Роковая ошибка княгини (исторический детектив + ИЛР)

И правильно сделает. Какой-то Сергей мутный, а местами - просто мерзкий.

Ведет себя как низкий, сволочной человек. Как такого вообще можно принимать в обществе, не то что любить (это я о Саше)? Конечно, они все тут, как говорится, не без греха, но он, на их фоне, переходит все мыслимые и немыслимые границы, во много раз переплевывает их в своей низости, мерзости и т.д.

Это лишний раз говорит нам о том, что к своей связи с Сергеем она относится с большой разумностью, трезвым и четким умом. Что с ним она не ведет себя как кисейная барышня, смотрящая на него с раскрытым ртом и взглядом а-ля"собачья верность" бегающая за ним как хвостик, позволяющая вешать себе "лапшу на уши" и воспринимающая его внимание к себе как подарок судьбы и главное достижение своей жизни. И это очень большой плюс.

Да это кое о чем говорит. Но уж лучше он, чем Сергей, при всей некоторой аморальности этого момента.

А действительно? Надо ли ей это?

На фоне того, как он ведет себя в иных ситуациях, эта его физическая слабость - дело вполне естественное, нормальное. Такие мерзкие люди всегда слабые и трусливые. Они всегда "сидят в окопе" и лишь со стороны наблюдают за тем, как другие совершают подвиги и умирают, проливая свою кровь за страну и близких. Понятие долга и чести им не знакомо. Более того, они откровенно брезуют им, считая это ругательным словом, недостойным их уровня.

А как же иначе?!

Полностью согласна. И еще мне кажется, что Саша окажет гораздо большую помощь и влияние на Владимирцева, чем Мишель, как бы того не хотел сам Владимирцев.

Да уж!

Полностью поддерживаю.

И я о том же. Серьезная, целеустремленная девушка. Не чета всем этим барышням с их фантами да роялями.

И я тоже надеюсь.

Ну на революционера он уж точно не похож, даже на подпольного с прикрытием! Хотя как знать. Может быть не сейчас, а в 17-18-м он как раз им и станет. Если, конечно, к тому времени не допьется до смерти.

И я тоже.


А не наоборот?
_________________

Доброго времени суток, дорогие мои! Спасибо за развёрнутые отзывы, так интересно их читать, узнавать ваше мнение!



А то! Ещё бы ей о нём не вспоминать, такое впечатление произвёл на барышню наш красавец!



Вот-вот. Негодяй, размазня и собственник!





Вот это-то и показывает, кто на самом деле чего стоит! Кто настоящий мужчина, а кто трус. Я думаю, что уж лучше быть несдержанным и немного заносчивым, но Человеком, чем ласковым-нежным и сахарным маменькиным сынком и тряпкой!



В следующей главе расскажу обязательно!



Лиля, ну ты нашего-то господина не ругай, он просто слегка не совладал с собой из-за своего бешенства, ну и забылся чуть. С кем не бывает?



АХАХАХАХААА!!! Это да





Эх, совсем заклевали парня...!



Да-а, очень она чувствительная к таким вещам, и не по годам умная. И, мне кажется, в её этой отзывчивости и сердобольности самая её большая беда, потому что все этим беззастенчиво пользуются!



Справедливость же должна восторжествовать, да?! Ну, не знаю, не знаю... В жизни-то, оно, как правило, по-несправедливому выходит чаще всего. Ладно, поглядим



Ахаха, Юлиана, спасибо огромное, исправила! Глаз "замылился", не вижу уже сама, что пишу! И ведь вычитывала не один раз, и редактировала, а всё равно пропустила такую грубую ошибку! Спасибо большущее за внимательность! Разумеется, наоборот! Это я уже запуталась в местоимениях
___________________________________

