Astra caeleste

 » Astra caeleste  [ Завершено ]

Жанр: близко к фэнтази
Аннотация: В городе, где абсолютно ничему не принято удивляться, обычный студент становится свидетелем падения самой настоящей звезды. А ведь падающие звёзды - это возможность загадать желание, и теперь за небесным телом идёт настоящая охота. А в довершение всего какое-то неведомое древнее зло решает встрепенуться и попортить людям жизнь...

Текст будет выкладываться фрагментами по мере написания, что не имеет никакого отношения к делению на главы или части потому что на главы и части я делить вообще не люблю

название рабочее и может измениться
_________
Важно!
с подачи одного из моих уважаемых критиков, указавшего мне на обилие в тектсе повторов и предложений, слишком сложных для восприятия, я постепенно редактирую текст. Пока на исправленный вариант заменены первые шесть частей, последующие всё ещё остаются в первозданном "сыром" виде. Прошу учитывать это :3
Если вы уже читали историю раньше, не переживайте, сюжет и содержание не изменятся.

Обновление от 12.01.2013:
На данном этапе редактуру текста считаю законченной, все десять частей перезалиты в исправленном варианте.

  Содержание:

  Профиль автора

  Показать сообщения только автора темы (Anonymous)

  Подписаться на автора

  Открыть в онлайн-читалке

  Добавить тему в подборки

  Модераторы: yafor; Дата последней модерации: 25.01.2013

 » фрагмент №1

эпиграф:

Гори, звезда моя, не падай.
Роняй холодные лучи…
С. Есенин

- Мисс Беллз, мне казалось, что своим опозданием вы уже отняли у нас достаточно времени!
Резкое замечание прервало мирное течение лекции подобно внезапному раскату близкого грома. Кудрявая девица в первом ряду, занимающая свою соседку по парте увлекательным, поведанным громким театральным шёпотом рассказом о том, как она проспала, потому что «ты только представь себе, моя морская свинка съела стрелки у будильника!», судорожно вздрогнула и прикусила язычок.
- Простите, профессор Кир, - пристыженно пробормотала она, в то время как соседка, потеряв к необычайному происшествию с будильником всякий интерес, старательно делала вид, что вообще не знакома с нарушительницей порядка.
Профессор Кир едва заметно удовлетворённо кивнул и продолжил писать.
- Итак, мы видим, что в латинском языке существительные женского рода первого склонения…
Мэтью рассеянно следил за тем, как выведенные белым мелом слова возникают на зелёной глади доски.
Он, как и все, даже самые инертные его одноклассники, давно уже понял, что им очень повезло с учителем латыни и греческого языка. Только, опять же, как все его одноклассники, ещё не решил, не стоит ли заключить слово «повезло» в большие и выразительные воздушные кавычки.
Дело в том, что профессор Кир прекрасно знал оба предмета и, что немаловажно, умел их преподнести. Тут его не в чем было упрекнуть.
Проблем с дисциплиной тоже обычно не возникало. На памяти Мэтью его учитель даже ни разу не повысил ни на кого голоса – как-то не приходилось. Иногда и говорить-то не было особой нужды – хватало взгляда, каким смотреть умел только он один.
Как только он со звонком входил в аудиторию, возбуждённые разговоры и смешки как-то сами собой захлёбывались и сходили на нет. Нерадивые ученики в момент становились радивыми. Ненасытные собаки, поедающие домашние задания по всем остальным предметам, по необъяснимым причинам наотрез отказывались даже прикасаться к латинским конспектам, и количество не выучивших то, что было рекомендовано выучить, стремилось к абсолютному нулю. Явка на факультативные занятия была стопроцентной, а о том, чтобы прогулять обязательную лекцию, не могло быть и речи. Иные и опаздывать-то боялись просто панически, но не потому, что их за это жестоко наказывали. Напротив, образовательный процесс прекрасно обходился без стояния коленями на горохе и прочих мучительных пережитков прошлого.
Просто у профессора Кира была над ними всеми какая-то тайная власть. Как у удава над кроликами, сказали бы некоторые. Бывают такие преподаватели.
Он умел взглядом затыкать ученикам рты. Мэтью вообще иногда ловил себя на том, что рядом с учителем он неосознанно пытается прямее держать спину.
Он был очень жёстким, непреклонным и резким, словно ветеран некой неведомой войны. В его присутствии становилось неуютно, потому что задним числом вы сразу понимали, что этому человеку известно в разы больше, чем вам…
А ещё он каким-то чудом сумел добиться того, что в группах под его началом все без исключения худо-бедно знали латынь и хотя бы немножко греческий.
Одним словом, ученики его ненавидели. Но делали это с уважением.
Ясное дело, что у такого человека просто не может существовать любимчиков, даже если кто-то из его студентов искренне обожает латынь всем сердцем и действительно усердно штудирует учебник и дополнительные материалы…
- … что доказывает вышесказанное. Понятно?
Мэтью было понятно. Но, судя по пустым взглядам его одноклассников, устремлённым на исписанную доску, только ему одному.
- Хорошо. Запишите это, чтобы было перед глазами. Потом пригодится.
Что уж тут, давайте начистоту: как известно, по окончании учебного дня все свежеприобретённые знания с готовностью покидают юные головы, и большинство этих молодых людей и девушек, больше красивых, чем умных, вне стен школы знает латынь в пределах классического «veni, vidi, vici». Причём умудряется и здесь переставить слова местами. Так что выделиться среди них несложно, для этого не нужно даже трудиться в поте лица. Достаточно просто понимать хоть что-то.
- Если вы считаете, что я диктую не для вас, мистер Хоук, - с лёгким оттенком раздражения произнёс профессор Кир, - то будьте добры выйти к доске и примером проиллюстрировать правило, которое я только что объяснил.
Мэтью очнулся от транса, бросил взгляд на открытую тетрадь и понял, что его конспект оборвался ещё на этапе записи сегодняшнего числа и темы урока. Чёрт возьми, от этого человека ничто не скроется.
Он вздохнул, встал со своего места и по пути к доске попытался изобрести, вернее, припомнить пример. Было ли нечто подобное в учебнике?
Вот что помешало профессору Киру попросить его ответить устно? Тогда всё было бы гораздо проще.
Ведь Мэтью же не просто так не записывал новый материал. Банальная лень была ни при чём. Проблема состояла в том, что он вообще практически не умел писать по-латински.
Этот недостаток невероятно его раздражал и причинял массу неудобств. Он был как будто симптомом выборочной и весьма привередливой дислексии: Мэтью без труда писал на родном языке и бегло читал на латыни, а вот при записи под диктовку звуки в его сознании отчего-то не превращались в буквы, как будто никак не были с ними связаны. Он был не в состоянии на слух определить, какую фонему обозначает каждый символ алфавита.
Зато он умел копировать, так что переписывание не доставляло никаких проблем. Мэтью уже наловчился очень быстро списывать конспекты, которые заимствовал у одноклассников, например, у Джонни Карна – он-то вон как прилежно строчит на уроках, что твоя печатная машинка.
Подходящий пример вспомнился. Мэтью быстро записал его на доске, потому что прекрасно помнил, как выглядели нужные слова.
Профессор Кир, по-видимому, остался удовлетворён написанным и жестом отпустил его на место. Возвращаясь к своей парте, Мэтью поймал несколько неприязненных взглядов – такие всегда приберегают для фаворитов учителей, знающих ответ на любой вопрос, какой ни зададут. Ничего, то ли ещё будет, когда сегодня после уроков хотя бы некоторые из них откроют заданный на дом параграф учебника и обнаружат, что в качестве примера он написал предложение из следующей темы. Живущая активной личной жизнью молодёжь редко рассматривает чтение учебной литературы вперёд программы как достойную перспективу на вечер.
К счастью, они все уже вышли из того возраста, когда друг другу на спину вешают не лишённые сомнительного остроумия таблички оскорбительного содержания или подкладывают канцелярские кнопки на чужие стулья.
Едва прозвенел звонок, студентов как ветром сдуло. Это было больше похоже на телепортацию, чем на выход из аудитории при помощи пары ног.
Мэтью сгрёб в сумку учебники вместе с бесполезной тетрадью и тоже направился было к выходу.
- Мэтью Хоук, - вдруг окликнул профессор Кир, как будто кроме них двоих в комнате остался кто-то ещё. – Задержись ненадолго, пожалуйста.
Мэтью послушно остановился.
- Спросил бы, найдёшь ли ты, у кого переписать сегодняшний материал, - продолжил учитель, подходя к книжному шкафу в углу, - но ты всегда находишь, так что я спокоен.
- И правильно, профессор Кир, - кивнул Мэтью.
Профессор задумчиво провёл пальцем по ряду потрёпанных корешков на полке, выбрал один и вынул на свет божий не слишком большую, не очень толстую книгу. Тиснёные буквы на обложке не то потемнели от времени, не то были состарены специально.
- Хочу дать тебе ещё внеклассного чтения, - пояснил Кир. – Конечно, помня о том, как и что ты читал раньше, предвижу, что этого тебе надолго не хватит, зато тема мне показалась поинтереснее, чем медицина или история. Только надеюсь на твою ответственность. Книга достаточно редкая, сомневаюсь, что в этом городе найдётся вторая такая же. Возьмёшь?
- Я возьму всё, что вы мне дадите, - сказал Мэтью абсолютно честно, руководствуясь отнюдь не желанием угодить начальству.
Он правда очень любил латынь. А читать на ней – о радость! – ещё и умел. К тому же ему сразу стало понятно, что здорово будет изучить что-то помимо описания хирургических операций во времена, когда единственным наркозом был удар булыжником по голове. Или тех же рассказов о пожарах, эпидемиях и каком-нибудь тринадцатом или вообще девятнадцатом сыне воинственного древнего царя, который при помощи братоубийства и отравленных простыней продвигался вверх по очень запутанной системе престолонаследования.
В том, что предчувствие его не обмануло, Мэтью имел шанс убедиться уже на следующем уроке – на уроке современной экономики, которую он не признавал как предмет, ибо не понимал, для чего и кому она нужна. Книга действительно была интереснее, чем набившие оскомину история и медицина вместе взятые; настолько интереснее, что он занял самую дальнюю парту, находящуюся вне поля зрения подслеповатого старого учителя, который под слово «современный» ну никак не подходил, и без помех читал весь урок, не отвлекаясь на недостойный внимания окружающий мир.
Речь в тексте шла о мифических животных. Неизвестный автор, правда, по рассеянности своей нигде не упомянул, о мифологии какого народа идёт речь, но это был несущественный недостаток, потому что обо всём остальном он писал с сюрреалистической увлекательностью. Как это обычно бывает в мифах, нехватка стройного сюжета с лихвой восполнялась обилием страшных и интересных чудовищ, понахватавших разных анатомических черт у действительно существующих животных, преимущественно хищных, и скомбинировавших эти черты с изрядной долей изобретательности. Язык был красиво прост, и Мэтью мог наконец отдохнуть от разных узко специализированных терминов, которыми изобиловали многие другие латинские тексты.
Профессор Кир оказался прав – этой книги ему хватило ненадолго, чуть больше, чем на час урока. На перемене он начал перечитывать её заново, уделяя больше внимания грамматике и лексике, чем содержанию. Так оказалось даже интереснее.
Впрочем, на уроке математики Мэтью под угрозой неудовлетворительной оценки пришлось-таки прерваться, перенастроить свой мозг гуманитария на цифры и честно попытаться решить несколько упражнений самостоятельно. Вышло не особенно хорошо, но это его не расстроило, потому что вскоре прозвенел спасительный звонок, и занятия на сегодня кончились.
Все разошлись по домам.
Какая-то часть, должно быть, около половины, учеников частной школы имени некоего ныне забытого исторического деятеля обитала в общежитии в двух шагах от здания, где, собственно, шёл учебный процесс или, по крайней мере, старательно создавалась его видимость. Так что, скажем, проводить понравившуюся вам девушку до дома порой значило пройти с ней вместе двадцать метров и по-джентльменски попрощаться.
В основном два высоких, старых корпуса общежития занимали жители пригорода, просто не успевающие по утрам добираться сюда от дома. Мэтью, которому тоже приходилось делить крошечную комнату с соседом поневоле (тот, кстати, был астрономом-любителем и целые ночи напролёт смотрел в окно в телескоп и невесть что искал вместо того, чтобы мирно спать), не входил в их число. Он был единственным во всей школе иногородним стипендиатом. Это, впрочем, мало на что влияло. Он выслушивал точно такие же нотации по поводу будущих экзаменов, как и остальные, точно так же питался какими-то субстанциями инопланетного происхождения в здешней столовой... Разница состояла лишь в том, что другим приходилось платить за все радости школьной жизни, а он не только не потратил на образование не копейки, но и ежемесячно получал какие-то смехотворные деньги, на которые нужно было очень постараться прожить до следующего месяца.
Выбить эту стипендию было чертовски сложным делом, Мэтью и сам до сих пор не вполне понимал, как у него это получилось. Просто два года назад он, сытый по горло школами своего маленького тихого городка, где учителя подчас вели себя так, будто боялись учеников, решил, что его единственный шанс научиться хоть чему-нибудь – сбежать в город побольше. Для этого пришлось отправить гору официальных запросов, потом найти где-то деньги, чтобы приехать сюда показаться, и написать невообразимое количество разнообразных диагностических работ, каждую из которых следовало выполнить безупречно. Всё это без помощи матери, слишком занятой своими делами; всё это вообще без чьей-либо помощи, если на то пошло.
Но он справился со всем, с чем нужно было, продрался через бюрократические тернии, и администрация школы, привыкшая, что это ей платят, а не она платит, а потому трясущаяся над каждой копейкой, наконец смирилась и, скрепя сердце, зачислила его.
Помнится, Мэтью был ужасно счастлив – ещё бы, вместо одного или двух иностранных языков, обычно изучаемых в учреждениях среднего образования, аж целых четыре! И пятый факультативно. Два из них мертвы, конечно, но от этого хуже они не становятся.
Да и город, где он теперь живёт… Впрочем, о городе позже. Однозначно о нём можно сказать только, что он действительно оказался больше, чем тот, откуда Мэтью был родом.
Кстати, борясь за своё поступление, он и познакомился с профессором Киром. Опыт общения был не из приятных, пока Мэтью не сумел доказать, что достоин уважения хотя бы потому, что слышит, что ему говорят, а не занимается непрерывным счётом ворон, и в свои пятнадцать уже знает, с чем в греческом языке едят придаточные предложения.
Мэтью не стал даже заходить домой – если только комнату в общежитии можно назвать домом – чтобы оставить сумку. Он покинул территорию школы и сел на трамвай, идущий к центру города.
- Конечная остановка – «Общественная больница», - сообщил искажённый механическими помехами голос машиниста.
Чудесно. Туда-то Мэтью и было надо.
По дороге он снова читал. Всё-таки эта книга непростительно тонка – похоже, уже завтра придётся вернуть её и попросить чего-нибудь ещё…
За мутными трамвайными окнами начал уныло накрапывать мелкий дождик, больше похожий на водяную пыль.
На дворе стояла несмешная пародия на раннюю весну. Снега не наблюдалось, но не потому, что он уже растаял – он просто никогда и не выпадал. Луж было столько, что они больше напоминали одну большую лужу, пересечённую случайными полосками суши, количество грязи вообще не поддавалось никакому описанию. Впрочем, в этом городе грязь в любое время года была отличительной чертой климата. Серое небо выглядело таким низким, что, казалось, какой-нибудь непомерно высокий баскетболист мог по неосторожности стукнуться об него головой, и, хотя летом ночи бывали по-северному белыми, пока темнело до сих пор очень рано.
Сообщив, что данная остановка и есть та самая конечная, динамик истерически закашлялся и, похоже, умер от короткого замыкания. Зачитавшийся Мэтью едва успел опомниться и выскочить из трамвая – и, разумеется, приземлиться точно в центр лужи, оказавшейся, по всем законам жанра, прямо напротив раздвижной двери.
Блеск. Ботинки утонули насмерть и откачиванию не подлежат.
Стараясь не намокнуть ещё больше под усиливающимся дождём, Мэтью бегом пересёк проезжую часть и обогнул огромное, белое здание больницы, чтобы войти через дверь для персонала, всегда открытую. Заходя с главного входа, он испытывал то мерзкое сосущее чувство безотчётного страха, которое стерильный больничный запах способен вселить даже в абсолютно здорового человека.
Пройти по безлюдным коридорам, не предназначенным для больных и их соболезнующих близких, подняться по сырой плохо освещённой лестнице на третий этаж – вот и весь путь. Помнится, как-то, давным-давно, Мэтью здесь заблудился, но больше такого не повторится – теперь он знает здешнюю планировку как свои пять пальцев.
Та, к кому он шёл, заметила его ещё издали и помахала ему рукой из-за прозрачной стеклянной двери. Мэтью невольно улыбнулся и помахал в ответ.
- Здравствуйте, госпожа Ст.
- Здравствуй, Мэтти.
Помнится, некогда он сам разрешил ей так себя называть, только теперь уже не получается вспомнить, когда и зачем. Ладно, пусть. Этой женщине можно всё.
В частности, можно и нужно просить его приезжать таскать тяжёлые и неудобные ящики, полные машинописных отходов жизнедеятельности местной бюрократии, с одного этажа на другой.
Если начинать с начала, Мэтью познакомился с Лорией Ст прошлой осенью, когда ему срочно нужно было выправить какие-то медицинские справки. Он тогда вдоволь настоялся в очередях и был уже в шаге от цели – оставалось только получить от одного из секретарей больницы не то подпись, не то печать, не то чернильницей в глаз… хотя последнего, скорее всего, получать было не нужно, это неэтично. Так вот, секретари гнездились по двое в одной комнате, и Мэтью заметил очень странную вещь: отчего-то очередь к одному из столов напоминала длинную змею, кусающую себя за хвост, как это часто бывает в больницах, а мимо второго перекати-полю было впору скакать – никто почему-то не желал к нему подходить. Приятного вида дама за ним откровенно скучала и с тоской поглядывала на толпу просителей, дожидающихся аудиенции у её коллеги.
Мэтью на пробу подошёл к ней – молния его не разразила. Тогда он вежливо поздоровался и получил свою то ли печать, то ли подпись. А так как даме всё равно больше нечем было заняться, а он только что сэкономил изрядное количество драгоценного времени, которое планировал простоять, глядя в затылок соседа по очереди, они разговорились и проболтали довольно долго.
И вот что он между делом наблюдал: каждый новый посетитель, заходящий в кабинет, бросал на Лорию – так, он узнал, зовут его новую знакомую – туманный взор, потом его глаза на миг переставали фокусироваться и смотрели как будто сквозь неё… А в следующую секунду человек уже обречённо вставал в очередь к другому столу со странным выражением лёгкой неуверенности на лице. Как будто госпожа Ст чем-то их отталкивает, подумал тогда Мэтью, вот только чем? Она была прекрасно одета, и копна блестящих каштановых кудрей могла вызывать разве что завистливое восхищение, но никак не отторжение…
Единственное – она почему-то носила такую причёску, что прядки волос мешали разглядеть её лицо, причём носила всегда, сколько Мэтью её знал.
Чуть позже, когда он стал периодически заходить к ней на работу повидаться, выяснилось, что Лория занимает должность немного секретаря, немного архивариуса. Однако со временем бесплодные попытки работать с людьми, которые отчего-то её избегали, ей надоели, и постепенно работа в архиве затягивала госпожу Ст всё больше и больше, так что в конечном итоге на место секретаря нашли кого-то другого.
А недавно, пару недель назад, произошла неприятность: этажом выше прорвало трубы, из-за чего потолок в её кабинете опасно провис и грозил вот-вот обвалиться. Доброе, заботливое начальство поступило как и всегда: отвело под архив новое помещение на четвёртом этаже, самом печальном из всех, ибо именно там находились палаты тяжело и безнадёжно больных, и предоставило сотруднице самостоятельно переезжать туда со всей сохранённой от затопления документацией.
Разумеется, большая часть таковой находилась в сухом, оборудованном старыми добрыми алфавитными шкафами подвале, рядышком с моргом, и никуда двигаться не собиралась. Но даже бумаги, датированные относительно недавним временем, которые хранились непосредственно в кабинете, все вместе весили, судя по ощущениям, несколько тонн, и именно их предстояло перетащить на новое место.
Мэтью поднял очередной пыльный картонный ящик, стараясь не пригибаться к земле под его тяжестью.
Тут счета за огромное количество электричества, ежедневно пожираемое легионом ламп накаливания и аппаратов для искусственной вентиляции лёгких. Заявления и жалобы многочисленного персонала, которому недодали выходных и зарплаты. Подробнейший отчёт из аптеки о том, кому сколько чего отпускалось и по каким рецептам. Потерявшие актуальность истории болезни людей, которых вылечили и которых вылечить не сумели. В ведение госпожи Ст попадали все бумажные сточные воды этого места.
Иногда Мэтью мечтал, чтобы потолок там, в этом кабинете, действительно обвалился – но только никого не придавив и не покалечив – и похоронил под собой всю эту мерзость, чтобы Лории не пришлось её разбирать, пересматривать и сортировать. Негоже даме читать про всякие некрозы и перфорации толстой кишки, да и никому негоже. Зачем вообще такое хранить? Неужели для потомков?
Дверь у нового кабинета тоже была прозрачная, такая же, как и у многих здешних палат. Мэтью аккуратно опустил ящик на пол. Несколько минут спустя к нему присоединился ещё один, потом ещё. Так как мебели в комнате пока не было никакой, госпожа Ст просто расставляла принесённые коробки вдоль стен, чтобы ходить не мешали.
После определённого количества рейсов туда и обратно она велела Мэтью заканчивать транспортировку и начинать пить чай.
У Лории имелись электрический чайник, взятый взаймы – «но только чур с возвратом!» – у кого-то из медсестёр, картонная упаковка чайных пакетиков, наполовину пустая, и две разномастных фаянсовых чашки. А ввиду нехватки меблировки они с Мэтью безо всякого уважения сидели верхом на ящиках архива, тех, что побольше. Было не слишком мягко, зато символично.
- Мимо меня сегодня утром пробежала кошка без морды, - между делом сказал Мэтью. – Нет, честное слово, у неё ни глаз, ни носа не было, ни даже зубов. Одни усы. Длинные притом.
- Хм, - госпожа Ст сделала глоток из чашки, с краю которой свисал картонный ярлычок чайного пакетика, - видимо, бывает и такое. Знаешь, моя соседка госпожа Дамп любит повторять: «В этом городе может произойти всё, что угодно». Только, - она усмехнулась, - перед словом «город» чаще всего вставляет «проклятый» или что-нибудь этом роде.
Мэтью кивнул. Он был более чем согласен.
- Я знаю. Если бы кошка была, к примеру, пятилапой, я бы даже удивляться не стал. Но у этой лап лишних не было. Она, по-моему, даже, наоборот, хромала на одну.
За окнами темнело, но дождя больше не было слышно – он имел привычку прекращаться так же быстро и без предупреждения, как начинался. Мэтью поставил пустую чашку на пол и зачем-то посмотрел за стеклянную дверь, в конец сумрачного, странно пустого коридора. Длинные лампы на потолке почему-то не горели, и не было видно никого из людей, только…
Мэтью вплотную подошёл к двери, коснулся её рукой. У покрашенной в мертвенно-серый цвет дальней стены на скользком и неуютном кожаном диванчике, поджав ноги, сидела худенькая девушка. Она зябко обхватила себя руками, а её взгляд был сосредоточенно устремлён куда-то вперёд, как будто она неотрывно смотрела в глубь палаты напротив.
- А, - проговорила Лория за его спиной, - ты ещё не видел нашу маленькую Ассоль, Мэтти?
- Видел, - отозвался Мэтью, не отрывая от девушки глаз, - когда приходил вчера. И позавчера, кажется, тоже. Только внимания не обратил. Она что, не уходила?
- Давно уже не уходила. А когда всё-таки уходила, то очень ненадолго. Даже не помню уже, когда в последний раз её здесь не было.
- Кто она? – спросил Мэтью. – У неё кто-то болен?
Госпожа Ст с грустью кивнула:
- И серьёзно.
Она поднялась со своей коробки, чтобы собрать чашки. С учетом количества посуды это не заняло много времени.
- Мне кажется, у неё там брат. В любом случае, он слишком молод, чтобы быть её любимым. Он почти полгода в коме.
Мэтью вздохнул и заставил себя отлипнуть от стекла.
- Потому и Ассоль? – спросил он. - Потому что до сих пор чего-то ждёт?
- Все, кто тут работают, её знают, - сказала Лория вместо ответа. – Её зовут Телль Вильгельм.
- Почти как у Шиллера, - машинально отметил Мэтью.
- Да, почти. Всегда считала, что если и есть что-то хуже равнодушных родителей, то только родители с чувством юмора.
Мэтью рассеянно кивнул.
Прежде чем попрощаться и уйти, он перетащил ещё пару ящиков. И строго-настрого запретил госпоже Ст трогать их самой и уж тем более пытаться поднимать.
- Хорошо-хорошо, обещаю, что не буду, - заверила она, смеясь. – Разберусь пока с теми, что ты уже принёс.
- Я приду завтра, - пообещал Мэтью.
Он открыл было дверь, чтобы уйти, но остановился на пороге, повинуясь внезапному порыву.
Вообще, его редко посещало желание сделать безвозмездное добро ближнему. В этом городе излишний альтруизм не приветствовался.
Но женщина, что сейчас стояла перед ним, проводила на работе как бы не по двадцать часов в сутки, хотя от этого не зависела ничья жизнь, и улыбалась иногда так, словно на самом деле ей этого не хотелось. А ещё она была его другом. Едва не единственным, если на то пошло. Мэтью никогда не имел сто друзей. Он плохо сходился с людьми – отчасти оттого, что не особенно желал с ними сходиться.
- Госпожа Ст?
- Да?
- Есть ещё что-нибудь, что я могу для вас сделать? – Мэтью обернулся и попытался посмотреть ей в глаза, но без успеха – помешали волосы, закрывающие чужое лицо. – Что угодно. Всё, что в моих силах.
Лория смерила его странным, долгим взглядом и несколько секунд молчала, словно размышляла.
- Нет, - решила она наконец. – Нет, пожалуй, ничего. Прости.
- Тогда скажите мне, если такое появится, - потребовал Мэтью.
Она улыбнулась-усмехнулась, и ему в который уже раз показалось, что в этой улыбке скользнуло что-то очень грустное.
- Хорошо, - пообещала она. – Обязательно скажу.
Когда он вышел из здания больницы, часы над двустворчатой широкой дверью главного входа показывали почти ровно четыре, но на улице уже было совсем темно. В голубоватом свете зажигающихся фонарей Мэтью даже показалось, что кое-где темнота была чернее, чем в других местах, и шевелилась. Он не стал гадать, обман ли это зрения, и удивляться тоже не стал. Соседка госпожи Ст трижды права – в этом городе может произойти абсолютно всё, что только можно вообразить…
Вот если бы ещё люди не имели привычки вечно воображать что-то плохое.
Знак трамвайной остановки, с которой Мэтью мог уехать обратно в школу, висел прямо на кованых чёрных перилах, дальше и ниже которых плескались непроглядно-тёмные воды одного из городских каналов, кое-где пересечённого горбатыми мостами. Другой берег там, за лентой бегущей воды, на фоне тёмно-синего неба казался таящимся животным, враждебно ощетинившимся чёрными силуэтами домов. Горели разноцветные точки окон, а ряд фонарей вдоль канала выглядел как люминисцентные бусы. Но нет, эта метафора не сочетается с первой, так что лучше назвать фонари светящимися в темноте глазами, не обязательно парными, и на этом успокоиться.
Школьная сумка неприятно тянула плечо. Нужно было проявить капельку рациональности и всё-таки оставить её дома, а не нестись невесть куда сломя голову, как на пожар…
Мэтью выбрал место под ближайшим фонарём, прислонился к ограждению, защищающему слабовидящих и пьяных от падения в воду и с концами, убедился, что с неба больше совсем ничего не капает, и вытащил книгу профессора Кира. До завтра нужно успеть дочитать её ещё раз и запомнить всё, что запомнится – только так иностранные языки и учатся.
Вокруг было тихо – холодный порывистый ветер, метущий неприютные улицы, разогнал население по домам и надёжно там запер. Краем глаза Мэтью заметил лишь пару человек по другую сторону дороги – они торопливо шагали куда-то, отбрасывая в свете фонарей длинные резкие тени. Где-то тоскливым и дурным голосом взвыл почуявший прекрасно маскирующуюся весну одинокий кот.
Как там это говорится? «Двенадцать часов и всё спокойна-аа…»
Но спокойствие, в соответствии с книжными сюжетными штампами, длилось недолго. Относительную тишину вдруг нарушили чужеродные звуки, которые к тому же и приближались. Мэтью идентифицировал их как невоспитанный смех, больше похожий на ржание престарелой лошади.
Вскоре показалась и сама компания весельчаков. Их было трое, и они развлекались тем, что отняли у кого-то четвёртого, ниже ростом и вообще меньших габаритов, шапку. И не отдавали, несмотря на все его прыжки и жалкие попытки вернуть свою собственность. Одним словом, упивались властью физически сильных мира сего.
Мэтью выругался про себя и быстро опустил глаза. Тактика «не поднимай головы и вообще сделай вид, что тебя тут нет» никогда ещё не подводила.
Не то чтобы он сильно боялся шпаны. Чудесные годы младшей школы его закалили: если, будучи чересчур серьёзным зубрилой-астматиком, пожизненно освобождённым от всяческих зачётов на уроках физической культуры, да ещё и небольшого роста – если при таком вот наборе ты прожил среди других детей пять лет и не сломался, тебе по определению в жизни ничего не страшно. Хотя Мэтью, проявляя несвойственный ему оптимизм, до сих пор думал, что ему повезло: в дополнение к прочим поводам обзываться он, к примеру, не родился рыжим или, скажем, не носил очков.
Хозяин отнятой шапки, казалось, вовсе не уставал и всё так же уморительно подпрыгивал, безуспешно пытаясь вырвать её из чужих рук, чем немало веселил своих мучителей. Те, судя по виду, были характерными представителями того конкретного сорта молодых людей, среди которых воспитание в подворотне приравнивается к окончанию престижного университета. Одеты хулиганы были в нечто, давно не проходившее процедуру под названием «стирка». Один из них, похоже, так окончательно и не разобрался, как нужно бриться, поэтому растил себе один несимметричный жидкий ус, другой жевал что-то жирное и жареное, завёрнутое в промасленную бумагу, а третий, держащий шапку жертвы на вытянутых над головой руках, похоже, был их главарём – выглядел он наиболее самоуверенно.
О нет, Мэтью шпаны не боялся. Такие люди вызывали у него отвращение, и это отвращение не хуже страха заставляло его держаться от них подальше.
Он уткнулся в свою книгу, но выработанная годами модель поведения на этот раз не сработала – его заметили. Видимо, новая потенциальная жертва выглядела интереснее старой – шапка метким броском отправилась к законному владельцу, который, будучи вне себя от счастья, поспешил поскорее улизнуть, а криминального вида троица двинулась к Мэтью.
- Грамотный, значит? – протянул вроде-бы-главарь, смерив его презрительным взглядом. Тут он заметил название, написанное на корешке, опознал чужой язык, и его глаза недобро сузились. – Что, думаешь, ты умнее всех?
Ах, добро пожаловать обратно в младшую школу.
«Нет, я так не думаю и не давал повода к подобным выводам. Да ты и сам не думаешь, что я считаю себя самым умным; просто ждёшь, что я отвечу что-нибудь, хоть что-нибудь, и дам тебе повод действовать дальше. Но я не настолько глуп, чтобы поддаваться на провокации. Поэтому произносить всё это вслух не стану».
Мэтью промолчал, не поднимая глаз.
- Эй, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! – рявкнул хулиган, до глубины души оскорблённый таким пренебрежительным невниманием, и – Мэтью слишком поздно понял свою ошибку – вырвал книгу у него из рук.
И, видно, уже просто в силу привычки, поднял её над головой, криво ухмыляясь.
Будь позади Мэтью место – он бы отступил назад, но так он смог только упереться поясницей в ограду канала. В нём закипела ярость. Если этот эмоционально неполноценный, если этот ограниченный – если этот идиот всерьёз полагает, что он станет прыгать перед ними, как тот несчастный без шапки, то его, чёрт побери, ожидает огромное разочарование!
А потом произошло непоправимое.
- Эй, лови! – крикнул главарь и бросил добычу своему товарищу, только что доевшему свой ужин. Тот вскинул руку, чтобы поймать её, но не то бросок вышел слишком высоким, не то скользкие от жира пальцы не сумели удержать книгу – но трактат о мифических животных по размашистой дуге перелетел через перила и, шелестя страницами, словно перьями, ухнул в воду. Волны поглотили его с безнадёжным звуком всплеска.
Предводитель шпаны этого звука, впрочем, уже не услышал, он услышал разве что звон в собственных ушах, потому что заработал сильнейший удар по лицу полной учебников сумкой, раскрученной за лямку.
Если после пощёчины такой силы все до последнего его зубы остались на месте, а не решили разом сменить место жительства, то лишь каким-то светлым чудом. Парня аж отбросило назад, и на его лице застыло выражение немого шока. Что ещё сказать… Были бы мозги – было б сотрясение.
Мэтью одарил оставшихся двоих коротким яростным взглядом, и те аж попятились от него – должно быть, точно так же собачья свора пятится от внезапно взбесившегося непредсказуемого хорька.
Им нужно было время на раздумье, несколько секунд, чтобы решить, броситься на него вдвоём или лучше убраться подобру-поздорову. Даже сквозь алую дымку злости Мэтью подозревал, что выбор, который они сделают, для него будет отнюдь не лучшим, и, взвесив на руке свою грозную метательную сумку, приготовился было отбиваться до последнего, но тут из темноты явилось неожиданное спасение – мигнули жёлтые фары, и неподалёку затормозил долгожданный трамвай.
Пару мгновений Мэтью соображал, потом опомнился и быстро юркнул в салон. Раздвижные двери тихо съехались за его спиной.
Таким образом, у него даже не было времени перегнуться через перила и долго-долго буравить взглядом воды канала, словно надеясь, что книга ещё может реактивно вылететь оттуда, рассекая толщу волн – не было времени, хотя и очень хотелось.
Да, конечно, итог не так уж и плох, по крайней мере, у него целы все кости и челюсть на месте. Даже синяков ему не наставили. Могло быть и хуже, причём в разы. Но кого, скажите на милость, интересуют кости и челюсти, когда произошла такая непоправимая трагедия? Редкая книга, взятая у учителя под личную ответственность, безвозвратно утеряна. А значит, прощайте, доверие и уважение.
Как он, чёрт побери, станет рассказывать об этом профессору Киру?
Мэтью глубоко вдохнул и взял себя в руки.
Так. Значит, возвращение домой откладывается на неопределённый срок. Придётся изменить маршрут.
Будем пытаться исправить непоправимое.

Сказать, что четвёртый, самый верхний этаж Общественной больницы жил своей обыденной жизнью, было бы неверно. Это устойчивое выражение неудачно и неуместно.
Речи о жизни здесь, в общем-то, не шло. Безнадёжные теряли надежду, умирающие умирали, коматозники мирно витали на розовых волнах где-то в других измерениях. Временами медсёстры в серых и светло-зелёных формах приходили, чтобы менять капельницы или выполнять ещё что-то таинственное, малоприятное, но необходимое. Изредка полупридушенными голосами попискивали счётчики пульса. А в остальном было тихо, как в могиле.
По коридору ожидания на четвёртом этаже можно было сделать красноречивые выводы о циничности и вероломности рода людского, потому что он почти всегда был пуст. Никаких страдающих жён и наследников, хотя бы делающих вид, что им грустно, у постели умирающего родственника; никаких рыдающих детей и молчаливых старых друзей. Они обычно появлялись сразу в морге, что внизу, в подвале, а потом на кладбище, но и там оставались ровно столько, сколько требовали приличия – ведь время не ждёт, жизнь для живых, пора двигаться дальше и всё такое.
Во имя экономии, для которой нет ничего святого, тут и свет-то вечерами не включали – считали, что не для кого. Лампы на потолке висели чисто номинально.
И только Телль Вильгельм безотлучно оставалась на своём посту. Она покидала больницу лишь тогда, когда необходимость совсем уж прижимала. Домовладелица, у которой она до сих пор формально снимала квартиру, успела забыть, как выглядит её жилец, а если при Телль говорили, например, слово «душ», ей требовалось некоторое время, чтобы вспомнить, что это вообще такое.
Она прекрасно понимала, что другие люди, которые приходят сюда, стараясь, впрочем, ни в коем случае не задерживаться дольше, чем нужно, считают её в лучшем случае необъяснимой чудачкой, а практически весь персонал больницы не только знает её по имени и в лицо, но ещё и недолюбливает, считая бездомной, которой больше негде и не на что жить. Последнее, кстати, больше всего походило на правду – некоторое время назад её уволили с работы, а найти новую так руки и не дошли.
В любом случае, ей было с высокой колокольни плевать на общественное мнение в любых его проявлениях. Общественное мнение это поняло и оставило её в покое.
Но всё-таки иногда Телль без удивления ловила себя на том, что странно привыкла к существованию в этом коридоре, на этом диване.
Днём она читала книги или занималась чем-нибудь подобным, а вечером становилось слишком темно, и ей оставалось только смотреть – смотреть вперёд, через стекло двери, в палату, куда даже её не пускали.
Смотреть на такое родное, но ныне до неузнаваемости изменившееся тонкое лицо с закрытыми глазами и каким-то тревожным, неспокойным выражением в положении бровей и губ, бледное почти до прозрачности, так что рыжие веснушки, непонятно почему до сих пор не сошедшие, видны очень ярко. Смотреть на гибкие трубки, тянущиеся к рукам и голове, на зловещего вида приборы в паутине перепутанных разноцветных проводов, добросовестно отслеживающие вялые жизненные показатели…
Смотреть уже много вечеров подряд, не проронив до сих пор ни единой слезинки и, в общем, даже особенно не проклиная судьбу.
Телль хорошо помнила день, когда им сообщили диагноз, иных заставляющий падать в нервные обмороки и напиваться до бесчувствия. Уилл тогда сидел на одном из этих ужасных, разработанных для чего угодно, но не для комфорта, диванчиков, только двумя этажами ниже, и вид у него был потерянный, словно его пыльным мешком стукнули по голове. А Телль смотрела на него с расстояния нескольких шагов, и ей вдруг очень захотелось наконец решить, в какую сверхсилу верить, а потом найти её антропоморфическую персонификацию и как следует на неё наорать. А ещё лучше – надавать пощёчин.
У неё тогда внезапно появилась масса весьма неоригинальных вопросов к богам и тому подобному сброду. Например, зачем такая спешка и почему нужно обязательно попытаться отнять у кого-то жизнь в пятнадцать лет, когда та ещё и начаться толком не успела, когда ещё ни в чём не пришлось разочароваться, и мир кажется чертовски многообещающим местом. Или что теперь делать и как с этим жить. А главное, почему, во имя всего святого и проклятого, этот кошмар наяву происходит именно с ней и с её другом.
В тот момент больше всего в на свете ей хотелось подобрать правильные слова.
Нет, конечно, больше всего на свете ей хотелось отмотать время на неопределённый срок назад и переписать будущее так, чтобы все остались счастливы и здоровы. Но желание отыскать такие слова, которые помогли бы, шло в списке самых заветных сразу же за этим, несбыточным.
Она подошла к Уиллу и присела на корточки, как перед маленьким, чтобы смотреть на него снизу вверх.
- Уильям, - сказала Телль. – Уильям, это всё плохо, но ничего непоправимого не произошло.
Она говорила медленно и чётко, чтобы и самой понять и поверить, а он смотрел на неё потухшими, потемневшими глазами и молчал.
- Не знаю, что чувствуешь ты, и гадать не буду, - продолжала она, несмотря на то, что тугой комок в горле мешал словам произноситься. – Знаю только, что мне страшно и не хочется в это верить. А ещё знаю, что медицина и статистика на нашей стороне. Нужно лечиться всеми возможными способами. Я обещаю, что не оставлю тебя и всегда буду в пределах досягаемости. Уж это-то я могу обещать.
Он всё так же молчал.
Она заставила себя улыбнуться.
- Будем бороться?
И он медленно, словно нехотя, кивнул. Может быть, просто для того, чтобы она отвязалась со своими проникновенными речами.
Они боролись яростно и долго – целый год. Были традиционная медицина, экспериментальные препараты, долги, отвратительно сочувствующие взгляды окружающих, воображающих, будто они знают жизнь, отчаяние, ложные надежды и ряд операций. И неправдоподобно счастливый период, когда все уже почти успели поверить, что последняя из них сработала.
А потом всё снова пошло наперекосяк, очень быстро и непоправимо.
Вот так всегда бывает – вроде как жизнь начала потихоньку налаживаться, ан нет – оглянуться не успеешь, как ты уже в глубокой коме и не способен дышать без посторонней помощи.
Телль потеряла счёт времени, минувшему с того дня. Просто не видела особой пользы в этом счёте.
На самом деле, говорить, что она обитала в больнице, было бы не вполне справедливо. Временами она всё-таки отправлялась переночевать в место, за неимением лучшего термина именуемое её домом, потому что мы ведь все люди из плоти и крови. Но Телль никогда не отлучалась надолго. Вдали отсюда – вдали отсюда она чувствовала, будто что-то у неё внутри не на месте, и это мешало ей спокойно жить.
В конце концов, если она в чем-то и была до сих пор уверена на все сто, так это в том, что не желает, как другие, списывать дорогого ей человека в утиль, доставив его сюда и бросив умирать в одиночестве.
Сразу после того резкого ухудшения, которое, по словам врачей, отключило мозг Уилла, его перевели на четвёртый этаж, в отделение безнадёжных больных. Но кто, чёрт побери, имел право причислять его к безнадёжным, если надежда умирает не то что самой последней – она не умирает вовсе и есть всегда. Правда, иногда хилая, призрачная, необоснованная и невесть чем обусловленная, но ведь о логике и крепких причинно-следственных связях речь и не шла. Главное – сам факт наличия надежды, разве нет?
С самого начала Телль твёрдо решила не отчаиваться раньше времени, и, даже когда время придёт, не особенно с этим торопиться. До сих пор она была верна своему слову и не теряла присутствия духа.
Она не испугается и будет ждать столько, сколько придётся.

