Легенды русского захолустья

 » Легенды русского захолустья  [ Сборник ]

Казалось бы, скучна и незатейлива жизнь в маленьких городках русской провинции, но случается всякое, чему сразу и ума-то не дашь...

Ведьмы из Оторвановки
Улица Сталина в городке Фронске была самой длинной в районе. Сам районный центр возвышался на нескольких холмах, а вот «Оторвановка» (так называли свою улицу местные) располагалась внизу. Повторяя все изгибы местной речушки Фрони, она тянулась на десяток километров, ставя своеобразные рекорды по бесконечным ответвлениям переулков и тупиков, да крутым поворотам.
Небогатые подворья, крытые камышом крыши хаток и огромные, тщательно обихоженные огороды с бесконечными картофельными грядками были уныло похожими друг на друга, а изумрудная зелень поросшего травой бездорожья тщательно оберегалась огромными в три обхвата вязами. В их тени себя прекрасно чувствовали гуси, утки, курицы. Свиньи же целыми стадами бродили по богатом лужами приволью - непуганые, сытые и вполне довольные жизнью.
Обитали в Оторвановке в основном жители близлежайшего колхоза, целыми днями пропадавшие на бесконечных сельхозработах летом, да и зимой дел было невпроворот. В начале 50-х годов наши люди жили бедно и трудно, но дружно.
Детворы было не перечесть - в каждом дворе пять-шесть, то и больше мальчишек и девчонок, а если в каком доме всего по одному или паре сорванцов, то, значит, погибли отцы, не вернувшись с войны.
Вся эта босоногая, весьма скромно одетая ватага, выполнив все полагающиеся им по дому дела, оголтело носилась по улице, шумно играя в лапту, догонялки, прятки и прочие игры, уж не говоря об обязательном купании в теплой и ласковой Фроне.
Фроня - узенькая, богатая песчаными отмелями, рыбой и раками речка, была безвозмездным и щедрым даром природы жителям Фронска. Она снабжала всё население и пропитанием, и водой, и даже в разливы удобряла огороды, обеспечивая хороший урожай помидоров и огурцов.
В общем - жизнь, как жизнь! Ткни тогда пальцем в любую точку на карте нашей страны и ты попадешь точно в такой же «Фронск» на такую же улицу Сталина.
Жители Фронска не только знали друг друга в лицо, но спроси любого про соседа, и он расскажет всю подноготную, вплоть до того, как звали прадеда и прабабку, и что за люди были покойники.
А что бы вы хотели - провинция!
Случалось, правда, всякое!
Вот, вроде бы такой скучный, простой и непритязательный мир, где все и всё на виду, так - нет! В Фронске жителям издавна не давали спокойно жить ведьмы.
Время это было атеистическое и безбожное, поэтому одна половина Фронска гордо отказывалась верить в нечистую силу, а другая лихорадочно пыталась спастись от её козней.
Никакой определенной семьи, в которой бы доподлинно водилась эта пакость, не было. Мало того, определить точно, где проявится чертовщина до определенного времени было невозможно. Вот и подозревали всех и каждого.
Ладно уж, иногда молоко скисало, едва успеешь подоить корову, или внезапно дохла скотина, но иногда от их козней серьезно страдали люди. То тоска замучает человека, то какой-нибудь тихий мужчинка вдруг запьет и начнет гонять вторую половину, на которую раньше и цыкнуть-то боялся.
А когда красавец Семён Бескудников женился на страшненькой замарашке Лизке Широковой, то даже самые сомневающиеся скептики поверили, что дело без колдовства не обошлось.
И всё же, во всём Фронске не было такого количества озабоченных выходками ведьм, как в Оторвановке.
Каждый вечер, после того, как все коровы были подоены, прочая же скотина накормлена и заперта в загоны, жители улицы Сталина любили собраться кучками на чьем-нибудь крыльце и посудачить о том, о сём. И уж, конечно, с увлечением лузгая семечки, обсуждали кандидатуры возможных ведьм.
Собственно, других развлечений в Оторвановке не было. Электричество на этой улице появится только в конце 60-х, а вместе с ним телевиденье, радио и прочие блага цивилизации. Читали мало, да и не особо любили это дело, считая чем-то вроде безобидного баловства.
Молодежь ходила в местный клуб на танцы и на просмотр кинофильмов, а вот старшее поколение развлекалось более традиционным способом, увлеченно перемывая кости своим соседям.
И на этой почве часто вспыхивали нешуточные ссоры.
По заведенной ещё во времена «оно» традиции в колдовстве в основном подозревали пожилых и одиноких женщин. А когда русский человек что-то имеет против своего ближнего, то он не способен это долго держать в себе, и любой, даже самый ерундовый повод приводит к безобразному скандалу.
Как-то на чистке свеклы так сцепились две добрые соседки - тетя Дуся и баба Феня, что разнимать их пришлось милиции.
- Кто так чистит свеклу? Вон, хвосты торчат! Бригадир заметит, весь гурт не примет - опять придется перебирать! Из-за тебя, лентяйка, все без обеда останемся! - первой завелась хмурая баба Феня.
Высокая худощавая старуха была особой нелюдимой, но работящей, и терпеть не могла неряшливости и огрехов в работе. Но глуповатая толстушка тетя Дуся так же в долгу не осталась:
- Это кто - лентяйка? Я - лентяйка? И ты, ведьма, это мне говоришь? Думаешь, ничего про тебя не знаю? А кто на рассвете пшеницу узлом на поле завязал? Потом всей Оторвановке пришлось крыши чинить!
- Какая пшеница? Ты что, дурында, белены объелась?
- Дурында?! А ты.. ты…, с немцами спала!
Тут уж все присутствующие онемели. А было там человек сто пятьдесят от молодых до старых, да ещё и школьников старших классов пригнали.
Во-первых, бабе Фене было не меньше шестидесяти пяти лет, и даже десять лет назад, когда шла война, она, как бы это поделикатнее выразиться, уже была достаточно далека от похождений подобного рода, да ещё и с немцами.
А во-вторых, Фронск не был оккупирован, и надо сказать, это было само по себе удивительно.
Бомбили Фронск беспощадно, потому что здесь располагался крупный железнодорожный узел. Фронт пролегал в каких-нибудь тридцати километрах, и все соседние районы были захвачены наступающей на Сталинград немецкой армией, а вот Фронск каким-то чудом уцелел.
Его жители старательно рыли противотанковые рвы, плотно окутывая их вязью колючей проволоки.
- Конечно, танки этой колючкой не остановить,- язвили местные остряки,- но хоть штаны фрицы порвут, да может … оставят, и на том спасибо!
Но местная легенда гласит, что именно эта проволока и спасла Фронск, правда не от немцев, а от крадущихся следом за ними румын. Дескать, именно их частям доверило немецкое командование взятие Фронска, но эти горе-воины заплутали в лабиринтах рвов и запутались в проволоке, и их чуть ли не местные бабы вилами разогнали. Маловероятно, конечно, но, скорее всего, какая-то доля истины в этой фантастичной истории всё же была. Ведь Фронск-то так и не был взят!
И вдруг такое чудовищное обвинение - немудрено, что баба Феня, забыв про почтенные года и ревматизм, яростно вцепилась в платок соперницы. Тот, не выдержав такого натиска, соскользнул, и взору всех присутствующих предстала розовенькая лысинка тети Дуси, украшенная неизвестно откуда взявшимися двумя тощенькими косицами с девчоночьими бантиками.
Неизвестно, почему она так облысела в свои пятьдесят, но сам факт обнаружения этой тайны привел женщину в неописуемую ярость. И тетя Дуся с ненавистным рыком вцепилась прямо в лицо противницы.
- Ведьма, ведьма! Это ты - ведьма! Ещё моя мать говорила, что видела, как ты летала на чёрном козле!
- У твоей матери было не больше ума, чем у того самого козла, которого она видела!
Они с таким бешенством колошматили друг друга, что дело дошло до первой крови (из той же самой лысинки!), и смогла утихомирить разошедшихся драчуний только вызванная свидетелями потасовки милиция.
Баб с трудом растащили, но они ещё долго шипели друг другу вслед нечто нелицеприятное.
А потом последовал новый громкий скандал.
Как-то, выйдя по нужному делу поздно ночью, Нюрка Бережная увидела, какую-то темную женскую фигуру, зловеще двигающуюся по её загону для скотины. Схватила в горечах вилы, да и помчалась на ведьму, вспомнив, что её корова Зорька в последнее время солидно уменьшила надой, да и вообще выглядела грустной и поникшей. Ткнула пару раз, да попала в пустоту, а из-под ног, дико мяукая, выскочила соседская кошка Мурка.
Нюрке ума было не занимать, поэтому она быстро смекнула, что это вовсе не Мурка, а обернувшаяся кошкой её хозяйка - тетя Фрося Лыткина или Ефросинья Михайловна Попова (как потом выяснилось из материалов судебного заседания).
- Врешь, ведьма, не уйдешь! - крикнула Нюрка и помчалась на улицу.
Там, с дикими криками, она этими самыми вилами выставила соседке все окна, но этого ей показалось мало, и блажная баба помчалась домой за керосином и спичками.
Она уже успела облить крыльцо, когда подоспевшие перепуганные соседи, скрутили очуманевшую от гнева тетку и отняли у неё спички.
- Все же сгорим, курья голова, и ты в первую очередь запылаешь!
Но Нюрка только бешено вращала глазами, явно ничего не соображая.
- Ведьмы! - дружно пришли в к выводу соседи,- это они бабу с ума свели! Ведь чуть свой же курень не спалила!
И пока они охали и вздыхали, отпаивая святой водой горе-поджигательницу, тетя Фрося, недолго думая, написала на соседку заявление в милицию.
Состоялся суд. Нюрку обязали выплатить ущерб, да ещё дали год условно, как особо злостной хулиганке.
Потом было ещё одно заявление в милицию от бабки Мани Тетюхиной. Бабке Мане было лет сто, но энергии старушке было не занимать, поэтому она лично принесла участковому жалобу на своего соседа Петра Федоровича Красильникова, указав, что тот колдун и ведьмак по ночам летает по небу, а отдыхать приземляется прямиком на её крышу. Да так при этом топчется своими валенками, что из потолка гвозди вылезают.
Участковый, говоря современным языком, завис.
Ладно, колдовство - с этими обвинениями он уже свыкся, как с собственной фуражкой, но вот Пётр Фёдорович Красильников? Это кто? Вроде бы ему были известны все жители Оторвановки.
- Петька Шалый,- охотно пояснила бабка,- такой шалун, такой озорник!
В Оторвановке редко знали фамилии друг друга, пользуясь в обиходе родовыми, с незапамятных времен прилепившимися к отдельным семьям кличками. Но и Шалые участковому не были известны.
В воображении милиционера сразу же предстал шкодливый мальчуган лет десяти. Но следующая фраза внесла заметные коррективы в его фантазии.
- Он и на войне был сорванец, отчаюга, а теперь и вовсе с ведьмами спутался, да сам ведьмаком стал! Прыгает по крыше, топает калошами, хохочет!
«Ладно, может, кто из армии недавно мобилизовался, да чем-то бабульке не угодил!» - решил участковый.
- А где он живёт? Этот… «озорник»!
- Так мой сосед! Из 169 дома!
Обитателей 169 дома милиционер знал, потому что недавно делал обход по дворам, проверяя наличие бочек с водой на случай пожара. Муж, жена, дети - семья Харченко, и никого похожего на демобилизовавшегося фронтовика Красильникова. Но сигнал, есть сигнал - нужно было реагировать даже на такие вздорные обвинения.
Участковый постучался в двери дома Харченко вечером, когда все домочадцы собрались за ужином.
- Хлеб, да соль!
- Едим, да свой,- ответил за всех хозяин дома,- садись, товарищ, с нами вечерять! Чем богаты, тем и рады!
- Спасибо, но я по службе! Вот пришел к вам по заявлению! Петр Фёдорович Красильников здесь проживает?
Заметив, как удивленно вытянулись лица хозяев, участковый обреченно вздохнул, решив, что бабка Маня что-то по старости напутала. Но неожиданно Харченко, настороженно покосившись на жену, заявил:
- Ну?! Есть такой! А какое дело властям до нашего прадеда? Он за калитку уже лет пять не высовывался! Глухой, как пень, да и видит плохо!
- Прадеда? Да он же фронтовик?
- Фронтовик… Ардаган брал!
- Ардаган? Это на какой же войне?
- Да, на русско-турецкой, ещё при царях! Ему ведь уже больше ста! Мишка, сбегай, приведи деда - он в летней стряпке табак режет! От ужина отказался, мол, аппетиту нет!
Участковый так и сел, изумленно уставившись на дверь. Прошло не меньше четверти часа, прежде, чем в сенцах застучал костыль и зашаркали чьи-то тяжелые шаги.
Вскоре, держась за руку внучка, в комнате оказался самый дряхлый дед, какого только приходилось видеть нашему милиционеру. Высохший до костей, сморщенный, согбенный - в чем только душа держится! А на ногах огромные валенки - чуть ли не больше самого деда, да ещё и с блестящими красными калошами! Как он их только волочил за собой?
- Чего тебе, сынок? - тоненько проблеял слабым голоском старик,- «пачпорт» показать? Так я его дел куды-то… сам не помню!
- Да у меня твой паспорт, дед! Успокойся! Что вам-то от старика надо,- это уже заговорила хозяйка дома,- случилось что?
Как не сдерживался участковый, но глядя на этого «озорника», «шалуна» и «сорвиголову», не смог сдержать нервного хохота.
- Да вот, ваша соседка - баба Маня говорит, что дедушка ей на крышу прыгает и так калошами топчет, что гвозди вылетают!
Ожидаемого возмущения или смеха, почему-то не последовало. Хозяева обменялись мрачными взглядами и тяжело вздохнули.
- Не знаем мы, кто ей на крышу прыгает! - хмуро заявили они,- а дедушка наш даже на нужное ведро сам впрыгнуть не может - под руки держим!
Участковый потом долго смеялся, вспоминая столетнего деда - «прыгуна», рассказал об этом смешном случае и своим коллегам.
- Совсем они в Оторвановке сбрендили!
Может, забавными историями, да анекдотами всё бы и ограничилось, но внезапно этот непрекращающийся шабаш встал поперек горла местному районному начальству, потому что слухи о ведьмовском разгуле в Оторвановке достигли обкома.
- Что это во вверенном вам районе происходит, товарищ Кацюпа? Война с ведьмами, как во времена святой инквизиции! Чем там интересно ваша партийная ячейка занимается, культпросвет и общество «Знание»? Водку жрут в три горла, вместо того, чтобы население от религиозного мракобесия отвлекать?
Петр Карпович Кацюпа - первый секретарь райкома партии задрожал от страха (времена были суровыми, сталинскими) и помчался в родной Фронск, чтобы в свою очередь довести до инфаркта уже своих подчиненных.
Те попотели от страха, покачиваясь на красной ковровой дорожке (предмет особой гордости Петра Карповича - точно такую же он видел в наркомате в Москве), и дружно выдали:
- Это поп виноват! Отец Михаил - самый что ни есть махровый мракобес!
- Тащите сюда этого доморощенного Торквемаду! Я ему покажу, как головы простым людям всякой … забивать! Быстро его рассадник колдовской агитации закрою!
Когда-то Фронск гордился своими храмами. В городке с десятком тысяч душ населения их было четыре, и они никогда не пустовали, но когда настало время борьбы с «культом»., участь храмов была предрешена. Один был взорван, другой превращен в склад, два других просто забили досками и оставили ветшать. Бомбежки же закончили это чёрное дело, превратив их в поросшие деревьями и кустарником жутковатые развалины.
Осталась только маленькая часовенка при местном кладбище, тоже в не самом лучшем состоянии, но службы там шли регулярно и проводил их отец Михаил - ещё не старый мужчина с красивой окладистой черной бородой и звучным баритоном.
Священник, конечно, не обрадовался вызову в райком, по опыту зная, что опять будут приставать и нападать с глупыми и голословными обвинениями в «растлении населения опиумом предрассудков» (любимая фраза первого секретаря райкома), но когда его обвинили в «распускании сплетен о ведьмах», батюшка только руками развёл.
Вот уж, действительно, на чужом пиру похмелье! Отец Михаил был самым яростным борцом со слухами о колдовстве, потому во время исповеди и в многочисленных беседах с прихожанками чаще всего слышал именно о ведьмах.
Надо сказать, что батюшкину паству составляли в основном пожилые женщины, потому что остальные верующие боялись посещать храм. В ту эпоху можно было и работы лишиться, и на крупные неприятности нарваться, просто перекрестив лоб. Зато старушки, зная, что вскоре попадут в места, недосягаемые для самых ярых борцов с «религиозной заразой», не отказывали себе в молитве и покаянии.
Вот с заблуждениями этой паствы и вёл непримиримую борьбу отец Михаил.
- Сестры мои,- взывал он во время проповеди,- магия и ведовство - это, конечно, великий грех, но грех, гораздо больший вы совершаете, клевеща на своих близких и обвиняя их во всяких мерзостях. Склоки, ссоры, драки - вот торжество лукавого! Одумайтесь, покайтесь и перестаньте злословить!
- А как же молоко?
- Крынки нужно чаще мыть и хорошенько прожаривать, и тогда не будет молоко киснуть!
Батюшка знал, о чём говорил! Его корова была одной из самых лучших в Фронске, и у попадьи никогда молоко не прокисало.
