В тебе моя жизнь... (исторический ЛР)

Не знаю. Даже не думала об этом. Поразмышляю на досуге...

У меня по-другому и быть не могло, если рассуждать логически.
Девочка уезжает из дома в шесть лет. Мать не в состоянии за время обучения ее Смольном приехать - из-за отсутствия лишних средств да и времени: сначала беременности одна за другой, забота о детях, что остались, имение на плечах. И вот все эти почти одинадцать лет они не видятся, впервые встретившись только после выпуска. Девочка уже со своими принципами и сознанием, отличным от материнского. Родственники, но по сути чужие друг другу люди.
Да еще и получилась совсем не такая, какой представляла себе ее мать. И будущее себе хочет не то, что запланировано, ай-ай..
Мамы же - они такие, всегда знают, как будет лучше для их детей...

Хочу еще Анну Степановну защитить. Она неплохая. Просто считает себя умнее и опытнее, а значит, ей намного виднее, что и как должно быть в жизни дочерей. Согласна, она чересчур властная получается, но такой уж родилась. Прямо, генерал в юбке...

Спасибо за приятные слова. Не поверишь, они меня прямо подстегивают писать и писать... Прямо вдохновение на меня нагоняешь
_________________

Спасибо, очень рада, что могу таким образом стимулировать творческий процесс.

Действительно, я об этом как-то не подумала, спасибо, что напомнила. Чужие люди, по сути, получается. Что, впрочем, в основном и было нормой в дворянской среде, где детьми занимались бонны и гувернантки, а отнюдь не родители. Знаешь, мне очень нравится, что в твоем романе нет случайных, непродуманных деталей, все очень точно выверено и закономерно, ты молодец! Вообще, масштаб проделанной работы внушает уважение, матчасть на высоком уровне.
Да, кстати, Марина, а сколько всего планируется глав, если не секрет? Или хотя бы примерно, сколько мы уже прочитали, - треть, половину или больше? Честно сказать, люблю книги потолще)))
И вообще, уже хочется наконец узнать, что там с тетушкой...

Мэриан, в последние дни закрутилась немного, только сейчас дочитала.
Понравились отрывки с предсказанием гадалки и рисунками Сергея. Кстати рисунки видно как вживую, побольше бы таких картинок

Меня немного кольнуло, как Марина и Сергей поступили с Анатолием. О нем даже не вспомнили. Я понимаю, что Марина влюблена и очень счастлива, но если вдуматься она совершила настоящую подлость - обещалась одному, а обвенчалась с другим. И ведь никто ее идти под венец не принуждал, по своей воле согласилась, чтобы тут же обвенчаться с другим. Да еще договорилась год водить Анатоля за нос. Мне очень тяжело принять ее поступок.
И еще странно, что Анатолий попросил руки Марины, не поговорив с ее отцом. Мне кажется в те времена это считалось самой настоящей грубостью. Нужно хотябы упомянуть, что отец дал благословение на помолвку.

В общем пока противоречивые чувства, но роман очень интересен, персонажы неоднозначные. Помоему, так даже лучше, не нужно слишком много сахара.

В 15 главе, когда сообщают Арсеньевым:



Так что, все соблюдено. Это ж Анатоль... Он не мог иначе.


Немного не поняла, что вы имеете в виду - рисунки Сергея? Какие картинки?



Марина долгое время мечтала стать женой Сергея. Тут ей было не до рассуждений о том, что хорошо или плохо. Но совесть мучать ее будет. Она же не деревянная в конце-то концов.

Люди разные, разные характеры и натуры. Кто-то отступит в сторону от девушки, что нравится другу (как Анатоль; вспомните его размышления во время разговора с Загорским), а кто-то - .
_________________

Просто насколько я знаю, сначала спрашивали у родителей, а потом у девушки.


Картинки - визуальные ряды. Просто замечательно описаны рисунки Сергея, их будто видишь перед собой. Несколькими штрихами все обрисовано так, что живо встает в воображении.

Я , как читатель, буквально проглотила следующую главу, и теперь буду ждать, что дальше приготовил автор своим героям.
Marian , спасибо!
_________________

 » Глава 20

А дальше у нас будет помолвка, точнее ее оглашение , и , и после ... Да, я знаю, что спойлерю, но не удержалась... ... Но не все так просто, как кажется...

Глава 20

В доме было неестественно тихо, и с некоторых пор эта тишина действовала Марине на нервы, раздражая до крайности. Не стало громких и яростных ссор сестер, не стало смеха и разговоров. Казалось, их шумное семейство лишилось языков. Еще никогда не было такой тишины в этом доме. Даже слуги предпочитали общаться знаками между собой, а не говорить. А больше всего раздражал Марину тот факт, что эта тишина установилась не как следствие нахождения в доме больного человека, а по требованию этого маленького человека, пасынка Софьи Александровны.

Он приехал из Москвы почти сразу же, как получил письмо о болезни своей мачехи. Как и предполагала Анна Степановна, он уже чувствовал себя полноправным хозяином в доме, словно Софья Александровна уже умерла. Его важный вид, его напыщенность, его притворная озабоченность ведением домашнего хозяйства тяготили семейство Ольховских. Он сделал все, чтобы они чувствовали себя приживалами и нахлебниками, чего никогда не позволяла себе тетушка Марины.
- Вы расходуете слишком много денег, - выговаривал этот маленький человек в потертом сюртуке ключнице и поварихе. – Необходимо сократить расходы вполовину. Например, к чему подавать за столом чистое вино? Разбавляйте его, милочки, водой. Чай, не перед кем тут показываться, свои все. Да и захмелеть за семейным столом тоже негоже совсем.

Марина, узнав об этом разговоре, от Прасковьи Ивановны, ключницы в доме тетушки, лишь покачала головой:
- Боже, какой скряга!
- И не говорите, барышня! На что угодно готова биться, что зимой у него дом не топлен, как следует. Бедная дворня его! – запальчиво ответила ей ключница.
- Зря ты так, Прасковья Ивановна, может он не от хорошей жизни стал таким, - возразила ей Марина. – Может, он вынужден был считать каждую копейку.
- Я вас умоляю, барышня, нам-то хорошо известно, что у него вполне приличный годовой доход, при котором копейки можно и не считать. Хорош гусь! Еще и неизвестно, что там с барыней, вдруг поправится, а он уже делит тут все. Да если барыня и отдаст Богу душу (ой, не приведи Господь!), то еще никто не ведает, что и кому она оставит. А он тут ужо ходит гоголем! Тьфу ты!

Марина сомневалась, что Софья Александровна полностью оправится когда-либо после удара, что настиг ее однажды утром. У нее парализовало всю левую сторону тела и частично правую. Она не могла ходить, не могла самостоятельно есть и справлять надобности. Даже разговаривала она с большим трудом.
Девушке было невыносимо больно видеть свою обычно жизнерадостную и полную энергии тетушку в таком плачевном состоянии. Она постоянно находилась при ней – читала ей вслух или помогала девкам, что ходили за ней, по мере возможностей. И делала она это вовсе не потому, что хотела что-то «получить со старухи», как выразилась ее сестра Лиза, а просто потому, что ей хотелось хоть как-то отблагодарить тетушку за все, что та сделала для семьи Ольховских и для нее самой.
Кроме того, при этом она невольно соблюдала свое намерение, как можно меньше бывать с Анатолем, который приезжал с визитом чуть ли не каждый день и постоянно звал ее куда-либо вечерами – на раут ли, музыкальный вечер или в театр. Дату торжества по случаю помолвки пришлось отодвинуть на несколько недель в виду последних обстоятельств, что невольно сыграло ей на руку. Теперь осталось только протянуть как можно дольше с оглашением.

Ее поведение вызывало сначала скрытое недовольство Анны Степановны, которое спустя три дня перешло в бурное негодование.
- Ты ведешь себя неразумно! – кричала она на дочь. – Дождешься, что граф откажется от тебя при твоем-то пренебрежении. И потом – мы должны принимать приглашения. Моя тетка вовсе не умерла, а мы не в трауре, чтобы не выезжать. Ты слышала, что сказал доктор? Софья Александровна может так пролежать годами! Мы что, будем сидеть здесь вечно? Да я с ума сойду с этим… этим… этим скрягой московским, запертая в четырех стенах!
- Маменька, прошу вас говорите потише, - только и произнесла в ответ на ее бурную речь дочь. – Андрей Афанасьевич может услышать. Сомневаюсь, что ему понравятся ваши эпитеты на его счет.

Анна Степановна внимательно посмотрела на дочь. Кажется ли ей или Марина действительно смеется над ней, ее матерью? Не ирония ли прозвучала сейчас в ее голосе?
- Подумай о сестрах. Они в самой поре. Их тоже надо вывозить.
- Выезжайте тогда с ними, маменька, - сказала Марина. – Что мне бывать на балах, я уже почти жена.
- Ты действительно говоришь сейчас, что думаешь? Или ты издеваешься надо мной, собственной матерью? Присутствие Анатоля Михайловича рядом с нами или выезд по его приглашению открывает многие двери в Петербурге. А как он может сопровождать нас или мы выезжать с ним, когда ты, его невеста, не будешь с нами? Иногда ты кажешься мне такой глупой, право слово! Принеси мне мои соли из спальни, у меня опять началась жуткая мигрень. Тебе совсем не жаль моего здоровья! Какая же ты дочь, если не хочешь сделать матери приятность?! Раньше ты слушалась меня беспрекословно, а теперь лишь стоишь, хлопаешь глазищами своими хитрющими да делаешь все по-своему, наперекор мне, матери. Что случилось с тобой?

И Марина внезапно поняла, что своим поведением будет и дальше вызывать вопросы у матери, которая может свести эту внезапную перемену к ее поездке в Киреевку и начать выяснять причины. А уж что-что, а докапываться до истины Анна Степановна могла лучше любого заправского сыщика!
Да и у Анатоля Михайловича вскорости могли возникнуть вопросы по поводу внезапного охлаждения к нему собственной невесты, которое он тоже мог свести к их разлуке в несколько дней, что она провела в имении Арсеньевых. Жюли призналась, когда провожала Марину в Петербург, что разослала знакомым письма о том, что она не принимает никого по причине недомогания, чтобы избежать появления в имении лишних свидетелей. Такое же письмо получил и Анатоль, что и держало его помимо воли в отдалении от Киреевки и его невесты в те несколько дней. Неразумно было и далее держать его на расстоянии.

Посему Марина решила изменить свою тактику. В тот же день она решила принять Анатоля, о чем и сообщила довольной Анне Степановне. Кроме того, ею было принято решение принять приглашение на музыкальный вечер у княгини Львовой, матери Жюли.
- Умница моя, - мать поцеловала Марину в лоб, довольно улыбаясь. – Наконец-то поняла, что такими женихами не разбрасываются.

Марина ждала своего жениха с малой гостиной, стискивая в напряжении руки до боли в костяшках пальцев. Она страшилась встречи с женихом. Ей казалось, что он прочитает в ее глазах, что она лгунья и притворщица. Это заметила ее сестра, выезжающая нынче вечером с ними, о чем не преминула сообщить во всеуслышание:
- Волнуешься перед встречей с женихом? Давненько ты его не принимала. Небось, уже забыла, как выглядит-то?

Марина открыла было рот, чтобы ответить ей, но в это время распахнулись двери, и в комнату вступил Воронин. Он подошел по обычаю сначала к ручке Анны Степановны, затем к Марине и ее сестре. Приветствуя невесту, он слегка сжал ее пальцы перед тем, как отпустить ее ладонь.
- Я не видел вас целую вечность, Марина Александровна, - сказал он при этом. – Вы удивительно похорошели за это время.
- Благодарю вас, Анатоль Михайлович, - пролепетала Марина в ответ. Анатоль, приметив легкую дрожь в ее голосе, удивленно вскинул брови, но промолчал. Он прошелся через гостиную и принял из рук лакея бокал с вином.
- Как здоровье Софьи Александровны? – осведомился он, присев в кресло напротив софы, на которой расположились Марина и ее сестра.
- Ах, Анатоль Михайлович, без изменений. Бедная тетушка! – Анна Степановна картинно прижала кружевной платок к глазам, будто промокая слезу, что чуть не заставило Марину фыркнуть от раздражения ее лицемерием. Она-то знала, что маменьку волнует здравие тетки только по той простой причине, что Анна Степановна пока не имеет никаких преимуществ в битве с предполагаемым наследником. Поэтому ей было крайне выгодно, чтобы Софья Александровна осталась жива, а не отдала Богу душу.

- Как ваша поездка, Анатоль Михайлович? – спросила Анна Степановна. Разумеется, он писал Марине из Москвы и также по приезде в столицу, и она, как мать, была в курсе последних новостей, касающихся жениха дочери, но не могла не спросить, чтобы хоть как-то поддержать разговор, ибо явно ощущала некая неловкость меж всеми собравшимися в диванной. Особенно ее беспокоило поведение дочери сейчас. Та сидела с неестественно прямой спиной и словно приклеенной к губам улыбкой.
- Благодарю вас, Анна Степановна, хорошо.
- Как ваша сестрица?
- Здравствует, благодарю вас.

Внезапно двери в гостиную опять распахнулись, и в комнату буквально вкатился на своих коротких ножках пасынок Софьи Александровны.
- Ах, какая честь для этого дома видеть вас здесь, дорогой граф! – выдал он сходу, подскочив к Анатолю и протягивая ему руку для пожатия. Подобная фамильярность слегка покоробила Воронина, но, тем не менее, он поднялся и протянул свою ладонь.
- Простите, не имею чести быть представленным вам, - проговорил он ледяным голосом.
- Заболотнев Андрей Афанасьевич, сын Софьи Александровны Заболотневой, - маленький человечек долго тряс руку Воронина, пока тот не отнял ее предельно аккуратно, стремясь ненароком не обидеть того.
- По мужу, - вставила недовольно Анна Степановна. – Андрей Афанасьевич сын супруга Софьи Александровны от первого брака.
- Очень приятно, - кивнул Воронин и вновь опустился в кресло после того, как Заболотнев втиснул свое пухлое тело на софу рядом с девушками, что отнюдь не обрадовало их.
- Ну, - слишком резко сказала Лиза. – Не пора ли нам выходить? Уж скоро семь пробьет.
- Лизонька, en voilà des manières! • - воскликнула шокированная Анна Степановна. Затем обратилась к Воронину. – Pardonnez ma fille, cher comte• . Она так нетерпелива во всем, что касается выхода в свет. К тому же, вы почти наша семья. А в семье можно простить небольшое отступление от правил политеса.
- Не беспокойтесь об этом, Анна Степановна. Какие могут быть правила между родственниками? – ответил ей с улыбкой Воронин. – К тому же она права – нам действительно пора выходить. Но прежде…

Он поднялся с кресла и дал знак лакею, стоявшему у двери. Тот кивнул и вышел, чтобы спустя некоторое время воротиться в комнату с коробкой в руках. Анатоль повернулся к Марине и проговорил:
- Примите, Марина Александровна, в знак нашего соглашения.
Марина тоже поднялась, когда лакей поставил коробку на столик перед софой. Ее сердце тревожно билось. Она не знала, как ей следует поступить сейчас, тем паче, что она уже догадалась, что за предмет лежит в коробке.

