Анонимные феминистки Бенцонистских фэндомов

 » Анонимные феминистки Бенцонистских фэндомов  [ Завершено ]

Направленность: Джен
Автор: Фьора Тинувиэль
Фэндом: Бенцони Жюльетта «Флорентийка», Бенцони Жюльетта «Катрин», Бенцони Жюльетта "Марианна", Бенцони Жюльетта «Бал кинжалов» (кроссовер)
Пейринг или персонажи: Фьора Бельтрами, Кьяра, Катрин Легуа, Марианна , Лоренца Даванцатти
Рейтинг: PG-13
Жанры: Ангст, Психология, Философия, Повседневность, AU, Дружба
Предупреждения: OOC
Размер: Мини, 20 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен

Описание:
Моя небольшая фантазия, если бы героини книг Жюльетты Бенцони жили в 21-ом веке и были феминистками. Попытка примерить жизни литературных героинь на современные реалии.

Посвящение:
Дане Канре, Donna Valery, A-Neo, Полина Лаврецкая. Мои дорогие софэндомницы, надеюсь вам понравится.

Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию

Примечания автора:
Фэндомы, не вошедшие в шапку, по романам Жюльетты Бенцони:
"Кречет" (Жюдит), "На тринадцати ветрах" (Агнес), "Государственные тайны" (Сильви)

  Содержание:

  Профиль автора

  Показать сообщения только автора темы (Фьора Бельтрами-Селонже)

  Подписаться на автора

  Открыть в онлайн-читалке

  Добавить тему в подборки

  Модераторы: yafor; Дата последней модерации: 03.05.2019


_________________

 » -1-

— Доброго дня, мои дорогие дамы. Так, все в сборе? Вот и отлично. Рада вас видеть, девчули. Ну, раз нам удалось дружненько собраться здесь, первое заседание нашего «Клуба анонимных феминисток» можно называть открытым! — радушно объявила невысокая черноволосая молодая женщина, серые глаза которой живо и с дружелюбием оглядели собравшихся. На её стройной фигуре прекрасно сидело чёрное платье-футляр с рукавами-фонариками, на ногах красовались балетки в тон платью. — Наверно, как основательница нашего клуба, начну с себя. Многотомными рассказами вас утомлять не буду. Меня зовут Агнес Трэмен, в девичестве Нервиль, я работаю преподавательницей сценического вокала в городском доме культуры. В редкие часы свободного времени дома люблю залипнуть в книги или в сериалы. Иногда, как найдёт вдохновение, пишу свои стихи и песни. Мне тридцать два года, я замужем и у меня двое детей — дочь Элизабет и сын Алан. Хвала Аматэрасу, я и мой муж Гийом живём отдельно от родителей в своей квартире.
И да, я феминистка, что никак не равносильно тому, что будто бы я абьюзю и держу мужа под каблуком, я и каблуки-то не ношу — кроме как для выступления на сцене — из соображений моего комфорта. Нет, я не практикую моральные и физические издевательства над своим избранником, у нас в семье относительно благоприятная обстановка. С тех пор, как я наконец-то выбралась на работу из второго декрета, куда попала в последние месяцы предыдущего. Контрацепция подвела. Конечно, я могла сделать аборт и спокойно выходить на работу, как только кончится мой декрет с Элизабет. Так ведь Гийом очень просил сохранить беременность. Так родился Алан.
Что? Вы спрашиваете, как я могу быть феминисткой, если у меня муж и двое детей? И как одно мешает другому? Многие феминистки создают крепкие гетеро-семьи со здоровым психологическим климатом. В фем-движении много женщин-гетеро, лесбийской ориентации и асексуалок.
Вы задали мне вопрос, может ли замужняя мать двоих детей быть феминисткой? Так я феминистка по этой и причине! Нет, мой муж не обладает замашками домашнего тирана, не третирует меня и детей, у него нет зависимости от алкоголя или наркотиков с азартными играми. Но так получилось, что когда я забеременела Элизабет, а потом и Аланом, дважды в декрет из карьеры и общественной жизни выпихивали именно меня, что не могло не привести к потере мной трудового стажа на немалые годы. Ну как же, у Гийома ведь карьера в гражданском суде прокурором! Можно подумать, мне карьеру делать не надо, будто у меня нет стремления к самореализации. Между прочим, дети — это не только ответственность и заботы женщины, в зачатии всегда участвуют двое. А так как если работают и приносят деньги в семью тоже двое, то и обязанности должны делиться поровну. Гийом мог бы взять на себя вторые половины моих декретов с Элизабет и Аланом.
Мой отец вообще не стеснялся в лицо моей матери заявлять, что она в декрете со мной отдыхает и что она такого делает, что каждый день уставшая. Вот он-то, да, он уставший. Сидит себе в уютном офисе под кондиционером, ведёт бухгалтерию. Рядом с ним в кабинете не стоит детская кроватка, где мозговыносно ору полугодовалая я — то ли из-за прорезывающихся зубов, то ли проголодалась или хочу пить.
Мой отец уж точно уставал на работе больше моей матери, которая целый день увязает в стирке и беготне с ребёнком по поликлиникам, в горах посуды и пелёнок с памперсами, которая не успевает спокойно поесть и принять душ — чтобы не подорваться с места по первому чиху и крику ребёнка.
Можно подумать, моя мама сутки напролёт не уставала в четырёх стенах, крутясь как белка в колесе по хозяйству и заботясь обо мне.
Сама я мало что помню из раннего детства. Мне мама рассказывала, когда я уже достигла совершеннолетия. Оказывается, когда мама была в декрете и не могла работать, ей приходилось выпрашивать у отца денег себе на прокладки и на детское питание с памперсами для меня. Он выдавал ей строго определённую сумму, считая, что этого на расходы семьи хватит. Только папаша давно сам не ходил в магазин и не видел, что цены на продукты с товарами гигиены и на детское питание имеют свойство расти. Заботу обо мне и всю бытовуху моя мама тянула на себе одна, папенька после работы заваливался на диван с пивом и чипсами, уткнувшись в телек.
Без домашнего насилия у нас не обходилось. Так случается, когда абсолютная власть развращает и портит, отца моего вот испортила ещё больше. Он часто попрекал мою маму, что она не работает и семью обеспечивает он, потому говорил ей молчать в тряпочку. Так моя мама разве виновата, что женщине с детьми труднее найти работу из-за грёбаной дискриминации при трудоустройстве? «О, вы только после института получили диплом? Вы нам не подходите, нужны с опытом работы, да ещё молоденькая и в декрет уйдёте». «Ой, у вас ребёнок? Это же вы из больничных вылезать не будете, а то вообще со вторым в декрет уйдёте, а нам искать и учить другого человека». «Мы лучше мужчину возьмём на эту должность, какой бы вы ни были высококлассной специалисткой — он точно не забеременеет».
Я часто слышу от знакомых: «Неудивительно, что ты феминистка. Знатно, видать, мужчины обидели. Потому что женщинам, у которых в отношениях с мужчинами всё благополучно, делать в вашем движении нечего». Я уже замучилась считать, сколько раз мне говорили эти слова. Пальцев на руках и ногах не хватит. Чёрт подери, мужчины обидели, ага. Что за ублюдочный менталитет, при котором быть жертвой «позорнее», чем конченым садистом? Почему пришедшие в феминизм женщины с ментальными травмами должны этого стыдиться? Не они рушили кому-то психику, так почему им должно быть стыдно за то, что в прошлом у них был травматичный опыт?
Я до сих пор вспоминаю с содроганием, как папаша нажирался до свинячьего визга, буянил, матерился и крушил всё в доме, бил меня и маму. А мамина свекровь ещё поощряла папаню выпивать! Поначалу отхватывала мама, а потом и я, когда кидалась маме на подмогу. Помню, как мама закрывала меня своим телом от папашиных кулаков, хватала меня подмышку и убегала из дома к соседям — кто впустит, тарабанила кулаком в двери, чтобы нас не бросали одних без защиты на лестничной клетке.
Потом уже вместе с соседями вызывали полицию, отца загребали в участок, но спустя полмесяца отпускали. Он возвращался из участка и забредал в бар с выпивкой, приползал домой, и всё повторялось снова. Нет, мама не висела на руках у полицейских, не умоляла отпустить муженька и уж точно не кидалась бить стражей порядка. Не обходилось для мамы без синяков со ссадинами и гематомами.
Даже от врачей моя мама слышала: «Мадам Нервиль, ну явно же муж неспроста на Вас кинулся. К пьяным лучше не лезть. Для ссоры всегда нужны двое, мадам Нервиль. Нечего было мужу на мозги капать».
Весь этот ад закончился, когда мама в отсутствие дома отца, собрала все наши документы и вещи в простыню, которую завязала узлом, попросила подругу приехать к ней на машине и уехала жить к своим родителям в Бретань, после нашла себе работу посудомойкой в кафе на первое время и развелась с моим отцом. Добилась в суде запрета для моего папаши приближаться к нам и нашему дому ближе, чем на десять метров.

— Знаешь, Агнес, твои слова сейчас для меня были, как серная кислота в свежую рану. Конечно, мне и моей матери Жакетте и старшей сестре Лоиз не доводилось переживать всё то, что видела ты, будучи ребёнком. Мой с Лоиз отец Гоше Легуа — тихий, миролюбивый и мягкий человек, мама и папа всегда жили дружно и в согласии…
Но вот слышать истории вроде твоей без моральной боли и содрогания не могу, потому что невольно примеряю это на себя.
Меня зовут Катрин Монсальви. Я тоже могу с уверенностью назвать себя феминисткой, работаю психологиней в кризисном центре для жертв насилия, мне тридцать семь лет, — представилась женщина, одетая в серые лосины и белую шифоновую тунику, фиалковые глаза глядели чуть устало, но приветливо, золотые густые волосы струились ниже талии. — Я художница-самоучка. Это мой второй заработок. Я тоже замужем, моего супруга зовут Арно, у нас двое детей — сын Мишель и дочь Изабелла. Я бы не назвала свой брак худшим из зол. Муж не обижает ни меня, ни детей, он очень даже неплохой отец — он вовлечён в заботу о детях и их всестороннее развитие, пытается больше участвовать в их жизни. Хорошо зарабатывает и старается обеспечить меня с детьми по возможности самым лучшим.
Меня не устраивает лишь то, что Арно обладает уровнем эмпатии как у табуретки, а равное распределение обязанностей по дому для него что-то из области греческой мифологии. Работаем мы оба, доход в семью приносим тоже оба.
Было бы честно и справедливо, если бы половину домашних дел Арно брал на себя. А то получается, что Арно отработал определённые часы у себя в спортклубе тренером, приходит домой и отдыхает на диванчике. Я же прихожу домой, и мне приходится стоять у плиты, чтобы накормить ужином всю семью, потом мытьё посуды, стирка и глажка, помощь детям с уроками. Здравствуй, грёбаная вторая смена — когда ты пашешь по дому после работы! По выходным ещё и уборка, хождение в магазин — закупиться продуктами и товарами для дома. Получается, что я всю неделю толком не отдыхаю.
Вот вроде бы у меня вполне терпимые и толерантные родственники с друзьями, но даже от них я слышу, что у Арно работа нелёгкая — физический труд. Я и не спорю. Мне не приходится упахиваться в спортклубе до седьмого пота. Но разве работа психологини с людьми в тяжёлых ситуациях менее важна, только лишь потому, что не связана с физическим трудом? Я тоже устаю на работе, причём сильно, только эта усталость моральная.
Я каждый день пропускаю через себя десятки историй женщин и детей, живущих в обстановке домашнего насилия, или истории пожилых женщин и мужчин — над которыми издеваются их взрослые дети; работаю с жертвами преступлений на сексуальной почве — вроде переживших изнасилование женщин и детей, жертв преследований ревнивых поклонников — которые ежедневно получают угрозы, что им выльют кислоту в лицо или убьют, подкараулив у дома.
И с каждым нужно неукоснительно проводить психотерапию, чтобы хоть немного минимизировать последствия пережитого для психики. После всех этих историй я потом ухожу на пару минут в подсобку и закидываюсь успокоительными с антидепрессантами, чтобы не скатиться в нервный срыв и эмоциональное выгорание, потому что тяжело выносить все эти потоки чужой боли.
Я феминистка по той простой причине, что чуть ли не каждый день сталкиваюсь с десятками историй женщин и детей, живущих в атмосфере физического и психологического насилия, подвергающихся даже риску быть убитыми своими домашними деспотами.
Я феминистка, потому что было бы глупо не встать на свою же сторону, глупо забивать гол в свои же ворота. Я хочу хоть как-то доступными мне силами приблизить наступление того общества, где люди будут жить в безопасности, особенно женщины и дети. Я хочу, чтобы моя дочь жила в обществе, где она не будет бояться возвращаться от подруги домой с наступлением темноты, где ни у кого никогда не возникнет даже мысли посягать на её половую неприкосновенность и её личные границы без её на то согласия, где для моей дочери не наступит необходимость обращаться за помощью в кризисный центр.
Я феминистка, потому что хочу со спокойной душой в будущем отпускать Изабеллу на вечеринки к подругам, даже если там будут и юноши тоже. Чтобы мне не приходилось изводиться страхом, если дочка долго не отвечает на телефонный звонок. Я хочу, чтобы не лезли в голову разные ужасные картины того, как моя дочь однажды окажется в ситуации, которая случилась с моей сестрой, а то и ещё хуже.
Это имело место много лет назад, Лоиз тогда едва исполнилось шестнадцать, мама отпустила её на вечеринку к подруге по школе. Так что думаете? Когда она отошла в ванную макияж поправить, за ней увязался какой-то парень. Зашёл за ней и закрыл дверь на задвижку, прижал к стене и давай к ней под платье и в лифчик лезть, Лоиз сопротивлялась, ясно говорила «нет», но реакции никакой. Тогда она ему соврала, что пусть даст ей хотя бы презерватив из сумки достать. Тогда этот козлина её отпустил. Только Лоиз достала из сумочки шокер и хорошенько его шарахнула.
Так потом родители этого ублюдка подали в суд на наших родителей, что моя сестра чуть не убила электрошокером их драгоценного сыночка, у которого сердечная недостаточность. А вот то, что их образцово-показательный сыночек пытался изнасиловать мою сестру, их не смущало. Да ещё на Лоиз со стороны истцов сыпались обвинения, что «сама дура виновата» и «нечего по вечеринкам шляться, дома сиди».
А вот тому засранцу никто не объяснил, что нельзя нарушать чужие личные границы и что всё, сделанное им после слова нет, или если девушка не может адекватно отказать или согласиться — уже насилие против половой неприкосновенности. Так что интересное, родственнички того выродка требовали закатать Лоиз в тюрьму или на исправительные работы отправить.
Суд ограничился штрафом и присуждением выплаты морального ущерба в пользу истцов. Ну, нормально это вообще? На мою сестру этот выродок совершил нападение с явным преступным намерением, а к штрафу и выплате морального ущерба приговорили именно Лоиз, хотя она и есть пострадавшая и просто защищала себя от преступных посягательств!

