ЦАРЬ ОСТРОВОВ. Столица мира

Ян Шальной: 16.12.15 00:42

Сад около дворца, превращенный в лазарет
 
И пары сапог не сносила, как за гробом шла (с)…
 
Доскакать обратно к замку Правителя. Сложно – люди кругом, паника, все бегут, кричат, сложно ориентироваться и еще сложнее править лошадью, чтобы никого не покалечить. А там – наверное, в аду не так страшно, как в полуразвороченном замке.
Раненые, покалеченные, крики, стоны, смрад, гарь.
Помогаю, чем могу, иногда чуть не плача от бессилия, что я здоровый крепкий взрослый мужик ничем не могу помочь стонущим умирающим людям, даже облегчить их страдания – врачи просто не успевали ко всем, да и под завалами оказались люди. Особенно в старом крыле. Правда, там, по словам одного из стражников – те, которых и спасать-то не стоило. Руки так и чесались врезать ему в нахальную физиономию – что значит, не стоит. Все люди живые, всех создала Маа, и они, те, кто отмечен, уж точно не хуже нас. Да, случай в оранжерее, показал, что бывает по-разному, и иногда стоит поостеречься, но, наверное, Костанц права – тот человек, вернее, уже не человек, просто искал смерти. И нашел ее…
Присев у дерева, прикрыл глаза.
– Вам плохо? – рядом остановилась какая-то девушка с кувшином воды.
– Нет, милая, а если дашь напиться, будет просто идеально, – нет, кавалер во мне не убиваем, сил нет никаких, а туда же…
Девушка подала мне воды, потом слегка поклонилась и отошла, а я так и продолжал сидеть. Солнце клонилось к закату. День выдался каким-то очень длинным. Он столько вместил в себя – и корабль, и турнир, и это несчастье… Словно время растянулось или остановилось…
Стоило прикрыть глаза, как в памяти всплыли другие – голубые, глубокие, как они меняли свое выражение… за эти дни я успел увидеть ужас и радость, страсть и холод, нежность и отчаяние… Стоило прикрыть глаза, чтобы снова почувствовать аромат духов, нежное прикосновение руки, сладость губ, то, как она прижималась ко мне, пряча на груди лицо, словно желая отгородиться, спрятаться хоть ненадолго от того, что могло ожидать во дворце после взрыва, от того неизбежного и страшного, что случилось, и что еще предстоит пережить…
И словно в ответ на мысли о Констанц и такие явные ощущения – шепот за спиной.
Говорили какие-то люди, не видя меня, или думая, что не слышу:
«Королева, виновата королева, она подстроила. Она ненавидела правителя», – один голос – писклявый и противный.
«Ну ее ж не было во дворце, сам видел, как прискакала с этим, молодым лордом дома Эйвиос», – другой, тихо шепелявящий в ответ.
«Так, понятно, не своими руками, потому и не было ее, хитрая она бестия, еще недавно только мужа похоронила, а туда же, с молодыми рыцарями якшается. Каков он, лорд?» – на этих словах, я порадовался, что меня не видят говорящие и постарался замереть, чтобы не обратили внимания. Только слухов и не хватало. Впрочем, неудивительно, что нас заметили, с другой стороны, ничего предосудительного не было – один танец, прогулка по саду, на пристани я был с отцом, а на турнире она была с дуэньей. Все приличия соблюдены. – пытался я убедить сам себя, но холодок, появившийся в груди от мерзкого шепота «королева виновна», не затихал, а рос и разрастался.
«Я мельком видел, но они все высокие и статные, дом Эйвиос, гордые и непокорные, слишком гордые. Не удивлюсь, если и он замешан, и порченые. Они ж им. Небось, покровительствуют», – я ощутил, как на шею накинули петлю, явственно ощутил, а эти в кустах за моей спиной продолжали:
«Да ты что? Неужели» – уточнил сомневающийся.
«Ну конечно, зря что ли Лес на их территории, да и сами они – таки все трое могучие, крепкие, высокие. Здоровьем пышут, так разве бывает, если человек без примеси древней крови-то? Вон правитель наш какой худосочный» – продолжал разглагольствовать тот, кто все знал.
«Тссс, тссс, ты что говоришь-то, опомнись. Но если ты прав, то в темнице замка камер много и пыточных дел мастера…» – тут голоса стали удаляться, словно говорящие переместились в сторону, но мне уже и не важно было, да даже к лучшему, что они ушли, не увидев меня, а в мозгу сидело – камеры, темница… Неужели? Неужели они правы, и не зря мне так не понравился начальник стражи, и он не защищал и не оберегал королеву, а арестовал ее? Как узнать? Как узнать, не подвергая ни ее, ни себя опасности? Раз такие слухи пошли, то мало ли что…
Нет, я за себя не боялся, но пока отец болен, я глава дома – отвечаю за всех, и просто не могу рисковать…
Встав, пошел по дорожке. Сон и усталость как рукой сняло – надо было действовать, вот только как?
Пока шел к выходу, казалось, что за спиной все показывают пальцем, шушукаются, перешептываясь о том, что королева виновата в произошедшем взрыве, и я – вместе с ней, а то, что отец едва не погиб – это для отвода глаз, или мои амбиции.
Словно каждый куст или дерево шептали мне:
Виновен, виновен, виновен…
Виновен – шелестели листья…
Виновен – стонали раненые…
Виновен – указующий перст главы дома Никанорас, погибшего при взрыве, словно уперся мне в грудь.
Я почувствовал это настолько явно, что остановился и замотал головой – ощущение, что схожу с ума – слышу голоса, вижу какие-то видения… Подошел к стоящему в траве ведру воды и опрокинул его себе на голову. Не скажу, что ум прояснился, а вот взгляды удивленный собрал в большом количестве.
Повернулся и пошел прочь…
 
Дом семьи Эйвиос
 
У меня же в темнице
Куст фарфоровых роз,
Металлической птицы
Блещет золотом хвост.(с)
 
Домой прискакал весь мокрый и грязный – пустил Командора галопом, на мокрую одежду осела пыль, да еще начал накрапывать дождь…
– Ванну мне и коня оботрите как следует, и вывести бы его, а не сразу в стойло, разгорячен, – бросил слугам, выбежавшим на крыльцо. – Как отец? – первый вопрос при входе в дом.
– Милорд спит, доктор велел не беспокоить, ухудшений пока нет, там был молодой лорд, он пошел куда-то, – быстро проговорил Драго, стоящий около двери в отцовскую спальню. Отодвинув парня, тихонько заглянул, прислушался – отец в самом деле спал и дышал более-менее спокойно, хоть и не совсем ровно. Я понимал, что время отсчитывает часы и не надеялся на чудо – доктор ясно дал понять, что глава дома Эйвиос не встанет с постели, но хотелось успеть выполнить последнюю просьбу отца. Сестра, Янка, Яннисента. Теперь я знал, как ее зовут, знал, кого ищу, и даже знал, что она в столице… Если бы леди Понирос сказала больше… Подумал о ней и порадовался, что вряд ли она была в такой час во дворце, значит, с ней все в порядке… Или нет? Память услужливо показала то, что не заметил в спешке ухода, но, отметив боковым зрением. Сохранил до поры – посеревшее лицо лорда Орвика и лорд Севера в бинтах… и напряжение в воздухе между ними…
Надо будет послать кого-то уточнить и, если что, выразить соболезнования…
Он нравился отцу, не хотелось, чтобы с ним или с ней что-то случилось…
 
Ванна, горячая до изнеможения, ужин, когда не чувствуешь вкуса блюд и не замечаешь, что ешь и пьешь, бренди и постель с надеждой провалиться в спасительный сон…
 
Комната, пустая, холодная, крысы пищат…
Девушка, девушка темноволосая, в рубашке белой вышитой…
В глазах – ужас и величие одновременно…
Голова высоко поднята, губы плотно сжаты…
Руки исцарапаны и в синяках…
Хочу крикнуть и не могу, словно со стороны смотрю, сквозь стекло или воду…
Вижу, а ни помочь, ни позвать, ни сказать что…
Только смотреть, взгляд ловить, чтобы хоть так поддержать, силы дать…
Девушка, девушка темноволосая, в рубашке вышитой…
Волосы по плечам разметались…
Руки сжала, в замок сцепила пальцы…
На соломе сидит…
А рядом еще кто-то – странный, полуживой…
Чем-то веет от него чужим, болью отзывается…
Его болью…
Ее болью…
Моей… болью…

»» 17.12.15 22:27 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Констанца Непорочная: 16.12.15 09:29