Тщательнейший обыск локальных книжных магазинов не дал абсолютно ничего. В двух из них литература на чужеземных языках отсутствовала как класс, в третьем нашлась полка пособий по немецкому, новеньких, блестящих, тяжёлых и дорогих.
Иного Мэтью в глубине души и не ждал, ибо, как упоминалось выше, он крайне редко проявлял склонность к оптимизму, а проблем с памятью не испытывал. Сказано же было – литература крайне редкая, и вряд ли в этом городе найдёшь нечто похожее. Тем более – за полвечера. Тем более – в принципе не зная, где и у кого искать.
Мэтью чувствовал себя законченным тупым неудачником. Такое с ним редко случалось.
Он понятия не имел, что сделал бы, каким-то чудом заполучив точную копию потерянной книги. Смело признался бы в том, что настоящую потерял, или умолчал о произошедшем, отчаянно надеясь, что под обложкой утонувшего экземпляра не было никаких памятных надписей?
Как бы то ни было, оставался ещё последний пункт срочно придуманного плана, единственный выживший намёк на надежду. Если не срабатывает и он, что более чем вероятно – можно с чистой совестью возвращаться в своё общежитие и как следует выспаться перед завтрашней казнью.
Когда Мэтью толкнул дверь крошечного букинистического магазина в подозрительно тихом и очень отдалённом от его школы районе города, над ней гнусаво зазвенел довольно уродливый глиняный колокольчик. Да уж, если кому из воров хватит ума ночью войти через главный вход – быть им мгновенно обнаруженными. Откликаясь на условный звуковой сигнал, из-за заваленного какими-то бумагами и старыми газетами прилавка на позднего посетителя неодобрительно сверкнули толстые линзы очков в роговой оправе.
Очки принадлежали седому продавцу неизвестного возраста и пола, зато определённо очень маленьких размеров. В ответ на вопрос об иностранной литературе он расплывчато ткнул рукой куда-то в дальний конец полной теней пыльной комнатки, указывая на полупустой шкаф.
Иностранной литературой здесь гордо именовалась истрёпанная и зачитанная кучка сиротливо жмущихся друг к другу французских букетно-конфетных дамских романов на языке оригинала. Что ж, неудивительно; напротив, было бы удивительно, если бы дела обстояли иначе. Определённо, латынь в этом городе не больно-то жалуют…
Мэтью вздохнул и направился к выходу, чувствуя, как таинственное существо за прилавком сверлит взглядом его спину.
Он даже почти успел выйти за дверь. Почти.
Едва нога Мэтью ступила через порог, как глазам отчего-то стало невыносимо ярко и изголуба-бело. Мир вдруг сделался плоским, потому что все до единой тени были из него изгнаны, и каждый предмет, каждую мелочь стало видно безжалостно чётко и резко. Длилось это всего одно невыносимо длинное мгновение, а потом раздался короткий, прекрасно иллюстрирующий эффект Допплера свист, подобный тому, какой издаёт взлетающая сигнальная ракета, и нечто ослепительно яркое с хлопком миниатюрного взрыва на огромной скорости врезалось в землю, заставив её вздрогнуть, и разбилось на сотни брызг. Последовавшая за этим вспышка была столь интенсивна, что зрение просто отказывалось её воспринимать.
Что-то словно толкнуло Мэтью под рёбра, и он успел вовремя закрыть глаза рукавом.
Когда он рискнул их открыть, снова было тихо и темно, словно ничего и не происходило. Он поморгал, чтобы прогнать пляшущие перед глазами разноцветные звёздочки, и вдруг заметил слабое мерцание на земле чуть дальше по улице.
Ведомый опасливым любопытством, Мэтью спустился с крыльца и подобрался поближе.
В обнаруженное верилось с трудом – хотелось ещё раз протереть глаза и привести кого-нибудь ещё, чтобы спросить, видит ли он то же самое.
В неглубоком кратере, разворотившем асфальтовое покрытие тротуара, на самом дне, лежал и тихонько мерцал крошечный голубоватый огонёк. Он выглядел сиротливо и печально, словно при падении растерял немалую часть своего сияния, а в ямку уже натекла грязная вода из ближайших луж.
Мэтью гадал, было ли хорошей идеей попробовать потрогать светящееся нечто голыми руками. В конце концов он решил, что особенно горячим или опасным оно не выглядит, и коснулся его кончиком пальца. Убедившись, что ничего плохого не произошло, осторожно поднял искорку и положил себе на ладонь.
Она испускала слабое-слабое, едва ощутимое тепло, словно самый маленький в мире котёнок или луч солнца, сфокусированный линзой в одной точке.
Так значит, это упало сверху…
Мэтью машинально поднял голову и посмотрел на небо. Десятки холодных голубых звёзд глядели на него в ответ из чёрных рваных просветов в облаках.
В его мозгу словно что-то щёлкнуло, и в воображении сами собой закрутились метеорологические прогнозы метеоритных дождей, видения шершавых космических булыжников размером с голову, сгорающих при входе в атмосферу, и отрывки из сказок, которые рассказывают самым наивным, наименее циничным детям.
Он снова посмотрел на огонёк в своих сложенных лодочкой ладонях.
Быть такого не может. Звёзды с небес не падают. Звёзды – это огромные шары ревущего раскалённого газа, витающие в холодном вакууме безумно далеко отсюда. Если бы одна такая хотя бы просто приблизилась к планете – враз испепелила бы её.
Но если не звезда – то что ещё? Светящееся без каких-либо источников питания и едва осязаемое, на ощупь больше похожее на слишком плотный туман…
Хорошо, это просто вопрос терминологии. Пусть будет называться звездой – до выяснения отягчающих обстоятельств.
Как бы то ни было и чем бы оно ни являлось, не оставлять же его на мокрой и промозглой ночной улице потухать! Или – чего хуже – не позволить же ему попасть не в те руки. В этом городе любому предмету найдут грязное применение, и неважно, для чего он предназначался изначально.
Мэтью вздохнул, расстегнул куртку и спрятал так называемую звезду в нагрудный карман. Через ткань её света вроде не было видно.
Что с ней делать, можно решить позже.
После этого он наконец отправился домой.

Даже если Мэтью до сих пор до конца в это не поверил, его находка действительно была звездой, самой настоящей.
Много ночей подряд она горела на тёмном небе, чуть правее шпиля бывшей тюремной башни, ныне превращённой в городской музей. А сегодня словно что-то столкнуло её с высоты – она сорвалась и упала. Она падала, как сияющая комета с голубым хвостом, прочерчивая изогнутую траекторию своего полёта на фоне хмурых дождевых облаков…
Разумеется, такой бесплатный фейерверк не прошёл незамеченным. У иных стен есть не только уши, но и глаза. Сотни пар глаз в самых разных точках города следили за падением звезды, видели грандиозную вспышку, когда она ударилась оземь…
К иным глазам прилагались сообразительные головы, которые сразу отметили для себя нужный район и прикинули примерные координаты места приземления небесного тела.
Звезду видели припозднившиеся прохожие и жители верхних этажей, которым другие дома не загораживали обзор – если, разумеется, они тогда ещё не спали. Сосед Мэтью по комнате в общежитии, которого звали Кельвин Джоунс, в восхищённом ужасе отпрянул от окуляра своего телескопа и лихорадочно принялся протирать линзы очков…
… звезду видела кошка без морды, хотя никто не смог бы сказать, чем в отсутствие органов зрения она её видела…
… Телль Вильгельм в полутёмном больничном коридоре заметила синеватый отблеск, упавший из узкого окошка под самым потолком на противоположную стену, но не могла рассмотреть, что стало его причиной…
… звезду видели тысячи сложных фасеточных глазок, обладатели которых ничего не поняли, но всё запомнили и тут же начали на первый взгляд беспорядочное перемещение, в результате которого все они через некоторое время тем не менее встретятся в одной точке…
… а ещё звезду видел один человек, который в это время стоял на горбатом мосту над чёрными водами городского канала, опираясь руками на перила. Он проводил взглядом её сияющий хвост и туманно улыбнулся.
В самом скором времени несколько мужчин и женщин, не сговариваясь, по очереди приходили смотреть на то место, куда упала звёздочка. Они тщательно исследовали миниатюрный кратер и пространство вокруг, но не нашли никаких следов и все ушли ни с чем.
Кошка без морды давно убежала куда-то по своим делам. Человек, стоявший на мосту, пересёк его и спокойно пошёл дальше.
Мэтью добрался до общежития и по притихшим коридорам с риском обнаружения проник в свою комнату. Желающих отругать его за позднее возвращение вроде бы пока не нашлось.
Что-то в мире сдвинулось, неумолимо, хоть пока и едва заметно, но уже готовясь набрать скорость и масштаб.

интересно. !! только почему-то в какой-то момент становится тяжело читать. не могу даже объяснить, почему..)
итак, вы сплели, автор, что же дальше?)
и кажется, я читала ваши мини. они ведь у вас есть?..)
спасибо!
___________________________________

Нэши, поздравляю с началом нового романа) Надеюсь, что он будет большим - пребольшим) Очень мне понравился этот фрагмент. На одном дыхании проглотила. Как приятно погрузится вновь в один из твоих миров. Столько вопросов возникает по ходу прочтения... Очень необычные герои, интригующие и все интересные. С нетерпением жду продолжения.

 » фрагмент №2

Мэтью отпер дверь и тихонько проскользнул внутрь.
- Где ты был? – спросил Кельвин Джоунс, сидящий на подоконнике в обнимку со своим телескопом на треноге.
Мэтью попытался придумать какое-нибудь оправдание удовлетворительной степени лживости, но сосед, похоже, вовсе не ждал ответа. Возбуждённо сверкая глазами из-под очков, съехавших набок, он задал следующий вопрос:
- Видел, как звезда падает?
- Звезда? – рассеянно переспросил Мэтью и бессовестно соврал:
- Не видел ничего подобного. Наверное, смотрел в другую сторону.
… всё-таки звезда, значит. В телескоп ему всяко было виднее…
Мэтью поборол желание скосить глаза на нагрудный карман, чтобы проверить, не светится ли он.
- Интересно, кто-нибудь успел загадать желание? – задумчиво произнёс Кельвин, близоруко щурясь на тёмное облачное небо за окном.
- Не думаю, что чёртовы каменюки из космоса действительно способны исполнять желания, - заявил Мэтью.
- А многие думают, - резонно возразил Кельвин, - и даже верят.
Мэтью всегда считал верования других людей их сугубо личным делом. По крайней мере, до тех самых пор, пока особенно верные не набирают себе полные карманы чего-нибудь хорошо взрывающегося и не идут в общественное место, можно не беспокоиться.
Он планировал послать мир лесом и разобраться со всем, с чем надо, утром, но не тут-то было. Кельвин давно уже спал безмятежным и крепким сном человека, не втянутого ни в какие таинственные события, а Мэтью второй час подряд пялился в высокий потолок, не в силах сомкнуть глаз. В конце концов безделье ему надоело, он сел, дотянулся до рубашки, небрежно брошенной на спинку стула, и осторожно достал из кармана свою находку.
Она, казалось, стала гораздо ярче – комнату залил голубой свет, по силе не уступающий электрическому, от которого слишком живые, некрасивые тени забегали по стенам. Немудрено – должно быть, высохла, согрелась и почувствовала себя в безопасности, вот и сияет как ненормальная…
Звезда, значит. Упала, значит.
Мэтью держал её в ладонях и разглядывал. Непонятно, почему, но глазам не становилось больно, хотя смотрел он прямо на источник света. Ещё одной загадкой было то, почему Кельвин упорно не замечал навязчивых спецэффектов и явно не собирался просыпаться.
Впрочем, как оказалось, заметить мог не только сосед. Внезапно Мэтью услышал шаги, приближающиеся по коридору; неторопливые, но неотвратимые шаги, какими ходят по складам ночные сторожа с фонарями.
Он спрятал звезду под подушку и успел упасть плашмя и прикинуться ветошью как раз в тот момент, когда дверь приоткрылась, и в неё просунулась лысеющая голова.
Принадлежала голова, очевидно, господину Брауну, преподавателю немецкого языка, а на сегодня ещё и дежурному ответственному за дисциплину – это значило, что нынче ночью именно в его обязанности входило отлавливать мальчиков, случайно, совершенно случайно забредших в женский корпус, насильно загонять полуночников в кровати и предотвращать множество других мелких ночных преступлений.
- По правилам школы после двенадцати часов свет должен быть вы… - торжествующе провозгласил он, довольный, что подловил нарушителей порядка, но запнулся на полуслове, увидев, что свет и так был выключен.
Господин Браун несколько растерянно огляделся, походил по комнате, пощупал лампочку в светильнике на стене – убедился, что она холодная, а значит, её не зажигали – пожал плечами, недоумённо хмыкнул и вышел, признав своё поражение.
Мэтью подождал, пока шаги надзирателя удалятся в конец коридора и завернут за угол, после чего вытащил звезду – как будто всё это время тайно боялся, что под подушкой она задохнётся – и, как дурак, стал смотреть на неё дальше.
Она всё-таки была красивая. Хоть и совершенно противоестественная, если принимать во внимание свойства реальных небесных тел.

Понятное дело, что с наступлением темноты жизнь города не замирала. Жители здешних мест как будто работали горожанами в две смены – пока дневная отдыхала, вышедшие в ночное занимали их место и продолжали активную деятельность. А некоторые просто считали, что двенадцать световых часов – это слишком мало, чтобы как следует заработать.
Даже ночью жизнь тихонько кипела – продавцы продавали, покупатели покупали, воры воровали – а чем, собственно, им ещё заниматься? Пьяницы выпивали, жалели себя и падали лицами во что попало, а официантки тем временем пытались незаметно вытащить бумажники у них из карманов. Наверняка какого-то припозднившегося дневного горожанина, а может, даже не одного, ночные коллеги поймали по дороге домой и ограбили. Ещё несколько котов со своими кошками смутно заподозрили, что зима вроде бы кончилась, и попробовали свои голоса в дурном кошачьем хоре любви.
Но кое-где было тихо – по чистой случайности.
Например, почти мёртвая тишина царила в окрестностях Общественной больницы – может, это распространяющийся по округе дух стерильности так влиял на обстановку. Некоторое время назад по плавно изгибающимся на поворотах рельсам прошёл, дребезжа и разбрызгивая из-под колёс лужи, пустой и жутковатый ночной трамвай, и после этого безмолвие стало ещё более густым и глубоким. Лишь урчали во сне притихшие и затаившиеся где-то голуби, в светлое время суток подкармливаемые разными сердобольными бабушками, да негромко плескались тёмные воды канала.
Там, глубоко, под толщей волн, на илистом замусоренном дне, где иногда находили своё последнее пристанище такие вещи, о которых лучше вовсе не думать, лежала книга о мифических животных. Игривые подводные течения, словно ветер, тихонько перебирали её страницы, постепенно смывая чернила…
А некоторое время спустя случайный прохожий, остановись он на берегу, мог бы наблюдать, как вода забурлила, словно закипела, и из неё, подобно маленькому острову, поднялось нечто.
Нечто было покрыто крупной грубой чешуёй, и вода потоками сбегала с его покатой, украшенной гребнем шипов спины.
Скорее всего, после этого благоразумный случайный прохожий предпочёл бы спешно удалиться бегом, потому что неведомое существо с плеском добралось до берега и выкарабкалось на сушу. Огляделось, втянуло воздух ноздрями, развернулось, слегка неуклюже, словно никогда раньше не пользовалось лапами, и, ненароком задев угол подвернувшегося здания – на камне стены остались длинные царапины, словно гигантская кошка с шерстью из колючей проволоки чесала об него спину – углубилось в окрестные кварталы с целью разведки.
За остаток ночи из канала выбрались ещё четверо тварей – одна из них была крылатой и тут же улетела осматривать город сверху. Шестая вылезать из воды не захотела и поплыла куда-то против течения, не заметная с поверхности.
И никто из людей ничего не увидел и не поднял крик – только пара котов поспешила порскнуть прочь при появлении первого же из невиданных зверей. Звуки, нарушившие ночной покой, вроде клацанья когтей по мостовой или хлопанья огромных кожистых крыльев, чудесным образом не привлекли ничьего внимания. В этом городе выглядывать из окна на подозрительный ночной шум не было хорошей идеей.

Что там у нас сегодня по плану? Среда? Хорошо, пусть будет так.
Среда всегда была для Мэтью унылым днём. Уроки, на которых не требовалось напрочь забыть свой родной язык и вспомнить чужой, его мало занимали, а точные науки так вообще отталкивали – весьма бесцеремонно, локтем под рёбра. В среду же, как назло, преподавали одни только физики, алгебры и истории, в мире Мэтью приравниваемые к казни через смертную скучищу, а уроков профессора Кира в расписании не стояло вовсе.
Единственной отдушиной мог бы быть немецкий, язык красивый и достаточно сложный, чтобы быть интересным. Вот если бы только господин Браун, в группу к которому Мэтью имел невезенье попасть при распределении, потратил бы непосредственно на преподавание своего предмета хотя бы часть того времени на уроке, в течение которого он абстрактно рассуждал о том, что немецкий – это философия и искусство, которые иностранцам до конца никогда не постичь, так что даже и стараться не стоит. А в последнее время учитель в довершение всего ещё и полюбил пугать впечатлительных детишек грядущим в мае экзаменом. Вернее, перспективой того, что они не сдадут, потому что два последних года самозабвенно гоняли лысого (да-да, именно так он и выражался). А между тем без документально подтверждённого знания немецкого в современном мире не выжить ни при каких условиях.
В общем и целом, так как ночью Мэтью так и не удалось толком поспать, он навёрстывал упущенное в учебное время. Не на всех же уроках быть любимчиком учителей – на некоторых можно и… лысого погонять. Да.
Звезда снова лежала у него в нагрудном кармане. Он сам до сих пор не понял, почему решил таскать её с собой, а не спрятал её где-нибудь в комнате.
Шёл урок обществознания. Объяснение неинтересной темы убаюкивало получше качки на море. Кажется, в данный момент учительница, дама с короткой стрижкой и мешковатом, словно с чужого плеча, жакете, выделила несколько минут на то, чтобы напомнить своим студентам о стремительно приближающемся празднике, очередной годовщине успешного окончания некой освободительной гражданской войны прошлого. Это событие прилежно праздновалось и по сей день, несмотря на то, что сама памятная дата уже превратилась в – один из многих – сезонный рекламный ход. Люди просто придумали себе ещё один повод надеть выходные туфли или напиться, кому что больше нравится, и никто теперь даже не пытался вспомнить, кто воевал, когда и ради чего. Такое происходит сплошь и рядом.
Мэтью всё это было неинтересно. Разного рода праздники обычно как-то проходили мимо него. Ни в одном из них он не видел особого повода вести себя как идиот – а именно это люди обычно делали по красным дням календаря. К тому же у него не было компании, а праздновать что бы то ни было в одиночестве – жалкая участь. Так что он даже дату своего рождения предпочёл надёжно забыть, дабы сэкономить время и нервы.
А вообще, день сегодня обещал быть довольно странным, хотя бы потому, что Мэтью – должно быть, впервые в жизни – не воспринял звонок с нелюбимого урока как чудесное спасение. Сегодня это был скорее поминальный колокол перед расстрелом, потому что теперь ему предстояло найти профессора Кира, чтобы рассказать ему про вчерашнюю встречу с будущим местного преступного мира и главное – про её последствия.
Что-то подсказывало Мэтью, что его учитель не из тех взрослых, которые прокудахтали бы нечто вроде «ничего страшного, главное, что ты сам не пострадал» и отпустили его на все четыре стороны. Мало того, он подозревал, что, наверное, вообще перестанет уважать профессора Кира, если тот его не накажет, да посуровее. Успокоение совести было тут вовсе не при чём; просто плох тот учитель, который не способен как следует отчехвостить по-настоящему провинившегося ученика.
Но всё-таки как хорошо, что не так уж часто черёд оправданий приходит после, а не во время уроков. Такой порядок вещей противоестественен.
Архитектор, строивший школу имени некоего всеми забытого исторического деятеля, должно быть, имел твёрдое убеждение, что любая частная школа должна соответствовать неким весьма расплывчатым, но обязательным к соблюдению общим стандартам. Здание, которое у него в итоге получилось, имело стрельчатые окна, гулкие аудитории, в которых даже докричаться с одного конца комнаты до другого иногда становилось проблемой, неудобно перепутанные тёмные коридоры, а также кирпичные стены, облицованные грубым камнем, внутренний двор и оранжерею, представляющую собой просто огромный зал, вместо крыши накрытый куском стекла.
Пытаясь добраться по упомянутым выше коридорам аж до дальнего крыла школы, можно было блуждать всю сознательную жизнь и в конце концов пойти на съедение паукам, так что Мэтью рассудил здраво и прошёл внутренним двором, тоже упомянутым выше. Там несколько студентов сиротливо, как воробушки, ёжились на холодных и сырых каменных скамейках и зубрили какие-то конспекты, а пара тощих и кривых деревьев, предположительно рябин, урбанистически торчащих прямо из асфальта, тщетно пытались выпустить почки. Срезав путь по диагонали, Мэтью нашёл маленькую скромную дверцу, нечто вроде запасного выхода, а по совместительству и запасного входа, поднялся по скрипучей, длинной лестнице, спугнув с десяток тараканов, дремавших на ступеньках, если только насекомые вроде них вообще умеют дремать, и оказался в тёплой, влажной, пахнущей прелой травой духоте оранжереи.
Оранжерея всегда была отдельным разговором.
Прежде всего, она почему-то считалась гордостью школы. Здесь просвещённые дети могли на практике изучать ботанику – читай: когда учительский надзор ослабевает, выковыривать всё, что видят, из земли, и рассматривать, а то и пробовать на вкус.
Парадокс, однако, состоял в том, что здесь ничего толком не росло. Зелёные кустики неизвестного, возможно, сорного происхождения в несколько рядов пробивались из плохо обработанной земли, и это был предел. Как-то раз группа учеников-активистов попыталась устроить на здешних грядках бобовую плантацию, но и этот план, хотя и не был безнадёжен сам по себе, с треском провалился – новорождённые растения засохли и завяли.
Просто дети и культурные растения – понятия несовместимые. А может, всё дело в климате. Даже в специально оборудованном месте со стеклянной крышей, пропускающей только солнечные лучи, но не дождь, град и ветер, с отоплением, увлажнением и удобрениями, в этом городе решительно невозможно вырастить что-либо жизнеспособное…
Как правило. Всегда стоит помнить, что нельзя обобщать.
Мэтью, сам удивляясь неслышности своих шагов, прошёл по мягкой земле меж влачащих жалкое существование желтеющих учебных пособий, миновал пару стилизованных под античность статуй из фальшивого мрамора, поставленных тут, видно, для общего колорита и никак обстановку не красящих, и его окутало почти осязаемое облако спорящих друг с другом запахов. Лимон, мята, яблоко, тёплая корица, ваниль и мёд, словно из какой-нибудь маленькой милой булочной на углу, какие-то другие неведомые пряности, миндаль и сосновая хвоя…
Это запахи орхидей. Чёрт возьми, просто удивительно, как эти капризные цветы умеют вот так вот пахнуть – так, что целый вихрь чувств и каких-то совершенно неуместных, непрактичных мыслей поднимается в голове.
- Мэтью?
Профессор Кир выпрямился, и по его лицу было понятно, что здесь-то он не ожидал увидеть никого из посторонних. Он был в покрытом пятнами фартуке из чего-то, похожего на мешковину, накинутом прямо поверх безупречной «рабочей» рубашки при галстуке, и держал в руке секатор – не то садовое реликтовое чудовище, которым терзают розовые кусты, а небольшой аккуратный инструмент.
- Фаленопсис вздумал засыхать, - пояснил профессор, заметив направление взгляда ученика. – Приходится подрезать.
- Как жаль, - почти машинально отозвался Мэтью, - фаленопсис мой самый любимый.
Одна из нескольких истин, в которой он был точно уверен, заключалась в следующем: только его учитель способен и хочет сразу по окончании рабочего дня или, может быть, просто в перерыве между уроками сбежать от детей в оранжерею подрезать захворавший цветок.
Мэтью верил, что знает профессора Кира достаточно хорошо. В любом случае, он не встречал никого, кто знал бы его по-настоящему хорошо, так что приходилось довольствоваться тем, что есть. Так вот, как бы странно ни звучало, этот человек, похоже, во всём мире по-настоящему любил всего две вещи: латынь и орхидеи.
И, как знать, возможно, именно в этом состоял секрет того, почему в его углу оранжереи, куда простым смертным проход был заказан (о, не один несчастный ученик жестоко поплатился просто за то, что его следы обнаружили на узкой дорожке между орхидейных кустов!), неплодородная пустыня превращалась в цветущий, благоухающий рай.
Мэтью, который в жизни не выказывал склонности ломать деревья и топтать травку, и здесь пользовался привилегиями: ему позволялось заходить и смотреть, ничего не трогая. Так что теперь он, даже особенно не вертя головой по сторонам, мог указать пальцем, где что растёт. Orchidaceae Paphiopedilum, Orchidaceae Laelia, Orchidaceae Dracula – острые, чёрные цветы – по правую руку, слева – Orchidaceae Phragmipedium, Orchidaceae Epidendrum, Orchidaceae Oncidium, Orchidaceae Dendrobium... И ещё десяток сортов здесь, вокруг, десяток латинских названий.
На секунду Мэтью задался вопросом, очень ли плохо то, что для него даже цветы – это всего лишь слова.
А самым удивительным было то, что сейчас все эти привередливые, своенравные цветы цвели одновременно, цвели ранней весной, когда на деревьях снаружи даже не завязались почки. Похоже, профессор Кир повелевал не только учениками.
Мэтью одёрнул себя. Дело есть дело, к чему тянуть, это как пластырь – если быстро, не так больно, и ла-ла-ла. Нужно сказать, зачем пришёл, и уносить ноги.
Он набрал полные лёгкие воздуха.
- Профессор Кир, - произнёс, ценой немалого усилия именно не выпалил, а произнёс он, медленно и чётко, – я пришёл из-за книги, что вы дали мне вчера.
- Да? – отозвался профессор. – Кстати, как она тебе? Понравилась?
Так. Если тебе по какой-то причине сложно говорить – замени проблемный тезис эвфемизмом. Известное правило общения.
Профессор Кир, вашу книгу съела моя собака.
Я так торопился в школу, что не заметил, как моя сумка открылась, и из неё выпало всё, кроме денег и моих личных вещей.
Я переводил бабушку через дорогу – так вот, представляете, в этом городе никому нельзя доверять, чёртова старушенция украла книгу, что вы мне дали.
Что там ещё говорят учителям, когда якобы забывают принести в школу домашнее задание?
- Очень, - заверил Мэтью, - Только она… некоторым образом… утеряна. По моей вине.
Не дожидаясь реакции, он скорее продолжил:
- Я очень сожалею и более чем готов возместить ущерб, если…
Профессор Кир остановил его, подняв указательный палец.
- Подожди. Вернись назад, - велел он, не меняя тона. – Каким именно образом утеряна?
На пути дальнейшего потока извинений Мэтью внезапно самовозвелась плотина, и он едва не захлебнулся словами, которые не успел произнести.
- Не без участия некоторого количества воды, - сказал он уже спокойнее.
Профессор отложил секатор и принялся развязывать завязки фартука.
- Не мог бы ты уточнить, какого количества воды? – попросил он.
- По правде сказать, значительного количества, - признался Мэтью. – Я бы даже сказал, нескольких тонн воды.
Профессор Кир снял фартук и аккуратно сложил его.
- А вот это плохо, - заключил он.
Мэтью открыл было рот, чтобы спросить, почему плохо, и чем было бы лучше, если бы книга была уничтожена не водой, а, скажем, огнём, а ещё здорово было бы узнать, когда на него всё-таки начнут орать, но обстоятельства потрясающе умеют заставлять людей заткнуться.
Всё произошло очень быстро.
Что-то закрыло и без того наполовину спрятанное за облаками солнце над прозрачной крышей, и на пёстрое разноцветье благоухающих орхидей упала холодная тень.
А потом – в течение одного лишь мгновения – душераздирающе зазвенело разбивающееся в куски стекло, и вниз посыпались смертоносные осколки средней длиной в руку. Грязно-белой статуе девушки, закутанной в простыню, одним таким очень аккуратно отбило, словно гильотиной отрезало, голову, и она покатилась по земле, весело подпрыгивая.
Возможно, Мэтью постигла бы та же участь, если бы профессор Кир не оттолкнул его назад, в угол, где крыша уцелела.
Он честно не понял, что произошло, и деталей не разглядел. Успел только увидеть что-то большое и преимущественно чёрное – оно зависло над дырой в крыше, неуклюже хлопая тем, что, вероятно, исполняло роль крыльев, как голубь, который раздумал приземляться. А потом вдруг поднялось выше и скрылось из виду – только застонали разрываемые воздушные потоки.
Всё понятно. Чем бы эта штука ни была, она попыталось было сесть на красивое блестящее под солнышком стекло, но оно не выдержало такой массы и разбилось. Твари ещё повезло удержаться на крыле и не упасть внутрь – да и им с профессором Киром, если подумать, повезло, что она не упала…
Мэтью с опаской покинул спасительный угол и осмотрелся. Вроде обошлись малой кровью, хотя жертв избежать не удалось. Он потыкал безжизненную одинокую голову, зарывшуюся в зелень, носком ботинка. Эта статуя ему никогда не нравилась.
Профессор Кир стоял, уперев руки в бока, и оценивал масштаб трагедии. Многие орхидеи были мертвы, хрупкие цветы и листья прибило гибельным стеклянным градом. Уцелела, кажется, только пресловутая Orchidaceae Phalaenopsis, которая по случаю такой удачи наверняка раздумала засыхать…
Осколки помельче воткнулись в землю стоймя и опасно торчали. Выпалывать их из ухоженной рыхлой почвы, должно быть, придётся целую вечность.
Мэтью подумал немного и задал единственно уместный, хоть оттого и не менее глупо звучащий вопрос.
- Что это было? – спросил он.
Профессор Кир повернулся и одарил его долгим, сумрачным взглядом, и вот тут-то Мэтью почувствовал себя по-настоящему виноватым, хотя одновременно перестал понимать, в чём он, собственно, виноват и почему.
- Пойдёшь со мной, - решил учитель вместо ответа, и это было не столько приглашение или веление, сколько сухая констатация факта.

В этом городе день считался погожим, если в рваных ранах облаков виднелся хотя бы кусочек солнца. Сегодня солнце показывалось аж наполовину, так что погода баловала. Косые солнечные лучи проникали в оплетённое искусственным вьюнком окно, и в них плясали сияющие пылинки.
Напротив окна, почти посередине небольшой, но очень чистой, уютной и со вкусом обставленной комнатки, стоял человек и играл на скрипке. Спокойная, плавная музыка умиротворяла и наводила на мысли о чём-то неопределённо-приятном.
Музыканта звали Кристофер Страуб, и он действительно был хорош. Не гениален, разумеется, о нет, где в наше время найдёшь настоящего гения? – однако упорный и терпеливый труд часто с успехом заменяет талант. В любом случае, играть в симфоническом оркестре господин Страуб никогда не стремился, а для публики в ресторанах и открытых кафе, где он обычно работал весной и летом, его музыкального дара всегда оказывалось достаточно.
Хотя по большей части Кристофер играл не для денег и не для славы, а для души. Немногие люди так умеют, но он всегда был ценителем прекрасного, причём абсолютно всего прекрасного, что ни есть на свете: женщин, котов, роз, радуги, тропических рыбок, единорогов, классической литературы… и музыки, разумеется. А к прекрасному нужно по возможности приобщаться. С котами как-то не сложилось – больно уж они были своевольны, да и мебель любили портить, точа об неё свои когти, – вариант с розами отпал сам собой из-за того, что комнатные растения такого тонкого свойства не переносили здешнего неустойчивого климата, а вот с музыкой удалось поладить на удивление легко. И почему дети, которых родители водят в музыкальные школы, так яростно сопротивляются?..
Господин Страуб первым признавал необходимость постоянного совершенствования и ради практики играл каждый день. Сейчас он, увлечённый процессом, вроде не замечал ничего вокруг, кроме ровных строчек чёрных мелких нот, которые сейчас сходили с бумаги и звучали…
Он не замечал ничего вокруг, даже неосторожного шороха за спиной, и скрипа старой половицы, и движения теней. Скрипка ни разу не сфальшивила, потому что музыкант был сосредоточен и спокоен – однако, как подсказывало что-то неуловимое, спокоен спокойствием человека, который не замечает чего-то намеренно.
В пространстве пронеслось очень быстрое, очень точное движение – мелькнуло и блеснуло что-то тонкое и металлическое – а в следующую секунду длинный нож и смычок скрестились в воздухе, как два рыцарских меча.
Музыка была прервана самым бесцеремонным образом. С грохотом рухнул на пол сбитый держатель для нот, и желтоватые разлинованные листы разлетелись по комнате; упавшую скрипку пинком отправили куда-то в угол. Враждебно настроенный пришелец, здорового и сильного вида мужчина, так и сыпал ударами ножа, делал неожиданные ловкие выпады, но защиту господина Страуба ему пробить не удавалось – тот парировал любую атаку своим смычком.
Из-за того, что оружие одного из противников было деревянным, эпического металлического звона сшибающихся клинков не выходило, звук получался какой-то глухой, но тем не менее со стороны всё выглядело более чем эффектно. В ходе поединка громко падали обитые старым бархатом стулья антикварного вида, сыпались бумаги с письменного стола, со стены была сбита книжная полка; толстые тома, многие с дарственными надписями под обложкой, лавиной покатились вниз, пара изящных держателей для книг ударилась об пол и разлетелась вдребезги, но печальный звон фарфора заглушил звук разбивающегося оконного стекла, в которое воинственный незнакомец неудачно вписался локтем, запнувшись не то о скрипку, не то о собственную ногу. Кристофер воспользовался этим, чтобы перейти в нападение – его молниеносный смычок разил без жалости, заставляя противника отступать.
Внезапно дверь открылась, и в воздухе разом повисла тишина. На пороге стояла пожилая леди с седыми волосами, уложенными в аккуратную причёску. Она медленно оглядела учинённый разгром, обвела взглядом покалеченные стулья и разбитое окно, затем перевела взор на дуэлянтов, которые оба застыли при её появлении. На морщинистом лице потихоньку начала проступать смесь испуганного недоумения и всесжигающего гнева домовладелицы, застукавшей непослушного квартиросъёмщика за нарушением священного правила «никаких вечеринок» или, что в данном случае было бы уместнее, «перестановка мебели запрещена».
- О, госпожа Вигг, - проговорил Кристофер и одарил даму очаровательной улыбкой. – Право, я очень рад вас видеть, но всё же был бы весьма признателен, если бы вы зашли чуть позже. Как видите, я немного занят.
Ну что ж, по законам жанра в любой истории с комической дракой, где никого серьёзно не покалечили, должен быть момент вроде этого. В следующие пять секунд остолбеневшую от такой наглости леди мягко выставили обратно за дверь, и танец с саблями продолжился с того же места, на котором его остановили
Кончилось всё тем, что пришельца загнали в угол и прижали спиной к стене, приставив конец смычка, уже почти поверившего в то, что он – меч, к его горлу.
- Туше, - проговорил мужчина, тяжело дыша. Странно, но он выглядел вполне довольным жизнью.
Он бросил нож на пол и показал пустые руки. Кристофер недоверчиво посмотрел на него, но своё оружие всё-таки опустил.
- Что же это такое, - проговорил он расстроенно, проявляя редкое умение ни при каких обстоятельствах не сквернословить, и провёл пальцем по ряду новых зарубок-шрамов, оставшихся на смычке. Порванный волосок печально завился пружинкой. Теперь играть таким точно смог бы только самый гениальный скрипач. – Испортили мне смычок. Знаете, сколько нынче стоит хороший?
- Не знаю, - признался мужчина. – Но я заплачу, сколько нужно.
Кристофер взглянул на него и увидел, что побеждённый противник широко улыбается.
- Вы зачем вообще пришли? – спросил господин Страуб напрямую. – Что у вас ко мне за дело? – он усмехнулся, словно вспомнил нечто забавное. – Неужели кто-то по старой памяти решил возобновить попытки меня убить?
- Нет, - мужчина отрицательно покачал головой. – Если кто-то что-то и решил, то без меня. Я вообще не по части убийств, сэр.
Кристофер удивлённо выгнул бровь, услышав столь уважительное обращение.
- Что же тогда? – потребовал он.
- Письмо, - ответил мужчина. Он наконец отклеился от стены и вытащил откуда-то из внутреннего кармана куртки лист бумаги, сложенный вчетверо.
Кристофер принял послание. Оно уже изрядно пообтрепалось по краям, словно не раз переходило из рук в руки, прежде чем попасть к нему, причём можно было биться об заклад, что каждый посыльный прочитал то, что написано внутри, и, может, даже и не по разу.
В этом городе не существует такого понятия, как частная жизнь, так что иногда волей-неволей приходится писать намёками, чтобы непосвящённые видели лишь набор слов, не обременённых излишней смысловой нагрузкой. Кристофер внимательно прочитал записку и понял всё, что было в ней нехитро зашифровано. В ней, в общем-то, кроме приветствия и подписи было всего два слова: «Зло воспрянуло». Ах да, и ещё просьба прийти на встречу в определённое место, но после зловещести предыдущего предложения такие бытовые мелочи как-то меркли и терялись.
Кристофер аккуратно свернул письмо и спрятал его в карман.
- Хорошо. Одного не пойму, - заключил он со вздохом, - скажите на милость, зачем было устраивать весь этот травмоопасный спектакль?
- Каюсь, не смог удержаться, - признался пришелец, но вины в его голосе не было нисколько.
Господин Страуб снова вздохнул. Он узнал этот взгляд.
Такова жизнь. Известных писателей, к примеру, всюду осаждают благоговеющие поклонники, жаждущие заполучить экземпляр любимой книги с автографом, знаменитых комиков изводят просьбами десятки раз подряд повторить нашумевшую шутку… А у него другой, свой крест.
Знаете, как говорят – не везёт в картах, повезёт в любви. Не бывает бесталанных людей, и, хотя Кристофер Страуб на самом деле не имел особого музыкального дара, он был очень одарён в другой области. Можно даже сказать, совершенно в противоположной. Он был прекрасным фехтовальщиком. Причём фехтовальщиком на всём, что хоть чуть-чуть подходило для данной цели по форме и весу.
В городе, где ни одна приличная драка не обходится без удавки, подножки и ещё какого-нибудь грязного, формально запрещённого приёма, такие новости, как человек, который умеет ранить и даже убивать других быстро, красиво и вежливо, разносятся быстро.
Заканчивать профессиональную карьеру общепризнанным мастерам бывает очень сложно – сразу находится масса людей, которые не желают смириться и настойчиво советуют тебе вернуться к тому, в чём ты так хорош. Так что такое, увы, случается сплошь и рядом – только ты решаешь завязать со старым и начать карьеру музыканта, как является очередной, простигосподи, фанат с ножиком и доказывает, что публика до сих пор тебя любит и ждёт…
- Знаете что? – устало промолвил Кристофер. – В таком случае, с госпожой Вигг объясняться будете сами. Мне вовсе не хочется, чтобы она меня выселила.
Да, это должно научить не в меру горячего поклонника уму-разуму.
А ему пора на борьбу с воспрянувшим злом.

