Ангел мой. Сказка

 » Ангел мой. Сказка  [ Завершено ]

Вы знаете, что такое быть ангелом хранителем? Знаете, конечно, если Вам приходилось нести за кого-то ответственность, например, за детей. Вот и мне приходится. Приходится, эх. Скука! Неудачный, я конечно ангел, да и хранитель тоже. Несу свой осточертелый крест! Э… С кем бы поговорить? Эй, черт, налей мне еще зелья и я расскажу тебе что-то интересное. Почему право на исповедь имеют только люди? Может я тоже хочу исповедаться? Не слушаешь? Да и не надо! Я буду так тогда рассказывать. В пу-с-то-ту!
Годков этак двадцать шесть назад подходит ко мне Верховный, значит, Метатрон что ли? Не помню точно как его. Эх, адское зелье когда в тебе бурлит – все забываешь. Итак подходит ко мне и говорит, значит:
- Через девять месяцев должна будет родиться особенная девочка! Тебя назначают ее охранять.
- А в чем особенная? – промямлил я, чувствуя, как остатки адского зелья раздаются в моей голове глухими ударами.
- Осо-бе-н-ная! – произнес он, взглянув на меня как на последнего тупицу.
- Особенная! – произнес я, будто знаю о чем идет речь. В общем, мне было все равно. Я только удивился: почему мне? Среди ангелов-хранителей я всегда числился в отстающих. Три человека подряд промохал – все покончили собой, пока я с дружком чертягой придавался распитию адского зелья. Ах, да! Адское зелье – это такая убойная штука, что производится в Аду для высших чинов и в никакое сравнение с райским божественным нектаром не идет – состав у манны небесной из которой и делается нектар, слишком пресный. Друг закадычный чертяга, разумеется тайный, хороший поставщик зелья, сдружились мы земные тысячелетия назад, но об этом… молчок, иначе расжалуют – и сразу в низшие чины… в Аду. А как-никак ангел-хранитель – это должность приличная! Но я отвлекся.
Итак, говорю:
- Особенная.
- Имей в виду, про твои наведывания в чистилище сам знаешь зачем, Ему известно! – ошарашил меня Метатрон.
«Все, - думаю, - Несдобровать теперь»
- Но Он готов закрыть глаза на это и милостиво простить!- процедил Метотрон высокомерно уставившись на меня. – Если, конечно, особенная девочка успеет родиться в срок и выполнить свое предназначение. До того, конечно, как ты ее загубишь! Лично я б тебе не только особенную, ну и падшую душу бы не доверил. Но Он такой странный бывает. Поди пойми его логику!
После окончания разговора я прибывал в прострации. Как это так, получается, откуда знает? Чертяга проговорился? Ну да, Он же всевидящий! Тогда почему же я еще в Раю и мне доверяют ответственную миссию! Миссию! Может и я какой-то особенный! Только об этом не знаю!
Через пару дней я наведался в дом ее матери. Взглянув во чрево женщины я увидел маленькую горошенку! Вот оно что! Что в этом кусочке неочищенного арахиса – а выгледила она так, на мой взгляд, что такого особенного? Нет, ничего не вижу. Ни особенного свечения ауры, ни святости… Ладно, посмотрим. Думаю, я здесь ближайших девять месяцев не нужен. Отправлюсь в чистилище к чертяге, там у нас особое место, где мы изрядно набираемся и предаемся задушевным разговорам, в общем, все как у людей: в чем смысл этой растреклятой жизни?
Чертяга был в не настроении. У него оказалось тоже былаа особенная миссия!, но она его не вдохновляла. Почему? Ну и распили мы с ним на двоих адское зелье. Сразу заплясали в голове языки пламени, но они были приятные, как всегда. На первых порах. Но оно того стоит))
- Вот, - пожаловался он! – Через девять месяцев… Или около того, по земному времени, ты знаешь… Должна будет родиться особенная девочка, которая должна будет сделать что-то особенное. Так вот, мне надо сделать что-то, чтобы она этого особенного не сделала! Убить, значит….
- Так в чем же дело? Тебе не привыкать.
- Не привыкать то не привыкать, но пока я это не сделаю, не видать мне больше адского зелья! Эх, жизнь паршивая штука. У меня блестящий послужной список, столько душ загубленных! А если эту не устраню или не загублю, ждет меня понижение до низших чинов. Черт побери! Какая несправедливость!
- Так и действуй по накатанному!
- Эх, да я бы и действовал! Но говорят к ней приставили какого-то мощного хранителя! А кого – держат в секрете. Вот бы вычислить этого крылатого урода! Может ты узнаешь?
- Отчего бы не узнать? – произнес я, опрокидывая в себя залпом очередную порцию зелья.
- А самое главное, был я дома у ее матери. Приглядывался к эмбриону – ничего особенного в ней не увидел. И погубить эту душу просто, раз плюнуть… Какой-то в этом подвох! Проклятый кусок арахиса! Несколько дней отраду – а из-за нее уже такие проблемы!
- Арахиса, говоришь… - пьяно брякнул я кубком о стойку, так что чистилище содрогнулось. – Так ты на мою деваху позарился! Мою миссию хочешь провалить! – тут я осекся, так как понял, что только что осложнил свою дружбу с другом-чертягой и поставил под угрозу выполнения миссии.
- Так это ты! – расхохотался чертяга! Затем раздался возглас удивления: - Ты тот мощный Хранитель?
- Ну я, - приосанился я! Так как только сейчас понял какого обо мне большого мнения Всевышний.
- Да дай тебе волю, ты весь Рай заложишь за Адское зелье! – тут он притих. После некоторой паузы он выпалил:
- Послушай! Мы ведь друзья!
- Не проси!
- Махнемся. Тебе безлимитный доступ к зелью, а я сделаю так, чтобы эта треклятая не родилась. И мне хорошо и тебе неплохо!
- Так, по-твоему, я должен вечность в чертях ходить! Я из касты Хранителей! Да мне сам Всевышний доверил ответственную миссию! Да я Избранный!
- Ой как мы заговорили! Значит зелья больше не увидишь! – и он выхватил из моих рук бутылку.
Я невольно потянулся за ней!
- Да ты ничтожество! Ничтожный Хранительнишка! Да мне раз плюнуть будет обойти тебя!
Тут гордость во мне возобладала:
- Да это уж лучше, чем чертягой быть на побегушках! С миссией я справлюсь.
