Карта ролевой игры "Викинги. Властители морей"

Широко расставив ноги и сжав кулаки, я навис над поверженным противником, которого только что вырубил ударом топора. Мужик лежал лицом в грязи, раскинув руки и ноги в стороны. Я глубоко вздохнул, почувствовав что кто-то подкрадывается со спины, но не обернулся, позволяя противнику подойти ближе. Резко развернувшись, отразил удар мечом. Оружие нападающего отлетело в сторону. Я схватил мужчину за кожаный пояс и длинные волосы и впечатал его головой в стену дома, как таран. Череп мужика словно прогнулся вовнутрь, шейные позвонки не выдержали удара и с хрустом сломались. Я разжал руки и мужик бесформенной грудой упал к моим ногам.

Привесив меч обратно на ремень, я зажал в руке нож, а в другой поудобнее перехватил топор и со всей силой ударил ногой в дверь дома. Дерево треснуло и дверь отскочила к стене.
Внутри было намного темнее, чем снаружи. Сделал шаг внутрь, ощущая что не один, чувствуя запах страха. Гнев – самая ненавистная из эмоций, которой я не позволял влиять на свои поступки и людей в моей жизни, один раз вырвавшись, теперь всё чаще владела мною. И сейчас снова взревела. Да и зачем сдерживать его теперь?
Что-то мелькнуло в темноте и я получил увесистый удар в плечо, а следом по ноге, под колено. Нога подломилась, и падая на колено, я выпустил из руки топор, выбросил её вперёд и схватил едва различимого в темноте врага за одежду. Нанёс резкий удар снизу. Лезвие ножа вошло глубоко в тело и я дёрнул за рукоять в сторону, вспарывая живот противника. Хлюпанье и крик слились в предсмертный стон и человек рухнул рядом.

Подобрал топор и с усилием поднялся на ноги. Удар был сильным и правая нога отказывалась подчиняться мне как прежде. «Я не буду хромать, пока обе мои ноги одной длины» вспомнил я слова из услышанной от скальда саги и, сделав над собой усилие, твёрдо наступил на повреждённую ногу.

Эти люди – жители Андернаха, попадавшиеся на моём пути, стали объектами моей ярости, ненависти к себе и я срывал на них эти чувства, не зная ни жалости, ни пощады. Никогда прежде я не был так жесток и собственные действия заставляли меня ещё сильнее ненавидеть себя, но я не прекратил. Не остановился. Не смог. Воспоминания были пропаном, а владеющие мной эмоции пламенем, и оно разгоралось только ярче, раздуваемое пылом схватки. Презрение к себе нашло выход в смерти других. Многих других, не имеющих никакого отношения к моему унижению.
Какой по счёту это был дом я не знал. Выпустив из кулака тёмные волосы, я сильно толкнул девушку в спину. Она споткнулась и упала в размытую дождём грязь дороги. За моей спиной, в глубине дома, с надрывом плакала женщина, ей вторил слабый, тонкий голос ребёнка и разгоралось пламя. Оно лизало стены и косяк входной двери, отрезая путь к выходу. Никогда я ненавидел сильнее, чем сейчас. Никого больше, чем себя.
Квадратное основание дубины со всей силы обрушилось на лицо. Ослепляющая боль взорвалась в виске и глазе, её раскалённые осколки рикошетом разошлась по всему телу. И это было, на удивление, хорошо. Эта боль перекрывала всё, что я знал и чувствовал. Дух захватило так сильно, что замерло сердце. Его последний глухой удар прокатился эхом по утомлённому борьбой с собой телу, наполнил звоном голову и растворился в сгустившейся темноте. Мне это нравилось.
Темнота обняла меня, утешила и вернула ощущение мира. Покоя.
Я чувствовал, что парю в прозрачной, бесконечной высоте, ощущая в себе лёгкость и радость благополучия. Так хорошо. Где-то слышался смех Эрна и Асы, а за опущенными веками я видел свет летнего дня. Нежные пальцы коснулись моей щеки, ласково прошлись по скуле, подбородку и задержались на губах. Так было раньше, до рождения Асы. Неужели то время вернулось? Я улыбнулся, всё ещё чувствуя подушечки тонких пальцев на своих губах и приоткрыл глаза, ожидая встретить взгляд голубых глаз Хельги.
Но это была не она.
С худого и бледного, с заострившимися чертами лица, на меня пустыми глазницами смотрела Хель. Темнота её глазниц затягивала, не давала отвести взгляд, проникала в меня, наполняла сознание и гнала прочь боль. Ласковая и милосердная.



