Блондинка-попаданка

 » Блондинка-попаданка  [ Завершено ]

Аннотация, аннотация... Из названия не ясно, что ли? Попала... я... в мир магии из нашего - ну, как обычно водится. И понеслась по приключениям... Главное - ко всему относиться с юмором. Ну, или хотя бы думать, что это юмор...

  Содержание:

  Профиль автора

  Показать сообщения только автора темы (Anonymous)

  Подписаться на автора

  Открыть в онлайн-читалке

  Добавить тему в подборки

  Модераторы: yafor; Дата последней модерации: 05.10.2018

Да что-то не разберусь никак. Ну, блондинка она и есть блондинка. Буду ставить, как получается. А оглавление... Так сначала же написать надо, а потом уже оглавление ставить. Или я опять что-то не так?

 » Глава 1

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ДЖИНН ИЗ КОНСЕРВНОЙ БАНКИ.
ИЛИ НЕ ДЖИНН…
Когда я увидела, что именно вылезло из кустов и направилось ко мне, я сразу же завизжала. Я всегда визжу, когда мне страшно. А не испугаться этакого страшилища мог бы разве что... ну, не знаю, кто: я — блондинка, и мне простительно многое не знать.
Ещё бы: помесь паука и змеи одновременно. Нет, не я, а то, что из кустов вылезло. И от мышки там ничего не виднелось — мышей я не боюсь, даже серых. Потому что привыкла к белым — у нас в школе зооуголок был, и я их даже с рук кормила. А серыми они становились, когда пылью немножко покрывались и их приходилось чистить… Ой, нет! Это другие мышки пылью покрывались, чучелки — у нас там ещё и музей восковых фигур был… или не восковых? Чучелки — это же не восковые фигуры, правда? А какие тогда? Других я и не знаю…
Словом, мышей я не боюсь, да там мышей и не было — я ж говорю, помесь паука со змеёй из кустов вылезала. Спереди вроде как паук, а сзади — змея. И лапы паучиные вдоль всего змеиного тела. А морда так вообще страшнючая — зубов полон рот, и ещё снаружи немножечко торчит. В общем, сплошной ужас. Ну, я и завизжала.
А змеепаук этот кинулся сначала ко мне, потом остановился, подёргался немного на месте, потом брык набок — и вроде как издох. Ну, я ещё немножечко повизжала — для порядка и по инерции — а он не поднимается. А тут и деревья чего-то падать начали, со всех сторон от меня. Ну, я ещё немножечко повизжала — от страха из-за деревьев. Подумала, что на меня падать начнут. Только они все почему-то в другую сторону от меня падали, со всех сторон. Сколько их там всего, сторон этих? Я не считала: не до того было. И я не знаю, что у них тут за деревья такие — я же не местная. И потом, блондинка я, вы уж не забывайте.
Да, я же ещё не рассказала, как я тут очутилась! Где? Да тут, где очутилась. А я и сама не знаю, что это — фэнтези, наверное, какое-то. Почему так думаю? Да пока по поляне бродила и боялась в лес войти — ещё чего, он тёмный совсем, и пауки на кустах в паутине сидят! — какой-то дракон в стороне по небу пролетел. Ну что я, драконов не видела, что ли? — вон их в кино сколько, и на картинках разных. Что же я, неграмотная что ли, совсем? Вот ещё! И в школе училась, и в ПТУ тоже. То есть в колледже. Но мы его всё равно между собой ПТУ называли — ПротивоТупицынскоеУчилище. Ага. И ещё — бурситет. А что, прикольно. Какой колледж? Да какая разница! Кулинарный, вот какой! Так что я вам не Эллочка-людоедка ни разу! Да, и это знаю, а что? А если кто не знает, тем — эээ! — это я язык показываю, просто тут не видно, это книжка же.
Да, я же ещё про ту поляну не рассказала — ну, где я очутилась. Нет, это не та, что на пихникак накрывают. Именно что на пихникак — будто не знаете, для чего туда все выезжают! Ну да, у кого-то получается, у кого-то никак. Поэтому одним пихник, а другим — пихникак.
Но до поляны вообще много чего со мной было! Поляна — это уже потом, после всего. То есть до всего… Или наоборот?
В общем, лучше я начну с самого начала рассказывать. А дело было так: мне захотелось есть. Ну, завтракать. А может, обедать?.. Словом, неважно. А в доме — шаром покати. Не, ну не то, чтобы совсем уж, просто ничего готовить не хотелось. А есть — просто зверски. А у меня в заначке банка кильки в томатном соусе оставалась — купила как-то по случаю. Я вообще-то сейчас её не очень, это в детстве любила, даже «красной рыбой» называла. И ещё Алик её обзывает «мировой закусон». Ну, типа во всём мире только килькой закусывают. А я почём знаю? Я везде во всём мире не была, в Турции только, и ещё… ладно, потом расскажу. А в Турции не помню, чего было, на пяти-то звёздочках. Всего полно, не до кильки. Так что если она там и была, я её не видела. Да и не пили мы там совсем, так, пивком оттягивались, максимум.
Так вот, о кильке. Достаю я эту баночку, протираю так салфеточкой легонько — ага, строго как нас учили — и открываю. Смотрю — и офигеваю… О, глянь, рифма получилась! Почему офигеваю? Да там в банке будто плесень серая весь верх затянула. Ничё себе, думаю, килечка. А вроде всего на прошлой неделе брала. Ну, взяла так тихонечко вилкой эту плесень потыкала. Мамочка моя! А то вроде как и не плесень, а что-то вроде тумана: вилка в него полностью вошла, и я её уронила. Куда-куда, в банку уронила! Ага, вот и я думала, что банка маленькая, а вилка большая. А оказалось, наоборот. То есть не наоборот, а… В общем, вилка в банку упала, вся, с концами, полностью. А туман из банки, наоборот, пошёл. Ой, что-то я часто слово наоборот употребляю! Или ничего? Ну, ладно.
Вышел этот туман из банки — и сразу ничего не видно стало. Ну, как в тумане, реально. Только мне почему-то показалось, что это не туман, а… ну, вроде как джинн, что ли… Почему я так подумала? Ну, не знаю. Как в мультфильме про Аладдина, там джинн тоже из кувшина выходил. Вот я и подумала: кувшин, банка — какая разница? Тем более что про туман в банке никаких мультфильмов нет, а про джиннов — сколько угодно. То есть мультфильмов, а не банок. Ой, что-то вы меня совсем запутали! Ладно, давайте дальше расскажу, что было.
Ну, вот, в общем, и всё: когда туман развеялся, я очутилась в тёмной-тёмной комнате… то есть просто тёмной, то есть в не совсем тёмной — тёмной-тёмной она мне показалась, когда я туда только-только попала, а потом пригляделась, и стала что-то различать. Тем более что на стенах там факелы горели… или факела? В общем, что-то горело, и языки пламени колебались, отбрасывая жутчайшие тени в разные стороны. И от всех предметов, и от меня. Я даже сначала немножко забоялась, а потом не стала: ну, не дура же я — собственной тени бояться.
Нет, сквозь банку я не проходила — ну как я могла бы сквозь банку пройти? Я же не вилка! Хотя и вилка со мной рядом очутилась — на полу здесь же лежала. Я наклонилась к ней — а вокруг меня, оказывается, мелом пятиугольник нарисован. Прямо на каменном полу. Хорошо, что я тапочки надела — в шлёпках у меня постоянно ноги мёрзнут. Нет, в шлёпках бы тоже не замёрзли, если не сидеть, а ходить, но тапочки мне больше нравятся — они у меня в виде зайцев, с ушками. Голубые такие. Ну, я же не Барби, чтобы мне только розовое всё нравилось. Я голубой тоже люблю, и много других цветов мне нравится, только не все подряд, а оттенки.
Да, я же начала про банку рассказывать! Совсем забыла… То есть можно подумать, конечно, что я вслед за вилкой через банку прошла, раз мы с ней в одном месте встретились. Только ерунда всё это: не могла я сквозь банку пройти, не почувствовав ничего. Нет, я, конечно, девушка стройная, но не до такой же степени, чтобы всей сквозь банку пройти. Чего всей? Мной всей. Всей мной сквозь банку пройти — не получится ни за что. У меня даже талия не в банку толщиной, хотя Алик меня двумя ладонями обхватывает. Ну как ладонями — колечком из больших и средних пальцев. Вот.
Взяла я вилку, зажала в кулаке, и стала осматриваться вокруг, и кроме факелов… Теперь правильно? Или нужно писать «факел»? Да нет, факел — это один. И ещё: у меня факел сами знаете, с чем ассоциируется… только я это сейчас произносить стесняюсь. А вот если напишу вот так: фак-ел, вы сразу всё поймёте… Да. Так вот, кроме факелов, там ещё было много чего интересного: какие-то стеклянные трубки перепутанные, колбы — прямо как у нас в школе в кабинете химии было, только намного побольше всего.
Потом ещё какие-то медные приборы блестящие на шкафах и в шкафах стояли, шары, похожие на глобусы, чучела птиц — это уже сверху, на шкафах и на жёрдочках. А может, и не чучела, а просто темно и птицы спали уже. Настоящие, представляете! В комнате! И потолок у комнаты такой, полукруглый, а не ровный, как у нас в хрущёвке. Я думаю, если бы у нас в хрущёвке такие потолки были, может, там приятней жилось бы?
Я хотела поближе подойти, посмотреть получше на всё это, а меня что-то не пускало — как будто стенка, но прозрачная и прогибалась. Я как будто в пузыре была, или… ну вот, я опять про это самое подумала… Больше не буду!
И эти стенки гнущиеся прямо от пола идут, с самого низа, от пятиугольника, я проверяла. Тут я разозлилась, да как рукой тресну в эту стенку! А в руке же у меня вилка зажата. И я вилкой тот пузырь и проколола! Он с таким лёгким треском лопнул, даже не оглушил меня ни чуточки.
И я тогда шаг из этого пятиугольника сделала, и мне так щекотно вдруг стало… не буду говорить, где, сами догадайтесь, и я даже ногой дёрнула, и эту линию меловую немножко стёрла. И щекотка сразу пропала. Ну, тогда я вообще всю одну сторону пятиугольника ногой пошоркала, чтобы нигде не щекотилось, и пошла комнату осматривать — я вообще люблю смотреть новые места, особенно комнаты: у кого что где стоит… нет, это не то, что вы подумали, а в комнате!
Смотрю — мелок почти рядом с пятиугольником лежит, возле ноги деревянной. Какой-какой ноги, как от табуретки высокой… О! От пюпитра — это такая штука, на которой художники картины рисуют. У нас Святослава художница — представляете себе имечко? Но девчонка неплохая, она в художественной школе училась, такую карикатуру на кого нарисует — обхохочешься. Так вот она мне много чего про их х… художественную жизнь рассказывала. И что мне показалось интересным, то я и запомнила. А остальное — зачем? Оно же неинтересное.
Ну, я сначала малюсенький кусочек от мелка откусила, будто от кусочка сахара. Мне вообще-то мел нравится есть, он почти как сахар сладкий. Стою, похрустываю… Лепота!
А возле самого пятиугольника на пюпитре книга огроменная лежала развёрнутая. Я её сразу не заметила, потому что она страницами от пятиугольника была повёрнута, а обложка такая тёмная, что сразу в темноте и незаметная.
Ну, я её немножко полистала — там такие картинки интересные нарисованы, одни смешные, а другие страшные. Там, где страшные, я быстро пролистывала, а смешные дольше рассматривала. Но там и другие картинки попадались, обыкновенные — домики, например, коровы, овцы, дракончики. Я подумала, что это вроде нашей азбуки, или букваря, только буквы все незнакомые больше попадались, но и на наши похожие встречались, хотя и мало. И ещё, когда я страницы перелистывала и по ним пальцем водила — а что, мне так читать легче — то по пальцам будто мурашки бегали, так прикольно. Я ещё поэтому всю книгу пролистала, а потом даже и страшные картинки совсем не страшными казаться стали.
С книгой я закончила и пошла вокруг комнаты всё осматривать. Ничего нового для себя я не увидела — пятиугольник-то мой в самой середине её находился, так что я сразу всё увидела, только просто потом поближе подходила, чтобы получше рассмотреть. Нет, одно новое увидела! Там, в клетке на подоконнике, цыплёнок какой-то странный сидел. Ну, не совсем цыплёнок, уже начинающий опериваться, но и пух жёлтенький ещё оставался. Симпатичный цыплёночек. Не большой, а так… подрощенный немножко, пёрышки проклюнулись. И у него даже гребешок появился, только клюв странный: широкий такой, немножко на лягушачий рот похожий. А сзади у него — мамочки! — хвостик змеиный извивался! И глаза такие жёлтые-жёлтые, круглые. Но вообще прикольный, ага, если бы не хвостик этот его… Мы с ним немножко в гляделки поиграли, а потом он задрожал как-то — замёрз, наверное — и… рассыпался. Мелким-мелким песочком. Мне даже жалко его стало. Совсем чуть-чуть.
Наверное, тут лаборатория этого, как его… алхимика. Нам наша химичка Любовь Захаровна целый урок про них рассказывала, что это лжеучёные. Конечно, лже — вон как над цыплёнком бедным поиздевался. Не вынес, бедняжка, опытов издевательских.
Обошла я всю комнату, больше ничего интересного не обнаружила, дверь подёргала — не открывается. Покричать, думаю, или не надо? А потом ещё подумала: если я сюда через этот пятиугольник попала, может, если в него обратно заберусь, он меня домой вернёт? А что: тут неинтересно, ни одного живого существа, цыплёнок вон, и тот подох, да ещё так странно… Нет, пожалуй, пойду-ка я домой.
А как? Но я же не дура, не смотрите, что блондинка. Дуры — это, в основном, в анекдотах. И не говорите мне, что анекдоты из жизни берутся! А жизнь откуда? Вот! И пока этот основной вопрос не решите, ко мне не приставайте!
Вот я и подумала: если я вышла из пятиугольника, значит, чтобы вернуться домой, мне в первую очередь нужно вернуться в пятиугольник. А там уж он как-нибудь меня домой и перенесёт, к кильке этой моей недоеденной.
Зашла я в пятиугольник, покрутилась — ничего. Ах, я, балда! Я же линию-то стёрла! Глянула в руку — а от мелка-то совсем малюсенький такой кусочек остался: съела почти весь. Ну, да мне на одну линию должно хватить.
Взяла я мелок в правую руку — ела-то я его из левой, уж не знаю, почему, вроде и не левша, — нагнулась и соединила концы на том месте, где стирала меловую линию. А вилку свою всё в руке держу, только на этот раз в левую переложила. Линия, правда, кривоватая получилась: я, когда приседала, попой о пюпитр стукнулась, вот линия и покривилась. И чуть-чуть мелка не хватила — так я пальцем пустое стёртое место промазала, от другой линии, она там жирная совсем, от неё не убудет.
И подумала я ещё попутно, что на самом деле это вовсе не пюпитр, а попитр — потому что он попы притягивает, вон как я об него стукнулась!
Только распрямилась, как мне вдруг сразу поплохело, что я чуть не упала и за голову схватилась, и снова приседать начала. А вилку выронила. И только она об пол звякнула, как — хлоп! — и я оказалась на той поляне.
Вокруг трава, кусты, деревья… ну, и это чудище потом тоже, то самое, страшное, что из кустов полезло и которое я потом обвизжала.
А вилку, кстати, я сразу нашла, когда осматриваться стала. Под ноги глянула — а вот и она, голубушка, из травы торчит, вонзённая.
Взяла я, значит, эту вилку, и пошла тропинку искать. А что? В лесу только по тропинкам ходить нужно, это все знают. Ну, если когда, конечно, грибы не ищешь — тогда можно как попало ходить, если за грибами. А в другое время — только по тропинкам, так удобней.
Ну вот, а потом уже эта гадость из кустов полезла — когда я почти всю полянку обошла и ни одной тропинки не обнаружила. Куда же, думаю, идти? А уж когда деревья попадали, смотрю — передо мной вроде как просека образовалась. Тут и я просекла, что мне по ней идти надо! А что? Просека — это всегда, когда просекают. Вот и я просекла. Просека — это как подсказка для меня получилась.
Ничего идти было, удобно: деревья в стороны развалились, идти не мешают. Узковато немного, но ничего — я же говорю, я девушка стройная, мне хватает. Хоть и страшновато немножко: корни деревьев как осьминоги какие-то засушенные. Торчат в разные стороны, хорошо хоть не шевелятся. И хорошо, что день вокруг, а то б вообще страшно идти было.
Иду я и думаю: это что же получается? Неужели же это всё я натворила? Неужели же это от моего визга деревья попадали? Хотела ещё повизжать, проверить, так ли это может быть, или же может быть как-то иначе — но решила не визжать, поберечь визг. Ну да, он же для меня вроде как оружие теперь, и другого у меня нет — ну, кроме вилки, конечно. Но она так, для ближнего боя, а визг — это оружие дальнего действия. Да и не хотелось визжать просто так. Что я, дура, что ли, визжать просто так? Да и не получилось бы завизжать качественно. Если не страшно по-настоящему, то и визга нормального не получится.
Иду, боюсь понемножку, вилку в руках сжимаю, визг в себе коплю — на всякий случай. Смотрю, деревья потихоньку выпрямляться стали — сначала, как я и говорила, вывороченные лежали, потом наклонённые сильно, потом уже и не сильно — а потом и не наклонённые вообще. И тропинка откуда-то появилась! Вот здорово! Теперь самое то что надо получается: я, лес и тропинка… Нет, наоборот: лес, тропинка и я. А то получается, что я тут в лесу самая главная. Я, конечно, не против быть главной, но не в лесу. В лесу как-то стрёмновато. Боязно, то есть.
Ну, а если тропинка появилась, значит, скоро и люди должны появиться. Пусть не сразу, но попозже. Должны ведь! Иначе откуда тропинка взялась?
Но людей почему-то не появлялось. Появилась… избушка. Или это я появилась, а она всегда тут была? Наверное, так и есть. Ну, избушка как избушка, нет, не на курьих ножках, просто так, без ножек. Если бы была с ножками, я бы знала, что делать: я бы сказала «Избушка-избушка, а поворотись-ка, сынку!» Ой, нет, не так! «Избушка-избушка, стань к лесу задом, а ко мне передом!». А так мне пришлось её обходить, дверь искать… Дверь я нашла сразу, чуть повернула за угол избушки — она палочкой была подпёрта, дверь, конечно, а не избушка. Но и избушку не мешало бы подпереть, она на одну сторону немного покривилась.
А что дверь палочкой подпёрта, по этому я сразу поняла, что внутри никого нет: у нас у бабушки в деревне тоже так подпирают. Вот я и вошла. А что? Вон, уже и темнеть вроде как начало. Что же мне, снаружи хозяев дожидаться? А вдруг ещё какая гадость из кустов вылезет, что тогда ? А если темно станет, так и знать не будешь, в какую сторону визжать.
Ну, в избушке всё чистенько так — и стол деревянный, и лавки вдоль стен, и полки на стенах. А печки нету. И занавесок на окнах нету. И половичков полосатых, как у бабашки, тоже нету. И потому я подумала, что это вроде как охотничья избушка — ну, в Сибири так делают, чтобы было где переночевать охотникам, когда они по тайге бродят, зверей ищут.
Поискала-поискала я припасы какие-нибудь — вроде в охотничьих избушках там сухари оставляют, крупы всякие. Но ничего не нашла — ни круп, ни сухарей. И воды нет, и даже кружки и котелка, не говоря уже о сковородке. Да и что готовить, если не из чего?
А есть-то хочется. Сначала не очень хотелось, несмотря на то, что я и дома-то не позавтракала, и тут, в этом мире, уже сколько кружусь. Ну, это у меня на нервной почве: ну-ка, попасть неизвестно куда и неизвестно как! А вдруг тут микробы незнакомые водятся? А как в избушку зашла, да дверь на щеколду деревянную закрыла — и вроде как дома очутилась — тут меня и засосало. Солитёр мой ненасытный.
Села я за стол — так хоть живот немного сжимает, всё есть меньше хочется, — стала постукивать вилкой по столу: я же её всё время в руках держала, пока по лесу шла, чтобы хоть как-то обороняться можно было. И думаю себе: «Вот бы сейчас тарелку с горячей картошкой жареной и парой яиц!». А потом взяла, да и сказала:
— Эх, сейчас бы картошечки жареной, да яичницу-глазунью из двух… нет, лучше из трёх яиц!
И — бац! — передо мной на столе сразу тарелка фарфоровая образовалась, а на ней картошка жареная горкой насыпана, и три яйца своими глазами жёлтыми мне подмигивают! Причём картошка поджарена так, как я люблю — с хрустящей корочкой. Как будто я сама жарила!
Эх, как давай я наворачивать! Побыстрее — и потому, чтобы не исчезло вдруг так же быстро, как появилось, и потому что голодная очень. Хоть и без хлеба получилось, но я-то хлеба и не заказывала, и вообще стараюсь хлеба поменьше есть — талию-то беречь надо, я же ещё замуж не вышла. Да и потом, как выйду, лучше беречь: муж больше любить будет.
А как поела всё, тогда и подумала: «Вот какая мне волшебная избушка попалась!» Потому-то и нет тут ничего — ни круп, ни сухарей. Зачем они нужны, когда избушка всё сама сделает, что ни попроси. Но я просить больше ничего не стала: на ночь наедаться вредно.
Поела я, значит, отодвинула тарелку, встала, поклонилась и говорю:
— Спасибо, хозяева, за угощение! — помнится, в сказке какой-то я про такое читала. Или бабушка рассказывала.
Думала я, что отзовётся кто-нибудь, но никто не отозвался. А вот тарелка исчезла. И это хорошо, а то бы где я её мыла? А оставлять грязной посуду, чтобы засыхала, я не могу: мама приучила за собой сразу посуду мыть. Вилку-то я облизала… да я и тарелку бы облизала, раз уж так пришлось, да не успела: исчезла она.
А теперь попить бы!
Поставила я кулаки на стол — в одном продолжаю вилку держать: боюсь, что если на стол положу, то и она исчезнет, а в кармашек прятать рано, она ещё после облизывания не высохла — и говорю:
— Сейчас бы компотика вишнёвого!
И — бац! — прямо между моих кулаков чашка, полная компота, образовалась. Точь-в-точь как моя, с кисками. Не с сисками, а с кисками! Только поновее чуть.
Напилась я, чашку на стол поставила — она тут же исчезла — поблагодарила хозяев: они мне снова не ответили, ну и ладно. И потянуло меня в сон. Утомилась я, по лесу ходючи, да и темно уже за окном.
Легла я на лавку — а она широкая, мне как раз впору; руку с вилкой под голову подложила — опять-таки на всякий случай — и уснула…