Лакей поднял крышку, и Анна Степановна с Лизой и Заболотневым, вытянув шеи (что выглядело очень комично, не могла не заметить Марина) заглянули в коробку.
- О Боже! – выдохнули женщины в унисон, а Лиза потрясенно добавила. – Какая красота!
- О! Это же тысячи три, не меньше! – воскликнул Заболотнев, что заставило Анатоля невольно скривить лицо в раздражении.

В коробке лежала белая турецкая шаль. Такая легкая, такая воздушная, что ее можно было продеть сквозь обручальное кольцо, как, согласно бытовавшему в обществе поверию, можно было определить ее подлинность.
Традиционный подарок жениха невесте во время помолвки.

Мысли Марины судорожно метались в голове в поисках наиболее оптимального выхода из этой ситуации, в которую она попала. Вероятнее всего, Анатоль настоит, чтобы она взяла шаль с собой на музыкальный вечер. А появиться там в его присутствии в белоснежной турецкой шали на плечах явно говорило окружающим, что они намерены скоро сделать оглашение помолвки, намного явственнее, чем кольцо на безымянном пальце. Такую вещь девушки не покупали самостоятельно, отдавая дань традициям помолвки.

- Благодарю вас, Анатоль Михайлович, - вежливо улыбнувшись, наконец проговорила она и протянула ему руку для поцелуя. Жених взял ее ладонь и прикоснулся к ней губами в быстром, но нежном поцелуе. Когда он поднял голову от ее руки, Марина прочитала в его глазах недоумение и растерянность, которые сменились в мгновение ока непроницаемой вежливостью. Показалось ли ей это или Анатоль действительно заметил ее замешательство?
- Ты ведь наденешь шаль сегодня к Львовым, n'est-ce-pas•? – скорее утвердительно произнесла Анна Степановна дочери, доставая воздушное чудо из коробки. – Примерь, дорогая, мы все хотим полюбоваться твоей красотой. Уважь своего жениха.

Вот оно. Началось!
Марина слегка нервно улыбнулась матери и, взяв протянутую шаль, накинула ее себе на плечи. Она мельком взглянула на Анатоля и заметила, как он напряженно наблюдает за ней. Неужели она так открыта перед ним сейчас в своем нежелании признавать их помолвку перед светом? Неужели он видит, сколь не по себе ей становится при любом напоминании о ней? Ей нужно убедить его в обратном. Очередной скандал с маменькой по поводу ее холодности к жениху ей вовсе ни к чему.
Она прошлась по комнате с шалью на плечах так легко и грациозно, что присутствующие невольно залюбовались ею: Анатоль – с явной любовью в глазах, маменька – с гордостью перед гостями, что старшая дочь удалась на славу. Вся в нее, в свою мать!
- Ты просто обязана надеть ее, моя милая, - улыбнулась Анна Степановна дочери. – Такую красоту не следует скрывать в сундуке. Нынче же!
По тону ее голоса Марина поняла, что спорить не следует, но не могла не попробовать возразить ей:
- Не кажется ли вам, маменька, что нынче вечером будет не столь прохладно, чтобы брать турецкую шаль? Может, кружевная будет более к месту?
- Не спорь, дорогая, - уже более холодно сказала Анна Степановна. – Турецкую.

Марине ничего не оставалось, как склонить голову в знак согласия. Спорить далее означало показать себя невоспитанной и дерзкой. Прибегнуть к последнему аргументу – мол, это будет негласным знаком, что они помолвлены с Ворониным – ускоряло оглашение помолвки в свете, ведь Анна Степановна с готовностью ухватится за такую возможность. И не посмотрит на отговорки, что мол, сейчас совсем не время. Нездоровье тетушки не остановит Анну Степановну в деле, когда решается ее будущее.

- Моя дорогая, - встретила по приезде их маленькую группу княгиня Львова и сердечно расцеловала ее. – Я так долго не видела тебя. Дай-ка припомнить. Да, кажется, с тех самых пор, как мы вернулись с тобой из Киреевки после отъезда моей дочери. Почитай, уж две недели. Что так? Ты была нездорова?
- Нет, благодарю вас, - улыбнулась той Марина. – Слава Богу, и я, и моя семья здоровы. Только вот это несчастье с тетушкой…
- Да, милая, знаю-знаю. Но Бог даст – здоровье Софьи Александровны поправится, - княгиня погладила Марину по руке и только тут заметила шаль у нее на плечах. – Марина, что же ты молчишь? Так значит, это правда, о чем толкуют нынче? Вы с его сиятельством графом Ворониным помолвлены?

Марина почувствовала, как все замерли в ожидании ее ответа – мать явным ожиданием в глазах, Львовы с любопытством. Лишь по лицу графа не скользнуло ровным счетом ничего, ни одна черта лица не дрогнула, словно ему было безразлично происходящее сейчас.
- Да, Анатоль Михайлович сделал мне предложение, и я приняла его, - тихо сказала она. Княгиня рассмеялась и спешно проговорила:
- Поздравляю, милая. Мы так рады за тебя с супругом. Ты ведь выросла на наших глазах, и нас беспокоит твоя судьба, словно ты нам родная. Лучшего супруга и не сыскать для тебя, - добавила она уже шепотом только Марине. Потом повернулась к Воронину и обратилась к нему. – Вы еще не оглашали свою помолвку, раз о ней только перешептываются? Окажите любезность, огласите ее нынче за ужином. Негоже таить от друзей такое событие.
Воронин только улыбнулся ей в ответ:
- Княгиня, я бы с превеликой радостью объявил об этом на весь белый свет. Но Марина решила держать наш сговор в тайне из-за болезни тетушки. Ей кажется, что оглашение сейчас весьма не к месту. Я уважаю ее родственные чувства, ее сомнения, поэтому сея просьба должна быть адресована именно моей нареченной.

Он имел полное право ответить на этот вопрос, ведь княгиня адресовала свой вопрос ему. Но он предоставил это право Марине – согласиться на оглашение или попросить княгиню и далее держать все в тайне. Но как ей можно было даже думать о последнем, когда он так выжидательно смотрел на нее, и что-то в его глазах подсказало ей, как важно для Анатоля это оглашение. Как можно было опять обмануть его ожидания? Она так чувствовала себя неловко, что не в состоянии в полной мере дать ему того, что он ждет от нее. А думать о том, как Анатоль воспримет тот факт, что она лгала ему все это время, что она супруга другого… Нет, она не хочет об этом даже думать.
К тому же помолвка – это еще не венчание, успокаивала себя Марина. Можно растянуть ее время на месяцы, и даже на годы.

- Мы сочтем за честь сообщить о нашей помолвке в вашем доме, княгиня, - кивнула головой Марина и почувствовала, как спало напряжение меж ними тремя – ею, Анной Степановной и Анатолем. Воронин улыбнулся ей и поднес ее руку к губам, а ее маменька радостно затараторила, обмахиваясь веером:
- Вот и я им говорила, княгиня - почто тянете с оглашением? Все ссылаются, что еще не время. Так и до венчания никогда не договориться. Как было раньше? Обручились и сразу же оглашали о помолвке, а не таились, словно сглаза боясь.
- Да уж времена нынче не те, - согласилась с ней княгиня. – Помнится, раньше помолвка была не менее трех лет, проверяли чувства молодые. А нынче что? Не успели обручиться, как бегут под венец. Разве ж это дело? Вы слышали, уважаемая Анна Степановна, что…, - и княгиня увлекла мать Марины в сторону, торопясь сообщить ей нечто, непредназначенное для ушей сестер Ольховских. Поэтому они немного замешкались с входом в салон и прошли к своим местам в числе последних гостей.

Их прибытие было встречено любопытными взглядами. Марина знала, что в последнее время из-за ухаживания за ней Воронина и открытого преследования Загорским стала одной из фигур пристального внимания столичного света, поэтому уже привыкла к ним и более не смущалась, перехватив такой пристальный взгляд на себе, а лишь вежливо улыбалась в ответ или кивала, в зависимости от глядевшего.
Но сегодня эти пристальные взгляды вызывали в ней раздражение и дискомфорт. Она видела, как начали перешептываться, прикрываясь веерами некоторые дамы, в то время как она с родственниками и Ворониным рассаживались в кресла перед импровизированной сценой, где должны были располагаться музыканты.
Марина знала, что гости, присутствовавшие на охоте в Киреевке, уже «en grand secret»• поведали своим знакомым и друзьям об их помолвке, и то, что официального оглашения так и не состоялось позднее, интриговало свет. Она кожей ощущала их неприкрытое любопытство «Помолвлены все же иль нет?», «Что меж ними?». Поэтому может и к лучшему, что нынче за ужином будет оглашено их соглашение. Зато не будет больше перешептываний за спиной и косых взглядов, что донельзя действовало на ей нервы. Особенно теперь.

У нее словно гора с плеч свалилась. Больше не надо никаких уверток и лжи, чтобы отговариваться от официального оглашения. Все решилось само самой, так она и напишет Загорскому, вернувшись домой. Он, конечно, будет недоволен, но с другой стороны, так даже проще.

Марина повернулась к Воронину, сидевшему в кресле подле нее, и улыбнулась ему. Он, заметив, что ее настроение пошло вверх, улыбнулся ей в ответ. Но улыбнулся как-то странно. Одними губами. Глаза же внимательно смотрели на нее, словно стремясь проникнуть в самую глубь ее головы и прочитать мысли.
- Нам необходимо договориться сейчас о дате.
Марина испуганно взглянула на него. Ее сердце заколотилось, словно птица в клетке.
- Дате? Какой дате?
- Дате ужина по случаю помолвки. Я не думаю, что из-за болезни тетушки вы согласитесь дать бал в честь помолвки. Небольшой ужин. Персон на четыре-пять десятков, не более.
- Пять десятков? – удивилась Марина. – Так много гостей? Так ведь весь Петербург нынче на дачах. Соберутся ли? Может быть, стоит отложить до осени? Или хотя бы до Ильи?
- До Ильи еще больше месяца, - слегка раздраженно сказал Анатоль. – Почему бы тогда вообще не на Покров? Или не после Великого Поста? Вы меня удивляете, право слово. Так когда? Назначьте только дату. Необходимо решить сейчас, чтобы огласить за ужином. Я хотел бы назначить ее до середины июля.
- Поступайте, как знаете, - ответила ему резко Марина, сама того не желая. – А лучше спросите у маменьки. Она с удовольствием даст ответ этот вопрос.
- Видимо, я так и поступлю, - вспылил Воронин, стараясь говорить при этом как можно более спокойно – ведь вокруг них сидели люди. – У меня вообще создается ощущение, что ваша маменька рада…
Это мгновение музыканты на сцене начали концерт с одного из сочинений Моцарта, и музыка заглушила конец его реплики. Тем не менее, Марина могла легко догадаться об ее окончании: «… намного больше этой помолвке, чем вы!».

Марина скосила глаза на профиль жениха. Со стороны создавалось ощущение, что он внимательно слушает музыку, но вот только слишком плотно уж сжаты его губы, да слишком часто бьется маленькая тонкая венка на виске. Он был просто в бешенстве от ее поведения, и она не могла винить его за это.
Как же все запуталось! Она не в состоянии больше продолжать этот фарс. Она не может более лгать и изворачиваться. Ни минуты более. Первый же выход в свет с Анатолем, и все просто пошло не так, как ей хотелось. А что будет далее? Она не может более избегать его присутствия. Это будет по меньшей мере странно. А быть с ним рядом она не могла – слишком уж тяжело для нее обманывать и притворяться. Ей следовало с самого начала настоять на отъезде вместе с мужем к месту службы, и гори здесь все огнем!

Решено. Марина сегодня же напишет, что не может долее принимать участие в этой трагикомедии, и что она настаивает на соединении с Загорским. Пусть даже в горах, на Кавказе. Пусть в каком-нибудь горском селе, даже не в уездном городе. Ей уже абсолютно все равно, лишь бы прекратить все это.

Музыканты взяли верхние ноты, и Марина вздрогнула от неожиданности, возвращаясь из своих мыслей обратно на грешную землю. Она любила музыку и обычно полностью погружалась в нее на концертах, но сегодня этого не произошло из-за всего произошедшего нынче вечером. Она попыталась сосредоточиться на Моцарте, но тут ее ухо уловило тихое упоминание князя Загорского. Марина напрягла слух, чтобы разобрать чужой разговор шепотом.
- …ужас, просто ужас!... шутка ли… - донеслось до нее откуда-то слева и сзади.
- Да-да, все так и есть! – заверила дама свою собеседницу. Она сидела ближе, и ее слова Марине были хоть и плохо, но слышны.
- … супруга …. возмутительно…quel scandale•!…
- Ну, другого и я не ожидала. Давно было понятно, что она уйдет к нему рано или поздно. Представляю, как отреагирует князь!
- …. князь… или…
- Оба, милочка. Оба! – и дамы приглушенно рассмеялись.

Марина отпрянула в другую сторону от них. Она всегда знала, что подслушивающий никогда не услышит приятного для себя, но подобного вовсе не ожидала. Что там? Что там с Загорским и с какой-то женщиной? Видимо, женщиной из общества, ибо упоминалось слово «скандал».

А если… если открылось их венчание, и именно об этом шептались позади нее?
О Боже! Марина часто задышала в испуге. Ее голова пошла кругом, и ей пришлось приложить не малые усилия, чтобы не упасть в обморок прямо сейчас, в середине концерта. Она протянула руку к сестре и выхватила у той веер, принявшись резко и часто обмахиваться им.

- Вам нехорошо, Марина Александровна? – склонился к ней заботливо Воронин. – Нынче вроде не так душно, как обычно.
- Слегка закружилась голова, - неловко улыбнулась ему Марина. Она не могла сообразить, что нужно отвечать ему сейчас. Мысли ее судорожно метались в голове. – В последнее время из-за духоты я почти не отдыхаю толком.
- Почему вы не сказали, что утомлены? Я бы не стал тогда настаивать на выходе нынче вечером, - сказал Воронин. – Поверьте, не стоит угождать мне в ущерб себе.

Почему он так странно смотрит на нее? Опять это выражение глаз. Словно подозревает ее в чем-то. Ах, почему она не выезжала в последнее время! Сейчас бы не мучилась сомнениями.
- Вы так побледнели, - опять прошептал Воронин ей в ухо. – Может, вы хотите выйти на свежий воздух? Здесь немного душно.
Марина коротко кивнула, чувствуя, что задыхается здесь, и с благодарностью приняла его руку. Видя, что они поднялись с кресел, окружающие зашушукались, а музыканты сбились с ритма и смолкли. Воронин махнул им рукой, мол, продолжайте концерт.
- Ей стало дурно, - объяснил он подошедшей к ним княгине Львовой. – Нужно вывести ее на свежий воздух.