Мама? В груди вспыхнуло солнце, обжигая своим теплом. Все, что угодно, но только не это слово. Не здесь и не так. Не от так называемого чудовища. Хрупкого в этом своем "мама". Беззащитного, почти что нагого. Успеваю только вопросительно вздернуть брови, недоверчиво глядя на тонкий очерк мертвецки-бледных, прозрачных губ, как будто бы не могу поверить, что он это сказал. Что жив, а не мертв, и мне это не показалось. Разве может он быть живым? Не каменным изваянием, не высеченным изо льда человеком. Жи-вым. И говорить "мама".
Успеваю только увидеть как вспыхивают под сомкнутыми ресницами глаза и открываются, жаляще глядя на меня, колюче, страшно, слепо. Даже вскрикнуть не могу. Только хватаюсь за его руки на своем горле. А они точно из камня. Бесполезно пытаться их разжать. Тонкие, каменные пруты, обвившие шею. Сужают пальцы свой круг, и гаснет солнце. Только яд из надломленного яростью рта льется и льется. Скребется, царапается в уши, хлестко по коже гладит.
За что? Почему? Кто я для него? Безумие? Или болезнь? Сон, в котором он меня убивает? Сон, как жизнь. И она сейчас для меня закончится вот так.
Пытаюсь глотнуть хотя бы немного, хотя бы чуть-чуть затхлого, сырого воздуха подземья. Самого желанного сейчас, единственного. И не могу. Немеют пальцы, перед глазами плывет. Неожиданно он отпускает меня и больше не движется. Кажется, теперь точно мертв. В его "мама" было столько страдания, искреннего, детского удивления, а потом...
Я падаю в сторону на пол, хриплю, сиплю, не могу надышаться. Глотаю слезы. Ищу в себе силы, чтобы отползти от человека подальше. Какие страшные у него глаза. Какие невозможно страшные. Он принял меня за другую. За маму? Кто же она? Какой должна была быть женщина, которую он так сильно ненавидит? Закрываю на миг глаза, чтобы унять дрожь, успокоить бегущие по щекам ручьи. Хватит! Возьми себя в руки. Но снова дышать так сладко, так больно. Спасибо за подаренное маленькое счастье. Оказывается, просто дышать - это уже подарок. Смотрю на свою руку, пытаюсь понять откуда на шее кровь. Кажется, он содрал с кожи подсохшую корку на ране. Безумец. Не человек. Умереть вот так, в темнице, на полу.
- За то, что поднял на меня руку, я велю отрубить тебе голову.
Шатаясь, поднимусь на ноги и отойду к стене. Какое мне до всего этого дело? Живой все равно не уйти. Лучший конец был бы для меня таким. Сама скоро начну молить о том, чтобы мне поскорей отрубили все, что возможно. Так стоит ли тянуть? Прикасаюсь к горящей шее. Все еще чувствую на ней его руки. Наверное, было бы лучше, если бы он меня задушил. Оборачиваюсь, но не могу решиться, чтобы подойти снова. Умер ли? Жив? Бросится на меня, чтобы убить? Вспоминаю его слова. Уходи из моих снов. Я не поддамся. Сердце сжимается от жалости. Как это глупо и предсказуемо. Едешь по городу, а вдоль дороги нищих пруд-пруди. Дети, старики, женщины. Привыкаешь к такому голопяточному зрелищу, ничто не шевелится внутри, а тут нате, получите. Словно под дых от каждой такой мысли. И не ребенок же, чтобы жалеть. Чудовище. Только чем хуже меня? Я вспоминаю свои ночи, полные муторного кошмара. Звенящий холод, который всегда приходит с мертвым уже королем. Такие сны ничем не остановить. Ничем, кроме как взять и проснуться.
Капает с потолка. Ловлю капли губами. Пить хочу. Томлюсь, думаю, смотрю на покойничка. Аристократические черты не спрятать ни за грязной одеждой, ни за побоями и кровью. Тонкие губы, слипшиеся от влаги ресницы, выразительный, прямой нос, явно принадлежащий упрямцу и морщинка на переносице. Тревожно, холодно. А кажется таким беззащитным и хрупким. Обманщик. Совершенно точно вижу, что у него приоткрылся рот. Он дышит! Живой. Стою как по голове стукнутая. Захотелось еще? Мало тебе? Понравилось?
- Если еще раз прикоснешься ко мне, то пожалеешь об этом.
Вздыхаю, набираю воду в сомкнутые ладони. Ничего. Наверное, умирает. Что же мне делать с ним? Как помочь? Боюсь, не смотря на то, что иду.
В самом начале это дико. Только лихорадочный вид его глаз чего стоит! Большущих, с плещущейся за край болью. Умрет - умрет не один. А если останется жив, то убьет тебя и сослужит добрую службу. Не то чтобы я не хочу жить, нет, но лучше уж так, чем переживать подобные встречи и унижения каждый день. Сегодня меня для острастки припугнули полумертвым пленником. Шлепнули по губам. А что будет завтра? На что они пойдут, чтобы узнать правду? Вода утекает сквозь пальцы. Не донесла. Слишком долго собиралась. Не решалась приблизиться. Я и боюсь? Еще чего! Пусть только попробует ко мне прикоснуться... Пусть только попробует!
Хмурюсь, не жалеючи отрываю от платья кусок ткани. Что уже там жалеть: одни лахмотья. Смачиваю тканюшку в воде, подхожу, сажусь и жду. Вслушиваюсь в его дыхание. Прикасаюсь. Молчит. Никогда и не сказала бы, что жив, если бы не положила руку ему на грудь, чтобы совершенно точно ощутить натужное биение сердца. Слабое биение, едва ощутимое. Точно умирает.
- Эй ты, - вступительное слово за мной - Просыпайся. Я приказываю тебе.
Так, я смелая королева. Я в застенках оказалась по делу. Не снасильничает он, уж точно. Дознователь должно быть знал, что пленник в таком состоянии. Запугать меня решил, гад ползучий, вот сюда и бросил. А то, что в бреду, так у него, кажется, лихорадка. Я решительно и мягко протираю его лицо водой. Страшно - жуть. Умрет еще... Бросится на меня, не смотря на свое уставшее сердце.
- Вот так, - говорю, - И не надо на меня кричать, - на всякий случай поглядываю на его руки. Вроде умирает, а сильный, - Плохие сны. Это только плохие сны, - говорю и чувствую себя уверенней. Голос звучит в темноте и кажется, что все не так уж и плохо. Тишина полнится чем-то человеческим, простым и понятным. Неизвестность отступает.
Я буду сидеть с ним еще долго. Буду осматривать его, запомню каждую черточку на лице. И буду с ним говорить так, как будто бы он может меня услышать. Расскажу ему все. Все, что знаю. Все, что со мной случилось. Как жила в Зеленых Холмах и любила свой дом, как встретила короля и потом он забрал меня с собой сюда, в столицу. Как стала я королевой и сразу же вдовой. Как король мучительно и страшно умирал у меня на руках. Долгие дни и ночи, а потом два года приходил ко мне, чтобы мучить, требовал смерти. Просил возмездия. И это не была просто история. Это было самое личное. То, о чем я никогда не могла сказать даже самой себе. О том как он поцеловал меня, но так никогда и не коснулся. Каким он был. Каким был его брат. Дарий Правитель. Как же я его ненавидела. Как я сбежала из столицы, обманула всех и побывала на чудном острове. Рассказываю ему про Грех, про его рынки, про встреченного Льдистого, про пиратов и рабов, чей вид поразил меня до глубины души. Остров, на котором совсем нет магов. И еще про поцелуи. Какими странными, разными они могут быть, оказывается.
- Вот ты совсем еще мальчик. Знаешь что? Хватит уже смертей. Выживешь - подарю тебе что-нибудь. Хочешь голову мага? - шмыгаю носом, бледно улыбаюсь, глажу покойничка своего по голове, лежащей на моих коленях. Так даже лучше. Перебираю волосы. Главное - не уснуть. Не присоединиться. В застенках сегодня массовый просмотр кошмаров. А я не хочу.
- Ну и тяжелая у тебя головешка, - сонно моргаю. Глаза слипаются. Вру немножечко. Он - это тепло. А мне холодно. И меня медленно клонит в сон. Кап-кап. Поет капель. Кап-кап. Шумит дождь. Сердце моего покойничка стонет, шевелится. Особая колыбельная.
- Тише ты. Это только сон. Сон, понимаешь? Дурной сон, - целую горячечный лоб. Благословляю на жизнь, друг мой покойничек. Не умирай, пожалуйста. Я сама потом тебе голову отрублю: шея то саднит.
И в голове моей эхом "сон". Агония. Понимаешь, я тоже сплю. Положила голову в пасть зверя и сплю. Глупая королева. Жду мертвого короля, а он не идет сегодня. Мне снится дом посреди холмов. Константа в изменчивом мире. Призраки прошлого не могут в него зайти. И время тут недвижимо. Чья-то душа живет здесь. Ей не одиноко. И почему-то сразу становится ясно, что если разрушить этот дом, то и не станет и всего мира. Моего мира. Мира, который я знаю.