 » Глава 14. Элла

Но это было только начало.
Вместе с запоздалыми слезами по несвоевременно ушедшему товарищу, пришло также осознание того, что у неё попросту не поднимется рука для проведения последней операции. Ни о каком вскрытии и речи быть не могло, несмотря на то что пули, по-хорошему, следовало всё же извлечь из его искалеченной груди.
Давясь слезами, Александра бережно накрыла Селиванова простынёй, но не с головой, как покойников, а лишь по плечи, как заснувшего друга. И вместо того, чтобы сбежать – во двор, под сень акаций, на шумную улицу, домой, в конце концов, да куда угодно! – Саша забилась в самый дальний угол прозекторской и, сев прямо на грязный пол, уткнулась лбом в колени и разрыдалась в голос.
Юру было невыносимо жаль, но если бы на этом все её беды заканчивались! С каждой секундой становилось всё яснее и яснее, что он оказался здесь не просто так: у Селиванова не имелось родственников в Москве, Саша готова была поспорить, что несчастный парень, как и она до недавних пор, ни разу в жизни в Первопрестольной и не бывал, всю свою жизнь проведя среди деревенских просторов.
И вот, он здесь, мёртвый, мертвее некуда, причём именно в Басманной больнице, а не в какой угодно другой, коих имелось в огромном количестве куда ближе к его родному дому. Ах, какое совпадение! Уж не Иван ли Кириллович за этим стоит? Слабо верилось, чтобы бедняга Селиванов оказался на Сашином столе без посторонней помощи. И эти переломанные пальцы… что это, если не послание к ней? Вот тебе, Александра, живой пример того, что ждёт тебя в случае неповиновения! Точнее, мёртвый пример. Любуйся, милая падчерица, и делай выводы!
Что ж, выводы Саша сделала, и довольно быстро. Все они, как один, сводились к тому, что Иван Кириллович Гордеев – последнее из всех ничтожеств, живущих на этом свете. Неутешительно, а куда деваться? Выбора-то теперь уже не было.
Задание Саша бесславно провалила: никакого вскрытия бедному Юре она проводить не будет, Сидоренко не засчитает ей практику, доложит Воробьёву, и вот он, желанный для всех результат. Её работе в больнице придёт конец. И квартиру у неё, скорее всего, после этого тоже отберут, а если и не отберут, вскоре попросту нечем станет за неё платить. Да, Саша бы без малейших колебаний устроилась работать хоть швеёй, хоть горничной – никакой работы она не боялась, но вот Алёна по-прежнему была одержима идеей выдать дочь за дворянина, так что ни о чём подобном речи идти не могло.
Вот как быстро всё закончилось. И двух дней не прошло, а Гордеев ведь целых две недели давал! Но они играли нечестно! Они не имели права, не могли, не должны были трогать Юру! Как ни посмотри, но это слишком жесткий способ заставить её изменить своё решение!
И до того всё это было горько, что Саша плакала, плакала и не могла остановиться. Некоторое время тишину царства мёртвых нарушали лишь её всхлипывания, но вскоре к ним добавились крики и шум с верхнего этажа.
Она замерла, стерев слёзы ладонью и, вскинув голову, прислушалась. Ипполит Сидоренко? Вновь наткнулся на своего недоброжелателя?
«Ах, да и чёрт с ним, пускай пропадает, неблагодарное ничтожество!» - с раздражением подумала Александра, но сама тем временем уже поднялась на ноги, отряхивая юбку.
Голоса, однако, принадлежали явно не Нифонтову с Сидоренко, на удивление Сашеньки, кричала женщина. И не женщина даже, а скорее девушка или девочка – голосок был больно тоненький и пронзительный.
Что-то случилось. Что-то из ряда вон выходящее, иначе не стали бы так голосить, поберегли бы покой больных, отдыхающих после утреннего обхода! И Воробьёва-то, как назло, не оказалось на месте с утра пораньше! С этими мыслями Александра быстро поднялась по лестнице наверх, посмотреть, что происходит, и предложить свою помощь, если понадобится.
Она ещё не успела открыть дверь, а до неё уже донёсся взволнованный голос всё той же тёти Клавы:
- Да не голосите вы так, ваша милость, вы мне всех больных переполошите! Успокойтесь, Христом Богом молю!
- Мама!!! – невзирая на увещевания пожилой медсестры, надрывно кричала девушка – совсем молодая, ровесница Саши, а то и моложе. – Мама, мамочка-а-а!
- Что у вас здесь происходит?! – спросила Александра, выйдя в коридор. Она, не в пример остальным, сохраняла ледяное спокойствие, и фраза её прозвучала очень по-взрослому. К ней тотчас же обернулись все – и Нифонтов, ещё не успевший уйти, отчего-то бледный как полотно, и перепуганная тётя Клава, и та самая девушка, заплаканная и перепачканная в крови. А также невысокий мужчина в бежевой тройке, тоже порядком окровавленной. На руках он держал женщину, пребывавшую в бессознательности. Одного взгляда хватило, чтобы сообразить – это её кровь была на них, и на пиджаке мужчины, и на атласном бело-голубом платье девушки.
Что-то оборвалось у Сашеньки внутри, когда она вдруг поняла, что это уже случалось в её жизни однажды.
Только женщина тогда была другая: роскошная брюнетка с белой, почти прозрачной кожей, такая красивая, преисполненная стати и достоинства, княгиня Юлия Волконская. Нынешняя же была, наоборот, блондинкой, немного полноватой, но всё же не до такой степени, чтобы это казалось некрасивым.
А Савелий Нифонтов, для полноты картины, сказал:
- Это же княгиня Любовь Демидовна Караваева! Господь всемогущий, что же с ней приключилось?
О да, подумала Александра.
Всё это когда-то уже было.
И травмы, надо же! – совершенно идентичные. Сломаны рёбра, вот только сломаны уж очень нехорошо. Подойдя поближе, Александра вскинула брови и тоже побледнела, как и бедняга Нифонтов, и тётя Клава.
- Попала под пролётку… лошади понесли… извозчик… прямо на неё… - принялся объяснять мужчина, судя по всему, сам князь.
- Ма-а-а-амааа! – протяжно завыла девушка, княжна Караваева собственной персоной. Упав на колени, она закрыла лицо руками и зарыдала.
И было от чего! Зрелище не из приятных. И дело не в том, что на княгине не оставалось живого места, и заливающая её платье алая кровь, пульсирующая мягкими толчками – это всё полбеды. Хуже всего то, что она вдруг начала задыхаться.
- На пол её, быстро! – скомандовала Александра, да так твёрдо, что князь неминуемо послушался. И прежде чем сообразил, что делает, он уже опустил свою бедную супругу прямо на больничный пол.
- Её бы в палату, - начала было тётя Клава, но Саша не дала ей договорить.
- Не самое лучшее время для споров, а до ближайшей свободной палаты вы её попросту не донесёте, не успеете!
Услышав эти предсказания, молодая княжна перестала рыдать и замерла с широко раскрытыми глазами. Нифонтов молодец, опомнился, сел подле неё и протянул платок, после чего приобнял за плечи и попытался успокоить.
- Дайте мне ручку, – потребовала Александра у тёти Клавы. Она следила за картотекой с делами пациентов, а ещё часто выписывала рецепты, поэтому ручка у неё всегда была с собой, болталась на шее, на цепочке, чтобы не потерять.
- Сашенька, давай лучше позовём доктора! – растерянно произнесла тётя Клава, не слишком понимая, что Александра собралась записывать в такой ответственный момент, когда сама княгиня Караваева умирала на её руках.
- Так вы не доктор? – князь, кажется, только теперь понял очевидное. – В таком случае уберите руки от моей жены! Позовите доктора, кто-нибудь! У вас же больница, в конце концов, неужели нет ни одного доктора?!
- Зовите доктора сколько угодно, только дайте сначала ручку! – не стала спорить Александра, но так как тётя Клава не поспешила её просьбу исполнять, пришлось проявить инициативу.
Наверное, это было верхом невоспитанности, вот так взять и одним резким движением сорвать цепочку с шеи пожилой и уважаемой женщины, но Саше было не до церемоний в тот момент. Несчастная княгиня начала бледнеть, глаза её округлились и полезли из орбит от недостатка кислорода. Ещё немного, и будет поздно. Так что, извините, тётя Клава, это не со зла, подумала Александра, вынимая стержень.
А раз уж зашёл разговор о невоспитанности, то изо всех сил бить в грудь бедной княгине пустым футляром от ручки было и того хуже. Молодая княжна, при виде этих ужасов, закатила глаза и потеряла сознание, повалившись прямо в руки к Нифонтову – благо, тот удержал её, и не дал удариться головой. А князь замер без движения, во все глаза наблюдая за тем, как по трубке из груди его благоверной сначала вытекает кровь, а затем…
…а затем она с хрипом сделала первый вдох, потом второй, потом третий. И начала худо-бедно, но дышать.
- Так-то лучше, – сказала Александра и пояснила, чтобы её не вышвырнули на улицу за жестокое обращение с дворянским сословием: - Ребро сломалось, пробило лёгкое. Она задыхалась, ей нужен был кислород, иначе она бы умерла.
И настолько спокойной и уверенной в себе она казалась, что её состояние каким-то волшебным образом передалось князю – тот стал постепенно приходить в себя и успокаиваться. И даже кивнул в ответ на Сашины объяснения, принимая их к сведению и как будто одобряя.
- Тётя Клава, попросите освободить ближайшую к нам палату. Там, кажется, женщина с пищевым отравлением… не слишком тяжёлый случай. Пускай переезжает в бывшую палату Владимирцева, она на этом же этаже. Помогите ей, если потребуется. А в её палату отнесём нашу Любовь Демидовну. Савелий Савелич, поможете?
- Конечно, помогу. Только вот… барышню-то надо куда-то деть, – он указал на бессознательное тело молодой блондинки на его коленях. Александра прикусила губу.
- Да. Некстати. Вера! – обрадовано воскликнула она, заметив свою дорогую подругу на лестнице. – Верочка, как ты вовремя! Иди скорее сюда, приведи в чувство девочку, дай ей нашатырь! И уведите, ради Бога, её отсюда, не ровен час опять сознание потеряет.
- Господи, что тут у вас?! – ахнула Вера, да так и замерла на ступенях. Князь с надеждой смотрел на неё, посчитав, видимо, что это она – тот самый доктор, который сейчас решит все их проблемы. Молодая, конечно, но, по крайней мере, постарше этой рыженькой, а значит, и опытнее наверняка.
Но, увы, в столь нестандартной ситуации и самый опытный врач мог растеряться. Тем более, Вера прекрасно знала, кто перед ней, и от осознания того, что княгиня Караваева может умереть по их вине, ноги её вовсе сделались ватными.
- Вера, умоляю тебя, не мешкай! – Саша склонилась над бедной княгиней, проверила пульс на её шее и поняла, что действовать нужно незамедлительно. Для начала не помешало бы остановить кровь.
То, что несчастная Любовь Демидовна не задохнулась, вовсе не означало, что она не умрёт через секунду от кровопотери или болевого шока. Промедление было совершенно ни к чему, и тем более все эти глупые возгласы: «Ба, сама Караваева, надо же!», и растерянное: «О-о, а куда же нам девать её дочку, не оставлять же здесь, в коридоре на полу?»
Драгоценное время утекало, просачиваясь сквозь пальцы, вместе с жизнью бедной женщины. Но потом оно понемногу сдвинулось – и вот уже тётя Клава, вновь сделавшись решительной, освободила ближайшую палату, помогая женщине, занимавшей её, перейти в бывшие покои Владимирцева, что располагались в другом конце коридора.
Вера приняла у Нифонтова едва живую княжну, а сам Нифонтов стал помогать князю уложить Любовь Демидовну на носилки. Караваев вызвался отнести её на руках, но Александра категорически запретила, на ходу объясняя, что княгине непременно нужна ровная поверхность, у неё и так раздроблена вся грудная клетка, ни к чему сейчас усугублять.
Караваев послушался, и это было удивительно. Вообще-то Борис Егорович слыл человеком весьма суровым, если не сказать жёстким, и мало кого в этой жизни слушался, кроме голоса собственного разума. Но в этой девочке он углядел какую-то небывалую силу духа, не говоря о том, что она была единственной среди всех присутствующих, кто не растерялся и полностью взял ситуацию под свой контроль.
Неважно, сколько ей лет, подумал тогда Караваев. Лишь бы спасла его Любушку! Раз никто другой не в силах ничего предпринять! Из сбежавшихся на шум медсестёр, как на грех, двое оказались новенькими – одну замутило от вида крови, а другая бросилась её успокаивать. Третья оказалась покрепче, но, увы, практиковалась она в акушерском отделении, и знания о переломах имела весьма поверхностные.
Оставались тётя Клава, всю жизнь занимавшаяся канцелярской работой при больнице, и последний раз принимавшая участие в операции году эдак в 1875-м, и, разумеется, Вера. Дрожащая от страха Вера, побледневшими губами повторяющая одно и то же: «Княгиня, княгиня, княгиня!»
Что ж, простим ей её слабость. Саша в первый раз тоже страшно растерялась, когда Юлия Волконская истекала кровью прямо у неё на глазах. Ну, а во второй раз не так страшно, тем более, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что ранения госпожи Караваевой не смертельны. При правильном подходе, разумеется.
Последующие полторачаса для Александры прошли как в тумане. Она в точности не помнила, как Нифонтов с князем отнесли Любовь Демидовну в палату, не помнила, кто именно помогал ей раздевать несчастную княгиню – кажется, всё-таки это была Вера, а тётя Клава осталась приводить в сознание молодую княжну.
Не помнила Саша и то, как занималась переломами бедной Караваевой, не помнила, как вправила ей вывихнутое плечо, как останавливала кровь и зашивала рану. Всё вокруг точно занавесили белой пеленой, которая рухнула сверху в ту секунду, когда она громовым голосом велела Нифонтову с князем выйти из палаты, несмотря на все протесты последнего. Саша действовала машинально, но на удивление уверенно, словно кто-то подсказывал ей каждый шаг заблаговременно, и ни разу за всё время операции рука её не дрогнула, сохраняя похвальную твёрдость.
Она не заметила, какими глазами смотрит на неё Вера, она не слышала криков пришедшей в себя молодой княжны по ту сторону двери, и тот момент, когда Вера сменилась Ипполитом Сидоренко, Саша тоже упустила. Для неё это стало новостью – она попросила подать битны, чтобы перевязать зашитую рану, и вместо тонкой Вериной ручки её ладони коснулась грубая волосатая лапища. Это и стало тем мигом, когда Александра опомнилась от наваждения. Подняв взгляд, она увидела своего наставника, но спрашивать ничего не стала.
Давно ли он здесь? И что, во всей больнице и впрямь не нашлось другого доктора, кроме него? Выходит, Викентий Иннокентьевич ещё не вернулся? Надо же, надо же. А не хочет ли Сидоренко проверить её работу? Может, не стоит пока перевязывать – пускай посмотрит? Или, он уже посмотрел? Кто знает, сколько он уже стоит здесь, наблюдает…
Все эти мысли бились в Сашиной голове, путались, мешались, и раздражали её неимоверно. Так или иначе, она перевязала рану, а услужливый Ипполит Афанасьевич подал ножницы, чтобы обрезать бинты. Александра поблагодарила, а затем на несколько секунд замерла над своей пациенткой, прислушиваясь к дыханию, как это делал её отец. Со временем он научил её определять состояние больного по тому, как тот дышит.
Княгиня Караваева дышала ровно. Чуть с хрипотцой, но ровно. Саша непроизвольно улыбнулась уголками губ, а потом поняла, что плачет.
Вот уж чего не хватало! Смахнув эти непроизвольные слёзы радости, она вышла из палаты, не глядя на Сидоренко, оставшегося с княгиней. Ей навстречу тотчас бросился князь Борис Егорович, взволнованный супруг.
- Как она? Как?
- Всё в порядке, – ответила Александра с улыбкой. И, наверное, не было большего счастья, чем наблюдать за неимоверным облегчением на его лице. Караваев зарыдал как мальчишка, не сдержав своих чувств и, ворвавшись в палату, рухнул на колени перед женой и принялся целовать её руки, заливаясь слезами.
Такого поведения от всегда сдержанного и строгого князя не ждала даже его дочь, симпатичная круглолицая блондиночка лет семнадцати, с выдающимися чертами аристократичного лица и премилым курносым носиком. Глаза её раскраснелись от слёз, но и это не портило её облика. Особенно Сашу поразило то, что княжна тоже вскочила со своего места, но бросилась не к матери, а к ней. И, обняв за шею как родную, разрыдалась.
- Спасибо, доктор! Спасибо, спасибо, спасительница наша, век не забудем этого!
Саша, конечно, расчувствовавшуюся княжну тоже обняла, чтобы не оставаться безучастной и, поглаживая её по спине, постаралась успокоить:
- Ну-ну, сударыня, будет! Лучше пойдёмте умоемся холодной водой и приведём вас в порядок. Вашей матушке не захочется видеть вас заплаканной, когда она придёт в себя!
Вера тихонько охнула, очевидно, намекая на недопустимость столь вольного общения с Караваевой, но Александре было всё равно. Если уж она самому Волконскому не побоялась дерзить, что ей какая-то девочка? Вполне милая, между прочим, и куда дружелюбнее "его величества"!
Вопреки Вериным страхам, младшая Караваева рассмеялась, ничуть не обидевшись на Сашины слова.
- Вы правы, нужно срочно привести себя в порядок! – она вдруг подмигнула и сказала: - А заодно и вас!
- Ох! Да, мне бы тоже не помешало, – смутилась Александра, только теперь догадавшись оценить свой внешний вид, оставлявший желать лучшего.
- Я… могу для начала проведать маму? – неуверенно поинтересовалась княжна, заглядывая в приоткрытую дверь, где прямо на полу сидел и рыдал сам князь.
- Конечно, ваша светлость.
- Ой, пожалуйста, не нужно этих «светлостей», они мне и при дворе ужасно надоели! Прошу вас, просто Элла. Или уж, на крайний случай, Елизавета Борисовна. А вас как зовут?
Элла?! Где-то это имя она уже слышала! Ах да, не далее чем вчера, на приёме у Авдеева. Так это и есть та самая Элла? Вот так встреча!
- Александра, – отозвалась Саша с некоторым запозданием.
- Сашенька! – ласково повторила Элла, после чего, встав на цыпочки, поцеловала её в щёку, чем окончательно шокировала как Веру, так и тётю Клаву, наблюдавших за этой сценой. – Милая моя Сашенька, спасибо вам за то, что спасли мою маму! Я этого никогда не забуду!
Окончательно взяв себя в руки, Элла зашла к матери и, присев рядом с князем, принялась его успокаивать, что-то тихо и ласково нашёптывая на ухо. Саша сочла эту сцену слишком интимной и не предназначенной для посторонних глаз, поэтому закрыла дверь прямо перед носом у тёти Клавы, как обычно бессовестно подглядывающей и подслушивающей.
- Господи, какая же ты молодец! – выдохнула Вера, которая, кажется, до сих пор не отошла от потрясения. Голос её срывался, а руки по-прежнему подрагивали, но поделать с собой она ничего не могла.
- И Викентия Иннокентьевича, как на грех, рядом не оказалось! – вставила своё слово тётя Клава. – Уехал, и Маринку свою с собой забрал. И Семёна. Вот надо ж так, в один день всё! У нас из докторов и оставались-то Макаров с Сидоренкой! Один слепой старик, другой – криворукий алкоголик, один другого хуже!
- Да кто ж знал, что сама княгиня! – вторила ей Вера. – Марина Викторовна на врачебный консилиум с Семёном уехали, а Викентий Иннокентьевич куда-то по своим делам с утра отлучился. Да и что бы он мог, даже если бы и был? У него запястье вывихнуто, много ли с больной рукой наделаешь?
- Нет, но Сашка-то наша какова! Кто бы мог подумать!
- И ведь не растерялась!
- И как правильно всё сделала-то, сообразила, погляди ж ты! Вот девка-то молодец!
Они говорили ещё что-то, но Александра их уже не слышала. Развернувшись, она направилась к выходу. Ей срочно нужно было на воздух, иначе, она была уверена, что просто потеряет сознание от нервного напряжения.
