Другие страны мира

Мелькающие огни ночного города, тени фонарных столбов, падающие на дорожное полотно, и яркие вывески уже закрытых до утра магазинов - Дортмунд погружается в ночь. Лишь редкий гул автомобилей раздается под окнами порядочных немцев, и снова тишина. Люблю это время суток, когда весь мир словно замирает, и только я живу.
Свернув на Хауптштрассе, притормаживаю, чтоб взглянуть на водную гладь реки Эмшер, и арендованный “ягуар” послушно останавливается. Мне даже не верится, что несколько десятилетий назад ее использовали для промышленных стоков. Сегодня ее берега ухожены, а кристально чистая вода, кое-где покрытая тонкой корочкой льда, переливается серебром в лунном свете. Но я видел проект по восстановлению, видел, сколько миллионов евро дед ежегодно инвестирует в него. Зачем жаждущему наживы и стремящемуся обогатиться любыми путями человеку делать это? Престиж? Работа на публику? Но не тридцать же с лишним лет подряд! Я не понимаю этого. И вряд ли захочу даже пытаться.
Снова жму сильнее на “газ” и выезжаю за пределы города, избегая узких пешеходных улочек и стремясь побыстрее вырваться из заточения каменного лабиринта жилых домов и офисных строений. Сбежать прочь от зацикленных мыслей в голове и изматывающих душу сомнений. Подальше от самого себя. Оставив лишь инстинкты выживания и угольно-черный асфальт, сжираемый колесами автомобиля.
Еще один круг по безлюдным дорогам пригорода Дортмунда, и я, кажется, готов уснуть. Не отдохнуть, а просто отключиться до утра, не думая не о чем. В глазах слегка мутнеет, а все мышцы тела ноют, как после изнурительной тренировки. Глушу двигатель и какое-то время еще смотрю на погасшую приборную панель, почти уговаривая себя разжать пальцы и отпустить руль.
Полупустая квартира, которую я привык величать домом, встречает меня тишиной. Хлопок входной двери, щелчок выключателя и тихий скрежет отодвигаемой створки шкафа-купе - единственные звуки, что легким эхом отражаются от окрашенных стен. Пространство, не ограниченное разделяющими перегородками, заполнено ровным бледно-желтым светом от светодиодных ламп, но я знаю, что с восходом оно сменится на теплые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь деревянные жалюзи панорамного окна у двухспальной кровати.
Прежде, чем снять пальто, выкладываю из карманов на низкий стеклянный столик визитки, бумажник, телефон, ключи, паспорт. И на свернутой вчетверо брошюре с расписанием поездов “Евростар” останавливается мой взгляд.
- Ар-р-рли-и-и, - протяжный выдох ее именем, и улыбка поднимает уголки моих губ вверх. На душе становится теплее, и вот так, от одного лишь воспоминания, жизнь приобретает краски.
Быстро бросаю пиджак на спинку дивана, раздумывая о том, как она, где она, добралась ли, а, может, еще в пути, и, главное, вспоминала ли обо мне. Ее взгляд с застывшими слезами на глазах при расставании показывал, что оно для нее было мучительно также, как и для меня. Но сейчас мой внутренний циник начинает нашептывать, что для того, чтоб стать центром ее вселенной, прошло слишком мало времени, и причина ее слез могла быть совсем в другом. Сознание тут же подкидывает картинку признаний девушки о больной матери, и все становится на свои места.
Галстук шелковой змеей опускается к пиджаку на спинке дивана, и я беру в руки телефон, чтоб набрать заветные цифры и сообщение, чтоб, ни много, ни мало, быть к Арли ближе.
“Здравствуй, сладкая. Как ты добралась? С мамой всё хорошо?” - читаю свое сообщение в который раз в ожидании ответа. Но его нет.
Секундная стрелка на часах движется слишком медленно, вынуждая меня нервничать и строить предположения: от самых банальных - она просто занята и ей не до телефона, до самых тревожных - что-то случилось, и она не может взять трубку. Вариант, что она не хочет отвечать именно мне, я не рассматриваю, иначе не было смысла оставлять номер.
Левой рукой дергаю ворот рубашки, что стягивает, словно тугим кольцом, шею, и наконец удается расстегнуть мелкие пуговицы, не выпуская телефон из пальцев правой руки. Удар сердца, выдох, и подношу телефон к уху, слушая, как производится набор номера и раздаются гудки. Снова и снова. Но без ответа.
В который раз нажимаю кнопку повторного вызова и жду, горя настойчивым желанием услышать звучание ее голоса сквозь сотни километров разделяющего пространства. И как можно быстрее.
- Алло?
Толика веселья, капля любопытства и добрая часть довольства в теплом бархате ее чувственного голоса заставляют меня с облегчением выдохнуть:
- Арли… это ты. Твой голос я запомнил навсегда. - Сажусь на диван и расслабленно откидываю голову на спинку, прикрывая глаза и прислушиваясь, чтоб ничего не пропустить. Но последующие слова девушки заставляют меня недоуменно нахмуриться:
- А я ваш не запомнила, месье.
Сами слова, напускной акцент и неожиданно вернувшееся “вы” на некоторое время выбивают почву из-под ног. Пытаюсь отринуть плохие предчувствия и, заполнив образовавшуюся тишину, пошутить в ответ, но в моих словах проявляется горечь разочарования, как бы я не хотел ее скрыть.
- Провела ночь с мужчиной и так быстро забыла? Наверное, я был совсем плох. Но, может, вкус земляники о чем-то напомнит?
Несколько секунд ожидания, которую отмеряет слишком громкий стук моего сердца, и тепло возвращается в звучание ее голоса.
- Вкус земляники помню плохо, а вот мужчин, с которыми я провожу свои ночи, не так уж много было в моей жизни, мистер Фостер, - слышу смех на том конце телефонной связи, но мое имя, скользнувшее с ее губ, лучше всего прочего успокаивает задетое самолюбие.
- Хм… даже не знаю, радоваться этому или огорчаться. - Когда отпускает наваждение от мысли, что ночь, проведенная совместно в Сент-Панкрас, была для нее лишь не стоящим внимания эпизодом, проявляется ревность к тем немногим, которым посчастливилось провести с ней время от заката и до рассвета. И в этот момент мне совсем не думается о том, что это может быть только общение. Сознание подкидывает все более откровенные картинки тех “ночей”, и мне с трудом удается произнести короткое, но предельно честное: - Хотелось бы, чтоб ты, сладкая, помнила только меня.
- А если я буду помнить только тебя, что мне за это будет? - игривый вопрос, но ответ на него, что всплывает в сознании, весьма прозаичен: “Ничего, я буду просто любить тебя.” Но прежде, чем я успеваю и рот раскрыть, Арли продолжает уже без тени улыбки в голосе: - Я рада, что ты не выбросил брошюрку.
Совершенство в искренности, и мне безумно приятно ее признание, без изысков и ненужных прикрас. Тихий смех рождается вибрацией в глубине грудной клетки и срывается с моих губ, смывая остатки напряжения. Сложенная вчетверо листовка объединила нас, и мне хочется продолжить эту связующую нас нить разговора.
- Мне пришлось за нее побороться. Вырывали прямо из рук. - Сейчас, когда уже ничего не может помешать мне, воспоминание о разбросанных по перрону учебниках и исписанных с двух сторон листах веселит. И, если быть честным с самим собой, мне очень интересна ее реакция на мои слова-недосказанности. Какие предположения у нее возникнут? Но, так и не получив ответа в смс-сообщении, тут же делаю вторую, более ненавязчивую, попытку узнать, может, и слишком личное, но очень важное для меня. - Как ты, Арли?
- Ну я же звезда, - слышится тихий смешок из динамика, - и мой автограф дорого стоит.
Какое-то время я жду ответа на свой вопрос, но, так и не получив его, подавляю вздох. Мне не приятно осознавать, что Арли не хочет впускать меня в свою жизнь, но решаю не акцентировать на этом внимание и не настаивать. Мне важно, чтоб она сама захотела поделиться со мной переживаниями, а не отвечала, как на допросе. Потому сейчас я убеждаю себя, что мне достаточно слышать ее голос и тихий смех, чтоб понять, что у нее все хорошо. Пока достаточно.
- Но этот автограф мой, - все же прерываю тишину, собственнические инстинкты взыграли во мне, как никогда. - А я свое из рук не выпускаю, - добавляю категорично, подразумевая совсем не автограф, а саму девушку, которую, несмотря ни на что, считаю своей.
- И очень грозные у тебя были противники? - Арли с легкостью поддерживает ненавязчивый разговор. И, будто бы в курсе происшествия на вокзале, шутя спрашивает про “грозность” противника, вынуждая меня, тем самым, задуматься о том, как бы не упасть лицом в грязь.
- Ну, - делаю долгую паузу, но все же говорю, как есть, - растерянного паренька с кипой бумаг и учебников за “грозного противника” никак не посчитать.
- И у этого паренька ты еле отобрал рекламную брошюру? Он, наверное, яростный поклонник, раз тебе пришлось приложить усилия, - девушка смеется, но ее смех теплый и согревает, даже несмотря на то, что я и мои преувеличенные подвиги являются его причиной. Но после бархатные переливы сменяются заботой в голосе: - Ты дома уже, Адам? Выспался хоть?
Довольно щурясь, радуюсь даже таким личным вопросам. Быть может, это чистая вежливость, но мне хочется думать, что за ними стоит нечто большее.
- Наглости ему не занимать, это верно, - хмыкаю, а затем открываю глаза, рассматривая почти пустую квартиру с минимумом мебели. Белые стены, светло-серый паркет и в тон диван с парой кресел. Приоткрытые двери цвета беленого дуба в гардеробную и ванную. У окна - кровать с тумбочками по бокам, в углу - единственный горшок с зеленой растительностью с неизвестным мне названием, что выживает в мои долгие командировки только благодаря встроенной системе “умного” полива. Что говорить, если даже встроенной кухонной техникой я, кажется, и не пользовался ни разу, предпочитая заказывать готовую еду или же ужинать вне дома. - Если эту холостяцкую берлогу можно назвать домом, то да. Но полноценный отдых мне только предстоит, - говорю, надеясь, что завтра мне дадут, хотя бы, просто выспаться.
- А я за двое суток наконец добралась до горячей воды и мягкой постели, - ответное признание, и я слышу неясный шорох, словно Арли ворочается. В этот момент так хочется прорваться через километры, чтоб увидеть ее своими глазами, но вместо этого остается только спрашивать.
- М-м-м… ты вспоминала обо мне? Когда теплые ручейки воды стекали по твоему телу? - прислушиваюсь, в ожидании ответа. В ожидании ее тихого “да”. Расслабленность слетает с меня в один миг, а воображение уже рисует ее обнаженное тело, силуэтно выделяющееся сквозь запотевшее стекло душевой кабины. Лишь протяни руку и… Сжимая пальцы левой руки в кулак, я пытаюсь сморгнуть наваждение, но следующие слова слетают с губ прежде, чем сам осознаю их: - Ты лежишь сейчас? Я хочу представить тебя. Расскажи.
Тишина вынуждает меня напряженно податься вперед и опереться предплечьем в колено, но Арли все же начинает описывать окружающую ее обстановку:
- Огромная мягкая кровать, зеленое покрывало, а на мне только полотенце, - “Да, продолжай. Расскажи еще. Ну же, Арли!” - так и рвутся слова-одобрения с губ, но я молчу, боясь спугнуть девушку настойчивостью. - А нет, полотенца два, второе - на голове, - слышу смешок и снова неясный шорох.
Желание растянуть, на как можно дольше, это чувственное удовольствие “видеть” ее в своем воображении посредством льющихся из динамика смущенных признаний. Пусть и где-то на краю сознания я понимаю, что Арли мне не позволит далеко зайти, но сглатываю и, тщательно подбирая слова - искренность, только она, и вкрадчивая мягкость, - шепчу:
- Я хочу, - пауза, мне много чего хочется сказать, но выбираю наиболее скромное, - к тебе прикоснуться. Собрать кончиками пальцев оставшуюся влагу с твоего тела и ощутить вкус твоих мягких губ. - Да, в моих словах ни капли лжи. Все правильно. Я хочу.
Кровь все быстрее приливает к чреслам, заставляя их наливаться силой. Поправляю ширинку, пытаясь уменьшить давление молнии на эрегированный член.
- А-а-адам, - протяжный выдох моим именем, и словно физически касается меня ее теплое дыхание, принося сумашедшее удовольствие. - Но на моем теле не осталось влаги, - ее легкий протест вызывает предвкушающую улыбку.
- А если я опущу ладонь ниже, слегка разматывая полотенце и прикасаясь к твоему животу, Арли? - Не к животу я хочу прикоснуться, но действую по чуть-чуть, уже не желая, а жаждая ее чувственного отклика. Воздух, выдыхаемый моими легкими, кажется сейчас просто обжигающим. - Лишь легкие касания... - Соблазн на грани приличий. Или уже за гранью. Не понимаю, как еще держу себя в руках, слушая ее сладкие стоны.
- Ты невозможный мужчина, - слова ее льются шелком. - Ты хочешь только до живота моего дотронуться, Адам? Или ниже? Там, где горячо сейчас.
Контролирую вдохи, словно сцеживая воздух по чуть-чуть, и хрипло шепчу, представляя, как женские пальцы скользят по бархатистой коже слегка подрагивающего живота и ныряют меж бедер во влажные складки:
- Или, сладкая, и глубже, - расставляю шире колени, но боль от перекаченной кровью эрекции этим не унять. - Чтоб ощутить шелк твоей влаги и легкое биение пульса в такт сердца под пальцами.
Тяжелое дыхание в динамике телефона сменяется протяжными стонами. И я понимаю, что готов душу отдать, чтоб своими глазами увидеть, как она касается себя, как обводит пальцами пульсирующую горошину клитора, чтоб после я мог заменить их своими и, пропустив тугой комочек меж пальцев, стиснуть, срывая, тем самым, больше жарких стонов с ее губ.
- Ты… - вдох резкий не приносит облегчения, а словно еще больше кружит голову, разжигая безумную жажду. Видеть, слышать, ощущать. Глазами, ушами, каждой клеткой тела. Ее. Пальцы дрожат, но держу телефон крепко, впитывая ее стоны и хрипло подбадривая: - самая… нежная, горячая и до сумашествия желанная. Я хочу тебя, Арли, - простая фраза, наполненная откровенностью от первого и до последнего слова.
Стук сердца в ушах оглушает, но, затаив дыхание, вслушиваюсь в ее приглушенные стоны, частые хрипы, заменившие дыхание, и ритмичный шорох ткани. Представляю изогнутое дугой и стремящееся к наслаждению женское тело с широко расставленными ногами, согнутыми в коленях, и мои напряженные до боли мышцы рук мелко подрагивают в жадном желании обхватить, прижать, почти соединяясь бедрами, и толкнуть себя, заполняя до отказа. Рывком дергаю пряжку ремня, что давит на прижатый к животу член, но это дает только секундное облегчение. Мне нужно иное. Мне нужна она.
На некоторое время, крепко зажмурившись, погружаюсь в звуки, едва слышные, но они еще больше будоражат, пока не остается только пульсация крови от моего заходящегося, словно в приступе, сердца.
- Мистер Фостер, это был мой первый секс по телефону, - раздается тихий и расслабленный голос, слегка прерываемый неровным дыханием.
- Первый… - слово-выдох и пауза. Я не могу прийти в себя от ее признания, ощущая удовлетворение и неуместное сейчас, да и нереализуемое, желание быть первым для нее во всем. Пусть я и возбужден сверх меры, однако мозги мои еще на месте, чтобы верить в невинность Арли. Ее сексуальность, горячая страсть и самозабвенность погружения в чувственные удовольствия манят к себе, как магнит. “И не одного меня”, - шепчет внутренний голос. - Арли, я не отпущу тебя, понимаешь? Ты. Моя. - Что бы ни было до меня, сейчас и впредь лишь я, и мне важно, чтоб она осознала это. “Не отпущу,” - сжимаю руки в кулаки, пока не раздается легкий хруст корпуса телефона, что вынуждает меня опомниться, но легкие мои так продолжают работать, как кузнечные мехи.
- Ты ведь позвонишь мне завтра, Адам? - слышу медленный вдох в динамике, больше похожий на зевок, и понимаю, что девушку после полученного наслаждения клонит в сон. - Иначе, я сама тебе позвоню, - с наигранной угрозой произносит Арли, вынуждая улыбку расплываться по моим губам:
- И завтра. - “И каждый последующий день,” - мысли неозвученные. - Доброй ночи, сладкая. Думай обо мне. - “И только обо мне.”
- А ты обо мне, Адам, - слышу тихий шепот, и связь прерывается. Но я сижу, не шевелясь, и прокручиваю в голове весь разговор, разбивая его на фразы: от ее любопытного “Алло?”, соблазнительного “Ты хочешь только до живота моего дотронуться?” до сонного “А ты обо мне, Адам.”
Какое-то время спустя я выпускаю телефон из оцепеневших пальцев, встаю, медленно снимая полурасстегнутую рубашку с плеч, за ней - брюки с трусами, носки и направляюсь в ванную. Почти наощупь, как оглушенный.
Теплые струи воды ударяют в лицо, начиная расползаться ручейками по шее, плечам. Не расслабляя, нет. Но теплом обволакивая. И уже не понять, где воспоминания о недавнем разговоре, а где моя развратная фантазия о ней.
- Арли-и… - выдох и удар ладонями в кафельную стену душевой.
Стоит только лишь прикрыть глаза, сознание подкидывает картинки, где она на расстоянии вытянутой руки, умышленно медленно смывает пену со своего шикарного тела. Скользит ладонями от шеи, слегка задержавшись на ключицах, к мягким полушариям груди с торчащими сосками, и вниз, по плоскому животу к развилке бедер. Мне кажется, я даже слышу ее игривый смех и шепот: “Хочешь дотронуться? Хочешь?”
- Черт возьми, да! - рычу, разворачиваясь, и, спиной оперевшись о стену, ударяюсь затылком, пытаясь прийти в себя. Но моя ладонь уже накрыла пульсирующий от долго сдерживаемого возбуждения член и скользит раз за разом по нему, лишь слегка задерживаясь на чувствительной головке. Сжатие у основания, почти до боли, и движение вверх. Большим и указательным пальцем обхватив головку, веду вниз, едва касаясь и чуть оттягивая крайнюю плоть, и снова вверх, не сдерживая тяжелые выдохи.
Тем временем, на картинках перед внутренним взором резко притягиваю девушку к себе, заставляя ее вскрикнуть, но совсем не испугаться. Напротив, Арли смеется и окутывает жаром чувственного стона, соскользнувшего с ее губ: “А-а-ада-а-ам…” Я сминаю ее губы в беспощадном поцелуе, толкаясь языком меж них и трахая ее рот, пока всем телом вжимаю ее в стенку душевой, приподняв за ягодицы. И она обхватывает меня ногами, раскрываясь и выгибаясь навстречу моей жадной страсти.
- Р-р-рли-и… - рычание вперемешку с хрипами, и крепче сжимаю пальцами член, представляя ее. Стонущую под моим телом и по самые яйца принимающую меня. Я снова и снова вкалачиваюсь в своих фантазиях в податливое женское тело, слушая стоны, перемежанные с громкими выкриками моего имени. Вбиваю себя в ее мягкую плоть, ускоряясь и почти забывая дышать. Нет стопов и нет ограничений, лишь первобытный инстинкт отметить своей.
Ощущаю огненную тяжесть в мошонке, подбираясь к краю. Дерганные движения. Как стальные канаты, натягиваются все мышцы тела. И я, зажав основание члена в кулак, кончаю, орошая мощной струей семени низ живота.
- Ты моя, Арли, - хрип, отрывистый кашель в попытке прочистить горло и шепот: - Моя.
_________________

You got me, I got you.
Together we always pull through.
“Oh, Mother” Christina Aguilera

Ницца. Франция.