Княгиня махнула музыкантам, приказывая им продолжать, потом поманила за собой Воронина и опирающуюся на его руку Марину к распахнутым дверям на балкон в соседней комнате.
- Пусть она побудет тут. Принеси кресло и мои нюхательные соли, - приказала она спешащему к ним лакею. – Ничего страшного, милочка, - потрепала она Марину по руке. – С кем не бывает. Духота нынче летом и вправду удивительная. А тут еще и свечи…

Анатоль помог Марине опуститься в принесенное кресло и встал поодаль, наблюдая за тем, как она вдыхает в себя резкий запах солей, протягиваемых рукой княгини. На балкон, громко шурша шелком юбок, почти вбежала запыхавшаяся Анна Степановна.
- Боже, какой позор! – всхлипнула она, едва отдышавшись. – Это что за incartade•? Уйти прямо посреди концерта на виду у всех…
Марина откинулась на спинку кресла и закрыла лицо ладонями.
- Ну-ну, будет, - успокаивала ее княгиня. – С кем не бывает обморока на вечере? Даже я пару раз теряла сознание. Однажды прямо на балу посреди танца. И ничего, как видишь, живу и здравствую. Корсет, видно, перетянула? – она вдруг подняла глаза на Воронина и смутилась, вспомнив, что женщины не одни на балконе. – Мне надо возвращаться к гостям, милая. Анна Степановна, вы идете со мной или остаетесь? Марине станет скоро лучше, а вы оставили Лизетт одну. Я думаю, они вполне могут остаться вдвоем. Хуже уже не будет. Когда Марине Александровне станет лучше, граф проводит ее в салон или в большую столовую, если к тому времени мы сядем за стол.

- Что она имела в виду? – удивленно спросила Марина, едва княгиня и мать покинули балкон.
Воронин поморщился недовольно.
- Подозреваю, после вашего приступа дурноты гости начнут делать ставки, насколько быстро состоится наше венчание. Не стоит даже думать об этом. Что толку?
Он облокотился о перила балкона и, скрестив руки на груди, уставился без зазрения совести на нее в упор. Марина смущенно отвела взгляд. Что происходит? Это что за нарушение этикета? И кем? Анатолем, который всегда следовал ему от и до.
- Как вы чувствуете себя сейчас? Может, вам подать воды? Бокал вина? – получив в ответ кивок Марины, Воронин жестом показал стоявшему в отдалении лакею принести что-нибудь прохладительного.

Нервы Марины не выдерживали тишины, установившейся после этих слов. Она чувствовала себя виноватой перед Анатолем да еще к тому же эта неизвестность по поводу ее положения…
- Я сегодня опозорила себя хуже некуда. Будет о чем поболтать в гостиных в ближайшее время. Нужна ли вам такая невеста, Анатоль Михайлович? – полушутя закинула пробный шар Марина. Если он чем-то недоволен в ее поведении или в ней самой, то самое время сказать об этом.
- Меня, напротив, мучает непрерывно в последнее время почти аналогичный вопрос. Нужен ли вам такой жених?

Марина окаменела от резкости его тона. Она судорожно искала достойный ответ на этот вопрос и не находила. Ее спас лакей, ступивший на балкон и принесший на подносе бокал с водой и ломтиком лимона. Воронин жестом показал ему удалиться, Марина же за этот короткий промежуток времени успела собраться с мыслями.
- Вы нынче не в духе, Анатоль Михайлович? Иначе я не могу понять и объяснить причин подобной резкости со мной.
Воронин вдруг резко сорвался с места и опустился на одно колено перед ее креслом, положив ладони на ручки, заблокировав таким образом ее свободу действий.
- Простите меня, Марина Александровна. Просто я действительно не в духе последние несколько дней, но не имел никакого права показывать вам мое дурное настроение, - он взял из ее рук бокал и поставил рядом с креслом. Потом заключил ее руки в свои ладони, нежно касаясь то и дело каждого ее пальчика. – Служба в такую жару – сущее мучение. Уж лучше бы стояли холода крещенские, чем такая духота. Потом случившееся с вашей тетушкой. C’est terrible•. И я так долго не видел вас… Да и положение дел одного из друзей вызывает мои опасения.

Марина моментально напряглась при этих словах, стараясь ничем не выдать своему собеседнику своего волнения.
- А что случилось? Что-то серьезное? Не Арсеньевым, я надеюсь?
Воронин поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза.
- Нет, не с Арсеньевым. С князем Загорским Сергеем Кирилловичем.
- Он же был выслан на Кавказ, если не ошибаюсь, - сердце Марины колотилось, как бешеное. Сама же она старательно изображала из себя само хладнокровие. – Надеюсь, ничего дурного с ним не произошло?
- Пока нет. Но при таком раскладе дел я уверен, что мы еще услышим о нем не раз, - Анатоль по-прежнему не отрывал от нее взгляда, сжимая ее ладони в своих руках. – Дело в том, что (разве вы не слышали еще об этом?) графиня Ланская, узнав про ссылку Загорского, оставила своего супруга и выехала вслед за князем в Пятигорск. Видимо, они сейчас уже вместе, ведь она уехала сразу же вслед за ним. Странно, что вы не слыхали об этом. Эту новость не обсуждал разве что ленивый.

Марина даже не бровью не повела в ответ на это известие. Внутри же нее все оборвалось – Сергей и эта женщина! Почему она не оставит его в покое? Разве можно так унижаться перед мужчиной? Оставить супруга! Это было равносильно смерти для светского общества.

- Старый князь Загорский сначала закрылся в своем имении и никого не принимал. Но когда поползли слухи о том, что это Серж уговорил графиню оставить мужа и уехать с ним, поспешил в Петербург, чтобы лично опровергнуть эти слухи, - продолжал Анатоль. По нему было видно, что доволен тем, как она спокойно восприняла его слова. – Он утверждает, что Серж никогда не пошел бы на этот scandale•, ведь это означало бы принизить фамилию Загорских. Ссылается на сумасбродство графини. Мол, это была и есть полностью ее идея, а его внуку даже неизвестно о происшедшем. А что ему еще остается делать в этой ситуации? Пока не придет письмо от Сержа, мы так и не узнаем, как было все на самом деле.

Я знаю, хотелось крикнуть Марине во весь голос. Это неправда, что они уехали вместе, ведь я его венчанная супруга. Он клялся мне у алтаря, что будет верен мне и только мне.
«… - Он желает тебя (да, именно так!), но не остынет ли он, получив желаемое? Не оставит ли он твою постель ради другой?»
Неужели слова ее маменьки оказались пророческими? Неужели он действительно мог договориться с графиней? Но даже если это не так, разве можно устоять перед красотой этой женщины?
Я не буду об этом думать. Не буду.

Марина вынула руки из ладоней Воронина и сжала виски пальцами.
- Что с вами? – встревожился Анатоль. – Вам снова дурно?
- Похоже, начинается приступ мигрени, - Марина улыбнулась ему дрожащими губами. – Это все духота… Не припоминаю такого жаркого лета в последние десять лет.
Она оперлась на его руку и поднялась на ноги. Потом взглянула на него и вдруг неожиданно для самой себя ласково провела пальцами по его щеке. Он был таким надежным, таким благородным… Ну, почему ей суждено было полюбить другого? Как было проще... Как были бы все довольны...

- Нам нужно возвращаться. Мы слишком долго здесь сидим. Давайте вернемся к остальным, и, naturellement•, объявим собравшимся о fiançailles•. И дата ужина… Пусть будет в следующую пятницу. Думаю, мы с маменькой успеем все подготовить. Пять десятков гостей, n'est-ce pas?

Что она говорила дальше, Марина так и смогла вспомнить. Она словно раздвоилась. Одна Марина стояла рядом с Ворониным во время оглашения их помолвки, счастливо улыбалась, когда жених целовал ей руки, и принимала поздравления.
Другая же стонала и плакала где-то внутри той, счастливой. Криком кричала от неизвестности и сомнений, ярости и ревности, которые грызли ее душу.

Подобное раздвоение потребовало от Марины всех ее сил. Поэтому едва она переступила порог дома, как моментально расслабилась и телом, и мыслями. Скоро пожелав матери и сестре спокойной ночи, девушка было направилась к себе, но властный окрик матери заставил ее остановиться. «Только не сейчас», взмолилась она про себя. Запас ее притворства на сегодня был исчерпан полностью, а игра в кошки- мышки с матерью требовала двойных усилий.
- Я хотела тебе сказать, что неимоверно горжусь тобой, моя милая, - начала Анна Степановна, привлекая к себе дочь и целуя ее нежно в лоб. – Ты меня порадовала сегодня, несмотря, конечно, на твой промах с vertige•. Ну да ладно, Бог с ним. Завтра же поедем к m-lle Monique. Только имя графа сможет помочь нам получить платье до среды.
- До среды? – Марине казалось, что маменька говорит на незнакомом языке. Она настолько устала морально от всего происходящего, что голова уже совершенно ничего не соображала.
- Ах, ты Боже мой! Что с тобой? В среду состоится праздник в Петергофе, и ты туда поедешь с Анатолем Михайловичем. День рождения императрицы.

Марина кивнула в ответ. Ей было уже абсолютно все равно, чей праздник она должна была посетить через несколько дней. В данный момент она уже мысленно писала письмо Сергею, к чему и намеревалась приступить, как только перешагнет порог своей спальни. Если только, конечно, не уснет прямо на пороге.
- Ты устала, дитя мое, - улыбнулась Анна Степановна. Она снова обняла свою дочь и ласково потрепала ее щеку. – Иди и ложись, моя милая. Уж через пару часов светать начнет.
Если бы Марина не находилась бы мыслями сейчас так далеко от этой комнаты, то ее насторожила бы эта неожиданная нежность и игривость маменьки. Но в данный момент девушка стремилась, как можно быстрее уйти к себе, поэтому она быстро опустилась в небольшом книксене и направилась к двери.

- Дитя мое, - остановил ее на пороге голос матери. Марина обернулась к той. – Я хотела тебя спросить, а что, говорят, Жюли не делала визитов перед отъездом?
- Нет, не делала, - ответила Марина, недоумевая. К чему это вдруг маменька среди ночи вспомнила о правилах этикета?
- А да, вспомнила, - улыбнулась Анна Степановна. – Она ведь занемогла прямо перед отъездом за несколько дней. Какая удача, что здравие вернулось к сроку, и они смогли ехать! Жаль только не попрощались ни с кем, ведь такая долгая разлука. И вот досадно - гостей не примешь-то с визитами из-за болезни, n'est-ce pas?
- Оui, bien sûr•, - пожала плечами Марина.
- Bonne nuit, ma cherie•, - улыбнулась Анна Степановна, отпуская наконец-таки дочь к себе. Та пожелала матери доброй ночи и вышла.

Трак! Раздался в тишине комнаты тихий звук. Это сломалась костяная ручка веера, что Анна Степановна так сильно сжимала в руке на протяжении всего разговора с дочерью.

• что за манеры!, что за поведение! (фр.)
• Простите мою дочь, милый граф (фр.)
• не правда ли? (фр.)
• под большим секретом (фр.)
• какой позор (фр.)
• выходка (фр.)
• Это ужасно (фр.)
• скандал (фр.)
• разумеется (фр.)
• помолвке (фр.)
• головокружение (фр.)
• да, конечно (фр.)
• спокойной ночи, моя дорогая (фр.)
_________________

 » Глава 21

Глава 21

Анна Степановна в который раз прошлась из угла в другой угол офицерской. В пятый раз, что она здесь. Она вздохнула. Как можно так долго заставлять ее ждать!
Она бросила взгляд на маленькие часики, приколотые к корсажу. Дорогая вещица, но очень толковая. Их подарил ей Воронин, как будущей belle-mère•. Он был таким щедрым по отношению ко всей их семье. Даже Оленьке, самой младшенькой, привез тогда подарки – несколько книг какого-то Скотта. Судя по тому, что та была так рада, этот Скотт тоже стоил немало.

Анна Степановна с удивлением обнаружила, что ждет Анатоля всего три минуты. Ей же показалось, что она приехала сюда уже с полчаса как минимум. Она стиснула руки. Нет, она не позволит, чтобы какое-то глупое увлечение разрушило все, что так щедро предлагала судьба семье Ольховских в лице графа. Как же она радовалась, глядя на то, как попадает под чары красоты ее дочери Анатоль. Счастливый лотерейный билет для любой девицы!

Да, разумеется, Загорский – весьма неплохая партия для Марины. Но стояло два, по мнению, Анны Степановны неразрешимых вопроса: женится ли он вообще на Марине, и примет ли этот брак старый князь. На веку женщины было немало примеров, когда родственники не делали этого, и тогда брак превращался из обещания рая на земле в сущий ад. Да куда далеко ходить – ее собственный брак был таким. А подобного она для дочери не хотела.

Другое дело – Воронин. Богат, знатен, на хорошем счету у императорской семьи. Без старших родственников (есть, правда, две тетки, но они живут под Новгородом, и, судя по всему, особого влияния на судьбу племянника не имеют). Правда, не так красив, как Загорский, и, по мнению Анны Степановны, уж чересчур черняв, но bonté dépasse beauté•.

Анна Степановна снова вспомнила, как встретила давеча мать Арсеньева в кондитерской monsieur Gruer, куда забежала купить маленьких марципановых пирожных. Она обожала их, а один из кредитов, открытых на имя Ольховских Ворониным в лучших городских торговых заведениях сразу же после обручения с Мариной, позволял теперь вкушать их когда душе угодно. Там она просто лоб в лоб столкнулась с этой важной дамой и не могла не lier conversation•, в ходе которого выяснила, что в Киреевке дама была всего неделю, а затем уехала в свое собственное имение в Псковскую губернию.

- Я оставила вашу дочь под patronage своего сына и belle-fille•. Мне нужно было срочно ехать в имение. Эти немцы-управляющие – все поголовно friponnes•, так и норовят обворовать… - разглагольствовала Арсеньева старшая, видимо заскучав по общению в деревне. Анна Степановна отключилась на мгновение от ее речи и увлеклась выбором пирожных, изредка кивая головой и вставляя «qu'est-ce que vous dites là!•», пока имя Загорского вновь не привлекло ее внимание.
- Князь Загорский? – переспросила она у своей собеседницы. – Я думала, он выехал в ссылку.
- Да уж, хорошенькое дельце! Я всегда знала, что он кончит этим, – возмутилась Арсеньева. – Ну, нет, он был у нас в имении несколько дней. Видимо, заезжал попрощаться. Не думала, что скажу это, но ma belle-fille поступила верно, поселив его во флигеле. Как удачно, что в Киреевке есть такой небольшой annexe•! Вот в Дубках такого нет, и так incommode•…

Далее Анна Степановна ее уже не слушала, а затем распрощалась, как можно быстрее. В ее голове словно собирались кусочки головоломки в одно единое целое. Марина вернулась сама не своя из деревни – раз. Там был Загорский несколько дней – два. Ее дочь об этом умолчала – три. В этом Анна Степановна убедилась тем же вечером, после концерта в доме Львовых. Лгать матери – страшнейший из грехов, равно как и непослушание… Поведение ее обычно послушной и тихой дочери не шло из головы женщины. Как же он заморочил ей голову, этот Загорский!