Но надо знать наших советских старушонок. Батюшку они, конечно, уважали, но не особо доверяли его словам. Понятно, что сатана священника боится, а им-то - простым смертным, что с такой напастью делать? И даже согнув виновато голову и постно поджав губы, они во время проповеди не забывали подозрительно коситься на соседок. Сатана силён, а ведьмы хитры и изворотливы!
И отец Михаил, замечая эти злобные переглядывания, только обреченно вздыхал, да усиленно молился за свою погрязшую в грехах паству.
Но сегодня ему пришлось испить полную чашу унижения от местных властей. Первый секретарь райкома долго извергал молнии и громы на смиренно внимающего напраслине служителя культа, и, пригрозив на последок закрытием храма, отпустил его восвояси.
Поп ушёл, и ему на смену на знаменитой красной дорожке выстроились следующие лица - директор семилетней школы в Оторвановке, зав.библиотекой, секретарь комсомольской ячейки колхоза «Серп и молот» (там работали в основном оторвановцы) и, конечно же, глава местного общества «Знание».
- Садитесь, товарищи! Тема нашего сегодняшнего заседания,- торжественно объявил собравшимся Пётр Карпович,- «О проведении научно-атеистической пропаганды среди населения Оторвановки». Предрассудки настолько затмили разум людей, что мы обязаны вмешаться и навестить в этом деле порядок. Ваши предложения, товарищи?
Разговаривали долго и, в конце концов, личная секретарша Петра Карповича Людочка записала в протоколе: «Постановили: вести систематическую атеистическую пропаганду среди жителей Оторвановки со всей коммунистической настойчивостью и методом убеждения; бросить все имеющиеся силы на проведение терпеливого разъяснения и индивидуального подхода к каждому верующему человеку …», и т. д., и т. п.
Коммунистов начала 50-х годов можно было упрекнуть, в чём угодно, но только не в формальном подходе к решениям райкома партии, поэтому уже на следующий день на жителей Оторвановки обрушилась вся мощь советской идеологической машины районного масштаба.
Сначала всех взрослых жителей созвали в местный клуб, где им показали фильм Калатозова «Заговор обреченных», а потом лектор - субтильный мужичок в очках из общества «Знание» долго и нудно вещал, что никаких ведьм не существует, потому что Бога нет, и вообще ничего сверхъестественного нет.
- Химию надо учить и физику, тогда вы поймете, что все чудеса - это шарлатанство и невежество!
Потом по дворам пошли учителя местной семилетки. Они заходили в каждый дом, и, усевшись на табурет у порога, эти дамы от образования доходчиво и четко выговаривая слова поясняли, что ведьм и колдунов не бывает.
За ними следовали груженые книгами по научному атеизму библиотекари. Женщины совали всем подряд отпечатанные в местной типографии «Памятки безбожникам», в которых под порядковыми номерами перечислялись доказательства тезиса - «Бога нет!»
В десятилетней школе прошли открытые комсомольские собрания, куда пригласили и пионеров из пионерской дружины, чтобы привлечь их к решению единственной проблемы - «антирелигиозному просвещению».
- Каждый пионер или комсомолец должен взять шефство над отдельно взятой старушкой, которая поповской глупости верит, и разубедить её в существовании Бога… и ведьм!
- Давайте пройдем по домам и составим список таких несознательных гражданок!
Конечно, среди комсомольцев и пионеров Фронска были и те, чьи семьи жили в Оторвановке. И хотя они дружно кивали головами и выражали всем видом полное согласие с решением своих товарищей, в глубине души каждый из них сомневался хоть в какой-нибудь эффективности таких действий.
- С нашими бабками тяжело иметь дело, - лишь буркнул пятнадцатилетний Максим Авдеев,- тёмные они! Вцепились в суеверия, как клещи в собаку! А что им не по вкусу, так притворяются глухими!
- На то вы и комсомольцы, а комсомол легких дорог не выбирает!
Мальчишки и девчонки из Оторвановки шли домой после комсомольского собрания в подавленном молчании, и их можно было понять. Посторонние вряд ли осознавали всю сложность, поставленной перед ними задачи. Парадокс состоял в том, что среди жителей их улицы были и верующие, и не верующие, и последних вроде бы гораздо больше, чем первых, но… все до единого не сомневались в существовании ведьм. В том числе, сомнения втайне терзали и самих подростков! Только с одним маленьким дополнением - ведьмы, по их глубокому убеждению, должны быть красивыми и молодыми.
Особенно жаркие споры по этому вопросу разгорались между четырьмя приятелями - вышеупомянутым Максимом Авдеевым, Степаном Коломыйцевым, Иваном Степневым и Борькой Акимушкиным.
Друзья учились в девятом классе городской десятилетки и учились хорошо. Много читали, активно занимались общественной работой и были хорошими комсомольцами, но… когда вокруг тебя все только и твердят о выходках ведьм, как не задуматься о них?
- О ведьмах писал Гоголь! Но его панночка и утопленница были молодыми и красивыми! По крайней мере, среднего возраста, как Солоха! - рассуждал Борька,- а кто у нас в Оторвановке из красивых женщин самый подозрительный?
И приятели в три голоса ему ответили:
- Ядвига! Ядвига Самохвалова!
И приятели были по-своему правы.
Петька Самохвалов воевал в армии Буденного и привез жену из Польши. Юная, с трудом изъясняющаяся по-русски, она умерла родами, оставив Петьке в память о себе новорожденную дочку. Самохвалов немного покрутился в Фронске, да и уехал в Москву, оставив мать с внучкой на руках. Первое время он ещё высылал семье деньги, а потом сгинул где-то, оставив их на произвол судьбы.
Бабке с внучкой пришлось туго, но, тем не менее, им удалось выжить даже в голодные 30-е годы.
Со временем Ядвига вытянулась в редкостную красавицу - черноволосая и синеглазая, статная, с горделивой осанкой и соблазнительными формами. Когда она шла по улице, то головы всех мужчин сами по себе поворачивались ей вслед, да и женщины не упускали случая проводить дерзкую красавицу, каким-нибудь нелицеприятным эпитетом.
Женихи к ней сватались со всего околотка. Каждый вечер возле самохваловской хатёнки, вросшей по самые окна в землю, толпились поклонники. И нередко это сватовство заканчивалось потасовкой, порванными рубахами и выбитыми зубами. А что же Ядвига? Да ничего! Только смеялась, хотя и ходили смутные слухи, что кое-кому она ответила взаимностью, да только замуж наотрез отказалась выходить. Но отвергнутые женихи то же не долго томились от безответной любви, и в кратчайшие сроки находили себе девушек по сердцу. Так что никаких разбитых сердец, и прочих драм.
Дольше всех, наверное, продержался в женихах Митяй Горохов - киномеханик из клуба. Парень красивый и языкастый, он то и дело привозил из районного кинопроката фильм «Весёлые ребята», потому что кто-то ему сказал, что Ядвиге нравится Любовь Орлова в паре с Леонидом Утёсовым.
Оторвановцы хорошо относились и к Любови Орловой, и к Леониду Утёсову, и к «Весёлым ребятам» в частности, но после того, как им десять раз подряд показали историю любви домработницы и помешанного на музыке пастуха, зароптали, мол, кино и другим бывает.
Горохов, скрипя зубами, привёз «Петра Первого» и в тот же день получил от ворот поворот.
Работала Ядвига буфетчицей в станционном ресторане, и хотя им с бабкой огород отрезали почти по порог ( так поступали со всеми, кто выходил из колхоза), жили они вполне сыто. Да и одевалась Самохвалова лучше всех в Оторвановке. У неё первой появилась шёлковая косынка с красными и черными закорючками, прозрачная кофточка, и досужие соседки разглядели через забор, сохнувшую на веревке нарядную кружевную комбинацию.
А ещё Ядвига красила яркой помадой губы и пользовалась дорогущими духами «Красная Москва».
- Гулящая! - был единодушный вердикт жителей улицы Сталина,- это она с командировочными шуры-муры крутит, да вещами у них берёт!
Вот об этой скандальной особе и разговаривали четверо приятелей, сидя на возвышающемся над Оторвановкой холме.
- Если ведьмы и есть, то это сто процентов - Ядвига! Живёт, как хочет, на всех плевала, мужа и детей у неё нет! Да и странная она какая-то…, всё время улыбается, а глаза такие - как будто никого не видит! - рассуждал Максим.
- Ядвига портит бабкам молоко? - моментально усомнился Стёпка,- с чего бы это? Да она их в упор не замечает!
- Может, из вредности?
- Да не вредная она вовсе! Наоборот, добрая и веселая! Всё время напевает, как в том фильме «Веселые ребята» - «Тюх-тюх, разгорелся наш утюг!»
Борьке можно было верить - он жил по соседству с Ядвигой и видел её каждый день.
- Да и вообще - вот представь себе! Ты могущественный колдун! Можешь и бурю поднять, и летать, и дождь вызвать!
- Ну, представил! И что дальше?
- А то! Будешь ли ты вместо этого, молоко у бабок сквашивать? Или по крыше в валенках столетнего деда топтаться? Зачем? Где смысл?
Подростки тяжело вздохнули - они хорошо помнили утро того дня, когда тетка Матрена Харченко бежала по огороду, перепрыгивая через грядки, когда узрела валенки своего прадеда на крыше бабки Мани. И все соседки, вышедшие на рассвете, чтобы ещё до работы в колхозе прополоть грядки, видели, как сверкают на солнце красные калоши этих непоседливых ветеранов валяльного производства.
- Во всём должна быть логика!- уныло согласился отличник Максимка,- мы живём в мире причинно-следственных связей. Поэтому нет никаких ведьм, есть неизвестные ещё ученым явления природы!
Но как не ломали головы друзья, разгадать эту головоломку они не смогли, и печально побрели домой.
Августовские сумерки уже окутали домишки Оторвановки, и то там, то здесь в окошках затеплились огоньки керосинок. Откуда-то тянуло вкусным запахом пареных кукурузных початков, готовящихся в чьей-то летней стряпке, и проголодавшиеся подростки поспешили домой - ужинать.
А вот Ваньке Степневу не повезло. Не успел он перешагнуть порог дома, как мать, в спешке воткнув ему кусок хлеба с солью, погнала его разыскивать, где-то заплутавшую козу.
- Пришла на луг, а на колышке только кусок веревки остался - сорвалась анчутка! Позвала, позвала, да домой побежала, надо было Красавку из стада встречать! Отец на смене, Машка с Пашкой ещё маловаты по ночам шастать, так что беги, ищи!
Ещё та радость - бродить в темноте по кущам, и звать заполошную козу, но, в конце концов, Ванька всё-таки нашел беглянку. Та забралась на дерево, когда обрывок веревки захлестнулся вокруг сука, и с дуру спрыгнула вниз, да так и осталась стоять на задних копытах.
Ванька с перепугу, забыв про комсомольский устав, неумело перекрестился, завидев прямо перед собой этакого монстра. Но тут рогатое чудище жалобно заблеяло, и парнишка с облегчением узнал свою пропажу.
Пока он с великим трудом дотащил упирающуюся козу до сараюшки, загнал в загон и налил, беспрестанно мекающей беглянке воды, ночь уже перевалила за вторую половину.
Луна светила так, словно забыла, что она не солнце. Ночь выдалась безветренной и душной, и где-то у реки совсем по-весеннему расквакались лягушки.
«Пойду выкупаюсь! Весь взопрел, пока за козой гонялся!» - подумал Ванька и направился к Фроне.
Речка протекала сразу же за огородом - надо было только пересечь небольшой, поросший осокой луг. Извилистая тропинка выводила в небольшую заводь, укрытую от посторонних глаз зарослями камыша.
Дно здесь было песчаное, ровное. Ближе к противоположному берегу устилали листьям дремотную гладь воды заросли лилий и кувшинок, и местные женщины очень любили тут купаться и полоскать белье.
Но в такой час, понятно, купальня должна быть пуста, и Ванька уверенно направился к заводи.
При подходе к Фроне крики лягушек становились всё громче и громче, и вскоре, рассеянно прислушивающийся к ним изумленный подросток уловил знакомый мотивчик.
В оцепенении остановившись, он озадаченно напряг слух, сначала решив, что ему просто померещилось. Но нет! Заполошные лягушки бойко и уверенно выквакивали: «Тюх-тюх, разгорелся наш утюг!»
Ванька нервно протер глаза и больно ущипнул себя за руку - пение не прекратилось! И тогда он тихо, стараясь идти на цыпочках, чтобы не спугнуть лягушек, приблизился к заводи.
Осторожно высунув нос из-за зарослей камыша, паренек глянул на берег Фрони и пораженно замер.
Но не сидящие тремя рядами на песочке и орущие песню лягушки заставили Ваньку затаить дыхание, а открывшаяся перед его взором невероятная картина.
Залитая луной Фроня искрилась словно лента из расплавленного серебра, и лишь широкие листья кувшинок темными отметинами выделялись на ослепляющей глаза глади. И вот по этим листьям и прыгала, танцующаяся под незатейливый мотивчик Ядвига.
Её черные волосы волной падали на лопатки, а тело прикрывала только лишь низко вырезная рубашка.
« Наверное, та самая комбинация, о которой столько говорят соседки!» - заторможено подумал Ванька.
Ядвига плясала на листьях, выделывая те же коленца, что и Любовь Орлова в столь любимом ею фильме, но вода под её ногами не разбрызгивалась, даже когда она притоптывала, выбивая чечётку. И при этом женщина игриво смеялась и напевала, явно к кому-то обращаясь: «… всё равно ты будешь мой и никуда не денешься…».
Ванька остолбенел и, изумленно раскрыв рот, наблюдал за игрищами ведьмы, но вскоре сообразил, что танцует Ядвига не одна.
Её таинственный партнёр не столько был виден, сколько ощущался - как-то не так серебрился воздух, что-то такое прозрачное мерещилось на фоне камышей - тень не тень, непонятно что! И только потом до него дошло - вода! Ядвига танцевала с водяным!
Не тем водяным, про которого рассказывали старухи в страшных сказках - окутанным тиной и безобразным, как утопленник. Нет! Этот был прозрачный, юркий, смешливый и галантный, судя по тому, как млела и заигрывала с ним Ядвига.
А лягушки вдруг так заорали своё «тюх-тюх», что у Ваньки заломило в ушах и он, в страхе обхватив руками голову, мучительно зажмурился.
И всё! Когда паренёк вновь распахнул глаза, перед ним по-прежнему серебрилась гладь воды в пятнах листьев кувшинок, но ни Ядвиги, ни её таинственного партнера уже на них не было. Умолкли и лягушки.
Воцарилась привычная тишина, нарушаемая лишь сонным стрекотанием цикад, да всплесками играющей рыбы в реке.
Было ли что-то или ему с усталости привиделось?
В тот раз Ванька купаться не стал, хотя и не особо испугался плясок Ядвиги с водяным. Но как-то ему было не по себе лезть в Фроню, когда там только что веселилась нечистая сила.
Он долго думал - рассказать ли друзьям, что они не ошиблись в кандидатуре, вычислив ведьму? Но что-то удерживало Ваньку от этого шага.
А что, собственно, рассказывать? О поющих лягушках, о танцующей женщине? Тьфу! Где здесь зло, жуткий антураж колдовского дела, могущество темных сил, неразрывно связанных с ведьмами? И при чём здесь киснущее молоко?
Но Ванька точно знал - всему необычному должно быть рациональное объяснение. И так называемые «чудеса» - всего лишь «поповские бредни», а всё, что происходит вокруг не выходит за рамки законов физики, химии или математики. Надо только знать, где искать!
«Пока сам не пойму, что я конкретно видел,- твердо решил про себя Ванька,- никому ничего не расскажу! Буду учиться, читать, пока всё не узнаю и всё не объясню! А то… «тюх-тюх, разгорелся наш утюг!» Ерунда какая-то!»
Прошли годы. Надо сказать, что Оторвановка изменилась мало - все те же извилистые тупички, заросшие травой и осокой берега Фрони, и ленивые, полные неги и покоя, чуть пахнущие пылью вечера.
Иван Максимович Степнев редко бывает на родине. Ему некогда! Он крупнейший учёный с мировой известностью в области славянского язычества. Его доклад «Силы природы в славянской мифологии» произвел в международных научных кругах настоящий фурор. Иван Максимович написал не один десяток работ, посвященных языческим обрядам и верованиям, и уже много лет возглавляет фонд, поддерживающий изучение славянской культуры.
Человек он веселый, легкий, компанейский, только вот не недолюбливает фильмы с участием Любови Орловой, а шедевр советской кинематографии «Весёлые ребята», вообще, не переносит.
Ядвига давно уже умерла, но только что надоенное молоко в Оторвановке, случается, сквашивается и сейчас, хотя коров на всю улицу осталось не более десятка.
А года два назад опять улицу потрясло неординарное событие. Из трубы дома Свешниковых два вечера подряд высовывалась козлиная голова с изогнутыми рогами, выпугивая до смерти и хозяев и прохожих. Потом, правда, говорили, что это соседский козел Борька прыгал на крышу, но как он там оказался ночной порой, что ему понадобилось в трубе - непонятно!
Такое уж место эта Оторвановка - странное…