С этого дня я бдил и за матерью и за эмбрионом. Не отлучался не на минуту. Видел, как девочка росла, как появлялись ручки, ножки и она все больше начинала походить на человечка. Чертягу я к ней не подпускал, все-таки я Хранитель и я сильнее, да и по статусу выше. Вот будь он не чертягой, а бесом, сложностей было бы больше. Но и бес мне был сейчас не страшен – во чрево матери он попасть не мог, чтобы загубить еще маленькую, но душу.

2 глава.
Она появилась на свет зимним днем: маленькая, смуглая, с темными пока еще редкими волосиками на голове, правда, достающими до плеч. Я долго искал в ней особенное, наконец, через пару часов нашел: ее сини глазки были полны каких-то тайных дум, отчего лицо ее было очень одухотворенным, и от него веяло добротой. Нет, святости в ней ничего не предсказывало. Да и не было в ней никогда этой треклятой святости! Сколько я ее знал, не было. Но одухотворенность – этого у нее никогда нельзя было отнять. Назвали ее Вика, Виктория, значит. Но имя ей не шло, в ней не было ничего от победительницы. Не было, сколько я ее знал!
Когда Вике исполнилось полгода, я решил взять, как говорится тайм аут, и отдохнуть немного в сводах Рая. Но в чистилище меня окликнул один из разжалованных хранителей:
- Составишь компанию? Адское зелье пить одному как-то… Ну ты знаешь!
Не представляю, как я тогда удержался, ведь каждую минуту готов все отдать, чтобы ощутить в себе его горячий вкус, такой острый, обжигающий, но невыразимо притягательный. Но я буркнул: Нет! Отвернулся. В Рай перехотелось и я поспешил к малышке.
Оказалось, пока я отсутствовал, чертяга преуспел. Черт знает, какой силой он вытянул ребенка из кроватки с высокими перилами, и теперь девчушка беспомощно плакала на полу из-за удара головой. Я был в панике: не выживет ведь! Перед глазами у меня замаячили языки пламени, вот только это были не те языки, которые охватывают меня, когда я вкушаю адское зелье. Нет, я вспомнил о непривлекательном, по словам чертяги, адском пекле. Кстати, Чертяга стоял в другой части комнаты и показывал мне язык. От его издевательского жеста мне стало еще горше.
В комнату вбежала мать, а за нею бабушка – педиатр по совместительству, кстати. Она осмотрела ребенка и облегченно вздохнула:
-Фу, к счастью, кажется, обошлось. Жить будет. Но надо проверить, нет ли сотрясения мозга.
Сотрясения мозга не было. Малышка оказалась на редкость живучей. И это меня обнадежило. Но вскоре я понял, что зря обнадежило. Ребенок едва начал ходить, а уже тянулся в сторону чертяги. Нет, вредности или какого-то намеренного зла в ней не было. Но чертяга обладал над ней странной властью: вот он стоит у стены и показывает ей розетку, девочка шагает туда и пытается ручками достать этот на ее взгляд странный предмет. Вот чертяга показывает ей на табуретку. И она пытается взобраться на нее. Табуретка с грохотом падает, но на непоседливого ребенка ее удара не приходится… Я был в недоумении: не уже ли над девочкой так сильны силы зла, что она безотчетно повинуется их воле. Да нет же! Вот она с мамой выходит во двор и начинает раздавать другим ребятам свои игрушки, вот она подходит к заплакавшей в песочнице девочке, на год старше ее, и начинает обнимать, целовать, лепеча что-то на своем полуторолетнем.
Все прояснилось, когда Вика заговорила, не теми первыми словами: «Мама» и «Дай», а когда к трем годам она стала, пусть косноязычно, но складывать слова в фразу.
Помню, как я испугался в первый раз, когда она открыв глазки и сладко потянувшись в своей кроватке сказала: Ливет. Ты хосый. Я тя зна!
Я оглянулся. В комнате никого не было. Девочка смотрела на меня.
- Ты меня знаешь… Ты меня видишь? Но люди ничего кроме своего измерения не видят.
- Видю. Ты хосый! И он хосый! – указала она на чертягу. – Мы с ним игаем! Он мне таие скаки лазыт. Он хосый. И сивый!
Тут я расхохотался:
- Сивый, значит!
- Она хотела сказать «красивый!» - одернул меня чертяга, важно приосанившись. И снова замолк. После той последней попойки, мы так больше не общались, хотя по долгу службы часто были рядом.
- Ты хосый, и ты хосый, - продолжала нас нахваливать девочка. – А тите я скаку скаку . Токо ту , – показала она на свою голову, а потом добавила: Скаки ту.
Я заглянул ей в глаза и увидел: мышку несущую золотое яичко бабе и деде, со словами: Не плачьте, я склеила… Ну и что-то в этом роде.
Пока речь малышки была невнятна, опасений было не так много. Правда бывало она за чертягой увязывалась, уж очень она его любила и я видел, что ей с ним интереснее, чем со мной. Ведь что я мог ей говорить:
- Туда не ходи! Туда не лазь! Опасно! – эх, я Хранитель, по-другому не могу.
А чертяга брал своим:
- Смотри, как здесь интересно! Смотри, видишь эта бусинка на полу. Она очень вкусная. Попробуй!
Я понимал, что не справляюсь. К счастью у малышки были и другие хранители – мама и бабушка и они вовремя вытаскивали Вику из ловушек, расставленных чертягой.
Со временем они ей объяснили, что розетка – это айка, и бусинка – это айка, ее есть нельзя.
Но они из хранителей превратились в тех же самых чертяг, когда девочка начала говорить на человечьем языке.
Вике было пять лет, когда сидя на коленях у матери она произнесла:
- Мам, смотри, мои друзья здесь. Это ангел и чертяга! Они хороши! Ангел такой смешной, а с чертягой интересно.
В первый раз мать приняла это за игру. Но когда девочка стала все чаще представлять ей своих друзей, то есть нас, и разговаривать с ними, то есть с нами, мать обеспокоенно рассказала об этом бабушке. А та – врач по профессии и материалист по мировоззрению -забила тревогу. Для девочки начались бесконечные психологи. Но и они эффекта не давали, ведь подлый чертяга вызывал ребенка на разговор. Затем появились психиатры, которые стали кормить ее бесконечными нейролептиками.
К семи годам до Вики, наконец, дошло, что к чему. И она замолчала. Присущее ей богатство речи, которым она славилась прежде, исчезло – так она разговаривала только со мной и чертягой, да и то уже мысленно, взгляд ее стал печальным от непонятости и она целыми днями стала заниматься только тем, что рисовала на бумаге детей, беременных женщин, влюбленные пары в их многообразии. Она больше никому не рассказывала о нас, а со временем и перестала видеть, но мы знали, что она всегда чувствует наше присутствие, но не осознанно. Так закончилась наше общение.
Часть третья.