Нужен был еще один кусочек головоломки, чтобы прояснить картинку полностью и проверить, не ошибается ли она. Поэтому вернувшись в дом, Анна Степановна первым делом позвонила и вызвала к себе Парамона, седого дворецкого, служившего еще ее отцу. Нет, это тертый калач. Она еще помнит, как помогал он ей в ее истории. Старик всегда был сентиментален. Поэтому ему ни в коем разе нельзя доверять.

- Я только узнала, что мое письмо от прошлой среды не было доставлено с почтой адресату. Это возмутительно! – начала Анна Степановна издалека. – Кто отдает письма почтарю? С кого спрос? Ты же не сам относишь.
Парамон нахмурился.
- Виноваты, барыня. Бориска относит, лакей младшой. Прикажете наказать?
- Сама. Зови ко мне.

Потом все оказалось очень просто. Борису было приказано прежде, чем идти к почтарю или передавать полученную от него корреспонденцию, показывать ее барыне. Она щедро вознаградит его за труды и, разумеется, молчание.

Таким образом, Анна Степановна получила нынче утром письмо Загорского к Марине. Оно потрясло ее до глубины души – такие интимности, пусть даже на бумаге, позволительны только супругам. А фраза «Столько дней и ночей еще впереди до той поры, когда смогу назвать тебя своей супругой во всеуслышание…» заставило ее сердце заколотиться так, что ей пришлось принимать сердечные капли. Сие означало только одно – тайный сговор.

Анна Степановна заклеила аккуратно письмо воском, чтобы не повредить печать Загорского, конверт и самолично отдала его в руки Борису, чтобы письмо направилось далее по назначению. Сама же после долгих раздумий, как ей следует поступить, решилась ехать к Воронину. Записка, посланная к нему в особняк, вернулась обратно с небольшой припиской спустя довольно долгое время – пометка «D'urgence»• и убедительность человека Ольховской заставили ее найти адресата даже на службе. И вот она тут, в офицерской Зимнего дворца, куда приехала по его приглашению («…Si vous voulez me parler sans tarder, venez au palais…»•).

Анна Степановна услышала, как позади нее открылась дверь офицерской, и резко повернулась к входящему. Воронин (а это был именно он) быстро прошел через комнату к женщине и поцеловал ее руку в приветствии.
- Добрый день, Анна Степановна. Смею надеяться – все здоровы в вашей семье? – он выглядел очень встревоженным, что не могло не обрадовать женщину. - Ничего дурного не случилось?
- Благодарю вас, слава Господу, все в здравии. Что касается второго вашего вопроса, - тут она прервалась и, приложив к губам платок, поспешила опуститься на софу. – Ах, Анатоль Михайлович, даже не знаю, как ответить вам на него…

Анатоль почувствовал, как тревожно сжалось его сердце. Он даже не мог себе представить причину, которая заставила бы Анну Степановну приехать сюда и притом так споро.
- Простите, что побеспокоила вас на службе, - Анна Степановна промокнула уголок глаза при этом. – Но я решительно не знала, что мне делать и кому довериться в этом деликатном вопросе.
- Я подозреваю, этот деликатный вопрос касается Марины Александровны.
- С'est ça•, - кивнула Анна Степановна. – Вы очень проницательны, Анатоль Михайлович. Я право… О Боже, я не ведаю, как вам рассказать об этом! Ведь моя дочь… моя дочь…

Она тихо, еле слышно разрыдалась, поднеся к губам платок. Анатоль тут же подошел к столику с напитками и налил в бокал воды из графина. Затем он подошел к Анне Степановне и протянул его ей.
- Выпейте, - она отмахнулась от него свободной рукой, показывая, что ей не этого. Но Анатоль не отступил. Впервые в жизни женские слезы вызывали у него не растерянность, а раздражение. – Пейте, говорю вам. Вам нужно успокоиться, Анна Степановна. Вы можете открыть мне все, что угодно, я же нареченный вашей дочери и ваш будущий gendre•. А будущему родственнику вы можете рассказать все. Обещаю вам, я сделаю все, что от меня потребуется, чтобы помочь вам в вашей беде.
- Ах, Анатоль Михайлович, я уверена, что так и есть, - Анна Степановна взяла его руку в свою ладонь и быстро, сбивчиво заговорила. – Я была так рада, когда начали ездить к нам. «Вот, - сказала я себе, - идеальный муж для моей красавицы-дочери». Уж как я счастлива была, когда вы просили руки Марины, даже передать словами не могу. Вы такой благородный человек, такой честный… Не то, что этот galant•, которого вы называете своим другом. Ami! Да какой он вам аmi, коли за вашей спиной пишет к вашей невесте любовные письма?!

Анатоль почувствовал резкую боль в груди. Вот оно! Вот то объяснение поведению Марины в последнее время, что он так тщетно искал. Не то, чтобы он не подозревал эту причину в ее отдалении, но он все же не был готов к тому, чтобы кто-то подтвердил его опасения.

- Разумеется, Марина не отвечает на эти lettres d'amour•, - продолжала тем временем Анна Степановна. - Как можно? Но сердце ее склоняется к тому, я вижу это. Все та же задумчивость, что была тогда, ранее, несколько лет назад, то же выражение глаз... Он погубит ее, чувствует mon cœur maternel•! Погубит всенепременно! Вы бы только видели, что он ей пишет, как сладко поет про amour•. Где уж устоять моей наивной девочке!
- Вы читали его письма к ней? – тон голоса Воронина заставил Анну Степановну слегка напрячься. Она поняла, как может выглядеть в глазах графа ее поступки, и поспешила заверить его:
- Оui, bien sûr•, но не подумайте ничего дурного - моя девочка сама принесла мне их и открылась во всем. Она так плакала, так переживала, что может недостойно выглядеть в ваших глазах… Ma pauvre fille•.

Анатоль отошел к окну и посмотрел на площадь, не в силах долее продолжать этот разговор. Как он должен поступить в данной ситуации? То, что князь не отступился, он полагал и до этого – не таков был Загорский, чтобы вот так просто отпустить ситуацию, стараясь до последнего повернуть фортуну к себе лицом. Но Марина… Она ведь любит не его, а князя. Смеет ли он быть меж ними? Анатоль прекрасно видел, что творится с ней в последнее время, и не верил, что ее душевное состояние так поколебала болезнь Софьи Александровны. Что-то тяготило ее, что-то тревожило, и он не хотел даже мысли допускать, что это связано с тем, что Марина обещалась ему.

Анатоля стали одолевать сомнения. Быть может, ему следует поговорить с Мариной начистоту? Что, если Марина считает свое решение дать ему слово поспешным? А, кроме того, быть может, ему следует написать Загорскому и окончательно расставить все точки в этой непростой истории?

- Je vous remercie de votre franchise•, Анна Степановна, - Воронин подошел к женщине и взял ее руку в намерении проститься. – Нынче же вечером буду у вас. Надеюсь, я не покажусь вас чересчур дерзким, если попрошу вас позволить мне переговорить с вашей дочерью tête-a-tête?
- Нет! – вырвалось невольно у Анны Степановны. Воронин поднял глаза от ее руки, которую он вежливо целовал в этот момент, и недоуменно посмотрел на нее. Женщина взяла себя в руки и продолжила более спокойным тоном. – Bien sûr, вы можете переговорить со своей невестой. Но умоляю, не выдавайте ей наш разговор. Я божилась ей, что ни одной душе не открою ей эту тайну. Но последнее письмо меня вынудило к тому.

Анна Степановна помолчала, собираясь с мыслями, а затем продолжила:
- Если бы Загорский просто дурил ей голову своими сладкими речами. Но если бы только это! Но он уговаривает ее бежать с ним! Тайно от всех покинуть отчий дом.
- Бежать? – Анатоль не верил своим ушам. – Это невозможно!
- Hélas!• Это так. Разве это acte généreux•? Достойный человек придет в родительский дом, чтобы по всем правилам просить руки невесты. А тут… К тому эта история с графиней Ланской, о чем говорит весь Петербург. Как можно из постели одной женщины (pardonnez-moi pour ma franchise, cher comte•, но по-другому не скажешь), писать другой да склонять ее к… Загорский просто пользуется нашим положением – мы бедны (что уж тут taire•), у нас нет знатных родственников… Кто вступится за нас?
- Вы забываете, Анна Степановна, что предложив вашей дочери руку и сердце, я тем самым взял на себя все обязательства по отношению к ней, - чуть холодно проговорил Воронин. – И если вы настаиваете на том, чтобы честь вашей семьи…
- Oh, non, non!• Я не имела в виду конкретно это, - поспешила прервать его Анна Степановна. Затем она взяла Анатоля под руку и тихо, почти шепотом заговорила, доверительно склоняясь к тому поближе. – Есть другие способы. Назначьте венчание до того срока, что Загорский должен воротиться в Петербург. Мне доподлинно известно, что князь намеревается прибыть после Рождества. Так обвенчайтесь же до Филиппова дня. К чему нам в этой ситуации столь долгая помолвка? До Филиппова дня как раз все успеем подготовить.
- Но не будет ли против этой даты Марина Александровна? – спросил Анну Степановну ее собеседник, явно сомневаясь в разумности ее предложения.
- Не будет, - резко отрезала Анна Степановна. – Ах, сher comte, vous m'étonnez•! Я бы на вашем месте не обращала внимания на сомнения моей дочери. Девицы все обычно терзаются сомнениями после помолвки. Знаю, сама была такая. Полагаться на мнение девицы в этом вопросе не стоит. Тем более, сейчас, когда она совсем одурманена.

Анна Степановна еще говорила и говорила, но Анатоль уже не слышал ее. А его памяти всплыл разговор с Натали пару месяцев назад, когда она убеждала его, что целью Загорского в отношении Марины является levage•. Так до боли сегодняшняя беседа напоминала его. Даже слова, словно были те же самые, только вместо помолвки теперь говорилось о венчании. Но, он не мог не признать этого, каждая из его собеседниц в этих схожих меж собой разговорах стремилась к собственным целям.

Как убедиться в том, что он не совершает ошибки? Ведь один неверный шаг способен сделать несчастными трех человек. И это будет невозможно исправить в будущем.
Один лишь знак, всего один знак, что он поступает правильно, следуя велению своего сердца. Господи, молю тебя, один лишь только знак…

- …, n'est-ce pas? – голос Анны Степановны прервал его тревожные мысли.
- Excusez-moi, que dites-vous?• - переспросил сконфуженный Воронин.
- Вы будете нынче у нас за ужином, n'est-ce pas? – повторила, улыбаясь, Анна Степановна, подавая руку для прощального поцелуя.
- Оui, bien sûr•, - подтвердил Анатоль. – Буду всенепременно.

Весь остаток дня Воронин ходил, словно в воду опущенный. Всегда внимательный даже к малейшим деталям, он стал безбожно рассеян, и только чудо, что государь не заметил этого.
Он то и дело возвращался мысленно к разговору с Анной Степановной. Вот и сейчас, разбирая прошения, он задумался об его положении. Идти ли ему на поводу собственных чувств, что полностью отвечало ее желаниям, и приблизить венчание? Или наоборот, отложить его до следующего лета, а там уж будь, что будет? Даже если это принесет ему только боль и разочарование. Зато она будет счастлива, Марина…

- Заметили ли вы, полковник, что граф нынче витает где-то в облаках? – раздался голос у него прямо над ухом, и Воронин вздрогнул от неожиданности такого вторжения в его мысли. Шангин (а это был именно он) улыбнулся флигель-адъютанту Игнатьеву из-за плеча графа. – И все это после весьма неожиданного визита некой загадочной дамы поутру, заметьте.
- Quelle bêtise!• - рассердился Анатоль. – И потом – очень тонка грань между невинной шуткой и оскорблением в ваших словах. Будьте впредь аккуратнее с выражениями.
- Excusez-moi, - поспешил извиниться Шангин. – Я не имел в виду ничего дурного.
- Ах, Анатоль Михайлович, простите молодость, - вмешался Игнатьев в их диалог. – Не всегда она думает о том, что говорит. Лучше послушайте, что я вам расскажу. Я нынче с фельдъегерской получил письмецо одно из Пятигорска. Презабавные вести, скажу я вам, пришли оттуда.
- Пользуетесь положением? – нахмурился невольно Анатоль.
- Оставьте, граф. Моя супруга нынче на водах в тех краях. Как мне еще прикажете вести с ней переписку? – Игнатьев выглядел слегка смущенным. – Так вот о вестях. Entre nous•, господа. Опять князь Загорский. Не успев прибыть даже к месту службы, уже успел отличиться. Дуэль, господа. Да-да, дуэль.
- Дуэль? Помилуй Бог, с кем? Из-за чего? – закидал его вопросами молодой капитан. Воронин же молчал.
- С каким-то корнетом. А все, говорят, из-за графини, - Игнатьев говорил вполголоса, чтобы их разговор не достиг лишних ушей, коих немало было в приемной. – Дело спустили сразу же – пострадавших нет: корнет промахнулся, судя по всему, а Загорский отстрелил ему толи пуговицу, толи погон. Видимо, у Загорского и на Кавказе нашлись покровители.
- Вельяминов• хорошо знаком с его семьей, - механически ответил Воронин.

Он не мог поверить в услышанное – Загорский, видимо, никогда не будет следовать своим ошибкам. Тем более, его поступок возмущал Анатоля теперь, после того, как он узнал о письмах князя к его невесте. Как можно писать о любви одной и одновременно попадать в scandale из-за другой! Если ему были нужны какие-либо доказательства отсутствия намерений Загорского в отношении Марины Александровны, то он их только что получил.

Решено. Анатоль сдвинет дату венчания, и оно будет запланировано даже ранее Филиппова дня. Почему бы не до Покрова? Он слышал, Софья Александровна совсем плоха, потому необходимо было назначить таинство, как можно раньше, ведь срок траура так долог. Промедление равносильно тому, чтобы самому отдать Марину в руки Загорского, а он этого не желает и отныне будет всячески препятствовать сему.

Словно боясь опять дать слабину при мысли о том, как отреагирует Марина на изменение сроков помолвки, Анатоль быстро начеркал несколько строк и приказал одному из лакеев отнести записку Анне Степановне, подавляя в себе сомнения в правильности своего поступка, которые сразу же вспыхнули пышным цветом в его душе.
Потом, со временем он сумеет убедить Марину, что он будет для нее лучшим супругом, нежели Загорский, судя по всему совершенно не способный на обязательства. Даже если она влюблена в князя (а кто из юных девиц света не влюблен в него? Считанные единицы!), он твердо убежден, что в состоянии сделать так, что их брак будет не в тягость ей. Ведь лаской и нежностью можно приручить норовистую лошадь, почему бы не использовать эти же приемы в отношении собственной невесты?