  Содержание:

  Профиль автора

  Показать сообщения только автора темы (Стефания)

  Подписаться на автора

  Открыть в онлайн-читалке

  Добавить тему в подборки

  Модераторы: yafor; Стефания; Дата последней модерации: 14.08.2016


_________________

Спасибооо
Только вот прочитала я, и такое ощущение возникло... расстройство что ли?
Все ждала я, ждала, когда тайна раскроется, ну или хотя бы косвеннные намеки укажут: " Вот она, та самая!!!" А так и осталась концовка такой... широко открытой
П.с. Ну, я-то тупень тот еще, погуглила кто таков из себя этот Торквемада, ага
Блин, ну с Ядвигой, считаю, вообще сюжетная нить оборвана. Она добилась, чего хотела, вернее, кого хотела? Вышла замуж или нет?
А сцена на Фроне - лягушачий хор имени Пятницкого, танец с водяным - эх, прям гоголевским повеяло

Вот еще где, считаю, "ружье не выстрелило" (осталась недосказанность):

Методом дедукции предположу, что мрачность эта имеет под собой основание, причем довольно-таки подозрительное
Или хозяевам просто-напросто осточертело снимать каждое утро валенки с крыши?

 » Гости у нашего порога

Как-то, в теплый мартовский денек, Алла Федоровна шла к вечерне в местную обитель. Ей нравились монастырские службы и своей неторопливостью, и особыми чувствами, сквозящими в голосах монахинь. Покоем, благодатью и умиротворенностью веяло от них, а душе пожилой женщины их как раз не хватало. Нелады со здоровьем, натянутые отношения с зятем - да мало ли тревог, обычно терзающих душу дам на седьмом десятке лет.
А денек, действительно удался. В пальто было жарко, и она расстегнула верхнюю пуговицу, чтобы легче дышалось (при её стенокардии предосторожность не лишняя!). Алла Федоровна спускалась по узенькой улочке, ведущей к местному рукотворному морю, когда её обогнали две женщины средних лет.
- Надо же, а я думала, что со времен средневековья такого не бывает, - звенели на всю улицу их возбужденные голоса,- и вдруг случайно услышала, что в три часа в храме Богоявления отец Павел проведет обряд изгнания дьявола! Надо же, как интересно! Разве можно такое пропустить?
- Прибавь шагу, ведь опоздаем к началу! Самое интересное пропустим!
Женщины были почти в два раза её моложе, и пока до погруженной в свои мысли Аллы Федоровны дошел смысл их слов, они уже свернули за поворотом в ближайший проулок, в конце которого возвышались стены церкви Богоявления.
"Стойте!- захотелось закричать женщине,- экзорцизм - не музыкальное шоу и не цирковое представление! Туда нельзя соваться людям ради любопытства!"
Но пока она доковыляла до проулка, женщин уже и след простыл, и только ослепительно сверкали темно-синие, украшенные золотыми звездами маковки храма Богоявления.
Запыхавшаяся Алла Федоровна едва доползла до ближайшей скамейки у ворот старинного двухэтажного дома ещё дореволюционной застройки.
- Что же мне делать?
- А ничего не надо делать! Бог сам знает, кого и куда привести в нужное время, в нужный час, и не тебе, болезной, вторгаться в его дела!
Женщина обернулась на голос и увидела, что сидит на скамейке ни одна. Рядом притулилась сгорбленная старушка в черном ветхом платье, опирающаяся на видавшую виды клюку.
- Собралась молиться? Так иди - молись! А мы помолимся за всех вас!
Удивленная Алла Федоровна вгляделась в собеседницу. Та повернула к ней голову, и их глаза встретились. Этот странный яркий блеск.... пожилая женщина испуганно схватилась за сердце. Да ведь она уже видела его!
Память моментально отбросила её во времена собственного детства, и Алла Федоровна, как наяву увидела заросшие лопухами и муравой улицы родной деревни. В тени огромных вязов паслись козы, бродили гуси и куры - мир, покой, тишина...
Волшебное это было время - детство, хотя легким его бы никто не назвал.
Только что закончилась война, и через их деревню возвращались демобилизованные солдаты - добирались до родных мест на попутках, а иногда и просто шли пешком.
"Солдатиков" охотно пускали на постой, жалели, старались накормить самым лучшим, что было в доме. Каждая женщина понимала, что где-то, по бесприютным дорогам страны бредут домой и их сыновья, мужья, братья.
По соседству с семьей тогда ещё юной Аллочки жила местная юродивая - Дуня Перегудова. Женщина отличалась большими странностями, однако была трудолюбивой и опрятной. Её вросшая в землю ветхая хатенка радовала глаз белизной побелки и яркими мальвами под окнами.
Родители Дуняши погибли в голодные годы коллективизации, но местный председатель колхоза пожалел сироту и взял её на ферму телятницей. Работала она старательно, хотя и "мудрила" иногда - то телятам ноги соломой обмотает (дескать, чтобы не мерзли), то хвосты в "косички" заплетет. Сельчане только посмеивались над её чудачествами, и никогда не обижали "убогонькую". Особенно сблизилась с ней мать Аллочки - Серафима Семеновна Шестакова. Она и подкармливала соседку, и внимательно выслушивала все её сетования на жизнь. Жаловалась Дуня всегда на одно и то же - на собственного кота Полосатика, который пожирал у неё и молоко, и хлеб, а то и завязи молоденьких огурцов, а вот мышей ловить ленился.
- Да сведи ты его в лес, - рассеянно советовала соседке Серафима, - возьми себе другого котенка вместо этого шалопая!
Но Дуня, каждый раз согласно кивая головой, по-прежнему держала наглого, объедавшего её полосатого разбойника.
- У других вон мужья пьют, бьют их, а мой кот завсегда при мне! Да и красавец какой, как "тигра" на картинке!
- Так, то - мужья, а то - кот! Он ведь трудодней не заработает, и забора не починит.
- Зато ни одна я, живая душа в доме!
Тут как-то через село проходило несколько солдат, и один из них постучался к Дуне в окно. Обычно путники, завидев нищенскую хатёнку, старались становиться на постой в более справных избах, но вот кого-то эта беднота не отпугнула.
- Красивый сам по себе, капитан, - рассказывала довольная Дуня соседке на следующий день,- раскрыл вещмешок, а там и "концервы", и колбаса городская!
И даже приволокла напоказ банку с этикеткой на неизвестном языке - похвалиться.
- Красивая..., я в неё цветок посажу!
Мать Аллы только плечами пожала. Какой капитан?! Мельком она видела постояльца Дуни. Обычный солдат, пожилой уже, усатый, только глаза немного косили, да рыжие волосы выбивались из-под пилотки. Но, в конце концов, пусть будет хоть генералом, лишь бы Дуняша порадовалась - мало в её жизни счастья!
Но каково же было удивление женщины, когда и на следующий вечер, перегнувшись через плетень, юродивая продолжала хвалиться:
- Опять приходил. Вино приносил, сам такой красивый, хороший! В любви признавался, такие речи говорил...
Голос у Дуни всегда был на редкость грубым, мужским, а тут даже смягчился от нежности.
- ... обнял меня, поцеловал! Ну и всякое такое, что мужик с бабою делают.
У стиравшей во дворе бельишко Серафимы таз с водой из рук выскользнул. Она точно знала, что никого из посторонних у соседки не было. Да и сам рассказ шокировал женщину - откуда Дуня про такие дела-то знает? Может, подглядела где?
- Ты о кавалере больше никому не рассказывай,- сухо посоветовала она,- стыдно это!
Да какой там! Уже к вечеру следующего дня об этой удивительной блажи Дуняши звенела вся ферма. Вечером к Шестаковым пришла бригадирша Марья Панова - женщина суровая и резкая на язык.
- Что там у дурочки нашей происходит? - накинулась она на Серафиму,- вы соседи, с вас и спрос!
- Да не было у неё вчера никого! - оправдывалась мать Аллы,- мы допоздна печку ломали, и Дуня нам помогла сажу носить. На речку с ней обмываться ходили, уже ночь стояла. Да и солдаты вчера в селе не появлялись.
- Может кто из своих убогонькую сильничал? Дунька ж, как дите, ничего не понимает!
- Она прямо так и сказала бы,- не согласилась Серафима,- врать-то не умеет! Вот я и удивляюсь, как это Дуня умудрилась офицера себе в полюбовники выбрать, пусть даже придуманного.
- И всё равно - не унималась тетка Марья,- ты последи за ней. Мало ли! Сама знаешь - у некоторых мужиков совсем совести нет, а что потом Дуня с дитем-то делать будет?
- Послежу! - без особой охоты согласилась Серафима.
Когда у тебя пятеро детей, муж Федор с войны инвалидом пришел, огород, да скотины полный двор, и сама дни напролет в колхозе пропадаешь, только и дела, что на чужой двор заглядывать. Но соседи ведь подчас ближе родственников, потому как всегда под рукой. Вот и поручила Серафима присмотр за домом Дуни своей свекрови - восьмидесятилетней бабке Фросе.
Скрюченная ревматизмом, та все дни напролет проводила на завалинке в компании со своими сверстницами. Развлекали себя старушки разговорами о том, как хорошо всё было пятьдесят, а то и более лет назад, и как сейчас всё плохо, потому что современные парни и девицы не имеют ни стыда, ни совести.
Тема, как вы понимаете, актуальная, захватывающая и потому никогда не приедающаяся.
И хотя у них на семерых едва ли нашлась бы хорошо видящая пара глаз, и бабушки поголовно страдали глухой, к поручению они отнеслись со всей ответственностью.
На протяжении нескольких дней старушки глаз не спускали с домика Дуни, ради такого случая до первых петухов просиживая на излюбленном месте. Благо, потребность в полноценном сне осталась для них в таком же прошлом, как красота и здоровье.
- Ходить кто-то к Дуньке-то блажной! - как-то за завтраком заявила снохе бабка Фрося,- вчерась за полночь из хаты голоса раздавались, смех...
- Да, кто же это?
- Анчутка, какой-то! Дыть, не иначе в трубу по воздуху спускается, а иначе - никак! Мы глаз с двери не спускали!
- Может, огородами приходил?
- Ни! Калитка бы скрипнула, и наш пустобрешка загавчил бы, а он ни звука - как спал, так и спал....
Полкан - пес Шестаковых был невероятно "брехучим", доводя всех до головной боли. Но курей от хорьков защищал стойко, а как-то даже спугнул лисицу, за что хозяева и терпели его склочный характер. Понятно, что унюхав чужого мужика в соседнем дворе, он бы залаял на всю округу.
- Дунь, - поймала Серафима соседку на огуречных грядках,- кто это у тебя ночью-то зубы скалил? Даже у нас слышно было.
- Он же - Полатий Львович приходил!
- Какой ещё Полатий Львович? Да у нас такого отродясь в селе не было! - обомлела Серафима.
- Так он городской,- похвасталась Дуняша,- красивый такой, капитан! А уж как смеяться примется, а обниматься...
- Да, что-то я никогда на нашей улице такого не видела. Покажи мне его!
- Не,- весело отмахнулась Дуня, - нечего на него глаза пялить, он этого не любит! Заводной!
Тут уж настала очередь не спать Серафиме. Всю ночь, сражаясь со сном, прокараулила она соседку, и могла точно сказать, что с огорода к ней во двор никто не заходил, а смутный гул голосов долетел и до её слуха.
Спозаранку пошла женщина доить корову, но, увидев, как соседка у колодца моется в одной рубахе, чуть ведро из рук не выронила. И было от чего - шею юродивой кто-то изуродовал багровыми, больше похожими на укусы следами бесстыдных губ.
- Святые угодники,- испуганно перекрестилась Серафима, и громко окликнула соседку,- что, вновь этот самый... Полатий приходил?
- Приходил!
- Откуда же он взялся?
- Из двери взялся! - хихикнула довольная Дуня,- откуда же ещё?
- Где он живет-то?
- Да, где-нибудь живет, чай, не волк, да и тот нору имеет!
Вот и поговори с ней после этого!
- Анчутка к убогонькой повадился,- заявила Серафиме свекровь,- не иначе! Плохо дело!
- Да, что вы мама такое говорите,- досадливо отмахнулась сноха,- какой ещё Анчутка? Брехни всё это!
- А вот и не брехни, а беда самая настоящая,- обиделась баба Фрося,- бывали такие случаи. Да только вы теперь все Бога-то позабыли, кресты не носите, церковь разорили - негде лоб перекрестить! Образа и те попрятали, а кому светлый лик помеха? Только сатане! Вот Анчутке и раздолье-то теперь!
Серафима слушала ворчание свекрови, скривив нос. За ношение креста бригадир вычитывал трудодни, а за иконы могли детей из школы исключить. Вот и приходилось их в самом дальнем углу сундука прятать. Им женщина молилась, когда мужа с войны ждала, но тайком, когда все уснут, испуганно вздрагивая от малейшего шороха.
"Анчуткой", конечно, можно кого угодно обозвать, но что конкретно делать со странным "полюбовником" Дуняши, ни сноха, ни свекровь не знали.
- Может, пошляется, пошляется, да уймется? - с надеждой высказалась Серафима.
Уж больно много у неё других забот, кроме соседских "амуров" было.
- Анчутка просто так своих полюбовниц не отпускает! - не согласилась баба Фрося.
- Поживем - увидим!
Но её призыв остался втуне. Надо знать наших деревенских старушек - даже полностью потеряв здоровье, они сохраняют неуемное желание всюду совать свой нос.
И баба Фрося, дождавшись ночи, слезла с печи будто бы по "нужному" делу, а сама обогнула плетень, да припасенным с вечера мелком кресты над дверью и окнами дома Перегудовых намалевала, Да так хитро их на побелке дома расположила, чтобы со стороны приметить было трудно.
- Вот, теперь пусть попробует зайти!
Близилась полночь, и довольная собой старушка поспешила восвояси.
- Где вас ночью-то носит, мама, - пробурчал спросонья Федор, поуютнее устраиваясь рядом с женой, - в темноте, что-нибудь себе сломаете!
Всё случилось одновременно - и полночный бой "ходиков", и страшный грохот и режущий ухо звук жуткого, буквально звериного вопля.
Испуганные Шестаковы подскочили на постелях.
- Сколько раз я тебе, курья голова, говорил, что нельзя матери на печи стелить, - ругался на жену Федор, пытаясь трясущимися руками зажечь керосиновую лампу,- стара она, как кошка-то по печам прыгать!
Сама же Серафима, горько подвывая от страха, бросилась к печи:
- Да, я ей предлагала....
И тут, внося в эту неразбериху ещё большую сумятицу, раздался и голос бабы Фроси, и новый жалобный крик.
- Да живая я, живая! Это на улице, чёй-то деится!
Шестаковы, кто в чем был выскочили на улицу.
А там.... Даже отшагавший с пехотой от Смоленска до Будапешта Федор и то никогда такого страха не испытывал.
Луна, хотя и не будучи полной, хорошо освещала соседский двор, и было видно, как по нему в одной рубашке мечется Дуня, с криком убегавшая от кого-то невидимого.
Но, судя по всему, тот всё равно её догонял, потому что она с криком падала и, извиваясь, каталась по земле, словно защищая себя от безжалостных ударов.
- Пресвятая Дева! - в ужасе перекрестилась Серафима.
И в этот момент почувствовала сильное дуновение ветра и мгновенную боль в руке, как от удара палки.
- Что такое?
- Так это он - Анчутка и есть! - раздался за спиной торжествующий голос бабки Фроси,- а я вам говорила, а я предупреждала.... А вы же сами умные, старых людей не слушаете!
- Да делать-то что? - обернулся озадаченный Федор к матери,- как бы Дуню-то этот изверг не убил, а потом нас обвинят! И развлекай после медведей в Сибири сказками про Анчутку!
Но его опасения были напрасны - уже спустя несколько минут вокруг дома Перегудовых собралась половина улицы. Люди оживленно переговаривались, но никто не осмеливался подойти к избиваемой неведомой силой Дуняше.
И даже когда нечистая сила перестала лютовать, односельчане не сразу приблизились к жалобно стонущей женщине, смущенно переговариваясь невдалеке. Первыми осмелились помочь бедолаге Шестаковы, хотя в руку Федора вцепилась мать.
- Стой, оглашенный, подожди... как бы чего не вышло-то!
- Да что вы, мама! Нечто я дитё малое?
Серафима же, тем временем, в ужасе разглядывала соседку. Даже при свете луны и то было заметно, что избита Дуня в кровь. Соседи поднатужились и затащили громко стонущую от боли женщину в дом, да так и замерли на пороге.
Керосиновая лампа хоть и теплилась, но была опрокинута и разбита, и чуду подобно, что дом не вспыхнул, а то в летнюю жару гореть бы всей улице. Все же остальные вещи превратились в груды рваных тряпок и обломков. Особенно потряс Федора вид развороченного дубового сундука, крышка которого превратилась в щепу, словно над ней немало потрудился силач с топором.
- Так здесь Дуню и положить-то некуда,- тяжело вздохнула Серафима,- надо бы её к нам забрать!
- Ишь, чего удумали! - высохшей грудью встала на защиту порога бабка Фрося,- нечистую силу привадите!
С упрямой бабкой Шестаковым сражаться не захотелось, и они отвели соседку в летнюю стряпку, постелив той на скамье.
На следующий день о произошедшем побоище гудело всё село. Дуняша на работу не вышла, да оно и понятно - и в себя приходила, и порядок в доме еле-еле навела.
Не выспавшиеся и измученные Шестаковы, управившись по хозяйству, решили улечься пораньше, но ровно в полночь всё повторилось сначала. Опять жуткий рев и опять невидимый изверг избивал беззащитную жертву.
Утром, выгнав коров, вторую ночь не высыпающиеся соседки - тетка Фекла, бабка Анисья и Серафима собрались вместе:
- Надо бы Дуне-то из дома уходить! А то ведь замучает насмерть лукавый, а нам отвечать придется! - был всеобщий вердикт.
Времена были страшные. НКВД свирепствовал, и за меньшие провинности люди пропадали в лагерях бесследно. А толковать безбожной власти про Анчутку было бесполезно.
- А куда уходить-то? - вздохнула Серафима,- в летней стряпке у нас не проживешь! В доме и без неё теснота - ребятам уроки делать негде.
- Свободных изб в селе нет, - отмахнулась веткой от комара тетка Фекла,- а в постоялицы кто же осмелится бесноватую запустить?
- Не с того края, бабоньки, за дело беретесь,- заметила бабка Анисья, - не Дуньку прятать надо, а Анчутку от неё отвадить! Поп нужен!
- Может, и нужен, да где ж его взять-то? Во всей округе ни одной действующей церкви нет!
Постояли, повздыхали, но так ни к чему и не пришли. Да и времени не было долго толковать, да рядить о судьбе несчастной Дуняши - летняя страда, каждая минута на счету.
С вечера Дуня все-таки улеглась спать в стряпке Шестаковых, и ночь прошла спокойно. Соседи облегченно перевели дыхание, но вскоре выяснилось, что расслабились они рано.
В тот день ужинать Шестаковы сели поздно. Серафима, до сумерек проработав в поле, решила быстренько - на "скорую руку" испечь блинцов.
Вся семья собралась вокруг аппетитно благоухающей стопки, когда неизвестно откуда - прямо из воздуха брызнула вода, и на блины. Те сразу же превратились в нечто неудобоваримое, и Шестаковы остались без ужина.
- Здесь он - Анчутка-то! - злорадно заявила бабка Фрося,- теперь начнет озоровать, никому покоя не будет! А нечего было бесноватую в дом привечать! Я же говорила вам, непутевым, я предупреждала....
- Да хоть вы-то, мама, не травите душу! Ерунда всё это! - рявкнул обеспокоенный Федор.
Но когда в последующие дни одна за другой в стряпке разбились все крынки, терпение лопнуло и у него.
- Я тебя у бригадира отпросил,- заявил Федор жене как-то вечером,- с утра собирайся! До "большака" тебя Иван Ильич довезет, а дальше на попутках в область подавайся. Там, говорят, церковь действующая есть. И хотя я во всю эту нечисть не особо верю, поговори с попом-то, как нам от такой беды избавляться?
Добралась Серафима до областного центра уже ближе к вечеру, а пока нашла церковь и вовсе смеркаться начало. И все же женщине повезло - батюшка оказался на месте. Вместе с каким-то ветхим старичком они перестилали полы.
- Служба закончилась, дочь моя, - прошепелявил священник, придерживая зубами гвозди, - с утра приходи!
- Ох, да у меня другое!
- Так чего же тебе, болезная, - осведомился старичок, окинув взглядом измученную непростой дорогой женщину, - какая боль-беда в храм привела?
Серафима присела на скамью, вытянув гудящие ноги, и рассказала этим людям, что творится в её деревне.
- Свекровь говорит, что это Анчутка озорует, - задумчиво заметила она,- может и так, но покоя от него всей улице нет!
Священник с помощником не сразу среагировали на её рассказ, продолжая свою работу. Уставшая женщина даже вздремнуть успела под монотонный перестук молотков.
- Здесь, в приделе переночуешь, дочь моя,- предложил ей батюшка, - мы всё равно всю ночь работать будем. Завтра службу отстоишь, и в обратный путь. Подумаем, как тебе помочь.... Жди!
С тем Серафима и вернулась в родное село.
- Ну? - подступился к ней муж,- что поп сказал?
- Ждать велел!
- Да чего уж ждать-то? Скоро ни одной целой миски в доме не останется, и Дуньку Анчутка стал уже среди белого дня избивать!
И действительно, бедную юродивую нечистая избила прямо на заготовке дров в лесу. Вся деревня видела, как некто невидимый наносил удары, а что толку-то? Как помочь женщине они не знали.
У Федора совсем сдали нервы, и он объявил, что уходит из дома:
- Как бирюк, в норе буду жить, но пока эта нечисть здесь шляется в дом больше ни ногой!
- Куда это ты собрался, малахольный, - подозрительно прищурилась бабка Фрося, - уж не к Маньке ли Ремизовой? То-то тебя около её плетня видели!
- Да как же так,- залилась слезами Серафима, судорожно цепляясь за мужа,- да что ж я одна с ребятишками делать-то буду?
- Это ты юродивую привечала,- закричал муж,- вот и думай, что делать!
Сама же Дуня сидела на земле у плетня и тоже горько плакала - и от побоев, и от жалости к соседке, и от чувства вины. Голосила, и гладила ластящегося Полосатика:
- Один ты у меня остался! Одна надежда и опора!
И вот в эту сумятицу и ворвался тихий голос незнакомца:
- Мир вашему дому!
На пороге дома Шестаковых стоял тот самый старичок, который помогал городскому батюшке полы чинить. В руках у него был небольшой узелок
- Это ещё кто? - нахмурился Федор.
- Афанасием меня кличут,- с готовностью представился тот,- жена твоя недавно у нас в храме была, на проделки лукавого жаловалась. А я полы должен был сначала доделать, не люблю начатую работу бросать! Справился, да пришел.
У Шестаковых вырвался вздох облегчения.
- Помоги, старик, век благодарен буду, - взмолился хозяин дома,- сам видишь - беда у нас!
- Где юродивая-то? - осведомился тот.
- Здесь я, - прогудела Дуня, встав во весь рост, - вот, плачу...
- Не надо плакать - горю слезами не поможешь. Веди меня в дом, болезная! А вы,- обратился он к Шестаковым,- то же идите за мной! Креститься не разучились?
- Кто на войне побывал, креститься никогда не разучится,- проворчал Федор, следуя за гостем.
Войдя в дом Дуняши и внимательно изучив царящий там беспорядок, Афанасий присел на чудом уцелевшую лавку, и, развязав узелок, вытащил из него большой медный крест, книгу в затертом переплете, пучок каких-то веток и три свечи.
- Держите,- сунул он свечки Федору и Серафиме, - и глядите на меня. Как начну "Отче наш" читать - повторяйте. И про крест не забывайте!
Старик зажег свечи и распалил задымившиеся пряным ароматом прутики неизвестного растения.
Что происходило дальше, мать рассказала Алле много лет спустя:
- Какого же мы страху натерпелись тогда, доченька! По мере того, как старик молитвы читал, вещи в доме начали сами собой прыгать, да подскакивать, и как будто кто-то подвывал и стонал! Я в Федора вцепилась, да и он, Царствие ему Небесное, побелел, как мел.
По словам Серафимы, Афанасий принимался читать свои молитвы вновь и вновь, и с каждым разом его голос звучал все громче и настойчивее, а потом резко обернулся к трясущейся от страха Дуняше:
- Кто ж так над животным-то поиздевался?
- Над каким животным? - оторопели присутствующие.
- Да вот он - ваш Анчутка, или как он там себя накликал - Полатий Львович!
И внезапно старик вытащил из-под припечка Полосатика. Несчастный кот был без сознания, бился в конвульсиях, а из его пасти шла пена. Афанасий жалостливо провел рукой по красивой полосатой шерсти зверька.
- Какой редкий у него окрас, как у тигра! Ну-ка, говори, Дуняша, кому ты на отсутствие в доме мужика жаловалась, и к какому делу ты тогда кота приплела?
Но Дуня только руками развела, в ужасе глядя на страдания своего любимца.
Старик тяжело вздохнул и, вновь взяв в руки крест, продолжил громко читать молитвы, а потом резким жестом указал на что-то на окне.
- Откуда у тебя, Евдокия, эта жестянка?
- Так, то же "концервы",- давясь слезами, пробубнила та,- мне её постоялец дал!
- Какой постоялец?
И вот только тут всё и выяснилось.
Оказывается, Дуня очень обрадовалась, что какой-то солдат попросился к ней на ночлег. И пока тот ел заботливо приготовленную похлебку, по привычке жаловалась ему на проказы Полосатика и на своё одиночество:
- Вот только кот у меня и есть! А ведь бабе-то мужик нужен!
- Будет тебе мужик,- вроде бы пообещал ей постоялец, - только ты его никому не показывай, чтобы люди не завидовали!
- Так, соседи-то завсегда увидят,- удивилась простодушная Дуня.
- А не увидят,- рассмеялся солдат,- никто, кроме тебя не увидит!
Рассказывая это, Дуняша давилась слезами:
- Да как же кот-то мне вместо мужика был?
- Сатанинским наущением,- вздохнул старец, - нечистый кота мучил, а он на вас зло срывал. В летней стряпке-то у соседей ты с котом ночевала?
- Да куда ж без него? В ногах спал!
Старец неторопливо собрал свои вещи назад в узелок. Туго закрутил в какое-то тряпье и Полосатика.
- Кота я заберу с собой! В нем ещё много всякого осталось - трудно будет излечить!
- Так, может, того,- предложил Федор,- камень на шею и в пруд?
- Кота утопить можно, а куда потом денется тот, кто в нем живет? В тебя прыгнет? А потом всю деревню изведет?
Шестаковы растерянно переглянулись. Они не могли взять в толк, что происходит в Дуниной избе.
- Крынки-то теперь у нас биться не будут? - наконец, спросила Серафима.
- Если образа из сундука вынете и в красный угол повесите, то не будут. Да лампадку не забудьте зажечь перед светлыми ликами.
- А если..., - было заикнулся Федор.
- Выбирайте сами, кому служить - сатане или Богу!
Десятилетняя Аллочка как раз стояла во дворе, держа за руку младшего брата, когда старик прошел мимо, держа в руках несчастного кота.
- Куда это вы Полосатика несете, дедушка? - удивилась она.
Девочка часто играла с котом, любуясь его тигриной окраской (по черному меху шли широкие желтые полосы), и теперь забеспокоилась о своем любимце.
- Любая живая душа к свету устремляется,- ответил ей старик,- главное не мешать, и на дороге не становиться. Господь сам знает, кого ей на помощь прислать!
Аллочка навсегда запомнила его глаза - по-молодому яркие, беспокойно блестящие, особые, незабываемые...
Горько взревела Дуняша, расставшись со своим Полосатиком.
- Не реви,- грубо оборвал её сосед, - курья голова, твой Полосатик давно уже не кот! Слава Богу, нашелся человек забрал от нас этого Анчутку!
Федор вышел на улицу, сел на завалинку и со вкусом скрутил "козью ножку".
- Ох, и чего только не бывает на свете! - сказал он женщинам.
Те тяжело вздохнули, пытаясь прийти в себя после такого испытания.
- Надо бы, Дуня, теперь в доме прибраться, да перебираться из стряпки восвояси, - рассеянно посоветовала Серафима соседке.
- Надо бы, - покорно согласилась та.
И Дуня уже собралась зайти в хату, когда на улице послышался скрип остановившейся телеги.
- Эй, хозяева, дома кто есть? - громко осведомился незнакомый голос.
Насторожившиеся Шестаковы поспешили к плетню.
- Кого это в столь неурочный час принесло?
С телеги знакомого им мужика - Прохора Славина слазил.... старец Афанасий!
- Здравствуй, Серафима,- как ни в чём ни бывало поздоровался он с женщиной,- вот приехал твоей беде помочь! Раньше не мог - полы в храме помогал стелить, а я не люблю дело на полдороге бросать...
Федор оторопело глянул на жену, та на мужа. Подоспела и Дуня:
- Вы моего Полосатика привезли, - обрадовалась она, и даже руки протянула,- отдайте мне его!
- Какого Полосатика, женщина? - удивился старик.
Шестаковы пригляделись к нему и ахнули. Тот Афанасий, да не тот! И выражение лица другое, и вообще, чем дольше они на странного гостя смотрели, тем яснее понимали, что это совсем другой человек.
- Вы же у меня кота забрали - Полосатика,- между тем, взмолилась Дуняша,- вот только что, и часу не прошло!
- Так я деда Афанасия с самого "большака" везу,- удивился Прохор, - как же он мог у вас час назад быть?
- А ну-ка, рассказывайте, что тут у вас произошло, - нахмурился старик, - кому и зачем твой кот понадобился?
Шестаковы вновь переглянулись, и Серафима, хоть и запинаясь на каждом слове, но всё-таки поведала о случившемся.
Задумался дед Афанасий.
- Разные гости приходят к нашему порогу! Один Господь знает, куда и зачем пролегают их пути...
Колокольный звон оборвал воспоминания Аллы Федоровны, и она, испуганно вздрогнув, посмотрела на скамью рядом. Странная старушка исчезла, да и была ли? Может, ей все померещилось?
- Вот и к началу службы опоздала, - сокрушенно вздохнула женщина.
Застегнув пуговицы пальто, она встала с места. Собираясь продолжить свой путь, Алла Федоровна машинально кинула взгляд в сторону проулка к храму Богоявления, и, болезненно ахнув, схватилась за сердце.
К храму, бодро постукивая клюкой, шла та самая старушка, но не она заставила пожилую женщину тяжело хватать ртом воздух, а бегущий рядом кот.
Прошло столько лет, уже давно не было в живых Дуни, но что по улице бежал её любимый Полосатик, сомнений у Аллы Федоровны не возникло. Уж больно оригинальный был у него окрас!
- Собралась молиться? Так иди - молись, - вновь донесся до неё уже знакомый голос,- а мы будем молиться за вас!
_________________