«Господи, а она ведь и впрямь могла умереть! Я же не знала, что никого из докторов нет на месте! Я думала, я начну, а они придут, помогут. Исправят ошибки, в случае чего. А я, оказывается, была одна всё это время? Макаров с Сидоренко не в счёт. Сидоренко – патологоанатом, а Макаров – это, видимо, тот старенький дедушка, которого я видела вчера утром с тётей Клавой. У него и впрямь бельмо на одном глазу, видит плохо. Господи, господи! Я была совсем одна! Я могла её потерять, она могла умереть! Да что уж там, она бы и умерла, пока они искали бы для неё палату! Задохнулась бы… как пить дать – задохнулась!»
Эти мысли сдавливали ей грудь, мешая дышать. Голова кружилась по-страшному, а перед глазами вновь встала пелена, но уже другая, предобморочная. Это от нервов. Запоздалая у меня какая-то реакция, подумала Александра с болью, но, благо, именно в этот момент коридор закончился, и сквозь приоткрытую дверь она вышла на улицу.
Не видя ничего перед собой, Саша встала у перил и достала из кармана пачку папирос. Но только, вот беда! – спички категорически не желали зажигаться. Когда третья или четвёртая сломалась в её руке, Саша чертыхнулась и уже собралась оставить эту затею, но вдруг прямо перед ней вспыхнул огонёк дорогой зажигалки, давая спасительную возможность прикурить. Она подняла взгляд, ожидая увидеть кого угодно, начиная с Гордеева, заканчивая князем Караваевым, но это оказался всего лишь доктор Сидоренко.
Оказывается, он тоже стоял на веранде и курил после сложной операции. Александра с благодарностью приняла огонь, кивнув вместо «спасибо», на которое уже была не способна, и, нервно затянувшись, облокотилась о перила и постаралась взять себя в руки.
«Всё позади, - сказала она себе. – Всё закончилось, успокойся! Всё хорошо!»
Да уж, хорошо, лучше не придумаешь! Караваеву, может, и спасли, но от этого труп Юры Селиванова никуда не исчез. По-прежнему лежал на операционном столе, напоминая о жестокости Ивана Кирилловича, а также о конце Сашиной практики в больнице.
«Зато я видела глаза князя Караваева», - вдруг подумала девушка, и горькая усмешка тронула её губы. Она была одна теперь, она слышала, как ушёл Сидоренко, так ни словом с нею и не обмолвившись, слышала, как закрылась дверь за его спиной. В одиночестве можно было позволить себе улыбнуться. Она это заслужила.
А взгляд Бориса Егоровича Караваева… и это счастье на его лице… Вот почему Саша выбрала медицину! Ради таких моментов, когда спасаешь человеческие жизни, вытаскиваешь людей с того света. Ты, только ты, и больше никто. Своими собственными руками.
Вот этими руками. Александра посмотрела на свои руки, с зажатой папиросой между пальцев, и вновь улыбнулась.
- Папочка… ты бы мною гордился! – прошептала она.
И пускай эти предатели поставят крест на её практике. Однажды, она знала, из неё получится превосходный врач. Вопреки всему миру! Потому что это её призвание, её стезя, которую она сама для себя выбрала. И ни единая сила в мире не заставит её сойти с этого пути.
«Пятая моя», - подумала Александра с улыбкой, возвращаясь обратно в здание больницы.
Пятая спасённая жизнь, подумать только!
Вера, как только Саша подошла к ней, сказала, что Викентий Иннокентьевич, оказывается, уже вернулся и требовал её к себе – делать нечего, пришлось идти. Тётя Клава, правда, говорила вслед много хорошего, и Вера радостно улыбалась, ведь они-то думали, что Воробьёв оценит по достоинству её сегодняшний подвиг. Увы, Саша никаких иллюзий на этот счёт не питала.
Как бы там ни было, что бы она ни сделала, кого бы ни спасла – хоть самого царя-батюшку! – она знала, Воробьёв не простит ей несделанного вскрытия. По приказу Гордеева не простит. Она же слышала их ночной разговор, и слова Ивана Кирилловича до сих пор звучали в её ушах. Он заплатил Воробьёву, и заплатил немало. И плевать на спасённую жизнь княгини Караваевой! И на обещание, данное другу, уходящему на фронт, чтобы уже не вернуться.
На всё плевать.
Деньги правят миром.
Суровые истины человеческого бытия.
«Как же я вас всех ненавижу», - мысленно сказала Александра и, постучавшись, решительно зашла в кабинет. Побыстрее бы уж. Ожидание и ощущение неизбежности её невероятно угнетали, но что она могла поделать?
Дела оказались хуже некуда – Викентия Иннокентьевича не оказалось в кабинете. Саша собралась было сразу выйти, но увидела на столе Воробьёва знакомую папку с историей болезни офицера Владимирцева, которую сама же туда положила вчера и невольно задержалась.
Это всё уже не имело смысла, она знала, но, тем не менее, решила последовать его совету и подсмотреть год рождения в карточке. Вот такая маленькая девичья прихоть: ей было интересно, насколько он старше её по годам, интересно, и всё тут! И как это вчера не догадалась глянуть?
А впрочем, вчера она ещё не знала, насколько он интересен и хорош собой!
Подойдя к столу, Александра взяла папку и улыбнулась. Так она и думала, девяностый год! И, надо же, день рождения совсем скоро, уже через две недели! Вот только вряд ли он будет отмечать свой двадцатипятилетний юбилей, с грустью подумала Саша, возвращая папку на прежнее место.
…и тут её рука замерла над столом. А это что такое? Вторая папка, понятно, история болезни старушки Никифоровой, которую Саша, к стыду своему, ещё ни разу не навестила и теперь уже вряд ли когда-то навестит. Но что за третья папка рядом? Вчера её тут не было, и…
И, разумеется, Александру совершенно не должно было касаться, что лежит или не лежит на столе у доктора Воробьёва, если бы не ярко отпечатанные буквы: «Дело №35», с печатью их уездного полицейского участка.
Сердце её замерло.
«Мне по-прежнему нужно дело, - слова Гордеева звучали в её голове так ясно и отчётливо, словно он сам стоял здесь и повторял их специально для неё. – Похоже, ты используешь не те методы убеждения, мой дорогой друг, если дело до сих пор не лежит на моём столе!»
А Воробьёв, помнится, говорил на это, что попробует убедить Леонида?
Ещё не понимая, зачем это делает, Александра развернула папку к себе и посмотрела на подпись внизу: Л.И. Воробьёв.
Выходит, всё-таки убедил, подумала она, вспомнив о ночном разговоре. И, подняв взгляд, прочитала невообразимое: «Дело об убийстве Юлии Николаевны Волконской»
Вопреки собственному желанию, из груди её вырвался возглас отчаяния и изумления. Саша не поверила своим глазами и перечитала ещё раз. И потом ещё, для верности. Затем перекрестилась и вновь прочитала, но от этого буквы не переплелись в другие слова, увы, там по-прежнему было написаны те же самые истины, невероятные и ужасные.
Убийство Юлии Николаевны?!
«Вот почему он хотел добраться до этого дела раньше, чем это сделает его сын!» - Александра не успела завершить мысль до конца, а рука уже непроизвольно тянулась к папке. Открыв её, девушка вновь вскрикнула и поднесла ладонь к губам, чтобы не дать себе закричать в голос.
К делу прилагались фотографические карточки. Прямо на первой странице, сваленные в беспорядке – видимо, Викентий Иннокентьевич забирал папку в спешке. Ещё бы, если в спину ему дышал Волконский, как предупреждал Иван Кириллович!
Фотографии эти были до того ужасны, что у Саши просто не нашлось нужных слов, чтобы выразить свои чувства в тот момент. И снова слёзы, непрошенные, непроизвольные, когда она увидела её… по-прежнему красивую, по-прежнему безупречную, но, увы, неживую.
Надо сказать, эти фотографии наглядно доказывали, что никакого самоубийства не было и в помине. Неизвестно, откуда Гордеев взял предсмертную записку, но это всё фикция. Аглая, племянница дворецкого из Большого дома, говорила, что княгиня написала записку перед смертью, адресованную якобы Ивану Кирилловичу, а он потом представил её в качестве доказательства самоубийства несчастной Юлии Николаевны.
«Но это всё неправда! Нужно сказать им, нужно предупредить!» - как настоящая поборница справедливости подумала Саша, а затем горько усмехнулась собственной наивности.
Предупредить?
Как же.
Так они её и послушали!
Особенно этот надменный холёный красавчик, считающий ниже своего достоинства смотреть в её сторону! А сестра его, похоже, мнения своего и вовсе не имеет, во всём раболепно следующая за своим старшим братцем, во всём ему потакающая. Кто ещё оставался? Алексей Николаевич? Княгиня-генеральша?
Старшего Волконского не было в городе, но Саша отчего-то очень сомневалась, что он стал бы её слушать, даже если бы жил на соседней улице. Что касается княгини, Гордеев, кажется, сказал той ночью, что та слегла с сердечным приступом и теперь не покидает чертогов собственной спальни.
«Допустим, я скажу ей. И что это изменит? Ускорю её кончину, приблизив на шаг к очередному инфаркту?» - размышляла Александра, перелистывая страницы дела. Их было всего четыре: медицинское заключение, описание места преступления, пропавших вещей и показания свидетеля, нашедшего тело, некоего Адриана Кройтора.
Именно эту фамилию они и называли той ночью. За его голову Гордеев назначил награду своему верному слуге Георгию.
- Вот оно, значит, как! – вслух произнесла Александра, и покачала головой.
Гордеев убил собственную жену.
Выстрелил ей в сердце. Из револьвера системы наган, как написано в деле. Выстрелил практически в упор. Выстрелил, чтобы после её смерти жениться на Сашиной матери.
И бедного Юру Селиванова он тоже убил.
Убил.
«И меня он тоже убьёт. Господи, он чудовище!» - в очередной раз подумала Александра.
И вновь вернулась мыслями к тому разговору, невольной свидетельницей которого она стала.
«Если Михаил доберётся до него раньше, нас обоих ждут очень большие неприятности, Викентий. Нам нужно сбить его со следа, лишить его всяческой возможности узнать правду»
Александра плохо понимала, что она делает и зачем она это делает, но руки её тем временем уверенно собирали все фотографии до последней, аккуратно складывали листы, завязывали тесёмки на папке и убирали эту папку под пояс платья. Полы халата опустились сверху, скрывая папку от посторонних глаз.
В схожем состоянии Саша пребывала часом ранее, во время операции. Разум как будто затуманен, мыслей как таковых и нет, но руки, тем не менее, делают свою работу уверено, будто ими управляет кто-то другой, не она.
Выйдя из кабинета, Александра остановилась, в растерянности глядя на опустевший больничный коридор, не зная, куда идти и что делать. На плечо её легла чья-то рука, это вторжение вывело девушку из размышлений, заставив вскрикнуть от испуга.
Если бы это был доктор Воробьёв – она бы безнадёжно пропала. Но, к счастью, это оказалась всего лишь Элла. Милая, улыбающаяся Элла, которую Саша в тот момент готова была расцеловать уже потому, что она не Викентий Иннокентьевич.
- Извините, что напугала, – виновато произнесла княжна, очаровательно покраснев. – Вы обещали показать, где можно умыться, чтобы я не выглядела зарёванной чушкой!
На этот раз из Сашиной груди вырвался смешок, непроизвольный и близкий к истеричному, но она поклялась себе держаться. Да, да, конечно. Раковина… в сестринской… скорее туда, подальше от этого кабинета… холодная вода… умыть княжну… умыться самой… отвлечься… уйти в мыслях ото всего этого ужаса…
Папка прожигала сквозь ткань платья, точно была сделана из раскалённого железа, а не из простой бумаги. Саша на всякий случай проверила, крепко ли держится? Не собирается ли выпасть в самый неподходящий момент прямо под ноги Викентию Иннокентьевичу?
- Вот сюда, – сказала она княжне, открыв перед нею дверь. Там сидели те девочки, новенькие медсёстры, и обсуждали в три голоса события сегодняшнего дня. При появлении главной героини они тотчас замолчали, стыдливо потупив очи, и сделали вид, что заняты разбором медицинских инструментов.
Александра подвела Эллу к раковине и придержала её распустившиеся волосы, когда та нагнулась, чтобы умыться. Этот заботливый жест заставил княжну рассмеяться, и она с благодарностью кивнула.
- Вы такая хорошая, Сашенька! – подытожила Караваева, когда дело было сделано. – А теперь ваша очередь. Уж простите, но ваш внешний вид тоже никуда не годится!
Медсёстры тихонько захихикали, а Александра лишь грустно улыбнулась в ответ и послушно умылась холодной водой. Коса её тоже едва ли не свалилась в раковину, и княжна ловко подхватила её, не дав намокнуть. И тотчас же восторженно ахнула:
- Ой, какие у вас волосы мягкие! И красивые-то какие, я только сейчас заметила!
«Давай, ещё и ты назови меня рыжей, для полного-то счастья того и не хватало!» - с тоской подумала Александра, вяло улыбаясь в ответ. Элла достала платочек с красивым вензелем, вытерла им лицо, затем достала ещё один и протянула Александре.
- Благодарю.
- У меня много таких, – по секрету поведала княжна. – Подкладываю в корсаж, чтобы… ну, сами понимаете, фигурой в батеньку пошла, никаких округлостей, плоская, как доска! Приходится хитрить!
Экая самокритичность! Саша вновь улыбнулась и подумала, что для аристократичной княжны Элла что-то уж слишком простодушная и общительная. Ни в какое сравнение ни с Ксенией, ни с Катриной Волконской она не шла. А вот Антона Голицына немного напоминала. Тот тоже бессовестно нарушал правила хорошего тона, делая при этом вид, что ему жутко стыдно собственной бестактности.
Элла смущённо развела руками, а затем рассмеялась и, взяв Александру под руку, увлекла в коридор, подальше от заинтересованно косящихся на них медсестёр.
- Сашенька, вы мой кумир с сегодняшнего дня. Как Онегин, знаете? Или как Печорин… вот всегда мне он нравился, сама не знаю, почему! Впрочем, не о том я говорю! Не знаю, как словами всё это выразить… Я бы хотела… м-м, я бы хотела вас отблагодарить! Вы сегодня спасли жизнь моей маменьке, которая для меня самый дорогой человек! Вы заслуживаете любой награды, какую только попросите.
«Разрешите мне дальше практиковаться в больнице… верните отца… верните Юлию Николаевну… верните мою прежнюю жизнь… верните Юру Селиванова!» - вот что она хотела сказать.
Но всё это было одинаково невозможно. А вещи более материальные, к сожалению, Александру не интересовали. Потому она промолчала.
Элла помялась немного и, переборов смущение, осторожно продолжила:
- Вы знаете, наверное, мой отец один из богатейших людей в стране. Просите что угодно, Саша, и он весь мир к вашим ногам склонит! А я помогу.
- Елизавета Борисовна, дорогая моя, поверьте, я не за награду это делала! – попробовала объяснить Александра, но Элла оказалась весьма понятливой и в объяснениях не нуждалась.
- Конечно, нет! У вас на лице написано, что вы прирождённый врач! Конечно, для вас все равны, и вы с тем же успехом кинулись бы на помощь любой простолюдинке, попавшей в такое же несчастье! Я понимаю! Но поймите и вы, Сашенька, дорогая, я не хочу остаться неблагодарной. Моя мама… вы знаете, как я люблю её? Я бы не пережила, если… ох… - подумав о нехорошем, Элла снова едва ли не разрыдалась, вовремя замолчав и промокнув глаза платочком.
- Я не знаю, что и сказать, – ответила на всё это Александра, после непродолжительного молчания.
- Понимаю, – опять порадовала чуткая княжна, – но я ведь и не прошу вас отвечать сразу… для вас это не меньший шок, чем для нас с папенькой… вы же тоже не железная! Вот что я придумала! А давайте завтра прогуляемся вместе! Я хочу узнать вас получше, вы такая интересная девушка! Я приеду навестить матушку, и мы вместе с вами немного пройдёмся… скажем, до ближайшего кафе, тут недалеко есть одно… какое вкусное там мороженое!
Элла щебетала так весело и бойко, что перебить её не было ни единой возможности. И Александра решила дождаться конца этого монолога, чтобы потом с чистой совестью напомнить княжне о том, что завтра воскресенье, а по воскресеньям практики в больнице у неё не было.
На примере Волконских Александра очень хорошо убедилась, какой бывает дворянская милость, и становиться живой игрушкой для избалованной княжны ей хотелось меньше всего. Достаточно того, что Сергей Авдеев, всякий раз появляясь с ней на людях – что вчера в особняке, что до этого в городе – держится так, как будто она какое-то диво, и словно бы демонстрируя всем: вот, поглядите-ка, до чего любопытная вещица у меня есть!
Нет, нет, и ещё раз нет! И потом, разве она забыла свои предубеждения насчёт дворянского сословия? А Элла, при всём своём очаровании и непосредственности, была, увы, одной из ярчайших представительниц вражеского лагеря.
Это две параллельные прямые, которые никогда не пересекутся, и Саша свято верила: ни о каких «узнать друг друга поближе» и речи идти не может! Признаться, это казалось даже обидным: вот тебе, милая Сашенька, небольшой подарок за отзывчивость – покровительство богатой княжны, и её внимание к твоей плебейской персоне!
Может быть, она заблуждалась. Скорее всего, она заблуждалась. И заблуждалась сильно.
Но, увы.
Во всём виноваты Ксения, Катерина и конечно же Мишель. Именно благодаря им Саша очень остро ощутила эту разницу в социальном положении, которой до этого не придавала значения, искренне и наивно полагая, что перед Господом все равны.
Авдеев, ещё один представитель высшего сословия, никогда на её памяти не кичился своим происхождением и другим не позволял, всячески оберегая возлюбленную от подобных несправедливостей, с ним Александра никогда не чувствовала себя человеком второго сорта. Может быть, где-то в глубине души, она и понимала, что, по-хорошему, не пара ему, но все вокруг, начиная, как ни странно, с его же родителей, убеждали её в обратном.
А её замечательные будущие родственники живо развеяли девичьи убеждения, грубо и бесцеремонно опустив с небес на землю. И ведь большинство людей этого круга такие! Сергей Авдеев исключение, и то наверняка потому, что они вместе с самого детства, и его любовь не даёт ему видеть очевидное. Такие мысли наводили на Сашу неминуемую тоску.
А Элла по-прежнему трещала без умолку, не давая вставить ни слова в свою преисполненную благодарности речь. И на лице её цвела такая искренняя и добрая улыбка, что Александра вдруг усовестилась отказать ей. Наконец, когда княжна Караваева замолчала, Саша собралась с духом и как можно тактичнее и деликатнее выразила искренние сожаления по поводу абсолютной невозможности совместной прогулки. Она считала, что завтрашний нерабочий день станет неплохим оправданием, но Элла была младшей дочерью в семье, избалованной и эгоистичной (оба качества в меру, отдадим ей должное), и так или иначе с малых ногтей привыкла добиваться своего.
А сейчас она жаждала отблагодарить эту милую девушку, отблагодарить во что бы то ни стало, независимо от того, хочет сама она того или нет! Сопротивление заведомо не имело смысла.
- В таком случае, встретимся послезавтра! – бодро провозгласила княжна, заранее угадав, что "воскресенье" - это только предлог, и её благодетельница просто стесняется идти с ней куда-либо. Несмотря на то, что Элла совсем недавно миновала порог семнадцатилетия, она была довольно проницательной и совсем не глупой девочкой. – Послезавтра я тоже приду навестить матушку, вот тогда-то и повидаемся!
Увы, отвязаться от неё было совершенно невозможно. Наша Сашенька тоже была на редкость упрямой и целеустремлённой, и тоже никогда не отступалась от своего, но сегодня звёзды ей не благоволили. Едва ли она успела подумать о том, чтобы высказать княжне категоричный отказ, как в коридоре послышались шаги, и навстречу им вышел собственной персоной доктор Воробьёв с князем Караваевым.