 » Глава 2

ГЛАВА… ОЙ, ДА КАКАЯ ТАМ ГЛАВА! ДА НЕТ ТУТ НИКАКОЙ ГЛАВЫ! Я ТУТ ОДНА, И БОЛЬШЕ НИКОГО. НУ, ЕСЛИ ХОТИТЕ: БЛОНДИНКА-ПОПАДАНКА. ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Проснулась я от какого-то шебаршения. Да и светло уже стало — я всегда с солнышком просыпаюсь, привыкла, когда в первую смену с пяти утра в столовой работала.
Смотрю, а по избушке два дракончика ходят, такие няшки! Чешуя золотистая, глазки зелёненькие-зелёненькие, аж светятся, ушки с кисточками. Один с голубеньким гребешочком вдоль спины, второй с розовеньким. Мальчик и девочка, значит. Я так обрадовалась, что даже испугаться забыла. Да и что таких красотулечек пугаться? Тем более если они меня ночью не тронули, то и сейчас не тронут.
Обозвать бы их как-нибудь… нет, не в смысле обругать — а имена придумать. Няша и Маша? Нет, не пойдёт. Нет, Няша-то ещё пошло бы, но это для неё, а для него? Няш? А что? Няшик! Няша и Няшик — сразу понятно, что брат и сестра. Близнятки. Всегда хотела близнецов иметь. Ну и что, что с двумя сразу трудно? Зато сразу отмучиться — и всё. Ну а потом… видно будет. Может, ещё близнецов захочу! Моё дело!
Да, но откуда они взялись? Щеколда на двери не отодвинута, окошко не открывается, трубы у избушки нет. Из-под земли вылезли, что ли? Так и дырок в земле не наблюдается. Прилетели если, но откуда? Да и крылышки малюсенькие совсем. А, ладно, потом подумаю.
Села я на лавке, а они ко мне подбежали — маленькие совсем, мне чуть выше колена — и давай ластиться. Ну, я их обоих погладила и за ушком почесала. Вилку, чтобы не мешалась — представляете, я её ночью из руки так и не выпустила! — в карман, не глядя, сунула. Все глаза — на дракошечек. Ну такие миленькие, что просто сюси-пуси.
Ой, их же, наверное, кормить надо? А чем? Может, молоком? Они же ведь маленькие совсем.
Попросила я у стола молока — не появляется. Что такое? Неужели хозяева избушки уехали куда? Попросила для себя еды — хотя бы картошки той же. Опять ничего. Испортилась избушка, наверное. Перерасходовала лимит на кормёжку.
Ну что ж, придётся выбираться отсюда. Зачем сидеть в лесу, без людей, да ещё с дракончиками. Они же ненароком меня съедят!
Спрыгнула я с лавки… что такое? Я босиком? А куда же мои любимые тапки-зайцы делись? Ах, негодяйчики! — это я дракончикам. — Это вы, наверное, мои тапки съели?
А они не понимают ничего, мельтешат, верещат чего-то, и опять под руку лезут. Погладила я их ещё, почесала снова за ушками, да и пошла к двери. Отодвинула щеколду, распахнула дверь — и откуда-то сзади, из-под моих ног, из избушки, два зайца выскочили. И — сразу в лес ускакали. Ни я ничего понять не успела, ни дракончики.
Господи, а зайцы-то откуда взялись? Или это еда, дракончикам запрашиваемая? Надо было подождать, не открывать дверь. Но… и зайчиков-то жалко. Как бы драконы их кушали в избушке? На куски порвали бы, всё кровью забрызгали? Не-ет, это не для моих глаз. Мы вон лучше с дракончиками пойдём земляники пособираем — вон, вроде бы на полянке ягодки светятся.
Вышли мы из избушки, пособирали земляники — дракончикам я только показала, как надо, а они сразу всё поняли, и навалились, и застрекотали. Прямо как кузнечики. Забавные такие!
Земляники много оказалось, наелись все. У дракончиков животики прямо как барабашки… то есть как барабанчики стали, да и у меня пальцы от сока слиплись. Нет, и наелась тоже.
Но только я наклонилась к большому листу, в котором роса скопилась — руки обмыть, — как мои дракончики заверещали громко, а меня сзади огромная тень накрыла, и тёплым ветром в спину ударило.
Поворачиваюсь — мамочка моя! — дракон. Здоровущий, весь в золотой чешуе и с красным гребнем же вдоль спины. Ой, что сейчас будет! Это же, наверное, мама моих… то есть теперь уже не моих, дракончиков прилетела. И что? Съест она меня, что ли? Ой-ой-ой!
Отступаю я потихонечку с поляны в лес, хотя и страшно тоже: а вдруг там такой же змеепаук прячется? Хотела я завизжать, испугать дракониху, да не получилось: во рту пересохло, и в горле тоже. Не визжится никак. Росы бы хоть выпить, чтоб горло смочить — так боюсь дракониху из виду выпустить. Вот и молчу. И она молчит. Смотрит то на меня, то на дракончиков. И дракончики к ней как-то… не очень. Вроде и обрадовались, а подойти боятся. То ли она ругать их собирается, что они без спроса от неё убежали, то ли не пойму, что.
А потом смотрю — а у драконши слеза из глаза скатилась, потом вторая… Ничего не понимаю! И заворчала она так… приглашающе. А мои дракончики как услышали, как она урчит — ну, словно кошка какая, право слово — так прямо к ней и кинулись, будто котята. И — я сначала даже не поняла, будто присосались к ней. Точно! Чмокают! А она их кормит… Тут и у меня слёзы закапали. Они же, бедные, голодные были, а мне их кормить-таки и нечем. Что им та земляника — может, их вспучило из-за неё.
Поели они, отвалились — сразу видно, довольные, отдуваются так блаженно. А драконша на меня внимательно так посмотрела — прямо в глаза — и у меня в голове картинки всякие зашевелились. Будто вижу я ещё одного дракончика, мальчика — с голубой оторочкой гребешка, только он побольше моих будет, раза в два, наверное, или даже в три, если не в четыре. Голова так точно выше моей больше чем на голову. Но тоже красивый — меры нет. А на него какой-то рыцарь наскакивает и копьём тычет. А малыш бедный не поймёт, в чём дело, отбегает да уворачивается, но куда ему против железного болвана на лошади. Он уже и за деревьями прятался, и в кусты залезал… И убил ведь наверняка, зараза, рыцарь этот сволочной, убил дракончика, няшку такую. Я ведь так до конца и не досмотрела: потом, как он в кусты залез… непонятно, что было дальше — у драконши опять слёзы закапали, и картинка пропала. Наверное, убил, иначе с чего драконша так плакала бы.
А мои дракончики ко мне подошли и начали мои слёзы слизывать. Погладила я их аккуратно по мордочкам, перемазанным драконьим молоком, утёрла слёзы свои локтем — да и подтолкнула дракончиков к драконихе, даже подвела чуть-чуть. Близко-то приближаться страшновато было. А она наклонилась ко мне — и языком своим раздвоенным к руке моей прикосну¬лась, ну, когда я слёзы вытирала, так к противоположному месту, к внутренней стороне, у подмышки. А потом прижала моих — ну, теперь уже не моих, конечно, и всё равно пока моих! — дракончиков крыльями к себе, и так замерла.
Ну, что тут делать? Всё понятно: она их забирает. Сынка-то её, похоже, эта дрянь рыцарская угробила, хорошо, что я ей подвернулась с малышами. Но откуда они-то всё же взялись? Или это меньшие братишки того? Ничего не понятно.
Помахала я ей рукой, развернулась — да и пошла дальше по той же тропиночке, что и вчера шла, теперь уже от избушки подальше. Ну и за вилкой, конечно, в карман полезла — в лесу же иду, не где-нибудь. И обратила внимание на свой халат… И даже остановилась. Ведь только сейчас заметила! У меня же на халате рисунки дракончиков были напечатаны — ну, материя такая, рисунок с дракончиками. Одни голубенькие, другие розовенькие. А теперь вся материя без рисунков! Чистая, желтовато-бежевая такая. Ох, ты! Так это что получается: рисунки с моего халата настоящими живыми дракончиками стали? Но их там, правда, много было, а получилось только два. Правда, они все одинаковые были, только одни розовенькие, а другие голубенькие.
Вот это да! Точно, я в сказку попала! Но… если тут дракончиков убивают рыцари, то это нехорошая сказка. И такие паукозмеи по кустам шастают, что просто жуть.
Я как про змеепауков вспомнила, сразу по сторонам заозиралась и вилку крепче в кулаке сжала. И стараюсь кустов сторониться. И пошла по тропинке быстрее — ведь она точно из леса ведёт, я чувствую!
И точно — лес скоро кончился! Или закончился? Кончился — это же вроде как умер, да? Значит, закончился. Лес-то живой остался, вон, за плечами стоит, шумит потихоньку.
Закончился, значит, лес, но тропинка продолжалась. И я продолжала по ней идти. А тут гляжу — мужик навстречу. Какой мужик? Какой-какой, обыкновенный: нос картошкой, глаза как две фасолины, уши — лопухами, на всём лице будто черти горох молотили. На плечах, как положено, репа. Значит, ясно: мужик, сельскохозяйственными работами занимается. Он и держал в руках какое-то сельскохозяйственное орудие: такую длинную палку с ручкой посредине и с кривой железякой на конце. О! Коса это, я вспомнила! Не помню, правда, откуда вспомнила — наверное, фильм какой-то смотрела. А какой — не помню. Ну и ладно.
Чего говорите? У бабушки должна была косу видеть? Ага, щас. Сейчас в деревнях тоже либо триммерами, либо косилками косят. Косы, может, в одних музеях остались. Да, именно в одних: в других и кос нет. По крайней мере, в бабушкиной деревне я ни одной косы не видела.
Увидел он меня, стащил с головы шляпу, поклонился. Ух, ты! Вежливый какой. Ну, и я ему кивнула, а чего, жалко, что ли? Он поздоровался, я ответила — нормально. А он и говорит:
— Госпожа… — Ой! Это он мне, что ли? Здорово! Только вид у меня для госпожи не очень: халат на босу ногу и волосы встрёпаны. Да ещё и вилка в руках. — Госпожа, — говорит, — вы из лесу вышли?
А мне почему-то вспомнилось стихотворение: «Я из лесу вышел, был сильный мороз». И при чём тут мороз? Лето кругом…
— Ага, — говорю, — почти. Рядом прошла.
Не стала ни да, ни нет прямо говорить. А то вдруг у них за рубку леса штрафовать полагается. Я хоть его и не рубила, он сам попадал: я и не знала, что такое может получиться, но мало ли что.
— А как же вас баньши не тронула? — продолжает мужик. — Уж как она вчера ввечеру сильно кричала, ажник меня шатнуло, даром что далеко стоял. Да и сёдни…
— А у меня амулет есть! — выпалила я, и вилку ему показываю. Вспомнила, что в фэнтези обязательно амулеты у всех имеются. А я сюда попала совсем без ничего, с одной только вилкой. Ну, кроме халата, разумеется, и тапочек, но они за амулет сойти не смогут. Тем более что тапочек уже нет. Поэтому пусть вилка будет моим амулетом.
— А, ну, коли так… — произнёс он, и так уважительно на вилку посмотрел.
И я тоже на вилку посмотрела. И — обалдела от её вида. Вилка-то моя словно серебряной стала, так и светится, так и переливается. А ведь была самой обыкновенной, алюминиевой. Ну да, ещё от бабушки осталась. Мне она почему-то больше остальных нравится, наверное потому, что лёгкая.
А когда я на вилку посмотрела, у меня так прямо всё внутри, в животе, забурчало. Ну, то есть живот пустой, конечно, я ведь сегодня ещё не завтракала, земляника не в счёт, да и прошла я уже немало после неё. Да так громко заурчало, что мужик даже услышал. И усмехнулся. Будто понимает что-то.
— А в вашей… вашем селении, — бог знает, как у них этот населённый пункт называется: деревня, хутор, посёлок — далека я от этого, — поесть где-нибудь можно будет?
— А как же! — снова усмехнулся мужик. — И корчма есть, и постоялый двор. Село у нас большое… Я бы угостил тебя, да подъел всё уже сам — со света кошу.
Ну да, травы он тут навалял — будь здоров. А он продолжает:
— И тебя проводил бы, да ещё не всё закончил, — и на некошеный участок показывает. Тоже неплохо осталось. Ну, коси-коси, сама доберусь как-нибудь.
— А ты по тропинке дальше иди — ровнёхонько к корчме и выйдешь, — указывает.
— Спасибо и на этом, — отозвалась я.
Делать нечего — пошла. Иду, траву скошенную нюхаю. Пахнет — аж есть ещё сильней хочется. Впору хоть самой коровой становиться. Не, это я так, от голода.
Спустилась с пригорочка — тут как раз и домишки появились, и корчма, наверное, та самая — больше всех домов и ближайшая к дороге.
Зашла внутрь… хм. Двое сидят за столом у самого окна, завтракают. Мясо руками ломают. Ну, деревня! Сейчас я вам покажу класс!
Достаю из кармана вилку, усаживаюсь за столик через один от тех двоих, подходит хозяин — если по внешнему виду и толщине судить.
— Чего желаете? — А сам насмешливо так смотрит. Ну да, я же босиком, и в одном халате.
— Каши мне, — отвечаю, — пшённой. С маслом.
— А нет у нас такой каши, — хозяин отвечает. — Не знаем мы такого овоща.
— Не знаете? — удивилась я. — Пшена не знаете? А я вот хочу пшённой каши!
И вилкой так выразительно по столу пристукиваю. Тю! А вилку-то зачем я вынула, если кашу прошу? Её же ложкой есть надо! Нет, совсем дурочка от голода стала.
Ой, мамочки! А это что?
Смотрю, а передо мной миска каши появилась. Горячая, дымится горкой — будто вулканчик маленький, и кусочек масла сверху по горке стекает, как лава вулканическая. Где-то я такую передачу видела — на Нэшнл джиографик, что ли. Да, такую кашу можно и вилкой есть. А я-то сначала про молочную подумала… Стоп! А каша-то откуда?
Это что, хозяин так резво успел принести? Да нет, не успел бы он так шустро справиться. И не он, точно — ишь, как глаза вылупил, удивляется.
И тут я догадалась! Что же я, дура совсем, что ли? И совсем ни капельки! Да это же вилка моя такая волшебная стала! Точно! Я вспомнила: вчера вечером я точно так же по столу постучала — и картошка появилась. А сегодня просто так попросила, не стуча вилкой по столу — и фигу с маслом получила. То есть не фигу, а вообще ничего. Фига — это инжир, я знаю, мы с Аликом в Турции такие ели. Только без масла. Нет, если считать тот сок густой, что из этих фиг-инжиринок вытекал за масло, то и с маслом. Вкусно!
— Ладно, — говорю, — если у вас нет, придётся своими силами обойтись.
— Ух, ты! — хозяина немного отпустило. — Это что у тебя, волшебная палочка?
— Ага, — говорю, и вилкой кашу с маслом перемешиваю. А у самой слюнки потекли.
— А продай-ка мне её! — сразу наклонился ко мне хозяин.
— Хрена тебе! — отвечаю. И отправляю в рот полный навильник каши.
Смотрю, а он в руках корень хрена держит и вертит в недоумении. Здоровенный такой. Откуда бы взялся? И тут я просекла: я же ему хрена-то посулила! Вот он и появился.
Прыснула я — чуть каша изо рта не разлетелась, а сама вилкой машу — иди, мол, не мешай завтракать! Знала бы такое дело, и не заходила сюда… не, а стол? Обо что бы я вилкой стучала?
А хозяин тут как выхватит у меня из рук вилку! Вот скотина!
Но только он её то ли спрятать захотел, то ли получше рассмотреть, как вдруг как завопит — и вилку из рук выронил. И затряс в воздухе ручонками-то своими, будто обжёг. И точно: сразу на ладони у него волдыри вздулись.
Неужели, думаю, вилка от каши так успела нагреться? Да нет, вроде я ничего такого горячего не почувствовала, когда ела.
Но вилку с пола поднимала всё же с опаской. Подняла, повертела в руках, пожала плечами, вытерла о хозяйский фартук — нашла одно слегка чистое местечко — и хотела продолжить процесс питания. А этот хмырь болотный как завопит:
— Ведьма она! Хватайте её, ребята!
Ну вот, зашла позавтракать…