*Хель (др.-сканд. Hel) — в германо-скандинавской мифологии повелительница мира мёртвых.

Вальхаллу я представлял себе иначе. Легенды рассказывали нам о нескончаемом пире и увеселениях, что можно заслужить себе пав в бою. Но хорошо мне было только по началу, а затем пришла боль. Она разрывала меня, затмевала сознание и не знал я попал ли в Хельхейм или боги посмеялись надо мной и оставили мучиться и жить.
Я не хотел жить и от сердца желал, чтоб благословенная темнота, накрывающая меня своей милостью, поглотила совсем. Но снова чувствовал холодную воду на своём лице, равнодушные, осторожные касания и боль - они не давали мне уйти в Асгард, я ненавидел их.

Не знаю сколько прошло времени, не помню когда именно, но в один из дней я смог разлепить глаза. Я качался на морских волнах, надо мною слепя синевой раскинулся шатёр неба. Вот может теперь я на подходе в Вальхаллу? Красоту небосклона и моих надежд заслонила собой темноволосая девушка. Она некоторое время смотрела на меня, а потом я снова почувствовал на лице холодную тряпку и боль.

Я всё чаще приходил в себя, стал снова различать голоса и слова родичей. Мы возвращались с земли германцев и, судя по всему, скоро пристанем к родному берегу. А я так надеялся не вернуться.

В следующий раз я очнулся от сильного толчка - наш драккар бросил якорь. Мимо меня сновали родичи, разгружая награбленное в набеге, а затем меня подхватили несколько пар крепких рук и меня снова накрыла темнота.

Холодная вода на моём лице. Открыв глаза я понял что дома.

Монотонное бормотание лишало меня сил. Я хотел открыть глаза, но не мог этого сделать. Колеблясь на грани яви и сна, я хотел позвать Хельгу, убедиться что я дома, что с ней и детьми всё в порядке, но голос тихо и монотонно плывущий надо мной погружал меня в сон. Но и уводил боль, как я только что осознал. И всё равно я хотел, чтобы это прекратилось, хотел...

Когда я снова очнулся в комнате было тихо. С трудом разлепив глаза, я увидел, что почти стемнело. В голове словно туман сгустился, но резкой боли больше не было. Мне казалось что я помню как кто-то мягко касался моих ран. Эти тёплые, заботливые руки успокаивали, исцеляли. Сон или это действительно было?

Какое-то движение привлекло моё внимание и, стараясь не делать резких движений, я покосился в сторону. Я уже видел эту девицу. Закрыл глаза и снова открыл их. Да, на корабле. Именно она ухаживала за мной. И тут, дома. Рабыня, не Хельга.

Веки тяжело сомкнулись. Должно быть Хельга уже ушла из дома. Вернулась к своим и увела наших детей.
Я этого так не оставлю. Если богам будет угодно и я выживу – мои сыновья будут расти в этом доме.

Я снова открыл глаза и посмотрел на рабыню. Хотел подозвать её, попросить воды, но с губ не сорвалось ни звука.


Голос за дверью принадлежал племяннице – Гвендолин. Я прислушался, пытаясь понять, что именно она говорит, но всё что расслышал было «Хельга» и «жизнь». О чьей бы жизни они там не говорили, важным было то, что Хельга была в доме. Почему? Этот вопрос возник и никак не хотел идти из моей головы. У неё было достаточно времени, чтобы вернуться к своим, так почему она здесь?