___________________________________

 » Глава 15. Никифорова

Разговор прервался сам собой, Саша так и не успела выразить нежелание проводить досуг вместе с Эллой, и та сочла её молчание за безоговорочное согласие.
- Папенька, а вот и Александра Ивановна, ты ведь хотел её поблагодарить! – напомнила она, подходя к отцу и беря его за руку. Викентий Иннокентьевич остановился, посмотрел на Сашу каким-то странным взглядом – непонятно, одобрительным или наоборот, но ничего не сказал, только кивнул в знак приветствия.
Князь вышел вперёд и, взяв Александру за руку, ещё холодную после ледяной воды, с почтением поцеловал, словно та была принцессой крови, или даже королевой, к примеру. Это заставило её смутиться и улыбнуться невольно.
- Милая Александра Ивановна, спасительница! - с чувством проговорил Борис Егорович. – Что бы мы делали без вас, дорогая вы наша! Я уже выразил господину Воробьёву моё безоговорочное восхищение вами, теперь, позвольте высказать его вам лично! Вы просто чудо, девочка моя, вас сам Господь послал моей Любушке! Наша благодарность вам не знает границ! – и тут же, не меняя тона, спросил: - Сколько вы хотите? Тысячу? Две тысячи?
Александра непроизвольно открыла рот, но потом вспомнила, что это совсем неэстетично и из-за промаха своего расстроилась ещё больше, чем из-за предложения Бориса Егоровича.
- Вы это серьёзно? – на всякий случай спросила она, вновь возвращаясь в мыслях к этой бессмертной истине – увы, всё измеряется в деньгах. И, увы, богатые до последнего будут убеждены, что бедным от них нужны исключительно деньги.
Деньги, деньги и больше ничего.
Но Борис Егорович истолковал её изумление по-своему и, несмотря на то что Элла вот уже несколько секунд дёргала его за рукав, призывая ради всего святого не продолжать этих оскорбительных речей, с гордостью произнёс:
- Конечно, для вас это огромные деньги, но для меня это ничего не стоит, поверьте! Жизнь моей Любушки дороже всего на свете, и...
- И поэтому вы с лёгкостью оценили её в две тысячи рублей? – из последних сил стараясь не выйти из себя, перебила Александра. Караваев ожидал чего угодно в ответ, но только не дерзости, поэтому растерянно замолчал, наконец-то обратив внимание на то, что дочь отчаянно тянет его за рукав.
Воробьёв тоже спохватился, вспомнив о своём сиятельном госте:
- Александра, что ты себе позволяешь?! Смени тон!
- Всё в порядке, доктор, - покачал головой Борис Егорович. - Может, я и впрямь ошибся... к чему мелочиться! Вы правы, Александра Ивановна. Две тысячи это слишком грубо! Предлагаю пять!
И он ещё улыбнулся и развёл руками, этим широким жестом демонстрируя свою щедрость, вкупе с безграничной благодарностью.
- Господи боже! – прошептала Александра, удивляясь, увы, не огромной сумме, а кошмарной ограниченности восприятия князя Караваева. – Ваша светлость, да не нужны мне ваши деньги, я у вас и копейки-то не взяла бы за такое. Это же не ради денег, это... Впрочем, зачем я вам это объясняю? Прошу меня извинить! – совсем уже печально добавила она и, сделав изысканный реверанс, на кои с недавних пор стала большая мастерица, развернулась на каблуках и быстрыми шагами направилась прочь.
И только тогда князь спохватился.
- Я... я, Господи, я настолько обидел её?! – воскликнул он, расстроенный своим поведением.
- Ну, разумеется, папа! – вскричала раздосадованная Элла. – Она же от всей души помогала, а вы сразу швыряться деньгами!
- Но я хотел как лучше... - растерянно пробормотал князь.
- Ваша светлость, не принимайте близко к сердцу. У Александры сложный характер... прошу прощенья, я должен вернуться к своим обязанностям, - Викентий Иннокентьевич низко поклонился Караваеву и Элле, вполголоса начавшей обвинять дорого батюшку в недопустимом поведении, а сам направился следом за Александрой.
Эта сцена, разыгравшаяся в коридоре, ему весьма не понравилась. Во-первых, с практичной стороны: Караваев мог передать деньги ему самому, а уж он бы, несомненно, отдал бы Александре некоторое их количество, в знак благодарности. Пять тысяч, подумать только! А она ещё отказалась, да с таким видом, как будто подобные деньги зарабатывает чуть ли не каждый час! - и как будто её это и впрямь до глубины души оскорбило!
Да и потом, неужели она не знала, с кем имеет дело? Караваев Борис Егорович – это вам не министр Гордеев, хотя некоторые сказали бы, что они друг друга стоят. Но если Иван Кириллович умудрялся проделывать свои тёмные делишки тихонько, без лишнего шума, то Борис Караваев делал всё – и хорошее, и не очень – громко, с помпезностью, едва ли не заваливая город афишами о своих деяниях.
А Саша позволила себе эдакую непочтительность! Точно он – зазнавшийся мальчишка, которого нужно немедленно поставить на место! Господи, да как у неё язык-то повернулся?
Вторая причина расстройства Викентия Иннокентьевича заключалась в том, что в глубине души, увы, он понимал и поощрял её. И в этом гордом "я не возьму ваших денег", и в горящих глазах, и в том, как гордо она вскинула голову, когда пронесла свою тираду – во всём этом виделся её отец, Иван Фетисович.
А лучше бы пошла в мать, девушке это как-то сподручнее, раздражённо думал Викентий Иннокентьевич. Принимала бы дорогие подарки, улыбалась всем без разбору, флиртовала бы с молодыми дворянами и, глядишь, вышла бы замуж за какого-нибудь достойного паренька и перестала бы быть обузой для Гордеева! Бедный министр весь извёлся, не зная, как безболезненно избавиться от этой девчонки - а с ним извёлся и сам Воробьёв, которому, в отличие от Ивана Кирилловича, важно было оставить Сашеньку в живых. Он ведь любил её, по-своему.
Но деньги, конечно, он любил больше.
Третья и самая главная причина жутчайшего недовольства Викентия Иннокентьевича заключилась в его вынужденном отсутствии в собственном кабинете, где прямо на столе, на самом видном месте, лежало то самое дело, которое он с таким трудом раздобыл для Гордеева. Ради этого он сам готов был забыть, кто такой Караваев и послать его к чёрту открытым текстом!
Это был какой-то злой рок, Воробьёву просто фатально не везло. Не успел он вернуться, как на него тотчас набросились Вера с тётей Клавой: "Ах, доктор, наконец-то вы пришли, а у нас тут такое!" Какое - ему было неинтересно, до тех пор, пока папка с делом Юлии Волконской не была спрятана в надёжное место, и он отмахнулся от обеих медсестёр как от назойливых мух. Вера постеснялась, а вот тётя Клава, пользуясь своим положением самой старшей по возрасту медсестры в больнице, имела наглость последовать за Воробьёвым едва ли не до конца коридора, на ходу рассказывая что-то про княгиню Караваеву.
Викентий Иннокентьевич сначала по-хорошему сказал, что ему не до того, но тётя Клава оказалась неумолима в своём желании посвятить его в курс дела, и тогда Воробьёв позволил себе небывалое – рявкнул на неё так, что пожилая женщина побледнела и перекрестилась. Но потом, недовольно посмотрев на него, возмущённо развернулась и едва ли не бегом кинулась прочь.
Ничего, он непременно извинится, обижать хорошую женщину и впрямь не следовало. Но это всё потом, потом! Сейчас главное спрятать дело в сейф, и тогда можно будет вздохнуть с облегчением…
Но не успел Воробьёв переступить порог своего кабинета, как следом за ним ворвался возбуждённый князь Караваев. Этого, конечно, просто так не выставишь, и кричать на него, требуя оставить в покое, тоже не станешь. Пришлось бросить дело на стол, и оставить всё как есть, мысленно читая молитвы о том, чтобы нелёгкая не принесла никого в кабинет.
Караваев говорил небывалые вещи, Викентий Иннокентьевич не сразу понял, что произошло, занятый своими переживаниями. А когда понял – ужаснулся ещё больше. Как это так? – в больнице и не оказалось ни единого врача, кроме Сидоренко с Макаровым, ни одного из которых он даже в случае крайней нужды не допустил бы до операции! Сидоренко был годен исключительно на то, чтобы время от времени делать вскрытия самым безнадёжным покойникам, а Макаров – приносить микстуры по утрам, когда Вера отсутствовала.
А тут – княгиня! И никого не оказалось, чтобы помочь! Потом выяснилось, что на помощь вовремя пришла, ну кто бы он думал? – разумеется, некто Александра Тихонова, второй день в больнице, к тому же без должных документов и разрешения на практику: Викентий Иннокентьевич не успел их сделать, из-за той поспешности, с которой Гордеев привёз девушку в Москву.
И если бы княгиня умерла, их ждал полный крах. Воробьёва наверняка отдали бы под суд за халатность, а любимый Иван Кириллович не спас бы, если бы и захотел. Викентий не имел права покидать свой пост – плевать, что он со своим вывихом (спасибо, Михал Иваныч!) тоже не смог бы много наоперировать, но он не имел права уходить, оставив больницу на произвол судьбы! Он знал, что ни его жены Марины Викторовны, ни Семёна Петракова, его правой руки, неплохого врача-травматолога, не будет сегодня, оба уехали на врачебный консилиум, с его же разрешения. А сам он уехал к Леониду, забирать дело для того же Гордеева, будь он проклят!
Его не было от силы два часа. И за эти два часа успело приключиться столько всего! Мало того, что княгиня Караваева едва ли не отдала Богу душу, так ещё и Сидоренко чуть не убили, это уже Вера рассказала, когда он спросил, кто такой Савелий Нифонтов и почему он приводил в чувство княжну, вместо самой Веры или других медсестёр.
- Какой-то сумасшедший дом, а не больница! - недовольно изрёк Викентий Иннокентьевич, внутренне холодея от мысли о том, что было бы, если... Он был на волосок от провала, по этой нелепой случайности, но Саша его спасла.
Вытянула из гибельной пучины, а он, вместо того чтобы искренне сказать, как он ей благодарен, и выразить своё восхищение, вынужден был играть строгого учителя.
- Ты не должна была так вести себя с князем, - для начала сказал Воробьёв, догнав Сашу аккурат возле двери в собственный кабинет. Теперь он немного успокоился – вот она, эта дверь, прямо перед ним, никто не пройдёт внутрь без его ведома.
- Да-а?! – Александра наконец-то взорвалась: - Да плевала я на этих князей! Как хочу, так себя и веду, ясно вам?!
- Господи, Саша, что с тобой? – опешил Викентий Иннокентьевич. – Какая муха тебя укусила?
"Да пошёл ты к чёрту, подлый предатель! Как же я вас всех ненавижу, мерзавцы, ничтожества!" - мысленно отвечала ему Саша. Глаза её горели яростью, и Викентий Иннокентьевич вдруг отметил, совершенно ни к месту, что она на удивление хороша собой.
Кажется, красивее, чем даже её мать, Алёна Александровна.
Надо же, как. А он этого и не замечал раньше! Для него она всегда была маленькой девочкой, о которой нужно заботиться, и...
...и которую ему требовалось обезоружить и потопить.
"Не забывайся, Викентий, помни, с кем имеешь дело!" - строго сказал он самому себе и сурово сдвинул брови на переносице.
- Можете хмуриться сколько угодно, но его денег я не возьму! И, да - пожалуйста, если вдруг захотите поблагодарить! Вот уж не знаю, по каким причинам в больнице не оказалось ни единого доктора, но не сомневаюсь, что, в случае чего, виноватым сделали бы вас, как старшего!
Саша и представить не могла, что хоть когда-нибудь в жизни посмеет дерзить Викентию Воробьёву. С детских лет она испытывала невероятный трепет перед этим великим человеком. Отец, конечно, вызывал у неё схожие чувства, он тоже был доктор от Бога, но отец есть отец, родной и самый близкий человек. А Викентий Иннокентьевич, несмотря на всю их в прошлом взаимную любовь, был всё же посторонним, и она всегда безмерно уважала его.
И чтобы однажды сказать ему такие слова...
"Господи, всё пропало, всё пропало! - в отчаянии подумала бедная Саша, схватившись за голову. Но сказанного уже не вернуть, да и был ли смысл в сожалениях? – Всё и так давно уже кончено, так что ж теперь? Хоть отведу душу, выскажу ему всё, что думаю, на прощанье!"
- Пойдём в кабинет, - сухо сказал Воробьёв, рассудив, что совсем не обязательно всей больнице знать о его оплошности, едва ли не стоившей жизни самой княгине Караваевой. А Саша так кричала, что даже глухая на одно ухо старушка Никифорова слышала её в своей палате на третьем этаже!
- Не вижу смысла! – не менее дерзко ответила Александра, которой уже нечего было терять.
- Ты забываешься, Саша, - строго, как всегда с подчинёнными, но прежде никогда с ней, сказал Воробьёв. – То, что ты дочь моего лучшего друга, ещё не даёт тебе права себя так вести! Немедленно в кабинет!
"Сукин сын! Думает, что может мной командовать? Так я его сейчас живо в этом разуверю!" – упрямо подумала Александра, но Воробьёв открыл дверь и втолкнул её внутрь прежде, чем девушка успела воспротивиться. Захлопнув дверь, он резко повернулся в её сторону.
- Для начала успокойся, Саша! Что на тебя нашло?
