Улыбка Амура

Ирина добрый вечер и огромное спасибо за продолжение)
___________________________________

 » Глава 26. Мама и отец

И вдруг сквозь шум водяных струй она услышала телефонный звонок.
– Настя! – забарабанила в дверь бабушка. – Настенька, это Наташа! Что-то срочное! Она тебя давно разыскивает. Звонила на твой сотовый, но он не отвечает. Она кричит, не пойму что. Иди скорее!
Обмотавшись полотенцем, Настя выскочила из ванной и схватила трубку. Я же забыла ей перезвонить, подумала она, наверно, не дождавшись, Натка принялась меня разыскивать. Надо срочно придумать какую-нибудь отговорку.
– Настя! – Голос подруги был полон страха. – Настя, у вас дома что-то случилось! Твоя мама кричит, ужасно кричит! Я тебя не дождалась, пришла к вам, а у вас под дверью соседи собрались, не знают, что делать. Хотят дверь ломать. Настя, приезжай скорее!
– А что она кричит? – Настя взмокла от ужаса. Неужели Вадим сказал матери… про них? Нет, он не мог, тут что-то другое.
– Не знаю! Кричит и все! Настя, умоляю, приезжай! Я скажу, что ты едешь, а то они собираются слесаря звать.
– Скажи не надо, мы едем. Минут через двадцать будем.
Тем временем бабушка уже бежала в гараж к деду, возившемуся с машиной. Хорошо, что тот успел поменять спустившее колесо. Настя не помнила, как они доехали. Когда она взлетела на свой этаж, за дверью было тихо. Соседи разошлись, только перепуганная Наташка дожидалась ее, сидя под дверью. Дрожащими руками Настя повернула ключ и влетела в квартиру, следом торопились бабушка с дедушкой.
Мать лежала на полу. Глаза ее закатились, губы были до крови искусаны. Наклонившись, Настя увидела, что она в глубоком обмороке. Вчетвером они подняли ее и перенесли на диван. – Нашатырь есть? – быстро спросила Наталья. Настя отрицательно покачала головой. – Тогда холодной воды, – приказала подруга, растирая матери виски. После того, как Наташа побрызгала ей на лицо, мать открыла глаза.
– Настя, он ушел, ушел! Ушел к этой шлюхе! – сразу закричала она, приподнявшись на локтях. – Он нас бросил, бросил! – Тут глаза ее закатились, и она бессильно повалилась на диван.
– Мама, мамочка! – затрясла ее Настя. – Кто ушел, куда? О чем ты?
– Отец! – Мать снова открыла налитые кровью глаза. – Ушел к этой рыжей шлюхе, шлюхе! Ходила к нам в дом, я ее учила, кормила! У-у, паскуда!
– Галочка, доченька, о ком говоришь? Кого ругаешь? – вмешалась бабушка. Настя тем временем показала подруге глазами на дверь. Та понимающе кивнула и вышла.
– Эта рыжая Соловьева. Шлюха! В институт наш перешла – чтобы трахаться с ним! – Голос матери был полон такой ненависти и муки, что у Насти поползли мурашки по коже. – Он ее драл, драл! Теперь она с брюхом! Ребенок у нее будет, видите ли! Он там нужнее! Подонок! А ты знала, знала! – вдруг набросилась она на Настю. – Всегда с ним секретничала! Знала, небось, что он с ней путается, − и молчала, подлая?
−Мамочка, нет, нет! − захлебнулась слезами Настя.
– Галина, что ты несешь? – не выдержал дедушка. – Стыдись! Ведь это твоя дочь! За что ты ее черным словом? При нас – твоих родителях. Здесь я, отец твой, постеснялась бы.
– А-а-а! – еще громче завопила мать, выпучив глаза. – Это я должна стыдиться? А не он? Вы все за него, все! Все против меня! Убирайтесь, вон, вон! – Она попыталась вскочить, но силы покинули ее, и она снова упала на диван.
– Прекрати реветь! – вдруг топнула ногой бабушка. Настя никогда не видела ее в таком гневе. – Сама его выбрала! Все красивого хотела, русского! Как Русланчик тебя любил, – зачем ему отказала? Вот и получила! И не гони нас, сами уйдем! Пойдем, Артурчик. Не думала я, что доживу до такого. И ты, внучка, пойдем с нами. Пусть полежит, подумает. Ишь, ребенка какими словами позорит, бесстыдница!
– Идите, идите! Все убирайтесь, все! – Мать с неожиданной силой вытолкала Настю из комнаты и заперлась. Настя растеряно осталась стоять в прихожей.
– Ба, я не пойду, – сказала она Зарочке. – Вы езжайте, а я папе позвоню, может, это неправда? Я вам потом перезвоню. Боюсь ее одну оставлять, вдруг она с собой что-нибудь сделает.
– Ничего не сделает, – жестко возразила бабушка. – А сделает – значит, на то божья воля. Ты не отчаивайся, внученька, у тебя своя жизнь. Лучше поехали с нами, пусть сами разбираются. А то – позвони отцу и приезжай.
– Ладно, вы езжайте, я перезвоню. – Насте хотелось, чтобы они поскорее ушли. Ей не терпелось связаться с отцом и все выяснить, – может, они с матерью просто поругались, а той привиделось, бог знает что. Кроме того, у отца был ключ от комнаты, за которой вдруг стало подозрительно тихо.
Отец отозвался сразу. По его виноватому «Настенька» она поняла, что все правда. Она не стала слушать слов оправдания, бросила трубку. Теперь у нее не стало и отца. Она разом потеряла двух самых любимых людей − и очутилась в состоянии свободного падения. Она падала в бездну, и ей не за что было ухватиться.
Без чувств, без мыслей она долго стояла под дверью материнской комнаты. Ее била нервная дрожь, зуб не попадал на зуб. Мобильник на полу что-то кричал отцовским голосом, но она не реагировала. В открытую дверь квартиры тихо проскользнула Наташа, подошла к ней и крепко обняла. Тогда Настя очнулась.
− Все правда, − сухим голосом сказала она. − Он ушел к Соловьевой. У меня больше нет отца.
Она опустилась на пол и безутешно заплакала.
− Настя, что с Галиной Артуровной? − затормошила ее подруга. − Да перестань ты реветь, пока и без матери не осталась. − Она подергала запертую дверь. − Настя, там что-то плохое! Я побегу за соседями, а ты говори с ней, может, отзовется. Кричи что-нибудь.
Когда они взломали дверь, мать опять лежала без сознания − рядом валялся пустой пузырек из-под нош-пы. На ее губах пузырилась пена.
− Отравилась! Пятьдесят таблеток! − закричала Наталья. − Надо срочно «Скорую», через час будет поздно! Настя, вызывай, а я позвоню маме, пусть готовятся к промыванию желудка.
Дальнейшее Настя помнила плохо, − все было, как в тумане. «Скорая», носилки с телом матери, ее безвольно раскачивающаяся голова, больничный коридор и тупое ожидание − все слилось в поток беспредельного несчастья, в котором она тонула с сознанием, что спасать ее некому. Еще утром у нее были папа и мама, любимый человек, состояние полной защищенности, планы на будущее, − а сейчас разом все рухнуло.
Подошла Наташа, присела рядом. − Сказали, жить будет. Но состояние тяжелое. Лежит под капельницей. Настя, ночуй сегодня у меня. Ну что ты дома одна будешь? − еще сама свихнешься.
− Нет, я лучше с мамой посижу.
− Она в реанимации, тебя туда не пустят. Ей не меньше суток там лежать − и то по состоянию, а может, и больше. Поехали ко мне.
Но Настя отказалась. Ей вдруг захотелось побыть одной. Она поняла, что теперь долго будет одна, может быть, всегда, если мамы не станет. Ей потребовалось прочувствовать это состояние, чтобы решить: сможет ли она в нем выжить.
Отца она вычеркнула из своей жизни сразу и бесповоротно. Материнская прямота и бескомпромиссность, привитые ей с детства, не позволили даже допустить мысли о понимании и прощении. Он предатель, он предал ее и маму, разрушил самое святое, что казалось монолитом, – их семью. Лучше бы он умер − тогда можно было бы продолжать любить его, плакать по нему. Если мама умрет, она пойдет в церковь и попросит бога, чтобы он наказал их, отца и Ляльку, наказал сильно-сильно, как только может.
Он лгал им с мамой и лгал уже давно. Еще тогда, осенью, когда спешно уехал, оставив их собирать урожай, − и на Новый год, и позже. Как они были слепы! Они всегда верили каждому его слову. Потому что любили его. − Папа, ты же всегда учил меня не лгать. Говорил, что ложь унижает человека. Как же ты мог так унизить самого себя?
Папа, ты же любил нас: и меня, и маму. Помнишь, как ты носил ее на руках, как вы обнимались и целовались? И меня любил − очень сильно, я же помню. Как же можно после такой любви нас бросить?
Наверно, это все она, Лялька. Так вот в кого она еще тогда была влюблена. Он столько раз отвозил ее домой на своей машине, наверно, она тогда его к себе и заманила. И все позволила. Как же она, Настя, была глупа! Вешалась ей на шею, целовала, делилась всем.
Теперь Соловьева беременная. От моего отца. Какая мерзость! Мерзость, мерзость! Господи, покарай их!