— Вот вообще до жути жизненно, Катрин! — воскликнула худенькая девушка невысокого роста в белой футболке и джинсовых шортах, с тонкими и нежными чертами на юном личике сердечком. Большие серые глаза её гневно сверкнули. Несколько раздражённо она поправила лезущую в глаза прядь вьющихся чёрных волос. — Кстати, позвольте представиться, я Фьора Бельтрами, мне семнадцать лет, и я тоже феминистка. Учусь в колледже на журналистку. Пробую свои силы в художественной литературе и играю на гитаре в женской рок-кавер-группе. Живу с отцом Франческо. Я не знаю, есть ли у меня мать, кто она. Я вообще приёмная, о чём знаю с восьмилетнего возраста, но никогда на эту тему не парилась, отец меня любит и всегда обо мне заботится — так не всё ли равно?.. Но рассказать я бы хотела не об этом.
Год назад я едва не угодила в колонию для малолетних за убийство, к которому привела самооборона. В тот день я позднее обычного возвращалась домой после репетиции в колледже накануне концерта. Была зима, поэтому стемнело довольно рано, к тому же холодина несусветная. Где-то до середины пути домой дошла, и тут возле меня останавливается машина. Я сперва нехило так струхнула, пока водитель стекло не опустил.
Оказывается, это моему кузену Пьетро в честь окончания колледжа его мама Иеронима машину подарила, вот он и обновляет свой подарок. Предложил подвезти до дома. Я и согласилась, потому что устала на репетиции как собака, живот издаёт от голода звуки погибающего кита и жутко замёрзла. У меня не было сомнений, стоит ли садиться в машину кузена или нет, потому что отец меня предостерегал только не садиться в машины к незнакомцам, а Пьетро ведь сын его двоюродной сестры.
Ну, вот я и села к нему в машину. Только повёз он меня совсем не в сторону моего дома, а в какую-то глушь, и двери заблокировал. Когда остановился, заявил мне — либо я его удовлетворю, либо он меня убьёт и здесь же закопает. А мне тогда под руку попался небольшой нож в его бардачке, я за нож схватилась и всадила ему в бедро, когда защищалась. И так получилось, что задела важную артерию, которую фигушки чем пережмёшь.
Братец погиб от обильной кровопотери. Меня же таскали по следствиям и судам. Как бы там моя тётка ни ярилась, мне дали условный срок и поставили на учёт в отделе по делам несовершеннолетних. На суде в мою защиту сыграл тот факт, что кузен мой погиб со спущенными штанами. Так Иеронима на этом не успокоилась — благодаря своей подружайке из новостного интернет-издания, она распространяла про меня клевещущие статейки, будто бы я занималась проституцией с четырнадцати лет на трассе и спала с дальнобойщиками. Проясню момент, в ходе следствия на медицинском освидетельствовании, ясно было итальянским по белому написано в заключении, что я девственница. Так ещё Иеронима создала мою анкету на сайте «Проститутки Венеции». Народ, я отродясь в Венеции не была! Отцу не легче было — ему и машину разбивали, прокалывали шины, разбивали окна нашего дома.
Отца однажды подкараулили и избили, когда он с работы возвращался, нам пришлось переехать в Дижон из Флоренции. Потому что в моём родном городе мне с отцом стало небезопасно оставаться из-за фан-клуба «Святого Пьетро, ни разу не насильника, убитого порочной малолеткой». Мне вменяли в вину его безмозглые фанаты, что я «жизнь загубила бедному мальчику». Этот выродок будто не хотел загубить жизнь мне, а последствия сексуального насилия по психике очень больно бьют, было бы лучше — если бы я не противилась и потом прорву денег на психотерапевтов спускала?!
И пофиг, что «мальчик» был совершеннолетний здоровый лоб двадцати годочков, который полез на несовершеннолетнюю меня в мои шестнадцать лет. Вот после всего со мной случившегося я теперь делю на сто все эти сказочки про «несчастных угнетаемых мальчиков, которые безвинно сидят в тюрьмах по статье за изнасилование, из-за шлюховатых соплячек».
Феминизм никак не сделал меня мужененавистницей, а вот все подонки, подобные моему братцу Пьетро, очень стараются.
Чтобы стать мизандристками, женщинам не зачем ударяться в феминизм — мизандрии вполне может поспособствовать статистика мужских преступлений на бытовой и сексуальной почве против женщин и детей, к примеру. По части превращения женщин в мизандристок многие мужчины сами прекрасно справляются и без пособничества феминизма.
Мне изрядно осточертела мизогиния, которая впитывалась в культуру на протяжении тысячелетий. Мне осточертели выкрики диванных борцунов и борцуний с «феминофашистками», что «мизогинии не существует, вы всё врёте!». Мизогиния повсюду, просто преподносится как норма.
А все воспротивившиеся женщины — «недотраханные, жирные и стрёмные кошатницы».
Кстати, о кошечках… Я и мой папа часто подбираем на улице бездомных кошечек и лечим их, выкармливаем, всячески выхаживаем, стерилизуем и подыскиваем им ответственных и любящих хозяев. Собачек подбираем тоже.
Мизогиния — дерьмо, для которого даже я слишком стара. Это когда мужчинам можно всё, быть любым, им доступны любые профессии, а женщинам навязывают единый стандарт внешности, характера и поведения. Это неравенство зарплат. Когда женщине за хорошо сделанную работу на той же должности платят меньше, чем мужчине. Прямо игра «Добавь пенис».
Это навязанные, болезненные бьюти-практики, очень дорогостоящие, а учитывая неравенство зарплат — очень ударяющие по бюджету.
Мизогиния — это когда в изнасиловании обвиняют жертву, когда поощряют насилие над женщинами и призывают к нему. Когда в полиции не принимают заявление об изнасиловании, потому что «сама дура виновата» и «сиди дома и рожай». Когда в полиции нарочно теряют кучи результатов судмедэкспертиз и глумятся над жертвами, мол «ты сама хотела» и «зачем парню жизнь ломать», «просто захотела окольцевать бедного парня».
Это когда мнение женщин ничего не значит, когда женщин дискриминируют по цвету кожи, цвета волос, телосложения и как-то умудряются соотносить эти параметры с интеллектом. Женщины обладали просто чуть большими правами, чем чернокожие рабы. Клетка женщин просторнее клетки рабов, но это клетка.

— Фьора, вот ты сейчас по живому буквально резанула, представь! Ты убила конченую мразь, а посадить тебя хотели как за человека. Это грустно. Добавь в список мизогинии ещё и то, что на женщин оказывается репродуктивное давление! Мизогиния — это принуждение женщин к деторождению, насильственное оплодотворение, в том числе и «корректирующие» изнасилования лесбиянок! — пылко откликнулась молоденькая рыжеволосая девушка с ярко загоревшимися от гнева чёрными глазами, одетая в лёгкий сарафан цветочной расцветки, длиной до щиколотки. — Пожалуй, тоже представлюсь. Моё имя Жюдит Сен-Мелен. У меня в запасе тоже найдётся пара историй, от которых забомбит у любой как у феминистки, к коим я себя и отношу. Ну, что мне о себе вам рассказать? Я увлекаюсь исторической реконструкцией и историей моды, мне двадцать один год, учусь на филологиню и подрабатываю кассиркой в кинотеатре.
С репродуктивным давлением я столкнулась тогда, когда два года назад забеременела от моего бойфренда — Жиля Турнемина и захотела прервать беременность на ранних сроках. Вот не повезло реально с контрацепцией, даже презервативы не дают стопроцентной гарантии. Жиль-то с уважением отнёсся к моему решению, не давил на меня, если я морально не готова к материнству, и оно на данном этапе жизни в мои планы не вписывается — я тогда только нашла работу и начала учиться.
Меня угораздило попасть к врачине, которая лечила мне мозги тем, что «эмбриончик на сроке в шесть недель уже всё чувствует и плачет, пытаясь спастись от инструментов». Показывала мне изображения пятимесячного плода, выдавая это за шестинедельный зародыш. Она реально меня за дуру держала, которая превентивно забанена в Гугле и школьный учебник биологии не открывала?..
Травила мне байки про «пост-абортную депрессию» и что я «потом уже никогда родить не смогу». На мои слова, что моё решение об аборте всё равно не изменить, она мне заявляет: «Я вам не дам направление на эту процедуру, я христианка-католичка, подобное противоречит моей вере и моральным принципам». Так какого чёрта она вообще попёрлась работать в гинекологию?!
В итоге мне пришлось из моего пригорода ехать в центр Парижа, чтобы уже там найти клинику, где мне спокойно сделают аборт без насильственного соития с моими мозгами на тему «аборт грех». В другой раз мне повезло с докторкой, попалась приятная женщина без пролайфа головного мозга. Вопросов лишних не задавала, выписала направление, моя эпопея с прерыванием беременности окончилась благополучно.
На днях я и Жиль разговорились на тему касательно равноправия женщин и их дискриминации. Мой парень выдал мне такой перл: «Ну, знаешь, Жюдит, я вот учусь на капитана судна и с дискриминацией женщин не сталкивался». На что я с этого адски проорала в голосину, сказав ему: «Жиль, это понятно, что ты не сталкивался с дискриминацией женщин. Тебе это не грозит, потому что ты мужик, Жиль».
Он со мной согласился. У нас состоялся вполне мирный разговор, что мужчин и женщин должны оценивать не по отметке о половой принадлежности в паспорте и не по разной модификации гениталий, а по их личным качествам со знаниями и компетентности в профессии, и никакие половые различия нельзя использовать как рычаг притеснения одного пола перед другим.
Я и Жиль вместе уже очень давно, ещё с десятого класса школы, когда он в мою школу перевёлся и мы стали одноклассниками. После получения аттестатов по окончании школы мы оба хотели поступать учиться в мореходное училище.
Я болела этой мечтой, мне всегда нравились разные виды морского транспорта, я спала и видела себя за управлением судном в капитанской рубке, меня всегда манило море.
Жиль, по большей части, хотел поступать в мореходное, потому что туда собралась я — за компанию. На вступительных экзаменах нам повезло сидеть вместе, я решала не только свой лист с заданиями, но и лист Жиля. У меня адово бомбануло, когда Жиля приняли в число студентов, а меня нет, отделавшись объяснением, что девушкам на этой специальности делать нечего.
Я только вот чего понять не могу: с каких это пор в управлении морским судном участвуют именно мужские гениталии? Я думала, что для работы капитана судна важно разбираться в географии, навигации, математических дисциплинах всяких, важны умения разбираться в управлении… А тут вот оно что…
Тогда я в спешке подала документы на поступление на филологический факультет.
Всё-таки нам всем нужен феминизм, чтобы такого дерьма, как со мной, больше никогда не было.
Задолго до того, как я и Жиль решили жить вместе и снимать квартиру, я жила с отцом и братьями. Когда-то с нами жила и моя мама, но отец настолько не считал её за человека, настолько изводил её своей патологической ревностью, что мама однажды не выдержала и ушла жить к подруге. У мамы никого не было из родных, рассчитывать на чью-то всестороннюю поддержку она не могла. Она надеялась, что ей удастся устроиться на работу, получить специальность…
Моя мама рано вышла замуж после окончания школы и не имела возможности получить высшее образование, потом у неё с отцом родились мои братья и я, она вся увязала в бытовухе. Отец, осознавая, что никуда она деться с тремя детьми не сможет, вёл себя как сволочь. В целом, ситуация напоминает историю Агнес.
Только обходилось без алкоголизма отца и физического насилия. Отец не пьянствовал, на людях надевал маску радушного и чистосердечного человека, любящего жену и детей. Ну, как… У него были в любимцах два моих старших брата. Я же так, блин комом, девочка — «дефектный проект». Мать за многие годы брака столько гадостей наслушалась. Отец её не бил, вот только изводил морально, попрекал за каждую мелочь. Вечно обесценивал всё, что мама делает по дому и её заботы о детях, высмеивал желание мамы пойти учиться — мол, какая тебе учёба, сиди дома и детьми занимайся, не по твои мозги образование, «дети-кухня-церковь».
Моя мама ушла, когда мне было четырнадцать. Она надеялась, о чём говорила мне, найти работу и поступить учиться заочно, потом более менее финансово обустроиться и снять квартиру, куда она обязательно заберёт жить меня.
Теперь-то желание моей мамы сбылось — правда, это я и Жиль предложили ей жить с нами на съёмной квартире. Но всё равно. Нам никто не треплет нервы, тихо и спокойно. Мама благополучно отучилась и теперь работает учительницей младших классов, ей её работа нравится и она вполне довольна жизнью.
Но до того как я съехала жить на съёмное жильё, было тошно жить с братьями и отцом под одной крышей. Братьев отец растил в атмосфере вседозволенности, они могли творить любую адскую дичь и им за это почти что ничего не было, хоть чужую машину угнать и разбить — это ничего, папа отмажет, он богатый. Раньше до ухода мамы весь быт был на мне и на ней, после этого уже белкой в мясорубке крутилась я.
Уши вяли от постоянных лекций отца «Жюдит, ты же девушка! Почему у тебя кружка на письменном столе и одежда на спинке стула висит? Ты будущая жена и мать, почему ты такая свинья?». При этом у братьев в комнатах был куда более жуткий срач, но им отец ни слова не говорил. Так я ещё должна была убирать их комнаты, стирать и гладить их вещи, мол, это «женская твоя работа», они даже посуду после еды за собой помыть не могли. На меня же спихнули дофига обслуживающего труда, лишь на том основании, что «ты же девочка, ты обязана держать дом в чистоте». На минуточку, милые дамы. Эти трое — отец и братья — тоже живут в этом доме, не только я одна. Но почему-то бытовуху разгребала одна я.
Стоило после учёбы задержаться с подружками — погулять сходить, в кафешке посидеть, на великах в парке покататься — тут же меня вызванивал отец и выносил мне мозг, «почему ты где-то шляешься, когда некому братьям ужин приготовить?». Вот это поворот, чизкейк мне в рот! Я кто, нянька для двух взрослых и здоровых лбов? Они что, сами не смогут себе сделать поесть или разогреть в микроволновке еду из холодильника? Это для них слишком сложно, как для бытовых инвалидов? Простите, если прозвучало как эйблизм. Они котики и у них лапки? Что за срань?!
Это получается, что отец не только маму держал за бесплатную прислугу, которая его кормит-обстирывает и убирает дом, занимается детьми. Меня он тоже считал за бесплатную кухарку, уборщицу и прачку, только лишь потому, что я родилась девочкой. Братья же палец о палец не ударяли.