- Что на меня нашло?! На меня?! Да она чуть было не умерла прямо на моих руках! А в больнице не было ни единой свободной палаты, не считая старой палаты Владимирцева в другом конце коридора, куда её попросту не донесли бы! Пришлось заниматься ею прямо на полу! И никто, никто не пришёл на помощь! Все почему-то только бегали вокруг с криками: "Ох, да это же сама Караваева!", кричали, падали в обморок и всячески мешали мне заниматься раной! А более выносливые, вроде князя или тёти Клавы, в обморок не падали, но считали своим долгом публично усомниться в моих докторских способностях! Это звучало примерно так: "Да пусть она лучше умрёт, чем какая-то девчонка, которая даже-не-медсестра, попробует её спасти!" И это тоже не добавляло мне уверенности, если вам вдруг интересно! Но я её всё-таки спасла, Викентий Иннокентьевич, спасла вопреки всему, её – и вас заодно, потому что всем тут же сделалось очень интересно, где это пропадает самый главный в больнице специалист?! Вот у кого золотые руки, вот кто творит чудеса! Ну а ты, Саша, раз уж получилось – и то, наверное, по чистой случайности! – получай наши княжеские деньги в знак благодарности! Мало тысячи? Возьми пять! И вы ещё спрашиваете – что на меня нашло?!
Всё это она произнесла на одном дыхании, после чего упала прямо на колени и разрыдалась. Нервы не выдержали, сдали окончательно, и – вот беда – на глазах у этого подлого предателя, коему ни за что не следовало бы демонстрировать свою слабость!
"Сейчас он скажет, что работа доктора точно не для такой неженки, как я, и всё будет кончено ещё раньше, чем ему донесут о том, что я провалила задание Сидоренко", - подумала Александра и зарыдала ещё горше, закрыв лицо ладонями.
Она ожидала чего угодно, вплоть до пощёчины, чтобы привести её в чувство, но уж точно не участия и заботы. Конечно, все мы давно не питаем иллюзий насчёт доктора Воробьёва, но ведь он всегда любил Сашу, как родную. Девочка выросла на его глазах, и он прекрасно видел, какая она, прекрасно знал её сильные и слабые стороны.
И то, что они теперь играли на разных сторонах, его любовь к ней ничуть не уменьшало. Он сел рядом, прямо на пол, обнял её и прижал к груди.
- Ну-ну, тихо! Не плачь, пожалуйста, - попросил он, и Александра от изумления и впрямь перестала плакать. – Когда плачут такие сильные люди, как ты, у меня неминуемо складывается ощущение вселенской катастрофы. Караваев со своими деньгами? Да пошёл он к чёрту! Тётя Клава со своими амбициями? Да когда она в последний раз держала в руках скальпель?! Пусть ещё хоть раз только попробует, слышишь, пусть только попробует в тебе усомниться! Саша, выше нос! Ты показала всем, что ты герой! Ты спрашивала, не хочу ли я поблагодарить тебя? О, да, конечно, хочу! Искренне, со всей душой, моя милая девочка. Спасибо тебе, спасибо! Ты спасла не только Караваеву, но и меня и моё будущее. Это дорогого стоит и заставляет задуматься. А я был неправ. Я не имел права уходить. Совсем забыл, что это стало привычным делом – привозить истекающих кровью княгинь в больницу во время моего отсутствия.
В ответ Александра лишь вяло улыбнулась, шмыгнув носом. Потом поднялась на ноги не без помощи Воробьёва, но сказать – так ничего и не сказала. Она, может быть, и считала себя немного неправой – грубить Викентию Иннокентьевичу, вдвое старше её, определённо, не стоило, да и с князем следовало бы помягче – но она действительно не испытывала необходимости извиняться.
Много чести!
Особенно для Воробьёва, который уже через минуту выгонит её из больницы, на радость Ивану Кирилловичу и Алёне.
Викентий Иннокентьевич подумал о том же самом в тот момент, и лицо его помрачнело. Не надо было её утешать... зачем? Чтобы потом, секунду спустя, нанести удар ещё более сильный? Представив её расстройство, Воробьёв замешкался – помилуйте, ну как? Это же верх неблагодарности – наказывать её за несделанное вскрытие, в то время как на другой чаше весов оказалось спасение жизни княгини Караваевой, вкупе с добрым именем Викентия Воробьёва и репутацией всей больницы! Как он мог сейчас взять и сказать ей, что, увы, но вскрытие важнее - а она явно не успела его сделать, потому что Караваеву привезли около половины десятого, а Сашина практика начиналась с девяти. Вряд ли она управилась бы за полчаса, с учётом того, что сам Сидоренко ровно к девяти не приходил никогда.
"Вот оно, - подумал Викентий Иннокентьевич, собираясь с мыслями, - настал момент!"
Пора было действовать.
- Давай отвлечёмся на время от наших общих проблем и поговорим о другой области твоей практики, - ровным, спокойным голосом произнёс он. - Как твои пациенты? Никифорова ещё не обвинила тебя в краже миллионов из её тайника под подушкой? Владимирцев ещё не послал тебя к чёрту? И, разумеется, твоя работа с Сидоренко - где отчёт о проделанной работе? Я же просил тебя вчера написать заключение.
"Вот и всё", - сказала себе Александра и обречённо покачала головой.
- По порядку, - для начала сказала она, подняв указательный палец. - У Никифоровой я ещё не была, ибо как-то не довелось, из-за этой суеты с бедняжкой княгиней! По поводу Владимирцева вы совершенно правы – о да, он послал меня к чёрту и не раз, но я всё равно сменила ему перевязку. Рана открылась ночью и начала кровоточить, видимо, Владимир Петрович слишком резко повернулся во сне. Он-то, ясное дело, противился и требовал вас, но вас на месте не было, а сказать ему об этом я не могла, равно как и не могла оставить его истекать кровью. Разумеется, он был в ярости, так что пришлось перевязывать его силой. Благодарностей я не дождалась, и более того, они с Волконским на пару выставили меня за дверь, спасибо, что не толкали в спину. Впрочем, ничего другого я от них и не ждала, - с тоской добавила она, но тоска эта была вызвана вовсе не обидной несправедливостью, а как раз тем, что оправдательная речь подходила к самому главному. – Что касается результатов вскрытия...
Она замолчала, не зная, как сделать этот самый шаг.
Плотно сжав губы, Александра отвернулась и стала смотреть в пол.
Воробьёв, безусловно, всё понял и мучения её видел прекрасно, но на этот раз мягкосердечие обошло его стороной, и сочувствовать он не стал.
- Да-да, - сказал он, мерзавец. – Где заключение?
А потом произошло небывалое.
За этот безумный день Сашенька пережила столько всего, что, как ей самой казалось, теперь уже была готова к любому повороту событий. Но только не к такому.
- Сашка! Саня! – раздался грозный голос доктора Сидоренко по ту сторону двери из коридора. – Саня, итить твою налево, чтоб тебя!
- Ипполит... Афанасьевич? – неуверенно произнесла Александра, с не меньшим, чем Воробьёв, изумлением уставившись на Сидоренко, едва не снёсшего дверь плечом, вот до чего торопился! У Викентия Иннокентьевича был теперь один вопрос – какая нелёгкая принесла этого алкоголика в самый неподходящий момент? – а у Александры совершенно другой: чем она успела так насолить дорогому учителю?
- Вот ты где! – провозгласил Сидоренко, возмущённо шевеля усами. – Я её по всей больнице ищу, а она у начальника в кабинете прохлаждается! Пигалица несчастная, да все вы, что ли, такие пустоголовые в этом возрасте?!
- П-простите, но я не понимаю... - ещё с большей неуверенностью произнесла Александра, и впрямь не понимающая, за что это он так на неё сердит?
- А потому и не понимаешь, что ветер в голове! Это всё потому, что баба, - вздохнув, добавил он и покосился на Викентия Иннокентьевича. – Вот какой бы врач из неё вышел, если б мужиком родилась! Прелесть, а не врач! А вот нет же... ну что ты глазища свои на меня таращишь? К Викентию с отчётом пришла, а бумажки, с таким трудом писанные, забыла. На вот. Видишь, не поленился, принёс!
Александра было собралась спросить, какие бумажки он имел в виду, но цепкая рука Сидоренко так сильно сжала её запястье, что она лишь сдавленно охнула. А когда взгляд её упал на заключение о смерти бедного Селиванова, у её попросту пропал дар речи.
- Ну спросил бы тебя Викентий Инокентьевич сейчас: где, Саня, обещанное заключение? – и что бы ты ему сказала? – продолжал увещевать Сидоренко, по-прежнему крепко сжимая её руку. – Ты бы сказала: "Забыла, господин доктор, дурочка никчёмная, всё ветер да мальчики в моей бестолковой рыжей голове!" Так, что ли? Эх, была бы ты парнем – каким доктором, каким бы доктором могла стать!
Саша почувствовала, что по её щекам вновь потекли слёзы, но поделать с собой ничего не смогла. Это имело шансы положить конец всему спектаклю, в который Воробьёв и так ни секунды не верил, но она никак не могла сдержать охвативших её эмоций.
- Тю-ю, она и ещё и ревёт, вот бестолочь! – Сидоренко изобразил крайнюю степень раздражения, качая головой, а сам повернулся к Воробьёву. – Ты уж, дорогой Викентий Иннокентьевич, строго девку не суди! Натерпелась сегодня, вот нервишки-то и шалят. А когда надумаешь накричать на неё, чего она, несомненно, заслуживает, то прими во внимание тот факт, что сегодня она своими руками спасла жизнь княгине Караваевой, а заодно и всей нашей больнице! Но хвалить её ни в коем случае не стоит, иначе зазнается. Им, девкам, только поблажку сделай – сразу же на шею сядут, это я по себе знаю, сам двух дочерей взрастил!
С этим он и откланялся.
Саша, одной рукой прижимая к груди заветную бумагу, другой старательно вытерла слёзы и посмотрела на закрывшуюся за своим наставником дверь. Они с Воробьёвым снова остались одни, но на этот раз гроза, похоже, миновала.
- Заключение о смерти, - озвучила она, с победным видом протянув лист бумаги Викентию Иннокентьевичу. – Вот, собственно, и оно!
Воробьёв ни слова не сказал, молча принял у неё документ, но взглянуть не удосужился. По правде говоря, ему было всё равно, от чего умер покойный. Он даже имени его не знал, а иначе всерьёз озадачился бы ещё одной странности - с какой это стати Селиванов оказался в Москве, да ещё и с простреленной грудью и переломанными пальцами?
Но, как бы там ни было, на результаты вскрытия он так и не взглянул, куда больше его волновало другое: с чего это вдруг самый ярый из известных ему мизантропов и женоненавистников стал покрывать Александру? Что такое она успела сделать ему за эти неполных два дня в больнице, чтобы он преисполнился благодарностью до такой степени? Это казалось до того невероятным, что Викентий Иннокентьевич даже ущипнул себя за руку. А не снится ли ему всё это?
Нет, не снилось.
Видимо Сидоренко сошёл с ума. Другого объяснения происходящему у Воробьёва не было. Допился-таки до чёртиков и впал в горячку.
"Что ж, сегодня ей повезло", - подумал Воробьёв, взглянув на Сашеньку растерянно. И сказал непонятное:
- А он ведь прав.
- Насчёт того, что я - пустоголовая бестолочь? – уточнила Александра с улыбкой.
- Нет. Насчёт того, что ты герой сегодняшнего дня и, наверное, заслуживаешь отдыха. Ты ведь такая юная, совсем ещё девочка, а на тебя навалилось сразу столько взрослых проблем! Прости, если был излишне суров с тобой. Думаю, на сегодня это всё, отдыхай и набирайся сил. До понедельника ты свободна.
О-о, а вот этого ей как раз не хотелось!
Потому что, увы, Саша совершенно не представляла, куда ей идти теперь.
То есть, в одиночку она ещё, может быть, поехала бы в свою новую квартиру на другом конце Москвы, или попробовала бы помириться с Авдеевым – к чёрту её вчерашние обиды, они кажутся теперь просто смешными на фоне нынешних проблем! Вот только Саша была уже не одна: с ней было дело об убийстве Юлии Волконской, очень нужное Гордееву, и она по-прежнему, хоть убей, не знала, как этими бумагами распорядиться.
- Вы не должны извиняться, Викентий Иннокентьевич, вы ни в чём не виноваты, - сказала она. – А насчёт строгости: это к лучшему, я ведь уже говорила, что не хочу быть всеобщей любимицей, как раньше. Я хочу... хочу объективного суждения, вот так! И никаких поблажек мне делать не нужно, ну что вы. Моя практика ещё не закончилась на сегодня, и я хотела бы всё-таки навестить мою дорогую Никифорову, у которой я, к стыду своему, до сих пор не была. И помочь с чем-нибудь Вере, если нужно. Она такая хорошая девушка!
- Как тебе будет угодно, - только и сказал Воробьёв. А что ещё он мог сказать? Сердце разрывалось пакостить этой милой девушке, так отчаянно стремящейся стать врачом. Но, увы, Гордеев не простит ошибки – ни ему, ни ей.
Когда за Сашей закрылась дверь, Воробьёв подошёл, наконец, к своему рабочему столу и сказал себе: "Ты всё равно сделаешь это, не сегодня, так завтра. Пускай порадуется пока, бедная девочка!"
Что-то он ещё хотел добавить к этим своим мыслям, но не вышло - как громом поражённый, он остановился, так и не дойдя до своего рабочего места.
Стол был пуст!
Но как же так?
Принесённые ещё вчера папки с историей болезни Никифоровой и Владимирцева всё так же лежали на прежнем месте, но дела Юлии Волконской среди них не оказалось! Словно впав в безумие, Викентий Иннокентьевич кинулся к столу и принялся раскрывать эти папки, перебирать листы и швырять их на пол, всё ещё веря, что дело по ошибке могло затеряться там! Потом, сам не зная зачем, он начал выдвигать ящики, в поисках злосчастных документов, но и там ничего не нашлось.
Потом Воробьёв дошёл до того, что бросился к сейфу, а вдруг он уже положил дело туда, да просто забыл об этом? Пугающая пустота в нише под его ладонью краше всяких слов говорила о полнейшей безнадёжности, стремительно смыкающейся вокруг него.
"Саша сказала, что Волконский сегодня был здесь", - вспомнил Викентий Иннокентьевич, и сердце его замерло.
Если кто и мог осмелиться взять дело из его кабинета, то это только Михаил Иванович. Бесцеремонный и решительный негодяй, точно он, потому что больше никто не осмелился бы!
С осознанием этих простых истин, Воробьёв схватился за голову и застонал в голос. Гордеев убьёт его теперь.