Так мысленно молила Настя, бредя домой в свою опустевшую квартиру. Наташа хотела ее проводить или даже остаться на ночь, но Настя отказалась, заверив подругу, что никаких глупостей не наделает. Отворила дверь, зажгла свет. Прошла в комнату родителей. Постояла у шкафа с вещами отца. Потом вытащила из кладовки большой чемодан, сложила туда его одежду. Зимнее пальто не поместилось, пришлось его свернуть и положить в большой кулек. Все это она вынесла в прихожую. Отцовских документов нигде не было, наверно, они были в машине. Машину он теперь заберет, пришла в голову мысль, ну и пусть. Компьютер, наверно, тоже. А квартира? Может, захочет ее разделить, ведь ему надо где-то жить. Хотя, у Соловьевой есть своя, ей богатенький папа купил, она хвасталась. Может, он оставит им с мамой хотя бы квартиру?
Но как в ней жить − без него? Невозможно представить.
Зазвонил мобильник. Ткнув нужную кнопку, она его вырубила и отключила городской. Мама не позвонит, а больше ей никто не нужен.
Всю ночь она пролежала с открытыми глазами. Слез не было. Она всматривалась глубину своего несчастья и не видела дна. Только под утро она слегка забылась неверным сном, из которого ее выдернул длинный звонок. Она взглянула на часы. Было шесть часов утра. Звонили в квартиру. Мама! − вспыхнуло в мозгу, и она одной сорочке кинулась к двери. Но за ней оказались бабушка с дедушкой.
− Почему не работает телефон? − хором закричали они. − Что у вас тут?
− Телефон я отключила, − хмуро ответила бледная, как мел, внучка, − мама в больнице. Заходите, чего вы стоите на пороге?
− В больнице? Что с ней?
− Отравилась. Выпила целый пузырек но-шпы.
− Отравилась? Ах, негодница! − всплеснула руками Зарочка. − Все-таки отравилась! В какой она больнице?
− В центральной городской.
− Поехали, Артурчик. Отравилась! Грех какой! Девочку одну захотела оставить. Вот я ей задам!
− Ба, она в реанимации, вас туда не пустят. Не меньше трех дней там будет. Мне Наташа скажет, когда ее переведут в палату.
− А где Олег?
− Наверно, у своей новой жены. Все правда, ба. Он нас бросил.
− Где она живет, знаешь?
− Нет. − Настя и в самом деле не знала, где живет Лялька, знала только, что где-то рядом с институтом. − А зачем вам?
− Как зачем? Поговорить! Пристыдить его! Может, одумается?
− Не одумается. Она ребенка ждет.
− Ребенка? А ты что, котенок? У него семья, дочь! Он такой пост занимает! Должен чувствовать ответственность!
− Ба, это бесполезно. Даже если он захочет вернуться, мама его никогда не простит. Но он не захочет.
Настя подключила городской телефон и набрала номер больницы. Ей ответили, что состояние больной стабильно тяжелое, но ухудшения не наблюдается. Все лекарства имеются, ничего приносить пока не надо.
− Поехали с нами, внученька? − Бабушка умоляюще прижала руки к груди. − У меня душа не на месте, что ты здесь одна. Наташа позвонит, если что. Поехали!
− Нет, ба, не поеду. Пойду в больницу, может, удастся пройти к маме. Что я у вас буду делать? Я там места себе не найду.
− У тебя хоть деньги есть?
− Есть, в буфете. Мне хватит. Может, отец за вещами придет, я их собрала. Там в прихожей чемодан и узел.
И она тяжело зарыдала.
− Господи, горе какое! − заплакала следом Зарочка. − Бедные вы мои! Как у него, ирода, совести хватило такое сотворить? Бесстыдник! Ну, ничего бог его накажет, он все видит! Ты больше не отключай телефон, а то мы с ума сходим, а дозвониться не можем.
− Ладно, не буду.
Наконец, они уехали. Настя прибрала постель, направилась в ванну. И тут зазвонил городской телефон.
− Котенок, надо поговорить. − Голос отца звучал сдавленно, как будто он охрип. − Я сейчас приду.
− Нет! − крикнула Настя и бросила трубку. Затем стремительно оделась и, схватив сотовый, вылетела из квартиры. Не то что видеть отца − ей было невыносимо даже думать о нем. Ей казалось, что тогда с ней случится что-то ужасное, − что она закричит, набросится на него с кулаками или просто умрет от разрыва сердца. Пусть он забирает свои вещи и уходит, чтобы больше никогда-никогда его не видеть. Ну, может быть, потом, когда-нибудь, когда мама поправится и все как-то успокоится. Когда под ногами появится хоть какая-то опора. Но не сейчас, когда так больно, что хочется кричать.
Надо срочно поменять номер сотового, подумала она, и сообщить его только бабушке и Наташе − и маме, если ей станет лучше.
Когда она покинула офис телефонной станции, был уже полдень. От Натальи узнала, что мать в прежнем состоянии: лежит под капельницей и ни на что не реагирует. Врачи говорят, что навещать ее сейчас бесполезно, нужно время. Понемногу должна прийти в себя
− Настя, сегодня же выпускной, − напомнила подруга. − Ты пойдешь?
Выпускной? Боже мой, она совсем забыла! Хотя − какой выпускной? Забрать аттестат и уйти. Нет, даже на это у нее не хватит духу − еще разревется там при всех. Заберу завтра, решила она, скажу, что заболела. Нет, зачем врать. Скажу, что мама в больнице и мне не до этого.
− Не пойду. − Настя изо всех сил старалась не заплакать. − Аттестат заберу потом.
− Настя, выпускной бывает раз в жизни.
− Наташа, ты соображаешь, что говоришь? Какой мне выпускной?
− Да, конечно, − согласилась Наташка. − А что Вадим? Он знает?
Вадим? − подумала Настя. Ох, как мне плохо! Вадим уже улетел. Его нет и больше никогда не будет. И это правильно. Можно потихоньку его забывать, чтобы больше не испытывать этот жгучий, нестерпимый стыд. Хорошо, что об этом знают только он и она. Он, конечно, ничего не забудет, но будет молчать, − и она будет молчать тоже. Больше он не позвонит, потому что − ну как можно любить после такого позора? После такого даже уважать невозможно − какая там любовь!
− Он улетел. Насовсем. Между нами все кончено, − сухо ответила она. − Больше никогда не спрашивай о нем.
− А что случилось? − не унималась подруга.
− Я повторяю: не спрашивай! Никогда! Если не хочешь сделать мне больно.
− Хорошо-хорошо, не волнуйся. Что будешь сегодня делать?
− Не знаю.
− Приезжай ко мне.
− Ты же уйдешь на выпускной.
− Ну и что? Побудешь у меня. Мама дома. Поговоришь с ней. Все не одна.
Настя представила, как они с Беллой Викторовной сидят и обсуждают свои несчастья. Нет, этого ей совсем не хочется. Поблагодарив подругу, она отказалась. Пожелала ей хорошо повеселиться и поехала домой. Настя очень боялась столкнуться там с отцом, но к счастью он уже ушел. Его вещей в прихожей тоже не было. Испытывая сразу боль и облегчение, Настя прошла к себе, села на диван. Вдруг у нее закружилась голова, и стены поплыли по кругу. И тут она вспомнила, что за весь день во рту не было ни крошки, даже глотка воды. Вот почему меня тошнит, подумала Настя, надо что-нибудь пожевать. Только ничего не хочется.
Она пошла на кухню, выпила чашку кофе. Стало легче.
Надо решить, как жить дальше, принялась размышлять Настя, вглядываясь в темноту за окном. О Питере теперь можно забыть. Жить там негде − не у отцовских же родственников. Они нам теперь никто. И на какие деньги? Даже если мама выйдет на работу, все равно денег будет не хватать: у нее же нет кандидатской степени, поэтому и зарплата мизерная. Нет, надо идти работать и поступать здесь на вечернее отделение − после него тоже можно стать педагогом. Лишь бы мама поправилась − а она, Настя, постарается любить ее изо всех сил, тем более, что любить ей больше некого. Они будут жить друг для друга, и им никто не будет нужен.
Так думала Настя, пытаясь найти хоть какую-то опору, чтобы существовать дальше. Опора была шаткая, но другой у нее не было. К сожалению, она недостаточно знала свою маму.
Галина Артуровна была человеком упертым и бескомпромиссным. Она происходила из крепкой армянской семьи, а у этой нации семья − нерушимая святыня. Для матери черное всегда было черным, а белое белым, оттенков она не признавала. Все годы семейной жизни она жила только своим мужем, любила его каждой клеточкой, дышала им. Где бы она ни находилась, куда бы ни шла и что бы ни делала, она всегда ощущала связывающую с ним нить. Оборвать ее имела право только смерть. И пережить его уход к другой женщине она, конечно, не могла.
Едва придя в себя, мать остро пожалела об этом. Ее прежняя жизнь кончилась навсегда, а другой у нее не было. Отчаяние поглотило ее целиком. О дочери она не думала. Она вообще ни о чем не думала − она ждала, когда хоть немного утихнет мучительная боль в груди, разрывавшая ей душу. Но боль не отпускала. Лечащая врач, заглядывая в глаза больной, понимала, что у той начались крупные проблемы с психикой, и из сострадания назначала сильные транквилизаторы, после которых мать впадала в спасительное забытье.