Наверное, не имеет смысла гадать, выясняя, кто и под чьей личиной скрывался в этой мистической истории Потому что у меня не получится Главное то, что поверилось в её достоверность. Необъяснимое и непознанное, случающееся в нашей повседневной жизни, производит гораздо большее впечатление, чем искусственно нафантазированное (к примеру, фэнтези и фантастика).
Не совсем поняла эту фразу:

Местное рукотворное море - пруд, наверное? Хотя речь идет о службах и о монастыре...

Стефания, спасибо за эту историю

 » Убийство на улице Речной

В городке Юзавске Петр Крючков был личностью не просто известной, а дико популярной, особенно среди женщин чуть старше среднего возраста.
Были у него когда-то и дом, и жена Марина, и машина, но он всё променял на многочисленные и беспорядочные романы.
Что так нравилось в нём дамам сказать трудно - пятидесятилетний мужик, сухопарый, высокий, практически лысый, но было нечто такое в его быстрых темных глазах и в морщинках на высоком лбу, от чего таяло женское сердце.
Оставив жене и сыну большой дом, Крючков перебрался жить в будку при лодочной станции на берегу речки Юзы. Работал он в местном МЧС пожарным (день через два), а в свободное время подрабатывал сторожем на той же самой станции. Так что, можно сказать, будка досталась ему, как служебное жилье. И хотя удобств там было минимум, да и холодновато зимой, женщин это ничуть не отпугивало, и страсти в убогом жилище кипели нешуточные. Дамы и дрались между собой, и выясняли отношения с неверным любовником, и устраивали загулы со всеми элементами оргии.
Но числились за Крючковым ещё и такие поклонницы, которым вход в будку был закрыт, но это ничуть не уменьшало их интереса к его похождениям. Речь идет о старушках, проживающих вблизи лодочной станции на улице Речной.
Для них он был человеком-праздником, можно сказать, единственной отрадой в их практически лишенной развлечений жизни. Едва только начинало смеркаться, бабушки, шустро постукивая тростями, подтягивались к ближайшему дому и занимали давно облюбованные места на завалинке, как кресла в партере, и начинали пристально следить за подходами к будке. И ничто не ускользало от их коллективного взора, ни одна даже самая юркая бабенка не могла прошмыгнуть незамеченной этими престарелыми Аргусами. А утром, отправляясь в больницу, на рынок или в банк за пенсией старушки охотно делились полученными сведениями со своими товарками с других улиц, поэтому подробности любовных похождений Крючкова знал весь город.
Кто-то смеялся, кто-то осуждал, а кто-то и завидовал.
Но вот когда Петра нашли в будке убитым, стало ясно, что кто-то его и ненавидел. И этот некто раскроил череп мужику пожарным багром.
- Тьфу, плевое дело,- сказал на "оперативке" начальник отдела местного РОВД,- и без того ясно, что или баба отомстила за измену, или мужик какой-то вспомнил, почему по утрам штаны надевает! У местных бабок спрашивайте, они вам прямо под протокол всё выложат, ещё и от себя подробностей прибавят.
Его подчиненные уныло переглянулись. Оптимизм начальства не вызвал в них ответного энтузиазма.
- Пенсионерки на Речной могут конкурс устроить - кто из них противнее и склочнее! Поголовно самогон гонят и посторонних на порог не пустят! На Речной в каждом дворе по две, а то и по три собаки! Зубы, как у стаи Годзилл! И даже если достучишься до такой бабки, сразу же глухой, слепой и больной скажется! Или всякой ерундой голову забьет, к делу не относящейся!
Начальство зло запыхтело, исподлобья глядя на "оперов".
- Вот расскажите мне об этом, когда премию распределять будем!
- Да мы что, мы - ничего! Только можно ведь и по-другому сделать, - моментально пошли те на попятную,- быстрее и результативнее!
- И что вы предлагаете?
- Тимохин на Речной всех знает! Вот пусть и идет в подворный обход. Пенсионерки ему всё выложат, как на духу.
Участковый Федор Иванович Тимохин был ветераном местного РОВД, и уже давно вышел на пенсию, но всё ещё оставался на "боевом посту" по вполне уважительной причине - заменить его было некому.
В полиции, как и в здравоохранении, и в образовании и пр. бюджетных сферах постоянно идет так называемая "оптимизация" производства. Но если закрыть в селах школы, больницы и библиотеки довольно легко, то правонарушения и преступления одним росчерком пера соответствующего министерства не остановишь, зато увеличивать закрепленную за участковым территорию можно до бесконечности. А уж, как он - бедолага будет разрываться между тремя большими селами, десятком деревень, да ещё и городскими улицами никого не волнует.
Вот и получалось, что придет Федору Ивановичу на смену стажер - помучается месяц, другой и, сообразив, что всё равно ничего делать не успевает, норовит всеми правдами и неправдами найти себе не такое хлопотное место.
Тимохин был мужиком заводным, нервным, постоянно ругался с начальством, но к работе относился ответственно, знал её и любил.
- Да что там,- орал он в отделе, услышав про задание, - у меня же шесть ног! Я же пулей всю Речную проскочу и каждой бабке в душу залезу! А ещё попутно в каждый двор зайду и пересчитаю всю птицу на предмет прививок от птичьего гриппа, и бочки с водой проверю, потому что пожарным лень ж... поднять! Что ещё там надо сделать - все тряпки в сундуках пенсионерок проветрить, пока опера со следаком будут самогоном накачиваться, да пузо чесать?
Отведя душу ещё и множеством нецензурных пожеланий в адрес коллег, участковый закрыл кабинет и поплелся в сторону Речной улицы, сжимая под мышкой видавшую виды папку с бланками протоколов.
Начало октября в том году выдалось по-летнему теплым, и было даже приятно прогуляться в сторону реки, вдыхая прохладный воздух и любуясь уже порыжевшими ивами, в изобилии растущими близ воды.
Надо сказать, что мыслями Тимохин был весьма далек от подворного обхода. Он прикидывал - удастся ли съездить в ближайшие выходные на рыбалку, если зять починит к тому времени свой внедорожник. Но, к сожалению, этого же события нетерпеливо дожидались дочь и жена, чтобы съездить в областной центр за покупками. Федор Иванович сомневался, что ему удастся перекричать дражайшую половину, доказывая, что "Ашан" потерпит и до следующих выходных, а вот погода может испортиться.
А вот и лодочная станция. Лодки и катамараны уже поместили на зимовку в сараи, поэтому причал был пуст, и только злополучная будка - последний оплот грехов покойного Петра одиноко отражалась в по-осеннему медлительных водах Юзы.
Крючкова Федор Иванович хорошо знал, и не раз с ним беседовал по поводу его разгульной жизни.
- Допустим, Марина тебе не угодила,- терпеливо толковал он ловеласу,- найди себе другую, да живи, как люди! Голова уже седая, а ты, как кобель в будке торчишь - ни дома, ни нормальной постели. Ешь, что попало, пьешь всё, что горит! Эти шмары, пока ты кобелируешь вокруг крутятся, а как заболеешь? Печень-то не железная! Некому будет даже таблетку аспирину подать!
- А, - отмахивался тот,- надоело! Любой бабе все время что-то надо - то шубу, то холодильник, то зубы фарфоровые! А вот мне сейчас всё пофигу - свободен, пьян и нос в табаке! Загнусь, так загнусь! Зато хоть остаток жизни проживу весело, не забивая себе голову всякой ерундой!
Кто бы мог подумать, что этот "остаток" окажется величиной с гулькин нос! И кому же Петр так помешал? Коллеги считали, что чей-то ревнивый муж его багром приложил, но Федор Иванович не мог припомнить, чтобы кто-то из местных мужиков имел претензии к Крючкову. Тот не разбивал счастливых семей - как правило, появлявшиеся в его будке дамы либо были "разведенками", либо находились в процессе развода.
Впрочем, всякое бывает.
Участковый не стал ломать себе голову версиями, а оказавшись на месте, внимательно оглядел тускло поблескивающие окошки окрестных домов. Жителей Речной улицы он знал прекрасно, поэтому к живущей напротив бабке Нюрке Шестаковой не пошёл. Та, если даже что и видела, внятно это никогда не изложит, да ещё всё переврет. Тетка Настя Калаберда была вредной до дурости, и к ней отказывалась ездить "Скорая помощь", потому что, даже умирая от высокого давления, баба из пакостности спускала на медиков собак.
Чуть дальше по улице жили вышедшая на пенсию учительница младших классов Ядвига Львовна Штырь, тетка Марья Перегудова и престарелая бабка Фрося, хорошо помнившая, как на местном вокзале во время коллективизации выступал сам Бухарин.
Казалось бы, надо начинать с учительницы! Дама всё-таки с образованием и с хорошо поставленной речью. Но Федора Ивановича дрожь охватывала даже при мысли об этой бабе.
Ядвига Львовна была причиной многих седых волос на его голове. Она постоянно засыпала вышестоящие инстанции жалобами на его работу.
- Да не знаю я, кто у гражданки Штырь с веревки белье снял,- пылко оправдывался он перед начальством,- вот она мне написала - пропали трое панталон розовых в зеленый цветочек и двое желтых в оранжевых уточках! Мне что, всем встречным бабам подолы задирать, чтобы убедиться, что на них трусы без уточек?
А ещё у Ядвиги Львовны постоянно исчезали с огорода тыквы и помидоры. Яйца неизвестные злоумышленники воровали прямо-таки из-под несушек. И если у соседей во дворах мирно стояли насосы, велосипеды и бензопилы, то у Штырь воры с бешеной энергией тягали даже древние потертые пальто и изъеденные молью кроличьи шапки, банки с огурцами, мешочки с семенами, а как-то исчез даже видавший виды ночной горшок. Кстати, последний Федор Иванович обнаружил в зарослях малины, когда выяснял, кто украл у неё двухметровое бревно для нового забора.
Он бы заподозрил в шалостях местных ребят, но точно знал, что ни один подросток не будет даже из озорства прикасаться к её трусам и горшкам. Побрезгуют!
Старательно обойдя дом Штырь, он направился к усадьбе Перегудовых. Тетка Марья выползла за ворота, едва только залаяли собаки. Судя по грязному фартуку и тяпке в руках, она ковырялась на клумбе, окучивая на зиму многолетники.
- Чегой-то ты, Федор Иванович, скребешься? Никак из-за Петьки пришёл?
- Из-за него самого! Утром его директор лодочной станции убитым нашёл.
- Знаю, слышала...
- А что слышала-то, Мария Фроловна?
- Дык, что тюкнули его по темечку! Давно напрашивался. Мыслимо ли дело, мужик нормальный, не лодырь - на двух работах работал, а жил... Тьфу, язык не охота поганить! А всё эти проститутки, шалавы бесстыжие..., как их только земля носит?
Федор Иванович в такт её словам согласно покачал головой, и опять вернулся к своему вопросу:
- Так что произошло в тот вечер? Наверняка, с подружками на улице заседали?
- Мы сидим на улице пока тепло, а сейчас сам знаешь, темнеет рано! А я в темноте ничего не вижу. Пошла к окулисту, а он мне и говорит - мол, ты, бабушка, умрешь не от слепоты, а от сердца, вот пусть тебя кардиолог и лечит. А я анализы сдавала, да у меня их потеряли...
Рассказ о потерянных анализах холодил сердце тревогой о будущем современной медицины, но, увы, вряд ли способствовал раскрытию преступления.
- Мария Фроловна, - терпеливо воззвал к собеседнице участковый,- кто был в тот вечер в будке Петра? Вы кого-нибудь видели? Или, может быть, кого-то слышали?
Женщина задумалась, машинально разбивая тяпкой комочки земли под ногами.
- Кто-то был,- неохотно сказала она,- шум какой-то... Не знаю, как сказать!
- Ругались, ссорились?
- Да..., вроде бы так, но как-то не так!
Вот и поговори с ней!
- Хорошо,- согласился Федор Иванович,- а с кем ссорился покойный? С мужчиной, с женщиной?
- Да я как-то... тут мой кот пришел, и я его домой гнать стала.
Всё понятно. Тимохин поудобнее перехватил папку и уныло поплелся к бабке Фросе. От неё он тоже многого не ждал, но та хотя бы могла четко сказать, кто ещё в тот вечер куковал на завалинке.
Бабка Фрося Воронцова собак не держала - боялась, что умрет раньше псов, и те беспризорными останутся. Участковый легко открыл калитку, заглянул в дом, в сараи, но хозяйку обнаружил в огороде, где она, не смотря на почти вековой возраст, споро перекапывала грядку под чеснок.
- Чё, Федя, бродишь? Убивцу ищешь? Так у меня его нет!
Огороды в этом месте поднимались в гору, и, остановившись рядом с бойкой старушкой, Тимохин вытер пот со лба, рассеянно оглядывая панораму окрестных лугов с уже порыжевшей травой. Хорошо были видны отсюда и соседские дворы, и серебристая лента Юзы, и будка лодочной станции.
- В тот день, когда Петра убили, вы на улице сидели?
- А как же,- старушка потуже затянула беленький платочек,- сидели. Допоздна!
- И много вас там было?
- Сначала много, а потом мало - кто сериал ушел смотреть, кто корову доить, вот и остались мы втроем - я, Марья и учительша. Марья ближе к десяти часам кота домой повела, а мы ещё долго с Ядвигой сидели, слушали, как покойный Петр с кем-то разговаривает.
Федор Иванович прикинул расстояние от будки до завалинки.
- Неувязочка выходит, бабушка! Что они там в рупор кричали, что вы их услышали?
Но старушка только отмахнулась от таких глупых придирок, продолжая вонзать лопату в сухую землю.
- Мы с Ядвигой перебрались к самой будке! Больно уж чудно было - не проходил к Петру никто, а говорили вроде бы два голоса. И шум такой, треск...как будто радио барахлит.
Час от часу не легче!
- А этот второй голос - мужской или женский?
- Плохо было слышно! Ты уж лучше, Федя, спроси у меня, о чем Петр говорил!
- И о чём?
Бабка Фрося перестала копать и задумчиво уставилась на собеседника. Была она морщинистой и иссохшей, словно живая мумия, но потерявшие цвет глаза смотрели остро, без малейшего намека на старческий маразм.
- Леший знает, о чем! Вроде бы Петр подначивал того, другого. Мол, что ты мне можешь сделать, у меня ничего нет, поэтому и отнять нечего. Гол, дескать я, как сокол! "Клиником" каким-то себя обозвал. Смеялся...
- Над чем смеялся?
- Над чем смеяться не надо! А тот, другой ему вроде бы говорит: "Кого ты из себя корчишь? Я ведь все про тебя знаю! И про обиду твою, и про краденые вещички!" А Петр в ответ: "Это и за кражу считать нельзя, так... дрянь всякая!"
Федор Иванович недоверчиво покосился сначала на будку, потом на старушку. Ещё и кража? Да что же в тот вечер происходило на самом деле?
Между тем, бабка Фрося, оказывается, ещё не всё сказала:
- Я так думаю, что это бес к Петру приходил. С ним он ругался и спорил!
Федор Иванович едва сдержал стон. Вот только ещё бесов ему для полного счастья и не хватало!
Ну, ладно бы, покойный допился до белой горячки и разговаривал с чертями, но бабки-то утверждают, что ему кто-то отвечал. Неужели разом умом тронулись?
- Вряд ли, бес мог тюкнуть Петра по голове багром,- осторожно заметил он, чтобы не обижать старушку, - я, конечно, не специалист по этому ведомству, но мне доподлинно известно, что убивают друг друга все-таки люди, как бы ни крутилась вокруг них нечистая сила.
- А я и не говорю, что Петра бес убил - не видела! Но это с нечистым он толковал в тот вечер, дразня его и подначивая. Так и сказал - "рога коротки"!
Федор Иванович тяжело вздохнул, и, поправив форменную фуражку, решил спуститься огородами во двор Ядвиги Львовны. Видимо, без неё не обойтись!
- Дома Штырь-то? - грустно спросил он у бабки Фроси.
- Дома была! По хозяйству хлопотала. Одинокой бабе кто поможет? Вот и пенсия у неё хорошая, а концы с концами едва сводит!
Заборов между соседскими огородами не было, поэтому участковый ловко перебрался между уже вскопанными грядками через две усадьбы и оказался на земле, принадлежавшей Штырям.
Он уже прошел примерно половину огорода, когда заметил, что во дворе раскачиваются на веревке женские панталоны - розовые в зеленый цветочек и желтые в оранжевых уточках. Соответственно - пять штук.