***

Марья Станиславовна оказалась очень даже ничего! Совсем не такая, какой её представляла Сашенька, наслушавшись рассказов Веры и доктора Воробьёва. Это была маленькая, иссушённая старушка, выглядящая вовсе не на девяносто семь, а на все сто двадцать пять, а то и сто двадцать шесть с небольшим. Её худощавое лицо, сплошь изборождённое морщинами, покрывали тёмные старческие пятна, а вот на удивление чистые, голубые глаза блестели довольно живо, хитренько. Беззубый рот растянулся в улыбке, а низкий, скрипучий голос с любопытством произнёс:
- А это кто же у нас? Новенькая сестричка? Подойди поближе, красавица, дай-ка Марья Станиславовна тебя получше рассмотрит! Ну, мне шестьдесят лет всё-таки, зрение совсем ни к чёрту стало...
Сашенька послушно подошла, встав под солнечные лучи, щедро бьющие в распахнутое окно. И красивые голубые глаза старушки Никифоровой в одно мгновение увлажнились.
- Ох, до чего волосы у тебя роскошные! Так и блестят! Чистый огонь! И характер, поди, такой же?
- Вот уж не знаю, - проворчала Александра, снова страшно недовольная тем, что кто-то в очередной раз обратил внимание на необычный цвет её волос. – Меня зовут Александра Тихонова, я ваша медсестра. Располагайте мною, как пожелаете! А я с вашего позволения закрою окно, иначе вас просквозит. Солнце обманчиво тёплое, так что лишний раз на него не надейтесь, пока лето не наступило.
- Экая заботливая! – прокомментировала Никифорова. – Ну закрой, закрой, коли считаешь нужным. И подойди поближе, сядь, я на тебя погляжу. Хорошенькая ты. Замужем, поди?
- А что, у вас тоже есть сын или внук, за которого меня хотите просватать? - смеясь, спросила Александра, вспомнив купчиху Захарову и свой последний день в их уездной больнице. – Совсем недавно была у меня пациентка, купеческая жена, за сына своего хотела меня отдать!
- Так то ж купчиха, а я-то с титулом! – важно отметила Никифорова, подняв крючковатый, костлявый палец. – Моё предложение позаманчивей будет, а? Так замужняя, или не успела ещё?
- Ещё нет, - созналась Александра и по просьбе Марьи Станиславовны подошла ближе, но стульев в комнате не нашлось, так что сесть ей было некуда.
- Садись прямо сюда, на кровать, - разрешила старушка, похлопав рабочей рукой по свободному месту рядом с собой. Александра осторожно присела, стараясь на всякий случай держаться подальше от подушек, мало ли?
Но Никифорова, похоже, была и впрямь всерьёз заинтересована, и обличать свою персональную сиделку в воровстве пока не спешила.
- Лет сколько? – требовательно, как на допросе, произнесла она.
- Скоро будет девятнадцать.
- Кто твои родители? Из простых?
А это как сказать, с усмешкой подумала Александра, но в ответ всё же кивнула.
- Мать, отец – живы?
- Мать жива. Отец... отца забрали на фронт, - сказала она, решив ничего не говорить про пришедшую недавно похоронку. Не верила она в её подлинность и всё тут!
- Сочувствую, - очень искренне произнесла Марья Станиславовна. - У меня муж второй в русско-турецкую сгинул. Призвали... пошёл, разумеется, а как было не пойти? Ох, как я его сдерживала, уговаривала, плакала, проклинала, сапоги целовала... а ведь всё равно ушёл! Мужчины, они ведь такие... играют в свои игры, к нашим мольбам глухи! Так и не вернулся, ни живым не нашли, ни мёртвым. Может, в плен попал. А может, и ещё что. Объявили моего Петю без вести пропавшим, а меня – офицерской вдовой. Вот какая история.
- Это очень грустно, - прокомментировала Александра, ещё раз искренне порадовавшись, что хотя бы Серёжа оказался далеко от этого.
- Но этим, конечно, я ни в коем случае не хотела сказать, что и твоего батеньку ждёт та же участь. Упаси Господь! Многие ведь живыми возвращаются. Конечно. Будем надеяться и молиться. Хочешь, я за него тоже помолюсь? У меня иконка есть... не иконка даже, а ладанка. От отца досталась: он во время Бородинского сражения её получил, умирающий солдат отдал: на, говорит, Станислав Георгич, мне не помогла, может, тебе поможет! Стала с той поры верным талисманом: папеньку ни пуля, ни штык не брали, а ведь сколько людей тогда полегло! А перед смертью своей, двадцать пять лет назад, он мне её по наследству передал. Вот тебе, говорит, Маша, великая вещь, только молись искренне, и обязательно сбудется. Волшебная вещь, что ты улыбаешься, думаешь, врёт старая Марья Станиславовна? А вот и нет! Как батеньку твоего звали? Вот увидишь: я помолюсь на своей волшебной ладанке, и он обязательно живым вернётся!
- Иван Фетисович его звали, - ответила Александра и поспешно поправилась: - Зовут!
- Иван. Ваня, стало быть, - важно повторила Никифорова. - Хорошее имя. Обязательно помолюсь за него! Конечно, что он прямо завтра живой и здоровый к тебе явится – не обещаю, но что живым останется: это точно. С такой защитой его ничего не возьмёт, как и моего батеньку в своё время!
- Вы такая милая! – невольно высказалась Александра, а Марья Станиславовна рассмеялась низким, шелестящим и скрипучим смехом.
- Аха-ха, милая! Меня, знаешь как, тут за глаза называют? "Старая карга", да-да! И эта ваша блондинка-вертихвостка, Вера Гурко, кажется? Своими ушами слышала, на слух-то пока не жалуюсь! Стояла за дверью да говорила этому очкастому - "старая карга опять жаловалась на боль в пояснице"!
Сашенька, не сдержавшись, расхохоталась в голос, а Никифорова вместе с ней.
"Это ж надо было так назвать Викентия Иннокентьевича!" - думала Саша, заходясь в приступе смеха и очень надеясь, что это не преддверье очередной истерики.
- А что с поясницей? – спросила она, отсмеявшись.
- Да побаливает что-то, - призналась Марья Станиславовна, с любопытством глядя на Александру. – А тебе будто и впрямь интересно слушать дряхлую старуху и смотреть на её болячки?
- А как же не интересно? – совершенно серьёзно спросила Александра. И, подумав немного, решила добавить для большей правдоподобности: - Этот "очкастый", как вы выразились, велел мне заниматься вами до тех пор, пока вы полностью не излечитесь, так что вам от меня в любом случае никуда не деться!
- Ха-ха, да мне от тебя никуда не деться хотя бы потому, что я, как видишь, парализована и не могу самостоятельно и шагу ступить, даже по нужде! – с этими словами неунывающая Никифорова рассмеялась, но следующий вопрос задала уже серьёзно: - А за что это он тебя?
- Не поняла?
О-о, на самом деле она всё поняла! Не поняла только, каким образом Никифорова, вроде бы пребывающая в глубоком маразме, умудрилась так живо обо всём догадаться?
- Я про твои слова. Он велел тебе поставить меня на ноги? Меня?! Он, должно быть, не видел моего личного дела? – изогнув белёсую бровь, вопрошала Марья Станиславовна. – Так вот, я солгала тебе вначале, когда сказала, что мне шестьдесят. Хотела казаться моложе в обществе такой хорошенькой девчушки, чтобы выдержать конкуренцию! Мне девяносто семь. В июле будет девяносто восемь, коли доживу. И я, как ты видишь, парализована на левую сторону практически полностью, хорошо ещё, что лица паралич не тронул, и разговаривать могу без проблем. И этот очкастый, видимо, напрасно считается лучшим врачом города, если не понимает очевидного: меня уже невозможно спасти.
- Напрасно вы так, - произнесла Александра, но Марья Станиславовна покачала головой.
- Не надо утешений. Я не настолько глупа, чтобы не понимать очевидного. Я не жилец, это и младенцу ясно. Ничего удивительного, в мои-то годы.
- Вы... извините, может, это бестактно прозвучит... но у вас удивительная ясность ума для человека, пережившего четыре инфаркта к девяноста семи! – рискнула-таки сказать Александра, а Никифорова снова рассмеялась.
- А ты-то, я вижу, читала мою историю, в отличие от очкастого?
- О да.
- И как? Тоже думаешь, что есть за что бороться?
- Я бы попробовала, - уклончиво ответила Александра, имея в виду то ли саму себя на месте Никифоровой, то ли свой нераскрытый потенциал. Марья Станиславовна улыбнулась.
- Да я и так, как видишь, пробую. Но старость упрямо тянет назад, - махнув рукой, она сказала: - Они меня ненавидят все! Беленькая эта, Вера Гурко, смотрит вроде дружелюбно, а у самой в глазах так и читается: "Чтоб ты поскорее сдохла, старая карга! Лежишь тут, место занимаешь, а у нас солдатиков раненых целый вагон некуда размещать!" Что, не так?
Так.
Саша сама слышала вчера, как Вера жаловалась тёте Клаве, что к прибытию следующего воинского эшелона размещать солдат станет совсем некуда, а некоторые на этом свете так зажились, что уже и совестно – пора бы дать дорогу молодым. На что тётя Клава возмущённо махала руками и кляла Веру за чересчур острый язык. Она всё понимала, сама была уже немолода. Но Вера по-прежнему оставалась неумолима.
- Задушит она меня подушкой однажды, - предрекла Никифорова.
- Кто, Вера? – Александра вновь рассмеялась. – Помилуйте, Марья Станиславовна! Она, может, только на словах жестока, а в жизни и мухи не обидит!
- Ну ладно, - не стала спорить старушка. - Не она. Тогда эта тощая мымра точно задушит! Своими куриными лапками вот как возьмёт за горло, и – прощай Марья Станиславовна, поминай как звали!
- Марина... Викторовна? – смеясь сквозь слёзы, уточнила Александра. Описать жену Викентия Воробьёва у старушки тоже получилось очень похоже.
- Она! Всё время имя её забываю! А надо бы, врага своего забывать нельзя! Слыхала ли ты, что она однажды намеренно пациентку на операционном столе ножом заколола, потому что та посмела на её мужа, упыря этого очкастого, не так посмотреть?
- Это вы уже выдумываете! – справедливости ради сказала Александра.
- Выдумываю? А ты поспрашивай! У дородной этой тётки спроси, что на молочницу деревенскую куда больше похожа, чем на медсестру. Только усов от молока не хватает, право слово!
- Тётю Клаву? – снова прыснула Александра.
- Её, родимую. Вот кто первая сплетница в больнице, мигом всю подноготную про каждого выведает! Ты спроси, спроси, как эта тощая курица пациентку свою угробила! Она тебе расскажет, да ещё и от себя добавит, чтобы ты особенно не обольщалась. Так что, гляди, аккуратнее у меня! Лишний раз на очкастого не смотри, а то эта Марина и тебя укокошит!
- Я?! Господи, да он старше моего отца на два года! Нет-нет, на этот счёт точно не волнуйтесь.
- Смотри мне! Ты девчонка хорошая, не хотелось бы тебя раньше времени терять.
- Нет-нет, ничего такого не будет. И в жизни больше на Викентия Иннокентьевича не гляну! – пообещала Саша с задорной улыбкой.
- Ха-ха, вот и не надо! Одни беды нам, девочкам, от этих мужчин! – голубые глаза Никифоровой вдруг зажглись озорным блеском. – А у тебя-то есть кто на примете? Ну, чтобы не из докторов, а так, для души.
До чего же пожилые женщины падкие на любовные истории! Александра снова улыбнулась – отказывать Марье Станиславовне в исповеди было нечестно. Какие ей ещё здесь радости, бедняжке, кроме задушевного разговора с внимательным собеседником или собеседницей?
- Есть, - созналась она.
- Из пациентов?
- М-м, нет.
- Только не говори, что из докторов! Не поверю, что Сёмка – не годится он для тебя. Макаров? Макаров и для меня-то слишком стар, ха-ха-ха! Ипполит Сидоренко? О-о, лет двадцать назад, может, ещё и да, а ныне – смех один! Ну говори же, не томи!
- Он и вовсе не из больницы.
- А-а, ясно. А кто? Достойной профессии? Или, может, студент?
- Нет, не студент.
- Конюх? Кучер? Почтальон? Только не говори, что военный, умоляю, не говори... это так печально выйдет! Война же, как-никак.
- Нет. Вообще-то он граф.
- Дворянин?! – ахнула Никифорова и тотчас же зажала рот здоровой рукой. - Оххх... прости... я, конечно, ни в коем случае не имела в виду, что дворянин это слишком жирно для какой-то там медсестры, как тебе, наверное, и показалось... Нет... нет-нет, я не это имела в виду, конечно же нет! Я тебя обидела?
- Ничуть, - Александра мило улыбнулась. – Я давно привыкла к такой реакции.
- Ах, ну тогда хорошо! Прости, я правда не хотела! И что же этот твой граф? Знаменитый? Я его знаю? Назови фамилию.
- Авдеев.
- М-м, что-то слышала, но припомнить не могу. Ох, Сашуля, ты бы поаккуратнее с графом-то... то есть... ну, может, никто тебе этого и не скажет, кроме меня... ты уж извини, что я лезу... Но ты девушка молодая, статная вон какая! Тебе надо себя блюсти, лишнего ничего не позволять. А то они, знаешь какие, дворяне-то эти? Особенно, когда речь заходит об адюльтере с молоденькой девушкой, ниже по статусу. У них одно на уме, а тут ещё – раз не твоего круга, значит, и подавно всё дозволено! А как жениться – пшик! – и нету их никого. Какой жениться, зачем? Граф на медсестре жениться не обязан!
- Он не такой, - с улыбкой сказала Александра. – У него, вообще, очень хорошая семья, бесконечно далёкая от этих классовых предрассудков. И, кажется, я им искренне нравлюсь.
- И всё же! – не унималась Марья Станиславовна. – Себя терять не стоит! Попомни мои слова, в будущем, не дай Боже, конечно, пригодятся...
- Спасибо, что так искренне переживаете! А теперь и мне позвольте за вас поволноваться – давайте посмотрим, что там с вашей поясницей!
- Как скажете, Александра Ивановна! – смеясь, сказала Никифорова и жестом разрешила ей делать с собой всё, что заблагорассудится.
Это были пролежни, хорошо обозначившиеся за долгие дни неподвижности. И их бы не возникло, если бы весёлая старушка Марья Станиславовна получила хотя бы десятую часть положенной ей заботы со стороны медсестёр! Гневу Сашиному не было предела, невольно она задумалась, а так ли не права была Никифорова, когда говорила о том, что вся больница ждёт не дождётся, когда она уже, наконец, отдаст Богу душу?
"Да как же им не совестно, она ведь живой человек!" - возмущённо думала Саша, занимаясь поясницей Марьи Станиславовны. Та молча терпела, лишь морщилась время от времени, но ни единым словом недовольства не выразила.
Саша обработала пролежни, помогла Никифоровой повернуться на другой бок и под конец уже непроизвольно, скорее из страсти к порядку, поправила простынь на её груди. На губах Марьи Станиславовны появилась улыбка.
- Вот смотрю на тебя и дочку свою вспоминаю, Алёнку. Больно ты на неё похожа, только она тёмненькая была. Но такая же ласковая.
- Мою маму зовут так же, - ответила Саша, а сама подумала, что вот только ласки в матушке ни на грош, кругом лишь одна сплошная корысть и расчётливость.
- Хорошее имя, красивое. Я её в честь своей прабабушки назвала, которая... а впрочем, что это я всё сразу рассказываю? Вот в следующий раз придёшь, и расскажу про свою прабабушку! А у неё знаешь какая судьба была интересная? О-о, любо дорого послушать! Ну, заинтриговала?
- Да я бы и так пришла, Марья Станиславовна.
- Не знаю, не знаю! – с наигранным недоверием пробормотала старушка, и скрестила бы обе руки на груди, если б только могла. А так пришлось ограничиться одной, подвижной.
- Вот только завтра воскресенье, у меня выходной.
- Так я и знала. А сама думаешь, небось, ну её, эту старуху, не буду больше к ней заходить!
- М-м, а пожалуй, приду и завтра! Визиты к вам ещё никто не отменял, а делать мне всё равно нечего!
- Эй-эй, а мальчик твой как же? – спохватилась Никифорова, испугавшись, что переусердствовала.
- Мальчик подождёт! Не вы ли сами говорили, что им спуску давать нельзя, и нужно быть поаккуратнее?
- Да, но... - поняв, что попалась в собственную ловушку, Марья Станиславовна расхохоталась. – Эх, Сашуля, ну и забавная же ты! Приходи, коли не шутишь. Я бы сказала тебе, конечно, что с одиннадцати до трёх меня не будет на месте – скажем, на свидание уеду, или ещё куда – но ты, боюсь, не поверишь! Так что заглядывай в любое время!
И Александра вновь посмеялась от души, а Марья Станиславовна вместе с ней. На прощанье она попросила разрешения обнять свою новую сиделку, и Саша не стала противиться, склонившись к ней низко-низко.
- Насчёт сокровищ под подушкой – это чушь! – шепнула Никифорова ей в самое ухо. – Я специально устроила скандал с этой выдрой, женой очкастого, чтобы поскорее отвадить её от моей палаты. С тобой такого не сделаю, не переживай!
- Господи, Марья Станиславовна! И как не совестно вам было!
