Роковая ошибка княгини (исторический детектив + ИЛР)

Чао, Лиля!



Допустим, не предводитель, а "гроза местных преступников", так что наоборот! Вроде нормальный дядька-то.



А что, это мысль... (задумчиво барабаню пальцами по столу)



Думаю, ему в принципе не бывает стыдно, такой уж он негодник. Или, так хотел развод получить? Или ещё что-нибудь? Хм...



На счёт Адриана я пока помолчу, секретов раскрывать не буду, но возможно всё
___________________________________

Ирина, спасибо за новую главу. Роман очень интересный и захватывающий.

Спасибо. Поняла. Обязательно буду читать.

А по-русски можно?
Согласна полностью.

Тоже верно.


А действительно. Оба в одинаковой ситуации. Оба пострадавшие. Чем не повод для совместных действий.

И еще: когда будет следующая глава? Уж очень хочется узнать, что там дальше.
_________________

Юлиана, femme fatale -роковая женщина с французского
_________________

Юлиана, доброго времени суток! Спасибо за отзыв!


Можно по-русски, я просто ещё не разобралась, как сноски делать! Теперь разобралась

Две новые главы сейчас выложу, ждала переводчика, она слегка припозднилась, так что прошу меня простить!
___________________________________

 » Глава 10. Сидоренко

В Басманной больнице всё было совсем не так, как у них в городке. Пациентов оказалось гораздо больше, иногда на всех и вовсе не хватало мест, но это чаще всего в те дни, когда приходили воинские эшелоны с ранеными солдатами. Тогда некоторых размещали в подсобных помещениях, ординаторских или прямо во дворе, если позволяли погода и состояние больных. Но ненадолго, до ближайшего перераспределения в другую больницу или госпиталь. Обо всём этом Саше рассказывала Вера, светловолосая молодая медсестра, помощница доктора Воробьёва, пока они вместе шли в его кабинет.
- Ты не бойся, - напутствовала она, хотя Александра и не показывала абсолютно никаких внешних признаков тревоги, - коллектив у нас дружный, со всем справляемся. Если что, ты спрашивай - помогут, не откажут! Правда, к Сидоренко не ходи, этот старый алкоголик ничему хорошему не научит, кроме грубости и матерщины! Этот вредный старик не пользуется любовью, поэтому его и определили в анатомическое отделение. Сидит там, в своём подвале, с трупами, да попивает время от времени. Викентий Иннокентьевич не допускает его к пациентам после одного случая, когда Сидоренко пришёл пьяный и по ошибке задел артерию во время операции... Кровь хлестала ручьём, залила его с ног до головы, пациент скончался, а этот накрыл несчастного простынёй и пошёл пьянствовать дальше, не удосужившись даже снять с себя окровавленный халат.
- Как его вообще оставили в больнице после такого?! - с удивлением спросила Александра.
- Влиятельные родственники, - фыркнула Вера. - У него то ли дочь, то ли племянница замужем за каким-то большим человеком. Его не то что не уволили - они и расследования никакого не провели! Дескать, пациент был в тяжёлом состоянии и уже прибыл к нам с пробитой артерией. Максимум, чего добился Викентий Иннокентьевич для Сидоренко, так это ссылки в подвал, резать трупы. Но тот и рад до смерти, сидит там, в подземелье, как крот, и пьянствует в одиночестве. Ох, напугала я тебя, наверное, своими сплетнями? Ты не думай, он у нас тут только один такой! Остальные хорошие, вот увидишь. Я тебя потом со всеми познакомлю, когда Викентий Иннокентьевич тебя куда-нибудь определит и даст первое задание. Не переживай, я тебя точно не брошу.
Какая милая девушка! Александра улыбнулась, поблагодарила вежливо и постучалась в кабинет к Воробьёву, возле которого они остановились. Надо ли говорить, что Вериного краткого рассказа было достаточно, чтобы заранее угадать, к кому из докторов Саша попадёт на стажировку?
Ночной разговор Воробьёва с Гордеевым она помнила хорошо, потому ничуть не удивилась, когда Викентий Иннокентьевич, после фраз приветствия и вежливых вопросов о том, как ей на новом месте, сказал:
- Поздравляю тебя, Сашенька, сегодня первый день твоей практики здесь, это большой шаг и впоследствии большие перспективы для такой трудолюбивой и способной ученицы, как ты. Твоим наставником и учителем станет доктор Сидоренко, Ипполит Афанасьевич, наш анатом. Я думаю, тебе будет полезно практиковаться в этой сфере, ввиду того, что ранее у тебя не было ни малейшего опыта в подобных вещах. А доктор, как всегда говорил твой отец Юре Селиванову, доктор - это не только выписывание микстур и сердечных капель, это ещё и работа с человеческим телом! В том числе, и с мёртвым человеческим телом.
"Подлый предатель, - думала Александра, - чёртов мерзавец! Иуда! Ничтожество!"
И, тем не менее, она широко улыбнулась, прижала руки к груди в имитации безграничного восторга, и сказала:
- Господи, Викентий Иннокентьевич, я так благодарна вам! Я... я и не знаю, что сказать, вы просто представить себе не можете, как я рада! Отец никогда не позволял мне... если вы понимаете... он считал, что это совсем не женское дело! А я всегда так хотела попробовать! Расширить свои познания, научиться чему-то новому! Да и с мёртвыми, признаться, попроще будет, чем с живыми! Не так страшно ошибиться.
Говоря всю эту чушь, она была так убедительна, что сама почти поверила, что действительно всю жизнь только и мечтала возиться с покойниками. И с довольством наблюдала за Воробьёвым, который явно ожидал другой реакции и теперь попросту не знал, что сказать.
- Я понимаю, я под вашей протекцией, и вы пока ещё боитесь давать мне серьёзные поручения, - продолжила Саша с мягкой улыбкой. - Вы не переживайте, Викентий Иннокентьевич, я не обижаюсь! Я же осознаю, что одна моя незначительная ошибка может стоить вам должности, и поэтому я готова принять любое задание, какое вы мне поручите! И если вы хотите, чтобы я начала со вскрытий – так тому и быть. Тем более, я всегда хотела попробовать...
Ничего подобного, разумеется, она никогда в жизни не хотела. Саша была простой восемнадцатилетней девушкой, с нормальной психикой, безо всяких изуверских наклонностей, и более того – перед мертвецами испытывала тот же трепет, что и любой другой человек.
И положа руку на сердце, Саша плохо представляла себе, как окажется один на один с покойником в холодном подвале, полным крыс и зловоний. Не сбежать бы со страху! А ещё нужно будет взяться за скальпель, и... Ох, её мутило от одной только мысли об этом!
Но Саша была слишком гордой, чтобы показать Воробьёву, как сильно уязвлена. Пусть лучше думает, что она безумно счастлива этому предложению, быть может, это заставит его переменить решение и отправить её к какому-нибудь другому наставнику.
- Я хочу тебя предупредить, что на деле это может оказаться не так заманчиво, как ты думаешь, - справедливости ради произнёс Викентий Иннокентьевич. - Ипполит Сидоренко сложный человек. К нему нужен особый подход. И он не станет с тобой церемониться, если ты вдруг растеряешься, Саша!
- И это тоже прекрасно! - кивнула Александра, ничуть не смутившись таких предсказаний. - Всю жизнь со мною рядом были близкие люди, вы и отец. Вы оба любили меня, и для вас я всегда самая лучшая, вы могли не указывать мне на мелкие ошибки, боясь обидеть. В этом плане ваш Сидоренко намного предпочтительнее, вы уж извините за прямоту. Я лишь хочу сказать, что я для него чужая, и он не станет поощрять меня. А мне, наверное, только это и нужно сейчас. Я очень хочу попробовать сама. Сама, понимаете? Без чьей-либо поддержки! И пусть меня ругают и критикуют! Это очень важно. Это поможет мне понять, стою ли я чего-то, или же вы с папой меня перехвалили, ввиду вашей безграничной ко мне любви.
И она очаровательно улыбнулась в завершение своего монолога. Воробьёв хмыкнул в ответ, лицо его выражало неподдельное страдание. Он хотел сказать, что – о, да, она стоит! И стоит, возможно, гораздо большего, чем им всем кажется. Она находка, удивительно способная ученица, с огромнейшим потенциалом, сообразительная и предприимчивая! И отдавать её Сидоренко, спитому старому алкоголику, это преступление чистой воды!
Но деньги и угрозы Гордеева сыграли свою роль. И ныне Викентий Иннокентьевич искренне желал отделаться малой кровью. Это юное создание, стоявшее перед ним, ещё не нюхало пороху, она была слишком молода, слишком восприимчива, а отец всегда берёг её от потрясений. У неё на столе никогда никто не умирал, она никогда не видела покойников вблизи, а вскрытиями не занималась и подавно. Поэтому, следуя заранее продуманному плану доктора Воробьёва, Александра должна была сломаться в первый же день.
Но это он ещё не знал, с кем связался!
Сидоренко оказался худым долговязым мужчиной, с неприятным, изъеденным оспой лицом тёмно-малинового цвета и крючковатым, заострённым книзу носом. Будь он брюнетом, походил бы на ворона, и голос под стать: низкий, хриплый, каркающий. Сейчас же, на седьмом десятке, волосы его поседели, сделавшись пепельно-серыми, и стало невозможным определить их изначальный цвет.
При первом же взгляде на него, Александра поняла: они не сработаются никогда.
- Если бы не моё опальное положение, послал бы Викентия к чёрту с этими никчёмными учениками! - вместо приветствия объявил он. И в красках озвучил всё то, что он думает о господине Воробьёве, не стесняясь присутствия молодой особы нежного возраста.
Да и глупо, наверное, бояться задеть её нежный слух, с учётом того, чем они собирались заниматься в ближайшие два часа. Это-то, по всем канонам, должно травмировать бедную ученицу куда больше, нежели ненормативная лексика.
- Звать как? – полюбопытствовал он. Не то чтобы вспомнил о хороших манерах – скорее, просто не знал, как к ней обращаться.
- Александра.
- Не женское какое-то у тебя имя! – бесцеремонно ответствовал Сидоренко, оглядывая свою ученицу с ног до головы. Она лишь вздохнула в ответ. Имя и цвет волос являлись теми двумя вещами, что с самого детства не давали Саше покоя, заставляя почему-то неизменно смущаться. Особенно тяжко становилось в те моменты, когда ей с пугающей бесцеремонностью указывали на это, вот как сейчас.
- В честь дедушки назвали, – попыталась оправдаться она. – Впрочем, можете называть меня Анной. Или Викторией! Или Марией? Как вам больше нравится?
Сидоренко весело рассмеялся в ответ, заставив громко ахнуть подслушивающую под дверью медсестру Веру. Той было любопытно, как пройдёт знакомство новенькой с самым отвратительным доктором Басманной больницы, вот она и позволила себе вольность, нагнувшись к щёлочке.
- С юморком девка, погляди-ка! – хмыкнул Сидоренко.
- Куда деваться… - пробормотала Александра, опустив взгляд. Созерцать недовольную крючконосую физиономию Ипполита Афанасьевича у неё не было ни малейшего желания.
- Ну, тогда пошли, красавица! Поработаем немного, хе-хе.
- Что, прямо сейчас? – с ужасом спросила Саша, тотчас же подняв глаза.
- А что, испугалась? – Сидоренко неприятно осклабился, продемонстрировав жёлтые от табака зубы, и подмигнул ей. – Не бойся, солнышко! Бояться надо живых, а не мёртвых.
«И ничего я не боюсь! – упрямо поджав губы, убеждала себя Александра, пока они с доктором шли вниз, в полуподвальное помещение, служившее мертвецкой. – Просто для начала не помешало бы подготовиться… я не думала, что так скоро… я не… Господи боже мой, крысы!»
Несколько жирных, упитанных крыс сбежало с лестницы и спряталось по углам, одна же остановилась в нерешительности, в тусклом пятне электрического света, точно в лучах софитов, и с интересом уставилась на вновь пришедших.
- Это Авдотья, – то ли в шутку, то ли всерьёз представил Ипполит Афанасьевич. Крыса пискнула что-то в ответ и сбежала, последовав за своими товарками. – Эй, Авдотья, ну куда же ты?! – он рассмеялся, и смех его был противным и скрипучим.
Никогда прежде Александра не бывала в столь жутких местах. Это больше походило на пыточную камеру, чем на морг. Правда, в пыточной камере Саша не бывала и подавно, но отчего-то ей казалось, что выглядеть она должна именно так: сырое, мрачное помещение с низким потолком, гулкое эхо отдаётся от сдавливающих стен, а когда оно умолкает, растворяясь в спёртом воздухе, на несколько секунд наступает удручающая тишина. И сначала кажется, что эта тишина вот-вот поглотит тебя, но потом она вдруг отступает, и тогда становится слышно, как где-то в отдалении капает вода, да скребутся по углам жирные, откормленные крысы. Саша поймала себя на мысли, что предпочитает не знать, чем именно они здесь питаются. Ей сделалось дурно от таких размышлений, а ещё от этого невероятно тяжёлого, зловонного воздуха, и она испытала одновременно и головокружение, и безграничный позор.
Хуже всего, что Воробьёва-то винить не в чем. Она будущий доктор, чёрт возьми, и она обязана была, как сотни докторов до неё, пройти все семь кругов ада, начинающиеся с больничного морга! Спасибо любимому папочке, уберёг. А если бы сразу привёл её в прозекторскую, глядишь, начисто отбил бы желание заниматься медициной! Они ведь такие страшные, эти покойники! Землисто-серые, иссиня-серые, желтовато-синие, серо-жёлтые, и ещё серо-голубые, утопленники. Голова закружилась сильнее, и Саша ощутила острый приступ тошноты.
- Вот с этого, пожалуй, начнём! – бодро сообщил Сидоренко, остановившись перед одним из столов.
Как он только их различает? Все ведь одинаковые, лежат в один ряд! Ах да, номерные бирки на пальцах! Господи, да что же это, где её внимательность?
- Халат накинь, – скомандовал доктор, кивнув в сторону шеста, где висело несколько халатов. Все они оказались ей велики, и Александре захотелось сказать об этом своему наставнику, чтобы, сославшись на отсутствие нужного размера, сбежать из этого ада как можно скорее.
Но вместо этого она лишь потуже повязала пояс да рукава закатала так, чтобы руки остались свободными.
«Я что, всерьёз собираюсь это делать?!» - с ужасом спросила себя Саша. Сглотнув подкативший к горлу комок, она подошла к столу, у которого стоял Сидоренко.
- Не делала вскрытия прежде? – полюбопытствовал он, когда девушка остановилась рядом.
- Нет, – утаивать правду не имело смысла. Александра не сомневалась, что все её чувства в тот момент были написаны у неё на лице.
- Ха. Значит, этот у тебя будет первый! Его ты надолго запомнишь. Это как первый мужчина или первая женщина, хочешь не хочешь, а помнить будешь всё равно! – тут он замолчал, надеясь, очевидно, что Александра подтвердит его рассуждения или хоть как-то отреагирует на них. Но она пропустила бестактность мимо ушей, глядя на совсем ещё молодого юношу, лежавшего на столе.
Отчего он умер? Молоденький какой, надо же! Сердце вмиг наполнилось острой жалостью, Саша даже успела предаться возвышенным размышлениям о том, как это несправедливо, когда умирают молодые, прежде чем Сидоренко вложил скальпель в её руку и сказал:
- Вперёд.
«Он что, издевается надо мной?» - мысленно возмутилась Александра, затем вскинула голову и посмотрела на Сидоренко с безграничным недоумением.
- Что-то не устраивает? – с деланным добродушием спросил тот, после чего сел прямо на один из пустых столов, с которого не так давно убрали покойника, снял свои очки и начал с усердием протирать стёкла. – Ах да, я забыл предупредить, если ты вдруг ошибёшься с заключением, я скажу об этом Воробьёву, и на этом твоя практика закончится.
- Это нечестно! – вырвалось у неё. Пусть Саша и поклялась не показывать никому своего возмущения, но это уже переходило все границы.
А Сидоренко просто не нужны были ученики. Он хотел остаться один, королём в этом царстве мёртвых, и предаваться пьянству в тишине и спокойствии больничного морга. Новенькая ученица ему в этом только мешала, если, конечно, не решилась бы составить компанию в распитии крепких напитков, пока не видит Воробьёв.
Чёртов Воробьёв, который прекрасно об этом знал! Он знал, к кому отдавал её, заранее всё продумал, предатель! И что интересно, если бы не тот подслушанный разговор, со стороны всё и впрямь должно было выглядеть невинно: бедная девочка, никогда не видевшая покойников, испугалась проводить вскрытие, провалила задание и с позором сбежала. Сидоренко здесь ни при чём, за что его винить? Да и с Воробьёва спрос невелик, если она сама, по своей собственной глупости, не справилась с элементарным поручением! Результат: позорное возвращение домой, со слезами на глазах, и перемирие с Алёной – прости меня, мама, ты была права, из меня никогда не получится настоящего доктора!
Интересно, а сработал бы его план, если бы этой ночью Саша не слышала их задушевной беседы с Гордеевым?
Она посмотрела на бедного юношу, лежавшего на столе перед ней, и ярость вдруг отступила. С нею вместе ушёл и страх, а когда Саша вспомнила отца, стало совсем легко. На секунду закрыв глаза, она попыталась представить, что Иван Фетисович сейчас рядом с ней, стоит за её плечом, как раньше, когда они вместе проводили сложные операции, он руководил, а она ассистировала… И ведь тогда было совсем не страшно!
«Да и чего бояться? Сама же говорила сегодня, с мёртвыми проще, нет риска навредить или сделать больно», - сказала она себе, стараясь быть очень убедительной. Оставалось преодолеть последний барьер, носящий скорее эстетический характер, и Саша вновь подумала об отце. Он же не раз проводил вскрытия, а раз мог он, значит, она тоже должна научиться, коли во всём хочет быть на него похожей!
И тогда она улыбнулась.
«Я не подведу тебя, папочка, - мысленно обратилась к нему Саша, - я всё сделаю, как нужно! Он хочет заключение о смерти? Я сделаю ему заключение, или я не твоя дочь!»
Сидоренко, когда увидел эту её улыбку, едва ли не выронил свои очки. За почти тридцать лет практики в больнице у него бывало довольно много учеников, но ни один из них никогда не задерживался надолго. Как правило, девять из десяти срезались на самом первом испытании, его любимом, ну а остальных он теми или иными способами отваживал от себя, используя никуда не годный характер.
Ипполит Афанасьевич всякий раз с истинным наслаждением наблюдал за безграничным страхом, охватывающим каждого, кто заходил в его царство, за их брезгливостью, когда они впервые видели трупы так близко, и за тем, как эти бедные студенты брали скальпель в свои трясущиеся ручонки… Как веселился он, глядя на их лица! Его любимым был момент, когда они осознавали, что должны сделать то, о чём он их просит, если хотят и дальше практиковаться под его началом. Выдерживали единицы. Барышни падали в обморок, юноши мало чем от них отличались, но те, кто покрепче, доходили порой до начальной стадии вскрытия, но потом их самих выворачивало наизнанку от непрезентабельности увиденного. На этот случай Сидоренко всегда с любезностью подавал им таз, в котором частенько, будто по случайности, оказывались внутренности только что вскрытого покойника. Тогда студентам становилось ещё хуже, и они убегали прочь с позором и повторяющимися приступами тошноты, а он зловеще смеялся им вслед.
И до сей поры никогда ещё Ипполит Афанасьевич не видел, чтобы кто-нибудь из них улыбался, беря в руки скальпель. Это показалось ему жутким. Сам он и то никогда не улыбался, да чему же улыбаться, прости Господи?
Но на этом сюрпризы не закончились. Вместо того чтобы согнуться пополам от дурноты, или разрыдаться, или потерять сознание, эта решительная молодая особа без лишних колебаний взялась за дело. Ипполит Афанасьевич поспешил надеть очки, чтобы убедиться, что глаза его не обманывают, но заметил лишь удивительную твёрдость её рук и уверенность движений.
«Белая горячка, - подумал он тогда, ошарашено наблюдая за работой Александры. – Допился!»
А ведь предупреждал Викентий, что его дружба с абсентом добром не кончится!
Саша тем временем пребывала в том же странном состоянии, не обращая на изумлённого наставника ни малейшего внимания. Перед глазами вставали недавние картины из журнала по медицине, что она читала накануне. Но мысли расплывались, разбегались куда-то, и ей стоило немалых усилий собрать их воедино и сосредоточиться.
«Надо же, как мне повезло, совсем недавно читала о точно таком же случае, – с очередной нервной улыбкой подумала Саша. – Открытый артериальный проток… совсем как в том журнале! Спасибо, Господи, за эту маленькую победу!»
Собравшись с мыслями, она произнесла как можно твёрже, чтобы Сидоренко не заметил её истинных чувств:
- Врождённый порок сердца. – И, обернувшись, попросила: - Дайте мне иглу с ниткой, я зашью.
- Я… я сам, – кое-как выдавил Ипполит Афанасьевич, чувствуя себя на редкость глупо оттого, что разговаривает со своими горячечными галлюцинациями. А они ещё оказались с характером и смели ему возражать:
- Это мой пациент. Я начала, мне и заканчивать! Тем более, у меня всегда получались аккуратные швы. Правда, на пяльцах. На человеке я никогда не практиковалась, но, я думаю, этот милый юноша не станет возражать! – тут она нервно, коротко усмехнулась и добавила: - Я пошутила. Как его зовут?
- Григорий Павлович Устинов, – сам не зная зачем, ответил Сидоренко, подав ей нитку с иглой. – Сын Наташки Устиновой, у неё кафе через дорогу. Хороший мальчик был, только в голове всякая дурь про революцию. Студент, – зачем-то добавил он, наблюдая, как Александра делает аккуратные стежки.
- Вряд ли его можно было спасти. Операций подобной сложности делают только за границей. Но это сколько нужно денег! Да и потом, военное положение… Сомневаюсь, что у него что-то вышло бы. Прости, милый наш Григорий Павлович, но ты, похоже, был обречён.
- Странно, что вообще до своих двадцати дожил, – вставил своё слово Сидоренко, до сих пор не понимая, зачем он разговаривает сам с собой. – Ему пророчили умереть раньше, и он об этом знал, а потому всегда мечтал уйти красиво. Взорвать себя рядом с царской каретой, например.
- Что же в этом красивого? – вздохнула Александра. Закончив свою работу, она аккуратно отрезала нитку ножницами, любезно протянутыми доктором, и положила их на стол, где Сидоренко по-прежнему горделиво восседал. – Я могу идти?
- Д-да, ступай, – неуверенно пробормотал он. – Раковина там, у входа, можешь помыть руки. На сегодня достаточно.
Александра только кивнула в ответ. На слова больше не было сил. Уходя, она из последних сил старалась гордо нести голову, при этом сохраняя медленный, уверенный шаг, а не нестись сломя голову подальше от этого ужаса, как требовал её внутренний голос.
«Мне срочно нужно на воздух», - поняла она, наблюдая за тем, как с её рук в раковину стекает кроваво-красная вода. Головокружение вернулось, несмотря на то что самое страшное вроде как осталось позади.
Но насчёт этого она ошибалась.
Поднявшись из подвала, Сашенька вышла в просторный и светлый больничный коридор и лицом к лицу столкнулась с Мишелем Волконским. Как ни странно, о дурноте своей она мигом позабыла, когда увидела его, а вот головокружение не прошло, скорее, только усилилось.
«Этот-то здесь откуда?» - удивилась она, а потом бесконечно расстроилась, под ироничным, изучающим взглядом зелёных глаз. Она не сняла халат, когда выходила из морга, она совсем забыла про халат!
Час от часу не легче, то Саша предстала перед ним в старом платье, сшитом по моде прошлого столетия, то в перепачканном кровью халате, грязном и несвежем. И что он о ней подумает после всего этого?
«Как будто бы мне есть до того дело!» - раздражённо сказала себе Александра и сделала шаг в сторону, давая Мишелю возможность пройти.
Он, однако, уходить не поспешил и, кивнув на её перепачканный кровью халат, с усмешкой спросил:
- Что, убила своего первого пациента, сестрёнка?
Мерзавец! Да как он смел?! Заметив, как вспыхнули гневом её глаза, Мишель весело рассмеялся, даже не думая скрывать, что откровенно издевается над ней.
- Очень смешно! – только и сказала ему Александра. После чего, презрительно усмехнувшись, добавила: - Ваше величество! – И, сделав реверанс, такой же изысканный и такой же демонстративный, как вчера, обошла Волконского стороной и быстрыми шагами направилась к выходу.
Никогда ещё она не была так зла, как в тот момент! И без него было невесело, так тут ещё, нате, пожалуйста, явился со своим чёртовым остроумием! Что он вообще здесь забыл?
На этот незаданный вопрос ей ответила Вера, спустя пару минут вышедшая следом. Саша успела отойти от парадных дверей, сесть на лавочку за кустами акации, откинуться на деревянную спинку и нервно закурить. Так всегда делал отец после сложных операций, и она переняла у него эту вредную привычку. Это помогало унять дрожь в пальцах, проснувшуюся в ту секунду, когда она вернула скальпель Сидоренко.
- Саша! – Вера, такая оживлённая, опустилась рядышком на деревянную скамью и, прижав руки к груди, воскликнула: - Господи, он говорил с тобой? Что, что он тебе сказал?!
- Кто? – поначалу не поняла Александра, ожидавшая скорее уж вопросов о том, как всё прошло, нежели… - Волконский?
- Вы ещё и знакомы? – ахнула Вера, прижав ладони к щекам. Глаза её выражали самое что ни на есть искреннее изумление.
- К сожалению, да, – мрачно отозвалась она, выдыхая дым. – Это мой… сводный брат, если я не ошибаюсь. Моя мать собирается замуж за его отца.
- Ох! - Вера, видимо, хотела спросить о покойной Юлии Николаевне, но постеснялась. Решив не поднимать нехорошую тему, она заговорила о насущном: - Какой красавец, правда? Боже, я влюбилась в него с первого взгляда! А его глаза… ох, какие глаза! Тебе сказочно повезло с братом, Саша, вот что я тебе скажу!
«С этим я бы поспорила», - устало подумала Александра и, вытянувшись на скамейке, подставила лицо тёплым солнечным лучам, блаженно закрыв глаза. Здесь, на свежем воздухе, наполненном ароматами цветущих деревьев, ей сделалось легче.
Если бы Вера ещё не болтала о Волконском и не портила настроения, стало бы совсем хорошо!
- Он приходит сюда проведать своего друга, Владимирцева Владимира Петровича, – с улыбкой на лице продолжала Вера. – Это наша местная легенда. Он инвалид. Парня серьёзно ранило на войне, и теперь он не может ходить. Матушка его недавно умерла, а невеста сбежала к другому. И никто, кроме князя, не навещает этого несчастного.
- Хм, – только и сказала Александра в ответ. Она не хотела ни слышать о Волконском, ни тем более говорить о нём. Не открывая глаз, она сделала ещё одну затяжку и попыталась отвлечься на другие мысли.
Об этом самом Владимирцеве, например. Надо же, как получилось… и матушка умерла, и невеста бросила, остался совсем один! И молодой ведь, наверное, раз дружен с Волконским.
«Ещё пару мыслей о том, как несправедлива эта жизнь, и я пойду да утоплюсь, прямо сейчас», - пообещала себе Саша и попыталась уловить нить Вериных рассуждений. Та всё говорила без конца о Волконском, но, заметив, что Александре эта тема не слишком интересна, спохватилась и спросила о главном:
- Как всё прошло? Я так обрадовалась встрече с князем, что совсем забыла справиться, прости!
- Хорошо, – ответила Александра тихо.
И пускай это будет первое и последнее «хорошо» в её жизни! Вряд ли она решится повторить тот же подвиг завтра. Непременно сорвётся! Это сегодня, когда её загнали в угол, не оставив выбора, у Саши непроизвольно открылось второе дыхание.
Завтра, она была уверена, такого не повторится.
Оставалось надеяться, что Воробьёв придумает для неё какое-нибудь другое наказание.
Что ж, он и придумал. Ведь никто и не сомневался, что Викентий Иннокентьевич поставит перед Сашей ещё парочку невыполнимых задач? Вот только предыдущие он отчего-то не отменил.
- Как твой первый день, Сашенька? – спросил Воробьёв, воплощение участия и заботливости, когда Александра пришла к нему полчаса спустя. До полудня, когда по договоренности с Алёной заканчивалась её работа, оставалось немного времени, и она решила узнать, не пригодится ли ещё для чего-нибудь Викентию Иннокентьевичу, а заодно и доложить о своих успехах.
- Хорошо. Немного непривычно, ведь раньше я работала только с живыми. Но такой опыт никогда не будет лишним.
- Вот и замечательно! – проговорил Воробьёв, внимательно рассматривая бумаги, лежавшие перед ним на столе. – Завтра продолжите заниматься. Сидоренко сказал, ты установила, от чего умер пациент? Завтра подготовишь мне заключение по новому покойнику, Ипполит Афанасьевич покажет тебе, как оно составляется.
«О, Господи, нет!» - Александра едва ли не застонала в голос, но вовремя сдержалась, а Викентию Иннокентьевичу всё было мало.
- Я тут приготовил для тебя ещё кое-что.
Чтобы уж наверняка!
- Что же? – упавшим голосом спросила Александра, готовая к какой угодно подлости.
- После практики с Сидоренко у тебя ещё останется время до двенадцати, и я хочу, чтобы ты потратила его с пользой, – с этими словами Викентий Иннокентьевич улыбнулся добродушно и протянул Александре две тоненькие папки, взятые со стола. – Я хочу, чтобы у тебя был собственный пациент, как у настоящего доктора.
«Где подвох?» - сразу же задалась вопросом Александра, принимая у Викентия Иннокентьевича папки.
- Ты будешь курировать его, наблюдать и по мере возможности лечить, – продолжил тот. – Если добьёшься прогресса, это будет означать, что ты сдала экзамен экстерном. Как только это случится, я буду ходатайствовать о твоём назначении на должность моей помощницы.
Прекрасные перспективы!
Надо ли говорить, что одним пациентом из представленных Александре на выбор стал обречённый на пожизненную инвалидность Владимирцев, а вторым – девяностосемилетняя старушка Никифорова, пережившая шесть мужей и четыре инфаркта, попавшая к ним в больницу с пятым, парализовавшим всю её левую сторону.
«Мягко стелешь, да жёстко спать, Викентий Иннокентьевич», - с презрением подумала Саша, изучая обе карточки больных.
- Выбирай кого хочешь! – сказал щедрый Воробьёв, но в глаза ей не посмотрел, вернувшись к изучению документов. – Но, должен сразу тебя предупредить, оба пациента сложные. Во всех смыслах этого слова. Владимирцев ни с кем не разговаривает после душевной травмы, а Никифорова выжила из ума и воображает себя наследницей многомиллионного состояния, которое спрятано под её подушкой. Так что, если выберешь её, ни в коем случае не трогай подушку, иначе она обвинит тебя в покушении на её богатства, ха-ха!
«Да вы шутник, батенька!» - подумала Александра, кисло улыбнувшись в ответ, и стала внимательно вчитываться в страницы, исписанные чьим-то аккуратным почерком.
По всему выходило, что предпочтительнее взять Владимирцева – случай, хоть и крайне тяжёлый, но этот-то, по крайней мере, не грозился умереть от старости к завтрашнему утру! А впрочем, когда Сашенька прочитала про самострел, мнение её переменилось. О, нет, оба хороши! Старушка, отчаянно цепляющаяся за жизнь на рубеже собственного столетия, и молодой мужчина, так же отчаянно пытающийся умереть. Его тянуло к неизбежности бесконечное отчаяние, её – собственная старость.
И оба они были по-своему обречены.
«Если добьёшься прогресса, это будет означать, что ты сдала экзамен экстерном», - так сказал Воробьёв? Прогресса? Что он, интересно, имел в виду? Что парализованная женщина, помнившая Наполеона, неожиданно вскочит со своего предсмертного ложа и спляшет ему цыганочку? Или что контуженый офицер с раздробленными ногами вдруг встанет и пойдёт?
«А чего же я хотела? Гордеев ведь просил его дать мне невыполнимое задание!» - подумала Александра, но тем не менее сказала уверенно:
- Я беру обоих.
- Что, прости? – Воробьёв до такой степени не ожидал ничего подобного, что даже оторвался от своего чтения и поднял на Сашу удивлённый взгляд.
- Я бы взяла обоих, если можно, – повторила она, не забыв растерянно улыбнуться, чтобы Викентий Иннокентьевич, чего доброго, не догадался, что ей известно об их с Гордеевым плане.
- Я… я просто не думал, что ты… - осознав собственную выгоду от этого решения, Воробьёв тотчас же просиял. – Впрочем, да! Думаю, это возможно. Старую каргу Никифорову всё равно никто особенно не любит, Вера тебе только спасибо скажет, если ты избавишь от необходимости к ней заходить.
- Вот и отлично! – простодушно заключила Сашенька и, прижав обе папки к груди, спросила: - Я могу быть свободна?
- Конечно. Ровно до завтрашнего утра, – Воробьёв мягко улыбнулся ей. – Не опаздывай.
- Я никогда не опаздываю, – с улыбкой сказала Александра. На мгновение ей показалось, что всё как раньше, ведь в предыдущие разы Викентий Иннокентьевич каждый раз говорил эти слова на прощанье. Но, увы, это была лишь иллюзия, навеянная воспоминаниями.
Как раньше уже не будет.
- Знаю, что не опаздываешь. Но должен же я изобразить из себя строгого начальника?
«А всего остального, по-твоему, мало?!» - едва ли не спросила у него Александра, но вовремя сдержалась. И, попрощавшись, вышла из его кабинета, для того чтобы тут же столкнуться теперь уже с Сергеем Авдеевым.
Ей его послала сама судьба.