Мэтью поначалу не верилось, что появление огромной чёрной летающей твари в густонаселённом районе города среди бела дня в принципе может пройти незамеченным. Но, видно, не он один усвоил простую истину о том, что в этом городе удивляться чему-либо значит впустую тратить время. Люди очень хороши в придумывании рациональных, а подчас и обыденно-скучных объяснений необъяснимому и загадочному.
Когда Мэтью с профессором вышли из разрушенной оранжереи во внутренний двор, он своими ушами слышал диалог двух студенток.
- Да говорю же тебе, над нами только что что-то пролетело! – нервно доказывала одна. – Только что! Такое огромное, похожее на… летучую мышь… неужели ты не видела?! И не слышала, как там, - она махнула рукой куда-то в сторону школы, - что-то грохотало?
- Это была птица, - отрезала вторая, сидящая на скамейке с тетрадью на коленях. – Вечно ты придумываешь всякое!
- Но…
- Отстань от меня! Не видишь, я пытаюсь учить!
- Факультатива по греческому языку сегодня не будет, - сообщил профессор Кир, бросив мимолётный взгляд на записи в её тетради. – Передай одноклассникам, пусть идут по домам.
Обе ученицы в мгновение ока пропали из виду, радостно пища. Очевидно было, что если они и заметили что-то странное ранее, то поспешили тут же забыть – эйфория от внезапной свободы здорово стирает память обо всём плохом.
Эх, эти женщины…
Мэтью до сих пор не знал, куда профессор Кир берёт его с собой. Тот ничего не объяснял, лишь задержался ненадолго, чтобы написать кому-то записку и передать её по человекопочте, и они отправились в путь.
Шли пешком, синхронно обходя те лужи, что покрупнее, а мелкие игнорируя – всё равно сохранить ноги сухими по здешней весне невозможно. Через некоторое время Кир спросил:
- Слышал когда-нибудь, что мысли материальны?
- И не раз, - отозвался Мэтью, который внезапно почувствовал себя коротконогим, потому что едва поспевал за быстрой походкой учителя. – Всегда считал это полной ерундой. Не стоило, да?
- Ну, как сказать, - уклончиво ответил профессор. - В том-то и дело, что, как оказалось, мысли сами по себе не имеют особой силы. То есть какую-то, конечно, имеют, но небольшую. Им не хватает… осязаемости, что ли. А вот воплощённые мысли, например, записанные, а потому плотные и видимые – это уже другое дело, их следует брать в расчёт.
- Ага, - предположил Мэтью, - значит, если хочешь кого-нибудь поэффективнее сглазить, то, чем просто сыпать угрозами и проклятиями, лучше спокойно записать всё злословие на бумажку и отправить жертве письмом?
- Я бы посоветовал тебе отнестись к этому серьёзнее, - одёрнул ученика Кир, но, подумав немного, добавил:
- Хотя вообще, с учётом особенностей человеческой психики и способности к самовнушению, это может сработать.
- Главное – не забыться и не подписаться в конце, - заметил Мэтью. – Но к чему, собственно, вы ведёте, профессор?
- К тому, что слова и даже рисунки на бумаге куда как более опасны, чем обычные мысли, - пояснил учитель. – Но только они не воплощаются, как некоторые думают. Они действуют в несколько другом ключе – говоря просто, запирают, связывают те предметы и понятия, которые обозначают. Даже психологи в своей слепой погоне за деньгами пациентов уловили немного сути. Они недаром предлагают клиентам записать или изобразить свои проблемы, как-то их визуализировать, потому что как только это будет сделано – всё плохое останется на листе. В идеале, разумеется.
Для Мэтью сегодняшний день можно было смело провозгласить днём глупых вопросов, которые, тем не менее, приходится задавать вслух.
- То есть, - спросил он, пытаясь сообразить, что к чему, – по этой логике уничтожить слова значит освободить понятие?
- Верно.
- И если вода размыла чернила в этой чёртовой книге, то все твари из неё вышли и гуляют где-то вокруг, - уточнил Мэтью.
- И это верно, - профессор кивнул.
Мэтью вздохнул.
- Паршиво, - подытожил он. Похоже, за последние двое суток у него наравне с умением ничему не удивляться выработался навык без труда верить даже тому, что звучит совершенно невероятно.
Впрочем, поверить было несложно. Собственными глазами увидев тварь, о которой несколько часов назад ты ещё только читал, за милую душу проглотишь любое объяснение того, как она выбралась со страницы.
- Но постойте, - вдруг усомнился Мэтью, - я понимаю, что и книги, и картины редко зверски уничтожают, их обычно берегут, и они заканчивают жизнь в чуланах и на чердаках, пыльные, но невредимые… Но всё-таки некоторые книги ведь наверняка сгорели, или утонули, или были съедены крысами. Не пойму, почему тогда мы не наблюдали нашествия не приспособленных к жизни литературных персонажей и их последующих забавных приключений?
- Я думал над этим, - кивнул профессор Кир. – Я считаю, что это зависит от… тиража. Книги печатают сотнями, и у них практически не остаётся индивидуальности, нечего воплощать. А такие вещи, к примеру, как письма от руки, редко касаются материального аспекта жизни. В них обычно пишут о чувствах и тому подобном – о неосязаемом… - он обернулся и посмотрел на Мэтью. - Та книга, о которой сейчас идёт речь, была напечатана хоть и в типографии, но в единственном экземпляре, так что с ней принцип работает.
Профессор секунду помолчал и добавил:
- Да и уничтожить тоже нужно особым образом: так, чтобы исчезли, стёрлись именно слова и узнаваемые образы. Просто порвать бумагу или разрезать картину ножом недостаточно, теоретически обрывки всегда можно соединить…
Мэтью кивнул. Для него такие рассуждения содержали удовлетворительное количество логики.
- Так значит, - проговорил он задумчиво и больше для себя, - моя мать была не так уж и неправа. Моей сестре как-то подарили карманное зеркальце с котятами на крышке, а она таскала его с собой всюду, не берегла, и котята стёрлись. Когда она заметила и начала реветь, мать сказала ей, что они не исчезли, а просто убежали куда-нибудь играть…
- Да, пожалуй, такое объяснение имеет право на существование, - согласился Кир.
За этим разговором они миновали спокойные жилые кварталы, окружающие их родную школу, и пару сырых грязных дворов, после которых началась оживлённая торговая улица. Дома по обеим её сторонам оккупировали магазины и лавочки, все разных размеров, цен и назначений. Деловитые женщины с сумками, бумажными пакетами и иногда детьми курсировали от двери к двери. Тут и там – у стен, на карнизах и крышах – сидели коты самого сытого вида – наверное, им перепадало изрядное количество разных обрезков и объедков из здешних продуктовых. Мэтью невольно загляделся на четвероногих, выискивая среди кошачьей толпы свою безликую знакомую.
А ещё здесь гнездились и зарабатывали себе на жизнь уличные художники. Они расставляли свои табуретки и мольберты прямо посреди улицы, а самый, похоже, недальновидный из них даже устроился поперёк трамвайных рельсов. Одни предлагали быстрый и чудо как похожий портрет углём или маслом, другие специализировались на утрированно огромных носах, ушах и прочих деталях внешности. Те же, у кого в данный момент не было клиентов, рисовали всё, что видели вокруг: людей, которые их об этом не просили, котов, дома, свои колени – в общем, развлекались, как могли.
- Я бы на твоём месте был с ними осторожен, парень, - заметил профессор Кир, проследив за направлением его взгляда.
- Почему? – не понял Мэтью.
- Они воруют, - коротко ответил профессор. – Из-за таких потерять лицо – как раз плюнуть.
Ну да, подумал Мэтью, лицо вообще потерять проще простого. Вероятно, остались ещё в этом городе счастливые, всем обеспеченные люди, для которых потерять лицо, повесив на стену безвкусный портрет кисти бездарного уличного малевателя – это самое страшное, что может случиться в жизни…
А для других, менее везучих, таких, например, как эти ребята с палитрами, воровать, особенно по мелочи – это нормально и уже почти как вторая работа. Каждый выживает как умеет, и возмущаться по этому поводу бесполезно.
- А, вон он, - промолвил вдруг профессор Кир, заметив кого-то, кого высматривал поблизости.
Два дома расступались, выпуская всех уставших от торговой суеты на странно пустынную и тихую набережную канала, где всё так же негромко плескались чёрные волны и уже, хотя темно ещё не было, начинали зажигаться фонари. Под одним из них, прислонившись к столбу, стоял невысокий и в чём-то даже хрупкий человек неопределённого возраста. Завидев Кира и Мэтью, он сделал им жизнерадостно-приветственный жест рукой.
- Здравствуй, Кристофер, - поприветствовал учитель.
- Здравствуй, Кир, - с улыбкой кивнул незнакомец. Он протянул Мэтью руку и представился:
- Кристофер Страуб.
- Мэтью Хоук, - отозвался Мэтью, пожимая руку.
Он так и не смог даже примерно прикинуть, сколько лет его новому знакомому, потому что по внешности ему можно было дать от двадцати пяти и, наверное, до сорока и выше. Любые подсказки в виде усов или каких-нибудь там морщинок у рта отсутствовали. В любом случае, выглядел он молодо, было в нём, в выражении его серых глаз, что-то этакое юное и весёлое, заметное даже на первый и самый поверхностный взгляд. Этот человек отчего-то сразу казался неисправимым оптимистом, для которого стакан всегда наполовину полон, а его светлые волосы выглядели так, словно их растрепал лёгкий игривый ветерок. Некоторые менее везучие модники тратят на достижение подобного эффекта натуральности едва не целые часы кропотливого труда, но для его волос это было, похоже, самое естественное состояние.
- В чём дело, Кир? – спросил тем временем господин Страуб, и в его голосе зазвучало беспокойство. – Я сказал бы, что не уверен, что правильно понял твоё послание, но я смог истолковать его только одним-единственным образом…
- И наверняка правильным, - подтвердил профессор Кир. – Вот этот парень, - он кивнул на Мэтью, - утопил книгу вот в этом канале.
У Мэтью от такого заявления аж дыхание от возмущения перехватило. Происходят разные сверхъестественные вещи, по городу летают многотонные голуби, а предательский профессор, чёрт побери, перекладывает вину за всё это на него?! Да ещё и вот так – без всяких церемоний и предисловий.
Господин Страуб нахмурил красивые светлые брови. Он вообще не производил впечатления человека, предпочитающего скрывать свои эмоции.
- Давно? – спросил он.
- Вчера ночью, насколько я понял.
- Эй! – возмутился Мэтью, вновь обретя дар речи. – Меня, между прочим, никто не предупреждал, что эта чёртова книга по совместительству работает тюрьмой для разных тварей нездешнего происхождения! Если бы я знал, всяко был бы поосторожнее!
А лучше бы вовсе её в руки не брал, добавил он про себя. Лишняя головная боль никому не нужна.
- Кир? – тон господина Страуба из обеспокоенного стал осуждающим. – Ты без всяких объяснений дал ребёнку такую опасную вещь, причём опасную не только для него?
«Ребёнка» Мэтью великодушно решил молча стерпеть, равно как и невысказанное, но подразумевающееся суждение о том, что вещь, представляющая опасность только для него одного, заслужила бы меньше порицания.
Профессор утомлённо вздохнул.
- Кристофер, - сказал он. – Ну кто мог знать? Это было просто неудачное стечение обстоятельств.
- Крайне неудачное, - заметил господин Страуб.
- Неужели всё так плохо? – снова подал голос Мэтью, ещё не до конца отошедший от обиды. – Даже если воплотились все существа из той книги, а их, насколько я помню, было несколько… Ведь до сих пор никто их даже не заметил! Веди они себя вызывающе – уже поднялась бы паника…
- Это пока, - мрачно сказал профессор Кир. – В первое время они ведут себя тихо. Осматриваются, принюхиваются…
- В прошлый раз им понадобилось несколько суток, чтобы понять, что к чему, - добавил господин Страуб. – Я полагаю, это из-за того, что днём они где-то прятались. Судя по всему, у них глаза не слишком приспособлены к свету. Подобным тварям полагается хорошо видеть только в темноте, литературные каноны ещё никто не отменял.
- Но когда они всё-таки сумеют разобраться, где они теперь и какие здесь действуют законы физики, будет тебе и вызывающее поведение, и человеческие жертвы, - подытожил Кир.
- Если только не избавимся от них раньше, - беззаботно возразил господин Страуб. – Я подозреваю, что именно нам с тобой придётся этим заняться, верно? Всё-таки опыт есть опыт, а у нас его больше, чем у кого-либо.
- Предлагаю привлечь и мальчишку тоже, - заявил профессор Кир.
- Но я не охотник на нечисть! – яростно запротестовал Мэтью, однако учитель лишь усмехнулся.
- Считай это наказанием за утерю моей собственности, - предложил он.
Мэтью, сытый по горло пренебрежительным отношением, хотел было от всей души послать любимого преподавателя лесом, но сегодня ему, помимо всего прочего, явно не суждено было говорить много: на этот раз его внимание отвлекло электрическое потрескивание, а фонарь над головой судорожно замигал.
В сгущающихся сумерках по безлюдной набережной неторопливо шагала тёмная фигура, и фонари, мимо которых она проходила, трещали, подслеповато моргали и тщетно силились погаснуть.
Под сопровождение электрической истерики фигура приблизилась – фонари снова стали светить ровнее, даря покой утомлённым вспышками глазам – и приятный юный голос произнёс:
- Добрый день, джентльмены.
Мэтью почему-то показалось, что уши его обманывают. Слова звучали так, словно их произнёс его сверстник, однако интонации были какими-то… странными.
Вблизи загадочный пугатель фонарей оказался меньше, чем можно было бы ожидать. Он выглядел примерно на столько же, на сколько звучал – лет этак на шестнадцать или семнадцать. У него было очень красивое светлокожее лицо и идеально уложенные тёмные кудри; руки он держал в карманах очевидно дорогого чёрного пальто и носил шарф вокруг горла.
И что-то в нём было определённо не так.
- Мефисто Ноктис! – воскликнул профессор Кир.
Мефисто? Его что, так зовут? Мэтью поставил у себя в памяти воображаемую галочку: запомнить – если есть что-то хуже родителей, любящих смешно пошутить, то только излишне религиозные мамы и папы, которые предпочитают чёрный юмор.
- Без тебя ведь наверняка не обошлось, - заявил учитель.
- Почему это? – раздражённо возразил Мефисто. – Я здесь ни при чём. Кир, когда ты уже запомнишь, что всякие монстры – это не моя квалификация?
Знает про монстров. Если в курсе разговора – значит, подслушивал. Но как, чёрт побери, возможно шпионить, находясь вне пределов слышимости?
- Квалификацию можно и изменить, - заметил профессор, пожав плечами. – Не думаю, что тебе это сложно.
- Проклятье, Кир, - проговорил Мефисто терпеливо. – Право, твоя дискриминация по световому признаку злит меня даже больше, чем дискриминация по возрасту. Знаешь, как мне надоели разные теологические дискуссии?
- Я знаю только, что, когда мы в прошлый раз загоняли тварей обратно туда, откуда они явились, ни одна из них не летала! - отрезал Кир. – А я не слышал ни об одном человеке в этом городе, кроме тебя, кто мог бы…
- То, что ты чего-то не знаешь, вовсе не значит, что этого нет, - кротко вставил господин Страуб.
Профессор с недоверием уставился на него.
Кристофер выглядел смущённым.
- Понимаешь, - проговорил он медленно, - помнишь, когда мы записывали этих чудовищ в книгу, чтобы загнать их туда и захлопнуть… Когда была моя очередь писать, я не удержался и вставил туда парочку выдуманных монстров. Решил, что хуже от этого никому не будет…
- Ушам своим не верю, - покачал головой профессор. – Ты? Зачем?
- Ну, я думал, что это ни на что не повлияет. Кто же знал, что придётся ловить их снова? - Страуб слабо улыбнулся. – Хотелось почувствовать себя героем. И ещё ради дам, конечно.
- И сколько же их теперь? – уточнил Кир.
- Шестеро, - ответил господин Страуб, - Я прибавил всего двоих. Одна летает, вторая плавает…
Он осёкся. Трое из четверых присутствующих машинально посмотрели вниз, на тёмную бегущую воду. Только Мефисто не проявил к высматриванию твари в канале никакого интереса.
Мэтью внутренне улыбнулся внезапно посетившей его мысли. Чудно, теперь они все трое виноваты поровну. Меньше будет причин для ссор.
- Вот видишь, - обиженно проговорил Мефисто, когда они перестали, как дураки, пялиться в темноту. – Вечно ты не трудишься разобраться, на кого следует нападать. И вообще, я ведь пришёл не для того, чтобы выслушивать беспочвенные обвинения.
- А зачем вообще ты пришёл? – бросил профессор Кир, и Мэтью с изумлением уловил в его голосе непривычную враждебность.
Мефисто усмехнулся.
- Я пришёл посмотреть, - сказал он и внезапно в упор глянул прямо на Мэтью.
Тот встретился с его взглядом, и ему захотелось отпрянуть.
У Мефисто были жёлтые, совершенно жёлтые глаза, как у кота или совы, но уж точно не как у человека.
А ещё – Мэтью наконец сумел уловить это – то, как он стоял. Это было неправильно. Он не сутулился, как многие молодые люди, о нет, он обладал гордой и уверенной осанкой, какую не купишь за деньги самого богатого отца и не приобретёшь с самым изысканным воспитанием – осанкой настоящего короля или, на худой конец, графа.
Разумеется, в этом городе нельзя было судить по одежде. Даже о ком-то, облачённом, как Мефисто, с ног до головы во всё чёрное, не стоило делать поспешных выводов, ведь чёрное прежде всего практично и никогда не выходит из моды. Но осанка – это серьёзный повод как следует задуматься…
- Да и как было не встретиться со своим старым учителем? – всё с той же усмешкой промолвил Мефисто, отвлекая Мэтью от его размышлений. – Кир, ты помнишь наши уроки?
- Такое не забыть, - отозвался профессор. – Помнится, я всё удивлялся, почему ребёнок из семьи вроде твоей абсолютно не смыслит в учёбе.
- А я, - не остался в долгу Мефисто, - помню, как ты краснел, ронял мел и заикался, когда вызывал к доске девочек.
Мэтью попытался представить себе эту картину и потерпел сокрушительное поражение. Образ уверенного в себе профессора Кира, властного над всем и всеми вокруг, прижился в его сознании слишком прочно.
Когда же это происходило, насколько давно? Неужто в самой начале карьеры его учитель, как и все молодые преподаватели, боялся учеников и изо всех сил боролся за их уважение, но завоевать его всё равно не мог? Такое время что, вообще когда-то было?
- Туше, - вполголоса, будто про себя, прокомментировал Кристофер и добавил уже громче:
- Мефисто, будь умнее, не начинай заново. Он ведь как большой упрямый ребёнок…
- Я? – переспросил профессор Кир, и его глаза нехорошо сузились. – Я бы посоветовал тебе быть поосторожнее со словами. По-моему, тот, кто утверждает, что имеет какие-то личные дела с тьмой, имеет больше прав на звание ребёнка!
- Кир… - предостерегающе начал господин Страуб, но профессор оборвал его:
- И это уже не говоря о том, - выплюнул он, - что верящий, будто бы простое и банальное отсутствие света может быть разумно, и готов посвятить всю свою жизнь общению с тенями в углах, просто глуп или безумен!
- Хватит! – воскликнул Мефисто. Его светлое лицо стало ещё бледнее, и Мэтью показалось, что сумерки за спиной желтоглазого юноши вдруг сгустились и сделались пугающе тёмными.
- Джеффри Кир, - промолвил господин Ноктис, выговаривая каждое слово тяжело и угрожающе чётко, – ради себя же самого, поимей хоть каплю уважения к даме!
Профессор Кир невольно отступил на полшага, а Кристофер Страуб – Мэтью краем глаза заметил его движение – машинально потянулся к поясу, словно его рука по привычке ожидала нащупать там ножны с верной шпагой.
- … раз уж страх перед ней ты столь неблагоразумно растерял, - закончил Мефисто уже спокойнее; тени за его спиной рассеялись, как будто их и не было, и сразу стало светлее. – Хотя зря, этот страх ведь самый древний, люди его недаром сквозь века пронесли…
Профессор промолчал. Господин Страуб расслабился и опустил руку.
- Если я хоть сколько-то тебя знаю, то предложить тебе попросить прощения будет пустым сотрясением воздуха, - почти миролюбиво сказал Мефисто, - но в следующий раз будь осторожнее, Кир. Твои слова ведь задели вовсе не меня, а я, увы, могу запрещать Ей, - в этом слове он действительно сумел чётко произнести заглавную букву, – далеко не всё.
Мэтью прикинул, сколько сейчас может быть времени. Потом поглядел на своего профессора, после на обоих новых знакомых, принял решение, поправил на плече ремень от сумки и спрыгнул с тротуара на проезжую часть.
- Куда ты? – окликнул его Кир.
- Мне надоел этот спектакль, - пояснил Мэтью, даже не оборачиваясь, - у меня, знаете ли, есть планы на вечер. Когда дело дойдёт непосредственно до ловли тварей – зовите, если стану нужен. Раз уж твёрдо решили, что я принесу пользу. А в болтовне постарайтесь обойтись без меня.
Госпожа Ст вообще ждала его часом раньше, сразу после уроков. А с неё станется – ещё начнёт, чего доброго, за него переживать. Пфф.
- Он всегда так себя ведёт? – осведомился Кристофер, проводив Мэтью взглядом.
- Умные дети, чёрт бы их побрал, - откликнулся профессор Кир. – Все до одного такие – считают себя самыми умными.

Добраться до Общественной больницы пешком оказалось совсем не сложно и не далеко – Мэтью просто шёл вдоль берега искусственной реки и не промахнулся. Однако, поднявшись на четвёртый этаж, он обнаружил, что свет за стеклянной дверью нового архива не горит.
Он в растерянности огляделся, окинул взглядом неприютный, плохо освещённый длинный коридор и вдруг услышал женский голосок, доносящийся из его тёмных дремучих глубин:
- Простите, должно быть, это вы Мэтью?
- Я, - отозвался Мэтью. Его глаза наконец привыкли к полумраку, и он узнал ту, что с ним заговорила – здешнюю Ассоль, девушку с шиллеровским именем, которую он видел вчера. Она сидела на скрипучем кожаном диванчике, подтянув одно колено к груди и обхватив его руками, а голос у неё был чуть хриплый, словно она уже давно, очень давно молчала.
- Дама из этого кабинета попросила передать вам, что у неё возникли какие-то дела, и ей пришлось уйти пораньше, - сказала «Ассоль». – Велела извиниться за неё, за то, что не предупредила. Так странно, я очень часто её вижу, но никак не могу запомнить в лицо, если и узнаю – то только по одежде…
Она вдруг прервалась, словно что-то вспомнила, и запоздало представилась:
- Меня зовут Телль. Телль Вильгельм.
Мэтью не торопясь прошагал через весь коридор, вдоль ряда тускло светящихся, изредка попискивающих дверей.
- А меня Мэтью, - ответил он, садясь рядом с новой теперь уже знакомой. – Мэтью Хоук.
Она улыбнулась ему, и, было ли дело в плохом освещении или в чём-то другом, эта улыбка, даже если и была искренней, показалась Мэтью неуверенной и недолговечной.
Стекло в двери прямо перед ними позволяло увидеть край кровати и некий аппарат зловещего вида с целым клубком разноцветных проводов, больше похожий на машину для пыток.
Мэтью решил, что он никогда не страдал избытком такта, а значит, можно и спросить.
- Кто у вас там? – задал он вопрос, занимавший его с самого вчерашнего дня. – Ваш брат?
- Брат моего жениха, - поправила Телль, не глядя на него. – Бывшего, впрочем. Сам он, как только осознал всю серьёзность положения, в спешке уехал по каким-то неотложным делам на неопределённый срок. Собрался в момент: помню, я пришла к нему домой – а в его квартире уже живёт какой-то незнакомец, - она вздохнула. – По правде сказать, я очень рада, что не успела выйти за него замуж.
Отвечает на вопросы по содержанию рассказа ещё до того, как их успевают задать. Наверное, её уже замучили таким вот полу-участием, полу-любопытством…
- И давно? – поинтересовался Мэтью, на этот раз куда как более осторожно.
- Не помню, - она дёрнула плечом. – Я ничего не считала.
Она сидела ссутулившись, и Мэтью вдруг заметил, какой она была маленькой, не то чтобы худой, а просто маленькой, и ростом, и фигурой, и ещё что её тёмно-русые волосы были забраны в хвост, вот только прядки покороче неаккуратно выбивались и смешно торчали из-за ушей.
Движимый каким-то смутным чувством, он приготовился задать третий дурацкий вопрос за день, теперь уже осознанно и по собственной воле.
- Простите, - сказал он, чувствуя, что звучит грубо и по-идиотски одновременно, – это правда, что вы почти никогда отсюда не уходите?
- Мне особенно некуда уходить, - Телль пожала плечами. – Я не работаю. Уж не знаю, что тут вам обо мне понарассказали… Вообще-то, мне есть где жить, я снимаю квартиру не так далеко отсюда, но, - она весело фыркнула, - представляете себе, тамошняя хозяйка почти не бывает дома, зато у неё четыре кошки, которым всё позволено. Они ходят где хотят. Иногда следуют за мной по пятам, куда бы я ни пошла, и так смотрят, как будто от всей души меня презирают... – она положила подбородок на колено. - От этих взглядов мне сразу хочется сбежать куда-нибудь подальше. Представляете себе? Домашние кошки и бездомные люди. Куда катится этот мир?..
Мэтью первым готов был признать, что мир катится не туда, куда надо. И, судя по всему, под откос.
- Как же вы тут живёте? – посочувствовал он.
Телль задумалась, помолчала секунду. Тусклый свет из палаты освещал её тёмный профиль.
- На самом деле это не так плохо, как кажется, - сказала она наконец. – Можно привыкнуть. Ко всему можно привыкнуть…

Мэтью покидал больницу с тяжёлым сердцем, словно это с кем-нибудь из дорогих ему людей произошло несчастье. Никогда раньше он не мог подловить себя на опасной сентиментальности, не бывало такого, но сегодня прощаться с Телль пришлось как-то слишком неловко и спешно.
Близ злополучной трамвайной остановки он вновь встретил кошку без морды. Она сидела прямо посередь дороги и не спускала с него пристального взгляда отсутствующих глаз.
- Кс-кс-кс, - позвал её Мэтью. Кошка не отреагировала.
Когда он попытался подойти поближе, она тут же поднялась и, хромая на одну из задних ног, побрела прочь.
- Эй, подожди! – окликнул её Мэтью, - не убегай!
Однако кошка не вняла, перешла в тряский трёхлапый галоп и скрылась из виду.
- Вот ведь дочь собаки, - в сердцах высказался Мэтью.
- Прошу прощения, - произнёс вкрадчивый голос за его спиной.
Ах, весёлые знакомства продолжаются, и то, что одно такое на ночной улице не началось с удара кирпичом по голове – уже удачно.
Мэтью обернулся и узрел среднего роста мужчину с короткой стрижкой и тонкими, словно приклеенными к лицу усами.
- А вы кто такой? – осведомился он буднично.
- Это не относится к делу, - с дружелюбной, но отчего-то вовсе не приятной улыбкой сказал мужчина. – Важнее то, кто вы такой. Это вы вчера подобрали упавшую звезду?
Вот незадача, за всеми этими разговорами о мистике и мыслями о смертности рода людского он совсем забыл о звезде!
- Откуда вы узнали? – произнёс Мэтью, только после сообразил, что сказал, и чертыхнулся про себя. Хорошо хоть сумел не хлопнуть по карману на груди, обозначив местонахождение маленького светила, иначе выдать себя в большей степени было бы просто невозможно.
- И это тоже неважно, - махнул рукой его собеседник. – Давайте перейдём сразу к делу. Меня послали к вам предложить за эту маленькую находку любые деньги, какие вы попросите.
- Кто послал? – не понял Мэтью.
Отвечать мужчина явно не желал.
- Его имя ничего вам не скажет.
- Ну так попробуйте описать его так, чтобы я понял, о ком речь.
Незнакомец поморщился.
- Подумайте, - посоветовал он, – держу пари, вы сами ещё не до конца понимаете, что попало к вам в руки. Десятки человек в нашем прекрасном городе пойдут на всё, чтобы заполучить эту звезду, и далеко не все они прибегнут к столь мирным методам. Вы не хуже меня знаете, что убить человека в наше время проще простого, и это ещё не самое страшное, что с ним могут сделать. При этом, разумеется, не одному только моему нанимателю известны ваше имя и адрес, по которому вы проживаете. Поверьте мне, самым лучшим решением для вас будет избавиться от звезды так скоро, как только возможно, пока она не принесла вам бед…
- Я всяко не хуже вашего знаю, какое решение будет для меня лучшим, - отрезал Мэтью. Он в принципе не переносил людей, которые пытались ему указывать.
- Разумеется, не хуже, - с готовностью, не споря, согласился посланник неведомого покупателя. – Я вас не тороплю.
Мэтью сделал глубокий вдох.
Этот человек говорил горячо и убедительно, словно продавал, а не покупал. И скорее всего, рациональное зерно в его словах было. Если кто-то в этом городе захочет получить от него, Мэтью, что бы то ни было, навряд ли найдётся псих, который решит за это заплатить. Ножи, паяльники, дубинки с гвоздями и тому подобные технические приспособления и так могли дать неплохую мотивацию любому упрямцу…
Вот только одно непонятно.
- Зачем? – напрямую спросил Мэтью. – Вы говорите, что тысячи людей хотят эту звезду. Зачем?
На лице незнакомца отобразилось недоумение:
- Как, разве вы не знаете, что завладевший звездой может загадать желание?
Судя по всему, он произнёс это – и сразу же раскаялся, поняв, что не стоило уведомлять продающего об истинной ценности товара. Мэтью усмехнулся – теперь они оба проявили себя болтунами и поквитались, что не могло не радовать.
- Желание, значит, - повторил он. – Вот в чём подвох. И как, если загадать, оно исполнится?
- Конечно же, нет никаких гарантий, - заторопился покупатель, - это в большей степени суеверие, нежели…
- Спасибо, вы свободны, - прервал Мэтью, повышая голос. – И, пожалуйста, не сочтите за труд передать тому, кто вас послал, кем бы этот человек ни был, что мне не интересно его предложение.
К остановке как раз подходил трамвай, он всегда являлся вовремя. Мэтью, не оборачиваясь, вошёл в него и сел на свободное место. Усатый человек не попытался окликнуть его или хоть как-то вернуть его внимание.
По правде говоря, Мэтью и сам не мог назвать рациональной причины, по которой он отказался продать нечто такое, что в будущем, возможно, причинит ему немало беспокойства, да к тому же продать за любые деньги. Как раз деньги ему всегда были ох как нужны – до сих пор на скупую школьную стипендию прожить, конечно, удавалось, однако свести концы с концами всегда было хитрым трюком…
Но всё же звезда, каких бы последствий не повлекло за собой её появление, в конце концов, была звездой, она не принадлежала к этому грязному и бренному миру, и продавать её неизвестному без имени не казалось Мэтью мудрым решением. К тому же, кто знает, какое желание может загадать неведомый любитель сорить деньгами. У этих богачей – если, разумеется, он и правда богат, а не бессовестно блефует – мозги никогда не на месте, мало ли какую гадость они способны выдумать…
Мэтью посмотрел в тёмное мутное окно.
А где-то там, в ночи, таятся ещё и мифические твари, все шестеро когтистые и зубастые до невозможества. Таятся и ждут подходящего часа, чтобы выйти из сумрака...
Он откинулся на спинку сидения и закрыл глаза.
Жизнь прекрасна, чёрт возьми.

 » фрагмент №3

Господин Блинки возвращался домой по полуночным улицам.
Денёк выдался не из лучших, как, впрочем, и многие другие в последнее время. На работе был полнейший аврал, прибыли опять оказались под угрозой, сотрудники, соскучившиеся по зарплате, потихоньку начали угрожающе роптать – не ровен час, ещё устроят забастовку, и что ж тогда делать?..
Господин Блинки не занимался ценными бумагами и не работал директором какого-нибудь завода. О нет, его должность была куда неблагодарнее – он зарабатывал себе на хлеб на посту редактора местной газеты.
Беда была в том, что люди в этом городе совершенно разучились удивляться. Дождь из рыбы? Говорящие кобры? Нашествие дверных ручек, которые кусают за пальцы? Даже самая дикая, самая неправдоподобная сплетня не доставляла этим жутким, скучным существам ни малейшего удовольствия – они просто хмыкали, жали плечами и говорили что-нибудь вроде «Гляди-ка ты, что в мире-то творится!». А ведь назначение газеты вовсе не в том, чтобы информировать о событиях, которые действительно имели место быть – газета должна увлекать, удивлять, ужасать!
Бедные разъездные корреспонденты из редакции господина Блинки сбились с ног, без перерывов на сон шмыгая по городу в поисках чего-нибудь вкусненького. О да, удивительных событий на каждом шагу происходило едва не по четыре, но все они были как-то обыденно удивительны, вот в чём штука…
В последнее время даже выдумать нечто поразительное становилось всё труднее и труднее. А дома господина Блинки ждала пусть не раскрасивая, но всё ещё довольно приятная лицом жена, которая в своё время была чемпионкой дамского колледжа по крокету, так что прекрасно управлялась со скалкой и сковородкой. Причём предметы эти она любила применять не для традиционных целей, а в качестве грозного оружия против всего рода мужского, особенно если этот самый род уже вторую неделю толком не носит домой денег. Она к отсутствию денег не привыкла.
Господин Блинки походя, без души пнул какого-то подвернувшегося под ногу кота, который почему-то не взвыл, как обычно, а, не проронив ни звука, обиженно потрусил прочь, прихрамывая на одну лапу.
Надо обязательно что-то придумать, чтобы продержаться и выпустить хотя бы ещё один номер. А то такие наступили безнадёжные времена, что, право, хоть пиши об огромных чудовищах, беззастенчиво бродящих по округе, и жди, что читатели это прогло…
Темнота в переулке, куда он собирался свернуть, вдруг обрела определённые очертания. Очень определённые. Такая определённость хуже любой таинственности, потому что не оставляет перспектив.
А потом было что-то, похожее на придушенный крик, быстро перешедший в сдавленное бульканье, и хлюпающий звук, как будто большая собака довольно облизнулась. Затем снова стало тихо и спокойно. Ни капельки органических жидкостей, ни единого нового пятнышка не появилось на земле.
Одна только сиротливо лежащая шляпа осталась.

Мэтью находился на грани депрессии.
В этом мире он со многим мог смириться, но всё равно решительно не понимал, почему после всех неожиданных откровений вчерашнего дня он всё ещё обязан отсиживать положенное количество утомительных уроков в школе. Это казалось не слишком-то справедливым.
А что, раз уж к нему в руки попало целое желание, которое, говорят, ещё и исполнится, может, загадать, чтобы точные науки исчезли из его жизни как класс?.. Но нет, потом ещё, чего доброго, придётся исправлять содеянное в компании какой-нибудь девицы с идиотской причёской и говорящей собаки. Ведь даже поучительные истории для детей без воображения имеют свои непреложные законы жанра.
А если серьёзно, то… в том-то и дело, что надо подойти к этому серьёзно. Потому что как ни противно признавать, сила – а возможность изменить мир, пусть один раз, зато в любую сторону, ведь приравнивается к силе? – это ответственность, так что нужно хорошенько всё обдумать и не загадать ерунды. Чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно… ну да это уже из другой оперы.
Звёздочка по-прежнему обитала у Мэтью в нагрудном кармане – он рассудил, что оттуда её проблематичнее всего незаметно спереть. Впрочем, ночевала она у него под подушкой, как будто он совершенно по-детски боялся, что её и правда украдут. На какое-то время он даже пожалел, что у него на примете нет никакого по-настоящему надёжного места, чтобы спрятать драгоценность там, где точно не нашли бы.
А вообще следовало вернуться к реальности, потому что сейчас в самом разгаре был урок греческого языка, а на нём спать обычно оказывалось травмоопасно. Мэтью минут пятнадцать честно играл в гляделки с учебником, благополучно пропуская мимо ушей повторение недавно пройденного материала, да так и не понял, что авторы там понаписали. Похоже, латинская дислексия заразна, хотя даже странно как-то – раньше он понимал корявые и, по его личному мнению, довольно уродливые значки греческого алфавита даже лучше, чем латинские буквы…
Одним словом, оставалось только надеяться, что профессор Кир, выглядящий так же невозмутимо и непреклонно, как обычно, и, может, даже ещё невозмутимее и непреклоннее, не вздумает, как он любит, попросить нерадивого любимого ученика повторить, о чём секунду назад шла речь.
Утром, когда Мэтью спускался из своего общежития, вахтёрша в холле, которая умудрялась помнить абсолютно всех обитающих здесь студентов не только по именам, но и в лицо, сообщила, что «ему письмо». Она была, впрочем, не вполне откровенна, потому что писем было несколько, штук пять или шесть – Мэтью не пересчитывал, он и читать-то бросил на третьем. Тон посланий варьировался от умоляющего до требующего, но смысл был практически одинаков: люди в письменной форме подробно излагали ему свои благородные желания тире планы по благоустройству мира и общества. Да ещё и приводили массу аргументов в пользу того, что именно их мечту, а не чью-то, он должен осуществить. Иные проекты были неприкрыто утопичны – видно, народ решил, что, раз к делу привлечена магия, придумывать можно всё, что угодно, хоть розовых поющих дельфинов, хоть общество без пороков.
Мэтью почувствовал себя полным составом комитета по выдаче грантов и стипендий, после чего пошёл и аккуратно выбросил и вскрытые, и до сих пор запечатанные конверты в мусорную корзину перед школой.
Вчерашний покупатель не врал – слухи в этом городе сами по себе распространяются быстрее, чем любой мальчишка, продающий газеты, ехал бы на самом лучшем велосипеде. И, очевидно, доброй половине всей братии нищих, лентяев, фанатиков и прожектёров здешних неблагополучных мест уже известно полное имя Мэтью и его место учёбы.
Спасибо хоть отправители писем не вздумали заявиться лично всей гурьбой, а то цирк уродов никто не заказывал…
- А-аааааааааАаа-ииииииииииииииии-аааааааргх!!
Задумавшийся Мэтью, который до этого подпирал голову рукой, от внезапности чуть не треснулся лбом об парту. Он в недоумении вскинул глаза, пытаясь понять, куда он попал: вокруг стоял оглушительный женский визг, слышались истерические крики «Убей его, убейубейубей!», иные девушки-студентки прямо с ногами вскочили на столы и дрожали, как фруктовое желе. Задние ряды с любопытством вытягивали шеи, безрезультатно силясь сообразить, что же происходит и чем все так напуганы.
Мэтью вопросительно взглянул на Кира. Профессор сидел за учительским столом, устало прикрыв ладонью глаза, и на его лице чётко и разборчиво было написано «меня окружают идиоты» или, может, «за что мне послан этот балаган». Сейчас он выглядел как человек, который медленно, спокойно считает про себя до десяти, но о том, какой силы будет взрыв, когда отсчёт подойдёт к концу, лучше заранее не думать.
Визг смолк было на секунду, но тут же возобновился с удвоенной силой, да ещё и под аккомпанемент глухих беспорядочных ударов. Мэтью наконец разглядел, в чём дело: по одной из парт стремительными зигзагами бегал огромный, жирный, усатый рыжий таракан, а всполошившиеся ученицы, движимые инстинктивным паническим страхом перед насекомыми, разносящими заразу, тщетно пытались прибить его греческим словарём.
Наконец один из карающих ударов достиг цели. Юная убийца в юбке, видать, самая меткая, с квадратными от ужаса глазами поддела расплющенный хитиновый трупик углом своей книги и брезгливым, спешным движением скинула его на пол. При взгляде на лица её подруг сразу становилось понятно, что сегодня за эту парту ни одна из них уже не сядет.
- Дамы, - с глубоким вздохом саркастически проговорил профессор Кир, - всё позади, всё кончено. Он не оживёт. Прошу вас занять свои места.
Девчонки, спасавшиеся высотой и, похоже, ещё не до конца поверившие, что опасность миновала, вняли его увещеваниям и боязливо начали потихоньку спускаться на твёрдую землю.
- Прекрасно, - кивнул Кир, вставая из-за стола и подходя к доске, - хотя я всё равно считаю, что несчастное животное не заслужило такой участи. Итак, как я говорил до нашего вынужденного перерыва, предложение строится…
Навёрстывание потерянных пяти минут пошло своим чередом. Мэтью даже почувствовал некоторое разочарование от того, что никому как следует не намылили шею. Впрочем, ведь одного конкретного виноватого всё равно не выявить, а казнить всех, да тем более за эмоцию, над которой они вроде как не властны, не слишком-то умно…
Он хотел было продолжить гипнотизировать учебник, но вдруг заметил нечто, приковавшее его взгляд: на книжной полке на стене, неподалёку от места, где он сидел, толпились точно такие же рыжие, наглые тараканы. Про насекомых обычно говорят, что они кишат, но эти не кишели, а именно толпились – не бегали хаотично, а просто неподвижно стояли кучей. И, насколько зрение Мэтью позволяло разглядеть, все до единой усатые головы были повёрнуты к нему.
Он вздрогнул от неприятного ощущения, будто многие пары сложных фасетчатых глаз испепеляют его своими неосмысленными взглядами.
Это же какой-то абсурд, откуда здесь подобная гадость? Сколько он ни учится в этой школе, до сегодняшнего – нет, до вчерашнего дня, там, на лестнице – не видел ни единого комнатного паразита. Ни мух, ни крыс, ни тараканов. Даже паутина висела, а самих пауков было не видать, как будто они прятались. Из скромности, наверное.
Покидая кабинет после звонка, иные ученицы, до сих пор не отошедшие от шока, возбуждённо обсуждали увиденное. Какая малость, однако, нужна, чтобы занять женщину.
Мэтью, как всегда, уходил последним, и профессор Кир окликнул его.
- Видел, сколько их там? – спросил он, кивая на оккупированную насекомыми полку.
Мэтью кивнул.
- А там? – профессор указал на потолок.
- О чёрт, - почти в искреннем ужасе произнёс Мэтью, задрав голову.
По потолку вдоль стены шёл ряд ламп с белыми полупрозрачными абажурами; так вот, абажур светильника, висящего прямо над его партой, был полон тёмной шевелящейся массы.
Честное слово, если бы этим вредительским тварям взбрело в плоские головы взять и всем скопом попрыгать на него сверху, он бы повёл себя не лучше давешних визжащих дамочек.
- Что за ерунда? – пробормотал он, помотав головой. – Да в этой школе сроду не было насекомых!
- Во всяком случае, их не было видно, - поправил Кир, - что даёт мне основание думать, что сегодня они пришли как гонцы, а не как шпионы.
- Гонцы? – Мэтью недоверчиво взглянул на него. – Что это значит?
- Я предполагаю, - профессор вздохнул, - что это значит, что одна весьма влиятельная особа просит тебя о визите.
- Влиятельная особа? – Мэтью не поверил своим ушам. – Кто? Зачем?
Только задал последний вопрос – и понял, что ответ знает заранее: понятное дело, зачем он теперь нужен людям, тем паче влиятельным. Кстати говоря, интересно, а не тот ли это тип нарисовался, что прошлым вечером перекупщика присылал? А что, вчера какой-то пройдоха, сегодня тараканы. Перемена почти что к лучшему – эти, шестиногие, хотя бы молчат.
- Откуда я знаю? – профессор Кир дёрнул плечом. – Спросишь при встрече. Полагаю, тебе нужно будет прийти в одно местечко на Восточном рынке. Я, кстати, тоже намерен отправиться туда, так что мы могли бы пойти…
- Я сам доберусь, - перебил Мэтью.
Профессор удивлённо поднял брови, и ученику пришлось пояснить:
- Я уже был там. И ничего, выжил.
Выжил-то выжил, добавил он про себя, правда, в течение двадцати минут лишился кошелька вместе со всем рюкзаком – благо, хоть документы удалось сберечь – получил в глаз, был укушен крайне диким неизвестным животным, похожим на пернатого хорька, и едва не подвергся уличному гипнозу. Что ни говори, его первые полчаса жизни в этом городе были весьма насыщенными. И к тому же давали ясное правдивое представление о том, что ждёт его дальше.
Но вообще это глупо и непредусмотрительно. Существуют же нормы и законы, запрещающие, например, размещать дающий массу отходов химический завод рядом с водохранилищем – так почему бы не издать полезный указ, предписывающий строить вокзалы в значительном отдалении от самых злачных, самых опасных мест города, где у тебя не только часы, но и рассудок вполне могут украсть? Может, тогда хотя бы часть приезжих будет ступать на эту землю не нищими и в хорошем настроении. Всем же выгоднее.
- Ну хорошо, как знаешь, - согласился Кир. – Тогда приходи туда, скажем, в шесть часов. Я тебя найду. Объяснять дорогу бесполезно – в том районе всё, кхм, слишком быстро меняется. Раз был – сам знаешь.
Мэтью знал. Зайдя на Восточный рынок, вернуться обратно во внешний мир тем же путём, что и пришёл, нечего было даже надеяться. Иногда казалось, что дома там меняются местами, а дороги ползают по земле, как змеи.
Вдруг в нём встрепенулся упрямый протест. Что же это, кто-то незнакомый шлёт ему почтовых тараканов, а он, как собачка, и рад бежать на зов?
- Почему вы так уверены, что я пойду на эту встречу? – сварливо и несколько запоздало осведомился Мэтью.
Профессор одарил его странным взглядом и пожал плечами.
- На самоубийцу ты вроде не похож.

По-хорошему поразмыслить над загадочными словами учителя латыни не было ни времени, ни возможности: следующим уроком своих юных жертв поджидала геометрия. Эта дисциплина сумела заслужить у Мэтью особо неприязненное отношение: он не желал понимать, зачем при помощи какой-то извращённой, притянутой за уши логики доказывать, что, к примеру, прямая пересекает окружность, если на чертеже сразу прекрасно видно, что так оно и есть.
И уже в кабинете, незадолго до звонка, он вдруг обнаружил, что оставил тетрадь с домашним заданием у себя в комнате. Невыполнение – а в данном случае просто непонятно чем объяснимое отсутствие – сей пытки на дом обычно каралось отрыванием головы зубами, так что пришлось от души проклясть глупую банальность обыденной ситуации и со скоростью ураганного ветра бежать обратно в общежитие.
Однако нашлись препятствия, как всегда. Под конец пути перейдя на шаг, Мэтью увидел, что у дверей жилого корпуса стоят двое весьма живописных молодых людей. Один из них был вполне прилично одет и имел чисто выбритое представительное лицо, второй щеголял залатанными штанами вкупе с трёхдневной щетиной, и, судя по всему, они о чём-то шёпотом переругивались.
Контрастная парочка, видимо, заметила его приближение, потому что в шорохе их шушуканья ясно послышались слова:
- Вон он идёт!
- А это точно он?
- Да точно, точно…
После чего тот, что выглядел поприличнее, с сияющей улыбкой выступил вперёд, бодро оттолкнув второго куда-то себе за спину.
- Господин Хоук… - начал было он.
О боги, у него что, на лбу написано, кто он такой?
- Кто вы и что вы тут делаете? – спросил он устало.
- Позвольте представиться, - всё так же бодро, словно по писанному и заученному, затараторил хорошо одетый, - меня зовут Джереми Вебб, я выпускник высшего экономического колледжа, и у меня есть несколько весьма многообещающих идей, которые при наличии приличного стартового капитала с лихвой окупятся уже через полго…
- Не слушайте его, - вдруг с жаром перебил второй, небритый, - его за такие идеи регулярно с лестницы спускают! А я никого не обманываю, у меня жена и дети, трое, и мне нужно только…
- Да замолчи ты, дай закончить! – воскликнул Вебб, но его оппонент замолчать не пожелал, и они заговорили оба разом, перебивая друг друга, так что в мучительно эмоциональном и громком двухголосье не удавалось разобрать больше ни слова.
Ясное дело, Мэтью уже и не слушал. Он внимательно смотрел на этих двоих: работяга с какого-нибудь завода и коммивояжёр, торгующий просроченными идеями от двери к двери; одному, очевидно, не хватает хватки, второму – денег на содержание тех самых жены и детей…
И понятно, к кому и за чем они пошли, когда поняли, что исполнять свои желания собственными же руками сложно и долго. Что же, попытать удачу стоило, молодцы ребята, что не побоялись. Это ведь как лотерея – никогда не знаешь, вдруг повезёт.
Но только как же они не ко времени, а внутрь его явно не пустят, пока не добьются своего.
Мэтью сам так до конца и не понял, что произошло дальше.
- Замолчите оба! – прикрикнул он, и спорщики испуганно притихли.
- Вы, я так понимаю, за деньгами пришли, - спокойно сказал Мэтью. – Так?
Они синхронно кивнули.
- Хорошо. Ты, - Мэтью указал на неудачливого дельца, - сколько тебе нужно для счастья? Безотносительно чего бы то ни было, в теории. Сколько?
- У вас столько нет, - напыщенно отозвался тот.
- Учту, - кивнул Мэтью и обратился к примерному семьянину. – А тебе?
- Сотен пять, - ответил тот после секундного раздумья, - больше, пожалуй, незачем…
Мэтью посмотрел на обоих долгим тяжёлым взглядом. Просители молча ждали.
Потом он вытащил из кармана кошелёк и без слов кинул его небритому, который поймал дар с выражением крайнего изумления на лице.
- Убирайся и будь счастлив, - велел Мэтью. – А ты, - он коротко взглянул на Вебба, - просто убирайся.
Через секунду ни того, ни другого в поле зрения уже не было: оба исчезли со школьной территории, словно по мановению волшебной палочки. Как всё-таки быстро умеют передвигаться люди, когда боятся, что у них, одумавшись, отнимут свежеполученные деньги...
И только какое-то время спустя Мэтью сполна осознал, что он только что отдал какому-то незнакомцу, которого видел в первый и последний раз в жизни, кошелёк с остатками стипендии и проездным билетом на трамвай.
Он крайне грубо выругался и со злости ударил кулаком по стене – после чего выругался ещё раз, потому что вышло неожиданно больно.
- Господин Мэтью Хоук?
Голос был очень приятным и, что важнее, женским. Мэтью, никак не ожидавший, что кто-то видел его, выражаясь мягко и округлённо, не слишком умное поведение, вздрогнул и обернулся. Перед ним стояла очаровательная девушка лет этак двадцати пяти с очень красивыми рыжевато-каштановыми волосами, одетая в фиолетовое весеннее пальто.
- Я прошу прощения, - сказала она, - надолго я вас не задержу. Моё имя Кэти, меня послал господин Ноктис. Он просил передать вам это, - и она протянула ему небольшой, аккуратно сложенный лист бумаги.
Мэтью развернул записку и прочёл:
«Господин Хоук,
к моему сожалению, вчера у нас не было возможности как следует пообщаться друг с другом, поэтому сегодня я хотел бы просить вас о дружеской встрече. Пожалуйста, сообщите моей посыльной удобное вам время, а место я найду сам.
С уважением,
Мефисто Ноктис.
P. S. Обещаю, что не буду ничего у вас просить»
Мэтью перечитал послание ещё раз и подумал: а почему бы и нет? На данный момент времени его желание беспричинно посылать людей гулять далёким лесом было сполна удовлетворено пару минут назад.
- В пять, - произнёс он, обращаясь к Кэти, - пожалуйста, будьте добры передать господину Ноктису, что я готов встретиться с ним сегодня в пять.