- Нина Степановна, я хочу поговорить о Вашей внучке, - произнесла классная руководительница, впрочем, достаточно бодро.
Нина Степановна обреченно обвела школьный кабинет взглядом. Ее внучка настоящая тупица: ничего не смыслит в математике. Уж как она каждый вечер не мурыжит Вику цифрами и формулами, уж сколько не занимается с ней, к каким репетиторам только не водит, а ничего путнего девочка в своих дневниках домой не приносит: только «двойки» и «тройки». По «русскому языку» не лучше. Учителя жалуются, что Вика все время на уроках летает в облаках и не слушает рассказываемого материала. Во взгляде ее полная скука. Со сверстниками она практически не общается: те заигрывают или хихикают над ней, а она смотрит на них полным отрешения взглядом. Бабушка хмыкнула и замолчала, она то знает, какие люди привлекают ее внучку. Да она безума от пьяницы-соседа, который ей всякие байки рассказывает про свою несчастную долю и о том, как жизнь не справедлива. Вика, соседи говорят, даже прибирается у него, а у себя дома ведь палец о палец не ударит. И мать и Нина Степановна не раз разговаривали с ней, что любить надо только достойных, достойные – это успешные. За ними надо и тянуться. И прибираться не у чужих людей, а у себя.
- Да нет же, я не влюблена в него, - улыбалась на такие слова Вика. – Он же старый. Ему пятьдесят, а мне десять. Но он такой несчастные: его жена бросила, сын утонул. Он совсем один. У нас дома есть кому прибираться – это мама. А у него никого нет. Только я.
- Сын утонул, говоришь. Между прочем твой дед тоже утонул, но я не запила тогда. Напротив, никто из людей даже не увидел моего горя. Жаловаться и пить – это удел слабых, запомни.
Я понимал о чем думает Нина Степановна, но не мог заступиться за Вику, пожилая женщина все равно бы меня не услышала и не увидела. Зато чертяга хохотал.
- Да замолчи ты, - буркнул я, глядя на него. Тот промолчал, но в его взгляде мелькнуло что-то вроде горечи. Я продолжил: Ты же для нее хороший, помнишь, она так говорила, когда видела нас.
Чертяга снова злобно расхохотался.
Но на помощь мне пришла та, от которой я меньше всего ожидал. Классная руководительница.
- Нина Степановна, Вы не бойтесь. Не ругать я Вику буду. Хвалить. Знаете, я даже и не подозревала… Она ведь у меня за ИЗО с троек не вылазит. А вчера я случайно увидела ее рисунок – не такой, который в школе для формальности. Оказывается, все чему я учу ее, она давно переросла. Вы видели – как она рисует! – учительница показала пару рисунков Вики, сделанной позади тетради по математике ручкой. – У нее же такой талант! Она настоящий самородок! Удивительно, почему она его не демонстрирует, рисует себе тихонечко и ни гу-гу. Теперь я понимаю, чем она на уроках занимается.
- Рисует, значит! Вот она дома получит! – завелась бабушка.
- Да что Вы, Нина Степановна. Да я не к тому, чтобы Вы ее ругали. Девочке развиваться надо. Она далеко пойдет.
- Далеко пойдет? – взорвалась бабушка. – С каляками-маляками! Да кому это надо! Сейчас экономист, юрист – денежная профессия. А эти бумагомараки как прозябали в нищете, так и будут прозябать.
-Да-да! – чертяга снова расхохотался.
Я больше не мог это слушать. Мне было очень жаль Вику, неожиданно понятую учительницей, но так и не понятую самыми близкими ею людьми. А ведь добрее, отзывчивее Вики я на свете ребенка не видал. Конечно, доброта ее была избирательна: она никогда не помогала сверстникам. Но ее очень трогали старушки и беспомощно-пьяные люди. Старушкам, как полагалось когда-то в советские годы, она помогала перейти дорогу и всегда уступала место. А вот, упавшего пьяного человека, которому грозило замерзнуть на улице, она всегда поднимала и бог знает какими силами, таящимися в ее худеньком маленьком тельце, доводила до дому и вручала семье со словами: Не ругайте его, он такой несчастный». А еще она очень любила животных и втайне от родителей таскала бездомным кошкам и собакам свои школьные обеды и запакованные утром матерью для перекусов на перемене бутерброды. При этом к домашним, «счастливым», как она говорила, животным она не подходила и не гладила.
Почему-то ее всегда привлекали только обездоленные и беспомощные. Почему? – я не мог этого объяснить. И она вряд ли сама понимала свои порывы. Но порой она бывала и очень жестокой. Собаку, которая загнала котенка на дерево, она бескомпромиссно ударила кирпичом по голове, лишив животное, которое просто повиновалось инстинкту, сознания. Хозяйка собаки устроила скандал, и Вика удирала от нее, как говорится, сломя голову. Но в мыслях ее не было сожаления, по ее логике она спасла несчастного от итак счастливого.
4 глава.
Вике, конечно, снова дома тогда попало и от мамы и от бабушки. Но зато она нашла верного друга и защитника в лице своей классной руководительницы. Наталья Павловна больше не жаловалась на неуспеваемость девочки ее родным и порой даже сама подрисовывала ей в журнале хорошие отметки. Наталья Павловна в свои тридцать шесть была не замужем, и детей у нее не было. Она как-то прониклась к этой такой одинокой и такой странной девочке и вскоре полюбила ее как родную. Именно она внушила своей ученице, что та талантлива и ей нечего скрывать свои рисунки. Наоборот часто давала задание оформлять классную комнату, да и сама подучивала ее тому, что знает, ведь у самой за плечами была художественная школа.
Но годы младших классов прошли и Вика перешла под руководства другого классного руководителя. Светлана Максимовна была нелюбима учениками, слабая по натуре она не могла совладать с насмешками подростков, которые находились в том жестоком возрасте, когда выпячивание своего я и утверждение своего превосходства является частью крутого имиджа. Светлана Максимовна нашла один выход – она ушла в кришноитство и молилась своему Кришне с утра до вечера, но тот ей ничем помочь не мог, поскольку решение проблем – это дело людское, а боги могут только указывать нужное направление.
В те годы не поздоровилось и Вике. Ее замкнутость, нелюдимость и внешний пофигизм в ответ на все насмешки очень раздражал.
А Вика после уроков снова шла к Наталье Павловне, с которой могла проговорить до семи-восьми вечера об искусстве, о несчастных людях, которым надо помогать и о счастливых, которые в помощи не нуждаются, хотя не всегда они могут осознавать своего счастья.