- Хельга... – тихий шёпот не был бы услышан, даже если бы кто-то стоял рядом. – Хельга... – снова попробовал я позвать жену и получилось чуть громче. – Хельга...

Пленница подняла голову и посмотрела на меня.

Не расслышала девка слов, что я говорил, но поняла, что пить хочу. Дала отвар горький, а мне воды хотелось студёной или браги домашней.
Хорошо заботилась она обо мне, хоть и прятала глаза, наверняка полные горечи и безысходности как у всех рабов. Тяжело, наверное, ухаживать за убийцей своих родных и близких, но она ничем не выдала своих мыслей, разве что смутилась, обтирая меня. Молодая совсем. Лицо светлое, взгляд открытый - видно, что нет зла на уме и в сердце. Разглядывать и наблюдать за ней было сейчас единственным доступным мне занятием и я остался доволен тем, что увидел. Оставлю у себя, решил я. Она сможет позаботиться о необходимом для меня, Барга и Эрна, пока я снова не женюсь. Еду готовить, рубахи латать, да мало ли работы в доме и хозяйстве - хорошая рабыня не будет лишней.
Закончив, она вернулась в свой тёмный угол и я снова закрыл глаза.

Дома и стены лечат. Сколько времени мы были в пути из набега я не знаю. Может две недели, а может и того больше, и хоть всё чаще в пути сознание возвращалось ко мне, боль уходить не желала. Всё изменилось сейчас, за какие-то считанные часы. Была ли эта родная земля и близость родных или дар врачевания волкири, но боль почти оставила меня, оставив после себя усталость и опустошение.

И снова кто-то обтирал меня. На этот раз прикосновения были знакомыми, так же как и запах сидящей рядом женщины. Её я мог узнать даже не открывая глаз - Хельга. Женщина, на которой я женился четырнадцать лет назад, которой доверил дом и воспитание своих детей, любил и почитал, как должно мужу.
Женщина, что таит в себе грех, отвратительнее которого трудно придумать. Я был слеп столько лет. Не видел, а может не хотел видеть. Доверил ей самое ценное, что у меня было, а она испачкала, растоптала и унизила.
Я должен её ненавидеть, но я ненавижу себя. Ненавижу радость от того, что она сидит рядом и ухаживает за моими ранами. Ненавижу себя за то, что хочу удержать её рядом. Ненавижу себя, не сумевшего за все эти годы вытеснить из её нутра и помыслов грех.
То чувство, короткую вспышку которого я испытал, когда она объявила что разводится со мной, снова вспыхнуло во мне. Ненависть. В тот момент я хотел убить её. Но очень скоро понял, что ненавижу не её, а себя. И что даже убив её, не смогу избавиться от этого чувства. Всё-таки жаль, что я не умер в этом бою.

Кто-то вошёл в комнату. Открыв глаза я убедился, что это всё та же самая рабыня. Мне нечего было сказать ей и я снова закрыл глаза, но чувствовал, что она смотрит на меня, разглядывает. Похоже, ей тоже нечем заняться, кроме как следить за тем, чтоб я не испустил дух. Шла бы лучше на кухню или в поле - Хель раздумала забрать меня.
Я приподнял руку и поманил её ближе.

- Принеси мне воды, - тихо и невнятно прозвучали слова мои, но я надеялся, что она поймёт меня.

Дверь снова открылась и вошли дети, а следом за ними и Хельга.

Жена... Она остановилась у двери и обратила свой взгляд на рабыню и я решил не обращать на неё внимание. Дети подошли к кровати и остановились. Так торжественно, как будто у погребального костра. Слабо похлопав рукой рядом с собой, я разрешил Эрну и Асе залезть ко мне. Барг - мой старший, остался стоять рядом. Он единственный из них кто понимал, или думал, что понимает происходящее. Я посмотрел в его лицо и кивнул. Облегчение разгладило напряжённые черты лица. В свои тринадцать он был уже почти мужчиной, моей опорой и надеждой.
Эрн залез на кровать и неосторожно навалился на меня. Я ждал вспышку резкой боли, но она была терпимой. Настолько меньшей, чем ожидалось, что я тут же подозвал Барга и попросил помочь мне сесть.