Как налетели тут на меня! Гады! Я же голодная! Трое на одну! И мордовороты такие! Хоть бы пожрать дали сначала…
Скрутили они меня, конечно, быстро, как я ни плевалась и ни царапалась. И вилку из руки выхватили — не удалось мне её никому в брюхо воткнуть. Но ещё один тоже обжёгся, когда решил её с пола поднять.
Связали мне руки за спиной, усадили на лавку. Гляжу, а народу-то в корчме этой вроде как прибыло. Ну ясно: на шум сбежались. Нашли себе бесплатное развлечение, бедной девушке руки крутить.
Один вроде как священник какой-то: загогулина на шее серебряная, вроде креста, но не крест, и одежда до пят.
А народ вокруг буянит:
— Ведьма она! Сжечь её!
Ой, мамочки! Это они что, всерьёз, что ли? Меня — сжечь?
А священник подошёл, посмотрел на меня грустно-грустно, побормотал что-то и рукой махнул.
— Тащите, — говорит, — её на площадь, к столбу.
Толпа загалдела обрадованно… тут мне и поплохело совсем…
Очнулась я уже на свежем воздушке. Стою на помосте деревянном, вроде плотика небольшого, к столбу привязанная, руки за столб заведены. А помост-то, гляжу, на месте старого кострища установленный. Значит, не первая я тут гореть буду.
А меня вокруг хворостом вовсю обкладывают. Не совсем, а понизу, чтоб видна была. Под помост охапки суют. Галдят так весело… Ну да, развлечение им. Мало, видно, хорошего в жизни видели, если подобному радуются — как живого человека сжигать будут.
Стою я на помосте на этом, как на плоту посреди бурного людского моря… Ну, думаю, Даночка, поплывёшь ты сейчас на этом плотике в своё последнее плавание…
Заплакать как следует, что ли? Нет, не для того, чтобы их разжалобить — этим ожидающим хлеба и зрелищ чужие слёзы по барабану… ишь, как рты раззявили… А, может, костёр так, слезами, загасить удастся? Ну, или это людское море нафиг смоет… Но и в глазах от страха пересохло.
Тут какой-то хрен образовался внизу у помоста, железкой по каменюке чиркать начал, искры высекает. «И из искры возгорится пламя», — откуда-то в голову обречённо вскочило. Наверное, из лекции по противопожарной безопасности, у нас на работе недавно читали. Только ничего у него не получается, и не потому, что ветер сильный и искры в сторону от хвороста сносит, а потому что этот гад на меня лыбится, и по камню даже вовсе почти не попадает. Во, по пальцам себе врезал! Так тебе и надо, Герострат доморощенный! Тьфу, и откуда у меня эти имена выскакивают? Неужели в той книжке, что в лаборатории лежала, про него что-то написано было? Или это когда я в Греции с Аликом была, нам там гид рассказывал? Как этот чудик факел к Афинскому Парфенону подносил. Одни обломки остались. И как он мраморный храм ухитрился поджечь? Не понимаю…
Всё, утащили этого идиота. Он больше на мои ножки заглядывался, чем искру высекал. Да ещё бы у него получилось в таких условиях: тут, бывает, зажигалка не с первого раза срабатывает, так там газ, а у них — дрова. Разве они от искры загорятся? Ну и ладно, мне же ещё лучше.
— В храм за огнём святым пошлите! — кричит кто-то. — От другого не всполыхает! От иконы… (не поняла, имя какое-то назвали. Но не Герострата, нет. Да мне оно и без надобности.)
— И палку её колдовскую несите! — кричит другой. — Тоже в огонь бросить надо!
— Кузнец, кузнец пусть клещами возьмёт, а то жжётся, зараза! — добавляет ещё один.
Корчевник… или корчевщик? Корчмарщик? Кошмарщик? Да как же этого паразита называть-то? В общем, этот гад, хозяин корчмы, аж с лица сбледнел — жалко ему, видно, вилку мою в костёр кидать, сам хотел на неё лапу наложить, да кто-то про неё не вовремя для него и вспомнил. Гляжу — несут. Щипцами такими здоровенными. Кинули так, что она передо мной в помост вонзилась, вилочка моя ненаглядная. Тебя-то за что? Расплавится ведь в огне, наверное. А может, нет. Если бы алюминиевой осталась — точно расплавилась бы. Помню, как-то были на вылазке в лесу, и кто-то — да Галка Семёнова, кто же ещё, такая растелёпа… уронила ложку в костёр, когда кулеш варила. Так ложка в комочек расплавилась. А если вилка серебряная, то и не знаю, может, останется. Это что, она останется, а я сгорю? Господи, что же придумать-то? Может, приедет кто, спасёт меня? Рыцарь какой-нибудь приблудный… то есть блудливый… блудящий… тьфу! Опять не то! Вот — бродячий, да. Дон Кихот какой-нибудь, или Санчо Панса, на худой конец.
Оглядываю я народ столпившийся, по горизонту глазами шарю, на небо смотрю — вдруг драконша моя пролетать будет, может, она хоть спасёт, раз на людей надежды нету? Эх, позвать бы её как-нибудь, а я даже имени её не спросила, побоялась, что ли, что съест?
А народ вокруг переговаривается, языки чешут, от делать нечего:
— От лампадки святой огонь возжигать будут?
— Это уж как положено, святой отец своё дело знает.
— Ветерок, хорошо, быстро костёр раздует.
— А ножки у неё ничего, я бы с ней покувыркался…
Чего ещё? Ой! А халат-то у меня ветром раздувается, и чем дальше, тем больше — завязки-то ослабли, пока я отбивалась в корчме этой, а поправить никто не додумался — оно им надо? Наоборот ещё, может, сделали… Вот гады!
И такая злость меня взяла, что они тут ещё и на стриптиз бесплатный посмотреть собрались… Нет, я не в том смысле, что я за деньги когда раздевалась, или ещё что — я не люблю таких вещей на публике, — а наоборот, как-то стыдно даже стало, что на меня столько народу смотрит, а я в таком виде. И разозлилась, говорю, сильно. Да как заору, уж и сама не соображаю, чего:
— А ну, пошли все вон отсюда! Ишь, бесстыдники! Меня обвиняете, а сами!..
И — заплакала. Вот теперь — заплакала. Вернее, слёзы сами потекли. Молча. Стою, моргаю, вытереть нечем — руки за спиной связанные. Кое-как об волосы плечом обтёрла… Что такое?
А народ-то, смотрю, развернулся от меня, от помоста — и… пошёл себе восвояси. Оставили меня одну. Тут я опять обалдела.
Пяти минут не прошло — никого вокруг столба не осталось. Стою одна, как дура, на помосте, за руки к столбу привязанная. И попросить некого, чтобы отвязал.
А чего это они? Неужели… начинаю я соображать, неужели они ушли от того, что я им приказала уйти вон? И… что, они меня послушались? Так, это хорошо, если это так. Но… как заставить их отвязать меня от столба? Никого ведь не осталось. А может, я сама смогу? Если приказать верёвке?
— Верёвочка, верёвочка, отпусти меня!
Не помогает.
— Верёвка, развяжись!
Опять не то.
— Чтоб ты сгорела!
Снова не действует.
Как же поступить-то? К тому же приказывать верёвке, чтобы она сгорела… при таком количестве сухого хвороста… это я как-то погорячилась.
Так что же делать-то? Кричать, чтоб подошли? Да нет, что-то не хочется, а то вдруг теперь с огнём прибегут. Да и ушли далеко, не услышат. Попробовать перетереть верёвку? Ну, попробую.
Начала я туда-сюда связанными руками по столбу возить, чтобы перетереть верёвку-то. А вилка перед глазами в помосте торчит, как немой укор. Вот если бы она была не вилкой, а ножом. И был бы этот нож воткнут в столб позади меня. И был бы этот нож острым… А то ведь столовые ножи, они, в основном, тупые. Может, попросить вилку ножом стать?
— Вилочка-вилочка, стань ножичком, а? Ну что тебе стоит?
Нет, не слушается. Да что ж мне теперь, тут до смерти стоять? И вдруг слышу позади себя голос:
— Эй, красавица, что ты здесь делаешь?
Это кто же там такой глазастый, что из-за спины, из-за столба, смог рассмотреть, что я красавица? Ну да, не жалуюсь: всё при мне!
Пытаюсь вывернуть голову на голос, а он и сам выезжает из-за столба, верхом на лошади. Мамочки мои! — теперь в хорошем смысле — красавец, глаз не отвести. Брюнет, волосы до плеч вьются, глаза чёрные, брови тоже, нос прямой, губы чёткие, и подбородок волевой, раздвоенный. Двойная воля, значит. На голове — берет бархатный с пером, страусиным. Рубашка белая с кружавчиками из-под камзола выглядывает. А камзол-то лазоревый, и весь серебряным шитьём расшит. И по штанам его, чуть темнее оттенком, тоже шитьё серебряное пущено. Сапоги высокие, выше колен. За спиной копьё кверху торчит, у пояса меч пристёгнут. Судя по всему — рыцарь. А кому тут ещё быть?
Лошадь — под цвет его волос. Наверное, долго подбирал: я такой масти лошадей раньше не видела, у нас в конно-спортивной школе всё больше рыженькие да серые.
Но не буду же я ему отвечать, что тут со мной собирались сделать? Вдруг ещё неправильно поймёт. Они здесь, в средневековье, все какие-то ненормальные. И потом: пусть не думает, что я на него вот прямо так сразу взяла и запала.
— Греюсь, — отвечаю, мрачно так, — на солнышке.
А потом жалобно так, для контраста:
— Развяжите меня, пожалуйста, сеанс в солярии закончен.
Гляжу — и слуга его, или как его, оруженосец, выезжает. И ещё пару лошадей за собой ведёт. Но этот, рыцарь, молодец: сам с лошади спрыгнул, прямо на помост, ногой вязанки хвороста отбросил и кинжалом верёвки перерезал. А потом оруженосцу своему командует:
— Альветик, подведи сюда заводную лошадь!
Ну, думаю, здорово: лошадь у них заводная. А выглядит вроде как обыкновенная, живая. И куда же они ключик-то вставлять будут, чтобы её завести? Неужели… А ключик-то здоровый понадобится — лошадь-то вон какая огроменная, я поперёк умещусь, и ещё место останется.
Подняла я вилку, сунула в карман, затянула поясок на халате — а тут и оруженосец спешился, и лошадь к помосту подводит. А этот рыцарь руки сложил ладошками вверх — это чтобы меня, значит, подсадить. Ха! Ну, я ему сейчас покажу класс!
Разобрала я поводья, ручками за седло схватилась — и птичкой в седло влетела. Эх, если бы не босиком ещё!
Да, халатик мой немножко, конечно, задрался — седло-то не дамское, ну да чего уж. Подоткнула я халатик вокруг себя поудобнее, умостилась… ну, ножки, разумеется, сами обнажились, куда деваться. А они оба, бесстыжие, что хозяин, что слуга, так и выпучились.
— Эй! — позвала я их. — Глаза поломаете! А ну, по коням!
Оба взлетели в сёдла, словно пташки, и даже в слюнях своих не запутались. Просто удивительно, какие ловкачи.
Ну вот, а я думала, что они мне ещё лошадь заводить будут, хоть посмотрела бы. А она, значит, была уже заведённая. Ну, ладно, потом как-нибудь увижу. Только если они меня заставлять лошадь заводить будут — сразу откажусь. Да нет, не должен рыцарь так бедную девушку загружать, на крайний случай у него вон, оруженосец имеется. Заводил же он её без меня, вот пускай и дальше заводит, ему привычней.
Поехали мы. Не скажу, чтобы быстро, но и не медленно. Так, скореньким шагом. Ну, лошадь — не авто, двести километров не выжмет, как ни старайся. Это мы когда в Германии по автобану пёрли двести сорок — вот тогда да! Пока ещё двести, двести двадцать, ну, я ещё по сторонам смотрела, а вот когда за двести сорок перевалило — тут мне и стрёмно стало. Уже и по сторонам, по кюветикам, не посматриваю, не выглядываю, где кустики помягче. Тут, думаю, ежели чего — размажет тонким слоем по асфальту, чтоб следующим ехать помягче пришлось. Но ничего, бог миловал: от Лейпцига до Гамбурга за три часа долетели.
А сейчас — аттракцион сплошной, а не поездка: посмотрите налево, посмотрите направо. Тут хоть и смотреть-то особо нечего, а всё равно по сторонам головой верчу. Больше-то делать так и так нечего. А, нет, заяц сорвался — почти из-под копыт лошади оруженосца — и полетел по полю. А он молодец: мигом лук из-за спины выхватил, стрелу наложил — и вот уже ни заяц не летит, ни стрела: заяц лежит, а стрела в нём торчит. Хотя, судя по тому, как заяц подёргивается, тоже торчит. Ну, или балдеет. Стрела — не косяк, а вставила круто!
Да, я понимаю, что зайчика жалко, однако есть-то ведь хочется! Я же с утра маковой росинки, как говорится, во рту не имела. В таверне поесть не дали, саму чуть на обед ихнему кровожадному богу не приготовили, не поджарили — и я из-за этого должна какого-то незнакомого мне зайца жалеть? Да ни в жизнь! Своя рубашка, то есть халат, ближе к телу.
Ой, только вот чтобы меня не заставляли его ощипывать! Я готового кролика ещё приготовить могу — сколько раз на рынке брали, а вот курицу, помню, в деревне у бабушки, в перьях, когда она зарезала, так это целая наука приготовить: чего-то там кипятком заливать надо, потом перья выдёргивать… Тогда уж лучше сразу глиной обмазать да в костре запечь, как мы один раз на охоте делали. Ну, как на охоте: поехали-то охотиться, а никто ничего не убил, стрелки все аховые, только ахать горазды, а стрелять не умеют. Ну и купили у бабуси два гуся, хорошо хоть деньги с собой захватили, охотнички. Не знаю, насколько те гуси весёлыми были, или нет: когда я их увидела, они уже отвеселились.
Так там один охотничек, Пашкой зовут, кажется, показывал, как гуся в глине запекать… Но он там, по-моему, тоже перья как-то ощипывал… Впрочем, не помню. Да и что толку вспоминать: заяц — не гусь, у него крыльев нету. И лап четыре. И уши длинные. Как у эльфов, наверное. Кстати, тут эльфы в этой фэнтези водятся? Я не к тому, чтобы их жарить или ощипывать, а посмотреть просто. На уши их остро… носые, что ли? А то остроухие уши — как-то не звучит. А, вспомнила — остроконечные! Как в песне поётся: «Остроконечных ушек вершины…» или верхушки? Нет, что-то я опять перепутала. Вернее, переделала песенку, про Карелию. Но про неё я потом расскажу. Тем более что там эльфов мы не видели.
Нет, этот оруженосец молодец — он прямо там, вдалеке, у этого зайца спешился, присел, нож достал, пару раз ножом по зайцу провёл — и содрал единым махом шкурку. Вот это спец! Я его аж зауважала сразу, чётко у него так получилось. И распотрошил его там же, всё не так противно смотреть. Нет, говорю, я к мясу вполне спокойно отношусь, не то что Ленка Свечкина: «Я, говорит, за живое мясо и браться-то не могу!». Ишь, фифа какая! Ну, мы тогда с девчонками её сразу подкалывать стали, насчёт живого мяса-то. А она покраснела сразу, надулась — и отошла. Ну, и пусть её, все знают, что она с Гошкой Мельниковым крутит, так чего краснеть и стесняться? Что естественно, то не безобразно. Это же не извращения какие, вроде как эта рассказывала, как её, Наташка, что ли… ну, и не будем о ней. И о них тоже, об извращениях.
— Скоро на обед остановимся, — рыцарь словно обет молчания нарушил. У них вечно закидоны какие-то — молчал ведь от самого моего освобождения, слова не проронил. Да он не особо интересовался-то мною, в общем. Мог ведь кого-нибудь из местных аборигенов отловить и насчёт меня поспрашивать. Только эти уроды ему бы понарассказали! Хорошо, что ему никто не встретился — попрятались все. Теперь я ему сама лапшу… то есть всю правду, расскажу. Хотя… надо ли ему про консервную банку рассказывать? Не поймёт ведь, тут консервов не водится… Гы! Я подумала, что если бы тут консервные банки по полям вместо зайцев бегали… Да ну, глупости всё это. Их же стрелой, может, и не пробьёшь… Ладно, это я так, из-за ничего.
Так что всё время, что мы ехали, он молчал. И оруженосец такой же, молчаливый. Вот компанийка! Ну, и я молчу. Только поглядывают оба на меня время от времени, искоса, ну а я — на них, точно так же. Но на рыцаря, конечно, больше. Я-то молчу понятно, почему: не знаю, что ему рассказывать и рассказывать ли? А вот он почему молчит? Неужели ему неинтересно, кого спас? А он всё молчит. То ли сожалеет, что меня сгоряча освободил, то ли размышляет о чём-то своём, но мне ни одного вопроса не задал. И правильно, и молодец! Я не люблю, когда меня пытают, я лучше сама всё расскажу. Попозже, когда захочется если.
Проехали мы ещё немного — и в сторонке вроде как кострище нарисовалось. Камушки такие удобные раскиданы, брёвнышки лежат, рогульки торчат.
Поспрыгивали мы с лошадей, как зайчики. Только прихрамывающие, тем более поначалу. Особенно я — давно всё же на лошадь не садилась.
Я в кустики отбежала подальше. А чтобы не подумали чего, потом охапку сухих сучьев оттуда приволокла — чуть поменьше меня ростом. А как положила её у кострища — гляжу, стоит оруженосец как соляной столб, по стойке смирно. Прямо как Алик в строю стоял, когда я к нему на присягу ездила. А рыцарь ему зайца прямо в нос тычет. Ну точь-в-точь как барыня Ваньке Жукову селёдку — недавно по радио передачу слушала, прикольную. Чехов, вроде, написал — смотри ты, запомнила! Ай да я!
— Что случилось? — спрашиваю. — Сырком зайца съесть хотите?
— Да этот… недоразумение, — сдержался рыцарь, — где-то огниво посеял, то есть кремень с кресалом, — добавил он, глядя на меня.
Это он пояснил потому, что я на слове «огниво» удивлённые глаза сделала. А я просто забыла, что раньше такими вещами огонь добывали. Это уже в «Гарри Поттере» — с помощью волшебных палочек.
— Ну, и что? — не понимаю я.
— Да то, что огонь развести нельзя! И зайца точно сырым есть придётся!
— Где-то выпало… — оправдывается оруженосец.
Ну да, если бы специально посеял, оно бы точно взошло. А так — потерял и ладно… Что? Зайца сырым есть придётся? Не-ет, так дело не пойдёт. Жаль, зажигалки у меня в карманах нет, я бы им показала класс! — а сама на всякий случай карманы проверяю. Не, но морда у оруженосца красная-красная, и жаром от неё пышет. Может, на ней и сготовим? Ой, что я говорю! У меня же вилка есть! Волшебная! Ну, почти…
Вытащила я вилку из кармана и говорю:
— Зайца мыли?
— Да он чистый… — протянул оруженосец.
— Что, с тех пор, как сам умывался? — спрашиваю.
— Нет, но я же его освежевал, — продолжает оправдываться оруженосец.
— Сполосни, — приказываю. — Он с тех пор заветрился. Да и пыли на него насадилась уйма. С микробами пополам. А то они скоро воевать друг с другом начнут, за место под солнцем.
Сполоснул оруженосец зайца из фляги и протягивает мне.
— А тарелка есть какая-нибудь? — снова спрашиваю.
Думала — не найдёт. Нет, сбегал до своей лошади, приволок блюдо какое-то, не то медное, не то бронзовое. Ну, всё, больше отговорок нет, придётся действовать на свой страх и риск.
Положила я зайца так красивенько на блюдо, лапки ему подвернула, сгруппировала, будто гимнаста перед прыжком в воду — и вонзила ему вилку в загривок.
Думаю: может, сказать чего-нибудь нужно? Типа «готовься, заяц, большой и маленький». Или лучше «жарься»? А то он ещё неправильно слово «готовься» поймёт, да как вскочит на блюде под пионерским салютом: «Всегда готов!». То-то переполоху будет…
Жалко, специй нет. А то я бы ещё минут пять времени заняла. Спросить, что ли, оруженосца? Он же, наверняка, роль повара в походе выполняет. Не рыцарю же самому с поварёшкой стоять. И не всегда рестораны по пути встречаются. Мы вон сколько проехали — и ни одного, как назло.
Однако смотрю — а зайчик-то мой вроде как подрумяниваться начал. И как раз со стороны вилки это покраснение, то есть покоричневение, идёт. Нет, сначала, как положено, мясо побелело — ну, как обычно у кроличьего мяса бывает, когда их в духовку запихнёшь или на сковородке начинаешь обжаривать. Сначала белеет оно — ну, вроде как со страху, а потом снова темнеет, но уже корочкой аппетитной покрывается. Это ему тоже вроде как за испуг свой стыдно становится, и оно краснеть, то бишь коричневеть, начинает. Ну, в смысле, золотистый такой оттенок жареного мяса. Короче, вы меня поняли.
И всё равно — вилку мне пять раз переставлять пришлось, чтобы поровнее заяц поджарился. А за это время обрадованный оруженосец и скатерть успел расстелить, и хлеба нарезать, и соли насыпать, и даже зеленятины типа укропа и петрушки положить.
А я облегчённо вздохнула: всё-таки получилось! А я всё боялась, что что-нибудь сорвётся и вилка не станет зайца готовить. Но! Но на этот случай у меня запасной вариант был! А какой, догадайтесь? Э-э, да вы что? Это я блондинка или вы? Э-эх! Да вот какой: если бы вилка не включилась, и заяц не стал бы готовиться, я бы… заставила оруженосца за вилку держаться! Если уж моя вилка только меня слушается, а хозяина таверны… — или как его там? — чуть не обожгла, то, получается, что в чужих руках она сама собой раскаляется! Вот он и поджарил бы кролика таким образом. То есть зайца. Что, руки обжёг бы? Ну, это не мои проблемы — раз утерял огниво, вот и мучайся. Да он мучиться и не стал бы — у него перчатки такие толстые есть, я видела. Или прихватку бы из чего-нибудь соорудил. Ну а сам бы не догадался — я бы ему подсказала.
— Удобная штука, — кивнул рыцарь на вилку, когда я ею ещё и есть начала.
— Угу, — промычала я, пережёвывая мясо. Это что, и этот на мою вилку намылился? Не дам! И решила заранее предупредить: — Только она только меня слушается. И никого другого больше.
— Волшебная вещь? — уточнил рыцарь.
— Угум. От бабушки досталась.
— А у тебя бабушка — тоже ведьма?
— Вот только попрошу без грязных намёков! Если эти пейзаны неграмотные вилку первый раз в жизни увидели, и из-за её одной меня на костёр спровадить решили, то благородному рыцарю не пристало попрекать бедную девушку за то, что у неё, кроме семейной реликвии — одной-единственной волшебной вещи — ничего-ничегошеньки с собой нет.
Ох, как я разозлилась! Только потому и смогла такую длинную фразу выдать. А то обматерила бы, да и всё.
Рыцарь извинился и замолчал. Да и заяц ему в этом поспособствовал. Вкусный, собака, оказался. Или это из-за вилки? Она что, и приправы сразу в зайца положила? Ну, вилочка, даёт!
После обеда — или как назвать наше пиршество? Второй завтрак? Так у меня и первого не было. Нет, наверное всё же обед. Так вот, после обеда я решила немножко рыцаря этого просветить — ну, мало ли, вдруг у него из-за доспехов… или доспех? вечно я с этими падежами путаюсь — короче, вдруг у него сквозь доспехи туго доходит. Голова, правда, не в шлеме, но откуда я знаю, чем он думает? Если бы головой, то, наверное, глупых вопросов бы не задавал.
Так вот, взяла я этак пальчиком провела ему по… в общем, неважно, по руке, короче, и говорю:
— Слухай сюды. Значит, как было дело. А дело было так: зашла я в корчму… или в таверну, или как у них там эта забегаловка называется, и попросила пож… поесть. А они вилку в своей жизни никогда ни разу не видели. И этот толстый хрыч, даже не спросясь, выхватил её у меня из рук. И то ли укололся, то ли обжёгся об неё — каша-то горячая…
Я решила опустить всякие мелкие подробности, вроде тех, что миска с кашей появилась сама собой после того, как я постучала вилкой по столу.
А может, я ошиблась? Недосмотрела. И на самом деле — на самом деле — не заметила, как этот хрыч, ну, хозяин таверны, корчшмарь то есть, мне эту миску подсунул. Ну, а всё остальное — так оно и было: вилку он взял? Взял. Обжёгся? Обжёгся. Ну и какие ко мне претензии? Я-то тут при чём? Я же его вилкой ни в какое место не тыкала. А они сразу — «на костёр, на костёр!».
И — если что — это ведь вилка волшебная, а не я.
И про хрен я, конечно, не стала рассказывать. Непонятно вообще почему-то — почему именно хрен у него в руках образовался? Я вообще-то сначала другого ему желала… это уже в самую последнюю минуту про хрен передумала. Но так даже лучше получилось. Вот всегда я так: сначала подумаю… хрен знает о чём, а потом исправлять приходится. Хорошо ещё, если когда успеваю.
Рыцарь вздохнул глубоко и отвечает:
— Всё это, конечно, очень хорошо. Может быть, так оно и было. Ну а заяц-то отчего изжарился?
— А что, разве невкусно было? — удивилась я.
— Да нет, вкусно… — рыцарь вроде как даже смутился.
— Ну так в чём дело? Какие ко мне предъявы да претензии? Ладно бы там пережарено или недожарено было, я бы ещё поняла. Но если всё в порядке, чего ещё надо? Нет, ну вот что за люди? Нет, чтобы спасибо сказать, что сырое мясо им есть не приходится, так они начинают ещё эти, как их… антимонии разводить, вот!
— Но ведь это настоящее колдовство!
— Вот, — я подняла указательный палец кверху. — Всё правильно. Ключевое слово здесь — настоящее. То есть натуральное, никакой синтетики и соевого мяса. Одобрено Гринписом. Этот-то, корчшмарь значит, сразу просёк, чем эта вилка пахнет. То-то и зажать её решил, никому не отдавать. Дурак-дурак, а соображает!
— А Гринпис — это кто? — уважительно поинтересовался рыцарь.
— Это мой дедушка, — отмахнулась я.
— Муж бабушки-ведьмы?
— Не оскорбляй бабушку! Это — муж другой бабушки, с отцовой стороны.
— Понятно, — рыцарь задумался.
— Ещё вопросы будут? — спрашиваю.
— Пока нет, — покачал он головой.
— Вот и хорошо. А что это мы всё обо мне да обо мне? — потупилась я. — Я — девушка скромная… — и в этот момент мне ужасно захотелось поиграть в доброго и злого следователя, как Алекс рассказывал — только чтобы ими обоими была я — и стукнуть кулаком по столу, и крикнуть: — Колись, зараза! А ну-ка, быстро отвечай, откуда-куда-зачем?
Но я сдержалась: стола-то под рукой не было. А по земле разве громко стукнешь? Вот и пришлось сдержаться. Но ничего: я ещё своего не упущу. Всему своё время.
Вместо этого я спросила:
— Ты-то куда едешь, милок? И чьих будешь?
— Странствую… — с каким-то намёком отозвался он. Что-то у него в голосе такое было…
— И давно? — сочувственно поинтересовалась я.
— Да уже… второй год, наверное.
— И много наездил? — я-то хотела поинтересоваться насчёт километража, а потом язык себе прикусила: ну откуда на лошади возьмётся спидометр? Но он понял по-своему — ну да, про спидометр-то он ничего не знает:
— Да почти всё королевство.
Ага! Значит, у них тут король главный. Понятненько.
— А теперь куда?
— Да куда глаза глядят…
«Хорошо, что у тебя их только два!» — чуть не сказала я. А то бы точно пошёл сразу на все четыре стороны. Нет, это меня не совсем устраивает. Надо бы куда-нибудь пристроиться… Нет, если бы он на «лексусе» был, или, на худой конец, на «мерсе», да ещё бы по пути мотели путёвые — тогда бы ещё ладно. А то — небо над головой, земля под ногами. Ни умыться, ни… да, вот именно, вы меня правильно поняли.
— А город по пути будет? — интересуюсь. — Или, лучше, столица.
А чего тут? Покорять — так столицу!
— Будет, — кивнул он. — И город, и столица.
— Подбросишь?
— Подвезу. Я не такой сильный, чтобы добросить тебя туда.
Хм. То ли тупой, то ли прикалывается.
— Ко мне вопросов больше нет? — чувствую, о себе он рассказывать никак не хочет. Ну, и пусть его.
— В общем, нет, — помотал он головой.
— Вот и ладно. Теперь повторим урок, проверю, как ты его усвоил. Значит, со мной тебе всё ясно? Вилка — подарок, я — ни при чём… нет, то есть я при вилке. Ну а вилка, соответственно, при мне. А я сама — ни-ни! Теперь понял?
— Даже больше, чем, — согласился рыцарь. — Ну что, поехали дальше?
— Это тебе виднее, дальше или ближе. А мне пока что всё равно, куда ехать, лишь бы в город. Вези, Сусанин!
— Я не Сусанин, я Дальбор! Или это ты лошадь так называешь? Так она — Рилла.
— Вот и познакомились. А я — Дана. Мог бы и раньше имя своё назвать.
— Будто тебе не всё равно, — усмехнулся он.
— Лишь бы тебе не всё равно было.
Он задумался. Уже хорошо. Думать мужикам полезно.

 » Глава 3

ГЛАВА… НЕ ЗНАЮ, КАКАЯ. ПУСТЬ БУДЕТ СЛЕДУЮЩАЯ.
ЗНАКОМСТВО С РУСАЛКОЙ
Поехали. В общем, ничего нового — те же поля, луга и травы. И небо — ничуть не поменялось. Деревушки по пути попадаются, проезжаем. В одной оруженосец пару куриц купил, и творога со сметаной — это уже по моей просьбе. Ничего, не обеднеют. Я вон им целого зайца зажарила, а то бы сырым мясом давились.
Смеркалось… как говорил Задорнов. Я думала, в какой-нибудь деревне остановимся, а они всё никак по пути не попадаются — закончились, видно. И, смотрю, спутники мои чуть ли не в голом поле мостятся, разве что речушка неподалёку протекает, да кустики вокруг проплешинки вытоптанной столпились — тоже, видать, место для ночлега традиционное, поколениями странников да путешественников вытертое до безтравья.
— Даночка, принеси водички, пожалуйста!
О, голосок прорезался! А за всё послеобеда и словечка не сказал. А я уж думала, раз познакомились, то и начнём лясы… то есть душу друг другу изливать. А он, значит, не птица-говорун. А значит, и не отличается «умом и сообразительностью». Но вода-то при чём? Бедную девушку тяжестью нагружать? Или он заметил, что я туда намыливаюсь, и решил пригрузить попутно? Или же подглядывать не хочет — рыцарь всё-таки? Ну, если так, то ладно. Но покочевряжиться всё же нужно, хоть немножко:
— А почему я?
— Да к этой речке мужчинам подходить нельзя.
Оп-па! Вот это приехали!
— А что ж такое?
— Да тут русалки водятся, к себе утащить могут.
— Ага. «Защекочут до икоты и на дно уволокут»? Знакомо. А русалов тут нет?
— Кого?
— Ну, мужиков русалочьих. Я вот в фэнтезях читала, что и такие бывают.
— Да ну, откуда! Были бы русалы, как ты говоришь, чего бы русалки на земных мужчин бросались?
Тоже верно. Это он в самую точку заметил. Ну разве сожрать только если. И чё-то я в русском фольклоре русалов не встречала. У Пушкина и то только русалка на ветвях висит… или сидит? А в жизни единственно про «РусАл» и слышишь рекламу — про русский алюминий там что-то. А других будто на свете и нету — ни немецких, ни американских алюминиев. Ну да, это, наверное, потому что его Менделеев у нас открыл. После того, как водку сорокаградусную сделал, на радостях от открытия алюминия…
Ладно. Взяла я ведёрко — ну, какое там ведёрко, мешок кожаный с обручем — и пошла к речушке. Хоть искупаюсь, думаю, да помоюсь как следует. А если русалки там на самом деле есть, так это ещё лучше: попрошу спинку потереть.
Так и получилось. Едва я подошла к реке, как из воды высунулась симпатичная любопытствующая мордочка с длинными зелёными волосами.
— Привет! — говорю. — Ты кто? Я — Дана. Блондинка.
— А я — БульБульБуль, — пробулькала она. На самом-то деле она что-то другое пробулькала, да только я так поняла её имя. А всё остальное разобрала правильно. — Русалка.
— Это я вижу. Искупаться-то можно? Как водичка, тёплая?
— Купайся, тёплая.
Сбросила я халатик, вошла в воду — русалка вздохнула завистливо, и я сразу же ей всё простила — и давай мы с ней наперегонки плавать! Ну, тут уж мне за ней не угнаться было: она как даст своим хвостом — сразу метров на пять впереди меня оказывается.
Понравилась она мне — я ей даже поясок со своего халата подарила, а она мне цепь золотую вместо него, чтобы халатик не распахивался, когда не надо. Ну, какая цепь — из бляшек каких-то сделанная, вроде того же пояса, но без застёжки, перевивать вокруг себя надо.
— Тяжёлая, — говорит. — Не могу её носить, на дно тянет. Ни к чему она мне.
А пояском моим она себе волосы перевязала, на манер банданы — и сразу у неё мордашка ещё симпатичней стала, а то вся волосами была укрыта.
Мои рыцарь с оруженосцем уже два раза кричали — беспокоятся, значит, — да я всё отмахивалась, кричала в ответ, что всё в порядке: интересно было с новой подругой поговорить.
— Может, тебе рыбки поймать? — спрашивает БульБульБуль. — А то у нас есть тут такие… щекочутся. Я их всё равно изведу.
— Да наши там две курицы купили, — махнула я рукой, — на сегодня, думаю, хватит. Может, завтра с утра?
— С утра я спать буду, — зевнула она. — Ты, если понадобится, прямо сюда приходи, и ведро в воду окунай — они тебе туда и заплывут. Я их заговорю.
Помогла она мне ещё халатик простирнуть, выжали мы его вдвоём, кинули, пока плавали, на кустики сушить, я ей о себе рассказала, об Алике… она пригорюнилась немножко, даже всплакнула…
Потом расцеловались мы, я халатик подсохший надела, вилку в карман положила, цепью золотой подпоясалась, набрала ведро воды, помахала БульБульБуль рукой на прощание — да и пошла.
Прихожу, а мои — мои! — рыцарь с оруженосцем сидят, мрачнее тучи. Хотя и костерок горит, и куры на вертеле на нём жарятся.
— Что, Иванушки, не веселы, что головушки повесили? — спрашиваю я их, как в сказках. А что? Русалку живую увидела, наплавалась, халатик постирала, настроение — как в сказке. Чего ещё надо? Сейчас ещё курятинки поем… О! А огонь они откуда взяли? Точно оруженосец этот в той деревне огниво купил. Или спичек коробочку. Ну и ладно, вилка целее останется, поэкономлю её энергию, а то кто знает, на сколько её ещё хватит.
— Нельзя тут ночевать, ехать надо, — сказал рыцарь куда-то в сторону и тихо-тихо. Если бы у меня слух похуже был, я бы и не расслышала.
— Оп-па! А это с чего? Зачем тогда здесь останавливались? — спрашиваю.
— Да, понимаешь… Были у меня амулеты-обереги, специально чтобы нечистую силу по ночам отгонять, да испортились почему-то.
А сам на меня и не смотрит. Тут я и догадалась:
— И ты что, думаешь, что это я их испортила? Да я их и в глаза не видела, не то чтобы в руки брала!
— Да я на тебя и не думаю… Видно, случилось что-то. Где-то они силу свою потеряли. То ли в одной из деревень колдун какой нам встретился и всю силу из них забрал, то ли ведьма какая невидимая пролетала… Словом, беззащитные мы остались перед лицом ночи. А ехать… до ближайшей деревни ещё далеко, возвращаться — ещё дальше. А в пути, ночью…
Он замолчал. Потом продолжил:
— Единственный выход — не спать, и всю ночь обороняться. Но не знаю, выдержим ли?
Та-ак. Я быстренько прикинула… не то, о чём вы подумали, хотя я подумала и об этом… А тут у меня вилка в кармане вроде как шелохнулась. Ну да, мудрено ей не шелохнуться, если стоишь и раскачиваешься в размышлениях.
Так. Вроде бы положено круг-оберег вокруг стоянки чертить.
— На-ка, подержи, — протянула я оруженосцу ведро. — Или куда вы его хотели определить.
А сама взяла вилку наизготовку. А она как будто даже обрадовалась: засветилась вся и даже вроде как задрожала немножко. И — будто звон музыкальный от неё послышался. Но это, наверное, только послышался. То есть мне показалось
— Ну-ка, напомни, — это я уже к рыцарю обращаюсь, — круг-то охранный большой чертить?
— Да вон до тех кустов, — указал он, удивлённо, но и с каким-то облегчением глядя на меня, — чтобы мы и лошади поместились, а больше не надо.
Ничего себе — не надо! Это метров двадцать в диаметре кружочек выйдет. Хорошо хоть у меня сейчас халатик не распахивается. И навприсядку чертить придётся, чтобы не заглядывались.
Ой! Чуть-чуть я не стала зубчиками вилки чертить. Ещё и прикидывала, что лучше потом: сбегать к речушке помыть или попросить, чтобы из ведра слили? Нет, ну до чего же я глупая всё же — недаром что блондинка. У вилки-то два конца! Вот и надо чертить тупым — прямо как я сейчас, — что к ручке поближе, а от зубчиков подальше. Ею же сейчас ещё есть придётся!
— Только смотри, чтобы нигде разрывов не было! — это рыцарь мне напоминает.
— Не учи учёную! Ужин готовьте лучше!
— Мы и так хорошо приготовили.
Нет, он ещё издевается! Я тут, понимаешь, карячусь, безопасность ему ночную (гм!) обеспечиваю, а он словоигрушки затеял. А вилку-то никому не отдашь! Она же только меня слушается. Ну, ладно.
Обчертила я, нигде не прерываясь, линию вокруг нашего становища, запарилась. Поднялась на ноги, отдышалась, подхожу.
— О! Откуда такой великолепный пояс?
Ты смотри, заметили. Пусть хоть только сейчас, а не сразу, но всё равно приятно. Ну да, тяжеловат, правда — пластинки чуть не в мой мизинец толщиной, но зато на бёдрах удобно лежат, талию подчёркивают.
— Русалка подарила.
— Ты и с ней общий язык нашла? А говоришь, что не ведьма!
— Типун тебе на язык! Какая я ведьма? А договориться я с кем угодно договорюсь. Кроме пейзан неграмотных, разумеется. А русалочка… жалко мне её, одинокая она…
— Ну да, одинокая! В прошлом году троих хороших ребят утопила! — ты смотри, у оруженосца голос прорезался.
— Так может это и не она вовсе… Мало ли кто в эту речушку из других русалок заплыть мог. Она же не одна тут живёт. А если бы она — наверняка мне похвасталась бы своими парнями. Нет, не она, и не клевещите!
Поужинали. Я творожку со сметанкой, мужики по курице сгрызли. А говорили, аппетита нет, настроение пропало. Аппетит приходит во время еды — правильно говорят французы. А после еды и настроение появляется.
Легли спать. Мне оруженосец попону какую-то подстелил, лошадью пахнет. Ну, этот запах привычный, весь день на лошади ехала. Главное — я сама помылась. С тем и уснула.