Анатоль улыбнулся своим мыслям. Нет, все-таки он не дамский угодник - сравнил девицу, подумайте только! с лошадью. Хорошо, что только в своих мыслях.

******

Анна Степановна развернула записку. Довольная улыбка скользнула по ее губам. Все-таки она оказалась права, открыв Воронину так тщательно скрываемую тайну Марины. Он поступил так, как она планировала, и более ничто не угрожало этому браку.

- Маменька, гляньте на работу, - отвлекла ее одна из средних дочерей, тринадцатилетняя Софи, названная в честь тетки Анны Степановны. – Какой цвет тут добавить в вышивку? Красный слишком ярко, а розовый - очень бледно.
Анна Степановна быстро сложила вчетверо бумагу и убрала ее в свою рабочую коробку, надежно скрыв ее между нитками.
- Давай глянем, душенька, - она взглянула на работу дочери, потом пробежалась глазами по смои материалам и достала той нитки цвета спелой малины. – Возьми эти.
Софи довольно улыбнулась матери и быстрым поцелуем коснулась ее щеки.
- Спасибо, маменька.

В этот же миг внимание Анны Степановны привлек небольшой шум, который, как оказалось, устроили ее другие дочери, Лиза и самая младшенькая Оленька. Первая тащила на себя книгу, которую до того читала ее сестра, мирно устроившись на подушках на подоконнике диванной, а младшая вовсе не горела желанием ее отдавать.
Визги, крики, плач…

Как же это надоело Анне Степановне! Как же тяжело растить дочерей! Иногда она прямо-таки мечтала, как наконец они подрастут и выпорхнут из родительского гнезда, оставив в нем лишь желанный покой да блаженную тишину. Видимо, опять была виновата в этой сваре Лиза. Довольно бойкая на язык да крутая нравом, она всегда задирала своих сестер, за что частенько получала розог от матери.

Более сильная, чем младшенькая, Лиза вырвала тем временем из рук той книгу.
- Да угомонись, ты, оглашенная! Сейчас гляну кое-что и верну тебе.
- Верни! Верни сейчас же! Маменька! – голосила пронзительно Оленька, призывая мать вступиться за нее перед сестрой. – Маменька!!!
Анна Степановна, недовольно вздохнув, поднялась было с кресла, но ее опередила Марина, отложившая в сторону работу и быстро подошедшая к спорщицам.
- Отдай! – резко сказала она, протянув руку за книгой.
- Оui, bien sûr, - иронично ответила той Лиза. – Она мне пока нужна.
Лиза быстро открыла книгу и, прочитав несколько строк, довольно заулыбалась.
- Иногда бывает не вредно узнать, что приготовила тебе судьба, верно? Ах да, ты же у нас не веришь во все гадания. Ты же у нас ученая! Может, все-таки глянешь?
- Я знаю, что уготовано мне. Более знать не надо, - отрезала Марина.
- Но все же? – настаивала Лиза. – Мне вот, например, любовь суждена. Послушай только.

Любовь, как роза, роза красная,
Цветет в моем саду.
Любовь моя - как песенка,
С которой в путь иду.

Сильнее красоты твоей
Моя любовь одна.
Она с тобой, пока моря
Не высохнут до дна.

Лиза прочитала вслух эти строки и протянула книгу сестре, насмешливо улыбаясь:
- Рискнешь? Или все же боишься? А вдруг тебе суждено что-то страшное? А? Вдруг твой жених увлечется другой? Помолвка расстроится. Или вдруг он будет тебя поколачивать в браке, как своенравную супругу?
Марина с силой выхватила из рук сестры книгу и, глядя прямо в той глаза, раскрыла ее прямо на середине.
- Первый стих? – спросила она у Лизы и сама себе же ответила. – Пусть будет первый. Первые два четверостишия. Все по-честному.
Она опустила глаза в книгу, и Анна Степановна даже со своего места в небольшом отдалении от окна, у которого стояли сестры, увидела, как моментально побледнела Марина. Лишь ставшими темно-изумрудными глаза черными пятнами выделялись на ее лице.

Женщина поспешила подойти к сестрам и аккуратно взяла из рук старшей дочери книгу, стараясь пальцем заложить нужную ей страницу.
- Что раскудахтались, как куры? Брысь отсюда все! – Анна Степановна слегка подтолкнула Марину, приводя ее в чувство. – Марина, не стой столбом! Вернись к работе. Кто будет приданое готовить за тебя? К сроку не уложишься.

Прогнав дочерей к работе, женщина украдкой заглянула в книгу, желая знать, что вызывало столь странную реакцию Марины.

Поцелуй - и до могилы
Мы простимся, друг мой милый.
Ропот сердца отовсюду
Посылать к тебе я буду.

В ком надежды искра тлеет,
На судьбу роптать не смеет.
Но ни зги передо мною.
Окружен я тьмой ночною.

- И это читает мое дитя? – рассердилась Анна Степановна. – Оленька, подойди сюда. Пошли в вашу спальню и сейчас же покажешь мне все книги, что ты читаешь. Все, слышишь! До одной. А это, - женщина показала книгу дочери. – Это я забираю. Мала еще про любовь читать. И что за нравы нынче – еще молоко на губах не высохло, а все туда же! Любовь, любовь!
- Маменька, но это же Бернс, - начала было Оленька, но резкий жест матери заставил ее прерваться. – Да, маменька.

Уходя, Анна Степановна обернулась в дверях и взглянула на дочерей, занятых рукоделием – Софи вышивала небольшую картину, а старшие готовили постельное белье в приданое Марине, нанося на него инициалы молодоженов.
Но сейчас лишь средние дочери были заняты вышивкой. Марина же сидела неестественно прямо, устремив взгляд в никуда. Она выглядела такой печальной, такой опустошенной, что у женщины на мгновение сжалось сердце. Как и предполагала Анна Степановна, глупая влюбленность ее дочери в Загорского приносила той только боль и тоску.

Мечты мечтами, а реальная жизнь совсем иная, и чем быстрее поймет это ее дочь, тем лучше. Не всегда мы получаем желаемое, а если и получаем, то не всегда желаемое идет нам на пользу.

Анна Степановна вдруг вспомнила о тайной переписке Марины и рассердилась. Не играй со мной, деточка, подумалось ей. Я легко переиграю тебя, чтобы ты ни придумала. Молода еще интриговать. Ты моя дочь, а значит, должна поступать так, как я хочу, как будет лучше для всех. И я, как твоя мать, направлю тебя на этот верный путь, любыми средствами, даже обманом и интригами, ах, прости Господи меня, грешную.

Анна Степановна украдкой перекрестилась и вышла из диванной.

Тем же вечером Марина, перешагнув едва порог своей спальни, упала в угол перед образами на колени и принялась неистово молиться, шепча еле слышно слова молитвы. Агнешка, готовившая в то время постель, покачала головой. Ей было очень жаль свою касаточку, она вся испереживалась в последнее время. Вона, какие круги под глазами! А как похудела!

Шепот Марины становился все громче, то и дело перерываемый всхлипами, и Агнешка поняла, что конец молитвам близок. Он всегда был один – девушка сейчас захлебнется в тихих рыданиях, а она сама с трудом опустится рядом с ней на пол и будет успокаивать ее.
Вот уж негодник! Оставил ее сердэнько одну-одинешеньку и ускакал на край света. А Марише тут и остается только сидеть у окошка да думу думать, как сделать так, чтобы и всех обмануть, и ей покойно при этом чтоб было. Да только не бывает так!

До уха Агнешки донеслись умоляющие слова Марины:
- … прошу, разреши эту странную ситуацию… прошу, помоги мне… устала… устала лгать. Хоть как, но разреши… помоги… защити его… защити…спаси и сохрани...

После, когда Марина уже лежала в постели, нянечка подошла к кровати и присела на краешек.
- Негоже так просить Господа. «Хоть как»… Ты понимаешь, сколько путей можно найти? Да не все они хороши будут.
- Мне все едино теперь, - устало проговорила Марина в ответ. – Поскорей бы уже все открылось. Сил нет более.
- Ах, милая, - погладила ее по плечу нянечка. – Раз уж пошла на это, то иди до самого конца. Тут на полпути не свернешь да обратно не воротишь. Это твой крест теперь, касатка моя, и нести тебе еще долго.
- Устала я, - снова проговорила Марина. – Устала… Все теперь готова принять, лишь бы скорее разрешилось все.

Агнешка промолчала в ответ, только перекрестилась. Упаси Господи ее от того, что желает. Неисповедимы ведь пути Господни! Как бы не стало только горше от того…


• теще (фр.)
• с лица воду не пить (фр.)
• завести разговор (фр.)
• невестка (фр.)
• мошенники, плуты (фр.)
• что вы говорите! (фр.)
• флигель, пристройка (фр.)
• неудобно (фр.)
• срочно (фр.)
• Если вам угодно безотлагательно переговорить со мной, приезжайте во дворец (фр.)
• вот именно (фр.)
• зять (фр.)
• волокита; ухажёр (фр.)
• любовные письма (фр.)
• мое материнское сердце (фр.)
• любовь (фр.)
• да, конечно (фр.)
• моя бедная девочка (фр.)
• Благодарю вас за откровенность (фр.)
• Увы! (фр.)
• достойный поступок (фр.)
• простите мне мою откровенность, милый граф (фр.)
• таить (фр.)
• Ах, нет, нет! (фр.)
• Ах, милый граф, вы меня удивляете (фр.)
• соблазнение (фр.)
• Извините меня, что вы сказали? (фр.)
• да, конечно (фр.)
• Какая глупость! (фр.)
• между нами (фр.)
• имеется в виду генерал-лейтенант А.А. Вельяминов, в те годы – командующий Кавказской линией.
_________________

Marian, привет!
Прочитала выложенные главы. Как всегда, написано безупречно.
По прочитанному.
Очень жалко Воронина.
Обманывая его, Марина сильно упала в моих глазах, так же как и Загорский, заставив девушку в одиночку распутывать завязавшийся узел.
Думаю, что нужно было сразу объявить о венчании, а не устраивать водевиль какой-то.

Подозреваю, что когда правда откроется (пусть даже и не вся, пусть даже извращенная слухами), Воронину ничего не останется, как защищать свою честь на дуэли. Получается, Марина своими руками (ну, или руками Загрского) убьет ни в чем не повинного человека.
Если говорить современным языком, Воронина в данном случае выставляют зеленым лохом и разводят. Представляю, как будет уязвлено его самолюбие и гордость.
Нет, Марина своим малодушием мне разонравилась.
Жду продолжения.

_________________

Спасибо, стараюсь...



Если бы Загорский не уезжал, то, конечно же, открылись бы. А так... Так уж получилось.



Будет. С этим не поспоришь. При всем благородстве такой поступок поймешь и простишь не сразу.


Герои не будут однозначны. Я не особо люблю, когда героини в романах просто ангелы во плоти. Все мы грешны, все совершаем ошибки. Особенно, когда влюблены...
Надеюсь в продолжении Марина сможет завоевать снова ваши симпатии.
_________________

Marian, прочитала, все по-прежнему прекрасно. Марину очень жаль, в каком жутком положении она оказалась.

бяка права, конечно, но и твоя, Marian, позиция мне близка и понятна.
ППКС. Мне кажется, немногие на месте Марины сумели бы сказать правду, очень уж щекотливая сложилась ситуация. Если ее Сергей просил молчать, что она могла сделать?.. И вообще, конечно, большая часть вины лежит именно на нем, князе нашем Загорском)). А Марина... ну запуталась она просто. Кстати, Анатоль, надо сказать, на высоте. Мне показалось, он понимает и чувствует Марину куда лучше, чем Сергей (имхо, однако)).
Жду продолжения.

 » Образы героев

Немного новых картинок от автора нашего...

Гляньте, какие счастливые получились! Я даже обиделась за Марину, с ней он совсем другой...

Загорский и Натали. Можно сказать, начало их истории





А тут уже совсем другой эпизод из их отношений. Вы легко догадаетесь, когда это было...




И напоследок, снова Загорский и Марина

_________________

Marian, интересно получилось! Натали очень характерная. А где же Анатоль? Мне больше всего на него хотелось посмотреть.

 » Глава 22

Скоро появится .

Девы, готова глава. Далась она мне, скажу честно, нелегко , но против сюжета не попрешь...
Итак, глава. Трагичная...
Провожаем одного из героев... Не корите меня, самой грустно...

Глава 22

Сергей откинул перо и потянулся, расслабляя затекшие от долгого сидения за столом члены. Потом он поднялся со стула и прошел к открытому небольшому оконцу, пропускавшего столь мало прохладного и свежего воздуха в комнату, что мужчине захотелось выйти на улицу, в эту кавказскую темноту ночи. Он переступил с ноги на ногу и замер, когда под его весом протяжно скрипнула половица.
Загорский тут же бросил взгляд в другой конец комнаты, где чуть ли не нос к носу спали два офицера, его сослуживцы. Один лишь приоткрыл глаз и косо взглянул на князя, другой лишь перевернулся на другой бок. Счастливцы, спят так безмятежно, так сладко!

Сергею же нынче не спалось, как впрочем, и в пару последних ночей. Толи его томила эта тишина, толи не давали успокоиться блуждающие в голове тревожные мысли. Он чувствовал себя еще неспокойно из-за отсутствия его верного Степана. Денщику пришлось отстать от хозяина во время этой безудержной спешки, чтобы по бумагам у Загорского не было опоздания. На своих лошадях так быстро не ускачешь. Вот и отстал Степан с вороным Загорского, да так сильно, что до сих пор не догнал своего барина.

Сергей накинул китель на плечи и вышел из этого небольшого домика, где он расквартировался, на свежий воздух.

Стояла тихая безветренная ночь. На темном небе неярко тускнел полумесяц. Были слышны лишь редкие перекрикивания часовых на дежурстве да где-то изредка брехала собака.
Сергей присел на ступеньки крыльца и закурил. Только здесь, на Кавказе, вдали от родного дома и проявляются чувства тоски по отчему дому и непреодолимого одиночества. Только здесь он мог не играть своей роли шалопая и заводилы, а сбросить свою маску. Здесь это было ни к чему, совсем не к чему…

Загорский был в ужасе, когда приехав в Пятигорск, узнал, что тут, в городе, находится Натали. Ему сообщил об этом генерал-лейтенант Вельяминов, командующий войсками Кавказской линии, который находился в это время в Пятигорске и к которому Загорский поспешил сразу же по приезде. Князю было необходимо переговорить с Алексеем Александровичем, которого он знал, как однополчанином отца по турецкой войне 1810 года, по весьма деликатному делу, а кроме того, получить бумаги на его распределение на Кавказе.