— Я обнимаю тебя, Жюдит. То, что творилось с тобой немалую часть твоей жизни — это трындец. Хорошо, что ты и мама больше с твоим папаней не живёте, — с ласковой улыбкой на губах проговорила молодая женщина с чёрными волосами, подстриженными квадратным «каре» с косой чёлкой — которая слегка падала на левую сторону. Глаза цвета морской волны участливо поглядели на Жюдит. В руках она держала чашку чая, грея об неё руки и иногда делая маленькие глотки, подобрав под себя ноги и сидя в мягком кресле. Золотистый оттенок её кожи красиво подчёркивали кремовая блузка из шифона и такого же цвета брючки. — Наверно, мне тоже стоит рассказать о себе, как рассказать также о причинах, которые и привели меня к феминизму. Меня зовут Марианна Ассельна-Вильнев, мне двадцать восемь лет, я не замужем, хотя встречаюсь на данный момент с Коррадо — моим молодым человеком, мой род занятий — оперная певица.
Можно сказать, что у меня и Агнес родственные сферы деятельности, только я в мире музыки не занимаюсь преподаванием. Вообще музыку я всегда любила с самого детства, любила петь на семейных праздниках и читать стихи, мне нравились восклицания гостей, что я хорошо пою и у меня отличная память с выразительным голосом. По моей же просьбе моя тётя Эллис по матери отдала меня с шести лет в музыкальную школу по классу вокала. К моей огромной радости. Школу я окончила с отличием.
Моё детство было вполне благополучным, я росла счастливым и балованным ребёнком. Тётя Эллис, забравшая меня к себе после гибели моих родителей в автоаварии, всегда ко мне относилась с материнской лаской, она по здоровью не могла иметь детей, я же ей была за единственную и любимую дочку.
Мы жили с тётей тогда в Лондоне, я сама ведь во Францию приехала из Англии. Причём жили вполне дружно, между нами были тёплые отношения. До поры до времени. Я встретила в консерватории, куда поступила учиться пению дальше, своего будущего мужа Франсиса Крамнера. Теперь это уже бывший муж.
Зря тётю не послушала, когда она советовала послать его к чёрту и найти себе кого получше. Тётушка как-то на ранних подступах просекла, что Франсис мудила — мне же дальновидности не хватило.
Я же была в те годы себе на уме и уцепилась за него. Разругалась с тётей, потому что она не одобряла мою свадьбу с Франсисом, перебралась жить к мужу. В семье работала только я, причём умудряясь совмещать работу певицы в ресторане с учёбой в консерватории. Франсис не задерживался подолгу на одном рабочем месте, он везде умудрялся не ужиться с коллективом и везде как-то старался настраивать людей друг против друга, вечно хотел кого-то подсидеть.
И после этого мне будут рассказывать, что это только женщины создают на работе токсичную обстановку, в которой невозможно полноценно работать? Я с этих шуток про «ядовитые женские коллективы» блюю дальше, чем вижу. Я сама работала в таком коллективе, где мужики сплетничали похуже, чем способна любая завзятая любительница трепаться.
Обсуждали своих жён с любовницами, жаловались, как они выносят им мозги, и рассуждали, с какой работающей в нашем ресторане девушкой они точно бы не стали «мутить», или какая из них «горячая штучка». Все эти шуточки про женщин за рулём, «как обезьяна с гранатой», или про «женскую логику», про «тупых блондинок и в принципе про всех тупых баб». Особенно мерзко было слушать, как они давали друг другу советы, как действеннее всего откосить от выплаты алиментов на их же собственных детей после развода. После всех их разговоров, которые мне доводилось за рабочую смену услышать, я хотела из душа не вылезать — ощущение, будто в мусорке побывала.
Возвращаюсь к Франсису. С ним я развелась три года назад и помирилась с тётей. Этот человек сомнительных моральных принципов мог подолгу нигде не работать, тем не менее каким-то образом он приносил в дом деньги — за день больше, чем у меня за месяц. Я никак не могла понять, как он это делает. Кстати, иногда из нашего дома пропадали вещи. Муженёк кормил меня байками, что сдал в ремонт или на запчасти. Пока однажды мне не позвонили из казино и не стали требовать оплаты по долгам Франсиса.
Этот скотина проматывал деньги в казино и сбывал дорогие вещи из нашего дома, на которые я зарабатывала с таким трудом. Видите ли, Франсису нужно что-то продать, чтобы делать ставки. Таким вот способом он умудрился проиграть в это чёртово казино всё имущество и влезть в долги с этими азартными играми, так ещё и в банке занял денег — чтобы расплатиться. Но потом ему что-то под хвост попало, и он поставил эти взятые в банке деньги, чтобы сделать ставку и отыграться, в итоге оказался снова в долгах.
Вот скажите, девочки, Франсис кретин или всё-таки да? — Марианна тоскливо обвела взглядом присутствующих дам, которые досадливо ей кивали и единогласно озвучивали мнение, что Марианна насчёт характеристики Франсиса права. Потом мадемуазель Ассельна-Вильнев продолжила: — Вы представляете, мои дорогие, как мне потом было весело? Это же так дофига круто, когда тебя донимают звонками из банка или казино, когда уже идут намёки с угрозами — что может случиться со мной, если я не заплачу долги мужа, потому что этот дебила кусок оставил им мой номер мобильного!
А потом я узнала, что Франсис взломал банк и на созданный им подставной счёт его кузины Иви перевёл все деньги с моего счёта! Тётя Эллис специально завела этот счёт на моё имя, когда я была ещё маленькая, и каждый месяц клала туда определённые суммы денег со своей зарплаты, чтобы сделать мою взрослую жизнь более обеспеченной! А эта мразина Франсис всё это провернул за моей спиной…
Я думала, придушу его в тот день, когда обнаружила пропажу денег с моего счёта. Вот только у меня были проблемы серьёзнее, нежели разборки с мудаком-мужем. Эти отморозки из казино стали угрожать не только мне, но и терроризировать меня угрозами добраться до моей тёти. Ну, после этого я с тётей Эллис и спешно переехала на ПМЖ из Англии во Францию.
Если вспомнить, как я жила с Франсисом до всей этой истории с его игроманией, то найдётся один довольно мерзкий эпизод…
После окончания консерватории меня взяли в городской театр оперы. Я не буду впадать в ложную скромность — с карьерой на сцене у меня всё складывалось прекрасно, благодаря развитому с годами таланту и усердию в работе.
Я не единожды исполняла главные роли в представлениях, меня уважали коллеги и руководство, отношения в коллективе были психологически здоровыми и мы все были дружны. Пока в нашем оперном театре не сменился режиссёр. Так в начале работы под его руководством, когда мы ставили оперу «Манон Леско», режиссёр поставил условие: он безоговорочно утверждает меня на роль Манон, если я проведу с ним ночь в номере гостиницы. Пытался меня зажать в гримёрной, лапал ниже спины и чуть ли не в вырез кофты мне лез. Я ему влепила пощёчину, конечно же, и послала очень далеко и очень надолго.
Само собой, роль Манон Леско отдали другой певице. Меня же выгнали из театра и этот подонок-режиссёр распустил про меня порочащие слухи, что якобы я сама к нему лезла и предлагала своё тело в обмен на главную роль, так ещё и подговорил своих дружков, чтобы меня не принимали на работу ни в один даже самый заурядный оперный театр.
И после этого ещё говорят, что харрасмент не должен преследоваться по закону? Феминизм не нужен, говорите? Да мне этот утырок всю оперную карьеру в Англии изгадил только потому, что я тогда его отшила, будучи в ту пору женой Франсиса! В самом деле, чего это голливудские звёзды своим грязным бельём трясут во время флэшмоба #MeToo(#ятоже)? Честное слово, я бы самолично окунула в унитаз головой любого или любую, кто говорит, что «в домогательствах нет ничего плохого, эти голливудские дивы в край долбанулись мозгами со своей борьбой за равноправие»!
Я думала, Франсис примет мою сторону и поддержит, когда я расскажу об этом ему. Ага, как же, два раза поймёт и поддержит. И ещё сверху добавит, как догонит. Он мне в лицо сказал: «Ну, подумаешь, за попу потрогал и переспать предлагал. Ради роли стоило согласиться». Ну и сволота! Получается, его не волнует, что до его жены грязно домогались, что со мной обращались так, будто бы я не деятельница искусства, а какая-то особа с заниженной планкой моральной ответственности, и ему безразлично унижение моего достоинства.
Откровенно вымораживают меня так называемые «оскорбленцы феминизмом», — продолжала Марианна в страстной запальчивости свою исповедь. — Прямо слёзки горькие проливаю над такими «униженными и оскорблёнными». Значит, феминизм их оскорбляет? А как насчёт стеклянного потолка в карьере, когда женщине препятствуют в повышении по службе? Как насчёт неравной оплаты труда и дискриминации при трудоустройстве? Как насчёт домогательств начальства? Эти капли в море из направленного в сторону женщин сексизма почему-то никого из «несчастных феминизмооскорбленцев» не оскорбляют.
Когда я только устраивалась в начале обучения в консерватории ресторанной певицей, мне пришлось лгать потенциальным работодателям, что я бесплодна, чтобы получить место. Неоднократно приходилось иметь дело с XY-хромосомными, которым даже с пятого раза непонятно, что у «сладенькой девочки и карамельки» вообще-то есть муж, которого она на тот момент любила и кому была верна. Когда я едва не взрывалась, требуя прекратить меня домогаться, они настаивали на «продолжении знакомства в более уютной обстановке» — у них дома.
Начинаю посылать нецензурной лексикой — у них хватает наглости обижаться, что это я такая «злая и неприветливая как баба базарная». Так я ли виновата, что до них доходит как до жирафа на третьи сутки? Получив же от меня от ворот поворот, грозят пожаловаться моему начальству, брызгая слюной. Желающих за деньги купить хорошенькую певицу за мой стаж работы в ресторане набралось немало. Меня очень оскорбляет, что женщину творческой профессии всякие быдлятины при деньгах считают продажной. Почему сексуальные домогательства на рабочих местах не оскорбляют никого так, как оскорбляет феминизм? Господи, как же я задолбалась!

— В нашем клубе есть хоть одна девушка или женщина, которую за всю жизнь ни разу не домогались, или которая не подвергалась разным видам насилия? — неожиданно поинтересовалась Катрин. — Поднимите руку, если такие среди нас есть. — Но Катрин в ответ получила тишину.
— Ты посмотри, Катрин. Прямо лес рук, — с невесёлой иронией вторила мадам Монсальви создательница клуба — Агнес Трэмен. — Мы все тут жертвы перманентного ПМС — патриархата, мизогинии и сексизма.
— Да уж. Бессмысленно спрашивать, сколько женщин сталкивались с мизогинией и сексизмом с насилием, потому что отвечающих утвердительно будет дофига. Проще спросить, кого это по счастливой случайности не коснулось, — буркнула с грустью Фьора, мельком бросив взгляд в окошко.