»» 17.12.15 22:20 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Эззелин Сенза Вольто: 17.12.15 17:57

Маленький мальчик стоит на абсолютно белом холме, вдали фигура, она медленно приближается, он ждет, ждет с нетерпением, и именно ее, только ее одну, сейчас она нужна, хотя раньше, давно и даже, наверное, всегда мальчику было плевать, почему, он боялся признаться в этом даже самому, себе, так было удобно и так было правильно. Читаю его, как книгу, маленькую книгу в черном кожаном переплете, с красными мелкими буквами в узких строках. Когда-то я был слишком любопытным ребенком, и очень любил в простых людях яркие эмоции, буквально питаясь ими, намеренно выводил рабов: гнев, отчаянье, страх, я так любил… Взгляд невольно упадет вниз на хрустнувшее под ногой, в замерзшей лужице отражение, большие изумрудно-зеленые глаза на бледном лице, растерянно моргнут, еще по-детски пухлые губы, искривит усмешка… Небольшой голубой камень, на золотой цепочке, выпадет из рукава, заиграв гранями… Холод под ногами, нервно кусает ступни, как любопытно, все любопытно и эта замерзшая вода, и маленькие белые крупицы, и женщина, что кутается в теплый плащ… Погружаю руку в белую массу, холодно, морщусь, леплю белый плотный шар и целясь сквозь камень кидаю в мальца на холме, легко, приминая насыпь бегу к ней, странно ломкой фигуре, не оглядываясь… Я слишком жадный и эгоистичный ребенок, чтобы делить желаемое с кем-то, кто не принадлежит семье, оглянусь лишь единожды, когда черты женщины станут четкими…
-Все, даже самое жуткое в этом мире, когда то было ребенком…- прошепчет ветер, сбивая с ног. Мальчика в слишком легких одеждах поднимет твердая женская рука, укутав в свой теплый плащ, она обнимет его, согревая, диким теплом своего сердца, глубоко вздохнет, целуя в лоб, уронит белый локон…
- Наступит время, когда я не смогу тебя спасти, - она пахнет яблоками и медом, терпко-сладкая, она нежно гладит ребенка по волосам, - наступит время, когда ты забудешь меня и в твоей крови, не останется и капли света. Я боюсь этого времени,… Когда я не смогу тебя спасти..
Она заплачет и там где упадет ее слеза, из земли распустится цветок с ярко зеленым стеблем и белыми, как ее волосы, лепестками, нежный и совершенно не защищенный, он будет так похож на нее…
Сознание уже вернулось, отпустив меня из паутины снов, странных снов отравленных черной кровью мага, собственным безумием и болью. Я чувствовал теплые живые руки, тихий голос рассказывал мне странные вещи, он перемешивался с угрозами, но в скорее снова возвращался к чудесам, притворятся было легко, по многим причинам. Мне были интересны ее сказки, ее голос был нежным и немного капризным, он так напоминал дом и рассерженную очередным пустяком Лу.
- Я читал сказки о льдистых, но то, что хладный пришел на Грех, это полная чушь, - все еще не открывая глаз в свойственной мне манере зашевелю губами, даже малая иллюзия может внести хаос, в такое хрупкое сейчас душевное равновесие.
- Грех солнечный, теплый, в нем нет места холоду, он ведь так хорош без этого ужасного льда, комьев снега. Через пару месяцев, когда пройдут дожди, там зацветут деревья, нежно розовые мелкие цветы наполнят своим ароматом воздух от первой ступени до садов безликих. Если ты сможешь выбраться отсюда живой и попадешь на тот чудный остров, оглядывайся чаще, потому что я не переношу угроз. – на лице подобие улыбки она ее увидит, и наверняка смутится или испугается, кровавый рот не может улыбаться красиво, израненной лицо никогда не будет красивым. Открою глаза, задушив зелень в корне, они темные, почти черные, пусть и кошмарный, но сон был полезен. Сев напротив буду ее разглядывать, молча, долго, внимательно запоминая каждую черту – Почему ты тут? На порченную не похожа, для убийцы слишком нежная, хотя заносчивая, мне нравится.

...

Ворон: 17.12.15 21:16

Башня Магистра.
Точные пальцы проткнув душу тупым концом иглы, призвали к себе.
Шаги в темноте башни магистра, быстрые, а впереди душа летит на крыльях в пепле и копоти измазанных, на зов торопится, предвкушает подачку, рвется из клетки снедаемая нетерпением и голодом.
Запах гниющей плоти ни один аромат не сможет перебить. Покои магистра им пропитаны - тут воняет тленом и огнем Бездны. Смерть стоит с ним рядом, неотступная, близкая, готовая принять в свои объятья, удушить поцелуями.
Душонка перед ним ропщет, склоняется в клетушке своей, хочет выслужиться перед хозяином. За невидимую нить потянул Магистр и марионетка на коленях, перед его очами. Припадаю губами к ссыхающейся руке, а внутри все заливается от счастья, от предвкушения добычи, перед своим кукловодом, голову преклоняю, обращаюсь к нему беззвучно, душу не скрываю, ее он, прислужницу, насквозь видит.
В ответ сжимает ладонями ледяными мое лицо и веки закрывает - без слов и звуков тайну мне введывает. Сквозь мои глаза высматривает, что видели вороны, раскрывает книгу ветхую на каждой странице которой, смолой пропитанной, вписаны видения. И они поднимаются из пыли, становятся все четче и все зримее.
В потухающем свете дня, на разбитой колдобинами дороге что-то блестит, привлекая внимание ворона и множество вспышек металла, как одна выжигают мои глаза.
Старческие руки опускаются плетьми. Душонка, жалкая приспешница, раболепщет, жалеет старческие пальцы обожженные, а воля его, каждый приказ, вливается в меня бессловесно, душа ликует.
Чехайские вороны верные слуги, их преданность магам доказана веками, проверена многими порченными дерзнувшими зайти на территорию города и попасть под черное крыло. Очень странно, что в порыве необъяснимого единодушия птиц привлекли эти предметы - явление небывалое. В этот день, перед самыми взрывами.
***
Кружит воронье неслышно над Столицей, беспокоится. Над развалинами летает и камнями, над трупами погибших и всматривается жадно в глаза выживших, выискивает падаль, кровь ищет сорную.
Вороны летаю низко и все видят, все подмечают.

»» 17.12.15 21:19 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Констанца Непорочная: 18.12.15 14:20

Наверняка сидеть на полу и держать на коленях голову мужчины, конечно же отъявленного негодяя и преступника, находящегося при смерти - также вульгарно и неправильно по всем меркам придворного этикета, как неудобно по человеческим, потому что затекли ноги, а некоторые места так совсем перестали чувствоваться, но по всем отныне известным мне законам обреченных на смерть в одиночестве - это было божественно. Преступный тип уже не выглядел настолько грозно. Была в его лице некая незащищенность и даже как будто бы одухотворенность, а в нашей позе единство. Наверняка - это тень близкой кончины на его лице. Чужой, незнакомый лоб и влажные пряди волос. На ощупь они казались непривычно мягкими. Перед смертью все однажды становятся равны. И разбойники, и королевы.
Еще бы укрыть чем-то плечи, потому что тепла, идущего от него не хватает, чтобы согреться полностью, но я крепко держусь за его огонь. Гаснущая жизнь, которая дарит тепло и утешение. И даже если бы это было не такое чистое и правильное лицо, я бы все равно не побрезговала в такие минуты оказаться рядом. Какое сейчас имеет значение твой титул или платье? Укрыться покойниками как одеялом и спать в колыбели, которую покачивает Маа, не заплетая волосы в косы. Пусть! Ты всего лишь человек, совсем еще ребенок, девчонка с Зеленых Холмов. И вот ты слышишь далекий смех. Детский. Колокольчики звенят среди каменных свод, разгоняя тоску и страх. Ты бледно улыбаешься. Ямочками на щеках. Ты хочешь открыть ту дверь, протягиваешь к ней руку и...