 » Глава 4

ГЛАВА… ОХ, НАДОЕЛИ МНЕ ЭТИ ГЛАВЫ! УЖЕ СО СЧЕТА СБИЛАСЬ. МОЖЕТ, НУ ИХ? ИЛИ ЛАДНО: ВСТРЕЧА С ВАМПИРОМ
Проснулась я посреди ночи. Не пойму, отчего. Лошади вроде молчат, птиц ночных тоже не слышно — а может, и нет никаких. Луна сквозь дымчатые облака совсем не очень сильно светит, хоть и полнолуние. Мои… спутники спят, как убитые… А может, они и есть убитые?! Нет, прислушалась — похрапывают тихонько. Оруженосец побасовитей, рыцарь тоном-другим повыше. А кто-то ещё собирался всю ночь не спать, караулить…
Однако что-то — или кто-то — возится в кустах… или около них. Неужели же я черту круга не замкнула? Да быть того не может!
Поднялась я аккуратненько, будить своих… рыцарей не стала, это всегда успеется. Пошла к кустам — ну, думаю, если там никого не окажется, то хоть кустиками воспользуюсь по назначению. А если окажется, может, и до кустиков не дойду… со страху тогда, значит, опорожнюсь. Вон, вроде как глаза чьи-то жёлтые… оранжевые, с краснинкой, светящиеся появились. На моём, примерно, уровне. Ну, не волк, это уже хорошо. А то я волков только из «Ну, погоди!» люблю. Остальные — ну их!
Подошла поближе — фигура тёмная нарисовалась, и лицо вроде человеческое, только бледное очень.
— Тебе чего? — спрашиваю.
— Пуссти в круг… погретьсся… холодно.
— Ещё чего! Днём приходи, сейчас все добрые люди спят.
— Но ты же не сспишшь… Значит, ты не добрая? Пусссти… побудем вмессте!
— А вот это уже хамство! Конечно, недобрая! Ты, значит, меня разбудил, обзываешься тут по-всякому, а я тебе добрая должна быть? Не дождёшься!
— И я… недобрый. Можжет, вдвоём замутим ччто-нибудь?
— Дядя! Ночью спать надо. И вообще: откуда ты взял, что вход бесплатный? — Это я вспомнила, как мы с Ленкой на клёвую дискотеку собирались, а она платная оказалась, а у нас ни копья с собой — ну, малявки же совсем были. Хорошо, Алик тогда подвернулся, и заплатил за нас. Вот оно мне и вспомнилось.
— А ччем тебе заплатить?
Я даже усмехнулась. Нет, вот ведь неграмотный!
— А то ты будто не знаешь? Золото, каменья самоцветные…
— Хорошшо, я принессу… А ссколько нужжно?
— Ты давай носи. Я скажу, когда хватит будет.
Исчез он. И я на своё место пошла. А что, ждать его, что ли? Он, может, вообще сегодня больше не придёт, а я не спи? С какого это перепугу?
Улеглась я, пригрелась, и вроде как засыпать уже начала — слышу, вроде как зазвенело что-то. Приятный такой звон, будто колокольчики далеко-далеко звенят. Так приятно, так убаюкивающе… Я и уснула.
Проснулась… нет, меня разбудили, рыцари мои ненаглядные. В смысле глаза б мои не глядели на того, кто меня в такую рань разбудил. Солнышко только-только край свой из-за… чего оно там, лес, роща? Ну, пусть будет из-за леса. Вообще-то я хотела написать «неба», но как это солнышко может свой край из-за неба высовывать? Это я спросонья, наверное.
В общем, поднялась я. Никакая. Не выспалась, короче. Ладно, сейчас до речки добреду, умоюсь, а потом разбираться со своими попутчиками буду, чего это им не спится. Всё равно ведь больше не усну. Да и не дадут наверняка. У-у, уроды!
Нет, машут ручонками, просят подойти. Подхожу, кулачками глазки протираю. Смотрю — мамочки мои! — а возле кустов здоровенная такая куча золотых монет насыпана. И рядышком, поменьше, кучка камушков разноцветных.
— Ты ночью ничего такого не слышала? — спрашивает рыцарь.
— Такого — это какого? — мрачно переспрашиваю.
— Да вот, — указал он на кучу золота. — Откуда это взялось?
— А-а, — вспомнила я, — это какой-то хрен бледный ночью приходил, к нам в круг просился. Ну, я его и отшила: вход, говорю, платный, золото тащи. Вот он, наверное, и принёс.
Они сами побледнели — посильнее того ночного кошмара. Ну, кошмара, это я, сами понимаете, к слову сказала. Я его и не разглядела толком спросонья. Помню, что бледный. И с зубами вроде какие-то проблемы… торчали они у него изо рта, что ли… Батюшки! Да это же наверняка вампир был! Как его, в фильме этом про вампиров, «Полуночная сага», что ли? Патиссон Патиссоныч! Нет, если бы он днём припёрся, я бы его, наверное, ещё пустила. Поболтали бы… А то как кино смотришь — они всё белым днём беседуют да гуляют, а как ко мне, так по ночам повадились шастать. А ночью порядочные девушки спать должны, особенно когда не с кем… Да и что за условия? На берегу реки, с комарами… правда, комаров не было, но ведь могли быть? И вообще — никакой гигиены.
— Что вам, деньги не нужны? — спрашиваю.
Они замялись как-то…
— Собирайте, грузите, поехали, — командую. — То есть не поехали, конечно, поедем попозже. Мне себя ещё нужно в порядок привести.
И — направилась было уже к речушке. Потом вспомнила про русалку и про рыбу, что она говорила — не рыба, конечно, а русалка про рыбу говорила, — вернулась, взяла ведро.
— Разводи костёр, — командую дальше оруженосцу. — Будем уху варить. Или рыбу жарить.
— Откуда у нас рыба? — развёл он руками. Видно, тоже не выспался, плохо соображает. — Что жарить? У нас же нет рыбы!
— Ты жарь-жарь, — ответила я ему прямо как из анекдота про Жору, — рыба будет…
И точно, не обманула русалка: едва только я умылась… ну и всё остальное… опустила ведро в воду, как — откуда ни возьмись! ну прямо как в сказке! — в него полным-полно рыбы наплыло. Я еле вытащила из воды и еле допёрла до костра.
А они молодцы, спутники мои: и костерок уже распалили, и золото с камушками, смотрю, погрузить успели. Надо проследить за ними, чтобы потом не заныкали.
Уху варить, конечно, мы не стали — обошлись шашлычком на палочках, так быстрее получилось. Хотелось мне, правда, ещё в глине пару-тройку штук самых крупных запечь, ну да тоже возиться не захотелось. Присолили их слегонца, да крапивой переложили — для свежести. Это мне ещё бабушка рассказывала, что так можно рыбу хранить, в крапиве свежей. Так что можно было бы и не солить, но оруженосец по-своему сделал. Вот не люблю, когда мужики в готовку лезут! Особенно когда не соображают в этом ни… чего.
Перекусили мы — и поехали. Что-то я уже привыкать к лошади стала. В КСШ — конно-спортивной школе, бывает, за два часа так себе попу намнёшь… а сейчас вроде как и ничего. Или это лошадка такая… мягкая? Надо будет её у рыцаря для себя выпросить, или сменять на камушки. Не продешевить только надо будет.
А он и сам — словно об этом и думал — разговор начал:
— Леди Дана… — Вот как? Я уже ему и леди? С чего бы это вдруг? — Что ты думаешь в столице делать?
— Я пока ещё не в столице, поэтому думать там не могу. Вот приедем, буду в столице, вот и буду там думать. — Что за вопросы? Куда спешить? — Далеко, кстати, ещё? А к чему разговор?
— Ты теперь богата… — Как-то с грустью у него это получается. — Надо будет положить золото в гномий банк, на сохранение…
Ой, чуть не ляпнула! У нас Машка лежала на сохранении — два месяца, кажется. Ну, это когда ещё первого своего рожала. Шустрая она у нас — двоих успела родить… Со вторым, правда, уже не ложилась, так обошлось. Да оно и понятно: привычка. Второго всегда легче. Ну, вот я и чуть-чуть не ляпнула: а кого оно рожать собирается? Золото, то есть. Ой, что было бы! Хорошо, что вовремя спохватилась! А с другой стороны — почём я знаю, может, тут и золото рожает, в ихнем мире этом замагиченном. Но сейчас, похоже, не тот случай.
— А с собой что, нельзя возить? — спрашиваю.
Он усмехнулся:
— Можно. Но опасно очень. У нас хоть стража воров и ловит, однако столько золота сразу, наверное, ещё никто не видел.
— Ой, слушай! — обрадовалась я. — А ведь и верно! Ты просвети меня немного насчёт уровня цен и прочего. А то ещё обдурят бедную девушку… ты прав. — Тяжело мне это было признать, но что есть, то уж есть: таскать с собой всю эту тяжесть у меня не получится. Там же наверняка весу, как во мне самой. Ну, может, чуть-чуть поменьше: два по полмешка они загрузили — чтобы лошади удобней было, когда по обе стороны свисает… Чего-то я опять не про то… Или ничего? Ну, ладно.
— За сто золотых можно купить хороший дом… — начал он рассказывать. А потом просто засыпал цифрами. Я почти уже зевать начала… но на самом деле всё-всё запоминала. Как? А сама собой.
Я уже давно такую штуку приметила: я вроде как и внимания не обращаю ни на что, но что мне нужно — ухватываю с лёта. В школе очень удобно было: болтаю себе с Анькой на уроке… истории, к примеру — потихоньку, конечно, чтоб училка не слышала, — а сама запоминаю всё от и до. Бывает, спросит она резко: «А ну-ка, Даночка, о чём я только что сказала?», а я ей тут без запинки всё последнее предложение слово в слово и отбарабаню. И уроки так же отвечала. Кривились, помню, некоторые: «Что ты учебник слово в слово пересказываешь?» или «Что ты мои слова, как попугай, повторяешь?» и «Ты хоть понимаешь, о чём рассказываешь?», но это, наверное, оттого, что им либо слова свои не нравились, либо учебник. А что до понимания, то мне оно вовсе и не нужно: что нужно, то я понимаю — не собьёшь, будь спок! А вот кому оно надо, в каком там году произошла битва при Пуатье, скажите пожалуйста? Что она мне даст, эта битва? Или «угол падения равен углу отражения». Ага, как же! Вон на катке тогда — упала и лежу. Нет, чтобы отразиться и встать, так нет! Если бы не Марик… Или Андрюшка? Впрочем, неважно: у меня ни с тем ни с тем никогда ничего не было.
И, главное, лёд был ровный и гладкий, словно зеркало. И прожектора в нём прекрасно отражались. А я вот не отразилась… когда упала. Нет, я в него ещё посмотрелась, прежде чем вставать — ну, может, синяк там вдруг, или что. Но синяка, понятно, не было, и я знаю, почему! Потому что лёд сам по себе холодный, а чтобы синяка не было, как раз холодное и надо прикладывать. А когда если об холодное бьёшься, то синяка, значит, сразу не бывает.
Вот и тут, я знаю, что когда приспичит, я все его слова — что почём — сразу и вспомню. А пока зачем память перегружать, она у меня не такая уж и большая: вся в меня.
— Да вы не бойтесь, я вам отсыплю, — говорю я ему, когда он притих. — За освобождение, за транспортировку, и вообще…
Он прямо как будто обиделся:
— Что ты говоришь! Помочь женщине в беде — прямая обязанность рыцаря!
— Ладно, — говорю, — не парься. Ну, положим, освободил ты меня бесплатно — выполнил свою обязанность. Но если бы мы не остановились в том месте, где этот вампир чокнутый обитает, мы бы золотишком не разжились бы. Значит, вам доля положена…
Смотрю, оруженосец его ухом закрутил, заинтересовался. Да и сам рыцарь вроде как слегка задумался. Рыцарюй не рыцарюй, а пещеры драконовы с сокровищами, видать, не часто попадаются.
Подумала я о драконах и вспомнила моих дракошечек. Где-то они, бедные, сейчас обретаются? Увижу ли я их хоть когда-нибудь?
И вообще: кто здесь рыцарям зарплату платит? На какие шиши они существуют? Король? Вон, вспоминая д’Артаньяна, так тот вообще чуть ли не побирался… Или потому, что он работал мушкетёром, а не рыцарем? А рыцари — до мушкетёров были, или после? Ну вот, спрашивается, на фига мы учили историю, если ничего не запомнилось? Нет, там вроде у рыцарей какие-то поместья были… А у этого… моего спасителя, где поместье помещается? Это ж надо какого-то управляющего нанимать, чтобы поместьем занимался, пока этот по стране туда-сюда скачет. А управляющий наверняка воровать будет, знаем мы их!
— В общем… — говорю, а сама прикидываю, как лучше сказать, чтобы и не обидеть и не переплатить: мне ещё неизвестно сколько по этой стране самой туда-сюда мотаться, — я вам… — а-а, да ладно! — полмешка отсыплю, сами разберётесь. Мне же ещё тут помощь потребуется: дом найти, знакомства всякие полезные понадобятся…
— Да ты что! Это очень много! — рыцарь продолжал держать марку: рыцарь же всё же. А у оруженосца, смотрю, уже и слюнки потекли. С ним надо ухо востро держать, жадноват парень, по всему видно.
Тут меня чего-то переклинило на д’Артаньяне: почему-то подумала, что он — армянин. А почему нет? Д’Артаньян, у армян же все фамилии на «ян» оканчиваются. Или это его Дюма специально так назвал — он же путешествовал по Кавказу, может, где и познакомился. Мы ещё в одной забегаловке обедали, где и Дюма бывал, посидели за его столиком… Хозяин так сказал, я сама придумала, что ли?