Барг остановил рабыню и они вместе помогли мне сесть повыше, подложив под плечи свёрнутую шкуру. Асу смотрела на меня широко раскрытыми глазами, не выпуская палец изо рта.
Теперь я почти сидел и смотрел в личики расположившихся по обеим сторонам от меня детей. Потрепал по волосам Эрна и поцеловал в макушку Асу.

Рабыня выскользнула за дверь, оставив нас одних.

- Почему ты всё ещё здесь, Хельга? - спросил я не глядя на неё.

Эрн обнял и прижался щекой к моей груди. Я медленно, успокаивающе гладил его по спине, а другой рукой прижимал к себе всё так же сосущую палец Асу.

- Твои родичи отказались принять тебя обратно? - я посмотрел в глаза Хельги, надеясь понять по лицу говорит ли она правду.

Хельга всегда была разумной и сейчас то, что она говорила нравилось мне. Всё, кроме последних её слов.

- Барг, уведи Эрна и Асу. Нам с вашей матерью поговорить нужно, - попросил я сына, и поддержал Асу когда она слазила с кровати.

Когда дверь за детьми закрылась я снова посмотрел на Хельгу:

- Не ожидал я от тебя таких слов, - честно признал я. - Никогда не думал, что сможешь так просто оставить их. - Сейчас я смотрел на неё и как-будто впервые видел. И ещё одна невидимая нить когда-то соединявшая нас оборвалась. - Но я принимаю твоё решение. Принимаю с радостью. Ты получишь обратно своё приданое, утренний дар и даже больше, как только я буду снова на ногах. А теперь уходи.

Слишком молчалива была Хельга, слишком безучастна, словно не касалось её уже всё это. Я смотрел на неё и не понимал, что с ней случилось. Она могла оставить меня, коль был ей противен, но никогда не мог я себе представить, что она оставит наших детей. Откажется от них, как от приблудных щенков, согласится никогда не видеть и сможет просто уйти. Хельга была любящей матерью...

- Стой, - остановил я её уже в дверях. - Я не верю тебе. Посмотри на меня, Хельга! - требовательно окрикнул я её. Хотя "криком" свой срывающийся голос мог бы назвать только я сам и то только потому, что он резкой болью отозвался в голове. - Скажи, что ты задумала, женщина, - игнорируя нарастающую боль, я стал пытаться встать с кровати, - Скажи, какие беды ты ещё хочешь накликать?

Она медлила и не оборачивалась. Я понял, что не ошибся, эта трусиха действительно не собиралась отвечать за свои поступки. Она хотела малодушно покончить со всем одним махом, оставив меня в ещё худшем положении чем я уже был сейчас.
Превозмогая боль и грозящую поглотить сознание темноту, я сел и выпростал из под покрывала ногу, собираясь остановить её чего бы мне это ни стоило.

- А когда-нибудь касалось? - не сдержавшись я вспылил. - Скажи, Хельга, занимал ли я когда-нибудь главенствующее место в твоей жизни и мыслях, как должно мужу? Было моё мнение важным для тебя? Или ты всегда...

Я оборвал себя на полуслове, поняв что это разговор ни к чему не приведёт. Что я только снова дам ей возможность ещё раз унизить себя. Но даже дух перевести не успел, как она продолжила кричать

- Ты? - горькая, неверящая усмешка скривила мои губы. - Нет, Хельга, не ты распоряжаешься своей жизнью. Разве по собственной воле ты выбрала бы себе судьбу, которой следуешь сейчас? Нет. Ты позволяешь управлять собой, рушить свою, мою и жизни наших детей. - Я схватил её здоровой рукой за запястье и не скрывая злости процедил: - Кому? Кому ты позволяешь властвовать над нашими судьбами?

