его безразличие. – О чем?
- Обо мне.

Побочный эффект любых снотворных таблеток это некоторая медлительность работы мозга. Сознание, словно стоит на ручном тормозе и никак не хочет приходить в действие. Оно отказывается соображать. А если и делает это, то очень неохотно. А мне надо, очень надо сейчас нормально соображать.
- И как долго ты будешь ждать? – он глубоко затягивается и выпускает дым через нос. Я так хорошо представляю его, будто он рядом. Даже на расстоянии. Даже на расстоянии сотни световых лет, я почувствую на себе его взгляд. Вопросительный и ждущий ответа.

- Пока не придешь, - присаживаюсь на край кровати и плотно сжимаю колени. Чуть сгибаюсь, как от сильной боли. Хотя она и так уже начинает пульсировать в висках. Сигнализирует, что никуда не уходила, а лишь затаилась на несколько коротких часов.
- Хорошо, Аня, - неохотно соглашается он. – Но постарайся, чтобы разговор не затянулся. Без лирических отступлений и хождений вокруг, да около. У меня планы на тебя совсем иного рода. Цветы понравились?

- Шикарные, - после секундной паузы вешаю трубку. Или мы делаем это одновременно. Синхронно. Когда добавить больше нечего, а слушать молчание друг друга неинтересно. Когда тема исчерпана, а точки расставлены.

Мда... Не ожидала я от нее такого поступка. Ей сейчас деньги тоже нужны. Предвкушаю предстоящий ужин. Спасибо
___________________________________