 » Глава 5

ГЛАВА… КАКАЯ-ТО. А МОЖЕТ, НИКАКАЯ.
В ОБЩЕМ, ПРИЕЗД В СТОЛИЦУ
Чтобы отвлечься от нехороших мыслей про оруженосца, я посмотрела по сторонам. Природа вокруг — блеск и красота, тут я с Эллочкой-людоедкой солидарна, хоть она и брюнетка. На Карелию немножечко похожа. Природа, а не Эллочка, разумеется. Были мы там как-то с Алексом — ну, я его то Аликом, то Алексом зову, то совсем Александром, но это когда рассержусь на него немножко, а вообще-то он на самом деле Алексей, так что привыкайте: это всё не разные парни, а он один.
Мне в Карелии Камень Силы понравился — тёплый потому что, хоть и весной ранней дело было. Посидела я на нём немножко, погрелась. Прямо как сейчас на лошади, на Рилле то есть. Нет, оно и не холодно сейчас, даже наоборот, просто не по себе почему-то. То ли от слов оруженосцевых, то ли непонятно отчего. Ну, рыцарь своему оруженосцу, думаю, укорот даст, чего мне ещё об этом думать. Мне надо будет как-то здесь устраиваться, хотя бы временно. Нет, если дом удастся купить, я отказываться не буду: где-то жить же надо.
Это мне удачно повезло с золотом. Но надолго ли его хватит? Может, самой какую харчевенку открыть? А что, вилка волшебная, мясо запекающая, у меня есть. Жаль, что одна, правда. Но как-нибудь справлюсь. Зря я, что ли, в «кулинарном техникуме» училась.
Ехали мы ещё полдня — я уже и проголодаться успела, но до обеда дело не дошло: показались башни столичной крепостной стены. Ворота оказались распахнуты, но по обе их стороны по стражнику зевало, да ещё одновременно как-то. И похожи меж собой тоже, как близнецы. Или близнецы и есть?
— Ну что, леди Дана, едем в гномий банк? — предложил рыцарь.
Ну вот, мне вот прямо в таком виде только в банк и ехать! Ещё сказал бы — на лошади в кассовый зал. Переодеться бы хоть во что-то. Я ему так прямо и сказала:
— А по пути нельзя завернуть куда-нибудь, где одёжка продаётся? И на ноги бы чего-то вроде туфлей…
— Хорошо, заедем, — кивнул он. Вот это правильно, без выбрыков. А то банк, банк…
Стала я присматриваться, в чём же здесь люди ходят… Батюшки! То ли плюнуть на всё и в халате в банк действительно заявиться? Два фасона всего носят: Жуть и Ужас. Или Ужас и Жуть. Ну, ещё, может быть, Жуткий Ужас и Ужасная Жуть. Нет иногда уже Ужасный Ужас и Жуткая Жуть. Короче, сплошная рвань рванью на улице. Нет, есть которые и вовсе ничего, но их даже меньше, чем очень мало. Но, конечно, шелками-бархатами тут и не пахнет. Ну, чем пахнет, это я тоже говорить не буду — столица называется! Хорошо, что мы на лошадях, а то я босиком и не прошла бы тут, утопла бы.
Вот, наверное, чем мне заняться нужно будет: нести культуру в массы. Буду местным дизайнером одежды. Одевайнером, по-другому. А что, рисовать модели я смогу, мы с девчонками друг другу все вытачки и татьяночки обрисовываем всегда. Словами разве объяснишь, особенно Клавке — такая непонятливая! А нарисуешь — быстро схватывает. Вот только найти бы кого, вроде неё же, чтобы мои фантазии в жизнь воплощала.
Эх, надо было мне вместо кулинарного в швейное идти, но… не моё это. Усидчивости не хватает. Лучше я между котлами бегать буду, чем за швейной машинкой сидеть. Нет, ежели бы учиться на дизайнера… но это ж надо было в настоящий универ поступать, а с моим ЕГЭ только одно «эге» и получилось бы.
А на ногах у них… ну да, по ЭТОМУ только в ЭТОМ и ходить. И мне что, тоже так придётся? А куда деваться, если у них ничего другого и нет? Мама дорогая, как же я свои нежные ножки в такие… в такую… словом, в такое убожество помещать-то буду?
Нет, один плащик с капюшончиком я себе всё же присмотрела. Если такой найдётся в лавке… или в магазинчике, куда меня этот рыцарь приведёт, куплю обязательно! И сапожки… тоже ничего. Но не снимать же с прохожих. А вдруг в продаже таких не увижу?
Тормознулись мы возле одной… как её лучше назвать? Ну, пусть будет лавочка. В общем, ничего, приличная с виду. Главное, слезать с лошади мне не пришлось, ноги не пачкать. А что? Они у меня с утра чисто вымытые. Так прямо на ножки мне хозяин сапожки и натянул. Надо будет ему монетку лишнюю за сервис прибавить — скажу рыцарю. А с другой стороны, пусть за честь посчитает на такие ножки сапоги надевать. Ничего, мягонькие, можно не притопывать: если что, разносятся. Видно, кожа натуральная, у них тут пока ещё синтетикой и не пахнет.
И плащик удалось почти такой же оторвать, как я и хотела! Ну, немножко не совсем такой, но что бы мы с той, в одинаковых плащах ходили? Это хоть и не на балу, а всё равно неприятно. Правда, у них тут, опять же, ручная работа, а не штамповка или конвейер, как у нас… хотя какое там у нас — всё теперь в Китае делают, ничего своего скоро вообще не встретишь.
Запахнулась я в плащик, сапожки повыше натянула — класс! И не видно совсем, что я в одном халатике.
— Ну, поехали теперь в банк, — говорю. — А потом пож… то есть поесть куда-нибудь.
Это я опять чуть не ляпнула, по привычке. Нет, если уж я леди, то и вести себя надо по-ледски… Ой, что-то опять не то! По-лединому? Нет, не так. А, «как леди», вот как — и всё тут.
Поехали — а тут вовсе и недалеко оказалось. Только я опять чуть не обалдела. А как прикажете поступать, если едем мы, а перед нами двухэтажный домик и над ним три здоровенные буквы: «КГБ».
Ну, ничего себе, думаю. И сюда «кровавая гэбня» свои ручонки протянула. Вот тебе и иной мир!
Нет, здание вообще-то было когда-то двухэтажным, но до половины вросло в землю. Или его специально прикопали…
А рыцарь, когда увидел буквы, так сразу и обрадовался.
— Вот он! — говорит. — Каурсатский гномий банк.
— Это чего, город так называется? — спрашиваю. — Каурсат?
— Точно, — подтверждает. — Молодец, догадалась. Каурсат — столица нашего герцогства, главный город.
А что тут такого, догадываться? Мне другое непонятно: почему буквы знакомые? Не могут они здесь по-русски писать! Ну никак не могут!
Стала я всматриваться в вывеску внимательнее… и поплыли буковки-то. Замутились, будто в глаз мошка попала. Совсем непонятные закорючки какие-то проявились, на петроглифы похожи — ну, это на те значки на камнях, которые мы с Алексом в Карелии видели и где я на Камне Силы сидела, грелась.
Вот теперь я успокоилась: это, наверное, из той же серии, что и моё сразу знание здешнего языка. Во всех книжках так пишут: если попадаешь в другой мир, так сразу и научаешься и говорить по-ихнему, и читать тоже. Ну, читать, наверное, только те, кто и у себя дома читать умели.
Ну, не во всех книжках так бывает, но во многих. А я чем тогда других попаданцев хуже? Если им перевод автоматический, то и мне давайте! Вот и дали…
Каурсат, Каурсат… Вроде ничего название. Звучит. Ну прямо как сивка-бурка, вещая каурка… не знаю, почему вдруг у меня такое сравнение возникло. Может, потому что я тут как в сказке очутилась? И, опять же, гномики…
И тут у меня в голове эта песня зазвучала… Ну, вы её наверное, знаете — такая… полупохабная. Про Белоснежку и семь гномов как будто. Не знаю даже, кто поёт, да это и неважно. Вроде как Белоснежка решила к кому-нибудь из гномиков притулиться, а всё никак: гномики нестандартные оказались. В смысле не того цвета, не той масти. Не врубаетесь? Там такие строчки ещё есть: «А этот гномик оказался гомик…», а потом следующий: «И этот гномик оказался гомик…», и так семь раз. Так что бедной Белоснежке с гномами обломилось.
Да, я ещё, помню, мульт смотрела, тоже про Белоснежку и гномов, и тоже порнографический… ой, да жуть просто! Нет, я такие не люблю, но прикольно. Разок взглянуть можно, для общего развития, как Алекс говорит.
Тормознулись мы возле банка, оруженосец помог рыцарю слезть, рыцарь — мне. Мелочь, а приятно.
Лошадей привязали, по полмешка с золотом взвалили на плечи — ну, ещё бы, не слабой же девушке такие тяжести таскать… — и почесали вовнутрь. Но эти гномы тоже хороши: им деньги мешками носят, а они хоть бы вышли, помогли.
Не, ну как мы вошли, да как увидели эти коротышки, сколько и чего мы им притаранили, как сразу же забегали, задвигались, за самым главным своим побежали… Приятно всё-таки, что нас тут уважают — как Высоцкий поёт.
А гномики эти — нет, чего-то песняки поднапутали — мужики такие брутальные, все из себя… Напнёшься на какого — сразу пожалеешь. Росточком, конечно, не вышли — уж на что я миниатюрная, а они так ещё пониже будут. А жаль, жаль… Зато что в плечах, что в рост — квадратики, одним словом. Нет, если в профиль посмотреть, так у них и толщина неслабая имеется. Шкафчики ходячие — так будет вернее их обозначить. Сила так и чувствуется. Ну, разумеется, мешки с золотом ворочать — это вам не крем на торт выдавливать, как у нас Жорик… А, да ну его! Потом всё равно разъестся, куда он денется.
Но почему нам мешки не помогли внести? Не понимаю.
Ну, внутри, конечно, у них бедновато, не то, что в наших банках. А с другой стороны, это как посмотреть: на чьи денежки банки украшаются да отделываются мрамором да позолотой? Вот то-то и оно. Да лучше бы процент больше платили, да очереди покороче сделали, а на их красоту мне по полчаса любоваться ни к чему.
Но тут особой красоты не имелось, так что всё пошло чисто по-деловому. Золото аккуратно вывалили на столы… нет, но вот как у них, у гномов этих, так получается: вроде вывалили, и в то же время аккуратно. Пересчитали всё, тип-топ, камушки так вообще взвесили на весах аптекарских, в отдельный реестр внесли и мне копию вручили. А золото так всего-навсего отдельной строчкой, на другой бумажке. Нет, бумажки красивые: вензеля всюду, бумага плотная, печати… И в трубочку свернули обе две. И в чехольчики зелёненькие запихнули, чтобы не помялись.
А потом… прикол такой: принесли мне пластинку, под правую руку. Тоже зелёного цвета, вроде как малахитовая, но посветлее, вроде как ониксовая, но потемнее. Тёплая, гладенькая. Я бы её, как кошку, гладила, но — нельзя. Сказали, чтобы руку я на неё положила и придавила, как бы впечатала руку в глубину пластинки.
— А это для чего? — спрашиваю.
— Это, — объясняет мне самый главный гном, — снимок вашей ауры, ну и, заодно, отпечатков ваших пальчиков…
Во как вежливо! Это я уважаю. Но какая там у меня ещё аура — зелёная, что ли, получается? Несозревшая? Обижают, что ли?
— По ней, — продолжает пояснять гном, — вы в любом отделении нашего банка, путешествуя по стране… и даже за её рубежом… можете получить любую сумму.
— Понятно. А мешочков вот таких, — я показала ладонями размеры, — штучек пару у вас можно приобрести? Типа инкассаторских.
— Инка чего? — не понял гном. Или поиздеваться решил? Но я такие приколы на раз просекаю, и потому повторила полностью и с нажимом:
— Инкассаторских. — А то знаем мы вас: я продолжу просто, а вы потом ржать надо мной будете. Ну а если не явно, то про себя хотя бы.
Но гном, видно, и вправду не понял. То ли у них инкассаторов нету, то ли служба эта у них как-то иначе обзывается. Тогда я пояснила:
— Попрочнее которые чтоб были.
— Есть… из драконьей кожи, — наклонился он ко мне. — Но они дорого стоят…
— Сколько?
— Один золотой…
— Давайте два! — Тоже мне ещё, напугал: дорого ему.
А сама подумала: нет, ну не гады ли? Драконов специально убивают, чтобы из их шкуры мешочки для золота сделать! Сразу как-то мне эти гномы разонравились, даже настроение пропало. Это же они так и моих дракончиков при случае ухайдакают. А потом немножко успокоилась: а может, всё не так уж страшно? Может, драконы тоже линяют, ну, как змеи, например? У меня вон где-то поясок из кожи кобры валяется — из Тайланда привезли. И потом: где ещё и хранить золото, как не в кошельке — или в мешке — из кожи дракона.
Кстати, знаете, почему кошелёк кошельком называется? Я когда узнала, так полдня плакала… Это потому, что раньше кошельки из кошек делали, вот! Потому что кошки всегда такие домашние, такие бережливые, домашнее добро охраняют… Такие лапочки… мягкие. А люди их… Гады! Как хорошо, что так больше не делают!
Принесли два мешка, мешочка то есть. Ну, как я и показывала: столько на столько.
— Насыпьте в них золота! — приказываю. Надо же себя ледью дальше привыкать чувствовать… Не буду же я своими руками… Опять не так? А как? Ледей тогда правильнее, что ли? Или ледею? Ладно, неважно, проехали. Главное — КАК сказать. Как настоящая ледя… или лядя, то есть леди. Ф-фух, вот теперь правильно. Не нравятся мне эти импортные названия! У нас что, своих нет? Сударыня, например. А что, мне очень нравится. Это от обращения «государыня» осталось. И неплохо осталось, между прочим!
— Это для чего? — поинтересовался гном как-то не очень довольно. Ну ещё бы: золотишко из рук уплывает.
— На мелкие расходы, — так небрежно повела я рукой. Мол, отстаньте от меня: я так хочу! А что, вроде получается, как у леди. Во всяком случае, мне так кажется. — И разменяйте с пару десятков золотых на серебрушки… помельче.
— Да вы же их тогда не унесёте! — не выдержал гном. Серебра ему жальче, выходит?
— Ну, тогда штучек пять, — поправилась я, видя, как он морщится. А нечего таких жалеть, если они действительно на драконов ради шкуры охотятся. Да нет, не может быть: тогда бы драконы гномов, думаю, отлавливали где попало, и тоже, может, из них мешочки делали… Нет, это я наверное нафантазировала себе. Скорее всего, собирают линючую шкурку… или как? Линённую? Облинявшую? Ну, в общем, ясно. Сброшенную, ненужную уже драконам — вот так будет правильней.
Всё это время рыцарь молча рядом со мной сидел. А оружейника-то… тьфу, оруженосца! — и нету. Он едва мешок… ну, хорошо, полмешка!.. с золотом в гномий банк занёс, так сразу потом куда-то и смылся.
— А где ваш парень? — спрашиваю рыцаря вполголоса.
— Я дал ему задание подыскать подходящий продажный дом…
Ой, как-то мне это слово не понравилось! Но, может, ничего? Суть-то ясна и понятна, что к чему. Главное, чтобы люди понимали друг друга, а как и что назвать — неважно. Другое дело, что находятся разные извращенцы, которые начинают выворачивать смысл слов. Когда для прикола это делается, то ещё ладно. Хуже, когда кто-то начинает это всерьёз воспринимать.
— Это правильно, — говорю я. — Может, сразу под своей крышей и переночуем?
— Я тоже на это надеюсь. Вы ведь не оставите своей милостью бедного странствующего рыцаря…
— Разумеется, не оставлю!
Во как у меня хорошо получилось! Да и он вроде бы как… или без вроде? Мы, правда, знаем друг друга всего ничего, и поговорить как следует не успели… Но с чего-то он вдруг прибедняться стал?
— А чтобы рыцарь не чувствовал себя слишком уж бедным… — продолжаю, беря со стола один из мешочков… Ого! Еле подняла, ничего себе! — Вот, прошу принять, в знак моей бесконечной благодарности…
— Нет-нет! — он вскочил. Так и захотелось прикрикнуть на него: «Молчать! Бери и не хорохорься!», но я сдержалась: не пристало леди… ну, и так далее. Вместо этого я произнесла — именно произнесла, как истинная леди, но слегка его передразнивая:
— Да-да. Мы ведь уже вели разговор на эту тему. Поэтому оставим бесполезную дискуссию…
Гном только голову переводил с меня на рыцаря и обратно, ничего не понимая. Но тут рыцарь его обрадовал: взял себе пригоршню монет, высыпал в карман, подумал, добавил ещё несколько, а остальное придвинул гному, со вздохом:
— Положите это на мой счёт.
Тут же притащили опять пластинку, но уже не зелёную, а оранжевую. Рыцарь положил на неё свою руку… и довольный гном уволок остаток золота в мешке куда-то в темноту коридора.
Мы вышли из банка на свежий воздух. Вот вроде бы в банке ничем особенно не воняло — деньги же, как говорится, не пахнут, хотя свежеотпечатанные, по мне, так очень даже приятно пахнут… Но тут же бумажных денег нет и в помине. А золото, оно никогда не пахло, сколько я ни нюхала свои колечко и серёжки, даже новенькие.
Или оно пахнуть начинает, только когда его много в одном месте скапливается? Ну, не знаю, но как-то мрачновато в гномьем… или гномином?.. банке мне показалось. На улице гораздо лучше, хотя запахи тоже не очень. Но зато другие, посвежее.
— А вашему… оруженосцу? — напомнила я.
— Разберёмся, — ответил рыцарь. — Я не хочу, чтобы деньги испортили его раньше времени.
Это правильно. Целиком и полностью одобряю и поддерживаю — как весь советский народ политику коммунистической партии. Чего? Да, я, конечно, сама такого не видела, и в СССР не жила. Мне бабушка рассказывала. Интересно тогда было. Чего-то, конечно, не было, но чего-то, наоборот, было гораздо больше, чем сейчас. Человечности, что ли… Это потом уже всё испохабили. Да специально, наверное, так сделали, из зависти.
— А сейчас куда? — грустно поинтересовалась я. Что-то мне домой резко захотелось. Слезу пустить, что ли? Да нет, не надо, попробую перетерпеть.
— Пойдём, поедим? — предложил рыцарь. Ну, хоть что-то умное сказал!
— Ты, наверное, хотел сказать, поедем, поедим? — поправила я его. Алик всегда так говорит, когда на машине. Смешненько получается: поедем-поедим, а потом — поедим-поедем. Я даже улыбнулась, хотя вспоминать о прошедшем грустно было. — А оружевозец твой?
Я считаю, неправильно называть его оруженосцем, когда он возит оружие, а не носит его. Поэтому пусть и будет оружевозцем.
— Он подойдёт туда же, если удастся подыскать удачный вариант.
— Да лучше бы в центре, чем у дач… — пробормотала я, но рыцарь не понял. Да и я сама, если честно. Просто захотелось схохмить. Вроде получилось. Но оценить некому, а самой ржать — будто и не с чего.
Зашли в таверну, сели за стол — тут столиков нет, одни столы, брутальные: с места не сдвинешь, — заказали. Я — салатик и перепёлку: мне хватит. Рыцарь — индюка. Изголодался, видно, в путешествиях, или денег маловато было всегда. Вот и решил оторваться.
Таверна называлась «Какой-то кот» — нет, там всё правильно было на доске написано, просто я не разобрала, не обратила внимания. Может, «весёлый», а может, «блудливый». Все же коты изначально блудливые, такова их природа. Ну, и неважно. Главное, чтобы в тарелках кошек не оказалось, а то с этих тавернщиков станется.
Я потому ещё не стала кролика заказывать, что зайцев своих вспомнила… то есть не своих, а которые передо мной из избушки выскочили. Что-то мне стало казаться, что мои тапки не дракончики съели, а они как-то сами собой в зайцев превратились. И что тогда получится? Вдруг поймает кто этих моих зайцев в лесу, притащит сюда, в эту таверну, тут их приготовят (я не стала плакать, зайцев жалеючи, потому что всё это придумывала)… а потом вдруг они передо мной на тарелке опять тапками станут! И что тогда?
Поэтому я тихонечко обгладывала свою перепёлочку… её-то тоже жалко, конечно, однако ей в глаза я не смотрела, и вообще птицы — это птицы. Они даже, говорят, когда-то потомками динозавров были, а те, звери, столько живых существ съели, что все эти птицефабрики нынешние да перепёлочные фермы вроде воздания за совершённые ихними динозаврьевыми предками грехи. Или динозавриными? Вот же завернула… А, наверное, динозавровыми. Ну да как сказала, так уж и сказала. Так что птицу я ем спокойно, не парюсь.
Пока мы сидели в таверне, всё было тихо. Никто не буянил, не дрался, столов и стульев не ломал и окон не вышибал. День, светло, всё спокойно. Обедают только голодные, а желающие подраться появляются вечером. Ну прямо как у нас в кафе. А может, я и ошибаюсь.
И оруженосца, или оружевозца, как я недавно придумала, не появилось. А чуть вышли мы — он и нарисовался. Я как раз вывеску разглядывала: интересно всё же, как таверна называется. «Толстый кот», вот как. Ну и хорошо, что не блудливый. А толстый — значит, сытый. И ему ни до чего уже дела нет.
Я вспомнила кота из мультика «Возвращение блудного попугая» и мне снова стало грустно, хотя я и улыбнулась. Хорошо ещё, что оруженосец улыбался, как тот кот с вывески. Прямо «Возвращение блудного оруженосца» получилось.
— Нашёл что-нибудь? — спросил рыцарь.
— Нашёл! — с готовностью кивнул тот.
— Есть хочешь?
— Не-а, я там, неподалёку, перекусил.
— Тогда показывай, где этот дом.
И мы поехали.
«Где эта улица, где этот дом…» — вертелось у меня в голове всю дорогу. Волновалась, конечно: мой дом! Мой настоящий дом! Ну прямо день рождения у меня какой-то сегодня, как у ослика Иа-Иа.
И дом мне сразу понравился: большой, светлый, чистый. Его, оказывается, мне продали вместе с домоправительницей и ейным мужем, который тут вместо дворника, сторожа и садовника сразу работает. В комплекте вроде как бы. Представляете? Вместе с людьми! Ужас! Ох, ну, значит, у них так принято. Ведь куда бедным людям деваться? Пусть живут. Они ведь тут, считай, всю жизнь почти и прожили.
И недорого, в общем дом обошёлся, всего восемьдесят золотых. Их я отдала кругленькому толстячку, очень похожему на гнома, но не гному, точно — их я уже научилась как-то различать. Этот поизящнее выглядел, если можно назвать изящным круглый шарик с торчащими из него ручками, ножками и головой. А он мне отдал свиток, с печатями свинцовыми, на шнурочках болтающимися. Но чтобы свиток этот читать, надо искоса смотреть — как я на вывеску банка смотрела. А если прямо смотришь, опять одну закорюки появляются и ничего непонятно.
Прошлась я немножко по этажам, вместе с домоправительницей — она мне всё показывала. Ого-го! Вот это домина! Три этажа целых, вернее, два, но там ещё чердак большой, и подвал не меньше. А в комнатах заблудиться можно, у меня просто голова кругом пошла, я так толком ничего и не запомнила. Ну да ничего, никуда от меня дом не денется, успею ещё всё осмотреть поподробнее.
Домоправительница… это я её так обозвала, очень уж она на фрекен Бок из мульта про Карлсона похожа. Нет, не лицом — монументальностью. Лицо у неё приятное, простое, ну почти как у соседки нашей, что шестнадцать кошек держит. Тоже такое… блаженное. Так вот, домоправительница… она-то себя экономкой и кухаркой назвала, так что я теперь даже и не знаю: что мне, не готовить для себя? Отдохнуть немножко? Нет, если она будет ерунду какую-нибудь готовить, я её враз из кухарок рассчитаю. Пусть только экономкой остаётся. Так вот, домоправительница… её, кстати, Аттилиной зовут… Ничего себе имечко, да? А этого самого сторожа-садовника-дворника Петероном кличут. Тоже нехило.
Да, продолжаю о домоправительнице. Я ей сразу выдала задание узнать, или вспомнить, если знает, как поблизости обстоят дела с выпечкой. Ну, то есть где она хлеб покупает, булки, пирожки всякие… или сама печёт, и какого качества. И есть ли поблизости таверна, или харчевня, или корчма — ну, или что-нибудь подобное. Это я на тот случай, если всё же придётся самой какое-то дело открывать. Не сидеть же сиднем посреди четырёх стен.
И про швейное производство: знает ли она швею где поблизости толковую, чтобы тоже, может быть, мне заняться дизайном одежды, а та бы шила. А что? Деньги у меня теперь есть, можно и дело своё какое-нибудь попробовать открыть. Начну с обшития себя, а то у меня же здесь совсем ничего нет! И действительно ничего нет, а не только ненадёванного. Мне же уйму всяческих вещей нужно! От трусиков до шляпок! Срочно на рынок и по магазинам!
Но нет, не сегодня. Сегодня — мыться и спать. Рыцаря с оруженосцем я пристроила — домоправительница… а может, её так и называть? А что, звучит солидно, лучше, чем какая-то экономка. И ей, я думаю, приятней будет. Вот спасибо Карлсону! То есть этому писателю, то есть писательнице шведской, что про него придумала. Точно: будет моя Аллитина… то есть Аттилина, домоправительницей! Нет, под это дело надо её саму как-то покороче назвать, а то язык вывернешь, выговаривая: Аттилина. Тиля, Тилечка — во, точно! Домоправительница Тиля! А что, неплохо звучит.
А завтра, с утра — по магазинам. Или по рынку. Или по лавкам. Всем по лавкам! Семеро по лавкам… нет, это не отсюда. И вообще Петероном звать тоже долго, будет просто Петер, тут и выдумывать ничего не надо… так вот, у Тили с Петером детей нет. Я стала спрашивать, а она чуть не заплакала… значит, случилось что-то. Ну, я, конечно, в душу лезть не стала — потом расскажет, если захочет. А сейчас — спать, спать, спать!
Нет, я ещё немножко покаталась… по кровати — уже когда помылась, конечно. Умащивалась, гнёздышко себе свивая. Кто знает, сколько мне тут куковать придётся.
И ещё! Тут, оказывается, вполне цивильный туалет, с унитазом! Прямо рядом с ванной, в одном помещении. Вот это здорово! Значит, не совсем тут мир средневековый, как поначалу казалось. И что особенно хорошо — прямо из моей спальни дверь туда ведёт. Очень удобно. Ну а как иначе-то: хозяйская всё же спальня, не чья-нибудь.
Перед самым засыпанием мне вдруг снова подумалось, как я сюда попала и как бы мне обратно выбраться. Свой дом, конечно, очень хорошо, но свой мир — всё-таки лучше. Неужели же я взаправду через консервную банку просочилась? Тогда что, придётся мне и здесь консервные банки искать? А если тут их ещё не придумали, консервы то есть, так мне тогда что, надо ещё и консервное производство тут основывать? Но я же не стану в своих консервах мой мир искать? Ерунда какая-то…
И вообще что это за мода — миры в консервные банки засовывать? Кто вообще до такого додумался? Тоже мне ещё, консерваторы миров нашлись. Это что же получается? Буквально вскроешь консервную банку — а там тебе новый мир... И ты туда бултых! Нет, ну какой он новый, если закончервированный? То есть законсервированный. А если червированный — это что, червяки в консервах завелись? И будут баночки дырявенькие…
Тут я почувствовала, что совсем засыпаю, потому что мне стали сниться длинные-предлинные вереницы банок, в которые почему-то закручивали голубые школьные глобусы… и тут я уснула.