- А тебе не всё равно? - протолкнул я через горящую, сухую гортань ещё один вопрос. - Разве ты была бы не рада моей смерти, Хельга? Разве не этого ты хотела? - Я выпустил её запястье из своей руки и тяжело упёрся обеими руками в тюфяк, пытаясь сохранить равновесие и не упасть. - Я искал её. Да, искал! Но боги отказались от меня, - невесёлая улыбка коснулась моих губ и залегла горьким складками в уголках. Какая ирония. Гордый! "Глупый" подошло бы мне куда больше. - Гордости больше нет, Хельга. Вся моя жизнь, всё, что считал незыблемым, оказалось обманом. Мне нечем гордиться. Разве я был не прав, когда искал смерти?

Сил почти не осталось. Я медленно опустился на бок и упёрся плечом в изголовье.

И опять она не назвала имя. А нужно ли? Маленькие детали, что казались раньше странными, но объяснимыми, не раз возникавшие за годы их брака, нашли на кануне развода себе другое объяснение. Отвратительное, грязное, о каком бы я сам никогда не подумал. Но и молчание было подтверждением.

Виноватой выглядела Хельга, а должна была бы быть равнодушной. Детей только что бросила, а теперь сидит в ногах и просит за них.
Никогда не забуду, что сделала она. Никогда не смогу понять. Но ответить я ей не успел

- Гвендолин, всё хорошеешь, девочка, - поприветствовал я племянницу. - Всё ли готово к твоей свадьбе?


Гвендолин засуетилась со своими порошками, а я устало откинулся на кровати. Вымотал меня разговор, очень хотелось остаться одному, но я терпеливо снёс все действия племянницы, лишь время от времени посматривая на стоявшую в стороне Хельгу.
Когда Гвендолин закончила и засобиралась, я вспомнил о темноволосой рабыне. Наверное и сегодня пошлют её сидеть рядом, а нужды в этом не было.

- Гвендолин, работы много в доме Одноглазого - к свадебному пиру готовятся, шутка ли. Возьми с собой нашу новую рабыню - пусть помогает там, а Безбородому передавай поздравления от меня. - Племянница кивнула, - И помни, девочка, твоя семья всегда за тобой, - решил напомнить я ей, хотя знала она это конечно.

- Передай ей мою благодарность, - уважительно склонил голову, подкрепляя свои слова.

- Хельга, я не понимаю тебя, - покачал я головой, - а ты, ты себя понимаешь? Ты развелась со мной, навлекла позор на нас обоих. На меня смотрят теперь как на мужчину, который не мог уважить свою жену. А теперь ты говоришь, что любила меня, что брак наш не был тебе в тягость. Хельга...

Перебила она меня и я принял отвар из её рук. Пока пил наблюдал за ней, а Хельга улыбалась. Чему? Уж не мои ли слова развеселили её? Но заметил я и то, что выглядела она теперь умиротворённой, словно высказавшись избавилась от ноши. Я допил и вернул ей пустую чашу.

- Скажи мне, Хельга, если правда то, что говоришь ты, почему развелась со мной?

Она встала и пошла к двери. Рука невольнo сжалась в кулак, буд-то слова рвущиеся с языка можно было удержать таким образом.

- Ты вернёшься? – сухо упали между нами слова, которые мне лучше было бы не говорить, но сдержать их я не смог.

Запуталась. Нет, всё-таки мне её не понять. Но может и не надо? Сделанного уже не воротишь. А она тут, смотрит на меня и не вижу я в её глазах сомнения или лжи. Сколько боли причинила, сколько её вынесла...
Наверное я слишком долго молчал, потому что Хельга, так и не получив ответа развернулась и пошла к двери.

- Не уходи.

Я хотел сказать куда больше, но гордость, эта проклятая гордость шептала мне "Не делай этого! Кто предал однажды, предаст вновь". Я не хотел верить, что будет так, но и говорить то, что рвалось наружу не стал. Возможно когда-нибудь.