- А нечего ей сюда ходить! Одну пациентку убила, а где одна – там и вторая. Боюсь я её, вот что. Вдруг я тоже на её мужа как-нибудь не так погляжу, а ей не понравится?
- Я попрошу, чтобы он к вам не ходил, сама буду навещать вас. Чтобы вы не волновались.
- Милая ты девочка, Сашуля! Надо же, как мне с тобой повезло! Ну, ступай, не буду тебя задерживать, а то надоем, чего доброго. Точно завтра придёшь?
- Обязательно! – с улыбкой сказала Александра и покинула Марью Станиславовну с чуть-чуть приподнятым настроением. Надо же, до чего удивительная женщина! Такая открытая, такая позитивная! И за что её только не любит вся больница?
"Не о том ты, Саша, думаешь", сказала она себе, остановившись на первом этаже возле лестницы. Дело Юлии Николаевны по-прежнему было с ней, и мысли о нём заставили Александру вмиг позабыть обо всём на свете.
Не надо было его вообще брать! Это же форменное воровство! О чём она вообще думала?!
Ясное дело, о чём. О Гордееве. Она о нём теперь каждую секунду своей жизни думала, чаще, чем о любимом Серёже! Иван Кириллович, частый гость её девичьих грёз, её ночных кошмаров.
А ещё она думала о бедном Юре, совершенно очевидно, оказавшемся в морге не просто так, а также о собственном будущем, и о матушке с Арсением.
И конечно же о самой Юлии Николаевне.
Сегодняшним днём она вспоминалась особенно часто. И когда Саша перевязывала истекающую кровью Караваеву, то вспоминала, как пять лет назад точно так же привезли к ним княгиню Волконскую... и как она звала мужа... и как он не пришёл, чем-то очень занятый.
И брата её она тоже помнила, дивного красавца-князя, Алексея Волконского.
"Вот кому, по-хорошему, нужно отдать эти бумаги", - сказала себе Саша.
Но как?
Попробовать дождаться? Вряд ли ей позволят. Той ночью Гордеев ясно сказал, что дорогая падчерица для него как кость в горле, и что он с радостью убил бы её, а заодно и своего сына, если бы не моральные обязательства перед Алёной и самим собой.
Сына...
"Не-ет, я же не всерьёз это?"
Разумеется, нет!
Если на Алексея ещё была надежда, что он хотя бы согласится выслушать, то с Мишелем заранее ясно – не станет. Ни слушать её, ни говорить с ней, ни смотреть на эти бумаги вообще.
«Но Гордеев говорил, что он догадывается о чём-то, а значит, не всё потеряно!» - убеждал её внутренний голос.
«Ты видела, как он на тебя смотрел? – вторил ему голос здравого смысла. - Слышала, как он с тобой разговаривал? Ты для него никто, ты даже меньше, чем пустое место! Он не станет из одного лишь принципа разговаривать с тобой, и неважно, какие цели ты преследуешь - он не станет, не станет, не станет!»
И это будет на его совести.
Катерина? Бесполезно. Эта если вдруг и снизойдёт до беседы, всё равно ничего не сможет сделать. Сколько ей лет? Семнадцать? И потом, даже если сравнивать их с той же Митрофановой: Катя воспитана кисейной барышней, ранимой, нежной и кроткой, настоящей княжной. И помешать интригам своего дяди она попросту не в состоянии.
Старшая Волконская? Очень может быть, учитывая то, какими живыми и активными могут пожилые женщины – один пример Никифоровой чего стоит! Но о генеральше Александра не знала ничего, кроме того, что та слегла с сердечным приступом после смерти дочери. Где и как её найти? И как добиться аудиенции? И как её зовут, в конце концов?
Саша была близка к тому, чтобы застонать в голос от отчаяния. Но вместо этого свернула к западному крылу, где располагалась палата офицера Владимирцева.
- Ваш друг уже ушёл? – спросила она, заглянув внутрь после короткого стука, но ответа так и не получив.
- Я разрешал тебе входить? – сухо поинтересовался Владимир.
- А я и не вошла, только заглянула одним глазком.
- А если бы я был не одет?!
- Господи, можно подумать, я увижу что-то новое! – Александра оглядела комнату и, убедившись, что Владимирцев один, тяжело вздохнула. А сама подумала – к лучшему. Не собиралась же она и впрямь отдавать эти бумаги "его величеству"?
Или собиралась?
- Зачем тебе понадобился Мишель? – вдруг спросил Владимирцев, когда она уже практически закрыла за собой дверь.
- Собиралась признаться ему в любви, зачем же ещё! – огрызнулась Александра. - Неужели не заметно, что мы без ума друг от друга?! Не знаете случайно, где он живёт?
- Здесь, совсем рядом, на углу Садовой и Басманной, - машинально ответил Владимир Петрович, прежде чем успел подумать о том, что совсем не собирался с ней разговаривать. Но было уже поздно. – Нет, а если серьёзно? Что-то случилось? Я слышал в коридоре шум... то есть, я хочу сказать, это странно, обычно до меня шумы не доносятся, спасибо Мишелю, помог с палатой. Но нынче кричали так, словно немцы добрались до Москвы и задумали с боем отобрать больницу у Воробьёва!
- В таком случае вам не о чем беспокоиться, Викентий Иннокентьевич скорее отдаст им своего сына или дочь, но больницу – ни в коем случае!
- Что ж, хорошо.
- Хорошо. И, пожалуйста, простите, что потревожила! Вы и впрямь могли быть неодеты, я как-то про это не подумала, - сама не зная, зачем любезничает, сказала Александра. И повторила ещё: - Извините.
Чем повергла Владимирцева в глубочайший шок. Он хотел ответить, что – ничего страшного, так уж и быть, но не успел, потому что Саша ушла, притворив за собой дверь. Вот это метаморфозы! С утра была как кремень, а ныне нерешительная, расстроенная чем-то, да ещё и подозрительно вежливая... что это с ней?
"Волконский живёт на углу Садовой и Басманной, в двух шагах отсюда", - повторяла про себя Александра. Эта информация не давала ей покоя. По-хорошему, идти-то тут всего пять минут, и время её практики давно закончилось – она была свободна как ветер, так почему бы не наведаться в гости к дорогому брату?
«У тебя совсем нет чувства собственного достоинства! – кричала её задетая гордость. – Этот негодяй хамит тебе, игнорирует, унижает, а ты, вместо того чтобы послать его к чёрту, возьмёшь и принесёшь ему эти бумаги на блюдечке?!»
«А что мне ещё с ними делать? – тут же возражала Саша самой себе. – Воробьёв скорее всего уже обнаружил пропажу, и странно, что он до сих пор не вызвал меня, чтобы спросить, что всё это значит! Стало быть, на меня он не подумал, да и с чего бы? Он же не знает, что я слышала их разговор с Гордеевым! Но рано или поздно они догадаются!"
И тогда она закончит так же, как и Юра Селиванов. С тремя пулями в груди и переломанными пальцами.
«Ты всё равно не должна идти к Волконскому! Пусть он за тобой бегает, чёрт возьми, это в его интересах, а не в твоих!»
Да, но...
"Господи, раз уж я взялась за это, нужно доводить до конца! Украсть такие бумаги, за которые меня вполне могут убить, украсть - и не использовать их против этого негодяя, да это верх глупости!"
«Так давай, иди к нему! Нет, а что такого? И посмотрим, через сколько секунд он выставит тебя за дверь? Две? Три?»
- Саша, ты ещё не ушла? – окликнула её Вера. – Заходи к нам, мы как раз собирались пить чай! Присоединяйся, мы будем рады! Если никуда не спешишь, конечно.
О нет, она не спешила. Сейчас это было как раз то, что нужно!
Посидеть, отвлечься немного, успокоиться и ещё раз хорошенько всё обдумать.
А компания для этого собралась самая что ни на есть подходящая: три молоденькие практикантки-медсестры, с одной из которых флиртовал смазливый красавчик в белом халате – видимо, тот самый Семён – а также тётя Клава и низкорослый старичок, доктор Макаров, похожий на гнома из сказки.
- О-о, наша сегодняшняя героиня! – приветствовала её одна из медсестёр, а Семён рассыпался бисером перед новенькой, которую он ещё не успел очаровать.
- Мадемуазель! Позвольте вашу ручку! Как вы прекрасны! Я – Семён Петраков, из травматологии. Будем знакомы!
- Саша, сядьте, расскажите про сегодняшний случай! – попросила другая медсестра.
- Какая же вы молодец! А я-то совсем растерялась...
- Как это у вас всё так ладно получилось!
- А давно вы в медицине?
- А много ли на вашей практике подобных достижений?
На все эти вопросы Александра отвечала с дружелюбной улыбкой, стараясь каждому уделить внимание и никого не обидеть. Пришла Вера, села рядом и велела не утомлять чересчур её дорогую подругу, и сама же, вопреки собственным словам, начала расспрашивать пуще их.
Знакомство с коллективом прошло хорошо: все были в восторге от новенькой, особенно Петраков, имевший, как поняла Александра, репутацию местного ловеласа. Старенький Макаров от всей души похвалил, а тётя Клава даже извинилась, что не сразу решила доверить пациентку в её руки.
Чаю было испито немерено, и когда Саша опомнилась, часы уже показывали семь. Все разошлись, кто домой, кто на дежурство, а она решила остаться с тётей Клавой ещё ненадолго, чтобы помочь убрать со стола.
- Как тебе у нас, дочка? – спросила тогда пожилая женщина. – Нравится? Или, небось, думаешь: сплошной бедлам, в прошлой больнице поспокойнее было?
- Что верно – то верно, поспокойнее, - не стала спорить Александра. - Но мне куда больше по душе суета, нежели затишье. Конечно, поменьше бы таких случаев, как сегодняшний, но всё же любое дело лучше, чем безделье.
- Справедливо, - пробормотала тётя Клава. – А Сидоренко наш тебе как?
- А что Сидоренко? Врач как врач.
- Видела я, как он на тебя сегодня глядел.
- Как? – Александра рассмеялась. – Как на Марфушу Нифонтову?
- Господи, да нет же! – тётя Клава тоже улыбнулась. – Слава богу, пока ещё не так! Но всё-таки, что-то такое в глазах у него мелькнуло... я его раньше таким и не видела, а уж скоро тридцать лет будет, как вместе работаем!
- Не знаю, - пожала плечами Александра. – Говорят, он сложный человек, но у меня с ним пока ещё конфликтов не случилось.
- И вряд ли случатся, после сегодняшнего-то.
- Вы про Нифонтова?
- Про него, любезного! Он бы ведь убил бы его, коли ты не вступилась! Экая молодец: да что вы, дяденька Савелий Савелич, наш доктор сегодня всю ночь в больнице был, жизни пациентам спасал! Ох, и умница ты, Сашка! И ведь не растерялась, гляди ж ты!
Александра смущённо улыбалась, молча вытирая чайные ложечки и аккуратно складывая их в ящик стола. И размышляла над словами тёти Клавы: а ведь она права, если бы не тот утренний случай, вряд ли Сидоренко стал бы за неё заступаться перед самим Воробьёвым, у которого и он был в немилости. Она помогла ему, а он помог ей.
И, конечно, ещё это чудесное спасение Караваевой, во время которого Сашенька показала себя. Тут-то Ипполиту Афанасьевичу стало окончательно ясно, что перед ним не обычная простофиля, выбравшая медицину по ошибке, или ради красивого белого халата. А то, что он ругал её при Воробьёве – так это исключительно для большей правдоподобности, на то можно было не обижаться.
Когда они с тётей Клавой закончили прибираться, пришла Вера и осторожно сказала, что княгиня Караваева просит Александру к себе. Это было удивительно, но Вера объяснила, что первый раз Любовь Демидовна пришла в сознание ещё после обеда - князь был с ней, он-то и рассказал, кому она обязана своим чудесным спасением, и теперь женщина хотела лично видеть ту самую медсестру, которую ей послал не иначе сам Господь Бог.
"Если начнёт предлагать деньги - я не стану больше обижаться", - пообещала себе Александра и направилась к своей пациентке.
Но про деньги речи не зашло.
Любовь Демидовна, вообще-то, поведением своим куда больше напоминала Эллу, нежели Бориса Егоровича – из последних сил старалась улыбаться, сохранять оптимистичный настрой, и ни разу о материальной стороне дела не заикнулась.
- У меня дочка... вашего возраста... Лизонька... вам надо... обязательно... подружиться! – с трудом говорила она. Ей, конечно, лучше было вообще не разговаривать, но Александра решила, что хватит ей уже приказывать князьям и княгиням, что они должны делать, а что не должны. Тем более, от пары слов хуже Караваевой не станет. – Спасибо большое вам, Александра Ивановна! У вас просто золотые руки, вас как будто Господь благословил! Я бы хотела... если нетрудно, конечно... хотела бы, чтобы вы и дальше меня лечили.
- Что?! – вырвалось у Сашеньки, с изумлением вдвое большим, чем нужно.
- Я не хочу... Викентий... он... нет... не знаю, не могу объяснить... это постыдно... я же там, под бинтами, совсем неодета... а вы... вы ведь тоже женщина... перед вами я не застесняюсь!
- Марина Викторовна с удовольствием сменит перевязку лично, я не сомневаюсь.
- Ни в коем случае! – с поспешностью воскликнула Караваева и захрипела, бедняжка, набрав в грудь слишком много воздуха. – Я... то есть... ох.... Ноги этой женщины чтобы не было около моей постели! То есть... извините, что я так... требовательно… Тем не менее, я хочу, чтобы это были вы.
- Любовь Демидовна, вам, наверное, не сказали, - вкрадчиво произнесла Александра. – Но я даже не медсестра. И уж тем более не врач! Я всего лишь ученица, практикант, коли угодно. И я не...
- Мне достаточно того, что вы спасли мою жизнь сегодня, милая моя девочка! А уж сменить бинты будет всё полегче, чем вытащить с того света старушку-Караваеву, не так ли? – и она подмигнула Сашеньке, точно заговорщица.
Пришлось соглашаться, а куда денешься? Странным показалось лишь категоричное нежелание наблюдаться у мадам Воробьёвой. Уже второй негативный отзыв за сегодня слышала Александра об этой женщине, ну и дела!
Распрощавшись с княгиней, она вышла в коридор и взглянула на большие часы над входом.
Восемь.
"Ну вот и всё. Он уже, разумеется, не принимает. И вообще, наносить визиты в такое время – верх неприличия. Тем более, молодым князьям. Тем более, помолвленным молодым князьям! И что подумает обо всём этом Серёжа, если узнает?"
В сестринской было пусто, Вера ушла на вечерний обход, а тётя Клава вышла на улицу, собирать развешенное во дворе бельё. Это было хорошо, Саша без лишних свидетелей распахнула халат и переложила заветную папку в сумочку, которую накрепко прижала к себе, словно боясь потерять.
С Верой она попрощалась в коридоре, пожелав лёгкой ночи, с тётей Клавой - уже на улице.
- Что, не встречает тебя сегодня твой мальчик? – лукаво спросила она.
- Как видите, не встречает, - ответила Александра, только теперь обратив внимание на его отсутствие.
А ведь и впрямь странно! Вчера она уехала, можно сказать, не попрощавшись. Они с Алёной сказали, конечно, вежливое "до свиданья" всем собравшимся, но персонального прощания с Авдеевым не получилось. А ещё она не разговаривала с ним весь вечер, назло общаясь исключительно с Иноземцевым и Голицыным, и теперь, наверное, он обиделся.
Иначе приехал бы ещё в обед, как вчера!
"Господи, я идиотка", - с тоской заключила Александра и, выйдя на улицу, медленно зашагала в сторону Садовой.
«Что, до самой Марьиной рощи пешком пойдёшь? - возмутился кто-то рациональный в её голове. - Лови извозчика, немедленно! Что ты делаешь, безумная, остановись! Ты же не заявишься к нему на ночь глядя?!»
Разумеется, нет.
- Сейчас поймаю извозчика, сейчас! – зашептала она, успокаивая саму себя. – Вот только дойду до переулка, там сподручнее. Не пешком же до Марьиной рощи идти, в самом деле!
Но извозчиков, как на грех, поблизости не отыскалось.
На улице смеркалось, солнце постепенно пряталось за крышами домов, а в переулке было довольно сумеречно – того и гляди, выпрыгнет оттуда какой-нибудь лиходей, и тогда – пиши пропало. Пришлось шагать вперёд, чтобы не запугивать саму себя.
Так и получилось, что Саша добрела до того самого дома, что на углу Садовой и Басманной.
«Разумеется, ты к нему не пойдёшь!» - твёрдо сказал голос здравого смысла.
Разумеется, не пойду, согласилась с ним Александра. Вон, кажется, уже и извозчик едет? Она обернулась на цоканье копыт, но, увы, пролётка уже везла своего пассажира по назначению, и на её взмах рукой не остановилась – извозчик сочувственно покачал головой.
Делать нечего, придётся идти, сказала себе Александра, провожая взглядом удаляющуюся пролётку.
Идти? Куда? Пешком, в Марьину рощу?
- Да, в Марьину рощу! – сказала она себе и, понуро опустив голову, зашла в подъезд большого, четырёхэтажного дома, где жил князь Волконский.