Когда Снегирева не пришла на вручение аттестата, в лицее всполошились. Екатерина Андреевна несколько раз звонила ей домой, но там никто не брал трубку. Наконец, ближе к вечеру, когда уже началось праздничное застолье, Настя отозвалась. Сказала, что маму забрали в больницу, поэтому за аттестатом она придет завтра. Попросила никого к ней не присылать и отключилась.
Первой, кого встретила Настя, придя на следующее утро в лицей, была профессор Туржанская. Едва взглянув девушке в лицо, она поняла, что стряслось что-то чрезвычайное, и потому не стала разговаривать в коридоре, а повела к себе в кабинет. Усадила в кресло и принялась расспрашивать. Глядя в ее добрые и такие сочувствующие глаза, Настя почувствовала, как сжатая пружина внутри нее вдруг лопнула и выпустила на волю с трудом сдерживаемые эмоции. И тут с ней приключилась истерика − да такая, какой у нее никогда не было. Она рыдала, рыдала и все никак не могла остановиться. Никогда не терявшая присутствия духа Ольга Дмитриевна позвонила в медпункт. Медсестра промокнула марлевой салфеткой залитое слезами лицо девушки и заставила выпить таблетку, после чего рыдания прекратились и Настя понемногу пришла в себя. И хотя она не собиралась ни с кем откровенничать, но Туржанской выложила все, − только о Вадиме умолчала.
− Да, Настенька, у тебя огромное несчастье, − признала Ольга Дмитриевна. − Огромное. И ты, конечно, очень сильно его переживаешь, это понятно. Но послушай меня. Несчастье − спутник жизни, ее неизбежная составляющая. У каждого человека, а не у тебя одной, оно обязательно когда-нибудь случается. Его нельзя избежать, но нужно уметь пережить. Принять, как данность, − и пережить. У меня в молодости тоже случилась страшное, непоправимое горе: погиб человек, которого я любила больше жизни. Это был отец Леночки − лучший человек из всех, кого мне довелось встретить на своем пути. Моя дочь и любимое дело стали той опорой, которая помогла мне выстоять.
И ты должна справиться. Жизнь твоих родителей, как бы ни были они тебе дороги, − это все же их жизнь, а не твоя. У тебя великолепные способности − развивай их, найди им достойное применение. Ты уже вполне взрослый самостоятельный человечек. Поезжай в Петербург, родители без тебя разберутся в своих отношениях. Учись, погрузись в науку, она может доставить много радости. Не позволь беде погасить огонек, который горит в твоей душе. Я верю: ты сильная, ты выстоишь.
− Нет, Ольга Дмитриевна, Петербург мне теперь не светит, − покачала головой Настя. − Во-первых, я никогда не оставлю маму одну, а во-вторых, у нас мало денег. Да и жить там теперь негде. Но главное − это мама. Пойду работать и поступлю на вечерний факультет в университет.
− Что ж, в твоих словах есть резон, − согласилась профессор. − Помни: если потребуется моя помощь, обращайся смело. Твоя судьба мне небезразлична. А насчет Петербурга: не ставь крест на своей мечте. Исполни мой совет: сделай копию сертификатов ЕГЭ и отправь их туда в приемную комиссию − так, на всякий случай. Ведь теперь можно подавать документы хоть в десять вузов. С твоими баллами тебя везде примут. Считай это моей просьбой, хорошо?
− Хорошо, раз вы просите. Только это вряд ли пригодится. Но я пошлю.
Туржанская проводила ее в приемную директора, где секретарь под расписку выдала девушке аттестат и медаль.
После разговора с Ольгой Дмитриевной Насте стало немного легче. Даже забрезжила слабая надежда на что-то хорошее в будущем − хотя оснований для этого было маловато. Насте внезапно пришло в голову, что учиться заочно можно и в Питере, и она послала заявления сразу на очное и заочное отделения. Очное она указала просто так, на всякий случай, хотя понимала, что он вряд ли представится.
Вечером того же дня снова позвонил отец. На это раз Настя не бросила трубку: она уже научилась держать себя в руках.
− Позови маму, − коротко велел отец, понявший, что с дочерью разговаривать бесполезно.
− Мама в больнице, − так же коротко ответила Настя, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.
− В больнице? Что с ней?
− Отравилась. Не вздумай к ней приходить, пока у нее не случился разрыв сердца или еще что-нибудь. Что тебе нужно?
− Настенька, мне нужно, чтобы хотя бы ты попыталась меня понять. Ведь я люблю тебя, очень люблю. И маму люблю, и всегда буду любить. Я знаю, что бесконечно перед вами виноват, и постараюсь все для вас сделать.
− А как же Соловьева? Ее ты тоже любишь?
− Это совсем другое. Это обрушилось на меня, как лавина. Я просто не смог противиться.
− Так ты ее любишь?
− Безумно! Но по-другому.
При этих словах Настино терпение кончилось. Она аккуратно положила трубку, выдернула телефонный шнур из розетки, повалилась на диван и в голос зарыдала. Всласть наревевшись, так и заснула одетая. Ее разбудил сотовый. Звонила Наташа:
− Настя, сегодня твою маму выписывают. Тебе надо к десяти часам в больницу забрать ее.
− Как выписывают? Она же в реанимации.
− Сказали, что с отравлением проблема решена. А ее психическое состояние не в их компетенции. Это же отделение токсикологии. Знаешь, я подумала: может, тебе обратиться к той моей психологше? Она мировая тетка, и врач классный. Может, она поможет Галине Артуровне?
− Да я сама к ней собиралась – как раз сегодня. Заберу маму и попытаюсь ее пригласить. Заплачу, сколько скажет.
− Может, мне с тобой? Или давай я вам обед приготовлю, пока ты будешь в больнице, у тебя, наверняка, в холодильнике пусто.
− Нет, Наташа, не надо. Если что, я тебе позвоню. Пока.
Наташка отключилась. А Настя, наскоро выпив кофе, помчалась в больницу.
Вид матери испугал Настю: ее глаза ввалились, в лице не было ни кровинки. Пока оформляли выписку, мать молча сидела, уставившись в стену. Только по выходе из больницы, она наконец заговорила:
− Куда ты меня ведешь?
− Как куда? Домой. − Настя испуганно посмотрела на мать, внезапно остановившуюся на полпути к автобусу.
− Не-ет! − исступленно закричала она. − Никогда! Ноги моей там больше не будет!
Прохожие, замедляя шаги, оглядывались на них.
− Мамочка, а куда? − растерялась Настя. Земля под ногами вдруг качнулась − и чтобы не упасть, она схватила мать за руку. Но та, резко выдернула ее.
− Хочу к маме! – вдруг заявила она голосом маленькой девочки. − И к папе.
− Поехали, − сразу согласилась Настя. Действительно, может, Зарочке удастся привести мать в чувство. И мать побудет какое-то время под присмотром, пока она, Настя, будет искать работу. Хорошо, что впереди лето. Может, удастся попросить, чтоб в институте дали к ее отпуску еще месяц за свой счет? Может, хоть к октябрю она придет в себя?
Позвонив по сотовому, Настя предупредила бабушку об их приезде. Но отворив калитку, она с ужасом обнаружила во дворе отцовский автомобиль. Явился налаживать отношения − с ненавистью подумала Настя. Вот, бабушка ему выдала. Да и дедушка, небось, добавил.
Увидев машину, мать покачнулась, как от удара, потом молча устремилась к сараю. Не хочет с ним встречаться, сообразила дочь, пойду уговорю его, чтобы быстрее уматывал, пока с ней очередная истерика не случилась. И она побежала к дому.
Отец, понурившись, сидел за столом – напротив него с суровым видом восседал дедушка Артур. Бабушка громыхала кастрюлями на кухне. − Немедленно уезжай! – срывающимся от волнения голосом закричала Настя, − немедленно! Мама здесь! Уезжай скорее, пока ей снова не стало плохо!
Поднял голову, отец печально посмотрел на дочь. Вид у него был совершенно измученный. − Сядь, котенок, − устало проговорил он. − Давайте все спокойно обсудим. Неужели мы, родные люди, не можем договориться по-хорошему?
− По-хорошему? − Бабушка выскочила из кухни, размахивая скалкой. − По-хорошему тебя убить мало! Галочка отравиться из-за тебя, ирода, хотела! Убирайся вон, пока я по-хорошему не отделала тебя этой палкой!
В это время со двора послышались громовые удары по железу и звон разбитого стекла. Отец, опрокинув стул, кинулся к двери, остальные за ним. Увиденное заставила всех обомлеть от ужаса.
Размахивая топором, мать яростно рубила машину. Она уже разбила лобовое стекло и теперь с неожиданной силой всаживала топор в кузов «Жигуленка», пробивая его насквозь.
− Галина, прекрати! – в отчаянии закричал отец. − Машина при чем?
− А-а-а! − Мать на мгновение остановилась. − Пожалел машину? Жизнь мою искалечить можно, а ее нельзя? Моя машина: что хочу, то и делаю! Пока ты блядовал со своей сукой, я вкалывала на эту машину! – И она, размахивая топором, пошла на него.
У Насти в ушах возник знакомый нарастающий звон, переходящий в нестерпимый грохот. Последнее, что она услышала, был истошный вопль бабушки, после чего весь мир померк и она отключилась.