Медленно убираю руку от его головы, как будто бы он может среагировать на любое неосторожное движение и броситься вслед, чтобы укусить. Одно дело едва уловимое дыхание полумертвого бродяги, которого уже не спасти, а совсем другое - бодрый и спокойный голос, заставляющий меня замереть. Глаза его закрыты, но я в первый миг действительно испугалась, поэтому едва поборола желание сбросить его голову в сторону и вскочить на ноги. Жестоко, но на такую живучесть я не рассчитывала. Он то и умирающий был силен. Ну, не мог он так притворяться! Не мог! Смотрю и глазам не верю. Мог ли? Может он тут вообще отдыхал. Спал себе, и все у него было хорошо. А ты пришла со своей никому не нужной жалостью и вторглась в чужое пространство. Мне уже надо было начинать бояться по-настоящему, но когда этот... Этот преступник! Посмел обвинить меня... Меня! Леди Констанцу в том, что я говорю чушь, я так возмутилась, что совсем позабыла бояться.
- Это не... Но... - только он продолжает говорить, а голос у него такой, что заставляет невольно прислушиваться. Он заполняет собой тишину, темноту вокруг, всю комнату, становясь ее единоличным и полноправным хозяином в один миг. Я все еще жду, не смея пошевелиться. Отбегать с писками и возмущениями как-то не по-королевски, но и неприятно осознавать, что тебя застукали врасплох. Лежат на тебе как на подушке. Живые, между прочим! В голосе его нет явной агрессии, если, конечно, не считать угрозы быть то ли пойманной, то ли убитой на этом его волшебном острове. Грех на самом деле настолько разный и необычный, что невольно заслушиваешься. А еще нотки какой-то едва уловимой тоски. Теплой, сладкой, как пахнущее вересковым медом молоко.
От улыбки его становится жутко, даже по коже бегут мурашки, но насколько она пугает, настолько и завораживает. Очень не прост этот бандит с Греха, наверняка даже знатный: слишком уж явным в нем видится печать власти и денег. Такие лица не бывают у бедняков и конюхов. Впрочем, если он разбойник, то все в нем и создано, чтобы обманывать случайных попутчиков, вводя в заблуждение. Как бы не так.
Мне не пристало пялиться ему в глаза, разглядывая их черноту и глубину, но оторваться не получается. И потом, сам факт, что мы в застенках, отменяет правила. Главное, чтобы этот разбойник об этом не знал. Для него, как и для всех здесь, я по прежнему леди. Приподнимаю подбородок, спину держа прямо. С сожалением отмечаю, что моя грелка ушла, но с радостью, что теперь не нужно смущаться и подумывать как бы из под него выскользнуть. Слишком уж я быстро расклеилась, - с позором осознаю, краснею и зачем-то прикасаюсь к лицу, чтобы убедиться не горят ли щеки и в случае чего их остудить. Кажется, все в порядке. Под его взглядом хочется найти какое-то применение рукам. Волосы! Но куда теперь их денешь? Ну и пусть. Заставляю руки оставаться на коленях. Мне все равно, - пытаюсь себя убедить. А он все смотрит и смотрит. И я смотрю в ответ, упрямо и с вызовом. Только прямота его слов лишает меня и этого оружия. Мало того, что преступник, так еще и наглец.
- Я не нежная! - возмущенно вырывается быстрее, чем я успеваю подумать, - И не заносчивая, - добавляю уже спокойнее, хмурясь и стараясь игнорировать этот взгляд.
Мне не нравится его взгляд. Он меня беспокоит. Как будто бы смотрит дальше того, что видит. Мне под ним неуютно. Рукой я оправляю смятую юбку, спокойно и величаво, как будто сижу перед ним не на полу, а на троне в приемной зале. Взгляд замечает выставленную напоказ лодыжку с расшитой тканевой туфлей на ноге. Вздрагиваю и подтягиваю к себе ногу, чтобы спрятать от глаз под платьем.
- Я была на Грехе совсем недавно, - объясняю ему, - И я видела однажды там Льдистого. У него не билось сердце, и он мог заморозить все, даже не прикасаясь. Но это все было ночью, когда солнце скрылось.
- И на остров я не вернусь, - запнулась, - Потому что вряд ли когда-либо выйду отсюда. Обвинение мое настолько велико, что вам лучше о нем не слышать. Кажется, меня даже посадили к вам, чтобы вы меня поскорее убили, настолько им не терпится. Поэтому ваши намеки мне не страшны, - для пущей убедительности, чтобы он поверил, что я его совсем не боюсь, я нанизываю его как бусинку на свой взгляд. Только сердце колотится, что бешеное, - Смею заметить, что, судя по нашему положению, угроза от королевского палача на сегодняшний день намного реальней. Если вы, конечно, не решите сделать за него всю работу. Но я предупреждаю. Если вы даже просто подумаете хотя бы коснуться меня...
Главное, чтобы он поверил. Не показывать ему, что боишься. Насколько боишься. И прежде чем он успевает ответить, я, руководствуясь только желание выжить и интуицией, заголосившей так не вовремя, успеваю добавить:
- Вы были без чувств, когда я нашла вас. Звали свою матушку. Проклинали ее всячески, а заодно пытались задушить. Меня. Видимо, приняв за нее.
На шее, кстати, наверняка должны были остаться следы. Воспоминание об этом хвате меня подстегнуло.
- Но я, как видите, жива. Поэтому не думайте, что я такая уж и нежная. Возможно, я самый страшный убийца из тех, кого вы встречали. По крайней мере дознователи в этом уверены.
Это бахвальство отдает горечью.
- Меня обвиняют в организации недавних взрывов. В покушении на короля, - сердито выдыхаю с затаенной обидой, - А вас? - жду его испуганный или хотя бы изумленный взгляд. Даже хочу, чтобы он меня испугался. И смертельно жалею, что вернулась в столицу. Что не осталась дожидаться дождей и цветения незнакомых деревьев где-то там, на чужом и прекрасном острове, полном противоречий и чудес.

»» 20.12.15 12:39 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Орвик Беспутный: 19.12.15 09:15

Дворец - особняк Понирос. День взрыва.


Лица, лица… мелькают в бесконечном круговороте. На глаза вдруг попадается знакомое, и взгляд невольно цепляется за него. Неужели это только сегодня утром мы стояли на борту корабля и обменивались колкостями? Каким мелким мне теперь показался предмет нашего спора! Место в Совете? Да я бы сейчас отдал весь Совет вместе с правителем демонам из бездны, лишь бы Доми нашлась живой.
- Сад? Ристалище? Конюшни? – лорд Эган настойчив. – Старое крыло замка?
Я хмурюсь, пытаясь сообразить, где это. А, все равно, я готов бежать куда угодно, лишь бы не искать Доми среди всех этих людей… которым уже нельзя помочь.

В западной части парка, что прилегает к дворцу, заметно тише и малолюднее. Крики остались где-то в стороне. Но здесь все так же отчетливо тянет дымом. И еще почему-то кровью. Тошнотворный сладковатый запах.
Тут тоже обвалился один из этажей, и пустые окна слепо глядят на разросшийся сад.
- Сэр Орвик! - Из-за кустов вываливается мужчина в разорванной куртке. Его я узнаю сразу, это один из моих слуг, а вот имя припоминаю с трудом. Жером? Жерар? - Там... там... - он машет рукой в сторону провала в стене. - Госпожа Домина.
У меня обрывается сердце.
- Живая? - язык еле ворочается во рту.
- Я не знаю, - так же отчаянно шепчет он в ответ.
Вслед за ним торопливо лезу в провал.
- Выше, милорд, выше!
Остатки лестницы крошатся под ногами, на верхнее перекрытие меня подсаживает снизу Эган -
и передо мной почти сразу - она. Совсем недалеко, шагов пять.
Белая, совсем белая.
И платье, щедро залитое кровью.
Изнутри рванула нестерпимая боль.
Черное пеленой меня накрывает горе.
- Нееет!!! - эхо взметнулось под разрушенный свод.

Я не дошел до нее. Упал где-то рядом, почему то перестали держать ноги.
Пришлось ползти. Эти пять шагов были почти как пять миль.
Нет, пожалуйста, нет. Сейчас я открою глаза - и ничего этого нет. Боги, пусть это будет только сном.
Мне казалось, я бесконечно выдыхаю короткими толчками, и никак не могу вдохнуть снова.
Нечем.
Незачем.
Я хочу умереть здесь рядом, на полу.
- Сэр Орвик! - болезненный тычок в плечо, еще один. - Да очнитесь же! - лицо лорда Эгана злое. - Она жива.
Воздух наконец-то врывается в легкие. Я закашливаюсь.
- Жива? -сиплю.
- Да, да, - нетерпеливо рявкает он и за шиворот подтаскивает меня ближе. - Я за лекарем. И... что еще... носилки? Чтоб когда я вернулся, она по прежнему была живая, ясно? Ты за мной, - это уже лакею.
Не дождавшись ответа, он прыгает в провал.
- Доми? Дооми... - трясущимися руками касаюсь ее лица. На пальцах остаются белые следы - она такая бледная от осыпавшейся штукатурки. Едва это сообразив, начинаю оттирать ее – лоб, волосы, щеки, губы, - и страшно боюсь опустить глаза ниже. Кровь... Боги, сколько крови... Мне кажется, где-то далеко я слышу издевательский смех Катарины. А я то думал, что проклятие больше не работает. Дурак, какой же дурак…
На ее шее слабо бьется пульс. И мне страшно убрать с него пальцы.
- Прости меня. Я не должен был оставлять тебя. Девочка моя... Ни на шаг больше не отпущу, клянусь тебе... Только живи, прошу тебя, Доми... – я плачу над ней как мальчишка.