Сначала Загорский не поверил своим ушам. Потом разозлился безумно на Натали за этот необдуманный шаг. О чем она только думала, пускаясь в этот путь вслед за ним? Как отреагирует ее супруг на ее путешествие? Что об этом говорят в Петербурге, и известно ли там о цели путешествия Натали?
Генерал был очень недоволен слухами, которые сразу же пустились по городу по приезде графини, о чем не преминул сообщить Загорскому за их беседой после официального приема, за обедом.
- Я наслышан о вашей истории, prince, не буду таиться, - говорил он. – Дозвольте быть мне откровенным с вами, как с сыном моего друга. Сея ситуасьон повредит вашему положению всенепременно. Вам следует уговорить графиню остаться здесь, на водах, куда (я ведь правильно предполагаю?) она приехала поправить свое здоровье. Я надеюсь, ее путь не ляжет в Тифлис после вашего отъезда?
Загорский заверил его, что графиня (sans doute!•) приехала на воды, и их встреча в Пятигорске приятная неожиданность. Разумеется, она не продолжит путь в Тифлис, ибо, как он предполагает, именно горячие источники цель ее путешествия. Тем более, у генерала не должно быть никаких сомнений на его счет после того, о чем он имел честь сообщить ему, подавая прошение и т.д., и т.п.

Загорский не стал после визита к Вельяминову искать Натали в городе, как бы ни хотелось ему свернуть ей ее длинную шейку. Он справедливо рассудил, что его непременно будет ждать записка в меблированных комнатах, где он остановился на постой. И верно – едва он вернулся от генерала, как хозяйка комнат передала ему конверт.
«Venez près de moi ce soir après neuf heures •. N.»
Сергею не надо было объяснять, кто был адресатом этого послания. Хозяйка передала ему также устные инструкции, как найти необходимый дом. Туда и направился вечером Загорский, планируя после посетить офицерский кружок, куда пригласил его адъютант Алексея Александровича. Ему хотелось немного развеяться – выпить, поиграть в карты, узнать situation de fait• в крае. Давненько он не бывал в обществе, да и в столь спешном его путешествии сюда ему не удалось даже вечера провести за столом с приятными собеседниками и бокалом вина.

Натали заняла весь второй этаж в небольшом доме с маленьким садиком недалеко от центра города. У калитки Сергея уже ждала одна из горничных Натали. Она провела его черным ходом (опять черный ход!) в апартаменты, снимаемые ее хозяйкой.
Натали ждала его в небольшой гостиной, одетая совсем по-домашнему в легкое платье и неаккуратно заколотыми волосами. Она улыбнулась и протянула ему руки, спешно проговорив:
- C'est ma faute, je reconnais•. Но не казни меня сразу, позволь оправдаться, а также подать тебе токайского, - она сделала знак горничной, и та мигом шмыгнула за дверь.

Сергей подошел к Натали и поцеловал протянутые ему руки. Затем легко коснулся губами ее лба.
- И это все? – скривилась Натали.
- Мне кажется, мы обо всем договорились еще в Петербурге, - холодно произнес Загорский. – К чему все это?
- Ты, верно, думаешь, что я приехала за тобой? Mais non!• Хотя должна признать подобная мысль приходила мне в голову. Быть может, вдали мерцание твоей звезды все же поблекнет для тебя… - видя выражение его лица, Натали не стала продолжать, а пожала плечами и прошла к креслу у ярко горящего камина. Она опустилась в него и задумчиво уставилась в огонь. – Знаешь, мне надоело изображать из себя верную и преданную супругу. Только не для него. Даже его вид вызывает во мне теперь отвращение. Я не могу находиться с ним не только в одном доме, но и одном городе!

Сергей принял из рук горничной бокал вина и, бросив на ковер диванную подушку рядом с креслом Натали, опустился на нее у очага. Он глотнул вина и только потом проговорил:
- Ты сейчас не думаешь, что говоришь. Как всегда импульсивна. Почему уехала сюда? Почему не в одно из имений? Ты разве не знаешь, что сейчас говорят о твоем отъезде в столице?
- С'est égal!• Я давно решила, что меня не прельщает более вся эта кутерьма, еще во время путешествия по Европе. Кроме того, мне нечего терять в столице – я уж не первая красавица Петербурга, m-m Пушкина давно забрала этот титул себе. Пусть так и будет. А что касается того, почему приехала именно сюда… Мне нужно было увидеть тебя, поговорить с тобой. Да просто побыть рядом. Ближе тебя у меня никого нет. Ведь ты когда-то сказал, что останешься моим другом. Надеюсь, ты не переменил своего решения?

Загорский перевел взгляд на Натали. В отблесках огня она смотрелась странно – неестественно бледная кожа, острые скулы, темные, почти черные глаза. На мгновение князю показалось, что он видит пред собой мертвую принцессу из старой немецкой сказки, что читал ему учитель.
Он встряхнул головой. Подумается же такое!

Загорский поймал руку Натали и, слегка поглаживая ее, проговорил:
- Как истинный твой друг тебе говорю, - подобное начало и его тон заставили Натали замереть напряженно, ожидая продолжения его речи. - Бросай ты пить уксус по утрам. Право слово, Натали, скоро твоя кожа будет уж transparente•, как оконное стекло.
Женщина в шутливой злости вырвала свою руку из его ладони и запустила в гриву его волос, слегка потянув их на себя.
- Ах, мало тебе драли твои вихры в детстве, Серж! Тебе бы только s'amuser•. Я тебе душу открываю, совета жду, а ты…
- Какого совета ты ждешь от меня? Ты прекрасно знаешь, что не можешь уйти от мужа – он имеет право вернуть тебя даже силой. Кто может помешать ему в этом, если на его стороне закон? – Загорский отхлебнул вина из бокала и продолжил. – Тебе бы следовало поговорить со своим супругом. Быть может, сейчас, когда он узнал о… обо всем, он согласился бы на раздельное проживание.
- К сожалению, граф против этого, - ответила ему Натали, гладя его по волосам, пропуская пряди между своих длинных тонких пальцев. Она знала, как Сергею нравится это, как это расслабляет его, заставляет забыть обо всех невзгодах. – Я предложила ему раздельное проживание перед тем, как покинуть столицу, но он отверг мое предложение. Что ж, теперь у него нет выхода после этого скандала, что скорее всего случился после моего отъезда – только развод.
- Развод? И ты пойдешь даже на это? – едва слышно проговорил Сергей. Он откинул голову назад и оперся на подлокотник ее кресла.
- Мне следовало сделать это еще раньше, - задумчиво сказала Натали. – Быть может, я не потеряла бы тебя тогда. Теперь же я хочу этой свободы для себя. У меня есть немного денег. Уеду заграницу, во Францию или, быть может, Италию. Буду жить на берегу моря уединенно, но зато в гармонии с собой. Когда-нибудь ты навестишь меня в моем уютном гнездышке.
- Уединенно? Ты? Ах, Натали, твоя красота никогда не позволит тебе жить уединенно!

Натали в ответ слегка потянула его за волосы с легким смехом:
- Льстец! – потом она посерьезнела и добавила тихо. – Из всех гостей, что я буду ждать в своем доме, ты всегда будешь самым желанным для меня. Всегда.
- Я тебе уже говорил, что смогу быть отныне для тебя только другом, - так же тихо проговорил Сергей, глядя в ярко пылающий огонь. – Те чувства, что были…. они уже давно не те.
- Я понимаю, - отвечала ему Натали. – Но когда-нибудь… кто знает.

Сергей покачал головой, а затем рассказал ей все. Толи он разомлел от вина и обжигающего щеки тепла камина, толи от ее ласковых рук, гладящих его волосы, но он открыл ей все свои мысли и поступки, рассказал обо всем, что произошло с ним за последнее время, что они провели в разлуке.

Натали сначала молчала, когда Загорский закончил свой рассказ, только ее руки по-прежнему ласкали его волосы. И это молчание вдруг подействовало ему на нервы.
- Ты шокирована? – резко спросил он женщину. – Что молчишь?
- Тебе нужно мое мнение? – переспросила она его в ответ. – Ну, что ж, ты прав, я немного шокирована. Хотя нет, не шокирована. Растеряна и обескуражена, вот верные слова для описания моего состояния. Я отнюдь не ожидала от тебя подобного поступка. Решиться на такое… подумать только! И что будет теперь? Когда я уезжала, ходили толки, что они с Ворониным все же обручились.
- Пусть ходят. И даже больше того – я уверен, что будет официальное обручение, от этого уж никуда не деться.
- Неплохо ты устроился – ткнул палкой в осиное гнездо и оставил ее наедине с ним, - усмехнулась Натали. Сергей резко выпрямился, и она переменила свой тон на более мягкий. – Да, я все понимаю, что у тебя не было иного пути, не смотри на меня так оскорбленно. Но все же… Бедная девочка! Теперь мне в пору только жалеть ее. А ведь ее предупреждали…!
- Оставь этот тон, - Сергей поднялся на ноги и принялся оправлять мундир. – Тебе он вовсе не к лицу. Я не люблю, когда ты становишься такой злой.
- А ты у нас, mon cher, само благодушие! – огрызнулась Натали.

Сергей вздохнул. Его встречи с Натали всегда происходили одинаково: сначала тишь да гладь, а потом чуть ли не искры летели в разные стороны от их словесных столкновений, начинавшихся с, казалось бы, невинной реплики.
- Не буду с тобой спорить, - тихо сказал он. – Тут ты права – я виноват кругом. Перед Анатолем. Пред ней.
- Ах нет же, mon ami, - вскочила на ноги Натали и обняла его сзади за плечи. – Не козни только себя. Она тоже знала, на что идет. Ее вина в том, что она от того, кому обещалась, пришла к тебе. И это-то при твоей-то репутации… Совсем задурил девочке голову, mon cher. Да и потом, как говорят крестьяне, сучка …

Сергей резко развернулся и приложил ладонь к ее губам, своим жестом прерывая ее речь.
- Сela me paraît rude!• - бросил он ей в лицо. - Что с тобой? Ты столь изменилась за последние несколько месяцев.
Натали резко дернула головой, освобождая рот от его руки.
- Ты – причина моего изменения! Ты и никто другой! – она вдруг расплакалась, отстраняясь от него. – Разве ты не понимаешь, что я люблю тебя? Твое безразличие разрывает мне душу, а твои откровения… Нет, я не могу пока стать твоим другом, не могу. Я опустошена. Во мне ничего не осталось – ни мыслей, ни чувств. Ничего, только пустота да боль. Я сама не понимаю, чего хочу сейчас, куда мне ехать, как поступить. Ты был всем для меня. Так для чего мне жить теперь, скажи мне.
-Это пройдет, - сказал ей в ответ Сергей. – Все проходит со временем.

Натали резко повернула к нему свое заплаканное лицо. На нем явственно прочитывалась растерянность, словно она не ожидала услышать таких слов от него.
- Когда-нибудь, Загорский, и тебе скажут в ответ на твои слезы, на твою боль «Пустое, пройдет…», - она устало опустилась в кресло и вытерла ладонью слезы с лица. – Когда-нибудь ты прочувствуешь сполна, что это значит – быть отвергнутым.
- Если я причинил тебе сейчас боль…, - начал Загорский, но потом замолчал. Да и что он мог сказать ей сейчас? Он с самого начала знал, что именно этим и закончится их встреча нынче вечером – ее обвинениями да слезами. Он виноват и перед ней за то, что она страдает сейчас. Видимо, самим провидением ему суждено причинять боль тем, кто ему близок.

Загорский вдохнул и сказал:
- Я должен идти, Натали. Меня нынче ждут.
- Карты, вино и настоящее мужское общество? – с иронией проговорила в ответ та. Загорский проигнорировал эту реплику.
- Я завтра утром уезжаю в Тифлис. Когда ты намерена воротиться в Петербург? Или ты будешь ждать проездных не в столице?
Натали лишь пожала плечами в ответ.
- Il est possible•. Я не уверена пока, что готова к сельской жизни. Ничего не могу сказать.
- Если ты заедешь в Петербург, то puis-je vous demander•…, - Загорский достал из мундира несколько конвертов. – Тут некоторые письма. Моему деду, Воронину.
- А что не почтой? – спросила Натали, принимая письма. – Боишься, затеряются?
- Боюсь, - честно признался Сергей. – От этих писем многое зависит, Натали. В них вся моя судьба. Это касается моего дела…
- Да-да, - прервала его женщина. Она мельком глянула на адресатов, а потом подняла глаза на Загорского. – А ей письма не будет?
- А ты передашь? – слегка иронично спросил князь. Натали подняла одну бровь в ответ.
- Не доверяешь? Зря. К чему мне терять твое расположение? Все меняется, как ты сказал, со временем, и кто знает, в какую сторону повернет твою жизнь опять. Я хочу быть рядом при этих переменах.

Загорский достал белый конверт и медленно, словно колеблясь, передал его Натали. Та быстро сложила письма стопкой и положила на столик рядом.
- Позвони, - попросил Загорский. – Мне пора идти.

Он подошел к креслу и присел рядом на корточки. Потом взял руки Натали в свои ладони.
- Не раздумывай долго. Поправь на водах здоровье и телесное, и душевное и воротись в Петербург. Мой тебе совет: попытайся se séparer paisiblement•с Ланским. Не к чему тебе развод пока, не к чему скандал. Попытайся уговорить его дать тебе время на раздумье. Этим сможешь выиграть несколько месяцев раздельного проживания. Будет совсем невмоготу даже в одном городе быть с ним, просись в путешествие за границу. Он любит тебя по своему, отпустит. Но в любом случае, что бы ты ни решила, знай – я всегда поддержу тебя и всегда помогу, чем смогу.
- Спасибо, - Натали подалась ему навстречу, и ему ничего другого не оставалось, как обнять ее. Он гладил ее по спине и думал о том, как он невольно сломал спокойную и равномерно протекающую жизнь Натали, пусть даже сам и не хотел этого. Может, он и, правда, проклят и обречен разрушать судьбы близких ему людей?

Вошла горничная, и Загорский разомкнул объятия. Он поднялся на ноги, принял из рук девушки фуражку. У самой двери он обернулся к Натали:
- Прошу тебя передай письма. У тебя в руках моя жизнь.

Он вышел, не прощаясь. Быстро спустился по лестнице черного хода и прошел за калитку на улицу. Уже за калиткой Загорский слегка помедлил, пытаясь определить в сумерках вечера, в какую сторону ему следует двинуться, и это мгновение сказалось на его дальнейшей судьбе.
Наконец определившись с направлением, Загорский резко развернулся в верную сторону и неожиданно для самого себя столкнулся с неким человеком. Мгновенно сообразив, что ему не должно быть застигнутым у калитки черного хода дома, где занимала комнаты графиня Ланская, он надвинул фуражку на глаза и поспешил ретироваться, бросив на ходу:
- Прошу прощения, сударь.