Ирина привет и огромное спасибо за продолжение)
___________________________________

Боже мой, как страшно.. такое предательство после действительно такой сильной любви... Надеюсь, Галина останется в трезвом уме. Насте сейчас ужасно тяжело. Спасибо Наташе, она не бросает подругу. Но очень не хватает Вадима, который даже не знает, что творится в душе и семье любимой.
Ох уж эти взрослые! Довели девчонку..
Ирина, спасибо за главу! с нетерпением жду продолжение!
_________________

Как жаль всех их.... Но вот поеять отца Насти у меня не получается...

К вам в читатели.

+1. Так долго лгал самым дорогим и близким людям. И так "вовремя" признался... Ведь взрослый мужчина, он же Галчонка своего без ножа зарезал, убил просто!

Да, вы правы. Все. Но ведь такое было во многих семьях.

 » Глава 27. Разговор со священником

Очнулась она нескоро. Открыв глаза, Настя обнаружила себя в незнакомой комнате с белыми стенами и потолком. Она лежала на кровати, рядом сидела Наталья и с тревогой смотрела на нее. Поймав Настин взгляд, Наташка радостно закричала:
− Мама, она очнулась! Глаза открыла! Как ты себя чувствуешь? Говорить можешь?
− Пить хочу. − Настя с трудом разжала слипшиеся губы. Язык во рту еле ворочался и в горле пересохло, будто она не пила три дня. − Где я?
− В больнице, где же еще. Лежи, ты под капельницей.
Дверь отворилась. В палату вошла Наташкина мама с тонометром в руках. Присев на кровать, она померила Насте давление.
− Уже лучше, − удовлетворенно кивнула Белла Викторовна, − и пульс почти в норме. Ну и напугала же ты нас. Лежала, как мертвая, ни кровиночки в лице. Пойду, бабушке твоей позвоню, что ты пришла в себя. А то она разрывается между дедом и тобой: у того тоже подозрение на инсульт. Левую часть туловища почти парализовало.
И Настя разом вспомнила все. − Что было потом? − севшим от страха голосом спросила она. − Где мама? А отец? Она его не убила?
− Нет, успел отскочить. Уехал на автобусе. А мама твоя уехала к сестре в Назрань.
− К тете Лизе? Как же она туда доберется? Одна?
− Села да поехала. Никого не стала слушать. Твоя тетя должна бабушке позвонить, как она доехала.
− Я хочу встать.
− Сейчас, только иголку выну. − Белла Викторовна отсоединила капельницу и помогла ей подняться. Сначала Настя не могла даже стоять. Но потом стены понемногу перестали кружиться и наконец остановились. Она посидела на кровати, затем снова встала. На нетвердых ногах дошла до двери, потом вернулась.
− Я домой хочу. − Настя просительно посмотрела на Наташкину маму. − Можно мне домой?
− Может, полежишь до завтра? Ты еще слишком слаба.
− Нет, мне уже лучше. Дома полежу.
− Ладно, пойду попрошу, что тебя отвезли. Наташа с тобой поедет, побудет у тебя пока в себя не придешь. Хоть поесть тебе приготовит.
− Да мне неудобно столько хлопот вам доставлять. Наташе ведь к экзаменам надо готовиться. Может, я сама?
− Нет, нет и не думай. Одну не пущу. Езжайте вместе.
Только переступив порог родной квартиры, Настя почувствовала, как Наташкина мама была права. В пыльной квартире держался стойкий дух несчастья. Она с трудом заставила себя войти в комнату родителей. Пузырек из-под но-шпы так и валялся на полу, рядом стоял стакан с недопитой водой. Цветы на подоконнике увяли, и любимый материнский кактус серо-зеленой тряпочкой лежал в своем красивом горшочке. От вида всего этого Насте снова сделалось худо.
− Ты чего побледнела? − встрепенулась чуткая Наташка. – Опять нехорошо? Может, назад?
− Нет, ничего. Давай в магазин сходим, купим чего-нибудь. Хоть к чаю.
− Проголодалась? Какое счастье! Раз есть хочешь, жить будешь. Не надо в магазин: мама дала котлеты и салат − все в сумке. Даже хлеб есть и вафли к чаю. Сейчас подогрею.
Они направились на кухню. Но только Наталья поставила сковороду на огонь, как зазвонил телефон. Настя схватила трубку.
− Объявилась, наконец! − услышала она Лялькин голос, полный негодования. − Ты знаешь, что отец при смерти? У него инфаркт! Скажи своей идиотке-матери: если он умрет, я вам обеим головы поотрываю! Это ж надо додуматься: машину порубить! Ей надо его в гроб загнать? Чтоб мой ребенок без отца рос? Неужели нельзя вести себя по-человечески?
Отшвырнув трубку, словно гремучую змею, Настя упала на диван и уткнулась лицом в подушку. − Все, больше не могу, − глухо проговорила она. − Не могу больше.
И тяжело зарыдала.
Брошенная трубка продолжала вопить Лялькиным голосом. Наташа убавила огонь под сковородой и неспешно подняла ее.
− Слушай ты, блядь! − Глаза подруги сузились от гнева. − Ты разбила чужую семью и еще смеешь вякать? Да ты знаешь, что Галина Артуровна с горя умом тронулась? Что она руки на себя наложила? Что Настя почти сутки пролежала в больнице без сознания? Если ты, сука, еще посмеешь угрожать моей подруге, я из тебя мартышку сделаю! Уматывай лучше в свою вонючую деревню, и там рожай своего ублюдка! Погоди, тебе еще аукнется твоя подлость!
И не ожидая ответа, швырнула трубку на аппарат. Потом села на диван и прижалась к подруге:
− Настюха, ну не реви. Не реви, а? А то я тоже сейчас разревусь. Нет, ты скажи, за что нам такое? Мы так старались быть хорошими! Учились, как проклятые, вкалывали с утра до вечера. А жизнь нас мордой об стенку, об стенку! За что, а? Да я помню, помню! − закричала она в заверещавший сотовый − скажи, пусть на завтра перенесет. Придумай что-нибудь.
− Это биологичка, − пояснила она, − у меня урок через час. Сказала матери, чтоб перенесла.
− Иди, Наташа. − Настя вытерла глаза. − Иди, тебе надо готовиться к экзамену. Я сама как-нибудь.
− Не, сегодня одну тебя не оставлю и не проси. Ночевать здесь буду. Давай мой руки и ешь, уже котлеты подогрелись.
− Слушай, Настя, − обратилась к подруге Наталья, когда они допивали кофе. − Врачиха обеспокоена твоими частыми обмороками. Говорит, тебе надо сделать томограмму головного мозга, вдруг там сужение сосудов или еще что.
− Ну, сужение, ну и что? − Настя равнодушно пожала плечами. − Его что, можно расширить? Ты представляешь, сколько это стоит? Обследование на томографе − это же дикие деньги. Пусть уж. Да и не так часто я теряю сознание, только когда очень расстраиваюсь. Может, это такая защитная реакция? Наташа, у меня не выходит из головы, что отец при смерти. Может, уже умер? Боже, как мне больно! Я же его всю жизнь обожала. Как мне теперь жить, скажи?
− Сам виноват! Получил, что заслужил. И нечего страдать из-за него. Ты бы лучше позвонила бабушке, может, она уже знает, доехала ли Галина Артуровна. И что с дедушкой − может, его в больницу положить?
− Доехала, доехала, − успокоила Зарочка внучку, − Лизонька ее встретила. Говорит: лежит и молчит. Ничего, может, смена обстановки на нее подействует. Ох, горе какое! Что теперь на ее кафедре говорить? Она ведь, наверно, работать не сможет. Отец не звонил?
− Он в больнице с подозрением на инфаркт. Ба, а как дедушка? Может, его тоже в больницу?
− Нет, он уже подниматься пытается. Он не согласится. Никогда в больницах не лежал. Настенька, как ты, внученька? Может, с нами пока поживешь?
− Не могу, надо работу искать. Деньги кончатся и что тогда? Надо же на что-то жить.
− Ну смотри, тебе видней. Звони, если что нужно. Дед оклемается, привезем тебе кое-что из запасов, что с зимы остались. Черешня уж совсем поспела. И малина пошла. Будет время, приезжайте с Наташенькой. Только предупредите, чтоб я вкусненького приготовила.
− Ладно, приедем.
Утром Наташа убежала в больницу, а Настя долго еще лежала, пытаясь собраться с мыслями. Голова раскалывалась. Почему-то пришла мысль, что с отцовской кафедры никто так и не позвонил, – наверно, уже все знают. И у мамы, конечно, тоже. Неужели она не вернется домой? Как она закричала «нет, ни за что!» Бедная мамочка, как же ей было больно! Почему она так тяжело все это восприняла? Ведь расходятся же другие люди − и ничего, никто не сходит с ума. Вон Алевтина − выставила своего пьющего мужа и завела нового. А прежний иногда заходит в гости, хотя у него тоже новая жена. Как хочется повернуть назад, вдруг пришла в голову мысль. Чтоб мы снова были вместе: мама, папа и я. И Вадим. Может, не нужно было идти к нему домой, настоять, что ей надо в магазин. Хотя − что бы это изменило? Он бы все равно улетел, а дальше все было бы, как сейчас.
Зазвонил телефон, пришлось подняться. Звонил из Мурома дядя Юра. При звуке его голоса Настя растерялась. Как теперь с ним разговаривать? Она так его любила! И тетю Нину. Они всегда были к ней добры. Но он брат отца и Лялькин ребенок будет ему племянником. Она, Настя, не должна иметь с ними ничего общего. Но как же это трудно!
− Племяшечка, мы все знаем! − сочувственно прокричал дядя, − Знаем, что мой братец натворил. Мы вам не могли дозвониться, позвонили твоей бабушке, она все и рассказала. Ты не подскажешь, как с ним связаться? Уж я ему, старому пню, все выскажу!
Настя сухо продиктовала номер отцовского сотового и положила трубку. Но через десять минут телефон зазвонил снова. Теперь это была тетя Нина.
− Настенька, деточка, ты не держи на нас зла. Мы же тебя любим, ты нам навсегда родная. Юрий не может с ним созвониться, его сотовый не отвечает. Как его найти, не подскажешь?
− Не знаю. − У Насти где-то был записан Лялькин телефон, но сама мысль, что муромские родственники станут звонить туда, была невыносима. Нет, через нее, Настю, они с Лялькой не познакомятся, пусть уж как-нибудь сами. − Он в больнице с подозрением на инфаркт.
И, не дожидаясь ответа, снова положила трубку. Походила по комнате, оделась, вышла на улицу. Постояла, пытаясь сообразить куда пойти. Ничего путного в голову не приходило. Схожу в Центр трудоустройства, решила, он где-то возле рынка. Может, там какую работу предложат, хоть временную. И направилась к автобусной остановке.
Но в Центре трудоустройства ей не повезло. Там нужно было предъявлять паспорт, а она об этом не знала и потому не захватила. Настя вышла на базарную площадь и остановилось в нерешительности. Прямо перед ней ослепительно сиял золотыми куполами огромный, недавно отреставрированный собор. И ее с неожиданной силой потянуло туда.
Она поднялась по ступенькам, опустила десять рублей в копилку для пожертвований и прошла в молитвенный зал. Там было тихо и немноголюдно. Настя купила свечку, зажгла и воткнула в подсвечник перед иконой Божьей матери. Но едва она подняла глаза к иконе, как свеча погасла. Настя попыталась зажечь ее от соседней свечки, но загоревшийся фитилек снова потух. Тогда она воткнула незажженную свечу обратно в подсвечник, закрыла лицо ладошками и тихо заплакала.
Неслышными шагами подошел священник, зажег ее свечу и ласково обратился к Насте со словами утешения. Но от звука его голоса девушка зарыдала в голос. В ее сторону стали оборачиваться прихожане. Взяв Настю за руку, священник повел ее из зала. Они прошли в крошечную комнатку, он усадил ее на лавку, сам сел рядом.
− Поведай, дочь моя, о своем горе. − В голосе священника было столько участия, что Настя сразу прониклась к нему доверием. − Я помолюсь о тебе, и, может, Господь наш смилостивится. Не бойся, я сохраню твою тайну, нас услышит только Всевышний. Облегчи душу.
И Настя рассказала об ужасном горе, постигшем ее семью. Священник молча выслушал ее и, потемнев лицом, долго смотрел на распятого Христа.
− Ты совершила тяжкий грех, − наконец, сурово промолвил он. − Ты предала отца своего.