— Ой, милые девы, я тоже могу с вами поделиться парочкой моментов из моей жизни. Конечно, трэшака вроде вашего я не хлебала, скорее это связано с отношениями в моей семье, — немного с леностью промолвила загорелая брюнетка с выразительными чёрными глазами, коротко стриженая и в бирюзовом коротком комбинезоне без лямок. Она сидела в кресле, наполовину развалившись в нём, и изредка откусывала по кусочку от своего яблока. — Меня зовут Кьяра Альбицци, мне восемнадцать лет, и я учусь на дизайнерку. Подрабатываю баристой в ЛГБТ-клубе. Знаете, что прикольно в моей работе? Для геев я не представляю интереса в сексуальном плане, а вот лесбиянки понимают с первого раза слово «нет» и не обзывают меня шибанутой уродиной за отказ в знакомстве, не сталкерят меня и не донимают настойчивым вниманием, уважают мои личные границы.
Почему-то женщине лесбийской ориентации не приходит в голову приставать к людиням на улицах, кис-кискать им вслед, отпускать комментарии вроде «классные сиськи» или «отличная задница». Чего я не могу сказать о гетеросексуальных мужиках. Обычно они от меня отваливают, когда я честно говорю, что мне нравятся девушки и в одну я даже влюблена. Но нашёлся один индивид, настойчиво набивающийся быть третьим. Ретировался, когда я ему перцовым баллончиком пригрозила, вынутым из сумки. Чувак явно пересмотрел порнухи.
Зато теперь я, кажется, поняла, откуда растут ноги гомофобии у мужчин — они банально боятся, что гомосексуальные мужчины будут вести себя с ними так же по-свински, как они сами ведут себя с женщинами. Может быть, если такое и случится, тогда они поймут, почему женщины, как стемнеет, обходят стороной компании парней и зажимают в руках связку ключей, чтоб в случае чего защититься как Росомаха из «Людей-Х».
Сперва меня неимоверно бомбило, что мои родители негативно высказываются о законе против уличных домогательств. Видите ли, по их мнению, комплиментам на улицах надо радоваться, а не заявления в полицию писать, это же знак внимания. Радуйся, мол, что тебя считают красоткой. Вот только комплимент комплименту рознь. Потому что бывают такие «комплименты», после которых хочется не то, что помыться — кожу с себя соскребать.
Я понимаю, когда хвалят мой макияж, над которым я очень старалась, или когда говорят, что у меня хороший вкус в одежде, когда говорят что-то хорошее про мою причёску. Но все эти оценивающие фразочки про «классные буфера/зад и прочее», эта пресловутая фразочка «я бы вдул» — это нихрена не комплимент. После таких комментариев жалеешь, что ты не черепаха и не можешь заныкаться в панцирь.
Так что спасибо тем, кто вообще протолкнули этот закон против уличных домогательств, как и спасибо тем, кто его приняли.
Сейчас у меня уже нет сил бомбить на некоторые когнитивные захламления в головах моих родителей. Свои мозги я им в головы вставить всё равно не смогу. Хотя была бы им очень признательна, если бы папа с мамой и наши родственники на семейных праздниках не донимали меня вопросами из серии «у тебя парень есть?» или «а замуж когда?», ну и «когда от тебя деточек дождёмся?». Да японский кордебалет!
Какие нафиг парни и замужество, если я лесбиянка, и какие деточки — если я чайлдфри? Одно время мой дядюшка Людовико по папе делал попытки подыскать мне парня, а то, как же — что это я «как лохушка без пары». Правда, дядя Людовико прекратил эти попытки меня кому-то из сыновей его деловых партнёров сосватать, когда эти парни после общения со мной постепенно осознавали, что им нравятся мальчики, — после прозвучавших последних слов Кьяра прохихикала с коварным ехидством. — Мать моя Фригг, да я же сломала все оплоты их гетеросексуальности! Я представляю, как забомбит мою семью, если я решу признаться, что чайлдфри и лесбиянка. Приплюсуйте сюда и то, что я феминистка. Думаю, это будет немалый удар по психике моих традиционно воспитанных родственников, до сих пор считающих лесбиянство и гомосексуальность «психическими отклонениями, которые надо лечить».
Знаете, я как-то прочитала одну статью про юношу, которого родители обманом поместили в психушку за его гомосексуальную ориентацию, и вот после таких материалов мне как-то боязно делать перед родичами каминг-аут.
А вот сейчас расскажу вам про то, что для меня как кровавое стекло из глаз. Со мной в группе учится одна девушка, Хатун. Ровесница моя. Мы с ней довольно хорошо общаемся, она хорошая и добрая девушка, не раз мы подруга подругу взаимно выручали, отзывчивая и чуткая, по мне — так ещё и невероятно красивая. Ладно, она мне очень нравится именно в плане романтики. Но стекольный момент в том, что она от феминизма и ЛГБТ шарахается как чертовка от ладана. Вроде бы и воспитание получила вполне либеральное для девушки, родители которой воспитаны религиозными отцом и матерью, с детства жила во Франции и училась во французской школе, поступила в институт. Но при всём этом она считает, что феминизм — это нечто маргинальное вроде алкоголизма и наркомании, нечто равносильное по чудовищности издевательствам над животными. Одна профессорка на лекции случайно обмолвилась при нашей группе, что она феминистка. Так Хатун смотрела на преподку такими глазами, будто бы та публично призналась, что летает обнажённая на метле до Лысой горы и там устраивает жертвоприношения младенцев мужского пола.
Я при Хатун свою сексуальную ориентацию и принадлежность к феминизму не афиширую, хотя уши горят от её слов, что всё это кошмарно. Вы можете себе это представить?
Хатун живёт в стране, которая становится всё более лояльной к женщинам в плане реализации их прав и свобод, пользуется полнотой политическо-гражданских и имущественных прав. Несмотря на то, что её родители из религиозной семьи, она имела возможность полноценно учиться в школе и смогла поступить учиться на дизайнерку. У неё есть право распоряжаться её жизнью так, как захочется ей самой, её не имеют права принуждать к замужеству, и она может сама решать, как распоряжаться своим телом, может планировать количество детей в своей возможной семье или вообще быть чайлдфри. Она имеет право расторгнуть брак и оставить при себе детей после развода, и при этом не быть выброшенной за борт общества.
Хатун именно благодаря феминизму имеет право на образование, имеет право работать и получать оплату за свой труд, причём полностью распоряжаться своим доходом, может открывать счёт в банке или даже небольшой бизнес на своё имя, и она будет полноправной собственницей этого, а не её папа или муж. Она может регистрировать право на свою творческо-интеллектуальную собственность, причём опять же — хозяйкой будет считаться именно она, а не её родственники мужского пола, как было много столетий назад.
Именно феминизм является причиной, по которой она может свободно путешествовать по стране и за её пределы, при наличии загранпаспорта, и её пустят туда без мужчины. В странах с сильным религиозным уклоном женщинам до сих пор приходится получать письменное разрешение у своих родственников мужского пола/мужей/родственников мужей, чтобы выехать за пределы страны.
Хатун повезло жить в стране, где никакие опасные религиознутые радикалы не простреливают головы девочкам только за стремление получить полноценное образование и добиться этого права для других девочек, и при этом она ещё говорит, что феминизм «мутировал в фашизм и давно не нужен».
Мне и хочется сказать нечто резкое после таких её заявлений, но люблю её и боюсь испортить с ней отношения.
Вот Хатун бы рассказала про «ненужность» феминизма тем девочкам и женщинам, которые живут в странах, где в ходу убийства «чести» в отношении подвергшихся насилию девушек и женщин, женские обрезания, принудительные браки — в том числе и детские, которые лишены элементарных прав — имеющихся у нас, как право на образование.
В некоторых странах женщинам запрещено владеть имуществом, они должны получать разрешение отцов и мужей на образование, они лишены права самим выбирать себе спутника жизни и оставлять с собой после развода детей, работать они могут только с позволения супругов или отцов, и рискуют быть забитыми прилюдно камнями за то, что открыли лицо в общественном месте, или занимаются активизмом. К тому же за активизм они вообще рискуют попасть под приговор о смертной казни.
Именно феминизм — причина, по которой Хатун может строить свою жизнь так, как считает для себя удобным и правильным она сама, смогла получить образование в школе и поступить в институт, может работать и сама распоряжаться своим доходом. И всё ей феминизм мерещится мировым злом. Я не знаю, что должно быть в голове у девушки, что она плюётся в сторону движения, которое стоит на страже её прав и интересов.
Чёрт. Ну, вы чувствуете, как кровавым стеклом запахло? Влюбиться феминистке-лесбиянке в гомофобку-антифеминистку… Я по жизни победительница, что уж там.
Никто и никогда не давал нам сверху наши права на блюдечке по доброй воле, их приходилось себе выбивать с боем. Олимпия де Гуж сложила голову на эшафоте, без страха погибнув за свои идеалы полноправия женщин с мужчинами. Мало добиться для себя прав и свобод, их ещё надо удержать и сохранить за собой. И по мне, так это совершенно неразумная линия поведения — плевать в колодец, из которого пьёшь не ты одна.
Фьора и Жюдит говорили о проявлениях мизогинии, которые повсеместны, просто преподносятся как норма. Я бы ещё могла сказать, что мизогиния — это когда в фильмах и книгах женщин во много раз меньше, чем мужчин, и все они практически не общаются между собой, и их преподносят в очень стереотипном свете, при этом проводя через всё произведение мысль, что без мужика женщина — никто, даже если она умна и сильна.
Многие авторы-мужчины изображают женщин очень плоско: Мадонна-шлюха, зануда-тупица, мегера-ангел, наивная-интриганка и так далее. И ещё нас выставляют пустоголовыми сплетницами, которых ничего не интересует серьёзного — только мужчины, тряпки с обувью, украшения и прочие материальные ништяки.
Мизогиния — это эксплуатация голого женского тела повсюду, использование в рекламе любых товаров, преподнесение как вещи.
Это до сих пор существующее сексуальное рабство, бордели, которые крышует полиция, никто никогда не видел рекламу «Джованни» и номер телефона.
Именно потому, что огроменный процент жертв торговли людьми и проституции — женщины и девочки, я всеми конечностями поддерживаю шведскую модель — криминализация клиентов и помощь проституированным жертвам в реабилитации и получении хорошей специальности с дальнейшей помощью в трудоустройстве.
Мизогиния — это романтизация насилия, абьюза и стокгольмского синдрома, преподносимых как единственно возможная норма отношений, к которой нужно стремиться, и внушающая, что мужчины имеют право контролировать женщин, решать всё за них, в том числе и то, имеют ли они право на жизнь. Когда девочек с детства растят как приложения к мужчинам и внушают, что они всегда во всём виноваты. Это до сих пор витающая в обществе мысль, что женщина должна унижаться, притворяться, совершать подлости ради получения самого плохонького мужа-абьюзера, и это преподносится как счастье.
Мизогиния — это чувство вседозволенности для мужчин, когда им дают условно два года за изнасилование и отмазывают от тюрьмы за убийство.
Мизогиния — продукт патриархата, к ней приучают с детства, и избавиться от неё сложно, но возможно.
В принципе, я сказала всё, что у меня накопилось. Поэтому я замолчу и дам слово другим участницам нашего клуба, — закончила свою вдохновленную речь Кьяра.

— Что же, всем привет, мои милые. Я вообще не была уверена, что смогу что-то про себя и мои умовоззрения рассказать. Но решила тоже высказаться. Меня зовут Лоренца Даванцати, мне двадцать лет, я работаю фрилансеркой — занимаюсь web-дизайном, озвучиваю дорамы с аниме — это тоже приносит мне неплохие деньги. Учусь на режиссёрском факультете и живу с тётей Гонорией, — прозвучал мягкими альтами голос молодой девушки в серой блузе с пышными длинными рукавами и в тёмно-синих кюлотах, на ногах её изящно смотрелись сапоги с высокими голенищами и небольшими квадратными каблуками. Огромные чёрные глаза, украшенные пушистыми ресницами, слегка прищурены от бьющего в окно солнца. Золотые волосы аккуратно заплетены в косу по всей голове и только пара прядок выбивалась из причёски. — Вообще у меня есть родители, с которыми я в хороших отношениях, просто так получилось, что они часто в разъездах/в командировках, а меня с собой возить не могут — мне нужна размеренная жизнь и упорядоченная учёба. Поэтому меня ещё ребёнком отдали под присмотр тёте Гонории и стабильно скидывают ей деньги на карту, чтобы мы обе не бедствовали. Я бы не сказала, что в ней нет ничего доброго и хорошего, тётя та ещё неуживчивая и нетерпимая личность, но тут я скорее склонна винить последствия воспитания тёти её родителями, которые были очень авторитарные и скупые на ласку.
Мне близки многие идеи феминизма, но с уверенностью причислить себя к феминисткам я смогла не так уж давно. Сравнительно недавно. Пока что многое в феминистской матчасти не знаю.
Даже не будучи феминисткой, я часто замечала, как женщин с самого детства растят в духе соперничества одна с другой, и как нам с детства вливают в уши, что «женская дружба — до первого симпатичного вам обеим парня» и что «женщины не умеют искренне дружить». Про женские коллективы, что это «серпентарий с кучей змей» — не шутил только ленивый.
Нас с детства учат видеть в других женщинах соперниц за такое пресловутое «женское счастье», за место под солнцем. Тогда как учить девочек следовало бы тому, что каждая женщина — это её потенциальная подруга и союзница, да просто интересный человек — с которой можно здорово поговорить и провести время.
Нередко мне доводилось слышать с подростковых лет от моей тёти, что мне не следует знакомить своих подруг с мальчиками, которые мне нравятся. Якобы «какая-нибудь подруга захочет у меня мальчика увести». Раньше я этому возмущалась. Теперь отношусь снисходительно, делая скидку на то, что в мозги тёти Гонории пустила свои ядовитые щупальца ЖГС (женская гендерная социализация).
Самое для меня обидное, что после достижения мною тринадцати лет, тётя Гонория стала видеть во мне конкурентку какую-то за внимание к ней мужчин, которые ею интересовались. Дело в том, что тётушка с детских лет страдала от издевательств детсадовских и потом уже школьных сверстников по поводу её внешности. Подливали масла в огонь и тётины родители, постоянно критикующие её за то, как она выглядит. Донимали её проповедями, что если не похудеет — старой девой останется.
Гонория даже дома выслушивала обидные замечания её полноте. Истязала себя диетами и упражнениями в спортзале. Ну, от природы тётя склонна к полноте, что тут попишешь. Разве это даёт кому-то право унижать её достоинство только за несоответствие обще-навязываемым стандартам красоты?
Объективно говоря, тётушка не вписывается в эти журнальные стандарты красоты. Тем не менее, мужчины ею интересуются, она одно время даже их приглашала на кофе к нам домой. Стоило кому-то из них посмотреть на меня с интересом и сказать «ваша племянница очень милая девочка», после их ухода меня ждал фирменный вынос мозга от тёти. Шли в ход претензии, что я «вечно расхаживаю в мини-юбках и шортах, напяливаю маечки в облипку, крашусь вульгарно». И фирменное у неё было «В твоём возрасте надо об учёбе думать, а не годящимся тебе в отцы дядькам глазки строить». Ну, скажет кто-то из тётиных гостей мужского пола «У вас очень красивая племянница» — и что тут такого? То, что кто-то сделал комплимент мне, не значит ровным счётом никак, что моя тётя хуже.
Видно, тётушка Гонория воспринимала похвалу моей внешности как-то, что её будто обозвали уродиной. Раньше я на тётю очень обижалась за её подобное поведение со мной. Теперь мне её скорее очень жаль и мне хочется сказать пару ласковых тётиным родителям, которые взрастили в своей дочери кучу комплексов собственной неполноценности и внутреннюю мизогинию.
Всё-таки хорошо, что тёте Гонории не приходило в голову устроить мне косплэй Белоснежки, знаете ли.
Я состояла в отношениях три года назад, сейчас просто живу в своё удовольствие. Мне так как-то спокойнее после первых отношений в жизни, которые порядком сожрали мои нервы.
В шестнадцать лет меня угораздило вляпаться в парня пятью годами меня старше — Антуана Сарранса. Хотя поначалу он казался вполне нормальным и приличным. В ту пору я искренне любила Антуана и закрывала глаза на многие моменты его неподобающего поведения. К примеру, узнав о моих планах поступать учиться на режиссёрский, Антуан завёл речь, что женщинам в этой сфере делать нечего и будто бы женщины всё равно не умеют снимать хорошие фильмы. Столько гадостей успела наслушаться, что женщины делают карьеру в кино… кхм… ну, вы поняли, что за скабрезность он имел в виду. Любовь к выбранной профессии, усердие и талант? Не, не слышали.
Уж на что моя тётя меня с трудом переносит, но даже она меня всеми святыми умоляла послать в пешее эротическое турне Антуана. Так что я отчасти вляпалась так же, как и Марианна и не прислушалась к разумному совету старшей родственницы.
Первые звоночки, что я встречаюсь с деструктивным человеком, который ни во что не ставит ни меня, ни других девушек с женщинами, были. Только я их игнорировала. Антуан уже спустя полмесяца отношений пытался склонить меня к интиму, запускал руки мне под одежду и всегда демонстративно обижался на мои слова, что я не готова. Он мог травить шутки про женские истерики с женской логикой и про женщин за рулём, шутки про насилие — в том числе и на сексуальной почве. Когда я просила его прекратить, потому что мне от этих шуток противно, он с самодовольством спрашивал: «У тебя, что, ПМС?». Это же так удобно списать всё на «истерики тупой бабы и ПМС», когда женщина тебя тыкает носом в твоё мудацкое поведение.
Транслировал в общении со мной какую-то грёбаную расистскую риторику. Он на полном серьёзе называл представителей других рас «недо-людьми». Заявлял, что «на кой-фига во Францию напустили столько ниггеров» и что «их всех нужно к чёрту выпнуть из страны». Я ему старалась высказывать корректные замечания, что расизм — это нисколько не круто, что на самом деле это гадкое явление и нельзя судить о личных качествах людей по их расовой принадлежности. Но всё было как горох об стену.
Я не стерпела, когда у нас зашёл разговор про проблему домашнего насилия. Он с абсолютной уверенностью утверждал, что «женщины часто сами провоцируют мужей тем, что трахают им мозги». В юридических законодательных актах ни слова не сказано о том, что преступление можно «спровоцировать». Ещё интересный вопрос, что считать «траханьем мозга». Десять раз озвученную просьбу вынести один несчастный пакет мусора? Просьба на протяжении полугода починить дверцу шкафа? Самое мозговыносное, что он сказал «женское психологическое насилие в миллион раз хуже мужского физического насилия, а мужчинам потом лечить психосоматические болячки из-за истеричной стервы». Вот мне даже интересно, чем напоминания и просьбы что-то сделать по дому опаснее сотрясения мозга и отслоения сетчатки?
За этим последовал рассказ про его бывшую девушку, которую он избил за то, что кто-то из соседей ему нашептал — будто эта девушка ему изменяла. Вот сейчас хочу дать совет всем гетеросексуальным феминисткам и даже просто не имеющим отношения к феминизму женщинам — рвите когти от парней, которые говорят, что применяли насилие к своим предыдущим партнёркам. Велики шансы, что такие парни будут применять насилие и к вам.
После этих нисколько неприятных дебатов я послала Антуана к чёрту и порвала с ним. Тётя Гонория оказалась настолько горда мной, что мы отметили это дело пиццей и роллами с отменным красным винишком.
Первые дни после разрыва Антуан строчил мне сообщения с претензиями и обзывательствами, пока я его во всех соцсетях и даже в телефоне в ЧС не занесла. На десятый день разрыва он подбрасывал мне в почтовый ящик слезливые послания, что ему без меня плохо и предлагал попробовать начать всё сначала, мол, давай всё забудем. Обвешивал макаронными изделиями мои уши, что он любит меня и я ему нужна. Знаю, я поступила не самым умным образом, подкинувшись на это сахарное шоу.
Какое-то время после примирения у нас было всё хорошо, букетно-конфетный период, походы в кино и прогулки за ручки по городу, нацепленная Антуаном маска куртуазности и поклонения прекрасной даме.
Где-то к первому году наших отношений он начал мне затирать что-то про раскрепощение моей сексуальности, что я какая-то слишком зажатая и недотрога, в злую монашку играю. Нахваливал мою внешность и говорил, что из меня бы вышла классная актриса для фильмов рейтинга «R». Всё хотел меня с какими-то своими знакомыми свести, которые снимают взрослые фильмы. Расписывал мне в красках, какие я заработаю на этом большие деньги.
Тут вот у меня прямо тревожный колокол в голове зазвучал, что Антуан намекает на съёмки в порнографии. В тот день я послала Антуана окончательно и без шанса на новое примирение.
Поскольку Антуан снова начал меня сталкерить в реальной жизни и в соцсетях, моя тётя ему пригрозила заявлением в полицию, так как я тогда была несовершеннолетней. Вот за что тёте Гонории я благодарна, так это ещё за то, что она нашла для меня в интернете исповеди бывших порно-актрис и заставила все их прочитать. После прочтения у меня волосы, конечно, дыбом стояли, но зато больше не было иллюзий насчёт Антуана, и чувствами к нему переболела.
Я с ужасом для себя узнала, что именно бойфренды нередко втягивали тех женщин в эту жуткую мясорубку для тела и психики, применяя угрозы и насилие. И что именно это со мной хотел сделать мой бывший.
Чаще всего пострадавшие от порно-индустрии к моменту вовлечения в неё уже имели в анамнезе перенесённое сексуальное насилие с эксплуатацией, растление, некогда пережитый инцест. Жизнь в неблагополучной семье, отсутствие возможности получить квалифицированную специальность. И основным фактором был вопрос финансов — многие надеялись таким образом оплатить себе учёбу, а то и прокормить детей. Я не стану вам пересказывать те ужасы, которые узнала. Скажу только, что мне стыдно за мою прежнюю позицию до прихода в феминизм, что попавшие в порнографию «сами это выбрали и сами виноваты, нормальной работы полно».
Пусть моя тётя не питает ко мне любви, но она буквально уберегла меня от моего козлины-бывшего.
Ой, милые дамы, я сейчас тему сменю, чтобы вы немного отошли от пережитого вами всеми шока, — спохватилась Лоренца, оглядывая своих товарок по клубу, на чьих лицах читались ужас и потрясение. — Вас эта история обрадует точно. У меня в институте, где я на режиссёрку учусь, есть один препод — Тома Курси. Сценическое фехтование у нас преподаёт. Мировой человек, для учащихся свой в доску. И на его уроке один парень сказал, что «бабам в режиссуре делать нечего, только кино поганят». Препод выгнал его с урока и запретил появляться, пока тот не напишет пятнадцать писем с извинениями всем девушкам в нашей группе. Это тот самый момент, когда понимаешь, как иногда везёт на клёвых учителей, — закончила с довольной и немного плутоватой улыбочкой Лоренца, удобно устроившись с ногами в своём кресле.
— Милые дамы, — вдруг подала голос Фьора, по очереди обведя взглядом коллежанок по клубу, — скажите, как при общении с молодым человеком, который тебе нравится, беспалевно узнать, а не сексистско-шовинистическая ли он скотина?
— А ты это к чему спрашиваешь? — полюбопытствовала Кьяра.
— Да так, у меня моральная дилемма как у гетеросексуальной феминистки, — безрадостно буркнула Фьора, поджав нижнюю губу. — Мой папа сейчас вовсю готовит открытие своего небольшого ресторана итальянской и японской кухни, а мне нравится его компаньон Филипп Селонже. В общении вроде бы нормальный, находиться с ним приятно, подтянутый и следящий за собой красивый мужик. Со мной приветлив, шуточек, унижающих чьё-либо достоинство не травит. Если попрошу — встретит меня вечером после репетиций и проводит домой — когда отец занят, или на своём байке по городу катает. Вот я не знаю даже… Вроде бы тянет на адекватного и порядочного, а всё равно меня мысль грызёт, что окажется сволочью. Страшно искать его страничку в соцсетях — вдруг наткнусь на оскорбительные комментарии под новостями о пострадавших от насилия женщинах, и окажется, что их оставляет он. Или боюсь увидеть на его стене репосты мизогинных шуток, ну, там всякие оскорбляющие женщин группы в подписках. Остановите мою паранойю, пожалуйста, — с грустью попросила Фьора.
— Это не паранойя, Фьора. Вполне естественные мысли для гетеро-феминистки, что нравящийся ей человек окажется гнилым. Всё хорошо, — успокаивала её Катрин. — Ты ведёшь себя осторожно и хочешь получше узнать человека. Это тоже нормальное желание. Самый действенный способ узнать, адекватный человек перед тобой или нет — спросить, что он думает, скажем, о проблеме домашнего насилия или проблема с теми же уличными приставаниями. Как пример.
— Если шутит про ПМС, «женскую логику» или «женскую тупость», про женщин за рулём и про тему насилия — без сожалений посылай в далёкое пешее эротическое странствие, — твёрдо посоветовала Фьоре Лоренца.
— Если любит закладывать за воротник или колется/жрёт таблетки/нюхает порошки — посылай туда же, — дополнила Агнес.
— И если он прётся по азартным играм. Не жди, когда начнёт таскать из дома вещи, — не могла не внести своё замечание Марианна.
— Спасибо, девочки. Теперь мне будет проще вывести его на чистую воду. Святая Изида, лишь бы он нормальным оказался… — Фьора задумчиво прикусила нижнюю губу. — По крайней мере, надеюсь.
— Ну, надейся. Этого у тебя никто отнять не может. Могу пожелать удачи только, — Жюдит ободряюще подмигнула Фьоре.
_________________