С той ночи мы созванивались с Адамом каждый вечер и говорили часами, рассказывая все, что происходило за день, шутя о своих прошлых годах. Хотя, скорее, шутила я, так как при каждом сворачивании разговора в детские проказы Адам превращался в простого слушателя. Я замечала разницу, но не придавала этому значения сейчас. Когда-нибудь он сам расскажет, почему в его детстве нет смешных моментов.
- Арлин, я собираюсь в город. Поедешь со мной?
- Дай мне пятнадцать минут, Дом, и я буду готова. Надо заехать к врачу, чтобы забрать очередную порцию уколов для Шарлотты.
Он ничего не говорит, лишь улыбнувшись, кивает и спускается вниз, в гараж, заводить машину. Я разворачиваюсь и возвращаюсь в свою спальню, где при взгляде на кровать меня охватывает нервная дрожь.
“Каково это когда мужчина забирает девственность?” - эти мысли не дают мне покоя с того злополучного сна. Каждый раз когда я слышу Адама в трубке, мне кажется, что он касается меня.
- Арли-и-и-ин! - слышу уже на улице голос кузена. - Не спустишься через минуту - пойдешь пешком до Ниццы. Заодно подтянешь свою пятую точку!
“Какой же ты нахал, Доминик!” - но я уже натягиваю пальто, осталось только ноги сунуть в бежевые замшевые ботильоны.
- Да иду я, чего орешь на весь Прованс! - отвечаю, высунувшись в окно. Он ухмыляется и садится за руль машины Филиппа. Я хватаю клатч и быстро, насколько позволяют пятидюймовые каблуки, спускаюсь по ступеням.
Я слышу трель телефона, но снимать трубку лучше в машине, а ещё лучше, когда рядом не будет этого саркастичного мужика по имени Доминик Меррик. Скидываю звонок, хоть и понимаю, что сделала это в первый раз, и такое не понравится Фостеру. Но мне ещё больше не понравится, если мои, пусть и телефонные, отношения станут известны Дому. Телефон звонит снова, но я опять скидываю звонок, уже представляя, как красивые пальцы сжимают от бешенства трубку на том конце.
Доминик заводит двигатель и плавно выкатывает “Ситроен” на дорогу - узкий серпантин, где еле разъедутся две легковушки, и мы едем навстречу мусоровозке. Моё сердце пропускает удар, когда Доминик сворачивает в дорожный карман, а вонючая машина проезжает мимо, обдавая нас легким флером пищевых и не только отходов.
- Ты сумасшедший! Она могла нас просто напросто скинуть с дороги.
- Струсила, Арли? Я знал, что здесь можно свернуть, иначе бы вытолкал эту машину назад на трассу.
- На “Ситроене”? Да эта махина переедет тебя и не заметит.
В этот момент, как никогда ранее, мне хочется закурить, а ещё лучше, чтобы Дом остановился где-нибудь, где можно было перевести дыхание и успокоить сердце.
И в этот момент я вижу маленькое кафе возле какой-то гостиницы.
- Дом, остановись на десять минут, мне надо успокоиться после твоих сумасшедших маневров, - он лишь искоса смотрит на меня, но, видимо, весь ужас написан у меня на лице, и кузен тормозит возле кафе.
Я в этот момент понимаю, что сидеть лучше сзади, чтобы не видеть всего этого. Чтобы нога непроизвольно не дергалась, нажимая на тормоз, и лишь позже сознание фиксирует все эти движения, что давно отработаны до автоматизма.
- Чертов придурок, - ворчу я, шагая из стороны в сторону, и трясущейся рукой подношу сигарету к губам. Глубокая затяжка, так что сизый дым наполняет легкие ароматом табака, и выдох, создающий вокруг меня облачко. Затем ещё одна затяжка, и к концу длинной “Ротманс” чувствую, что дрожь немного стихает. Доминик игнорирует мои хождения, копаясь в своём телефоне, но я ещё не готова ехать. Оборачиваюсь на кафе, и в то же мгновение решаю, что хочу кофе - вот лучшее успокоительное.
- Доминик, я - в кафе, ты будешь кофе?
- Арлин, ну черт возьми, мы сегодня доедем до Ниццы или ты так и будешь держать меня здесь?
- А кто показал себя, как свихнувшийся водитель? Так что терпи теперь.
- Нет хуже водил, которых лишили прав, - ворчит он, но я делаю вид, что не заметила этого, и развернувшись направляюсь в кафе. Вот и повод снять трубку или перезвонить.
Пока заказываю кофе и пироженное, мой телефон молчит. Смс от Адама тоже нет, лишь три пропущенных вызова.
- Не слишком ты настаивал, милый друг, - приносят кофе в тот момент, когда я набираю номер мужчины, что занимает мои мысли.
Но в этот раз меня ждет разочарование. Гудки, как гвозди в гробовую крышку, забивают в меня мысль, что он теперь не снимет трубку. От этой мысли холодеют ладони, но я держу телефон, продолжая слушать гудки. Они обрываются, я снова набираю номер и от неожиданности едва не разливаю кофе на своё пальто.
- Алло, - женский голос в трубке моментально лишает меня дара речи, а в голове всё ярче расцветает картина измены. Только вот кому и кто изменяет? Он говорил, что не отпустит, говорил, что хочет меня. Он много чего ещё говорил, а теперь его телефон снимает женщина. Прикусываю щеку изнутри, пока во рту не ощущается характерный солоновато-металлический привкус крови.
- Будьте добры, мистера Фостера.
- Он сейчас занят, - отвечают мне на английском с легким акцентом, - ему что-нибудь передать?
У меня вырывается нервный смешок. Что ему можно передать? Что звонила чокнутая звезда, с которой он провел одну единственную ночь в ресторане возле вокзала Сент-Панкрас? Сегодня не день, а какой-то сплошной кошмар.
- Алло, - повторяет женщина на том конце, - передать ему что-нибудь?
- Нет, извините, - и я кладу трубку, понимая, что кофе мне уже не поможет, надо что-то посильнее. Однако остаюсь сидеть и мужественно выпиваю сто грамм горячего и ароматного напитка, почти не ощущая вкуса.
Спустя пятнадцать минут я выхожу на улицу и сажусь в машину, ничего не говоря Доминику. Надо отдать должное кузену, он просто заводит двигатель и выезжает на дорогу, не расспрашивая меня об испорченном настроении. Незаметно засовываю руку в карман и выключаю телефон. Теперь, даже если Фостер захочет позвонить, я об этом не узнаю.
Десять минут, и мы уже в Ницце. Доминик высаживает меня возле больницы Сент-Жорж.
- Заедешь за мной минут через двадцать или мне вызвать такси?
- Я управлюсь за десять и буду ждать, Арли, - он кивает, я выхожу из автомобиля и машу ему через стекло, наблюдая, как машина доезжает до перекрестка и сворачивает налево. Делаю глубокий вдох и, развернувшись, поднимаюсь в больницу. Я рада, что Филипп забрал маму из больницы. Кажется, будто она в доме на склоне гор пошла на поправку. И пусть Сент-Жорж славится своим отношением к больным, оборудованием и персоналом, это заведение остается больницей, пусть и частной. Кабинет доктора Филиппе Кастемона на четвертом этаже, и я направляюсь к лифтам.
- Добрый день, доктор, - открывая дверь, я приветливо улыбаюсь мужчине средних лет в очках и костюме от Хьюго Босс.
- Рад видеть вас, мисс Меррик, - он поднимается навстречу, протягивая руку для пожатия, и я вкладываю свою ладонь в его. - Я так понимаю, вы приехали навестить Шарлотту, а ко мне - за уколами?
- Да, месячный курс уже прокололи, и вроде ей лучше уже… - я замолкаю, увидев, как доктор отводит глаза. - Что, Филиппе? Расскажите мне всё!
Он опускается обратно в своё кресло и вертит ручку, отчего у меня ещё больше паникую.
- Филиппе, что вы скрываете?
- Присядьте, Арлин, - он указывает на стул напротив, на который я совсем не грациозно падаю, чувствуя, как начинают дрожать колени. - Прежде, чем передать вам курс на следующий месяц, я хотел бы предупредить вас…
- Нет. Нет, не говорите мне, - качаю головой, стараясь перебороть желание заткнуть уши, как маленькая.
- Арлин, опухоль дала метастазы, уколы помогают снимать боль и только, - он смотрит на меня, и я ощущаю в его взгляде жалость. Ненавижу, когда меня жалеют!
- Сколько? - всего одно слово, но и оно дается мне с огромным трудом. Слишком мало времени прошло, слишком быстро болезнь забирает у меня маму.
- Счет идёт на дни, Арлин, хотя по моим прогнозам она продержалась дольше обычного, - доктор тяжело вздыхает и поднимается, направляясь к маленькому шкафчику в кабинете, чтобы достать упаковку ампул, которые ставит передо мной на стол. - Я даю месячный курс, но не уверен, что они все понадобятся.
Я ничего не отвечаю, молча беру упаковку и поднимаюсь.
- Арлин, - поднимаю взгляд на доктора, - в любом случае, при осложнениях звоните мне, - он протягивает визитку, и я беру твердый картон, после чего делаю шаг к двери.
- Спасибо, Филиппе, - он кивает, и я выхожу, убирая в сумку уколы. Однако только двери лифта открываются, как на меня налетает Доминик.
- Арли, что с твоим телефоном?! - он едва не кричит на меня, так что я делаю шаг назад. - До тебя невозможно дозвониться.
“Кому так срочно понадобилось дозваниваться? Мы с Домом не виделись от силы пятнадцать минут. Что могло случится за это время?”
- Не знаю, - пожимаю плечами и заталкиваю его обратно в лифт. Не буду же я рассказывать кузену, что специально выключила телефон. - Должно быть, разрядился, - нажимаю на первый этаж, и мы спускаемся в лифте вниз. - А что случилось?
- Звонил Филипп. У Шарлотты очередной приступ.
- Нет, - мои ноги становятся ватными, - нет.
- Нам надо спешить, Арлин, - он почти выносит меня из здания больницы, помогая сесть в машину, но я отказываюсь сидеть спереди, дергаться ещё и из-за сумасшедшей езды Доминика.
- Когда он позвонил, Дом? - я достаю свой телефон и включаю, чтобы в первый момент наткнуться на пропущенные вызовы от Адама. Стираю их и набираю номер Фила.
- Арлин, - первое слово Филиппа заставляет меня дернуться, сжав пальцами подголовник переднего сиденья. - Вам надо срочно возвращаться домой.
- Через пятнадцать минут будем уже дома, - я смотрю, как Доминик выезжает из Ниццы на шоссе, словно играя в шашечки с другими автомобилями.
Мы оказались в Коломаре через тринадцать минут. Машина ещё не успевает до конца затормозить, как я выпрыгиваю из салона, устремляясь вверх по мраморным ступеням, а затем - на второй этаж к спальне матери.
Замираю на пороге, внезапно осознав, что всё, что я видела с момента приезда, совершенно не вязалось с болезнью и её серьёзностью. До этого самого момента я просто обманывала саму себя, не без помощи Шарлотты, чтобы теперь испытать настоящий шок. Я видела маму сегодня утром, она сидела в кресле на балконе, и всё было хорошо. Как? Как может человек за какие-то несколько часов превратиться в скелета, обтянутого кожей? Острые скулы, плечи и ключицы, что словно выпирают под халатом.
- Мама, - мой голос теряет свои силы, превращаясь в едва слышный шепот. - Мама, - я не могу сделать и шага, пытаясь стряхнуть этот кошмар, проснуться и осознать, что моя мама здорова или, по крайней мере, идет на поправку. Но “сон” не рассеивается, а глаза Фила подтверждают мои самые наихудшие подозрения.
Медленно, буквально заставляя себя шагать вперед, я приближаюсь к кровати, не решаясь дотронуться до руки мамы. Мне кажется, стоит лишь коснуться, и всё её тело рассыплется, как ветхая бумага.
Мама. Сколько всего мне хотелось сейчас рассказать ей, сколько всего хотелось спросить, но чувство, что это конец уже не казалось эфемерным. Оно стало реальностью. Грубой и беспощадной реальностью, которая не считается ни с чувствами, ни с желаниями. Рак.
- Мама, - шепчу я, не скрывая своих слез, и она открывает глаза, чтобы через силу улыбнуться мне. Во мне бурлит паника, злость и гнев, смешиваясь в некую атомную бомбу внутри, что готова разорвать меня на кусочки, но вместо этого я скидываю сапоги и осторожно забираюсь на её кровать, обнимая за талию и прижимаясь щекой к груди, чтобы четко и отчетливо слышать стук сердца.
- Детка, - чувствую, как она гладит меня по волосам. Почти невесомое касание, но я содрогаюсь от рыданий. - Не бойся ничего, Арлин, - продолжает она, не отнимая ладони от моей головы. - Ты у меня сильная девочка и со всем справишься.
- Нет! - громче всхлипываю я. - Не хочу быть сильной, не хочу справляться, если тебя не станет! Мамочка моя, не оставляй меня снова, - из моих глаз текут слезы, но я не обращаю никакого внимания на это. - Не оставляй, я не могу без тебя!
- Я люблю тебя, Арлин, - тихий голос словно впечатывается в мой мозг.
- МА-МА! - крик смешивается с писком небольшого монитора, который свидетельствует о том, что мои слова она не услышала. Её рука безвольно падает, мои же - ещё крепче сжимают её уже бездыханное тело.
- Арлин, - Филипп пытается оттащить меня от матери.
- Нет! Не трогай меня! Я хочу остаться с мамой! - я не узнаю свой голос, хриплый и истеричный, но в этот момент мне наплевать, что обо мне подумают другие. - Мамочка! - я приподнимаюсь, заглядывая ей в лицо, и убираю спутавшиеся пряди волос. - Мамочка, - снова зову, сквозь гигантский ком в горле. - Вернись ко мне, - Филипп наклоняется и закрывает ей глаза.
- Теперь она словно спит, - он снова делает попытку поднять меня с кровати, но безрезультатно.
- Оставь меня! - я отталкиваю его и снова прижимаюсь к ещё теплому телу матери. - Я никуда не уйду от неё. Мне столько надо рассказать ей, столько рассказать.
- Арлин…
- Нет! Убирайтесь все! Убирайтесь!
Фил бледнеет, но выходит, а следом за ним комнату мамы покидает и Доминик. Я же остаюсь лежать и рассказываю маме о своих гонках, о том, как мою машину уничтожили, о том, как я чуть не выбила все зубы Джерри, о Адаме и даже о последнем моём звонке ему, о женщине, что сняла трубку и о своей боли от предательства.
- Как ты считаешь, у него правда есть женщина, мама?
В ответ не слышу ничего, кроме тишины, в которой мои мысли звучат ещё громче. Я по-прежнему обнимаю её, даже несмотря на то, что она больше никогда не обнимет в ответ. Впитываю остатки материнского тепла, запоминая и выжигая у себя в памяти эти последние минуты.
_________________

Приручение дикого зверя требует настойчивости, силы и терпения. Сызмальства, как только окрепли лапы и он еще не понял вкус своеволия, сделать это проще, а потому, чем раньше начнется процесс воспитания, тем лучше. Ласковые прикосновения, спокойствие и твердость в голосе, несмотря ни на что, а также вкусная еда - основы успешной дрессировки для правильного и комфортного взаимодействия хозяина со своим зверем. Но метод “пряника” не единственный и подходит далеко не всем, в том числе уже окрепшим, выросшим при щедром потакании и отсутствии какого-либо контроля, особям. Тогда лишь цепочка даст понять зарвавшемуся зверю, кто вожак стаи. Всегда нужно помнить, непослушание может приобрести агрессивный характер и нанести вред не только хозяину, но и окружающим. А потому, чтоб в тандеме человека и зверя именно человек был управляющим звеном, следует последовательно и методично идти к своей цели, прикармливая, приручая и подчиняя.
Я всегда знал основы поведения с дикой сворой псов, так как провел не одну ночь на улице, прижимаясь к теплому боку животного. Но не доверял ни единой секунды. Только тот, кто в данный момент времени сильнее, побеждает, оставляя побежденному обслуживающую роль. Потому четкое правило выбилось красными буквами на подкорке: “Не показывать свою слабость никому”.
Но сейчас, когда мне в качестве подарка двумя руками протягивают корзинку с кем-то живым и жалобно скулящим, я не могу понять, что делать и как реагировать. А потому делаю очередную попытку вежливо отказаться:
- Мистер Ямамото, это большая честь для меня, но, право слово, не стоит, - улыбаюсь так доброжелательно, как только могу, и слегка наклоняю корпус вперед, ожидая, пока нанятая миссис Шульц переводчица сбивчиво переводит мои слова.
Невысокого роста и крепкого телосложения японец наклоняет голову вбок, слушая мой ответ, а после снова бормочет с улыбкой на своем языке что-то для меня непонятное и также настойчиво держит пищащую корзинку передо мной.
- Мистер Ямамото польщен вашим отказом и знанием японских традиций, - вещает Оки, словно заражаясь небывалым подъемом энергии, что излучают хитрые глаза представителя якудзы. - И с огромной радостью и надеждой на взаимовыгодное сотрудничество на протяжении долгих лет просит принять щенка акита ину, как символ верности и преданности подкрепленных вашими подписями обещаний. - Ямамото часто кивает головой, словно подтверждая слова переводчицы, снова наклоняет туловище в поклоне и, вытянув вперед руки с корзинкой, замирает.
Я понимаю, что последующий отказ будет воспринят сильнейшим оскорблением вплоть до разрыва контракта, и, также склонившись, беру двумя руками подарок со словами:
- Благодарю вас, мистер Ямамото. Бесконечно счастлив, - держу улыбку на губах, делая Урсуле незаметный знак рукой, чтоб забрала и вынесла из конференц-зала источник пищащего звука.
Помощница быстро подходит ко мне, с ответным подарком в руках и самодовольно улыбаясь - именно она настаивала на его приобретении, хоть я в таком обмене не видел никакого смысла. Но сейчас признаю, что ошибался, и рад такой дотошности миссис Шульц в ведении переговоров с представителем одной из самых обидчивых наций в мире. А если, к тому же, вспомнить к какой организации он принадлежит, то дополнительной прибавкой к зарплате отметить отличного работника придется.
- В знак долгого и плодотворного сотрудничества, - повторяю тот же ритуал с протягиваем двумя руками и поклоном теперь уже моего подарка японцу, - примите от меня этот презент. Он лишь крупица по сравнению с ценностью наших деловых отношений, - говорю, а сам пытаюсь вспомнить, что же внутри этой коробки и на что я все-таки согласился после настойчивых пояснений проницательной миссис Шульц о необходимости мало-мальского сувенира. “Пивная кружка? Литровая бутылка “Jägermeister”? “Воздух Берлина”? Осколок стены?” - раздумываю, уже в третий раз протягивая коробку и слушая устами Оки слова Ямамото:
- Мистер Фостер, ваше дружеское расположение, готовность четко следовать намеченному курсу и исключительная внимательность к деталям, как ничто иное, радует сердце старика. Благодарю вас.
Начинаю злится, но держу уголки губ вверху, улыбаясь через силу, но тут японец-таки отвисает с режима “отказа” и, как священную реликвию, принимает подарок, еще больше кланяясь. Не знаю, что под подарочную обертку запихнула Урсула и обрадуется ли японец, когда развернет, но я искренне счастлив, что сбыл тяжесть с рук.
Серия улыбок, поклонов, обмен любезностями и даже рукопожатием, что вызывает небывалый восторг Ямамото от погружения в европейские традиции, но наконец эта изнурительная встреча подходит к концу, оставляя на фоне усталости глухое ощущение довольства от еще одного успешного проекта.
Иду к гардеробной на первом этаже, собираясь, как можно быстрее свалить отсюда, но меня останавливает окрик:
- Мистер Фостер, мистер Фостер, - сзади слышится частый перестук каблуков, и я останавливаюсь, прикрыв глаза и даже не обернувшись. - Мистер Фостер, что мне делать с этим… - Урсула пытается подобрать слова, но мохнатая мордочка акита-ину высовывается из той самой корзинки и издает писклявое “тяф”.
Медленно втягиваю воздух носом, отчаянно думая, куда бы это животное деть.
- В качестве прибавки к твоей зарплате? - делаю попытку пристроить щенка, но миссис Шульц даже бровью не ведет на мои слова, оставаясь неизменно собранной, строгой и отстраненной.
- Мистер Фостер, я не могу забрать его себе. У меня аллергия на шерсть животных.
- Давай сюда, - хмуро беру под мышку корзинку со слишком довольной мордой собаки. - Что-то еще?
- Да, - кивает и достает мой телефон из своего портфеля. - Вы забыли на столе.
- Спасибо, Урсула, - забираю свое, разворачиваюсь и устремляюсь к выходу, снова раздражаясь, вспомнив, как накануне встречи Арли сбрасывала мои звонки, один за другим.
- И, мистер Фостер, - снова тормозит меня помощница, - вам звонили. Женщина. Но она не представилась и передать ничего не просила.
- Когда? - одно слово с губ, и я уже набираю номер, чтоб услышать на том конце “Абонент находится вне зоны действия сети…” Сбрасываю и набираю снова, но все та же фраза повторяется вновь.
- Что ты ей сказала, Урсула? - разворачиваюсь и почти рычу, нависая над недоуменно отступавшей женщиной. И, как на зло, щенок в этот же момент начинает громко скулить.
- Я взяла трубку, сообщила, что вы заняты, и спросила, не нужно ли вам что-нибудь передать, но услышала короткие гудки в ответ, - миссис Шульц изо всех сил старается не показывать эмоций, но крепко поджатые губы демонстрируют обиду лучше всяких слов.
- Представиться, - цежу тихо, чтоб окончательно не сорваться. - Ты должна была представиться. - Нажав кнопку повторного набора номера, подношу телефон к уху и, проклиная все вокруг, выхожу на улицу, только чудом не стукнув проходящего мимо работника дверью.
Сажусь в машину, почти не глядя спихнув на соседнее сидение корзинку, и завожу мотор, прикидывая, к каким выводам пришла Арли, когда вместо меня на телефонный вызов ответила женщина. Что у меня есть жена? Так я говорил, что не женат. Любовница? Но, черт возьми, миссис Шульц всего лишь мой личный секретарь!
Резко торможу у обочины, не проехав и двух кварталов, и, раз за разом обхватывая крепче и отпуская руль, пытаюсь успокоиться и уговорить себя, что Арли вот-вот появится в сети и ответит. Стоит лишь подождать.
Тут же тянусь к телефону с надеждой увидеть смс с заветного номера, но панель уведомлений пуста. Хочется разбить это хреновое средство связи на мелкие кусочки, но прикрываю глаза и считаю вдохи и следующие за ними медленные выдохи. До десяти. Через некоторое время откладываю ни в чем не повинный телефон в сторону, нажимаю кнопку старта и срываюсь с места, не давая себе времени на раздумья.
- Мистер Фостер, в нашем отеле пребывание с животными запрещено!
Несколько бесцельных часов за рулем, когда энергия изнутри разрывает, а выход находит только в нажатии педали “газа” в пол, помогли бы снять напряжение, но постоянный писклявый скулеж под ухом выведет из себя даже мертвого. Не говоря уже обо мне, в конец разозленном на себя, на Урсулу, на Арли, на всех на свете. Даже на эту перепуганную девушку, что пытается преградить мне путь.
- Мистер Фостер, в нашем отеле пребывание с животными запрещено!
Смотрю в ее расширенные от испуга зрачки и четко выговариваю:
- Пеленку, стакан теплого молока и грамм пятьсот сырого говяжьего фарша в двести тринадцатый номер. Чем быстрее, тем лучше. Будьте так добры, - взгляд на бейдж, - Карина.
Писк, тихий щелчок открываемого электронного замка, и я толкаю дверь внутрь, заходя в комнату. Меня встречает идеально застеленная постель без единой складки и тщательно выглаженная одежда в шкафу, хотя утром я собирался в спешке и номер напоминал помещение после тщательного обыска полиции. Не долго думая, ставлю корзинку на пол и со вздохом говорю щенку:
- Ну вылазь, обустраивайся, - снимаю верхнюю одежду и подхожу к тумбочке у кровати, чтоб положить туда часы. - Пока мы живем здесь, и на лучшие условия надеяться, - стук в дверь перебивает мои слова, но я все равно заканчиваю фразу, - не приходится. Вот и твоя еда. - Единственное слово всплывает в памяти после сегодняшнего разговора с японцем, и я решаю так щенка и называть, - Хикари.
“Свет.”
В комнату на подносе вносят все, что я просил, ни единым словом не заикаясь больше о запрете проживания с животными, но я знаю, что это будет в полном размере включено в счет.
Стелю в углу пеленку и ставлю рядом миску молока и тарелочку с фаршем, показав щенку, но убрав большую часть на столик.
- Кушать, Хикари, - голос мой звучит излишне резко, но мелкое чудовище на своих коротких лапах переваливается в мою сторону. - Ну, может, мы и поладим, - едва слышно шепчу и подхожу к окну. Смотря и не видя.
Вдруг раздается тихий сигнал сообщения, и я резко разворачиваюсь на звук, ища телефон, который оказывается в кармане брошенного на кровать пиджака. Быстрое движение пальцев, чтобы мгновением спустя понять, что Арли в сети. Задерживаю дыхание в ожидании звонка, сообщения, хоть чего-нибудь. Но и спустя полчаса телефон молчит, хотя не увидеть то, что я звонил, она не могла. “Значит, не хочет,” - делаю вывод я и набираю ее номер сам.
Гудки раздаются один за другим, сливаясь в единый гул без ответа. Я набираю снова и снова, злясь и начиная мерять шагами комнату, пока не замечаю, как мелкий щенок пытается поспевать за моими шагами, что получается у него еще откровенно плохо.
- Лежать, Хикари! - смотрю в упор на пса, и он под моим взглядом ложится, а после еще и переворачивается кверху пузом, показывая свою безобидность.
Возношу глаза к потолку, выдыхая носом, и все же наклоняюсь, чтоб погладить и похвалить неразумное существо за послушание, а после пишу смс: “Арли, возьми трубку.” И прежде, чем отправить, добавляю слово “пожалуйста”.
Я не помню, когда использовал его в последний раз, отказываясь что-либо у кого-либо просить. Но сейчас мне нужно достучаться. Нужно услышать ее голос. Нужна она. И я прошу, надеясь, что Арли ответит. Хотя бы для того, чтоб высказать лично все, что она обо мне думает.
_________________

В жизни бывают такие минуты, когда слезы туманят глаза...
Но в тысячу раз тяжелее бывает, когда плачет душа, но сухие глаза...

Ницца. Франция

Время потеряло свою ценность. Я не знаю, сколько прошло с того момента, как запищал монитор, знаменуя остановку сердца мамы. Я не знаю, сколько я лежу здесь, пытаясь придумать себе другую реальность. Остальные приходят и уходят, так ничего и не добившись. Филипп звал на обед, но был послан далеко. Доминик вообще перестал заходить, всё больше времени подвисая на телефоне.

Спустя два дня им на пару всё-таки удается увести меня в другую комнату. Я следую за мужчинами, но не ощущаю ровным счетом ничего. У меня больше нет родной души. Самой родной. И пусть отец всё ещё жив, но я ощущаю себя круглой сиротой.
Уже у себя в комнате я воскрешаю воспоминания.
Я вспоминаю любимый мамин пирог. Пока я пробыла здесь, я даже и не вспомнила, что она любит пирог с черничной начинкой, а теперь я даже чувствую его вкус во рту. Я помню нашу старую квартиру в верхнем ист-сайде. Я помню, как мы гуляли с мамой в парке, проводили время друг с другом. Я даже помню запах, который стоял в коридоре нашего дома на 84-й стрит.
Всё эти воспоминания с каждым днем становятся словно ярче, и в голове всплывают моменты такие, о которых, казалось, я забыла давным давно. Например, как я, катаясь на качелях, сломала себе руку в двух местах. Я вспоминаю, как мама носилась со мной по больнице, как она ругалась с врачами, сражаясь, словно тигрица, за своего детеныша. А мне ведь тогда было всего четыре года. У меня даже шрамов почти не осталось, не то что воспоминаний.
- Арлин, - дверь в мою спальню тихо приоткрывают, и в проеме показывается голова Доминика. В спальне темно, и лишь полоска света льется из коридора.
- Уходи, - я переворачиваюсь на другой бок, чтобы даже этого не видеть. На мне до сих пор одежда с той злополучной поездки за уколами.
- Тебе надо поесть, Арлин, - он не решается войти, дабы не спровоцировать истерику. - Я звонил Майку, он прилетит на похороны послезавтра.
- Мне всё-равно, - тихо отвечаю, накрываясь ещё и покрывалом сверху.
- Он убьет меня, если узнает, что я потакал твоим капризам.
- Доминик…
- Да.
- Катись к дьяволу. - Я поднимаюсь и закрываю дверь перед его носом. - Я не хочу никого видеть!
- Через три дня похороны, Арлин, - слышу за дверью, и от этих слов внутренности словно превращаются в лед.
Я не могу видеть, как маму закопают, не могу видеть её в гробу.
Но этим пожеланиям не суждено сбыться. Через сутки меня буквально за шиворот вытаскивают из постели и спускают в столовую, заставляя впихивать в себя еду. Кричат, что я гроблю себя, но мне всё равно. Какой толк от сироты, если она никому не нужна. Я забыла о своём телефоне, забыла об Фостере и забыла, как это - плакать. С того самого момента, как мама умерла, мои глаза остаются абсолютно сухими. Мне не хватает слез, они меня словно душат изнутри, не позволяя душе проститься с матерью.
- Арлин, черт тебя дери! Прекрати вести себя, как зомби! - я слышу его голос, слова, но не воспринимаю их на свой счет.
- Отстань от меня, папа! - поднимаюсь из-за стола, так и не притронувшись к еде, и выхожу на веранду. Зима постепенно отступает, позволяя теплому солнышку согревать землю. Но только землю, мой лед никакое солнце не растопит.
Делаю два шага вперед и останавливаюсь на краю бассейна. В его голубой воде отражаются стены дома, забор и живая изгородь, а также мелкие облака, плывущие по небу. Сажусь на самый край и вглядываюсь в воду, пытаясь среди этих облаков ещё раз рассмотреть маму. Но безрезультатно. Словно клочки ваты, плывут они по небу, подгоняемые южным ветром.
- Арлин, у тебя телефон звонит, - на веранде появляется Доминик, - некто мистер А. Кто такой? От него уже дохрена пропущенных.
“Очнулся, милый Адам. Вот только поздно ты спохватился.”
- Дай мне телефон, - я тяну руку, и Дом совершенно без опаски вкладывает его в мою ладонь. Я вижу в оповещениях пропущенные вызовы и сообщения, но вместо того, чтобы снять трубку, я совершенно спокойно кидаю её в другой борт бассейна. Мелодия замолкает навсегда, потонув в пресной воде.
- Надо и тебя отвезти к врачу, - он всё ещё пребывает в шоке от моей выходки, - не нравится мне твоё состояние.
- Сам езжай лучше, - огрызаюсь я и, поднявшись, ухожу в дом и возвращаюсь в свою комнату, дальше предаваться воспоминаниям.