___________________________________

 » Глава 11. Авдеев

- Господи, Серёжа! – с радостным возгласом Саша бросилась к нему на шею, стараясь при этом не помять папки с историей болезни, которые захватила с собой.
- Сашенька, милая, наконец-то я тебя нашёл! – смеясь, Авдеев обнял её за талию, поднял от пола и закружил по коридору, на радость уже немолодой медсестре Клавдии Тимофеевой, более известной как тётя Клава, как раз вышедшей из палаты в эту самую минуту. Пожилая женщина смахнула слезу умиления, наблюдая за трогательной встречей влюблённых, и покачала головой, лукаво улыбаясь Александре за спиной у Авдеева. – Вчера с утра я не стал заезжать, чтобы дать тебе выспаться после ночной смены, приехал к вечеру, и что я вижу? Ворота закрыты, на двери замок! Хорошо горничная ваша по дороге встретилась, рассказала, что вы уехали. Как же так, Саша, почему без предупреждения? Ты могла мне сказать, знала же, как я буду волноваться! Я места себе не находил, переживал за тебя!
Так как тётя Клава по-прежнему стояла чуть поодаль, беззастенчиво подглядывая и подслушивая, Александра взяла Авдеева за руку и взмолилась:
- Не здесь, Серёжа, умоляю! Пойдём на улицу, я всё равно уже освободилась, там и дождёмся мою матушку, она обещала заехать и забрать меня.
- Как скажешь, милая, но я всё равно жду объяснений, – в голосе Сергея звучала какая-то необычайная мягкая строгость, свойственная ему лишь одному. Это заставило Александру улыбнуться.
- Всё произошло так спонтанно! Извини, я виновата, но ведь и меня никто не предупредил, а времени совсем не осталось, чтобы послать тебе весточку. – «Разве что, когда они тащили моё бессознательное тело к карете!» – Но я надеялась, что ты рано или поздно догадаешься, где я могу быть.
- Я бы к Викентию Иннокентьевичу пошёл, если б Аглаю не встретил, – кивнул Сергей и, когда они вышли на улицу, вновь обнял свою возлюбленную, воспользовавшись некоторым уединением. – Саша, я так скучал по тебе!
Вот всегда он так. Двух дней не прошло с тех пор, как они виделись, а для бедняги Авдеева они казались вечностью.
Александра счастливо улыбнулась и, склонив голову на его плечо, прошептала:
- Знал бы ты, Серёжа, как мне не хватало тебя!
Трогательной сцене в очередной раз помешали, на этот раз Вера, вышедшая с тазом чистого белья, которое собиралась развесить на верёвках в саду.
- Ой, – стыдливо произнесла она, но вместо того чтобы уйти, наоборот, осталась и принялась беззастенчиво разглядывать высокого русоволосого красавца, державшего в объятиях Сашеньку. Впрочем, красавец смущённо покраснел, отвёл взгляд и отступил, будто ничего не было, и произнёс сбивчиво:
- Добрый день!
- Вера, это Сергей Константинович Авдеев, Сергей Константинович – это Вера, моя новая подруга и мой лучик света в стенах этой больницы!
- Авдеев? – Вера задумчиво закусила губу, перебирая в памяти воспоминания. – А это не из тех ли Авдеевых, о которых всё время пишут в газетах? Шелка, бархат и самый лучший ситец по два рубля за отрез?
- Боюсь, что да, – сознался Сергей.
- О-о! В таком случае, приятно с вами познакомиться, господин граф! – она кокетливо взмахнула ресницами и сделала реверанс, прямо с тазом в руке. Затем засмеялась и ушла, оставив их одних. Но прежде шепнула Александре: - Ну ты, Сашка, даёшь! Вот это знакомые у тебя! Один другого краше и состоятельнее!
Скажем совершенно точно – Авдеев уступал Мишелю Волконскому, что по состоятельности, что по внешним параметрам, и уступал сильно. Но для нашей Александры всё это не имело значения, она любила Сергея таким, каким он был, пусть он и не так богат, и не так красив, как «его величество» князь.
Впрочем, Сергей Константинович был не так уж и плох, если не сравнивать его с Мишелем, на чьём фоне он безнадёжно терялся. Авдеев имел мягкие черты лица, самые добрые в мире карие глаза и милейшую ямочку на подбородке. Общую картину слегка портил чуть выпирающий нос, наследие бабушки-грузинки, а в целом – образец миловидности и приятности, вот он, перед вами. Ах да, не забудем про пепельно-русые волосы, премило вьющиеся на кончиках, которые Александра так любила ерошить, когда они оставались вдвоём. Мягкая и трогательная манера общения и тихий, вкрадчивый голос довершали общую картину.
Вот какой был Сергей Авдеев. Слишком хороший. Слишком добрый. Слишком мягкий и отзывчивый. Редко когда ещё повстречается вам такой человек, будьте уверены.
- Как всё прошло? – спросил он, заботливый, как всегда. – Переезд на новое место, твой первый день в больнице… расскажи всё по порядку, мне очень интересно послушать!
Врать такому милому и добродушному созданию Александра очень не хотела, но не говорить же, что переезд прошёл в полубессознательном состоянии, после того как Георгий скинул её с лестницы, в отместку за то, что она сломала ему нос?
Вспомнив о том, что лучшая защита – это нападение, Александра спросила:
- Почему ты не предупредил меня сразу, что Волконские – совершенно невыносимые, высокомерные и заносчивые избалованные люди?! Берёг мои нервы, боялся напугать меня? Поверь, уж лучше я бы узнала об этом от тебя, чем вот так, столкнувшись с ними воочию!
- Ох… - протянул Сергей обеспокоенно. – Что, Иван Кириллович вас уже познакомил? Так скоро?
- Вчера.
- И… как?
- Ты ещё спрашиваешь? – облокотившись о перила, Александра горестно хмыкнула. – А как, по-твоему, всё могло закончиться? Эти две мерзавки изо всех сил пытались меня унизить и уязвить, а когда у них ничего не получилось, Митрофанова якобы случайно опрокинула на меня бокал с вином и испортила мне платье!
- Бедная моя девочка! – с сочувствием произнёс Сергей и, подойдя поближе, встал так, чтобы его плечо касалось её плеча, чтобы любимая чувствовала – он здесь, рядом.
Подействовало, как и всегда. Александра немного успокоилась и больше не выглядела такой удручённой. Тогда Сергей осторожно спросил о том, кто, по его мнению, представлял наибольшую опасность:
- А Мишель?
- О-о, этот ещё хуже! – кивнула Александра. – И знаешь что, Серёжа, я совершенно не представляю себе, как ты можешь общаться с этим человеком столько лет! Да он же абсолютно невыносим!
- А я никогда и не говорил, что он милашка, – грустно улыбнулся Сергей. – Но, с другой стороны, не так уж он и ужасен, порой встречаются и экземпляры и похуже.
- Хуже не бывает, – заверила его Сашенька. – Высокомерный, самодовольный, наглый и невоспитанный тип!
- Твоя правда, - не стал спорить Авдеев. - Вот только, Саша, я бы порекомендовал тебе не ссориться с ним лишний раз.
- И ты туда же? Фи, Серёжа! Мне не нравится этот человек ещё больше даже, чем ему не нравлюсь я, и я не собираюсь лицемерно любезничать с ним и выражать раболепный восторг по поводу того, что мне довелось посидеть за одним столом с «его величеством»! Он мне отвратителен! И, пожалуйста, давай не будем больше об этом, – попросила Александра, устало вздохнув. – Сил моих нет, Серёжа. Ещё ничего толком и не началось, а я уже ото всего смертельно устала!
- Тогда расскажи про больницу, – легко согласился Авдеев, решив не мучить возлюбленную мрачными предостережениями и напутствиями. – Ты всегда прямо светишься, когда говоришь о своих успехах!
- Увы, успехи мои невелики, – призналась Александра. И вкратце пересказала события сегодняшнего утра, словно позабыв упомянуть о том, что была готова к ним заранее, подслушав разговор Гордеева с Воробьёвым. Она сама не знала, зачем промолчала тогда, почему не рассказала? Неужели предательство Викентия Иннокентьевича так сильно ранило её, что Саша и вовсе перестала доверять людям, в том числе и любимому Серёже?
Или, может быть, слишком волновалась за него, чтобы посвящать в такие тайны? Кто знает, как он отреагирует на подобные заявления со стороны Гордеева! О нет, Саша вовсе не хотела стать причиной очередной непоправимой катастрофы. Она в жизни никогда не простит себе, если с Серёжей что-то случится!
Нет, нет и ещё раз нет!
Пришлось промолчать, сдержать печаль в себе, в кои то веки не поделиться с милым Серёжей, всегда готовым выслушать и помочь. Но он видел, что с ней что-то не так, он знал её лучше других и всегда безошибочно угадывал её настроение, так что провести Авдеева оказалось непросто.
Потому Саша даже обрадовалась, когда их беседу прервали в третий раз. У ворот остановилась чёрная карета с гербом Волконских, запряжённая гнедой двойкой, и оттуда с помощью Сашиного знакомца Георгия вышла Алёна, в светло-жёлтом платье из шёлка, лёгкая, невесомая и как всегда прекрасная.
- А герб Гордеевых вообще существует? – спросила Саша у Сергея. – По-моему, это отвратительно, что она ездит в каретах его покойной жены! Закрасили бы его совсем, что ли… всё лучше, чем так!
- Не ворчи, пожалуйста. И не ссорься с ней, умоляю! – Сергей решил взять ситуацию в свои руки и спустился по ступеням навстречу вновь прибывшей. – Алёна Александровна, добрый день! Вы чудесно выглядите сегодня. Премилая шляпка, очень вам идёт.
- Серёженька, как всегда галантный, весь в отца! – Алёна протянула руку для поцелуя и рассмеялась. – Рада тебя видеть, милый мой мальчик! Пришёл навестить Сашу?
- Да. Я был очень взволнован вашим внезапным отъездом и приехал удостовериться, что всё хорошо, – ответил Сергей и обернулся на Александру. В его карих глазах было столько невыразимой нежности, что Саша, вопреки своему никудышному настроению, непроизвольно улыбнулась в ответ.
- О, я рада, я рада, – взяв Авдеева под руку, Алёна продолжила дружелюбно: - Серёжа, а как насчёт ужина сегодня? Приезжайте к нам, посидим все вместе, как в старые добрые времена!
«Я убью тебя, если ты согласишься!» - прочитал он в глазах Александры, вновь загоревшихся гневом. Но и отказывать Алёне тоже было нехорошо, так что всё это могло бы показаться двусмысленным, если бы Сергей не обладал замечательным даром оборачивать любую непростую ситуацию себе на пользу.
- Я придумал лучше. У моей матушки сегодня званый ужин, она очень обрадуется, если вы придёте!
«Лучше бы согласился приехать к Гордееву», - обречённо подумала Александра, глядя на Сергея с невыразимой тоской.
- Я познакомлю тебя со всеми моими друзьями, вот увидишь, они понравятся тебе, Саша! – с очень убедительным видом произнёс он, заметив её отчаяние. – Алёна Александровна, голубушка, повлияйте же на неё, прошу вас!
- Серёженька, у тебя на эту своевольную строптивицу влиять получается куда лучше! – невольно рассмеялась Алёна и взглянула на дочь, всем своим видом демонстрирующую крайнее недовольство. – Саша, а ведь Сергей прав! Тебе ни к чему сидеть затворницей – съезди, развейся, заведи себе новых друзей.
- Таких же, как Волконские? – с вызовом спросила она. – О-о, чудесные молодые люди, очень дружелюбные! Так хотели со мной подружиться, Серёжа, ты бы видел!
Господи, а если и они там будут? Ах, исключено! У них траур, вряд ли в ближайшее время кто-то из них станет посещать увеселительные мероприятия. Это Сашу немного успокоило, но, конечно, вовсе не значило, что она прямо сейчас побежит на торжество к Софье Авдеевой.
- Ты преувеличиваешь, – спокойно сказала Алёна, но в голосе мелькнула нотка недовольства.
- Не все мои друзья такие, как Волконские! – сказал своё слово Сергей и весело улыбнулся Александре, безмолвно признаваясь в том, что и он от них тоже не в восторге. На самом деле он был не в восторге только от Ксении Митрофановой, да и то с недавних пор. Что касается Мишеля, о нём Сергей вообще предпочитал не думать лишний раз, а вот Катерина Михайловна ему даже нравилась. Но об этом он ни за что не сказал бы Саше. Бесполезно убеждать её в том, что княжна Волконская – милейшее создание, после того как сама Катенька показала себя с совершенно иной стороны.
- Мы непременно приедем, – ответила за двоих Алёна. – Спасибо большое за приглашение, Серёжа! Это очень мило с твоей стороны, что ты не забываешь старых друзей!
И они принялись любезничать, даря друг другу комплименты и тёплые слова. Александре было попросту тошно за этим наблюдать. Алёна насквозь фальшивая, ей вовсе не так нравится Сергей, как она старается показать, и званый ужин этот нужен ей совершенно в иных целях.
А Авдеев тоже хорош! Пошёл на поводу… да кто его просил?! Неужели он не понимает, что Саше сейчас немного не до праздников? Отец то ли погиб, то ли без вести пропал, дом и любимая работа остались забытыми где-то далеко, а здесь, на новом месте, навалилось всё сразу – и ненавистный Иван Кириллович, и практика в больнице, заранее обречённая на провал…
Какой званый ужин? Какое веселье? Какие новые друзья?! Куда больше Саша обрадовалась бы простой возможности посидеть в одиночестве и вдоволь поплакать. И поразмышлять над своей дальнейшей судьбой – вот что в данный момент волновало её больше всего.
- Поедем, мама. Ты обещала мне прогулку по всем модным магазинам, а они не будут ждать, пока вы тут налюбезничаетесь с Серёжей, – спустившись к ним, Александра протянула матери руку, а та надула губки и взглянула на Авдеева.
- Моя дочь – жутко неприятная особа! – заявила она. – И за что ты только, Серёжа, её любишь?