Федора Ивановича чуть паралич от злости не разбил, когда он вспомнил, сколько ему пришлось писать объяснительных во все инстанции по поводу этих предметов женского исподнего белья. Они ему даже как-то в кошмарном сне снились - дескать, он убегает куда-то в туман, а те мчатся за ним, норовя намотаться на голову. Причем, вслед за панталонами летели оранжевые уточки. Бр-р!
- Ах ты, проклятая баба,- прорычал он, убыстрив шаг, - да, я тебя заставлю сожрать всю эту срамоту, в глотку твою крикливую забью "оранжевых уточек"!
Но это было ещё не всё!
Когда Тимохин открыл калитку, отделяющую двор от огорода, то увидел, что на заборе висит старое поношенное пальто из вельвета, фигурирующее в другом её заявлении, и тут же красовалась порыжевшая от времени черная кроличья шапка из того же списка пропаж.
Федор Иванович моментально остыл. Гнев сменился замешательством.
Ладно, может, дурная баба куда-то сама спрятала свои трусы, а потом их нашла, но из упрямства не пожелала в этом признаться, но всё остальное? Не любил он Ядвигу до зубной боли, но всё же понимал, что вряд ли она придумала столь своеобразное развлечение просто из ненависти к нему.
Пока он в недоумении пялился на пальто и шапку, во дворе появилась сама хозяйка.
Ядвига Львовна была высоченной плотной женщиной лет шестидесяти с суровым, никогда не улыбающимся лицом аскетки. Стриглась коротко, да ещё из экономии кромсала волосы сама. Косметикой не пользовалась, и уже лет двадцать, как носила одну и ту же синюю юбку и красную кофту, независимо от времен года. Короче, сущее пугало. Неудивительно, что она так и не нашла себе пары, оставшись старой девой.
Но сегодня Ядвига сияла неподдельной радостью, нежно прижимая к себе какую-то вылинявшую красно-розовую тряпку.
- Мамин фартук,- поделилась она счастьем с участковым,- думала, уже никогда не увижу! Мама так любила в нем жарить оладьи, здесь даже пятнышки ещё маслом пахнут!
Мило, конечно, нечего сказать, но душа участкового жаждала менее сентиментальных, но более конкретных объяснений.
- Откуда здесь взялись эти вещи, если, по вашему же заявлению, они были в разное время у вас украдены?
Ядвига с такой любовью погладила облезлого кролика, словно это было манто из песцов.
- Я их нашла!
- У себя в сундуке?
- Нет! Но я... в общем, нашла! В одном месте.
Разве только на помойке? Но, черт с ней, у Федора Ивановича были дела поважнее, всплывшей из неизвестности рухляди.
- Гражданка Воронцова рассказала, что вы вчера возле лодочной станции сидели, и слышали разговор между убитым Крючковым и ...
Он не успел ещё договорить, а выражение блаженства уже покинуло лицо Ядвиги Львовны, и она моментально превратилась в привычную злобную каргу:
- Ничего я не знаю! И ничего не слышала! Гражданка Воронцова стара, вот и болтает абы что. А вы бы лучше преступников настоящих искали, и порядочным людям мозги не выносили! Крючков ваш редкостным мерзавцем был, туда ему и дорога! Распутник, жулик, да ещё вор в придачу!
Последнее обвинение насторожило Федора Ивановича. О краже толковала и баба Фрося, но до сегодняшнего дня ни в чем подобном Петр замешан не был.
- А что же он украл?
Только что злобно вопящая Штырь мгновенно заткнулась, и заметно занервничала.
- А кто пьет, тот всегда крадет! Откуда деньги на выпивку-то брать? - после недолгого раздумья нашлась она.- А мне по этому делу больше нечего сказать!
Ой-ли! Теперь Федор Иванович точно знал, что мудрит баба, нагло врет, но к её совести взывать бесполезно.
У Штырь была странная логика, согласно которой мир вокруг состоял из одних врагов, зацикленных на её персоне. Если кто-то из прохожих смеялся, то она была уверена, что над ней, а если случайно слышала ругань, то адресовала её только себе. Была помоложе, всех подозревала в домогательствах, стала старше - решила, что каждый встречный норовит её сжить со свету. И вела себя соответственно - жаловалась, лгала, скандалила, нападала. На войне, как на войне.
Что ж, никуда не денешься - пришлось идти к тетке Насте Калаберде.
Та, по причине скандального характера, редко проводила с соседками время, зато, мучаясь бессонницей, ночи напролет просиживала у окошка. Карауля возвращающихся с дискотеки соседских юношей и девушек, она отмечала, кто кого провожает и во сколько идет домой. А потом результатами наблюдений, с соответствующими комментариями, делилась с их родителями, по причине чего находилась в "контрах" с половиной улицы.
Дури в бабе было немерено, но работа участкового редко радует общением с приятными людьми. Покинув усадьбу Штырь, Федор Иванович поплелся к дому Калаберды.
Собаки за забором уже охрипли от лая, когда, наконец-то, скрипнула калитка, и на улицу высунулся острый носик щупленькой хозяйки. Со спины тетка Настя напоминала горбатую двенадцатилетнюю девочку.
- Ой, да я ничего не слышала, - заголосила она, не дожидаясь вопросов,- не видела! Я ж всю ноченьку глаз не сомкнула, так у меня ноги болели, так суставы крутило...
- И Ядвигу Львовну не видела? А она говорит, ты на неё в окно пялилась?
Да, солгал. Нехорошо это? А препятствовать следствию хорошо? Вот и приходится хитрить, допрашивая кликуш, наподобие тетки Насти.
- Учительшу видела,- не стала отказываться Калабердиха,- она какие-то вещи несла уже за полночь. Большой такой узел!
Так! Это уже интересно.
- Откуда несла-то?
- Да кто ж знает! Я её заметила, когда она уже под фонарем оказалась....
Баба задумалась, почесывая нос, и внезапно лицо её озарилось счастливой улыбкой:
- Так это учительша Петьку-то убила!- ликующе ахнула она. - Убила и обокрала, а ещё...
- Эй, - перебил её обеспокоенный Федор Иванович,- искать преступников - дело полиции! И даже когда человека рядом с трупом застают с окровавленным ножом, и то степень его вины суд определяет! А будете зря языком тренькать, гражданка Калаберда, сами подсудимой станете! За напраслину в тюрьму сажают.
И кому он это говорил? Тетка Настя от возбуждения даже запрыгала на месте.
- Точно, точно, от лодочной станции Ядвига узел волокла! Не учительша - фашистка она! Моей Аньке двойки ни за что ни про что ставила, до слез девку доводила! А сама-то...
- Всё,- нарочито грозно заявил участковый,- иди, прощайся с собаками! Забираю тебя в тюрьму. У нас как раз женская камера в КПЗ пустует, план не выполняем. Вот ты, гражданка Калаберда, нам и поможешь премию получить!
Блажная баба лихо свернула кукиш.
- Вот тебе, а не премию!
И шустренько скрылась за калиткой.
Федор Иванович заинтересованно оглядел будку. С утра там уже побывал и следователь и криминалисты, а теперь она стояла опечатанной. Но он хорошо помнил её внутреннее убранство - приткнутый к стене столик, три табуретки, топчан и развешанная на стенах одежда. Печка-"буржуйка", плитка, чайник и кастрюля. Всё! Негде там было прятать старое тряпье гражданки Штырь.
Открыв калитку, ведущую на территорию лодочной станции, он подошел к сараям, где хранился инвентарь. Всё было тщательно закрыто на добротные замки.
Но откуда же волокла свой узел Ядвига?
День уже клонился к закату, и ранние осенние сумерки наползали на реку. С лугов наплывала пелена густого молочного тумана. Стало холодно и... жутковато!
Тимохин весьма кстати вспомнил, что ему ещё надо купить к ужину хлеб, и поспешил покинуть улицу Речную.
- Завтра, с утра закончу обход! Авось за ночь пенсионерки друг друга не поубивают!
Но и за ужином, и коротая вечер рядом с женой за просмотром телепередач, он думал только об одном - куда мог Петр засунуть украденное у Штырь тряпье?
Федора Ивановича, конечно, интересовало, и зачем он воровал у Ядвиги рухлядь, и что произошло в будке в ту ночь, но больше всего занимала эта, казалось бы, незначительная подробность.
Утром на планерке он отчитался о проделанной работе, но не стал упоминать про странные ночные перемещения Ядвиги с узлом на плече. Тимохин был твердо уверен, что какой бы злостной стервой не была гражданка Штырь, убивать Петра из-за несколько панталон она не станет. Заявление в полицию - это крайнее на что она способна!
Ближе к обеду он вновь оказался на Речной улице, и увидел кучку женщин у дома Калаберды, окруживших увлеченно размахивающую руками тетку Настю.
- Это учительша твоего кота, Галина, убила, - громко верещала та, обращаясь к одной из слушательниц,- я всегда знала, что она живодерка! Вот и Петра так багром приложила...
Завидев участкового женщины замолчали, неодобрительно наблюдая, как он подходит к ним.
- Что же это такое, Федор Иванович, - нахмурилась одна из них Светлана Перегудова,- если Штырь убила Крючкова, то почему вы её не арестовали?
Тимохин смерил неласковым взглядом, сразу же спрятавшуюся за чью-то спину Калабердиху.
- Потому что не могу ответить на главный вопрос следствия - зачем гражданке Штырь убивать Петра?
- Так это... вещи?
- Какие вещи? - вежливо поинтересовался он.- У покойного не было ничего, на чтобы мог польститься даже бомж!
- А тетка Настя видела...
- Она видела, что Ядвига Львовна тащила узел! И всё! Что в этом узле было, откуда она его несла, гражданка Калаберда точно не знает, а лишь догадывается. И из-за её догадок я должен человека в тюрьму посадить? Вот если бы Штырь обиду на него какую затаила...
И вдруг выступила доселе молчавшая тетка Марья Перегудова:
- Когда Ядвига молодая была, Петр к ней сватался, а её отец ему отказал. Лев Штырь заведующим магазином работал, а отец Крючкова - пьянь пьянью, все пропивал, и семья в нищете жила. Вот Штыри и дали Петру от ворот поворот.
Петр и Ядвига? От удивления Тимохин даже крякнул.
- Вы ничего не путаете? Она же его лет на десять старше, да и...
Он не стал озвучивать дальнейших резонов. Итак было понятно, что откровенно некрасивая, к тому же сварливая баба не пара местному "Казанове".
- Нравилась Ядвига Петру, - возразила тетка Марья,- в молодости она была недурна, да ещё как приоденется! Помнится, пальтецо у неё такое плисовое было, да ещё шапочка кроликовая модная, сапожки на каблучке... Залюбуешься - аккуратная словно куколка!
Ну, если пугало считать "куколкой"...
Впрочем, кое-что насторожило Федора Ивановича:
"Уж не про то ли старое пальто и облезлую шапку идет речь?"
- Мало ли,- неопределенно вздохнул он,- кто и за кем тридцать лет назад ухаживал! И пусть даже Ядвига Львовна оказалась такой злопамятной, за что Петру-то было мстить? Это ведь она ему отказала, а не он ей! Так что, милые гражданочки, поменьше слушайте сплетни злопыхателей!
Калабердиха моментально смылась под защиту своих собак, а все остальные женщины, возбужденно переговариваясь, разошлись по домам.
Дело приобретало всё более и более странный оборот.
Участковый вновь пошел к дому Воронцовой.
Бабка Фрося, сидя во дворе на низенькой скамеечке, шелушила чеснок.
- Надо успеть до Покрова дня посадить,- пояснила она,- вот-вот погода испортится. Все косточки у меня выворачивает, так и ноют, так и ноют...
Может, погода и собиралась испортиться, но сейчас было томительно жарко, и Федор Иванович с удовольствием выпил ковш колодезной воды.
- Правда, что по молодости Петр за Ядвигой Львовной ухаживал? - не стал он ходить вокруг да около.
- Правда,- не стала отрицать старушка,- Штыри богато жили, а он из единственных штанов вырос. Ноги, как у журавля торчали! Какая он был пара Ядвиге? Вот ему и отказали! И, судя по всему, правильно сделали.
- А как сама Ядвига Львовна к Петру относилась?
- Никак! Отец так решил, а она всегда была послушной и разумной дочерью!
Бабка Фрося покосилась на участкового:
- Калабердиха говорит, дескать, ты думаешь, что это Ядвига Петра укокошила?
Тот пожал плечами.
- Всякое бывает!
- Нет! Она его не убивала,- категорично мотнула головой старушка,- я точно знаю. Его сатана убил!
- Принимаю, как версию,- уныло вздохнул Тимохин, и уже более заинтересованно осведомился,- а как Ядвига узнала, что краденные у неё вещи у Петра находятся? И где он их прятал?
- Так они же с бесом про них говорили! Ядвига догадалась, и я догадалась... Петр, покойный, ведь крепко над ней издевался - Плюшкиной дразнил, всё спрашивал, где запропал "мильнер", за которого старый Штырь её прочил? Хвалился, что ради свободы в сто раз больше барахла бросил...
- А она?
- А что - она? Радовалась, что отца послушалась, да с таким обормотом жизнь свою не связала! Петр же ещё больше ярился, всё ей что-то доказать пытался..., всё бесовским наущением.
- Ну, уж так и бесовским! Как статью за тунеядство отменили, много народа пустилось во все тяжкие ради "свободы". Крючков хоть работал. А где же Ядвига вещи-то свои нашла?!
- А их искать не пришлось! Когда мы с ней услышали, что вор - Петр, то не удержались. Сама бы Ядвига не отважилась к нему зайти, да ещё ночью, а вместе нам было не так страшно.
- Да ещё хотелось взглянуть - с кем же он такие беседы ведет? - проницательно заметил Федор Иванович.
Уж он-то хорошо знал свой контингент! Любопытным бабам даже ад не страшен.
Бабка Фрося кинула на него недовольный взгляд, но огрызаться не стала.
- Петр был один. Сидел за бутылкой водки - злой, как слепень. Увидел нас и сердито спрашивает: "Чего, старые кошелки, по ночам таскаетесь!" Мы - так, мол, и так, верни украденное. А он: "Нет у меня ничего! Ищите! Коли сыщите, ваше будет!"
Старушка быстро перекрестилась:
- И только он это сказал, как прямо из воздуха стали падать на нас Ядвигины вещи! А Петр как закричит кому-то: "Это нечестно!" Хвать багор со стены! И стал им кого-то в воздухе бить..., страсть! Мы с Ядвигой перепугались, да из будки выскочили вон. А Петр споткнулся, багром зацепился за проволоку, что поперек комнаты висела...
Действительно, висела. Федор Иванович знал, что на ней Крючков развешивал мокрое белье после стирки.
- ... и упал. А багор в этот момент соскочил с проволоки, да прямо супостату на затылок и приземлился. Да так точно, как будто кто его невидимой рукой приложил!
Интересный поворот дела.
- И что же дальше?
- Мы посидели с Ядвигой около моего дома, отдышались, да стали кумекать, что дальше делать. Там же везде её вещи были разбросаны, сразу нас к делу приплетут! И кто же поверит, что мы ни причём? Вот, Ядвига для храбрости валидол под язык сунула, да пошла назад в будку... А эта дурында Калабердиха её увидела, когда она назад возвращалась.
Федор Иванович растерянно почесал в затылке. И что писать в протоколе? Что гражданин Крючков в приступе белой горячки бегал за чертями, а они его по темечку стукнули багром, предварительно засыпав двух свидетельниц старым тряпьем? Или рассказать о тридцатилетней давности неудачном романе, так больно ударившем Петра Крючкова по самолюбию, что он не оправился до конца жизни?
Чушь какая-то... Но человек-то мертв!
- По рассказам очевидцев, - докладывал он на следующее утро на планерке,- убитый накануне много пил, и в приступе белой горячки за кем-то бегал с багром вокруг будки. Не мог ли он часом, сам себя по затылку приложить, зацепившись за что-нибудь?
- Характер удара не тот! - возразил криминалист.
- Ну, тогда не знаю, - с чистой совестью отчитался Тимохин,- на Речной все считают, что это несчастный случай, потому что никого из посторонних в тот день у Петра не видели!
За окном пошел мелкий осенний дождик. И трудно было даже представить, что ещё вчера по-летнему светило солнце. "Пропала рыбалка,- тоскливо подумал Федор Иванович,- теперь всё развезет. К пруду не проедешь! А всё эта собачья работа - бегаешь, высунув язык, вынюхиваешь, копаешься в чужом белье...".
Ему сразу вспомнились оранжевые уточки, и Тимохин тихо фыркнул, вызвав недовольный взгляд начальства. Впервые он подумал о Ядвиге Львовне с симпатией и сочувствием - подвергаться столько лет такому нажиму! И понадобилось вмешательство потусторонних сил, чтобы она, наконец-то, избавилась от назойливого внимания неудачливого жениха.
_________________