Отца я по возможности стараюсь избегать, но это плохо удается. Майкл Меррик не привык нянчиться с убитыми горем дамочками. И на следующий день он насильно затаскивает меня под душ прямо в одежде, не обращая внимания на мои вопли и ругательства. Довольно крепко скручивает мне руки и продолжает держать под водой. Холодной, зараза, водой.
Лишь только спустя полчаса я понимаю, что вода не холодная, что это я холодная, и даже почти кипяток меня не согревает. Я больше не брыкаюсь, усевшись прямо на дно душевой кабинки, и не смотрю на моего мучителя, который наконец-то отцепился, но возвышается и разглядывает меня.
- Лучше? - я молчу. - Если лучше, то я оставлю тебя принять душ, в спальне тебя ждет наряд. А мы все вместе, включая Шарлотту… - на этом имени я вздрагиваю непроизвольно, - так вот, мы все ждем тебя внизу, чтобы ехать на кладбище.
Я поднимаю глаза на отца, но вижу перед собой чужака. Я одна. Теперь абсолютно одна, и никто меня не сможет спасти. Я хочу к матери, мне наплевать на “Сони”, на Монику и даже на родных. Они остаются родными только лишь по крови, но никак не по сердцу.
Как старуха, поднимаюсь, держась за поручень в кабинке, и, выйдя из неё в комнату, сдергиваю с себя одежду. Возвращаюсь в душевую и машинально намыливаю тело и голову, размышляя о том, в каком месте они похоронят мать.
Через сорок минут я в черном платье уже стою между Филиппом и отцом, наблюдая, как гроб с уже подготовленной матерью окружают люди. Приехавшие родственники Шарлотты подходят к нам, выражают соболезнования. Хоровод подходящих и уходящих людей двигается всё быстрее и быстрее, но для меня всё это шум, который всё нарастает и нарастает, пока не превращается в набат в моей голове. Прихожу в себя на неудобной деревянной скамье и вижу над собой отца и Доминика.
- Я говорил, что тебе надо было есть, - от наставнического тона Доминика меня передергивает и, ухватившись за спинку скамьи, поднимаюсь.
- Отстань от меня, Дом, - отец благоразумно молчит, - со мной всё в порядке, только здесь было очень душно и эта толпа. Ненавижу толпу.
- Пора, Арлин, - Майкл, поддерживая меня за талию, помогает выйти на воздух. - Все уже ушли.

Во время похорон я стою в последнем ряду, прислонившись к дереву.
Некоторые подходят к могиле, говорят какие-то слова, кидают землю на крышку гроба и отходят, уступая место другим. Я жду. Мои слова предназначаются только матери, а не всем этим любопытным ушам. Дергаюсь, когда неподалеку раздается щелчок фотоаппарата. Но сейчас мне почти никакого дела нет до папарацци, до того, как они узнали.
Гостей становится всё меньше, они садятся в машины и едут в дом. В дом, который я снимала для мамы, в дом, в котором она умерла. Будут пить и передавать сплетни о ней от одного к другому. Ведь на большее они не способны.
Наконец возле могилы остаются двое нанятых мужчин, чтобы закопать гроб, и отец. Я, оттолкнувшись от дерева, делаю несколько шагов и останавливаюсь перед ямой.
- Можно оставить меня ненадолго? - смотрю на отца, а он кивает мне и просит молодчиков отойти.
- Я рядом, дочка, - закуривает и отходит сам.
Молча киваю в ответ и поворачиваюсь, всматриваясь в портрет мамы, выбитый на камне. Слова застревают в горле комком, но я начинаю говорить, позволяя своим словам литься и выливаться из меня, складываясь в предложения.
Я прошу прощения за своё отношение, за то, что долго была не рядом, за то, что не могла простить её за измену отцу, за то, что, когда случился последний приступ, я была не с ней. Я пытаюсь плакать, но не могу. Глаза остаются сухими, лишь внутри всё кричит от горя.
Я даже не замечаю, как опускаюсь на колени, прижимаясь к камню щекой и обнимая его, словно это мама. Лишь когда отец поднимает меня и прижимает к себе, я могу сделать судорожный вдох. Его руки крепко держат меня, помогая стоять и согревая теплом.
- Поехали, милая, - он помогает идти, словно я разучилась ходить. Усаживает в машину, а сам садится за руль и выезжает с кладбища.

Дом уже полон посетителей и родственников. Они ходят из комнаты в комнату, переговариваются, шушукаются и продолжают обсуждать мою мать. Отец оставляет меня в моей комнате, а сам спускается к гостям. Но я не могу долго находиться здесь, как и в этом доме. Через силу пытаюсь соблюсти приличия и не сбежать во время поминок. Сняв грязную одежду, я переодеваюсь и спускаюсь вниз, но в гостинной не задерживаюсь, а, прихватив бокал и бутылку коньяка, выхожу на террасу.
Солнце постепенно клонится вниз, скрываясь за Альпами, чтобы уйти на следующий круг, даря нам завтра новый день. А для мамы этот день не настанет. Её дни, отмеренные солнцем, оборвались так резко. Всего в пятьдесят три года.
Не замечаю, как бутылка подходит к концу, как и не чувствую опьянения. Но меня начинают откровенно раздражать все эти гости. Нетвердой походкой я возвращаюсь в дом, словно сквозь мутное стекло, рассматривая всех этих разряженных и злобных тварей. Никто из них не помог, когда это было нужно.
- Вон! - мой голос удивительно громко разносится по гостинной, гул в которой моментально стихает. - Пошли все вон! - повторяю я, обводя их взглядом. Праведный гнев выглядит настолько наигранным, что будь у меня силы, я бы рассмеялась. - Убирайтесь! - мой голос поднимается, грозя превратиться в истерику.
- Арлин, ты что творишь? - Доминик подходит и пытается натянуто улыбнуться всем этим стервятникам, а заодно и выпроводить меня из гостиной. Но не тут-то было. Будто совершенно и не пьяная, я направляюсь к входным дверям, распахивая их.
- Повторяю ещё раз. ВО-О-ОН!!! - уже кричу я, и наконец они начинают собираться, кидая в мою сторону злобные взгляды. Но так мне привычнее. Видеть истинное отношение людей намного легче, чем лицемерные улыбки и пожелания с сочувствием.
Я больше ничего не говорю и, прихватив вторую бутылку “Хеннеси”, возвращаюсь на террасу. Доминик тащится следом, продолжая рассказывать, какая я злобная фурия, и упрекать в таком не почтительном отношении к родственникам.
- Дом, отвали от меня! Ты видел их злобные взгляды при уходе? - я машу бутылкой, слегка качнувшись на каблуках. - Так они относятся и ко мне, и к моей маме. Мне такие родственники не нужны!
- Но можно было не везти себя так грубо, - уже тише добавляет кузен.
- Можно, но зачем? - я делаю шаг от него. - Возвращайся в дом, Доминик, и дай мне побыть одной. Я всё сделала, что от меня требовали вы с отцом.
Он качает головой из стороны в сторону, но возвращается в дом, а я же иду дальше, обходя бассейн по периметру, чтобы остановиться у его противоположной стороны. Солнце совсем уже село, и его место занимает луна, посеребрившая деревья, землю и воду вокруг.
Глядя на эту красоту, я начинаю напевать, сначала мурлыкая мелодию, а после мой голос обретает силу, выливаясь в песню, что для меня написали на “Сони”. Она ещё только записана на “цифру”, но я помню слова, и почему-то именно её мне хочется напевать:
- ...sometimes I call your name... high on a summer breeze... what I would give, to feel the sunlight on my face... what I would give, to be lost in your embrace… - влага на щеке сбивает со слов, но я не останавливаюсь, танцуя в лунном свете возле самой кромки воды и слушая у себя в голове мелодию.
Поднимаю лицо к небу, ощущая, как слезы текут из глаз, словно омывая меня и очищая от чувства вины, а поднявшийся ветер кидает мне в лицо уже другие капли. Небо плачет вместе со мной за маму.
Всё происходит так быстро, что я не успеваю даже крикнуть. Каблук скользит по плитке возле бассейна, нога подворачивается, и я лечу вниз, ударяясь головой о бортик самого бассейна. Я даже не чувствую холодной воды. Я вообще больше ничего не чувствую, с радостью погрузившись в черноту.

»» 21.01.18 15:17 Обсуждения развития сюжета игры МПиБ [АРХИВ]
_________________

Время. Иногда оно течет слишком медленно. Так, что в каждой секунде помещается вечность. А иногда его очень хочется остановить. Но оно все-равно словно ускользает сквозь пальцы. Ожидание же растягивает время в ленту переживаний, которая постепенно истончается, чтоб после оборваться и оставить после себя гнетущую пустоту.
Я не могу заставить, уговорить, упросить Арли дать мне шанс хоть что-то объяснить. Длинные сообщения и регулярные звонки без ответа перерастают в некоторую традицию, когда телефон всегда в моей руке или зоне видимости. Единственное средство связи, что соединяет меня с ней.
- Хикари, гулять! - отрывистый приказ, и меховой боченок поднимается на лапы, готовый в прогулке.
Каждое утро мы выходим в одно и то же время из отеля. Он - обнюхивает всех прохожих людей и весело виляет хвостом, радуясь солнышку, я же - почти не обращая внимания на погоду и окружающих, смотрю в экран телефона. Просматриваю входящую почту, отвечаю на телефонные звонки и ищу во всемирной паутине любую информацию о ней. Читаю статьи о громких скандалах, грязных сплетнях и флере неизвестности о местонахождении певицы. Смотрю ее клипы, записи выступлений и невольно обманываю себя тем, что она улыбается и посылает поцелуи мне.
Натягивается поводок, и я останавливаюсь, поднимая взгляд и чуть щуря глаза от солнца. Щенок возится у магазинчика с продуктами и выпрашивает еду у молоденькой девчушки, что сидит за прилавком, словно и не сожрал с утра полную миску фарша, и не лежал после того на боку от чувства пересыщения.
- Хикари, рядом! - говорю, но даже не пытаюсь дернуть за поводок, давая мелкому псу возможность обдумать мои слова, принять верное решение и послушаться. Есть с чужих рук нельзя, чтобы не позволяли своим питомцам другие владельцы собак.
Эта наглая морда задирает нос вверх и медленно отступает от прилавка, словно делая мне одолжение. Дышу, контролируя каждый вдох, и наблюдаю за неспешными передвижениями щенка, но, когда акита-ину подходит ко мне и, сев на попу, поднимает на меня взгляд, все же опускаю руку на его мохнатую голову.
- Хикари, вредный ты, - чешу его за ухом, и щенок прикрывает глаза от удовольствия, - но вот есть в тебе что-то, - пытаюсь подобрать слова, но, вспомнив его кличку, говорю совершенно банальное: - Свет есть в тебе, плюшевая морда.
- У вас очень милый песик, - раздается сзади неуверенный детский голос.
- Спасибо, - лишь слово, бросив быстрый взгляд на расплывшееся в улыбке от умиления создание в сарафане в крупный горох, и уже щенку: - Пошли, разлегся тут, - ворчу, скрывая за придиркой нахлынувшие чувства, а после направляюсь дальше по улице, снова потянувшись проверить телефон.
Арли уже должна была проснуться. Каких-то несколько дней назад в такое время она бы уже прислала смс-сообщение с пожеланиями доброго утра, радуя меня улыбающимися смайликами, но не сегодня. Сегодня я, как и вчера, как и за день до того, набираю ее номер и слушаю гудки.
Не замечаю сам, как начинаю хмуриться, сведя брови к переносице. Беспокойно становится на душе и, не понимая источника тревоги, оглядываюсь по сторонам, вглядываясь в лица прохожих. Но вокруг лишь прибрежный город, пробуждающийся ото сна в лучах поднимающегося над горизонтом солнца, и спешащие по своим делам незнакомые люди.
Вдруг телефон замолкает, и из динамика перестают раздаваться даже гудки. Недоуменно пялюсь на экран, но повторный набор номера не проходит.
- Абонент находится вне… - сухо вещает оператор заготовленный текст, и с каждым словом я все больше злюсь. То ли от пульсирующего комка переживаний, что нарастает внутри, то ли от горького осознания, что мало меня пинали ногами в детстве. Мало. Из меня так и не выбили всю дурь.
Я все еще подсознательно ищу душевного тепла и отклика в людях. Я все еще впускаю в свое сердце надежду и позволяю глубже врастать симпатии. И ощущаю боль. От разочарования.
Наматываю на руку поводок, вынуждая щенка, который с трудом поспевает за моим быстрым шагом, жаться к моей ноге и вытягивать шею. Горло сдавливает мощный спазм. Мелькает мысль, что легче совсем отказаться от воздуха, чем ощущать боль. Но я дышу. Чтоб прочувствовать. Чтоб, наконец, запомнить - всем наплевать на твои настоящие чувства.
Надрывный скулеж проходит по краю моего восприятия, но я бессознательно поворачиваю голову в сторону звука и вижу из всех лап сопротивляющегося щенка, который, несмотря на боль в шее, пытается ухватиться зубами за поводок.
- Хикари, фу! - смотрю в слезящиеся глаза щенка с непокорным взглядом и… вижу себя: загнанного, но до последнего борющегося против несправедливости, ребенка. - Хикари, фу! - не отвожу взгляда, но в голосе исчезает сталь.
Щенок глядит недоверчиво, и спустя время медленно отпускает поводок. Но не взгляд. Смотря прямо в душу.
- Прости, - пес прижимает уши, но жмется теснее к моей ладони. - Мы найдем тебе лучшего хозяина, - говорю, не прекращая гладить, и четкая уверенность появляется в голосе: - Найдем. Но сначала я найду ее и узнаю правду.
Принятое решение очищает сознание от красного тумана злости, пусть и не стихает ее сила. Я всегда смотрел в глаза страху. Всегда. Но в этот момент погряз в болоте под названием “жалость к себе”, лелея свои “драгоценные” чувства. И в коротком бое взглядов несмышленый щенок акита-ину оказался сильнее меня и напомнил, кто я есть. Я тот, кто смотрит в глаза правде, распознавая под широкими улыбками и лживой дружбой желание обогатиться за мой счет. Под рьяной заботой, выставленной напоказ - желание управлять. Под словами любви, сказанными без единой капли симпатии за душой, и чувственными поддразниваниями - жажду подчинить, обеспечив себе безбедную жизнь на долгие годы. И сейчас я хочу знать истинные причины отказа Арлин Меррик. Без экивоков и моих ненужных домыслов. Как есть.
Беру акита-ину на руки и направляюсь в отель. Времени на промедление нет: на двенадцать встреча с японцем - он хочет попрощаться перед отъездом на родину. Мистеру Ямамото настолько понравилась совместная работа его проектантов с моими специалистами, что он не против дальнейшего расширения дочерней компании “Kaspar Ohman AG” в Японии и открытия представительств не только в столице, но и в отдаленных районах страны. Терять расположение такого хорошего партнера не хочется. Я должен успеть.
- Урсула, - и, не дожидаясь сонного “Доброго утра, мистер Фостер”, продолжаю, - мне нужно, чтоб ты узнала все, что только можно откопать, за, - взгляд на часы, - пять часов на восходящую звезду эстрады Арлин Меррик. Расписание выступлений, родственные, и не только, связи, контакты и имена людей, которые находятся рядом. И, главное, ее местонахождение. Ты записала все, что я сказал?
Слышится шорох, затем звон от падения чего-то явно хрупкого, а уже после этого неровный голос только что проснувшейся женщины, которая пытается всеми силами вникнуть в суть заданного вопроса:
- Да, да, мистер Фостер. Арлин Меррик, график концертов, связи, местонахождение. - Снова шорох в динамике телефона, и наконец голос моего секретаря перестает напоминать невнятное блеяние. - Договориться о ее выступлении на грядущем праздновании годовщины со дня основания?
- Нет, но можешь использовать этот повод для того, чтобы узнать больше. - Минута раздумий, и сообщаю то, что известно именно мне: - Она летела месяц назад к больной матери в частную клинику в Ницце. Возможно, она еще там. Мне нужен точный адрес.
- Мистер Фостер, - заминка в голосе миссис Шульц, словно она собирается что-то спросить, и, действительно, следом звучит: - Требуется мое присутствие на встрече с мистером Ямамото?
- Нет, там ты мне не нужна. Это неформальная встреча, - пауза и выдох.- Достань мне информацию, Урсула, - и кладу трубку.

- …а здесь график гастролей. Но сейчас он неактуален и, судя по нервному голосу агента мисс Меррик, будет значительно пересмотрен. Меня не стали даже слушать, когда я заикнулась о выступлении певицы вне запланированных концертов.
Стол в ресторане “Toinou” завален распечатками статей, всевозможными анкетами и фотографиями, на которых она улыбается, прижимается щекой к мужской груди, словно тая в объятиях, дерзко строит глазки фанатам или же отстраненно смотрит вдаль. На какое-то время я подвисаю, разглядывая снимки, ревнуя и осознавая, что мне ее не хватает. Ее внутреннего огня, ее улыбки, внимательного взгляда бездонно синих глаз, направленных на меня, и чувственной страсти в каждом движении женственного тела. Но я, пусть и с трудом, словно вырываю себя из ямы самоанализа, концентрируясь на главном. Мне необходимо знать ее настоящую, а не россыпь предположений из уст завистливой толпы.
- Кто это с ней? - мой голос резок, но я даже не замечаю этого, смотря, как Арли целует в щеку неизвестный мне хмырь.
- Доминик Меррик, двоюродный брат мисс Меррик. Они нечасто появляются вместе на публике, - голос Урсулы раздается будто бы фоном, пока я вспоминаю рассказы о неком “Доме”-юмористе, с которым Арли выросла, и их шуточных перепалках.
“Значит, брат,” - мысленно фиксирую соответствие.
- Есть еще среди них, - бросаю взгляд на разбросанные по столу снимки совершенно без опаски, что их кто-то увидит - днем в этом заведении посетителей с огнем не сыщешь, оттого оно так хорошо подходит для деловых встреч, - родственники?
Миссис Шульц, невольно демонстрируя идеальный французский маникюр, вытаскивает из стопки фотографию, где Арли кутается в объятия уже немолодого мужчины.
- Майкл Меррик, отец, крупный финансист. Работал долгое время в Нью-йорке на Уолл-стрит, но уже давно обосновался в Лондоне. Вот его контактные данные.
- У нас есть совместные проекты?
- Нет, - категоричный ответ, но затем менее уверенно, - точнее электронных записей этого нет, но, чтоб добраться в архив,…
- Нужно больше времени, знаю, - заканчиваю фразу вместо помощницы, тем временем просматривая газетные вырезки в поисках данных о больнице, в которой лечится мама Арли. - Урсула, ты ничего не сказала о ее матери.
- Ее имя Шарлотта дю Вилль, но это все, что мне удалось узнать. В Ницце семь клиник высокого уровня, но ни одна из них не дает данных о своих клиентах без согласия самих клиентов.
Меня охватывает противное чувство, что я что-то упускаю, что-то, что лежит на поверхности, но я в упор его не вижу. Раз за разом прокручиваю в голове телефонные разговоры с Арли, отрешаясь от эмоций, отбрасывая поддразнивания на грани приличий и ее мягкий смех, пытаясь вспомнить имена, описания местности - хоть какие-то зацепки, чтобы понять, где она находится сейчас. Циничный внутренний голос шепчет, что за эти дни молчания она давно могла не то, что перебраться на другую сторону земного шара, а даже обогнуть его не раз, но я затыкаю этот голос, напрягая память. Кажется, что подсказка так близка...
Вдруг имя лечащего врача всплывает в сознании и словно загорается красными буквами среди вязи слов о том, что маме Арли лучше, и целительный воздух Лазурного побережья действует гораздо лучше лекарств доктора Филиппе Кастемона.
- В какой из них работает Филиппе Кастемон? Мне нужен его номер телефона, - сжимаю руки в кулаки до хруста в пальцах и, подняв взгляд на миссис Шульц, вижу смесь беспокойства и недоумения на ее лице. Но спустя мгновение Урсула берет себя в руки и начинает отрешенно собирать все бумаги в папку, после чего оставляет ее на столе.
- Я перешлю вам необходимую информацию по электронной почте, как только смогу. - И с некой заминкой и словно оправдываясь: - Через три часа наш самолет. Нужно успеть собрать вещи и добраться в аэропорт.
Лишь мысль, одна лишь мысль оказаться дальше от Ниццы, от предполагаемого местонахождения Арли, и я начинаю закипать. Неосознанно и, казалось бы, беспричинно. Но все в душе противится этому, и хочется просто свернуть шею тому, кто озвучил эту мысль вслух.
- Я. Не. Лечу. - Каждое слово, как плевок, с моих губ, и я подвигаю папку к себе, снова начиная пересматривать и раскладывать фотографии, всматриваясь в лица, что окружают ее. - А ты лети, - ненадолго поднимаю взгляд на Урсулу и смотрю, как она согласно кивает мне, а после направляется к выходу из ресторана, так и не сказав больше ни слова.
Я же опускаю взгляд и внимательно рассматриваю улыбку и блестящий взгляд Арли на каждом из снимков, слегка касаясь кончиками пальцев ее кожи в попытке ощутить тепло. Перечитываю короткие сведения о составе ее семьи, запоминая имена близких. Узнаю о месте ее рождения, интересах, образовании, творческом пути и полученных наградах, пытаясь представить за этими сухими данными ее характер. Увидеть ее.
- Мистер, вы будете что-то заказывать?
- Что? - тру глаза пальцами, чтоб убрать колющее ощущение песка под веками, но помогает не особо.
- Вы будете что-то заказывать? - учтивый администратор наклоняется ко мне, стараясь пробиться сквозь шум голосов. И тут я понимаю, что просидел за этим столом до самого вечера, и теперь пустующий ресторан заполнился посетителями, которые захотели вкусно поужинать неизменно свежими здесь морепродуктами.
- Нет, благодарю, - сгребаю свои вещи со стола в кучу и, запихнув в портфель, встаю. В номере отеля - в том месте, что я уже привык отождествлять с домом, - меня ждут.
_________________