***

Жутко неприятная особа, спустя полчаса, стояла перед огромным зеркалом в одной из примерочных магазина готового платья мадам Анжу, с любопытством рассматривая своё отражение в зеркале. Прискорбно сознаваться, но до сей поры ни разу за восемнадцать лет в подобном заведении Александра не бывала. Все её платья либо доставались в наследство от Алёны, либо шились на заказ той самой Анечкой Исаевой, коллегой-медсестрой, на все руки мастерицей.
И во все предыдущие разы Саша с благодарностью принимала то, что ей давали, но чтобы ходить и выбирать самой... было в этом что-то волшебное, манящее. А если рассказать вам, как струились нежнейшие французские шелка, как блестел гладкий атлас, как вспыхивала разноцветными сполохами переливающаяся парча, вы непременно поймёте её очарование. А каким мягким оказался малиновый бархат! Так и хотелось протянуть руку и потрогать его ещё и ещё, и снова, и снова...
"У богатой жизни всё же масса преимуществ", - вынуждена была согласиться с очевидным Александра. Когда можешь позволить себе такие маленькие женские радости, как покупка дорогой и изысканной одежды - это прекрасно. Как сказала Алёна, это святое таинство, которое лишь женщины способны постичь.
Саша выбрала себе сразу четыре новых платья: лёгкое ситцевое на каждый день, белое в цветочек, с неглубоким декольте круглой формы и рукавом в три четверти, в последнее время начавшем входить в моду; затем строгое тёмно-зелёное, красиво контрастирующее с её яркими волосами; нежное палевое, со светло-коричневыми вставками и широким поясом цвета кофе с молоком, и это тёмно-синее, что сейчас было на ней. Удивительно глубокий и красивый это был цвет. И фасон очень выигрышный - вроде бы самый простой, но в то же время подчёркивающий фигуру именно в тех местах, где нужно.
Мадам Анжу воскликнула что-то одобрительное, когда Саша вышла из примерочной, и, всплеснув руками, в миг вспомнила, что к этому платью прилагалась ещё и шляпка, и убежала за ней вниз, на первый этаж. Как только за её спиной закрылась дверь, Александра посмотрела на свою восторженную матушку и сказала:
- Тебе не стоило говорить при Сергее о нашей так называемой взаимной любви. Это было некрасиво, с учётом того, что мы с ним пока ещё не жених и невеста.
- Тебя это задело? - Алёна поднялась из глубокого кожаного кресла, в котором ожидала дочь из примерочной, и обошла её со всех сторон, придирчивым взглядом отыскивая недостатки, но так и не нашла. - Могла бы сразу сказать! Бедняга всю дорогу места себе не находил, ломая голову над тем, чем же это он так перед тобой провинился. Хотелось бы знать, если он и впрямь так любит тебя, как хочет показать, почему он до сих пор не сделал тебе предложение?
- Я бы попросила тебя не вмешиваться. Я же не лезу в ваши отношения с Гордеевым. Почему бы тебе не взять с меня пример?
- Потому, что ты моя дочь, и я желаю тебе счастья. И ещё потому, что Гордеев уже сделал мне предложение, и я благополучно приняла его! - Алёна спрятала усмешку. - А твой Сергей... это прямо как в поговорке: благими намерениями выложена дорога в ад! Он погубит тебя, Саша! Эти его напускные нежность и забота - не более чем предлог, чтобы пользоваться тобой. Увы, но это так - все мужчины одинаковые, как ни прискорбно это признавать, но всем им от нас нужно только одно...
«А вот и не все, - мысленно возразила ей Александра. – Отец любил тебя больше жизни, неблагодарная, и пока ты за его спиной спала со всем городом, он всё равно продолжал тебя любить - бескорыстно, безвозмездно!»
Вслух она ничего не сказала, чтобы не начинать ссоры, и ещё раз посмотрелась в зеркало, видневшееся из-за шторки в примерочную, дабы оценить себя издалека, в полный рост. Красиво, подумалось ей. Надо же, как красиво!
- Конечно, я не могу запретить тебе с ним общаться, - продолжила наставления Алёна. - Просто учти, что это не кончится добром, потому что ему уже двадцать один, а тебе восемнадцать! Детство прошло, милая.
- Я учту, - пообещала Александра, рассматривая переливающуюся в свете солнечных лучей юбку. Ах, до чего необычный цвет! Похож на ночное небо.
- Ты меня совсем не слушаешь, а я ведь хочу тебе только добра! Ты подумала о том, кто возьмёт тебя в жёны после Авдеева, Саша? Ведь девушка должна выходить замуж непорочной, в противном случае могут быть некоторые, хм, трудности. А ты и твой Авдеев... вы ведь с ним уже... м-м...
- А если и да, то что? Разве я говорила, что собираюсь замуж в ближайшее время?
- Ты сейчас как раз в том возрасте, когда самое время об этом задуматься, - упавшим голосом сказала Алёна, ничуть не обрадованная словами дочери. - Так значит, вы всё-таки...
- Это тебя Иван Кириллович надоумил? - поинтересовалась Александра, не дав ей договорить. - Хороший способ от меня избавиться: выдать замуж за какого-нибудь своего компаньона, чтобы укрепить деловой союз! Прелестно!
- Перестань. Он мне ничего такого не говорил! Но я бы хотела знать...
- О-о, мама, а вы рискните, попробуйте! - посоветовала Сашенька, с облегчением услышав шаги мадам Анжу на лестнице. Своевременное появление модистки избавит её от ответа. - Только не удивляйтесь потом, если моего жениха в первую брачную ночь будет ждать сюрприз! И не говорите, что я не предупреждала! Но это всё, конечно, при условии, что я не покончу с собой от горя, когда вы решите выдать меня замуж против моей воли. Хотя и на это, я уверена, твой Гордеев не будет возражать!
Алёна хотела сказать что-то в ответ, но вернувшаяся мадам Анжу помешала ей.
- Я принесла целых две шляпки! Обе подходят одна лучше другой, давайте посмотрим, какая больше приглянется!
Разговор прекратился сам собой.
"Вот так-то!" - с самодовольным видом подумала Александра, глядя на Алёну, хмурую и помрачневшую. А потом ещё усмехнулась ей, демонстративно и нахально, как обычно это делал Мишель.
Попытка повлиять на очередной план матушки насчёт её дальнейшего будущего была, безусловно, неплохая, но Сашу не покидало неприятное ощущение, что она с треском провалилась. Это наводило на мысли, ничуть не улучшающие настроения, но Саша старалась убеждать себя, что всё это не всерьёз.
Не могла же Алёна и впрямь принудить дочь к замужеству с кем-нибудь из своих новых знакомых дворянского сословия? Или могла?
И вот, этот мучительный вечер настал. Собственно, мучительным он стал только для Александры, не испытывающей ни малейшего желания веселиться среди молодёжи иного круга. Алёна оказалась менее щепетильной и прямо с порога принялась осыпать графиню Авдееву любезностями, в общем и целом ведя себя довольно непринуждённо, словно они по-прежнему были наедине в их глухой провинции, а не посреди богатого особняка в центре столицы, в кругу великосветских гостей.
"Я никогда не научусь так, как она!" - в который раз подумала Александра, наблюдая за матушкой, по-сестрински целующей в щёку Софью Владимировну. Последняя, впрочем, ничуть не возражала против такой вольности - к чести графини, классовые предрассудки для неё особой роли не играли.
Чего, увы, нельзя сказать об остальных гостях.
Александре не хотелось в присутствии матери говорить Авдеевой о своих волнениях, а ведь участливая графиня, несомненно, спросит! А уж врать такой хорошей женщине не хотелось тем более, поэтому Саша решила избежать этого разговора и решительно зашагала в главную залу в поисках Сергея. С ним, Саша была уверена, ей непременно станет легче, в его обществе и Алёна не посмеет к ней приставать.
Но сбегая от расспросов хозяйки, Александра сделала ещё хуже, угодив из огня да в полымя. Как только она оказалась на пороге широкой залы - а тут ещё и негромко играющая музыка стихла как по волшебству - все взгляды неминуемо обратились к ней.
Девушка почувствовала, как неприятный, холодный страх сковал душу, как противно вспотели ладони в лайковых тёмно-синих перчатках, как затрепетало сердце в груди. Саше казалось, что все они, такие безупречные и утончённые аристократы, смотрели на неё с презрением и ненавистью. Они будто знали, кто она, знали, что она не их круга. Но с этим Саша, определённо, преувеличила - на неё и впрямь обернулись все, как обернулись бы на любого другого вновь пришедшего гостя, из одного лишь любопытства. А что касается презрения - было оно, разве что, лишь в глазах Ксении Митрофановой, которая удивлённо вскинула брови и перехватила взгляд Сергея в поисках объяснений. Авдеев, отдадим ему должное, не счёл нужным ничего объяснять.
"Они ни за что не примут меня!" - с безграничным отчаянием сказала себе Александра, чувствуя, как страх сменяется чувством панической неуверенности в себе, а сердце начинает биться всё чаще.
Ещё бы ей не стушеваться, бедняжке, под этим взглядом черноглазой Ксении! А что касается бешено застучавшего сердца - скажем вам совершенно точно, эти метаморфозы происходили с Сашей исключительно потому, что она увидела Мишеля Волконского.
Да-да, именно его. Искала взглядом Сергея, единственное родное лицо среди толпы любопытных незнакомцев, а нашла совершенно другого. Того, кого вообще никогда предпочла бы в своей жизни не встречать.
- Та-ак... - недовольно протянул Мишель тем временем, резко повернувшись к Сергею, который стоял рядом и как ни в чём не бывало попивал прохладный яблочный пунш, мечтательно улыбаясь своим мыслям. Впрочем, от явно недружелюбного тона Мишеля улыбка в тот же миг исчезла с его лица. - Признавайся, твоя идея – пригласить её?
Авдеев медлил с ответом. Во-первых, он не знал, что на это сказать, а во-вторых, пытался обдумать, насколько безопасно будет намекнуть сейчас заносчивому Волконскому, что он пока ещё хозяин в собственном доме, и это ему решать, кого приглашать, а кого нет. Разрешения он спрашивать не обязан и уж тем более не обязан отчитываться, а если кого-то что-то не устраивает, то...
- А что, это она, да?! Она?! - бесцеремонно влез в их беседу некто Антон Голицын, весёлый двадцатипятилетний парень, который слыл жутким сплетником и всегда старался быть в курсе всех дел. Так же он славился феноменальным успехом у женщин, но куда более знаменит был своей роковой и безответной влюблённостью в Ксению Митрофанову. Это не мешало ему, однако, заводить интрижки налево и направо, а потому новенькой барышней он весьма заинтересовался.
- Даже не думай, - предупредительно сказал Сергей, заметив, что Голицын прямо-таки пожирает взглядом вновь пришедшую, старательно тараща глаза, чтобы всем вокруг было видно, как он заинтересован.
- М-м, а почему нет? - то ли в шутку, то ли всерьёз, сказал Антон, не соизволив даже повернуться к Авдееву. - Вы ведь ещё не помолвлены официально?
- Голицын! - с похвальной твёрдостью в голосе изрёк Сергей.
- Ну будет, будет, не кипятись! Но идея хороша! Породниться с нашим Мишелем через его новоиспечённую сестру, хе-хе!
Волконский никак не отреагировал на ядовитое замечание, лишь нервно дёрнул щекой. Он уже поклялся себе не распускать руки, однако врезать Голицыну по его смазливой ухмыляющейся физиономии страсть как хотелось. И Авдееву заодно.
- Не буди лихо, пока оно тихо, - посоветовал Сергей, и непонятно, Мишеля он имел в виду или себя самого. Но Антон, будучи по природе своей весьма бесстрашным малым, пропустил предупреждение мимо ушей и, по-прежнему не сводя взгляда с Александры, дружески положил руку на плечо Волконскому и сказал:
- Нехорошо, Мишель! Ты не предупреждал, что она красавица!
- Серьёзно? – Волконский перевёл взгляд на Александру, раз уж все смотрели только на неё, но лицо его осталось бесстрастным, в отличие от Голицына, в чьих глазах прямо-таки зажглись два огромных розовых сердечка. – Знаешь, а я за своим презрением этого как-то и не заметил!
С этими словами он снял со своего плеча руку Голицына, при этом вид имея такой, словно это и не рука была вовсе, а нечто ужасно неприятное, и, развернувшись, направился к выходу. А так как выход – он же вход – в главную залу особняка начинался узким коридором прямо у Александры за спиной, то, получалось, направился он прямо к ней.
Что ничуть не добавило Саше уверенности.
"Подорвался-то, как ужаленный! - преисполненная ехидством, думала она. - Что же это, дорогой братец, ниже вашего дворянского достоинства находиться под одной крышей с такой, как я?"
И всё бы ничего, если бы Мишель проявил хоть какую-то учтивость... Глядишь, и обошлось бы ещё – Саша так и осталась бы в своём странном, нерешительном состоянии, дожидаться спасительных утешений Сергея Авдеева, на которые так рассчитывала.
Но у Мишеля получилось во сто крат лучше, ибо там, где есть гнев – нет места страху. Самой большой его ошибкой стало то, что он всерьёз вознамерился пройти мимо, не снизойдя даже до элементарного приветствия. Ни в коем случае не остановиться, дабы любезно спросить, как она поживает или, чего доброго, поцеловать ручку или поклониться – этого-то от него никто и не ждал.
Раз уж он куда-то резко заторопился, мог хотя бы кивнуть, или удостоить её своим царственным взглядом – да что угодно, но только не делать вид, что она пустое место! Какой отвратительный пример он подавал остальным!
Александру подобное поведение просто взбесило. Как ярая поборница справедливости, она была убеждена – это нечестно, неправильно, и он, по её уразумению, не имел ни малейшего права так себя вести! Он же князь, дворянин, мужчина, чёрт возьми!
Ну, а если уж и его величество позволял себе пренебрегать правилами приличий на людях, что говорить о провинциальной простушке? Это было всего лишь одно мимолётное движение, настолько быстрое и неуловимое, что Мишель со своей блестящей реакцией и не сумел заметить его вовремя. Мгновение, и Александра оказалась точно на его пути. Разумеется, остановиться Мишель не успел, в результате чего получил сильнейший толчок в плечо, заставивший его коротко выругаться, в очередной раз нарушая священный этикет.
На удивление Мишеля, после такого жёсткого столкновения эта хрупкая девушка, осталась стоять недвижимо, точно каменная скала, словно не почувствовав удара. Она лишь еле заметно поморщилась на его грязное сквернословие, но не более того.
И даже не повернувшись к нему, сказала, нахалка:
- Осторожнее надо быть, ваше величество! Смотрите, куда идёте, так и шею сломать недолго.
И, шелестя юбками, направилась в залу, к своему дорогому Авдееву, той самой королевской походкой, высоко подняв подбородок. Последнее слово вновь осталось за ней. Мишель лишь долю секунды смотрел ей вслед, но затем решил, что выяснять отношения ниже его достоинства, а разбираться, кто кого толкнул, и вовсе - мальчишество. Неужели неясно, что она сделала это нарочно? Но подобная дерзость с её стороны, как ни странно, вызвала у него улыбку.
Которая, впрочем, сразу пропала, ибо следом за дочерью в залу вышла Алёна, в сопровождении графини Авдеевой. Мишель решил воспользоваться советом Сашеньки и пропустил их вперёд, прежде чем выйти самому. Алёна-то, конечно, на конфликт идти не будет - вон как глазами стреляет! - но Мишелю не хотелось лишний раз сталкиваться с ними - нигде, никак, никогда.
- Уже уходите, Мишенька? - заботливо спросила Софья Владимировна.
Он и ей не ответил. Перехватил взгляд Алёны, которая прямо-таки раздевала его глазами, Мишель демонстративно поклонился обеим женщинам и вышел, так ни слова и не сказав.
- Это из-за нас, - тихонько пояснила Алёна, оглядываясь вслед молодому князю. - Никак не может смириться, бедный мальчик!
- Дай ему время, дорогая, - посоветовала Софья Владимировна. - Этот ребёнок сильно избалован. Трудно понять, трудно принять. И ведь такое горе! Он очень любил покойную княгиню...
В то же самое время, Ксения Митрофанова, подхватившись со своего места, стремительно направилась к Сергею Авдееву, чтобы сказать ему пару слов, а потом, как верная жена декабриста, неизменно последовать за любимым в добровольное изгнание. Надо сказать, отказываться от столь прекрасного вечера ей категорически не хотелось, поэтому на Авдеева Ксения была вдвойне зла. Но о том, чтобы оставаться здесь без Мишеля, и речи не шло.
Возле Авдеева она оказалась одновременно с Александрой - та шла медленно, фланируя сквозь собравшихся гостей, и отблеск света играл с её длинными тёмно-синими, как сама ночь, юбками. Достойно, вне всяких сомнений. А вот Ксения, как какая-то простолюдинка, едва ли не бегом бежала и, остановившись возле Авдеева с Голицыным, вынуждена была перевести дух, набирая в грудь побольше воздуха перед своей гневной тирадой. Присутствие потенциальной соперницы за спиной, которая сегодня была на высоте, не в пример позавчерашнему дню, Ксения ощущала всеми фибрами души.
"Духи, чёрт возьми! Пармская фиалка! Откуда у неё такие дорогие духи?!" - пронеслось в голове то самое, женское, противное, завистливое. А уже в следующую секунду находчивая Ксения придумала, как уязвить неотёсанную деревенщину, и на чистейшем французском сказала Авдееву:
- Serge, il te faut reflechir deux fois avant d’envoyer les invitations a n’importe qui ! Tu vois, qu’est-ce que tu as fait! Il m’etait tres difficile de convaincre Michel de venir ici, et maintenant il est parti ! C'est un acte irréfléchi de ta part! (Серёжа, нужно было дважды думать головой, прежде чем рассылать приглашения кому попало! Видишь, чего ты добился! Мне таких трудов стоило убедить Мишеля приехать, а теперь он ушёл! Это было весьма необдуманно с твоей стороны!) - добавила она уже на выдохе и посмотрела на Голицына, в поисках поддержки.
Увы, Антон не отреагировал. Между ними с Ксенией всегда теплились очень нежные чувства, но в данный момент он её бессовестно предал, во все глаза рассматривая новенькую, подошедшую так близко. Казалось, вот только руку протяни, и сможешь ощутить мягкость её удивительно ярких волос под своими пальцами! Ксения нахмурила соболиные брови и требовательно посмотрела теперь уже на Авдеева, в надежде, что он хотя бы извинится. Это бы ситуацию не исправило, но потешило бы Ксюшино уязвлённое самолюбие, но, увы.
Чистый, без малейшего намёка на акцент, французский зазвучал прямо у неё за спиной прежде, чем Сергей Авдеев успел ответить.
- Il est tres doux et delicat pour un officier, Ксения Андреевна! Si Je sais, qu'il va reagir si vivement a ma presence, Je n’aurais pas venu. Passez s'il vous plait mes excuses les plus sincères a Sa Majeste! (Для боевого офицера он что-то слишком нежен и обидчив, Ксения Андреевна! Знала бы я, что он так остро отреагирует на моё присутствие - ни за что бы не пришла. Передайте, пожалуйста, его величеству мои искреннейшие извинения!)
Ксения резко обернулась, волосы из причёски больно хлестнули её по лицу. Тёмные глаза с яростью уставились на Александру, но та стояла как ни в чём не бывало и мило улыбалась своей побеждённой сопернице.
"Откуда?" - прямо-таки читалось на лице униженной Митрофановой. В её-то понимании нищей медсестре из захудалой провинции совершенно неоткуда было знать французский, да ещё и говорить на нём так великолепно! И её гневное недоумение прямо-таки проливало бальзам на Сашину душу, израненную несправедливыми обидами. Но и этого ей показалось недостаточным.
- М-м, кажется, я поставила вас в неловкое положение, простите. Я, клянусь вам, не знала, что в высшем обществе принято говорить на французском. Как-то это... неожиданно! Русские люди, всё-таки! Ну да ладно, - Александра в очередной раз улыбнулась, работая на публику, и Антон Голицын едва ли не растаял под чарами её нежной улыбки.
Что уж говорить о Серёже, который и без того был давно и безнадёжно влюблён? Вновь вернув свой взгляд Ксении, Александра доверительным шёпотом сообщила:
- Мой вам совет, Ксения Андреева, в следующий раз для начала узнайте, с кем имеете дело, а уж потом умничайте с чистой совестью! Иначе опять попадёте в глупое положение.
Вообще-то это был совет от Ивана Кирилловича, правда, немного перефразированный, но Саша решила не уточнять. Её монолог и так уже произвёл неизгладимое впечатление - Ксения вспыхнула, аки маков цвет, и, подобрав юбки, быстрым шагом направилась в сторону выхода. Сергей зашёлся весёлым смехом, а Антон, пару секунд поглядевший вслед Митрофановой с тоской, впрочем, тоже последовал примеру своего товарища.
- Боже, мой дебют провалился, - резюмировала Александра, понаблюдав за тем, как Ксения вихрем проносится мимо Алёны и графини Авдеевой, не удостоив ни ту, ни другую своим вниманием.
- Позвольте не согласиться! Чтобы у нашей Ксюши не нашлось, что ответить - это нужно было ещё ухитриться! Мы с вами, кажется, не представлены, извольте: Антон Васильевич Голицын.
Молодой человек, отрекомендовавший себя, был встречен тёплой улыбкой, но за ней скрывалось явное недоверие. Впрочем, скрывалось надёжно, Антон ничего не заметил. А вот Александра, отличавшаяся завидной наблюдательностью, наоборот, многое заметила в своём новом знакомом, в частности и то, что предпочла бы вовсе не замечать. Например, его странный, бегающий взгляд. Не то чтобы ей, как молодой барышне нежного возраста, было до невозможного противно, что он ещё ни разу не поднялся выше зоны её декольте, но куда раньше её как доктора, привлёк нездоровый блеск в его глазах, и неестественно широкие зрачки. Они были настолько большими, что натуральный цвет глаз князя Голицына становилось невозможно определить, они казались всё едино чёрными, бархатно-чёрными, неумолимо манящими к себе лихорадочным блеском. Так часто бывает, если человек длительное время употребляет сильнодействующие наркотические вещества.
Не считая этого, Антон Васильевич был недурен собой, вьющиеся рыжеватые кудряшки, торчащие в разные стороны, его ничуть не портили. Саша позавидовала - при таком цвете волос лицо его оставалось на удивление чистым, ни единого признака конопушек не наблюдалось, а уж она-то искала на совесть - но всё равно не нашла. Может, причина заключалась в том, что Антон Голицын был довольно смугл, а на загорелой коже любые веснушки естественным образом терялись - а может, их и вовсе не было, как знать.
Телосложением Голицын отличался богатырским, поспорил бы в этом с самим Мишелем, вот только ростом Антон был ниже. Он и Авдеева был ниже, и ниже заметно, особенно, когда они стояли рядом, как сейчас, но Голицын, похоже, по этому поводу ничуть не переживал. Он вообще никогда ни из-за чего не переживал - такой вот был весёлый и беззаботный человек. Только, на взгляд Александры, слишком манерный и дёрганый. Но, спасибо на том, что не заносчивый и не фамильярный!
- Милая, я так рад, что ты пришла! - как обычно, ласково и нежно, произнёс Авдеев, прежде чем Сашенька успела представиться. "Милая"? Очень сомнительно, чтобы подобный тон был приемлем в присутствии посторонних. Саша, может, и была провинциальной простушкой, но этикет знала не хуже любой дворянки.
И этот грубый способ Сергея продемонстрировать свои права на неё Саша нашла весьма некрасивым. Волнуетесь, стало быть, Сергей Константинович, батюшка? Боитесь потерять своё первенство?
"Неужели получилось?" - спросила тогда Александра саму себя. В победу до последнего не верилось, но взгляд Голицына и поведение Серёжи говорило об этом краше всяких слов. И всё же, Сашенька не спешила радоваться раньше времени. Вся эта игра, весь этот фарс - всё могло рухнуть в любую минуту, и тогда их старания окажутся напрасными.
А ведь они с Алёной несколько часов бились над Сашиным образом, взяв в помощницы гордеевскую горничную, которая тоже кое-что смыслила в нарядах и причёсках.
Девушка помогла подвязать пояс по-модному, а не просто обмотать вокруг талии, как делала Алёна, а ещё рассказала, каким образом лучше вплести ленты в волосы - но взяться за это Александра так никому и не позволила. Не потому, что была вредной, а потому что боялась, что заметят её рану, и придётся потом объяснять, откуда это, и снова врать.
О нет, обманывать никого она не хотела, поэтому волосами занималась сама. В этом здорово помогли былые навыки, приобретённые за годы жизни с отцом. Оставшись без материнской заботы, Сашеньке, чтобы выглядеть красиво, пришлось самой научиться плести изысканные косы и строить замысловатые причёски на своих густых, непослушных волосах.
Получилось у неё великолепно, горничная сказала даже, что и сама не сделала бы лучше, а уж она-то по причёскам была главная мастерица, саму княжну Катерину Михайловну не раз заплетала, да не куда-нибудь, а на императорский бал! Александра скромно выслушивала вполне заслуженные комплименты, а сама тем временем высвободила несколько прядей из высокой причёски. Имитируя лёгкую небрежность, они завивались воздушными локонами вокруг её лица, скрывая ссадины на лбу и виске, которые до сих пор противно ныли, в напоминание о милости Ивана Кирилловича.
Тот, впрочем, тоже остался доволен внешним видом своей будущей падчерицы, одобрительно пробубнив какой-то комплимент в адрес её девичьей красы. Александра не обратила на него внимания, конечно же, но сейчас, наблюдая искренний восторг Голицына и немое обожание Авдеева, невольно вспоминала те невнятные слова. И как Алёна сказала потом: "Вот, даже Иван Кирилыч похвалил, а он-то зря говорить не станет!"
Так что же это… неужели и впрямь получилось?