− Как предала? − изумилась Настя. − Это я предала? Это он нас с мамой предал, изменил ей со своей студенткой, которая ему в дочери годится.
− Ты предала его, − сухо повторил священник. − Ты уподобилась Хаму, посмевшему лицезреть отца своего в непотребном виде. Это тяжкий грех! Кто ты такая, чтобы судить того, кто дал тебе великое благо − жизнь? Он вырастил тебя, качал на руках, кормил и поил, оберегал от превратностей. За это ты должна вечно благодарить отца своего, что бы он ни совершил. А ты отвернулась от него, отказалась даже выслушать. Грех это, тяжкий грех!
− Но тогда я предала бы маму! − горячо возразила Настя, − ведь она едва не покончила с собой. Разве можно простить такое?
− Не тебе судить отца твоего! Отношения твоих родителей касаются только их. А твой долг: любить и почитать обоих и в горе, и в радости. Моли бога и отца своего, несчастная, чтобы он простил твой тяжкий грех и чтобы вернулась к тебе любовь родителя твоего.
− А мама? Как же быть с ней?
− За мать свою отдельно молись. Лишать себя жизни − смертный грех, она не должна была такое совершать. В горе должно обращаться к богу. Но не тебе судить и ее. Молись за них обоих, помогай во всем отцу и матери − и всемилостивейший бог наш, может быть, простит тебя. Поддержи отца своего в хвори, не отвергай его любви к тебе. Не становись между ним и его избранницей, носящей в чреве брата твоего. Бог им судья, но не ты. Ступай и делай, как велю!
Он тяжело поднялся и, не оборачиваясь, ушел за ширму. Настя в полной растерянности вышла из собора и остановилась, ослепленная светом дня. В ее душе что-то перевернулось, боль стала иной, не такой режущей − и снова сильно захотелось плакать. Но она не могла себе этого позволить, ведь кругом были люди. В глубокой задумчивости девушка пересекла широкую площадь и поехала домой.
На верхней ступеньке лестницы сидела Наталья. Прислонившись головой к стене, она дремала. Но едва Настя стала подниматься на свой этаж, как подруга открыла глаза.
− Слава богу, объявилась! Я уже думала, что с тобой опять что-то стряслось. Ты почему на сотовый не отвечаешь?
− Звонков не было. − Настя достала из кармана мобильник и растерянно уставилась на экран. Тот был черным. Она опять забыла поставить его на зарядку.
− Ладно, − поднялась Наташка. − Побегу, надо маму подменить, а то вечером у меня занятия с репетитором. Какое счастье, что в этом году на педиатрическом факультете свои экзамены. А то на сангиг теперь принимают только сертификаты ЕГЭ.
− Наташа, можно я с тобой? − Насте захотелось посоветоваться с Беллой Викторовной по поводу отца: может, она узнает, где он лежит и в каком состоянии.
− Давай. Действительно, чего тебе одной сидеть. И я кое-что поспрашиваю, а то этот мужик дал кучу вопросов – я и на половину не знаю, как отвечать.
По дороге в больницу Настя рассказала о разговоре со священником. Выслушав ее, Наташка глубоко задумалась.
− Даже не знаю что сказать, − наконец, изрекла она. − Вроде, все правильно. Но побывал бы он в твоей шкуре. Посмотрел бы, как Галина Артуровна травилась из-за этого козла, твоего папочки, и как ты лежала без сознания, неизвестно, что запел бы. Не знаю, Настя. Поступай, как тебе сердце подсказывает. Конечно, разузнать что с ним надо. И с муромскими родственниками не стоит рвать отношения – они же ни в чем не виноваты. А насчет Соловьевой − я бы ее убила. Но ты поступай, как знаешь. Поговори с моей мамой, посоветуйся − она в этих делах большая дока. И позвони бабушке, может, она скажет, как там твоя мама.
− Уехала она от Лизоньки, − заплакала Зарочка, едва услышав Настин голос. − Уехала и не сказала куда. Сказала, чтоб ее не искали, сама сообщит. А где ее искать? − свет велик. Кто знает − куда ее понесла нелегкая?
От ужаса Настя остановилась. Опять мама пропала. Она не в себе − может что угодно сотворить с собой, и никто теперь не узнает. Что же делать?
− Ну, не убивайся, − Наташка сочувственно погладила ее по руке. − Мы попросим крестного, у него большие связи в органах. Они обязательно ее найдут, вот увидишь. Возьми себя в руки, а то ты сейчас опять грохнешься среди дороги. Вон как побледнела.
В больнице, оставив Настю с матерью в ординаторской, Наташка убежала к репетитору. В отличие от дочери Белла Викторовна полностью приняла сторону священника.
− У тебя только два выбора, − сказала она Насте, − поступить по-доброму или по-злому. Изменить ты ничего не можешь. Веди себя с отцом и этой девкой по-человечески, старайся держать себя в руках, не груби, терпи. Можно, конечно, наорать на нее, оскорбить, наговорить кучу гадостей, но ведь никому лучше от этого не станет. А так − может, хоть кому-то будет легче. Страшно, конечно, за Галину Артуровну, но мы постараемся ее найти. Может, все еще обойдется.
Что может обойтись? – горько подумала Настя. Все беспросветно! Но она ничего не сказала Наташкиной маме, – молча посидела на кушетке и отправилась домой.
В автобусе завибрировал сотовый. Это была Белла Викторовна, с которой Настя только что рассталась. − Настенька, твой папа в больнице скорой помощи, в кардиологии, – сообщила она. – Он перенес инфаркт, но сейчас его состояние стабильное, посетителей к нему пускают. Так что, если хочешь, можешь его навестить.
Не пойду, подумала Настя, что я ему скажу? Еще разревусь чего доброго. Но едва на первой же остановке открылись дверцы автобуса, как она, расталкивая пассажиров, ринулась к выходу. Больница скорой помощи находилась неподалеку, она быстро добежала до нее. Купив в аптеке бахилы, надела и поднялась на второй этаж в палату, указанную встречной медсестрой.
Первое, что бросилось ей в глаза, было темное лицо отца, резко контрастировавшее с белизной подушки. Его щеки, поросшие седой щетиной, ввалились, под глазами темнели мешки. Теперь вряд ли кто-нибудь назвал этого худого старика красавцем. В беспомощно откинутой руке торчала игла капельницы. Возле его постели сидела Лялька, ее огромный живот выпирал из-под расстегнутого халата. При взгляде на нее Настю замутило. Лялька оглянулась, перевела взгляд на отца, тот молча кивнул. Она вскочила, и сильно толкнув Настю плечом, выбежала из палаты.
− Папа! – Настино сердце сжалось от любви и боли. – Папочка, как мне плохо без тебя и мамы, просто невыносимо! Папочка, я не могу жить без вас! Что мне делать?
− Как мама? − еле слышно спросил отец. − Где она?
− Мама сошла с ума. Она сначала уехала к тете Лизе, а потом ушла и от нее. Оставила записку, чтобы ее не искали.
− В милицию заявляли?
− Нет. Белла Викторовна сказала, что ее искать не станут, раз она сама не хочет. Что она взрослый человек и вправе жить, где хочет. Но у Беллы Викторовны есть кум, Наташин крестный, он в органах работает. Обещал сделать все, чтобы ее найти.
Отец помолчал. Потом произнес: − Лучше бы я умер. Тогда у тебя хотя бы мать осталась.
Я тоже так думала – мысленно согласилась с ним Настя. Она опустила голову, стараясь не встречаться с его взглядам, чтобы он не прочел ее мысли. Потом, устыдившись, снова взглянула на отца. Он лежал с закрытыми глазами, отвернувшись к стене.
− Папа, − позвала его Настя, пугаясь. − Папочка, ты меня слышишь? Тебе плохо?
− Сестра, скорее! − Влетевшая в палату Лялька кинулась к отцу. − Убирайся! − топнула она на Настю. − Тебе надо его угробить? Чтоб духу твоего здесь не было! − Сестра! Сестру позовите кто-нибудь!
Отец медленно открыл глаза, посмотрел на Ляльку и тихо пошевелил губами, пытаясь что-то сказать. Потом снова потерял сознание.
− Вышли обе! − скомандовала медсестра, неслышно появившаяся за их спинами. В руках у нее был шприц.
− Он умер? − Настя с ужасом смотрела на посиневшие губы отца.
− Жив, жив! Сейчас очнется. − Медсестра сделала отцу укол. − Выходите обе! Снова его в реанимацию переведем, я же говорила, что рано забрали оттуда.
− Чего ты приперлась? − прошипела Лялька, когда они оказались за дверью.
− Он мой отец!
− Опомнилась! Когда он к тебе приходил, ты его выставила, так чего теперь надо? Денег, небось?
Из палаты выглянула медсестра:
− Кто из вас Настя? Он зовет. Ему полегче. Только не волновать!
− Сядь, котенок. − Отец показал глазами на кровать. − Тебе, наверно, деньги нужны? Как прошел выпускной? Медаль получила?
− Все в порядке, получила. Деньги пока есть. Бабушка с дедушкой продуктов привезли.
− Что думаешь насчет поступления?
− Пойду работать и буду учиться заочно.
− А Петербург? Уже раздумала?
− Папа, какой Петербург? – Настя начала раздражаться. − Мне маму надо найти. И зарабатывать, она ведь работать уже не сможет.
− Да, натворил я дел, – тяжело вздохнул отец. − И в мыслях не было, что все так обернется. Поправлюсь, на коленях буду молить ее о прощении.
− Она не простит. И потом – а как же Соловьева?
− Котенок, если бы все вернуть, я бы Ляле помогал, но жил бы с вами. Я перед мамой бесконечно виноват. Просто, так вдруг напоследок захотелось счастья. А оно само в руки шло. Не знал чем обернется, не думал.
− Нет, папа, поздно. Ты же не видел ее последние дни. Она была, как одержимая. Мысль, что ты был близок с ее ученицей, повредила ей рассудок. Теперь уже ничего не поправишь. Я пойду. Вот номер моего сотового, звони. Поправляйся.
Она хотела уйти, но отец задержал ее руку:
− Прости меня. Я очень люблю тебя, котенок.
− Я тоже люблю тебя, папа.
− Не держи зла на Лялю, если можешь.
− Постараюсь.
На выходе ее снова перехватила Лялька:
− Что он тебе говорил? Выкладывай!
− Не твое дело! − Настя изо всех сил старалась сдерживать клокотавшую внутри ненависть.
− Нет, мое! Он мой, поняла? Мой! Я без него не могу жить! Если он умрет, я тоже руки на себя наложу. Но сначала вас убью. Подумаешь, мамаша твоя умом тронулась! Как будто она одна такая. Скольких женщин бросают – и ничего. Он что − ее собственность?
− Да! Собственность! Они были одно целое и так остались бы до конца жизни, если ты не влезла.
− Да ты знаешь, как он был со мной счастлив! Он на меня молился! Обцеловывал всю с ног до головы! Страдал из-за своей несчастной совести, но любил меня! И сейчас любит! И сыночка нашего будет любить. Только бы поправился. А вы не лезьте, не лезьте, умоляю! Дайте нам жить!
Больше Настя слушать ее не могла. Оттолкнув Ляльку, она вынеслась из больницы, добежала до первой попавшейся скамейки и, упав на нее, разрыдалась. Она долго плакала, стараясь слезами смыть с души терзавшую ее боль, но та все никак не проходила. Наконец, устав, она горестно вздохнула, вытерла платком лицо и огляделась. Больничный парк был пуст, лишь вдали за деревьями виднелась подъехавшая санитарная машина, из нее вынесли носилки с больным. Настя собралась подняться, как вдруг ее внимание привлекло движение на сосновой ветке. Она подняла голову. Голубовато-рыжий зверек с пушистым хвостом бесстрашно сидел на расстоянии протянутой руки и выжидающе смотрел на нее. Белка. Ждет подачки, подумала Настя, наверно больные их кормят. А мне и дать ей нечего. Пришла с пустыми руками в больницу, бестолковая. В следующий раз пожарю папе его любимых блинчиков с мясом.
В следующий раз? А будет ли он? Снова встречаться с Соловьевой не хочется до ужаса. Если папа позвонит, решила она, тогда пойду. Может, Ляльки не будет − не все же время она там торчит. От этой мысли стало немного легче. Почувствовав голод, она купила в ларьке пирожок и поехала домой.