 » Глава 6

ГЛАВА… ТЬФУ! ДА НУ ИХ ВООБЩЕ, ЭТИ ГЛАВЫ! СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА, СЛЕДУЮЩАЯ. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПРОДОЛЖАЮТСЯ,
А ЭТО — ГЛАВНОЕ
Утром я после завтрака поскакала на рынок. То есть пошла пешком. Не буду же я на такой непрезентабельной кобыле разъезжать. Нет, она милашка, я против неё ничего не имею, однако масть… Наверное, точь-в-точь как у того же д’Артаньяна — цвета детской неожиданности. Ну абсолютно не мой цвет. Абсолютно.
С собой взяла домоправительницу, а рыцаря с оруженосцем занарядила на конский базар — пусть мне там что-нибудь более приличное присмотрят. Беленькое, например. Жаль, что зелёных или зелёно-голубых коней не бывает — как раз мне бы под цвет глаз… А может, пони прикупить? Они такие няшки! Да и я миниатюрная, сильно коняшку не нагружу. Надо будет потом подумать об этом.
Пока шли, домоправительница мне всё обстоятельно обсказала — и про пекарню, и про таверну, и про шитьё от кутюр. От меня, то есть. Ну, от будущей кутюр.
В общем, заниматься можно чем угодно — всё в масть пойдёт. Тут у них, похоже, с этим непаханое поле, на котором конь не валялся. Во, и тут про лошадей разговор пошёл.
Белошвейку она мне уже почти нашла — как раз по пути и зайдём, если её на рынке не встретим. Это как раз проще всего начинать: я рисую — она шьёт. Потому что для таверны ещё помещение и оборудование потребуется, не у себя же в доме всё это заводить? Разнесут напрочь алкаши-буяны. А значит, вышибалы хорошие нужны будут.
То же самое и с пряникопечением, ну и с бубликами, рогаликами и прочими вкусняшками. Я как посмотрела, чем у них тут народ питается, чуть в ужас не пришла. У них только два вида хлебобулочных изделий: простой хлеб — чёрный, круглый такой, подовый называется — и булка: почти то же самое, только чуть продолговатое и вытянутое. Нет, не багет. Да! И багеты я тоже буду выпускать! Их так прикольно кусать…
Нет, до пирогов они, конечно, додумались, а вот до ватрушек почему-то нет. Ну и также до расстегаев, витушек, плетёнок, косичек… ой, да мало ли что можно придумать, а если не придумаю — то вспомню как-нибудь. Нет, думать я вообще-то люблю. Жаль только, не всегда получается.
Ага, думаю, Даночка, вот и прекрасно! А сама ручонки свои загребущие — это я так, фигурально, они у меня как раз самые что ни на есть нормальные — потираю. Раз у них тут такая обстановочка — весь рынок пекарной продукции мой будет! Не, но они же, гады, потом обязательно скоммуниздят, но я всё равно стану новинку за новинкой выпускать, и тогда уж — держитесь! Данка-попаданка покажет вам всем кузькину мать!
Иду — настроение над головой парит. А тут домоправительница меня и притормаживает: оказывается, пришли мы к лавке этой самой швеи-мотористки, многостаночницы… ну, она пока, конечно, не мотористка и не многостаночница, но я постараюсь, чтобы она таковой стала. Ой! А как же они здесь шьют? Неужели вручную? Что делать-то? Я-то со швейной машинкой хоть и знакома, но вот, хоть убей, не представляю, как шпуля нитку там так заворачивает, что шов получается? Так что нарисовать чертёж не нарисую. Что же делать? Да! Говорят ведь, что гномы — ещё и мастера хорошие. Что, если им идею шпули толкануть, а они сами до остального додумаются? Надо будет Тилю, Аттилину мою, ещё и о гномах спросить, но это потом. Сейчас — разговор с белошвейкой.
— Скажите, милочка… (эк я завернула! Ну прям-таки ледь ледью. То есть ледя ледей… Тьфу! Да ну его…) а шьёте вы как? Руками?
— Что руками, если немного, а длинные швы на машинке прострачиваю.
Ага! Так тут, значит, машинки уже имеются. Наверное, гномы расстарались. Или… а вдруг тут, кроме меня, ещё кто-то из попаданцев раньше появился? Вот он прогрессорством-то и занимается. Но, наверное, только техникой — раз уж до ватрушек и бубликов не додумался. Ну что ж, всё мне легче. Не придётся гнома искать и идиотку из себя изображать. Ну разве только если тут ещё оверлоков не придумали, и прочих прибамбасов, типа зигзаг-шва, пуговицепришивайки и всего того, что у меня на машинке было. Тогда точно придётся с гномом контактировать.
Короче, отдала я этой белошвейке золотую монету, заплатила за только что купленное бельё — с кружавчиками, как мне и нравится, и с размером угадала, — и за перспективное сотрудничество. Она страшенно обрадовалась, изблагодарилась вся, искланялась… Ха! Посмотрим, что ещё будет, когда к тебе очередь из дам здешнего высшего света выстроится. Будешь знать, кто тебе благосостояние принёс.
Хотела я по пути зайти ещё к… даже и не знаю, как его назвать? Ну, того мастера, что кожу шьёт. Но не сапожник, а… И не одежду. Короче, хотела я для своей вилки любимой, а ныне волшебной, что-то вроде чехла смастерить, с портупеей. Ну, или с кобурой — как у Алекса, с подмышкой для пистолета… То есть для пистолета с подмышкой… Нет, для ношения пистолетной кобуры подмышкой — вот. Только у меня кобура чтобы была не пистолетная, разумеется, а вилочная. Или вилочковая? Нет, вилочковая — это железа какая-то в организме человека. Меня Маринка просто задрала этой железой, когда анатомию в третий раз пересдавала.
Маринка у нас на медсестру учится, вот и учила вслух, а я запомнила. Да и трудно не запомнить, когда тебе пятнадцать раз одно и то же продолдонят. Но я её, помнится, хорошо тогда подколола: спросила «А что будет, если вилочковая железа залезет под ложечку?». Тут она и зависла — на полчаса, не меньше. А ещё медсестрой собирается стать…
Гм… что-то у меня сейчас медсестра и Камасутра сассоциировались… А вообще зря индусы её так назвали. Надо было лучше её Камасвечера назвать. Ну кто таким делом по утрам занимается? Нет, оно бы и ничего, если бы на работу идти не нужно.
А сделать кобуру для вилки я недавно придумала. Неудобно же вилку в кармане таскать — вдруг вывалится ещё. Да и выхватывать в случае чего не очень удобно: может за карман зацепиться и порвать.
Спросила я домоправительницу, есть ли у них мастера в городе, чтобы с кожей работали, а она призадумалась чуток, да и выдала, что мастера такие есть, называются шорники, и работают они по пошиву — внимание! — лошадиной сбруи. Во как! Это что ж, я сама себя запрягать буду? Что-то мне эта затея вовсе не нравится. Оно, конечно, вилка под рукой видна не будет, точно — какая бы тонкая у меня ни была ручонка, а вилка всяко тоньше. Но… так же и пораниться можно — будут зубцы вилкины подмышкой колоться…
Это не дело. Что же тогда, на пояс её привесить? И туда кобуру пошить? Ага, с левой стороны, как у эсэсовцев, и форму себе чёрную, с молниями… А что, мне пойдёт. Только не хочется, и жарко здесь в чёрном. Тут как-то теплее, чем у нас. Я бы, вообще-то, лучше в джинсовых шортах ходила, но тут, смотрю, женщины вообще ни в каких брюках не ходят. И тут, боюсь, любые мои революционные внедрения подобной практики в массы не пройдут. Ну да ничего, попробую начать хотя бы с юбок-брюк, это всё же им познакомей, я думаю. А там посмотрим.
Так что, наверное, лучше всего я вилку буду на шее носить, как кулон. Тогда и выхватывать ничего не придётся, всегда под рукой будет. Только придётся на зубцы какой-нибудь чехольчик предусмотреть, лучше такой же, серебряный, с узориками или чеканочкой. Есть такие подвесочки — вернее, это я у нас видела — зернь и скань, когда украшают мелкими шариками или тонкой проволочкой. Красиво, меры нет! Надо попросить ювелира так сделать. А может, он и сам знает, как украшать.
Если бы по пути нам не попался этот кондитерский магазинчик, или, по-здешнему, лавочка, ничего и не случилось бы. А может, случилось бы, но попозже. Но уж слишком заманчивым запахом из двери потянуло, я и не выдержала. Я ещё та сладкоежка, хоть и пытаюсь себя постоянно сдерживать. Но тут уже сколько времени, считай, без сладкого обхожусь, так что прикатило.
А как зашли в лавочку, слюнки так потекли, что я чуть совсем не захлебнулась. Стою, осматриваюсь, глазами всё-всё-всё поедаю. Одно радует: не одна я такая. Ещё трое сладкоежек нарисовались, и все в возрасте, детворы так совсем не видно. Ну, оно, может, и к лучшему, хоть выберу, пока свободно.
Присмотрела себе пару сладостей — одно вроде нашей пахлавы — у-у, я её обожаю! — а второе на трубочки с кремом похоже… да чего там похоже, трубочки и есть. Ну на что ещё могут быть похожи трубочки с кремом? Только на трубочки с кремом, больше ни на что. И крем такой весь шоколадный, как я и люблю. Пристроилась в хвост очереднюшки и стою.
Два человека всего впереди меня осталось, один на Ивана Урганта смахивает, только лицо поумнее. И в форме, похожей на гусарского офицера. Да, а Ургант же, кажется, кого-то гусарского играл в каком-то фильме? Ну тогда вот прямо точь-в-точь копия оттуда! Но поумней, поумней чуток выглядит, как я уже говорила. Или на поручика Ржевского из фильма «Гусарская баллада», только здесь без усов.
То есть это я за ним непосредственно стою, а перед ним дамочка: вся расфуфыренная и в розовом, точь-в-точь располневшая кукла Барби в платье до пят. Чем-то она мне сразу не понравилась.
«Гляди, такая толстая, а за дополнительным сладким пришла! — подумалось мне. — Да тебе полгода вообще можно ничего не есть!».
А она набирает ещё, да так много! Как ещё тащить собирается? А, вон пацанёнок с ноги на ногу переминается, слуга, наверное. Или местный, из лавки? Ну, подзаработает, если не надорвётся.
Полезла она в кошелёк за деньгами, вынула золотую монету, положила на прилавок. И всё так со значением, не торопясь, манерничая… Ух, так бы и дала в глаз!
Вдруг хозяин чего-то вякнул — именно что не сказал, а какой-то возглас у него вырвался, будто икнул, а потом зашипел так недоумевающе:
— Что это?
Смотрю, а дамочка эта бледнеет, бледнеет… развернулась — и бежать. А «поручик Ржевский» только хвать её за сумочку — и к себе. А потом за руку перехватил. Ну и ну, думаю, ничего себе «моя храбрая армия», какими манерами блещет. Это и меня так, что ли, хватать будут? А за что? То есть я вижу, что её за руку, и меня, значит, тоже так должны, но почему и зачем?
Перевела я взгляд свой недоумевающий на хозяина, а он над прилавком наклонился весь и на монету так смотрит, будто и не монета это вовсе, а… И действительно, и не монета это вовсе, а… Да нет, не какашка куриная. А черепок, навроде чатлов из фильма «Кин-дза-дза!», да и то те поприличней выглядят. Но этот тоже прилизанный, кругленький — наверное, донышко от кувшина отломали и обточили. А куда же золотая монета делась?
Странно. Я же вроде сама, своими глазами видела, как дамочка на прилавок золотую монету положила. Кто же подменить успел? Да никто бы не успел: хозяин наверняка с неё глаз не спускал. Тогда что и как? Ничего не понимаю!
А «поручик Ржевский» дамочку к прилавку подводит, сумочку у неё так решительно отбирает и руку свою внутрь засовывает. Фи! Ну и манеры! Но интересно: а что же он оттуда достанет?
А он достаёт… ещё одну золотую монету. И тоже кладёт на прилавок. И тут эта монета — а я смотрю на неё, не отрываясь… ну, одним глазом, вторым чуть-чуть на дамочку, а третьим… то есть никакого третьего глаза у меня, конечно, нет, просто очень интересно, как себя сейчас дамочка поведёт, что ещё «поручик Ржевский» дальше делать будет, и хозяин лавочки… в общем, не знаю, как это у меня получилось, только я за всеми ими как-то так сразу и наблюдала. Как бы в отместку за то, что проморгала, как первая монета в черепушку превратилась. А сейчас вроде всех сразу нормально вижу. И вижу, главное, что эта монета медленно-медленно темнеть начинает… И тоже в черепушку превращается!
Смотрю дальше — все в магазинчике обалдели, но по-разному. Хозяин — как-то вымученно-раздосадованно, дамочка — испуганно-недоумевающе, «поручик Ржевский» — злорадно-удивлённо, а я… Нет, я тут ни при чём, мне всё равно!
А, да, домоправительница же моя ещё здесь, и ещё пацанчик тот. Ну, они просто-напросто рты разинули и стоят, разведя руки, то есть в чистом обалдении, без всяких примесей.
Долго так стоять ни у кого не получилось: «поручик Ржевский» пацана быстро за подмогой себе послал, хозяин подмастерья своего какого-то из темноты вызвал и у двери поставил, а сам из-за стойки вышел. А нас с домоправительницей «поручик Ржевский» в понятые определил.
Ну, думаю, сейчас начнётся тягомотина с допросами. А — нет: достал «поручик» бумагу какую-то изнутри себя, из внутреннего кармана, зачитал: мол, видели мы воочию, что действительно наблюдали трансмутацию (слово какое-то неприличное) золотой монеты в… как-то он там хитро завернул, по-научному. И — наши подписи.
Нет, ещё потребовал место жительства указать. Ну, я-то пока ещё своего адреса не знаю, так домоуправительница всё чин-чинарём рассказала. Записали меня в документ как «владелица дома такого-то на такой-то улице». Во как! Это вам не баран чихнул, а домовладелица я отныне.
А пахлавы и трубочек я всё же купила — с чего вдруг от сладостей отказываться буду? За тем же и зашла. Хозяин сначала на меня настороженно поглядывал, но когда я серебрушку из кошелька достала, расслабился.
— Чего это он? — спросила я домоправительницу, когда мы вышли.
— Так на серебро ведь морок напустить нельзя, — пожала она плечами, — только на золото или на медь. А серебро само нечисть отпугивает.
Дамочку подоспевшие полиционеры — так они здесь называются, наверное — увели, а мы продолжили путь на рынок, нам в другую сторону.
Шли мы, конечно, несколько взбудораженно: подумать только, фальшивомонетчики! Я было струхнула малость про своё золото, но потом успокоилась: если бы с ним что случилось не так, гномы бы наверняка заметили и не приняли. Однако теперь смотреть надо будет — в оба! А то и побольше. Главное — было бы чем.
Да, не всё, видно, ладно в гадском королевстве… Или в датском? Так это из Гамлета, что ли? Так там, по-моему, как раз о гадском и говорится — сплошные гады кругом, кого ни возьми. И сам-то Гамлет хорош, нечего сказать: всех поубивал — а чего добился? То-то и оно, что ничего.
Это настроение у меня такое… датское. То есть гадское.
Однако добрались мы до рынка, пошли по рядам — немного отпустило. Оно, конечно, выбор не очень богатенький, и красочки малость подгуливают… но зато — какой винтаж!!! Эксклюзив на эксклюзиве сидит и эксклюзивом погоняет — ф-фух, и как я только выговорила-то такое?
И всё, конечно, хочется перемерить, и перепробовать, и перещупать… ну, и купить что-нибудь, соответственно. Правда, я золота с собой не брала, почти, в основном серебром расплачивалась — вот как чувствовала просто, как чувствовала! Ну, то, что в лавке сладостей произошло.
Идём мы с домоуправительницей по рядам — хорошо, что у неё вкус почти такой же, как у меня, и, вижу, ей тоже шопинговать нравится — и всё смотрим… Только слышу вдруг, сзади шум какой-то зарождается. Вроде мы реактивные самолёты, а позади нас гул стоит. Неужели же мы быстрее звука движемся?
Оглядываемся — никто никуда не бежит, никто никого не бьёт, отчего же шумят-то?
Пожали плечами — и дальше по лавкам. Ну, у кого семеро по лавкам, а кто сам по семи лавкам… Это я каламбурчик такой смастерила, на ходу, когда увидела, как за одной мамашей детишки вереницей идут, уцепившись за её юбку. Только я хотела с домоуправительницей им поделиться, как меня кто-то — цап за руку. Я сгоряча хотела сходу плюху залепить: не люблю, когда меня кто ни попадя за руку хватает, ан глядь а это «поручик Ржевский» нарисовался, собственной персоной.
— Миледи, — говорит он, — вы не могли бы уделить мне немного времени?
— Это в каком смысле? — спрашиваю.
— Видите ли… нет, давайте зайдём в кафетерий, выпьем по чашечке кофе…
«Так-так, — думаю. — Началось. Кофем уже угощать собрался. Ну-ну. Куда дальше потянешь?
Тут и домоуправительница проснулась:
— Даночка, если я вам сейчас не нужна, давайте, я отнесу покупки домой, а потом…
— А потом я провожу миледи домой, — подхватил офицер. Как-то неудобно его поручиком Ржевским называть, он же не он. То есть он-то он, но он же не Ржевский. Ну ладно, после разберёмся.
— И обед заодно приготовлю, — добавила домоуправительница.
Да, это будет кстати: я, если перенервничаю, чего-то съесть должна. Но тут по-разному: если разозлюсь — лучше мяса кусок, или колбасы, от злости хорошо помогает. А если испугаюсь, то можно и сладкое. Но пугаюсь я редко, потому и не растолстела.
Привёл меня этот хлыщ длинный в кафетерий. Ничего, культурненько. Занавесочки с кружавчиками, бабочки на окнах, стрекозлики к занавесочкам пришпилены.
Сели за столик, заказали кофе. Подумала я, что, может, надобно было мне хоть одну трубочку из пакета у домоуправительницы забрать, на пробу, да офицер заранее предупредил, когда шли, что «там чудесные пирожные!», и я не стала позориться. Хотя чего там: я сладкую трубочку позором никогда не считаю. Не курительная же. Хи-хи!
После этого привстал он так, два пальца к киверу своему поднёс и говорит:
— Разрешите представиться: капитан Мармун, командир секретной службы его сиятельства герцога Алазалийского!
— А если секретной, зачем вы мне об этом говорите? — не поняла я.
— Видите ли, я имею честь предложить вам работу в моей службе…
— Что?!! — хорошо, что я сидела. А то бы упала.
— Вы нам очень нужны, — говорит этот змей-искуситель, берёт меня за руку и заглядывает прямо в глаза — ну, классический обольститель.
— Это для каких же целей? — я уже вся приготовилась к битве, руку высвободила, упёрла обе в бока…
Он зашёл издали, прямо как в анекдоте про аленький цветочек:
— Вы же были в лавке Антанавера?
— Да я много сегодня в каких лавках была, все и не упомнишь.
— Это лавка сладостей, мы там ещё дамочку с фальшивым золотым поймали.
— Ах, эту! Так бы сразу и сказали. А чего это у него такое имя… неудобоваримое? Назвался бы Сладоваром.
— Я ему обязательно передам ваше пожелание. — Вот язва! Уже и сказать ничего нельзя. — Дело в том, что мы очень давно замечаем, что золотые монеты иногда превращаются в черепки, когда их привозят сдавать в гномий банк… Понимаете, у гномов в банке стоит специальная защита, она не пропускает фальшивых, намагиченных монет, снимает с них, уничтожает всю магию и представляет монеты такими, какими их сделали. Много раз я просил гномов поделиться секретом размагичивания фальшивого золота, но они всегда отказывали.
— Ну, а я-то при чём?
— О вас, разрешите, чуть позже! О! И кофе как раз принесли. И пирожные — свежайшие! Очень рекомендую.
Я вцепилась в пирожное, как в спасательный круг. Был у меня один раз случай — когда с катера свалилась. Плавать-то я умею, но когда на волнах подбрасывает, особо не поплывёшь, да ещё в платье. А капитан Мармун (ну и имечко!) тоже кофе отхлебнул, и продолжает:
— Только вот превращения эти никак нельзя было захронометрировать.
— Чего нельзя?
— Точно определить: через сколько времени монеты превратятся в черепки. Некоторые золотые могли месяцами лежать в одном месте или несколько раз поменять хозяев, прежде чем изменятся. А это, согласитесь, весьма затрудняет поиски того, кто именно первым принёс заколдованные деньги.
Я согласилась — что мне, жалко, что ли? Только уточнила:
— Заколдованные?
— Ну, замагиченные. Понимаете, получается так, что некоторые маги оказываются не совсем чисты на руку…
Я только хмыкнула. Да они все, на мой взгляд, жулики. А особенно тот, кто мне банку с якобы килькой подсунул. Но, с другой стороны, не отравилась же? Кто знает, что хуже? А ведь могло быть и так.
— Так, и что же произошло? — я тут немножко отвлеклась и вроде бы потеряла нить разговора. Поэтому спросила просто так, разговор поддержать. А он мне и выдал:
— А сегодня всё золото вдруг стало становиться черепками! В один день, во всех лавках… Во всяком случае, во многих.
И смотрит на меня так выразительно. Ну, меня никакими взглядами не проймёшь, всякое видали.
— И что же? — продолжаю я светскую беседу. — Видно, время ему вышло, вот и превратилось. Намагичивание закончилось, вот оно и того, перекинулось.
— Но самое удивительное, — продолжает этот прощелыга, — что все превращения произошли после того, как рядом с золотом побывали… — он выдержал здоровенную паузу, которую довольно искусно замаскировал двумя кусками пирожного и тремя глотками кофе. И выпалил: — Вы!
Я чуть кофе не облилась. Но держу вид невозмутимый и независимый — прямо как настоящая леди. А сама думаю: «Да не я, а вилка моя!». Но говорить ему это не следует. Потому что он тоже станет уговаривать меня вилку продать-подарить, а то и отобрать задумает. Пусть уж лучше на меня думает.
— И что вы предлагаете? — холодно так говорю. Ну, не совсем холодно, чуть подостывше — меня кофе научило. У него сейчас как раз именно такая температура.
— Чин сержанта, один золотой в день… и все остальные льготы, причитающиеся нашей службе.
Хм. Сержант — это что? Нет, как-то не звучит. Лучше уж поручик, или лейтенант… О! А сыграем-ка мы на этом.
— Не, не пойдёт, меня папа, если хочет что прика… попросить, лейтенантом кличет. Так что меньше чем на лейтенанта я не соглашусь.
— А кто у вас папа? — заинтересовался он.
— Папа? А он… он — полковник! Настоящий!
— А полковник, это, извините, как?
Блин, что тут у них, полковников нет? Вот это я влипла. Попробуем как-нибудь иначе.
— Как же вам это перевести... Полковник, это военоначальник такой, солдатами командует. У него в подчинении… — Чёрт, сколько же их там у него? Полно народу, в общем. А-а, была не была! — Десять тысяч человек, вот сколько солдат.
— О-о-о! — впечатлился капитан. — Да это минимум граф! Столько людей выставить…
— Ну да, — согласилась я. — По-вашему, граф, точно! А отчего бы ему не быть графом? Граф и есть.
А что, нельзя и мне графиней побыть, что ли? Или… дочка графа по-правильному как называется? Сын-то вроде графинчик — это я в каком-то спектакле слышала, а вот дочка? Графинка, что ли? Или графинька? Графинишна? Ладно, не буду ничего ему говорить, пусть сам назовёт — у них, может быть, тут свои наименования.
— Хорошо, графиня, — помолчав в задумчивости, произнёс он, — я поговорю с герцогом, думаю, он согласится. Такой дар, как ваш, нам упускать никак нельзя.
Ого! Так я настоящая графиня, получается? Здорово! Ладно, помогу этому капитану, да и герцогу заодно. Зато теперь корчму открывать не придётся, а насчёт дизайна одежды я ещё подумаю.
— Сейчас, графиня, я, как и обещал, отвезу вас домой, затем постараюсь добиться аудиенции у герцога — в свете наших последних удач, полагаю, это будет не так уж и трудно, а завтра заеду за вами, и мы отправимся в нашу резиденцию. Там закажем вам мундир, чтобы всё было, как положено…
Ого! Это что, у меня и форма теперь будет, как у него? А что, мне стиль милитари очень идёт. Буду гусаркой… или гусарихой… гусаршей… ну, не гусыней же!

Подвёз он меня, как и обещал, под самые ворота, а сам укатил дальше. С утра, сказал, тоже пришлёт экипаж, «для ознакомления» и ещё там для чего-то.
А я поплелась на кухню — с домоуправительницей лясы почесать и настоечки её фирменной пару напёрсточков дерябнуть. Чего-то там на травах, на девяти холмах… и прочая, и прочая, и прочая. Ещё бы: столько всего за один день — да ещё и не закончился он! — произошло, что тут и в три дня не обсудишь. Нет, я не особенно здорова сплетничать, тем более с… скажем так, с не совсем знакомыми людьми. Хотя, судя по всему, с домоуправительницей можно иметь дело: за место своё явно держится и с кем попало о хозяйке трепаться не будет.
Но это же надо всё же: без году неделя владелицей дома заделалась — это я о себе, если кто не понял, — а уже кучу слуг себе завела и хозяйкой почувствовала. А куда деваться? Мир здесь такой: или командуй или подчиняйся. До свободы, равенства и братства покуда не додумались. Да и додумаются ли? Ну, мне-то что: я уже поняла, что действовать надо строго по пословице: от тюрьмы да от сумы не зарекайся. Но лучше, когда сума с золотом, как у меня приключилась.
Но, опять-таки, на них и не напрашивайся. Вот я, к примеру, кем была там, в том мире то есть? Сначала — и вспоминать не хочется: чуть ли не по помойкам лазила. Да и лазила, чего греха таит, но это когда совсем пацанкой была — это мы вроде как клады искали где попало. Ну и что? Можно сказать, нашла: вон оно, колечко на левой руке.
И колечко это у меня разве что вместе с пальцем оторвать можно: надела я его лет в десять, а то и в восемь, когда на помойке нашла — не вру, честно, был такой эпизод в моей биографии! — и с тех пор не снимала. И, похоже, оно у меня в руку вросло. Или росло вместе со мной. Ну какой у меня пальчик был, в десять-то лет? А и до сих пор оно у меня, если понервничаю и начинаю его крутить, чтобы успокоиться, на пальце прокручивается. Прокручиваться-то прокручивается, а вот сниматься не снимается ни в какую.
Ничего волшебного я от него ни тогда ни сейчас не поимела — так, память, можно сказать, о прежнем мире.
И из того же прежнего мира выплыло воспоминание о роющемся рядом с нами бомже, который сильно возмущался, когда его называли бомжом.
— Я не бомж, я археолог современности! — любил повторять он, и добавлял: — Если роешься в современной помойке — тебя все презирают. А тех, кто роется в помойках тысячелетней давности, называют учёными и дают Шнобелевские премии! А я, может, сам сюда из трёхтысячного года прилетел, только хорошо замаскировался!
Ох, это настоечка домоуправительницына на меня так повлияла… Но! Но, тем не менее, я ей ни о чём таком и не рассказала. А о чём рассказывала? Да так, плела чего-то — мол, жила в дальних землях, графиней была, то есть дочкой графа, но раз капитан так назвал, значит, так тому и быть! И никаких графинок или графинесс, что я пыталась отчебучить. И про Алика немножко рассказала: что был он воином — а что, разве нет? Старший лейтенант спецназа, это вам что, на тарелочке поднесли? Да пропал где-то в лютой битве с ворогами… тут и домоуправительница слезу пустила, меня жалеючи. Ну и про себя рассказала — что у них тоже сыночек был, да тоже на войне где-то загинул… Так что поплакали мы с ней вместе, да и разошлись.

А утром погодка испортилась. Ветер гонял по небу тёмные облака, и те громко хлопали, словно мокрые одеяла, выжимая из себя мелкие капли влаги. Погода словно намекала мне послать капитана подальше и никуда не ехать. Но, с другой стороны, а статус? Мало того, что я — графиня, дак теперь ещё и лейтенант местного спецназа… Ой! Так это я с Аликом почти в одном звании буду? Ха-ха! Вот бы теперь его сюда перетащить. А что? Тут жить вполне можно, даже несмотря на погоду. Там то террористы, то ещё какая шушера, а тут — маги, драконы, гномы… Может, и эльфы где-то есть, и прочие фэнтезийные персонажи. Вот и познакомлюсь заодно, если путешествовать буду.
Придя в более-менее нормальное расположение духа — вкусный завтрак этому очень даже поспособствовал — я вышла на улицу как раз в тот момент, когда к воротам дома — моего дома! — подъехал крытый экипаж и соскочивший с козлов… нет, опять что-то не так… в повозку ведь всего одна лошадь впряжена, при чём тут козлы… с козелов… ах, да, кажется, кОзел… Странно, а мы с девчонками так пацанов соответствующих именуем, ударение переставляя… В общем, с чего-то он там спрыгнул и отрапортовал:
— Госпожа лейтенант, прошу садиться! — и дверцу… каретой это не назовёшь, ну да ладно… этого самого экипажа, элегантно так отворяет. А потом вытянулся и отрапортовал, будто вспомнил: — Сержант Долугал!
Ага! Значит, кэп с герцогом насчёт меня договорился. Еду примерять погоны!
— Мерси! — говорю я ему. Он почесался озадаченно — французского, похоже, совершенно не знает — ну, тут мы с ним солидарны: я тоже кроме «мерси» да «пардон» ничего не умею. Спасибо хоть не переспросил — по интонации догадался, что я благодарю. Ну а вдруг бы знал он французский, да ещё заговорил со мной? Ужас! Вот опозорилась бы! Нет, с этими иностранными языками нужно поосторожней… А, да чего это я? Тут ведь иностранными совсем другие языки называются — эльфский, например. Или эльфиный? Эльфовый? Тьфу ты! Языки придумали, а как их назвать правильно, никто не догадался придумать. А если придумали, то почему мне не сообщили! Откуда я могу это знать? Я вообще первый раз в этом мире. Ладно, потом спрошу у кого-нибудь, как правильнее.
Кто там говорит «эльфийский»? А вот фигу вам! На эльфийском эльфии должны говорить. А что, нет? Ну, подумайте: немец — немецкий, француз — французский, серб — сербский, эльф — эльфский! И никаких разговоров!
Это я «командный голос» вырабатываю, пока мы едем «к месту постоянной дислокации». В казармы, то есть. Наверное. А куда же ещё? Чем ещё может быть резиденция, кроме как казармами?
Но мы приехали… в замок. Королевский… то есть герцогский. Но выглядит, как королевский. Правда, я настоящих королевских живьём не видела, но в кино что-то похожее встречалось, и не раз. Но я так обалдела, что ничего не запомнила: что-то кверху вздымается, что-то снизу расстилается.
Но в сам замок мы не пошли — остановились возле какой-то пристроечки, типа нашей хрущёбы, только поприличней немножко.
Сержант лошадей кому-то перепоручил — передал поводья… нет, поводья потоньше, а это прямо верёвки какие-то… ах, да, вожжи… ещё пословица есть: «вожжа под хвост», но мы, пока ехали, ничего подобного, к счастью, не случилось, а то бы и не знаю, что было бы… передал подбежавшему… солдатику, полагаю, кто бы ещё перед сержантом так тянулся? — а сам повёл меня внутрь пристроечки.
Тут мы капитана и встретили. Он выглядел озабоченным: за бок держался. Нет, это я пошутила, или мне показалось: он, скорее всего, шпагу придерживал.
— Графиня, — поздоровался он, щёлкнув каблуками. Да так звонко! Я чуть в ладоши не захлопала. — По новейшим данным, нам нужно срочно выехать в… — Вот опять: такое произнёс, что на трезвую голову и не выговоришь, а на пьяную не стоит и пытаться. Местные особенности. Или достопримечательности. Но ничего: когда-нибудь запомню, если будет необходимость.
— Дамочка раскололась? — догадалась я.
— Да, на четырнадцать частей, — качая головой, печально сказал капитан, и вдруг удивленно спохватился: — А как вы узнали? Да-а, а вы, оказывается, совсем не так просты, как казалось вначале… Мне чрезвычайно повезло, что я встретил вас.
— А что тут сложного? — пожала я плечами. — Все колются… при хорошем допросе.
«И некоторые даже не однажды», — хотела добавить я, но не добавила: и так обойдётся.
— Ну, големы обычно весьма устойчивы… И потом: никто не думал, что она голем. Просто когда наш маг решил применить к ней заклинание холода, она вдруг действительно раскололась пополам! А потом посыпалась дальше… Ну а уж по составу глины определить, где сотворили голема, действительно, особой сложности не составило.
Вот это да! Ну и мирок! Тут нужно меньше болтать… А как же я смогу? Да ни в жизнь!