Эта девушка, в отличие от большинства вечно спешащих современных горожан, не испарилась бесследно, мгновенно переместившись в какое-то другое место, а просто не торопясь ушла по земле. Такое нынче нечасто увидишь.
Разумеется, на геометрию Мэтью опоздал, и неслабо, за что и был приговорён к прослушиванию стандартной ругательной формулы, касающейся и его лично, и всего непутёвого поколения в целом. Ничего, Телль правильно утверждает, что привыкнуть можно ко всему – после десятого прослушивания любые упрёки теряют свой воспитательный эффект.
После уроков подсчёт мелочи, завалявшейся в карманах, выявил, что её хватит ещё на две или три поездки на трамвае. Дальше придётся кататься зайцем, ну да это обычная практика; кормить в школе вроде кормят, да и конец месяца не за горами, так что ничего-о, можно и совсем без денег дожить!
Или занять у кого-нибудь из друзей. Надо только сообразить, существуют ли таковые в природе. Мэтью припомнил только Лорию, у которой категорически не желал ничего просить.
Кстати о птичках, сегодня у него ещё есть время, чтобы навестить госпожу Ст в её больнице.
Мэтью, чьи карманы после оплаты проезда до пункта назначения стали совсем уж удручающе лёгкими, застал Лорию, видимо, только что вошедшую в свой кабинет, снимающей пальто перед зеркалом. На улице она всегда почему-то поднимала воротник и закутывалась в шарф почти по самые уши, так что разматываться приходилось долго. Есть люди, которые мёрзнут от любого ветерка, такие с радостью застёгиваются наглухо по самую макушку…
Зеркало было маленькое и мутное, без рамы, зато с отколотым углом, и отражение, которое Мэтью краем глаза успел в нём увидеть, показалось ему – конечно, только показалось! – страшно неправильным, неправильно страшным, и…
- Мэтью! – радостно воскликнула Лория, повернувшись к нему. – Я так рада, что ты пришёл. Прости, вчера пришлось убежать – дела, дела!..
Разумеется, только показалось. Не могут же тени в самом деле падать на лицо этой красивой, милой женщины таким образом, как будто у неё нет не только глаз, но и собственно глазниц, только гладкая кость черепа…
- Да и сейчас только пришла, как видишь, - продолжала Лория. – Бегала в магазин за мясом.
И уж тем более не может быть, что у неё нет губ и ничего вообще, только едва обозначенная выпуклость на месте носа. Это совершеннейший абсурд – она ведь видит, она ведь разговаривает. Вон, безлицая кошка в отсутствие рта молчит как утопленник, ни разу не мявкнула. Это показатель.
Тени, плохое зеркало, невнимательный взгляд шутят шутки. Чёрт побери, давно пора научиться понимать, что реально, а что нет.
- За мясом среди рабочего дня? – удивился Мэтью. – Зачем? Вроде не дефицитный товар, к вечеру всё не перекупят.
- Нужно кормить гостей, - с улыбкой пояснила Лория, вешая пальто на крючок, привинченный к плохо покрашенной стене, и кивнула куда-то в угол.
Мэтью проследил за её взглядом. Около стены, между коробок с бумагами, с аппетитом обедала кошка, повернувшись к нему подозрительно знакомым хвостом.
Животное обернулось через плечо и одарило Мэтью взглядом совершенного отсутствия глаз, после чего вернулось к усиленному поглощению мяса, словно всё остальное в мире не имело ровным счётом никакого значения.
Так и есть, старая знакомая. Мэтью поймал себя на полной немного брезгливого любопытства мысли о том, что он одновременно хотел и очень не хотел бы увидеть, как именно эта кошка ест. Всасывает питательные вещества через шкуру?..
- А, - промолвил он, прилагая все усилия к тому, чтобы не употребить какой-нибудь фразеологизм про «знакомые лица», ибо о лицах сейчас речь не шла, - значит, и Криволапка здесь?
- Криволапка? – переспросила Лория, весело фыркнув. – Ты так её зовёшь?
- Да, - отозвался Мэтью, пялясь в кошачью спину. – А вы?
- Мне не приходится её звать, - усмехнулась госпожа Ст. – Обычно мясо само по себе способствует её появлению.
- Все кошки одинаковы, - вздохнул Мэтью. – У меня в детстве был кот, так он после часовой голодовки уже проявлял склонность к охоте на людей…
Потом он снова таскал коробки. Некоторые из перенесённых ранее Лория уже опустошила, разместив их содержимое в пронумерованных датами ящиках шкафов, доставленных, по её словам, сегодня с утра. Да и вообще в старом, не соответствующем технике безопасности архивном помещении стратегически важной макулатуры неумолимо становилось всё меньше и меньше.
На это Мэтью с усмешкой заметил, поставив на пол очередную коробку:
- Этак скоро я вам и нужен больше не буду, госпожа Ст.
- Но ты же всё равно будешь меня навещать, правда? – отозвалась та. – Дело, если пожелаешь, я тебе всегда найду, - и рассмеялась.
Мэтью улыбнулся. Разумеется, он будет навещать. Привычка – вторая натура, так что он уже не мог даже вообразить, что в дальнейшем снова целые дни после школы будет просиживать дома.
А через два месяца, даже думать неприятно, нагрянут летние каникулы, кошмарно долгие, скучные и бездомные – понятное дело, что по окончании учебного года жильё студентам не предоставляется до самого сентября. А чтобы заработать денег и обеспечить своё существование, в этом городе нужно либо образование, либо умение сначала незаметно подкрадываться, а потом быстро убегать. Ни того, ни другого у Мэтью пока не было.
В прошлом году, помнится, он провёл лето за городом, у одной далёкой родственницы по папиной линии; весь трюк был в том, чтобы незаметно затеряться среди девятерых её сыновей, которых она не имела привычки пересчитывать. Правда, спать приходилось в дровяном сарае, и вообще приятного было мало.
А позапрошлым летом Мэтью ещё жил дома, что было даже хуже.
Наверное, на этот раз лучшим выходом будет попытаться найти какую-никакую работу и собственный угол для сна. Всё-таки детство кончилось, пора начинать самостоятельную жизнь и дальше по тексту…
- Что у тебя с рукой? – спросила Лория, мельком взглянув на ободранные костяшки его пальцев.
- Подрался со стеной, - честно ответил Мэтью.
Потом они снова пили чай – это стало доброй традицией. Мэтью вообще поначалу хотел сделать вид, что не заметил стрелок часов, почти подошедших к четырём, но после всё-таки встал и стал неохотно прощаться.
- Надо бежать, - объяснил он, - я сегодня необычайно популярен, все хотят меня видеть.
Когда Мэтью шагнул за порог, Криволапка проводила его долгим, задумчивым взглядом, после чего принялась намывать гостей.
Он почти дошёл до лестницы, когда из вечно полутёмного коридора донеслось:
- Привет.
Мэтью едва не вздрогнул от неожиданности: оклика от пустого пространства он никак не ожидал. Но, как оказалось, это была всего лишь Телль, перебравшаяся на три или четыре дивана ближе к началу коридора.
- Привет, - отозвался Мэтью.
- Куда ты сейчас идёшь?
Она сидела в своей обычной позе, ссутулившись и подтянув одно колено к груди, и на свету выглядела ещё более растрёпанной.
- На Восточный рынок, - ответил Мэтью, не видя смысла скрывать от неё что бы то ни было.
И вдруг Телль попросила чего-то очень неожиданного и внезапного.
- Возьми меня с собой? – предложила она.
И добавила, словно оправдываясь:
- Мне кажется, я уже целую вечность на улицу не выходила.
- Ты знаешь, что это за район? – предостерёг Мэтью. – Это не лучшее место для…
В конец фразы так и просилось избитое и раздражающее «… для женщины», но он пораскинул мозгами и закончил немного более правдиво:
- …для кого бы то ни было.
- Я знаю, - беззаботно откликнулась Телль. – Я выросла в этом городе, Мэтью, везде бывала. К тому же у меня как раз есть одно дело в тех краях…
Похоже, Телль и правда не бывала на свежем воздухе страшно долго. Когда они выползли на крыльцо, она щурилась от проглядывающего между облаков солнца, как маленький кротик, а потом, спрятав руки в карманы, заявила:
- Как странно.
- Что именно? – поинтересовался Мэтью, косо взглянув на неё.
- Я знаю десяток людей, которые жалуются, что больничный запах их пугает, - задумчиво промолвила она и глубоко-глубоко вдохнула влажный и липкий, пахнущий дождём воздух, словно сигаретой затянулась, - а я так привыкла, что мне без него даже как-то странно и неправильно.
Мэтью подумалось, что эта привычка имеет свой смысл. С учётом того, насколько заразен этот город, как быстро он проникает в кровь и в кости, возможно, прятаться от него в стерильных больничных коридорах для кого-то действительно самый лучший выход…
- Это поправимо, - сказал он вслух.
- Смотри, - позвала Телль, когда они огибали здание больницы. Мэтью подошёл поближе, и она показала ему длинные, глубокие царапины на стене.
- Насколько я помню, позавчера их ещё не было, - заметил Мэтью. – Насчёт вчерашнего дня не уверен, было слишком темно.
- Как будто огромный дикобраз здесь спину чесал, - заявила Телль. – Смотри, и на асфальте тоже!..
На асфальте царапин не было, зато обнаружились свежие дыры и выбоины. Телль даже не придумала, с чем их сравнить, а в голову Мэтью закралось нехорошее подозрение, что эти дефекты дорожного покрытия напоминают некие… Скажем, если бы очень когтистое, очень тяжёлое существо прошлось по дороге, возможно, оно оставляло бы следы вроде этих.
На полпути к трамвайной остановке они обнаружили, что в одном месте заграждения на берегу канала покорёжены, поломаны и уронены наземь. Как будто здесь что-то вылезало на берег, сказал бы неосведомлённый комментатор. Мэтью же был комментатором чересчур осведомлённым, так что он даже мог представить, что именно прокладывало себе путь на сушу – ведь он читал об этом не далее как два дня назад.
Интересно, где книжные твари прячутся сейчас, при свете пусть не слишком ясного, но всё же какого-никакого дня?
За разными невесёлыми мыслями Мэтью споткнулся о голубя, слишком ленивого, чтобы вовремя убраться с дороги.
- Чёртова птица, - проговорил он с досадой, но даже для самого себя удивительно вежливо.
- Почему-то куда ни пойду, везде их полно, - поделилась Телль. – Слетаются, как будто запомнили меня. Знаешь, говорят ведь, что голуби умом не блещут, летающие крысы и всякое такое, а я вот почти поверила, что и у них есть мысли. Одно время, пару лет назад, я сюда часто ходила кровь сдавать, - она улыбнулась, немного грустно, - очень хотелось людям помочь. Так вот, по правилам донору полагаются какие-то смешные деньги, точную сумму уже не назову, чай и булочка. Чай наливали сносный, а вот булкой было впору крыс травить, ну, или по темечкам бить, эффект получился бы один и тот же. Так что я каждый раз выходила на крыльцо и кормила ею голубей. Они вроде не жаловались, ели за милую душу… А через некоторое время уже стали слетаться отовсюду, только завидев меня. Причём не только здесь, в других местах тоже. Как собаки того мужика, который любил со светом баловаться. Павлова, кажется.
Птицы бестолково бродили вокруг и курлыкали, временами поднимаясь невысоко в воздух и перелетая с места на место. Один из таких лётчиков вдруг потерял всякий страх и приземлился Телль на плечо.
- Вот видишь? – рассмеялась она. – Теперь только так себя и ведут. Совсем ручные.
- Ещё бы, - хмыкнул Мэтью, - кошка помнит, чьё мясо съела.
Интересно, вот эта беззаветная птичья симпатия распространяется на огромных, чёрных голубей, больше похожих на летучих мышей? В предстоящей охоте на нечисть это было бы небесполезно.
- Того и гляди, - вздохнула Телль, тактично стряхивая с себя голубя, - превращусь в одну из этих пыльных старушек-птичниц, у которых шляпа по жизни исполняет роль взлётно-посадочной полосы… Смотри, трамвай идёт.
Трамвай и правда подошёл. Они забрались внутрь, и Телль, бросая быстрые, опасливые взгляды на кондуктора в другом конце салона, прошептала Мэтью:
- Придётся партизанить, потому что у меня совсем нет денег.
- Присоединюсь к тебе, - ответил Мэтью тем же манером, - у меня у самого их не слишком много.
И они встали у длинного горизонтального поручня и принялись с абсолютно непрошибаемо кирпичными лицами внимательно-внимательно глядеть в окошко, всем своим видом показывая, что они законопослушные граждане и вообще заплатили за проезд ещё на предыдущей остановке. Друг на друга старались не смотреть: Мэтью при взгляде на серьёзное и отстранённое лицо Телль разбирал беспричинный смех, да и она, похоже, испытывала точно такое же веселье, глядя на него. Чёрт побери, почему всегда именно в тот момент, когда ни за что нельзя смеяться, любая ерунда кажется страшно забавной?
Кондуктор, лысеющий мужчина в очках и вязаной жилетке, уже несколько раз проходил мимо них, бродя туда-сюда по вагону и обилечивая других пассажиров. В какой-то момент он начал бросать на двух странных типов с лицами профессиональных игроков в покер подозрительные взгляды поверх линз своих окуляров. Кажется, он что-то заподозрил и, похоже, уже всерьёз вознамерился потребовать у них предъявить проездной документ, но – о удача! – трамвай как раз подъехал к нужной остановке, и Мэтью с Телль спаслись банальным молниеносным бегством.
Они буквально скатились по ступенькам на тротуар – им вслед неслась ругань кондуктора, едва не сбитого с ног – и оба расхохотались, как ненормальные.
- О боже, если бы ездить зайцем всегда было так забавно, я бы никогда больше за билеты не платила, - в конце концов заявила Телль.
- Это заслуга адреналина от совершения крошечного преступления, - возразил Мэтью. – Привыкнешь – будет уже не то.
Общественный транспорт завёз их в весьма трущобный, печальный район. Вокруг грудились серые невысокие длинные дома, обычные бараки работяг, у которых нет лишних денег, чтобы платить за жильё, и лишнего времени, чтобы спать. Большинство зданий сейчас было заброшено и пустовало: окна повыбиты, иные стены черны от копоти – следы грандиозной забастовки здешних заводских, произошедшей, должно быть, лет пятнадцать назад…
- Здесь жутковато, - Телль высказала очевидное, с опаской заглянув в тёмный, лишённый двери проём в стене.
Под ногами хрустели битые стёкла и кирпичная крошка. Все плоские поверхности любой проекции тут были исписаны разными словами, в основном имеющими экспрессивно-негативную нецензурную окраску. На одной стене, на уровне второго этажа, кто-то весьма искусно яркими, но уже запылёнными красками нарисовал стайку разноцветных тропических рыбок – каждая ростом в человека.
- Ничего, - подбодрил Мэтью, - дальше, у старого завода, будет веселее.
Кстати, а вот и завод, его уже видно – высится над всем остальным, и кирпичные трубы уродливо торчат прямо в небо. Некогда здесь производили резину и нещадно эксплуатировали наёмных рабочих; ныне же всё полуразвалившееся, хрупкое здание с прохудившейся крышей, заросшей берёзами, равно как и территорию вокруг него, занял Восточный рынок.
Его всегда удавалось учуять раньше, чем увидеть глазами: запах пота множества тел, грязи, гари, разложения чего-то неведомого, но очень отвратительного смешивался с ароматами воскуриваемых благовоний, цветов и незнакомой, чуднОй еды. От этого эклектичного парфюмерного коктейля кружилась голова, а любая собака-ищейка теряла след и забивалась под ближайший диван.
Они едва вышли из тихого переулка – и сразу угодили в водоворот шума и беспорядочного пешеходного движения. Людским потоком Телль отнесло было в сторону, но она продралась обратно, поближе к Мэтью, и ему очень захотелось схватить её за руку или хотя бы велеть, перекрикивая десятки здешних звуков, держаться поближе к нему. За себя он не беспокоился, красть у него было больше нечего, кроме звезды, за которой он всяко был способен уследить, а на органы здесь разбирают редко и только самых невезучих, но она – другое дело: она женщина, прежде всего, а они здесь стоят на порядок дороже и покупаются охотнее.
Вместе они медленно пробирались через толпу, состоящую из множества одетых в самые разнообразные одежды людей, почти каждый из которых что-то нёс – иные открыто в руках, другие – спрятав под полу. Воняло одновременно дикими зверями и ладаном: где-то здесь, в окрестных домах и подворотнях, притаилось несколько храмов малоизвестных божеств различной степени извращённости. Вон, например, какой-то парень, судя по виду, жрец или его местный аналог, с кольцом в носу и традиционным чёрным полупридушенным петухом в руках спешит мимо. Высокая женщина в длинной алой юбке танцевала ломанную и дёрганную тарантеллу в компании дрессированных разновеликих дворняжек, подвывающих и подпрыгивающих на задних лапах; традиционная обезьянка в штанах крутила ручку старинной дребезжащей шарманки, звук которой, впрочем, терялся в царящем на рынке шуме. В какой-то момент ноги Мэтью коснулось что-то жёсткое и мохнатое, он заозирался и с ужасом понял, что мимо него только что прошёл медведь на цепи. Правда, кто его вёл, он не разглядел, потому что поспешил брезгливо отмахнуться от высунувшейся из-за какой-то занавески из бус бледной руки с длинными, накрашенными чёрным ногтями, ласково дотронувшейся до его плеча.
Повара близ презирающих всякую пожарную безопасность костров и жаровен громко зазывали голодных покупателей, однако ингредиенты их блюд, висящие рядом на крюках и лежащие на самодельных дощатых столах, могли в мгновение ока отбить даже самый зверский аппетит. На стенах и верёвках неведомая рука развесила ткани, пучки сушёных трав, парики и бусы; кто-то, чихая, нюхал дорогие специи, кто-то покупал странного вида музыкальные инструменты и желал опробовать их прямо у прилавка, внося свой вклад в ужасающую симфонию шума, кто-то выбирал нестандартное, но оттого не менее смертоносное оружие. Иные торговали собой, и не только в известном смысле: здесь вы могли купить себе добровольного раба, помощника в бизнес, жену… Мэтью как-то раз беседовал с чудаком, который утверждал, будто бы приобрёл себе в этих местах младшего брата – правда, немало усилий после ушло на то, чтобы отучить невоспитанного дошкольника ругаться как сапожник и жевать табак.
Всё-таки, если пораскинуть мозгами, ясно, что Восточный рынок недаром сам собой возник и разросся именно рядом с вокзалом: многие торговцы здесь продадут свой товар ещё до темноты и уедут восвояси вечерним поездом, чтобы назавтра или, может, несколько дней спустя вновь вернуться с новыми невообразимыми вещами на продажу. Ведь большинство из них – приезжие, бездомные, цыгане, странствующие циркачи, да мало ли кто ещё, такие чужеродно яркие и громкие на фоне обычной тихой серости этого города, где и солнце-то толком не светит.
Где-то рядом с Мэтью и Телль полыхнуло яростное пламя и послышался восторженный девичий писк: не то укротитель огня, подобно дракону, выпустил изо рта струю пылающего керосина, не то какой-то пьяный случайно сунул голову в факел – здесь ценили любое развлечение.
Помнится, как-то раз правительство, вообще-то довольно ленивое и предпочитающее ни во что не вмешиваться, предприняло попытку вооружённым способом разогнать отсюда весь сброд, дабы очистить территорию под общественно полезные нужды. В результате операции половина отряда, отправленного на это неблагодарное дело, пришла обратно своим ходом с лёгкими переломами и синяками, а другая и вовсе не вернулась. Некоторых пропавших парней, поговаривают, ещё некоторое время замечали самостоятельно продающими на рынке какую-то дрянь, а иных больше не видели никогда. Оставалось надеяться, что они попали в лучшее место.
И без того затруднённую циркуляцию пешеходов на слишком узких улочках между заводских домов дополнительно осложняли бравые парни с лотками на сильных шеях, торгующие всякой мелочью прямо на ходу, которые к тому же очень любили наступать на ноги и совершенно случайно колотить всех локтями. Один такой вот лоточник словно из-под земли возник прямо перед Мэтью и Телль, преграждая им путь.
- Вечер добрый, кр-расавица! – жизнерадостно воскликнул он, видимо, решив, что девушкам всегда легче что-нибудь всучить. – Куклу Вуду не желаете?
И правда, в его плоском деревянном лотке рядами лежали маленькие и не особенно детализированные глиняные человечки.
- Новенькие, свеженькие, только из печи, даже глина ещё тёплая, прошу, потрогайте! – бодро рекламировал торговец, словно горячие пирожки предлагал. – Всего один волосок вашего врага - и больше он никогда не будет вам докучать! Ну, признайтесь, неужели вы никогда не желали превратить чью-нибудь жизнь в ад одним движением своего очаровательного пальчика?..
Телль отступила на полшага назад и отрицательно помотала головой. Её лицо выражало совершенно детскую смесь ужаса, интереса и чего-то наподобие транса, как мордочка кролика, сидящего перед голодным старым удавом, не в силах отвести глаз.
- Или, скажем, вот эта вещица, - торговец подцепил пальцами какие-то корешки и травки, связанные чёрной суровой ниткой. – Закапываете её под нужным порогом – и ни деньги, ни старые друзья в тот дом больше не заглядывают. Как вам?
- Ужасно, - честно призналась Телль.
Парень, похоже, воспринял это как комплимент. Сдаваться он явно не собирался, в нём чувствовалось наличие предпринимательской жилки.
- Специально для вас и только сегодня, - заявил он, - отдам за полцены, в комплекте вот с этим, - он покачал в воздухе цепочкой с подвеской. – Это перевёрнутый крест, если при крещении ребёнка поменять его местами с…
- А это что такое? – перебил Мэтью, указывая пальцем на безобидные с виду небольшие прямоугольные бумажки.
На белом фоне методом кружочка и пяти палочек был нарисован человечек – ноги, изогнутые под неестественными углами, скорее всего, должны были символизировать танец. По краям картинки тянулись какие-то непонятные надписи – насколько Мэтью мог судить по виду, просто бессмысленные и непроизносимые комбинации латинских букв с вкраплением греческих и ещё каких-то символов, похожих на перевранные скандинавские руны.
- О, - промолвил продавец, и его глаза вспыхнули недобрым блеском. – Это лидер продаж… Медленная смерть на самоклеящейся основе. Его нужно прикрепить на одежду, которую человек постоянно носит, но так, чтобы он не заметил, к примеру, под подкладку или на подошву ботинка… Через двенадцать часов контакта, у кого-то раньше, у кого-то чуть позже, наступают апатия, депрессия и суицидальные мысли, а через несколько суток – всё кончено! И совершенно недоказуемо, вот в чём вся прелесть!..
Телль и Мэтью переглянулись и, не сговариваясь, шарахнулись от торговца смертью. Мэтью знал, что так обычно называют наркодилеров, которых в здешних краях водилось как тараканов (и это считалось вполне нормальным), но вот такого хладнокровного и даже весёлого, улыбающегося продавца смерти в рафинированном виде он ещё не встречал.
- Ужас, - выдохнула Телль, когда лоточника с его страшным товаром от них отделяло порядочное расстояние и несколько десятков человек.
- И не говори, - согласился Мэтью и добавил, сообразив, что как-то уж слишком долго они вместе гуляют:
- Эй, ты говорила, у тебя дела. Не забыла?
- Я помню, - успокоила Телль. – Всё равно мне пришлось бы пройти через рынок, делать крюк по округе слишком долго, - она поёжилась, - и вообще в этих мёртвых кварталах идёшь словно по кладбищу. Здесь, может, и опаснее, конечно, зато веселее… Всё равно ведь живые люди вокруг. И не так тихо.
Она огляделась. Вроде толпа вокруг стала не такой густой, значит, они добрались почти до самого вокзала – он должен быть где-то поблизости, там, за домами.
- Значит, сейчас я тебя покидаю и иду вон туда, - Телль указала на арку между красной кирпичной стеной здания старого завода и каким-то другим строением. – А ты остаёшься?
- Именно, - кивнул Мэтью.
Телль улыбнулась ему:
- В таком случае, от всего сердца желаю тебе удачи и вернуться домой со всеми конечностями на надлежащих местах. До встречи, - и нырнула в толпу.
Мэтью проводил её взглядом и попытался хотя бы примерно прикинуть, сколько сейчас времени. Ему хотелось верить, что на первую встречу он ещё не опоздал.
Значит, говорите, любое удобное место, да? Ну хорошо, значит, просто найдём местечко, где потише, заодно и проверим, не подведут ли господина Ноктиса заявленные экстрасенсорные способности…
После недолгих поисков Мэтью обнаружил нечто вроде небольшого и на удивление пустого дворика, заставленного пустыми ящиками, похоже, из-под фруктов. Сюда выходила задняя стенка построенного целиком на честном слове дощатого ларька, ещё с двух сторон были каменные стены старых домов, а с четвёртой – задник фургона, который, судя по насквозь проржавевшим осям колёс, уже лет сто не двигался с места. Здесь было бы уже совсем темно, если бы не пара факелов в высоких держателях, воткнутых в землю. Похоже, это место всё же используется для каких-то нужд, раз освещение обеспечено, но, благо, используется не в данный конкретный момент. Так что помешать кому-то можно не бояться.
Мэтью присел на один из ящиков, что выглядел покрепче, и приготовился к терпеливому ожиданию, но долго ждать не пришлось.
- Господин Хоук? – окликнул уже знакомый молодой голос, и какую-то секунду Мэтью готов был поклясться, что доносился он из бесплотной темноты – какую-то секунду ровно до тех пор, пока из теней не выступил Мефисто Ноктис.
На миг он сощурился, словно даже не слишком яркий свет факелов резал ему глаза, и проговорил дружелюбно:
- Ну и местечко вы выбрали, скажу я вам. Неужто нарочно, чтобы проверить, найду ли?
Он умудрился пройтись по Восточному рынку и выглядеть по-прежнему безупречно, даже пальто не запачкать и не помять. Такое требует особого таланта.
- Вот ещё, - фыркнул Мэтью и продолжил спокойно, без особой враждебности:
- Скажите лучше сразу, чего вы от меня хотите. Что ничего не хотите, всё равно не поверю.
Мефисто негромко рассмеялся. Было в этом смехе что-то неуловимо странное, не понять, что именно…
- Хорошо, - кивнул он, - не будем ходить вокруг до около. Вчера мне, увы, не удалось сделать то, что хотелось, наш общий друг господин Кир не позволил… - он усмехнулся. – Знаете, я был не вполне честен, когда обещал совсем ничего у вас не просить. Одна просьба у меня всё-таки есть, но не переживайте, она не будет вам абсолютно ничего стоить.
- Что это за просьба? – Мэтью вопрошающе приподнял бровь.
- Покажите же мне её, - потребовал Мефисто, и, был ли тому виной отблеск факела или что-то другое, Мэтью почудилось, что его жёлтые кошачьи глаза блеснули в полумраке. – Нехорошо прятать такое сокровище.
Мэтью закусил губу. Разумеется, он и без уточнений понял, о чём речь. Интересно, кто-нибудь вообще в этом городе ещё не в курсе?
- Простите, но эту просьбу я исполнять не стану, - произнёс он твёрдо.
Стоило словам прозвучать, и вокруг, как и вчера, словно стало темнее. И на этот раз Мэтью отчетливо видел, что рожденные открытым огнем тени, пляшущие на стенах, вдруг ожили и, сливаясь и переплетаясь, поползли в сторону Мефисто, совершенно не беспокоясь об источниках и направлении света. Аморфная темнота за его спиной вдруг стала чёрной и непроглядной.
Ощущение, которое Мэтью испытал, наблюдая это зрелище, было сродни тому, что чувствуешь, глядя в глаза человеку, держащему в руках поводок очень злой бойцовской собаки с сильными челюстями: от него так и исходит ощущение опасности, немой угрозы, хотя сам человек вроде бы не прилагает к этому никаких усилий.
- Отчего же? – всё с той же дружелюбной улыбкой промолвил Мефисто. – Я ведь не отберу её у вас, не сделаю ей ничего плохого. И вам тоже. Я так много раз слышал о них, что теперь всего лишь хочу посмотреть.
Мэтью выругался про себя, но сдался и полез в нагрудный карман.
Господин Ноктис протянул руки в чёрных перчатках и взял звёздочку в сложенные лодочкой ладони, очень бережно, затаив дыхание, как ребёнок, поймавший бабочку. Сначала небесное тело в его руках вроде как-то потускнело и вдруг панически замерцало, совсем как вчерашние фонари, но Мефисто сделал досадливое движение рукой, словно отмахнулся от кого-то, заглядывающего через плечо, пробормотал «поди прочь» неизвестно кому, и звезда прекратила бояться и засияла спокойно и ровно.
В её свете всё вокруг казалось голубоватым и остроугольным. Мефисто смотрел на холодный огонёк, не отрывая глаз, и Мэтью прочитал на его лице, искажённом резкими некрасивыми тенями, искреннее восхищение.
- Так вот какие они на самом деле, - наконец задумчиво сказал желтоглазый. Он улыбнулся непонятно чему и вернул звезду хозяину – Мэтью бережно спрятал её обратно в карман рубашки.
- Вам очень повезло, - заметил Мефисто. – Я знавал людей, которые целую жизнь напролёт охотились за падающими звёздами. Сидели за картами неба, узнавали прогнозы, вычисляли координаты… И, насколько мне известно, ни один из них так ничего и не нашёл, кроме пустых кратеров, - он пристально посмотрел на Мэтью и резко переменил тему, буднично осведомившись:
- Вы уже решили, какое желание загадаете?
- Ещё нет, - признался Мэтью. – Сосредоточился на том, как бы удержать её при себе.
- Ах, - Мефисто понимающе кивнул. – И как, уже пытались отнять?
- Пока не особенно активно, - Мэтью пожал плечами.
- Ну, это только пока, - усмехнулся Мефисто. – Могу с уверенностью вам сказать, что дальше будет только хуже. О, - он по-птичьи наклонил голову набок, словно прислушиваясь к чему-то, - смотрите-ка, господа отниматели легки на помине. Я бы посоветовал вам спрятаться куда-нибудь, потому что за вами идут трое мужчин внушительного роста. У одного из них нож, у другого палка с гвоздём, что хуже… да и третий тоже выглядит угрожающе, хоть и не вооружён.
- С чего вы, чёрт побери, это взяли? – не поверил Мэтью.
- Они следили за вами некоторое время, потом неосторожно потеряли; вот сейчас спросили про вас у торговца кошачьими шкурками на углу неподалёку, он сказал, что видел, как вы заходили сюда, и надеялся на вознаграждение, но они ничего ему не дали… - Мефисто бросил на него быстрый взгляд. – Хотите проверить?
Даже если это и было неправдой, Мэтью проверять ни в коем случае не хотел. Так что они вдвоём успели укрыться в тёмной узкой щели между двумя стенами, каменной и деревянной, ровно за секунду до того, как описанная пятью минутами ранее группа действительно зашла во двор – третий, безоружный её член, кстати, едва протиснулся в проход, в который обычный человек помещался свободно.
Мэтью, стоявший, прижавшись спиной к стене, и краем глаза видящий, что происходит снаружи, мог убедиться в том, что Мефисто был прав и точен до самой последней детали, но решил, что сейчас не самое подходящее время выпытывать, откуда он знал.
Самый плечистый из троицы просто стоял посреди дворика, видно, боясь ненароком что-нибудь порушить, два других, поменьше габаритами, неторопливо осматривали всё вокруг, видя, что это тупик, и сбежать их жертве было некуда. Один из них, поигрывая палкой, увенчанной гнутым ржавым гвоздём, сулящим долгие часы мучительных изобретательных пыток, обошёл весь закуток закрытого пространства по периметру и – вполне ожидаемо – остановился прямо около места, где они прятались, по-собачьи нюхая воздух и каким-то светлым, светлым чудом не замечая очевидного. Словно сама темнота была на стороне прячущихся и надёжно скрыла их от чужих глаз.
Мэтью замер, гадая, повезёт ли ему сегодня. Повисла напряжённая тишина: он слышал только деревянный стук палки о ладонь её хозяина, удары собственного сердца, своё же дыхание и…
… и ничего больше.
Целую, судя по ощущениям, вечность спустя охотники за звездой разочаровались и покинули двор. Должно быть, пошли бить торговца котами, которого посчитали дезинформатором.
Мефисто и Мэтью извлекли себя из своего убежища.
- Вот и хорошо, - сказал Мефисто словно сам себе, отряхивая одежду. – Не хотелось применять к ним особые меры…
- Вы не дышали, - выдохнул-констатировал Мэтью, с изумлением уставившись на него. – Там, когда мы прятались, вы ведь не дышали, верно?
Господин Ноктис посмотрел на него с некоторым непониманием, словно не мог взять в толк, о чём речь, а потом рассмеялся.
- О боги, - сказал он, - и верно ведь, со мной такое бывает. Конечно, приходится вдыхать, чтобы разговаривать, иначе никак, но… Отвык, если вы меня понимаете. Знаете, некоторые говорят, что ко всему можно привыкнуть, а я считаю, что совершенно от всего можно отвыкнуть. Вот и я иногда забываюсь… Люди пугаются, - добавил он таким тоном, словно это безмерно его забавляло. – И вы тоже, как я погляжу.
- Мефисто Ноктис!
Мэтью посетило чувство дежа вю. Впрочем, сегодня это имя было произнесено пусть тем же самым голосом, что и вчера, но куда как более резким тоном.
- Оставь в покое моего ученика, - потребовал профессор Кир, стоя в проходе между домами.
- Он вроде не против моего общества, - возразил Мефисто.
- Если по твоей вине с ним что-нибудь случится, мне придётся за него отвечать, - сказал профессор. – Я этого не хочу.
Мысленно Мэтью в очередной раз саркастически поблагодарил его за заботу и дружеское отношение. Впрочем, это, похоже, дурная привычка многих учителей – говорить о детях как о вещах.
- Кир, если ты посмотришь на вещи здраво, - спокойно и твёрдо сказал Мефисто, - ты поймёшь, что не знаешь ни одного человека, с которым что-нибудь случилось именно по моей вине.
Ага, подумал Мэтью. Вину надо просто уметь грамотно распределять, это тоже полезный навык. Да и правда, ведь большинство плохих вещей случается с людьми по их собственной вине – из-за их же неосторожности, глупости, лени… А посторонние только соучаствуют, вольно или невольно.
- Одного знаю, - тихо проговорил Кир. Мэтью заметил, как его руки сами собой сжались в кулаки, и понял, что вчерашнее повторяется – разговор снова повели на незнакомом ему языке недомолвок и воспоминаний.
- Ты был рядом, но не предостерёг её, - сказал профессор. – Не объяснил, хотя сам наверняка знал, чем всё кончится…
- Я повторял тебе десятки раз, - холодно промолвил Мефисто. – В мои обязанности не входит и никогда не входило следить за твоей женщиной. В конце концов, она большая девочка. Да и ты уже много лет не беспомощный мальчишка. С чего я должен приглядывать за вами, как нянька?
- Чёрт побери, я считал тебя своим другом! – почти прорычал профессор.
- Тебе станет легче, если я скажу, что ты ошибался? – холодно парировал Мефисто, и в выражении его красивого лица вдруг проступило что-то чужое и ожесточённое.
- Кир, - говорил он, тем не менее, почти мягко, словно увещевая, - неужели тебе за всю жизнь ни разу не приходило в голову, что настоящие друзья остаются в детских песочницах? Мне казалось, уж ты-то должен понимать, насколько в людях на самом деле мало хорошего, у тебя было почти столько же возможностей убедиться в этом, как у меня, разве что времени поменьше. Ты ведь из тех, кто умеет всё видеть и замечать. Неужели ты на всё закрываешь глаза?
- Подобную философию отрицания нормальные люди переживают в семнадцать лет, - бросил учитель. – Мефисто Ноктис, тебе не кажется, что пора выйти из возраста, когда тянет убеждённо кричать, что весь мир – дерьмо?
Мефисто прикрыл глаза и покачал головой.
- Попробуй доживи до моего возраста, Кир, - сказал он негромко, - тогда я послушаю, что ты скажешь.
Профессор открыл было рот, словно хотел возразить, но, видно, не нашёл слов. Он просто развернулся и пошёл прочь. Мэтью последовал за ним. Когда он мельком обернулся, то Мефисто уже не увидел – остались только тени, продолжившие дикую пляску на стенах, озарённых отсветами огня.

Привет
Прости, что не могла добраться до этой вкуснятины так долго, но было уж очень много дел
Шикарно, просто шикарно Мне очень нравится. Такая таинственная и мистическая история. Очень интересные герои и сам сюжет уж очень захватывающий. Жду, когда ты начнешь открывать карты. На данный момент, меня очень интересуют даже не столько чудовища, вырвавшиеся на свободу, сколько сами персонажи: госпожа Ст, Телль, Мефисто... Хотя с чудовищами тоже ситуация еще та, да еще эта звезда... В общем, жду продолжения. Надеюсь, оно будет большим