 » -2-

— Боже мой, Лоренца, я как послушала истории девочек нашего клуба, особенно твою историю, так у меня волосы дыбом и кровь похолодела. У меня самой есть дочь подросткового возраста и сын чуть её помладше. Так мне стало страшно от одной мысли, что и моя дочь от такого не застрахована. Сказать откровенно, я боюсь того, что привела мою дочь в этот опасный и сумасшедший мир, — мягко и осторожно проговорила уже не молодая женщина с уложенными в греческую причёску каштановыми волосами. Взгляд своих тёмно-карих почти на грани с чёрным глаз она обратила к потолку и нервно сжала руки в замок, потом разжала их и расправила складки на своём платье в бохо-стиле. Женщина не походила ничем на моделей с обложек, но доброе выражение лица и ласковый блеск в глазах добавляли её живой красоте ещё больше очарования. Её красоты никак не портили, скорее даже были её частью, морщинки вокруг глаз и в уголках губ. — Меня зовут Сильви Бофор, я работаю репортёркой, в редкие часы свободного времени мне нравится шить, и я пытаюсь самостоятельно учить корейский язык. Лет мне уже немало, сорок два года. Как и собравшиеся здесь дамы, я феминистка. Замужем и воспитываю двоих детей. Так получилось, что из-за моей работы я редко бываю дома, поэтому в моё отсутствие всем рулит мой муж Франсуа. Что устраивает нас обоих, никто ни на кого не давит и ни к кому претензий не имеет.
Думаю, ни для кого нет загадки в том, почему я феминистка. Потому что в этом мире ещё жить моей дочери, как и другим женщинам, и тем, кто будет после нас. Мне хочется, чтобы этот мир стал безопаснее и дружелюбнее к представительницам моего пола. Я готова всеми силами приближать наступление того дня, когда мы будем жить в обществе, где женщины не нуждаются в том, чтобы их защищали — потому что никто не помыслит на них нападать. Вот тогда я смогу быть окончательно спокойна за дочку, когда она задерживается после школы или когда вечером идёт в гости к подругам с ночёвкой. Так что я разделяю страхи участниц нашего клуба, у кого есть дети.
Когда на сегодняшнем заседании «Клуба анонимных феминисток» вели разговоры про бордели, сексуальное рабство, порнографию и насилие над женщинами, я вспоминала свою рабочую поездку в Индию — освещать проблемы, с которыми сталкиваются живущие там женщины.
Девочки, знаете, что мне там довелось увидеть? Столько всего, что этого лучше бы не видеть никогда. Но я репортёрка и для меня дело морального принципа — рассказывать людям правду о том, что происходит в мире за пределами их четырёх стен с телевизором.
Моё начальство отправило меня в Дели. Я прибилась к группе паломников, и так вышло, что наш путь проходил через один квартал, оказавшийся так называемым кварталом «Удовольствий». До сих пор трясёт, как вспомню. В одном из окон я увидела девочку — на вид тринадцать лет, почти ровесница моей дочери, не намного старше. Она что-то умоляюще выкрикивала, вцепилась руками в решётку на окне. Я не понимала, что именно она говорит. Понимала только то, что ей нужна помощь, что её принуждают к занятию проституцией, потому помочь этой девочке нужно как можно скорее. Для доказательств я успела тайком сделать снимок на телефоне. Потом бы у меня не было такой возможности — нарисовались те, кто обеспечивает охрану этого борделя.
У меня постоянно сердце было не на месте, пока эту девочку не удалось вырвать из той жуткой среды. Как-никак, я сама мать и мне жутко думать о том, что где-то в других уголках земного шара есть множество ровесниц моей дочери и даже младше, которые каждый день выживают в кромешном Аду.
Своими силами я кое-как смогла раздобыть координаты организации, которая помогает жертвам торговли людьми и секс-рабства. Эта организация уже очень давно помогает людиням вырваться из проституции: предоставляет проживание в реабилитационном центре, помогает получить образование и специальность, пройти лечение.
Должна сказать, что вытащить ту малышку из её жуткой среды было очень непростым делом. Как правило, держатели борделей платят за «крышу» полиции. Даже если повезёт — и попадаются порядочные люди среди полицейских, облавы на бордели не дают результатов, потому что удерживаемых там девушек и девочек заставляют прятаться в подвалах. Полицейские уходят, между тем как эти ублюдские сутенёры продолжают наживаться на чужом горе.
Один сотрудник организации проник в бордель под видом клиента и дал той девочке визитку с названием центра, телефоном и картой на другой стороне, как добраться. Малышке удалось сбежать и найти убежище в центре реабилитации, когда держательница борделя повела их на осмотр к врачу, выявлять болезни.
Это я неподготовленная и не до конца представляла масштабы того, как втягивают людинь в проституцию. Причём не только взрослых девушек и женщин. Даже у работников и работниц центра реабилитации возникла необходимость в мощных дозах успокоительного после всего, что они узнали от спасённой девочки. Средний возраст вовлечения в проституцию девочек — двенадцать лет, хотя бывает, что девочка попадает туда раньше. Чаще всего родители продают туда своих собственных дочерей, потому что в Индии ужасающий уровень и качество жизни, только малый процент живёт относительно благополучно, остальные же выживают в жуткой нищете. Нередко девочек похищают. Чтобы принудить к этому занятию и сломить волю, в ход идёт всё: насилие, угрозы, истязания, подсаживание на алкоголь и наркотики.
Как правило, в борделях вместе с проституированными женщинами живут их дети. С течением времени психика жертв секс-рабства настолько становится искалеченной и они настолько утрачивают способность к социальной адаптации, что не могут себе представить, как можно выживать в реалиях их страны и прокормить детей, при этом не умереть с голоду самим. На хорошую должность с приличным доходом шансы устроиться, равны нулю — без специальности. Это какой-то чудовищный замкнутый круг, который далеко не у каждой хватит сил разорвать.
Те же, у кого где-то есть родные, всё равно не имеют возможности вернуться в семью и покончить с этим ужасом, потому что даже семья зачастую отворачивается от этих женщин и вычёркивает из своей жизни.
Продолжительность работы в борделе у жертвы секс-рабства не превышает десяти лет, если ей лишь каким-то чудом посчастливилось не заразиться СПИДом. Тех же, у кого обнаруживают этот вирус, выбрасывают на улицу, и тогда они уже скатываются до уличной проституции или попрошайничества, умирают от болезней и голода под забором, если не становятся жертвами убийц.
И вот после всего того, чему я стала невольной свидетельницей, у меня в душе родилась какая-то едва удержимая ярость в сторону тех, кто топит за легализацию проституции. Что примечательно, подавляющее число сторонников легализации проституции — мужчины, и сто процентов из них никогда сами не пойдут работать в бордель или на трассу. Вообще я поверю в искренность сторонников легализации проституции только тогда, когда они сами покрутятся на этой «секс-работе» хотя бы пять лет. Не иметь возможности отказаться спать с неприятными тебе и откровенно жуткими клиентами, которые будут на них выплёскивать свои садистские наклонности, каждый день пропускать через себя от десяти до двадцати пяти человек, терпеть издевательства от сутенёров и клиентов, рисковать подцепить венерические заболевания — в том числе и фатальные вроде ВИЧ и СПИДа.
Стоит же задать сторонникам легализации вопросы, вроде «рассматриваете ли вы проституцию в качестве работы для себя самих или для ваших жён/матерей/дочерей/племянниц и так далее?», они сразу начинают увиливать и отделываться туманными фразочками. Довольно мразотные и лицемерные особи, — Сильви ненадолго замолчала, тяжело вздохнув и обхватив руками голову, прошептав едва слышное: «чтоб сторонники легайлза на себе прочувствовали тот Ад, в который они хотят затащить женщин. Гнилые ублюдки! Ненавижу!».
Немного успокоившись и переведя дух, Сильви продолжила, ловя на себе понимающие и полные согласия с поддержкой взгляды товарок:
— Если бы люди ненавидели всякую шваль вроде маньяков/убийц/насильников/абьюзеров-домашних тиранов/педофильё с сутенёрами/живодёров, коррупцию и прочее дерьмо, как они ненавидят — приведу небольшой пример — полных женщин, которых презрительно именуют «жирухами», или как они ненавидят представителей других национальностей с сексуальными меньшинствами, мы жили бы в мире намного лучше нынешнего, но нет. Гораздо легче ненавидеть тех, кто хоть как-то отличается…
Знаете, милые дамы. Не могу говорить за всех вас, но мне порой хочется билет в один конец до Плутона с этой шибанутой планеты…
— Да уж, понимаю тебя, Сильви, — согласно кивнула Агнес Трэмен, встретившись взглядом с мадам Бофор. — Порой и у меня такие мысли возникают. О, я и сама не заметила, как наше заседание «Клуба анонимных феминисток» подошло к концу. Может, закажем побольше пиццы и роллов, чтобы как-то отвлечься? У меня даже припрятан по такому случаю вискарь, а колу тоже можно заказать с доставкой. Как идея? — предложила мадам Трэмен.
Все присутствующие дружно поддержали её аплодисментами и радостными «Ура!» с восклицанием «Йехоу!».
_________________