___________________________________

Ирина, привет!

Кошмар! Убили беднягу Селиванова! Неужели только ради того, что Сашу запугать?! Зверство какое!



Это уж точно! Чудовище! И этот князь Караваев ему под стать. Вот они - хозяева жизни! Устраняют неугодных на раз..


Какая Сашенька молодец! Она обещает стать очень хорошим врачом. Выдержка, хладнокровие, решительность, уверенность, твердая рука... Все при ней!
Когда привезли Караваеву, как все там засуетились. Эта глупышка Верочка с её причитаниями: "Княгиня, княгиня". А вот Саша не испытывает пиетета перед князьями и прочими графами...Тем более в такой момент.. Ей все равно, кто перед ней - княгиня или не княгиня.. Главное - спасти жизнь человека..

Даже князь отметил ее решительность...



Если еще бы не лез со своими тысячами, то было бы совсем хорошо.. Оскорбил девушку! Хорошо, что княгиня оказалась тактичной женщиной и не подумала даже предлагать деньги..

Сидоренко удивил... надо же, выгородил Сашеньку. Значит, все-таки оценил ее по достоинству, понял ее потенциал. Что она не какая-нибудь там фитюлька, а прирожденный врач. Спасибо, что помог Сашеньке, а то Викентий бы указал ей на дверь, несмотря на его любовь к ней, о которой он говорит. Чего вообще стоит его любовь? Подлый, продажный предатель!

А бабулька-то Никифорова симпатичная, и вполне себе вменяемая, мыслит очень здраво:



Отчего-то мне кажется, что Сергей осторожничает, выжидает... А там глядишь - и переметнется к другой, равной по положению.. Я бы не удивилась.

Хорошо, что Саша отбросила в сторону предубеждение и решилась рассказать Мишелю обо всем. Он, может, и "надменный холёный красавчик", но ради выяснения обстоятельств смерти матери землю рыть будет, и любая помощь ему нужна.. Я все-таки думаю, что в будущем они объединят свои усилия. И Мишелю помощь нужна, и Саше в настоящем и будущем защита не помешает.
___________________________________

Нет,правда??? Она правда отдаст бумаги Мишелю???
Но всё по порядку...
Ира,чао!
Прочитала-отписываюсь!

По первой главе

Жаль Юру Селиванова... стал пешкой в игре мерзавцев. Никогда бы не подумала,что эти могут убить живого человека только из-за того,что показать,что будет с непокорными... Невинный,ни в чём не виноватый парнишка. Ну как так можно???? Автор,ты почему такой нехороший?
Ё-моё,что творилось -то с утра в больнице! И рогоносец, и княжна Караваева... которая ну вот точно бы умерла, если бы не Саша! И я вот вообще не понимаю,почему дворяне так относятся к тем,кто спасает их жизни-в данный момент относится к нашей Саше. Вернее, немного по-другому: как они относятся к простолюдинке,которая их же жизни спасает? Тут благодарить надо...
Жуть взяла, когда Саша кровь выкачивала из лёгкого.... аж страшно стало,что было бы,если бы ручки рядом не оказалось!...
Очень понравилась Элла Караваева! Как она призналась,что платочки всякие подкладывает,чтобы покруглее казаться... и не побоялась признаться! Не заносчивая, добрая, правда избалованная,ну так что ж? Зато она не побрезговала не то что поблагодарить Сашу, но и расцеловать её при всём честном народе! Да ещё потом и на прогулку предложила-и мыслей своих об этом не оставила,услышав отказ. Очень надеюсь,что это действительно так,а не блажь молодой княжны. Очень хочу,чтобы у Саши была подруга из дворян,чтобы они дружили,не смотря на социальное положение,и помогали друг другу!
А в том,что Саша спасёт княгиню, я не сомневалась ни капельки! Она-прирождённый врач, она может всё.
Честное пионерское,когда прочитала,как князь рыдал,упав на колени,сама прослезилась... такая уж я впечатлительная.
А в кабинет Саша очень удачно зашла! То,что так нужно нашему красавчику Мишелю, преспокойно лежало себе на столе! да ещё как себе спокойно лежало!Страшно представить, что она не попало бы в Сашины руки... и пусть она не думает о голосе разума, а быстренько бежит к Мишелю. За такие бумаги я бы на месте Мишеля расцеловала бы её! или хотя бы так сделал - А если нашему Мишелю заподло целоваться с плебейками-хотя она ему сестра, хотя и сводная- то пусть обращается с ней как с равной! такие вот мечты
Отец Эллы понравился тоже, хотя насторожили всякие слухи,о нём ходящие... двадцать пропавших рабочих чего стоят... но мне понравилось,что он,как и дочь, забыл,что спасшая его жене жизнь девушка -даже не врач, а всего лишь навсего медсестра, и причём медсестра совсем не дворянского положения. И княгиня, очнувшись,тоже просила Сашу видеть её... Ах,если бы между семьёй Караваевых и Сашей установилась дружба! Но понимаю,что это нереально...

По второй главе.

Вот зря,конечно, князь Караваев заговорил о деньгах. Но он всё меряет деньгами и подумать не мог,что есть на свете человек, которому деньги за спасение жизни человеческой совсем не нужны.Ну не встречал таких людей наш князь! Откуда ж ему знать было? Две тысячи! Ах,мало?Пять! Гнёт свою линию и совсем не замечает дочери,которая ещё чуть-чуть - и оторвёт ему рукав.
А как же князь удивился, когда от его денег отказались! Как поразился,поняв,что нашей Саше действительно деньги совсем не нужны! А поняв,что обидел её,расстроился... всё-таки не все,далеко не все кичатся своим происхождением...а если даже и кичатся, то умеют быть благодарными тем,кто помог...
Сидоренко снова убил. Нет,честно! Опять он выкинул коленце, но на сей раз в правильную сторону. Была бы наша Саша на улице,если бы не он... небось,пока Саша бегала по больнице да делами занималась,он быстренько строчил заключение... не знаю,было ли это в первый и единственный раз, или Сидоренко действительно понял,что за клад ему попался?.. Только очень надеюсь -прям очень-очень! - что его помощь будет дружеская,а не чего-нибудь того.... ну, вы поняли, о чём я
Вовремя,прямо ну очень вовремя Сидоренко появился! Ещё бы минута и...
Воробьёв,конечно,всё понял. Никаких заключений Саша не писала, это всё алкоголик несчастный! -но что мог поделать? Вот оно,заключение,на руках. Подкопаться не к чему! Да ещё эта история с княгиней Караваевой, которую спасла Саша. Если бы не она- и Воробьёв прекрасно понимает это- всё бы полетело к чертям собачьим, и никакие гордеевы не помогли бы- правда, если бы захотели,как точно подумалось Воробьёву.
А когда его чуть не хватил удар от исчезновения пропажи документов, я его даже не пожалела!Ну вот ни капельки... раньше была небольшая жалость -всё -таки жаль, мечется между родными,за жизнь которых боится, обложили со всех сторон и так далее- но сейчас совершенно не жалела! Ни капельки! Вот тебе,вот, злорадно думала я, читая,как Воробьёв мечется по кабинету, ища пропавшее дело.
О да,наша Саша очень вовремя зашла!
Никифорова мне пока не очень. Не такой яркий персонаж,как остальные. Вроде бы старушка неплохая, но уж больно любопытная- хотя понимаю,что больше ей заняться нечем,пожилой же человек. Но пожелание всего персонала больницы мне,конечно же,не понравилось. Зачем желать смерти ближнему своему,даже если он и зажился на этом свете? Богу виднее,когда забирать! Так что лучше бы присматривали за пациенткой, а не желали ей скорейшей смерти!
А вот тощая мадам с куриными лапками -это да! это да... Укокошить свою пациентку только за то,что она не так на очкастого посмотрела?! Хотя,может,всё это слухи? Но ведь слухи на пустом месте тоже же не появляются,верно?
Поживём-увидим,что за фрукт эта самая Марина Воробьёва.

РЖУНИМАГУ

О,как мне это нравится!!

Вот!!!Неужели то,о чём я так денно и нощно мечтаю,помаленьку начинается??!!!
Автор,побольше,ПОБОЛЬШЕ сцен с этой парой!! Пожалуйста!
А ты,Сашенька,молодец,что всё-таки отправилась к Мишелю! Он не сможет выставить тебя за дверь,ведь у тебя есть то,что так ему нужно!

С нетерпением жду новых глав!
Спасибо!!!
_________________

Ирина, привет!
я тут немножко потерялась, но скоро все наверстаю и отпишусь.
небольшая запарка перед новым годом просто))
_________________

Привет всем, кто сюда заглянул!

Лиля, всегда с удовольствием читаю твои отзывы!

Ирина, скажи, что сегодня будет продолжение! Страсть, как хочется почитать, как у нее там с Мишелем все сложилось! Они опять обменялись традиционными любезностями или поговорили по существу дела?
___________________________________

Девочки, всем привет! Для начала - огромнейшая благодарность La Sorellina за прекрасные рисунки и помощь в оформлении! Картинки уже подобрали практически подо всех (спасибо, Лиля, что терпишь моё занудство!) - ещё через пару дней наберётся побольше, и будет совсем хорошо! (Да, Лиля? Ведь будет?)

Далее, по отзывам:



Это точно! Гордеев получился такой беспринципной сволочью, что мне самой страшно стало! Людей ни во что не ставит, идёт по головам, ни о чём, кроме собственного благополучия не думает! Ох...



Это не автор нехороший, это Гордеев нехороший! (здорово я все стрелки на Кириллыча перевела, да?)




Вот бы ещё не мешали ей всякие меркантильные товарищи...



Сидоренко молодец, это правда! Хоть один нашёлся среди всех этих "неблагодарных негодяев", кто сумел по-настоящему оценить её поступок и её потенциал! И на выручку пришёл вовремя, цены ему нет!



Вот и я бы не удивилась! Странный он какой-то, хоть и весь из себя хороший и сахарный. Хм...



ХЕ-ХЕ-ХЕ-ХЕ-ХЕ! (зловещий смех) Нет, ну а ты думаешь, она их для чего вообще украла?! Ты вдумайся: наша Сашуля, наша чистая и непорочная девочка, решилась на воровство! ВОРОВСТВО! Тем более, такие ценные документы! Не себе же их оставлять, да? Хотя, и в рамочку можно повесить на стену, чего же нет?....



Уфф, ну слава богу, хоть Элла понравилась! Я уже волноваться начала, честное слово! Вдруг, думаю, и этого ангелочка в чём подозревать начнут?



Тогда тебе дальше вообще лучше не читать... Там таких сцен ещё много будет, это я тебе совершенно точно обещаю!



Ну, именно "мечты", к сожалению! Эх...



А потому, что Эллочка - не такая, как её папа! Хорошая, умненькая, понимающая, несмотря на юный возраст! Прелестное создание! Не обижайте её!!!



Ха-ха-ха, ты, Лилечка, не в том направлении думаешь!!!! Когда я в предыдущей главе писала, что


Я ТЕБЕ КЛЯНУСЬ, Я ИМЕЛА В ВИДУ ЯВНО НЕ СИДОРЕНКО!!!!!



Слушай лучше нашу Ксению, дело говорит:





Нат, добрый вечер, очень рада, что ты "нашлась"! Теряться не надо ну, если только ненадолго! А про Новый Год - это верно, мы и сами все на ушах стоим из-за грядущих праздников!

Девчата, спасибо за отзывы, так интересно их читать! Учитывая то, что у нас с большинством разница во времени, я их прочитываю, как правило, с утра пораньше, и они делают моё настроение на весь день! Так что за это вам отдельное мерси!
___________________________________

Ксения, привет! Завтра будет новая глава обязательно! Вероятно, даже две! Сегодня никак не получается, прошу покорнейше извинить! некоторые детали требуют корректив, а за день времени не было исправить, вот ни минуты не было, ни секунды! А всему виной грядущий Новый Год!

Но я обещаю, что завтрашнее продолжение тебя не разочарует! А "традиционные любезности" между Сашей и Мишелем, конечно же, будут, ну куда без них? Но, к счастью, не только они! В общем, спойлеры разводить не буду, интересничать тоже не буду, а то разлюбите меня и закидаете тапками! Завтра где-то в это же время постараюсь всё сделать и принести сюда!
___________________________________

Эллочка мне понравилась, не спесивая, дружелюбная, не высокомерная, нос за провода не задевает.. Я про нее не упомянула в отзыве, потому как иногда просто не успеваю написать про все, что хотела бы, потому что часто пишу отзыв поздно ночью..



Лично у меня два достойных, как мне кажется, претендента на руку и сердце нашей Сашеньки. Но среди них нет ни Сидоренко, ни даже раскрасавца Мишеля.... Потом видно будет, угадала ли я...
___________________________________

Ксения,


А я вот до сих пор не теряю надежды в конце всех взять - и удивить!!!! не знаю, получится ли... Поглядим!
___________________________________

Девочки, добрый вечер! Сейчас будет новая глава, а пока она в сотый раз пересматривается и исправляется, у меня для вас появился небольшой подарок!
Начну с того, что предыдущие главы я отредактировала теперь уже все, добавив портреты под каждой главой, в соответствии с названием.
И ещё, парочка красивых красивостей, которые, я надеюсь, вы оцените!

Спасибо за всё это добро, как вы думаете, кому? Конечно же, La Sorellina! Лилечка, что бы я делала без тебя?!







А ещё у меня новый баннер, и аватарка, за которую тоже спасибо моему любимому мастеру!
___________________________________

Лиля, это просто великолепно! Очень красивые работы!

Ира, ждем новую главку, а лучше сразу две!
___________________________________

Ксения, привет! Будет одна, но она очень-очень большая, я её на 2 части поделю, пожалуй!
А Лиля у нас, и правда, мастерица на все руки! Такие шедевры делает, глаз не оторвать!
___________________________________