- Хикари, гулять! - в который раз раздается мой приказ, но пушистый комок шерсти не выкатывается из-под кровати, сколько его не зови.
Быстрый взгляд на экран телефона и разочарованный выдох носом. Миссис Шульц до сих пор не выяснила контакты врача, что лечит мать Арли, хотя прошло уже более двенадцати часов и Урсула должна бы сидеть на своем рабочем месте в Дортмунде. Смотрю на часы и осознаю, что я слишком тороплю события: до начала рабочего дня еще полчаса.
- Хикари! - снова переключаю внимание на щенка. - Да, вчера ты провел целый день взаперти, - “И голодный,” - добавляю мысленно, ощущая ростки вины в глубине души. - Но я же пришел и прикормил. Даже погладил и разрешил спать в кресле! - пытаюсь воззвать к чувству справедливости наглого существа и сам себе удивляюсь от того, на какие ухищрения я иду.
- Хикари, ко… - очередной приказ прерывается звуком входящего сообщения, - мне, - договариваю автоматически, но реакция пса становится уже не важна.
Я быстро просматриваю длинный текст, чтоб среди информации о квалификации доктора Филиппе Кастемона найти его номер телефона. Мобильный, городской, какой-нибудь. Мои нервы на пределе, и кажется, что я просто теряю драгоценное время. Не могу понять сам, что ощущаю, но с каждой минутой гул в грудной клетке нарастает, заставляя легкие гореть огнем.
Копирую нужные цифры в окошко набора номера и нажимаю “вызов”, тут же поднеся телефон к уху. Пару длинных гудков спустя на том конце раздается мужской голос:
- Слушаю.
- Доктор Филиппе Кастемон? Меня зовут Адам Фостер…
Наверное, никогда в жизни я так быстро не проговаривал слова, пытаясь на едином вдохе выдать все, что мне от него требуется. Короткие сухие фразы сменяются запутанными и нелогичными, даже для меня, пояснениями о причине звонка. Но я не замолкаю ни на секунду, пока недоуменный голос доктора не прерывает меня:
- Шарлотту дю Вилль забрал из клиники ее супруг, но... - мистер Кастемон замолкает на какое-то время, словно сомневаясь в правильности или тактичности говорить мне, по-сути постороннему человеку, что-либо о своей пациентке.
- Но? - повторяю за ним последнее слово, пытаясь подтолкнуть к ответу. Сердце бьется о грудную клетку, словно сумасшедшее. - С миссис дю Вилль все в порядке? - вопрос срывается с губ помимо воли. Молчание доктора вместо ответа вынуждает меня сделать глубокий вдох.
- Она скончалась несколько дней назад, мистер…
- Фостер, - автоматически добавляю свое имя, заполняя паузу, но никак не могу сопоставить слова Арлин о том, что маме лучше, с услышанным сейчас.
- Я больше ничем не могу вам помочь, мистер Фостер.
Тишина в динамике становится гнетущей. Я медленно отнимаю телефон от уха и смотрю на экранную заставку, пытаясь сложить два и два.
- Несколько дней назад… - мой голос звучит растерянно, а перед глазами возникает воспоминание. Яркое и красочное, словно я вернулся в прошлое на вокзал Сент-Панкрас и снова вижу блестящие от сдерживаемых слез голубые глаза Арли и ее подрагивающие губы.
- Где ты? Арли, где ты? - хрипло шепчу, горло сдавливает словно обручем, и слова даются с трудом. - Где ты?
Я снова набираю ее номер и звоню, слышу слова оператора и набираю снова, с твердой решимостью звонить до тех пор, пока она не появится в сети. Пока не возьмет трубку, и я не услышу ее голос. Пока не узнаю, где она. Чтобы быть рядом.
В голове прокручиваются слова Урсулы про сбитый график выступлений и нервозность ее агента. Вспоминаются безуспешные поиски любой информации о местонахождении Арлин в сети: интервью, фотографии, заметки в интернет-изданиях. И слова доктора о смерти самого близкого для нее человека вынуждают снова и снова слушать уже заученные мной фразы про абонента вне сети, но набирать снова.
- Черт возьми! - телефон летит на кровать, подпрыгивает и теряется где-то в скомканной постели, пока я пытаюсь успокоиться и не разбить на мелкие кусочки всю мебель. От безысходности.
Крепко сжимаю и разжимаю кулаки, смотря, как костяшки пальцев белеют и натягиваются сухожилия на запястьях. Затем, сделав глубокий вдох, встаю и ищу в россыпи фотографий и всевозможных распечаток контакты ее родственников. Мне все-равно кто, лишь бы узнать, где она. Скан визитки Майкла Меррика попадает в поле зрения почти сразу, и я, вытянув лист бумаги формата А4 из папки, бросаюсь к кровати за телефоном.
Спустя пару минут подушки и одеяло валяются кучей на полу, а я слушаю звонки без ответа. Перезваниваю, но вызов сбрасывают, а мгновение спустя приходит сообщение с шаблонным текстом “К сожалению, сейчас я не могу ответить. Перезвоните позже.”
Рычу от злости, меряя шагами комнату вдоль и поперек. Мозг быстро обрабатывает возможные варианты, но бездействие словно сковывает изнутри. Круг второй, третий, и я останавливаюсь посреди номера. Оглядываюсь, взвешивая решение, а после достаю дорожную сумку и начинаю быстро скидывать в нее вещи. Я не знаю, куда нужно ехать, но сидеть на одном месте не могу.
- Двести тринадцатый номер. Мне нужна машина, настолько быстрая, насколько сможете достать в течении получаса, - даю указание девушке на ресепшн.
- Вы съезжаете, мистер Фостер?
- Да, - не оставляю себе пути к отступлению и кладу трубку внутреннего телефона.
Небольшая сумка в руке, портфель и полнейший бардак в номере, и я рывком открываю дверь. Но шорох и скулеж заставляет меня обернуться.
- Твою… - ругательство слетает с языка мгновенно, как только я осознаю, что чуть не оставил подаренную псину в отеле.
Выпутываю щенка из одеяла, еще раз оглядываюсь, но, не заметив больше ничего подозрительного, покидаю номер с пушистым существом под мышкой.

- Слушаю.
- Мистер Фостер, добрый день. Вы видели письмо по электронной почте? - голос помощницы звучит несколько испуганно, что ей совсем не свойственно.
- Информацию на доктора Кастемона я получил. Спасибо, - кладу дорожную сумку в багажник и закрываю с глухим хлопком.
- Нет, я нашла новую информацию о мисс Меррик… - Урсула продолжает что-то говорить, но я уже отнимаю телефон от уха и проверяю почту, чтоб не со слов, а своими глазами увидеть. И тут же натыкаюсь на фотографию, которая словно выбивает из меня весь дух.
Арли потухшая, бледная. Ее кожа словно истончилась так, что начали проглядываться голубые нити вен. Глаза опущены и ни тени улыбки на неизменно прекрасном лице, лишь глубокая скорбь. Мне так хочется ее обнять, прижать к груди и укутать, спрятав от всего мира. Это желание бурлит во мне и, не находя выхода, горячит кровь.
Мой взгляд опускается ниже, останавливаясь на сегодняшней дате и подписи под снимком. Читаю текст по диагонали, сразу выцепляя слова “восходящая звезда”, “больная мать”, “похороны”, “кладбище Шато”.
- Ницца… она в Ницце, - выдыхаю резко, не замечая, что говорю вслух. И, поднеся телефон к уху, бросаю два слова: - Спасибо, Урсула. - А потом сажусь за руль и срываюсь с места, не обращая внимание на щенка, что подтянул под себя лапы и вжался в сидение, едва слышно скуля.
Цепь светофоров на пути, туннель, что ненадолго перекрывает солнца свет, и медленно движущиеся впереди машины. Настолько медленно, что возникает желание их, если не столкнуть с дороги, то выйти из салона и перенести на обочину, тем самым освободив себе путь. Резко дергаю руль вправо, вклиниваясь меж двух авто, а после снова возвращаюсь в левую полосу, подрезая машину сзади. Слышу длинный сигнал клаксона вслед, но мне все-равно. Напротив, я сильнее жму на “газ”, чтоб вырваться из заточения города на трассу. И как можно быстрее.
Я то и дело поглядываю на часы, и быстрый бег секундной стрелки заставляет нервничать меня еще сильнее и разгонять Mercedes-Benz Е-класса по трассе до 180 км/час, наплевав на все правила и запреты. Потом, со стопкой штрафов я разберусь потом.
Не сбавляя скорости, снова набираю номер Майкла Меррика и чуть не выпускаю телефон из рук, услышав сквозь шум за окном спокойный мужской голос:
- Ваш звонок совсем не вовремя, но вы звоните не первый раз. Чем могу быть вам полезен?
Слова застревают в горле от переживаний, но шанс узнать местонахождение Арли я не упущу.
- Меня зовут Адам Фостер. Мы с вами не знакомы, но я знаком в вашей дочерью. - Перестраиваюсь в крайний левый ряд, опережая красную “ауди”, но продолжаю говорить правду. На меньшее я и сам не согласился бы. - Я не могу дозвониться до нее последние несколько дней. Сначала она просто не брала трубку, теперь - вне сети больше суток. Я не знаю, ни где она, ни что с ней. А после случившегося...
Тишина в трубке вынуждает меня говорить дальше, крепче сжимая руль левой рукой.
- Я сейчас на трассе А8 недалеко от Канн, еду к ней, - пауза. - Я знаю, что Арлин была в Ницце, но… - “Черт, что же я должен сказать еще?” - я даже не знаю адреса.
- Молодой человек - я не запомнил вашего имени, уж простите - я, действительно, вас не знаю, - пауза, и на том конце телефонной связи слышится вздох. - И в то, что вы говорите, сложно поверить.
Я уже набрал в легкие побольше воздуха, собираясь уговаривать, упрашивать сказать мне, где найти Арли, но тут раздается короткое:
- Коломар, улица Бао, 33. И я очень надеюсь, что вы сказали мне правду.
- Адам Фостер. Меня зовут Адам Фостер. Спасибо, - говорю, но вскоре меня уже никто не слушает. Майкл Меррик положил трубку.
Мои пальцы сильнее обхватывают рулевое колесо, удерживая машину на дороге, несмотря на высокую скорость и боковой ветер. Мне так хочется мгновенно перемахнуть разделяющие нас километры, но выжать много из этого куска железа не получается. В который раз смотрю на приборную панель и замечаю заканчивающееся топливо.
- Твою… - сворачиваю на ближайшую заправку и выскакиваю из машины до того, как ко мне успевает подбежать заправщик. - До полного, - рычание вырывается вместо слов, и приходится повторять медленней: - Полный. Мне. Побыстрее.
Минуты ожидания и нервный взгляд на машину, словно это поможет бензину переливаться из цистерны в бак быстрее. Присматриваюсь и вижу, как из бокового окна выглядывает щенок, уперевшись передними лапами в дверь, и периодически бьет когтями по стеклу.
“Как все не вовремя-то!” - ударяю кулаком о стойку, пытаясь хоть немного сбросить накопившееся напряжение, и думаю о том, что нужно было оставить щенка в любом ближайшем приюте для животных, а не брать с собой.
- И воду посчитайте. Негазированную, - бросаю кассиру, а после, расплатившись и схватив бутылку, иду к машине и, открыв пассажирскую дверь, вызверяюсь на пса: - Хикари, у тебя три секунды на личные нужды. Я не шучу.
Акита-ину осторожно спрыгивает с сидения и, отойдя к газону, поднимает заднюю лапу, а спустя некоторое время снова бодро запрыгивает в салон, словно опасаясь, что я опять могу о нем забыть. Качаю головой и, вылив на асфальт поллитра воды и смыв, тем самым, “отметину”, захлопываю за щенком дверь, а после сажусь на водительское место.
- Больше остановок не будет, - завожу двигатель и возвращаюсь на трассу, радуясь тому, что расстояние между мной и Арли быстро сокращается.
_________________

Улица Бао находится на окраине Коломара. Крутой склон, последний ряд домов и горы, что гигантскими великанами нависают вокруг. Я готов был прочесывать улицу за улицей в Ницце, но именно в Ницце. И потому еще раз мысленно благодарю отца Арли за помощь, понимая, что сам бы в эту глушь не смог быстро добраться.
Мое сердце заходится от неясной тревоги, болью отдаваясь в висках. Поначалу кажется, это опасение, что я пропустил поворот и подъехал не туда. Но, даже увидев табличку с нужным номером дома, тревога не утихает, становясь с каждым мгновением только сильнее.
Паркуюсь, не заезжая во внутренний двор, хоть и замечаю, что ворота не закрыты. Мне кажется это странным, как и звенящая тишина, что давит на уши. Не теряя ни минуты, я быстрым шагом вхожу на территорию, и темнота разрывается белым светом луны, укрывая все вокруг словно серебристым покрывалом. На душе становится еще более беспокойно.
Взбегаю по ступенькам, собираясь постучать, но, против всех правил приличия, не делаю этого. Спускаюсь вниз и обхожу дом, даже не поднимая взгляд вверх, на окна. Прислушиваюсь.
- Арлин? - спрашиваю, различая вдалеке неясный всплеск воды.
Не понимаю, что со мной, но ноги несут меня за дом, и я перехожу на бег, повышая голос:
- Арли! - выкрикиваю ее имя, ненавидя тишину в ответ. - Арли!
Широкая веранда освещена аккуратными фонарями под навесом, но на ней никого. Смотрю по сторонам, почти не замечая красоты открывающегося вида на горы, и мой взгляд останавливается на темном пятне на колышущейся водной глади бассейна. Удар сердца, и пока мозг еще не осознает происходящее, тело действует на одних инстинктах.
Я не ощущаю холодной воды. Я не ощущаю тяжести намокнувшей одежды. Я не дышу и не слышу ни единого звука. Время словно замирает, и до того, как оно ускорит свой бег, нужно успеть.
- Черт возьми!
Ее тело такое легкое, а длинные волосы шелком расплываются по воде, но я крепко держу девушку в объятиях, вытаскивая из воды.
- Арли, ты не смеешь!
Я почти не слышу себя, хотя понимаю, что кричу, снова и снова нажимая двумя руками на ее грудную клетку и затем вдыхая в ее легкие свой кислород. Ритмично. Вынуждая ее тело выгибаться, сопротивляясь моим действиям. Но моя воля сильнее.
Раз. Два. Три. Вдох.
- Дыши!
Раз. Два. Три. И снова.
- Ну же, Арли!
Я не отрываю взгляда от ее бледного лица, решительно заставляя мышцы ее сердца сокращаться. Касаюсь ее мягких холодных губ, обжигая своим дыханием, но отдавая ей себя до последней капли.
- Дыши! - зло рычу, снова положив ладони на ее грудную клетку. - Дыши!
Вижу, как задрожали ее ресницы, а после тело, словно сжимаясь пружиной, выталкивает из легких воду. Девушка отпихивает меня, подтянув ноги, и отползает, судорожно кашляя и пытаясь прийти в себя.
Выдох облегчения срывается с моих губ, и я привлекаю Арли к себе, обнимая за талию, чтоб ощущать движения ее грудной клетки и стук сердца. Чтоб каждой клеткой тела прочувствовать, что опасность позади. Я прижимаюсь губами к ее виску и радуюсь легкой пульсации крови.
Девушка отклоняется, смотрит на меня снизу вверх, словно узнавая и не узнавая одновременно, а затем замахивается и обжигает мою щеку пощечиной.
- Двуличный мерзавец! Как посмел явится сюда, после того, как соврал мне?! - выкрикивает она, пытаясь вырваться из кольца моих рук. - Отпусти меня!
Смотрю в ее полыхающие возмущением глаза, но взгляд невольно соскальзывает на каплю крови, что спускается по щеке:
- Я никогда тебе не врал, - отвечаю, но подвигаю ее ближе, чтоб рассмотреть, откуда кровь. Зажимаю девушку коленями и, крепко держа ее голову, распутываю непослушные пряди волос, пытаясь понять, где кровь, а где просто вода. - Я звонил тебе, звонил пожелать доброго утра, но у тебя даже на смс не хватило времени, не то, что ответить. Ты слышала по телефону моего личного секретаря.
- Так теперь называют любовниц? Удобно, ничего не скажешь, - каждое ее слово сочится ядом. - Пусти меня, Адам!
Я не понимаю, откуда у нее столько сил на борьбу со мной. Промокшая до нитки, с кровоточащей раной на голове, но продолжает брыкаться. Черт возьми, ее сердце не билось каких пять минут назад!
- О каких любовницах ты говоришь? Миссис Шульц замужем, - еще одна попытка объяснить, и я хмурюсь, заметив, что кровь не останавливается, впитываясь в мокрые волосы, а женское тело начинает бить мелкая дрожь.
- Так ещё удобнее, правда? Никаких обязательств, никаких обещаний, - тяжелый вздох срывается с ее губ, и Арли на пару мгновений прислоняется лбом к моему плечу, но тут же отстраняется. - Ты отпустишь меня или нет?
- Нет. На все вопросы.
Мне хочется побыстрее закончить этот разговор и, затащив девушку куда-нибудь, где тепло и есть аптечка, спрятать. Я не понимаю, как Арли оказалась в воде, и это заставляет все мышцы моего тела напрягаться, чтоб быть готовым в любой момент защитить. Но от чего? Ее ударили? Кто? Зачем? И почему первые ее слова были сказаны обо мне? Так, словно именно я самая большая угроза в ее жизни.
- Зачем ты приехал, Адам? Возвращайся к своему “личному секретарю миссис Шульц”, а меня оставь в покое.
Безысходность в ее голосе пугает, и я приподнимаю ее подбородок, чтоб, заглянув в глаза, сказать:
- Я приехал к тебе, - правда в четырех словах, но и эта искренность не находит в ней отклика. - Если тебе не нужна правда, то она нужна мне.
- О какой правде ты говоришь? - ее губы изгибаются в горькой усмешке. - О правде, что ты позволяешь своим любовницам отвечать на свои телефонные звонки, когда сам занят? Интересно, чем ты был так занят? Душ принимал после жаркого секса? Или вышел покурить? А теперь вешаешь мне лапшу на уши, рассказывая байки про личных помощников.
- Я позволяю отвечать только своему секретарю, - смотрю в ее глаза не отрываясь, - и не во время душа, а деловых встреч. Я не всегда могу взять трубку, - поясняю, как пояснял бы ребенку малому, - иногда выйти посреди совещания не получается. - Замолкаю, но спустя пару мгновений все же отвечаю на выпад про курение после “жаркого секса”. - И я не курю, и тебе не советую.
- Нужны мне твои советы, большой босс, - Арли отворачивается, разрывая зрительный контакт, и снова пытается отстраниться. - Пусти, у меня ноги занемели.
- Нужны, раз делаешь такие выводы, - быстро оглядываюсь и поднимаюсь на ноги, не выпуская девушку из объятий. Да, нужна чистая сухая одежда для нее и тепло. Надеюсь, что в доме это все есть, и там безопасно. Хотя - признаюсь сам себе - неясная тревога где-то глубоко внутри не утихает. - Где твоя комната?
- Не твое дело, Адам, - она отпихивает меня, пытаясь самостоятельно встать на ноги, но качается, словно на ветру. - Ни мои нужды, ни моя комната.
- Это я решу сам, - твердо обхватываю ее локоть, придерживая, несмотря на сопротивление и явное нежелание принимать какую-либо помощь от меня.
- Решай, что хочешь и как хочешь, - Арли отталкивает мою руку и тут же начинает оседать на землю.
С моих губ уже готовы соскользнуть ругательства, но я сдерживаю их, беззвучно проклиная все вокруг, и, заключив в объятия, подхватываю сомлевшую девушку на руки. Ее обморок меня пугает не на шутку. Я прижимаю Арли к себе теснее и быстро поднимаюсь по ступеням, надеясь, что дверь с веранды открыта. Дергаю ручку на себя, придерживая голову Арлин, чтоб лишний раз не травмировать, и сам не замечаю, как проговариваю:
- Арли, тебе нельзя спать. Нельзя. Давай расскажи, какой я козел или куда там, ты говорила, мне направиться, но не отключайся, черт тебя дери! - в конце фразы рычу, ударившись ногой о кресло, что стоит прямо перед лестницей.
Весь первый этаж напоминает место гуляний: открытые бутылки спиртного, бокалы с недопитым вином, почти нетронутые закуски на небольших столиках у стены. С одним лишь различием - людей нет, словно они просто испарились.
Слегка подкинув на руках, перехватываю девушку чуть выше и тянусь к бутылке виски - в том, что наверху будет полноценная аптечка я уже сомневаюсь. Но мои действия срывают с женских губ протяжный стон, хоть глаз Арли так и не открывает.
- Умница, - продолжаю нести бред, - и теперь открой глаза. Ты же хочешь быть в сознании, когда я буду снимать с тебя одежду? А я буду, - медленно поднимаюсь по лестнице, прислушиваясь к неровному дыханию девушки и малейшим шорохам вокруг.
Мои ли слова тому причиной, но Арли на пару мгновений приоткрывает глаза и шевелит губами:
- Даже не мечтай… наглец...
- Да, но сначала мы найдем твою комнату, - толкаю одну дверь за другой, высматривая ту, что хоть чуть-чуть подходит под описание, что я слышал по телефону. - И не эта…
Голос мой мягкий и вкрадчивый, но пинаю я очередную дверь совсем не мягко и тихо - громкие хлопки эхом разносятся по дому. Я закипаю внутри от всеобщей безалаберности и никак не могу понять, почему Арлин осталась одна. Как оказалась на улице после захода солнца? И в воде? Что вообще здесь происходит? Еще эта тишина. Давит. Дышу носом, с трудом сдерживаясь.
Открываю ногой дверь в следующую комнату и вижу широкую кровать с зеленым покрывалом, что в свете луны отдает серебром. Улыбка поднимает уголки моих губ, хотя мне совсем не до смеха.
- А я предупреждал, - нарочно говорю, как можно более зловеще, и опускаю Арли постель, не забыв плотно притворить дверь.
Меня в первую очередь волнует рана на голове. В блеклом лунном свете рассмотреть что-либо не представлялось возможным. А потому, оставляя на полу мокрые разводы, иду в ванную и вытряхиваю из шкафчика вату, бинты и даже дурно пахнущую жидкость, которую, исходя из прилагающейся инструкции, используют для обеззараживания ран. Возвращаюсь в комнату с добытым “джентльменским набором” и, скинув с себя мокрую тряпку, в которую превратился пиджак, нависаю над кроватью.
- Арли, - тихо произношу ее имя, но девушка отворачивает голову, даже в этом мне переча. - Ты не спрячешься от меня.
Беру огромный кусок ваты, смачиваю в антисептике и прикладываю к ране, промывая ее от краев к центру. Девушка втягивает воздух ртом, и ее лицо искажает гримаса боли, а я не нахожу ничего лучше, чем овевать ссадину дыханием и приговаривать:
- Чуть-чуть потерпи, - меня так и подмывает устроить допрос и узнать, что, как и почему произошло это все, но, видя ее страдальческое выражение лица, решаю расспросить чуть позже. - Нечего было лезть в холодную воду.
- Фостер, оставь свои нравоучения при себе. И я не лезла в холодную воду.
Отрываю еще кусок ваты, молча обдумывая ее слова, и снова убираю кровь: со лба, с щеки и частично с волос. После, сделав повязку из бинта, накладываю ее, радуясь, что Арли ушиблась не так сильно, как мне показалось сразу. Кожа рассечена, но самым страшным исходом будет шишка.
Замечаю, что вода с мокрой одежды девушки уже пропитала покрывало, оставив мокрые разводы, и женскую кожу покрывают мурашки. Вдыхаю побольше воздуха в легкие и поднимаю подол ее платья, собирая складками на талии. После осторожно приподнимаю за плечи и стаскиваю мокрое одеяние с ее тела.
Замерзшая, но прекрасная.
Пусть мельком, можно сказать, воруя минуты наслаждения ее красотой и прикрываясь заботой, но я не могу отвести от нее взгляд. И запоминаю, оставляя ее женственные формы в памяти.
Не долго думая, завожу руки за спину девушки и расстегиваю лифчик, чтоб затем бросить к платью. Он не только сковывает грудную клетку, но и может привести к осложнениям от переохлаждения, а мне этого нисколько не хочется. По крайней мере, именно так я оправдываю свои действия.
Мне хочется взглянуть Арли в лицо, ведь я знаю, что она в сознании. То, что я знаю это, знает и она. Но девушка молчит, а потому я провожу ладонями по ее бокам к трусикам и снимаю их, оставляя ее полностью обнаженной, чтоб спустя удар сердца укутать в теплое полотенце, а после и переложить под толстое одеяло.
Поднимаю взгляд и смотрю в широко распахнутые голубые глаза:
- Быть в моих руках не страшно, Арли?
- Мне и не было страшно ни в твоих руках, ни в руках других. Я вообще мало чего боюсь.
Ее слова про “других” горчат на языке, и я начинаю ощущать холод намокшей одежды. А, быть может, холод идет изнутри.
- А я боюсь, - пожимаю плечами, словно говорю о чем-то обыденном вроде фразы “да, я куплю хлеб”. - Я боюсь потерять тебя. Отдыхай, - наклоняюсь, чтоб коснуться ее губ своими, а после отстраняюсь и выхожу из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.
Какое-то время стою, привалившись к стене и прикрыв глаза. Я раздумываю о том, почему в который раз на ее “уйди” реагирую крепкими объятиями. Почему мне важно пояснить, что она ошибается в своих домыслах. И почему мне важно, когда ей все-равно. Дрожь пробегает по телу, а после глубокий вдох заканчивается кашлем. Трясу головой, и мокрые брызги летят в разные стороны, что, почему-то, заставляет улыбнуться и закончить копание в своей душе. Все-равно ничего путного из этого не выходит.
Быстро спускаюсь по лестнице и оглядываюсь в поисках основной двери на улицу, но глазами натыкаюсь на фотографию с черной шелковой лентой на углу. Подхожу ближе и понимаю, что черты лица женщины очень сильно напоминают уже выбитые в памяти черты лица Арли. Снова оглядываюсь, осознавая, что здесь был отнюдь не праздник, а поминальный вечер. Мне кажется, что утро, как и звонок доктору Кастемону были очень давно, но в памяти возникает другое фото - Арлин у кладбища.
“Похороны. Поминки. Как это все привело к тому, что она чуть не умерла?” - звучит в моих мыслях вопрос. И тут я понимаю, что впервые поставил слово “смерть” рядом с именем Арли. Осознание шаткости человеческой жизни ударяет похлеще пощечины, вынуждая подавиться глотком воздуха. Смерть и жизнь. Их извечный танец красив, но не тогда, когда прах близкого человека оседает ковром у их ног.
Выхожу на улицу, растирая руки, подхожу к машине и вижу, что я даже водительскую дверь плотно не закрыл. Первым делом проверяю наличие документов в бардачке, а после открываю багажник и вытаскиваю из впопыхах забитой вещами сумки сухую сменную одежду. Открываю заднюю пассажирскую дверь и, усевшись на сидение, стаскиваю с себя мокрое одеяние. Футболка занимает место некогда светлой рубашки, которая сейчас больше похожа на половую тряпку. Плотные джинсы на голое тело, свежие носки, другие туфли, и ощущение льда вместо кожи больше не кажется таким явным.
Откидываю голову на подголовник и на мгновение прикрываю глаза, но прикосновение чего-то шершавого и мокрого к коже заставляет тут же распахнуть их.
- Что за… - замолкаю, и вопрос так и остается неозвученным. Акита-ину, бессовестно забытый мной в машине, вытянув морду, лижет мою руку, словно выпрашивая внимание и ласку.
Притягиваю щенка к себе и, почесывая его за ухом, согреваюсь от живого тепла.
- Голодный совсем, наверное, - ныряю пальцами в его плотную шерсть, как в меховое одеяльце, и поглаживаю по мохнатой голове. - Пошли со мной. Найдем для тебя что-нибудь.
Закрываю машину и, пока бочонок шерсти справляет свои естественные надобности, останавливаюсь у ворот. Мне неспокойно. Пустующий дом. Открытые ворота, будто кто-то убегал в спешке.
“Нужно утром убираться отсюда и как можно дальше, - решение камнем падает в душу, - как бы Арли не сопротивлялась.”
Но меня гложат сомнения, заставляя снова и снова прокручивать в мозгу слова девушки. Я не пойму ее реакции на происходящее. Никакого удивления или страха, словно… она хотела этого. Хотела умереть.
Мелькнувшая мысль заставляет меня быстрее подниматься по лестнице, захватив наверх только минимум для щенка: воду и тарелку. Отворяю дверь и выдыхаю с облегчением, увидев девушку на кровати. Быстро наливаю воду в тарелку и ставлю на пол в углу, не забыв и закрыть дверь - время тратить на поиски мелкого по дому мне не хочется.
Подхожу к кровати. Глаза Арлин закрыты, но она бледна. Наклоняюсь ближе, приобнимая женское тело, укутанное слоями ткани с ног до головы, и замечаю, как дрожит подбородок девушки от холода. Прижимаюсь губами к ее губам, пытаясь согреть дыханием, и начинаю растирать ладонями ее плечи, но толстое одеяло не пропускает тепло моего тела.
- Сейчас, милая, - шепчу, стаскивая через голову футболку, затем снимаю и джинсы, а после распутываю защитный кокон девушки, собираясь согревать довольно примитивным способом - собой. Крепко прижимаю обнаженное женское тело к себе, руками и ногами опутав, и дышу, задержав губы на ее виске. - Сейчас станет теплее, потерпи чуть-чуть.