Она не ответила мне и ушла. "Запуталась" вспомнил я её слова. Сейчас я понимал, что тоже запутался. Даже то, что казалось совершенно ясным, на проверку оказалось не тем, что я думал. Или всё так и Хельга вводит меня в заблуждение? Нет, это не имеет смысла, а Хельга никогда не была глупой или взбалмошной. Её подавленность, скандалы, развод, вспоминал я, у всего этого была причина, которую нельзя объяснить тем, что она запуталась. Но всё изменилось за время их набега. Почему? Неужели только разрушив, она смогла понять как было дорого то, что мы имели? Возможно.
"Я тебя любила. Твои, наши дети были рождены в любви. Ты был мне нужен, очень нужен. Нужен как никто." А как ты мне была нужна, Хельга, с того самого дня как встретились наши глаза на празднике урожая шестнадцать лет назад. Мне тогда едва исполнилось девятнадцать, но однажды разглядев, я знал, что только её хочу ввести в свой дом женой. И мне пришлось ждать два года, но никогда после я не пожалел о своём решении, никогда не желал себе другой супруги и матери своим детям. Что же ты натворила, Хельга? И почему я не могу возненавидеть тебя? Это было бы только правильно. Но вместо этого я думаю о том, как удержать тебя.
Через некоторое время отвар подействовал и я провалился в сон.

Разбудил меня далёкий, неясный звук. Он ласкал мой слух, хоть я и не мог понять откуда он исходит и чем влечёт меня. Я открыл глаза и прислушался. Это пела Хельга. В комнате было уже темно, а значит я проспал большую часть дня. Должно быть она укладывает Эрна и Асу. Я представил себе эту картину и в душе моей воцарился покой. Потому что это правильно, и именно так должно быть всегда.

Уснул я вчера под пение Хельги, и проспал всю ночь как убитый. Но чувствую теперь, что силы вернулись ко мне. Тёплые солнечные лучи так и манят выйти на улицу, а в доме так тихо, как будто один я тут. Возможно так и есть и все ушли на свадьбу.
Я медленно сел и опустил ноги на пол. После нескольких недель бездействия они были слабыми и не было у меня уверенности, что устою, поднявшись. Мне следовало бы позвать кого-нибудь, но не хотел я показывать свою слабость и, передвинувшись на кровати, взял с сундука свои штаны. Надеть их было не трудно, а вот как встать, удержать равновесие и зашнуровать их, я пока плохо себе представлял.
Вцепился рукой в изголовье, а другой оттолкнулся от кровати и встал. Ноги, и правда, держать не хотели. Покалывало их словно иглами – того гляди упаду. Постоял так некоторое время и отнял медленно руку от изголовья, чтобы штаны подтянуть да зашнуровать. Или мне так казалось, или правда очень медленно продвигалось дело. То и дело я останавливался, чтобы сохранить равновесие. Когда с этой задачей было покончено, я решил, что способен на большее и сделал один шаг к двери. Ноги гудели, в раненой эхом отдавалась тупая боль, но это не могло отвратить меня от цели и я упрямо двинулся сначала к двери комнаты, а потом через большой зал на улицу.
Мне кажется, что прошло очень много времени, но я, наконец, шагнул за порог своего дома и без сил рухнул на лавку, что стояла у порога. Тяжело откинувшись спиной на стену дома, я перевёл дух и улыбнулся. Я всё-таки сделал это.

- А ты не знаешь как? - не открывая глаз и не переставая улыбаться, ответил я.

Погожий день и присутствие Хельги радовали меня. Я легко похлопал по лавке рядом с собой, предлагая ей сесть.

- Почему ты не на свадьбе? Всё-таки выдаём замуж одну из наших, - я, наконец, открыл глаза и посмотрел на Хельгу. - Ты должна быть там, и детей возьми с собой им понравится обряд.