 » фрагмент №4

- Что с вами не так? – резко спросил Мэтью. – Почему вы до такой степени терпеть его не можете?
Им двигало вовсе не желание заступиться, а стремление понять. Если человек, который за два года при нём ни разу ни на кого голоса не повысил, мгновенно выходит из себя от вида какого-то чрезмерно гордого мальчишки, что-то здесь очевидно кроется. А страшных тайн никто не заказывал, их в этом городе и так хватает.
- Что не так со мной? – переспросил Кир, останавливаясь. – Дело не во мне. Даже не в нём, если подумать. Всё дело в этой его мерзкой твари…
- В какой твари? – не понял Мэтью.
Профессор вскинул брови.
- В Тьме, разумеется, - сказал он. – Ни за что не поверю, что она никак не повлияла на его сознание… Невозможно общаться с такой опасной древней штуковиной и остаться в своём уме.
- Особенно принимая во внимание то, что он считает её отдельным живым разумом. Держу пари, если это правда, она давно уже превратила его из человека во что-то другое, - прибавил господин Страуб. Он, как оказалось, ожидал их неподалёку, сидя на остатках старой обвалившейся стены из красного кирпича.
- Не смотри на меня так, - с лёгким оттенком досады проговорил он, поймав вопросительный взгляд Мэтью. – Я тоже получил почтового таракана.
- Кто-нибудь из вас, объясните мне наконец толком, что за дела с Тьмой, - потребовал Мэтью.
- Ну, знаешь, как говорят, - начал Кристофер, - в каждом человеке живёт тьма, в ком-то больше, в ком-то меньше. Зависть, жестокость, пагубные страсти, детские обиды и прочие нехорошие вещи. Иные люди целую жизнь проводят в борьбе с внутренней тьмой…
- Звучит аллегорически, - перебил Мэтью.
- Знаю, но что поделаешь, - спокойно отозвался господин Страуб. – А ведь помимо внутренней тьмы есть ещё та, что снаружи, и её тоже немало. Так что человечеству приходится нелегко. Чего оно только не изобретало, чтобы освещать мир, но, как оказалось, даже электричество слабо помогает прогонять тьму: больше света – больше теней. Ещё одна аллегория с практическим смыслом.
- Ваше счастье, что я за последние дни научился верить в любой нонсенс, - откровенно заявил Мэтью. – Но ближе к делу: каким боком сюда ввязался этот котоглазый?
- Мефисто? – переспросил господин Страуб, который, кажется, нисколько не обиделся на его резкие слова. Он, похоже, вообще не умел или просто не любил обижаться. – С ним всё очень просто. По крайней мере, по его словам, а им приходится верить, потому что больше мы ничего не имеем. Как-то раз, некоторое время назад, у него был серьёзный разговор с тьмой. И я не знаю как, но, похоже, они сумели о чём-то договориться.
И с тех пор Тьма следует за ним по пятам, как верный пёс, закончил про себя Мэтью. Служит дополнительной защитой – потому что интересно было бы взглянуть на человека, который осмелится тронуть парня, управляющего тенями – а возможно, и оружием быть умеет. А ещё и тело, саму плоть хозяина изменила так, что тому даже дышать желательно, но отнюдь не обязательно…
- Некоторое время назад. Некоторое долгое время, так ведь? – уточнил Мэтью, вспоминая вчерашнюю встречу учителя латыни и его бывшего ученика.
Если так, то и стареть он не умеет. Вот уж действительно – превратился из человека во что-то другое… И вряд ли выйдет понять, во что именно. Кадавр? Зомби? Слова лезут в голову всё какие-то не те, обозначающие оживших мертвецов, но господин Ноктис вроде как не то что не оживал, но и не умирал даже. Хотя, впрочем, как знать – вдруг умер и сам не заметил? Такое случается. Обидно, наверное, о собственной смерти узнать от кого-то другого…
- Кристофер, хватит сплетничать, - велел профессор Кир. – Пора идти. Нельзя заставлять даму ждать.
Ах, вот как! Так этот загадочный влиятельный тип в довершение всего оказался женщиной. Здорово. Мэтью, так и не получивший ответа на самый первый свой вопрос – разговор как-то изящно ушёл в сторону от темы – вздохнул и поспешил за старшими товарищами.
На улице уже окончательно стемнело, и рынок, до сих пор людный, освещался беспорядочными сполохами факелов и жаровен – лампочки из сиротливо темнеющих над головами прохожих уличных фонарей по большей части были разбиты или украдены. Через некоторое время Кир свернул за угол. Двое его спутников последовали за ним в переулок, довольно широкий, но сплошь заваленный строительным мусором: какими-то непонятными кирпичами, сломанными оконными рамами, щепками, дверными ручками и прочим вздором, то и дело опасно попадающимся под ноги. Мэтью споткнулся, наверное, раза три и вполсердца обругал неведомых здешних жильцов, затеявших ремонт.
Вскоре в ещё довольно крепкой каменной стене, даже с сохранившимися кое-где кусками сырой штукатурки, нашлась ободранная дверь. Кто-то выцарапал на её и без того облезающей краске пару нецензурных слов без особого смысла.
- Мне всё запомнилось совершенно по-другому, - поделился сомнениями господин Страуб, недоверчиво оглядывая неказистую местность.
- Она того и добивается, - профессор пожал плечами и потянул за ручку дверного звонка.
Многие звонки в городе имели именно ручки, не кнопки, потому что представляли собой простейшие механические устройства – дёргая за ручку, вы приводили в движение шнурок, привязанный к обычному колокольчику с язычком, висящему изнутри над дверью. В районах победней, где нередко случались перебои с электричеством, такие были особенно в чести. Вместо электрического жужжания где-то в доме мелодически прозвенел металл, но за этим звуком ничего не последовало.
Кир и господин Страуб терпеливо ждали, Мэтью брал с них пример. Краем глаза он заметил привинченную близ дверного косяка потемневшую до зелени латунную табличку, на каких обычно писали имена жильцов, и смог разобрать буквы на ней: табличка гласила «Лакх Формикула».
Формикула. Что-то знакомое. Formicula, formica… В учебниках биологии для средней школы латинских названий не пишут, но внеклассное чтение помогло: это слово означает «муравей», и всего-то.
И фамилия Ноктис, если задуматься, тоже имеет скрытый смысл: по-латински noctis значит ночь, темнота… Вот уж действительно, друзей профессора Кира можно узнать сразу после того, как они представятся: видно, профессия определяет круг общения, накладывает свой отпечаток.
Минуты через две защёлкали таинственные невидимые замки и засовы, и дверь отворилась. На пороге стояла неряшливо причёсанная, безвкусно накрашенная девушка. Рукава её платья были закатаны по локоть, а некогда белый передник не спас подол от грязи – он пестрил пятнами неизвестного (и слава небесам, что неизвестного!) происхождения.
Лицо дамы выражало страшное недовольство, словно её оторвали от некоего чрезвычайно важного занятия.
- Проходите, - процедила она и пропустила всех троих внутрь, в тесную тёмную прихожую, где разглядеть хоть что-то получалось лишь благодаря свету, пробивающемуся в щели под дверями в другие комнаты.
Под ногами что-то шуршало и путалось, как будто некто бросил на пол занавески, а ещё Мэтью, входя, пренеприятно ударился плечом о что-то твёрдое. Вообще, хотя видно было крайне плохо, чувствовалось, что свободного пространства в этом помещении почти нет – он то и дело натыкался на какую-то мебель, запинался за кучи картонных коробок и чего-то неопознаваемого на полу и в конце концов решил, что лучше вообще поменьше двигаться.
- Разувайтесь, - бросила девушка и скрылась в тёмном дверном проёме, за которым свет тоже не горел.
Мэтью было скептически вскинул брови – это выражение несогласия, впрочем, в темноте было совершенно бесполезно – но, как только его глаза немного привыкли к скудному освещению, он с изумлением узрел, что оба его спутника действительно покорно снимают обувь. Пришлось подчиниться стадному инстинкту: Мэтью решил, что стоит сначала пообщаться со здешним хозяином сколь получится по-дружески, а если после ему захочется устроить скандал, так это ведь никогда не поздно.
Они оставили обувь у двери, три пары в ряд, и прошли в комнату, куда ранее удалилась неприветливая привратница. Стало чуть светлее: помимо электрического света из проёма в стене, завешенного истлевшей дырявой тканью, видеть помогал газовый фонарь, весело и голубовато горящий прямо за окном.
Мэтью различил очертания массивного письменного стола, рядом с которым стоял столик поменьше, трёхногий и неустойчивый, а на нём – забытый чайный поднос с чашкой, блюдцем и ещё какой-то посудиной – сахарницей? –, опрокинутой набок.
Профессор Кир тем временем присел на одинокий стул, Кристофер устроился на большом и наверняка очень пыльном диване, так что Мэтью ничего не оставалось, кроме как занять единственное оставшееся ему сидение – странного вида кресло. Он сделал несколько осторожных шагов – что-то захрустело под ногами, словно раздавленные ореховые скорлупки или сухие листья. Чёрт побери, здесь слишком презирают чистоту, чтобы просить гостей разуваться и взамен даже тапочек не предлагать. Вон там, у окна, где синеватый свет фонаря падает на половицы, видно, что сор лежит на полу прямо кучами: не то щепки, не то какие-то обломки, не понять…
Едва он успел добраться-таки до кресла – стараясь по возможности не контактировать с полом чаще необходимого – и сесть, как дырявый занавес в дверях откинулся, на мгновение сверкнул яркий свет, но тут же снова померк: на этот раз его загородила человеческая фигура, и грудной, низкий, дивно звучный женский голос насмешливо произнёс:
- Пришли всё-таки.
Щёлкнул выключатель, на потолке вспыхнула лампа накаливания, и у Мэтью чуть волосы дыбом не встали: то, что он принял за кучи мусора на полу, вдруг зашевелилось и в мгновение ока порскнуло в стороны, прячась по углам, где потемнее. Это десятки тараканов разбежались, стоило только включить свет – подобную картину многие видели, заходя ночью на кухню. А в сахарнице на трёхногом столике, как оказалось, кишели бесчисленные рыжие муравьи, известные сладкоежки.
Проклятье, так вот чего ради нужно было снимать ботинки – негоже топтать других гостей (или, может, полноправных жильцов?) подошвами, это не входит в понятия о хороших манерах. Мэтью понял, что превысил свою дневную норму мысленных ругательств, и ему очень захотелось поджать ноги. Видимо, он совершил какое-то неосознанное движение или, может, все посетители этого странного места вели себя одинаково, потому что всё тот же голос рассмеялся и произнёс:
- Бесполезно. Они ведь могут забраться и повыше, если я попрошу.
- В таком случае вы весьма меня обяжете, если не попросите, - быстро отозвался Мэтью.
- Разве так встречают гостей, Муравьесса? – Кир укоряюще покачал головой.
Худощавый, со строгим, почти всегда спокойным и жёстким лицом профессор составлял странный контраст с хозяйкой дома, стоящей в дверях, вальяжно облокотившись на косяк. Это была рослая, крепкая женщина, далеко ещё не старая, но уже и не молодая, с полными, очень округлыми формами и копной ярких, огненных рыжих волнистых волос, небрежно убранных назад. У неё было удивительно красивое лицо и ярко-алые пухлые губы, а глаза, светло-карие, с оранжевым янтарным оттенком, смотрели высокомерно и насмешливо. Эта дама была очень привлекательна – в том смысле, о котором детям до шестнадцати не разрешают даже думать: несмотря на приличную закрытую одежду, она всё равно почему-то производила какое-то непристойное, развратное впечатление.
- Это лучшее, что гости от меня получают, Кир, - сказала она и села за письменный стол, закинув ногу на ногу. При этом её движении Мэтью с изумлением обнаружил, что его предательская кровь пытается броситься в лицо, чего раньше ещё не делала никогда и ни при одной женщине.
Некоторое время прошло в молчании. Муравьесса сидела, положив подбородок на сцепленные замком пальцы, и смотрела на гостей, временами переводя взгляд с одного на другого. Наконец профессор потребовал:
- Раз уж звала, говори, зачем!
- За тем и звала, - спокойно отозвалась Лакх, не меняя позы. – Хотела посмотреть на глупцов, дважды наступающих на одни и те же грабли. Как же так произошло, что твои латинские монстры снова разгуливают на свободе, Кир?
- Как будто ты не знаешь, - фыркнул профессор.
- Конечно, знаю, - кивнула рыжая. – И нечего изображать сарказм. Я знаю всё, что происходит в этом городе и вокруг него, просто хотелось услышать, что ты на это скажешь.
Мэтью не удержался и встрял.
- Если вы правда знаете всё, то откуда? – спросил он, чувствуя, что из всех людей, которых он встречал за последнее время, он сам осведомлён меньше всего.
- Тенелюбивый мальчишка играет так, я – иначе, - усмехнулась Муравьесса. – Дорогой мой, в этом городе у меня миллионы глаз, - она вытянула руку с длинными, острыми ногтями-коготками, и по ней быстро вскарабкался рыжий таракан, пробежал от локтя к кончику указательного пальца, - таких вот, как у этого малыша. Крошечного, незаметного, способного пробраться в любую щель… Идеальный шпион – это тот, на которого просто не обращают внимания. А всё, что видят и слышат они, вижу и слышу и я.
Вдруг она словно спохватилась, ссадила таракана на столешницу и продолжила совсем другим, деловым тоном:
- Но о чём я только думаю? На самом деле я хотела отдать вам кое-что на случай, если вы вдруг соберётесь ловить своих книжных чудовищ и запирать их обратно. Её по моей просьбе выловили и высушили…
Она выдвинула ящик стола, и из него словно сама по себе выплыла книга, та самая книжка о мифических животных, которую Мэтью уже не чаял больше увидеть. Иллюзия самостоятельного движения неживого предмета рассеялась, когда он разглядел под нижней обложкой сотню крошечных муравьиных ножек.
- Возьми, - велела Лакх, кивая на книгу, - наверняка пригодится.
Но, когда профессор Кир приподнялся было со стула, она одёрнула его:
- Я не к тебе обращаюсь. Ты уже один раз не уследил. Тебе ничего нельзя доверять – ни книг, ни женщин… Так ведь? Ты так и не нашёл свою сбежавшую невесту?
- Увы, - сдержанно проговорил Кир. – Я ведь не ты, Муравьесса, и не вижу совершенно всего. Хотя, - добавил он, в упор глядя на неё, - я уверен, нет, я точно знаю, что уж тебе-то известно, где она.
- Разумеется, - кивнула Лакх. – Я уже говорила, Кир: мне известно всё. Я знаю, где она сейчас, где будет вечером и где была год назад. Но тебе не скажу…
Она предостерегающе подняла указательный палец, словно предупреждая раздражённый вопрос, готовый сорваться с губ собеседника, и продолжила:
- … потому что у тебя нет ничего, что ты мог бы предложить взамен. Ты знаешь, что мне ничего ни от кого не нужно, у меня есть всё, что я хочу, и несколько прекрасных способов получать то, чем я пока не владею, так что за информацию я теперь даже денег порой не беру. Всё, что я делаю, - она развязно откинулась на спинку стула, - я делаю, руководствуясь личными симпатиями. И, не вижу смысла скрывать, Кир, по понятным тебе причинам из всех ныне присутствующих в комнате ты симпатичен мне меньше всех. А так как, хочу лишний раз обратить твоё внимание, помимо тебя здесь сейчас находятся наивный романтик и депрессивный мальчишка, не способный за себя постоять, то глупо было бы считать это комплиментом.
Она притворно вздохнула.
- Да и старая дружба, как ни печально, сейчас ни на что не повлияет. Так что говорю тебе в сотый раз: ни сейчас, ни когда-либо в будущем я не скажу тебе ни слова о том, где сейчас находится женщина, которую ты, насколько я вижу, и так уже почти бросил искать…
Профессор смолчал, глядя в сторону. Он был достаточно умён, чтобы понимать бесполезность споров, но, очевидно, эмоции всё-таки пересилили, и учитель вдруг с сердцем ударил кулаком по крышке трёхногого столика с подносом, некстати подвернувшегося под руку. Неустойчивые ножки не снесли такого неуважительного обращения, и посуда полетела на пол; фарфоровая сахарница разбилась, погребая сидевших в ней муравьёв под осколками и белыми сладкими сугробами.
- Но-но, Кир! – со смехом воскликнула Муравьесса. – Полегче! Тебе что, давно плоть с костей не объедали? Ты бы лучше не злил моих маленьких братьев, а то если они все разом вздумают тебя сожрать, я им запрещать не стану.
Профессор оставил и это заявление без ответа.
- Будет тебе дуться, - с добродушием сытой кошки улыбнулась Лакх. – Да и, право, на меня-то тебе за что сердиться? Мефисто Ноктис верно сказал сегодня: ты сам виноват, что недоглядел, мы с ним здесь ни при чём, а ты ведёшь себя смешно и глупо, бросаясь на людей. Неужели после стольких лет тебе всё ещё так больно вспоминать эту женщину? Впрочем, да – наверняка ты по сей день не можешь простить себе и тому подобное…
Лакх вздохнула и выпрямилась.
- А что до книги, - заявила она бодро, - её я отдам мальчишке лично в руки – он это дело начал, ему и расхлёбывать придётся.
Она взглянула на Мэтью и с лёгкой усмешкой поманила его движением рыжей головы.
- Подойди, не бойся. Мои маленькие солдаты тебя не укусят.
Мэтью, избегая смотреть на своего профессора, не без опаски подошёл к ней, но тараканы, не будь дураки, под ноги не лезли, так что жертв удалось избежать – и хорошо, потому что ему вовсе не хотелось испытать на себе объедание плоти с костей. Муравьи из упавшей сахарницы уже сориентировались в сложившейся ситуации, откопали друг друга и организовали живую цепочку для транспортировки сахарных песчинок куда-то в щель в полу. Те же рыжие усатые братья, что держали книгу, до сих пор терпеливо ждали, когда их избавят от ноши. Мэтью осторожно взял её, боясь кого-нибудь раздавить, и муравьи-носильщики в мгновение ока разбежались, будто их и не было.
- Славные создания, - едва не с нежностью промолвила Лакх, проводив своих слуг взглядом. – Такие крохи, а могут поднимать груз, по массе во много раз превосходящий массу их тела, и к тому же чудо как организованны… Но я не смею вас дольше задерживать, господа, мне больше нечего вам сказать.
Они вняли столь явному указанию на дверь и покинули комнату. Вернее, Кир и господин Страуб, которому в этом разговоре уделили неприлично мало внимания, успели выйти, а Мэтью нет – уже на пороге хозяйка дома поймала его за плечо.
- Дай хоть разглядеть тебя получше, - сказала она, впившись ему в лицо янтарными очами, в которых, похоже, никогда не гасли насмешливые, пренебрежительные искорки, - ведь я тебя ещё толком не видела своими глазами, - и вдруг рассмеялась:
- Но это ж надо, спрятать её в нагрудный карман! Хорошо хоть не в задний карман брюк…
Она отпустила своего пленника, и тот поспешил поскорее ретироваться в прихожую. Да, конечно, Лакх Муравьессу ему отрекомендовали как женщину, знающую всё, но осознание, что кому-то уже известно не только что он нашёл упавшую звезду, но и где он её хранит, выбило его из колеи.
Профессора Кира уже нигде не было видно – должно быть, он всё ещё злился и постарался уйти поскорее. А вот Кристофер Страуб до сих пор обувался, так что Мэтью, наскоро зашнуровав кроссовки и не забыв свою сумку, покинул дом одновременно с ним.
- И зачем я ей понадобился?.. Неизвестно, - вздохнул Кристофер, когда они шли по захламлённому переулку. Как Мэтью и предполагал, ничто в его голосе не намекало на то, что несостоявшийся гость обижен пренебрежением к своей персоне или расстроен из-за зря потраченного времени. – Никогда не мог понять эту женщину. А вот Кир долгое время как-то умудрялся с ней дружить, хотя я с самого начала знал, что рано или поздно они насмерть перегрызутся… Даже странно. Лакх, похоже, просто-напросто нравится выводить его из себя.
- Господин Страуб? – задумчиво перебил Мэтью, который всё это время не особенно слушал.
- Да? – откликнулся тот.
Мэтью повертел в руках книгу, которую до этого нёс под мышкой. Её действительно заботливо высушили, но было видно, что жизнь не пощадила неплохой образчик латинской литературы: обложка полиняла, а страницы, покоробившиеся, местами склеившиеся и ставшие на ощупь похожими на пергамент, были совершенно чисты. Лишь кое-где проглядывали бледные следы смытых типографских чернил, но слова разобрать было уже невозможно.
- Чем она поможет нам в охоте на ведьм? – спросил Мэтью. – Как вообще загонять этих тварей обратно туда, откуда пришли? И, если уж на то пошло, откуда они, чёрт побери, пришли, куда их загонять?
- Я полагал, Кир объяснил тебе всё это, - удивился Кристофер. – Они пришли из книги. Но она не является порталом в какое-то другое место, где они обитали, о нет; монстры всё это время находились прямо внутри неё, пока их не выпустили. Так что нужно всего-навсего вписать их обратно. По крайней мере, в прошлый, первый раз мы так и сделали.
- И всего делов? – не поверил Мэтью.
- Ну, как сказать, - уклончиво отозвался господин Страуб. – Конечно, всё не так просто… Разумеется, их ещё надо загнать внутрь. Сделать так, чтобы они самостоятельно вернулись на страницы – после обратно они выбраться уже не смогут. Хорошо то, что эти существа не блещут умом, так что особенно хитрить не приходится…
- А как вы обошлись с ними в прошлый раз? – заинтересованно уточнил Мэтью.
- Использовали самое простое – свет. Они же его боятся. Взяли десяток театральных прожекторов помощнее и нагрянули к ним в логово. Обошлось почти без жертв, но всё вокруг здорово порушили – бедняги метались и не знали, куда деться. Пока сообразили, что можно спрятаться в книге, едва не попришибли всех своими хвостами…
Кристофер помолчал немного и добавил:
- Вот знать бы только, где они прячутся на этот раз… От Муравьессы толку не добьёшься, ничего не скажет – ей за нашими метаниями наблюдать куда веселее, чем помогать. Но ты, если ещё раз встретишь господина Ноктиса, мог бы попробовать спросить его. Да и я попробую разузнать…
Мэтью как мог попытался сдержать эмоции и приложил все усилия, чтобы по его лицу не стало понятно: он отнюдь не уверен, что господин Страуб сможет что-нибудь у кого-нибудь узнать, тем паче в этом городе, странном и жутковатом. Он не выглядел очень настойчивым человеком, скорее даже наоборот. Но Мэтью напомнил себе, что не все вещи такие, какими мы их видим. Будь этот господин действительно всего лишь мягкотелым романтиком-домоседом, наверняка не влился бы в столь эклектичную компанию, не водил дружбы с одним одиозным профессором и уж точно не был бы замешан ни в какие игры с клыкастыми потусторонними силами. Без сомнения, он тоже не так прост, как может показаться на первый взгляд.
- Хорошо, - кивнул Мэтью и задумчиво проговорил:
- Вы сказали, вписать обратно… Теми же самыми словами, что и раньше?
- Не обязательно дословно, - успокоил господин Страуб, - но чем больше точности – тем лучше, иначе твари ведь могут и не понять, что слова обозначают именно их, и тогда не сработает. Конечно же, можно найти их логово и описать каждого монстра с натуры, но сам понимаешь, чем это чревато. Ты последним читал эту книгу, верно?
- Верно.
- И как, помнишь что-нибудь?
- Прекрасно помню почти всё, - хмыкнул Мэтью безо всякого хвастовства. В конце концов, его отличная память была, если на то пошло, единственным качеством, которое позволяло ему хорошо учиться и не скатиться на тройки, потому что старания и всяческих талантов ему мироздание явно недодало – приходилось выезжать на рафинированном запоминании.
- Вот и хорошо, - улыбнулся господин Страуб. – Тогда, насколько я понимаю, текст можно поручить тебе.
Мэтью засомневался, но ненадолго.
- Я займусь этим, - согласился он. У него появился план. Ничего, что самостоятельно записать латинские предложения он не сможет, никто ведь не говорил, что это необходимо сделать собственноручно...
Впрочем, прежде чем уйти, Мэтью совершенно необходимо было задать ещё один вопрос.
- Господин Страуб, что это за пропавшая женщина, о которой толковала Муравьесса? Мефисто Ноктис тоже о ней упоминал.
Кристофер искоса взглянул на него.
- Ты только не вздумай спрашивать об этом у самого Кира, - посоветовал он без улыбки.
Мэтью пришлось удовлетвориться этой отповедью, сочтя её советом не лезть не в своё дело. Попрощавшись с господином Страубом, он обогнул старый завод, надеясь таким способом избежать рыночной толкотни, которая нисколько не ослабла с наступлением ночи, и уже в самом конце торговых рядов неожиданно для себя наткнулся на Телль. Она стояла у ларька с едой и, по-детски задрав голову, разглядывала верхние полки его витрин. Вид у неё был как у истекающего слюной щеночка, тщетно ожидающего подачки с хозяйского стола.
Мэтью окликнул её по имени, и она сначала вздрогнула, но потом сообразила, что к чему, и обрадованно улыбнулась.
- Привет, - сказала она. – Думала, ты уже уехал. У тебя есть деньги? Я умираю с голоду.
В этот момент Мэтью очень кстати вспомнил, что и сам не ел с самого полудня.
- Есть, - обрадовал он. – Всё равно я решил с завтрашнего дня на трамваях исключительно зайцевать, так почему бы не начать пораньше?
Телль рассмеялась, а он подошёл к крошечному окошечку и купил два пирожка с начинкой из чего-то, что, он надеялся, имело при жизни четыре лапы, не больше и не меньше. Этим-то популярным блюдом уличной кухни они и поужинали, пока брели через мёртвые кварталы на трамвайную остановку.
- Где ты была? – полюбопытствовал Мэтью, закончив жевать.
- В своей съёмной квартире, - не стала скрывать Телль. - В бывшей, впрочем. Рано или поздно это должно было случиться: я не справилась с искушением отвесить пинка кошкам, при соседях накричать на хозяйку и официально съехать, пока она не сообразила, что я задолжала ей квартплату за последние полтора месяца.
- Вот такой подход к жизни я одобряю, - улыбнулся Мэтью.
- Да мне и самой понравилось, - весело отозвалась Телль. – Правда, теперь придётся искать какое-нибудь другое место… Но это даже хорошо, мне не нравилось жить рядом с вокзалом. Каждое утро выходила из дома, смотрела на поезда и мечтала уехать куда-нибудь подальше. Даже смешно. Хотя, знаешь, мне кажется, я прожила в этом городе достаточно долго, чтобы иметь право его покинуть. Двадцать один год – это ведь не шутки, верно? Не каждый здесь столько выдержит…
Если бы Мэтью до сих пор ел – наверняка подавился бы. Двадцать один год?! Вот уж точно большая девочка… А по виду и не скажешь – хочется ей того или нет, но даже если знать её настоящий возраст, глаза всё равно упрямо видят малого ребёнка, потерявшегося на улице, бездомного и несчастного.
- А ты куда ходил? – тем временем поинтересовалась Телль.
- Нужно было забрать вот это, - Мэтью показал ей книгу. – Взял у учителя почитать, а сам в руках не удержал и в воду уронил.
- Как же ты так?.. – сокрушённо вздохнула Телль. – Наверное, нагоняй получил. Учитель сильно орал?
- Да нет, - Мэтью пожал плечами. – Он у нас вообще не привык распыляться, обходится тяжёлыми взглядами.
- Повезло. Мне бы так… А то в том месте, где я училась, у преподавательского состава от малейшего ослушания начинался нервный тремор в руках и очки с носов спадали.
Понятное дело, что обратно ехали тоже вместе, той же самой дорогой. На этот раз партизанить в трамвае было не так опасно: кондуктор попался молодой и беспечный, он всё больше смотрел в окошко, чем торговал билетами и отлавливал особо ушастых. Так что Мэтью расслабился до такой степени, что прекратил строить лицо а-ля глухая кирпичная стена, а Телль и вовсе последовала примеру нерадивого билетёра и спокойно наблюдала за проплывающими за окном окрестностями.
- Смотри! – вдруг вполголоса воскликнула она и указала куда-то наружу. – Такие же ямы, как у больницы.
- И правда, - хмыкнул Мэтью. Мостовая действительно в нескольких местах была испорчена, поцарапана и разбита. Что это значит? Что когтистые многотонные твари во время своих прогулок добрались и до этого района? Чёрт подбери, и почему он сам не догадался при встрече спросить у Мефисто, где они гнездятся? Всем было бы легче, а ему в особенности – знал бы, куда ходить точно не стоит, чтоб не съели.
Он хотел как-нибудь прокомментировать увиденные, но вдруг мучительно взвизгнули доводимые до предела тормоза, и трамвай с резким рывком встал на месте. Иные особо неустойчивые пассажиры с непечатными криками полетели на пол; Телль повезло больше – она всего лишь попыталась было упасть вперёд, но встретила на своём пути преграду в виде Мэтью, который проявил похвальные рыцарские качества и сумел удержать её на ногах ценой болезненного удара чужой макушки в подбородок.
- Что это было, чёрт возьми? – возмущённо прикрикнул он на Вселенную, выпуская спутницу из объятий.
Кондуктор тем временем о чём-то громко и яростно шептался с машинистом, после чего повернулся лицом к пассажирам и громко сообщил:
- Авария на путях! До окончания ремонтных работ трамвай дальше не пойдёт, пожалуйста, покиньте салон.
Тихо ропща и потирая ушибленные места, пассажиры подчинились. Мэтью с Телль выбрались на воздух в числе последних. Телль обошла трамвай спереди и изумлённо присвистнула.
- Что там? – спросил Мэтью, но, приблизившись, сам увидел ответ.
Под ближайшим фонарём, неподалёку от места, где встало их средство передвижения, обнаружилась яма. Рельсы там были сломаны, погнуты и покорёжены, и группа людей в ярких рабочих жилетах со светоотражателями пыталась не то выпрямить их, не то заменить. Иные же ремонтники заполняли зияющую дыру гравием из мешков, чтобы в лучших традициях халтуры наскоро положить новый асфальт – об этом можно было судить по ямам поменьше, которые уже были засыпаны и залиты жидким, ещё не застывшим гудроном.
- Ужасно, - констатировала Телль. – Единственный вид общественного транспорта во всём чёртовом городе и тот обездвижен. Как мы теперь попадём домой, хотелось бы мне знать?
Она была права, Мэтью разделял её опасения. Увы, в этом городе существовало только два способа путешествовать – трамваем и на своих двоих. Конечно, как-то раз, пару десятков лет назад, какие-то энтузиасты пытались вырыть тут метро, даже сеть старых тоннелей около бывшей тюремной башни для этой благой цели приспособили, вот только дальше радужных проектов дело почему-то не пошло.
- Не переживай, - успокаивающе промолвил Мэтью. - Они скоро закончат. Видишь, как стараются. Мы подождём немного…
- Все равно ничего другого не остаётся, - вздохнула Телль.
Они встали у… интересно, как называется перед трамвая, там, где фары? Нос, как у корабля? Короче говоря, они встали у носа трамвая и попытались оценить обстановку. Некоторые пассажиры сразу удручённо побрели в даль светлую пешком, другие, которым идти было слишком далеко, тоже остались ждать окончания ремонта, сидя на весьма кстати подвернувшихся скамеечках на тротуаре или прогуливаясь вокруг. Рядом с Телль с оглушительным курлыканьем приземлилось несколько невесть откуда прилетевших голубей, но их тут же спугнул мальчишка на велосипеде со звонком, размахивающий в воздухе пачкой газет и во весь голос вопящий:
- Свежие «Вечерние ведомости», свежие «Вечерние ведомости»! Загадочное исчезновение людей! Бесследно, пропал редактор газеты, на месте происшествия обнаружена только шляпа!
- Если все новости у них такие, то я, кажется, знаю, куда делся их редактор, - скептически заметила Телль, глядя ему вслед. – Хотя шляпа – очаровательный комедийный штришок, тут ничего не скажешь. Знаешь, это как в историях, где разбивается куча тарелок – одна в конце всегда чудесным образом оказывается целой и печально звенит.
- Ага, - хмыкнул Мэтью, - а от взорвавшегося человека обязательно остаются дымящиеся ботинки.
- Ты когда-нибудь видел взорвавшегося человека? – уточнила Телль, недоверчиво глядя на него.
- Нет, - Мэтью покачал головой. – Только кошку без морды, но она давно уже не новость.
- Кошке лучше быть без морды, чем без хвоста, - задумчиво проговорила Телль. – Он ведь для равновесия нужен. Без хвоста её будет на бегу заносить, а это нехорошо, ещё, чего доброго, шмякнется... Эй, там что, звезда упала?
Она, вся подавшись вперёд и даже привстав на носочки, указала рукой на тёмное небо. Мэтью показалось, что он тоже заметил быстрый белый росчёрк падающей звезды.
- Ты веришь в то, что упавшие звёзды исполняют желания? – спросил он словно между прочим.
- Не слишком, - призналась Телль. – С чего бы им? Они ведь падают на землю и потухают. Вот если бы, - она улыбнулась, - можно было запускать звёзды на небо, тогда, может, и получилось бы… А ты как думаешь?
Мэтью пожал плечами.
- Если предположить, что мысли, как говорят, хоть сколько-то материальны, - проговорил он, - то я вполне допускаю, что материальная частица какой-нибудь особенно удачливой мысли может использовать энергию, которую звезда вырабатывает, сгорая в атмосфере, чтобы стать ещё более материальной. И сбыться.
Телль посмотрела на него с уважением.
- Ты прямо метафизик, - сказала она.
- А вот и нисколько, - возразил Мэтью. – Чистейший гуманитарий, и объяснение это с точки зрения точных наук наверняка паршивое. Просто верить во что-то, что даже чисто теоретически не может быть правдой, неинтересно.
Он помолчал немного и задал новый вопрос:
- Если бы тебе досталась упавшая звезда, и ты бы точно знала, что желание исполнится, что бы ты загадала?
Телль коротко рассмеялась.
- Сам-то как думаешь?
- Ах. Точно.
Глупо было спрашивать, конечно.
- А я вот не знаю, что загадал бы, - продолжал он, спрятав руки в карманы. – Ведь нужно следить, чтобы ненароком никому не навредить неточной формулировкой или возможными последствиями. И загадывать так, чтобы потом не пожалеть, что упустил шанс и не сделал важного, пожелал того, чего на самом деле не так уж и хотел… И вообще мне иногда кажется, что у меня просто нет личных желаний. Ведь проще всего загадать что-то эгоистичное для себя или для кого-то из близких, но мне ничего не надо, а единственный близкий мне человек упорно не говорит, о чём мечтает!
Он перевёл дыхание и только теперь заметил, каким странным взглядом смотрит на него Телль.
- Тебя так волнует теория, Мэтью? – осведомилась она.
- Нет, - ответил он серьёзно. – Практика. Два дня назад я нашёл упавшую звезду, Телль.
Она словно отодвинулась от него на полшага и уверенно заявила:
- Не может быть.
- Не веришь? – усмехнулся Мэтью и сунул руку в нагрудный карман. – Смотри.
Звёздочка на его ладони в электрическом ярком свете фонаря светила тускло, но была прекрасно видна. Телль наклонилась ближе, завороженно разглядывая её холодный огонёк.
- Неужели правда?.. Но как?.. – выдохнула она.
- Обычно она ярче, - непонятно зачем, будто в оправдание своей находки сказал Мэтью.
- Здесь слишком светло, - рассеянно пробормотала Телль. – Днём звёзд ведь тоже не видно, разве что луну иногда. В темноте свет всегда ярче…
Логично. Кстати, вот и постулат, обратный высказанному сегодня днём: мол, чем ярче свет, тем гуще тени…
- И что, она правда исполнит твоё желание? – спросила Телль, когда он снова спрятал звёздочку, и Мэтью показалось, что отблеск маленького светила в её взволнованно загоревшихся серовато-зелёных глазах забыл погаснуть.
- По крайней мере, так утверждают, - отозвался он. – Или не моё, если я не смогу загадать. Многие в этом городе уже знают, что она у меня. Предлагают всякое, угрожают палкой с гвоздём или просто убедительно просят…
Он вздохнул. Думать обо всём этом не хотелось отчаянно.
- Знаешь, сегодня, когда я добирался от школы до больницы, меня подстерегла одна женщина. И ладно бы она сама подошла, мне хватило бы вежливости отослать её восвояси, но она отправила ко мне свою дочь, вот такую пигалицу, - он показал руками расстояние меньше метра от земли и болезненно усмехнулся. – Она была с косичкой и с плюшевым кроликом в руках, и лопотала что-то о деньгах и о том, на что они будут потрачены, о своей сестре, которая выходит замуж… Хотя, похоже, даже не понимала, о чём говорила, её просто заставили заучить текст. И она не хотела уходить. Ещё некоторое время шла за мной, когда я попытался сбежать. К детям ведь тактика грубого прощания не применима…
Телль внимательно слушала, а Мэтью, движимый какой-то странной эмоцией, почти воскликнул:
- И все они почему-то просят богатства, Телль! Я был бы рад исполнить чьё-нибудь желание, но люди почему-то хотят только денег, которые я им давать не стану. Денег можно получить тысячей других способов, а магию, волшебство, или чем бы оно ни было, нужно использовать для того, что за деньги не купишь, потому что другого шанса может уже не случиться. К тому же я… - он беспомощно запнулся, - я не желаю выбирать. Выбирать, чьё желание достойнее, давать кому-то незаслуженное преимущество перед другими, исполнять мечту незнакомого мне человека, который ещё чёрт знает что загадает. Я, если уж на то пошло, вообще не хочу, чтобы она воплощала чьё бы то ни было желание!
Сказал – и только тогда понял, что сморозил. Что это, тупые ханжеские принципы добрались до мозга и теперь убеждают отказаться от возможности исполнения любой мечты равенства и братства ради? Или за эти два дня он просто настолько привязался к этой чёртовой небесной искре, что не желает с ней расставаться?
Телль задумчиво помолчала.
- Значит, ты хотел бы избавиться от неё, - сказала она наконец. – Тогда у тебя есть два варианта: продать её тому, кто больше даёт, или собраться с силами и пожелать что-нибудь самому себе. Мороженое там или котёнка, на худой-то конец, если больше ничего не придумаешь. Хотя извини меня, но мне кажется, заявлять, что сейчас тебе ничего не нужно – чистейшее лицемерие. У тебя ведь даже на трамвай денег нет.
- И что? – возразил Мэтью. – Скоро конец месяца, я получу стипендию. А пока займу у кого-нибудь…
- Зачем, если ты можешь пожелать себе безбедную жизнь прямо сейчас? – пожала плечами Телль.
- Затем, что если у меня больше денег, чем необходимо на еду и жильё, я просто не знаю, что с ними делать.
Мэтью вздохнул.
- Хочешь, - сказал он, прикрыв глаза, - я отдам её тебе? Нет, серьёзно. Обидно будет тратить её на пустяковое желание, а тебе ведь действительно нужно.
Телль испуганно помотала головой.
- Нет… Нет, я, я не могу! Она твоя. Мы с тобой… ещё подумаем, что с ней делать, ладно?
Мэтью удивлённо посмотрел на неё, но согласно кивнул.
Что за девица – ей предлагают исполнить самое заветное, самое очевидное её желание, совершенно бесплатно и наверняка – а она отказывается. И чем она думает? Наверное, тем же, чем и он сегодня. Как бы то ни было, насильно ведь мил не будешь, нельзя её заставить… Не хочет – не надо.
За беседой они не заметили, как стук молотков по рельсам сошёл на нет. Взглянув в сторону повреждения дорожного покрытия, Мэтью увидел, что большую яму наскоро залатали, рельсы снова приделали к асфальту, и один из ремонтников уже махал водителю трамвая рукой – проезжай, мол.
- Нам лучше уступить путь, - заметил Мэтью. – Стоим прямо на рельсах.
Телль кивнула и попыталась было сделать шаг, но не смогла и едва не упала.
- Что за?.. – выдохнула она, уставившись на свои ступни.
Мэтью проследил за её взглядом и не смог так сразу решить, выругаться ему или рассмеяться: эта дурында всё время, пока они разговаривали, стояла в луже свежего гудрона! Сейчас чёрное месиво застыло, и её туфли влипли намертво, словно гвоздями прибитые к месту.
- Что мне делать? – запаниковала Телль, оглядываясь назад. За трамваем, на котором они ехали в своё время, хвостом стояло ещё два – пытались проехать тем же маршрутом, но по понятным причинам не смогли и устроили миниатюрную пробку. Водители всех трёх составов, судя по всему, уже теряли терпение; машинист ближайшего даже высунулся из окна и до странности цензурно закричал на них:
- Проклятье, убирайтесь с дороги! – так что Мэтью даже удивился тому, как хорошо этот человек для своей профессии воспитан. Или он просто старался не материться при дамах?..
Мысли лихорадочно метались. Так, похоже, обувь той самой дамы освободить уже не удастся, она спасению не подлежит…
- Выпрыгивай из них! – решительно велел он. – Придётся ими пожертвовать. А то, чего доброго, он сейчас тронется.
Телль послушалась и босиком соскочила с рельсов, оставляя несчастные туфли в липкой чёрной луже. Водитель трамвая пробормотал что-то наверняка нелестное себе под нос и наконец поехал; пассажиры, ждавшие отправления, торопливо попрыгали в открытые двери.
- Только этого не хватало, - простонала Телль. – Теперь добраться до больницы точно будет проблематично.
Мэтью сделал глубокий вдох. Что же, день, начатый под знаком бессмысленного альтруизма в ущерб себе, под тем же знаком должен и закончиться…
- Не будет, - твёрдо сказал он. – Возьмёшь мои. Размер, конечно, не твой, но я уверен, что, если зашнуровать потуже, на время сойдёт.
Телль яростно замотала головой.
- Нет! А как же ты сам?
Так, проведём маленький, быстрый эксперимент: проглотит ли человеческий индивидуум женского пола, в возрасте двадцати одного года, самую банальную в мире ложь?
- Я живу недалеко, - бессовестно соврал Мэтью в твёрдом намерении идти до конца. – Даже пешком можно добраться, всего несколько минут.
Эксперимент прошёл удачно – сработало, ложь проглотилась. Телль поколебалась ещё несколько секунд, с сомнением поглядывая на уезжающий транспорт, потом торопливо кивнула. Мэтью как мог быстро снял кроссовки, передал ей, и она, не успев даже их надеть, заскочила в крайнюю дверь последнего трамвая, уже отходящего от места вынужденной стоянки.
Ремонтники собрали инструменты и разошлись, пассажиры уехали, и стало безлюдно и темно. Фонарь над головой электрически жужжал и временами чуть заметно помигивал.
Стоять на асфальте в одних носках было холодно, так что Мэтью решил не стоять. Всё равно проводить анализ собственного алогичного поведения было бесполезно, потому что сегодня он, похоже, пребывал не в своём уме. Оставалось только смириться и пешком – босиком! – чапать обратно в школу, стараясь не думать о разных неприятностях вроде воспаления лёгких или ночёвки в ближайшем вытрезвителе, которые может повлечь за собой такая прогулка. А путь предстоял неблизкий.
Несмотря на поздний час, ему навстречу несколько раз попадались прохожие, спешащие по домам, и их лица, когда они замечали, что он разут, были бесценны. Некоторые даже на другую сторону дороги от него переходили, решив, что с сумасшедшими лучше лишний раз не связываться.
А ещё в довершение картины через некоторое время пошёл дождь, и лучше уже быть просто не могло.

Мефисто Ноктис любил ночные прогулки. Днём для него было слишком светло. Он даже не слишком жаловал лето лишь потому, что летом даже ночи были белыми.
Когда он неспешно проходил мимо фонарей, они привычно мигали и трещали, силясь не погаснуть. Это были проделки Тьмы; она давно уже полюбила играть с источниками света, как кошка играет с солнечным зайчиком на полу. Пытаясь потушить фонари, она, должно быть, мечтала о том далёком, великом дне, когда сумеет затмить солнце, и в мире не будет ничего, кроме неё…
В этом-то и заключается вся прелесть: если свету нужен источник, то Тьма везде, где нет света. Именно поэтому она выигрывает даже перед знаменитыми тараканами Лакх Муравьессы: насекомые могут бывать практически везде, а Тьма проникает абсолютно всюду. Везде, где найдётся малейшая тень, она видит и слышит; она может даже бывать в людских головах, посещать человеческие сны, ведь когда закрываешь глаза – видишь только её. От неё не спрятаться, и даже яркий свет не поможет, ибо не раз уже было сказано, что чем ярче свет, тем больше теней…
Мефисто Ноктис любил наблюдать за людьми с помощью Тьмы. Это было его маленьким хобби, как для других, скажем, прикалывать на булавки бабочек. Люди всегда пребывают в движении, что-то делают, куда-то спешат. С ними не заскучаешь.
Тьма и сама со временем начала проявлять к людям интерес. Правда, её наблюдения порой были сродни действиям ребёнка, разбирающего часы на составные части, чтобы найти, почему они тикают – внешнее она видела, но суть уловить не могла. Да и люди после общения с ней не всегда… скажем так, они не всегда оставались такими, как раньше. Особенно невезучие после даже имени своего вспомнить не могли и долго не жили, но то были единичные случаи, и ориентироваться на них нечего. Любой ведь может перестараться, верно?
Вообще Тьма, что бы там люди ни говорили, никогда не была злой, так что Кир со своей световой дискриминацией неправ трижды. Она всего лишь очень, очень стара и имеет свой собственный взгляд на вещи – в отличие от скучного, безличного света, который является всего лишь излучением, неразумным и неживым.
И если знать к ней подход, с ней можно дружить, по крайней мере, у Мефисто прекрасно получалось. Сейчас она уже совершенно привыкла к нему как к своему помощнику: Тьма ведь вообще статична и не привыкла к активным действиям, так что временами приходится направлять её, подсказывать, чтобы она успевала за быстрыми людскими сознаниями…
Возможно, именно несамостоятельность Тьмы позволила нескольким людям остаться в живых в ходе текущих событий. Скорее всего, так оно и было. Она просто не сообразила, что делать и кого карать, когда хозяина молниеносно ударили чем-то по голове и утащили в ближайший переулок.
У людей, избалованных неуязвимостью и силой, обычно нет очень полезной привычки прислушиваться к подозрительным звукам и шагам за спиной. Они беспечны – и очень зря.

"Чем дальше в лес...", тем загадок все больше Как можно, так закрутить сюжет - это великая для меня тайна В этой истории ты, кажется, превзошла саму себя и, уж точно, все мои ожидания. Великолепно)) Очень интересные и неоднозначные герои, сама атмосфера - фантастическая) я в восторге

 » фрагмент №5

Дура, дура, дура! Дура и трусиха!
Что, ради всего святого и стоящего, что не дало ей просто протянуть руку и взять звезду, какая тысячеклятая блажь? Страх перед ответственностью, внезапно проснувшаяся болезненная гордость, дошедшая до абсурда (бедные люди ведь вообще самые гордые), банальное отсутствие веры в чудеса? Или она побоялась, что Мэтью после станет попрекать её отнятым желанием, которое он предложил ей не взаправду и не всерьёз, просто ляпнул сгоряча?
Но чёрт побери, чёрт побери, у неё что, хватило храбрости просидеть целую вечность в этом коридоре, как можно ближе к человеку, которому ничего этого уже, может, и не нужно – а взять и разом закончить всё хорошо, без ломания рук и самоотверженных подвигов, не хватило?! Кто она после этого?!
А ведь сейчас, прямо сейчас, всё могло бы уже снова быть в порядке. Случилось бы то, о чём у неё уже давным-давно не было оснований и права даже мечтать. А если бы и не случилось – она совершенно ничего не теряла. Этим вечером для неё не было невозможного, мир стал бы таким, каким она хотела, стоило только пожелать… А она отказалась.
И как ей теперь быть?
При следующей встрече с другом-не другом, с человеком, с которым один раз вместе гуляли, да и то только потому, что было по пути, снова просить у него то, что однажды уже было предложено, добровольно и безвозмездно, и отвергнуто? Если придётся – просить униженно, любыми словами и обещая взамен абсолютно всё, что угодно…
И чёрт с ним, с унижением, от него никто ещё не умирал, – так ведь попросту не дадут же. Есть вещи, слишком ценные для того, чтобы добровольно отдавать их кому-то на холодную голову. Она свой шанс упустила.
А ещё, конечно, всё материальное и бренное сейчас меркнет и тускнеет, но у неё, если вспомнить, вдобавок ко всему нет ни квартиры, ни денег, ни даже собственной обуви. И из-за растрёпанных чувств отчего-то не удаётся вспомнить, как раньше она умудрялась справляться со всем этим, и ещё на что-то надеяться, и – и никогда не унывать.
Должно быть, рано или поздно это обязательно случается – кончается запал, и начинает казаться, что всё зря.
Если оглянуться назад, за всё долгое, невообразимо долгое время, проведённое в этой больнице, Телль ни разу не плакала. Нет, честное слово, даже не хотелось. Обидно было, чувство несправедливости мира было, желание взвыть тоже было, но плакать – не плакалось, и точка.
Но всё ведь когда-то бывает в первый раз.
В тёмном коридоре стояла почти полная тишина, только временами по-мышиному попискивали аппараты искусственного жизнеобеспечения, так что судорожные, сдавленные всхлипывания были прекрасно слышны. Однако, с другой стороны, хотя в палатах вокруг лежали живые люди, среди них не нашлось ни одного, кто был бы в состоянии услышать и посочувствовать.