- Вика, - снова и снова повторяла ей бывшая классная, разглядывая очередную картину ученицы. – Ты такая талантливая. Я не знаю никого в школе равного тебе. А на провокации одноклассников не ведись. Да, порой они жестоки. Они еще дети, а потом хлебнут настоящей жизни, и некоторые в будущем из них пожалеют. Кто знает, что их ждет там…
- Может они будут и сами очень несчастными, - Вика вытерла слезы. – Я больше на них обижаться не буду. Мне уже их жалко… тех, которые будут несчастными.
- Ладно, Вика, не думай об этом, - улыбнулась Наталья Павловна. – Думай лучше о своем таланте. Я так и вижу твои картины в ведущих галереях страны. А сейчас давай, я тебе помогу сделать уроки.
Я умилился доброте этой женщине. А чертяга с торжеством взглянул на меня. Что-то он задумал. Но что? Если б я тогда знал!
Часть четвертая.
К пятнадцати годам успеваемость Вики выправилась, но во много благодаря Наталье Павловне, которая и уроки ей помогала делать и с учителями договаривалась, чтобы ей отметки выше положенного ставили. Разумеется, у одноклассников такая несправедливость вызывала недоумение, как у отличниц, так и у тех, кто не мог похвастаться успеваемостью. Теперь однокурсники девочке прохода не давали, каждый считал своим долгом как-нибудь выстебать ее и посмеяться над ее добродушием.. Теперь ее величали не иначе, как дурочкой и блаженной. А Вика, подавляя слезы, лишь шептала себе: «Возможно потом они будут несчастными. Как мне их жалко!».
В тот год в школу пришел молодой учитель по обществознанию. Он как-то быстро нашел общий язык с классом, за пару недель смог приручить самых строптивых и дерзких учеников. Он пытался лестью и обаянием также и покорить Вику. Но девочка все просекла без слов, наблюдая его поведение она видела, что его внешний авторитет в классе – это плод компромиссов, и прикрывание огрехи учеников, ну и разговор с ними на одном языке, который Вика не понимала… В общем общий язык пятнадцатилетняя девочка и двадцатидвухлетний парень впервые взваливший на себя обязанности учителя, так и не нашли.. Нет, она ему не хамила, но вела себя также отстраненно, рисуя на уроках, вместо того, чтобы записывать задание. Александр Васильевич как-то не выдержал и при всем классе приструнил равнодушную к учебе ученицу.
- Что это за мазню ты на листе развела? Фу, какое убожество… Ты веришь Наталье Павловне, что у тебя есть какой-то талант. Так я скажу тебе, жалеет она тебя! Несчастнинькая моя, ты ведь дурочка. (на этом слове класс злорадно расхохотался). И прозибать тебе с твоими несчастными, если за ум не возьмешься и не подготовишь реферат к следующему уроку по теме, которую я сегодня рассказывал.
Вика со слезами на глазах выбежала из класса. Потом Наталья Павловна долго пыталась ей объяснить, что учитель сказал ей об этом от бессилия, что она на самом деле очень талантлива. А в голове Виктории вертелось только одно: если Наталья Павловна помогает ей с учебой (а Вика этого не могла не понимать и не видеть), то и с картинами она могла тоже врать. Не уже ли она – Вика – на самом деле дурочка! Она с пустыми, ничего не видящими глазами вышла на улицу. И зашагала домой.
Я бессильно опустил крылья. А чертяга расхохотался, но мне показалось тогда (точно показалось!), что в его смехе звучали нотки горечи.
Вика открыла дверь квартиры. Родные даже не услышали, как она вошла, поэтому продолжали свой неторопливый разговор.
- Говорила же я тебе тогда – делай аборт! Какая нормальная женщина будет от насильника рожать. Вот и ребенок вышел какой-то ненармальный.
Вика опустила глаза и молча проскользнула в комнату. Ее отцом был насильник, бедная ее мамочка. Она – Вика - только мешает всем! Единственный друг, который у нее был – только Нина Степановна, но и она оказывается ее просто жалела! Нет ничего, нет ее картин, нет великого будущего! Впереди пустота! А если она ненормальная, то ни один нормальный парень на нее не взглянет, она ненормальная не имеет права иметь детей. Всем будет лучше, если ее не будет.
На меня полился поток беспросветных мыслей. Рядом стоял чертяга и потирал руки. Я не мог уже находиться в этой комнате, полной мрачных мыслей с торжествующей улыбкой моего соперника за душу и жизнь этого ребенка. Я вылетел на время. А когда вернулся: Вика лежала на полу с хлеставшей из вены на руке кровью. Тут меня взяла ярость, которой я никогда прежде не испытывал! На Вику! На Чертягу! На то, что все вышло так паршиво, и я не справился со своей великой миссией. Но в чем величие этой миссии? Сторожить непутевого ребенка? Особенная? Особенная! Вика стала мне ненавистна, в гневе я махнул крыльями и… о чудо, со стола упала ваза, которая пустым грузом до этого стояла на столе. За спиной я слышал скрип двери, причитающих мать и бабушку. Но больше я ничего знать не хотел! Миссия провалена. Я умываю руки.
Часть 5.
Я в таком же состоянии, в каком была еще недавно Вика, минул ворота Рая, лишь там осознав, что тащу за собой опасный груз. Я отряхнул крылья, когда за спиной услышал голос:
- Эх, друг. Понимаю твое состояние. Мой подопечный не лучше! Родителей доводит до белого коления своими выходками, да и меня тоже. Может забьем на все, расслабимся? Нектарчик свежий. Выпьем – сразу все грустные мысли из головы уйдут.
- Ошибаешься. Я к Всевышнему. А потом скорей всего в Ад.
- Да жива твоя Вика. Врачи откачали. Правда снова, наверное, на нейролептики посадят. Но галопередольчик ей будет полезен, по крайней мере на время отупит и ей будет пофигу на все. Бедная малышка! Да хоть бы она быстрее залетела.
- Не говори мне о ней! – взорвался я. – Лучше полетим-ка в чистилище! Там есть такая прекрасная штука – адское зелье называется, заставляет забыть обо всем на свете… Да не бойся ты. Ему пофиг, а у меня есть хороший приятель, из хранителей… из бывших, авось поделится.
Ну и запили мы на много земных лет, забив на прочь на своих подопечных. Я лишь краем глаза наблюдал за развитиями событий на земле. Как Вику выписывают из больницы, как она убегает из дома, через неделю ее снова находят и опять запихивают в больницу. Как в семнадцать лет она измученная лечение возвращается домой после смерти бабушки. Теперь она не непутевая дочь, теперь она главная кормилица в семье, ведь мать ее начинает пить. И Вика разрываясь между ней и постоянным поиском работы выматывается из сил. Как у матери ее отказывают почки, а зарплаты Вики уборщицы (даже если сразу в нескольких местах) и дворника не хватает на операцию. Как Вика выходит на панель. Да ну ее! О чем там говорить! Лучшее забвение – адское зелье, оно напрочь лишает чувств. Да и на миссию я уже забил.