»» 23.01.18 22:12 Обсуждения развития сюжета игры МПиБ [АРХИВ]
_________________

Барселона

- Я всегда знал, что ты хилый мужик.
- Катись к дьяволу.
- Бросай ты это дело.
- Если. Ты. Не. Заткнешься. Я. Засуну. Эту. Штангу. Тебе. В зад, - каждое слово произнесено отдельно, ибо в этот момент вернувшийся на землю дьявол, именующий себя моим братом, перестал поддерживать шестидесятикилограммовую штангу, отпустив её без предупреждения. Перехватило дух и руки под тяжестью согнулись сильнее, чем следовало. В упоре лёжа отжимать такой вес и параллельно отвечать брату оскорблениями не выходило, поэтому забив на него, берег дыхание и удерживал кусок металла над собой. Вдох – медленно опускаю штангу почти касаясь ею грудной клетки; выдох – штанга возвращается в исходное положение. В это время спортивный зал в центре Барселоны ещё не собрал большого количества народу, что меня только устраивало. Потеть и пыхтеть перед женщинами сексуально можно только в одном случае, и это не тяга шестидесяти килограмм.
Утренний перелёт из Лондона в Барселону прошёл в штатном режиме. Новенький, приписанный к нашему экипажу начальством, всё ещё подрагивал при взлёте и посадке «Аэробуса», но с остальным справлялся неплохо. Месяц-другой в полетах, и от неуверенности не останется и следа. Авиасимуляторы достаточно хорошо подготавливают будущих пилотов, но в политике авиакомпании был пункт «о реальном опыте» с которым я был полностью согласен. Видео-игрушка, какой бы охренительной не была, не заменит реальность, когда самолёт один на один с бушующей в облаках грозой и знанием, что твоя малейшая ошибка приведет к гибели 156 человек…
Очередной отжим и штанга возвращается на своё место в кладку, а я растекаюсь потной лужей на стойке под моей спиной. Следующий рейс через девять часов был в Дубай, правда прибыть командиру воздушного судна следует минимум за час. Проверка состояния и дозаправка. Но сначала нужно было найти силы и отдубасить Андреаса за все его «сладкие» речи. Подняв руку подозвал к себе брата:
- Иди сюда ты, вонючий суслик. Помоги мне встать.
Порой старшие братья бывают доверчивее младших. В свои тридцать четыре года, Андрес Салинас всё ещё кудахтал надо мной, будто разница в два года равносильна двадцати годам. Как только рука Адре оказалась в поле моего зрения, ухватился за неё и рывком притянул брата к себе так, что его нос оказался под моей, пропитанной потом, подмышкой.
- Нюхни аромат настоящего Салинаса, братишка.

Восемь часов спустя. Аэропорт «Эль-Прат».

Остановившись на середине съёмного трапа, повернул голову в сторону правого крыла самолёта. Заправка крыльев уже была завершена, и техники аэропорта перешли к дозаправке основного бака. Под лучами заходящего солнца Барселоны белоснежная «птица» отливала золотом. Ночные перелёты мне нравились намного больше дневных: никаких пьяных идиотов и ревущих детей, желающих познакомиться с пилотами лично. Почти восемь часов в темном небе, и эта малышка спустит шасси на посадочную полосу международного аэропорта «Дубай». Меня ждали сутки в оазисе больших денег, крутых тачек и горяченьких туристок. Растянув губы в довольной улыбке, удобнее перехватил контейнер с едой. Приняв душ и успев поспать в родительском доме несколько часов, зашел на кухню попрощаться с мамой: слёзы, короткая молитва и еда – стандартный материнский набор в дорогу для меня. Когда твоя семья владеет рестораном, понятия «я не проголодаюсь» не существует. Салинасы готовят пищу и готовят её много.
Перед открытым проёмом в борту самолёта меня встречает старшая бортпроводница. Чопорная форма британской авиакомпании не смогла скрыть прелестных форм и стройных ног. Оторвав от них взгляд, посмотрел на лицо стюардессы. Широкая улыбка на губах и ненависть во взгляде. Начинается…
- Маргарита, я же приказывал оставлять все личные эмоции за бортом.
- Командир, мы расстались менее трёх дней назад. В отличие от вас – я не робот. У нас могло бы всё получиться, Раф…
- Марго, я слышал эту оперу трижды, не начинай сначала. Или ты берешь себя в руки или меняешь капитана и судно.
- Не в обиду вашей матери, сэр, но вы сукин сын!
- Я не стану передавать ей твои оскорбления.
Очередная широкая улыбка, напоминающая оскал бешенного лабрадора, и Маргарита отступает в сторону, освобождая мне дорогу. Пристроив контейнер перед собой повыше прошел в кабину «Аэробуса». В ней уже был второй пилот – Грег Харди, который в этот момент убирал свою дорожную сумку.
- У нас объявили конец света, командир? – с кривой усмешкой поинтересовался он, глядя на контейнер. – Что это у тебя, Раф?
- Школьный завтрак моей племянницы Карлы, - отвечаю ему, не скрывая раздражения. – Отойди, у меня руки уже отваливаются. Пришлось сдать сумку в багаж, оставил только зубную щетку.
Пристроив еду на месте, которое обычно занимает моя дорожная сумка, вытащил из переднего кармана форменного пиджака щётку и пристроил её на пластиковой крышке. Привести себя в какое-то подобие порядка смогу, да и наемся до отвала.
- Где новичок?
- Опаздывает.
- У этих новобранцев отсутствует понятие «пунктуальности»!
- Скоро явится, Салинас, - мужик достал из кармана своё «яблоко», из динамиков которого тут же послышались звуки стрельбы и взрывов.
Парень любил игрушки и не скрывал этого. Надо будет подарить ему на Рождество тот автомат, на который он копит звёзды и опыт. Оставив его в покое, сбросил пиджак и фуражку и ушёл проверять, в каком состояние был пассажирский салон и полученный ужин. Среди пилотов ходил слух, что доставщик еды в последнее время подсовывает просроченные обеды. Если это так, то приготовленная мамой еда придётся кстати, да и лишняя реклама ресторана ещё никому не мешала.

»» 24.01.18 13:55 Обсуждения развития сюжета игры МПиБ [АРХИВ]

- Веришь в теплоту тел?
- Что?
- В теплоту тел! В секс без секса? В объятия.
“Смерть - дело одинокое” (с) Рэй Брэдбери

Меня никогда до этого момента не посещали мысли о суициде. Но ощущение легкости и невесомости дарит свободу. От норм, от правил и от жизни. Я никогда не думала, что это так прекрасно. И что возвращаться в мир людей окажется так больно. Ведь меня никто не ждет. А видения, что посылает мне мой воспаленный мозг, причиняют ещё больше страданий. Фостер, склонившийся надо мной, просто не может быть реальным. Это лишь плод моей ненормальной фантазии, которая рисует на его лице гримасу переживания. Неужели у Бога больше не нашлось кандидатуры, чтобы мучать меня? Или я попала в свой личный Ад, а это и есть пытка? Мне больно видеть обеспокоенным человека, ставшего за такое короткое время дорогим, но который в реальности даже не соизволил снять трубку, передав всё своей любовнице.
Давление на грудную клетку усиливается так, что я не могу дышать, а образ Адама перед глазами расплывается, доказывая, что это лишь бред моего воспаленного сознания. Кто бы не был этот мучитель, он не может оказаться Адамом Фостером.
Словно сквозь вату в ушах, я слышу голос:
- Ну же, Арли!
Мужчина душит меня, не давая сделать и малейшего глотка воздуха. Мне хочется оттолкнуть мужчину, убрать это давящее ощущение, но я, будто в кошмаре, не могу пошевелить ни единой конечностью. А он снова душит меня своими губами, после чего опять давит руками на грудь, желая вдавить ее в позвоночник.
- Дыши! Дыши!
Голос злой, но не это, а очередное нажатие поднимает волну из самого центра тела, заставляя меня сжаться и разжаться, словно пружину. Я вслепую пытаюсь отпихнуть этого тирана от себя, чтобы встать на четвереньки, и кашляю пресной водой так, будто хочу выплюнуть свои собственные внутренности. Горло горит огнем, в носу - мерзкие ощущения, словно там прошлись ершиком, а всё тело будто деревенеет.
Но тут боковым зрением замечаю мужчину, что сидит на коленях на краю бассейна. Его темные волосы облепили голову, а с бороды капает вода, увеличивая лужу под его ногами. Я никак не могу сопоставить то, как я оказалась мокрой, и, самое главное, как он нашел меня. Я не говорила, где живу, лишь мелкие описания окружающей обстановки. И, словно обухом по голове, врываются в сознание воспоминания. О звонках Адама, о предательстве и душевном мучении, которые не заглушила даже смерть матери.
Мужчина обхватывает меня за талию и тянет к себе, вызывая, тем самым, во мне бурю ярости. Такую, которая заглушает даже раскалывающуюся от боли голову. Я что есть сил толкаю его в грудь, пытаясь вырваться из крепкой хватки.
- Двуличный мерзавец! Как посмел явится сюда, после того, как соврал мне?! Отпусти меня!
Видеть его так близко, ощущать тепло рук, но вместо радости взвиваться ещё больше. А его слова только подливают масла в огонь моего раздражения.
- Я никогда тебе не врал, - я не успеваю дернуться, как Адам скручивает меня, словно кабанчика на охоте, зажав ногами мои ноги, а руками обхватив голову так, что я не могу двинуть ею, вынужденная смотреть в лицо этому лгуну и негодяю. - Я звонил тебе, звонил пожелать доброго утра, но у тебя даже на смс не хватило времени, не то, что ответить. Ты слышала по телефону моего личного секретаря.
От его уверений мне хочется плюнуть в лицо. Похоже, мистер Фостер считает меня круглой идиоткой. Уж я знаю, как общаются личные помощники. Моника никогда в жизни не снимет трубку, словно это её личный звонок - заученные фразы отскакивают от зубов, как скороговорка. А тогда были расплывчатое “Алло” и намеки на то, чем занят Адам.
- Так теперь называют любовниц? Удобно, ничего не скажешь, - я дергаюсь, желая в очередной раз освободиться из его хватки. - Пусти меня, Адам!
Я изо всех своих сил пытаюсь оттолкнуть мужчину, но ничего не выходит. Он сильнее меня и держит, словно в тисках, продолжая мучать словами. Но я не верю ему и не могу доверять больше. Открыв свою душу впервые с того момента, как стала жить без мамы, я оказалась преданной им. Думала, что Адам приличный мужчина, что ему некогда пудрить мозги наивным дурочкам, но ошибалась.
- О каких любовницах ты говоришь? Миссис Шульц замужем.
Я уже начинаю понимать, что слишком сильно зациклилась, но боль от предательства не проходит, заставляя всё тело напрягаться и дрожать. В этот момент до меня не доходит, что я мокрая насквозь и на улице градусов пять тепла. Я, несмотря ни на что, цепляюсь за свои обиды:
- Так ещё удобнее, правда? Никаких обязательств, никаких обещаний, - я тяжело вздыхаю, говоря самой себе, что мои придирки уже выглядят детскими, однако не признаюсь в этом ему ни за что.
Из меня словно выпускают весь воздух, не оставляя сил даже, чтобы упираться в плечи мужчины. На какое-то мизерное мгновение я вновь позволяю себе слабость: прижаться к сильному плечу и ощутить себя под защитой. Но лишь на мгновение. Один удар сердца, и я вновь отстраняюсь.
- Ты отпустишь меня или нет? -поднимаю на него глаза.
Мужчина хмурится, но не отпускает. Мне казалось, я уже и забыла, как он выглядит. Эти темные глаза, что словно смотрят прямо в душу, и губы, что сейчас поджаты и начинают синеть от холода.
- Нет. На все вопросы.
Всё это лишь его маска. Такая же, как и моя для публики: улыбки заученные, кивания головы и позирование. Но я его впустила под свою маску, именно с ним я была настоящей. Такой, какую не видел меня никто и никогда. Вздыхаю, перестав вырываться из его рук. Я не могу забыть свои ощущения, на которые неосознанно накладываются дальнейшие события, так что не разобрать, которая из ран сильнее кровоточит.
- Зачем ты приехал, Адам? Возвращайся к своему “личному секретарю миссис Шульц”, а меня оставь в покое, - и задерживаю дыхание, словно от его ответа зависит моя жизнь. Может быть в каком-то смысле так и есть. Я хочу чувствовать его пальцы на коже и видеть напряжение в его глазах, ища в них какую-то поддержку и участие.
- Я приехал к тебе, - избитые слова, подтверждающие очевидный факт. Он не сказал то, во что можно было поверить, кинувшись в объятия и забыв обо всем. Но Адам не закончил. - Если тебе не нужна правда, то она нужна мне.
- О какой правде ты говоришь? - я горько улыбаюсь, размышляя о том, что мужикам просто на генетическом уровне не дано проявлять чувства. Смотрю на него и, больше не в силах удержать в себе всё разочарование, забрасываю его вопросами: - О правде, что ты позволяешь своим любовницам отвечать на свои телефонные звонки, когда сам занят? Интересно, чем ты был так занят? Душ принимал после жаркого секса? Или вышел покурить? А теперь вешаешь мне лапшу на уши, рассказывая байки про личных помощников.
Слова растекаются ядом на языке, но от того, что я произношу их вслух, легче не становится. А Фостер продолжает повторять сказку про секретаря:
- Я позволяю отвечать только своему секретарю, и не во время душа, а деловых встреч. Я не всегда могу взять трубку, иногда выйти посреди совещания не получается. И я не курю, и тебе не советую.
Мне хочется рассмеяться над его ворчливыми советами, но вместо этого отвожу глаза, осматриваясь вокруг.
Дом горит всеми огнями, а вокруг не слышно ничего. Ни гостей, ни даже Доминика, болтающего по телефону со своими извечными друзьями. Тепло мужского тела рядом не позволяет отвлечься надолго.
- Нужны мне твои советы, большой босс, - очередная попытка отодвинуться, чтобы не мучать себя, ощущая рядом тяжесть мужского тела, пока не понимаю, что ног своих я уже не чувствую. Снова отталкиваю мужчину, но безуспешно, и тогда приходиться просить: - Пусти, у меня ноги занемели.
Вижу, что мужчина начинает злиться. Возможно, именно этого я и добиваюсь - чтобы он разозлился и отвалил от меня. Но в это же мгновение признаюсь сама себе, что мне до одури приятно его внимание и мне не хватало его рядом.
- Нужны, раз делаешь такие выводы, - он встает и помогает мне встать, но боль от тысячи мелких иголочек, что впиваются в мышцы ног от резкого прилива крови, не позволяет сразу оттолкнуть Адама. Чем он тут же и пользуется, притягивая к себе, и, как бы между делом, интересуется: - Где твоя комната?
“Что ты задумал, Адам Фостер?”
Его предложение словно откидывает меня не на месяц назад, а в другую жизнь. Жизнь, где я флиртовала с ним, приглашая провести ночь в отеле. Но теперь это не пройдет.
- Не твое дело, Адам, - отталкиваю мужчину обеими руками так, чтобы он отпустил, а когда это происходит, сил почти не остается. Тело словно перестает слушаться меня, не позволяя даже твердо стоять на ногах. Однако огрызаться не заканчиваю. - Ни мои нужды, ни моя комната.
- Это я решу сам, - он снова удерживает, и я теряюсь в догадках зачем: то ли, чтоб я не упала, то ли, чтобы не отпускать от себя. Но любой из этих вариантов не подходит.
“Я не маленький ребенок, черт возьми!”
- Решай, что хочешь и как хочешь. - Выворачиваю локоть из его хватки и делаю шаг от Адама. В этот момент земля меняется с небом местами, а в ушах нарастает шум моря.

Когда сознание возвращается, я чувствую, что не иду своими ногами, но передвигаюсь. Толчок отдается дикой болью в голове, которая срывает с моих губ стон.
- Умница, и теперь открой глаза. Ты же хочешь быть в сознании, когда я буду снимать с тебя одежду? А я буду.
Хочется обругать Адама за мысли, озвученные им, да даже за возможную вероятность раздевать меня в моей же спальне, но сил не хватает даже на то, чтобы стукнуть его по груди. Остается только шептать, пытаясь рассмотреть, куда он меня тащит, и в свой слабый голос сложить всё негодование:
- Даже не мечтай… наглец...
- Да, но сначала мы найдем твою комнату. И не эта…
Понимаю, судя по теплому воздуху, что мы уже давно не на улице, вижу светло-бежевые стены в коридоре, новое движение, и отрывается дверь в мою спальню. Над головой раздается самодовольный голос:
- А я предупреждал.
Мягкая постель сначала окутывает теплом, от которого мурашки бегут по телу, однако я понимаю, что её мгновенно намочит мокрая одежда, и спустя максимум час станет так же холодно. Сил пошевелиться у меня нет, как и желания звать на помощь. Но в какой-то момент мне начинает нравится присутствие Адама здесь. Мне становится тепло от одного его взгляда. Мужчина лишает меня этого, оставив в кровати, пока сам направляется в ванную комнату. Но я не надолго остаюсь один на один со своими мыслями. Его аптечный багаж вызывает у меня новый стон, в этот раз не боли, а возмущения.
“Что ты удумал творить с этим набором первой помощи?”
Слежу, как он подходит, раскладывая на покрывале вату, бинты, бутылочку антисептика. После чего нависает сверху, так, что я вижу его расширенные зрачки, слышу усиленный мокрой одеждой запах его одеколона и вспоминаю о безумных минутах поцелуев в Лондоне.
- Арли, - он зовет, но я отворачиваюсь не в силах выносить его близость и держать себя в руках.- Ты не спрячешься от меня.
Зря я это делаю, потому что спустя полминуты он будто бы в отместку словно снимает мне скальп ватой. Боль такая, что на мгновение темнеет в глазах, а легкие сжимаются. Сквозь гул крови в ушах слышу, как он успокаивает и убирает волосы с моего лба.
- Чуть-чуть потерпи. - Я уже готова всплакнуть, сделавшись маленькой девочкой, которая ищет утешения, но его следующие слова заставляют меня выпрямиться в кровати, насколько это возможно: - Нечего было лезть в холодную воду.
Его выводы как будто основаны на том, что я сама решила искупаться при луне.
“Интересно, а голову я тоже себе для большей драматичности разбила? Или чтобы наверняка не всплыть?”
Поворачиваю голову к нему, чтобы в очередной раз поязвить:
- Фостер, оставь свои нравоучения при себе. И я не лезла в холодную воду.
Радует, что он не комментирует больше, а его прикосновения дарят то самое ощущение заботы, которого у меня не было с самого детства. Но радость не долгая. Совершенно без эмоций на лице Адам начинает задирать подол платья, после приподнимает меня слегка, пока не стаскивает платье окончательно, бросив его не глядя на пол.
Мокрое тело тут же покрывается мурашками, выдавая моё состояние с головой. Тонкое кружево бюстгальтера не скрывает напрягшихся сосков, но, глядя на мужчину, я не могу понять волнует ли его то, что он видит, или нет. Адам притягивает меня к себе вместо ответов на мои мысленные вопросы. Мне кажется, что он хочет обнять, и я безвольно прислонясь к мужчине. Вот только это опять моё воображение играет со мной злую шутку, и щелчок застежки лифчика развеивает все иллюзии на счет романтики. Мужчина отстраняется, но не слишком, оставляя черное кружево держаться на теле, а после снимает и его, оставляя меня в трусах.
Я чувствую себя как-то очень уж странно, обнажаясь перед мужчиной, но тут же в голове всплывают воспоминания о наших долгих телефонных встречах. Теперь мне даже интересно, осмелится ли он пойти до конца, но и страшно взглянуть ему в лицо и увидеть в них выражение отрешенности. Мне страшно осознать, что, увидев меня совершенно обнаженной, он ничего не почувствует.
Его пальцы касаются теперь чувствительной кожи обнаженного тела, и я позволяю ему раздеть себя до конца. Происходящее сейчас так же нереально, как и сон, как и смерть мамы. И кажется, что стоит только закрыть глаза на мгновение, а потом открыть и всё исчезнет. Не будет падения в бассейн, не будет похорон и смерти.
“Или же… я действительно умерла и всё это мне видится, как Ад или Рай?”
И тут меня укутывают, как куколку, в одеяло и возвращают в реальность из плена домыслов. Адам отодвигается, и я с полным ужасом готовлюсь увидеть безразличие на его лице. Мужчина поднимает взгляд и говорит совсем не то, что я ожидаю услышать, побуждая меня снова противоречить ему.
- Быть в моих руках не страшно, Арли?
- Мне и не было страшно ни в твоих руках, ни в руках других. Я вообще мало чего боюсь, - чистая бравада, лишь бы не показывать, как меня задели его слова. Хочется сделать и ему так же больно, как он мне. Но Фостер словно чувствует моё пограничное состояние и в ответ на мои злые слова отвечает совсем иначе.
- А я боюсь. Я боюсь потерять тебя. Отдыхай. - Едва уловимый поцелуй, но мне он дороже всех слов, сказанных до этого. Он согревает изнутри, даря то тепло, которое не получить от одеяла и одежды.
Вот только слишком быстро он заканчивается, оставляя легкое покалывание на губах. Адам выпрямляется и выходит из комнаты, прикрывая за собой дверь.
Я смотрю на эту закрытую дверь и не могу поверить, что со мной только что было, когда я позволила ему укутать себя, а сначала раздеть догола. Зачем он приехал именно сейчас? Зачем спас меня?
Воспоминания накатывают волнами, холод и боль от удара головой не дают уснуть. Одеяла не спасают, как и невеселые мысли. Я не помню, как падала в воду, не помню ничего, пока меня не начал мучать Адам Фостер. И куда он ушел сейчас? И почему в доме никого нет? Где Доминик? Где Фил? Отец? Неужели они все уехали? Бросили меня? И, если бы не Адам, я бы так и не пришла в себя?
Приподнимаюсь в постели, осматривая комнату, в которой я провела столько кошмарных часов, и только сейчас понимаю, что ничего больше не будет, как прежде. Мамы больше нет. Не только рядом со мной, ещё вообще больше нет. И куда, черт возьми, ушел Фостер? Куда он вообще может здесь уйти?
Мысли, словно живой хоровод, крутятся в голове, но усталость и какая-то апатия берут верх надо мной, и я сама не замечаю, как проваливаюсь в сон. В сон, где меня снова держат в холоде, пока я не одеваю теплую зимнюю одежду.
_________________