 » Глава 7

ГЛАВА… АГА, ГЛАВА! А ВЫ ЧТО ХОТЕЛИ?
НУ ВОТ И ЧИТАЙТЕ, МУЧАЙТЕСЬ!
ЧТО-ТО ТАМ, ГДЕ-ТО
— А как же мундир? — разочарованно протянула я. Ну вот, только хотела покрасоваться…
Капитан вздохнул и развёл руками:
— Сразу же по приезду и закажем. Не волнуйтесь, ехать недалеко, практически пригород столицы.
— Ну, хорошо, — согласилась я и посмотрела на своё платье. А так хотелось… — Но на лошади я не смогу: я же не знала.
— Ландо к вашим услугам.
— Ну, если ландо, то ладно… — Это чего, вон та повозка, что я сюда ехала, называется ландо? Ну надо же! Век живи — век учись.
Села я обратно на прежнее место — даже остыть не успело. Еду и думаю: срочно, срочно… Какая же это срочность будет, если я тут в ландо полоскаюсь? Тут надо галопом, пришпоривать, чтобы никто удрать не успел. Но, наверное, кому надо, так и поскакали? А тогда зачем я нужна? Превратить золото в черепушки? Так привезли бы, я бы враз — вилка у меня с собой. Я внутренний кармашек для неё на пуговице пришила, раз уж на цепочку не повесила. Некогда к ювелиру зайти — государственные дела мешают.
Или, может, у капитана на меня ещё какие-то виды имеются? Интересно. Да уж, со скуки тут точно не умрёшь. Но и ладно, такого у меня никогда не получалось. Главное, чтобы не умереть каким-нибудь другим манером.
Ехали мы долго ли, коротко — как в сказке, словом. А почему нет? Тут вокруг такое порой появляется — что ни в сказке сказать, ни пером описать. Даже если это перо от жар-птицы. А почему нет? Вот вам действительный факт: еду я себе спокойненько в этом самом ланде… Кстати, а ландо имеет какое-то отношение к ландышам? Если на мой взгляд, так ландыши — это детёныши ландо… Где проехало оно — там они и зацветают…
Ох, о чём только не подумаешь, пока едешь… Да! Я же как о сказке хотела рассказать! И о жар-птице, то есть о жар-птицах. А что, почему если не как в сказке? Едем мы себе, значит, спокойненько — и вдруг смотрю, сияние какое-то вдоль дороги протянулось, но на отдалении от неё. Я и спрашиваю того сержантика, что вместо со мной в ланде этой сидел:
— А там что такое? — и пальцем в ту сторону указываю. Хоть и неприлично, говорят, пальцем указывать, а куда деваться: больше нечем. Не глазами же? Они у меня хоть большие, но не длинные. Не настолько длинные, во всяком случае — так, вытянутые, миндалевидные.
— Жар-птицы, — отвечает. — С юга возвращаются. Ох, и потрошки же у них вкусные!
Вот-те на! Тут, оказывается, и жар-птиц уже жрут. Ну, народ! Зажрались, точно.
— А перья куда деваете? — спрашиваю его мрачно. Но он мрак тут же развеял:
— А заместо светильников используют! Только притушать на ночь нужно. А то и не уснёшь совсем.
Приехали мы наконец-то на место. Вышла я — хорошо, сержантик руку подставил, уловил меня, не упала. Что-то плохо на меня обездвиженность влияет. В следующий раз пешком пойду.
Прошлась малость туда-сюда, размяла ножки свои стройные. А тут и капитан из домика… да какое!.. домища, рукой машет — дескать, заходи!
Я и зашла. Нет, следовало бы до начала работы и в туалет забежать, ну да ладно, перетерплю малость. Но недолго: говорят, вредно для будущих детей, терпеть — родить потом трудней будет. Загибается якобы не в ту сторону, в какую нужно, главный женский орган, ну и…
Но — спасибо капитану! а может, просто так получилось — буквально на входе этот самый сортир и образовался, так что я, пропищав капитану «Минутку!», быстренько туда и заскочила. Вышла оттуда уже с таким блаженным видом на физиономии, что куда там. Всех обматерить… то есть наоборот, облагодетельствовать, готова. А что, мне не жалко.
Захожу в помещение — для комнаты это слишком маловато, а вот на зал не тянет, — а там уже мешки с золотом вдоль стеночек выстроились, охрана возле каждого с саблями наголо стоит, два хмыря скромненько на лавочке ножки под себя подогнули и по сторонам зыркают; и ещё один хмырь — хотя какой он хмырь? Весь в кружевах да в бархате — посреди комнаты стоит, руку в боки упёр, и на капитана исподлобья смотрит. И чувствуется, что, дай ему волю, он бы этого капитана вместе с г… гусарской формой сожрал бы.
Завидел меня капитан, обрадовался — но вижу, что напоказ, он же меня только что видел:
— Прошу вас, графиня, приступайте!
Это куда приступать, к мешкам, что ли? Хоть бы договорились заранее, что мне следует делать. А то как-то неудобно получается: только что из сортира — и к золоту.
Но делать нечего, подхожу к ближайшему мешку, опускаю руки на золото… Бр-р! Будто щекотка какая-то по рукам пронеслась, но не противная, а наоборот, приятная — словно в газировку руки опустила, или в шампанское… Нет, ни разу не получалось: шампанское я лучше выпью, но Алик сколько раз говорил, что устроит мне ванну из шампанского, что я так это себе напредставляла, что… В общем, ясно.
И только это я руки в мешок опустила, как золотые монеты враз потускнели, потом потемнели, а потом вообще в черепки превратились. Так неожиданно — я даже руки отдёрнула. А что? Вдруг это заразное? И у меня руки тоже двумя кирпичами сделаются? На фиг мне это надо? Предупреждать нужно, товарищ капитан!
— Господа понятые! — капитан мне в этот момент напомнил кота, нажравшегося сметаны под завязку. — Прошу подойти и зафиксировать увиденное!
Два этих недожмурика со скамьи соскочили и почикиляли к мешку. Покопались сверху — ну, чисто котята в песочнице — и развели лапками. Тогда капитан рукой махнул — и два сидельца по бокам мешка саблюки свои спрятали, за края мешка ухватились и перевернули его, высыпая. Черепушки только и заклацали, высыпаясь. Ни одной золотой монеты не осталось.
Смотрю, а хмырь этот, который в шелках и бархате, так на меня смотрит… ещё похуже, чем на капитана. Но и, однако, с какой-то опаской. Хотя, судя по всему, дай ему волю, порвал бы он меня на клочки, не хуже Тузика с грелкой.
Ну, я ему тоже в долгу не осталась, вернула взгляд с процентами. Ещё и ледку из холодильника добавила. Леди я ему или не леди? А если леди — лёд должен быть обязательно!
Глаза бы ему, подлецу, выцарапать, чтобы не мог на меня так пялиться, да ногти, к сожалению, у меня неухоженные. Того и гляди, сломаются. Не в боевом состоянии, то есть. Нет, а что вы хотите? Думаете, просто так эта процедура проделывается? Ого-го! Да ногти привести в порядок — это целое искусство! Сколько их в солёной воде вымачивать, вы знаете? А без этого они прочности настоящей не наберут. А затачивать… то есть обтачивать их правильно как, вы знаете? Я никогда себе пластик не приклеиваю, всегда своими обхожусь ну, иногда только, в особенных случаях, когда совсем зарез.
Зато когда ногти в полном порядке — да это же боевое оружие! Я вот, помнится, Олегу… ну, козёл он козёл и есть… так харю расцарапала — скорую вызывать пришлось. Так что крови я не боюсь — ни чужой, ни своей.
— Будем продолжать? — спросил капитан. Я так и не поняла: кого он спросил? Приняла на свой счёт. А что? Мне понравилось: прикольно пальцы щекочет. И подошла к следующему мешку.
А этот, расфуфыренный хмырь, тоже, видно, на свой счёт вопрос капитана принял, потому что сморщился весь, и морщины на его лице явственно написали: «а пошли бы вы фсе» — именно так, через «ф». Вот неграмотный!
Ну, капитан мне рукой и махнул: продолжай, мол. Невежливо, между прочим! Мог бы и попросить, типа «Продолжайте, графиня!». Будто он не знает, как мне приятно это слышать! А что? Может, и не знает. Ну, ладно, поприкалываемся дальше.
Сунула я руки в следующий по ходу мешок, побалдела малость, когда мне ладошки пощекотило — и перешла к очередному мешку. А стрельцы — чего-то я охранников этих возле мешков стрельцами называть стала, они же с саблями стоят, значит, сабельники — взяли отмеченный мной мешок и тоже вывернули на пол. И снова сухой стукот черепушек. И понятые лапками своими сухонькими снова разгребают их. И снова кивают капитану: мол, подтверждаем и фиксируем.
Тут… я даже не поняла, что случилось: едва я наклонилась над следующим мешком, как вдруг крик, шум, лязг… Подняла голову — а этот хмырь, оказывается, крикнул что-то и на меня бросился… то есть хотел броситься, а его стрельцы… то есть сабельники, перехватили, даже сабли свои на пол бросили, оттого и лязг.
И как начал он тут на меня ругаться — чего только я не услышала, даже пересказывать противно. Ну и… не выдержала я. Не стала его ничем проклинать, а просто-напросто сказала — как моя бабушка говорила, по-простому:
— Да чтоб ты сдох! — выдохнула на одном дыхании, совсем не подумав ни о чём. И остолбенела: закатив глаза, хмырь рухнул на землю. То есть на пол, на мозаичный.
Ой, мамочки! — я прижала кулачки ко рту. — Что же я натворила-то? Попросить, что ли, чтобы ожил? Да ну его, ещё зомбаком очнётся, а что я с ним потом делать буду? Пусть лучше трупиком полежит, так спокойней. А там видно будет.
Капитан тоже остолбенел, хотя я на него ничего не наговаривала. А у понятых этих, я посмотрела, вообще волосы дыбом поднялись, ну, как у панков, только без бриолина и лака. Солдаты же молодцы: ежели чего и подумали, то по ним не заметно. Да и то сказать: под касками волосы если дыбом и встали, то снаружи не увидишь.
Капитан заметно растерялся:
— Да как же… Мы же его и допросить как следует не успели…
Тут на меня будто что-то нашло: я взяла себя в руки. Пора привыкать, что вокруг меня необыкновенные вещи творятся.
— Ладно, — говорю я как можно холоднее. Это у меня получилось не так уж трудно: челюсти от страха будто заледенели. Но снаружи казалось, будто я самообладания не теряю. — Допрашивайте. Но — без меня.
И — наклонилась к этому хмырю дохлому, и так строго ему приказываю:
— Эй, ты, задохлик! Живо ожил… на пятнадцать минут. Быстренько расскажешь товарищу капитану всё, что он попросит — и назад, на тот свет. Ты мне тут такой хам и на… в общем, не нужен. Ты понял?
— Понял… — загробным голосом отозвался хмырь и принялся подниматься.
А я быстренько-быстренько — вон оттуда. Незачем мне с покойниками общаться. Успела только капитану шепнуть:
— Спрашивай, пока есть время! Это он… в обмороке был. Но я ни за что не ручаюсь, кроме пятнадцати минут…
Но солдаты — молодцы: только побледнели, как мел, но не шелохнулись. Правда, хмыря этого под руки подхватили, но — я успела заметить — все руки у каждого в перчатках. То ли надеть успели, чтобы не пачкаться о покойника, то ли и были в них постоянно. Парадно-повседневная форма. Гвардия, млин.
А сама я — на улицу, воздушком отдышаться. Потом уже остальные мешки попроверю. Да и что их проверять: те же черепки окажутся.
Через некоторое время вышел капитан — шапку свою снял, кивер то есть, — пот со лба утирает. На меня с опаской смотрит.
— Капитан-капитан, улыбнитесь! — пропела я. А ему чуть ли не хуже стало. Неужели, думаю, я так немузыкально пою? Но в хоре же выступала! И хвалили даже! А может, у него музыкального слуха нет? Сочувствую, но ничем помочь не могу.
— Что же вы за человек-то такой? — наконец не выдержал капитан. — Или, может, не человек?
Мне так показалось, что у него без пяти минут истерика начнётся. Вот у Ленки почти то же самое было. Может, его по морде заранее отхлопать?
Но тут я вспомнила, что я всё-таки леди, графиня, а не хрен собачий, и так с ледком в голосе спрашиваю — через верхнюю губу. Или через нижнюю, так удобнее:
— А что не так, капитан? Вас не удовлетворяет результат? Может, попробовать превратить черепки опять в золото? Или вы за этого загнётыша (откуда я взяла это слово — ума не приложу!) беспокоитесь? Так он давно трупом был, это только сейчас его сущность воочию проявилась. Или он ничего не сказал, и я поторопилась? Так, на мой взгляд, лучше перебздеть, чем недобдеть…
Нет, это я точно что-то не то ляпнула, графини наверняка так не говорят. Но капитан либо ничего не заметил, либо не подал виду, либо слишком ушёл в себя. Ни слова ни полслова не возразил. Наоборот: сразу включил заднюю скорость и полез на попятный:
— Ну что вы, графиня, как можно было так подумать! Нет-нет, всё нормально, он рассказал всё, что знал… тем более в присутствии понятых, мы сразу всё запротоколировали… Просто… вы так неожиданно… на него повлияли.
— Я же вам говорю: я просто выявила его истинную сущность… — Хотела схохмить «эгоистенную», да не стала: иначе весь пафос речи теряется. — То есть трупом он был ещё по жизни.
— Странно… — произнёс капитан. — Он ведь… Он Смотритель, то есть Смотрящий.
— Вуайерист, что ли? — вот какие слова я знаю! А вы всё блондинка, блондинка… — Подглядывает за купающимися девушками? Или…
— Нет, это… В общем, он регулирует отношения в преступном мире города и его связи с миром непреступным.
— Ничего не понимаю… — вот тут вот моя блондинистая сущность вылезла во всей красе. — А разве у вас преступников не ловят?
— Ловят, но… иногда бывает очень трудно доказать…
— Знаете, — сказала я решительно. — Вам нужно посмотреть фильм «Место встречи изменить нельзя». Вот там чётко сказано: вор должен сидеть в тюрьме. И никаких других мест для него не предусмотрено.
— Знаете, — тон капитана сразу сменился на доверительный, — у меня порой возникает впечатление, что либо наши… правоохранительные органы сами заинтересованы в сохранении преступности — боятся, что иначе их самих на следующий день разгонят. Либо преступников сохраняют специально, для других целей: к примеру, в случае поражения от внешнего врага и захвата им власти, теневые структуры, находясь заранее в подполье, смогут организовать какой-никакой отпор и сопротивление…
— Это как-то сложно для моего понимания, — я зевнула весьма откровенно. — Я у себя там подобными вещами голову стараюсь не забивать, а ещё вы тут со своими проблемами… Но, мне помнится, во время Великой Отечественной войны у нас на оккупированных территориях немцы всех уголовников вешали сразу без всякого суда и следствия. За исключением тех, кто пошёл в полицаи.
— Вот как? Весьма любопытно было бы изучить ваш опыт…
— Да я чего? Я только за. Я бы вам враз туда командировку организовала… да и сама вернулась бы с удовольствием. Ладно, хватит лясы чесать. Пойдём дела доделывать — там ведь ещё непроверенные мешки с золотом остались?
— А вам… не трудно так перенапрягаться? — поинтересовался капитан.
— Да чего там! Наоборот: прикольно даже.
Мы вернулись в зал, где всё оставалось практически по-прежнему, за исключением того, что хмырь исчез, а у стеночки появилось укрытое красивым покрывалом — в зелёных тонах, моих любимых! — его мёртвое тело.
Мы высыпали ещё три мешка с золотом — ну, высыпала-то не я, ещё чего! — и я его успешно превратила в черепки. Нет, мне такая работа нравится! Ладошки так забавно щекочет, когда я это золото пересыпаю. С обычным золотом такого не получается. Но обычное в черепушки и не превращается.
На всякий случай я прихватила с десяток этих превращённых глиняных монет.
— Зачем? — только и спросил капитан.
— А на память! — ответила я, пряча их в кошелёк, что валялся тут же на столике. Не буду же я ему говорить, что мне кошелёк понравился. Хмырю этому он всё равно не сдался, а мне в мешке, пусть даже и из драконьей кожи, таскать деньги неудобно. Или, вернее, именно потому, что из драконьей кожи. Да и великоват он для того, чтобы с собой постоянно таскать. Вот дома — пусть лежит. А на рынок лучше с кошельком ходить. Вот он у меня на память и останется. А черепки потом выброшу.
А с четвёртым мешком облом вышел. Нет, его точно так же перевернули, высыпали, я в золото руки погрузила… И ничего. То есть почти ничего: часть золота всё-таки в черепки превратилось, а часть — нет.
— Ну-ка, ну-ка! — заинтересовался капитан, подходя поближе. Он внимательно пересмотрел чуть ли не каждую монетку, затем приказал сложить черепушки из этого мешка в другой мешок и пометить его, а золото вернуть в этот.
Потом посмотрел на меня внимательно и сказал:
— Вы, наверное, сегодня уже устали.
«Это потому, что я не в гусарском мундире!», — чуть не сказала я, но в ответ просто подёргала плечиком — мол, не знаю я, в чём тут дело. А вслух произнесла:
— А разве тут не может быть настоящего золота?
— Возможно… — протянул капитан, — но надо бы ещё проверить, у гномов. Поедем туда?
— Почему бы и нет? — Кататься так кататься! Может, заедем заодно и мундир закажем? Я его так и спросила: — Может, заедем заодно и мундир закажем?
— Если успеем…
Вот зануда! Да это, может, самое главное! В моей жизни, на настоящий момент.

В гномьем банке мы оказались практически мгновенно — и не потому, что воспользовались каким-то там секретным порталом. Просто городок тут не очень большой, а пробок, как у нас на улицах, не бывает — не додумались они ещё до них. Ну а лошадки наши достаточно резвые, домчали быстро.
Здесь почти ничего не изменилось. Да и без «почти» — ничего.
СГГ — самый главный гном, прихромал тоже достаточно быстро. Зато долго потом ковырялся в принесённом нами золоте: вертел в руках, разглядывал, чуть ли не нюхал. А вот до черепушек даже не дотронулся. Пфекнул только презрительно и рукой так махнул, будто произнёс: «Уберите эту гадость с глаз моих долой!».
— Значит, золото вполне нормальное? — уточнил капитан, когда СГГ откинулся на спинку кресла и проворчал: «Ну и что вы от меня хотите?».
— Не вполне, а просто нормальное, — изрёк гном, назидательно подняв указательный палец. И продолжил: — Золото, если оно золото, так оно, понимаете ли, золото! И этим всё сказано.
— А с этими как? — и капитан указал на стоящий у его ног мешок с черепушками. — Что скажете?
— А что тут говорить? — развёл руками гном. — Отформовано по идеальному образцу — золотой монете. Потом… намагичено. Степени намагиченности определить не смогу: она исчезла полностью.
— То есть намагиченность снята окончательно? — уточнил капитан.
— Да. Да даже если бы часть и осталась, то пока, — он подчеркнул это слово, — пока мы не можем с достаточной точностью её определить: у нас пока нет таких приборов. Но мы работаем… работаем.
И он лучезарно улыбнулся. Удивительно было увидеть улыбку на только что мрачной физиономии. Она проросла, словно цветок сквозь камни.
— А если бы я принёс вам… намагиченное золото? — коротко взглянув на меня, спросил капитан. Это он на что намекает? Что я ему испортила фальшивое золото?
— Нет, — гном покачал головой. — И в этом случае я мог бы дать лишь чисто качественный ответ: настоящее или фальшивое. Степень намагиченности, повторюсь, мы определять пока — пока! — не можем. Но работаем над этим, работаем, пытаемся… — и он растопырил пальцы обеих рук, давая понять, что разговор окончен.
Капитан после его слов явственно успокоился, перестал смотреть на меня как на досадную помеху, а стал смотреть по-прежнему — как на лучшую помощницу. И мы откланялись.
Черепушки пришлось тащить мне, потому что золото капитан взвалил себе на плечи. Но они, в общем, не тяжёлые.
Спохватившийся гном предложил было оставить золото в банке, но капитан пропыхтел, что ему нужно вначале отчитаться перед герцогом, а потом он, несомненно, вернёт его в банк, с тем, чтобы положить на счёт своей службы.
— Я могу дать вам вексель! — предложил гном, не желая упускать золото из рук.
— Потом-потом! — отказался капитан. Скорее всего, у него имелись какие-то свои соображения. Мне-то они понятны: откуда-то же он должен платить жалованье своим людям. Но я промолчала. Я ведь тоже отношусь к числу его людей.

 » Глава 8

ГЛАВА… ГЛАВА, ГЛАВА… В РИТМЕ ВАЛЬСА.
НУ, ИЛИ В ВАЛЬСЕ РИТМА
На базу мы приехали без лишнего шума и пыли — тут вообще с пылью напряжёнка, скорее наоборот: грязи полно — постоянно поливают из окон. Того и смотри, как бы не приголубили чем-нибудь… тяжело пахнущим.
Утащив золото в свой кабинет и велев дожидаться его снаружи, капитан наконец-то выполнил первоначальное обещание и отвёл меня к местному мундирному портному. Тут я, хоть и была порядком измотана предыдущей тяжёлой работой, несколько воспряла, словно утренняя пташка, и мы мило пощебетали с дядечкой-портным на профессиональном сленге.
Обговорив возможности неуставного украшательства — чего можно внести в покрой мундира, а чего делать ни в коем случае не рекомендуется, хотя… и так далее — я наконец-то очутилась у себя дома. И, уже выгружаясь у ворот, с удивлением обнаружила, что злополучный мешок с черепушками, который мне пришлось вытаскивать из банка, благополучно остался в экипаже. Когда мы возвратились на базу, капитан о нём, естественно, забыл, таща натуральное золото, ну а я не дура, чтобы ещё раз надрываться. Ну а тут решила прихватить, благо Патертон, то есть Петерон, вышел меня встречать. Там возле крылечка ямка небольшая есть, во время дождя лужица постоянно образуется. Вот туда мы эти монеты и высыпем и притопчем. Хоть какая-то польза будет.
Но тут меня перехватила Тиля, то есть Аттилина, домоправительница же, и защебетала, что нужно идти скорее обедать, а то, мол, всё стынет… Так что и я позабыла Петерону распоряжение отдать, и он поставил мешок возле моей комнаты. А мы с Тилей ещё по стаканчику винца пропустили — следовало же обмыть мой первый рабочий день…
В общем, когда я споткнулась о тот мешок, я… нет, не выругалась — я и не зашиблась совсем, так чего ругаться. Я подумала. Я подумала: а чем же всё-таки отличается настоящее золото от намагиченного? И почему бы этим магам не делать сразу самое настоящее золото?
«Надо бы спросить завтра капитана, чем отличается намагиченное золото от настоящего?» — подумала я и достала золотую монету. Завтра — это завтра, а любопытство разгорается уже сейчас.
Взяла я в одну руку золотую монету, в другую — глиняную… Да, разница чувствуется — и вес другой, и шероховатость не та, но так же и должно быть. А вот как, интересно, маги изгаляются, чтобы глиняная монета казалась золотой?
Ощупываю я золотую монету, пытаюсь понять, где же находятся, где прячутся те отличия, что разнят золото и глину? И у меня в кончиках пальцев возникло ощущение, будто они провалились внутрь монеты и заскользили там, как по маслу, причём сливочному, только что вынутому из холодильника. Ну, знаете, когда делаешь котлету по-киевски, куриный фарш нужно вокруг кусочка масла обворачивать. Так что ощущение сливочного холодного масла мне хорошо знакомо.
А глиняная монета… она даёт ощущение на пальцах, как от панировочных сухарей…
И вот я подумала: а ведь котлету по-киевски тоже панировочными сухарями обваливать нужно… И — не знаю, как это у меня получилось, только чувствую, что у меня в руках будто два кусочка холодного сливочного масла образовалось…
Я — глядь на руки! А в них, в каждой, по золотой монете! Да увесистые такие обе. И не отличишь друг от друга. Вот это да! Получилось! У меня получилось!
Стоп. А что у меня получилось? Фальшивая монета? Так я же вроде в службе по поимке фальшивомонетчиков и состою. Что же это я, сама себя теперь ловить буду?
Положила я обе монеты на стол. Настоящую золотую, из правой руки — вправо, новую золотую, бывшую глиняную, из левой руки — налево от себя. Затащила мешок с глиняными монетами в комнату.
Взяла из мешка одну монету и давай её ощупывать. Вот опять появилось ощущение панировочных сухарей… вот я будто вымешиваю тесто… добавляю сливочного масла, холодного… ну, это будто бисквит собираюсь печь… и…
И у меня в руке образовалась ещё одна золотая монета! Во как! А я-то ещё подумала, что просто каким-то образом перекачала «золотость» настоящей монеты в глиняную — ну, как образец. А на самом деле — просто превратила.
Короче говоря, весь мешок «черепушек» я снова обратила в золотые монеты. И мне снова стало любопытно: это что же получается? Я просто вернула им ту намагиченность, что у них была раньше, или же на самом деле превратила глиняные монеты в золотые?
Попробую-ка я завтра отвезти их в КГБ, в гномий банк то есть, на проверку.
С этой мыслью я и уснула. Ну а то, чего ещё перед сном делала, об этом рассказывать не собираюсь: сами должны знать о гигиене на ночь! И не только знать, но и делать. Каждый день, обязательно!

 » Глава 9

ГЛАВА… Я ВОТ ДУМАЮ: А СЛОВО «ГЛАВА» — ЭТО, СЛУЧАЙНО, НЕ ОТ СЛОВА «ГОЛОВА» ПРОИЗОШЛО? А ЧТО, ОЧЕНЬ ПОХОЖЕ!
А Я ОЧЕНЬ ДАЖЕ ПОХОЖА НА СТИЛЬ «МИЛИТАРИ»
С утра никакой самостоятельности проявить не удалось: капитан вновь прислал экипаж, и мне пришлось ехать на базу. Хотела я даже табличку на двери своей комнаты, или прямо на воротах, привесить: «Ушла на базу», но подумала, что этим, может быть, стану выдавать какую-нибудь военную тайну, и передумала.
Едва я приехала, капитан меня с ходу обрадовал — мол, мундир готов. И я сразу расстроилась: ну не может ни одна швея, будь она хоть трижды мотористка и Паша Ангелина (не знаю, откуда мне в голову это имя вскочило), сострочить гусарский мундир за полдня. Или она ещё и ночью работала? Потому что чёрный? Да ну, что за глупости! Наверняка какой-нибудь бэушный… Да ещё, может даже, окровавленный…
Я себе таких ужасов нафантазировала, что уже подумывала: а может, заплакать? А потом решила: а зачем? Сначала посмотрю, а там видно будет.
Но меня портной (портной, а вовсе никакая не швея!) сразу успокоил: дескать, несколько комплектов обмундирования (и как они только выговаривают это слово?) обязательно должно иметься в запасе на случай приёма новобранцев, поэтому он просто нашёл готовый, ненадёванный — даже специально подчеркнул это — ну, и кое-что подогнал, примагичил. Да что же у них тут от магии прохода нету! Магия на магии сидит и магией погоняет.
Да… намагичил: пуговицы враз отлетели, едва я его надела. А без пуговиц какая красота у мундира? Да никакой!
Ну, он сразу дико заизвинялся, прямо чуть ли не покраснел, и пообещал вот прямо «моментально» всё восстановить. На что я, набычившись, спросила, что он понимает под словом «ментально»? А то у нас этим словом обычно обозначают нечто мысленное, то есть не то ли самое намагичивание? А то ведь и результат останется прежним. «Мо» я оставила безо внимания, ибо предположила, что это явное усекновение словца «моё» — моё, дескать, ментанирование, то бишь обдумывание. Ну, или намагичивание, куда уж здесь без него.
Тогда он дико извинился ещё раз, и сказал, что имел в виду всего-навсего «сей момент», на что мне пришлось благосклонно кивнуть.
Ну, сей момент не сей момент, моментально не моментально, но через полчаса мундирчик красовался на мне. А я, соответственно, в нём. И сидел, как я бы выразилась — но исключительно цензурно — монументально. Всё же какая-то польза от этой ментальности имеется. Прошу любить и не жаловаться.
Я посмотрела на себя в зеркало и слегка улыбнулась — одними губами, напоминая себе Мону Лизу. Кстати, родители сначала хотели назвать меня Лизой. Вот была бы засада!
Что я делала эти полчаса ожидания? А размышляла: рассказывать капитану о том, что я проделала с черепушками, как их обратно в золото превратила, или не надо? И решила, что не надо: если у них от вчерашнего волосы дыбом встали, то сегодня они вообще с голов поубегают. Потом… как-нибудь… при случае… Даже пару поговорок на такой случай вспомнила: «Не всё сразу» и «Хорошего — понемножку».
Капитан так и не появился, и я заскучала. Поэтому и решила сама сходить к гномам в банк. А что? Я теперь, после капитана, самая главная здесь, могу хотя бы себе разрешить сделать что-то? Я же никому ничего не приказываю, пока что.
Развернулась — и пошла. Сапожки блестят, аксельбанты играют — чудо, а не девушка! Жаль, зеркал по дороге не попадается, приходится своим отражением в чужих глазах любоваться. Ну ничего, у меня зрение хорошее, пока и этого хватит.
И вот что я заметила, из самого главного: все попадающиеся мне навстречу мужики, увидев меня, мгновенно истекали слюнями, теряли сознание и падали от обезвоживания.