- Так-так, - я, вздрогнув, услышав голос за спиной неприятный мне голос. Так, снова Метатрон. Приперся таки в чистилище! Ну ничего, пусть услышит, что я отказываюсь от миссии. Лучше в Ад, чем возиться с этой непутевой девчонкой… Пардон, девушкой. Ей, как ни как, уже двадцать четыре. Но только я хотел высказать, что думаю, как Метотрон грубо перебил.
- Особенной девочкой ты совсем не занимаешься! Вон на землю или проваливай в Ад. Но учти, ты не будешь там рядовым чертом, а разделишь судьбу грешников за халатное выполнение обязанностей!
- Правда? Я уже провалил миссию!
- Еще нет. И если захочешь она скоро закончится?
- Когда? И скажи, почему она так важна для Него?
- Узнаешь в свое время. А пока я скажу, что Он позаботился. Вика жива и здорова, мать ей не удалось спасти. После ее смерти Наша Особенная бросила проституцию, продала квартиру и уехала в другой город, где никто не знает об ее прошлом и тем более болезни. Сейчас устроилась в магазин косметики продавцом-консультантом. По-моему у нее проглядывают способности к этому делу. Ты уж проследи, чтобы она ничего не натворила, пока не выполнит свое предназначение.
- Какое предназначение? – вопросил я, чувствуя раздражение.
- А ты подумай…
- Подумаю…
- Ах да, новое задание – найди ей любовь. Девочка так нуждается в любви, – и Метатрон взмыл вверх.
- Нуждается в любви, надо же! – передразнил я. – Так выпьем же… Где же мне искать ей эту чертову любовь!
- Тот же вопрос, - произнес другой ангел-хранитель, по совместительству уже несколько лет как собутыльник. – Вот бы мне и моего куда-то пристроить! Горше горькой редьки! С детства был вредным, над родителями издевался, причем намеренно. А они его любят! Как любят! Все для него! Вот и вырос таким избалованным! На всем готовом. Отец у него в администрации города работает, вроде одним из замов главы…не помню уж каким, это адское зелье – такая штука, все забываешь. Ну того города, куда она переехала. Ах да. Мать руководитель благотворительного фонда в помощь детям-инвалидам… А он… Он полностью обеспеченный получил условно потому что у старушек деньги отбирал… Но это по малолетке было. Сейчас он просто прожигает жизнь.
- Н-да уж. Ну и кандидат, - покачал я головой. – Ах, пофиг, будь что будет. Черт с ним!
Беру в женихи! Ну что будем сводить!.
Мы с мои приятелем разработали целую истории первой встречи, достойную самого дешевого кино, на которое любительниц среди падких на романтику дам очень много: вот он заходит в магазин, чтобы купить матери в подарок на день рождение дешевую парфюмерную воду, вот с полки падает тушь, вот Виктория наклоняется… Боже, как она изменилась: волнистые длинные волосы спадали по ее плечам, из-за которых с миленького, можно сказать даже кукольного личика, глядят все такие же добродушные и чистые синие глаза… вот только взгляд их задумчив и печален, но это придает ему какую-то глубину и задумчивость. А ее тоненькая фигурка с изящными чертами форовой статуэтки… Меня будто окатило нежностью. Где же та трудная неуправляемая девочка с известной только ей логикой? Где же та малышка, которая и ангелу и черту лепетала: «ты хороший, ты хороший»? Нет, это уже женщина, но я только в этот момент понял, как безумно по ней скучал, залюбовался чистотой в ее глазах. А ведь она столько пережила! Но озлобленности и роптания на судьбу я в ней не чувствовал, а только твердую убежденность, что она должна помогать несчастным. И ее я отдаю в руки этого проходимца… Стоп, дело сделано! Ничего не изменить! Бедная моя малышка! Но я все от себя зависящее сделаю, чтобы это была счастливая. Любовь.
Итак, тушь падает. Она наклоняется. Суженный за ней следом. Проворно поднимает тушь и вкладывает в руку Виктории. Она с улыбкой благодарит. Он говорит ей комплимент. Она смеется. Дело сделано. Капкан захлопнулся.
Часть шестая.
Потом я долго сожалел о том, что натворил, но повернуть было нельзя.. Алексей – звали нареченного моей Вики, на следующий день устроился работать охранником в этот магазин, чтобы лучше узнать о ней. Она была на высоте: на людях весела и беззаботна, с клиентами услужлива, среди продавцов успела зарекомендовать себя хорошим консультантом, благодаря данному ей от природу отличному вкусу и видению художницы. И, о Боже, у нее появились подруги! Что не удивительно, ведь добрая Виктория, всегда шла на помощь другим консультантам и даже внеурочно подменяла их. А треклятый суженный следил за ней как кот за мышью, не сводя взгляда с ее точенной фигурки.
- Я вот решил, может прогуляемся после работы? – предложил он ей через два дня.
- Может! – с видимой беззаботностью произнесла она.
А потом они прогуливались по набережной. С деревьев невесомо падали на землю желтые, будто светящиеся изнутри листья. Местами вспыхивали факелы рябины. Небо было звездным, полная луна светила так ярко, что не будь на улице ни одного фонаря, она бы и без того освящала дорогу, бросая блики на заключенную в каменную оправу реку. Да уж, мой напарник постарался – за романтику отвечал он, любитель ярких эффектов. Глядя на идущую впереди беззаботно болтающую парочку, я даже задумывался о том, что может все к лучшему, может его похоть со временем перерастет в нечто большее, может он сможет полюбить мою одинокую маленькую девочку. Но ту промелькнула тень. Чертяга! Все он же! Снова продумывает козни! Ох, неладное он задумал. Но как ему помешать? Я ничего не могу сделать, кроме того как охранять свою подопечную.
- Так ты говоришь, что сирота? – переспросила Виктория, не сводя задумчивых глаз с Алексея.
- Ну да. Вырос в детдоме. Родители разбились в автокатострофе, когда мне было десять.
«Какая ложь! - возмутился я. – Ну не верь ему, не верь. Мне хотелось броситься к нему и оттолкнуть его подальше. Но рядом со мной шел его ангел-хранитель и я вспомнил о договоренности.
- А что было дальше.
- Да ничего. Вышел из детдома. Дали комнату в общаге. Ну и работаю охранником в разных местах… Не хочу о себе рассказывать. Расскажи о себе.