 » Рождение не-таких

Рождение не-таких
С самого утра день Катрин Монсальви задался лучше некуда.
Директриса кризисного центра Сара Де Нуар позвонила Катрин на мобильный и сообщила, что даёт ей отпуск на две недели. Потом приехала ближе ко второй половине дня, на мини Вэне свекровь Изабель Монсальви и заявила о своём желании забрать к себе на целую неделю восьмилетнего внука Мишеля и шестилетнюю внучку Изабель.
— Катрин, дорогая, на тебе весь дом, дети, работа в кризисном центре и подработка художницей-портретисткой, — свекровь, держащая на руках свою тёзку-внучку, поцеловала Катрин в щёку и потрепала по светлым волосам Мишеля, — не спорь со мной. Тебе надо отдохнуть, развеяться. Хотя бы немного себя разгрузить. Детям у меня скучно не будет. В Диснейленде какая скука?..
— Ой, бабушка, как круто! Спасибо! — с благодарностью и живостью откликнулся Мишель, обняв бабушку.
— Да, бабушка, спасибо! От папы с мамой дождёшься поездки в Диснейленд — оба в работе по уши! — восторженно подхватила сидящая на руках у бабушки Изабелла.
— Но если так, мама… — неловко замялась Катрин. — Лишь бы у вас было время на отдых. Вы точно ничего для себя не запланировали?
— Да, Катрин. Запланировала как раз забрать к себе на неделю внуков, чтобы ты немного отдохнула или хотя бы смогла выкроить часа два полежать на диване с книжкой, — невозмутимо и уверенно ответила пожилая мадам Монсальви. — Эти двое же любимцы своего дяди Мишеля.
— Да, мама, Мишель буквально души не чает в своих племянниках, — согласилась с кроткой улыбкой Катрин.
— Ну, значит, всё решено. Дети на неделю остаются у меня. — Изабель-старшая посмотрела на дорогие часы, украшающие её запястье. — Ох, пора ехать! Я ведь купила себе и детям билеты на нового «Аладдина»! — опомнилась Изабель, опуская внучку на пол. — Дети, бегом в машину, только, чур, на заднее сидение. На переднее вам нельзя лет до восемнадцати.
— Бабушка, твои идеи супер! — кричала Изабель-младшая, уже успев убежать к бабушкиной машине.
— Да, бабушка, спасибо! — набегу выкрикнул Мишель, убежав следом за сестрой.
Оба ребёнка забрались на задние сидения в салон мини Вэна и прикрыли дверцу, опустив оконное стекло.
— Мама, я не знаю, как вас благодарить, — шептала растроганная Катрин на ухо свекрови, крепко её обняв.
— Просто хорошенько отдохни по возможности, дочка, — Изабель-старшая мягко отстранила от себя невестку, погладила по щеке и удалилась к своему авто. Открыла дверцу салона спереди со стороны водителя, уселась на сидение, и вскоре уезжала от дома своего сына и своей невестки.
Дети махали матери из окон машины. Катрин махала им в ответ, крича им напутственное: «Не огорчайте бабушку, слушайтесь её и отдохните там хорошо, дяде Мишелю передавайте от меня с вашим папой привет!».
Лишь только тогда Катрин вернулась в дом и принялась приводить его в порядок, когда машина свекрови совсем скрылась из виду.
Благодаря свекрови, у неё теперь целая неделя свободная, когда не нужно ни за кем убирать, не нужно обстирывать и готовить на много персон, не нужно стоять у детей над душой и проверять, чтобы те сделали задание на каникулы. Целую неделю об этом будут заботиться её любимая свекровь Изабель и любимый деверь Мишель.
Ну, а Катрин теперь может себе позволить достать из холодильника колу, добавить в неё пару кубиков льда из формочек, что оставила в морозильнике залитыми водой пять часов назад, и включить на ноутбуке свои любимые фильмы.

Сегодня она поистине смогла добиться невозможного — заставила своего мужа Арно пропылесосить во всём доме, научила его электронной оплате счетов, и также дала ему понять, что после приготовленного женою в одно жало завтрака посуду моет он.
— Но, Катрин, вообще-то у меня выходной, я хотел просто после трудной недели порубиться в «Мортал Комбат»! — возмущался горячо Арно — зрелого возраста мужчина, с крепким и стройным станом, с пронзительными чёрными глазами, загорелой под летним солнцем кожей и черными, как смоль волосами до уровня ушей. — Я, считай, почти неделю ишачил как проклятый в этом фитнес-клубе, имею право в свой выходной снять стресс!
— А мне стресс снять не надо, по-твоему? — встречный вопрос Катрин, упершей руки в бока, напоминал скорее выстрел в лоб. — Я, по-твоему, всю эту неделю развлекалась? На мне тоже работа, к тому же на мне подработка, вся бытовуха и дети! Ты с детьми только развлекаться по игровым центрам ходишь да в футбол во дворе играешь, тогда, как я отвечаю за их питание со здоровьем и за учёбу!
— Ну, так ведь я же от забот о наших детях не открещиваюсь! Что ты поручишь — это и делал всегда! — защищался Монсальви. — Я на работе впахиваю как вол, и, между прочим — чтобы ты и дети ни в чём не нуждались!
— Арно, я это очень ценю, — схватившись за голову, Катрин еле слышно зарычала от бессилия и злости, — но было бы лучше, если бы я не тащила на себе весь этот задолбавший меня быт и более чем полную заботу о детях одна!
— Я деньги в дом приношу и о детях заботиться помогаю, чего ещё? — устало простонал Арно. — Ты бы могла и не брать эту подработку, если у тебя не хватает сил. Всё равно я зарабатываю в месяц больше, чем ты за твою работу психологом и портретисткой…
— А теперь послушай меня внимательно, Арно Монсальви, — Катрин схватила за майку и притянула к себе никак не ожидавшего такого поворота мужа. — Мне до лампочки, что ты на твоей единственной и основной работе зарабатываешь больше. На мне по работе, с детьми и в быту нагрузка всё равно больше! Так что, нравится тебе или не нравится, сегодня ты не играешь ни в какие консольные игры, а вместе со мной занимаешься домашними делами!
— Катрин, полегче, тише, — Арно мягко отстранил от себя жену, схватив её за плечи. — Ты белены объелась, что с утра на меня орёшь? Может быть, тебе к невропатологу обратиться? Я знаю хорошую клинику… Лекарство тебе подберут. Я могу сходить за пустырником в аптеку… Только успокойся.
— С тобой, Арно, чтобы оставаться спокойной — надо начинать жрать пустырник, который растёт, сцуко, прямо в поле! Вместе с грёбаным корнем и землёй! Понимаешь, чёрт подери?! Меня твоя стратегия «У меня лапки, я котик» в вопросах устройства быта доконала просто.
— Так, всё, Катрин, ты только не нервничай. Разгребём этот срач вместе. Раз ты так задолбалась. Извини, — неловко проговорил мужчина, погладив успокоившуюся от его слов жену по плечу. — Я готов не только ради тебя прибраться в доме и чёрт знает, что ещё, — шептал он на ухо Катрин, привлекая её к себе и обняв, — но и сходить в поле, нарвать тебе пустырника…
— Я тебя на этом поле и закопаю живьём, — злобно пошутила Катрин, укусив слегка мужа за мочку уха и переместив свои руки на его обтянутые джинсами ягодицы.
— Напросишься же, ведьма, — хрипловато проговорил он, целуя её в кончик носа.
— На это и расчёт, — съехидничала Катрин. — Возможно, у меня было бы больше сил на занятие любовью по ночам, если бы половину моих дел по дому брал на себя ты, — заявила женщина с неподражаемо зачаровывающей наглостью, прыгнув супругу на руки.
— Хорошо, я буду стараться над собой работать в этом направлении… А где дети, Катрин?
— Их забрала на неделю к себе твоя мама. Из сострадания ко мне.
— Я так понял, ты хочешь вместе со мной заняться уборкой через полчаса?
— Ты верно угадал.
— А сперва сделаем то, на что ты хочешь напроситься?
— Твоя голова в нужном направлении варит, — Катрин с озорством легонько укусила Арно за нижнюю губу и поцеловала в уголок рта.

Ближайшие полчаса у себя в спальне супругам Монсальви было уж точно не до какой-то там уборки. Зато какие-то несколько минут они понежились в кровати после близости, радуясь царящей в доме тишине, и что никто их ближайшую неделю не будет дёргать.
Вдоволь навалявшись в кровати в обнимку, муж и жена всё же нашли в себе силы дать самим себе морального пинка и заняться домашними делами. Перемыть после завтрака посуду, вымыть полы и пропылесосить во всём доме, постирать одежду с постельным бельём и развесить всё бельё с одеждой сушиться во дворе, съездить в супермаркет и привезти домой продукты с бытовыми товарами и средствами гигиены, починить наконец-то смеситель в душевой кабинке.
Пока стирали бельё и одежду, Арно искренне удивлялся, что всё это ещё надо отсортировать по цветам прежде, чем кидать в стиральную машину.
Сегодня же Арно и довелось учиться готовить блинчики с творогом и печёнкой, утку по-пекински и молочные коктейли с клубникой, булочки с корицей. В службе доставки еды Катрин заказала три коробки пиццы и два сета с суши и роллами.
На все вопросы Арно «в честь чего такое пиршество?» Катрин выдала ему честное объяснение — что намеревается пригласить к себе на пикник своих подруг. Причём пикник плавно перетекает в ночёвку.
— Эммм… А я думал, что это будет наш романтический вечер, переходящий в ночь, — немного разочарованно проговорил Арно. — Но это хорошая идея, чтоб ты подруг пригласила. Ты ведь имеешь право с девчонками из твоей компании время провести у себя дома.
— Спасибо за понимание, Арно. Да, ты угадал. Девочки — мои подруги из клуба. Даже больше скажу тебе — мы все из клуба «Анонимных феминисток».
— А я вашей компании мешать не буду? — немного озадачился Арно. — Вы же будете обсуждать вопросы, в которых я немного хлебушек…
— Ну, если хочешь в этих вопросах разобраться — можешь остаться, но мы все собрались чисто отдохнуть, трескать вкусняшки и вместе посмотреть киношки. Только твоё мнение о современном феминизме и феминистках придержи у себя, многих из моей компании это может затриггерить, — напоследок предупредила его Катрин.
— Хорошо, буду больше слушать и меньше болтать о том, в чём не разбираюсь пока что, — согласился Монсальви.
— Надеюсь, так и будет, — Катрин достала из кармана джинсов смартфон и принялась обзванивать подруг.
Арно предупредил жену, что сгоняет в магазин и купит ещё чего-нибудь вкусного для «сегодняшнего шабаша», как он в шутку назвал сходку жены с подругами, и добавил, что «для заманивания людей на тёмную сторону нужно больше печенек».
Из всех, кого Катрин обзвонила и пригласила к себе в дом на пикник и ночёвку с просмотром кино, прийти смогут только её сестра Лоиз, Лоренца и Фьора.
Агнес по уши увязла в подготовке очень важного концерта с её подопечными и в школьных проблемах детей. Сильви и Франсуа Бофор решили свозить своих детей по памятным местам времён Столетней войны.
Марианна и Коррадо извинились и сказали, что не смогут прийти на пикник к Катрин, потому что в момент её звонка вылетали на самолёте в Париж навестить тётушку Марианны Эллис.
Кьяра со своей институтской подругой Хатун была в скай-парке. Жиль и Жюдит вообще выиграли за репост в Фэйсбуке поездку на Бали, и теперь оголтело бегали по инстанциям и собирали всевозможные справки на оформление туристической визы.
Все, кто не смог сегодня составить компанию Катрин в её намерении устроить пирушку, извинились перед ней, хотя Катрин горячо их заверила, что ничуть не обижается, и что она должна была заранее их всех обзвонить и узнать про их планы.
Фьора договорилась с Катрин, что к их компании присоединится и друг Фьоры, который по совместительству бизнес-партнёр отца юной Бельтрами, Филипп Селонже.
Тем более что Катрин давно не терпелось узнать, каков из себя молодой человек, который нравится её младшей подруге.
Фьору сама Катрин воспринимала то ли как ещё одного своего ребёнка, то ли как младшую сестру.
Какие-то двадцать минут Арно отсутствовал дома, уйдя в магазин, зато вернулся с огромными полными пакетами печенья, пачками сухариков, шоколадок, чипсов и колы, не забыл и про солёный арахис вместе с апельсинами и клубникой, к которым прикупил безалкогольный мохито и пакетик лайма.
— Вот, Катрин, накупил в самый раз — на Тёмную сторону силы людей заманивать, — сопроводил Арно этими словами расставление купленного съестного на столике в гостиной.
— Арно, ты прикупил как раз то, что надо. Спасибо тебе. Я вот думаю, заказывать морепродукты или нет? — задалась вопросом Катрин, подойдя к мужу и обняв его со спины.
— А закажи. Лишним не будет. Мне тогда закажешь морскую капусту? — откликнулся Арно, развернувшись, погладив жену по плечу и обняв.
— Да, конечно. — Катрин мягко высвободилась от него и набрала номер той самой службы доставки еды, куда сегодня звонила, и заказала морепродукты, не забыв про морскую капусту.
Но компании друг друга Арно и Катрин были предоставлены недолго — раздалась трель дверного звонка.
Катрин пулей метнулась открывать дверь, и замерла от радости на какие-то несколько секунд. В дверях стояли её сестра Лоиз — худощавая пепельная блондинка в жёлтом сарафане с рукавами-фонариками, подруги Лоренца и Фьора за компанию с молодым человеком не старше тридцати лет, высоким и поджарым, с крепким станом. Вот только вид у этого спутника Фьоры показался Катрин очень необычным: чёрные волосы обрамляли квадратное лицо и красиво ниспадали до плеч, светло-карие глаза глядели спокойно и доброжелательно, на его статной фигуре отлично сидели чёрные брюки и белая рубашка, на шее повязан тёмно-фиолетовый шёлковый шейный платок, на ногах чёрные ботинки. На указательном и среднем пальцах правой руки — серебряные кольца.
Как подумала Катрин, самое необычное в облике спутника Фьоры — его накрашенные чёрной помадой губы.
«Ничего странного, у каждого есть право выглядеть как ему или ей нравится. Чьё-то тело — не наше дело», — подумала Катрин.