Главное, прыгнуть с обрыва — по пути у вас обязательно вырастут крылья.
© Рэй Брэдбери

Мне тепло и уютно. Не хочется не то, что открывать глаза, а даже шевелиться. Но ощущение чего-то шершавого и мокрого на лице, заставляет меня дернуться, спросонья не поняв, что происходит. Первое, что вижу перед собой - коричневый нос, потом - остальная морда, которая порывается снова лизнуть моё лицо. Трясу головой, но попытка отодвинуться от ласк животного проваливается, и тогда я понимаю, что зажата со всех сторон теплым телом. Повернуть голову и рассмотреть того, кто пленил меня, не удается. И тут ещё эта рыжая мелкая псина норовит запрыгнуть на кровать, виляя хвостом.
- Ты откуда здесь взялась? - одну руку получается высвободить, чтобы протянуть и погладить пушистую морду, и мои пальцы тут же ответно ласкают, лизнув языком.
- Тяф.
Этот звук заставляет мою “грелку” вздрогнуть и выругаться голосом, в котором я сразу узнаю Фостера. Не решаюсь перевернуться на спину, только сейчас понимая, что он обнимает меня не поверх одеяла, а под ним. Его руки на моём животе, ноги прижаты к моим ногам, а…
Тут я себе запрещаю анализировать, потому как это выходит за всякие рамки.
- Мог бы хоть трусы надеть, - ворчу, пытаясь отодвинуться от него, как можно дальше. Но безуспешно. Мужские руки только сильнее сжимают меня, притягивая так, что теперь я и спиной ощущаю тепло. - Убери от меня свои лапищи! - дергаюсь снова и резко осознаю, что села в постели так же абсолютно раздетая.
- М-м-м… какой шикарный вид...
Слышу смех и подшучивание Адама и от злости дергаю одеяло на себя, заворачиваясь в него, оставляя Фостера совершенно обнаженным. А мелкое животное решает, что теперь с ним играют, и, ухватив зубами край одеяла, стаскивает его с меня, заставляя визжать и искать, чем же прикрыть наготу.
“Что было со мной вчера? Не иначе, как умом повредилась.”
- Вылезай из моей постели, Адам!
Но наглец не только не прикрывается даже простынью, но ещё и устраивает руки за головой, демонстрируя во всей красе игру мышц на теле. Я разрываюсь между двумя абсолютно полярными желаниями: рассматривать его, не отрываясь, или, закрыв глаза, как маленькая девочка, убежать из комнаты. Я выбираю второе, с одним лишь исключением - голышом я не побегу никуда. На ощупь ищу халат там, где он должен быть. Бинго! Рукой хватаю холодный атлас, и только, когда затягиваю пояс двумя узлами на талии, я оборачиваюсь и кидаю на кровать попавший под руку плед.
- Прикройся, Фостер, - снова ворчу. Но лучше так, чем, как придурковатая фанатка, пускать слюни на его богическое тело.
- Арли, сладкая, тебе же нравится то, что видишь. И мне, - этот невыносимый мужчина медленно обводит меня взглядом, останавливаясь на распахнутых полах халата, словно приласкав руками, - нравится. Как ты себя чувствуешь?
- Наглец, - но былой злости в голосе не остается. А потом и вовсе просьба с губ срывается: - Адам, пожалуйста!
Я отворачиваюсь, запахнув халат, и осматриваюсь вокруг, обнаружая минимальный набор собачьих пожиток, разложенных на полу. Это явно свидетельствует о том, что собаку сюда принесли специально.
- Это твоя животина? - спрашиваю и сама себе отвечаю на вопрос: - Ну, конечно, твоя, она так же мастерски меня раздела сегодня, как ты - вчера, - хмуро перевожу взгляд от хозяина на животное, которое под моей суровостью прижимает уши и жалобно смотрит.
- Пока моя, - пожимает Адам плечами, словно это ничего не значащая помеха. - И Хикари так же голоден, как и я, - мужчина не сводит взгляда с меня, заставляя нервничать и думать, что он имел ввиду. Еду или же другой голод.
- Как это “пока”, Фостер? - игнорирую его намеки по поводу потребности в пище и не только. Хотя собаку, и правда, надо покормить. - Что за имя ты дал ему, Адам? - аккуратно опускаюсь на пол, притягивая псину к себе.
- Завидую тебе, комок шерсти, - его слова застают врасплох, и я поднимаю взгляд на Адама, но он, не отрываясь, смотрит на пса в моих руках. - А “пока” потому что мне некуда его было деть. Знаешь, никогда не понимал этих японских традиций обмена подарками. - Мужчина наконец сдвигается на кровати, позволяя мне без помех рассмотреть подтянутое тело во всей красе. Красивая линия спины и, черт возьми, самые офигенные ягодицы, что я когда-либо видела. Этот мужик специально, не иначе, провоцирует мои дикие фантазии. Но вот его сексуальная попа скрывается под тканью джинсов, оставляя мне на обозрение только верхнюю часть тела. Прикусываю губу, стараясь сдержать своё рвущееся наружу любопытство, и сосредотачиваю всё своё внимание на псе.
- Так ты подарок? - прижимаю щенка к себе, зарывшись лицом в его мягкую шерсть. - Такой милый и мягкий бутуз.
- И наглый к тому же, - усмехается Фостер, подходя ближе ко мне, так что теперь я ощущаю исходящие от него волны тепла.
Поднимаю глаза на Адама, стараясь не сильно откровенно пялиться на обнаженную мужскую грудь.
- А ты что же подарил японцам? Деталь от насосов Охман? - пытаюсь шуткой провести черту между нами. Меня нервирует, что он в одних джинсах стоит передо мной.
Адам вздыхает и качает головой, словно я неразумное дитя, которому надо всё разжевывать. Вскидываюсь моментально, но следующие его слова опять режут меня по сердцу:
- А я не знаю, что туда впихнула Урсула, - Адам на мгновение замолкает, словно раздумывая, продолжать ли говорить, но тут же уточняет, - миссис Шульц. Ее голос ты слышала по телефону.
Спихиваю щенка с колен и поднимаюсь, не желая сидеть на коленях перед мужчиной. Тем более, когда он рассуждает о своих “личных помощницах”, как о выборе носков на день.
“Она ещё и подарки выбирает, надо же! А что ещё?” - но мои мысли так и остаются не озвученными.
- Ах, миссис Шульц, как я могла забыть, - пытаюсь максимально наполнить свой голос язвительностью, а после подхожу к двери и открываю её. Но резкий подъем на ноги заставляет голову закружиться так, что приходится ухватиться за дверной косяк. - Найдешь, чем набить желудок внизу, Адам, а после - можешь забирать “пока” твою собаку и убираться к своему “личному секретарю”.
Но как бы я не злилась, я даже за эти эмоции благодарна мужчине. Он вытащил меня из апатии, заставляя чувствовать, что я живая. Что я дышу. Хотя я никогда не думала, что дышать может быть так больно.
Мгновение спустя слышатся ругательства сквозь зубы, и Адам оказывается рядом, обхватывает талию, придерживая и смотря прямо в глаза. Он опять это делает. Ощущаю себя кроликом перед удавом.
- Тебе не стоит ревновать к ней, - он наклоняет голову, приближая свои губы к моим, и целует, согревая дыханием, - мне нужна ты.
На каком-то упрямстве мне удается не поддаться магнетическому притяжению этого мужчины и остаться безучастной к поцелую, забивая в себе на корню желание позволить ему целовать не только губы.
- Кто сказал, что я ревную, Адам? - он продолжает обнимать, но я не пытаюсь больше вырываться, обманывая саму себя. Мне нравится быть в его объятиях. Мне нравятся поцелуи. Но я хочу быть единственной. - Просто я не люблю лгунов.
Мужчина смотрит, не отрываясь, на меня, а после поднимает руку, и только спустя секунду я ощущаю прикосновение его пальцев у себя на щеке.
- Такая нежная, - пауза, в которую я не смею и дышать, - и да, ревнивая, - я не успеваю возразить, потому что он снова щекочет мои губы своими, соблазняя и покоряя. - Как и я, - хватка мужских рук становится сильнее. Прижимая меня к себе, Адам делает шаг вперед, так что дверь ударяется о стену. Мои губы горят от его напористого поцелуя, который лишает дыхания одномоментно, но, словно хорошее вино, пьянит, и невозможно оторваться.
Мне уже не хочется спорить, мне вновь хочется, чтобы он целовал меня. И не через цифровую связь скайпа или сотового оператора, а реально. Так, как на вокзале. Как в ресторане. В моих фантазиях. Так, как сейчас.
Но его слова не дают надолго окунуться в водоворот чувственных ощущений. Словно вспышка перед глазами - “я ревнивый”. Мне хочется знать, не оговорился ли Адам, и внезапно до меня доходит, что я хочу его ревности. Не маниакальной, а по принципу “такая корова нужна самому”.
- Ты ревнивый? - я поднимаю ладонь и провожу по его губам, заглядывая в глаза и чувствуя, как моих пальцев касается его язык, заставляя меня хихикнуть. - Ты ревнивый? Адам, а меня ты ревнуешь? - провокационный вопрос, но я, затаив дыхание, жду его ответа.
“Скажи, пожалуйста, скажи!”
И он говорит. Говорит так, что у меня словно камень с души падает:
- Я убить готов тех, кто, - жесткость в его голосе могла бы напугать, если бы не смысл произнесенных слов, - хоть пальцем прикоснулся, кто заслужил твою улыбку и… - Адам замолкает и продолжает уже иначе, словно пытаясь справиться с чувствами: - Я ревную тебя и никому не позволю забрать. Ты моя.
Его слова - целительный бальзам на мою израненную душу, дарующий смысл жить дальше и показывающий, что есть ещё человек, которому я необходима. Мне хочется ещё подразнить Адама, но вместо этого я, привстав на цыпочки, прижимаю свои губы к его губам. Его руки сильнее стискивают мою талию, вжимая нас в стену… и в этот страстный момент врывается щенок с громким и требовательным лаем.
- Хикари, первый попавшийся приют станет твоим домом, - выдох его и глотание воздуха мной.
Мне впервые с момента смерти матери смешно. И, не удержавшись, я смеюсь. Над псом, который ничуть не испугался грозного голоса хозяина. Над Адамом, который полон разочарования от прерванного поцелуя. И над собой, что наконец могу ощущать что-то ещё, кроме горя.
- Пес такой же ревнивый, как его хозяин, - быстрый поцелуй в губы, и я, наклонившись под рукой Фостера, шмыгаю в дверной проём, чтобы спустя пару шагов врезаться в Доминика, выходящего из своей комнаты.
- Арлин, черт возьми, ты под ноги можешь смотреть, и что это за звуки?
- Ты ворчишь, как старая дева, Дом, - замолкаю, когда кузен напрягается всем телом, и тут же понимаю, что Адам вышел из комнаты, а вперед него выскочил рыжий бочонок меха, принимаясь обнюхивать ботинки Доминика. Наклоняюсь, осторожно подхватив вилющего хвостом щенка на руки, и выпрямляюсь, слегка краснея и придумывая на ходу, как представить мужчин друг другу.
- Дом, это мой хороший друг Адам, - “Черт, и почему я не рассказывала брату раньше о наших отношениях телефонных”, - кусаю щеку изнутри, понимая, что тут самое сложное - не допустить рукопашной. - Адам, это мой невоспитанный кузен Доминик, - Фостер также не вызывает спокойствия, сверля моего кузена напряженным взглядом. - Мальчики, надеюсь, вы поведете себя, как взрослые? - шутка тонет в тишине, нарушаемой лишь дыханием щенка.
- Наслышан, - одно слово, и Адам протягивает руку для пожатия, разряжая обстановку. И я выдыхаю, когда кузен, хоть и с заминкой, но жмет протянутую руку, даже воздержавшись от комментариев в мой адрес по поводу вольного поведения.
- Адам, пошли, покормим твою животину, пока он не съел нас всех, - кидаю взгляд на кузена, - ты с нами?
Дом качает головой, окончательно разрушая напряженную атмосферу в коридоре.
- Нет, я уже уезжаю на встречу, - и снова подозрительный взгляд в сторону Адама. - Надеюсь, ты не натворишь глупостей, Арли? - спиной чувствую злобные вибрации, исходящие от Фостера, но, стараясь не поддаваться на эти посылы, поднимаюсь на цыпочки и целую в щеку кузена.
- Спасибо, - улыбаюсь, отступая от него, - ты понял.
- Да, на свою беду, - снова взгляд на Адама. - Увидимся ещё, - и Дом быстро спускается по ступеням вниз, оставляя меня один на один с голодным псом и дышащим огнем драконом.
- Пойдем? - взгляд из-под ресниц на мужчину в одних джинсах.
- Мы уезжаем, Арли. Покушаем где-то по пути. Собирайся.
- Ты спятил? Никуда я не уезжаю, - гордо разворачиваюсь и с ластящейся собакой на руках начинаю спускаться по лестнице. - Кухня внизу, Адам, и мы будем ждать тебя там, - в этот момент меня пугает выражение его лица. - А потом, может быть, и поговорим об отъезде.
- Хорошо. Я сложу твои вещи сам, - мужчина поворачивается и заходит в комнату, начиная стучать и громыхать там.
Пожимаю плечами и уже обращаюсь к псу на руках:
- А твой хозяин не знает слова “нет”, правда?
- Тяф, - я принимаю это за согласие и продолжаю свой путь, завернув за лестницу и стараясь избегать взгляда на гостиную комнату. Заношу собаку в кухню.
- Сейчас мы тебя накормим до отвала, - сую нос в холодильник и достаю оттуда целый кусок стейка мраморной говядины, но прикинув, что собака просто не в силах проглотить его, режу на маленькие кусочки, всю себя испачкав в крови. Приходится мыть руки и пытаться оттереть с халата кровавые пятна. Но результат меня вполне устраивает - пес накормлен и доволен. Он развалился на пушистом ковре возле стола, приглашая погладить ему пузо. Я приседаю, запуская пальцы в мягкую шерсть, и начинаю чесать щенка.
“Что за имя ему дал Адам? Какой-то Халари… Нет. Химари? Тоже нет.”
- Как же тебя звать? - смотрю на пса и вздрагиваю, когда над головой раздается мужской голос.
- Его зовут Хикари. “Свет” по-японски.
- Надо ж было так сабаку обозвать, - я быстро поднимаюсь, одергивая полы халата, и удивленно смотрю на полностью одетого Фостера. Свитер, джинсы и ботинки скрыли от моих глаз всю красоту. Зато теперь я могу заниматься тем, что представлять его под этой самой одеждой.
Адам оставляет без комментария мою последнюю реплику, осматривая интерьер кухни.
- Ты голоден? - достаю из холодильника какой-то суп, бывший когда-то супом-пюре, но, скривившись, запихиваю его обратно на полку. Следующее блюдо - макароны “а-ля болоньезе”, они выглядят так же, как суп, но если разогреть…
Не долго думая, засовываю тарелку со спагетти в микроволновку и только после этого оборачиваюсь к мужчине и псу у его ног.
- А тебе идет, Фостер, - усмехаюсь, указывая на щенка, который прижимается к хозяину, а после усаживаюсь на стул напротив них. - Я надеюсь, ты любишь спагетти, потому как ни на что другое я, увы, не способна.
- Поесть нужно тебе, - Адам не сводит с меня напряженного взгляда. - Через полтора часа нас будут ждать на пристани. Как ты себя чувствуешь? Голова болит? Кружится? - и уже псу, что передними лапами становится на его обувь: - Хикари, фу! Да потерпи же ты, несносное животное!
- На пристани? На пристани?! Это ты несносен, Адам! Я сказала тебе, что никуда не поеду! - но повышенные тона мгновенно отдаются в голове, я неосознанно прижимаю ладонь ко лбу. И уже тише: - Я не собираюсь срываться с места, Адам, ни на пристань, ни в Лондон к отцу, ни в Нью-Йорк. Я не хочу видеть людей. Никого.
- И не увидишь, - мужчина подходит ближе и достает тарелку из уже выключенной микроволновки, ставит на стол и притягивает меня к себе, насильно усаживая на колени. А после добавляет уже негромко: - Когда ты кушала в последний раз?
- Что значит “не увижу”? Эти проныры даже на кладбище меня нашли, куда ты собрался ехать? - предложение поесть игнорирую, так как от одной мысли о еде меня начинает мутить. Сразу вспоминается надзор отца, который, едва ли не силой, запихивал в меня омлет. - Я не голодна, а вот ты выказывал желание перекусить.
- Знаю. Туда не доберутся. Я даже не уверен, что...
- Куда туда, Адам? - я не даю ему договорить, перебивая на полуслове. - Разве есть на земле место, где можно спрятаться от вездесущих папарацци?
Мужчина молча накручивает на вилку спагетти и подносит её к моему рту:
- Ешь.
Отворачиваюсь, упрямо избегая кормления.
- Сам ешь, а я пойду полежу, голова кружится что-то, - и всем своим видом пытаюсь изобразить, как мне нехорошо, в надежде, что такой спектакль прокатит.
Адам откладывает прибор, но только, чтоб обнять меня двумя руками, и внимательно смотрит в глаза, словно зная о моём притворстве. И действительно, его следующие слова сметают с меня налет фальшивого недомогания.
- Знаешь, о чем я сейчас думаю и что вспоминаю, Арли?
- М-м-м? - говорить перехотелось, в отличии от желания чувствовать щекой его грудной голос при каждом слове, поэтому, избегая смотреть ему в лицо, да и от небольшого стыда, я опускаю голову ему на плечо и прикрываю глаза.
Мужчина поднимает мою голову и, наклонившись, скользит губами по подбородку к уголку губ, но прежде, чем поцеловать, хрипло шепчет:
- О сладости, - и накрывает мой рот губами, не давая сделать вдох.
Безумие. Лихорадка в крови. И совершенное помутнение рассудка. Его поцелуи толкают меня в темные воды страсти. Там, где нельзя дышать. Но от этого ты ещё больше счастлив.
Спустя мгновение или вечность, когда я отстраняюсь, чтобы сделать вдох, я вижу его довольную улыбку, и понимаю, что, даже упрись я пятками в порог дома, Фостер всё равно будет стоять на своём и добьется, чего хочет.
- Ты так и не сказал, где находится то таинственное место, которое не отыщут журналюги. И поскольку я не желаю сверкать своей пятой точкой на весь Коломар - ведь именно так ты поступишь, если не соглашусь ехать добровольно, - то я пойду одеваться. И, к сведению, днем вид с террасы не хуже, чем ночью.
Поднимаюсь с его колен, вскрикнув, когда на последних моих словах его ладонь опускается со звонким шлепком на мой зад.
- Десять минут, Арли, и я поднимаюсь за тобой.
- Ты что? Какая девушка соберется тебе за десять минут, мы же не в армии, - уже в дверях. - Сорок. - вышла из кухни, но возвращаюсь. - Так куда ехать?
- На маленький остров среди бескрайнего моря, - пауза, и интриган продолжает с легкой улыбкой на губах: - Твои вещи уже в машине. Точнее, приглянувшаяся мне их часть.
- Ты шпион, Фостер? Это же надо так интриговать и ни разу не ответить прямо, - улыбаюсь и, качая головой, разворачиваюсь, продолжая самой себе. - И что тебе может приглянуться в моих шмотках?
Но, выходя из кухни, я на мгновение забываю, что было всего лишь вчера в этом доме, пока не натыкаюсь на фотографию мамы в гостинной. Я свернула не в ту сторону по привычке и теперь смотрю на неё. Навсегда запечатленную, навеки упокоившуюся.
Ледяная глыба в груди возвращается, рождая шум крови в ушах, не давая дышать и мыслить связно. Ухватившись за спинку стула, я шепчу:
- Ада-а-ам.
На самом деле кричу, но сама себя не слышу.
- А-а-а-ада-а-ам!
Крепкие объятия укутывают и укрывают от всего, даря тот самый островок стабильности.
- Забери меня отсюда, забери, - вновь погружаюсь в безумие "чернухи", - я не могу здесь быть, видеть всё это и знать, что её больше нет! - у меня истерика до тех пор, пока не ощущаю, что меня несут прочь от гостиной.
- Мы уезжаем. Уже, - он снимает свитер и надевает поверх халата, окружая запахом своим. - И пятую точку твою прикроем.

Прихожу в себя уже на набережной Ниццы, сидя в машине с открытыми окнами, в солнцезащитных очках, закрывающих мои красные глаза, а на моих коленях топчется рыжий щенок. Прижимаю собаку к себе, утыкаясь лицом в его мягкую шерсть, и стараюсь дышать ровно и глубоко. Белый день, столько народа здесь, и, сто процентов, есть журналисты. Или простые зеваки, которые не должны видеть моих слёз. Никто не должен видеть моих слёз.

»» 14.02.18 10:54 Обсуждения развития сюжета игры МПиБ [АРХИВ]
_________________

Всё пройдёт: и печаль и радость.
Всё пройдёт, — так устроен свет.
Всё пройдёт, только верить надо,
Что любовь не проходит, нет.