 » Глава 10

ГЛАВА… ВЫ ЕЩЁ НЕ СБИЛИСЬ СО СЧЁТА? А Я ВОТ ДАЖЕ ТАК ДА. ПОЭТОМУ ПОСТАВЬТЕ НОМЕРОЧЕК САМИ, НЕ ЛЕНИТЕСЬ!
МАГ ДЕЛАЕТ ШАГ
Когда утром я вышла из дома, от фонарного столба отделилась долговязая фигура. Если бы дело было вечером, а тем более ночью, я бы испугалась. А так просто подумала, что фонарные столбы здесь, похоже, размножаются делением — уж слишком это чмо худощавое на него походило. Шляпа — так точь-в-точь крышка фонаря, а бледность лица — ну точно фонарная лампа, засиженная мухами. Или ночными бабочками… не путать с… ну, вы поняли, с кем — ночными мотыльками засиженная, проще сказать.
— Графиня! — взмолился он, чуть не падая на колени. Если бы не это обращение, я бы его точно послала. Уж очень он мне чем-то сразу не понравился.
— Чего надо? — осведомилась я недружелюбно. Ну вот есть такие личности — сразу послать хочется. Уж и не знаю, что тому виной: то ли его внешний вид, то ли моё внутреннее чутьё. То ли сон нехороший приснился — уж и не помню, какой.
— Пара вопросов, не более… Я — учёный, маг-алхимик Эстебор Атарецкис, магистр. Проводя один эксперимент, я… неудачно выпустил на волю огненного демона… во всяком случае, в лаборатории остались все признаки того, что он мог вырваться на волю. Обследуя окрестности своего замка, я обнаружил некоторые отдельные… гм… несоответствия, которые позволили мне сделать такой вывод… Я очень прошу вас: не обижайтесь, если что-то в моих словах что-нибудь вдруг вас заденет! Я ни в коем случае не хотел бы оскорбить вас своей…
— Короче, Склифосовский! — Универсальная формула! Что бы мы без неё делали! Огромнейшее спасибо Юрию Никулину! Что называется, царский подарок. Только, наверное, лучше бы я этого мага обозвала Крикосовский — уж очень мне его голос крики совы напоминают. Да и сам он, с вытаращенными глазами… Тем более что Склифосовский, наверное, очень хорошим человеком был — недаром его именем целый институт назвали. И по радио то и дело слышишь — как кого где машина перекалечит, так сразу: «Увезли в институт Склифосовского…». Значит, там разбираются, как людей из кусочков собирать. Как в анекдоте: «Единственный институт, куда принимают без экзаменов». А этот… у-у-у… чёный…
— Да… Вот… По всем сведениям… то есть это я так предполагаю… Словом, умоляю вас ответить: не встречались ли вы с этим демоном?
— Я? С демоном? Да вы что? Где я — и где демон?
В общем, я растерялась. Начала лихорадочно вспоминать, кого встречала с момента моего появления в этом мире. Так: драконшу, дракончиков, мужика с сельскохозяйственным лицом, он что-то про баньши рассказывал… Потом трактирщик… ну и рожа! Вылитый демон, если на мой взгляд. Потом рыцарь с оруженосцем… уехали, кстати, на третий день, как я ни удерживала. То ли за святым Граалем, то ли ещё за каким дефицитом. Стоп! А то чудовище, что в лесу из кустов вылазило, разве на демона не тянет? По мне, так даже очень-очень.
— А вы не могли бы уточнить, какой он из себя, ваш демон? — попросила я. — А то я боюсь ошибиться…
Маг-алхимик замялся:
— Ну-у, я тоже боюсь ошибиться… я сам-то его никогда воочию не видел, это очень опасно… Но в старинных трактатах мне попадались его описания…
Ну вот, ему опасно, а бедную девушку готов заставить чуть не в обнимку с демоном плясать!
— И, там сказано… что он должен быть высоким… с рогами… пышущим жаром… А! Вот ещё что! Он оставляет следы огромных заячьих лап!
— Заячьих лап? — переспросила я. Ну, очень удивлённо. И в то же время как-то задумчиво. И чем-то этот вопрос мне не понравился больше всего в этом маге. Что-то он меня заставил вспомнить…
— Да! Вот что самое удивительное! Это очень могущественный демон: он убил моего василиска, перекопошил всю мою лабораторию… как ещё не разгромил её полностью, уничтожил магический гримуар, забрал остаток магического мелка… и исчез. Я полагаю, что он мог остаться в нашем мире.
— А он разве из другого? — на что-то его слова меня наталкивали. А уж когда я услышала о магическом мелке… А других мелков, кроме как в этой сводчатой комнатухе, я и не видела… Так это что же получается… Он, выходит, принимает меня за демона? Ну и нахал, однако!
Пока я шевелила остатками извилин, этот ненормальный маг-алхимик тоже примолк, и как-то по-особому стал в меня всматриваться. И у меня как-то нехорошо засвербело в затылке. Я уже собралась было почесать там — чтобы лучше думалось, как этот гад заявляет:
— Я никак не могу прочитать ваши мысли… — и ещё наморщился, как от натуги при запоре.
— Да какие там у меня мысли! — затараторила я, почему-то подумав, что он станет наезжать на меня за то, что я его петушка приголубила, и в комнатухе его этой… натопталась. Это что же: мои голубые тапочки с ушками наследили заячьими следами? — Никаких мыслей у меня нет. Никаких таких каких-то мыслей… Что?!. Что-о-о?!!
И тут до меня дошло: да он же, гад, мои мысли прочитать собирается!
— Знаешь, что, — сказала я ему, презрительно смерив его с ног до головы, — лети-ка ты отсюда ласточкой! Прямо отсюда — и до дома!
Ой! Что это? Словно вихрь образовался на месте этого мага-алхимика. А потом из-под фонарного столба вспорхнула… ласточка. Чвиркнула чего-то — и умчалась вдаль.
«Да, — мрачно подумала я, — это хорошо, что я ласточку вспомнила. Подумала бы о стриже — чёрта лысого он бы с земли взлетел: крылья слишком длинные. А ласточка очень даже вполне и взлететь смогла». Это мне ещё бабушка в деревне рассказывала, чем стрижи от ласточек отличаются.
И только когда этого мага-алхимика в виде ласточки и след простыл, до меня окончательно дошло: да это же, наверное, тот самый маг-недоучка, что меня в этот мир затащил!
Что же делать? Вернуть его надо, вернуть скорей! Может, сможет он меня обратно в наш мир отправить! — я аж запрыгала на месте от нетерпения. Тут-то, в общем, очень прикольно, да и золота я себе нарубила немерено, но… там ведь Алекс! И подружки. Да и вообще…
Но, как я ни пыталась его сразу вернуть, ничего не получилось. Даже рукой махала — не увидел, наверное: у ласточек-то на хвосте глаз нет, и назад они, как раки, не смотрят. Да и что тут можно сделать? Одно дело — заставить удалиться. А вот как обратно привлечь? Звать ласточку? Так сюда сейчас тысячи ласточек слетятся. Звать этого мага-алхимика? Так я, опять же, имени его не запомнила. Я, правда, не думаю, что тысяча магов-алхимиков прибежит, но мало ли? А вдруг? Лучше уж не надо.
На одно надежда: если я ему нужна, он скоро опять здесь появится. А вот тогда мы с ним и поговорим. Или по-хорошему, или по-плохому — это уж как получится, по обстановке.
Вздохнула я — и поплелась в место дислокации нашей специальной службы. Так, глядишь, и всю терминологию военную освою. Ну, или не военную, а… специальную.

 » Глава 11

ГЛАВА… ИЛИ НЕ ГЛАВА? ЧЕСТНО: НЕ ПОМНЮ. НАДЕЮСЬ НА ВАС. ШОПИНГ-СЛУЖБА
Капитан меня обрадовал — едва я пришла. Правда, сразу же извинился, что не смог экипаж прислать — что-то с ним там случилось: то ли ландо ожеребилось, то ли кобыла рессору поломала… ой, то есть, наоборот! Это я от толькошнего расстройства перепутала. Но на жеребёночка пойду посмотрю обязательно! Они такие няшки!
Так вот, о капитане. Он сразу, по моему приходу, поставил мне очень приятную задачу: ходить по рынку, заходить в лавки и болтать с хозяевами. Он, правда, предпочёл высказаться поровнее: «беседовать», но я-то знаю, чем болтовня отличается от беседы! Словом, делать то же самое, что я и делала в тот раз, когда он меня и завербовал… то есть предложил сотрудничать. А он сам — ну, или кого он назначит — будет ходить вслед за мной и протоколировать (во, еле выговорила) всё то, что будут говорить хозяева лавок после того, как обнаружат, что их золото превратилось в черепки.
Услышав это, я покачала головой и спросила:
— А протокол писать на красной бумаге будете?
— Зачем это — на красной? — не понял он.
— Да если пользоваться белой, то она, услышав, что говорят в этом случае хозяева, вмиг покраснеет!
— Ну и пусть краснеет, — спокойно ответил он. Не понял, что ли? Вот и я не поняла: то ли у него чувства юмора совсем нет, то ли он на самом деле не понял, что это я хотела сострить. То ли у меня сострить не получилось.
Ладно, пошли мы. Дал он мне в сопровождающие двух сержантиков: Полла и Колла.
— Они вас ещё и охранять будут, — добавил он как бы вскользь.
— Это зачем же? — решила уточнить я.
— Да мало ли… Вдруг кто-то решит на вас напасть.
— Это с чего бы кому-то на меня нападать?
— Да потому, что не всех мы фальшивомонетчиков ещё выявили, — пояснил он.
— А этот… зомбак… разве не рассказал ничего? — удивилась я.
— Он-то рассказал бы…
— Да я помешала?
Капитан поморщился:
— Нет, он рассказал всё, что знал. Просто золото к нему привозил не тот человек, кто делает само фальшивое золото.
— А кто?
— Да так, мелкая сошка. Вот творителя бы поймать!
— А приметы имеются?
— Имеются, но под эти приметы чуть не полгорода подходит.
— Понятно… — пробормотала я и приказала стоящим рядом и хлопающим глазами двум охломонам: — Ну что, пошли?
И мы пошли.
Почему охломонам? А как же их ещё назвать? Я ещё подумала: неужели же капитан о них ничего не знает? А мне в самый первый день о них такое понарассказали!.. В общем, приехали эти ребятушки из какого-то дальнего села. И хотели, причём, в университет поступать. И даже что-то куда-то там сдали — не то документы в приёмную комиссию, не то анализы в поликлинику. Ну и на радостях зашли отметить это дело в какой-то кабачок. Там им настучали по тыковкам… Ну, село оно и есть село, тут уж ничего не поделаешь.
И они решили, чтобы отомстить обидчикам, пойти сначала в полицию послужить — ну, в ихнюю стражу, если по-нашему. А может, у них анализы не те оказались, или же первый же экзамен завалили. В общем, служат теперь у нас. И капитан ещё говорит, что они меня охранять будут! Да их самих охранять нужно! Но, полагаю, справлюсь…
Пока шли до рынка, мне было как-то не по себе, как-то грустновато. Но уж когда добрались до товарных рядов — тут-то моя душа и развернулась! И блеск в глазах появился. Нет, всё-таки замечательная у меня служба: и деньги платят, и заниматься можно любимым делом — шопингом. Я же не думаю, что хозяевам улыбается просто так языками чесать: что-нибудь у них и купить нужно. А потом скажу капитану, пусть спишет по статье «Представительские расходы». Ну, или ещё куда-нибудь. Я ведь что решила-то? Походила же это я по внутренностям нашей казармы… или базы… короче, по месту постоянной дислокации — хотя так не короче получается, а длиннее — и решила его несколько, гм… благообразить. Ну, там, занавесочки купить, половички, коврики входные у дверей. Может, светильнички красивенькие попадутся, как их… канделябрики. Ну и ещё чего-нибудь по мелочам.
Э-э-эх! — и понеслась душа по кочкам! Это я в один магазинчик зашла. А потом во второй, третий, четвёртый…
Хожу, смотрю, покупаю — а сама думаю: предупреждал капитан хозяев о нашем рейде или нет? На мой взгляд, так нужно было предупредить. И спрашивать их так: не помнят ли они, кто именно расплачивался золотыми монетами? Так, по-моему, скорее можно выйти на след распространителя. Золото-то довольно редко хозяев меняет, его больше в кубышку норовят спрятать.
Или он думает, что я и сама должна это всё знать? Давай, на всякий случай, буду предупреждать и спрашивать. Тоже ведь повод для разговора. Ну, и лёгкий намёк сделать, что, мол, собираемся организовать нашу охрану ваших интересов. Ищем, мол, злоумышленника, просим помочь. Неужели же никто не подскажет? Да они и сами должны знать, что кто-то фальшивым золотом расплачивается. Мне вон домоуправительница и то сказала, о чём бабушки да тётушки судачат: были, были такие случаи! Да и капитан вроде о том же говорил… И где же этот творец иллюзий скрываться может? Как его поймать?
Кстати о кубышках: не подкинуть ли капитану идейку как-нибудь и их проверить? Пусть видит, что я инициативный сотрудник.

 » Глава 12

ГЛАВА… А ЭТО ВООБЩЕ-ТО НИКАКАЯ И НЕ ГЛАВА, А ТАК — ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ: СЛУЖБА — ШОПИНГ
В тринадцатом магазинчике, куда мне не очень хотелось заходить почему-то… ничего особенного не случилось. Мы наоборот, очень мило побеседовали с хозяином — он торговал всякими разными железяками. Даже прилавок у него оказался железным. Я удивилась вслух — ну ладно, понимаю, в мясном отделе так делают, чтобы мыть удобней, а тут? Неужели ему приятно, когда железом по железу брякают?
Хозяин оказался словоохотливым:
— О! — сказал он, многозначительно поднимая палец. — Разве вы не слыхали, что в городе орудует шайка магов-недоумков, расплачивающаяся фальшивыми золотыми монетами?
Вот те раз! А я-то думала, что мы проворачиваем операцию под строжайшим секретом. Хотя капитан, в общем, ничего о секретности не говорил… Ладно, ещё лучше: заодно узнаю, что здешним торговцам вообще известно.
— Слыхала, — отвечаю. — А как может помочь в разоблачении мошенников железный прилавок?
— Как? Разве вы не знаете, что железо — антагонист магии? И при соприкосновении магических предметов с железом они теряют свою магическую силу.
— Вот как! — Ишь, какие он слова знает. Но нельзя же себя показывать полностью некомпетентной — я тоже не лыком шита. — Нет, почему: что-то я подобное слышала… Но почему тогда все остальные торговцы не делают себе таких прилавков?
— Что вы! Представьте, как бы смотрелся такой прилавок, например, в лавке с тканями… И потом: железо достаточно дорого стоит. Не каждый может себе такое позволить… — и он выразительно постучал пальцем по прилавку.
— Да, вы правы… Значит, если кто-то положит на ваш прилавок фальшивую монету…
— То она сразу… ну, почти сразу… станет тем, чем она была до намагичивания.
— Понятно… То есть у вас проблем с фальшивыми монетами не бывает?
— Ну-у… почти не бывает, скажем так. Обычно я стараюсь продержать золото на прилавке как можно дольше, тогда фальшивое наверняка обернётся обратно.
— Понятно, спасибо, — и я распрощалась с хозяином и вышла из лавки.
Та-ак. Как говорил Штирлиц, информация к размышлению. Выходит, если я влияю на фальшивые монеты точно так же, как и железный прилавок, значит, что? У меня железный характер, что ли? Да вроде бы нет. Ну тогда эта, как её, стальная воля? Тоже будто бы нет. Тогда что же во мне такое железное содержится, что я так лихо со здешней магией расправляюсь? Что-то же, наверное, есть… А что? Железное упрямство? Ну, может быть. Железная лень? А такая разве бывает? Ой, ладно, потом додумаю! А нет — капитан подскажет. Это, по-моему, можно ему сказать. Хотя… надо подумать.
Следующие лавки тоже оказались не очень интересными: ни купить в них ничего не удалось, ни золотых монет превратить в черепушки. Так, зашла, поздоровалась, перекинулась парой фраз о погоде — и ушла. А может, и были у них золотые монеты, да не стану же я, влетев в лавку, кричать: «Золото есть?». Могут неправильно понять.
Зашла я и к своей белошвейке — я вчера несколько эскизов моделей нарисовала, надо же обсудить, насколько они могут стать ходовыми. Сержантики мои, разумеется, со мной не заходили. Они вообще как-то насчёт одежды не очень: в оружейные лавки с удовольствием заходят, с железяками разными – тоже нормально, а как доходим до одёжных да прочих хозяйственных, на них сразу зевота нападает и в туалет их тянет.
Дальше мне немножко повезло: я напала как раз на те шторочки, которые и хотела повесить в наших казармах. Тут уже все разговоры о золоте побоку: я же сама собираюсь тоже золотом расплачиваться, так зачем настораживать хозяина лавки?
Сначала я хотела обоих сержантиков с занавесками отправить, да спасибо хозяину, выделил своего подмастерья с тележкой. Но сопровождающий-то всё равно должен быть! Мало ли — вдруг по пути что случится. Нападут на пацанёнка, занавесочки отберут — не отобьётся. Поэтому я одного сержантика с ним для охраны затоварила. Полла, кажется. А может, Колла. Да какая разница!
А в следующей лавке неладное случилось. Я, значит, такая вся радостная от покупки шторочек забегаю туда — в надежде ещё и половичков прикупить, в этой лавке как раз ими и торговали. Сержантик, разумеется, снаружи остался — покурить попросился. Вот недаром говорят, что курение вредит здоровью. И причём больше всего тому, кто не курит, а рядом находится.
А что произошло? Да только я вошла в лавку, как кто-то схватил меня, рот зажал, да ещё и по голове стукнул, так что глазоньки мои светлые закатилися, и я в темноту со всех ног и рухнула…

 » Глава 13

ГЛАВА… НЕ ЗНАЮ, КАК ВАМ, А МНЕ ЭТИ ГЛАВЫ УЖЕ НАДОЕЛИ. ТЕМ БОЛЕЕ ЧТО ЗДЕСЬ СТАНОВИТСЯ ОЧЕНЬ СТРАШНО:
ПОПАДАНИЕ В ПОДЗЕМЕЛЬЕ (ВОТ УЖ ПОПАЛА ТАК ПОПАЛА!)
Да, милые мои, вот это я попала так попала! И ладно бы ещё домой вернулась, так нет: подземелье какое-то. И не жарко, скорее наоборот. А всего хуже — что рот у меня до сих пор напрочь заклеенный, вроде как скотчем, только зеленоватым, под цвет глаз. Что это за эстет-извращенец на меня нацелился? Неужели успел рассмотреть в полутьме магазинчика? Или заранее знал и подготовился?
А стена холодная, возле которой я лежу. И в сторону откатиться нельзя — боюсь на пол свалиться: лежанка узкая. Одно хорошо: шишке на голове приятно. Ну, тому месту, по которому меня шарахнули. Говорят же, что к ушибам нужно лёд прикладывать. Вот холодная стена как раз вместо этого льда и служит. И потихоньку голова перестаёт кружиться, а пока кружилась, стихи выкружились: «Лежу на лежанке, в темнице сырой…»
Где-то я подобное уже читала… Вот это как называется, когда стихи сочинила: прихожу в сознание, или наоборот?
Хорошо хоть лежу я на голой кушетке — она тут тоже, похоже, каменная. Во всяком случае, твёрдая, как камень. Лежу я… на половичках — тех самых, что в лавке купить навострилась, в белую и синюю полосочку. Ну и что, что не под цвет моих глаз? Я что, только о себе одной думать должна? Зато это фирменные цвета нашей Службы: белый означает чистоту, а синий — трудолюбие. А всё вместе — что мы до посинения для чистоты нашего общества трудимся…
Ой, это негласный лозунг, мне ребята сказали, а официальный — что не покладая рук, и так далее. Но тоже за чистоту. Вот все чистоту любят, но не каждый хочет её наводить. Понимают, что чистыми руками, как бы там ни распинался Дзержинский, чистоты не навести. Другое дело, что потом помыться можно. Ну и чтобы всякие чистоплюи, не желающие якобы марать свои руки, всех грязью поливают, а особенно тех, кому с этой самой грязью и приходится работать. А это ведь самое трудное: находиться возле грязи — и не запачкаться.
Ну а то, что под меня половички подложили… что ж, за такую заботу, пожалуй, я своего похитителя сразу не убью… Тоже дам помучиться. И желательно — в холодильнике. Ради этого специально гномам секрет холодильника открою! Вот вам!
И вообще я вся завязанная верёвкой с головы до ног — пошевелиться нельзя. Ой, блин! То есть пирожок. Или оладьик. Я же дала слово не материться. А как в таких условиях не выразиться? Ну, попадись мне кто-нибудь, пожалеет, что на свет появился — я его живо обратным маршрутом отправлю. Кто ещё лучше женщины знает, кого куда посылать нужно… для полного обновления? Вот-вот. Ну, появись только!
Даже заклинание специальное для таких случаев имеется, но я его здесь приводить не стану: всё равно удалят по цензурным соображениям.
Вот пусть только явится — я ему живо прочитаю, а тогда посмотрим, где он был и куда денется!
Лежу я лежу… на кушетке на какой-то, ни рукой ни ногой пошевелить не могу, лишь глазами в бессильной ярости вращаю, да мести… или мсти?.. злободельные пленителю своему выдумываю. Ох, лучше бы ему не появляться! Потому что превращение в таракана с последующим метким ударом тапком в них самое слабое место занимают. А более крутые мести — например, медленное вытягивание жилочек по миллиметру… нет, наверное, по миллиметру не так чувствительно, успеет притерпеться — во, по сантиметру, чтоб почувствовал так почувствовал! А также опускание в колодец с голодными крысами, вниз пятками. Или лучше я его…
Скрипнула дверь, и я вся обратилась в слух и во взор.
Но эта гадина, конечно, подготовилась — весь в чёрном балахоне, и на голове капюшон, как у куклуксклановца — показывал мне Алекс как-то ихние фотографии.
Только мелковатый он какой-то, этот злодей-похититель. Уж на что я невелика ростом, а он так мне чуть ли не по пояс будет. Ну, может, чуть повыше, то есть по… ну, вы меня поняли, даже пусть я в лифчике хожу. Но разницы особой нет: у меня всего третий размер. Но Алексу хватает, а мне так тем более. Недаром он постоянно повторяет: если грудь женщины не вмещается в руку, то это не грудь, а вымя. Но у Алекса руки соответствующие — как раз под меня заточены. Словом, мы с ним друг другу идеально подходим, а остальные пусть идут лесом — медведиц доить, если получится.
Ну, только развяжи мне что-нибудь, урод… А лучше всего рот. Сразу пойдёшь у меня в пешее эротическое путешествие… к себе самому. А я погляжу, как это будет выглядеть.
Лежу, молчу. Глазами только сверкаю. Думаю: что бы такого ими изобразить, чтобы его до печёнок пропекло? Вот у Стивена Кинга есть испепеляющая взглядом, а я чем хуже?
Не успела я об этом подумать, как вспыхнула на нём чёрная его одежонка, а он сам взвыл и бросился наутёк, скидывая по пути горящий балахон. Ага, гад! Забыл, что чёрное тело тепло притягивает!
Снова скрипнула дверь, только теперь испуганно. Типа: Ах-х!
Х-ха! Знай наших! Я тебе устрою весёлую жизнь! Ты у меня вмиг заикаться начнёшь. Я уж не говорю про энурез и диарею. Ой, как он меня разозлил!
Думала я, что не появится эта крыса мерзкая ко мне сегодня больше. Ан нет — заявился снова. Опять в капюшоне, только одежонка уже не чёрная, а блестящая. Ну, как ёлочный шарик. Или как одежда у пожарных — чтобы тепло отражать наверное.
И точно: как я ни пробовала его теперь взглядом поджарить — ничего не получалось. Отражал он весь мой пыл, как зеркало. Однако же опять мне полегчало: в подвале потеплело, и я, уже вознамерившаяся стучать зубами, решила погодить.
Ой-ё-ёй! Что же теперь будет? А эта тварь зеркальная — ну ни за что взглядом не уцепишься, так и растекается по всей фигуре — подходит поближе и ехидно так заявляет:
— Ну что, принцессочка, попалась наконец-то мне в руки?
О! Это ещё за новости? С повышением тебя, Даночка! То я, значит, графиней была, а теперь что, вообще наследницей престола заделалась? Или он меня с кем-то путает? Да, кажется, и так уже спутал — дальше некуда: виток к витку верёвка на мне обмотана. На катушке нитки реже.
А я что? Ни возразить ему не могу, ни согласиться: рот-то скотчем заклеен! Вот шотландцы паскудные, какую дрянь придумали! Был бы этот скотч-виски, ещё бы куда ни шло, а то плёнка идиотская, непрокусываемая…
А он всё ближе подступает, но, видать, опасается: сторонится. И, такое ощущение, что в любой момент готов дёру дать. Ладно-ладно, мы с тобой ещё посчитаемся!
Подошёл, стал… в пяти шагах от той лежанки, на которой я кантуюсь, руки гордо на груди скрестил… и стал ещё смешнее, чем раньше. На гномика как-то смахивает, только не на настоящего, а на того, что гомик… из песенки.
И спрашивает этак… надменно. То есть это ему хотелось бы так сказать, но с его писклявым голосом это бы у него ни в жисть не получилось:
— Кто ты такая?
Вот болван! Сам же рот заклеил, и сам же ещё спрашивает! Ну, я промычала ему пару ругательств — из тех, что попроще да покороче. Сами понимаете: с заклеенным ртом особо не разгуляешься.
Ну и дважды болван! Только же сам меня принцессой назвал, а теперь чего-то спрашивает. Вот и продолжал бы в том же духе. Глядишь, и я добрее бы стала.
А он продолжает:
— Ты — моя пленница!
А-а-а, так это он у себя самого спрашивал, кто я такая? Бедненький: даже поговорить ему здесь не с кем, самому с собой приходится общаться. Да был бы ещё хоть умным человеком, всё не так грустно было, а то по виду если судить — так дурак дураком.
— Я буду держать тебя у себя столько, сколько я захочу. Я пока ещё не решил, что с тобой сделаю, но ты стала мне мешать в моей деятельности. И потому посидишь пока здесь. Здесь ты мне помешать не сможешь. А там я придумаю, где и как можно использовать твои способности и куда применить твою особенность…
Хоть бы намекнул, что у меня за способности да особенности. Нет, я, конечно, и сама знаю, что я особенная, не такая, как все, и мне приятно, что даже такой огрызок, как этот, сумел-таки правильно понять и оценить меня как личность. Но я знаю также, что люди иногда одним и тем же словом обозначают совершенно разные понятия. А потом сами же начинают друг друга упрекать в непонимании. А кто виноват? Да сами же и виноваты!
Тут у него подмышкой, то ли под капюшоном, то ли вообще под плащом этим зеркальным, что-то вроде звонка зазвенело. Ну да, попробуй-ка определить, где именно звенит, если плащ у него не только тепло в разные стороны отражает, но и звуки. А, впрочем, какая разница, где у него что звенит: это если бы у меня рот был расклеен, я бы тогда смогла его подколоть, что он — дозвон к коровьему мычанию, а так что ж… такая шикарная подколка пропала! Не, не пропала: я постараюсь её запомнить и ему при случае выдать! Пусть потом подёргается!
Ушёл он. Хорошо хоть лампы оставил, с собой не унёс. Или он ещё собирается вернуться?