___________________________________

Ирина,чао!
Наконец смогла добраться до глав,и по этому поводу сабантуйчик небольшой
Итак, начинаю

По первой главе

Пошла наша Саша в больницу. А что ей делать оставалось? Пойти больше некуда. Пошла- и напоролась на своего "милого друга". Викентий Иннокентьевич даже вида не подал,что предал- хот я бы тоже не подала,что я,дура,что ли? И подсунул всякую хадость в жалком лице Сидоренко,вечно пьяного копателя в трупах. Я вообще поражаюсь выдержке Саши. Иногда даже кажется,что она-не девушка вовсе. В смысле,что действует истинно по-мужски. Точно в отца. Это даже хорошо,что характер у неё твёрдый,как скала,иначе бы не выдержала этот ээкзамен-и перед предателем, и пьяницей. Хотя Сидоренко правильно говорил:мёртвых бояться не надо.Живых надо бояться.
Со вскрытием наша барышня справилась на ура. Чем несказанно нашего Сидоренко поразила. Даже подумал,что белая горячка.Горячка белая Вот уверена, что у него бы так шикарно не вышло!
Вера понравилась. Не знаю,как там дальше будет, и будет ли Вера постоянным персонажем,но она мне нравится Только зря она глазенапы на Мишеля закидывает-наш дворянин настолько кичится своим происхождением,что замечать простую медсестру посчитает ниже своего достоинства...
Ой,как бы мне хотелось,чтобы Саша нашла язык с Владимирцевым! Чтобы благодаря ей он снова расцвёл и запах,как майская роза. Чтобы на ноги встал, снова к жизни вернулся,чтобы женшинам поверил.Чтобы нашёл ту,которая поможет забыть предательство невесты. Ведь ничем же не заслужил такой доли!
А бабуська Никифорова меня даже умилила,право слово.Как это мило-прятать миллионы под подушкой. Хотя не думаю,что получить по граблям будет так же мило,если вздумаешь потянуться к подушке.
Надеюсь,что наша Саша вытянет обоих обречённых!

По второй главе

...которая начинается с неожиданной встречи Сергея и Саши. Ну хоть убей меня,но перестал мне нравиться этот человек. Другие воюют, а он своими ямочками барышень соблазняет! Нехорошо-с. И всё у него слишком - Слишком хороший. Слишком добрый. Слишком мягкий и отзывчивый.. Чётт подозрительнА.Честно-честно. Прелестный скромник,ну-ну. Думаю, Саша и стала с ним ещё и потому дружить,что они совершенно разные.Ну вот совершенно. И я очень надеюсь,что она в нём не разочаруется, а то мне кажется,что он не то совсем как бы.
И вообще... выкрутился наш Серёжа, и вместо того,чтобы поддержать Сашу - а что,он всегда должен её поддерживать,как-никак влюблён! - он пригласил всех на ужин. И Алёну,нашу Лису Патрикеевну. И кто его за язык тянул? Пытался разрулить непростую ситуацию, знаю,но наверняка же был другой выход! И ещё мне ужасно не понравилось,как Сергей прямо-таки расстилался перед Алёной. Он что,так её боится? Или хочет всем угодить-и нашим, и вашим? Ну так это ещё никому не удалось!
Ну наконец-то....наконец-то наша Саша обратила внимание на наряды!!! Есть,есть,есть! Теперь пусть Ксения Батьковна умоется, наша скромница вооружается!
Ой, а как понравилось мне,когда Саша появилась на вечере! А как Мишеля отбрила! Как плечиком так ненароком задела! Нет,эту девочку лучше не трогать! За ней всегда последнее слово остаётся. И оделась как:сразу все увидели,что никакая она не замухрышка, а очень даже ничего себе так,если Ксения завертелась да забеспокоилась. И даже роковая любовь некоего Антона Голицына пошатнулась,когда он увидел Сашу.
Кстати, об Антоне Голицыне. Эти его розовые сердечки в глазах меня просто умилили. Только вот новость о том,что он весело сидит на наркотиках,мне ужасно не понравилась. Надеюсь,от этого проблем не будет нашей Саше?
Ой, а как наша Саша отбрила Ксению! На таком французском языке,как я поняла,идеального произношения. Ксении надо впредь думать,прежде чем говорить что-либо! А Сашины духи её сразили наповал.
И вообще... вижу,Саша произвела фурор. И сделала массу дел за несколько минут. Ксению на место поставила, Мишеля задела, Голицына влюбила, и даже,кажется,заставила Сергея ревновать!
Вечер удался,это факт.

Жду с нетерпением продолжения!
_________________

Ирина, привет! Спасибо за продолжение!

Вот ведь подсиропил дорогой Викентий Иннокентьевич, в мертвецкую отправил. Как будто она всю жизнь мечтала трупы резать! Но наша Саша достойно вышла из ситуации, в обморок не грохнулась, взрезала труп, диагноз поставила. Не посрамила отца. Молодец!

Но только от одного кошмара отделалась, как тут другой появился. Мишель Волконский! Судьба будто нарочно их сталкивает. А потом еще на приеме встретились.. А он даже поздороваться не пожелал. Хам! А она опять его уделала! А заодно и Ксению! Сашин дебют в обществе удался! Она даже поклонника приобрела...



Отчего-то мне в этих словах слышится какая-то ирония..

Тут один вопрос возникает насчет Сергея.. Если он так Сашу обожает, отчего предложение не делает? Чего ждет? Вообще не внушает он мне доверия, ни в качестве жениха, ни в каком другом качестве..
___________________________________

Девчата, доброго времени суток, и спасибо за отзывы! Вижу я, милый-премилый-добродушный-зайчик-лапочка Сергей никому не понравился, несмотря на то, что он весь из себя такой сахарный, нежный и положительный! Ну и ладно. Зато, надеюсь, понравился хмурый-вечнонедовольный-неприятный-высокомерный-заносчивый Мишель! Не судите парня строго, у него характер!!!!



Ломается, как мятный пряник! 21 год парню! Тормозит...!



У всех свои пороки, Лиля, тут уж ничего не поделаешь... А так-то вроде неплохой! Ещё бы Ксюшу не любил, вообще цены бы ему не было!



Вот что не заслужил, это точно! Но вот чтобы "общий язык"... Характер-то у него не сахар, особенно после всех тех бед, что на его долю офицерскую выпали... Так что тут я опять сделаю так:


Ещё раз благодарю за отзывы, завтра вечером (по московскому времени) обязательно выложу 12 главу!
___________________________________

Согласна.

И мне тоже.

С такими ломками и тормозами, как сейчас, он поведет ее под венец, когда им будет лет по 40-45, не меньше.
_________________

Доброго времени суток!



Юлиана, а может, так оно и лучше было бы? Не знаю, не знаю...

Сейчас выложу ещё две главы, хотела сделать небольшое отступление на всякий случай. В 12 главе будет присутствовать сцена с игрой в фанты, тут я взяла на себя смелость слегка изменить общепринятые правила, для гладкости сюжета. Обычно в фанты играли, собирая с участников залог в виде какой-нибудь памятной вещи, а ведущий для обладателя выбранной вещи придумывал интересные задания. Либо, второй способ: заранее писали карточки с заданиями, а затем вытягивали по очереди, и исполняли - кому что выпало. А вообще-то вариантов этой игры очень много, тут уж на что хватало фантазии. Я соединила два самых известных способа в один, так что, будем считать, что в доме у Авдеевых играли именно так.
___________________________________