Пожалуй, Эмма была удивлена моим ответом. Ну что ж, пили мы оба, так что проблемы с памятью и для меня не удивительны. Все разъяснил мой друг, заскочивший в номер после завтрака.
- Ребята, поздравляю. Ну только, вы же понимаете, что это все еще не закреплено официально? Поэтому если вы не передумали, то сегодня же обратитесь в соответствующий орган. - Извиняюще развел руками Виктор.
Эмма задумчиво посмотрела на меня и кивнула:
- Спасибо, Виктор. А то после выпитого алкоголя мы все забыли. Это так глупо! Нас все поздравляют, а мы не знаем с чем.
Я согласно кивнул головой и улыбнулся.
- А теперь можно я заберу твоего мужа? Хоть поговорю с трезвым!
- Ох, конечно да. Мне нужно привести себя в порядок!
Мисс Круз легко поцеловала меня и выпроводила за дверь.
- Надеюсь, я ничего не испортил?
- Я не знаю, я сам еще ничего не понимаю, Вик. - Пожав плечами, я отошел от двери и направился к лестнице.
Мы с Виктором предпочли выпивке в баре активную прогулку. Вчерашнего спиртного мне, пожалуй, хватило за глаза. Видеть теперь алкоголь точно не смогу месяц, если не больше. Один из лучших способов исследовать остров — прогулки по левадам. Это системы оросительных каналов, проложенных с целью снабдить водами обильных северных дождей более сухой юг острова. Мы выбрали с ним не самый сложный маршрут, в течение которого успели обсудить все. А также насладиться красотой острова.
- Обязательно нужно показать это место Эмме, - улыбнулся я, фотографируя небольшой водопад. Виктор подошел ближе к воде и принял смешную позу из раздела "У девочки обязательно должна быть такая фотография с отпуска!" Мы расхохотались и сделали еще пару кадров. Мне даже пришлось залезть на дерево ради особо смешного кадра.
- Виктор, ты не поверишь, но я скучал.
- Я, кажется, тоже. - Усмехнулся друг.
Вдоволь нагулявшись, мы двинулись по кратчайшему маршруту обратно в отель и попрощались. В этот раз я взял его номер и пообещал позвонить, когда буду в Нью-Йорке.
В номере было пусто. Я уже готов был спуститься на ресепшен, как заметил на кровати письмо.
"Дорогой, Джон.
Прости, но мне нужно срочно лететь в Бостон. Мне позвонила мама.
Я не хотела, чтобы все так вышло. Я обязательно позвоню.
Эмма."
Ни тебе люблю, ни целую. Я задумчиво держал в руках белый лист и абсолютно не понимал происходящего. Пока не заметил кольцо.
Аккуратно взял его в ладонь и убрал. Письмо разлетелось белыми чайками по комнате. Алкоголь, аромат которого я еще утром не мог даже терпеть, залпом оказался в моем желудке.
В голове промелькнула мысль: " Как же она могла?!" Но я остановил ее. Эйфория прошла, я ее совсем не знал. Набрал номер Эммы - разумеется, не доступен.
- Софи, мне нужно найти Софи! - шептал я, набирая номер. Но на том проводе мне ответили, что она уехала. В Лондон.
- Искать Эмму по всему Бостону глупо... Но ведь Софи должна знать, где ее сестра.
Это было бредовой идеей. Но другой у меня не было. Я хотя бы знал, где работает Софи. Хоть и не понимал, зачем мне искать Эмму.
Поэтому в течение трех дней я покончил со всеми делами на Мадейре. Пора возвращаться в Лондон.

»» 04.02.18 11:36 Альтернативная реальность / Аlternative reality
_________________

Шотландия. Кенсингтон Менор

Герцог Стенхоуп сидит в своём кресле за рабочим столом кабинета и молча слушает мой краткий рассказ о предсвадебных приключениях. Он прекрасно понимает, что это небольшая словестная прелюдия перед тем, как я перейду к ключевому вопросу нашего с ним беседы. По его невозмутимому виду, конечно, можно предположить, что отец, как и всегда, спокоен. Но то, как он вертит «Паркер» в руках, с лихвой выдаёт мне глубоко скрытые эмоции лорда Торнтона. Именно поэтому я не тороплюсь и для начала веду разговор на отстранённые темы.
– Сегодня, во время твоей речи, я убедился, что вы с Себастьяном так и не повзрослели. Как мальчишки, которые до сих пор не могут поделить шалаш, – только он умеет так спокойно и сдержанно высказать своё возмущение по какому-либо поводу.
Усмехаюсь:
– А что тебя смутило? Мои искренняя радость или пожелания счастья и любви молодожёнам?
– Нет, всего одно единственное слово, брошенное в конце речи. Суда по выражению лица Ленгстона, он её оценил должным образом.
Мы с другом всегда любили подкалывать друг друга и старались никогда не упустить подвернувшейся возможности. И сегодня на свадьбе, во время поздравительной речи шафера, наблюдая за довольной рожей друга, сложно было сдержаться и не подколоть.
– Догоняй? Это был простой намёк. Сказанный, впрочем, из лучших побуждений. Ему, как и мне, давно пора думать о наследнике, – и это было сказано из лучших побуждения, а не для того, что бы оправдать себя.
Отец ещё сильнее сжал ручку в руке:
– Вас в детстве надо было чаще запирать в конюшне.
И понимая, что уже нету нужды оттягивать неизбежное, перехожу к сути нашего разговора.
– Ты привёз с собой, то что я просил?
Повисает тишина. Недолгая. Отец всё это время смотрит на меня, словно что-то хочет сказать. Я даже догадываюсь, что именно. Но в итоге оставляет ручку в покое, встаёт с места и достаёт из сейфа маленькую коробку.
– В нашем время при таких обстоятельствах можно обойтись и без подобных формальностей, – говорит отец передавая мне чёрный бархатный футляр с блестящей каёмкой по середине. Открыв его, внимательно изучаю золотое кольцо с изумрудом, обрамлённый бриллиантами, в надежде, что Мишель оценит его по достоинству, и достаю его из обитой внутри шёлком коробки. В нынешнее время именитые ювелирные дома предлагают более изысканные и утончённые изделия из различных драгоценных металлов и камней. Но свой выбор я остановил на фамильном украшении, которое сегодня или завтра преподнесу Мишель не потому, что она носит под сердцем нашего с ней ребёнка, а потому, что именно эту женщину хочу видеть рядом с собой на протяжении всего своего жизненного пути. Оторвавшись от созерцания драгоценности, встаю со своего места и передаю футляр обратно отцу, а само кольцо прячу в кармане брюк.
– Ты, безусловно, прав. Только обстоятельства обстоятельствам рознь. В нашем случае они просто приблизило неизбежное, – и протягиваю руку отцу для пожатия. Я отчётливо понимаю, что он не мог упустить шанса отговорить меня от поступка, которых не одобряет. – Спасибо за содействие.
Папа всё ещё недоверчиво смотрит на меня, но в итоге нехотя пожимает мою руку.
Отец, конечно, мог и не принять мой выбор, но он наверняка знал, что это никаким образом не повлияет на моё решение. В его лице я привык всегда видеть друга и союзника. Оставалось сожалеть, что в этом вопросе мы пока что не нашли взаимопонимания.

После нелёгкого и утомительного дня все обитатели нашего дома давно уже спали. Я с удовольствием разделил бы их участь, но, по возвращению в спальню Мишель, её бушующий аппетит внёс коррективы в мои намерения. Сейчас сложнее всего было подавить желание устроиться рядом с ней, обнять её покрепче и провалиться в глубокий сон. Но её желания были в приоритете. Вместе спускаясь на кухню, мы стараемся не шуметь, что б не нарушить покой и тишину в доме, и тем самым не привлечь ничьё внимание. К моему удивлению Мишель ориентировалась на кухне очень хорошо, поэтому моего вмешательства в подготовительный процесс не потребовалось.
Пользуясь этим, выхожу на крыльцо покурить. Да, перемены в Мишель были разительные. Раньше я мог только предполагать, что ей очень идёт улыбка. Но сегодня не единожды мне довелось убедиться в этом воочию. Женщина, которая когда-то не была расточительна на слова, сегодня была общительна как никогда. Её глаза, некогда затуманенные дымкой из печали и тоски, искрились и переливались счастьем. Гормоны? Конечно, в её положении всё можно списать на них, но я всё же надеюсь, что истинные причины кроются совершенно в ином. А если нет, то придётся ей чаще быть в таком положении.
Докурив сигарету, отбрасываю окурок и уже собираюсь уйти обратно в дом. Но тишину вокруг нарушает незначительный шорох, и, всматриваясь в ту сторону, откуда исходит звук, замечаю пару сверкающих глаз. Нетрудно было догадаться, кому они принадлежат.
– Клео? Кто тебя выпустил?
Подхожу к пантере. Благо, она не предпринимает попыток сбежать, и, взяв её за ошейник, веду за собой в дом.
– Она была на улице? – При виде нас, Мишель не скрывает удивления.
– Не знаю, стоит выяснить утром. Скорее всего, нашла лазейку и просто выбралась на волю. Кстати, что собираешься делать с ней? – Интересуюсь у Мишель.
Откусив очередной кусок от гамбургера, она начинает медленно, но с аппетитом есть, обдумывая мой вопрос и наблюдая за дикой кошкой, которая устроилась у её ног. А я пока прохожу и присаживаюсь на соседнем стуле. На столешнице в тарелке красовался ещё один гамбургер домашнего приготовления.
– Не знаю, пока подумаю. А это тебе, – наконец-то отвечает Мишель и подвигает тарелку ещё ближе ко мне.
– Как Вы заботливы, мисс Аддисон, благодарю, – в знак благодарности немного театрально склоняю голову.
– Не за что. Не одной мне же страдать из-за проблемы лишнего веса, которая ждёт меня в обозримом будущем.
Я с нескрываемым восторгом смотрю на Мишель. Эта женщина с каждым разом всё больше и больше удивляет меня
Беру в руки гамбургер и обречённо говорю.
– Как прикажете, миледи. Как тебе сегодняшняя свадьба?
Мишель призадумалась, внимательно изучая свой гамбургер.
– Неплохо. Только многовато народу было.
Всё ещё верчу в руках свою порцию и замечаю, как пантера внимательно следит за моими движениями.
– Согласен с тобой. Думаю, на нашей свадьбе ограничимся самыми близкими. – И тут обращаю внимание Мишель на дикую кошку. – Кажется, Клео желает оценить твои кулинарные способности.
Мишель никак не реагирует на мою последнюю фразу. Вместо этого кладёт свой гамбургер обратно на тарелку и спрашивает:
– Девид, ты собираешься делать мне предложение?
В её глазах, кажется, читается нетерпение. Такое несвойственное до сей поры этой женщине.
– Да. Но для начала тебе нужно доесть свой гамбургер.
Мишель переводит удивлённый взгляд на свою еду и смотрит так, словно видит впервые. Кажется, ей перехотелось есть дальше. В итоге она всё же берёт свой самодельный фастфуд, но вместо того, что бы доесть самой, угощает им пантеру.
– По-моему, ей это противопоказано, – не удерживаюсь от замечания, наблюдая с каким аппетитом кошка пожирает долгожданное лакомство.
– А мне противопоказано нервничать, Торнтон!
Я перевожу взгляд на разъярённую Мишель и с трудом сдерживаю распирающий меня хохот, чтоб не поставить на уши весь дом. Вместо этого притягиваю Мишель за талию к себе и прислоняюсь лбом к её лбу.
– Нервничать не надо, – тих проговариваю и поцелуем касаюсь её щеки, стараясь сохранить дыхание ровным. Последние пару дней мне казались как никогда спокойными. И всё из-за её присутствия рядом. Я очень долго ждал её, что б уметь ценить каждую проведённую минуту рядом с ней.
– Ты, наверно, издеваешься, – шепчет Мишель, когда я приближаюсь к её губам, и прикрывает глаза. Сейчас она казалась как никогда хрупкой и уязвимой. Руки ложатся на её бедра и, неспешно скользя, обхватывают упругие ягодицы. Медленно приближаюсь и прикасаясь к её нежным губам, чувствую, как женщина в моих объятьях постепенно расслабляется.
– Возможно, – проговариваю, намереваясь углубить поцелуй, но она замирает, после чего начинает вырываться. Стараясь не сделать ей больно, со всей силой прижимаю Мишель спиной к своей груди. – Тише-тише. Тебе же нельзя нервничать.
Ещё пара попыток, и Мишель окончательно затихает в моих объятьях.
– Отпусти меня, Торнтон, – спокойно проговаривает она.
Воспользовавшись этой заминкой, достаю кольцо из кармана и протягиваю его перед нами. Выдержав паузу, пока Мишель сосредоточить своё внимание на ювелирном украшении, проговариваю:
– Только после того, как ты примешь это кольцо. И не из-за того, что так вынуждают обстоятельства. А потому что любишь меня так же, как и я тебя, Мишель. – И сделав небольшую паузу, добавляю. – Мисс Аддисон, окажете мне честь стать моей женой?
И, будучи знакомым умением этой женщины преподносить «сюрпризы» в самый неподходящий момент, замираю с надеждой услышать долгожданное «Да».

»» 08.02.18 13:39 Обсуждения развития сюжета игры МПиБ [АРХИВ]

Шотландия. Кенсингтон Менор

Только после того, как ты примешь это кольцо. И не из-за того, что так вынуждают обстоятельства. А потому что любишь меня так же, как и я тебя, Мишель. Мисс Аддисон, окажете мне честь стать моей женой?
Неотрывно смотрю то на кольцо, то на Девида, пытаясь осознать сказанное. Голос Девида все еще звенит в ушах, хотя он уже минуту как молчит, глядя на меня, в ожидание ответа. В глаза предательски налились слезы, и я отчаянно пыталась их сдерживать. Чертовы эмоции! Тук – тук, казалось, я слышала биение собственного сердца. Столько лет, ошибок, обид, столько молчания и боли, и вот любимый мужчина стоит с кольцом в руках, а я растеряна, потеряна, и не силах сказать ни слова. Пред глазами промчались замедленные кадры далекого прошлого, но что-то было иначе. И тут я поняла что: не было боли, она прошла. Грусть? – Да. Боль? – Нет, - она осталась в прошлом. Улетучилась. Я подняла глаза на Девида и увидела там себя, улыбающуюся сквозь слезы. Он научил меня любить, и плакать от радости, как сейчас. И он научил меня смеяться от души, когда искорки смеха рождаются глубоко внутри.
Склонив голову, я смотрю на него, мужчину всей моей жизни, разве я могу ему отказать?
- Да, - шепчу я, почти шепотом едва слышно. Поток воздуха вырвался наружу сквозь тесно сжатые губы, и на лице появилась облегченная улыбка. Девид взял мою руку в свою, и по пальцу заскользил метал – обруч кольца. Оно оказалось впору.
- Оно великолепно, - я внимательно рассматриваю ювелирное украшение на своем пальце. Бриллианты переливаются под светом фонаря, завораживают блеском. Скорее всего, оно фамильное. Значимое.
- Люблю тебя, - шепчу я, уткнувшись в шею Девиду. Он обнимает, прижимая к себе, крепко-крепко. Осознаю, он волновался не меньше. Неужели думал, что я могу ответить иначе? Могу отказать ему?
- А я тебя, - вторит мне голос Девида.
Клео у моих ног дает о себе знать, касаясь влажным носом об мои ноги. Оторвавшись, от Девида я присела и погладила котенка.
- Закрою ее и пойдем в дом, у тебя нос холодный, - смеется Девид.
Погладив кошку говорю.
- Иди на место, Клео, - она послушно направляется в строну своей клетки, удивленный Девид идет следом.
Ночью лежа в постели, я не могла уснуть. Хотелось встать и походить, но не могла, не хотела потревожить мирно спавшего Девида. Кольцо на пальце не давало покоя. Я стану Торнтон. Мишель Торнтон. Звучало немного пафосно. Отец будет доволен, мелькнула мысль сфоткать кольцо отослать Кори. Я словно слышала одобрение в голосе Спенсера Аддисона, адресованное мне.
И мой малыш тоже будет Торнтон. Банально – но это было как гром среди ясного неба. И одно осознание этого привело меня в полное замешательство. Это вполне нормально, это правильно, но что - то внутри меня перевернулось, непонятно откуда появившаяся ревность сжала сердце в тиски. И осознание того что после рождения у него будет не только я и Девид, и тетки, бабушки и дедушки. От подобной мысли я стала задыхаться. Я не была готова делиться, я не привыкла. «Мое!» кричало все внутри меня. Эгоизм? Жадность? Да! Я и не отнекиваюсь. Встав с кровати я подошла к окну и приоткрыла его. Ночной ветер ворвался в комнату.
- Мишель? – раздался голос позади меня. - Ты в порядке?
- Я боюсь…- не оборачиваясь, шепчу я, не знаю ему или ветру. – Боюсь не справиться, полного фиаско. Боюсь стать его мамой. Я ведь хотела… Даже вспоминать об этом не хочу. Я боюсь бояться дальше. Это так чуждо мне. Семейные обеды, завтраки по утрам, поцелуи на прощание. От одной мысли от того что в его жизни будет кто-то кроме нас меня охватывает ужас. Я …
Девид подходит ближе и обнимает. Перевожу дыхание.
- Тихо…
- Я боюсь, - пытаюсь вырваться.
- Тише, - он гладит мои плечу и паника начала отступать. – Мы справимся.
Разворачиваюсь к нему и заглядываю в глаза. Девид уверен и непоколебим.
- Девид…
- Никто не обещал, что будет легко. Но ты справишься. Мы справимся.
Я верю.
Чуть позже лежа в постели, я обдумывала свой срыв, в итоге списав все на гормоны.
- Надо сходить к врачу, - замечаю я.
- Тоже думал об этом, - соглашается Девид. – Пора познакомиться с нашим малышом, или малышкой.
Я с удивлением наблюдаю, как он мечтательно улыбается.
- Значит, первым делом после возвращения в Лондон будет посещение врача.
- Молли говорит после восьми недель можно услышать сердцебиение, - волнуюсь я.
Девид замер: - Уже?
Киваю. Вмиг он приподнимается, бережно откидывает одеяло, и прикладывает ухо к моему животу. Я не могу сдержать смех.
- Тише! – шикает Девид, но безуспешно.
- Потерпи еще чуть-чуть, - успокаиваю я его, притягивая к себе.
_________________

Франция. Коломар

Мои глаза закрыты, но не уснуть. Легкая дрожь в теле девушки от холода прошла, и она погрузилась в крепкий сон, доверчиво вжавшись в мои объятия. И я ощущаю тепло. Мое ей. Ее мне. Общее. Втягиваю воздух носом, заполняя легкие сладковато-пряным запахом, и сердце ускоряет свой ритм, разгоняя кровь по всему телу. Бархатистая кожа под моими ладонями нагревается, и я не сразу осознаю, что рисую подушечками пальцев узоры на животе Арлин, слегка касаясь.
- Твою… - даже не шепот - движение губ, сопровождающееся мысленным приказом самому себе: “Остановись немедленно. Пока можешь. Давай, просто замри”. Волевым усилием заставляю мышцы всего тела словно окаменеть и повторяю себе снова и снова: “Я - защита для девушки от всего мира, но никак не угроза. Защита я...”
Глубокий вдох и медленный выдох носом, но неподконтрольная часть меня все сильнее прижимается к округлым женским ягодицам. И даже мысленное напоминание, что Арлин пару часов назад едва не умерла, не помогает, напротив, все мое существо жаждет ощутить ее живой и невредимой самым примитивным способом. Пульсация в паху становится сильнее, а перед глазами начинают мелькать картинки ее обнаженного тела. Не фантазии уже - воспоминания. Те украденные у жизни моменты, когда забота о небезразличной мне девушке принесла ни с чем не сравнимое визуальное удовольствие от созерцания ее красоты.
Четко выделенные изящные ключицы, высокая грудь, а на вершине мягких полушарий аккуратные розовые ягоды сосков, которых так и хочется коснуться кончиками пальцев, чтоб ощутить, как они твердеют, превращаясь в острые камешки. Точеная талия и плоский, слегка подрагивающий от сбившегося дыхания, живот с аккуратным пупком, к которому тянет прижаться губами и скользнуть языком в его глубь. Ниже - едва заметные бедренные кости и гладкий лобок, шелковистую нежность которого не скрывают паховые волосы, что создает впечатление беззащитности, граничащей с невинностью. Совершенная, ранимая и до боли желанная.
Прижимаясь губами к шее Арли, вдыхаю раз за разом ее запах и, как гребанный наркоман, жаждаю вкусить еще большего удовольствия при последующем вдохе. Но вдруг осознаю, что моя ладонь бережно накрыла нежную девичью грудь, слегка ее сжимая. Выдох, и пытаюсь незаметно сдвинуть руку ниже, на живот девушки, но Арлин начинает что-то бормотать во сне, а после накрывает мои пальцы своей рукой, словно настаивая на том, чтоб я не лишал ее такого прикосновения. Эта мелькнувшая в голове мысль безумно приятна, но циничный внутренний голос тут же шепчет, что ей просто так теплее и мне не стоит додумывать того, чего нет.
“Но теплее сейчас со мной,” - сам с собой спорю, но, в конце концов, осознание, что девушке, так или иначе, хорошо и уютно в моих руках, помогает мне расслабиться и погрузиться в красочный, но тревожный сон. Сон, где время тает так же неконтролируемо, как снег по весне, и нужно бежать. Бежать, чтоб спасти то, что дорого. Бежать, несмотря на то, что цель все отдаляется и рассеивается, как мираж в пустыне. Бежать, пусть в глубине души и разрастается тупая боль от потери.
Резко открываю глаза и нервно осматриваю окружающую обстановку, пытаясь разграничить сон и явь. Еще ночь, но лунный свет уже не льется из окна, словно небо затянули черные тучи, закрыв собой небесное светило. Темно, даже слишком, и я глубоко дышу, пытаясь прогнать остатки дурного сна. Но безотчетный страх уходит лишь тогда, когда я перевожу взгляд на девушку в моих руках. “Успел,” - мысль-осознание, что сон - всего лишь сон, а реальность - в моих крепких объятиях.