- Пустите-ка, - меня бесцеремонно отодвигают в сторону, рядом опускается деловитый мужчина в летах, седые кудри прозрачным облаком клубятся вокруг его лысины.
- Лекарь, - одними губами говорит вернувшийся Эган.
- Вы кто? - обращается ко мне лекарь, осторожно ощупывая плечи и руки Доми.
- Сэр Орвик Понирос, - машинально отвечаю ему.
- А это?
- Моя жена.
- Так, слушайте внимательно. Ваша жена жива, сломана рука… и наверное, еще ключица. Ребра целы. Других переломов нет, что просто чудо в данных обстоятельствах. Кровь… кровь на ее одежде… не понимаю, откуда столько. Скорее всего, не ее. Сейчас я наложу шину на руку госпожи Понирос, затем мы ее положим на носилки и снесем отсюда. Может быть, есть внутренние повреждения, но в таких условиях я не могу сказать точно.
Я с усилием сглотнул.
- Мы... ждали ребенка.
- О… - лекарь с сомнением посмотрел на Доми. - Мне нужно произвести более детальный осмотр, я уже говорил. Но... я бы не надеялся. Вы меня понимаете? Она осталась жива, это большая удача.
Смех в моих ушах зазвучал громче.
- Вы... правы, - мне остается только согласиться. – Я могу снести ее вниз на руках.
- Нет, нет, исключено. Этим можно только навредить. Подайте носилки, они вон там. И подождите, пока я все сделаю.

До самого дома она так и не пришла в себя. Варрава, с первого мгновения оценив ситуацию, ловко развернул спиной выскочившего Астора и утащил обратно в коридор, что-то гулко бормоча. Этель растерялась только поначалу, когда носилки внесли в дом. Охнув, она зажала рот рукой и застыла на лестнице. Но уже через минуту она ринулась в кухню за горячей водой.

На огромной незастеленной кровати Доми смотрелась совсем маленькой.
Чтобы дать лекарю осмотреть ее, пришлось разрезать на ней платье, жесткое от засохшей крови. Этель делала все молча, не причитая над ней, как это обычно делают женщины, и я был за это ей благодарен. Без лишних слов она выставила меня в соседнюю комнату.
- Ступайте. Сэр Орвик. Дайте доктору сделать свою работу.
Я привалился спиной к закрытой двери и медленно сполз на пол. В груди клубилась боль.
Милосердная Санва…. пусть она останется жить!

Не знаю, сколько времени я просидел так. Наверное, долго, потому что за окном сгустились синие сумерки. Я впервые молился Санве. Моя жена искренне любила эту богиню, так пусть же она поможет ей сейчас!

Дверь внезапно открылась, и я чуть не упал через порог. Этель молча поманила меня в комнату.
Доми успели переодеть в чистую рубашку, и она издали даже выглядела как обычно, если бы не перебинтованная рука поверх одеяла.
- У меня хорошие новости, сэр Орвик, - лекарь убирал пузырьки и баночки в свой саквояж. – Госпоже Домине очень повезло, ее падении что-то смягчило… или кто-то, - замявшись добавил он. – Впрочем, это не имеет значения. Важно лишь то, что она осталась жива. Более того… она сумела сохранить ребенка.
Мне показалось, я ослышался.
- Что?
- Она по-прежнему… в положении. Я бы сам не поверил, если бы не проверил лично. Поздравляю вас.
- Доктор… я…. Мы… - я лихорадочно шарил по карманам. Вот! Нашел. – Возьмите. – протянул ему кошель с деньгами.
Лекарь в сомнении посмотрел на него.
- Милорд, это слишком много…
- Берите, - я всунул кошель ему в руку. – Берите. Не знаю, как вас благодарить.
Он поколебался немного, но все же сунул кошель за пазуху.
- Я сделал все, что в моих силах. Однако… должен предупредить. Если госпожа не придет в себя к утру, это будет очень плохо. Не берусь предсказать итог. В любом случае, я навещу вас завтра в полдень. Разрешите откланяться.
- Всего доброго…. Спасибо. Этель, проводи господина доктора…

Я остался с Доми один, подошел ближе. Кровать подо мной намного прогнулась, когда я сел рядом.
Тишина была оглушающей, она давила и пугала.
Как будто весь дом вымер.
- Знаешь, дорогая, - я не вынес этой тишины, - я только что говорил с твоей богиней. И я… не был с ней почтителен. Сначала я молился ей. Просил ее. А потом… потом сказал ей, что если она не может тебе помочь, то пусть… после сегодняшней ночи вообще не выкатывается. Видишь, что я натворил. И ты должна сказать мне, что так нельзя делать... Давай, вернись ко мне. В брачной клятве... есть слова о том, что ты не оставишь меня. А ты всегда держала слово.
Я говорил и говорил, не в силах замолчать.
- Ты не представляешь, что я пережил, когда искал тебя… там. Я так боялся тебя найти и… не успеть. Не успеть сказать, что люблю тебя.

Дверь открылась, я оглянулся.
- Милорд, я постелила вам в зеленой спальне, - зашептала Этель. – И еще…. ужин. Или ванна?
- Ничего не нужно. Я останусь здесь.
- Я могу посидеть с ней, пока вы...
- Нет.
Она нахмурилась, покачала головой и тихо закрыла за собой дверь.
Я застелил половину кровати пледом, взятым из кресла, и лег сверху. И смотрел на Доми, пока не погасла последняя свеча. А потом слушал в темноте, как она дышит.
И так страшно было заснуть, чтобы проснуться и увидеть, что дышать она перестала.

...

Домиинара-эр-Риах-Понирос: 19.12.15 11:11

Свет. Много света. И детский голосок. Он говорит: «Мама».

Значит, я тут не одна?
Малыш, ты со мной?
Тебе так же тепло, как и мне?
Ты слышишь дудочку?

«Слышу, мама».
Тепло, так тепло… и Санва улыбается с небес.
Очень странно, у меня же закрыты глаза, а я вижу на небесах Санву. Разве такое может быть?
«Может, - раздается в моей голове ласковый голос. – Отдыхай, я обо всем позабочусь».
Я умиротворенно вздыхаю. Мать Санва обо всем позаботится.

Сынок, ты слышишь, о нас позаботятся, все будет хорошо.

«Слышу, мама».
Дудочка ведет за собой, ведет, словно путеводная алая ниточка сквозь пустыню с теплыми согревающими песками… песок пересыпается, шепча… тшшш… тшшш… тшшш…


***

Я открыла глаза. Потолок. Потолок спальни. Спальни Орвика.
Я спала? Или это не сон? Ведь я была у Санвы, я точно знала, что видела богиню. В груди до сих пор горело согревающее тепло от ее ладоней. Она пришла ко мне… Пришла во сне? Снова закрыла глаза, чтобы подольше задержать это тепло. Не сон, нет. Встреча с Санвой. Богиня меня благословила, о чем-то обещала позаботиться… О чем? Так, стоп.

Снова открыла глаза. Потолок. Потолок спальни Орвика. Разве мы не во дворце? Разве я не должна быть в отведенных нам покоях?
Последние события стали потихоньку всплывать в памяти, восстанавливая прошедший день.

Орвик ушел на парад кораблей, это я точно помню. Потом я пошла в библиотеку… там был брат Янни… мы поговорили… хорошо, Домиинара… затем я возвратилась в комнату… потом… потом мне стало душно, я пошла искать сад и заблудилась… дальше…

Дальше память быстро и четко начала выдавать картинки: встреча с мужчиной, обвал, пони, еще один обвал, декламация поэмы ползком, варан, плита, падение, крик.
Мой крик!

Малыш!
И в голове: «Я здесь, мама».
Санва…

Захотела рукой закрыть лицо и не смогла. Повернула голову – шина. Кто-то перебинтовал руку.
Сразу дурацкая мысль: «Как же я теперь буду фехтовать?»
Какое в Бездну фехтование? Вторая рука пошевелилась. Я ничего не понимала. Может, я все же сплю? Может, я все еще лежу там, в разрушенном дворце, а это мне только видится? Мираж? Потому что очень хочется обратно, домой, за надежные стены.

Когда дом Орвика успел стать моим домом?

Вторая рука оказалась подвижной, и я моментально положила ее на живот, готовая к неотвратимой боли, которая сейчас захлестнет... вот сейчас...
Я была уверена, что там ничего нет, после таких падений чуда не происходит. Но… живот не напоминал пустую сумку, это был все тот же круглый упругий холмик.
Я сошла с ума. Я сошла с ума.

Я точно знала, что так не бывает, но… здоровая рука лежала на животе, и… все было так, как до падения.

Я сошла с ума.
Почувствовала, как все тело начала колотить дрожь. Сначала мелкая, потом крупная, и застучали зубы. Унять озноб оказалось невозможно. Я не могла с собой справиться, но надо было как-то подать голос, позвать на помощь, я с трудом повернула голову сначала в одну сторону в поисках кого-нибудь… хоть кого-то! Дверь.
Затем в другую.
Орвик… Он лежал на краю кровати и спал. Прямо в одежде. Той самой, в которой я накануне провожала его на парад. Только камзол снял и жилет, остался в одной сорочке.