Загорский быстрым шагом удалился прочь, довольно скоро достигнув точки своего назначения – дом, в котором собирались обычно офицеры полков, расквартированных в Пятигорске. Это был типичный офицерский вечер – как выразилась там Натали? – вино, карты и мужское общество. Только здесь можно было без лишних слов и манерности провести свободное время без особой оглядки на правила приличия. Только здесь можно было расслабиться и забыть на время о тех насущных проблемах, что не оставляли Загорского в последнее время даже ночью, лишая сна.

И так получилось, но ровно до того момента, когда произошла смена партнеров по игре в фараон, и в комнате не появились новые лица. Сергей лишь мельком оглядел вошедших и снова погрузился в игру. На кону теперь стоял почти все его месячное жалованье, которое он в пылу азарта поставил на кон. Ему везло сегодня, как впрочем, в большинстве случаев, потому он не сомневался в выигрыше и на этот раз. Баловень судьбы, называли его в свете и неспроста. Вот и сейчас при раздаче Загорскому пришли довольно неплохие карты.

- Когда вы уезжаете? – спросил его капитан, сидевший от него по правую руку. Он крутил усы, и по этому признаку, выдавшему волнение того с головой, Сергей определил, что тот ему не соперник в этой партии.
- Завтра поутру. Надеюсь, застать полковника Безобразова• в Тифлисе, - ответил Сергей. – Каковы мои шансы?
- О, Сергей Дмитриевич постоянно в разъездах, - ответил ему адъютант генерала Вельяминова. – В Тифлисе он бывает постоем ненадолго, все объезжает ключевые точки на линии. Так что, видимо, вам придется подождать несколько дней, чтобы представиться ему.

Сергей вдруг, переводя взгляд, столкнулся глазами с молоденьким корнетом, который, судя по всему, недавно вошел в комнату, так как до этого он не замечал того здесь. Тот смотрел на него возмущенным взглядом, и Сергей невольно задался вопросом, чем он успел ему насолить. От его размышлений его отвлекло упоминание имени Натали.
- Очаровательная женщина, - продолжал тем временем капитан. – Я имел удовольствие быть представленным ей нынче у источника. Не зря ходила о ней молва, как об одной из красивейших женщин столицы, весьма не зря.
Сергей предпочел промолчать, прямо-таки кожей ощущая на себе любопытные взгляды тех, кто был посвящен в историю их отношений с графиней Ланской. Он был удивлен, что капитан не осведомлен до сих пор обо всей подноготной, потому как в таких небольших городах новоприбывшего обычно обсуждали от и до, вытаскивая на свет Божий все тайны и сплетни.

Внезапно ему стало душно в этой небольшой прокуренной комнате, захотелось выйти на улицу, на свежий воздух, и Сергей поспешил закончить партию и встать из-за стола, ссылаясь на то, что ему предстоит поутру ранний подъем. Уходя из-за стола, он невольно опять натолкнулся на того самого корнета, который как черт из табакерки выскочил у него на пути.
Сергей поспешил обойти его, но тот опять загородил ему дорогу. Загорский посмотрел на него в упор, взглядом давая понять, что лучше бы ему убраться с его пути. Молодой (от силы лет двадцать от роду) корнет, видимо, был по юности лет горяч нравом, т.к. он тут же произнес в лицо Загорскому:
- Не хотели бы вы извиниться, сударь? Или у вас входит в привычку наталкиваться на людей и без извинений удаляться прочь?

Загорский коротко вздохнул. Он вовсе не имел никаких намерений вступать в диалог подобного вида с этим юнцом, которому некуда было девать свою прыть и удаль. Поэтому он лишь кивнул тому:
- Прошу простить меня за то, что толкнул вас тотчас.
- Тотчас? – не унимался корнет. Загорский про себя начал считать до десяти, пытаясь обуздать злость, рвущуюся наружу – он ненавидел, когда ему что-то ставили в вину перед многочисленными свидетелями, а уж необоснованно тем паче. – А как насчет нашей невольной встречи на Васильевской?

Короткая фраза, но она заставила всех находившихся в комнате устремить взоры на Загорского, потому как всем им было прекрасно известно, кто снимал комнаты в доме на Васильевской улице. Сергей же холодно бросил корнету:
- Вы ошибаетесь, сударь, я прибыл нынче днем и вовсе не был в том месте, о котором вы упомянули. Прошу извинить меня, - он попытался было обойти настырного юнца, но тот опять заступил ему путь из комнаты.
- Вы хотите сказать, что я лгу? – прямо-таки взвился тот. К нему подошел один из офицеров, присутствовавших в комнате, и положил руку на его плечо, призывая не горячиться, но он лишь раздраженно сбросил ее и продолжил. – Сударь, вы оскорбляете меня!

«... - Государь и так гневается на вас, поручик. Не испытывайте судьбу более. Служите без нареканий, и я уверен, по прошествии полугода вы сможете подать прошение о пересмотре срока вашего пребывания в Нижегородском полку….»
Слова командира Преображенского всплыли в голове Загорского, мгновенно остужая его злость и раздражение. Сергею необходимо было вернуться в Петербург, как можно скорее, и никакие разбирательства с малолетними корнетами в его планы входить никак не должно.

- Я не имел намерения оскорблять вас, упаси Господи. Лишь указал на тот факт, что вы ошиблись, - пытался он свести на нет накал ситуации. Он прекрасно видел, что корнет так и выводит его на то, чтобы их словесная дуэль перешла на иной уровень, со слов к делу (правда, непонятно зачем), и всеми силами стремился избежать ее. Ему оставалось лишь это – признать факт своего нахождения на Васильевской, означало вбить лишний гвоздь в гроб репутации Натали. – Все мы под Богом ходим, всем свойственно ошибаться. А теперь прошу прощения, - он обогнул корнета, удерживаемого на месте крепкого рукой товарища, и направился к двери, где его догнали брошенные ему в спину слова:
- Вы трус, сударь!

О Боже, засмеялся про себя Загорский, хотя сейчас ему было вовсе не смешно. Одно из двух – либо корнет устал жить на этом свете, либо попросту не знает, кто перед ним. Он медленно обернулся к молодому человеку. Его встретили умоляющим хором голосов, твердящими, что корнет не имел ничего дурного в виду, что он молод и горяч, и т.п., и т.д. Корнет же пытался перекричать этот нестройный гул:
- Не имею ни малейшего намерения приносить свои извинения! Ни малейшего!

К Загорскому быстро тем временем подошел адъютант генерала Вельяминова и тихо, но скоро начал говорить тому:
- Юнец не ведает, что творит, князь. Вы сами видите – он молод и горяч, и к тому же влюблен, - Загорский удивленно взглянул на него, и он кивнул ему в ответ. – Да-да, именно. Графиня на многих произвела впечатление, прибыв несколько дней в Пятигорск. Видимо, он решил, затеяв с вами ссору, восстановить задетое самолюбие, потому как видел вас… ну, или слухи до него дошли… Не трогайте юнца, не берите грех на душу. Мы принудим его принести вам извинения, и дело с концом.
- Нет! – тем временем выкрикнул корнет, вырывая свою руку из удерживающих его рук, и подошел к ним. – Я принесу свои извинения только, когда ад замерзнет!
- Опомнитесь, корнет, - осадил его адъютант. – Вы и понятия не имеете, от кого пытаетесь получить сатисфакцию. Это его сиятельство князь Сергей Кириллович Загорский собственной персоной. Теперь вы понимаете, кто перед вами?

Сергей видел, что корнет понял. В его глазах сначала промелькнула волна узнавания, затем мимолетного страха, сменившаяся каким-то странным выражением. Он знает, слышал, понял князь, и если корнет схож нравом с ним самим в его годы, то теперь он ни за что не отступит, даже перед страхом быть убитым. Что и подтвердил корнет:
- Я готов повторить свои слова и сейчас – князь трус, раз не может достойно чести дворянина ответить мне, - упрямо вздернул подбородок тот, стараясь изо всех сил сдержать дрожание губ.
- Что ж, - пожал плечами Загорский. – Такова жизнь. Мы будем стреляться, как вы того добивались весь последний час. Я вызываю вас, корнет, извините, не знаю вашего имени-отчества. На рассвете. Пистолеты. Вы поможете мне в решении этого вопроса? Будете моим секундантом? – обратил он к адъютанту, не рассчитывая при этом на положительный ответ. К его удивлению, тот согласился.

Они сошлись на рассвете за городом, едва первые лучи солнца окрасили небосвод ярко-розовым цветом. Двадцать шагов. Для Загорского, имевшего славу, лучшего стрелка Преображенского, это было небольшим расстоянием. Что касается корнета («Федор Авдеевич Люльский, к вашим услугам»), то тот шел на дуэль, уже заранее смирившись с результатом, зная о репутации своего соперника.
Противники встали друг другу спиной и по знаку одного из секундантов начали расходиться. Один, два, считал Загорский собственные шаги. Обычно в такие секунды он ничего не чувствовал, ни о чем не думал. Сейчас же в памяти вдруг всплыло лицо Марины, когда она спала у него на груди в одну из ночей в Киреевке, а он любовался ею.

Пятнадцать… шестнадцать…

Загорский мысленно коснулся ее волос, мягких и шелковистых. Они у нее удивительного оттенка – светлые, словно выгоревшие под лучами солнца. Роскошное мягкое золото…

Восемнадцать… девятнадцать…

Он представил, как Марина просыпается и открывает глаза. Потом видит его взгляд и нежно улыбается. Эта улыбка словно солнышко всегда согревала его заледеневшее за долгие годы душевного одиночества сердце.

Двадцать… Загорский развернулся, и в тот же миг грохнул выстрел, спугнувший птиц, мирно сидевших до того на ветвях деревьев поблизости. Какой чертяка этот Люльский, с удивлением про себя отметил Загорский, почувствовав, как пуля пролетела рядом с ухом. Еще немного, и все. Впервые смерть пролетела столь близко с ним, без особого волнения заметил он. Потом с завидным хладнокровием он поднял пистолет, прицелился, стараясь делать это, как можно дольше, словно не замечая, что каждая секунда промедления делает корнета все белее и белее.

Выстрел. Корнет упал на спину, словно кукла, раскинув ноги и руки. К нему бросились секунданты и доктор.
- Не волнуйтесь, господа, это всего лишь обморок, - крикнул им Загорский, направляясь к коляске, на которой они с его секундантом прибыли на место. – Перенервничал малость, и вот результат.
- О Боже, Загорский, как вы жестоки к нему, – воскликнул адъютант генерала Вельяминова, подбгая к коляске. – Это же всего лишь мальчик!
- Который вчера сделал все, чтобы не дожить до седин, - возразил ему князь. – Кто-то должен был показать ему то, чего он так алкал. Вы хотели бы, чтобы это был кто-то иной? Я отстрелил ему погон, другой же мог отстрелить голову. Едемте, сударь. Мне еще предстоит путь в Тифлис. Хочу уехать до того, как узнают о происшествии.

Но это Загорскому не удалось. Вельяминов прислал за ним, когда он уже почти выехал за ворота платных конюшен, где князь взял лошадь для поездки. Пришлось идти каяться в своем поступке.
- Безобразие! – горячился генерал. – Сущее безобразие! Что мне теперь прикажете делать? Ведь вас необходимо посадить под замок. Потом трибунал. И о чем вы только думали, князь?!
- О своей чести и чести полка, Алексей Александрович, - отрапортовал Загорский.
- Ах, Сергей Кириллович, Сергей Кириллович, принесла вас нелегкая на мою голову, - покачал головой генерал. – Теперь я понимаю, почему вы в свои годы имеете чин поручика. С таким-то нравом… И что мне теперь прикажете сделать? Что делать мне теперь со всеми вами, участниками этого балагана?
- Дозвольте говорить откровенно, - сказал Сергей и после разрешающего знака генерала продолжил вполголоса. – Замните вы эту историю. Разошлите ее участников как можно далее друг от друга по Кавказской линии, приказав строго-настрого молчать об этой истории. Перевод в отдаленный аул – сам по себе достойное наказание. А ваш адъютант… он слишком дорожит своим местом. Он сразу же забудет о происшедшем, едва вы объявите свое решение. Все живы, ранений нет, чтобы можно было судить о дуэли. Ее легко скрыть при желании. А слухи… это всего лишь слухи…

Так и получилось. Всех, кроме адъютанта разослали по самым отдаленным аулам Кавказской линии. Таким образом, Загорский и оказался в этом маленьком горном селении, где размещалась лишь небольшая горстка солдат да пара-тройка офицеров, с ним в том числе. До ближайшего уездного города больше дня пути да по такой дороге, что не каждый-то и рискнет часто ездить по горному серпантину, рискуя свернуть себе шею.
Заняться здесь особенно было нечем – Загорский либо упражнялся в стрельбе, либо писал письма Марине, складывая их в отдельную пачку, что намеревался отдать Степану (его по приезде князь намеревался отправить в город за покупками), либо бродил по окрестностям и делал наброски. Вечерами же здесь было тоскливо как никогда. Офицеры играли в карты и пили превосходное домашнее вино, в промежутке между этими занятиями проверяя караулы, иногда, правда, забывая и об этом. Все, более занятий тут не было.

Загорский плотнее натянул на плечи мундир и снова от души затянулся сигарой. Как хорошо было сидеть вот так в тишине да смотреть на звезды в вышине! В такую минуту ему до дрожи в руках хотелось, чтобы она была рядом. Прикоснуться к ней. Ее руки, ее волос. Коснуться губами ее губ, слегка прикусив нижнюю, более пухлую.
Загорский прислонился к косяку распахнутой настежь двери. Затем закрыл глаза и представил Марину. В этот час она должна быть в постели и безмятежно спать. Но пусть она проснется, пусть услышит, как зовет ее его душа.
- Милая… - прошептали его губы. Как же ей должно быть тяжело сейчас там, вдали от него, в паутине лжи, что он так ловко соткал! Интересно, когда Натали увезет письма в Петербург? Именно от них зависело, будет ли у красивой сказки счастливый конец или нет. Получит ли происшедшее прощение тех, кого невольно, но так жестоко обманули, или все же суждено всю жизнь жить под гнетом непринятия или, что еще страшнее - проклятия? Только здесь он осознал, как жесток его поступок, сколько судеб он поломал своим желанием заполучить Марину в свои объятия любой ценой.

Снова где-то в глубине селения протяжно, надрывая голос, завыла собака. Загорский открыл глаза, злясь на животное, что оно невольно вырвало его из мыслей. Эта собака не давала покоя Загорскому уже три последних ночи, действуя на нервы, напряженные как струна. «Собака воет – к покойнику», - вспомнил он слова своего старого денщика. Чушь какая, подумалось ему. А если она голодна или просто замерзла?