Категоричное “тяф!” не спутать ни с чем. Именно этот звук поднимает меня по утрам вместо будильника уже неделю или около того. И этот день не становится исключением.
- Хикари, ты совесть имеешь или нет? Дай поспать, несносное животное! - сильнее жмурюсь, но сонная нега слетает с меня мгновенно, стоит лишь девушке в моих объятиях напрячься.
- Мог бы хоть трусы надеть, - слышу ворчание, что сопровождается попыткой отодвинуться от меня, как можно дальше. Неудачной попыткой, надо сказать, потому что я прижимаю Арлин сильнее к себе, стараясь вернуть то ощущение расслабленности, что царило между нами до этого. - Убери от меня свои лапищи! - снова ярый протест, и мне все же приходится выпустить из загребущих рук свою “добычу”. Девушка тут же отстраняется и порывисто садится на кровати, позволяя мне увидеть ее полную грудь теперь уже при ярком солнечном свете.
- М-м-м… какой шикарный вид... - ласкаю взглядом женские изгибы, совершенно не скрывая получаемое от созерцания удовольствие, оно расплывается улыбкой на моих губах.
Яркий румянец проступает на щеках Арлин, и она - совершенно неподражаема в своем праведном возмущении, - сдергивает с меня одеяло и начинает кутаться в него, стараясь поскорее прикрыть наготу. Но не тут-то было. Радостное “тяф!” от щенка, и оплот защиты от моего откровенного взгляда оказывается на полу. Мысленно обещая Хикари кормить его вкусностями целую неделю, скольжу взглядом по обнаженной фигурке девушки, отмечая и подтянутый живот, и округлые ягодицы, и головокружительно длинные ноги.
- Вылезай из моей постели, Адам! - гамма ярких эмоций в голосе Арлин, но я лишь завожу руки за голову, слегка потягиваясь и устраиваясь удобнее. Смотреть на возмущающуюся голенькую девушку можно вечно, а когда она, к тому же, жадным взглядом смотрит на меня, хочется предстать пред ней во всей красе. Улыбка не сходит с моих губ, даже когда Арли скрывается под гладким атласом халата и бросает мне плед.
- Прикройся, Фостер, - она так забавно избегает смотреть на меня, что порыв выполнить ее просьбу затухает и не разгоревшись.
- Арли, сладкая, тебе же нравится то, что видишь. И мне, - демонстративно медленно обвожу взглядом снизу вверх ее изящные формы, останавливаясь на распахнутых на груди полах халата, - нравится. Как ты себя чувствуешь? - вопрос задаю совершенно другим тоном, разграничивая шуточные подначивания и искреннюю заботу. Меня радует, что с лица девушки пропала болезненная бледность и у нее есть силы не только встать с постели, а и возмущаться.
- Наглец, - усталый выдох, а после и просьба срывается с женских губ: - Адам, пожалуйста!
Мне так и хочется спросить: “Пожалуйста что? Что ты просишь, Арли? Прекратить смотреть на тебя? Это нереально.” Но девушка отворачивается, и мой вопрос остается неозвученным. К тому же, она замечает миску с водой для щенка в углу, и разговор переходит на другую тему.
- Это твоя животина? Ну, конечно, твоя, она так же мастерски меня раздела сегодня, как ты - вчера.
- Пока моя, - пожимаю плечами, ведь выбросить на улицу живое существо мне не позволяет совесть, но в то же время я понимаю, что и со мной щенку худо. Тут же вспоминаю, что я уже сутки мучаю пса голодом, держа на одной воде. - И Хикари так же голоден, как и я, - озвучиваю свои невеселые мысли, но вкладываю во взгляд, направленный на Арлин, совсем другой голод. Я знаю, что скрывается под тяжелым атласом. В моем воображении ненужная ткань отброшена, и мои ладони, а не взгляд, скользят по совершенному женскому телу боготворя.
- Как это “пока”, Фостер? Что за имя ты дал ему, Адам? - она опускается на колени и притягивает псину к себе, запуская пальцы в его меховую шубу.
Арли улыбается и с таким удовольствием тискает щенка, то почесывая его за ухом, то проводя пальцами по спине и словно расчесывая шерсть, что следующие слова невольно соскальзывают с моих губ:
- Завидую тебе, комок шерсти, - и это правда. Мне, действительно, хотелось бы, чтоб мои объятия не вынуждали девушку отбиваться всеми силами, а от взаимных касаний такая же открытая улыбка, как сейчас, расцветала на ее губах вместо стеснения, прикрытого значительным слоем возмущения. “Я приручу тебя, сладкая,” - мысль-обещание, и продолжаю говорить, возвращаясь к заданным вопросам. - А “пока” - потому что мне некуда его было деть.
Бросаю еще один взгляд на Арлин с животиной в руках и с сожалением встаю с кровати. Хватаю со стула джинсы и натягиваю их, понимая, что целый день лежать и нежиться в постели не получится. И не из-за отсутствия моего на то желания. Застегиваю ширинку, меж тем проговаривая:
- Знаешь, никогда не понимал этих японских традиций обмена подарками.
Разворачиваюсь к девушке и вижу, как она погружается лицом в густую шерсть щенка и умиление расплывается на ее лице:
- Так ты подарок? Такой милый и мягкий бутуз.
- И наглый к тому же, - усмехаюсь, подходя ближе и наблюдая за реакцией самого пса на ласку. Наслаждается же, мелкий гаденыш!
Тем временем Арлин поднимает на меня взгляд, и я осознаю, что ее губы находятся на одном уровне с моим пахом. В неконтролируемом приливе возбуждения мне кажется, что даже через плотную ткань джинсов ощущаю теплое дыхание. Вдыхаю носом отчего-то ставший горячим воздух и пытаюсь осознать, что же за слова срываются с этих мягких розовых губ, так соблазнительно приоткрытых.
- А ты что же подарил японцам? Деталь от насосов Охман?
Трясу головой и протяжно выдыхаю ртом, силясь прогнать наваждение и убрать возникшие в мозгу фантазии, где она так же стоит передо мной на коленях, но ее губы медленно смыкаются на моем возбужденном члене, даря безграничное удовольствие, сродни экстазу. Картинка перед глазами настолько яркая, что, даже не задумываясь, произношу:
- А я не знаю, что туда впихнула Урсула, - замолкаю на мгновение, но зачем-то уточняю: - Миссис Шульц. Ее голос ты слышала по телефону.
Арли сталкивает щенка с колен и поднимается с пола. Ее счастливая улыбка гаснет, и на ее месте расплывается саркастическая усмешка.
- Ах, миссис Шульц, как я могла забыть, - девушка демонстративно проходит к двери и раскрывает ее настежь, указывая взглядом на коридор. - Найдешь, чем набить желудок внизу, Адам, а после - можешь забирать “пока” твою собаку и убираться к своему “личному секретарю”.
И тут-то я начинаю понимать, что сам по-глупости затронул болезненную тему и разрушил теплую шуточную атмосферу, что царила между нами.
- Черт возьми… - цежу сквозь зубы, с трудом сдерживая внезапно накатившую злость. Хочется немедля вернуть утерянное и убрать разделяющее расстояние. Решительно подхожу к девушке, и моя рука обвивается вокруг девичьей талии. Заглядываю в глаза, сейчас насыщенно синего цвета, пытаясь взглядом пробиться сквозь раздражение, обиду и все защитные барьеры и достучаться до самого ее сердца.
- Тебе не стоит ревновать к ней, - не могу сдержаться и наклоняю голову, приближая свои губы к ее, таким розовым и пухлым, манящим своей мягкостью. Легкий поцелуй больше похож на выдох, но даже это приносит мне несравнимое ни с чем удовольствие. И не отрывая взгляда от ее глаз, произношу: - Мне нужна ты.
- Кто сказал, что я ревную, Адам? Просто я не люблю лгунов.
Девушка протестует, но не вырывается больше, и я сильнее прижимаю ее к себе. Хочу ощущать полнее тепло ее тела, пусть даже сквозь ткань халата, и нежность кожи, хотя бы щеки. Поднимаю руку и медленно приближаю ее к лицу девушки. Никакой излишней поспешности. Так, чтобы не спугнуть.
- Такая нежная, - костяшки моих пальцев скользят по бархатистой коже ее щеки, а после и подушечкой большого пальца провожу по подбородку, совсем близко к сладким - точно помню и знаю, - губам. - И да, ревнивая. - Втягиваю выдыхаемый ею воздух и, почти касаясь мягких губ, овеваю их своим дыханием - обмен откровенностью: - Как и я.
Накрываю ртом ее губы, решительно покоряя и позволяя ревнивой жадности, что бурлит в крови, проявить себя. На заднем фоне слышится глухой удар двери о стену. Но мои пальцы сильнее впиваются в тело девушки, и ничто и никто не вырвет Арли из моих рук. Объятия смыкаются кольцом, а язык толкается меж ее губ, поглаживая десна, а после и за гладкий ряд зубов проникает, нежа небо. Меня охватывает жажда быть глубже, успеть взять за один удар сердца больше, но потребность в кислороде вынуждает меня оторваться от своей персональной “амброзии”.
- Ты ревнивый? - сбившееся дыхание мешает Арлин говорить ровно, она поднимает ладонь и проводит ею по моим губам. Невинная ласка, но я добавляю ей чувственности, касаясь кончиком языка ее пальцев и рисуя влажные узоры, пока девушка, хихикая, делает еще одну попытку закончить мысль. - Ты ревнивый? Адам, а меня ты ревнуешь?
Иногда вопрос это не просто вопрос, а нечто большее - надежда получить подтверждение исполнения своих сокровенных желаний. И тогда даже недомолвкам нет места - только честность и правда. Это проявление слабости, ведь сердце в такой момент открыто и беззащитно, и, в тоже время, проявление наибольшей силы: озвучить вслух то, что тревожит душу, осмелится не каждый.
- Я убить готов тех, кто, - перед глазами мелькают фотографии объятий, поцелуев, слишком откровенных прикосновений, тексты десятков прочитанных статей, где перечисляли новых “счастливчиков”-поклонников восходящей поп-дивы Арлин Меррик - все то, что хочется просто выжечь, как из реальности, так и памяти, - хоть пальцем прикоснулся, кто заслужил твою улыбку и… - замолкаю, чтоб не сказать лишнего, не озвучить то, что причиняет наибольшую боль. Боль, упрекать за которую я не имею права. Делаю глубокий вдох и продолжаю иначе: - Я ревную тебя и никому не позволю забрать. Ты моя.
Мягкость ее губ на моих губах становится сюрпризом, но не даю девушке отстраниться и пленяю ее кольцом объятий, почти впечатывая в дверь, чтобы углубить жадный поцелуй. Но тут наглая псина оглашает весь дом лаем, не замолкая ни на секунду, даже напротив - повышая тональность.
- Хикари, первый попавшийся приют станет твоим домом, - рычу на вконец оборзевшее животное, прожигая его раздраженным взглядом. Мне хочется его закинуть куда-нибудь подальше и продолжить прерванное занятие, но Арли смеется:
- Пес такой же ревнивый, как его хозяин, - она звонко чмокает меня в губы и ловко выскальзывает из моих расслабленных объятий, тут же исчезая в дверном проеме.
Поминаю мистера Якимото совсем недобрым словом и “благодарю” мысленно за подарочек, но мужской голос в коридоре вынуждает все мышцы моего тела окаменеть:
- Арлин, черт возьми, ты под ноги можешь смотреть, и что это за звуки?
Мои руки сжимаются в кулаки. Мужчина в доме, где живет Арли.
“Она живет с каким-то хмырем, черт возьми?!”
И следующая реплика девушки подтверждает мои худшие предположения:
- Ты ворчишь, как старая дева, Дом.
Молча разрываю уединение “сладкой парочки”, не понимая, как держу себя в руках и пресловутый “Дом” еще не катится по лестнице головой вниз. Какая-то едва теплеющая надежда, что я ошибаюсь, а, может, и смутное воспоминание не дают мне действовать прежде, чем я посмотрю “голубкам” в глаза. Ей в глаза посмотрю.
- Дом, это мой хороший друг Адам, - “Друг - вот кто я для тебя, оказывается, сладкая. Хотя, - бешусь от сдерживаемой ревности, узнавая и смотря в упор в лицо смазливого “родственничка” Арлин, - были бы на улице, может, и прохожим стал.” - Адам, это мой невоспитанный кузен Доминик. - Не нахожу в себе сил повернуть голову и посмотреть на девушку. Разгоревшееся в моей душе пламя глухой ярости требует выхода, но, черт возьми, начинать знакомство с семьей Арлин с убийства ее двоюродного брата было бы явной ошибкой. Как бы мне этого не хотелось. - Мальчики, надеюсь, вы поведете себя, как взрослые?
“Не уверен в этом,” - хочется огрызнуться, но горло словно давит кольцом от напряжения, и слова застывают, так и не сорвавшись с губ. Не понимаю почему, но все мое естество противится даже дышать одним воздухом с “ним”. Заставляю себя протянуть руку, бросив короткое:
- Наслышан, - какое-то собственническое чувство вынуждает меня дать понять “брату”, что его появление для меня не является сюрпризом. Хоть это и не так.
Пожатие рук, сильное и уверенное, но удивление на лице Доминика явно говорит о том, что обо мне ему ничего не известно. И я пока не знаю, как к этому относиться.
“Хочется надеяться, что неведение от того, что они не настолько близки,” - одно лишь слово “близость” в контексте отношений Арли с кем-либо, пусть и только в моих мыслях, заставляет меня почти рычать вслух.
- Адам, пошли, покормим твою животину, пока он не съел нас всех, - напряженно гляжу на девушку, замечая ее теплый взгляд кузену, сопровождающий вопрос: - Ты с нами?
“Вот за щенка я бы сейчас не переживал, милая,” - сарказм, въевшись в каждую мысль в моем сознании, отдается на языке горечью.
Вежливый отказ и вкрадчивые напутствия братца меня не сильно трогают, но когда Арли, становясь на цыпочки, тянется губами к мужской щеке, меня чуть ли не выбрасывает за грань каких-либо внешних приличий. В глазах багровеет от прилившей к голове крови, и я неконтролируемо делаю шаг вперед, собираясь разорвать это милование силой. Каких-то пару слов “братец” говорит Арлин тихо и уже громче мне:
- Увидимся ещё, - и, на свое счастье, быстро спускается по ступеням.
Вскоре раздается хлопок входной двери, и мы остаемся с девушкой наедине. Много мыслей проносится в голове: от молча развернуться и уйти, чтоб успокоиться прежде, чем я успею сказать то, о чем могу после пожалеть, до так же молча закинуть на плечо девушку и силой увезти туда, где никто не сможет до “моего сокровища” добраться. Но, так или иначе, хочется убраться из этого дома. Как можно быстрее и забрав Арлин с собой. Быстро прикидываю возможные варианты “куда” и возвращение в Германию отбрасываю сразу же. Стоит мне появиться в Дортмунде, как дед явится незваным в гости с долгими нотациями и целью направить меня на путь истинный, то есть на вкладывание сил в развитие “его детища”. Да и не думаю, что Арли согласится жить в моей квартире, пусть мы уже и две ночи провели вместе. А потому мне хочется свалить туда, откуда девушка от меня легко сбежать не сможет.
“И никакой “родственничек” не нарушит наше единение,” - добавляю мысленно.
- Пойдем? - девушка поднимает на меня взгляд, хлопая пушистыми ресницами, но я слишком взвинчен, чтоб меня это сколько-нибудь успокоило.
- Мы уезжаем, Арли, - пусть я пока и не знаю куда, но решение принято. - Покушаем где-то по пути. Собирайся. - Отрывистые фразы, но на мягкость и уговоры я сейчас не способен. Главное, не сорваться и не выместить все, что душит изнутри, на девушке.
- Ты спятил? Никуда я не уезжаю, - она заносчиво поднимает подбородок, разворачивается и начинает демонстративно спускаться по лестнице, с каждой следующей ступенькой все больше отдаляясь. Прикрываю глаза на пару мгновений, делаю вдох, и слышится тихий хруст моих сжатых в кулаки пальцев. - Кухня внизу, Адам, и мы будем ждать тебя там, - пауза, еще один, уже встревоженный, взгляд на меня, и Арлин добавляет: - А потом, может быть, и поговорим об отъезде.
“Не может быть, милая. Не может быть, - едкие мысли. - Мы не останемся здесь. И это не обсуждается, пусть пока ты и не поняла этого”.
Но вслух произношу иное:
- Хорошо, - и кивок, соглашаясь только с тем, что девушка будет внизу с щенком и покормит его. - Я сложу твои вещи сам.
Разворачиваюсь и, контролируя каждый свой шаг, захожу в комнату. Быстро оглядываюсь по сторонам в поисках одежного шкафа, и, когда дергаю его дверцу, она с грохотом ударяется о стену, принося мне толику удовлетворения от того, что так высвобождается хоть часть душащих злых эмоций.
Фокусируюсь на ровном ряде женских блузок, юбок и платьев, а после достаю с антресоли чемодан и начинаю методично сбрасывать в него все, на чем хоть немного задерживается взгляд: яркие цвета, откровенные фасоны, приятные на ощупь или же легкие ткани. Горка одежды вырастает довольно быстро, а потому я перестаю двигать плечики в поисках сам не знаю чего, а тяну на себя выдвижной ящик, чтоб мгновение спустя увидеть россыпь нижнего белья. Предвкушающая улыбка расплывается на моих губах, но так и не касается глаз. Я медленно достаю черное полупрозрачное кружево и рассматриваю, представляя его на теле Арли. Снова бросаю взгляд в ящик и вытягиваю небольшой кусочек ткани стрингов, что не скрывают ничего.
- Прекрасный выбор, милая, прекрасный - озвучиваю свои мысли, опуская черный комплект в чемодан. Как и последующий красный, и розовый с шелковыми бантами, и белоснежный, и цвета морской волны, а после и шелковую полупрозрачную комбинацию вместе с коротенькими шортиками бросаю к собранным вещам, не осознавая, что в порыве жадного предвкушения выгреб почти все, дойдя до купальников.
- О черт, Арли, ты меня с ума сведешь, - хрипло шепчу, кучей закидывая в чемодан разноцветные бюстгальтеры и трусики, больше на веревочки похожие.
Добавляю пару теплых вещей, кожанку, несколько пар удобной обуви, затем и очки сгребаю с тумбочки, даже не цепляясь взглядом за косметику - ни к чему она. Протяжный вжик молнии и щелчок кодового замка - вещи готовы. Сажусь на смятую нами во сне кровать и подношу ладонь к лицу, закрывая ею глаза в попытке остановить ревущие в сознании эротические фантазии, где весь этот соблазнительный набор из чемодана я снимаю с выгнутого навстречу моим касаниям женского тела. Выдох и, потянувшись к своей футболке, натягиваю ее на себя.
Хочется оказаться подальше от толпы, подальше от родственников, подальше от забот. Хочется немедля перенестись туда, где время словно остановилось, и самым важным делом является быть с ней. Смотреть. И прикасаться.
Трель стандартного вызова выдергивает меня из подвешенного состояния своим раздражающим звоном, и я подрываюсь, быстро натягиваю свитер и подношу трубку к уху, чтоб услышать на том конце телефонной связи голос помощницы. После извечного “Доброе утро, мистер Фостер” она выкладывает последние новости о работе, сообщает о череде запланированных на неделю встреч и желании деда узнать у меня лично итоги договоренностей с японцами, напоминает о зависшей на таможне в Бремерхафене Годзилле, а в конце монотонного монолога приносит свои извинения за то, что у нее нет никакой информации о местонахождении мисс Меррик.
- Меня не будет в Дортмунде, - делаю паузу, мысленно прикидывая, насколько я смогу забросить все дела без особых потерь, и все же выдаю обтекаемое, - некоторое время. Все документы сбрасывай мне на почту - я прочту дистанционно и отпишусь по нашим дальнейшим шагам. Право подписи передаю первому заму, Фишеру, напечатай приказ и я подпишу его по приезду. И все встречи перенаправь на него.
“Как раз и проверим шавку в деле,” - расчетливые мысли, изрядно подогретые раздражением от встречи с братом Арлин, а после добавляю вслух:
- Кроме мистера Якимото, с ним я поговорю через “скайп” лично, - не хочу допускать лизоблюда к этому делу, иначе результаты сделки он сразу сообщит деду. - Мистеру Охману придется дождаться моего возвращения или же, - не могу сдержать ехидства в голосе, - самому позвонить мне, чтоб узнать интересующие сведения.
“А не передавать, как всегда, “высокие” указания через Урсулу”, - злость мне сейчас сложно сдержать. К тому же, меня бесит постоянное покровительственное отношение деда, а он, зная это, не упускает возможности показать кто есть кто в компании, тем самым, подталкивая меня к тому, чтоб послать его со своим “детищем” ко всем чертям.
- А вот с Годзиллой… - замолкаю на минуту. Мне до дрожи не хочется разрешать кому-либо касаться “жемчужины”, но осознание того, что оставлять машину на таможне еще на несколько недель нельзя, вынуждает меня произнести следующие слова, хоть и скрепя зубами: - Направь туда Стефана и скажи, что за сохранность машины он отвечает головой. - Варианты того, что сделаю с водителем за малейшую царапину на новенькой машине, мелькают перед моими глазами. И увольнение без какого-либо пособия и рекомендаций - самое малое, что представляется мне. Пауза и глубокий вдох: - Я не шучу.
- Мистер Фостер? - удивление сквозит в женском голосе, и понимаю почему. После того, как я лично летел за Годзиллой за океан, наплевав на все текущие дела, только что-то еще, куда более важное, могло заставить меня передать заботы по растаможке GT-R Nismo в чужие руки. Но миссис Шульц быстро берет себя в руки и продолжает другим тоном: - Все сделаю и передам.
- И еще, - оглядываюсь, не забыл ли чего, а после выхожу из комнаты и спускаюсь с увесистым чемоданом по лестнице, уже понимая, куда хочу увезти Арли. - Скинь сообщением номер телефона Роберто Гонсалеса. Зайди в мой кабинет и в верхнем ящике стола возьми записную книжку, нужные мне семь цифр где-то на последних страницах.
- Вы снова станете под парус? Путешествие займет около двух недель и вам необходимо подвезти на Форментеру продукты питания, правильно понимаю?
- Мне нужен только номер, Урсула, - усмехаюсь от того, как быстро миссис Шульц сделала правильные выводы. - Пока только номер. Жду. - Секунда промедления и скупое слово с губ: - Спасибо.
Уже пару минут спустя звоню Робу. Человеку, с которым меня десяток лет назад свела судьба и которого, наверное, мог бы назвать другом. Если бы верил в дружбу.
- Роб, нужна твоя помощь, - обхожусь без вступительных слов и перехожу сразу к делу. - Крепкое просторное судно с минимальным экипажем и проход по морю к Форментере через два часа из Ниццы, устроишь?
- Давно ты не звонил, Фостер, я уж думал, что твои кости меж скал свыше восьми тысяч километров белеют, - добродушный смех слышится в трубке, и я представляю улыбчивого и, на первый взгляд, неуклюжего гиганта, держащего телефон у уха за многие километры от меня. Но знаю, что первое впечатление обманчиво, и за внешней грузностью скрывается недюжинная сила, а за добродушностью - жесткость и твердость духа, позволяющая быть капитаном дальнего плавания на круизных судах. Тем не менее, капитан Гонсалес давно уже не отходит далеко от берега, предпочитая учить морскому ремеслу людей вроде меня. - Сам под парусом пойдешь?
- Нет, Роб, - усмехаюсь, - хочу побыть просто туристом.
- Как скажешь, турист, - снова раскатистый смех на том конце телефонной связи, который резко сменяет тишина. Прощание для Гонсалеса занятие бесполезное, и я считаю также.

»» 15.04.18 13:09 Альтернативная реальность / Аlternative reality
_________________

Что могло изменить венчание в нашей жизни? Ничего, мы будем жить вместе, как и жили. Что? Расписались мы гораздо раньше, и нас штамп в паспорте вполне устраивал. На пышной свадьбе настояла «власти». Пришлось идти на уступки. И готовясь к этому торжеству, я была вполне спокойна. Ну не совсем спокойна, но относительно. Для меня это было лишь мероприятие, не побоюсь сказать, обязаловка, после которой нас оставят в покое, и длинные носы пытавшиеся заглянуть в мою жизнь через замочную скважину угомонятся, переметнувшись в другие двери. Почему бы и нет? Их ведь целых четыре: братья и Роуз. Не мне же одной мучиться от постоянного внимания леди Клариссы. Но все пошло не так как я ожидала. Я надела платье, мне наложили косметику и уложили волосы, затянули корсет и помогли влезть в немного узкие туфли. Это тоже было не в первый раз. Все изменилось в момент, когда я давала клятву, когда мы обещали любить и уважать друг друга. Казалось это не просто брак и не просто свадьба, это нечто высшее, духовное. Что-то не объяснимое и не понятное, едва уловимое. Умиротворение, именно это я почувствовала после того как священник объявил нас мужем и женой….

Утро после свадьбы
Шотландия. Полфейл.

Отдаленно я начала слышать шум откуда-то снизу и пение птиц за окном. С каждой минутой звуки нарастали. Я просыпалась. Еле приоткрыв глаза, перевернулась на спину. Себастьяна в кровати не было. Потянувшись, как кошка не выспавшаяся, но очень довольная я встала в поисках телефона. Сумка! Я вчера так и не разобрала вещи. Моя сумка лежала на трюмо. Достав телефон, набрала маму. Та отчиталась мне о поведение, питание и распорядке дня девочек. На мое замечание она лишь засмеялась, хотя в душе уверена, она припомнила поговорку про курицу и яйцо. Теперь можно было одеться. Хотя признаюсь, идея спустится, вниз завернувшись в простынь меня посетила. Но если взять в расчет приятный запах корицы и шум с кухни, мы тут не одни. Но Клермонт же гремит сковородками и печет булочки.
Джинсы и белая футболка – наряд на все случаи жизни. Спустившись по лестнице, я оглядывалась вокруг. Себастьяна не было видно. Из кухни мне на встречу вышла Айн.
- Доброе утро, - поприветствовала она меня с улыбкой.
- Доброе, - улыбнулась я ей в ответ. – Вы не видели Себастьяна.
Как оказалась, мой муж проснулся не свет не заря, и уже бы на коне объезжай поместье. Не отказавшись от чашки кофе предложенной Айн, я прихватила ее собой и пошла на поиски мужа. Зайдя в конюшню, я обнаружила там давнего знакомого, лошадь по имени Аравн.
-- Зашла поздороваться? – Раздался голос позади меня.
- А как же? Когда-то ради него я проделала такой путь из Лондона. Стараюсь быть вежливой.
Обернувшись, я затаила дыхание, смотря на мужа. В старых джинсах и не менее старой боксерке он выглядел безумно сексуальным. Но было одно но…
- Не смотри так на меня, женщина, - он явно смеется надо мной.
- Клермонт, мне только и остается что смотреть, - язвлю в ответ. – Старый ирландец опять заставил тебя очищать стойло от навоза?
Пожав плечами, Клермонт делает шаг ко мне, заставляя, что ничего хорошего не обещало. Мужа я очень люблю но запах навоза с утра да еще и натощак, ничего хорошего кроме тошноты не обещал. И я пустилась наутек. Благо наученная опытом, я стала мудрее и оставила всю обувь на каблуках дома. Кеды мне в помощь. Вбежав в кухню, я налетела на Айн.
- Они грязные и ужасно пахнут они ведь не войдут в дом в таком виде?
Айн заговорщицки улыбнулась мне, вытирая руки о передник.
- В Дом только через душ, - встав в позу супергероя, властно произнесла она. Клермонт застывший у порога недовольно кивнул, мужчина шедший за ним начал ворчать, но, тем не мене, жены не ослушался.
- Кажется, мне тоже надо в душ, - произнесла я разглядывая себя и пустую чашку, кофе из которой успешно выкрасило мою джинсы, в пятнисто коричневый.