Ирина, спасибо!
Была счастливая семья и в один миг все отношения в семье стали прахом, больше всего жалко Настю, пережить трагические моменты в жизни родителей надо иметь много сил и душевных и психологических, хорошо есть подружка, которая поддерживает ее.
Неприятное отношение оставил поступок Вадима, когда любишь никогда не сделаешь больно любимой, а он зная что уезжает навсегда, настоял на близости с Настей, которая и не готова была к подобным отношениям.

Конечно, Вадим поступил скверно - думал только о себе. Подумать о чувствах юной девушки у него ума не хватило - опыта было маловато. Спасибо за комментарий.

Кукушка разорила чужое гнездо. Сколько же злости... Не дай бог попасть в такую ситуацию не с какой стороны...
А сегодня еще будет глава?

 » Глава 28. Предложение взятки

Целую неделю Настя искала работу, но так и не нашла. То ей предлагали ехать на уборку овощей, то разносить почту. Один раз предложили поехать вожатой в лагерь, а когда она почти согласилась, нашлась девушка постарше. В городском отделе образования ей пообещали должность вожатой в школе, но только с сентября, до которого было еще два месяца.
Вернувшись однажды домой после очередного неудачного похода в Центр трудоустройства, Настя увидела на скамейке у подъезда муромских родственников тетю Нину и дядю Юру. У их ног стояли чемоданы и большая плетеная корзина.
− Племяшечка! − Радостно раскинув руки, дядя заключил ее в объятия. − А мы вот решили нагрянуть без предупреждения. Примешь незваных гостей?
− Конечно! − Настя искренне обрадовалась им. − Что же вы не позвонили, я бы пораньше пришла.
− Так мы ж не знаем твоего номера. Ничего, мы недолго ждали.
В корзине оказалось замечательные угощения: три трехлитровых баллона с маринованными моховиками и целая вязка сушеных белых. Как мама обрадовалась бы, она их так любила! – подумала Настя, и настроение ее резко упало. Дядя, сразу заметив помрачневшее лицо племянницы, осторожно спросил:
− Настенька, коли помешали, гостиницу поищем где подешевле, − ты скажи, не стесняйся.
− Что вы, дядя Юра, − горячо возразила племянница, − я вам так рада! Просто, про маму подумала, как она бы тоже обрадовалась. Прежде.
− Не нашли ее?
− Нет, ищут. А папа в больнице, но врачи говорят, что самое страшное позади. Его снова перевели в общую палату. Можете навестить, когда захотите.
− Ты с ним видишься?
− Да, почти каждый день. Покушать ему ношу, там кормят не очень.
− А эта его? Как у тебя с ней.
− Да никак. Я прихожу, она уходит. Его нельзя расстраивать. Вы тоже с ним поаккуратнее, ничего такого не говорите, ладно? Особенно про маму. Он сам себя все время казнит. Что теперь поделаешь.
− Как дальше-то будет?
− Не знаю. Мама, даже если вернется, никогда его не простит. Но она, наверно, не вернется. − Настя изо всех сил старалась не заплакать. − А я никак на работу не устроюсь.
− А институт? Ты что, уже не будешь поступать?
− Да я уже поступила в Питерский университет. По сертификатам ЕГЭ. И на очное, и на заочное отделения, уже подтверждение прислали. Буду учиться заочно. В сентябре меня берут на работу вожатой в одну школу. А до того времени, наверно, пойду почту разносить.
− А чего так?
− А как? У папы я деньги ни за что не возьму. Уже взрослая, пора самой себя обеспечивать.
− Какая ты взрослая? − тебе только семнадцать лет! Девочка еще.
Уже не девочка, мрачно подумала Настя. − Через месяц восемнадцать, – возразила она. – Вы когда к папе собираетесь?
− Сейчас Юрий пойдет. Ты поподробнее дорогу расскажи да как его в больнице найти. А мы с тобой еще побалакаем.
Собрав гостинец, Нина проводила мужа. Затем вернулась на кухню к Насте, чистившей картошку.
− Вот что, Настенька. Мы тут подумали и решили: никакой работы. Тебе надо учиться и только очно. Езжай в Питер к Наталье, она тебе выделяет комнату. Не возражай, дослушай. Сюда можно пустить квартирантов, вот тебе и деньги на жизнь. Думаю, Олег полностью нас поддержит, тем более, у него есть где жить. Кроме того, ты стипендию будешь получать. И что значит: не брать у отца деньги? Он обязан помогать, пока ты будешь учиться.
− Но у него новая жена. Она тоже студентка. И ребенок будет. На всех его зарплаты не хватит. А когда мама вернется, где она будет жить? Если квартиру сдадим.
− Детка, не будем гадать. Мы с Олегом все обсудим спокойно и что-нибудь придумаем. Одно не подлежит обсуждению: ты едешь в университет. Со временем сможешь подрабатывать − репетиторством или еще чем. Если с деньгами возникнут проблемы. Сейчас все студенты подрабатывают.
− А я не стесню Наташу? Все-таки чужой человек в доме. И как к этому отнесется ее сын?
− Да чего там стеснишь! У них четыре комнаты. А что Юрка? Он − то в институте, то в своем турклубе ошивается, чем ты можешь помешать? Наоборот, когда прибрать поможешь, а когда и поесть приготовишь. Я до сих пор помню твои блинчики с грибами. Вот уж наедятся. И вот еще что. Нечего тебе здесь до сентября делать. Езжай через неделю с Юрием в Муром. Там тебя в лесу ждут, не дождутся. Деньжат подзаработаешь и душой отойдешь от всех этих ужасов. И не возражай – коль матери нет, я за тебя отвечаю.
− Ой, тетечка Ниночка! − Настя бросилась тетке на шею и радостно разревелась. Слезы теперь стали для нее источником душевного облегчения. − Ой, спасибо! А то я была − как в темноте. Теперь хоть какой-то просвет появился. Только – как же мама? И у Наташи начинаются вступительные экзамены. Завтра химия, а через три дня физика. Я должна помочь, ведь она моя подруга. Не могу уехать, не узнав, поступила она или нет.
− Так. − Нина убавила огонь под закипевшей кастрюлей, села на табуретку и задумалась. − Юрий столько ждать тебя не сможет, его на неделю отпустили. А Наталья не захочет с тобой поехать? В лесу вдвоем веселее.
− Ой, захочет, захочет! Она в прошлом году так жалела, что не была со мной. Захочет обязательно.
− Тогда ладно. Поедете сами. Дорогу в Муром ты знаешь: поездом до Москвы, а там автобусом. Позвонишь Юрию, он вас встретит. А насчет мамы − Настенька, ну чем ты можешь здесь помочь? Объявится или какое известие будет – тебе сообщат. Что-то мне подсказывает, что она не сгинула, где-то обретается. Будем надеяться на лучшее.
Нина набрала номер мобильника мужа: − Ну, как там? Ждать тебя или самим обедать?
− Ешьте сами, − отозвался тот. − Мы тут с Олегом все обсудили. Завтра вызовем нотариуса, и Олег подпишет бумагу, чтобы ты могла сдать квартиру. Проблема, конечно, с Галиной. Но поскольку он владелец квартиры, то может сдавать без ее согласия. Как Настасья, не возражает?
− В общем, да. − Нина с улыбкой взглянула на девушку, навострившую уши. − Есть кое-какие нюансы, но в целом разрешимые. Вернешься, обсудим.
Вечером, уже лежа в постели, Настя еще раз прокрутила в памяти разговор с родственниками. Юрий сообщил, что отец и слышать не хочет ни о какой Настиной работе. Учиться и только учиться. Сказал, пусть едет в Петербург, она ведь так об этом мечтала. Что согласен сдать квартиру: у них с Лялей есть где жить. А если мама вернется, что-нибудь придумают. И дочери он будет помогать, пока та не окончит институт.
Питер! – думала Настя, радуясь и терзаясь. Мой Питер! Он станет моим навсегда. Сюда я больше не вернусь, ни за что не вернусь. Ведь здесь столько боли! Ну, может, иногда – к бабушке и дедушке. А если мама вернется? Переболеет и вернется? Папа сказал: что-нибудь придумает. Ох, что тогда будет, не знаю. Не очень честно уезжать, когда о ней ничего не известно. Но – а что делать?
Питер. Там Вадим. И вдруг перед ней близко-близко возникло его лицо, она даже вздрогнула. И сразу вспомнила то, что она постоянно гнала от себя, что заставляло все ее существо сжиматься от стыда и отвращения. Думает ли он о ней? Почему-то вспомнился его отчаянный крик, когда она неслась по двору. Почему он так кричал? А может, она ошибается, считая, что он стал презирать ее? Он же сам настоял на близости. И ведь не презирал же он Тенчурину, с которой тоже был близок. Не любил, но и не презирал. А Соколова? У нее с Олениным тоже все было, и он к ней прекрасно относится. Вот бы спросить у Иры, как она с ним после первого раза разговаривала, как он смотрел на нее. Что она чувствовала?