Пока что, на самых первых порах, взаймы пришлось взять отнюдь не деньги, а ботинки. Благо, Мэтью по всем признакам был в школе единственным стипендиатом, читай: нищим, так что найти товарища-студента, у которого есть в распоряжении больше чем одна пара обуви, оказалось несложно.
Конечно, хозяин ботинок посмотрел на него довольно косо, когда Мэтью озвучил свою просьбу. Однако его взгляд не шёл ни в какое сравнение с подозрительным взором, каким его проводила вахтёрша, когда он, мокрый и злой, вчера вечером прошлёпал через холл мимо неё.
Кстати говоря, потенциальное воспаление лёгких пока вроде не давало о себе знать, а может, и вообще отменялось – каким-то чудом после прогулки босиком под весенним дождём к Мэтью даже банальный насморк не прилип. Надо узнать у кого-нибудь, не действует ли случаем звезда как волшебный талисман от всяческих невзгод и житейских неприятностей…
И, раз уж речь снова зашла о звезде, между прочим, вчерашнее замечание Лакх по поводу «заднего кармана брюк» Мэтью задело. Да и действительно, носить такую вещь в кармане было до смешного неосмотрительно. Пришлось в срочном порядке придумывать другую систему хранения: в ход пошли шнурок (не из одолженного ботинка; те после надлежало вернуть в полном комплекте) и самостоятельно изобретённые приёмы некоего подобия крайне самобытного макраме, так что в итоге звёздочку стало возможным носить на шее. Оттуда и украсть, и потерять на порядок сложнее.
Из планов на утро только один пункт пока остался не выполнен. На очередной перемене после терпимо нудного урока отечественной литературы Мэтью дождался, пока полкласса выйдет из аудитории, и позвал:
- Эй, Джонни Карн!
Коллега по учёбе оторвался от собирания вещей и недоумённо обернулся на оклик. Он был невысок ростом и одет лучше, чем многие его одноклассники; впрочем, Мэтью подозревал, что в последнем немного заслуги самого Джонни – он ночевал не в общежитии, а в городе с родителями, так что присмотр матери и отсутствие необходимости самостоятельно стирать носки наверняка сделали своё дело.
Впрочем, сейчас важно было абсолютно другое. Этот ребёнок среднестатистически паршиво понимал по-латински, зато быстрее всех в группе писал под диктовку.
- Джон, - проникновенно сказал Мэтью. – Мне нужна твоя помощь, - и, видя, какое выражение тут же приняло лицо его собеседника, со вздохом подтвердил, - Да, опять. Но, честное дезинформаторское, на этот раз это вопрос жизни и смерти.
И, чтобы совсем развеять сомнения вероятного союзника, добавил с явным сожалением:
- Это в последний раз. Если поможешь мне, больше никогда ничего у тебя не попрошу, обещаю.
И пусть это значит, что теперь придётся искать другого осведомителя, у которого получится так же быстро и удобно списывать конспекты, а едких замечаний от Кира наверняка станет в разы больше. Некоторыми вещами нужно жертвовать ради великого общего блага.
Джонни поморщился и закинул рюкзак на плечо.
- Раз так, уговорил, - кивнул он наконец, будто нехотя. – Скажи только, что нужно сделать.
- Как и обычно, - Мэтью пожал плечами, – записать кое-что. Но только учти: объём текста велик.
- Не проблема, - отмахнулся одноклассник.
Он ненадолго призадумался и предложил:
- Знаешь что, приходи ко мне домой. Родители в отъезде; там будет удобнее, чем болтаться в школе после уроков. Я живу около трамвайного депо, в доме бывшего кинотеатра, ты найдёшь.
- Отлично, - беспечно отозвался Мэтью, - прямо сегодня и приду. Спасибо.
Джонни в ответ лишь сделал неопределённый жест рукой и вышел из класса.
Надо же, каким он оказался отзывчивым парнем, не пришлось даже изобретать никаких хитрых стратегий, чтобы в очередной раз уговорить его помочь. На какое-то мгновение Мэтью даже почувствовал себя нехорошим и эгоистичным человеком. Возможно, ему стоило бы на досуге придумать способ поблагодарить Джонни Карна за все многочисленные услуги, что тот оказал ему за два последних учебных года...
Чёрт побери, что за мысли? Неужели он всё-таки ненароком попал в одну из тех поучительно-сахарных историй, где все герои под конец становятся лучше и чище, чем были в начале?
Но даже если и так, стоять и философствовать нет времени, нужно идти на следующий урок, а после уже привычным маршрутом ехать в больницу, к ожидающей там даме.
Под этой дамой подразумевать Лорию, разумеется. Без вариантов.

Мефисто попробовал открыть глаза, но сразу же решил, что игра не стоит свеч, и покрепче закрыл их снова.
Голова отчаянно гудела. Что могло означать одно из двух: либо он попал в любопытную временну́ю аномалию и завтра ему придётся изменить привычкам и как следует напиться, чтобы оправдать наступившее раньше времени похмелье, либо его приложили по темечку первым попавшимся под руку твёрдым предметом. В пользу последней версии, кстати, говорили и руки, связанные за спинкой стула, на который его посадили.
Но это было отнюдь не самое худшее: больше всего неудобств доставлял до боли интенсивный электрический свет, бьющий прямо в лицо. От него даже закрытым глазам было слишком ярко. Что же, нужно отдать должное неведомым пленителям: они верно сообразили, как причинить немало неудобств человеку, которого даже умеренное дневное освещение и то раздражает.
Но, конечно, вряд ли похитители поставили перед собой цель как можно сильнее досадить ему самому, тут расчёт был куда тоньше: из-за этого сияния Тьма не могла подобраться к нему и, что хуже, он даже не мог поговорить с ней. Свет лишал её бесплотных аналогов человеческих органов чувств, в нём она не могла ориентироваться и передвигаться – а значит, была бессильна помочь.
Пусть впредь это будет ему уроком и стимулом быть осмотрительнее. А пока надо раскинуть мозгами и придумать, как освободиться.
И это было бы, кстати, гораздо проще, если бы кто-нибудь выключил чёртов невыносимо раздражающий свет.
- Ах, - произнёс голос кого-то, кого Мефисто, видевший в темноте куда как лучше, чем на свету, не смог разглядеть. – Я прошу прощения, это, должно быть, очень невежливо с моей стороны, но согласитесь, после такого… не вполне мирного начала следовало позаботиться о своей безопасности. Так надёжнее, чем просто просить вас не спускать собак, как считаете?

Мэтью давно уже знал, что ездить в трамвае бесплатно не так сложно, как кажется. Например, на этот раз способ «издали помахать чужим билетом, поднятым с земли на остановке» прекрасно сработал.
А потом он поднялся на четвёртый этаж больницы и сразу понял, что что-то не так – не то услышал обрывок звука, не то чёрт вообще разберёт, что ему подсказало, но подсказало же. Уже после Мэтью вспоминал, что не бросил тогда ни взгляда на дверь Лории, проверяя, там она или нет, ни о чём не задумался, а сразу бросился в конец коридора – к Телль, сидящей на своём диване. И даже при скудном дневном свете из окон под самым потолком с первой секунды разглядел, что глаза у неё красные.
- Ты плакала? – спросил он встревоженно, присаживаясь перед ней на корточки. – Что-то случилось?
Телль отвела глаза, и Мэтью очень захотелось взять её за подбородок и развернуть к себе лицом.
- Нет, нет… - проговорила она хрипло. – Ничего не случилось, Мэтью, просто я немного…
Она вдруг сделала глубокий вдох и выпрямилась, раздражённо откинула с лица прядки волос, выбившиеся из конского хвоста.
- Нет, не так, - сказала она совсем другим голосом. – Я много думала, Мэтью. И теперь я хочу узнать, в силе ли твоё предложение. Насчёт звезды.
Она улыбнулась, но как-то странно, одним только уголком дрогнувших губ, и, не дожидаясь ответа, заговорила дальше:
- Понимаешь, моя бабушка…
Мэтью вдруг отчётливо осознал, как бы он хотел знать о ней побольше. Думать о ней не как о чокнутой бездомной из больницы, а как об обычном человеке с прошлым и будущим, какое она себе представляет. Он с удовольствием послушал бы о её родителях, о детстве в этом городе, которое наверняка было трудным, ибо что в этом городе легко? О том, где и на кого она училась, как познакомилась со своим подлецом-женихом, почему подружилась с его братом, как любит проводить время помимо коротания ночей в тёмном коридоре…
Почему вчера он не спросил её ни о чём? Вон сколько времени провели вместе – а говорили почему-то совсем о другом, об отвлечённом и неважном.
- Моя бабушка считала, что звёзды – это души людей или что-то вроде того, - говорила Телль. – Есть такое поверье… Якобы когда человек появляется на свет – где-то на небе загорается новая звезда, а когда умирает – эта звезда падает. Именно поэтому астрология и разные гороскопы, в общем-то, не до конца лишены смысла. И именно поэтому, сколько бы звёзды ни падали, меньше их не становится, люди ведь не прекращают рождаться.
- Я слышал об этом, - рассеянно заметил Мэтью и присел на краешек дивана рядом с ней.
- И я, - кивнула Телль. – Но долгое время не верила. Думала, это всего лишь сомнительной красоты легенда, не подкреплённое фактами, но зато понятное объяснение природного явления, что люди так любят выдумывать… Но пару лет назад я любовалась на особенно красивые метеоритные дожди, знаешь, они часто бывают в августе, звёзды падают и падают целую ночь… А через несколько дней узнала из газет о той нашумевшей эпидемии на юге, может, ты помнишь её. Там число жертв измерялось сотнями.
Она помолчала, потом пожала плечами.
- Может, это было и совпадение, не знаю. Но оно почему-то заставило меня всерьёз поверить. Знаешь, такой настоящей, нерациональной верой. Мне кажется, я ни во что мистическое не верила так искренне, как в то, что люди связаны со звёздами… и наоборот.
- Телль, что ты хочешь сказать? – мягко прервал Мэтью. – Я не могу уследить за твоей мыслью.
Она посмотрела на него в упор – таким взглядом, что ему серьёзно захотелось отодвинуться. Побывать в шкуре человека, который вот так смотрит, было бы наверняка очень страшно.
- Я хочу сказать, что меня полночи мучила мысль о том, что мой Уилл – как эта твоя звезда, которая уже упала, но ещё не погасла: точно так же уже не жив, но и умереть толком не смог, - негромко проговорила Телль, и выражение её лица вдруг стало умоляющим. - Мэтью, я хочу эту звезду. Она мне нужна. Я хочу, я хочу, чтобы… чтобы всё кончилось…
Она закрыла лицо руками.
Мэтью не выносил женских слёз. Слёз же женщин, ему не чужих и не безразличных, он вообще видеть не мог.
Чёрт возьми, она ещё плачет из-за таких пустяков. Плевать на всё, что он говорил ей вчера: на то, что нехорошо исполнять желание одного человека, а тысячи других игнорировать, что не следует желать за других, что кто-то в этом мире наверняка куда более достоин этой звезды, чем они оба вместе взятые, и сможет лучше ей распорядиться. Плевать на всё; он просто отдаст звезду ей, здесь и сейчас, и они кончат дело пошлым, но чертовски нужным сейчас хэппи-эндом.
Но…
Но. По всеобщему признанию худшее слово на земле.
Если он сейчас озвучит мысль, пришедшую ему в голову, он никогда после себе не простит. И если не озвучит, не простит тоже.
Мэтью встал с дивана и подошёл к двери в палату. В стеклянном прямоугольнике всё так же – вечно неизменно – виднелся угол кровати и мигали загадочные цветные лампочки.
- Телль, - сказал он, мимолётно гадая, сколько раз за их недлинный разговор он назвал её по имени, - Телль, эта звезда – ты же не знаешь, чья это жизнь. Ты же не знаешь, что сейчас с этим человеком, где он, хороший ли он, есть ли у него семья. Я подозреваю, что если загадать желание, звезда погаснет, и человек, кем бы он ни был, умрёт. Телль, я знаю, что за звезду в этом городе иным не жалко и убить, но ты, ты готова исполнить своё желание ценой чьей-то жизни? Даже самое заветное?
Он готов был поклясться, что чувствует спиной, как она вся судорожно сжалась, прикрыв руками рот, словно боясь, что непрошенные слова сами сорвутся с губ, и испуганно замотала головой в знак отрицания, отвечая решительным отказом даже не ему, Мэтью, а самой страшной мысли о том, что она едва не сочла, что убийство стоит того, что она имеет какое-то право решать, кому жить, а кому нет – и ради чего?..
Мэтью понял, что теперь действительно ненавидит и презирает себя. Чёрт побери, не было в мире худшей вещи, какую можно было бы сказать расстроенной, несчастной и наверняка уже надломленной где-то там, глубоко внутри девушке. Неужели он просто не мог пообещать ей, что всё будет хорошо – неужели он не мог оставить свои беспочвенные догадки при себе и просто дать ей звезду? Она бы никогда в жизни не задумалась о том, какой ценой, согласно её собственной вере, досталось ей исполнение этой мечты. Она вообще не думала бы о плохом. Она была бы счастлива, ровно настолько, насколько вообще могут быть счастливы люди в реальном мире со всеми его несовершенствами, и это было бы главное.
Но ведь сказанного не воротишь, верно?
И эта её история про эпидемию и звездопад – лишний повод не хотеть отдавать никому небесное сокровище.
Может, настало время сказать ей то, что хотелось сказать с самой первой их встречи…
- Телль, - проговорил Мэтью, не оборачиваясь. – Ведь чудо – не единственный выход. Тебе вовсе не обязательно так жить. Ты же не заключённая в тюрьме и не прокажённая в лепрозории. Ты могла бы найти квартиру, работу… Денег на первое время мы с тобой всяко где-нибудь достали бы. Ты могла бы снова начать жить по-хорошему. Для себя.
Он повернулся к ней, но она лишь кивнула на дверь перед ней и почти неслышно, одними только губами проговорила:
- Я не могу оставить его.
И что-то в тоне её голоса заставило это клише любовных историй с печальным концом звучать так, что Мэтью сразу стало ясно: она не драматизирует, она правда уже не может.
Он вздохнул.
- Знаешь, сколько времени ты провела здесь?
- Нет, - Телль качнула головой, - я же говорила тебе, что…
- Шесть месяцев, - перебил Мэтью. – Я узнавал у тех, кто здесь работает. Полгода. В этом городе по умершим и то не так долго траур носят.
- Шесть месяцев, - отсутствующе повторила Телль, глядя куда-то в сторону. – Надо же. Мне казалось, что больше.
Мэтью внутренне содрогнулся. Видит небо, он лично всерьёз предпочёл бы умереть, чем жить вот так, теряя счёт мучительному времени…
Хотя что это он, о чём думает? Жить всегда лучше, чем умирать. Умереть никогда не поздно.
Помнится, как-то раз в школьном кружке изящной словесности проходил конкурс сочинений на тему «как я хотел бы умереть». Преподаватель, устроивший столь странное состязание, призывал не скупиться на эпитеты, включать воображения, ничего не стыдиться, подбавить подробностей и красивых оборотов… В итоге судьям было представлено множество пышных, красивых, торжественных работ, но ни одна из них не выиграла. Первое место без колебаний присудили одной скромной, тихой девушке, написавшей самый короткий рассказ. Он состоял всего из семи слов: «Я хочу умереть очень и очень нескоро». Все члены жюри до единого поняли, что придерживаются в точности такого же мнения по данному вопросу.
Мэтью вообще первым признавал, что он раздражительный и резкий человек, но больше всего он всегда злился на две категории людей: тех, кто был выше ростом, но в его присутствии называл себя низким, желая напроситься на комплимент, и тех, кто добровольно отказывается жить и прячется в свою нору, откуда носа не кажет в существующую реальность.
- Я сказал это к тому, - твёрдо проговорил он, - что ты достаточно здесь насиделась. Телль, в этом месте полно людей, которые сумеют присмотреть за твоим братом, или кем бы этот мальчик тебе ни приходился. То, что ты сейчас делаешь – не героизм. Это никому не нужные напрасные жертвы и ужасная глупость. Мы знакомы всего ничего, но я сейчас говорю как человек, который желает тебе добра: прекрати это ради себя же самой, ты ведь хоронишь себя заживо!
Несколько секунд она молча и прямо, не отрываясь, смотрела на него, а потом склонила голову набок, к плечу, и сказала ровно и спокойно:
- Ты знаешь, за последний год каждый встречный настойчиво пытается учить меня жить. И всякий искренне думает, что делает доброе дело, знает лучше меня и сможет исправить мою жизнь всего лишь несколькими правильными словами. В самом деле, в сто тридцатый раз звучит неубедительно.
Мэтью хотел возразить, что свою жизнь может исправить только она сама, а другие всего лишь пытались подтолкнуть её в нужном направлении и, наверное, намерения у них действительно были благие. Хотел сказать, что уход от проблемы не равен её решению и что если она продолжит избегать думать о том, что ждёт её в будущем, добром это не кончится. Хотел заметить, что он с куда большей охотой не вёл бы с ней душеспасительные беседы, а взял её за шкирку, как котёнка, и вытряс бы из неё всю дурь, какая скопилась, потому что хоть он и младше и, скорее всего, меньше пережил, соображает он сейчас явно яснее. Да ещё и напомнить между делом, что он никуда никем не нанимался и вот ведь чёрт его дёрнул возомнить себя матерью Терезой и начать спасать того, кто спасаться просто не желает.
Но он не сказал ничего. Он пожал плечами и пошёл прочь.
За дверью Лории горел свет, но Мэтью успел пройти мимо раньше, чем хозяйка кабинета сумела бы его заметить.
На лестнице ему встретилась Криволапка. Она неожиданно оказалась чёрной кошкой с белой манишкой на груди – Мэтью вяло подивился, как это раньше он не замечал, какого она цвета. Впрочем, всё резонно – такие особые приметы, как полное отсутствие морды, как-то сами собой отвлекают внимание от обыденных характеристик вроде масти и различных пятен-отметин.
Усатая сидела посередь ступенек и по своему обыкновению пялилась на Мэтью отсутствием глаз. Этот взгляд не так-то просто было вынести.
- Пшла прочь, - хмуро бросил Мэтью, - не то пинка получишь.
Кошка вняла – она, похоже, вообще неплохо понимала человеческую речь – оторвала от лестницы хвостовую часть и потрусила вверх по ступенькам, смешно взбираясь с одной на другую, а Мэтью продолжил свой долгий путь вниз.
Разговор по душам явно не удался. Право слово, от этой звезды пока неприятностей больше, чем пользы.

Похитители оказались ещё умнее, чем казалось на первый взгляд: они установили четыре больших прожектора и несколько других, поменьше, кольцом, со всех сторон освещающим круг пространства, внутри которого не осталось места ни единой тени. Мефисто чувствовал, как бесится и неистовствует Тьма, спрятавшись в четырёх крошечных квадратах темноты прямо под ножками его стула и не имея возможности выйти. После ей наверняка захочется убить кого-нибудь в качестве мести, просто чтобы душу отвести, но пока она слаба, как котёнок – очень, очень зла и совершенно бессильна. Кажется, раньше она никогда не испытывала ничего подобного.
Яркий свет прожекторов не позволял различить практически ничего, что находилось за ними, но Мефисто смог разглядеть силуэты нескольких человек, наверняка представлявших собой вооружённую страховку на случай, если электричество внезапно выключится. Разумеется, буде это счастливое событие произойдёт, никакая физическая сила им не пригодится, у Тьмы свои приёмы, однако пока она их не трогала. Видимо, сумела сообразить, что человек, которого она вполне бы могла назвать хозяином, полностью пребывает в чужой власти, и решила до поры до времени на всякий случай никого не злить.
Впрочем, Мефисто сразу понял, что любые люди за краем световой стены не так уж и важны, раз ничем не защищают себя от его молчаливой, но крайне опасной союзницы. Куда сильнее его заинтересовал человек, сидевший подле на втором стуле, перед ним, но чуть справа – место было заботливо выбрано так, чтобы не загораживать пленника от направленного прямо ему в лицо светового потока.
Пожалуй, это новая, необычная вариация на тему пыток электричеством. Раньше предложить могли разве что электроды под ногти, что было крайне неизобретательно.
Туго связанные запястья ныли, да и боль в глазах потихоньку начинала действовать на нервы.
- Я полагаю, вы догадываетесь, почему вы здесь, - произнёс человек с противоположного стула.
Разглядеть получалось только его силуэт, но разглядывать что бы то ни было в таких условиях в любом случае означало совершать акт насилия над своим зрением. А по голосу понять удавалось немного. Таким разве только светские беседы вести: ничего характерного, ничего, что придавало бы ему индивидуальности…
Мефисто знал очень многих людей, он наблюдал за ними, но невозможно же упомнить совершенно всех, и имя данного конкретного господина отыскать в памяти как раз не удавалось.
- Я полагаю, - почти без раздражения ответил он в тон, - что я здесь потому, что меня притащил сюда кто-нибудь из людей, которым вы заплатили. Что же до того, зачем я здесь – этого я не знаю. И, сказать по правде, не особенно хочу знать.
- Люди не всегда получают то, что хотят, - вздохнул неведомый собеседник. – То, чего не хотят, получают гораздо чаще. Вы могли бы догадаться, что я решил обратиться к вам по поводу звезды… и этого мальчишки, который носит её с собой.
- Значит, взяли на себя напрасный труд, - холодно отозвался Мефисто. – Не было нужды искать именно меня, могли бы спросить на улице, пригрозив монтировкой и страшным взглядом – наверняка получили бы ответ. Об этой звезде знает уже добрых полгорода.
- Вопрос ещё в том, что они знают, - возразил его оппонент. – Большинство располагает лишь слухами и сплетнями, прошедшими через третьи руки… Но, допустим, с дезинформаторами, лжецами и просто несведущими мы разобрались. Не вижу смысла скрывать от вас, что всю необходимую информацию я уже давно получил от Лакх Муравьессы. Однако дальше сотрудничать она не захотела – что взять с женщины? – сказала, что куда охотнее посмотрит со стороны, вот почему пришлось побеспокоить вас… Видите ли, от вас мне нужны не сведения, а замечательное умение убеждать. Этот Мэтью Хоук довольно упрям, денег он не взял, а отбирать что-то у кого-то силой мне хочется в последнюю очередь. В конце концов, у мальчика ещё вся жизнь впереди, и с целыми конечностями её прожить будет легче и веселее. Жестокость – не мой метод… А у вас всегда здорово получалось безвредно припугнуть.
А, вот оно что.
- Вы могли бы для начала просто попросить, - заметил Мефисто. – После подобного знакомства вряд ли кому-то захочется оказывать вам услуги.
- Должно быть, мне следует принести свои извинения и за это, - согласился незнакомец. – Всё дело исключительно в том, что попроси я вас при обычных обстоятельствах – вы могли бы и отказаться, а я этого совсем не хочу.
- Я могу отказаться и сейчас, - возразил Мефисто. – Что, кстати, и собираюсь сделать, поскольку не заинтересован в вашем мероприятии. Вы, если вам жизнь дорога, должны и сами осознавать, что, вздумай вы причинить мне реальный вред, никто из присутствующих здесь не пробудет в своём уме дольше суток, и то при изрядном везении. Шантажировать меня вам нечем. У вас нет рычагов давления, одни лишь пустые слова.
- Разве? – голос зазвучал насмешливо-удивлённо. – Вы ошибаетесь. У меня есть рычаг давления. Всего один, впрочем, но есть же. И его зовут Кэти… или Кэтилина, если я не ошибаюсь?..
Ах, даже так! Знает имя, которым Кэти давно уже не представляется, которое до сего дня, как полагал Мефисто, было известно только ему одному…
- Я предлагаю вам как-нибудь, просто интереса ради, попробовать в шпионских целях деньги, - пояснил невидимый человек. – Вот увидите, они действуют не хуже вашей собственной… осведомительницы.
- Кэтилина всего лишь прислуга, - абсолютно спокойно промолвил Мефисто. – С чего вы взяли, что я буду печься о ней?
- Мне, как и вам, многое известно, - уклончиво ответил собеседник.
- Выключите свет, и поговорим по-взрослому, - раздражённо предложил Мефисто. – Это же просто смешно.
- Было бы смешно, послушайся я вас, - возразил голос. – Мне, как вы верно отметили, жизнь дорога.
Раз так, подумал Мефисто, лучше бы с самого начала держался подальше и не лез на рожон. А то сам-то он, может, и не злопамятен, но Тьма – другое дело: она обид не прощает.
- Тогда нам не о чем больше говорить, - заключил он и отвернулся.

Тьма не привыкла к бессилию.
Если бы можно было перевести то, что она сейчас чувствовала, на язык человеческих эмоций, вышло бы, что она паникует и злится одновременно. Она понятия не имела, что ей делать.
Впрочем, за последние годы она усвоила вполне определённую модель поведения и знала одно: ей нужен кто-то, кто быстро соображает, быстро реагирует, быстро действует. Иными словами, ей нужен человек.
Так что пока часть её сидела под ножками стула и ничего не могла предпринять, другая часть, под вечер сгущающаяся над городом, прочёсывала окрестности в поисках человека, которого можно было позвать на помощь.
И она нашла подходящую кандидатуру.

Мэтью стоял на крыльце больницы, мёрз под промозглым колючим ветром и пытался привести в порядок растрёпанные чувства. Получалось плохо, так что вскоре он махнул рукой на это дело и хотел было уйти, но вдруг заметил Тьму – слишком густую, слишком тёмную для ранних сумерек, слишком живую на вид тень, лежащую на земле там, где её было в общем-то нечему отбрасывать.
Помнится, обычно она незаметнее, скромнее, что ли, не так выделяется из привычной обстановки – так зачем теперь нарочно показалась? Неужто чего-то от него хочет?
- Эй, а где твой хозяин? – окликнул Мэтью, убедившись, что вокруг нет ни души и некому подслушать его разговор с пустотой. – Он хотя бы по-человечески понимает, а то изъясняться с тобой языком жестов я не намерен.
Понятное дело, Тьма промолчала, но Мэтью почудилось, будто бы она незаметно переползла-перетекла поближе.
- А, отстань, - махнул он рукой, - с чем бы ты ни пришла, мне неинтересно, - и начал было спускаться по лестнице, но тут же опасно промахнулся мимо ступеньки и едва не загремел вниз с риском перелома шеи, потому что вокруг внезапно наступила кромешная непроглядная темень, словно кто-то щёлкнул выключателем и разом отключил весь свет в мире.
Мэтью закрыл глаза – легче не стало, снова открыл – разницы не почувствовал.
Хотя нет, разница была, совсем крохотная, и состояла она в робком, слабом свечении, пробивающемся сквозь ткань его рубашки. Мэтью машинально коснулся шнурка на шее. Телль говорила об этом – чем темнее вокруг, тем ярче светят звёзды, а тут сейчас темно так, что хоть глаз коли, хоть оба…
Вообще-то Мэтью ни разу не сталкивался с Тьмой один на один, но что-то ему подсказывало, что такой вот захват в плен, который к нему сейчас применили, является одним из самых мягких и деликатных приёмов. Если бы ему желали зла, сотворили бы что-нибудь пострашнее и не столь безболезненное. А сейчас от него, судя по всему, просто хотят чего-то добиться, и для этого нужно, чтобы он оставался в работоспособном состоянии и здравом уме.
- У меня есть источник света, который даже тебе не погасить, - сказал Мэтью в темноту, - но, боюсь, этого мало. Так и быть, я готов сделать то, о чём ты попросишь, если смогу, конечно. Отпусти меня.
Стало светлее.
- Хорошо, - вздохнул Мэтью. – А теперь я понятия не имею, как, но объясни, пожалуйста, чего тебе нужно.
Тонкая тёмная тень неосязаемой змеёй сбежала вниз по ступенькам, пересекла тротуар, добралась до ближайшего фонаря, по традиции расточительных коммунальщиков загоревшегося ещё засветло – несчастный светильник испуганно замигал. Затем скользнула к следующему фонарю, тоже мгновенно превратившемуся в кошмар эпилептика, после чего снова вернулась к первому и, будь у неё глаза, явно смотрела бы выжидающе.
- А, - скептически высказался Мэтью. – Очевидно, я должен следовать за тобой. Значит, законов жанра никто не отменял, да? Учти – была бы ты белой или, скажем, кроликом, никуда бы я с тобой не пошёл.

 » фрагмент №6

Путь был неблизким. Там, где не нашлось фонарей, чтобы ими моргать, Тьма нарочито заметно стелилась по земле, и Мэтью просто шёл следом. В конце концов она привела его в весьма неприглядный обшарпанный квартал к старому, покосившемуся деревянному дому, где скользнула в щель под рассохшейся задней дверью. Мэтью пожал плечами и потянул за ручку – заперто не было.
Он зашёл и по узкой скрипучей лестнице, на которую в лучшие времена, должно быть, выходили двери кухонь, поднялся на тесную площадку. Тьмы вокруг стало значительно больше: во всём городе не нашлось бы и десятка подъездов, где какой-нибудь вандал не разбил бы единственную на всю лестничную клетку лампочку. Тем не менее, сомнений насчёт того, куда идти дальше, не оставалось: дверь в поле зрения обнаружилась всего одна, и, как выяснилось, её запереть тоже не потрудились. Может, ждали гостей?
Коридор, куда он попал, освещался рядом тусклых жёлтых бра на одной из стен. Мэтью миновал тёмный дверной проём, решив, что на Тьму он и без того насмотрелся, и сразу проследовал дальше, туда, где из-за неплотно прикрытой двери доносились – о боги, сколько можно, уже второй раз за день! – приглушённые женские всхлипывания.
Не утруждая себя деликатным стуком, он открыл дверь.
Комната вокруг него была совершенно очевидно женской, но в то же время весьма сдержанной: никаких вам кружевных занавесок, розовых покрывал, картин с котятками на стенах, даже цветов в горшках на подоконниках и тех не было. Только кровать за ширмой, туалетный столик с зеркалом почти что в рост и целой батареей загадочных баночек-скляночек, ещё один стол – письменный, стул, на спинку которого небрежно бросили пуховую шаль, да ковёр на полу, больше для тепла, чем для красоты. Всё очень скромно и по делу, кроме, разве что, одного…
Сама хозяйка сидела за столом, и Мэтью узнал в ней Кэти, девушку, что вчера передала ему записку.
- Ах! – воскликнула она, торопливо вскакивая, и быстро вытерла ладонью глаза. – Спасибо вам огромное за то, что пришли. Мракоборцы там, внизу, вас не испугали? Впрочем, вас, должно быть, завели через заднюю дверь, вы их не встретили…
Мэтью вопросительно поглядел на неё, и она пояснила, мимоходом глянув в зеркало – проверяла, видно, не опухли ли её красивые, хоть и заплаканные глаза:
- Есть тут у нас особенно ярые защитники светлой стороны. У них любимое дело под вечер напиться где-нибудь и прийти орать под окна. Господина Ноктиса всегда это забавляет, особенно ненастными ночами он даже просит меня выносить им термос с чаем, чтобы совсем не замёрзли… Ой, лучше не смотрите, это очень старая фотография.
Кэти поймала Мэтью за разглядыванием предмета, бросившегося ему в глаза при первом же осмотре комнаты – фотоснимка в потемневшей резной рамке, стоящей на краю письменного стала. Снимок и вправду выглядел старым, он больше напоминал желтоватый и несовершенный ранний дагерротип. Судя по всему, это был торжественный семейный портрет: Мефисто, одетый, как и всегда, безупречно, спокойно улыбался в камеру, Кэти, выше него больше чем на голову, в нарядном платье, скромно, но с достоинством стояла за его плечом, а позади них обоих можно было разглядеть не слишком чёткое серое пятно Тьмы. Однако, приглядевшись, можно было увидеть, что снимок некогда был смят, хоть после бережно расправлен и разглажен, а правый верхний угол у него залили чем-то бурым. Фото выглядело так, словно его спасли из корзины для мусора.
- Господину Ноктису тогда понадобилось несколько месяцев, чтобы отучить её прямо на лету поглощать вспышку, - вспомнила Кэти и улыбнулась. Похоже, эта фотография была ей очень дорога, и несложно понять, почему: нечасто слуги, обычные слуги, фотографируются на равных с хозяевами…
- Вы говорите по-человечески, - подметил очевидное Мэтью, - так что, пожалуйста, будьте добры рассказать мне, что происходит и зачем я мог вам понадобиться.
Тени на стенах как будто шевельнулись – словно Тьма подобралась поближе и тоже слушала.
- Не мне, - качнула хорошенькой головкой Кэти. – Господину Ноктису. Я не могу вам точно сказать, что произошло, я не вполне хорошо понимаю, что она, - девушка покосилась на Тьму, - пытается мне сказать, но господин Ноктис со вчерашнего утра не появился дома, а он обычно предупреждает, когда уходит надолго, и, судя по всему… ему нужна помощь. Хотя мне сложно представить ситуацию, из которой он не смог бы выбраться самостоятельно…
Она снова улыбнулась, на этот раз немного виновато.
- Вы уж простите, что я плакала, когда вы пришли. Просто испугалась… Понимаете ли, он очень редко попадает в неприятности.
Сказала – и в голосе её послышалось что-то такое грустное и нежное, словно речь шла об её непутёвом младшем брате. Заметила ли сама Кэти, что её слова прозвучали именно так?
Мэтью решил перейти к делу.
- Где он сейчас, вы знаете?
- Она знает, - Кэти неопределённо кивнула в тот конец комнаты, где было особенно темно. – Мне не сказала, но отвести наверняка сумеет. Она не захотела доверять мне одной: уже усвоила разницу между мужчиной и женщиной и теперь считает, что мужчина с любым делом справится лучше. Судя по тому, как упорствует в своих предрассудках кое-кто из людей, переубеждать её бесполезно.
Улыбка Кэти вдруг почти потухла.
- Так вы пойдёте со мной? – уточнила она. – Вы не обязаны, вы ведь ничего нам не должны. Насколько я поняла, она выбрала именно вас лишь потому, что вы последний разговаривали с господином Ноктисом вчера вечером. Она вообще не слишком разборчива…
Вот это мы понимаем, вот это по-нашему: никто ничего не требует, ни к чему не принуждает – дают полную свободу выбора. Ну, или по крайней мере иллюзию таковой, памятуя о Тьме, с которой не поспоришь.
К сожалению или к счастью, Мэтью, прожив в этом городе добрых два года, всё ещё оставался отзывчивым молодым человеком.
- Дам в беде не бросают, - галантно заверил он. – Тем более что, скажу вам по секрету, знакомство с господином Ноктисом стало для меня, пожалуй, самым приятным за всю эту неделю.
Ага, строим любезную рожу и при этом вежливо умалчиваем, что все остальные, кого он встретил за последние несколько дней, на поверку оказались депрессивными девчонками или генералами грозной тараканьей армии, так что на их фоне выгодно выделяться совсем не сложно.
- Вы просто не представляете себе, как я вам благодарна, - с чувством произнесла Кэти. – Тогда нам лучше отправляться.
Она погасила в комнате свет, и они втроём – двое человек, сопровождаемых Тьмой – покинули комнату.
- Выйдем через другую дверь, - предложила Кэти и свернула в тёмный дверной проём, тот самый, что не заинтересовал Мэтью ранее.
Комната за ним была больше, чем дамский будуар, который они покинули, и гораздо хуже обставлена: Мэтью с изумлением увидел голые стены, бесхитростный дощатый пол и огромный, тяжёлый на вид старый стол. Сей выдающийся предмет мебели стоял почти ровно посередине пола, чуть сместившись к необычно большому окну без занавесок – только с облупленными рамами и пустым карнизом. Помещение должны были освещать настенные электрические светильники, но, вот странное дело, из них кто-то аккуратно вывинтил все до единой лампочки.
Стойте. Других дверей в коридоре вроде не было, а это может значить лишь одно. Мефисто Ноктис, человек с манерами и обликом богатого аристократа, имеющий власть бо́льшую, чем любой из простых смертных – он что, обитает вот здесь? В помещении, вообще едва ли приспособленном для проживания человека?
- Он не любитель роскоши, - негромко, как будто защищаясь или оправдываясь, проговорила Кэти, похоже, угадавшая его мысли. – И электричества. Особенно электричества. А ещё он не имеет привычки спать ночами и вообще довольно редко бывает дома, всё больше гуляет… Возвращается, похоже, только для того, чтобы кормить своих палочников.
Она указала на небольшой аккуратный террариум на подоконнике. Там, за прозрачной стенкой из стекла, среди полусухих веток и листьев, свернувшихся в трубочки, ползали какие-то несимпатичные насекомые, похожие на ожившие бурые сучки с субтильными лапками.
- Он говорит, они как люди, почти такие же интересные, - пояснила Кэти, - с той только разницей, что по виду палочника иногда бывает сложно определить, жив он или умер, а с людьми такая проблема редко возникает. Он может часами сидеть здесь и смотреть то в окно, то в этот свой ящик. Наблюдение его… развлекает.
Мэтью никогда не считал себя хорошим психологом, но теперь, кажется, начал кое-что понимать и даже рискнул бы предположить, на что и на кого, по мнению Кэти, её хозяину следовало бы смотреть вместо полудохлых козявок да чужих людей. Может, стоит пренебречь уважением к чужой частной жизни и как-нибудь при случае рассказать Мефисто о своих догадках?..
У подъезда, как и говорила Кэти, топталась на нетвёрдых ногах группа порядком пьяных людей. Они потрясали в воздухе полупустыми бутылками и, глядя куда-то вверх, нестройным хором выкрикивали нечто в духе «Вых’ди, клятый приспешник мр-рака, пагаварим п’-мушшски!». Зрелище получалось внушительным, правда, оно многое теряло из-за дефектов дикции, обусловленных заплетающимися языками.
- Его нет дома, - поравнявшись с ними, кротко сообщила Кэти, на ходу застёгивая пуговицы своего фиолетового пальто.
Активисты движения борцов за свет не без труда осмыслили это заявление, заметно приуныли, опустили руки с бутылками и с неразборчивым бормотанием разбрелись кто куда. Похоже, вечер для бедняг был испорчен.
С каждой минутой сумерки всё сгущались. Тьма решила не отказываться от проверенного метода и вела свой маленький отряд всё так же – мигая фонарями. В какой-то момент Мэтью и Кэти оказались на набережной одного из нескольких городских каналов и продолжили путь вдоль него, пока издали не увидели пункт своего назначения. То был старый драматический театр, некоторое время назад закрытый на реставрацию, и, судя по всему, на вечную.
А что, место как раз подходящее, чтобы спрятать похищенного или держать заложников – всего делов, что добыть у какого-нибудь старичка сторожа ключи, его самого отправить гулять, а после никто и не подумает, что в этом богом и людьми забытом месте есть кто-то живой…
Парадный вход, к которому вела широкая лестница, некогда озарённая торжественным светом двух рядов фонарей, ныне тёмных и мёртвых, широкими двустворчатыми дверями пижонски выходил прямо на набережную – вероятно, раньше это имело некое эстетическое значение. Мэтью подобрался к нему поближе, но, из благоразумных соображений, всё же не настолько близко, чтобы попасть в поле зрения часового. Тот стоял на ступенях под повешенным на какой-то выступ лепнины переносным светильником на автономном питании и лениво охранял вход.
У мужчины были внушительные кулаки, а на поясе висел длинный нож, излюбленное в этом городе универсальное оружие, используемое, как правило, с завидной изобретательностью. И вообще, несмотря на скуку, написанную на лице, выглядел он вполне бдительно. А значит, им сейчас вовсе ни к чему, чтобы их засекли…
- Она говорит, там, за тем углом, ещё двое, - прошептала Кэти. – Этот наверняка их кликнет, если понадобится. Главное – не наделать шума…
Мэтью кивнул и взвесил на руке сумку, с которой со дня встречи со шпаной не расставался в целях самозащиты. Проскользнуть мимо незамеченными едва ли удастся; справиться с охранником, а тем паче с тремя, представляется ещё менее вероятным. Зато если хорошенько прицелиться и точно попасть, да буде ещё удача улыбнётся, и звук падающего тела не привлечёт к себе внимания, можно было бы попробовать…
Тьма его опередила.
Должно быть, парень на лестнице краем глаза уловил какое-то движение теней – он резко развернулся, заозирался, ища нарушителя границ, ничего не увидел и снова расслабился было, решив, что ему показалось… Повернул голову – и встретился взглядом с Тьмой. Сейчас она была даже темнее, чем темнота окружающей город ночи, темнее, чем можно себе представить; сейчас она походила на чёрное, непрерывно движущееся, словно кипящее, грозовое облако, зависшее прямо перед испуганным и ошеломлённым человеком, который перед ней разом сделался маленьким и беззащитным. К концу это «облако» сужалось, свивалось и на уровне глаз мужчины превращалось в тонкое, гибкое щупальце.
Несколько секунд человек и древняя, как сама вселенная, как вечная космическая ночь, сила играли в гляделки, но финал этой игры был предрешён. Рот часового судорожно открывался и закрывался, словно он хотел закричать, но не мог, голос ему изменил; похоже, он вообще не в силах был двинуться с места, не мог даже отвести взгляда… А в следующий миг щупальце Тьмы сделало хищный выпад, раздвоилось и молниеносно скользнуло ему в глаза, прямо в зрачки.
Мэтью с ужасом наблюдал за происходящим. Большой, сильный мужчина, ещё минуту назад выглядевший столь угрожающе, сейчас смертельно побледнел, вздрогнул всем телом, затряс головой и, издав какой-то жалкий, хныкающий звук, беззвучно опустился наземь, скорчился и закрыл лицо большими, сильными ладонями…
- Не поможет, - негромко произнесла Кэти, и в её словах прозвучало искреннее сочувствие. – Когда закрываешь глаза, всё равно видишь её…
Мэтью прикусил губу. Похоже, ему теперь долго придётся спать со светом.
- Идём, - велел он наконец. – Для кого она путь-то расчищала?
Они прошли мимо выведенного из строя охранника, непонятно почему стараясь ступать как можно тише. Бедняга не обратил на них ровно никакого внимания; кажется, внешний мир для него вообще больше не существовал. Он до сих пор дрожал, и Мэтью показалось, что он различил не то тихое всхлипывание, не то невнятное, бессвязное бормотание почти без слов.
Чёрт возьми, этот невесть чего о себе возомнивший мальчишка нарочно тренировал свою многовековую зверюшку не жрать фотовспышку, а отучить её отправлять людские сознания бродить по таким местам, каких и во снах нарочно не увидишь, манипулировать страхами и низкими чувствами не счёл нужным? Право, врезать бы ему при встрече за подобное человеколюбие.
Однако, возвращаясь к реальности, кто бы ни сидел сейчас в этом здании, им следовало бы лучше позаботиться об охране. Хотя, может, в этом нет никакой необходимости: Мэтью знал множество мест, войти в которые было гораздо легче, чем выйти…
Как и ожидалось, театр оказался обитаемым: с потолка в фойе на неопрятных перевитых проводах свисали, покачиваясь, несколько зажжённых ламп без абажуров. Было темно, гулко и грязно. На полу валялись раскрошившиеся куски отвалившейся побелки, строительная пыль покрывала практически все поверхности, на какие смогла упасть, а в одном из углов обнаружились даже вёдра с остатками высохшей краски неопознанного цвета. Похоже, некогда здесь всё-таки начинали ремонтные работы, но до конца – или хотя бы до середины – их так и не довели. Печально – но по нынешним временам, увы, нисколько не удивительно.
- Слышите? – шёпотом спросила Кэти. – В зале кто-то есть.
Мэтью не слышал ничего особенного, но поверил ей на слово. Вдвоём они пробрались ко входу в зрительный зал и неслышно просочились сквозь бархатный занавес, заменяющий дверь. Мэтью отодвинулся от входа – если кому-то вздумается войти или выйти, столкнуться нос к носу будет не здорово – и встал поближе к стене, стараясь не то что казаться – быть как можно незаметнее.
Благо, само освещение здесь помогало надёжно спрятаться: зрительные залы в театрах ведь вообще задуманы как большие тёмные помещения, где чёрта с два что увидишь. А сейчас здесь и вовсе происходило что-то странное: похоже, все прожекторы из-за кулис и с прочих насиженных мест собрали на сцене и заставили светить в одну точку, а софиты на металлических фермах под потолком помогали им в этом деле. И внутри получившегося интенсивно освещённого круга, насколько Мэтью смог разглядеть, кто-то сидел. Хотя, если рассуждать логически, внимания больше заслуживало полтора десятка крупных хорошо сложенных мужчин за пределами этого круга, пока стоящих к нему спиной и не замечающих незваных гостей.
Мэтью вытянул шею, щурясь на яркий свет, и наконец определил, что на свету находятся два человека, причём один из них – предположительно Мефисто Ноктис.
Ах-ха, ясно. Мэтью не смог сдержать злорадную усмешку. Всё-таки глядеть на то, как некий зазнавшийся господин испытывает на себе все прелести беспомощности, простому смертному чертовски приятно.
Главное – чтобы Тьма не услышала эту мысль, а то ведь может и покарать. Опомнившись, Мэтью поскорее перестал ухмыляться.
Что бы он ни думал о господине Ноктисе, сюда он явился с миссией спасения, так что говорить, что не дюж, поздно. Мэтью повнимательнее пригляделся к прожекторам. На боках тех из них, что побольше, обнаружились весьма призывного вида рубильники, за которые так и хотелось дёрнуть, но он отмёл этот вариант: подобраться вплотную к осветительной технике не представлялось возможным из-за охраны. Он осмотрелся ещё раз и увидел змеящийся по полу длинный, толстый кабель, который с одного конца разветвлялся и обеспечивал питанием сразу несколько прожекторов, а с другого заканчивался вилкой, воткнутой во внушительных размеров розетку.
Второй такой же кабель убегал куда-то в закулисное пространство. Мэтью коснулся руки Кэти, чтобы привлечь её внимание, и указал в нужном направлении. Она понимающе кивнула и начала вдоль стенки пробираться к сцене. Мэтью окинул ближайшую к нему розетку оценивающим взглядом. Сможет ли он вытащить из неё вилку? Вернее, конечно, было бы перерезать кабель, но, увы, нечем. Впрочем, чего гадать – нужно подойти и попробовать. В конце концов, даже отключение, к примеру, двух источников света уже должно сработать: идеальное освещение нарушится, появятся тени – и дело в шляпе, дальше Мефисто сможет разобраться сам.
Но тут удача от него отвернулась. Не то Мэтью произвёл какой-то неосторожный звук, пробираясь по полутёмному залу, не то просто не повезло – один из людей на сцене обернулся и посмотрел прямо на него. Мэтью замер, где стоял, не зная, что лучше – остаться на месте или дать дёру, а заметивший его тем временем советовался с человеком в световом круге.
Судя по всему, загадочный господин внимательно выслушал всё, что ему говорили, после чего встал со стула, на котором прежде восседал, и, пройдя между двумя прожекторами, шагнул из своего защитного круга. Даже Мэтью заранее понял, что это он зря, люди в своём уме просто так от защиты от Тьмы не отказываются.
- А, господин Хоук, - громко произнёс незнакомец с самого края сцены, снимая специально затемнённые очки, призванные защищать его собственные глаза от яркого света и теперь уже не нужные. – Вот уж не думал, что именно вы придёте. Ожидал кого-нибудь постарше. И больше числом, если честно. Нет, правда, плохо понимаю, о чём и, главное, чем вы думали, приходя сюда один.
Мэтью в ответ только насмешливо фыркнул, сомневаясь, впрочем, что на другом конце зала это услышали, а человек продолжал:
- Но раз уж пришли – хорошо. Скажите, на сколько человек вы уменьшили мои расходы, когда входили? Кого вычеркнуть из зарплатной ведомости?
- Всего на одного, - отозвался Мэтью. – Парня у двери. Хотя если по совести, вы теперь должны потратить куда больше денег на лечение, которое, скорее всего, уже не поможет, и помощь его семье, буде таковая существует. Но я почти уверен, что на такое вы разоряться не станете, так что – на одного, как я и сказал. Но хватит ходить вокруг да около. Спорим на щелбан, я угадаю, чего вы от меня хотите?
Незнакомец вроде как тонко улыбнулся – отсюда было плохо видно.
- Я и без споров верю, что угадаете, - успокоил он. – Сказать по правде, я был весьма огорчён тем, что несколько дней назад вы отвергли моё предложение. Впрочем, неудивительно, было весьма глупо с моей стороны посылать к вам какую-то мелкую сошку… Я подумал, вы вполне можете изменить своё решение, если лично увидитесь с покупателем, то есть со мной. И, разумеется, с этими джентльменами, - движением головы он указал куда-то назад, себе за плечо, где крепкие, сильные и наверняка вооружённые мужчины, все до одного, переключили на Мэтью своё пристальное внимание.
- Может, силой вас убедить легче, чем деньгами, - вздохнул незнакомец. – Увы, сейчас так сложно договориться с кем-то по-хорошему… Так что скажете?
Несколько секунд Мэтью хранил молчание.
Он представил себе, как Тьма таится на дне оркестровой ямы, выжидающе, хищно и неотрывно смотрит из тёмных углов, прячется прямо под ногами человека, имеющего планы на упавшую звезду – представил и почти почувствовал, как ей хочется, хочется показать, кто с древних времён был хозяином этого мира и пребудет им вовеки.
Розетка находилась прямо за его спиной. Мэтью незаметно поднял руку и нащупал вилку. По первому ощущению она засела в розетке намертво, но, когда он попробовал потянуть, немного поддалась.
Страшно даже подумать, что через минуту будет со всеми этими людьми. Возможно, тот парень на крыльце ещё сможет считать себя счастливчиком.
На какой-то момент Мэтью показалось, что не может так с ними поступить. Плохие или хорошие, беспринципные, продажные, какие ни есть – они всё равно люди, такие же, как и он.
Но своя рубашка ближе к телу, и чёрт побери, платить за рассудок людей, которые без колебаний убьют его, если им прикажут, в лучшем случае целостностью своих конечностей, а в худшем и собственной жизнью или – что куда ужаснее – расставанием со звездой? При всех прелестях альтруизма, при всех протестующих воплях совести не бывать этому никогда. Инстинкт самосохранения сильнее и важнее, он всё оправдает, если нужно будет потом просить прощения у себя самого…
Он бросил быстрый взгляд на занавес. Кэти, прятавшаяся за его складками, поймала его взгляд и кивнула.
Человек на сцене терпеливо ждал ответа и получил его. Мэтью поднял голову и без улыбки, коротко и резко бросил:
- Нет.
И наступил мрак.
Первую минуту или, может, полминуты вокруг царил кромешный ад. Все разом заговорили на повышенных тонах, закричали, как дети, напуганные внезапной темнотой, послышались даже звуки падения, и оставалось только гадать, упал ли мешком, не имея больше сил управлять собственным телом, кто из несчастных, до чьих мозгов добралась Тьма, или некто неловкий просто оступился и рухнул со сцены. Мэтью оставалось только радоваться, что он вдалеке от других людей и не попадётся никому под ноги. Темнота была абсолютной, такой, какой она бывает ночами в комнатах без окон, ибо в театральном зале окон как раз не предусмотрено.
Потом кто-то, невидимый в темноте, опомнился, добрался до розетки за кулисами и снова воткнул в неё вилку. Четыре прожектора из десятка имевшихся снова загорелись –два из них к тому моменту уже завалились набок – но от этого едва ли стало легче. По стенам заплясали сумасшедшие тени, которые стопроцентно точно не отбрасывал никто из присутствующих; двое или трое охранников в панике пробирались по узким проходам между сиденьями в наивной надежде убраться отсюда подальше, ещё один коротко вскрикнул и осел на пол, когда Тьма занялась им персонально, другой валялся на полу около сцены и, держась за колено, злобно матерился – по-видимому, оправдалось предположение про неловкость. Сбежать, похоже, никому не удалось – Мэтью не помнил, чтобы кто-то проходил мимо него на выход, зато заметил нескольких человек, с уже знакомым ему выражением бессмысленного ужаса в глазах сидящих на полу или в оцепенении застывших на месте. Меньше минуты. Меньше минуты этой пакости понадобилось, чтобы вывести из строя почти всех…
Но там, где появляется слово «почти», ничто не бывает так просто. Например, господина покупателя звезды нигде было не видать – и когда только успел скрыться? –, зато пара очень злых и пока вроде вменяемых мужиков оглядывала зал и, очевидно, искала его, Мэтью, чтобы спросить с него за своих менее удачливых коллег.
Но Мэтью, как ни странно, чувствовал себя в безопасности, потому что пребывал в почти полной уверенности, что Тьма, пусть временно, на его стороне. Он отшвырнул кабель, который, как оказалось, до сих пор сжимал в руке, пересёк зал и, перешагнув через безвольно растянувшегося поперёк ступенек несчастного с остекленевшими глазами, поднялся на сцену, где Мефисто Ноктис до сих пор сидел на своём стуле и со спокойным любопытством наблюдал за происходящим вокруг.
- Вас тут не зашибли? – участливо осведомился Мэтью, присев на корточки подле и борясь с узлом на верёвке, стягивающей чужие запястья. Уцелевшие охранники, понятное дело, заметили его и угрожающе двинулись в нужном направлении, не особенно, впрочем, торопясь, ибо убегать ему было банально некуда.
- Нет, повезло, - с улыбкой ответил Мефисто, пожав плечами.
Узел всё не поддавался, и Мэтью уже начинал на него злиться, но вдруг его отвлёк грубый оклик, в котором явственно слышалась кривая злобная ухмылка:
- Эй, смотрите-ка, кто здесь!
Мэтью бросил возиться с верёвкой и вскочил на ноги. Один из мужиков успел не только подняться на сцену, но и заглянуть за кулисы, и теперь крепко, будто тисками, держал за руку отчаянно вырывающуюся Кэти, которая пряталась там всё это время.
- Так ты тоже участвовала в этом безобразии, девочка? – почти прошипел верзила, перехватывая своевольную девушку за талию и прижимая её к себе – к чести Кэти следует упомянуть, что при этом он получил несколько беспорядочных, но наверняка ощутимых ударов в лицо и грудь. – Зря ты это!..
Что-то острое и металлическое молниеносно возникло в его руке, находящейся в опасной близости от женской шейки.
То, что случилось дальше, произошло за считанные секунды.
Кэти испуганно забилась, но вырваться из железной хватки взрослого и сильного мужчины ей было не под силу.
- Кэтилина! – звонким от отчаяния голосом, совершенно не похожим на его обычный разговорный тон, вскрикнул Мефисто.
По своей собственной воле или повинуясь немому приказу, Тьма ринулась на человека с ножом со всех сторон разом, но она не успела.
На этот раз Мэтью оказался быстрее.
Он не особенно заботился о том, как бы не попасть по невинной жертве, за доли секунды справедливо рассудив, что получить в лицо четырнадцатью учебниками для старшей школы лучше, чем жить с перерезанным горлом, но, как оказалось, прицелился он верно: удар пришёлся точнёхонько по голове злоумышленника.
Тот удивлённо заморгал и, разжав свои объятия, невольно отступил на шаг, нож со звоном выпал из его руки и ударился о доски сцены. Кэти, будто кошка, стремительно отпрыгнула от человека, который едва её не прикончил. Она вся дрожала.
Мэтью поспешил к ней.
- Нам лучше убираться отсюда, - решил он, подбирая свою верную сумку, прекрасно исполнившую роль метательного оружия. Кэти отстранённо кивнула, и они побежали за кулисы. Наверняка там есть чёрный ход или хотя бы окно, подумал Мэтью. Хотя бы окно точно обязано быть.
Уходя, он вскользь бросил взгляд через плечо и с удовлетворением увидел, что Мефисто сам сумел окончательно избавиться от верёвок. Теперь он стоял близ опрокинутого стула, в указующем жесте вытянув руку в сторону обидчика своей служанки, и сгустившаяся за его спиной непроглядная Тьма, словно дрессированная змея, кольцами скользнула по его руке и сделала смертоносный бросок. В побледневшем от гнева лице её хозяина, в бровях, сведённых к переносице, в его жёлтых, совершенно не человеческих глазах было нечто настолько жестокое и разрушительное, что Мэтью самому стало страшно.
Удаляясь, он уже не мог видеть, что происходит на сцене, но слышал до сих пор прекрасно, и нечеловеческий, душераздирающий вопль вызвал у него непреодолимое желание закрыть уши руками. Проклятье, он зря так грешил на Тьму – пока она действовала одна, никто не кричал, да ещё так…
Хотя – неудивительно. Человек, которого только что смертельно напугали, часто сгоряча жестоко мстит первому, кто подвернётся под руку, за свой страх. Так что Мефисто – Мефисто банально вымещает злость или более сильное чувство, ей родственное. Чтобы другим неповадно было даже трогать его служанку, его подругу, или кем бы он на самом деле её ни считал.
В закулисье они не потерялись. Мэтью мягко потянул Кэти к первой попавшейся двери, которая, как выяснилось, вела в заброшенную гримёрку, сырую и пустынную, где ничего не осталось, кроме пустой треснувшей рамы от огромного зеркала. И ещё большого, подвернувшегося весьма кстати окна.
- Предлагаю воспользоваться запасным выходом, - заявил Мэтью. – Даже если мы найдём тут чёрную дверь, подозреваю, что она заперта. Возможно, даже заколочена, чтобы реквизит со складов не тащили.
Кэти не возражала. Совместными усилиями они смогли справиться с заржавевшим засовом и распахнуть окно. Было невысоко. Мэтью первым залез на подоконник и спрыгнул вниз, на бетон набережной, после чего помог Кэти-Кэтилине проделать то же самое. И когда она уже стояла на твёрдой земле, оправляя полы своего пальто, послышался звук, который вы ни за что и ни с чем не спутаете, даже если не слышали ничего подобного прежде – грохот и скрежет рушащихся стен.
Прямо перед носом Мэтью сверху, с крыши, упало несколько тяжеленных черепиц. Он чертыхнулся и отбежал подальше от стены, Кэти, уже вполне оправившаяся от покушения на её жизнь, последовала его примеру.
Зрелище, открывшееся им, когда они оба задрали головы посмотреть, что происходит, вполне могло бы воплотить мечту господина Блинки об удачном воскресном номере.
Уже знакомый Мэтью многотонный голубь с зубастым клювом и крыльями летучей мыши сидел на крыше и активно рыл её серпообразными когтями всех своих лап – а их вроде бы было четыре. В то же время вторая тварь, похожая на бурундука с восемью конечностями и трёх с половиной метров в холке, с увлечением грызла угол здания; два охранника, ранее патрулировавших эту стену, без видимых признаков жизни лежали у её ног в пыли, каменной крошке и обломках декоративной лепнины. Признаков преднамеренного убийства на их безжизненных телах тоже не наблюдалось – наверное, их просто ненароком пришибли длиннющим шипастым хвостом.
Позавчера Мэтью видел, как рушится стеклянная крыша. Теперь же прямо у него на глазах обрушилась крыша каменная. Он готов был поклясться, что за долю секунды до этого он слышал жалобный хруст опорных конструкций, а потом осколки черепицы взметнулись фонтаном – падая под действием неумолимой гравитации, один такой оцарапал ему щёку –, и крыша сложилась внутрь, погребая под собой всё, что было в здании. Крылатая тварь не удержалась и провалилась вместе с ней, тщетно цепляясь когтями за остатки стен. Огромным белым облаком поднялась пыль.
Кэтилина ахнула. Голубь-переросток немного побарахтался среди обломков, но сумел выбраться; с обиженными криками он взмыл в воздух и тут же затерялся в пылевой завесе. Паукообразный бобёр (или бурундук, или какое другое животное дало вдохновение создателю этого ночного кошмара) испугался произведённого его же сородичем шума, понюхал ночной воздух дёргающимся, как у чудовищного хомяка, носом и большими прыжками, от которых затряслась земля, стремительно унёсся прочь по улице.
Стало до странности тихо. Пыль бесшумно оседала на всё вокруг, и Мэтью захотелось чихнуть. Вместо этого он внимательно посмотрел на Кэти. В чём дело? Дом, в котором находился дорогой ей человек – ибо теперь уже очевидно, что Мефисто ей дорог, – только что с треском обрушился, и не видно, чтобы кто-нибудь выбрался наружу, а у неё такое безмятежное, нисколько не встревоженное лицо?
- Кэти, - окликнул он тихонько, - неужели ты ни капельки не испугалась за своего хозяина?
Она посмотрела на него с лёгким удивлением и весело пожала плечами.
- А зачем? Он ведь не ребёнок, с ним ничего не случится. Он не позволит.