- Да нечего особо. Абсолютно обычная, ничем не примечательная девушка.
- Да нет. Не совсем обычная. Я это вижу сразу.
Виктория напряглась, но он тут же добавил:
- Ты очень красивая, умная, милая добрая! Просто мечта любого мужчины!
- Не такая уж и мечта… - печально заметила она.
- Мечта! Моя мечта! Понимаешь, я люблю тебя! С первого взгляда! Как только увидел!
Это прозвучало так наигранно, что Виктория недоверчиво глянула на него.
- Ну чем тебе доказать. Смотри, рядом ювелирный. Давай я куплю тебе самое дорогое кольцо, чтоб ты убедилась.
- Нет, не надо! Зачем так тратиться! – запротестовала девушка. – У тебя итак нет денег! Как же ты жить будешь!
Ах, милая моя малышка, в этом вся ты! – я только развел руками.
- Ну как хочешь, - очень быстро согласился он. – Мое дело предложить.
Роман развивался бурно и стремительно. Через неделю под предлогом, что потерял ключи от своей комнаты в общежитии, он напросился к ней домой. А дальше все шло по накатанному: он объяснялся ей в любви, целовал ее нежно и страстно. И девушка таяла, последние сопротивления в ее душе гасли, потому что ей никто никогда не говорил, что любит и потому что она никогда не чувствовала ни чьей любви.
Они провели идиллическую неделю. И Виктория наконец решила не таить от него больше свою тайну. Они лежали в пастели, и он поглаживал пальцами нее хрупкое плечо.
- Я тебе сейчас что-то скажу. Но ты, пожалуйста, никому не говори об этом.
- Не скажу! Клянусь зубом! – пообещал он, звучно рассмеявшись.
- Нет. Я серьезно. У меня мама была серьезно больна, и мне пришлось пойти на панель.
- Ничего, - произнес он. – Всякое бывает.
- Нет, это еще не самое страшное. Мне врачи поставили диагноз шизофрения. А это значит, что мне нельзя иметь детей, ведь я могу передать им свою болезнь… И… всякое может случиться, вдруг болезнь меня накроет… Такое было, правда в детстве. Я не помню, но мама по-пьяни рассказывала, будто я чертей видела.
Алексей ничего не ответил, лишь задумчиво разглядывал трещину на потолке.
- Ты меня теперь презираешь? – испугалась Виктория. В ее голосе слышались слезы.
- Нет, почему я должен тебя презирать? Среди шизофреников встречаются гениальные люди. Может ты одна из них?
Тогда ничего не произошло. Сказка не закончилась. Еще неделю Виктория парила в эйфории. А потом придя на работу в магазин увидела другого охранника. От него то она и узнала, что ее суженные уволился. Потом он долго на связь не выходил, а когда она наконец дозвонилась сообщил:
- Врать не буду, у меня есть девушка. Если с этим смиришься мы будем видеться с тобой изредка. Только не надо истерик, мы взрослые люди. Ты сама сказала, что тебе нельзя иметь детей.
- А как же любовь?
- Да врал я. Просто трахнуть тебя хотелось очень. А ты вся такая возвышенная – об искусстве, об обездоленных, прямо мать Тереза.
Разговор прервался гудками. Я видел, что мою малышку одолевают те же мысли как в ту страшную ночь, когда она порезала вены. Но больше я ее не винил, и больше не собирался бросать. Я должен что-то предпринять, как-то спасти ее! Ну ведь первая любовь – не всегда счастливая. Она часто как инъекция вакцины против дальнейших разочарований. Они конечно еще будут, но не такие смертельные, этим надо переболеть, как ветрянкой, правда чем раньше, тем лучше, в более зрелом возрасте это куда болезненнее.
Я видел, как она направляется к ближайшему магазину, как покупает бутылку коньяка и бутылку «кока колы» и последовал за ней, понимая, что она задумала.
- Ну, с Богом! – произнесла она. – Для храбрости.
Потом пошла в кухню, взяла нож, положила его на письменный столик в комнате, печально глянула на кровать и откупорила бутылку.
- Нажраться решила! – хихикнул чертяга. – Закончит как ее мамочка!
-Да замолчи ты!
За одной порцией коктейля последовала вторая, третья, четвертая… А девушка все также не сводила глаз с ножа, изредко поглядывая на свои тонкие вены.
- Ладно, - произнесла она. – Последняя и завязываю с этой проклятой жизнью.
Чертяга стал радостно хлопать в ладоши, с вызовом поглядывая на меня, мол, как ты ее остановишь?
Я вызов принял, раздумывая, как бы привлечь внимание соседей или отвлечь ее упавшим предметом. Но предмет должен быть достаточно большой. Например, шкаф.
- Ну вот и до чертей допилась, - пьяно пролепетала Виктория. – Ну привет, Чертушка. Друг детства! А ты все такой же хороший и красивый! Дай я тебя поцелую!
- Дурочка! – огрызнулся чертяга.
- Да ты прав, я дурочка. И такой доверчивой дурочке не зачем жить, - с этими словами она решительно взялась за нож.
- Не правда, ты не дурочка, - вмешался я. – Ты самый лучший, самый чистый человечек из тех, что мне пришлось охранять. И жить тебе есть зачем.
- О, Ангел, вся компания в сборе! Боже, снова глюки, - хихикнула она и ее голова упала на стол. Она уснула. Я облегченно вздохнул: надеюсь, ее суицидальные мысли завтра пройдут. Я заботливо накрыл ее крылом, показав чертяге кулак.
Тот хмыкнул и отвернулся.
6 часть.
Виктория месяц не могла оправиться после истории с Алексеем. Она побледнела, осунулась, стала тише и задумчивей. В эти дни ее спасало только рисование, да-да, впервые после жестокого замечания учителя, она снова взялась за карандаш и теперь на бумагу из под ее рук выливались картины, повествующие о ее разбитом сердце. А потом она снова вернулась к жизни, собирая себя по осколкам и улыбаясь сквозь слезы. И вот, когда боль в ее сердце начала утихать, раздался звонок.
- Вика, прости. Я знаю, что не очень с тобой повел себя. Но я не знаю к кому обратиться… У меня такие проблемы.
Алексей, - раздраженно констатировал я, но скорее для себя. – Гони его прочь, детка, ничего хорошего он нам не принесет.
- Проблемы? Приезжай.
Да, она меня не услышала. Она услышала только голос своего сердца.
- Ну и какие проблемы? - произнесла она, едва экс-суженный переступил порог.
- Это очень важно! Очень! – он был какой-то странный: язык его заплетался, только сейчас она заметила его неправдоподобно расширенные зрачки и бледный цвет лица.