Даже если я сошла с ума, как хорошо, что ты здесь, в моем безумии. Как хорошо…

Трясти стало еще сильнее, я не могла из-за этого говорить, поэтому звук, вырывавшийся изнутри с огромным усилием, напоминал бессвязные звуки, но я его звала:
- Орвик… Орвик… Орвик…

»» 28.12.15 14:59 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Брейден Феррант: 19.12.15 22:38

Где-то в столице...

Молча киваю вслед ее словам. Конечно, в облике мальчишки путешествовать безопаснее – относительно. Потому что и до юнцов найдутся охотники.
Вспоминаю того Яна, непроизвольно сравнивая с тем, что открывается теперь взору. Определенно, в девичьем обличье Яна-Яннисента нравится мне гораздо больше.
Слежу за ее руками - тонкими пальцами, не знающими черной работы, снова киваю - на этот раз легенда похожа на правду. Это руки не прачки и не кухарки. Как я тогда просмотрел? Это руки…леди?
Слегка опешив от своей догадки, пропускаю ее вопрос.

- Что? Что ты сказала?
- Зачем ты тут, - повторяет она.
- Да Бездна знает, зачем я тут! Хм. Прости. Я в числе сопровождающих мою госпожу. Вся эта заварушка с Советом, ты, наверное, слышала… Но таким красивым девушкам ни к чему забивать себе голову всякой ерундой.
Подливаю вина нам в бокалы. Она снова боится, хотя и хмелеет на глазах.
Не знаю- отчего, но меня злит ее отношение.

-Я похож на того, кто утащит бедную девушку в темную подворотню? Проживая в городе, ты должна уже больше разбираться в людях. Тем более, что на сегодня в мои планы не входило лишать невинности кого бы то ни было…
Она вспыхнула! И так ярко, что мне показалось, что облик ее слегка поплыл в моих глазах.
- Послушайте, сэр… Брейден!
- Я весь внимание…
- Что вы себе позволяете?- она явно хотела уйти.
Странно. Я хотел, чтобы она осталась.

- Прости. О, сегодня я только и делаю, что прошу прощения. Я вижу, что ты честная девушка… с не совсем понятным мне прошлым, но это не мое дело. Итак - скажи, чем я могу отплатить тебе за оказанную некогда услугу? Ну и заодно рассчитаться за сегодняшний инцидент?

...

Яннисента Мягкая Лапка: 19.12.15 23:59

Где-то в столице

Он почему-то смотрит пристально на мои руки – что увидел? Или почувствовал? Невольно беру бокал, чтобы руки занять, чтоб не глазел так, и отпиваю вина. Оно такое вкусное, почему я раньше его не пила? Облизываю губу и смотрю на рыцаря, он о чем-то задумался и не сразу отвечает на мой вопрос – зачем тут оказался. Правда, от его ответа яснее не становится. Что за госпожу он сопровождает? Какой совет? Не тот ли, про который слуги давеча говорили, что их хозяин приедет. В дом с оленем на зеленом поле.
В задумчивости не сразу слышу, что именно говорит мой визави, а поняв смысл его слов, неожиданно краснею. Зачем он такое говорит? Что он вообще обо мне знает? Неужели на моем лице все ясно написано? И что я боюсь его, и моя неопытность? Домина тоже говорила, что очень видно, что я впервые в городе, и вообще, но ведь столько времени уже прошло. Казалось, что справилась, стала как все… Или мне никогда не стать как все?
Решаю, что лучше всего сбежать, вскакиваю из-за стола и пытаюсь говорить спокойно и холодно. И даже немного высокомерно. Как мама когда-то на приеме. Иногда в памяти возникают обрывки воспоминаний, фраз, жестов, и именно тогда, когда это нужно, словно она помогает мне, оберегает.
А мужчина неожиданно извиняется и отступает.
– Прости. О, сегодня я только и делаю, что прошу прощения. Я вижу, что ты честная девушка… с не совсем понятным мне прошлым, но это не мое дело. Итак – скажи, чем я могу отплатить тебе за оказанную некогда услугу? Ну и заодно рассчитаться за сегодняшний инцидент?
Сажусь обратно и снова делаю глоток вина, чтобы сосредоточиться и выдержать паузу. И неожиданно становится легко и спокойно, и я решаю спросить его, а вдруг он знает того, кто мне снится? Но только как это сделать, чтобы не вызвать подозрений?
– Знаешь, – решаю начать издалека, – иногда мне кажется, что я не та, кем себя считаю. Что когда-то в детстве меня потеряли или украли, и воспитывали совсем не те люди. Не знаю, почему я так думаю, но иногда мне снится мужчина – седой красивый, в дорогой одежде или в доспехах, и я знаю, что это – мой отец. Или другой – темноволосый. Кудрявый, твоих лет примерно, и у него на колете – олень на зеленом поле. Кто он – не знаю, мне охота снилась. На оленя он охотился. – то, что стрела в меня попала, и рана была реальной, упоминать не стала. – И мне все время кажется, что я с ними как-то связана, и они ищут меня. Ты вот не знаешь, кто это? Хотя, может, это все мои фантазии… – задумчиво смотрю в окно, решая, уйти или посидеть еще. По телу разливается приятное тепло, и в голове немного шумит, и хочется улыбаться, что я и делаю, а потом прошу сэра Брейдена попросить у слуги перо, чернила и на чем писать. Он с удивлением смотрит на меня, но распоряжается.
Вскоре все приносят, и я рисую. Рисую того, кого видела во сне. Того, кто пустил стрелу в оленя, а попал в меня. Того, кто не дает мне покоя, кого я должна найти и спросить – что ему от меня надо.
Мужчина внимательно смотрит, что я делаю и одновременно разглядывает меня. Мне одновременно неловко под его взглядом и приятно. Только почему-то становится жарко, в который раз пожалев, что тут нет воды, залпом допиваю свой бокал, и мне тут же наливают еще.
– Вот, смотри, ты знаешь его? – подвигаю рисунок Брейдену, и, глядя на него с надеждой, непроизвольно снова облизываю губу – очень хочется пить. Почему же тут так жарко!

...

Мадам Таис Раав: 20.12.15 01:13

Где вы грезы мои дивные? Куда запропастились? Придите ко мне в объятия раскрытые. Сны сладкие девичьи, покажите мне жизнь другую, светлую, яркую.
Где ручки кавалеры целуют не касаясь кожи. Сдерживают прыть свою, мужскую, за ухаживаниями долгими. Стихи читают, затаив дыхание, в ожидание улыбки, та мелькнет на губах, развеется будто и не было ее. След простыл.
Где поднятая юбка, чуть выше щиколотки - подарок.
Где сережки, да бантики, где звон монеты ничего не значит. Ничего. Пустое. Только сожаление быстрое, в вспышке времени забытое, что потратил копью на развлечение.
Где не тебя покупают. Где покупаешь ты.
Спрячу голову под подушкой розовой, кружевом отстроченную, в темень забьюсь, чтобы лица свое миру не показывать.
Чтобы свет белый не трогал, не ласкал, не любил.
Зажмурю глаза плотней. Нет меня. Совсем нет. Проходите мимо, не чего будить девку блудную, уставшую после ночи.
Надо было в портнихи идти. У меня тонкие пальцы, я бы делала мелкие швы, платья бы шила на зависть многим.
Сшила бы себе тонкую шляпку, совсем как ту что когда-то была у моей матушки. Её ей, простой бабе с Севера, торговец продал за две монеты, сбавив цену за пятно мелкое. Шляпка та была из голубого атласа с шелковыми лентами-веточками и птичкой на ней. Самой дивной птичкой, где каждая ниточка перышко. В такой шляпке в свет выйти можно, греться под его лучами и не стыдится того кто ты есть.
А я и не стыжусь. Или стыжусь, но только во сне. Под самый конец его сладкого, когда солнце злое, гадкое покажет все что скрыла ночь.
Согреет теплом своим обманчивым, принесет боль в тело.
А можно было и в кухарки податься крепкие, добротные. Я бы готовила сладкие пироги с малиной и морошкой, мяла бы руками капусту до густого сока заправляла бы его лимонной горечью.
Мир жестокий не слышит моих терзаний. Стучится в окно ярким. Голосами снизу, воплями через стену. Кто же там так надрывается? Кто же там голосит и почем зря? Придавлю подушку руками сверху. Уйдите. Все уйдите. Крик женский, резкий надрывается. Заливается.
Новенькая. Старается девка. Кто бы подумать мог. Такая отдача работе. Убью гадость мелкую. Во-первых, честь знать надо - утро раннее. Во-вторых, за театральщину.
Сон сладкий, манящий развеется в конец под барабанный бой в дверь. Какого, порченного надо? Какого забыли. Мадам по утру будить нельзя, мадам сон заслужила по выслуге лет. Зарычу в подушку в самую сердцевину, последние остатки сна прогоняя. Встану перьями всеми своими взъерошена, кто увидит - сбежит на край мира, в страхе забьется, молитвы старые читать начнет.
Плюну взглядом на звук:
- Кто там смелый такой. Кто жить не хочет? - крикну хрипяще, а не чего курить столько. Гарь табачная звонкость голоса тушит.
Дверь со скрипом отворится. Девонька, дрожащая в проем пролезет, посмотрит обеспокоенно. Голос дрогнет:
- Там, Лапушка... плачет.
Опять?
Лапушка у нас дева чистая, с душой светлой, яркими локонами увитая. Такая не может не плакать. Такая плачет раз в три месяца, если не чаще. Каждый раз когда кто молодой и красивый заходит в наше славное местечко. Проведет ночь- другую в объятиях нежных, душевных. Наплетет девке глупой, молодой сказки о любви. Та и рыдает. В голос рыдает. Такую песнь заводит мокрую, что сердце разрывается.
И почему,- думаю я одевая халат тонкий на тело белое, слегка жизнью потрепанное. - Почему, я спрашиваю, у вас писяносы хреновы, из всех извращений, что падает на шлюхину голову вы то и дело пробуете самый гадкий. Обещаете любить?