Если не вдаваться в подробности, Мефисто успел не спеша выйти из парадных дверей за несколько мгновений до коллапса крыши. Насколько он был осведомлён, в здании на тот момент уже не оставалось никого, кто мог бы испугаться скорой смерти или просто осознать, что она уже наступила.
Фасад здания, кстати, почти не пострадал, черепица здесь тоже не густо падала. Если глядеть невнимательно, можно было подумать, что ничего и не произошло.
Тьма радовалась, как щенок, выпущенный из душной комнаты побегать на травку. Похоже, она была счастлива снова взять Мефисто под своё тёмное крыло и твёрдо вознамерилась никогда больше не выпускать. Кто бы мог подумать – неужели она всерьёз переживала за него?
Его глаза до сих пор не отошли от яркого света, но в темноте он всё равно видел (да и чувствовал себя) гораздо, гораздо лучше. Небо, как хорошо! И какой извращённый, бесчувственный ум вообще придумал электричество?
- И всё-таки, неужели такая жестокость была необходима? – произнёс голос за его спиной.
Мефисто обернулся. Незнакомец, ещё недавно державший его в плену, с брезгливым любопытством разглядывал до сих пор сидящего на ступеньках охранника, первую на сегодня жертву Тьмы и её гнева.
- Бедняга, - без сожаления подытожил он после того, как легонько потыкал безответного человека носком сапога. Тот никак не отреагировал.
Мефисто, стоя спиной к каналу, оперся руками на перила.
- Они знали, на что шли, - спокойно сказал он. – Или, по крайней мере, вы знали, на что они шли.
- Ну, почему же, - возразил незнакомец, который так и не потрудился представиться. Он спустился с крыльца и сделал несколько неспешных шагов по набережной. – Они тоже знали – знали, что идут на работу, за которую им полагается изрядное количество денег. Впрочем, теперь деньги им ни к чему, как считаете?..
- Совсем скоро вам от них тоже будет немного толку, - холодно откликнулся Мефисто.
В этот момент его собеседник как раз поравнялся с ним.
Тьма, темнее, чем окружающая ночь, метнулась к нему со скоростью света, и дурной каламбур ситуации её вовсе не смутил, но незнакомец не пожелал безропотно ждать, когда его сведут с ума.
Он улыбнулся и с силой толкнул Мефисто в плечи. Тот потерял равновесие и, перекувырнувшись через перила, с плеском упал в тёмную воду.

Одно только небо знает, что помешало Тьме здесь и сейчас сожрать разум человека, причинившего её хозяину столько неприятностей. Наверное, поговорка о том, что везёт самым смелым, смелым до наглости, всё-таки отчасти правдива. Чем невероятнее необдуманный, предпринятый в приливе адреналина поступок – тем больше шансов, что он сойдёт тебе с рук просто потому, что повергнет всех, кто мог тебя покарать, в совершенное замешательство
Как бы то ни было, безымянный человек, целый и во всех отношениях невредимый, спокойно покинул набережную. Вряд ли он позже прислал кого-нибудь забрать несчастного, оставшегося на крыльце, в место, где о нём позаботились бы.

Мэтью был прав насчёт инстинктов – их замолчать не заставишь. И, как бы ни менялось чьё бы то ни было тело под действием внешних, необъяснимых для биологии сил, даже если дышать ему совершенно не обязательно, когда лёгкие сжимаются под давлением толщи холодной, тёмной воды, ему ничего не хочется настолько сильно, как вдохнуть.
Мефисто вынырнул и поймал себя на том, что дышит – судорожно, неровно и глубоко. Было непривычно, но ему понравилось, и он решил, что надо бы снова начать делать это почаще.

Мэтью и Кэтилина выловили его чуть ниже по течению.
Мэтью искренне считал, что сегодня он достаточно побыл благообразным рыцарем, так что, протягивая Мефисто руку помощи, он не нашёл сколько-нибудь нужным прекращать хохотать.
Неповторимое зрелище в лице господина Ноктиса, мокрого, как мышь, действительно не могло оставить равнодушным. Когда он выбирался на берег, с него ручьями текла вода, а ранее безупречная причёска теперь превратилась в дурной сон элитного парикмахера. Даже Кэтилина, глядя на такое, тихонько рассмеялась, прикрыв губы ладошкой.
- Я был бы благодарен, если бы это осталось между нами, - попросил капающий Мефисто, с улыбкой заправляя за ухо чёрный развившийся локон сырых волос.
- Так уж и быть, - великодушно согласился Мэтью. – Я сегодня добрый. Только в следующий раз…
В канале что-то плеснуло, подобно щуке в сонной заводи, но только щука эта, судя по звуку, от носа до хвоста насчитывала добрых несколько метров.
Они, все трое, успели проводить взглядом колючий спинной плавник в руку длиной, на несколько секунд показавшийся над водой.
Мэтью присвистнул.
- Вовремя мы вас оттуда вытащили, - заметил он.
Мефисто молча кивнул, до сих пор глядя на воду – мол, не то слово.
- Как считаете, почему эти твари вдруг заявились сюда всей кучей? – спросил Мэтью, подразумевая, что при подобных размерах две особи уже считаются полноценной кучей.
- Я думаю, - ответил Мефисто, - что они искали вас, господин Хоук.
Мэтью замер в изумлении.
- Меня? – не поверил он. – Но зачем? И откуда они меня знают? И как смогли найти?
- По запаху, - невозмутимо пояснил Мефисто. – А вот зачем – вопрос другой. Я полагаю, одно из двух. Возможно, они сочли, что раз у вас хватило сил выпустить их из книги, то и запереть обратно сил хватит. А им там тесно, и возвращаться из нашего просторного мира, где столько нового и интересного, им не хочется. Либо, как ни странно, и здесь всё дело в вашей звезде. Они ведь, как вам известно, страх как не любят свет, а у вас на шее его при умном применении хватит на то, чтобы осветить средних размеров планетарную систему…
Мэтью вздохнул.
- Значит, правду мне сказали, что умом они не блещут, - подытожил он, - раз уж они порушили целое здание, не сообразив, что меня в нём уже нет.
- Сила есть – ума не надо, - пожал плечами Мефисто. – При их размерах мозги им вряд ли на что-то сгодятся… Но хватит о чудовищах, расскажите мне лучше об этой вашей даме, о мисс Вильгельм, хотя вы, конечно же, будете придираться к словам и яростно отрицать, что она ваша.
- Именно что буду, - хмуро кивнул Мэтью. – Словами зря бросаться не стоит, они, как оказалось, имеют нехорошую привычку периодически воплощаться.
- А, - отмахнулся Мефисто, - ерунда. Пусть не ваша, всё равно. Расскажите мне, как у неё дела. Я слышал, у неё брат тяжело болен…
Ага, язвительно подумал Мэтью, слышал он. Он не слышал, а просто знает, и понятно откуда – причём не только о болезни рыжего мальчика, но и о вчерашней прогулке на рынок, и о делёжке звезды, и об их сегодняшней ссоре… Обо всём, как всегда.
- Он брат её бывшего жениха, - поправил он непонятно зачем. – Она… подавлена. Даже не знаю, почему; ещё вчера мне показалось, что её оптимизма хватит на троих, а сегодня – уже сдала…
- И неудивительно, - сочувствующе вздохнул Мефисто. – Немногие могли бы пройти через всё, что ей в последнее время пришлось пережить. Впрочем, лично я бы на её месте отнёсся ко всему этому легче. Купил бы новую пару туфель – или как там ещё женщины поднимают себе настроение, а, Кэтилина?
Ах, он ещё издевается. Будто не знает, что всё в этой жизни отнюдь так просто, а у Телль к тому же просто нет денег на эту самую пару туфель, которая ей сейчас очень пригодилась бы. Да и вообще, Мэтью был лучшего мнения о господине Ноктисе – нельзя же, право, открыто считать женщин столь примитивными созданиями. Он что, и к Кэти своей всегда относится так же до отвращения снисходительно?
Впрочем, она сама, судя по всему, не считает нужным жаловаться на судьбу. Мэтью бросил на Кэтилину быстрый взгляд – теперь, рядом с Мефисто, она выглядела спокойной и довольной жизнью. Эх, вот бы узнать историю знакомства этой странной пары – может, тогда удалось бы понять, что у них в отношениях к чему…
- У меня есть к вам общественно полезный вопрос, - заявил Мэтью, внезапно вспоминая, что ещё нужное он сегодня не сделал. – Мефисто, вы, как и госпожа Муравьесса, знаете всё, но, в отличие от неё же, вроде не имеете привычки ломаться как печенье, так что будьте добры сказать мне: вам случаем не известно, где книжные твари свили себе гнездо?
- Я за ними нарочно не следил, - отозвался Ноктис. – Могу только предполагать. Что мы имеем? Им нужно укрытие, тёмное, чтобы спрятаться днём, и достаточно просторное, иначе все шестеро – или сколько их там у вас? – не поместятся, а я подозреваю, что в мире, где им ничего толком не знакомо, они, даже в отсутствие особенной тяги к организации, предпочитают держаться вместе. Подходящих мест у нас в городе вряд ли очень много, потому что, вы же сами знаете, люди здесь живут везде, где только могут, и свободных пространств практически не остаётся… Возможно, где-нибудь под землёй? Это всё, что я могу сказать.
Не то что бы очень густо, но хоть что-то. Мэтью кивнул.
- Спасибо, - сказал он.
- Не за что, - откликнулся Мефисто серьёзно. – Это вам спасибо.
Они распрощались, и Мэтью отправился исследовать местность на предмет трамвайных остановок. Вечер был не закончен – предстояло нанести ещё один крайне важный визит.
Найти нужный дом оказалось не так уж и сложно: нужно было всего лишь доехать до конечной станции, до самого депо, куда трамваи отправляются ночевать в своих норах, а там осмотреться и сделать выводы. В поисках нужной двери помогли всё те же аккуратные металлические таблички над кнопками дверных звонков. Мэтью отыскал знакомую фамилию и понял, что ему сюда.
Джонни Карн открыл ему.
- А, это ты, - рассеянно сказал он. – Привет. Знаешь, я ждал тебя пораньше.
- Прости, - честно ответил Мэтью, - так уж получилось.
Его пропустили в прихожую.
- Проходи в гостиную, - велел юный хозяин дома. – Я сейчас.
Мэтью подчинился и проследовал в небольшую, но весьма милую комнату с большим, очень семейным на вид диваном в клетку и цветастыми занавесками, вызвавшими у него саркастическую усмешку, пока он не увидел, что за этими занавесками скрывается.
На подоконнике в поставленных ровным рядом простых глиняных горшках цвели три орхидеи, три разноцветных фаленопсиса. Мэтью втянул носом воздух. Пахло розой – значит, phalaenopsis hieroglyphica, лимоном – phalaenopsis Liorota – и, едва различимо, кофе – phalaenopsis stuartian… Постойте, и когда это он успел сделаться таким знатоком? Видимо, тесное общение с человеком, который одновременно любит орхидеи и латынь, просто не может пройти бесследно.
- Нравятся? – с гордостью спросил Джонни, входя в комнату. – Едва заставил цвести. Здесь климат не тот, для таких капризных цветов совершенно не подходит… У меня вон только фаленопсисы растут по-хорошему, самые неприхотливые. Остальные мёрзнут, сохнут, гниют, болеют и вообще всячески гибнут.
Мэтью едва не ляпнул что-нибудь вроде «спросил бы у профессора Кира, как он с этим справляется; у него пятьдесят сортов разом цветут за милую душу», но вовремя сообразил, что сам профессор навряд ли обрадуется повышенному вниманию учеников к своему хобби, и прикусил язык.
- Я уже как-то раз просил у школьной администрации разрешения заниматься в оранжерее, она ведь всё равно пустует, - поделился Джонни, - но добро не дали… Ты рассказывай, что ли, с чем пришёл.
Мэтью извлёк из сумки многострадальную книжку и подал ему.
- Нужно написать её заново, - сказал он.
Джонни пролистал книгу, оценивая количество страниц, и его брови сами собой поползли вверх.
- Ну, знаешь ли, - промолвил он с сомнением, - ты, конечно, предупреждал, что объём велик, но настолько… тут же целую ночь придётся сидеть!
- Неважно, - твёрдо ответил Мэтью. – Я же сказал, это вопрос жизни и смерти. Страницы нужно заполнить, и как можно скорее.
- Зачем? – спросил одноклассник, пристально глядя на него.
Мэтью вздохнул.
- Если скажу – всё равно не поверишь.
Как ни странно, Джонни не стал настаивать.
Следующий час они провели за работой. Карн сидел за столом и быстро-быстро, как умел только он, своим летящим почерком строчил предложение за предложением, а Мэтью ходил взад-вперёд по комнате, вспоминал и диктовал. Отдельные места он мог воспроизвести едва не дословно, благо, читал и перечитывал текст совсем недавно, но по большей части, разумеется, приходилось излагать своими словами, изо всех сил стараясь как можно точнее передать смысл, каким он его запомнил, и не наделать в пусть хорошо знакомом, но всё-таки не родном языке ошибок.
Получалось вроде неплохо, но через некоторое время их прервали.
Мэтью как раз закончил с предисловием от автора и добрался до начала описания первого из монстров, похожего на пережравшую стероидов кровожадную многоножку (с ней ему, благо, пока не довелось встретиться лично), когда на улице за окном послышался странный шум, словно что-то волокли по асфальту.
- Что это? – настороженно спросил Джонни, поднимая голову.
Мэтью хотел было ответить ему хоть что-нибудь, но едва он открыл рот – его прервал уже знакомый звук. Звук тяжёлых прыжков, от которых земля под ногами трясётся.
А ещё полминуты спустя вроде как крылья захлопали, и кто-то весом в пару тонн как будто приземлился неподалёку.
Джонни бросил писать, встал из-за стола и неуверенно, словно нехотя, подошёл к окну.
- Я бы не советовал тебе туда выглядывать, - беззаботно сказал Мэтью, но Карн его не послушался, отодвинул занавеску и прищурился, силясь разглядеть нечто за тёмным стеклом.
А как только преуспел в разглядывании – испуганно отпрянул, не веря своим глазам.
- Я же говорил, - меланхолично заметил Мэтью. – Да не дрожи ты так, они в ответ на тебя не посмотрят, в окне же свет горит, а они его, по слухам, не выносят.
- Одно из н-них, - с запинкой проговорил Джонни, - оно как гигантская змея, а у другого крылья…
- Я знаю, - прервал его Мэтью. – А ещё одно – гигантская сороконожка с челюстями как ковши у экскаватора. Я в курсе, я читал.
Взгляд Джонни метнулся от окна к книге, лежащей на столе, к полузаполненной странице, на которой они остановились, и снова вернулся к окну. На лице одноклассника начало проявляться недоверчивое понимание.
- Именно, - кивнул Мэтью, подтверждая его догадку. – Теперь понимаешь, почему это дело жизни и смерти?
Джонни понимал. Он без лишних слов вернулся за стол, и они продолжили работу в усиленном режиме, подгоняемые невысказанным экзистенциальным ужасом перед тем фактом, что только ненадёжная стенка отделяет их от огромных хищных выходцев из воображения зоолога-импрессиониста. Временами Мэтью слышал, как кто-нибудь из тварей ходит там, снаружи, клацая когтями, и ползает вокруг, шурша чешуёй – слышал и гадал, почему сейчас они не спешат всё рушить, чтобы найти его и сожрать от греха подальше.
И через некоторое время, кажется, догадался.
По тексту они уже успели миновать и монстросороконожку, и змею-переростка; у Мэтью от продолжительной диктовки уже начинало болеть горло, и тут его вдруг осенило: слова, слова дают власть! Ведь эти монстры, по сути, состоят из слов и ими рождены. Если Мефисто Ноктис прав, и чудовища способны почувствовать, кто выпустил их из книги, наверняка и понять, что говорят в данную минуту именно о них, они тоже вполне в состоянии. Может, сейчас они сидят там, завороженные, и слушают, и не смеют двинуться с места, пока волшебные слова ещё звучат…
А раз так, лучше не останавливаться, а то кто знает, что они станут делать, когда вновь обретут свободу воли.
Мэтью потерял счёт времени и даже при всём желании не смог бы сказать, сколько полных кругов описали стрелки на настенных часах. В какой-то момент он понял, что его речевой аппарат продолжает произносить слова сам, без участия мозга, и вроде даже не переходит на совершенную ахинею, хотя всё равно приходилось следить за собой, чтобы не говорить слишком быстро. Столько латыни зараз он в жизни не употреблял. Как бы не было передозировки, а то так недолго и возненавидеть искренне и горячо любимый язык…
Джонни оказался удивительно точен со своим прогнозом. В процессе письма ему пришлось сменить две или три кончившихся ручки, но последняя страница была перевёрнута как раз тогда, когда за окном забрезжила бледная городская заря, и свет серого дня упал на ароматные фаленопсисы на подоконнике.
Он дописал последнюю строку и поставил точку. Мэтью наконец закрыл рот и выдохнул. Помимо прочего, это был ещё и самый длинный в его жизни разговор с живым человеком, и повторять подобное что-то не хотелось.
Джонни встал из-за стола, размял уставшие пальцы. Мэтью подошёл к окну и выглянул за занавеску.
- Они всё ещё там? – осведомился Джонни с безразличием человека, зомбированного несколькими часами монотонной скучной работы.
На улице уже стало совсем светло. Твари, прямо как в сказках, бесследно исчезли с наступлением утра.
Мэтью покачал головой.
- Убрались восвояси, - отозвался он охрипшим голосом.
Знать бы теперь, где конкретно находится это их «восвояси», и больше ничего не нужно.
Скоро он загонит пришельцев обратно туда, откуда они явились.

Прочитала 5 фрагмент Браво! Браво!
Такие эмоциональные ломки героев... Просто ощущаются чувства, которые они испытывают Все вертится вокруг многострадальной звезды, а чудовища, видимо, продолжают шастать по Городу и немножко кушать людей Отдельное спасибо за Мефисто с его Тьмой, очень колоритно получилось Да и все герои интересны. Каждый со своим... со своей особенностью, хотела я сказать.
Ах, да. Когда звезда падает - умирает человек. Очень грустная легенда и главное - жаль никак не проверишь

Привет, милая моя. Уфффф наконец дорвалась и дочитала 6 фрагмент. Знаю, знаю - ты не любишь высокопарных фраз типа: "Ах, какой стиль. Ах, какой слог". Но совсем-то смолчать не смогу... Конечно же я не разлюбила Проклятие ( как же это чудо разлюбишь), но в сравнении с ним, эта вещица гораздо более легкая и изящная ( просто другая - не в обиду). Я глотала предложение за предложением, и все мои эстетические потребности были удовлетворены в полной мере. Очень все живо представляется вплоть до малейших нюансов - такие мастерские описания, что картинка встает, как живая. Порадовали герои своей неоднозначностью... неординарностью что ли. Сюжет захватывает. Я в щенячьем восторге от такой вкусноты. Почему-то уверена, что у ГГ все получится с загнанием чудишь в книгу и со звездой он определиться. Единственное, больше хочется узнать о судьбе Телль и той женщины, которой он помогал. Думается, с ними все сложнее, чем кажется.
Спасибо тебе огромное за удовольствие, полученное от прочтения. Давно меня ничто так не радовало.
P.S: Так похоже, на мои вопросы ответы будут... *нежно заглядывает в глаза* Правда ведь? Правда? Правда?

 » фрагмент №7

Джеффри Кир запер дверь своего кабинета.
Каждый день одно и то же – ученики, кажется, по большей части просто спят, сидя и с открытыми глазами, а если иногда им и случается посмотреть на учителя, в их взглядах читается совершенно овечье недоумение: «Что мы вообще здесь делаем и как тут оказались?»
Что ни говори, он с самого начала знал, что преподавать такую штуку, как латынь, детям, не желающим её знать – это всё равно что учить первоклашек высшей математике: если хоть один из них что-нибудь поймёт, можно уже считать это светлым, маловероятным чудом.
Впрочем, нет, одно такое светлое чудо в его классе как раз наличествовало, и голова у него тоже была очень даже светлая. Вот только сегодня на урок оно по необъяснимым причинам не явилось. А раз уж лучшего ученика не было, то чего приходилось ожидать от его товарищей? Ни один из них компенсировать отсутствие природного таланта и брать похвальным усердием, по-видимому, не собирался.
- Кир?
Профессор обернулся.
- А, Кристофер, - сказал он. – Привет.
- Привет, - нетерпеливо отозвался Страуб. – Послушай, этот Мэтью Хоук, он ведь, кажется, твой ученик?
На его – уж Кир-то знал – не по годам молодом лице читалось беспокойство. Этот человек не то чтобы не умел, просто страшно не любил скрывать свои эмоции. Хотя в покер он, помнится, играл неплохо. Даже странно.
- Мой, - подтвердил Кир. – Зачем он тебе?
Кристофер не потрудился ответить – сразу задал следующий вопрос:
- Видел его сегодня?
Профессор пожал плечами.
- Нет, он сегодня не пришёл, - сказал он. – Но он живёт здесь в общежитии, если дело безотлагательное, ты мог бы…
- Я там уже был, - отмахнулся Кристофер. – Тамошняя вахтёрша, удивительная, кстати, женщина, умудряется всех помнить, прямо как пишущий автомат какой-то, – так вот, она сообщила мне, что он там сегодня не ночевал. Как считаешь, может, он был у родителей?
- Вот уж не думаю, - усомнился Кир. – Они слишком далеко. Он родом не отсюда, насколько мне известно, из какого-то другого города. К девчонкам тоже вроде ходить не должен, я не замечал в нём особенного к ним интереса… Но чёрт возьми, скажи наконец, на что тебе вообще сдался этот мальчишка?
Страуб прислонился плечом к унылой стене школьного коридора и запустил руку в волосы.
- Я за него беспокоюсь, - объяснил он. – Как только узнал, что это он нашёл ту звезду, сразу…
- Стой, - остановил его Кир и переспросил:
- Звезду?
- Ну да, - кивнул Кристофер. – Ты что, о ней не слышал? Одна упала где-то поблизости дня с три назад.
- Я думал, брешут, - хмыкнул учитель. – Сам знаешь, в этом городе ничему нельзя верить…
- Видимо, чему-то да можно, - отозвался Кристофер. – То есть, ты хочешь сказать, о том, что твой ученик её нашёл и хранит, тебе тоже не было известно?
Кир отрицательно покачал головой. Паршиво всё-таки быть в ссоре с Лакх Муравьессой – вечно узнаёшь свежие новости самым последним.
- Я поспрашивал и узнал, - продолжал тем временем Кристофер. – Теперь мне понятно, почему Муравьесса и этот твой Ноктис им интересовались, и сдаётся мне, что не только они одни… проявили участие. Кир, я боюсь, как бы он не попал в серьёзные неприятности. Если я правильно представляю себе ценность этой звезды, то у него и без книжных тварей хватает проблем, за неё ведь и убить могут. Я хотел бы присмотреть за ним.
Кир вздохнул. Бывают такие люди, которые горят желанием помочь, даже если их не просят, всегда кормят бездомных котят с ложечки и вытирают золотых рыбок махровым полотенцем, на изумлённые вопросы строя жалостливые глаза: «Но ведь она вся промокла!»
Подумать только, Мэтью и эта звезда… Это ведь полностью всё меняет.
- Он вроде ходит в центральную больницу кому-то помогать, - вспомнил профессор. – На той неделе ради этого даже отпросился у меня с факультатива. Ты мог бы сходить туда.
Кристофер задумчиво кивнул и спросил вдруг:
- Ты-то со мной не пойдёшь?
Кир удивлённо приподнял бровь.
- А с чего бы я должен? – не понял он.
- Хотя бы с того, что ты взрослый и умный, - резонно отметил Кристофер, - а ему всего шестнадцать, юношеский максимализм в самом расцвете. Да ещё и, как ты сам недавно упомянул, живёт он здесь один, и рассчитывать ему в случае чего не на кого. Тебе всё это известно, так что я ни за что не поверю, будто бы тебе абсолютно безразлично, всё ли с ним в порядке.
Кир оставил это заявление без ответа.
- К тому же, - невинно заметил Кристофер, - ты один из его учителей, и если с ним что-то случится, именно тебя могут призвать к ответу… просто из-за слепого бюрократического желания найти крайнего, хотя на самом деле ты вовсе ни при чём, но всё-таки.
Профессор вздохнул.
- Чёрт с тобой, идём, - сдался он.