На самом деле все не так безобидно. Пусть Тимохин и уверен стопроцентно в невиновности вредных бабок, все улики говорят против них. По сути, убийство призошло на их глазах, алиби у старушенций нету, а черта/беса/сатану к делу не пришьешь
История показалась мне незаконченной. Дело закрыли за неимением виновных или все-таки довели до конца?
Стефания, спасибо

Спасибо за отзыв.... Кто хоть раз имел дело со скопищем деревенских старушек, знает, насколько гиблое дело у них хоть что-то узнать! И если они сказали - убил сатана, то баста! Больше от них ничего не добьешься. Но убийцами старушки редко бывают, уже и Бога побаиваются, да и силы не те. Участковый, действительно, знал свой контингент, вот его и устроила эта версия. А доводить что-либо до конца в его компетенцию и не входило.
_________________

 » Кучум, карма и Шекспир

Анисимовы среди односельчан "прозвездили" несколько раз, да так, что рассказы об этом семействе стали любимой темой не одного поколения местных сплетниц.
Кучум прошлого века был большим сибирским селом районного значения. Райцентр, с прилегающими деревеньками, заимками, и отделениями колхозов раскинулся на труднодоступной, заросшей непроходимыми лесами и окруженной болотами возвышенности вдоль берега Иртыша. Летом сообщение велось по воде, зимой прокладывали через замерзшие болота временную дорогу, а вот в осеннее или весеннее время сюда можно было попасть только по воздуху. По мере надобности, из областного центра прилетал самолет, забитый командировочными или представителями областной администрации.
Место это обжили давно. Первыми здесь, когда-то поселились беглые крестьяне- раскольники, забредшие в столь дикий край в поисках легендарного Беловодья, а потом людей исправно поставляла ссылка. Сначала присылали интеллигенцию для развития местной культуры цари - в Кучуме охотно показывают дом, где прожил десять лет один из декабристов (собранный им гербарий местной флоры и сейчас украшает областной краеведческий музей). В разное время жили на заросших лесом берегах и поляки, и народовольцы, и социал-демократы, и эсеры. Революция мало изменила лицо кучумского ссыльного - это, по-прежнему, был русский интеллигент с хорошим образованием, да ещё и зачастую дворянскими корнями. Но, надо сказать, что даже прожив в Кучуме весь остаток жизни, они своими так и не становились.
Сибирские кержаки - замкнутые люди, неохотно впускающие в свое сообщество чужаков. И хотя давно уже канули в лету скиты старообрядцев, и все поголовно жители Кучума были, если не коммунисты и комсомольцы, то уж пионеры непременно, а в местном клубе постоянно действовал кружок "Воинствующие атеисты", что-то такое исконно кержацкое, всё-таки проскальзывало в их взглядах на жизнь. В каждом доме для посторонних хранился отдельный комплект ложек, кружек и тарелок, которыми никогда не пользовались домашние, и среди местных никогда не приветствовались более тесные отношения с приезжими.
А вот Маня Голованова, когда-то, ещё в далеких тридцатых годах взяла, да и выскочила замуж за молодого заведующего клубом Петра Анисимова. Петр был кудрявым красавцем, да ещё и гармонистом, и за словом в карман не лез. Всё хорошо, но попал он в Кучум по распределению после окончания культурно-просветительного училища в городе Омске, и никто даже не знал откуда тот родом. Говаривали, что Анисимов детдомовский - "без роду и племени"!
Маню осудили все, и прошло немало лет, прежде чем с ней заговорила родная сестра (мать умерла ещё до скандального замужества, а то бы костьми легла, но не отдала дочь чужаку!). Анисимовы жили дружно, хотя и не особо зажиточно. Правда, местный колхоз, как молодому специалисту справил Петру хороший дом. В своем клубе он исполнял должность и заведующего, и киномеханика, и библиотекаря, да ещё вёл уроки музыки в местной школе. Маня же пристроилась мыть полы в колхозную контору. Пошли дети. Первая дочь - Екатерина родилась через год после свадьбы, а девочки-двойняшки - Валюша и Галина уже в конце тридцатых, накануне войны.
Тогда так жило практически всё население страны. Много работали, но хватало только на то, чтобы сводить концы с концами, зато в праздники расчехлял Пётр свою гармонь, и никто так лихо не отплясывал барыню, как его хохотушка жена.
Но тут грянула война. Из области приплыла за мобилизованными баржа, и, плача от боли и горя в отчаянной браваде отплясывала Маня уже на Кучумской пристани, провожая своего ненаглядного Петю на войну.
Увезли в тот день практически всех здоровых и крепких мужчин села. Притихшие и понурые вернулись женщины домой. Каждая понимала, что в той страшной лотерее, что разыграет война с их сыновьями и мужьями, счастье вернуться назад выпадет далеко не каждому из покинувших отчий дом.
Но жизнь продолжалась - нужно было работать, кормить детей, размещать эвакуированных. Самым желанным человеком в селе тогда стал почтальон, а самым распространенным вопросом - "Письмо было?" И как-то незаметно, с первыми морщинками, ласковое обращение "Маня" вдруг заменилось на строгую "тетку Марью".
Пётр писал мало, кратко, да и, судя по всему, не был большим любителем писем. Зато, как радовались каждому треугольнику с фронта в его семье! По сто раз перечитывали всем знакомым и соседям, и даже на ночь укладывала их Марья под подушку, чтобы хоть таким образом стать ближе к любимому мужу.
В конце сорок четвертого в их дом пришла беда. Похоронка гласила, что так, мол, и так, но пал смертью храбрых солдат Петр Иванович Анисимов при освобождении Белоруссии. Вечная память герою!
Оплакала, отбилась в истерике бедная вдова, да что делать? Тогда чуть ли не в каждый дом приходили такие похоронки - у кого муж, у кого сын, у кого отец, а то бывало и все разом. Что уж роптать? Время такое! Не в пьяной драке муж погиб, родину защищал!
Повязала голову черным платочком Марья, да намалевала её Катька на калитке красную звездочку, обведенную черным контуром - так тогда обозначали дома погибших на войне. Вот, пожалуй, и всё! От былого счастья осталось только горькое смирение, да три дочери.
Грустная история - ничего не скажешь! Но, по тем временам, самая обычная, не предвещающая никакого шекспировского разгула страстей. И тоскующей по погибшему мужу Марье и в страшном сне не могло присниться, что уготовила ей судьба.
В тот июньский день сорок пятого года женщина торопилась домыть полы в конторе, и яростно скоблила и терла тряпкой затоптанные грязными сапогами бригадиров некрашеные доски. Старшая дочь Катька уехала на сенозаготовки, а младшие ещё были слишком малы, чтобы встретить из стада корову. Вот Марья и торопилась домой, пока её шалая Зорька не убрела на другой конец деревни.
День клонился к закату, и в конторе становилось сумрачно. Женщина как раз отжимала половую тряпку, склонившись над ведром, когда пораженно почувствовала, что её кто-то недвусмысленно обхватил руками за бедра.
Нравы в Кучуме того времени были таковы, что подобная выходка со стороны, какого-то неизвестного ловеласа могла быть расценена только, как тягчайшее оскорбление.
Гневно выхватив из грязной воды тряпку, она, взмахнув этим мокрым оружием, резко развернулась к охальнику, да так и замерла. Из сгущающегося сумрака на неё глядело, радостно скалящееся, какой-то жуткой кривой улыбкой лицо... погибшего супруга!
Марья ахнула, сердце оборвалось, и она в первый раз за всю свою жизнь потеряла сознание. А очнулась уже совсем в другом мире - давно оплаканный супруг, оказывается, действительно вернулся с войны. В госпитале, где он лечился от контузии (эта жуткая, кривая улыбка была её следствием!) перепутали документы и прислали Марье похоронку, на какого-то другого бедолагу, то же Петра Ивановича Анисимова.
Казалось, радость вернулась в их дом, но, к несчастью, обморок оказался роковым. У Марьи отнялись ноги!
Обращения к врачам ничего не дали. Здоровая, и ещё далеко не старая женщина в одночасье стала полным инвалидом. Пётр же покрутился-покрутился вокруг больной жены, и не прошло и месяца, как тишком собрал свои манатки, да ушел из дома к одной разбитной вдове Нюрке Кожиной, оставив и парализованную жену, и двух шестилетних дочек, и всё хозяйство на четырнадцатилетнюю Катюшу.
Село возмущенно ахнуло. Подобное предательство просто не умещалось ни у кого в голове, хотя "отличился", вернувшись с войны, не только Анисимов.
Допустим, Серега Иванов привез с фронта новую жену, оставив прежнюю вместе с детьми в семье собственных родителей. Но его Клавдия была абсолютно здоровой, да и свекор со свекровью её во всем поддерживали, и новую молодуху в дом наотрез отказались принять. А тут - одинокий беспомощный инвалид с тремя детьми!
А ведь немало и покалеченных мужчин вернулось с фронта - у кого руку взрывом гранаты оторвало, кому те же ноги в больнице ампутировали, и контуженные были, и носящие в себе так и не извлеченные пули, но ведь никого же из них близкие не бросили. Рады были без меры, что хоть такие женам и детям, а не смерти достались!
Но война страшна не только бомбами, да танками! Она хоть и воспитывает отважных героев, но иногда так их взгляд на жизнь меняет, что человека становится не узнать. По виду он, вроде бы, прежний, а душа уже совсем другая!
Вот, кажется, и любил свою Маню до мобилизации Пётр. По крайней мере, жили они не хуже, чем другие! А тут - то ли отвык, то ли душой очерствел, а может, во всем была виновата контузия.
Когда Петра пытались усовестить, тот только мрачно огрызался:
- Я четыре года под смертью ходил! Мне кровь и калеки на фронте поперёк горла встали! Хочу нормальной жизни! Бабу нормальную хочу, чтобы тарелку щей могла на стол поставить и в постели согреть!
- Но если бы ты без ног вернулся, Марья твоя никогда бы тебя не бросила!
- Это ещё неизвестно! И вообще, на то она и баба... А от детей не отказываюсь - помогу, чем могу!
Но на деле вышло по-другому. Ни копейки денег, ни крошки хлеба не дал дочерям родитель, всё в новую семью нёс. Да что там - как-то обвалился у Анисимовых погреб, и Катюша бросилась к отцу за помощью, так новоявленная мачеха на неё едва ли не с кулаками бросилась:
- Нечего тут ходить! Как же - погребица у них обвалилась! Это тебя мать подослала! Ты так и передай - мой теперь Пётр! Я с начала войны вдовею, и кто моих-то сирот поднимать будет? Им тоже отец нужен! А ты прочь иди, и дорогу сюда забудь!
Разумеется, Марье всё передавали. Село дружно ополчилось на "изменьщика", и каждый раз, заходя в хату, Катя встречалась с очередной гостьей, решившей проведать "убогинькую".
Люди сердобольно несли "сиротинкам" кто, что мог, но лучше бы они, наверное, дома сидели. Поддержка больной у кучумцев, почему-то выражалась в том, чтобы без конца и края рассказывать Марье, как её Петр покупает Нюрке платки да полушалки, как водит её в кино, как справил сыновьям разлучницы новые ботинки.
- А она, бесстыжая, только скалится! Говорит, что твои девки Петру не нужны, мол, она ему парня родит!
Но настоящий кошмар начался, когда Пётр купил своей новой зазнобе голубенькие бусы, которые когда-то (ещё до войны!) обещал купить жене! Почему-то эта никчёмная безделушка и стала пресловутой "последней каплей". Марья буквально обезумела, причём это приобрело странные, и даже страшные формы!
Жизнь Катюши и так была нелёгкой - хрупкой четырнадцатилетней девочке пришлось бросить учебу и идти работать на ферму дояркой, таскать тяжеленные ведра с молоком, убирать домашнюю скотину, готовить и обстирывать всю семью, да ещё и обихаживать лежачую мать.
Но, даже утомившись за день до невменяемого состояния, она всё равно в ужасе просыпалась ночью от яростных, то ли молитв, то ли проклятий матери.
- Ты уже забрал его, Господи! Зачем же вернул? Да, я просила об этом, неразумная! Но ты-то, ты должен был знать, что мой Петр ушёл навсегда, а этот - выходец с того света, выродок, сатана, нехристь, да будь он проклят! Больно мне, больно! Ни о чем не прошу - ни о детях, ни о здоровье, только молю тебя, Всемогущий Боже, забери его назад! Прошу тебя - забери! Чтобы и следа его не осталось на земле!
Кто-то из старушек принес Марье старинного, раскольничьего письма иконы, и вот перед ними и рыдала, бия себя в грудь, несчастная обезумевшая женщина.
Просыпались и плакали от страха младшие сестры, а качающаяся от усталости и недосыпа Катюша шла успокаивать мать. Но та её не слышала, продолжая выкрикивать страшные проклятия. В ненависти к так искорежившему её жизнь мужчине, она забыла и о дочках, и о самой себе.
Ненависть материальна. Эта эмоция, не сродни, допустим, грусти или радости - по воздействию на человека она сокрушительнее любого смертоносного оружия. Испытываемая ненависть не просто необратимо гробит человека, сжигая его изнутри, она, вдобавок, мистически воздействует и на того, против кого направлена!
Пришёл ноябрь. В Сибири это уже зимний месяц - морозы, замерзшие водоемы, снег по самые крыши рубленных из цельных бревен изб. И в первые же дни зимы возок, на котором Петр ездил за сеном на ближайшие луга, провалился под лёд одной из незамерзших до конца рудок. Пока возок достали, пока мужчина добрался до дома, он уже промерз настолько, что у него началась горячка, и, после пары месяцев изматывающей хвори, у Петра горлом пошла кровь. Местный доктор только руками в беспомощности разводил - надо было везти Анисимова в областной центр, но даже человеку несведущему и то было ясно, что тот не выдержит долгой дороги.
Катюша, конечно, знала о болезни отца - на ферме женщины сказали, но мачеха твердо дала понять, что дочери Петра ей в доме не нужны, она и не среагировала в должной мере. Тем сильнее было её удивление, когда в конце февраля в сенях раздались звуки множества сердитых голосов.
Катя как раз выкупала мать и сестренок, и теперь торопилась вытереть залитые водой полы, когда дверь скрипнула, и в комнату зашла странная процессия. Впереди шёл, сгибаясь под тяжестью, брат тетки Нюрки - Иван Селезнев.
Недобро глянув на замершую посреди комнаты Катюшу, он с грохотом сбросил с плеч большой тюк, который втащил в дом при помощи двух сыновей.
- Забирай своего папашу! Это ему дом колхоз выделил, так пусть он здесь и живет, а у нас не лазарет, чтобы хворых выхаживать!
И мужчины ушли, оставив свою ношу на полу.
Катя осторожно приблизилась к отцу. Тот, по всей видимости, был без сознания. По крайней мере, глаза его были закрыты, а белое до синюшности лицо страшно осунулось. Грудь больного тяжело вздымалась, когда из неё со страшным хрипом вырывалось дыхание, и выглядел он - "краше в гроб кладут"!
Девушке стало страшно, а тут ещё мать гневно закричала из своего угла:
- Вытащи его в сенцы и пусть сдохнет, как собака!
Сестренки же горько заплакали.
- Кать, не надо папку, как собаку... не надо!
Да девушке и самой стало жалко беспутного отца. Побежала Катюша к соседям, и совместно взгромоздили они вернувшегося хозяина дома на лавку в горнице.
- Врача бы надо! - тяжело вздохнул дед Илья, - а то, как бы ни помер!
Дед Илья Краюшкин, его жена и вдовая сноха не раз по-соседски выручали семью Марьи. И огород помогали пахать, и к больной то и дело забегали, когда Катюша на ферме была. А внучка деда Ильи Степанида была закадычной подружкой Катюши, и в свое время девочки даже сидели в школе за одной партой.
Дом Анисимовых состоял из одной большой комнаты, разделенной пополам печкой и дощатой перегородкой. За перегородкой находилась, так называемая горница, где стояла родительская кровать, стол и лавка. Вот сейчас там все и столпились, озабоченно разглядывая больного.
- Я сейчас сбегаю! - вызвалась Катюша, которой было сильно не по себе и от вида отца, и от проклятий, несущихся с кровати матери,- я быстро... одна нога здесь, другая - там!
- Прихвати с собой Стешку, вдвоем-то веселее! А мы пока присмотрим за твоими родителями, - распорядился дед,- не дадим Марье до муженька дотянуться!
Больница в то время в Кучуме была маленькой, рассчитанной на десяток коек, и всем больничным хозяйством заведовал врач из ссыльных поселенцев - Коломейцев Игорь Федорович. Он и его жена - фельдшер попали в Кучум после того, как тот провел пять лет в лагерях "за работу на японскую разведку". Московский хирург, которому прочили на этой ниве блестящее будущее, Игорь Федорович как-то (задолго до войны!) оперировал аппендицит у японского атташе. Вот в 1937 году какой-то умник и решил, что он во время операции передал японцам, какие-то непонятные секреты. Хорошо хоть не расстреляли!
Инна Аркадьевна Коломейцева умудрилась избежать лагеря, зато немедля приехала к мужу в ссылку, привезя в своем багаже помимо справочников по медицине, томик нежно любимого ею Шекспира, да ещё обручальное колечко с алмазом, которым весь Кучум теперь резал стекло.
Коломейцевы жили при местной больнице, построенной на отшибе села. Туда и поспешили две подружки, кутающиеся в шерстяные шали от резкого февральского ветра.
- Тебе не обидно, что тетка Нюрка так с твоим отцом обошлась? - полюбопытствовала Стешка.
- Не знаю, - пожала плечами озабоченная Катюша,- я об этом не думала! Вот только как мне теперь за двумя больными ухаживать? Рук не хватит! Вот если бы Галька и Валька были, хоть чуточку постарше! И чем его кормить? Мы сами едва ли не впроголодь живём, благо хоть картошка в этом году уродилась!
Так уж сложилась жизнь Катюши, что она всегда в первую очередь думала о насущном - чем кормить, как выхаживать, а на эмоции и переживания уже просто не хватало сил. Из-за этого многие в Кучуме считали её, чуть ли не дурочкой, "пеньком бесчувственным".
Впрочем, Инна Аркадьевна, открывшая дверь двум продрогшим девчушкам, была иного мнения.
- Бедная девочка! - выслушав причину визита, пожалела она гостью, - ну, просто шекспировские страсти кипят в твоей семье! А Игоря Федоровича вызвали к роженице. У Евдокии Пименовой из "Серпа и молота" ребенок неправильно лежит, вот местный фельдшер и подстраховался - вдруг "кесарево сечение" делать придётся! Но не огорчайтесь - я сама сейчас оденусь и пойду с вами, проведу осмотр вашего папеньки! Хотя Игорь Федорович уже его смотрел недели две назад - положение было тяжелое. В таких случаях пенициллин нужен, да где его достать?
Так, разговаривая с гостьями, она оделась и, взяв с собой медицинский саквояж, вышла в метельную мглу. За то время, пока они пробыли в больнице, погода значительно ухудшилась.
- Ох, и непогода сегодня! Так и кружит, так и кружит!
Ладно, Инна Аркадьевна была не из местных, поэтому, понятное дело, плохо ориентировалась в извилистых, с изобилием тупиков и переулков улицах Кучума, но как умудрились заблудиться две местные аборигенки, которые, казалось, могли с завязанными глазами перемещаться по родному селу? В оправдание девушек можно сказать, что уж больно метель была сильной.
Бестолково проплутав непонятно где порядочное количество времени, встревоженная Инна Аркадьевна приказала своим спутницам:
- Стучите в ближайший дом! А то как бы нам не замерзнуть!
Девушки уныло переглянулись - они знали, насколько это бесполезное дело.
Про запоры в Кучуме никто понятия не имел, но с наступлением темноты местные спускали с цепи собак. Логика была проста - своих псы пропустят, а чужие и до утра потерпят.
Напрасно девушки и фельдшерица бились во все ворота, только собачий лай, перебивая завывания вьюги, был им ответом. Они уже было совсем пали духом, когда в одном из домов распахнулась калитка и, придерживая за ошейник огромного пса, кто-то грозно осведомился:
- Кого это ночью тут носит?
Так Катюша со спутницами попала в дом к деду Митяю Силантьеву - личности странной и непонятной, которого сторонились все жители Кучума, считая то ли колдуном, то ли юродивым. В колхоз дед Митяй так и не вступил, на войне не был, потому что уже к началу сороковых был человеком преклонного возраста, хотя никто толком не знал, сколько ему лет. Записали в метрику то, что он сказал, не вдаваясь в подробности. Зато было хорошо известно, что силищи дед неимоверной, и к тому же является самым удачливым рыбаком и охотником в деревне. Говорили, что когда-то, ещё до революции у него была жена, но куда она делась? Никто не мог точно ответить на этот вопрос.
Зимой старик в основном жил в лесу, добывая пушнину для заготконтор, и в деревне появлялся крайне редко. И вот надо же, в этот вечер оказался дома.
Дед Митяй впустил трех заплутавших женщин в свою увешанную охотничьими и рыбачьими снастями хату, посадил поближе к печке и напоил отваром из трав. И всё молча.