 » Глава 12. Антон

- Александра Тихонова, - представилась она, приветливо улыбнувшись. В отличие от Мишеля, Голицын никогда не брезговал общением с плебейскими барышнями, особенно если те были хороши собой.
Как того требовали правила этикета, Антон с почтением поцеловал воздух над протянутой ручкой, не преминув воспользоваться случаем и легко прикоснуться к её пальцам. И сразу отметил, до чего нежная у неё кожа, и как пахнет земляникой!
Это Алёна постаралась, заставив Сашу под угрозой отмены практики в больнице просидеть целых полчаса, делая горячие ванночки для рук, с глицерином и эфирными маслами из аптеки Феррейна. А потом ещё столько же собственноручно втирала в её руки свой земляничный крем, заказанный ею из самого Парижа.
И вот результат, ещё одной безупречностью больше! И если бы узнал Антон, что не далее, как сегодня утром, эти нежные ручки ковырялись во внутренностях бедного студента Устинова, ни за что бы не поверил!
- Серёжа, с вашей стороны было так любезно пригласить нас, - с улыбкой сказала Александра, обернувшись на Авдеева и протягивая руку теперь уже ему. Она не знала, уместно ли будет обращаться к нему на "ты" в присутствии посторонних, и намеренно построила свою фразу так, будто имела в виду их с графиней Авдеевой. – Мама так рада встрече с Софьей Владимировной, словно не видела её тысячу лет!
- Рад, что сумел угодить, - мягко, как всегда, улыбнулся Сергей.
- Вас нужно непременно познакомить с остальными! – встрял в их нежное воркование Голицын, которого конечно же никто не просил вмешиваться, и которому конечно же не было до этого ни малейшего дела. – Вы новенькая здесь, никого не знаете! Серж, позволь исправить это недоразумение? – Авдеев пробормотал что-то невнятное, но Антону и не требовался чёткий ответ. – С кого начнём? Давайте, я проведу небольшой вводный экскурс... чтобы было не так сложно. Обратите внимание, вон та милая мадемуазель за роялем, Катя Савинова. Большая умница, выпускница бестужевских курсов, мать четверых детей. А с виду-то и не скажешь, а? Такая молоденькая, аппетитная... Хм. Я отвлёкся, прошу прощения! Во-он там, позади неё, невысокий господин с круглым животиком и такой же круглой лысиной, купец первой гильдии Лебёдкин, по кличке Слива. Некрасивый, но добродушный. Видите сладкую парочку позади него? Это барон и баронесса Штайгер. Угадайте, кто по национальности, хе-хе. Далее, от окна, слева направо: господин Алеев, Степан Афанасьевич...
- Тот, у которого стеклодувные заводы по всему Подмосковью? – невольно заинтересовалась Александра, услышав знакомую фамилию. – Алеевский хрусталь и всё такое?
- Собственной персоной он, хозяин стеклянного великолепия! Правда, здорово пошатнувшегося с началом войны, но Степан Афанасьевич на этот счёт не волнуется, - Антон перевёл дух и продолжил с улыбкой: - Обратите особое внимание на вон того высокого и статного господина рядом с ним. Он симпатичен, рыжеволос и очень похож на меня! Как думаете, кто это?
- Старший князь Голицын, стало быть, - ответила Александра, пряча улыбку. Антон, несмотря на все свои недостатки, собеседником был отменным и имел хорошее чувство юмора.
- Совершенно верно! Мой драгоценный отец, Василий Васильевич, прошу любить и жаловать! Третий в их компании - полковник Герберт, широкой души человек, скажу вам по секрету. Воевал на западном фронте, но был комиссован по ранению три месяца назад. Начальство пока запрещает ему возвращаться в строй, но полковник до последнего не теряет надежды повоевать ещё немного, пока не кончилась война. Удивительный человек! Вам он понравится.
- Не знаю, не знаю. У меня к военным, видите ли, предубеждение в последнее время! – рискнула не согласиться Александра, и взрыв задорного хохота был ей ответом. Авдеев и тот позволил себе рассмеяться и сказал:
- Я тебя уверяю, он вовсе не такой, как Мишель! Скорее, полная его противоположность, образец галантности, учтивости и хорошего воспитания.
- Да-а? – всё ещё с недоверием спросила Александра, а Антон вновь рассмеялся от души.
- Вижу я, наш Мишель сумел произвести на барышню впечатление!
- Неизгладимое! – не стала спорить Александра, делано нахмурившись.
- О, какая прелесть, они идут к нам! – задорно произнёс Голицын и подмигнул Александре с таким азартным видом, словно затевалось большое веселье. – Сейчас-то я вас и познакомлю! Серж, мой отец неисправим, посмотри-ка, уже и седина в бороду, а всё туда же! Не может пройти мимо хорошенькой девушки, вы уж, Александра Ивановна, не судите строго...
"Отчество моё откуда-то знает", - отметила Александра, оборачиваясь на идущих к ним мужчин. Или не знает, а просто уже заранее приписал ей в отцы Ивана Кирилловича? Эта мысль заставила Сашу задуматься, но напрасно – Антон Голицын, будучи страстным любителем чужих тайн, давно разузнал о ней всё, что можно было.
Когда она обернулась, всё ещё озадаченная, перед ней предстало сразу трое: высокий брюнет с военной выправкой, полковник Герберт, рыжеволосый князь Голицын, и худенький блондин с ястребиным взглядом, про которого Антон ничего не успел рассказать. Первым двум было под сорок, а вот ему не более двадцати пяти. И взгляд у него был на редкость неприятный, ещё хуже, чем у самого Антона.
Авдеев, как обычно уловив и тонко прочувствовав Сашины эмоции, встал между ними и вкрадчиво произнёс:
- Добрый вечер, господа.
- Сергей Константинович, чудесный вечер! Впрочем, как всегда, - глаза полковника, и впрямь на редкость галантного, задержались на Авдееве не долее секунды, и вновь вернулись к Александре, героине сегодняшнего вечера. – Милая барышня, кажется, мы незнакомы? Ваше очарование я бы не забыл, увидев однажды! Позвольте представиться, полковник Герберт, Георгий Альбертович. Не обращайте внимания на имя, я из обрусевших немцев и сражаюсь на стороне Российской империи ещё со времён русско-японской.
Милый он был. Прав оказался Серёжа – не чета грубияну Волконскому, хоть и тоже военный. Саша улыбнулась его шутке, а шикарные усы полковника приятно пощекотали её руку, когда он, разумеется, поцеловал её в знак сердечного приветствия и столь приятного знакомства.
Старший Голицын тоже не побрезговал, хотя прекрасно знал, кто перед ним. Более того, он выразил своё восхищение безграничной красотой "госпожи Тихоновой", а также надежду, что она подарит ему второй танец, ведь первый наверняка уже обещан Сергею Константиновичу.
"Они всё обо мне знают", - поняла Александра, пропустив намёк Голицына мимо ушей.
Хорошо это или плохо? Она ещё не решила, но времени на размышления не было, пришёл черёд знакомиться с худым, долговязым блондином, с неприятными глазами, цвета дождливого осеннего неба.
- Иннокентий Иноземцев, - представился тот, не дожидаясь, пока это сделает кто-нибудь из присутствующих.
Об Иноземцевых по Москве ходила дурная слава, настолько дурная и настолько громкая, что дошла даже до скромного подмосковного городка, где жила Саша. Это был очень богатый и старый род – титула как такового у них никогда не было, но с начала времён Иноземцевы всегда были при власти. Ещё при Иване Грозном, кто-то из их предков, с фанатичной преданностью служивший в опричнине, жестокостью и изуверствами сделал себе имя, и за эти сомнительные заслуги получил хорошую должность при царском казначействе. С тех пор сменилось много правителей, но должность Иноземцевых оставалась бессменной. Они не гнушались никакими поручениями, пускай и самыми грязными, в награду за верность всюду им была слава и почёт, и при любой власти жилось Иноземцевым хорошо.
Их фамилия часто фигурировала в политических хрониках, наряду с фамилией Гордеева, но, к сожалению, блестящей репутацией Иноземцевы похвастаться не могли. О них говорили много и дурно, прокламационные листовки вовсю величали их угнетателями и обманщиками честного народа, чуть реже – ворами и убийцами. Результатом стало то, что семья Иноземцевых обрела едва ли не всероссийскую известность, несмотря на многочисленные обвинения в воровстве и мошенничестве, и обвинения вовсе не безосновательные. Но разве кому-то в высших кругах было до этого дело? Кого удивишь тем, что чиновники воруют? Это давно стало нормой.
А что касается других слухов, куда менее приятных... Наверняка вымыслы, решила Александра. И бояться тут нечего. Иннокентий, например, был совсем не страшным, разве что взгляд неприятный? – но это у каждого второго среди присутствующих, а уж нашего Мишеля в этом и вовсе никто не переплюнет!
Но всё же, несмотря на собственные попытки храбриться, Саше становилось неуютно, когда она смотрела на этого холодного, сдержанного в выражениях блондина. Можно было подумать, что Иноземцев тоже брезгует общением с плебейкой, однако почтение своё он выразил вполне искренне, и более того, позволил себе остаться, когда старший Голицын с полковником, отрекомендовав себя, удалились приветствовать графиню и её новую гостью. Алёна просто обязана была произвести впечатление на этих тонких ценителей женской красоты, неудивительно, что они поспешили завладеть её вниманием как можно скорее.
- Позвольте, а чем вы занимались до приезда в Москву? – спросил Иноземцев, заставив Сашу вздрогнуть от неожиданности. Он выглядел замкнутым, не расположенным к светским беседам, и меньше всего Александра рассчитывала услышать его вкрадчивый голос. Да и вопрос Иннокентия, признаться, поставил её в тупик.
Наученная опытом с Митрофановой, Саша ждала подвоха в абсолютно любой фразе, как случайно оброненной, так и адресованной персонально ей. Она, увы, даже в мыслях не держала, что человеку и впрямь могло быть интересно просто пообщаться.
- Я... - неуверенно протянула она, страшно растерявшись, но милашка Авдеев, как всегда вовремя, пришёл на выручку и ответил за неё:
- Александра Ивановна состоит медсестрой при больнице у доктора Воробьёва.
- Медсестрой? – Иноземцев, казалось, искренне удивился, высоко подняв белёсые брови. – Надо же, как интересно!
- О-о, уверяю, в этом мало интересного, - заверила его Александра, беря ситуацию в свои руки. Видимо, Иннокентий и впрямь не собирался смеяться над ней и ставить её на место тоже был не намерен. – И это совсем не так романтично, как мне казалось в самом начале. А вы? Чем занимаетесь вы?
Что уж греха таить, послушать про знаменитых Иноземцевых было интересно!
- Я... в особенности, ничем, - Иннокентий стушевался и даже покраснел, когда сия прелестная особа обратилась непосредственно к нему. – Всего лишь помогаю отцу.
- Хорошенькое "ничего", - прокомментировал Голицын, - его отец, "всего лишь" большой начальник в казначействе, а Кеша – его верная правая рука, наш финансовый гений. Вот если бы вы меня спросили о роде моей деятельности, милая Александра Ивановна, то моё "ничего", увы, оказалось бы куда тривиальнее!
Бездумная трата отцовских капиталов на собственные удовольствия и другие весёлые способы прожигания жизни и молодости. Это из недосказанного.
Но Антон, определённо, обладал удивительным даром расположить собеседника к себе. Даже недостатки свои он умудрялся обыгрывать так весело, что они немедленно превращались в достоинства. Повеса, ловелас, весельчак и бретер, немного папенькин сынок, но до того простецкий, хоть и князь, что это не могло не вызвать улыбки.
Чего нельзя сказать об Иноземцеве, всю дорогу напряжённом, точно натянутая струна. И смотрел ещё так противно! Вроде и не пялился в её декольте, как этим баловался то и дело Голицын, но всё равно, присутствовало в нём что-то отталкивающее.
- По-моему, ты им увлечена, - выдал ревнивый Сергей, когда Иноземцев увёл Антона на балкон, под предлогом выкурить сигару. А на самом деле: порасспросить о новенькой барышне, о которой не любивший сплетен Кеша пока ещё ничего не знал.
- Кем?! – ужаснулась Саша, в порыве возмущения прижав к груди обе руки. У неё в голове не укладывалось, как это она ухитрилась дать повод Сергею думать о чём-то подобном?!
- Голицыным, ну кем ещё! – с обидой произнёс он, понуро опустив голову. Ещё бы вздохнул, как обиженный мальчик, и тогда Саша точно кинулась бы его утешать, до того жалко бедняга Авдеев выглядел.
- Господи, с чего ты взял?! Он мне совсем не понравился! Ну, если только чуть-чуть.
- Знала бы ты, как я боюсь, что тебя у меня уведут! – с волнением произнёс Серёжа. – Какой-нибудь смазливый и заносчивый князёк, вроде Голицына.
Уверяем вас, насчёт Антона он напрасно переживал. Удар пришёл оттуда, откуда его ожидали меньше всего. Но, обо всём по порядку.
- Уведут! – брезгливо повторила Александра. – Прямо так возьмут и уведут, как собачку за поводок! Словно у меня нет своей воли и желаний!
Вспомнив о пророчествах Алёны насчёт замужества, Александра крепко задумалась, и настроение её, и без того не радужное, сделалось только хуже. Хмуро посмотрев на Сергея, она хотела сказать ещё что-нибудь в знак протеста, но её прервали.
Та самая Катерина Савинова, мать троих детей и превосходная пианистка, объявила, что начинается игра в фанты, и шепнула что-то приземистому старичку с пышными усами (потом выяснилось, что это её муж). Тот послушно кивнул и вышел в фойе, чтобы через минуту вернуться со шляпой в руках, куда Катерина попросила складывать записки. Софья Владимировна, хозяйка торжества, веселясь совсем по-девичьи, упорхнула в одну из дальних комнат в поисках ручек или карандашей, а Катерина прошлась по гостям, собравшимся в круг, раздавая каждому пустые карточки, куда нужно было вписать своё имя.
- Чудесный вечер, неправда ли? – спросила она, остановившись возле Сергея и Александры, но обращаясь исключительно к последней. – Мы с вами ещё не знакомы. Я Катерина Ивановна Савинова, жена купца Савинова, вон того старичка, что беседует с полковником, - по-домашнему представилась она. – Скажу по секрету, милая, Авдеевы не часто балуют меня такими приглашениями, да и сегодня-то вызвали исключительно потому, что пустует рояль.
- Катерина Ивановна, как можно! – попытался было воспротивиться Авдеев, но купеческая жена немедля перебила его, блеснув ясными глазами:
- Разумеется, так! В обычные дни эти негодники приглашают за рояль другую Катерину, вам наверняка небезызвестную... вот у кого талант, так талант!
Волконская?! Александра вскинула голову, во все глаза уставившись на Сергея, но тот и бровью не повёл, продолжая с растерянным видом заверять Савинову, что она в их особняке всегда званый гость.
"Ну а какая же ещё Катерина, умеющая виртуозно играть на рояле, мне небезызвестная?" – продолжала раздумывать Александра, пытливо глядя на Сергея, в то же время ловя себя на другой мысли: а ведь, наверное, это неприлично – так на него смотреть.
Но как же тут не удивляться? Сергей про это не говорил. Или, нет, не так – он ведь и вовсе убеждал, что нигде не пересекается с Волконскими, за исключением редких встреч в их имении за городом. Но в столице никогда.
И тут выясняется...
- Мы по-прежнему не представлены! – снова перебила сладкие речи Авдеева купеческая жена. – Чем рассыпаться в комплементах, Серёжа, познакомили бы нас с вашей новой гостьей!
- Да, конечно, - послушно произнёс Авдеев и, ко всеобщему удивлению, выдал: - Это Александра Ивановна Тихонова, моя невеста.
Он произнёс это запросто и без запинки, как само собой разумеющееся. Александра вновь вскинула голову, с ещё большим удивлением посмотрев на Авдеева, а Антон Голицын, к тому времени вернувшийся с веранды, замер на полпути. И Иннокентий Иноземцев тоже в очередной раз нехорошо посмотрел.
- Вот даже как? – хмыкнула Савинова. – Что ж, поздравляю с выбором, Серёжа. Она просто чудо! А вы, Александра Ивановна, ещё намучаетесь с этим негодником. Дай вам Господь терпения!
Произнеся ещё несколько слов любезностей, она отошла к другим гостям, шлейф длинного платья тянулся следом за нею. И несмотря на дружелюбие и открытость, у Саши сложилось впечатление, что Сергея Авдеева сия дама ненавидит всей душой. Похоже, она даже и не пыталась этого скрывать, равно как не пыталась скрывать совершенно искренней симпатий к Серёжиной «невесте».
- Выдра! – с чувством произнёс Авдеев ей вслед, чем заставил Александру в третий раз удивиться. Никогда до этого она не слышала, чтобы Сергей отзывался о ком-то дурно, тем более о женщине. И она уже собралась было спросить, что всё это означает, но им вновь помешал Голицын.
- Очень точно подмечено! – шепнул он Сергею, однако его услышали и Иноземцев, и Александра. – А где Элла и Ирэн? Я ни ту, ни другую не видел среди приглашённых.
"Элла и Ирэн" - попахивало чем-то неприличным, неминуемо ассоциировавшимся с девочками из борделей, на скромный взгляд Александры, всю жизнь прожившей в деревне, где не было этих дурацких: "Серж", "Алекс", "Ирэн", "Мишель", а были простые русские - Серёжа, Саша, Ирина, Миша...
Но у неё хватило такта промолчать и не оспаривать общепринятые устои. Тем более, так было даже лучше.
"Никогда в жизни не смогу сказать ему: "Миша"! Господи, я его и по имени-отчеству никогда не осмелюсь назвать!" - подумала Саша, тем временем слушая отчёт Сергея о таинственных Элле и Ирэн, коими оказались две знаменитых на всю Москву княжны, невесты на выданье.
- Как же, не смогли приехать? – вдруг подал голос Иннокентий. – Скорее, не захотели! Куда им, таким возвышенным особам, до нашего разномастного общества!
Что это ещё за бунтарские идеи? И главное, от кого! От человека, купающегося в деньгах, заработанных непосильным трудом пролетариата! Вот уж неожиданно. По такому случаю Александра повернулась к неприятному Иноземцеву и спросила с мягкой улыбкой:
- Князь Волконский поэтому ушёл? Компания не понравилась?
Антон в очередной раз расхохотался в голос, да так громко, что на него начали оборачиваться. Он извинительно выставил руки ладонями вперёд и опустил голову, изображая стыд, а сам еле сдерживался, чтобы вновь не рассмеяться.
- Видимо, да, - не стал спорить Иноземцев. – И, знаете, мне так жаль вас! Намучаетесь вы ещё с ним!
Это Антон пять минут назад успел рассказать ему, что к чему, и откуда взялась столь очаровательная особа на приёме у Софьи Авдеевой, и теперь Иноземцев искренне ей сострадал. Иметь в родственниках самого Волконского и врагу не пожелаешь!
Но прозвучало до того забавно, с учётом того, что те же самые слова не так давно сказала ей купчиха Савинова, но уже в адрес Сергея.
- Я, слава Богу, не замуж за него собралась, - смеясь, ответила Саша. – Скажете тоже! Надеюсь, всё обойдётся. Не такой уж он и страшный!
О-о, это она искренне храбрилась! Правда, время от времени поглядывала на Иноземцева, пытаясь разгадать, что означает его загадочная усмешка. С появлением Софьи Владимировны разговор сам собой прекратился – она вручила карандаш Сергею, а Александру взяла и обняла, не стесняясь всеобщего присутствия, и шепнула ей в ухо:
- Ты прекрасно держишься, девочка моя! Твой отец тобой бы гордился!
Саша вымученно улыбнулась, а сама подумала, что бы сказал Иван Фетисович, увидев её здесь. Сердце защемило в приступе невиданной тоски, а на душе вдруг стало так грустно.
"Папа-папочка, где-то ты теперь? – подумала она, растерянно наблюдая за удаляющейся хозяйкой торжества. – Жив ли? Вспоминаешь ли о нас?"
Она опомнилась, лишь когда Антон в третий раз позвал её, смеясь задорно над её странной задумчивостью.
- Всего лишь хотел попросить вас вписать моё имя! – объяснил он, протягивая свою карточку.
- Если бы это сказала Ксения Андреевна, я подумала бы, что она желает проверить, умею ли я писать! – сначала сказала, а потом уже подумала Александра, и прикусила язык, но было поздно. Иннокентий Иноземцев уже зашёлся в приступе неприятного, шелестящего смеха, а Сергей улыбнулся уголками губ. Антон только лишь вздохнул и, блестя глазами, сказал:
- Нет. Просто у меня ужасный почерк, а просить Кешу я не хочу. Я и так должен ему круглую сумму, не хотелось бы в очередной раз тревожить его лишним обязательством! – говоря это, он передал Саше свою карточку и будто нарочно коснулся кончиками пальцев её руки. Саша нашла это примитивным, но улыбнуться улыбнулась, и руки не отдёрнула, к величайшей ярости Сергея Авдеева.
- Серёжа, давайте я и вас запишу! У меня каллиграфический почерк, хотя доктора обычно славятся обратным, - с улыбкой произнесла она, даже и не взглянув на разгневанного Авдеева, а просто протянув руку.
Она всё ещё была сердита на него, за всё сразу: и за то, что умолчал об их дружбе с Катериной Волконской, и тем более за то, что так опрометчиво представил её саму своей невестой, пусть не во всеуслышание, а одной лишь безызвестной купчихе Савиновой, но всё же.
А он ей предлагал?! А она соглашалась?! И с какой стати он начал вести себя как собственник?
Боже, дорогой Серёжа, что с тобою сталось? Неужели дело в этих так называемых конкурентах? Господи, нашёл к кому ревновать! Рыжеволосый паяц Голицын и замкнутая ледышка Иноземцев! Хороши кавалеры, один другого потешнее! О-о, Серёжа, что же делает ревность с лучшими из нас?
Саша подписала карточки всем троим, и вновь Голицын коснулся её пальцев, и задержал их в своей руке дольше положенного, и вновь это заметил Сергей, а она, наоборот, сделала вид, что не обратила на эту якобы случайность ни малейшего внимания. С Иноземцевым приключилось то же самое, но он повёл себя с точностью до наоборот, отдёрнув руку как ошпаренный, это заставило Александру еле заметно улыбнуться.
Хмурый Авдеев отдал карточки вновь подошедшей Савиновой, складывавшей их в шляпу своего мужа, и когда все они оказались собранными, игра началась. Первый фант загадывала хозяйка торжества, пользуясь своим правом, и выпал он, как нарочно, Александре.
Но она уже не волновалась как прежде, с кем-то из присутствующих она успела вскользь познакомиться, а другие не выражали особой враждебности. Разве что один из них? – невысокий тощий господин в чёрном, лет сорока пяти, с родимым пятном на щеке и тёмными усами. Голицын потом сообщил, что это не кто иной, как Андрей Юрьевич Митрофанов, собственной персоной.
"Страсть как похож на дочь, - мысленно вынесла вердикт Александра, - так же волком смотрит!"
Фант оказался лёгким: всего лишь сказать фразу "Доброе утро!" на всех известных языках. Что ж, это вышло даже забавным – особенно видеть, как на лицах некоторых господ, явно знавших о плебейской подружке молодого графа, пренебрежённая ухмылка сменяется удивлением, когда она произнесла вполне уверенно - сначала на французском, затем на английском, затем на итальянском (знание латыни помогло), затем, смеясь, на родном русском. После чего полковник Герберт деликатным покашливанием напомнил ещё кое о какой нации, всем известной, но, увы, не упомянутой в сердечном пожелании доброго утра.
Александра невольно рассмеялась, прижав руку к груди, и громким шёпотом сказала:
- Я думала, не положено. У нас с Германией война, как-никак!
Супружеская чета Штайгеров - и та оценила шутку, и под конец своей маленькой сценки Александра умудрилась очаровать практически всех собравшихся под этой крышей, на радость Алёне и графине Софьи Авдеевой.
- Она просто чудо, - шепнул полковник Герберт князю Голицыну-старшему, а младший Голицын вздохнул и сказал Сергею:
- Тебе страшно повезло, братец. Ох, и повезло же тебе!
И лишь Иннокентий Иноземцев молчал, во все глаза наблюдая за барышней, словно боялся что-либо упустить. Пришла её очередь загадывать, и Александра придумала интересное задание – сплясать венгерку. Выпало исполнять полковнику Герберту, от которого, как от человека военного, никто не ждал особенной пластичности, но не одной Саше суждено было удивлять всех этим вечером.
Вызванный дворецкий вместе с горничной убрали ковёр, освобождая деревянные полы, и в течение следующих пяти минут гости с удивлением наблюдали отменный заводной танец бывалого вояки, выдававшего такие пируэты своими лакированными штиблетами, что позавидовала бы даже таборная цыганка.
- Во даёт!
- Где это он так научился?
- Какая пластика! – слышалось отовсюду, и лишь одна Катерина Савинова догадалась сесть за рояль и аккомпанировать полковнику весёлым мотивом. Собравшиеся хлопали в ладоши в такт музыке, а полковник плясал и плясал, покуда не выбился из сил.
Софья Владимировна тактично напомнила Герберту о его ранении, но полковник лишь отмахнулся. И спросил у Александры, довольна ли она исполнением, или же продемонстрировать ещё? Саша заверила, что довольна сверх меры, но общество потребовало продолжения, и вот полковник отплясывал под весёлые мотивы уже в компании с самой хозяйкой торжества.
И было в самом деле весело! Александра не ожидала от себя ничего подобного, заметив, что и сама она непроизвольно хлопает в ладоши вместе со всеми, в такт музыке, окончательно потерялась в собственных чувствах. Обратиться бы к Серёже, попросить помочь разобраться – но вот беда, Серёжа сегодня сам не свой и, наверное, уже жалеет, что вообще позвал её.
Своему фанту полковник загадал отжаться двадцать раз от пола, и выпало Авдееву.
- Эка ты, братец, попал! – прокомментировал Голицын, но Сергей отказываться не стал, правда, заранее честно предупредив, что все двадцать может и не осилить.
- Ну, сколько получится, - щедро разрешил полковник, подкручивая тёмный ус и хитро поглядывая на Александру. Она осталась стоять возле двери на веранду, вместе с Голицыным, вдвоём. Как только объявили фанты, Иноземцев позорно сбежал, то ли считая буржуйские торжества слишком низменными для своей пролетарской души, то ли попросту испугался опозориться. Его бегство Антон не прокомментировал, а вот после выхода Сергея негромко пояснил Саше:
- Полковник извечно к нам цепляется. Считает, недостойно отсиживаться в тылу, покуда идёт война. Но не все же так яростно рвутся в бой, как он! Большинству из нас есть что терять. А у него никого нет, ни жены, ни детей, и жизнь свою он считай что прожил. Почему бы не повоевать напоследок?
Это была больная тема и, наверное, затрагивать её было неэтично. С любым, кроме Голицына, для которого вообще не существовало запретных тем.
- А вы почему не пошли? – спросила Саша всё-таки. Она была уверена, откровенный и простодушный Голицын не обидится на этот вопрос и лгать не станет. И верно: Антон лишь пожал плечами, поскольку ответ был очевиден.
- Из наших мало кто пошёл. Как правило, выправляются необходимые освободительные бумаги, для тех, кто может себе это позволить, - без малейшего стеснения сказал он и добавил: - У меня, например, закрытый перелом обеих ног, я непригоден к военной службе.
- Как медик могу сказать вам, что кости срослись весьма удачно, - хмыкнула она, наблюдая за тем, как её бедный Серёжа пытается выжать двадцать раз от пола. Он выглядел измученным, от непривычки к таким делам, на лбу выступили капли пота, то ли от жары, то ли от натуги.
- Зря иронизируете, - не стал обижаться Антон. – Думаете, много хорошего на этой войне? Один уже сходил, как видите, до сих пор людей чурается. Он и раньше ангелом не был, но как вернулся – ещё хуже стал. Видать, насмотрелся фронтовых ужасов. Я спрашивал, конечно, да разве расскажет?
- У меня отца призвали в прошлом году. Зимой, - сама не зная зачем, сказала Александра.
- Соболезную, - сказал Антон, который был в курсе дел и не мог не воспользоваться случаем, чтобы вновь коснуться её руки. На этот раз Александра высвободилась, но так, чтобы это получилось непроизвольно. Она подалась чуть вперёд, чтобы коснуться плеча матушки, которая оказалась совсем близко, в компании господина Алеева, Степана Афанасьевича, заводчика.
- Я же говорила – будет весело! – между делом сказала Алёна и вновь принялась наравне со всеми подбадривать изо всех сил трудящегося и пыхтящего Сергея. – Давайте, Серёжа, давайте, мы в вас верим!
- Надеюсь, я тебя не опозорила, - скромно произнесла Александра, наблюдая не без жалости за потугами бедняги Авдеева.
- Ничуть! – заверила Алёна, но распространяться на эту тему не стала. Не самое подходящее для того было время. – Ну же, Серёжа, ну же!
Авдеев молодец, выжал ровно двадцать, сколько и просил полковник. Затем, выдохшись, повалился прямо на ковёр, который по-прежнему лежал скрученным у стены рядом с ним.
- Вас бы, батенька, в пехотный полк, да под моё начало! – помечтал Герберт. – Не желаете ли?
Издевался? Или всерьёз предлагал? Авдеев, конечно, отшутился. И, тяжело дыша, поднялся на ноги. А когда любимая матушка подала шляпу с записками, с наиковарнейшим видом улыбнулся, намеренный всерьёз отыграться на следующем фанте за выходку господина полковника.
Видимо, он надеялся, что снова выпадет Герберту – такое вполне могло быть, потому что Катерина Ивановна вернула карточку с его именем обратно, но так же это могла быть и Александра, так что напрасно Сергей лютовал.
- Следующему фанту велю крепко поцеловать первого же, кто войдёт к нам из коридора! – кровожадно провозгласил он.
- Серёжа, но это неприлично! – попробовала возмутиться Александра, единственная поборница порядка среди этого сборища развратников. А многоуважаемая графиня Авдеева взяла да и заявила во всеуслышание:
- Я сейчас нарочно позову Федотыча, чтобы первым вошёл он, то-то потеха будет!
Она имела в виду старого дворецкого с пушистыми бакенбардами, целоваться с которым было наверняка малоприятно, но Софья Владимировна говорила так уверенно, словно заранее знала, что имя в записке будет не её.
Что ж, она угадала, правда, Федотыча ей позвать так и не дали, сославшись на то, что это против правил. Исполнять выпало Антону Голицыну.
- Эх, была не была! – смеясь, согласился он, взъерошив густую кучерявую шевелюру пятернёй.
Хоть карточка выпала и не полковника, Сергей всё равно остался доволен.
- Так ему и надо! – злорадно сказал он, остановившись между Сашей и Алёной. Последняя произнесла нечто укоризненное, что всегда принято говорить взрослым в ответ на невинные детские шалости – укоризненное, но не слишком.
Малая зала замерла в предвкушении, всем было интересно, чем закончится столь дерзкая шутка молодого хозяина. Казалось, публика застыла, прислушиваясь к шагам в коридоре, словно боясь своим неровным дыханием спугнуть идущего к ним человека. Шаги приближались, а большие часы тикали в такт им – тик-так, тик-так...
И всё бы ничего, если бы этим нежданным гостем не оказалась Ксения Митрофанова, вернувшаяся, чтобы попросить карету у отца. С Мишелем она не поехала, потому что тот был настроен искать Дружинина весь вечер, а возвращаться на наёмном извозчике посчитала ниже своего достоинства, что и сыграло с ней злую шутку.
Ксения переступила порог и тотчас же остановилась в нерешительности, как и Саша, мгновениями ранее. Все взгляды были устремлены к ней, а она понять не могла, отчего все на неё так смотрят, но на всякий случай поправила декольте и лямку своего атласного платья, чтобы предстать перед публикой безупречной.
- Мы в фанты играем, Ксения Андреевна! – миролюбиво сообщила графиня Авдеева, предвидя катастрофу. Кто-то, кажется, чета Штайгеров, высказал робкое предложение отменить желание или загадать новое, но Сергей демонстративно проигнорировал эти слова. И взгляд Антона, полный мольбы, тоже проигнорировал. И даже наоборот, подал товарищу знак, взмахнув рукой – давай-давай, действуй, дружище, уговор есть уговор, что же ты?
Голицын, оставшийся один на один со своей горькой участью, тяжело вздохнул.
- Мишель убьёт меня за такое, - пробормотал он себе под нос, но, тем не менее, решительными шагами направился к вновь пришедшей Ксении. Остановившись перед ней, Антон, как истинный джентльмен, предупредил, чтобы у барышни не возникло лишних иллюзий: - Прости, Ксюша, это всего лишь глупый фант! – после чего взял её лицо в ладони и нежно поцеловал. Прямо в губы.
- Бог ты мой! – вырвалось у Александры, и она поспешила зажать рот ладошкой, чтобы никто не услышал её возмущения, но никто и так не услышал - по толпе прокатился сдавленный гул схожих высказываний, точно пчелиный рой разбередили.
- Так ей и надо, мерзавке! – отчётливо донеслось откуда-то слева. Алёна, кто же ещё? Заводчик Алеев тоже услышал её фразу и спрятал улыбку в усы. Остальные продолжали вполголоса возмущаться, думая и гадая, что теперь будет.
- Ну же! - тихонько подначивал Сергей. – Пощёчину ему, негодяю, чтоб знал!
Он говорил это с таким видом, будто бедный Антон сотворил сие безобразие не с его подачи, а исключительно по собственной инициативе! Это попахивало откровенным лицемерием, и Александра решила, что до конца вечера ни слова больше Серёже не скажет.
Ксения, может, и впрямь стерва и негодяйка, но такого позора явно не заслуживала, да и со стороны Авдеева это было попросту некрасиво, и вообще...
Александра не успела довести мысль до конца, во все глаза наблюдая за реакцией Митрофановой на происходящее безобразие.
Увы, к величайшему расстройству Сергея, она не залепила Антону пощёчины за этот грубый поцелуй, на глазах у всего честного народа, и не высказала ни малейших признаков негодования или возмущения. Она так и осталась стоять, ошарашенная, не понимающая, что происходит, глядя на Голицына во все глаза. Да так бы и до утра простояла, если бы не её отец, воззвавший ко всеобщему вниманию.
- Господа, да это возмутительно! – воскликнул он, ещё минуту назад громче всех кричавший о том, как весело будет исполнять этот забавный фант, и какой молодец Сергей Авдеев, что его придумал. – Где это видано, чтобы... я немедленно сообщу обо всём Михаилу!
- О-о! – с сочувствием к бедному Голицыну протянула Александра, качая головой, но перспектива неминуемо кровавой расправы, которая тотчас же возникла в воображении у всех собравшихся, исчезла без следа, когда в малой зале раздался звонкий смех Ксении, а затем её весёлый голос:
- Господи, папа, вы совсем не понимаете шуток! Это же фанты, всего лишь игра! – она взяла за руку Антона, самого немного опешившего от такой неожиданной реакции, и подвела его к купчихе Савиновой, по-прежнему стоявшей со шляпой, полной карточек, в центре собравшихся гостей. – Но это же не по правилам, Катерина Ивановна, ведь моего имени не было в списке! – смеясь, добавила она, выпустив руку Антона из своей руки, как только они поравнялись с остальными.
Гости вздохнули с облегчением – беда миновала. Ну, кто-то с облегчением, а кто-то с явной досадой, как Алёна, например. Та была бы куда счастливее, если бы Ксения сбежала в расстроенных чувствах, а ещё лучше, разрыдалась у всех на глазах! Но не на ту напали, Митрофанова умела проигрывать достойно, в тех редких случаях, когда вообще доводилось проигрывать.
Имя Ксении вписали в пустую карточку и бросили её в шляпу, и Митрофанова с похвальным рвением подключилась к игре, позабыв о том, что собиралась уезжать. Антон уступил ей свою роль ведущего, сказав, что после столь дерзкой выходки она заслуживает этого в большей степени, чем кто-то другой. Никто не стал с ним спорить.
Ксения принялась загадывать, будто ничего и не было, будто это и впрямь была всего лишь игра. И во всеобщем веселье и азарте никто, кроме Сашеньки, не заметил, что Антон Голицын бесследно исчез. Он вышел на веранду, под предлогом покурить, но так и не вернулся, а вид у него при этом был до того странный...
"Да нет, не может быть!" - сказала себе Саша, с каждой секундой всё больше убеждаясь в собственной правоте, несмотря на попытки убедить саму себя в беспочвенности этих догадок.
Влюблён? В неё? Что, и этот тоже?! Да что же это за барышня-то такая, свет клином, что ли, на ней сошёлся? Взглядом возвращаясь к Митрофановой, Александра понимала – да, барышня, наверное, и впрямь стоит того, чтобы два князя сходили по ней с ума. Правда, на её собственный вкус, слишком плоская, худая, ключицы так и торчат! – но зато собою хороша неимоверно, темноглазая брюнетка, с угольно-чёрными волосами, идеально прямыми и всегда красиво уложенными. И эти брови её соболиные... от природы такие, или искусственно начерченные?
"Эх, мне бы каплю её красоты!" - с растерянностью подумала Александра. Князья, глядишь, тоже сходили бы с ума. Вот только не нужны ей никакие князья! С каждой секундой своих размышлений Саша ловила себя на мысли, что попадает под дурное влияние этого общества.
Алёна оказалась права. Нужно только начать, только попробовать – и неизменно затянет. Иначе и быть не может, если ты молода и красива! Внимание со стороны кавалеров, интересные собеседники, негромкая музыка, всеобщее веселье...
"А ведь совсем недавно похоронили Юлию Николаевну", - напомнила себе Сашенька. А то, кажется, уже начала забывать. И про остальное тоже, поддавшись этому всеобщему сумасшествию. А ведь где-то идёт война, люди проливают кровь! А они здесь веселятся... веселятся, как ни в чём не бывало! И купец Лебёдкин, пожилой и уважаемый человек, стоит на четвереньках, старательно хрюкая ровно четырнадцать раз, по просьбе заливающейся звонким смехом Ксении Митрофановой. А все подначивают его, хлопают и вытирают слёзы от смеха....
Все, да не все. Голицын-старший предельно сдержан и глядит в сторону, да и друг его, полковник Герберт, тоже не надрывает живот от смеха. Смотрит на хрюкающего купца как на идиота, а в глазах такая тоска...
Вот почему Мишель не возжелал задерживаться здесь. Уж если Саша, ни разу в жизни не столкнувшаяся с ужасами войны, сумела ощутить неуместность этого пира во время чумы, стоит ли говорить о нём? Да и о каком веселье может идти речь, после недавних похорон матери? Он-то о ней ещё помнил, в отличие от Александры, которая пришла в ужас от собственной неблагодарности, осознав, что ещё несколько дней назад она держала в руках похоронку на родного отца.
"Я такая же ничтожная, как и все они! – с тоской подумала девушка. – Всю жизнь ругала таких, как они, ругала мать, а сама? Дали только волю... ох, да как же это так выходит-то, Господи?"
Утешало, что она, в отличие от остальных, ещё понимала и задумывалась над этим. Ну и то, разумеется, что другого выбора Алёна с Гордеевым ей не оставили. Но меньше всего Саша ожидала, что ей... страшно признать, понравится это. Это было ново, интересно, и совсем не так, как она привыкла.
"И всё равно я сбегу, - оптимистично подумала Александра, и эта мысль сразу же успокоила её, вселила уверенность. - Сбегу, дайте только срок!»
По всем расчётам, ожидание не должно было продлиться долго.
Но она ошибалась.