С собственной сестрой и подругами Катрин расцеловалась в обе щёки и обнялась, молодому человеку со сдержанностью и вежливостью пожала руку. Со всеми обменялась приветствиями, пригласив гостей пройти в её дом.
После закрыла на замок входную дверь.
Арно как раз разлил по бокалам на всю их компанию мохито, успел нарезать лайм и апельсины, вымыл клубнику и по большим глубоким тарелкам рассыпал арахис с сухариками и чипсами, расставив угощение на столике в гостиной.
При виде всех вошедших в комнату приветливо поздоровался, с Лоиз обменялся родственными объятиями. Лоренце и Фьоре пожал руки. Какое-то время, когда Катрин представляла Арно своих подруг и Филиппа, Монсальви ощутил лёгкий шок при виде сопровождающего Фьоры — Филиппа, молодого человека, одетого немного по викторианской моде и с накрашенными чёрной помадой губами, прямо как вампиры из фильмов.
Пожимая руку Филиппу, Арно проговорил:
— Ничуть не сомневался, что моя жена водит знакомства с очень оригинальными людьми, — скрыл Монсальви за этой любезностью своё потрясение.
Устроившись в гостиной у телевизора и засев за просмотром всех частей «Гарри Поттера», компания предавалась чревоугодию — поедая апельсины с клубникой и арахис с чипсами, с сухариками, распивали колу, потом перешли на мохито с лаймом на дне бокалов и заполировали это дело мятным чаем.
Марафон фильмов о Гарри Поттере кончился ближе к двум часам ночи. К большому удовольствию Фьоры, устроили игру в шарады по «Поттериане» — когда нужно было из шляпы вытащить имя персонажа цикла и изобразить его, а все должны отгадать, какого персонажа изображают. Хоть не у всех и далеко не всегда получалось сходу отгадать, но всем собравшимся в гостиной было очень весело. Вот когда Лоренца в пародийном ключе изображала Драко Малфоя, вся компания дружно валялась по полу от смеха.

Об отходе ко сну всем напомнила Катрин, сказав, что время уже близится к трём часам ночи. Вместе с мужем и сестрой Катрин поднялась на второй этаж дома и принесла шесть спальных мешков, раздав их всем присутствующим. Лоиз, Лоренца и Филипп с Арно принялись раскладывать мешки и располагаться ко сну.
Катрин ушла в кухню, прикрыла плотно дверь и открыла на форточку окно. Из пачки сигарет, лежащей на подоконнике, она взяла одну штуку, подпалила кончик зажигалкой и затянулась, пустив кольцо дыма. Хотя, одной затяжкой она не обошлась.
Фьора какое-то время пыталась уснуть, но сон к ней не шёл. Филипп и Арно давно устроились каждый в своём спальных мешках, закрыв глаза, и, кажется, спали. Так, по крайней мере, подумала Фьора. Лоиз и Лоренца провалились в сон давным-давно. Так что юная Бельтрами немножечко обломалась пошептаться обо всём, что волнует и что интересно с лучшей подругой и сестрой другой своей лучшей подруги.
Ещё какое-то время Фьора честно пыталась уснуть, сомкнув глаза, но жажда выгнала её в кухню за холодной водой.
При появлении Фьоры Катрин быстро потушила сигарету об дно пепельницы и туда же положила окурок.
— Жаль, что ты это видела, Фьора. Не бери в этом с меня пример, — предостерегла Катрин свою юную подругу. — Тебе что не спится?
— Да так, пить захотела, и бессонница напала, — объяснила Фьора, наливая себе в стакан холодной воды из крана и тут же принявшись жадными глотками опустошать сосуд. — А ты что не спишь?
— Думала о своём, не очень приятном. Не бери в голову, — попыталась отмахнуться Катрин, но поймала на себе серьёзный взгляд серых глаз Фьоры — слишком взрослый для девушки семнадцати лет.
— Но что такое случилось? У тебя трудности возникли? Так это можно наш женсовет созвать! — тут же нашлась с энтузиазмом Фьора. — Разрулим твою проблему вместе.
— Нет, милая. Это было давно, разруливать нечего. — Катрин поёжилась, будто бы от холода. — Но вспоминать не хочется.
— Нечто из твоего детства? — немного несмело задала вопрос Фьора.
— Даже не из детства, а примерно лет в тринадцать, я в ту пору подростком была. Я захотела сама заработать себе денег на курсы журналистов, нашла подработку на неполный день уборщицей в цветочной лавке. Мой начальник Лоран Сарбрюк был хорошим и добрым человеком, не обижал, — рассказывала Катрин глухим и тусклым голосом. — Но вот его сынок Робер семью годами старше меня — тот ещё скотина. Не давал мне проходу, отпускал сальные комплименты, пользуясь отсутствием поблизости отца. Даже мои слова, что мне тринадцать лет, эффекта не имели. Точнее не тот эффект, который я ожидала. Его только подстегнуло, когда я сказала, что мне тринадцать.
— Катрин, вот же он сволота ублюдочная! Ты хоть кому-нибудь пожаловалась? — на смену гневу Фьоры пришло сострадание.
— Нет, конечно. Я боялась жаловаться моему начальнику, потому что думала, что он не поверит мне, и я потеряю работу. Боялась пожаловаться родителям, — ответила Катрин, разведя руками. — Родители в ту пору придерживались взглядов, что жертвы сами провоцируют насилие и домогательства. Так они думали до случая с Лоиз, про который я в прошлый раз рассказывала. — Мадам Монсальви грустно покачала головой, точно хотела отогнать отвратительные воспоминания, которые всплыли на поверхность.
— Катрин, всё это очень обидно, что ты похлебала, — поставив опустошённый стакан в мойку, Фьора обняла подругу и уткнулась лбом ей в плечо. — Неужели никого не было, кому бы ты могла довериться? Даже учителям не говорила в школе?
— Я об этом только Лоиз решилась рассказать, после той истории с ней. Сестра меня поняла и поддержала. — Едва уловимая улыбка промелькнула на губах Катрин. — К родителям доверие было подорвано в этом отношении — если вспомнить, сколько раз они говорили, что «женщины сами одеваются и красятся как на панель, а потом жалуются на приставания и заявления об изнасиловании в полиции строчат». У отца с матерью мозги на место встали только после того, как их собственная дочь едва жертвой не стала, которых они так осуждали. Ну, хоть на Лоиз не вываливали этот бред в духе «сама дура виновата», а поддержали её и заняли её сторону.
— Вот я этого тоже не понимаю, Катрин. Почему обязательно для многих людей нужно, чтобы с ними или с их близкими обязательно случилось нечто ужасное, чтобы они наконец-то поняли — насколько с этим дерьмом мириться нельзя? Риторический вопрос, — врывалось у Фьоры.
— А учителям я не говорила по той причине, что общество в те времена, когда я была подростком, было более мизогинное, чем сейчас, — объяснила с нотками философской грусти Катрин.
— Я верно поняла, что ты потеряла работу, когда послала лесом этого выродка? Или я ошиблась?
— Нет, Фьора. Кое-в-чём ты не ошиблась — я действительно потеряла работу, но не из-за того, что послала его… В подсобном помещении лавки, когда я мыла полы, Робер прижал меня к стене и полез мне под юбку одной рукой, другой он меня удерживал. Первые несколько секунд я была как в каком-то параличе, не могла себя заставить от страха пошевелиться, даже крикнуть и позвать на помощь не могла — горло будто петлёй сдавило. Когда он меня хотел в туалет поволочь, я заехала ему носком ботинка по голени. Успела убежать, пока этот паскудник приходил в себя от боли и верещал. В ту лавку я больше не вернулась.
— Чёрт, ну и мразь же он конченая, сама бы его за тебя придушила! Тварь поганая. Я очень тебе сочувствую, — выпустила Фьора из объятий Катрин и погладила её по плечу. — Знаешь, я ведь тоже не полностью тогда рассказала нашим девочкам и тебе на прошлой сходке мою историю. Ты и так знаешь, что мой кузен предложил мне подвезти меня до дома после репетиции в колледже, завёз в лесополосу и попытался изнасиловать, а я его убила при самообороне. Так вот, я рассказала не всё, что было после вынесения мне условного срока и после моего переезда с отцом в Дижон.
— Было ещё нечто паршивое, что ты просто не успела рассказать нам?
— Да, угадала. Моя тётка Иеронима не угомонилась после того, как судья назначил мне условное. Её не устроило, что по вине её спермотоксикозного сыночка у меня в шестнадцать лет условный срок, и что я на учёте в полиции. Она потащилась на передачу «Parlare» (говорите) к ведущему Родриго Борджиа и принялась поливать меня с отцом грязью на всю Италию. Как раз в то время она попросила свою подружайку наклепать про меня в интернете клевещущие статейки, будто бы я занималась проституцией с четырнадцати лет. Пришлось тащиться на эту передачу, чтобы защищаться от её лжи на телевидении.
— Боги Асгарда, вот же скотина твоя тётка феерическая, чтоб она в муках сдохла! — не сдержала Катрин яростного восклицания. — Ненавижу ничуть не меньше, чем насильников, их родственничков, которые стремятся загнобить жертв.
— Ну, моё с отцом участие в передаче обернулось тем, что мне присобачили такой медийный образ, что настроили против меня с отцом общественность — меня едва ли не вся Италия проклинала и желала мне сдохнуть, атакуя мою личку в фэйсбуке и инстаграм. Я даже проходила дважды детектор лжи на передаче «Pulisci il segreto» (начистоту о сокровенном). И выкладывала на своих страничках в соцсетях сканы всех материалов уголовного дела, где итальянским по белому говорится о том, что я всего лишь защищалась, и у меня на теле порядком синяков от лапищ братца.
— Фьора, милая, ты можешь быть сколько угодно права. На твоей стороне хоть сто раз может быть закон и результаты всех экспертиз. Но в этом нет толку, если ты пытаешься доказать свою невиновность тупым, которые упорно хотят верить в то, что виновата ты, а не твой мудак-братец. Безмозглым не докажешь, они к логике и к объективным фактам не восприимчивы, — безрадостно, с чувством горечи, поделилась с Фьорой своим мнением Катрин.
— Вот поэтому я и отец перебрались в Дижон, во Францию. Потому что в Италии моя тётка спокойной жизни мне и отцу точно бы не дала, пока не увидела бы меня мёртвой или за решёткой. Но знаешь, что в то время сильно меня подкосило?
— Не знаю. Что же случилось помимо всего того кошмара? — Катрин привлекла к себе Фьору и обняла — как она обычно всегда обнимала свою дочурку Изабеллу, по-матерински.
Фьора уткнулась лицом ей в плечо.
— Мне вспоминать противно об этом, Катрин, но я расскажу. В ту пору я встречалась с мальчиком из моей группы — Лукой Торнабуони. У нас ничего дальше поцелуев и держаний за руку с объятиями не заходило, но я очень сильно любила его. — Голос Фьоры чуть сорвался и задрожал, став сиплым. — Он вроде как уверял меня в своей любви и даже говорил со мной о нашей свадьбе сразу после выпускного, но стоило мне попасть под обвинение в убийстве — бросил меня ради какой-то девчонки из другой группы. Видите ли, его маме и папе не нужна невестка-уголовница, а ему не достало твёрдости отстаивать наши отношения…
— Фьора, милая, раз он тебя предал в самый трудный для тебя период — об этих отношениях сожалеть нечего. Ты такая замечательная, талантливая и умная, добрая, красивая и смелая, — ободряюще говорила Катрин Фьоре, отпустив её из своих объятий. — Этот юноша тебя совершенно не стоил — так что даже хорошо, что это ничтожество вымелось из твоей жизни и сразу показало своё лицо.
— Да, ты права. Хорошо, что я не успела сильно завязнуть в отношениях с ним. С него бы сталось в случае чего-то серьёзного бросить меня в беде даже беременную или с ребёнком на руках, если бы мы всё же поженились. — Фьора налила воду из крана в электрический чайник и поставила кипятиться. Взяла из кухонного шкафа две чашки, в каждую положила по пакетику и две ложки сахара. Когда же вода в чайнике закипела, разлила воду по чашкам и перемешала, после предложила Катрин выпить чаю вместе с ней.
— А знаешь, Катрин, что мне обидно? — вдруг спросила Фьора подругу.
— Что же?
— Стоит отцу и Филиппу заговорить про феминизм, как я чувствую, что у меня пониже спины адски подгорает. В той истории, когда я чуть в колонию не угодила, отец меня защитил и поддержал. Но он никак не видит взаимосвязи с тем, что случилось со мной, и тем, о чём говорится в феминистских повестках. Он никак не может связать воедино, что все озвучиваемые феминистками проблемы насилия над женщинами — это системные проблемы, у нас нет не системных проблем. И проблема не в том, что это я нарвалась единожды на одного подонка вроде моего кузена, а в том, что таких подонков как собак не резанных — для которых женщина не человек и личность, а нечто вроде предмета секс-пользования. Просто кого-то сдерживает страх наказания, а кто-то уверен в безнаказанности и что родители отмажут, или отмажется деньгами сам.
— Да, Фьора. Вот так и обстоит, — согласилась грустно Катрин, кивнув. — А иные выродки не останавливаются даже перед тем, что жертве нет и шестнадцати лет. И меня так бесит позиция Арно, что якобы проблемы насилия над женщинами сильно раздуты, эти «фемки поехавшие просто внимание к себе привлекают, и всё вовсе не так катастрофично». Он это мне говорит? Я в кризисном центре уже много лет работаю. Насмотрелась всякого. Вроде бы у меня в браке всё благополучно, муж детей и меня не обижает, всем стремится обеспечить, но после работы я впахиваю по дому вторую смену, и он не хочет вникать в проблемы женщин. Он не думает о том, что в этом мире после нас ещё жить нашим детям, а вот нашей дочери в этом мире надо будет как-то выживать. А зачем вникать? Можно же «рофлить над фемками».
— Можешь не говорить, Катрин. Я понимаю, как тебя это достало. Чёрт, вот почему большинству мужчин в процессе мужской гендерной социализации как будто нафиг эмпатию ампутируют?.. Меня тоже бесит, что отец и Филипп часто рассуждают о феминизме в насмешливо-снисходительном ключе. Они не сталкивались со всем тем, с чем столкнулись ты или я, с чем столкнулись другие девы из нашей компании. Они даже не могут отдалённо себе представить, как страшно быть ребёнком, которого домогается и пытается изнасиловать охреневшая от чувства вседозволенности скотина, или каково быть девушкой, которую вывез кузен в лесополосу и угрожает убийством — если с ним не переспит.
— Грёбаный стыд, Фьора, всё это очень удручает. Порой мне кажется, что ещё одно слово Арно про «параноидных фемок, которые вечно раздувают проблемы» — и я его тресну чем-нибудь тяжёлым и побольнее. — Катрин сердито засопела и вздохнула.
— Не поверишь, я ловлю себя на желании если не треснуть отца с Филиппом, то хотя бы высказать им пару ласковых. Потому что они реально достали с критикой современного феминизма. Не сталкиваются с такими проблемами, которые озвучивают женщины — так хоть бы помолчали, — Фьора грустно и недовольно фыркнула.