Катюшу и Стешу так разморило от тепла, что они заклевали носом, а вот Инна Аркадьевна с удивлением смаковала напиток:
- Что это?
- Травы!
- Какие травы?
- А какая разница? - нелюбезно сверкнул глазами дед,- главное, что вы согреетесь, да выспитесь!
- Выспимся? Да нам к больному надо!
- Нечего там уже делать - помер Серега! А вы укладывайтесь спать..., назавтра дел много!
Катюша этот диалог уже слышала сквозь сон.
Когда женщины проснулись, хозяина дома уже не было, и они даже не смогли его поблагодарить за гостеприимство.
Сергей Анисимов в ту ночь действительно умер, но не это поразило всю деревню. Когда продрогшие на ледяном ветру люди вернулись с кладбища, то изумленно увидели, что по дому, цепляясь за стены, робко передвигается Марья.
- Ушёл сатана,- радостно пояснила она,- вот я и сбросила оковы!
Едва ли такое объяснение излечения от хвори особо обрадовало выстроившихся на пороге дочек, но, что уж говорить, жизнь Катюши с этого дня стала значительно легче.
Хотя мать и оставалась больным человеком, всё-таки она стала помогать ей по хозяйству - готовила, доила корову, стирала, хотя общаться с ней становилось всё сложнее и сложнее.
А тут ещё добавилось кое-что неожиданное.
Повадился к Анисимовым дед Митяй ходить - то оленины притащит, то уток, то рыбы свежей. Сначала редко приходил. Придёт, немного посидит, оглянется, да идет, что-нибудь делать - то сараюшку подправит, то крышу подлатает, а то и дров наколет.
Потом чаще стал появляться - летом с сенокосом помог, осенью картошку выкопал и огород перепахал.
- Что это к вам дед Митяй шляется? - стали доставать Катюшу доярки на ферме,- что ему надо? То месяцами из леса носа не высовывал, а теперь только и делает, что крутится вокруг вашей хаты!
- Не знаю! - отнекивалась та,- я его не привечаю!
Не говорить же, что мать её поедом ест, уговаривая.... выйти замуж за старика!
- Что ты нос воротишь, глупая,- брюзжала Марья,- Митяй ещё крепкий и деньги у него водятся! Будешь за ним, как за каменной стеной! Что с того, что я замуж по любви вышла, глянь, как со мной любимый-то муженек обошелся!
- Мама, да ему, поди, лет сто!
- Намного меньше! Ты почти голая - от юбки одни дыры остались! Валька с Галькой в рванине ходят, одни ботинки на двоих, и то уже малы - кто нам ещё поможет?
- Не пойду я за него!
- Да кто ж тебя после того, что покойник отец учудил, в дом-то примет? И приданого у тебя нет, и сестры на руках! Кому такая голь нужна?
- Лучше в девках вековать, чем за древним лешим слезы лить!
А Марья не унимается:
- Вон, подружка-то твоя, вышла замуж за молодого, и что? Есть чему завидовать?
Катюша только тяжело перевела дыхание. Здесь мать была права!
Год назад умер дед Илья, в ежовых рукавицах державший женскую половину своего семейства. И, едва освободившись от дедовой опеки, шестнадцатилетняя Стешка спешно выскочила замуж. Да за кого! За старшего сына мачехи Катюши! Понятно, что это сильно охладило отношения между семьями. Да и сам Маркел Кожин был ещё тот подарок - не смотря на молодость, гоноршистый, любящий выпить и погулять.
У соседей, что ни день, то скандал. Беременная Стешка и с синяками ходила, и подбитыми глазами на мир смотрела, но не выходить же из-за этого самой Кате замуж за старика!
Вот неизвестно, чем бы всё это, в конце концов, закончилось - может и не выдержала бы девушка давления матери и связала свою жизнь с дедом Митяем, если бы не Маркел!
Стешка родила сына, и пока лежала в больнице, муж вдруг решил приударить за её подружкой.
Подкараулил он Катю в хлеву, когда она поила корову, и начал "подъезжать" - так, мол, и так, не чужие они друг другу, названные брат и сестра.
Катюша, с трудом удерживающая тяжеленное ведро у морды коровы, всё никак не могла понять, с чего это вдруг Маркел про их сомнительное родство вспомнил?
- Чего тебе надо? - прямо спросила она.
- Да вот! Что это мы с тобой и молодые, и красивые, и не чужие друг другу, а дни в одиночестве кукуем?
- Да вроде бы у тебя жена есть, да и я не круглая сирота!
Озадаченная девушка разогнула поясницу и глянула на незваного гостя. И хотя в хлеву было сумрачно, ей сразу бросилось в глаза, насколько пьян сосед. Даже сквозь стойкую, характерную вонь навоза и то пробивался мерзкий запах сивушного перегара, да и сам Маркел едва держался на ногах.
- Так чё, жена-то, нитками ко мне пришита? Сегодня жена, а завтра... вон, где я её видел, дуру оглашенную!
Скалясь глумливой улыбкой и недвусмысленно растопырив руки, мужчина пошёл на девушку, отрезая для неё путь к спасению. И что могла ему противопоставить Катюша? Только ведро, да отчаянный крик. Вот на её громкие вопли о помощи и примчался, отирающийся где-то поблизости дед Митяй. Ему хватило одного взгляда на отбивающуюся от насильника перепуганную девушку, чтобы схватить вилы и изо всей силы вонзить их в спину Маркела.
Катюша замерла, увидев, как изо рта горе-ухажера хлынула кровь, и он, с изумленно распахнутыми глазами, падает прямо в навозную жижу под ногами. Девушка перевела потрясенные глаза на старика, но тот, кинув на неё быстрый взгляд, исчез в проеме двери. И тогда Катюша закричала во второй раз, и кричала до тех пор, пока в сарае не собрались люди.
А потом было долгое, выматывающее нервы и силы следствие.
Дед Митяй, по своему обыкновению, исчез в лесу и ни опровергать, ни подтверждать её слова не пожелал. А вот всё семейство Краюшкиных, возглавляемое новоявленной вдовой Степанидой, да ещё при солидной поддержке Кожиных настаивало, что именно Катерина заколола Маркела. Причём в их изложении всё выглядело таким образом - бесстыжая Анисимова заманила наивного парня в сарай и попыталась соблазнить, а когда тот начал отбиваться от приставаний бесстыдницы, от обиды вилами и пырнула.
Приехавший из области следователь был вынужден выслушать целый ворох совершенно ненужных ему сведений - и про покойного "изменьщика" Петра, и про парализованную "ведьму" Марью, и про "варнака" Митяя, и про "остолопку Катьку". Было проведено несколько экспертиз, пытались найти в тайге и неуловимого деда, но фактов доказывающих либо правоту, либо ложь Катюши было предельно мало.
А Степанида так писала и писала жалобы во все инстанции, возводя на соседку уже такую дикую напраслину, что её на улице даже бабы стыдили, взывая к совести.
И вновь приезжали следователи, и вновь участковый забирал "гражданку Анисимову" прямо с фермы на допрос. И казалось, этому не будет ни конца, ни края!
Спасло девушку от тюрьмы, наверное, только то, что экспертиза показала наличие огромного количества спиртного в крови Маркела, и кто-то из сельчан видел, как дед Митяй приблизительно в час убийства выходил из калитки Анисимовых.
А вскоре изумленная тетка Марья заметила, что дочь, прежде чем выйти из дома, старательно прихорашивается перед осколком зеркальца. Раньше такого за ней не замечалось! А тут и губы покусывает, и щеки трет, и платочек как-то по-особенному норовит повязать. С чего бы вдруг?
Дело оказалось в новом участковом - Викторе Бабушкине, который сначала приглашал девушку на допросы, а потом ещё и постоянно торчал в кабинете рядом с городским следователем, строча протоколы, да заинтересованно поглядывая на белокурую и симпатичную "подозреваемую".
То да сё - дело давно известное! Там улыбка, там красноречивый взгляд, и к тому времени, когда дело об убийстве Маркела окончательно легло на "полку", между молодыми людьми уже было всё решено, и по осени справили скромную свадьбу.
Через год родилась дочь - назвали Юлией. Вообще-то, Екатерина хотела назвать дочку Джульеттой, и тому была причина. Она запомнила слова фельдшерицы, сказанные в метельную ночь смерти отца о шекспировских страстях, разыгравшихся в её семействе.
Школу ей пришлось бросить с началом войны, но читать Катюша очень любила, и буквально грезила, зачитываясь переживаниями выдуманных героев. Там было всё так прекрасно, так не похоже на жизнь в Кучуме с его непритязательным и тяжелым сельским бытом!
Прочитала она и Шекспира, временно позаимствовав сборник трагедий у Инны Аркадьевны.
Леди Макбет оставила её равнодушной. Подумаешь, таких "зверюг" и в родном Кучуме хватало! Не выжал слезы из девушки и обманутый король Лир - если не считать, что тот владел королевством, она сама могла привести в пример несколько подобных историй. Зато трагичная любовь Ромео и Джульетты зацепила за живое, и Катюша долго не могла прийти в себя, читая и перечитывая печальную историю влюбленных из Вероны.
Таинственным очарованием дышали потрепанные страницы книги - площади далекого итальянского города, ночные буйные и веселые праздники, толпы людей на улицах, дворцы... приятно замирало сердце сладкой болью и ожиданием чего-то прекрасного, что обязательно ждёт впереди.
- Джульетта? - удивилась принимавшая роды Инна Аркадьевна,- странное имя для русской девочки!
- Хочу, чтобы у неё была другая жизнь! Любовь, как у Шекспира!
- Так там, Катюша, плохо всё закончилось!
Но роженица только улыбнулась, поцеловав свою новорожденную в лобик.
- Зато они были счастливы!
Инна Аркадьевна только тяжело вздохнула - за этой фразой угадывалась вся жизнь этой молоденькой женщины.
- У Джульетты есть русский аналог имени,- осторожно посоветовала она матери,- назовите дочь Юлией. И русскому уху привычнее, и остальные дети дразнить и коверкать его не будут!
Совет был разумным и девочку действительно назвали Юлией.
Потекла обычная, заполненная большими и малыми хлопотами жизнь. Но когда малышке исполнилось три года, в тайге погиб её отец. Виктор Бабушкин преследовал, какого-то браконьера, и тот выстрелил ему прямо в сердце. И опять волна грязных сплетен накрыла семью молоденькой вдовы. У кого-то хватило ума пустить сплетню, что это, скрывающийся в лесах дед Митяй из ревности убил молодого соперника. В область отправилась анонимка, и заплаканная Катерина вынуждена была вновь давать показания, даже толком не понимая, в чем её обвиняют.
Я увидела Кучум спустя почти двадцать лет после рождения Юлии. Мою мать - ревизора областного управления связи направили туда проверять работу местного почтового отделения. У отца же начались очередные стрельбы, и он уехал на полигон. Были весенние каникулы, и мама решила прихватить меня с собой, потому что тринадцатилетний подросток не настолько мал, чтобы приставить к нему, кого-то из посторонних взрослых, но и не настолько самостоятелен, чтобы оставить его на целую неделю одного.
Когда "Ан-24" приземлился на экстремальной взлетной полосе (на обычную землю было брошено нечто наподобие железной сетки), к селу нас повезли в тележке трактора "Беларусь". Мне, урожденной горожанке, это показалось, чем-то сродни аттракциону "американские горки" - так же дух захватывало на ухабах, и от вибрации зуб на зуб не попадал.
В отделении связи моему присутствию возле матери не обрадовались. Не знаю, где они рассчитывали её разместить, если бы она появилась одна, но разглядев мнущегося возле "ревизорши" подростка, местные долго переговаривались и, в конце концов, решили пристроить нас у уборщицы.
- Отправляйтесь в Анисимов дом! Это рядом - только улицу перейти! Скажите Катерине, что мы вас на постой прислали! Там вашей дочке будет хорошо - просторно, чистенько, да и с Юлькой они подружатся!
Легко сказать - "только улицу перейти", а вот реально осуществить это немудрящее действие оказалось непросто! Грязь на улицах Кучума была таковой, что вязли даже трактора, а местные осторожно передвигались вдоль заборов в резиновых сапогах. Нужно было видеть, как мы с мамой принялись неуклюже прыгать по островкам вроде бы твердой земли, и моментально затопили в ледяной жиже свои кожаные полусапожки!
Как я узнала позже - в Анисимовом доме в тот момент уже жили только Бабушкины. Тетка Марья умерла годом раньше, Валентина и Галина работали в областном центре, выучившись на ткачих. Поэтому в аккуратном, покрашенном веселой зеленой краской домике оставались только три женщины - Катерина и её дочь - двадцатилетняя веселая Юлька, да в стряпке во дворе доживала свои дни пожилая мать Виктора Алексеевича.
Встретили нас очень хорошо.
- Конечно, располагайтесь! - засуетилась хозяйка дома, показывая нам комнаты,- разве дело с ребенком-то в "заезжей" куковать! Ни помыться толком, ни покормить путём!
Помню своё первое впечатление от этого дома - нечто очень уютное и приятное, невероятно далекое от городской обстановки нашей собственной квартиры. Везде вышитые и выбитые салфеточки, плюшевые коврики с оленями, яркие цветастые занавески, и особый запах - чистоты, побелки, свежего хлеба и яблок. Но особенное потрясение я испытала при виде кроватей - это были настоящие произведения искусства со множеством кружевных накидок на пирамидах из подушек, и выбитых "подзоров", в три ряда высовывающихся из-под аккуратнейшим образом разглаженных покрывал. А перины и подушки были настолько пышными, что укладываясь спать, я уходила в их мягкий уют по самый нос.
Нас накормили вкуснейшей ухой, и мама отправилась на работу, а я села скучать у окна. Впрочем, вскоре дома появилась хозяйская дочь Юлька и всё изменилось. Хорошенькая, с белокурыми золотистыми локонами девушка работала учетчицей на молочной ферме, и отличалась живым и насмешливым характером.
Мы с ней быстро подружились. После ужина, вернувшаяся с работы мать обложилась отчетами, которые взяла проверять на дом, а Юлька стала меня подбивать сходить в клуб на танцы.
- Ольге тринадцать всего! Не рано ли по танцам бегать? - рассеянно осведомилась мама, проглядывая какие-то бумаги.
- Ой, да что здесь плохого? Музыку послушаем, и ещё до одиннадцати будем дома! - убеждала её Юлька,- здесь же не город! Все друг друга знают, и никто вашу Ольгу не обидит!
- У нас на танцах не безобразничают! - подтвердила и тетя Катя.
- Ну, если так....
От радости побывать на настоящих "взрослых" танцах у меня дыхание перехватило, и помню, с какой торопливостью (а то вдруг мать передумает!) я собиралась в местный клуб. Тетя Катя одолжила мне свои резиновые сапоги, и всё равно, поход в центр местной культуры превратился в настоящую экспедицию по труднопроходимым улицам Кучума. Юлька, конечно, легко находила дорогу, а вот я, только благодаря её своевременной помощи, не закончила свое первое взрослое "приключение", сидя посреди огромной лужи.
В начале семидесятых даже в городе, редко в каком доме был магнитофон, а уж в Кучуме и проигрыватели были не у всех, поэтому единственной возможностью послушать модную современную музыку было посещение выступлений местного инструментального ансамбля. Кучумский колхоз "Красный партизан" был состоятельным, поэтому щедро снабжал свой клуб и гитарами, и барабанами. Тоненькая девчушка (судя по всему, моя ровесница) азартно играла на ионике.
Когда мы вошли, ансамбль с душой исполнял шлягер того времени - "Синий, синий иней лег на провода...", а зал лихо отплясывал, кто во что горазд крутя ногами и руками. В толпе виднелись дружинники с красными повязками, следящие за порядком в клубе. На входе же стояли дяди и тети с серьезными лицами, наблюдая за входящими и выходящими из дверей. Оказалось, директора двух местных школ, парторг и секретари комсомольских организаций. Действительно, к порядку на танцах здесь относились очень серьезно.
Юльку моментально окружили подружки, и хотя она меня представила, всё равно увлекли её за собой. Впрочем, скучать не приходилось. Встав тихонечко у стены, я стала с интересом наблюдать, как выплясывают местные парни и девушки, и вскоре кое-что заметила.
Неподалеку от группки танцующих девушек, среди которых извивалась в ритмах Юлька, стояли несколько парней. Особенно бросался в глаза один из них - высокий симпатичный крепыш с модными в ту эпоху довольно длинными прядями чёрных волос. Так вот он не спускал глаз с танцующей Юльки, хотя и ни разу не улыбнулся и не попытался её пригласить.
Юлька честно выполнила данное моей матери слово, и спустя полчаса мы отправились в обратный путь. Но даже с трудом вытаскивая ноги из чавкающей грязи, я всё равно пребывала в приподнятом настроении.
- Там, в клубе, - сообщила я своей спутнице,- был один парень - так он глаз с тебя не спускал!
- Да? А как он выглядел?
Я описала.
- А..., - без особого энтузиазма протянула Юлька,- это наш сосед - Максим Кожин!
Как будто это объясняло его особую заинтересованность!
Впрочем, с Максимом Кожиным нам предстояло встретиться в этот вечер ещё раз.
Мы как раз расположились за столом выпить перед сном чаю, когда в сенях послышались быстрые шаги, дверь резко распахнулась, и парень вырос на пороге. Лицо его было искажено нескрываемой злобой.
- Опять тебе дома не сидится! - рявкнул он, обращаясь к Юльке, - что ты по танцулькам хвостом треплешь? Кого пытаешься приманить?
- Максим! - возмущенно вскрикнула тетя Катя,- уходи!
Моментально заплакавшая Юлька убежала в свою комнатку, но странный гость проследовал за ней и туда, как не пыталась его остановить наша хозяйка.
Мы все кинулись следом, чтобы стать свидетелями удивительной сцены.
Тогда, в начале семидесятых, изображения модных с красивыми ногами девушек, в основном, можно было найти только на упаковках чулок. Юлька почему-то решила эти картинки с шикарными полуголыми красотками прикрепить кнопками над изголовьем кровати. И теперь, заливаясь слезами, смотрела, как парень яростно срывает их со стены.
- Что это ты здесь развела? Проституток навешала? Значит, сама такая!
Тут уже не выдержала моя мама.
- Молодой человек! Что вы себе позволяете?
- А ты заткнись, фря городская! Наши дела никого не касаются!
Но, тем не менее, всё-таки ушёл, на прощание, так хлопнув дверью, что в сенцах с грохотом покатилось пустое ведро.
И вот мы с матерью растерянно смотрим на то, как плачущие Юлька и тетя Катя наводят порядок после ухода скандалиста.
- Что происходит? - сухо поинтересовалась моя мама.
- Ох, это такая давняя история! - вздохнула тетя Катя, и, устало присев на табурет, рассказала о своих непростых отношениях с семейством Кожиных.
Я уже лежала в кровати, но, тем не менее, мне были хорошо слышны все перипетии истории давней вражды двух семей.
- И как будто мало нам было всего, что случилось,- горестно охнула в конце тетя Катя,- Юлька с Максимом влюбились друг в друга! Когда хотела её Джульеттой назвать, то мечтала, чтобы у неё была необыкновенная любовь, счастье, Ромео! А получилась только война между Монтеки и Капулетти! Какой уж из Максима Ромео! Что же это такое - как будто проклял кто-то мою семью!
- Но почему? - возмутилась моя мама,- мало ли, что было двадцать лет назад! Пусть молодые люди поженятся, раз такое дело!
Тетя Катя только отмахнулась.
- Для Степаниды всё, как будто вчера было! Она мне третьего дня через забор орала, что я её мужа убила, а теперь сына загубить хочу! И Максиму сказала, что проклянет, если он Юльку не забудет! А тот... да вы сами видели! Сокровище ещё то!
- Парень мне не особо понравился! - согласилась мама.
- Вылитый покойник Маркел! У них вся порода кожинская - звероватая, да наглая! А Юлька готова за него глаза выцарапать! Из армии его ждала, ни на кого глаз не поднимала, и вот...
- Может, лучше бы ей уехать отсюда?
Тетя Катя тяжело вздохнула.
- Свекровь у меня лежачая! А я грыжу на спине нажила, одной мне с ней не справиться! Чуть напрягусь и такая боль, хоть на стенку лезь!
- Но должен же быть, какой-то выход из положения! - не согласилась мама, - со временем, либо Максим другую девушку найдет, либо Юля поймет, что не он её судьба!
- Судьба...- женщина нервно разгладила свой передник,- у меня как-то этнографы останавливались! Среди них была одна женщина - очень умная! Так вот она сказала, что это карма, дескать, у женщин нашей семьи такая! Мол, какие-то предки грешили, а Бог решил на нас отыграться! Так и сказала: "Женщины вашей семьи - кармические зачётники! Пока не искупите все грехи, не будет ни вам, ни вашей дочери счастья!"
Моя мама о карме, и уж тем более, о "кармических зачетниках" понятия не имела, поэтому недоуменно пробормотала:
- Чушь какая-то! Как это - "искупить"? Каяться, что ли?
- Не знаю! Хочу только, чтобы Юленька моя была счастлива!
Каникулы закончились, мама завершила свою проверку, и мы, взгромоздившись в тракторную тележку, покинули Кучум. Тетя Катя и Юлька расцеловали нас на прощание и вручили сумку с облепиховым вареньем и кедровыми орехами.
Больше в Кучуме мне бывать не приходилось, и даже спросить о дальнейшей судьбе семейства Бабушкиных было не у кого.
Но я каждый раз вспоминаю тетю Катю, Юльку и их уютный дом, когда мне на глаза попадается томик трагедий Шекспира.
_________________