___________________________________

 » Глава 13. Владимирцев

На другой день хорошее настроение преследовало её с самого утра и не покидало вплоть до тех пор, пока не случилась очередная катастрофа – но это произошло уже ближе к обеду, так что утро Сашино ничем не было омрачено.
Началось всё с того, что на семейном завтраке, где её заставила присутствовать Алёна, Иван Кириллович похвально исполнил свою часть сделки, и сказал потрясённой до глубины души невесте о том, что он не только поддерживает желание падчерицы жить отдельно, но и готов поспособствовать в поисках квартиры.
У него как раз имелась свояченица, сдающая квартиру, смежную со своей собственной! И приличия соблюдены, и разврата, в случае чего, строгая старушка ни в коем случае не допустит. Алёна слушала его с открытым ртом, не понимая, какая муха укусила обычно чуткого к её просьбам жениха, и почему он вдруг начал потакать не её капризам, а её взбалмошной дочери?! Сама Александра, проявляя чудеса смирения и покорности, еле заметно улыбалась уголками губ. Было удивительно и в то же время приятно, что Гордеев выполнил своё обещание, но она всё равно держала ухо востро, успевшая узнать министра достаточно хорошо, чтобы не заподозрить подвоха.
Наверняка старуха окажется какой-нибудь противной каргой, готовой сделать что угодно, чтобы превратить её жизнь в ад, на радость Ивану Кирилловичу. Но ничего, Саша всё готова стерпеть, лишь бы только не жить с ними под одной крышей, на квартире Юлии Николаевны, и не разделять тот грех, что они добровольно взяли на душу.
Господь им всем судья. А она что угодно стерпит, лишь бы оказаться подальше от Гордеева, хладнокровного и бесстрашного!
Алёна была неумолима, но и Гордеев не сдавался, мягко гнул своё, изредка поглядывая на Александру. Та молчала, словно говорили не о ней, и наслаждалась завтраком: горячей кашей со сливочным маслом и запеканкой с абрикосами. М-м, какая вкуснятина, пальчики оближешь!
- Как тебе удалось склонить его на свою сторону? – спросила Алёна хмуро, когда завтрак закончился, а Иван Кириллович, истратив последние аргументы, вынужден был воспользоваться своим положением хозяина в доме и сказал неоспоримое: "Будет так, как я сказал, и точка", чем расстроил свою невесту едва ли не до слёз. Но он знал – парочка дорогих отрезов на платье или бриллиантовая брошь как рукой снимут её плохое настроение.
- Великая сила убеждения! – с чувством произнесла Саша, подняв указательный палец, и, не раскрывая матери своих секретов, направилась в комнату, чтобы собрать вещи. Гордеев оказался настолько любезен, что предложил помощь в доставке её скудного багажа на новое место жительство, чего от него и вовсе не ожидалось.
"Точно что-то не так, - окончательно убедилась Сашенька. - Иначе с чего бы он ходил такой шёлковый?"
Старая грымза хозяйка, безусловно, прилагалась, но главный подвох заключался в том, что выбранная Гордеевым квартира располагалась на другом конце Москвы, на окраине Марьиной рощи, в спальном районе за рекой. Место хорошее, красивое, но чтобы успеть к началу практики в больнице, вставать нужно засветло, а потом ещё искать извозчика, чтобы ехать через всю Москву. То ещё удовольствие! Но Сашеньку и это не расстроило.
- Учти, всё это до первого твоего промаха! – сказала напоследок суровая мать, пригрозив непокорной дочери пальцем. – Если я узнаю, хоть краем уха услышу, что Сергей был здесь, у тебя, или не дай бог, оставался на ночь...
- Я поняла, поняла, - устало заверила её Александра и попросила разрешения идти – её ждал второй день практики у Воробьёва.
"Практика у Воробьёва" на деле оказалась практикой у Сидоренко, которого почему-то не наблюдалось на месте с самого утра. Викентия Иннокентьевича тоже не было, но если он мог уехать на выезд к пациенту, то куда запропастился Ипполит Афанасьевич, было совершенно неясно, ибо его-то пациенты терпеливо ожидали в подвале больничного морга. Ввиду отсутствия обоих начальников, Александра поначалу растерялась. Вера совершала утренний осмотр, и получить задание было решительно не у кого, больница словно вымерла, и даже привычные стоны не доносились из травматологического отделения.
Полнейшая тишина способствовала размышлениям, и Саша решила, что не будет ничего страшного, если она проявит инициативу – в конце концов, вчера Викентий Иннокентьевич щедро подарил ей двух безнадёжных пациентов, так почему бы не начать с них?
А точнее, с Владимира Петровича Владимирцева, ибо Александра к стыду своему, так и не спросила Воробьёва вчера, где находится палата выжившей из ума Никифоровой, и совершенно не представляла, где её искать.
Про Владимирцева же было известно от той же Веры, девушка упомянула вскользь, что его палата поначалу была у самого входа, на первом этаже, но потом, по настоянию князя Волконского, его товарища перевели в самую дальнюю, где было поспокойнее. Стоны тяжелораненых там не звучали, да и окнами новая палата Владимира Петровича выходила в тихий больничный двор, а не на оживлённую улицу. Всё это было сказано в восторженном запале, исключительно с одной целью: подчеркнуть, какой молодец князь Михаил Иванович, что позаботился о друге!
Вот только Владимирцев этого совсем не оценил. Ему было всё равно, что узенькая комнатушка со стенающими соседями, что личные апартаменты, просторные, почти королевские, в тишине и покое, с видом на цветущий сад. Какая разница, если жизнь для него утратила смысл?
"Неужели и впрямь так плох?" - озадачилась тогда Александра, а ныне получила ярчайшее подтверждение своим самым страшным опасениям. Сказать, что Владимирцев был плох – не сказать ничего.
Она не знала его в прошлой жизни, но нетрудно догадаться, каким он был. Лицо, совсем ещё молодое, хранило следы былой красоты, но она казалась безнадёжно увядшей, чему способствовали тёмные круги под глазами от бесконечного недосыпа, двухнедельная щетина и потухший, безжизненный взгляд. Взгляд человека, потерявшего в жизни самое дорогое.
Сашеньке и без того было безмерно жаль его, а теперь, при личном знакомстве, чувство жалости удвоилось. Она едва сдерживалась, чтобы не выказать своего сочувствия, но таких слов он, должно быть, слышал уже немало на своём коротком веку. Да и что ему теперь слова? Помогут они встать на ноги?
- Доброе утро, - сказала Саша ровным голосом, переступая порог больничной палаты. – Меня зовут Александра, я ваша новая медсестра. Напрасно окно открыли, весна нынче обманчивая, простудиться недолго.
Всё это было сказано на одном дыхании, после чего Саша решительно пересекла комнату и закрыла окно, распахнутое настежь.
- Оставь, - велел Владимирцев.
- Простудитесь! – справедливо заметила она.
- Издеваешься? По-твоему, мне есть до этого дело?!
- Вам, может, и нет, - согласилась Александра. – А мне – очень даже! Вы теперь мой личный пациент, и доктор Воробьёв не засчитает мне практику, если с вами случится что-нибудь ещё, помимо всего того, что уже случилось.
Ну, это она перефразировала. Не говорить же Владимирцеву, что ей велели поставить его на ноги – вот это точно было бы издевательством чистой воды! Достаточно взглянуть на его унылое лицо, чтобы сразу же отбросить эту идею.
- А что, мысль хорошая, - хмыкнул он, откинувшись на спинку своей инвалидной коляски и прикрыв глаза. – Пустить в расход, так сказать. Чтобы рабочий материал не пропадал даром.
- О чём это вы? – не поняла Александра.
- О себе, разумеется. Пациент в любом случае обречён, так пускай студенты потренируются на славу! А после, вероятно, станете практиковать анатомию на моём бренном теле?
Голос у него был крайне раздражённым, что неудивительно. Александра и сама была не в восторге, но не говорить же ему об этом, в самом деле? Тогда он и вовсе перестанет с ней разгова...
Подождите-ка.
А разве Вера не предупреждала вчера, что Владимирцев ни с кем не разговаривает, кроме своего единственного посетителя, князя Волконского? Одно это заставило Александру обрадовано улыбнуться. Хорошо ещё, что Владимир Петрович закрыл глаза, удобно устроившись в кресле, и улыбки этой не видел. А то, как пить дать, понял бы неправильно.
"С Волконским он говорит, а я чем хуже?!" - оптимистично подумала Саша и, казалось бы, совершенно ни к месту спросила:
- Сколько вам лет?
От такой наглости Владимирцев даже глаза открыл, с недоумением уставившись на свою новую сиделку – прехорошенькую девушку, надо отметить! Беда была лишь в том, что он в её участии не нуждался, а иначе, где-нибудь в другой жизни, они непременно поладили бы, это точно.
- Что, прости? – переспросил Владимир Петрович, думая, что ослышался. Предыдущие медсёстры, ни одна на его памяти, не были столь фамильярными и бесцеремонными.
- Вы меня прекрасно слышали, - поразила очередной бестактностью эта удивительная особа. Владимирцев невольно заинтересовался, приняв потребную позу в своём инвалидном кресле, как будто восседал на приёме у какого-нибудь министра, не меньше. И окинул её суровым, оценивающим взглядом, из-под сдвинутых на переносице пшеничного цвета бровей.
Что ж, барышня, бесспорно, хороша. Среднего роста, фигуристая, и такая изящная... она облокотилась о подоконник, взявшись за него обеими руками, и была в этой её расслабленной позе некая грация – Владимирцев невольно залюбовался, но тотчас же прогнал наваждение прочь. Ещё чего не хватало! И нарочито грубо произнёс:
- Бог ты мой, ну и манеры!
- О-о, я это в последнее время слышу всё чаще и чаще! – согласилась Александра и мягко улыбнулась, чуть склонив голову на плечо. Волосы, заплетённые в косу, свесились вниз, и солнце, бившее ей в спину, золотило вьющиеся пряди. Зрелище получилось поистине волшебным, но Владимирцева девичьей красотой было уже не пронять, он лучше других знал, чего всё это на самом деле стоило, и какие лживые натуры крылись порой под миловидным личиком. – А вы, тем временем, не ответили, и это тоже невежливо. Мне простительно, я простолюдинка, а вы-то, кажется, дворянин. Так сколько? Не больше двадцати пяти, ведь так?
- К чему эти вопросы? – хмуро спросил Владимир Петрович. – Посмотри в моей карте, если так интересно!
- Непременно посмотрю, - пообещала Александра, с тоской отметив это самое "ты", болезненно резанувшее слух вот уже в который раз. – А это я к тому, что вам, драгоценный мой Владимир Петрович, рано умирать в таком возрасте. Так что, будьте спокойны, над вашим бренным телом в анатомическом отделении студенты издеваться не будут! Ну, в ближайшие лет сорок, по крайней мере.
Он невесело усмехнулся, не глядя на неё. Очевидно, имел собственное мнение на этот счёт. И больше ни слова не сказал.
"Всё, - поняла Александра, - теперь он будет молчать!"
И перешла в наступление:
- Позвольте осмотреть вашу рану.
Владимирцева как хлыстом ударили – он резко выпрямился в своём кресле, ощутив вдруг острый приступ стыда и противной беспомощности от осознания того, что придётся раздеваться перед этой молоденькой девчонкой-медсестрой.
- Не позволю! – решительно сказал он и на всякий случай скрестил руки на груди, как будто опасаясь, что Александра набросится на него и начнёт раздевать силой.
- Вам нужно сменить перевязку, - как можно мягче сказала она, еле сдерживаясь, чтобы не высказать этому упрямцу всё, что она думает, сопроводив свои горячие высказывания хорошенькой затрещиной. В случае с младшим братом это всегда срабатывало, но от осознания того, что ей действительно пришла в голову мысль поднять руку на инвалида и героя войны, Александре сделалось не по себе.
- Обойдусь! – всё так же упрямо гнул своё Владимирцев.
- Я вас уверяю, это не займёт много времени! И практически безболезненно. Я умею, - на всякий случай добавила она.
- Моя старая перевязка меня вполне устраивает!
- Владимир Петрович, кому вы делаете хуже? – вздохнув, спросила Александра.
- Послушай, милая, как тебя там, я не нуждаюсь в твоих сомнительных услугах медсестры, а в услугах сиделки и подавно! – жёстко, резко и грубо произнёс он.
"Чёртовы дворяне, - подумала Александра с тоской, - с кем поведёшься, как говорится. У Волконского, что ли, научился? Имя он моё не запомнил, как же! И перевязка его устраивает, поглядите-ка на него! Какие мы независимые и гордые, чёрт бы его побрал!"
Получить такой отпор было обидно. И Александра, почувствовав, как неприятно защипало в уголках глаз, собралась уйти, чтобы не разрыдаться от досады, чего Владимирцев, видимо, и добивался своим никуда не годным поведением. Но вовремя она сдержала свой порыв, заметив бурые пятна, проступившие на его груди сквозь плотную ткань рубашки.
Так и есть, рана открылась и начала кровоточить. Наверное, неудачно повернулся во сне. И теперь Александра всё равно не ушла бы никуда, тут уж Владимирцев мог говорить что угодно, её это больше не волновало.
Единственное, что занимало все её мысли, так это его рана, вновь начавшая кровоточить.
- Умирайте сколько хотите, но не в моё дежурство, пожалуйста! – произнесла она и решительными шагами направилась к нему. Такого напора Владимир Петрович явно не ожидал, да если бы и ожидал – что он мог? Разве что откатиться подальше к стене? Будучи прикованным к инвалидному креслу, особенно не побегаешь, тут уж пришлось смириться со своим постыдным положением, а он находил его именно постыдным, и никаким более.
Ничуть не страшась запачкать своё новое платье, Александра присела перед Владимирцевым на корточки и, отведя его руки в стороны, стала уверенно расстёгивать рубашку на его груди. Он окончательно опешил от такого натиска, но потом всё же вспомнил, что он человек военный, и не в его правилах тушеваться перед барышней, и взял ситуацию под свой контроль.
Точнее, думал, что взял. То есть, он решил, что схватить её за запястья будет достаточно, чтобы остановить. И напрасно он так решил.
- Что ты, чёрт возьми, делаешь? – возмутился Владимир, глядя прямо на неё, и их взгляды скрестились, словно сабли во время поединка, когда ни один из противников не намерен уступать.
"Ой, какие глаза у него!" - совершенно не к месту подумала Александра, но нахмуриться недовольно, слава Богу, не забыла. Вид у неё сделался очень серьёзным и решительным, и она, Владимирцев сам не понял как, высвободила руки из его цепкой хватки.
- Собираюсь сменить вам перевязку! – ответила она. – И на всякий случай заранее предупреждаю: я её всё равно сменю. Можно сделать это по-хорошему, если вы не будете сопротивляться, а можно по-плохому. Прямо сейчас пойду за санитарами, чтобы они подержали вас, это они могут, буйных усмирять не впервой!
Она блефовала, конечно. Она и Веру-то не знала, где найти, единственную родную душеньку, не то что санитаров! И были ли они вообще, санитары?
Но план сработал. Владимирцев, представив позорную сцену воочию, мигом растерял свой пыл и прежнюю уверенность. И едва ли не задохнулся от возмущения - чтобы его, офицера Преображенского полка, скрутили какие-то санитары? По воле этой негодной девчонки, абсолютно лишённой хороших манер, да ещё и столь непростительно юной? Краска прилила к его лицу, но не от стыда, а скорее от гнева.
- Вообще-то, - сказал он обиженно, - Воробьёв занимался перевязями сам, из уважения к моему чину!
- К чину? Вы что, генерал?
- Нет, но...
- Тогда сидите и молчите! – заткнула Владмирцева эта неприятная особа, самоуверенная до неприличия и такая же бестактная. Что интересно – подействовало, он и впрямь замолчал, никак не ожидая получить такой отпор. Она мало того, что не признавала его заслуг, так ещё и смела над ним издеваться!
Да кто дал ей право?!
Пока он размышлял над этим, ловкие девичьи пальцы уже расстегнули рубашку на его груди, а взгляд её, совершенно игнорируя мощный торс, покрытый жёсткой порослью кучерявых волос, сосредоточенно изучал бинты, пропитавшиеся кровью. Владимирцев тоже посмотрел на них, и от их вида ему стало дурно. А потом ему стало дурно от собственного вида, когда он осознал, что сидит практически обнажённый перед молодой девицей, малознакомой и к тому же жутко неприятной.
К лицу его вновь прилила краска, самым позорнейшим образом.
- Господи, ну что вы как маленький! – простонала Александра, подняв на него раздражённый взгляд. – В первый раз, что ли?
- Не в первый! – парировал Владимирцев, решив, что потерявши голову, по волосам не плачут. – Но прежде, когда меня так бесцеремонно раздевали девушки, это, как правило, имело совсем иное продолжение!
Опять, с тоской подумала Александра. И ведь ни за что он не сказал бы такой пошлости барышне своего круга, своего сословия! Это было обиднее всего. Обиднее того даже, что он не считал её за доктора.
- Намекаете на неприличное? – она демонстративно улыбнулась, сделав вид, что её совсем не задела этакая беспардонность. – Можно, конечно, попробовать, "из уважения к вашему чину", но, боюсь, я не в вашем вкусе.
«Я действительно сказала это ему?»
Прежде Александра никогда не говорила вслух о таких вещах, и потому испытала вполне объяснимую неловкость от того, что поддалась на провокацию, но это был ответ что надо. Да Саше сейчас и любой сгодился бы, лишь бы его отвлечь, пока она доставала инструменты и бинты из компактного саквояжа, что принесла с собой.
Несколько мгновений спустя она с удивлением обнаружила, что этот непривычный звук за её спиной – не что иное, как невесёлый смех Владимира Петровича. Он смеялся? В самом деле смеялся?
О-о, видела бы это Вера! Или, ещё лучше, Воробьёв!
Неужели получилось обогнать Волконского? При нём Владимирцев начал разговаривать, но чтобы смеяться – это, определённо, что-то новое!
- Это почему же не в моём вкусе? – поинтересовался Владимир Петрович, когда Саша обернулась к нему, вооружённая ножницами, чтобы разрезать старые бинты, и чистой марлевой повязкой, чтобы остановить кровь.
- Хотя бы потому, что я рыжая, - с тоской признала Александра. Против правды не пойдёшь. Володе, конечно, не стало понятнее от этого признания, но мы-то с вами знаем, как тяжело оно далось, ведь Саша, бедняжка, так из-за этого переживала! – А рыжие нравятся далеко не всем. На любителя, так сказать. Вы... позволите? – она слегка приподняла его руку и отвела в сторону. На этот раз Владимирцев сопротивляться не стал.
Дела его и вправду были хуже некуда. Как только Александра взглянула на саму рану, то окончательно в этом убедилась. Благо, у неё имелся большой опыт и лёгкая рука, так что Владимир Петрович мог не волноваться лишний раз.
Впрочем, если он и волновался, то не за это.
Когда всё было готово, он даже удивился.
- Что, это всё?
- А что, недостаточно я вас помучила? Хотите ещё? – она доверчиво взмахнула ресницами, а затем улыбнулась, искренне и дружелюбно. Владимирцев поймал себя на нестерпимом желании улыбнуться в ответ, но вместо этого лишь нахмурил густые брови в явном неодобрении. И принялся с тройным усердием застёгивать пуговицы своей рубашки.
- Если это всё, я бы попросил тебя уйти, - вместо "спасибо" сказал он.
Чёртов грубиян! Но Саша в этот раз на него не обиделась. Ясно же, отчего он такой колючий и неприветливый, и ещё неизвестно, как она бы повела себя, окажись на его месте.
- Как вам будет угодно, - пробормотала она и, подобрав свой саквояж, быстрыми шагами направилась к выходу.
Встреча с Мишелем в дверях была попросту неизбежна.
Сашенька даже не удивилась, когда они столкнулись вновь.
- Господи, ну опять... ну сколько можно?! – простонала она в отчаянии, неизвестно к кому обращаясь.
Волконский был на удивление хмур, и на удивление красив. Как обычно, собственно, но сегодня всё равно как-то по-особенному. Он сначала зашёл в палату своего товарища, а затем демонстративно широко распахнул перед Александрой и без того открытую дверь – не в знак вежливости, а в знак того, что в её присутствии здесь точно не нуждаются. По крайней мере, именно так ей показалось.
- У меня складывается неизменное ощущение, что ты за мной следишь, - мрачно сказал он, и голос его не выражал ничего, кроме той самой злой иронии, так ему свойственной. – Куда не приду – везде ты, что за наказание?!
- Больно надо, ваше величество! – не осталась в долгу Александра и на этот раз горделиво удалилась уже без поклона. Много чести для мерзавца, решила она. И с тоской подумала: "Вот и поздоровались, вот и пожелали друг другу доброго утра!"
С ожесточением стуча каблучками по деревянным доскам коридора, она направилась к сестринской, не удостоив Волконского и взглядом. Мишель посмотрел ей вслед, покачал головой и, закрыв дверь, повернулся, наконец, к своему заинтересованно наблюдавшему эту сцену товарищу.
- М-м, доброе утро, - запоздало произнёс он.
- Ты знаешь её? – не скрывая удивления, спросил Владимирцев. – Этого цербера в юбке? Знаешь?
- К сожалению, да, - признал Мишель. - Это моя... я и не знаю, как сказать... видимо, это моя будущая сестра. Мой отец собирается жениться на её матери.
- А она при этом работает в больнице? Что за бред?
- Господи, ну откуда я знаю? – простонал Мишель с тоской. – Владимир, умоляю тебя, давай не будем об этом с утра пораньше! И так настроение ни к чёрту. Лучше помоги разобраться с бумагами, без тебя никак!
- Хорошо, конечно, - с готовностью изрёк Владимирцев, вновь почувствовав себя нужным, полноценным. Жаль, что это бывало так редко! – Но только для начала одна маленькая просьба взамен. Мишель, пожалуйста, сделай что хочешь, используй всё своё влияние, но позаботься, чтобы её от меня убрали! Мне не нужны сиделки. А такие, как она, и подавно!
Мишель уже собрался спросить, а чем это его "сестра" успела так не понравиться Володе за одно короткое утро, но заметил перевязь под не до конца застёгнутой рубашкой, и спросил другое:
- Кто тебя перевязывал?
- Она, чёрт бы её побрал! – гневно изрёк Владимирцев. – Никакого уважения к офицеру, чёрт возьми! Девчонка! Так меня ещё никогда не унижали!
- На бинтах кровь, - отметил Мишель. – У тебя что, открылась рана?
- Какая разница?! – взбесился Владимирцев и протянул руку. – Давай твои бумаги, я посмотрю.
- Владимир...
- Ни слова больше, Волконский! – предупредительно произнёс Владимир Петрович, но руку протянутую всё же никуда не убрал. – Давай эти чёртовы бумаги, пока я не передумал!
- Хм, - только и сказал Мишель, оценивая на совесть сделанную перевязку, но документы всё-таки отдал.
Положив их на колени, Владимирцев принялся старательно застёгивать пиджак аж до самого ворота, чтобы скрыть от своего товарища истинное положение дел.
Но скрыть что-то от Мишеля весьма проблематично. Он умел быть весьма наблюдательным, когда требовалось. Сам не зная зачем, он сказал тихонько:
- Ты бы... поблагодарил её, что ли?
- За что это мне её благодарить? – с подозрением спросил Владимирцев, как будто и впрямь не понимал.
- За то, что не дала тебе, упрямому идиоту, истечь кровью этим прекрасным утром! – поэтично сказал Мишель и устало опустился на пустующую койку рядом с креслом Владимирцева. Он не спал всю ночь, но на этот раз не из-за Ксении, а из-за поисков Леонида Воробьёва и того самого дела, за которым охотился теперь Иван Кириллович.
- Благодарить! Вот ещё! – обиженно пробубнил Владимир Петрович, с таким видом, будто задели его честь. – Кто она такая, чтобы я её благодарил?
...а жертва чудовищной несправедливости тем временем уже успела отдать свой маленький саквояж старой сестре-хозяйке тёте Клаве и справиться о Вере. Оказалось, девушка всё ещё делала обход где-то на втором этаже, а вот доктор Сидоренко, между прочим, уже вернулся и спрашивал о своей подопечной.
Это было не очень хорошо.
Собственно, настроение Сашино начало стремительно падать уже после встречи с Мишелем, как это бывало всегда. И чем дальше – тем хуже.
Если Сидоренко вернулся и не застал её на месте, он вполне мог пожаловаться Викентию Иннокентьевичу, и тогда... Саша в красках представила себя, вышвыриваемую за двери больницы, и докторский саквояж, летящий следом за ней. И крики, непременно крики вслед, нечто вроде: "Неблагодарная! Мы дали тебе такой шанс, а ты?! Ветреная девчонка! Из тебя ни за что не получится настоящего доктора!" Или что-то в этом роде.
Сдавленно вздохнув, Саша подобрала юбки и поскорее направилась к знакомой двери, ведущей вниз, в подвал. Никогда бы не подумала она, что будет так торопиться в холодный больничный морг! Это была какая-то злая ирония судьбы, и Саша позволила себе грустно улыбнуться.
На ступенях пришлось замедлить шаг, чтобы не запутаться в юбках и не свалиться вниз, тем самым ускорив своё приближение к царству Ипполита Афанасьевича. А потом она и вовсе остановилась, так и не дойдя до конца, заметив своего учителя за весьма странным занятием: склонившись над раковиной, он неровными движениями застирывал манжет рукава от кровавых разводов, прямо так, не снимая рубашки. Когда это он успел перепачкаться, если пришёл не более пяти минут назад? И почему приступил к операции без халата, не он ли вчера говорил, что первым делом необходимо надеть халат?
Позади, в приёмной, послышался какой-то шум, и Александра, вернувшись наверх, плотно затворила за собой дверь, чтобы ничто не нарушало покоя анатомического отделения. После чего она снова спустилась и остановилась возле Сидоренко, чтобы поздороваться. И в одночасье забыла всё, что хотела сказать, когда подошла ближе.
Не было никакой операции. Он бы и при желании не успел провести вскрытие так быстро, будь хоть трижды гениальным врачом. Это была его собственная кровь, а не кровь пациента. И глубочайший порез от локтя до самого запястья краше всяких слов говорил об этом.
- Господи, где это вас так угораздило? – вместо приветствия спросила Александра.
Сидоренко на мгновение оставил своё занятие, поднял голову, как будто только теперь заметил, что не один, и окинул свою ученицу безразличным взглядом.
- А, это ты! – пробормотал он, очевидно, не сразу разгадав, кто перед ним. И вернулся к прерванному делу с тройным усердием.
Удивительно, но Саше не показалось, что от него пахнет спиртным. Она готова была спорить, что Ипполит Афанасьевич бесконечно трезв, и тем более странным казалось его поведение.
- Что с вами приключилось? – рискнула спросить Саша, но нарастающий шум из коридора не дал Сидоренко ответить. При условии, что он вообще собирался отвечать.
Дверь наверху распахнулась настежь, с силой ударившись о стену, и едва ли не слетела с петель. От стены отскочила штукатурка и посыпалась вниз, прямо к Сашиным ногам – девушка едва успела отступить на шаг назад. Головы они с Сидоренко подняли одновременно, чтобы поглядеть, кто это посмел нарушить покой царства мёртвых столь бесцеремонным образом, но незваного гостя на лестнице уже не было, он стремительно слетел вниз, с криками:
- Где этот мерзавец?!
Это который из? – оглянувшись на столы с покойниками, хотела было спросить Александра, причём с явным осуждением. Нехорошо так о мёртвых, право слово! Правда, уже в следующую секунду она спохватилась и медленно-медленно повернулась к Сидоренко, вопросительно глядя на него. Ипполит Афанасьевич поморщился и зачем-то выключил кран. Шум бегущей воды стих, в помещении воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумным дыханием незваного гостя, с трудом переводящего дух после длительной пробежки.
Это был довольно грузный мужчина, размером с хороший шкаф, Александре, однако, незнакомый.
- Ага-а! – победоносно воскликнул он, заприметив Ипполита Афанасьевича. – Вот ты где, сукин сын!
И, пригрозив кулаком, начал закатывать рукава, одновременно делая вперёд решительный шаг. Сидоренко попятился назад и упёрся спиной в стену. Отступать было некуда.
- Ипполит Афанасьевич! – закричала взволнованная тётя Клава, со значительным опозданием спускавшаяся вниз, следом за незваным гостем. – Я предупреждала, что нельзя, да такой разве послушает! Нельзя сюда вам, господин хороший, прошу немедленно покинуть помещение, что вы себе позволяете, в конце-то концов!
Грузная тётя Клава, наконец-то спустившись вниз, остановилась между двумя мужчинами, сразу почуяв неладное.
- Это что это такое тут происходит? – громовым голосом прогремела она, сурово сдвинув брови и уткнув руки в бока. Взгляд её метал молнии и был обращён исключительно к вновь пришедшему, посмевшему нарушить священный покой прозекторской. – Вы чего удумали, милейший?! Я сейчас околоточного-то позову, он вас быстро выпроводит, коли по-хорошему не желаете!
- А позови! – взорвался незваный гость, смахнув пот со лба, от волнения посмев неприличное - сказать "ты" пожилой тёте Клаве. – Вот и разберемся, как положено, по закону! А то ишь, по-хорошему им тут захотелось! Раньше надо было думать, чтоб по-хорошему вышло! Прежде, чем жену мою соблазнять, упырь несчастный!
Что, простите, делать? Александра неожиданно для самой себя прыснула. Два гневных взгляда тотчас же впились в неё – первый Сидоренко, неприятно задетый за живое тем, что в его мужской состоятельности посмела усомниться эта пигалица, а второй – того самого обиженного мужа. Он явно не находил данную ситуацию потешной, а очень даже наоборот.
Чтобы сгладить свой проступок, Александра тихонько покашляла, прочистив горло, и изрекла вполне примирительно:
- Господин хороший, вы, должно быть, ошибаетесь!
- Ошибаюсь?! Савелий Нифонтов никогда не ошибается! – рявкнул незнакомец. - Он это, чёртова сволочь, больше некому! Видел я, как он на мою Марфушу смотрел, когда приезжал пилюли свои проклятые выписывать!
Пилюли? Выписывать? Он?
Больничный патологоанатом?
Александра едва ли не рассмеялась сызнова, теперь-то уже обо всём догадавшись, и взглянула на своего наставника с лёгкой укоризной во взгляде: ай-яй-яй, Ипполит Афанасьевич, нехорошо с чужими жёнами-то! Сидоренко хмуро сдвинул брови, но ничего не сказал, ещё крепче вжимаясь в стену. Савелий Нифонтов выглядел внушительно, и вряд ли тётя Клава, пусть и схожая с ним по габаритам, сумеет такого остановить. Это настораживало.
- А-а, и руку поранил, глядите-ка! – заметил обманутый муж, в котором наблюдательность проснулась что-то уж слишком поздно. – Должно быть, когда через окно от моей Марфуши сбегал? Что, б****е отродье, не ожидал, что муж на неделю раньше с промысла вернётся?! У-ух, я тебя сейчас!
И он, сотрясая кулаком, бросился на Сидоренко, отодвигая со своего пути вышедшую навстречу тётю Клаву, но его остановила, как ни странно, Александра. Такой решительности от неё никто не ожидал, включая её саму – Ипполит Афанасьевич ей никогда не нравился, и она не видела для себя ни единой причины ему помогать. Но, так она была устроена, так её воспитал отец: если можешь помочь человеку – помоги. Какая разница, выгодно тебе это или нет? Если выгодно – хорошо, а не выгодно – помоги просто так, безо всякого умысла!
Вспомнив о папенькиных советах, Саша встала перед Сидоренко, широко расставив руки, загораживая его собой от разъярённого мужчины.
- Господин Нифонтов, призываю вас немедленно остановиться! – провозгласила она с претензией на официальность. Савелию Савельевичу достаточно было просто дунуть, чтобы смести эту хрупкую барышню со своего пути, но именно этот строгий тон, а также напускная воинственность сделали своё дело – он притормозил. Но это вовсе не значило, что через секунду он не бросится на горе-любовника снова.
- Ты кто такая, девочка? – спросил он, однако, без особой враждебности. – И откуда знаешь моё имя?
Совсем голову потерял от ярости, бедняжка.
- Вы сами назвались минутой раньше, - вздохнула Александра с искренним состраданием. – Да что с вами такое? Вы не в себе! Давайте успокоимся и поговорим как воспитанные люди...
- Воспитанные люди не спят с чужими жёнами! – закричал оскорблённый в лучших чувствах Савелий Савельевич. – Я эту сволочь из-под земли достану! Ублюдок! Да как ты...
- Господин Нифонтов, вы ошиблись! – ну очень убедительно произнесла Александра. Настолько убедительно, что Сидоренко и сам чуть не поверил, что разыгравшаяся в морге сцена – всего лишь досадное недоразумение. И только потом додумался удивиться: а с чего это вдруг она его покрывает?
- Савелий Нифонтов никогда не ошибается! – повторил очевидную истину разгневанный мужчина, но Саша была не менее упряма.
- Вы не в себе. Хотите, я дам вам успокоительное? Пойдёмте наверх, сядем в приёмной, и я напою вас валерьяновой настойкой.
- Не нужно мне никакое успокоительное! Говорю вам совершенно точно, это он, упырь, чучело плешивое, грел постель моей Марфуше, покуда я уезжал на промысел! Я всегда подозревал...
- Со свечкой, что ли, стояли, ваше благородие? – подал голос "упырь" и "чучело плешивое". Несмело говорил, но всё же не молчал, чтобы не показаться трусом.
- А может и стоял? Ты зенки-то свои паршивые не отводи, я тебе их сейчас живо повыкалываю за мою Марфушу! И на обед ими закушу! А ну иди сюда, сладострастник! Ты это, больше некому, вон и рука разодранная, непривычно через окошко-то уходить? Обычно через дверь, покуда Савелий Савелич на промысле, денежки для Марфуши зарабатывает? Ах ты паскуда!
"Если наверняка не видел, может, шансы ещё есть", - подумала Александра и пошла ва-банк.
Ещё шире расставив руки, она сделала шаг вперёд, точно собиралась сердечно обнять господина Нифонтова, но делать этого не стала, лишь легонько взяла его за плечи.
- Савелий Савельевич, миленький, к чему почём зря на доктора грешить? – ласково, тихонько, как с капризничающим маленьким ребёнком, заговорила она. – Не он это, обознались вы! Наш Ипполит Афанасьевич сегодня всю ночь в больнице дежурил, правда, тётя Клава?
Тётя Клава оказалась женщиной смышлёной, бывалой. Сразу смекнув, что к чему, она энергично закивала в подтверждение Сашиных слов, и внушительный бюст заколыхался в такт её движениям.
Как ни странно, подействовало. То ли сыграл роль серьёзный тёти Клавин вид – ну не станет же врать эта добродушная женщина, дожившая до благородных седин? Да и девочке этой миленькой тоже вроде как выгораживать доктора Сидоренко незачем. И смотрела она так проникновенно, что вся былая уверенность Савелия Савельевича мигом куда-то испарилась.
Он стянул с головы котелок и принялся нервно мять его в своих больших руках, которыми ещё пару секунд назад намеревался задушить героя-любовника.
- Я... но я же... но я... он ведь к ней ходил...
- Ой, и дурак же ты, Нифонтов! – пришёл самому себе на выручку Ипполит Афанасьевич. – Болела твоя Марфуша, чахлая совсем была! Сгорела бы в лихорадке, если б не мои микстурки! – и он поглядел на Александру – мол, подтверди.
"Эх, что уж там!" - подумала она и кивнула:
- Да-да, Ипполит Афанасьевич у нас самый лучший на всю больницу доктор! Вы бы лучше спасибо ему сказали, чем с кулаками кидаться!
- Да кто ж тогда, если не он? – возмущённо пробормотал Нифонтов, стыдливо оглядывающийся по сторонам и не знающий, куда себя деть. – Марфуша вроде ни с кем больше дружбы-то и не водила! Разве что... почтальон? Неужели этот щербатый старикашка Семёныч?!
Сидоренко принялся кивать, всячески стараясь отвести от себя подозрения, а Александра лишь прикусила губу, представляя следующий визит Нифонтова, на этот раз в здание почтамта. Ах, прости, бедный Семёныч, кто ж знал, что так получится!
Но это они ещё рано радовались.
- Постойте-ка! – вдруг воскликнул Савелий Савельевич. – А рука! Рука у него вона какая, изрезанная! Через окно уходил, сегодня, когда я вернулся, ну точно он! А ну иди сюда, наглая морда!
А вот на это действительно нечего было возразить.
- Тихо, тихо, господин Нифонтов! – взяв его за плечи, Сашенька заставила вновь взбунтовавшегося мужчину сделать шаг назад. – Не делайте поспешных выводов, умоляю вас! Наш Ипполит Афанасьевич всего лишь поранился во время операции.
- Ну да, - легко согласился Сидоренко, - как Базаров.
- Какой ещё Базаров? Кто такой Базаров? Это он ночевал у моей Марфуши?
Александра взялась за голову в порыве отчаяния. Аргументы у неё закончились. Но тогда, на счастье Сидоренко, за дело взялась тётя Клава, тоже не знавшая, кто такой Базаров и причём здесь он.
- Савелий, как вас там? Савелич? Миленький, дорогой, успокойтесь Христа ради, на ваши крики сейчас вся больница сбежится! Ни к чему это, у нас приличное заведение, а вы?! Неужели не стыдно, на доктора, на хорошего человека наговаривать! – пришёл её черёд брать Нифонтова за плечи, но она ещё и развернула его подальше от Сидоренко – так, на всякий случай. И заговорила громким шёпотом, акцентируя внимание Савелия Савелича на том, что шуметь в стенах больницы совсем не обязательно: - Ну что вы, право слово! Обычное дело, житейское! Подумаешь, загуляла жена? Но доктор-то наш причём? Вроде и не красавчик-то больно... а вы! Ишь, чего удумали, стыдно должно быть! Ещё назавтра извиняться придёте, когда остынете и поймёте, как глупо себя повели!
Говоря всё это, она потихоньку уводила Нифонтова в сторону лестницы, и тот, как ни странно, покорно шёл за ней. Ближе к последней ступени он начал всхлипывать, доносились его сбивчивые высказывания:
- Но я же люблю её! Но как она... но... но...
А потом, уже наверху, с ним приключилась истерика. Сдали нервы у Савелия Савельевича, и немудрено: не каждый день увидишь, как из окна твоей спальни выпрыгивает некто, очень испугавшийся твоего неожиданного возвращения. А жена, вместо того, чтобы кидаться на шею с заверениями в безграничной любви и верности, сидит на постели, совершенно неодетая, и воет в голос: "Только не убивай, Савушка, только не убива-ай!"
Дверь за ними закрылась, и отчаянный голос Нифонтова уже больше не слышался, но Александра была уверена – тётя Клава утешит бедного Савелия Савельевича, на утешения она большой мастер, больные её любили как раз за широту души и отзывчивость.
Поэтому, успокоившись на счёт Нифонтова, Саша повернулась к своему наставнику и учителю, который, отклеившись от стены, вновь подошёл к раковине и открыл кран. Кровь не останавливалась, нужно было что-то с этим делать.
Таким образом, момент оказался упущен. Да и слабо верилось, чтобы Сидоренко пожелал объясниться. Но мог хотя бы поблагодарить! Однако через минуту полнейшего молчания стало ясно, что благодарить её он не собирается. Ипполит Афанасьевич был мрачен и сосредоточен на своей ране, ничто другое не занимало его более.
Смыв кровь, он достал аптечку с полки, что скрывалась за зеркалом над раковиной, и замер на несколько секунд, столкнувшись с неизбежностью – порезанная рука, как назло, оказалась именно правой, рабочей, а левой Сидоренко мало что мог. Но гордость не позволила обратиться за помощью к своей же ученице, и он, превозмогая боль, принялся за дело вопреки здравому смыслу.
Секунды через три Саша его остановила, не выдержав этого жалкого зрелища.
- Дайте сюда! – грубовато сказала она, силой вырвав проспиртованную вату из его длинных пальцев. И не глядя на этого неблагодарного мерзавца, принялась обрабатывать кровоточащую рану. Сидоренко морщился, но терпел молча, стоически перенося несомненные страдания, ровно до тех пор, пока не увидел иголку в руках у своей помощницы.
- Ты это... того... - невнятно проговорил он, жестом останавливая её. – Может, кого половчее позвать?
- Ага, вот тётю Клаву и позовите! – щедро разрешила ему Александра. – А я с удовольствием на это посмотрю. Сидите уж, Ипполит Афанасьевич! Не волнуйтесь, с живыми я гораздо чаще работала, чем с мёртвыми, хе-хе.
Шутка получилась зловещей, Сидоренко оценил. А так же он оценил то, как блестяще справилась его помощница со своей работой. Он практически не почувствовал боли, до того лёгкая была у неё рука. И шов получился на удивление ровным, хотя сама рана от битого стекла была далёкой от изящества.
Но, несмотря на всю эту блестящую работу, несмотря на своевременную помощь в спасении от разъярённого Нифонтова, несмотря на понятия об обычной человеческой благодарности, когда Александра закончила с раной, Сидоренко сказал:
- Молодец. А теперь приступай к делу! Твой покойник – крайний справа, как обычно, только вчера привезли, - спрыгнув со стола, на который он уселся по своему обыкновению, Ипполит Афанасьевич спустил рукава, пряча рану, и добавил: - Только придётся без меня. Схожу, покурю, мне надо успокоиться, подышать воздухом и привести нервы в порядок!
Вот так.
Без малейших намёков на "спасибо".
Саша опомнилась только, когда хлопнула дверь наверху, и Сидоренко ушёл, оставив её наедине со своей обидой и жесточайшей несправедливостью бытия.
"Да что же это за жизнь-то такая, Господи, ну за что мне всё это?! – яростно спрашивала она неведомого собеседника, глотая слёзы. – Почему же всегда так, почему это всегда происходит со мной?! Это нечестно, нечестно, нечестно! Нечестно, что отца забрали на войну, нечестно, что мать ведёт себя, как... как последняя дрянь! Нечестно, что Волконский, с которым у нас самые что ни на есть общие интересы, ненавидит меня всем сердцем! Нечестно, что Митрофанова смотрит на меня как на пустое место! Нечестно, что офицерик этот разнесчастный, которому я от всей души хочу помочь, не проявляет учтивости и обращается со мной хуже, чем с прислугой! Даже спасибо не сказал за перевязь, подумать только! А этот, чёртов Сидоренко, герой-любовник, чтоб его! Ни "спасибо", ни уж, конечно, "освобожу тебя хотя бы на сегодня от тяжкой участи вскрытия трупов, милая Саша, в знак благодарности за то, что ты заступилась за меня сегодня!" Конечно, нет, зачем? К чему мне ваша благодарность, ваше уважение, ваша отзывчивость! Я же всё делаю бескорыстно, совсем как мой отец!"
С этими мыслями она, злая на саму себя, зашла в прозекторскую и остановилась у рабочего стола Ипполита Афанасьевича, чтобы подготовить инструменты. Обида душила изнутри, слёзы застилали глаза, но делать нечего, работа есть работа. Обернувшись на тело, крайнее справа, как и сказал строгий начальник, Александра, не подозревая ничего плохого, вздохнула с тоской и, набравшись мужества, подняла простыню.
И тут же отскочила в сторону, опрокинув по неосторожности жестяную коробку с инструментами – те со звоном разлетелись по полу у Сашиных ног. А она подумала, что была очень наивной, когда считала, что все её злоключения закончились разговором с неприятным доктором Сидоренко!
Увы, всё только начиналось.
Позабыв про упавшие инструменты, Александра сделала осторожный шаг вперёд, собирая в кулак всё своё мужество, словно боялась, что покойник может неожиданно вскочить и напасть на неё.
Может, показалось? Надежда всё никак не желала умирать.
Увы. Как только Саша подошла ближе и вновь взглянула на бледное лицо мертвеца, стало очевидно – никакой ошибки нет. Девушка непроизвольно зажала рот рукой, чтобы не закричать. Круглая лампа, низко свисающая с потолка, светила прямо на него, озаряя неровным светом отяжелевшие черты грубоватого, точно из камня высеченного лица, и тяжёлые руки, в россыпи безобразно рыжих веснушек…
Юра Селиванов. Бывший помощник её отца, впоследствии правая рука доктора Воробьёва в их уездной больнице. И вот теперь он, безжизненный, лежал на холодном столе больничного морга, здесь, в Москве. За сотню вёрст от дома.
И означать это могло только одно.
Острая жалость пронзила её сердце. А вместе с ней нарастающее чувство тревоги, и чего-то неизбежного.