»» 20.12.15 11:00 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Брейден Феррант: 20.12.15 01:14

Олень на зеленом поле… Смутно помнится… Такое уже далекое прошлое -турниры, сшибки. Я преломил копье со множеством рыцарей.
Олень на зеленом поле… А не дом ли Эйвиос это, случаем?

Глаза девушки горели огоньком надежды. Видя, что я медлю с ответами, она попросила перо и бумагу. Сначала я думал, что она решила написать какую-то записку, но оказалось, что она владеет бесспорным талантом - ибо на бумаге в считанные минуты показалось чье-то лицо, так хорошо прорисованное, будто портрет был писан с натуры.
Яннисента повернула портрет ко мне, и я чуть не поперхнулся.
-Но это же… Ян Шальной!- выдохнул я.
-О, сэр Брейден, - вскричала девушка, -если вы знаете этого человека, прошу вас, отведите меня к нему! Ведь это возможно?
-Тише, малышка, на нас уже обращают внимание.Как ты это себе представляешь? Да, мне знаком этот человек. Но это было давно, мы славно бились на турнире, и даже помнится, тогда присудили ничью. Но я не тот, кто может заявиться к нему в дом- это влиятельные люди, а я – теперь лишь простой Охотник.
Яннисента вздрогнула. Ее глаза наполнились слезами.
-Нет, нет, только не это! – я поспешил ее успокоить. – Было бы лучше, если бы ты рассказала мне – кто он тебе и с какой целью ты его разыскиваешь. Только давай выйдем на улицу - здесь много посторонних ушей, да и тебе стоит пройтись по свежем воздуху. Я вижу- вино для тебя непривычно.
Я бросил несколько монет на стол, расплатившись за ужин, и протянул ей руку.
Она встала, покачнувшись, и оперлась на предложенный локоть. Завсегдатаи проводили нас понимающими взглядами. Ничего- пусть думают то, что думают.

Мы вышли из таверны, и легкий ветерок поспешно обласкал нам лица. Яннисента вздохнула, но рука ее доверчиво лежала на моей руке.
- Итак, я бы хотел, чтобы ты прояснила ситуацию, потому что действовать вслепую я не привык.

...

Яннисента Мягкая Лапка: 20.12.15 02:43

Где-то в столице, по времени – как раз перед взывами и сразу после

Свежий ветер обдувает разгоряченное лицо и сразу становится не так жарко, только ноги не очень слушаются, странное дело, потому приходится схватиться за рукав мужчины мертвой хваткой. Неудобно. Никогда не ходила вот так – под руку с мужчиной, да я и не разговаривала ни с кем из них раньше, разве что в магазине кто покупать что приходил, ну или тот пожилой хозяин дома, к кому меня Доми пристроила жить. Но это было совсем не так! Чувствую тепло его руки через ткань камзола, и мне почему-то неловко, а еще очень страшно – он сказал «Охотник!». Именно их мне Домина советовала остерегаться, но с другой стороны, он – ее друг. Да и обещал не сделать мне ничего дурного. Мысли путались, наскакивая одна на другую, и я на какое-то время замолчала. К тому же, надо было подумать, что именно ему рассказать из того, что известно мне о себе и родителях.  Я же и сама знаю ничтожно мало, в основном, сны и догадки, недомолвки матери и Дев-хранительниц. У меня нет полной и ясной картины, а воспоминания слабы, я была слишком мала, когда оказалась в лесу. И вот про лес ему говорить точно не стоит. Тогда о чем? Легко сказать – прояснить ситуацию. Мне бы самой кто ее прояснил!
– Знаешь, я сама не очень много знаю, – начала говорить, осторожно подбирая слова, словно идя по кочкам в зыбком болоте. – Маму помню смутно, и почему мы с ней жили в какой-то деревушке, не знаю. Там же потом меня воспитывала бабушка, – решила немного приврать, чтобы не говорить о лесе, – она и посоветовала мне идти в мальчишеской одежде. Только это не родная мне, точно знаю. А вот кто снится – вроде родной. Сначала старик снился, потом вот этот, как ты его назвал – Шальной. Ян. Точно, Ян, и старика, что мне снился, тоже Яном звали. Он говорил, что мне надо вернуться домой, что это очень важно. Еще я во сне видела замок, знамена с оленем на зеленом поле, маму. Только мама была не такая, какой я ее помню наяву. Она во сне совсем молодая и красивая, как принцесса. И платья такие же, как в сказках у принцесс бывают, и она смеялась. Во сне всегда смеялась. Радостно так, и смотрела ласково, с любовью, только не на меня, а на отца. Я лица его совсем не помню, только что борода и глаза добрые. Потому и нарисовать не смогла. Но вот увижу, точно узнаю, – я умоляюще посмотрела на сэра Брейдена. – Проводи меня туда, раз вы знакомы, он тебя примет.
– Но пойми, это нелепо. Кто я и кто он? А если ты ошиблась? Ситуация будет нелепейшая, – он попытался меня отговорить, да я и сама понимала, что звучит мой рассказ странно, и глупо идти в чужой дом, говорить про какие-то сны, но я чувствовала, что нужна им. А они – мне. Что случится что-то важное, и я должна там быть, встретиться, как тот во сне сказал, что могу не успеть, если не поспешу. Но как объяснить это незнакомому человеку? Вот Доми, наверное, поняла бы меня, она очень тонко чувствовала, а Брейден…
Останавливаюсь, поворачиваюсь к нему лицом, заставляя и его остановиться, и взяв за руки, смотрю в глаза.
– Понимаешь, мне очень надо. Эти сны, они такие странные. Словно предупреждают о чем-то, не знаю. Если б мама была жива, она бы рассказала мне больше, а так. Вот, у меня есть ее кольцо, – расстегнув пару пуговок на платье, сняла с шеи кожаный шнурок, на котором носила мамин перстень. Я давно сняла его с руки и убрала, боялась потерять при обращении, да и не хотела, чтобы его кто-то заметил. – Посмотри, вот, – на металле внутри был явно виден олень, – видишь? Я даже могу рассказать, как отец подарил этот перстень маме, во сне видела. – Снова надела шнурок с кольцом на шею и принялась застегивать пуговицы, когда вдалеке раздался сильный грохот, и в небо взметнулся столб огня и дыма.
– Ой, мамочки! – не сознавая, что делаю, я прижала руки к голове и рванула в сторону, но Брейден схватил за руку и толкнул куда-то к стене, сам став лицом ко мне, закрывая от опасности. А она оказалась совсем близко – слова громыхнуло, гораздо ниже и вроде невдалеке, раздались крики, люди куда-то побежали. Я испуганно ткнулась в Брейдена и прижалась к нему. Было очень страшно, зверь внутри выл и рвался наружу, и больше всего я боялась потерять контроль над ним.

...