Мэтью проснулся далеко заполдень.
Кажется, сегодня утром, на рассвете, его тело, не спросившись у разума, без колебаний решило, что игра не стоит свеч, и повалилось спать где стояло. Да и вообще, какой дурак будет учиться в субботу, разве кому-то важно не вылететь из школы за прогулы?.. пфе!..
Короче говоря, скупое местное солнце уже собралось садиться, когда Мэтью не без труда оторвал голову от на чём бы она раньше ни лежала – кажется, это был тот самый большой и мягкий семейный диван, – и тут-то к нему пришло озарение, словно кипятком ошпарило.
Говорят, что даже во сне мозг как следует не отдыхает. Напротив, он усиливает свою активность и обрабатывает информацию, полученную органами чувств за прошедший день, продолжает размышлять над существующими проблемами, чтобы прямо с утра пораньше огорошить хозяина неожиданным решением.
Мозг Мэтью, похоже, как раз только что провернул нечто подобное.
На его памяти он никогда ещё с таким ускорением не стартовал с места. Джонни Карн, очевидно, уснувший прямо сидя за столом, поднял голову и проводил товарища мутным непонимающим взглядом, когда тот пронёсся мимо, словно ракета класса «земля-воздух», на лету схватив свеженаписанную книгу, и без прощаний и объяснений покинул дом, насилу вспомнив, что нужно предварительно открыть дверь, потому что пройти сквозь неё не получится.
Мэтью убедил себя затормозить только тогда, когда на полном ходу влетел в уже закрывавший двери трамвай. Его всего трясло. Чёрт побери, чего они так тащатся? Право, пешком добежать было бы быстрее, чем валандаться с этой ржавой скрипучей гусеницей на колёсах!
Он едва дождался своей остановки и, стоило трамваю затормозить, так резко рванулся к выходу, что едва не вынес вместе с собой какого-то пожилого пассажира, неосторожно вставшего у него на пути.
Пара суток – так он, кажется, сказал? Пара суток, для кого-то больше, для кого-то меньше…
Давние привычки были отосланы гулять лесом – Мэтью ворвался в больницу с главного входа, промчался по коридору, обдав ожидающих своей очереди больных прохладным ветром. Шесть лестничных пролётов мелькнули как сон параноика, и только в глубине четвёртого этажа он остановился окончательно, затормозив от трения о полумрак и в буквальном смысле мёртвую тишину.
Телль подняла на него глаза – красные, с опухшими веками, как будто она всю ночь безутешно рыдала. Впрочем, почему «как будто»? Мэтью знал наверняка, что так дела и обстояли.
Проклятье! Чума на этот город!
- Снимай ботинки! – хрипло приказал Мэтью, даже не потрудившись отдышаться. – Ну же, быстро!
Честное слово, если бы она не послушалась, он сам кинулся бы развязывать ей шнурки, но Телль молча подчинилась, хотя и смотрела непонимающе и немного испуганно. Она мучительно долго возилась с узлами, но наконец расшнуровала и скинула обувь, поджала босые ноги.
Мэтью взял один ботинок в руки, внимательно осмотрел, перевернул подошвой вверх и повторил процедуру. Ничего. Телль следила за его действиями, сидя тихо и не шевелясь. Она, должно быть, сочла, что он внезапно помешался, но она ошибалась. Как раз наоборот, только сегодня он понял, что к чему. Мэтью поставил ботинок обратно на пол и взялся за другой.
Ага, вот оно.
Грязный и потёртый белый прямоугольник на подошве, на котором всё ещё четко видны примитивные очертания танцующего человечка и загадочные нечитаемые письмена по краю.
Долгая смерть изнутри, страшная участь медленно захлебнуться в мутных волнах эмоциональных нечистот – горя, страха, обид, застарелых и оттого неизлечимых... И никто в жизни ничего не докажет – а что? Это ведь совершенно точно было самоубийство!..
И эта дрянь – эта дрянь предназначалась ему. Видать, кому-то не захотелось руки марать, и кто ж виноват в том, что эти ботинки надел не тот, на кого было нацелено купленное на Восточном рынке проклятие?
Новая пара туфель! Он знал, разумеется, знал, ведь он знает не просто всё, а абсолютно всё… Знал – и молчал, только намекнул, да как расплывчато. Вот ведь мерзавец! Мэтью, кажется, начал потихоньку понимать, почему один только вид Мефисто Ноктиса так раздражает профессора Кира.
Но он и сам хорош. Продавец же открыто сказал ему, что такую дрянь любят клеить на подошвы обуви – а он не насторожился и не проверил. А ведь в этом городе любой ребёнок скорее лично закопает выпавший молочный зуб на заднем дворе, чем положит его под подушку, где любой может взять. Дети здесь сызмальства знают, что вокруг бродят люди, умеющие творить с зубами, волосами, фотографиями – да с чем угодно – самые мерзкие вещи…
Разуваться в гостях у Муравьессы было неправильным решением. Мэтью постарался не думать о том, что могло бы произойти, носи он сам ботинки с убивающей наклейкой. Всё-таки у Телль сил противостоять депрессии поболе будет, хотя бы благодаря долгой практике…
Он показал ей ботинок.
- Чёрт побери!.. – с чувством высказалась Телль, впившись взглядом в страшную самоклеющуюся бумажку. – И я вот уже два дня как ношу эту гадость?!
- Главное, что не дольше, - успокоил Мэтью. И не смог не добавить про себя: «А то дольше даже для тебя могло оказаться уже слишком много».
- Надо же, - Телль дёрнула плечом, – я-то думала, тот парень с куклами вуду всё врал. Ну сам подумай, как так может быть, чтобы какая-то бумажка тебя убила? Но будь я проклята, если не ощутила эффект на себе. Хотя я ведь и была проклята! Теперь могу идти их рекламировать, решу хотя бы одну из проблем – финансовую...
Мэтью не мог поверить своим ушам – она сняла с себя чары всего-навсего пару минут назад, но, похоже, уже вернулась в своё нормальное состояние. Вот это устойчивость! Даже тараканы Муравьессы позавидовали бы.
- Вы похвально сообразительны, господин Хоук, - произнёс очень знакомый женский голос.
Мэтью вздрогнул было, но успокоился, увидев Кэти-Кэтилину. Она стояла в другом конце коридора, у выхода на лестницу, и здравый смысл подсказывал, что служанка господина Ноктиса просто поднялась по ней обычным способом, ногами. Однако появилась она настолько тихо, что могло показаться, будто загадочная девица игнорирует пространство, как и её хозяин, просто возникающий из теней.
- Господин Ноктис сказал, он хотел посмотреть, насколько быстро вы догадаетесь, - сообщила Кэти. – Кстати, а вас, госпожа Вильгельм, он велел подобающим образом обуть…
Телль удивлённо смотрела на неё и, наверное, недоумевала, откуда странная незнакомка знает её имя, а Кэтилина тем временем приблизилась к её дивану, и на покрытый линолеумом пол встала пара милых новеньких высоких сапожек из тёмно-красной блестящей кожи.
- Я взяла на себя смелость подобрать для вас кое-что из моего личного гардероба, - пояснила служанка. – Надеюсь, что вы не против… Размер у нас должен быть примерно одинаковым, думаю, они вам подойдут.
- Спасибо, - поблагодарила Телль и слабо улыбнулась. – Знаете, вот уж не думала-не гадала, что в один прекрасный день ни о чём не буду мечтать так сильно, как о собственной обуви. Такие мечты, как мне кажется, относятся к чему-то из области Оливера Твиста, а не к реальной жизни…
Тем не менее, она обулась, встала, притопнула ножкой, словно мерила обувь в магазине, и заметила:
- И правда подходят.
- Отлично, - одобрил Мэтью. – Если теперь всё в порядке, я ухожу.
- Уже? – не поверила Телль, и в этом вопросе ему почудились какие-то странные нотки. – Куда?
Что ей сказать? Ограничиться расхожей фразой, что у него важные дела, не терпящие отлагательств, тем паче что сейчас это будет чистой правдой? Или потратить время на подбор слов и объяснить всё начистоту, непонятно зачем?
Пока они не женаты, врать и играть в молчанку, в общем-то, нет большого смысла. Мэтью решил остановиться на компромиссном, среднем варианте.
- Иду бороться с нечистой силой, - сказал он спокойно. – Прежде чем засмеяться или покрутить пальцем у виска, вспомни, пожалуйста, о том, что ты два дня ходила под очень даже ощутимым проклятием вуду.
Было же сказано, и не однажды – в этом городе ничему, ни-че-му не стоит удивляться. Вернее, нет, не так. В этом городе ничто не стоит удивления, потому что для здешних мест все бредовые чудеса, что происходят вокруг – не более чем обыденные реалии повседневной жизни.
- Хорошо, - ровно, в тон ему, ответила Телль. – Только чур я с тобой.
Мэтью оторопел. Почему-то такого развития событий он не предвидел.
- Зачем? – возразил он. – Послушай, не глупи. Это же нечистая сила. Даже тот, кто в школе честно прогулял все до одного уроки ОБЖ, поймёт, что это по меньшей мере небезопасно.
Сказал – и отчего-то сам не поверил собственным словам, не вышло. Внезапно Мэтью поймал себя на том, что, вопреки всему, нисколько не боится книжных тварей, вот просто ни капельки. В его восприятии им как будто… не хватало реальности. Даже для этого города огромные чудовища были слишком маловероятны, чтобы до конца в них верить. Трезвый рассудок, взяв в союзники память, настойчиво напоминал, что верь в них или нет, а монстры у него на глазах рушили вполне осязаемые каменные стены; однако остальная, менее рациональная часть сознания возражала – ну не могут же быть так опасны существа, чья плоть состоит из слов, и только.
Про слова только болтают, что они ранят страшнее ножа. От них ещё никто не умирал. Ну, кроме, разве что, какого-нибудь неудачливого библиотекаря, погребённого под рухнувшим стеллажом. Или осуждённого на смертную казнь – но это косвенно, это не считается.
И Телль, похоже, прочитала всё это по его лицу.
- Да? – спросила она, усмехнувшись. – Почему ты тогда не боишься?
И, не дав ему возразить, добавила:
- Ты же спас меня от ботинка-убийцы. Вдруг и я в борьбе с нечистью тебе пригожусь? А даже если нет, я же в жизни не видела никого паранормальнее той безлицей кошки. Получу неоценимый жизненный опыт. И уж точно свихнусь, если останусь сидеть тут одна.
Она оценила выражение его лица и с доброй улыбкой подытожила:
- Так что это, в общем-то, и не обсуждается.
Мэтью вздохнул и смирился.
Если что-то пойдёт не слишком гладко, в самом деле, хватит же ей собственного ума держаться подальше. Или можно потерять её где-нибудь по пути, на худой конец. Но что за дурацкий всё же закон жанра, согласно которому героя на подвиги обязательно должна сопровождать какая-то девчонка.
Хотя, если подумать, самый дурацкий закон жанра – тот, что назначил его героем. Надо с этим кончать.
Когда они спускались по лестнице, Кэти следовала за ними. Ей-то Мэтью точно не мог запретить. Небось, подумалось ему, скучающий хозяин, уже догадавшийся о его планах, послал её в качестве дополнительного наблюдателя – чтобы уж наверняка ничего не пропустить.
Новые каблуки Телль непривычно звонко цокотали по ступенькам.
Часы над главным входом показывали пятый час пополудни, но отчего-то до сих пор было довольно светло. Неужто поэтически воспетые белые ночи так быстро пришли на смену привычной непроглядной темени, в которой ни зги не видно? Так ведь до лета вроде ещё далеко…
По тротуару туда-сюда прогуливалась пара нахохлившихся упитанных голубей, на другой стороне улицы дворник подметал оставшиеся после какого-нибудь недавнего дождя лужи, собирая в кучу мокрые окурки. Впрочем, судя по непролазной грязище, царящей обычно на замусоренных городских улицах, этот приблудный дворник на много километров окрест остался вообще единственным в своём роде, а значит, был обречён на скорое вымирание.
Но смысл-то заключался в том, что близился вечер, стояла тишина, нарушаемая лишь отдалённым шумом вялого уличного движения, и в окружающем пейзаже ясно читались признаки идиллии. Мир и покой…
Разумеется, Мэтью прекрасно знал, что мир и покой в этом городе долго не длятся.
Не успели они с Телль спуститься с крыльца – Кэти тихо, словно тень, следовала за ними – и сделать пару шагов, как внезапно оказалось, что руки Мэтью бесцеремонно заломаны ему же за спину. Звук, какой издала Телль откуда-то сзади, свидетельствовал, что она тоже подверглась молниеносному нападению.
Судя по всему, пальцы, сжимающие его запястья, были стальными. Одной руки хватило, чтоб надёжно удерживать Мэтью на месте, а другая тяжело легла ему на затылок, силой заставляя смотреть в грязную землю.
- А, вот и ты. Это было легко.
После нескольких секунд отчаянной борьбы Мэтью сумел на мгновение поднять голову, и в поле его зрения попал молодой человек – ему можно было дать лет двадцать пять или немногим больше – с длинными грязными волосами и светлыми глазами, злыми и жестокими.
Встретившись с ним взглядом, юноша замер на миг, а потом вдруг размахнулся и с необычайной силой врезал ему по лицу рукой в перчатке. У Мэтью аж в глазах потемнело. Тактильные ощущения были сравнимы с ударом задней ноги ломовой лошади или, скажем, конца внезапно порвавшегося туго натянутого каната. Он почувствовал, как из носа хлынула кровь, горячая и солёная.
Не иначе, мерзавец носит перчатки со свинцовыми вкладками внутри. Ну да с него и спрос мал, в этом городе кто дерётся честно – тот просто не победит…
- Что, не нравится, гад? – прошипел грязноволосый с такой ненавистью, что Мэтью на миг забыл о боли. – Кто просил тебя, мать твою, вчера спускать чёртову Тьму на моего брата?!
Так вот оно что! Мэтью, которого опять уткнули лицом в землю, тщетно попытался припомнить физиономии телохранителей вчерашнего незнакомца и отыскать в одной из них сходство вот с этим лицом, искажённым от злобы. Может ли такое быть, что младший братишка одного из головорезов пришёл отомстить за рассудок брата? Конечно, может. Новости в этом городе распространяют сами себя даже быстрее, чем крадётся тень или бегут тараканы…
Он не видел, как там Телль, с её стороны вообще не доносилось ни звука. Вот бы ему сейчас оружие вроде Тьмы, тогда бы он научил этих подонков, как поднимать руку на девушек!
Мэтью дёрнулся, и шнурок, на котором висела звездочка, предательски выскользнул из-под ворота его рубашки. В ранних сумерках светило оказалось слишком легко узнаваемым.
- Эй, - воскликнул голос откуда-то сбоку, - да ведь это тот самый парнишка со звездой! Удачно!
- Она моя, - сразу же откликнулся длинноволосый.
- Твоя, твоя. Давай кончай с ним, пока не явился его желтоглазый дружок, - хрипло пробурчал тот, кто держал Мэтью и не давал ему дёргаться.
Мэтью в очередной раз попробовал было освободиться, двинув локтем в любую попавшуюся часть тела своих живых наручников, но попытка провалилась. Зато на голову больше не давили, и, подняв её, он увидел, как длинноволосый извлекает откуда-то из-за пояса уже знакомое излюбленное оружие городского дна – нож, длинный и жутко острый…
А в следующий момент послышался странный глухой звук, взгляд мстителя стал спокойным и неосмысленным, и он безвольным мешком гороха брякнулся оземь.
За его спиной стоял Кристофер Страуб, обеими руками держа позаимствованную у дворника метлу. Меткий удар, судя по всему, был нанесён её древком.
Человек, удерживавший Мэтью, выругался и всего на миг ослабил хватку, но его пленнику этого мига вполне хватило, чтобы выскользнуть из недружелюбных рук и, на ходу вытирая рукавом кровь с лица, отбежать подальше, к целой и невредимой Телль – её охранник, видать, тоже легкомысленно отвлёкся.
- Что происходит?! – вопросила Телль у вселенной и прибавила в конце такое непечатное словцо, какого от юной девушки ну никак не ожидаешь услышать.
А происходило и вправду что-то невероятное. Одним движением смахнув с метлы растрепавшиеся прутья, чтобы сподручнее было держать, господин Страуб ринулся в атаку на оставшиеся силы противника. Сил было три человека. Впрочем, ряды их быстро редели: один благоразумно поспешил сделать ноги, другой получил сначала скользящий удар палкой по уху, потом лёгкое сотрясение мозга и в итоге выбыл из игры. Только последний, судя по всему, тот, в чьей хватке Мэтью тщетно бился, пытаясь вырваться, до сих пор упорствовал. Откуда-то он выхватил нож, даже длиннее и страшнее, чем у его длинноволосого сообщника, и сам перешёл в нападение.
На памяти Мэтью это была самая странная уличная драка: шест против холодного оружия, отражающий удар за ударом… Нет, честное слово, он ещё никогда не видел, чтобы кто-то так ловко обращался с обыкновенной палкой.
Ни один из противников пока не смог поранить другого, и поединок всё больше походил на дружеский спарринг, пока в один прекрасный момент…
Господин Страуб сделал движение настолько быстрое и неуловимое, что Мэтью не смог толком его разглядеть, и отпрянул назад, а в следующую секунду из горла его соперника торчал его же собственный нож, воткнутый хоть под странным углом, зато по самую рукоять.
Человек захрипел – углы его рта окрасились кровью – и рухнул, тяжело, как подрубленное дерево.
Кристофер брезгливо поморщился и отступил на шаг.
- Ненавижу убивать, - с несчастным видом сообщил он в пространство.
- Так выбрал бы себе другое хобби, - спокойно отозвался профессор Кир, который, как оказалось, всё это время был где-то поблизости. – Фехтование, знаешь ли, подразумевает убийство людей.
- Ты давно был в спортзале? – фыркнул Страуб. – Трупов много видел? Фехтование если и подразумевает смерть одного из участников, то только исторически.
Говоря это, он присел на корточки рядом с поверженным грязноволосым, до сих пор пребывающим где-то далеко от земли, поднял нож, который тот выронил, падая, и критически его осмотрел.
- В любом случае, мне всегда казалось, что убивать человека, с которым только что прекрасно подрался в своё удовольствие – это банальная неблагодарность, - закончил он, вставая, и засунул нож за пояс.
- Что уж поделать, в мире нет справедливости, Кристофер, - насмешливо заметил профессор.
Господин Страуб ответил ему недовольной гримаской – и вдруг топнул ногой по грязному асфальту:
- Фу, гадость!
Мэтью понадобилась пара секунд, чтобы сообразить, что он раздавил таракана, и за эту пару секунд на смену павшему подоспели ещё трое его собратьев.
И ещё трое. И ещё множество.
Они вылезали из трещин в асфальте, из кошачьих лазов под больничным крыльцом и, казалось, просто из ниоткуда; на мгновение Мэтью показалось, что тысячи крошечных лапок ощутимо сотрясают землю. Лежащего в беспамятстве грязноволосого шестиногие обходить не трудились: сначала они просто пробегали по нему, по лицу и по одежде, а после несчастного и вовсе захлестнуло волной тихонько шуршащего, блестящего рыжего моря. Между жирных больших тараканов торопливо сновали маленькие и деловитые красные муравьи, и вскоре земли уже не было видно вовсе.
Чертыхнувшись, профессор Кир вскочил на крыльцо, где уже стояла Кэтилина – туда рыжее воинство забраться не то не могло, не то не хотело. Кристофер Страуб последовал за ним, по дороге прихватив Телль, остолбеневшую от брезгливого ужаса. Единственный оставшийся на ногах злоумышленник, тот, что отделался лёгким ушибом головы, вообще побил все рекорды паники – он мгновенно взлетел на фонарный столб и теперь висел на нём, крепко вцепившись всеми, какие имелись, конечностями. Определённо, в нём заговорили какие-то застарелые детские страхи.
И только Мэтью не успел спастись бегством. Всё прибывающие волны насекомых прибили его к ближайшему зданию и прижали к стенке, отрезая пути отхода. Отступать было некуда; иные особенно любопытные рыжие солдаты уже забирались ему на ботинки и пытались карабкаться по штанам.
- Как всегда, - произнёс низкий, вкрадчивый голос, который, услышав однажды, запомнишь навсегда, - всё в конечном итоге приходится делать самой…
Она даже не шла – неторопливо вышагивала, и ряды её армии быстро и организованно расступались под её ногами, будто салютуя своему генералу.
- Муравьесса!.. – произнёс профессор Кир вслух, словно всё и без того не было понятно.
- Она самая, - отозвалась та с усмешкой и обратилась к Мэтью:
- Ну, мальчик, играть мне некогда, но так уж и быть, дам тебе иллюзию свободы волеизъявления. Выбирай: или ты отдаёшь мне эту звезду, возиться с которой тебе самому уже наверняка смертельно надоело, или я возьму её сама, а ты повторишь судьбу того вон несчастного… - она кивнула куда-то вниз и в сторону, - … вот только будешь при этом в сознании.
Мэтью поначалу не решался взглянуть туда, куда она указала – воображение само в весьма драматических красках нарисовало ему, что он может там увидеть. Однако дрянное человеческое любопытство взяло верх, и он едва не вздохнул с облегчением: тот парень, что был ещё жив, только оглушён, до сих пор просто лежал на небольшом пятачке чистой земли, и никто его не ел. Не то чтобы Мэтью так сильно за него беспокоился, но быть заживо пожранным всякой шестиногой мерзостью – участь незавидная, такое и врагу навряд ли пожелаешь.
Быть, впрочем, сожранным замертво тоже не слишком-то весело. Тела человека, которого господин Страуб убил в честном бою, уже не было видно под шевелящейся живой массой. Да у маленьких солдат сегодня самый настоящий пир… И Муравьесса, скорее всего, именно такую судьбу – судьбу ужина для поганых насекомых – имела в виду, а не возможность поваляться без сознания на холодной земле и подхватить убийственный насморк.
- О, не беспокойся, - беспечно проговорила Лакх, видя, куда он смотрит. – Этого хилого они пока не тронут, они не едят живое мясо… без моего приказа, конечно. А от другого скоро не останется и следа – мягкие ткани сожрут тараканы, муравьи растащат кости. Это я им разрешаю. Так что, тебе нужно пять бесполезных минут на размышление или поступишь умно и скажешь мне прямо сейчас?
- Муравьесса, - промолвил Мэтью, пытаясь потянуть время. – Зачем ты это делаешь? Ты же сама говорила, что тебе ничего не нужно.
- Действительно. Да и господин, которому некуда деньги девать, пожаловался мне вчера, что ты помогать ему отказалась.
Последняя реплика принадлежала Мефисто. Хоть убей, Мэтью не заметил, как он тоже оказался на крыльце, на безопасном расстоянии от хитинового воинства. Явился посмотреть своими глазами…
Интересно, что эти двое думают друг о друге? Два всезнающих и, что уж там, практически неуязвимых существа… Должно быть, вечно состоят в скрытом соперничестве. Или в обоюдной слежке. Вор у вора дубинку украл, шпион всю ночь прошпионил за шпионом.
- Этот господин умеет быть очень убедителен, - нехотя отозвалась Лакх.
- Ага, - подхватил Мефисто, - особенно когда весьма прозрачно намекает, что если ты не согласишься сотрудничать, в самые злачные места этого города явятся ребята в респираторах с огромными баками тараканьего яда. Так ведь?
- Ушам своим не верю, - заявил Кир. – Муравьесса, с каких это пор ты боишься понести потери? От твоего войска не убудет, никто в целом мире не способен уничтожить всех тараканов этого города. Они повсюду.
- И что с того? – огрызнулась Лакх. – Хороший полководец не ведёт своих солдат на смерть за просто так!
Её взгляд снова наткнулся на Мэтью.
- А, ты всё ещё здесь, - уже спокойнее сказала она. – Так что ты решил?
Мэтью понимал, что ему грозит. И, в общем-то, знал, что в такой ситуации должен сказать хороший вежливый мальчик. В его ответе просто обязаны были фигурировать слова «разумеется, я согласен отдать её добровольно, потому что совсем не хочу, чтобы меня съели тараканы, спасибо».
Но почему-то он отошёл от сценария и заявил, ни секунды не колеблясь, словно кто-то уже решил всё за него:
- Я тебе её не отдам.
И тут же услышал, как профессор Кир тяжело вздохнул и пробормотал себе под нос нечто вроде «идиот!»
Муравьесса склонила голову, как будто соглашаясь с Мэтью и уважая его решение, и рыжее воинство тут же предприняло марш-бросок вверх по его одежде.
Ощущения от прикосновения сотни тараканьих ножек, пусть даже через несколько слоёв ткани, было незабываемым. Мэтью зажмурился и вжался в стену. Пара особо прытких муравьёв уже перебежала по шее к нему на лицо…
- Оставь его! – вдруг вскрикнула Телль, сбегая вниз по ступенькам.
Её молодой, звонкий голос прозвучал неожиданно сильно – в нём не было ни капли страха, зато злости сколько угодно.
Муравьесса оглянулась на неё через плечо, и её оранжевые, как молодой янтарь, насмешливые глаза недобро сверкнули, а полные алые губы сложились в усмешку хищницы.
- А, значит, mano a mano? – проговорила она почти ласково. – И что же ты можешь противопоставить мне, девочка?
Телль в повелительном жесте воздела руку – и последние звуки слов Лакх потонули в оглушительном хлопании птичьих крыльев.
Каждый, кто хоть раз в жизни кормил голубей, наверняка наблюдал следующее: на совершенно пустой улице вы кидаете горсть зерна или корку хлеба паре тощих птиц – а в следующую секунду невесть откуда слетается целая шумная, драчливая стая. Так же молниеносно десятки голубей появились и перед больницей, стоило только позвать. Мэтью даже разглядел в их стае пару заблудших желтоклювых чаек – такие любят заявиться в городскую черту по весне, чтобы как следует порыться в мусорных баках, занимая естественную биологическую нишу бродячих котов.
Нет, он, конечно, слышал, что голуби разоряют гнёзда других птиц и едят своих умерших сородичей, но всё равно не ожидал, что они с такой… нептичьей, чтобы не говорить «нечеловеческой», яростью будут разить врага направо и налево. Голуби пикировали, словно боевые самолёты, клевали, топтали, били крыльями. Насекомые тоже не оставались в долгу – не одна птица свалилась с ног под тяжестью тараканов, забирающихся на пернатые спины и под крылья; муравьи кусали беззащитные трёхпалые ноги, повисая на них целыми гроздьями…
В воздухе стало темно от перьев и не слишком аэродинамичных тел, удары десятков пар крыльев поднимали настоящий ураган. А посреди этого непроглядного ада две женщины, mano a mano, стояли непоколебимо и гордо, как статуи или маяки в лютый шторм, и ни одна из них даже не подняла руки, чтобы защититься от пыли. Лицо Телль было бледным и злым, светло-зелёные глаза сузились в ожесточённом прищуре… А Муравьесса улыбалась.
Это продолжалось некоторый неизмеримый отрезок времени. Невозможно было понять, кто проигрывает, кто одерживает верх. Обе армии были сильны и многочисленны, оба полководца показали готовность идти до конца, и в какой-то момент… войска противников просто взаимоуничтожились. Потери были слишком велики, и продолжать бороться стало некому.
Ветер улёгся. Уцелевшие голуби сидели на земле, белой от выпавших перьев, и чистили взъерошенные крылья, пока муравьи взваливали их многочисленных павших на свои крошечные плечи, чтобы унести их куда-то – возможно, припрятать до ужина. Рыжие тараканьи трупики так и валялись неприбранными и, куда ни ступи, неприятно хрустели под ногами.
Чёрт возьми, подумал Мэтью, люди недооценивали голубиную преданность. Неужели стабильная чёрствая булочка раз в неделю в течение года может обеспечить такую лояльность?
Телль, тяжело дыша, пристально смотрела Муравьессе в лицо, та тоже не отводила взгляда, и её улыбка даже не думала меркнуть.
- Чёрт с тобой, храбрая девчонка, - сказала она наконец и пренебрежительно махнула рукой. – Твой подзащитный может идти. Пусть анонимный клиент сам разбирается с вами двоими. Я с самого начала знала, что на такое интереснее смотреть со стороны.
Мэтью заставил себя отклеиться от стены. Бедняга, висевший всё это время на фонарном столбе, наконец-то не выдержал и свалился вниз, наверняка отбив себе окружность, которая по диаметру чуть больше окружности головы. Грязноволосый тоже вроде потихоньку приходил в себя, что его совершенно не радовало – мало что может сравниться с пробуждением, сопровождаемым дикой головной болью и шершавым асфальтом под щекой, среди целой тонны густо разбросанных по местности дохлых тараканов.
Телль поспешила к Мэтью.
- Цел? – спросила она обеспокоенно.
- Вполне, - рассеянно кивнул он. Цел, не считая сломанной переносицы и пары муравьиных укусов… Ну да так ведь на вопросы о здоровье не отвечают.
Кое-что не давало ему покоя.
- Ты знала, что так можешь? – осведомился он.
- Недавно поняла, - отозвалась Телль. – Минут этак пять назад… когда они уже прилетели.
- Мэтью Хоук! - окликнул его профессор Кир. – Не хочешь ли ты объяснить мне, как члену преподавательского состава школы, которая несёт за тебя ответственность перед государством, почему ты сегодня ночевал чёрте где? И, кстати говоря, куда ты сейчас направляешься?
Мэтью чисто из духа противоречия захотелось гордо отвернуться и ответить «не ваше дело», но он сдержался, помня, что у этого человека ему предстоит учиться ещё по меньшей мере целый год.
- Как куда? Спасать мир от тварей ползучих и зверей рыкающих, как вы и велели, - ответил он и добавил:
- Можете пойти со мной, если хотите.
- А мне можно? – попросила Муравьесса, и что-то в её тоне заставило Мэтью насторожиться. Её голос звучал так, словно она предвкушает потеху – словно она уверена заранее, что у них ничего не получится. Как знать, может, ей известно что-то, что не известно ему самому? Нет, то есть, разумеется, ей известна масса того, что ему не известно, но…
- Можно, - великодушно разрешил он.
- А я даже спрашивать не стану, - заявил Мефисто Ноктис.
- А что, я не против, - откликнулся Мэтью, пожав плечами. – Только настоятельно вас прошу, отправьте куда-нибудь свою домашнюю женщину, не хочу в процессе беспокоиться, не пожрала ли её какая-нибудь тварь.
Мефисто не стал противиться и немедленно услал Кэтилину прочь – без слов, одним взглядом и едва заметным кивком. Ну да Мэтью и без того уже знал, что она девушка понятливая.
В итоге они остались вшестером. Мэтью, конечно, не рассчитывал на такое количество народу, но всё равно безропотно встал во главе своего маленького разношёрстного отряда и повёл его в бой.
Он услышал, как где-то за его спиной Мефисто обратился к профессору латыни и греческого языка.
- Послушай, Кир, - начал он медленно, будто отнюдь не был до конца уверен, что стоит озвучивать пришедшее ему на ум, - в свете определённых недавних событий я ещё раз всё обдумал и, ты не поверишь, хочу попросить у тебя прощения. Ты был прав, я должен был присмотреть тогда за твоей женщиной. Если кто-то защитил близкого тебе человека, когда ты не смог или не успел – это бесценно.
- Будет тебе, Ноктис, - рассеянно ответил ему Кир. – Что прошло – быльём поросло.
Мэтью усмехнулся про себя. Надо же, он даже чьё-то мировоззрение сумел мимоходом изменить.
Сначала они шли широкой улицей, но после углубились в переплетения узких, нелогичных переулков, а это во многих случаях бывает верным признаком того, что вы приближаетесь к историческому городскому центру.
- Куда мы идём? – спросила Телль. Она озиралась по сторонам и, похоже, не узнавала местность.
- Знаешь, где часовая башня? – вопросом на вопрос ответил Мэтью. – Где раньше ещё тюрьма была? Вот туда нам надо.
По крайней мере, добавил он про себя, если дедукция его не обманула. Но если, веря словам господина Ноктиса и доводам рассудка, искать пусто́ты под землёй, то поиски приведут именно туда, к древним тоннелям, которые так и не смогли стать полноценным метро.
Через некоторое время Телль немного отстала от Мэтью, зато Кир ускорил шаг и поравнялся с ним.
- Так это правда, что ты нашёл звезду, - не то спросил, не то констатировал профессор.
- Ага, - нехотя признал Мэтью. – Тоже слухов нахватались?
- Да нет, узнал от Страуба. А он, должно быть, из слухов.
Мэтью полагал, что профессор спросит у него что-нибудь вроде «уже придумал, что с ней делать?», но тот задал вопрос, которого он от него-то никак не ожидал – просто не вопрос, а внезапная подножка.
- Что ты за неё хочешь? – спросил Кир.
- Вы что, не видели, как я отказался отдать её под страхом съедения? – напомнил Мэтью, сворачивая за угол. – Я оставляю её при себе. И, при всём моём уважении к вам, менять решение не собираюсь.
Через миг он получил ещё одну возможность убедиться в том, что мир сегодня сошёл с ума.
Профессор Кир, человек, которого Мэтью всегда уважал за хладнокровие и бесстрастность, грубо поймал ученика за локоть и за шнурок вытянул звезду из-под его одежды. Должно быть, разглядел, как она светится там, под тканью…
Учитель хотел было попросту сорвать «медальон» с чужой шеи, но его вовремя остановили.
- Кир! – с негодованием воскликнул господин Страуб, крепко схватив его за запястье.
Профессору пришлось разжать пальцы, и Мэтью, не сводя с него настороженных глаз, отпрянул подальше.
Кир закрыл глаза и покачал головой.
- Ты просто не понимаешь, - почти через силу проговорил он. – Эта чёртова звезда может исполнить желание, над которым я тщетно бьюсь последние десять лет, вернуть мне… - он замолчал, сжав кулаки, - Ты ещё слишком молод и никого не терял, ты просто не понимаешь, каково…
- Я не понимаю? – негромко переспросил Мэтью и резко повторил:
- Это я не понимаю? А что вы скажете, если узнаете, что моя мать после смерти отца стала водить мужиков домой, всё разных, да так часто, что я считать устал, а когда моя младшая сестрёнка умерла от какой-то детской заразы – ей тогда всего полгода было – решила, что, если немного выпивать на ночь, ничего страшного не будет? Хотя она ошибалась, страшно было. Мы со старшей сестрой не чаяли, как бы поскорее сбежать из родительского дома. Кстати, она ничего лучше не придумала, чем поскорее выскочить замуж – за типа вдвое старше неё, просто потому, что другие не брали. Он её увёз куда-то, и с тех пор от неё вестей не было. А я – как вы думаете, почему я приехал в этот проклятый город совершенно один, без денег, учиться в вашей чёртовой школе для безмозглых снобов, неужели от хорошей жизни?
Он замолчал и перевёл дух. К концу этой гневной тирады охрипший голос ему едва не отказал.
А ведь целых два года всё шло так хорошо. Никому не было интересно, откуда он приехал, от чего сбежал. Никому не приходилось изливать душу.
Чёрт возьми, как же мерзко.
- Все что-нибудь да теряли, - закончил он жёстко. – С каждым в этой жизни случилось что-нибудь плохое. Но ноют почему-то только единицы. Остальные справляются как могут, делают выводы и живут дальше.
Он развернулся и зашагал вперёд, оставляя своих слушателей позади, изумлёнными и поражёнными.
Через несколько шагов его нагнала Телль.
- Мэтью, - проговорила она робко, - Мэтью, это всё правда?
- За всё время нашего знакомства я соврал тебе только однажды, - ответил он, не глядя на неё, - когда сказал, что от того места, где у нас трамвай сломался, до моего дома недалеко. На самом деле мне пришлось добрых сорок минут тащиться туда босиком, как последнему идиоту.
Телль не нашлась, что ему ответить, и Мэтью с отвращением подумал, что она, чего доброго, теперь будет чувствовать жалость, глядя на него.
Жалость унижает человека, верно сказал некто из великих. От чужой жалости Мэтью всегда хотелось скрипеть зубами.
Интересно, если слух о его трудном детстве с деревянными игрушками и всеми прочими сопутствующими атрибутами распространится по школе, ему станут из сочувствия ставить хорошие оценки? Было бы неплохо.
Подняв голову, Мэтью увидел нависающую над остальными местными постройками громаду тюремной башни. Хорошо, значит, кое-что о географии этого города он ещё помнит.
Нужно всего лишь завернуть за дом – и они окажутся на небольшой, мощёной булыжником площади, выглядящей очень даже средневеково… Вот на этой вот самой площади.
Площадью (впрочем, в данном случае скорее чисто номинально) именовался неправильной формы кусок ровной земли, выложенной брусчаткой. Некогда здесь вешали тех осуждённых, кому из-за перенаселения темниц не хватило камеры – и это давало веское основание думать, что в старые времена с преступностью в этом городе хоть как-то боролись. Впрочем, как только вышел закон, запрещающий смертную казнь, виселицу, всю до щепки, даже вместе с останками последнего на ней казнённого, немедленно растащили на дрова и сувениры.
Несколькими годами позже и сама тюрьма переехала из городской черты на свежий воздух, в здоровую сельскую местность, но башня была построена на совесть, и её разобрать не смогли, к тому же камень не съедобен и не горит – а значит, с точки зрения основной массы местного населения, практически бесполезен. Некоторое время сюда водили экскурсии, но люди вскоре сочли, что правосудие может быть интересным только в том случае, если в конце кто-то мирно висит и качается на ветру, так что неприбыльную практику пришлось прекратить, а башню объявить культурным наследием старины и опечатать главный вход.
Хотя была ещё, разумеется, подземная часть тюрьмы, куда как более увлекательная – там, по многовековой традиции, располагались кухни и пыточные камеры. В неё попадали через тоннели, вход в которые был похож на невысокий полукруглый ангар из крупных каменных блоков, под углом ныряющий под землю, с крепкими, частично обитыми железом воротами…
… которые сейчас были попросту выломаны, так, что даже каменная стена пострадала и раскрошилась. Одна створка и вовсе пропала, другая держалась на честном слове – висела на последней петле.
Ага, с некоторым удовлетворением подумал Мэтью, значит, его догадки подтверждаются…
И тут его, как утром, посетило пугающее откровение, о котором его маленькому отряду лучше было не знать – иначе ведь и побить могли.
Книги при нём не было. Равно как и сумки, куда он второпях её засунул.
Такой же леденящий ужас, наверное, испытывает человек, под вечер сообразивший, что он, уходя на работу с утра, забыл выключить страшно пожароопасный утюг. Мысли Мэтью лихорадочно заметались. Сумку спёрли, это понятно. Просто сняли у него с плеча в трамвае, когда он был слишком взвинчен, чтобы замечать что-либо вокруг себя. В этом городе ведь воруют всё без разбору, помнится, как-то даже скамейки из внутреннего двора школы имени ныне забытого исторического деятеля бессовестно унесли. Причём не единожды, это повторялось раза три, прежде чем школьная администрация догадалась принять превентивные меры, иными словами, хорошенько привинтить многострадальные лавочки к земле…
Воришку, конечно, ждало крупное разочарование: у Мэтью не то что в сумке не было ничего ценного – у него вообще ничего материально ценного в этой жизни не осталось. Так что книгу, как и любой предмет, не стоящий, судя по виду, и ломаного гроша, просто вышвырнули куда-нибудь…
… а они тем временем припёрлись прямо в логово тварей, не вооружённые ничем, кроме палки от метлы, с которой господин Страуб, узнав, что пришло время подняться на борьбу с тёмными силами, не пожелал расставаться.
Мэтью дорого бы дал, чтобы понять, кем таким добрым и за какие грехи ему сегодня послано подобное везение, но поразмыслить над столь философским вопросом ему не довелось.
Монстр появился откуда-то из-за границ его поля зрения – видимо, в полумраке сумерек было уже достаточно темно, чтобы твари могли передвигаться свободно. Это был вчерашний знакомый, похожий на бурундука-убийцу. Его даже можно было бы счесть довольно милым, если бы не зубы длиной почти в локоть и не шипастое подобие боевого моргенштерна на конце длинного хвоста. Умиляться такому способны только ну очень странные люди.
По счастью, Мэтью был не один, так что его не съели. Он даже испугаться-то толком не успел, потому что в следующий же миг пушистик-переросток получил палкой в глаз и с истерическим верещанием отскочил назад, едва не налетев на некстати вставший у него на пути фонарный столб.
- Вот так! – довольно высказался господин Страуб. – Может, холодное оружие на людей и действует безотказно, но против огромных монстров нет ничего лучше хорошей палки.
Однако торжествовать было рано, эпическая битва ещё только начиналась. Оправившись от первого удара, шипохвостый хомячок снова ринулся в атаку – и вновь получил по морде, жизнь его, видать, ничему не научила. Отходя с позиций, он едва не наступил лапой на голову другому выходцу из книги – гигантской змее; та, потревоженная пронзительными визгами грызуна, как раз высунула из тоннеля свою плоскую морду – посмотреть.
Судя по всему, положение вещей рептилии не понравилось, и она выползла на свет божий, чтобы вмешаться. Выползание заняло у неё порядочно времени: она всё ползла и ползла, тянулась и тянулась – и никак не кончалась. За это время Мэтью успел задаться вопросом, ядовитая ли она и имеет ли это какое-либо значение, если её длиннющие зубы и без того наверняка способны насквозь прокусить человека.
- Предоставьте её моим муравьишкам, - сладко промурлыкала Лакх. – Это по их части… О, а вот работа и для тараканов, они справятся.
Последние её слова относились к монстросороконожке, спокойно, будто по ровной земле, пробежавшей по стене башни.
Приглядевшись как следует, Мэтью заметил, что вверх по этой же стене и правда взбирается с десяток тараканов. Вскоре к отряду разведчиков подоспело подкрепление, и вот уже камень сплошь покрылся блестящими рыжими спинками. Несметным полчищем шестиногие накинулись на сороконожку, и она, хоть и цеплялась изо всех сил за стену, тяжело рухнула наземь пузом кверху, отчаянно извиваясь и суча в воздухе всеми бесчисленными конечностями.
Змея тем временем судорожно свивалась клубком и развивалась снова, завязывалась немыслимыми морскими узлами, тщетно силясь скинуть с себя кошмарное количество злых, голодных рыжих муравьёв, впивающихся в её чешуйчатую кожу безжалостными жвалами. В детстве Мэтью, гуляя в лесу, иногда находил сухие, пустые, безглазые шкуры гадюк, лежащие неподалёку от муравейников, и в принципе догадывался, кто над ними потрудился. Однако теперь он воочию видел, что обычно происходит до того.
Чудовищный бурундук не очень-то преуспел в схватке с противником, несмотря на то, что превосходил его и размерами, и силой. Похоже, монстр уже лишился зуба – Кристофер Страуб знал, как бить и куда. Но тут на помощь грызуну, вынырнув из тоннеля, пришла не то уродливая ящерица, не то бескрылый дракон – короче говоря, некое пресмыкающееся с острой мордой, костяным гребнем вдоль спины и устрашающими когтями. Впрочем, вкус палки вскоре познало и оно – но долго ли получится удерживать этих двоих оружием, которое не способно их убить?
- Осторожнее, Мэтью! – окликнула Телль, указывая куда-то вверх. Мэтью вскинул голову как раз вовремя, чтобы узреть идущую на снижение летающую тварь. Она выискивала свободное место, куда приземлиться, но найти не успела – стая агрессивно настроенных голубей на полном ходу врезалась в неё и едва не сбила на землю.
Мэтью оглянулся на Телль – та не сводила с птиц глаз, и лицо её было решительным и сосредоточенным, как у настоящего полководца. Сейчас воздушными силами командовали уже не слепые эмоции, а холодный разум.
Быстро же она освоилась с управлением…
- Господин Хоук?
На фоне лязганья зубов, глухих ударов, хлопков крыльев и змеиного шипения спокойный, дружелюбный голос прозвучал странно неуместно.
Мэтью медленно обернулся.
Вообще, площадь, на которой они сейчас оказались, была, по сути, одним большим тупиком. По периметру её опоясывали плотно жмущиеся друг к другу дома с наглухо замурованными дверями, дряхлые полуразвалившиеся образчики архитектуры прошедших лет.
К одному такому дому лепилась невысокая деревянная пристройка, предположительно хозяйственного назначения, и на крыше этой пристройки невозмутимо возвышался уже изрядно надоевший Мэтью влиятельный незнакомец, который за всё время их общения так и не потрудился назваться.
И в руке он держал книгу о мифических чудовищах.
Как всё просто. Мог бы и сам догадаться.
Он окинул взглядом окружающее пространство. Господин Страуб до сих пор успешно сдерживал натиск хомяка с ящером, змея и многоножка всё так же корчились на земле под тяжестью насекомого воинства Муравьессы, голуби под командой Телль терроризировали воздушного монстра, не давая ему опуститься на землю. Мефисто и профессор Кир просто старались держаться подальше и наблюдали, ни во что не вмешиваясь. Никто не обратил внимания на то, что сам Мэтью пока не внёс в борьбу с врагом никакого вклада.
Хорошо. Значит, немного времени у него есть, и можно заняться переговорами.
- Вы что, заранее не верили, что Лакх Муравьесса сможет со мной договориться? – громко осведомился Мэтью, перекрикивая шум.
- Ну, отчего же, - возразил незнакомец. – Я нисколько не сомневался, да и сейчас не сомневаюсь в том, что госпожа Муравьесса – дама весьма выдающихся качеств… Просто решил перестраховаться, и, видите, пригодилось. Гарантия никогда не помешает.
Гарантия… Тьфу! Чёрт бы его побрал, этого упорствующего охотника за чужими звёздами.
Тьма его не страшит, Лакх Муравьессы он тоже не боится, да ещё и проявил смекалку, забрался повыше, чтобы нельзя было просто набраться дерзости и вырвать книгу у него из рук. Да кто он вообще такой?
И эта его проклятая манера разговора. Раздражает безмерно.
- Значит, предлагаете мне книгу в обмен на звезду, да? – уточнил Мэтью. – Я правильно понял?
Незнакомец кивнул.
- Тогда проявите вежливость, - попросил Мэтью, - будьте любезны хотя бы имя своё назвать.
Выражение лица его собеседника ни на йоту не изменилось.
- Моё имя не имеет к делу никакого отношения, - сказал он.
- Как пожелаете, - Мэтью равнодушно пожал плечами. – Тогда я вынужден не согласиться. В первый же день я сказал вашему агенту: не в моих правилах заключать сделки с человеком, о котором я не знаю ничего, даже имени. Это, знаете ли, небезопасно – могут и надуть.
- Но в нашей сделке не будет никаких юридических тонкостей и подвохов, - мягко сказал незнакомец. – Это всего лишь бартер, вещевой обмен. Ни посредников, ни условий…
- И всё равно принцип есть принцип, - вздохнул Мэтью. – Уж простите, но я вам не доверяю. Не хочу, чтобы вы загадали какую-нибудь гадость.
- Но ты ведь даже не знаешь, чего я желаю, - резонно заметил его собеседник.
Мэтью покачал головой.
- Нельзя так упорно и агрессивно хотеть чего-то хорошего, - с уверенностью заявил он.
- Но ведь хорошее и плохое – понятия относительные, - возразил незнакомец с тонкой улыбкой на лице.
- Эй, я с вами вступать в философские дебаты не намерен, - весьма невежливо прервал Мэтью. – Кто платит, тот и музыку заказывает; раз уж звезда у меня, я определяю терминологию, а я, пусть, может, и ошибочно, зато чётко и без метаний знаю, что хорошо, что плохо. Уж будьте спокойны.
Он помолчал немного и наконец сказал:
- Знаете что, мне ведь не так уж и нужна эта книга. У меня есть целое желание. Я могу просто пожелать, чтобы эти твари исчезли. Вы в любом случае останетесь в проигрыше.
Это было правдой, но только отчасти. Мэтью не имел ни малейшего понятия, насколько быстро звезда способна исполнить загаданное. А ещё она может истолковать слово «исчезли» не как «пропали бесследно, причём немедленно», а как «умерли своей смертью от старости и болезней через много лет, вдоволь успев поесть людей и порушить всё вокруг»…
Незнакомец усмехнулся так, словно понял, что его оппонент блефует.
- Да, возможно, это будет даже умней, - согласился он. – Сказать по правде, я никак не могу взять в толк, как эта тоненькая книжица способна помочь в борьбе со здоровыми зверюгами. Да ещё и написана в ней какая-то абракадабра… Вот это, например, как читается?
С этими словами он наобум открыл книгу где-то посередине и, нещадно коверкая латинские звуки и ударения, медленно, как дети, которые ещё только учатся, прочитал пару фраз.