___________________________________

Ирина, привет! Интересное продолжение!



А вот это очень интересно! Хотя, судя по всему, Сашу не уведут... если она уйдет от него, то по собственному решению..



У Сереженьки у самого рыльце в пушку, она давеча признавался, что ему нравится Катерина Волконская. А еще смеет сцены ревности устраивать и строить из себя обиженного мальчика. Фу!



Вот интересно, почему он ей не нравится? Похоже, не только нам интуиция подсказывает, что нельзя доверять благовоспитанной внешности Сергея.



А Саша-то волей-неволей постоянно вспоминает Мишеля... Уже несколько раз за вечер.. Однако!

До чего разномастная публика собралась на этом суаре.. И Сашу они приняли вроде бы. Она даже смогла бы стать своей в этом обществе, и она даже призналась себе, что ей все это понравилось. А что такого? Она молода, красива, и такое времяпрепровождение ей внове. Но вот надо ли ей это на самом деле?



Из наших - это, надо полагать, из дворян, из золотой молодежи.. Правильно, зачем им на войну? там же убивают. Да и не подготовлены они в большинстве своем, ни морально, ни физически. Вон Сергей даже отжался с грехом пополам. Мне думается, что Мишель сделал бы это без малейших усилий.

Владимирцева жаль! Хотелось бы, чтобы Саша и правда смогла ему хоть как-то помочь. Хотя бы морально. Но какая она упертая! Как ловко она его уломала перевязку сделать! Прогресс, определенно, какой-то есть.. Но никакой ведь благодарности. Даже Мишель заметил, что неплохо бы спасибо сказать. Но мне кажется, она не сдастся и будет продолжать капать Владимирцеву на мозги..

Сидоренко - герой-любовник, коварный соблазнитель чужих жен.. "Вроде, и не красавчик-то больно". Удивительное рядом!

Кошмарный конец главы. Селиванов.. Что с ним случилось? Отчего он умер? Убили?
___________________________________

Ирина,чао!
Уф, добралась,добралась я до глав... ох!

По первой главе.

А наш Голицын прямо-таки умница! И поклонился, и ручку поцеловал... не то что наш господин хороший! Правда, манера держаться Голицына мне показалась несколько натянутой,но это,верно,у меня уже крыша едет не спеша...
Сергей не понравился конкретно . Мало того,что он ни с того ни с сего ревновать начал -господи,было бы к кому! только один Мишель достоин беспокойств-так он ещё объявил,что Саша-его невеста! А вот точно-он её спросил об этом? Он все эти молчит,как партизан на допросе! Даже не заикнётся...что тоже очень даже странно,страннее некуда. Ни словом,как говорится,ни делом. Что совсем уж странно. Если бы любил,считаю, давно бы предложение сделал! и никаких.Так что Сергею моё "ФЕ". Он не имеет права считать Сашу своей собственностью хотя бы потому,что ни разу не заговорил с ней о женитьбе!...стоп, а он вообще говорил о своих чувствах? ну если они есть,конечно... А уж когда он отжимался несчастные двадцать раз, я окончательно расстроилась. Ну что это за что? Отжиматься ну совершенно не умеет! И пот-то лбьётся, и ручонки дрожат... полное безобразие! А уж как он по мелочному отомстил Голицыну, давшему ему задание!Совсем не по-мужски. Он,бедняга,верно,не понимал,как скомпроментирует Ксению,которая, конечно,далеко не хорошая мамзель, но такого не заслужила!
А почему скрывал,что часто видится с Катериной Волконской? Изменяет Саше?! Или уже близок к этому?!
Кошмар!
Кстати, всё никак понять не могу,почему она не врезала нахалу по башке но, в принципе, выбрала правильную тактику и тем самым избавила общество от скандала.
Понравилось читать про фанты. Я уж так переживала,кто же может войти в коридор! А если бы это Мишель вернулся??? Но Голицыну пришлось пережить неприятные минуты-или приятные? одно понятно,что не выдержал наш балагур такого испытания и потихоньку исчез...
Не отказать в трезвости мыслей нашей Саше. Прекрасно понимает,что этот бал-действительно пир во время чумы. Очень хорошо,что она понимает настоящее положение дел.

По второй главе.

Ну вот действительно,везёт же этим двоим на встречи! Не успела Саша оказаться в больнице,как сразу же напоролась на ненавистного... правильно,Мишеля! Правда, до той встречи она успела не только разговорить Владимирцева,но даже вогнать его в краску, а уж боевого офицера вогнать в краску,это,прямо скажем,ужасно нелёгкое дело! А тут он не только покраснел,но даже стушевался....и прозвал Сашу Цербером в юбке. Правда,как и Мишель,кичится своим статусом социальным и смеет "тыкать" даже!(но это отношу за счёт его травмы) И каков, даже не поблагодарил Сашу,а ведь бы истёк кровью и хана. На это ему даже Мишель указал, а уж кто-кто, а Мишель... и всё же: надо бы поблагодарить!
Тут Мишель прав совершенно.
Ну-с,я очень надеюсь,что Владимирцев всё же подружится с нашей Сашей и поймёт,что никакая она не Цербер,а очень даже милая и хорошенькая девушка( это,правда,он ещё тогда, в их первую встречу заметил). Ведь Саша совсем не враг ему.
А везёт им на встречи реально.Прям реально! Но этого требуют законы романа-чем меньше нравится кто-то,тем больше появляется на пути
Очень интересна сцена,как Саша перебинтовывала Владимирцева.Он так смущался,так грубил -эх,аж перечитать хочется вот только зря они все нашу девушку обижают,тыкают и вообще за человека не считают... ну ничего,надеюсь,рано или поздно им всем станет стыдно!
А наш Сидоренко!Ой,ну кто бы мог подумать,что он-герой -любовник"! С его -то рожей... ой,не могу! А как женская половина больницы отбивала горемыку от разъярённого рогоносца!!! Это было нечто. А я,если честно, прочитав про порез и про то,что наверху шумели,подумала,что Сидоренко как бы не оказался революционером, а пьянство на самом деле всего лишь прикрытие... во что я надумала!
Читать было смешно все две главы,но вот конец меня реально расстроил. Юра Селиванов. Выходит,и отец погиб? Не хочу верить!

с нетерпением жду новых глав!!!!

Спасибо!
_________________