Вдруг она с Вадимом встретится в Питере? Запросто могут встретиться, ведь он учиться в том же университете, правда, на другом факультете. Наверняка, встретятся.
Она представила себе эту возможную встречу − и содрогнулась. Вот она смотрит на него − и вспоминает все. И понимает, что он думает о том же. Ужас! Нет, лучше не встречаться. Или кивнуть и сразу убежать. А может, не ехать? Но как хочется!
Позвоню завтра Ире, вдруг решила она, и поговорю с ней откровенно. Ну разболтает она Оленину, ну и пусть. Ведь она, Настя, все равно отсюда уедет. В конце концов, со всеми людьми такое бывает − и все потом как-то живут, общаются. Может, она, Настя, одна такая идиотка? Ох, как же трудно самой во всем разобраться, когда и посоветоваться не с кем.
Так она долго лежала без сна, ворочаясь в постели, пока не почувствовала, что вся простыня под ней сбилась в гармошку. Встала, расправила простыню. Захотелось пить. Не дойдя до кухни, услышала голоса Юрия и Нины. Слова тетки привлекли ее внимание, и она невольно остановилась, прислушиваясь.
− Что хоть собой представляет, эта его новая? − прозвучал вопрос Нины. − Очень аппетитная бабец! − хмыкнул Юрий. − Просто, крем-брюлле! Я бы и сам не устоял, полезь она на меня.
− Да уж, ты известный юбочник, Галина с тобой и года не прожила бы. Помню-помню, как ты под нее клинья подбивал, только далеко тебе было до Олега. Эх, кто бы мог подумать, что у них так кончится. Такая любовь была!
− Все проходит. Жаль, конечно, Галю, но и его понять можно. Девушка молодая, красивая, влюбленная. Как тут устоишь?
− Скоро ей рожать, как думаешь?
− Да вот-вот. Пузо выше носа.
− Настеньку жалко. Уж так она переживает. Каково это сразу остаться и без отца, и без матери?
− Ничего, уедет, сменит обстановку − оживет. Она девочка сильная, справится. Как у нее с тем парнем − не делилась?
− Нет, молчит. Похоже, ничего там нет. Только с Натальей и перезванивается.
− Странно. Такая красавица! Тот парень ей серьезно нравился. Ну ничего, в университете ее быстро окрутят.
− Вряд ли. Слишком она серьезна, не по годам. Я в ее возрасте только и знала, что подолом махать, а она все о чем-то думает, думает.
− Ладно, идем спать. Я через пару дней уеду. Василий звонил, что у них там запарка, без меня не справляются. Ты уж тут управляйся со всеми делами сама. А в случае чего звони.
Они вышли. Настя напилась воды и долго сидела на кухне, переживая услышанное. Значит, дядя Юра тоже за мамой ухаживал. А она выбрала папу. Конечно, папа был такой красивый. Знала бы мама, как все обернется, наверно, не пошла бы за него. Цыганка! Как точно она все нагадала. А мама еще смеялась над ней. Откуда они могут все знать наперед, эти цыгане? Пойти, что ли самой погадать? На Вадима. Нет, зачем, ведь все кончено.
Похоже, дядя Юра оправдывает папу. Лялька ему, определенно, понравилась. Наверно, всем мужчинам в их возрасте нравятся молоденькие. Интересно, если бы они с Вадимом поженились, он бы тоже стал изменять после сорока?
Только зачем об этом думать − ведь ничего уже не будет.
Все последующую неделю Настя занималась Наташкиными проблемами: торчала под дверью медицинского университета, пока та отвечала на экзаменах, потом пытала подругу: что попалось. Наташка, конечно, отчасти от волнения, а отчасти с перепугу, позабывала половину заданий и путалась в ответах − то ей казалось, что она ответила так, а то − с точностью до наоборот. Перед физикой она так тряслась, что ее пришлось отпаивать валерьянкой. Решая задачу про линзы, которую они с Настей начали разбирать уже под вечер, Наташка понесла такую ахинею, что Настя решительно захлопнула учебник и велела подруге ложиться спать. Наташка сунула книгу под подушку и пошла на кухню молиться перед недавно купленной иконой.
− Постарайся решить хоть одну задачу из трудных, − внушала ей Настя, когда назавтра они стояли в шумной толпе абитуриентов. − И чтобы на каждое − ты слышишь? − на каждое задание хоть что-нибудь ответила: записала условие, сделала чертеж и привела хоть какие-нибудь формулы. Тебе за это добавят баллы. Ты поняла?
− Д-да, − стучала зубами Наташка, − Настя, я ничего не помню. Настя, я точно провалюсь. Ты ругай меня последними словами, ладно? Матом можешь?
− Еще чего! − возмутилась Настя. − Совсем спятила? Прекрати психовать, а то, действительно, все перепутаешь. Пятак под пятку положила?
− Да положила, положила. Только он съехал куда-то. Настя, ты не жди меня все четыре часа. Иди, все-таки у тебя гости. Я позвоню, когда выйду.
− Ладно. Мне все равно домой надо, дядя Юра сегодня уезжает. Натка, ну что: мы едем на грибную базу? А то билеты надо заранее покупать, иначе их не будет.
− Если поступлю, едем. А не поступлю, повешусь.
− Не пори чушь!
− Настя, как думаешь, поступлю? Что тебе твоя знаменитая интуиция подсказывает?
− Подсказывает, что поступишь. Если не будешь психовать. Иди, уже впускают. Ни пуха, ни пера! Соберись!
− К черту!
Наташка скрылась за дверью, а Настя, поколебавшись, набрала по сотовому номер Ирочки Соколовой. Ирочка уже стала студенткой медицинского университета, получив со своей золотой медалью пятерку на химии. Правда, когда Наташка попыталась узнать, что Ирочке попалась на экзамене, та уклонилась от ответа, заявив, что у нее уже все повылетало из головы.
Ирочка отозвалась сразу. Вежливо поздоровавшись с бывшей одноклассницей, Настя поинтересовалась как у той дела − хотя знала, что дела у Ирочки идут прекрасно. Ведь она уже стала первокурсницей, а впереди ей светила поездка вместе с Сашей Олениным в студенческий лагерь на море. Правда, Саше, поступавшему в Политехнический институт, предстояло еще сдавать физику, но Ирочка была уверена, что все обойдется.
− Ир, я хочу у тебя кое-что поспрашивать, − смущенно произнесла Настя. − Только это очень личное. Мы не могли бы где-нибудь встретиться?
− Да хоть сейчас, − с готовностью отозвалась Ирочка, обожавшая разговоры на личные темы. − Хочешь − я к тебе. Ты где?
− Иду домой. Ко мне тетя приехала, но она на вокзал пошла мужа провожать. Приходи через полчаса, я уже буду дома.
− А родители? А то твоя мамаша меня − не очень.
Родители? Настя замерла. Соколова же ничего не знает. Не буду ей говорить, решила Настя, скажу, что они уехали. Если спросит.
− Их тоже нет. Приходи, мы будем одни.
Ирочка примчалась быстро. Направившись вслед за Настей на кухню, она вытащила из сумочки бутылку шампанского и кулек с клубникой.
− Давай напьемся? − радостно предложила Ирочка. − А то я от счастья опупела! Представляешь, поступила! Боже, какая я счастливая! Предки на руках носят. Уже не знают, что подарить. Дают, сколько попрошу. И с Сашей без слов отпускают хоть до утра. Правда, у него сейчас самая запарка. Завтра физику сдает в Политехе. А ты чего такая? − Ирочка внимательно вгляделась в Настино лицо. − Не заболела?
− Нет, все в порядке. − Настя изо всех сил старалась изобразить веселую мину. − Я тоже поступила в университет в Петербурге. На физико-математический.
− Ну еще бы ты не поступила! Ты же у нас была светоч ума. А чего туда? Могла бы и в МГУ, все-таки столица.
− Мне Питер больше нравится. И у меня там двоюродная сестра, у нее большая квартира. Буду у нее жить, все лучше, чем в общежитии.
− Ну, не знаю. Я б с удовольствием пожила в общежитии, хоть какая-то свобода. Так о чем ты хотела поговорить? − Ирочка ловко откупорила шампанское. − Доставай скорее бокалы, пока я держу пробку. Люблю полусладкое.
Они чокнулись, выпили и с удовольствием набросились на клубнику.
− Ира, у меня такой вопрос к тебе, интимный. Если не хочешь, не отвечай. Скажи, когда у вас с Сашей все случилось в первый раз, как вы потом разговаривали, как смотрели друг на друга? Как он к тебе стал относиться?
− О как! Ты ж Белоконеву чуть не поколотила, когда она ко мне с этим приставала. А теперь что: самой приспичило? Уже было или только намечается?
− Нет, просто интересно. − Настя отвела взгляд. − Понимаешь, мне нужно знать: как люди ведут себя после первого секса? Особенно мужчины. Он тебя потом не стал презирать?