Привет!
мне понравились миниатюры. Веет от них неподдельным, исконно-народным духом. Читаются легко, с интересом, а после остается приятное послевкусие загадки и желание поразмышлять. Автор - спасибо! Это здорово!
___________________________________

Спасибо за отклик! постараюсь и дальше не обманывать ваших ожиданий.
_________________

 » Клуб любителей книги.

Жанр: фэнтези.
Аннотация:
Повесть о жизни провинциального городка средней полосы России.
Главная героиня повести библиотекарь Людмила Павловна - молодая женщина, в одиночку воспитывающая дочь и в одиночку решающая все свои проблемы. Так получилось, что по роду своих занятий она попадает в самый центр необычных и увлекательных событий, разворачивающихся в 90-х гг ХХ века в городе Емске. Жители Емска - типичные обыватели нашей провинции, но у них свой взгляд на мир, свои ценности и свои развлечения, и, конечно же, своя жизнь, столь непохожая на существование жителей мегаполиса, где люди не знакомы даже с соседями по лестничной площадке. Здесь же всё и всегда известно всем, и любое даже самое тайное и интимное событие личной жизни становится всеобщим достоянием. Интересные судьбы, забавные происшествия и яркие обаятельные характеры на фоне непростых жизненных ситуаций - все это найдет читатель на страницах данной повести. Сумеют ли герои найти в себе силы пережить испытания, смогут ли не потерять оптимизма и жизнелюбия? Меняют ли людей различные жизненные коллизии? Ответ на этот вопрос вы сможете получить, прочитав эту повесть.
_________________

Привет!
Стефания, а повесть будет публиковаться в этой же теме-сборнике (или сделаете отдельную тему)?
аннотация кажется интересной. мне нравится, как вы пишете про маленькие города и их жителей. а фэнтези и вовсе мой жанр )) Так что продолжаю следить
___________________________________

Завтра начну выкладывать - здесь же! Следите... С нетерпением буду ждать откликов.
_________________

Обязательно!
___________________________________