Задумавшись, он забыл стряхнуть пепел, и сейчас он обрушился с кончика сигары ему на брюки. С еле слышным чертыханием Загорский нагнулся, чтобы стряхнуть пепел со штанины, и это движение спасло ему жизнь: со свистом пронесшись мимо его головы, в косяк двери воткнулся кинжал, который сейчас медленно покачивался из стороны в сторону. Тут же, не раздумывая ни мгновения (он еще в свой прошлый визит на Кавказ убедился, что промедление может стоить жизни), Загорский сгруппировался и одним быстрым кувырком откатился назад, в темноту сеней, под защиту стен дома. В это же время он звучно прокричал: «В ружье!», поднимая ото сна солдат в ауле и офицеров, мирно спавших в доме.

Уже не таясь особо, загрохотали то тут, то там на улочках селения ружейные выстрелы, раздались крики людей. Загорский, быстро натягивая мундир, шагнул в их комнатенку, где офицеры стояли постоем, на ходу затолкнув выбежавшую растерянную хозяйку в одну из комнат дома и запретив ей и носа высовывать оттуда.
- Что там? – спросил его, спешно одеваясь, капитан Васнецов.
- Похоже, кто-то решил сегодня поиграть в войну, - коротко ответил Загорский, вынимая из коробки пистолет. Другой он кинул капитану.
- Это невозможно, - ошеломленно возразил ему трясущийся при каждом выстреле другой офицер, молоденький подпоручик. – У нас же заключено перемирие с имамом.
- Вот оно и закончилось, - резко ответил Загорский, направляясь к выходу. Необходимо было срочно пробраться сквозь всю эту неразбериху к солдатам и дать отпор тем, кто напал на них среди ночи – были ли это солдаты имама или просто горцы из соседних неподвластных империи селений, выбравшихся за трофеями. У выхода он обернулся на подпоручика. – Courage, courage, mon ami•. Считайте, что вы покойник, если не сможете побороть свой страх. И не бойтесь убить – тут либо вы, либо вас. Другого варианта нет.

Словно потворщица того, что творилось на земле под ней, луна скрылась за облаками, затянувшими небо за последние несколько минут. В темноте, под пулями, ориентируясь только по памяти и ловко обходя сзади горцев, снующих по селению с оружием в руках, Загорский отключился от всего земного в себе и старался не думать, что у людей попадающих ему под лезвие сабли, есть семьи, любимые, дети. Здесь и сейчас перед ним был враг, а значит, он должен был убивать его, быстро и медленно, стараясь ничем не обнаружить своего присутствия.

Под одной из оград недалеко от места караула князь наткнулся на тело молоденького солдатика, который только этим днем спрашивал его о том, каково это попасть в бой с горцами. Теперь его глаза были устремлены в небо, жизнь утекла из него вместе с кровью, струящейся из перерезанного горла.
Загорский протянул руку и закрыл солдату веки. Потом приподнялся и, чуть согнувшись, направился к колодцу, у которого, как он видел из своего невольного укрытия, завязалась небольшая схватка. На бегу князь переложил на время саблю в левую руку и достал пистолет, намереваясь сначала положить одного из нападавших метким выстрелом, а затем уже начать орудовать холодным оружием – теперь таиться не было никакого смысла.

Еле слышный шорох из тени кустарника у ограды справа от него заставил Загорского быстро развернуться и направить оружие в ту сторону. Но палец его не нажал на курок, он едва удержал себя от этого, приглушая в себе бешеный бег крови по венам.
Там, под густыми ветвями, скрывшись в тени от схватки, прятался мальчик-горец лет десяти-двенадцати. Его широко распахнутые глаза с диким ужасом глядели на Загорского и на пистолет в его руке. Видимо, кто-то из родственников взял его с собой на эту вылазку, стремясь приобщить того к военной жизни, потому как князь ни разу не встречал его в селении. Теперь же испуганный мальчик прятался под ветвями с единственным желанием сохранить себе жизнь в этой заварухе, прижимая к себе ружье так сильно, словно только оно было тем волшебным средством, что могло сделать его невидимым для остальных.

Загорский коротко кивнул мальчику, давая понять, что все хорошо, он не причинит ему никакого вреда, затем развернулся и направился было к колодцу. Он не успел пробежать и пары шагов, как вдруг раздался грохот выстрела. Его бок в тот же миг обожгло диким огнем, и он не смог сдержать стона боли. Не веря в произошедшее, он коснулся этого места ладонью, потом поднес ее глазам. Она была ярко-красной от крови.

Этот стервец подстрелил меня, промелькнуло у Загорского в голове. Он повернулся назад, к мальчику, который теперь стоял у стены, направив ружье на князя, и смотрел на него растерянным взглядом, словно не веря, что он смог выстрелить в человека. Сергей направился к мальчику, сам не зная зачем (не в глаза же ему посмотреть, право слово!), но ноги вдруг ослабели, подогнулись, и он упал на колени, зажимая рану ладонью, словно надеясь этим остановить кровь, струящуюся из раны. Это падение отозвалось такой немыслимой болью в боку, что он не сдержал крика сквозь стиснутые зубы.

Мальчик лишь смотрел на него, не отрывая взгляда и не шевелясь. Его взгляд теперь выражал сострадание к мукам Загорского и сожаление. Но к чему они были Сергею теперь?

В голове князя всплыли собственные слова, сказанные всего несколько минут назад: «И не бойтесь убить – тут либо вы, либо вас. Другого варианта нет». Сам же и нарушил это правило, за что и пострадал сейчас. Горькая ирония судьбы…

Загорский почувствовал, как постепенно слабеет его тело. Нет, прошептали его губы, не может быть. Этого не может быть. Он упал на здоровый бок, потом на спину, ровно как солдат, тело которого он нашел по пути сюда.
Рядом с Загорским кто-то пробежал, громко стуча по земле каблуками сапог, затем следующий. Тот попросту перешагнул через него, словно считая того не жильцом на этом свете.
Я и не жилец, внезапно осознал Загорский. Сколько раз он видел подобные раны, редко кто из раненных дожил до конца боя. Он посмотрел в небо, которое теперь постепенно расчищалось от облаков, обнажая бледную луну. Казалось ли ему или она действительно превратилась в лик человека, который смотрел на него с состраданием к его участи?

Нет, я не хочу умирать, попытался вздохнуть Загорский, но тело уже не слушалось его. Не хочу умирать, Господи!
Перед его глазами вдруг появилась отрадная картинка из его детства. Вот он мальчиком бегает по двору за сестрой, а родители сидят на летней веранде и пьют ароматный чай из самовара. Вот он качает Натали на качелях у дуба, где они тайно (как они думали) встречаются в имении Загорских. Она смеется, она счастлива, еще не зная, что он разобьет ей сердце.

Снова перед его взором появились родители. Они стояли рука об руку и улыбались ему. Простите меня, хотелось сказать Загорскому, но из его горла не вырвалось ни звука. Отец коротко кивнул ему, и князь понял, что Марина была права – родители давно простили его, и только его слепое упрямство не давало поверить ему в эту истину.
Затем родители куда-то пропали, а появилась женская фигура с младенцем на руках. Женщина подняла голову, и Сергей узнал в ней свою сестру. Она выглядела такой умиротворенной, такой счастливой, что мужчина невольно улыбнулся в ответ на ее призывную улыбку.
Загорский понял, что прощен полностью своими ушедшими от него так рано родными, что они не держат на него зла. Ему внезапно стало так легко и так благостно, что он сам удивился. Из его глаз потекли редкие дорожки слез, но он уже не чувствовал их, как не чувствовал более своего тела.

Вдруг над Сергеем склонилось лицо матери, загораживая собой яркий свет луны. Она улыбалась ему. Ее нежные руки ласково коснулись его лба, отводя непослушные вихры с глаз. Затем эти руки легко коснулись его глаз и губ, и он увидел, как лицо матери сменилось лицом Марины. Она улыбалась ему и гладила ладонью по щеке. Ее глаза смотрели так нежно, так ласкающее.
- Я люблю тебя, - донесся до него ее тихий шепот. - Я всегда любила только тебя…

Прости меня, хотел ответить ей Загорский. Я предал тебя. Я обманул. Я оставляю тебя… Прости меня за это.

Лицо Марины исчезло. Над Загорским снова было только темное ночное небо, черные перистые облака да луна, которая стала намного больше, а свет ее ярче. Князь увидел, как этот свет становится все ярче и ярче, постепенно заслоняя все вокруг, ослепляя его.

Прости мне грехи мои, Господи. Вольные и невольные…

В оставшиеся пару мгновений до того, как отдаться ослепительному свету целиком, Загорский попытался вызвать в памяти образ Марины, и ему это удалось без труда. Это было единственным, что он хотел видеть в последние мгновения его жизни – ее лицо, ее глаза, губы, волосы. Он вспомнил ее такой, как запомнил, когда они лежали вдвоем на лугу, среди зеленых трав, клевера и ромашек. Такой счастливой, такой умиротворенной…
- Марина… - сорвался с его губ еле слышный шепот, услышанный только легким ветерком, что пронесся над ним.
Затем яркий свет сомкнулся над ним и поглотил его…

******
Марина проснулась резко, словно от толчка. Вот она спала и видела сон про то, что она снова в Киреевке, на лугу вместе с любимым, а вот она уже лежит, глядя в потолок спальни и напрягая слух, пытаясь выявить причину своего внезапного пробуждения. В доме стояла тишина, и даже за распахнутым в сад окном не доносилось ни звука, хотя обычно долетали редкие звуки ночного города – стук колес одиноких дрожек или перекрикивания ночных сторожей да стук их колотушек.

Эх, подумалось Марине, как сладко она спала, как редко в последнее время, и вот такая незадача! Да и сон-то какой был! Так бы и спала все время с такими-то грезами, пока супруг ее не воротится. Реальность для нее теперь был горше самой горькой редьки…

Марина немного полежала в постели, покрутилась с боку на бок, и спустя несколько мгновений поняла, что не уснет более. Она перевернулась в постели и неуклюже скатилась с нее на ноги. Ей вдруг захотелось пить, а звать Агнешку, мирно спавшую тут же, на кушетке около гардеробной и тихонько похрапывавшую во сне, она сочла блажью. Пусть поспит старая, итак целыми днями носится с ней, как с писаной торбой.

Девушка подошла к столику у распахнутого настежь окна, на котором стоял графин с водой да несколько стеклянных стаканов и налила себе прохладной воды. Уже ставя стакан обратно на поднос, она невольно стукнула его о край столика с глухим, но отчетливым в этой тиши стуком. Этот звук мгновенно разбудил Агнешку, которая уже привыкла со временем спать так чутко, словно часовой на посту.
- Пошто не спишь? – встревожено спросила она, приподнимаясь на локте. – Болит чего, касатка?
- Нет, нянюшка, не болит ничего. Жажда, вот и поднялась. Спи, родимая, - откликнулась Марина тихо. Но Агнешку уже было так просто не успокоить – она уже поднималась с постели.
- Ах ты, Боже мой, сердэнько! У окна адкрытого-то. А ночи-то, знаешь, какие нынче? Ужо не теплые совсем. Вот, шалечку-то накинь, - нянечка подошла к ней и накинула на плечи пуховую шаль. Сама же она тоже зябко куталась в платок, но, тем не менее, поста своего рядом с Мариной не оставила.

- Ужо и чего тебе не спится-то? Привиделось опять-таки чего? Дык ты пойди, перахрысцися перед образами да попроси пазбавить от мыслей да грез дурных. А стоять-то на холоде-то не…, - Агнешка осеклась, заметив, что Марина не слушает ее вовсе, а неотрывно смотрит куда-то в окно. Она перевела взгляд и заметила бабочку, которая легко взмахивая своими воздушными крылышками, залетала в комнату сквозь распахнутое окно. – Ох ты, Господи, Езус Христус! – прошептала она еле слышно одними губами.

Марина же, удивленно наблюдая за медленным полетом бабочки, протянула к ней руку ладонью вверх. Ей было очень любопытно, откуда взялась ночью эта бабочка (а что это была именно бабочка, а не мотылек ночной, она видела явственно), и куда она так целенаправленно летит, сядет ли она к ней на руку, чего Марина вдруг захотела неожиданно для самой себя.
Бабочка словно заметив ее жест, взмахнула несколько раз своими белыми с россыпью темных пятнышек крылышками и опустилась на ладонь девушки, которая даже дыхание затаила, боясь спугнуть хрупкое создание. Так они и замерли на пару мгновений: девушка – с протянутой рукой и бабочка, сидевшая на кончиках ее пальцев.

- Спаси и сохрани, Матка Боска! – вдруг выдохнула стоявшая рядом Агнешка и принялась неистово креститься. – Спаси и сохрани, Езус Христус, выратавальнік• душ наших!
Ее резкие движения вспугнули бабочку, и она, скоро задвигав крылышками, вспорхнула с руки Марины и медленно, что было очень странно, направилась в обратный путь – в темноту ночи. Заметив это, Агнешка принялась бормотать молитву себе под нос и еще пуще креститься.

- Да что ты, в самом деле? – раздраженно вскрикнула Марина, раздосадованная поступком няни.
- Ой, касаточка моя, то вовсе не матылёк• был! – взволнованно проговорила Агнешка.
- А кто, по-твоему? Птичка? – иронично усмехаясь, сказала девушка.
- То хуже. Так душа то была, - быстро закивала головой нянечка. – У нас кажюць люди, что когда матылек нежданно залетаець, то душа чыя-то. Можа, развітацца• приходит, кто их ведает-то.

У Марины от слов Агнешки аж мурашки побежали по спине, и она поспешила одернуть няньку:
- Глупостей не говори. Да спать давай ложиться, Гнеша. Скоро рассветет уже, да на службу надо будет прибираться. Дурно в наше время во все приметы верить. Да слова такие говорить, когда в доме больной.

Она перевела взгляд в темное небо, приславшее это хрупкое создание в ее комнату, и быстро перекрестилась. Разумеется, она не верила в байки своей няньки, но бабочка посреди ночи выглядела довольно загадочно. Ведь они даже свечей не зажигали, и в комнате было темно. Что же привело эту бабочку к ней? И кто ведает, что та принесла ей на своих тонких крыльях?

• никаких сомнений! (фр.)
• Приезжайте ко мне нынче вечером около девяти (фр.)
• фактическое положение дел (фр.)
• Я виновата, признаюсь (фр.)
• А вот и нет! (фр.)
• Мне все равно! (фр.)
• прозрачная (фр.)
• шутки шутить (фр.)
• Это мне кажется уж слишком! (фр.)
• Возможно (фр.)
• могу я попросить тебя? (фр.)
• мирно разойтись (фр.)
•Серге́й Дми́триевич Безобра́зов (1809—1879) - в декабре 1835 г. назначен командиром Нижегородского драгунского полка. В 1836г. Безобразов исполнял обязанности начальника Лезгинской линии.
• Мужайтесь, мужайтесь, мой друг (фр.)
• спаситель (бел.)
• бабочка (бел.)
• попрощаться (бел.)
_________________

Marian,
не смогла удержаться от слез. Хоть и не могу поверить, что это смерть, но все равно, - так сильно написано... Не могу сейчас больше ничего сказать, зайду позже.
Спасибо.