- Так что случилось?
Алексей присел на кровать, будто собираясь с силами.
- Помнишь, ты тогда рассказала мне о себе. Моя правда страшнее.
- Ты тоже болен?
- Да.
- Что-то смертельное?
- Может быть! Если я расскажу, ты меня возненавидишь.
- Не важно. Рассказывай! Я приму любую твою болезнь, если возможно помогу справиться, а нет, готова посвятить тебе жизнь.
Он замялся:
- Я не об этом прошу. Родаки выгнали из дома и счета все позакрывали!
- Ты же сирота?
- Да какой там! Лучше бы был им. Они у меня такие правильные, прям как ты… Так и хотелась всегда подпортить эту правильность.
- Я неправельная. Когда-то была сложным ребенком. Да еще с диагнозом. Так за что они тебя выгнали?
- За наркотики!
- Но у тебя нет следов уколов…
- Какая наивная. Уколы не обязательны… Так что скажешь, мисс праведница. Шокировал.
- Нет, - твердо произнесла она, глядя на него с нежностью. – Бедный мой!
- Ой, да ты же любишь несчастненьких. Как же я забыл! Только я не твой случай. Сволочь я последняя. Все думал, когда у них последняя капля терпения кончится! Кончилась таки! Последняя доза была. Скоро ломки начнутся.
Потом они долго разговаривали, пока его не скрутила. Она вызвала скорую и держала его за руку до приезда медиков.
Для Виктории начались непростые дни, она крутилась как та белка в колесе, разрываясь между работой и наркодиспансером, где лежал Алексей. Когда она глядела на молодого человека ее охватывала тоска: бледный, измученный, и в непривычно молчаливый. Говорила лишь она, стараясь, каждое свое слово наполнить оптимизмом.
А меня терзали противоречивые чувства: я и ругал ее и гордился ею одновременно.
Часть седьмая.
После того, как порозовевшего и поправившегося Алексея выписали из больницы, в их жизни с Викторией наступила идиллия. Правда, на два дня, перед тем как он снова пропал.
Все повторилось: бесконечные звонки Виктории на неотвечающий телефон, а потом ответил женский голос: Алексей сейчас со мной, мы вместе, не мешай нам.
Виктория бессмысленно бросила телефон в сумочку и побрела по городу. Какая она все же дурочка, думала, что ее самоотверженность и любовь могут что-то изменить. Впрочем, он ведь не виноват, что не любит ее, заставить полюбить нельзя… Тем более ее с ее болезнью. Ее никто никогда не сможет полюбить.
Я не мог больше выносить эти мрачные мысли. Я должен был что-то сделать… Хотя бы проучить эту скотину. Ничего, он у меня еще получит. Я не должен оставлять ее в таком состоянии. Но… Ничего не случится, она ведь особенная, Всевышний ее бережет.
Как мной и ожидалось, я увидел Алексея в какой-то захлой квартире с девицей под бокой и большой компанией. Бухло, наркота, да что еще можно было ожидать! Столько усилий Виктории и все коту под хвост. А вот и тот, кто заварил эту кашу. Хранитель Алексея, значит! Я, грозно махая крыльями, набросился на него с кулаками.
Тот миролюбиво скрестил руки:
- Да не горячись ты. Мы оба попробовали, оба пытались… Оба лошанулись, ничего не сделаешь… Такова жизнь.
Я сердито ударил кулаком о стену и поднял снова кулак, чтобы врезать цинику с крыльями, но раздались испуганные восклицы.
- Чуваки, глядите, у него передоз.
Алексей без сознания лежал на полу.
- Ну все, - произнес циник с крыльями. – Аллелуя, моя миссия закончилась. – и исчез.
- Зато моя нет! – рявкнул я, размышляя какой удар будет для моей Вики. Она ведь так и уверится в мысли, что ее нельзя полюбить, потому что первый кому она доверилась не оценил ее. Ничего, сволоч, я заставлю тебя ее любить, на коленях ползать, чтобы вымолить у нее прощения. А для этого ты нужен мне живой! И не мечтай о скорой смерти.
Я как одержимый несся за скорой в реанимацию, мечтая только об одно, не упустить критический момент. Вот уже и магниты заметались в руках кардиолога, падая то на грудь горе-суженному, то вздымаясь в верх. Дождавшись момента, когда дух Алексея уже должен был отделяться от тела, я усилием воли стал рисовать ему картинки: его прошлая жизнь, его первая встреча с Викторией, ее глаза, светящиеся любовью и чистотой, ее забота, ее нежность, ее женственность, ее изящество… Дух Алексея начал снова падать втело. Глаза открылись, губы простонали: «Вика».
В больнице, следя за Алексеем, я открыл в себе способность внушать мысли. Ах, если бы я о ней знал раньше, судьба моей малышки сложилась бы иначе. А может Алексей после клинической смерти просто стал более чувствителен ко мне.
«Да, да, - проносилось в его голове. – Какой я был дурень, не замечал раньше… Виктория, ну и что что больна… ты не отказалась от меня, когда узнала, а я…. Я куплю тебе такое кольцо, которое обещал. Ну и что, что родители лишили деньги. Я уеду на заработки, заработаю и приеду к тебе как принц из сказки. Мы еще будем счастливы!
Меня взяло раздражение: дурачок, он еще думает о деньгах, как будто прощение можно купить! Вот воспитание! Виктории нужен ты! А все остальное – мишура! Да что с тебя еще взять!
Я махнул на него крылом и поспешил к своей девочке, обещая себе, что найду ей такого суженного, о котором она могла бы только мечтать.
Часть восьмая.
Оказывается, я провозился с Алексеем три месяца, ведь для нас ангелов время летит иначе. Но когда я увидел Викторию о суженном речи не могло быть.
- Я беременна, - тихо поделилась она с продавщицей Таней, с которой в последнее время они очень близко общались.
- И что теперь? Аборт? Ну понимаешь от наркомана как-то… – подруга развела руками, не зная что сказать.
- Ты что? Буду рожать, а там будь что будет!
- А отец ребенка хоть знает?
- А ему и дела нет. А мне как-то унизительно об этом ему сообщать! Зачем, я ему не нужна, да и ребенок не нужен.
«Виктория, как опрометчиво» - произнес я. Но она меня по обычаю не услышала.