− Презирать? А за что? Он же сам этого добивался. Умолял. Помню, даже на колени встал.
− А потом?
− Что потом? Настя, не понимаю: о чем ты?
− Ну, как? Это же так отвратительно! Унизительно! Разве после этого можно уважать?
− Ага, значит, уже все было − и у тебя на этой почве сдвиг по фазе.
− Ничего подобного! − Настя яростно замотала головой. − Я по телевизору видела.
− Ладно, не рассказывай мне сказки. По телевизору! Стала бы ты так переживать. Настя, а за что не уважать? Ну да, сначала было стыдновато. Но он меня так целовал! Он был такой счастливый, прямо, мишка в бочке меда. А сейчас мне даже самой стало нравиться. Правда, пару месяцев назад я расслабилась и пришлось выскребаться. Но обошлось. У Димки Рокотова тетка гинеколог, − она все организовала лучшим образом. Укол в вену, и я улетела. Открываю глаза, а уже все позади. А сначала так тряслась!
− И Димка знал?
− Настя, а что тут такого? Нет, ты прямо не от мира сего! Можно подумать, что тебе семь, а не семнадцать. Смотри, мы уже клубнику кончаем. Давай допьем бутылку, а то слезы оставлять нельзя.
− Ира, ты что? Бутылку на двоих! У меня уже в голове шумит.
− А я ничего. Трезвая, как стеклышко. Ну, как хочешь. О, мой мобильник верещит, это, наверно, Саша. − Да, да, сейчас иду! − закричала Ирочка в телефон. − Я у Снегиревой. Что делаю? Шампанское пьем − она тоже поступила. В Петербургский университет, представляешь, какая умница.
− Настя, он ждет, я побегу. − Ирочка спрятала сотовый в сумочку и встала. − Не бери в голову всякую чепуху. Если парень тебя любит, он только благодарен будет. А если презирает после этого, значит, он просто мудак. Пошли его подальше и забудь.
Она убежала. А Настя еще долго сидела, переживая услышанное. Значит, Ирочка уже делала аборт. Потому что «расслабилась». Расслабилась − это не предохранялась. А она, Настя? Она вообще об этом забыла. А вдруг она тоже беременная? Вот ужас!
Настя похолодела. Месячные у меня дней через неделю, лихорадочно соображала она. А вдруг не придут? Что тогда делать? И ведь никому не скажешь, даже Белле Викторовне. Самой придется выкручиваться.
Ребенок! У меня может быть ребенок − от Вадима. Интересно: мальчик или девочка? Какой бы он был, если бы родился?
Нет, об этом нельзя даже думать! Во-первых, позору не оберешься. Во-вторых, на какие деньги жить? И тогда мечтам о Питере конец. Что же делать?
Чувствуя, что впадает в панику, она вылила в бокал остаток шампанского и залпом выпила. В голове зашумело еще сильнее, но на душе стало легче. Не буду сейчас думать об этом, решила она, пройдет неделя, тогда все станет ясно. Чего переживать раньше времени?
И вдруг ей неудержимо захотелось спать. Она бухнулась на кухонный диван и мгновенно уснула.
Сквозь сон Настя почувствовала, что ее кто-то энергично трясет за плечо. С трудом она открыла глаза. Над ней склонилась тетя Нина.
− Настенька, тебе плохо? У тебя глаза какие-то красные. − Нина принюхалась. − Ого, да от тебя вином пахнет!
− Ко мне бывшая одноклассница приходила. − Настя села, протирая глаза. − И мы с ней целую бутылку шампанского выпили. Она тоже уже поступила − в медицинский на педиатрический факультет, куда Наташа поступает.
− Как же она Наташеньку опередила?
− Так у нее же золотая медаль, вот она и сдавала одну химию. Сдала на пятерку, и ее уже приняли. Мне только одно не понятно: Наталья знает химию куда лучше, а получила только четверку.
− Помогли ей, наверно. Кто ее родители?
− Точно не знаю. Какие-то районные шишки. Наверно, помогли. А сколько сейчас времени?
− Да уж половина пятого.
− Ох, ты! Наташа, наверно, звонила, а я спала. У нее же экзамен сегодня. Уже давно закончился. Надо ей позвонить. Да, а как вы? Проводили дядю Юру?
− Укатил. Привет тебе передавал. Может, мы покушаем сначала? Я быстро управлюсь. Борщ разогрею да картошечки пожарю − с грибочками.
− Давайте. − Настя вдруг почувствовала сильный голод. − А я пока подруге перезвоню.
Но едва Настя достала сотовый, как он заиграл сам. Звонила Наталья.
− Ой, Настя! Ой, тут такое дело! − запричитала она в трубку. − Мне надо срочно с тобой посоветоваться! Ты можешь сейчас ко мне прийти?
− Да мы обедать собрались с тетей Ниной.
− Брось, я тебя покормлю. Беги ко мне, умоляю!
Пришлось срочно собраться и, невзирая на сетования тетки, мчаться к подруге. Та нетерпеливо вышагивала у подъезда. Завидев Настю, она потащила ее на пустую детскую площадку − у малышей был послеобеденный тихий час.
− Настя, сегодня матери предложили заплатить три тысячи долларов, чтобы я гарантированно поступила. Представляешь? Три тысячи! Отец только-только начал раскручиваться, а тут такая сумма. Он снова окажется на мели.
− А ты что, физику завалила?
− Почему завалила? Ее же еще не проверили. Да я, вроде, почти все написала. Часть А полностью сделала и задачи части В почти все решила, в одной только сомневаюсь. В общем, на четвертак точно рассчитываю.
− Тогда за что платить?
− Для гарантии. У матери на работе знакомая врачиха, так через нее передали: мол, если хотите, чтобы дочь наверняка поступила, платите три тысячи долларов и может не волноваться. Настя, что делать? Только ты смотри – никому!
− А врачиха сказала, кто просил. Может, это аферисты?
− Нет, баба из приемной комиссии, она ее знает. У матери просто голова кругом идет. Но они с отцом почти готовы согласиться.
− А они сейчас дома? Можно мне с ними поговорить?
− Дома. Сидят, за голову взявшись. Поговори, конечно, ты же свой человек. Только − что ты им можешь сказать?
− Идем к тебе.
Как Наталья и предположила, ее родители сидели на кухне, обхватив голову руками, и пребывали в полной растерянности. Увидев Настю, они, молча, уставились на нее.
− Наташа мне все рассказала. − Настя сразу взяла быка за рога. − Белла Викторовна, а если это провокация? Вы отдадите деньги, а вдруг Наташа не поступит?
− Сказали, вернут.
− А если не вернут? Как вы будете их обратно требовать? В суд ведь не подадите, вас саму тогда привлекут за взятку.
− Уверяют, что гарантия стопроцентная. Что Наташеньку тогда включат в какой-то ректорский список.
− Белла Викторовна, а если Наташа сама поступит? Конкурс ведь небольшой. И много двоек по химии. Там уже почти один человек на место. За что же вы будете платить такие деньги?
− А вдруг мы откажемся, а ее тогда специально завалят?
− Белла Викторовна, когда мой папа был председателем экзаменационной комиссии, рассказывал, что у него в институте некоторые работники, не имевшие никакого отношения к приемным экзаменам – лаборанты, секретари всякие − устроили такой бизнес: предлагали родителям заплатить деньги, чтобы помочь при поступлении. Мол, если ребенок не поступит, деньги вернут. А сами ничего не делали. Если ребята поступали, они денежки присваивали, вроде бы за то, что помогли. А если проваливался, возвращали. Когда это открылось, там был такой скандал! Ректора чуть не уволили. А вдруг и здесь такая же афера?
− Так что же − отказаться?
− Думаю, не надо этого делать. Скажите, что у вашего мужа была операция на сердце, что денег нет. Наташа сама поступит, вот увидите. Не верю, что ее могут специально завалить. По химии у нее уже четверка есть, по физике тоже ниже не получит. Что, она биологию и диктант не сдаст? Сдаст, конечно. В конце концов, есть конфликтная комиссия, если что − можно подать апелляцию.
− Мама, я согласна с Настей, − встряла в разговор Наташка. − Папа день и ночь работает − с какой стати кому-то деньги отдавать? Обойдутся!
− Ладно, девочки. − Наташкин отец тяжело поднялся со стула. − Вы обедайте, а мы с мамой еще подумаем. Я тоже против этой затеи. Мне денег не жалко, но не хочется идти на поводу у всяких проходимцев.
Они вышли. Наташка налила в тарелки знаменитую солянку − фирменное блюдо Беллы Викторовны, служившее сразу и первым, и вторым. Наевшись до отвала, повеселевшие подруги с удовольствием улеглись на Наташкиной софе отдохнуть.

Спасибо!

Спасибо за продолжение!
Жалко девочек - такие молодые и столько всего навалилось на их плечи. Слишком много и подсказать некому.

вот и от Ирины какая-то польза
Спасибо за продолжение! невероятно захватывающая история! хочется читать без остановки!
_________________