Тем временем в ванной комнате…
— Ну, что, Филипп? Ещё по одной? — поинтересовался Арно у своего нового знакомого, наполняя рюмки водой из-под крана и капая из бутылька капли валерьянки.
— Да, Арно, пожалуй. Мне валерьянки побольше, ладно? — откликнулся безрадостно Филипп. — Ой, а у тебя, кажется, седые волосы на висках.
— Да и у тебя тоже седые волосы всё же заметны. Немного седых волосков, пять примерно, но заметно. Вчера их не было. — Арно тем временем добавил в рюмку Филиппа больше капель валерьянки и, немного подумав, докапал себе.
— У тебя до сегодняшнего дня седых волос тоже не наблюдалось.
Залпом двое мужчин опустошили свои рюмки.
— Чёрт подери, всё не выходит из головы то, что Фьора рассказала Катрин. Это какая-то дикая трэшанина. Стать жертвой покушения на изнасилование со стороны кузена, убить его при самообороне, пережить следствие и суд, по вине этого неспособного держать грабли при себе выродка схлопотать условный срок, потом эта тётка Фьоры против неё травлю устроила в формате медиа, едва ли не всей Италией Фьору гноили. Да ещё тогдашний парень Фьоры от неё отвернулся. В шестнадцать лет столько всего на неё свалилось, как она рассудок сохранила… — делился Селонже со своим собеседником, качая головой и сжимая руки в кулаки от чувств гнева и обиды за Фьору, но гнев на тех, кто её травил, всё же пересилило сопереживание девушке. — Знаешь, я теперь лучше понимаю всех этих феминисток, которые в открытую говорят о проблеме насилия над женщинами, а то и устраивают разной степени эксцентричности флэшмобы. Чтобы тебя наконец-то услышали, ещё не на такое решишься.
— А я себя жутко виноватым перед Катрин теперь чувствую. Я столько раз в её присутствии нёс хрень, что «женщины давно равные права получили, нынешние феминистки просто хернёй страдают». А вот и нет, вовсе это не херня, — говорил Арно как будто не с Филиппом вовсе, а сам с собой, разливая заново по рюмкам холодную воду из-под крана и капая в рюмки валерьянку. Затем Селонже и Монсальви оба опустошили свои рюмки. — Грёбаная срань… Я думаю про тот жуткий случай из тинэйджерства Катрин, и мне теперь страшно, что моя дочь Изабелла тоже от такого — домогательства и попытки насилия — не застрахована. И ведь Изабелле ещё взрослеть, ещё жить в этом долбанутом на всю голову и враждебном к женщинам мире. Обидно мне за Катрин, что она даже родителям побоялась жаловаться на того ублюдка — не то что начальству. Я бы на её месте тоже ничего не сказал родителям, для которых жертва «сама дура виновата». Своими руками бы сейчас того ублюдка на суши разделал. И ведь это ублюдище, которое чуть Катрин в её тринадцать не изнасиловало, продолжало ходить свободно по земле без смирительной рубашки и намордника только потому, что Катрин была подавлена стыдом и страхом. Теперь перед Катрин стыдно, что я был такой дубина, которому лишь бы «над фемками рофлить».
— Знаешь, Арно, я вот о чём задумался. Я часто вытаскиваю Фьору в её свободное время развеяться в моей тусовке металлистов с рокерами и готами. Фьора вроде бы мне говорит, что ей нравится бывать в компании моих друзей, но что, если она так говорит нарочно, чтобы не обидеть меня? Тогда как на самом деле в привычном для меня кругу ей некомфортно находиться? — задавался Филипп новыми для него вопросами. — Вдруг она не чувствует себя в безопасности?
— Вот лучше тебе с Фьорой поговорить серьёзно на эту тему. Я думаю всё же, если бы ей не нравился твой круг общения, она бы тебе это сама сказала. Впечатление прямодушной девушки производит, — высказал свои соображения Арно. — Хотя лучше тебе напрямую с ней это обсудить. Я тоже намерен серьёзно поговорить с Катрин. Извиниться перед ней за то, что в плане эмпатии был сущее бревно с нею.
— Я тоже хорош — с позиции снисхождения и насмешливости рассуждал о феминизме с отцом Фьоры и прямо в её присутствии. Может быть, поэтому она со мной не была до конца откровенной, рассказывая о её жизни в Италии. Так что не одному тебе нужно извиниться. Ладно, Арно, спасибо тебе за валерьянку и за отличную компанию. А я пойду Фьору поищу. Бывай здоров, — обменявшись с Арно рукопожатиями, Филипп покинул ванную и спустился по лестнице вниз, идя на негромкие, но всё же уловимые для слуха голоса Фьоры и Катрин, доносящиеся со стороны кухни…

Какое-то время подруги — Фьора и Катрин — пили чай в молчании, иногда закусывая крекерами.
Иногда обсуждали, на какие новые фильмы сходить в кино.
За окнами дома тем временем занялся рассвет, наступившее утро прогнало ночную тьму.
Тихую беседу подруг прервал стук в дверь кухни, повернулась ручка, открылась сама дверь, и порог кухни переступил Филипп — уже успевший проснуться и привести себя в порядок.
— Фьора, Катрин, доброе утро, — пожелал он обеим. — Вы что, обе всю ночь не спали?
— Доброе утро, Филипп, — пожелала Катрин.
— Не спали, как видишь. Болтали о всяком разном, чай с крекерами лопали, — Фьора хихикнула и съела ещё один крекер.
— Катрин, спасибо вам за гостеприимство и весёлые посиделки за киношками, — поблагодарил Селонже хозяйку дома.
— Рада, что вам всем было весело, — откликнулась миролюбиво Катрин.
— Фьора, ты собираешься домой? Я обещал твоему отцу, что привезу тебя домой рано утром, — обращены были его слова уже к Фьоре.
— Да, Филипп, я сейчас. — Фьора допила чай и закусила ещё одним крекером. Встав из-за стола, она подошла к Катрин, чмокнула её в щёку и сказала, что собирается домой, поскольку отец просил приехать утром.
Катрин с Филиппом и Фьорой проследовала в коридор. Фьора и её спутник быстро обулись и попрощались с хозяйкой дома. Фьора перед уходом крепко обняла Катрин. Только после этого она с Филиппом покинула дом подруги.
В полном молчании Фьора прошла с Филиппом до его машины — чёрного «Хёндая». Ни слова не говоря, Филипп уселся на водительское сидение, Фьора уселась на пассажирское, оба пристегнули ремни безопасности, и молодой мужчина занялся тем, что заводил машину. Фьора рассеянно наблюдала или за пролетающими в небе птицами, или за вылизывающим себя котом на крыльце одного из домов.
— Фьора, я должен тебе сказать нечто важное. Об этом мне нельзя молчать, — нарушил молчание молодой человек.
— Что ты хочешь мне сказать? — немного недоумевала Фьора.
— Ты только не подумай ничего плохого. Я случайно слышал твой разговор с Катрин. Так что я знаю про тот жуткий случай с тобой годичной давности, когда тебя чуть в тюрьму не упекли и травили едва ли не всей Италией в формате медиа. И всё потому, что твой кузен та ещё мразина, падкая на беспомощных девчонок-тинэйджеров.
— Вот зачем ты мне про это сказал? К чему? — Фьора мгновенно побледнела, почувствовав, как у неё похолодела кровь в венах. — Я думала, что хоть во Франции не будет никого, кто бы знал о том, что у меня судимость! Новая обстановка, новые люди, новая жизнь… Что, скажешь, что я сама виновата в произошедшем? Нечего было после репетиции в колледже в машину кузена садиться? — зазвучали в голосе девушки надрывные нотки.
— Я разве тебя в чём-то обвинял? — резко оборвал её Филипп. — Я лишь хотел сказать, что понимаю причины, повлиявшие на твоё становление феминисткой. Я ведь думал, что масштабы проблемы насилия и домогательств феминистками раздуваются, для меня всё это носило какой-то абстрактный характер.
— Что же изменилось теперь?
— Я понял, что это никакая не абстракция, не преувеличение. Это серьёзная проблема, когда какие-то дерьмоголовые выродки думают, что им сойдёт с рук вывоз девчонок и даже взрослых женщин в лесополосу и насилие над ними. Теперь я лучше понимаю, почему ты не особо со мной откровенничала про твою жизнь в Италии до переезда во Францию. Я на твоей стороне, Фьора. И твой бывший — конченый придурок и мудак, который ногтя твоего не стоит, раз в сложное время от тебя отвернулся.
— Вот, видишь, для тебя вся феминистская повестка до сегодняшнего дня была абстракция и нечто, не имеющее к тебе отношения, а для меня и моих подруг, для других женщин — это обыденная реальность. — Фьора тихонько рассмеялась, но в смехе её не было ни малейшего намёка на веселье, скорее прорвавшееся сквозь броню души прискорбие. — Я боюсь становиться матерью в этом больном на всю башню мире, боюсь тем более рожать в этот мир девочку…
— Фьора, я считал, что современным феминисткам просто лишь бы хайпануть, что они страдают ерундой вместо решения «реальных проблем», тогда как они как раз-таки обращают внимание на реальные проблемы. Прости, я заблуждался.
— Я не держу на тебя злости, — успокоила его Фьора.
— Хотел тебя спросить. Я же тебя выдёргиваю из дома потусить с моими друзьями — готами, рокерами и металлистами. Тебе вообще комфортно в нашей компании?
— Мне с тобой и с ними очень даже комфортно. Почему должно быть наоборот?
— Ну, мало ли… Может быть, ты себя в безопасности не чувствуешь с незнакомыми тебе людьми.
— А почему я не должна себя чувствовать в безопасности с тобой и с ними?
— Подумал, что тебя может это триггерить.
— Не переживай на этот счёт. Твои друзья — отличные ребята. И они мне нравятся — приятные люди. Сейчас я бы очень хотела оказаться дома, с отцом, а ты сидишь у нас в кухне — и мы все втроём пьём горячий кофе с молоком и шоколадкой… И я бы ещё хотела вытащить тебя с моим папой в кино.
— А мне нравится ход твоих мыслей! Значит, заезжаем за твоим папой — и едем в кино все вместе! — с энтузиазмом откликнулся Филипп, нажимая ногой на педаль газа и тронувшись с места, уверенно ведя машину, попутно закрыв окна и включив кондиционер.
Фьора улыбнулась своим мыслям и откинулась на спинку сиденья, расслабившись и наблюдая за проносящимися перед её глазами видами за окнами машины.
Глаза девушки слиплись сами собой, и вскоре она провалилась в лёгкую дрёму.

Катрин сидела в кухне и по новой заварила себе чай, закусывая оставшимися крекерами. Покончив же с вкусностями, она встала из-за стола и подошла к подоконнику, из пачки достала одну сигарету и, подпалив кончик зажигалкой, сделала большую затяжку, выпустив изо рта струйку дыма.
Лоиз и Лоренца ещё спали, так что Катрин была предоставлена полностью своему уединению и отгоняла от себя нерадостные мысли тем, что медленно выкуривала до фильтра одну за другой сигареты.
Катрин прекрасно понимала, что травить свой организм никотином — такое себе средство прогнать из головы плохие мысли, но облегчение ей это принесло. По крайней мере, из головы исчезли вообще все мысли, осталась только расслабленность во всём теле.
— Катрин, с добрым утром! — прервал Арно её уединение, войдя в кухню и прикрыв за собой дверь.
— Доброе, - ответила отстранённо Катрин.
— Чёрт, ну и вонь здесь стоит от этих сигарет! — Арно рванулся к окну и раскрыл его настежь. — Дышать нечем!
— Ну, окно открыто — скоро всё выветрится. Тем более что дети у твоей мамы и не видели.
— Ты думаешь, меня сугубо это волнует, а не то, что ты свой организм убиваешь? Ты хоть представляешь, сколько всякой дряни намешивают при производстве сигарет, Катрин?
— Ради бога, Арно, хватит чтений морали, — устало откликнулась Катрин, затушив сигарету о дно пепельницы.
— Ты что, в могилу захотела раньше времени? У тебя лёгкие и сердце лишние? И как давно ты куришь?
— Всего только месяц, и то в редких случаях — когда стресс снимаю, которого в моей жизни предостаточно. И держи свой ЗОЖ подальше от меня! — взорвалась Катрин, стукнув кулаком по подоконнику.
Не говоря ни слова, Арно схватил пачку сигарет, ногой нажал на педаль мусорной корзины и выбросил, не обратив внимания на протест Катрин.
— Можешь, сколько влезет, сейчас орать на меня матом — я не собираюсь спокойно смотреть, как ты себя в могилу сводишь.
— Поглядите, заботливый какой! — Катрин упёрла руки в бока и зло фыркнула. — Что-то не просыпалась в тебе эта заботливость, когда я на себе одна вывозила работу, бытовуху и большую часть забот о детях!
— Всё, оставим это — я понял, что был болваном и валенком, я ведь не понимал раньше — насколько нелёгкий ежедневный домашний труд. Так что теперь тебе не придётся одной на себе всё тащить по дому. И я понимаю, что очень виноват перед тобой в том, что до сегодняшнего дня был глухой к твоим проблемам и к проблемам твоей социальной группы. Прости, Китти, — проговорил Монсальви с сожалением, опустив голову и уставившись в пол, снедаемый раскаянием. — Я случайно подслушал твой разговор с Фьорой. Прости, знай я раньше о том, что ты чуть не подверглась насилию в тринадцать лет, я бы уж точно не обесценивал все эти проблемы феминистских повесток и уж точно не рофлил бы над феминистками, которые с этими проблемами пытаются бороться. Мне жаль, что ты не могла мне доверять из-за моей твердолобости, и что даже родителям боялась много лет назад пожаловаться.
— Я тебя прощаю, конечно, Арно, — проговорила тихо Катрин, совладав со своим чувством полнейшего шока. — Последствия мужской гендерной социализации изживать из себя не всегда легко. Всё же спасибо, что наконец-то принял мою сторону, что теперь не считаешь блажью всё то, что важно для меня. Признаться, я уже и не верила, что достучусь до тебя когда-нибудь. Иногда мелькали мысли о разводе…
— Погоди! Как о разводе?! Катрин, какой развод? — встревожился Монсальви, потрясённо воззрившись на жену. — У нас же семья, дети, я люблю тебя…
— А потом ты откопал в себе эмпатию, и я подумала, что в нашем браке есть то, ради чего его стоит сохранять. — С ласковым ехидством улыбнувшись, Катрин подошла к мужу, обняв его и чмокнув в щёку, получив в ответ поцелуй в макушку.
_________________