Ах, это ожидание ребенка. Глядя, как растет во чреве моей малышки, из маленькой жемчуженки живое существо, я невольно вспоминал то время, когда и Виктория была такой же жемчужинкой. Как я тогда мог ее не любить? Как я мог считать свою заботу о ней непосильной обязанностью. Да, она особенная, для меня с ней никто в целом мире не сравнится. Моя малышка. Ты говоришь тебя нельзя любить. Я люблю тебя, ты моя лучшая подопечная и первая к чьей защите я отношусь с таким рвением. Виктория, не знаю, почему всевышний не приставил твоему ребенку Ангела Хранителя, но я буду всегда хранить вас обеих от всяческих бед. Да, в то время я пребывал в сентиментальном настроением и если бы ангелы могла плакать, я плакал бы от счастья, что она, нет – они, есть у меня. Я все также прогонял в голове планы по поиску подходящего суженного, думал. как обеспечить подопечную с малышом, и даже прокручивал мысли о том как подстроить ей миллионный выигрыш в лотереи.
А потом наступило лето, и Виктория через месяц должна была уже родить. День выдался ясным и молодая мама, поглаживая живот, неуклюже прогуливалась по парку. Я любовался этой картиной. Но вот рядом мелькнул чертяга и я заподозрил неладное. Тут же завибрировал сотовый моей девочки.
Оказывается, объявился Алексей. Он недавно вернулся в город и у него для Виктории сюрприз. Он ждет ее на перекрестке возле ее дома.
Ох, если бы она могла б меня слышать, я б ей сказал, все что думаю о его объявлении:
- Ладно, через десять минут, - согласилась она и направилась к перекрестку.
Пошла глупышка. Глупая-глупая-глупая. Какая она глупая! Вот дожидается зеленого света светофора, переходит дорогу, Алексей ей машет рукой у белого автомобиля, в котором явно что-то лежит. Я даже не разглядел что… А дальше я помню как появился чертяга, откуда-то взялся автомобиль и Виктория на земле, а рядом лужа крови.
Моя беда – это эмоции. Как человек ужаленный пчелой я понесся вправо-влево, потом поднялся ввысь. Я должен был высказать Всевышнему все что я думаю о нем из-за этой нелепой смерти. Черт с ним с Адом, я готов гореть, принимай, мне все равно, я не успел подарить своей девочке счастье, черт с ним с ее великим предназначением, с проваленной Миссией. Нет, я вымолю у него, чтобы он совершил чудо и вернул ее к жизни. А потом пусть делает, что хочет!
Но Всевышний не принял меня, и Метатрон снизошел лишь до того, что сообщил, что моя участь пока точно не определена.
И вот я сижу в преддверии Ада и надираюсь как черт этим проклятым адским зельем. Мне надо забыться. Надо забыться. Но как? Виктория, малышка моя, ангел мой, где ты сейчас? Что этот Жестокий и Всемогущий решил сделать с тобой? Чистилище? Рай? А может он узрел у тебя какой тяжкий грех? Виктория, малышка моя, ангел мой…
- Вот, Черт, моя история… Да ты и не слушал, вижу.
- Зато я отчетливо слышал все, что ты только что рассказал, - откуда не возьмись появился чертяга.
- Пришел похвастаться победой? – злобно процедил я.
- Нет, - миролюбиво произнес Чертяга. – Пришел сообщить, что твоя миссия выполнена!
- То есть?
- Она выполнила свое предназначение! Но давай по последнему кубку адского зелья, я тебе все расскажу, ты почистишь крылья и отправишься на землю.
- Так она жива? – с надеждой отозвался я.
- Не совсем. Знаешь, автомобиль пронесся, она упала. Такая беззащитная она была! Я готов был торжествовать победу. Но эти треклятые воспоминания, ее детский трогательный голосок: «ты хоший, ты хоший»… Я не смог. Думаю, продлю ей жизнь на годик-два. Я понял, что лучше буду печи в Аду чистить, но не смогу ее погубить. Я поторопил скорую, расчистил дорогу от пробок. Я несся за скорой, кстати, не я один… тот хахоль тоже… Ну а потом уже в реанимации в бреду она увидела меня: «Чертяга, ты пришел», - пробормотала она и слабо улыбнулась. И это снова смешалось с ее детским голосом из воспоминаний. Я ей сказал начистоту: могу спасти жизнь кому-то одному. Ну и она выбрала ребенка.
- Так ее больше нет? Она в Раю?
- Не совсем. Кстати, тебе не интересно почему она была особенной.
- Нет, Она просто особенная!
- Ее предназначение было в том, чтобы родить особенного ребенка, а этот особенный ребенок должен родить другого особенного ребенка. И рожденный особенным ребенком особенного ребенка особенного ребенка особенный ребенок изменит мир. На ней лежала миссия продолжения рода.
- Ты об этом знал?
- Ну да, но мне не выгодно было тебе рассказывать. Сам понимаешь. А теперь летим. У Всевышнего для тебя новое задание.
Мы снова оказались на земле, но уже в доме родителей Алексея. На молодого человека было страшно смотреть: весь бледный с опухшими глазами он смотрел на пачку белого порошка и как безумный бормотал:
- Я для нее завязал... Для нее все было и что теперь? Ну что ж такова судьба, больше ничего меня не сдерживает. Гореть мне в Аду.
Рядом стояла Виктория. Невесомая, видимая лишь чертяге и мне, она обеспокоенно смотрела на мужчину, не зная, как помочь. И вдруг ее бесплотная фигура, как ни странно с крыльями, метнулась к лежащей в соседней комнате крохотной девочке. Малышка дремала. Виктория что-то ей пробормотала и девчушка взвизгнув, заревела. Алексей первых несколько минут сидел безучастно. Потом с неохотой поплелся в комнату, заглянул в кроватку. И девочка с синими глазками улыбнулась ему, так как когда-то в этом возрасте могла улыбаться только одна Виктория. На измученном лице молодого папы дрогнула улыбка. Он бережно взял младенца на руки, нежно шепча: «Я буду тебя хранить. Я никому не позволю тебя обижать».
- То же мне ангел Хранитель нашелся! – ворчливо проскрипел я, чувствуя уколы ревности.
- Да, Ангел-Хранитель. Он будет защищать девочку на земле, а ты на небе. А я буду защищать его, я ведь теперь тоже Ангел-Хранитель… Да, кстати, здравствуй Мой Ангел, как я по тебе соскучилась… И по тебе, чертяга...
- Я больше не чертяга, - важно произнес он. – Я, между прочим, теперь, надзиратель за душами в чистилище. Так что если нужно будет, сами знаете что, по блату – подмигнул он нам с Викторией – то это уже не ко мне. Сами понимаете.


  Профиль автора

  Показать сообщения только автора темы (графиня де пегуа)

  Подписаться на автора

  Добавить тему в подборки

  Модераторы: yafor; Дата последней модерации: -