Леций Бессмертный: 20.12.15 03:49

Дом семьи Эйвиос
 
Умереть, ничего не решив. Но кто умирает, все решив, кроме?..
Решить по крайней мере, как не потревожить покоя тех, кого ты любил…
Себе самим мы ничего не должны, даже – и в особенности – предсмертного умиротворения.
Альбер Камю
 
Лорд Леций умирал. Он чувствовал и понимал это, хоть лекарь и пытался сказать что-то обнадеживающее. Старый лорд прекрасно знал, насколько тяжело он ранен и не тешил себя надеждой пережить следующий день.
Он долго пожила на этом свете. Много повидал, и не страшился смерти. Хотелось только успеть примириться со всеми, испросить прощения у тех, перед кем виноват, закончить все дела, и тогда – уйти.
Великая Маа милосердна, она дала ему возможность поговорить с младшим сыном, перед которым Леций чувствовал себя виноватым. Он взял его мать без любви. Только для продолжения рода, чтобы быть уверенным, что в случае, если что случится со старшим сыном, род Эйвиос не прервется. Эту свою нелюбовь, а точнее, равнодушие, он перенес и на мальчика. Тем более. Что вскоре смог вернуть Меллисенту, и она родила дочь. В малышке Леций души не чаял, и когда они сбежали, долго был безутешен и зол. Он не мог простить любимой женщине побега, злился, горевал, а всю свою нерастраченную любовь перенес на Себастьяна. Правда, тому уже минуло семь лет, и запоздалая любовь отца его несколько тяготила. Чувствуя это, лорд Леций стал баловать мальчика, не послал его учиться ни к кому из рыцарей, а всему учил сам, многое позволяя, и в то же время оберегая от каких-то серьезных забот и дел. Для этого был Ян как старший в роду, Сэба же воспитывали баловнем судьбы. И вот сейчас, лежа на смертном одре, Леций чувствовала себя виноватым…
По странному стечению обстоятельств именно младший оказался рядом в самый страшный момент. И не растерялся, проявил те качества, которых отец, в общем-то, не видел в нем…
Леций прикрыл глаза. От разговора с сыном стало легче. Он сумел попросить прощения, и покидал младшего со спокойной душой. Спокоен он был и за старшего – он будет достойным главой дома Эйвиос.
Одно мучило и заботило умирающего – дочь. Так хотелось увидеть ее, попросить прощения у нее самой и в ее лице – у любимой женщины, ее матери. Леций не видел дочь с детства, но был уверен, что она похожа на Меллисенту… Перед глазами встал любимый образ, и лорд долго лежал, вспоминая… Он прожил долгую хорошую жизнь и был счастлив. Теперь хотел, чтобы счастливы были дети…
Отпустив сыновей, Леций велел позвать нотариуса и долго слушал свое завещание, внося поправки и дополнения. Потом поставил подпись в нужном месте и снова откинулся на подушки. Силы уходили, и, кивнув нотариусу, что тот может идти, старый лорд впал в полузабытье-полусон…
 
Он сам молодой темнокурдрый с веселым смехом почти бегом поднимается по лестнице. Бежит к любимой. Вот она выходит к нему навстречу в нарядном платье с красивой прической, но он думает только о том, как снять с нее это платье, распустить прическу, выпустив водопадом по спине ее роскошные волосы… Подхватить на руки. Прижать к себе – и пару последних ступеней – с ней на руках – легкой как пушинка. А может ему просто так казалось, потому что любовь окрыляла…
 
Озеро на лесной поляне, из него выходит дева, нагая, только волосами темными прикрытая. Он смотрит на нее – глаз отвести не может, и узнает – не узнает. Она ли, не она, а она вдруг в кошку оборачивается, черную, огромную, и начинает по траве кататься. Он бежать хочет, прочь, да с места ступить не может, а кошка вновь девой оборачивается и к нему подходит. Смотрит. Глаза родные, любимые. И так страшно от понимания только что увиденного, от того, кто его любимая, и как ему теперь жить с этим…
 
Комната в замке. Женщина молодая, в тягости. Сердито говорит, зло на него смотрит:
– Силой ты меня взял, не хотела я, знаешь ведь, кто я. Хорошо, коль мальчик родится. А если девочка?
– Янкой назовешь, - пытается он отшутиться.
– Как назову, мне решать, да только не имя важно, важно, кем она будет. Если передастся ей сила моя, каково ей тут жить станет? Ты о ней подумал? Только о себе пекся, о том, чтобы самость свою потешить, – зло смотрит, жестокие слова говорит, а он только слушает молча, а потом уходит. Права он, как есть права, да только по любви это, да и сделанного не воротишь… Какой бы не родилась дочка, если любимая права, и девочка будет, он все равно любить ее будет и оберегать…
 
Дремлет старый лорд, веки прикрыты, а из глаз слезы катятся. Сил нет поднять руку, отереть те слезы, душа это его плачет, прощения просит у любимой…

...

Брейден Феррант: 20.12.15 15:44

Громыхнуло вдалеке, а казалось, что мы оказались в горах при сходе лавины. Вибрация воздуха была почти осязаемой. Бежали горожане, раздавались крики, ржали кони.

Яннисента тоже рванулась, но я успел удержать, толкнул в глубь арки, закрыл собой. Ее трясло, но меня и самого потряхивало – все-таки взрывы не каждый день услышишь. Мне нужно было забрать Агата и мчаться к госпоже, но эта девушка так доверчиво уткнулась мне в грудь, что мне оставалось лишь обнять ее.
- Не бойся! Не бойся, слышишь… Янни!
Я прижимал ее к себе, как испуганного ребенка, она подняла лицо, в глазах стояли слезы. Мы замерли на миг посреди уличного переполоха и страха.
Я первым пришел в себя и отвел взгляд. Девушка немного успокоилась, но была смущена.
- Я отведу тебя в дом Эйвиос! Будь что будет.
Она радостно кивнула. Наивная. Не факт, что там ждут ее с распростертыми объятиями. И кто знает - что за роль играет в ее жизни этот Ян Шальной. Но родовое кольцо – серьезная вещь, не думаю, что оно оказалось у малышки случайно. В любом случае - надо идти.
- Нам придется пробираться ближе к центру города. Дома знати расположены там. Не побоишься?
- Нет! Что ты! Мне кажется, что от этого зависит моя судьба!
Я скептически усмехнулся. Главное, чтобы эта судьба была к тебе благосклонна.
Я снял плащ и накинул его ей на плечи.
- Идем!

...

Яннисента Мягкая Лапка: 20.12.15 16:24

Улицы столицы - дом семьи Эйвиос

Вокруг снуют какие-то люди, крики, шум, все куда-то бегут, причем, скорее навстречу нам, чем в ту же сторону. Мне очень страшно, но более всего боюсь, что зверь вырвется, и тогда – все кончено. Хорошо, что Брейден, кажется тоже знает, куда идти, потому что я растерялась от всего происходящего, да и от собственного поведения – уткнулась в него как маленькая испуганная девочка – стыдно, неловко, вообще я как-то странно себя веду, сама не пойму, что происходит.
Хорошо, что крепко держит за руку – это не дает упасть и кажется почему-то гарантией, что зверь успокоится. Стараюсь сама тоже успокоиться, но кошка внутри чует опасность и скребется наружу. Меня, конечно, спасибо Домине, немного научили справляться с собой те люди, к которым она меня привела, но сейчас ситуация совершенно неожиданная, да еще это вино, от которого все еще немного кружится голова…
Плутаем по улочкам то узким, то более широким, или мне кажется, что плутаем, потому что я думаю совершенно не о дороге, а лишь о своем звере внутри, чтобы ничего не случилось.
Вроде больше ничего не грохочет, но там впереди на холме дым все еще стелется, то есть там пожар или что-то еще. Ощущение, что случилось что-то страшное. Толпа вокруг разрастается, все суетятся, толкаются, обгоняя нас или наоборот, спеша куда-то в сторону. Такого еще никогда не было – ни такой толпы, ни криков, ни этой гари в воздухе, от которой першит в горле и тяжело дышать, поэтому мы практически не разговариваем, только слышу: «Осторожно, смотри под ноги, не упади», когда в очередной раз спотыкаюсь на брусчатке и «Посторонись» особо ретивым, несущимся, не разбирая дороги.
Не знаю, что бы я делала сама одна, наверное, убежала бы кошкой в какой-нибудь подвал и там переждала всю суматоху, потому что без Брейдена меня бы тут просто затолкали бы и уронили, настолько все вокруг были как сумасшедшие.
Еще улица, площадь, несколько поворотов, и вот он перед нами – тот самый дом, на воротах которого я видела герб. Он и сейчас там – олень на зеленом поле. Ворота распахнуты, и мы беспрепятственно проходим внутрь. Дорожка между деревьев уводит вглубь и чуть вверх, потом они расступаются, и я вижу дом. Но это не тот дом, который видела во сне. Там был белокаменный замок с башенками, а это просто дом – и вовсе не белый, в три этажа с покатой крышей и высоким полукруглым крыльцом. Над дверью – герб, олень на зеленом поле, значит, мы все-таки пришли сюда.
Подхожу к крыльцу, и тут моя смелость кончается. Что дальше? Кого позвать и что сказать? И кто нас пустит в этот дом?
Отступаю и прячусь за Брейдена.
– Мне страшно, может, ты был прав, и мы зря пришли? – сцепляю руки в замок и смотрю на него испуганно.
– А кто говорил, что решается судьба и был так уверен? – пытается он то ли приободрить, то ли поддеть меня.
– Я и сейчас так думаю, но мне страшно. И все как-то не так – ворота открыты, флаг приспущен – показываю на штандарт на острие крыши, который не реет гордо, как ему положено, а вроде как поднят не до конца. – Что-то случилось. Мы кажется, выбрали не самое лучшее время для визита.
И словно в ответ на мои слова дверь открывается и выходит слуга в зеленой ливрее.
– Кто такие и что надо, – спрашивает он, оглядывая нас не очень приязненно.

...