Сборник "И жизнь, и чувства, и любовь..."

 » Безликий

Всем доброго времени суток!
Я с новым рассказом , в очередной раз получилось что-то странное =))
Но все-таки, надеюсь, Вы найдете в нем что-то интересное для себя.
Это уже третий рассказ, на определенную тему, с восточными мотивами, как я говорю =)
Лежит он в моем Архиве - блоге, там читать будет удобнее А чтобы перейти, кликайте на обложку
Мне будет интересно узнать Ваши впечатления, поэтому очень их жду
За сим заканчиваю болтать...

Итак, 17 век, феодальная Япония, в одной из провинций...

 » Ходящий в Тень

~ можно прочесть и в блоге ~

Он заглушил машину, остановившись на обочине дороги у металлического ограждения. Невысокого, и на вид не такого уж крепкого. Жена пристально смотрела на него, и он знал, что она думает об этом. Как может спасти какое-то ограждение, когда оно само держится за какой-то обрывок земли, за которым пропасть.
– Давай выйдем, посмотрим. Тут везде так красиво, что на каждом шагу можно останавливаться и...
– Да-да, знаю, – она не дала договорить и резким движением открыла дверцу со своей стороны.
Все ее настроение было в этой резкости, в знаках, которое подавало ее тело, хоть она и пыталась сдерживаться. Голос ее звучал мягко, но, казалось, дотронься он до нее и тут же обрежется.
Тихо вздохнув, он вышел из машины.
С одной стороны – гора, чье старое, покрытое трещинами, тело давно измучено проложенными дорогами, врытыми трубами, железом, металлом... Эта старушка возвышалась над ними, и давно уже была мертва. Он это чувствовал. Ему казалось, что он мог ощущать такие вещи: чувствовать природу окружавших вещей, их – назовите это аурой или энергетикой, импульсами, посылаемыми в космос или из космоса, – а он просто чувствовал, видел все это своим сердцем.
Жена всегда говорила, что он слишком чувствительный. Но ей это не нравилось. То скорее черта женщин, считала она, и хотела видеть больше прагматизма в своем спутнике жизни. Он же был натурой творческой, увлекающейся яркими красками и всем, что вызывало любопытство. Однако он никогда не смотрел на других женщин и хотел черпать вдохновение только у одной музы.
Он обернулся и посмотрел на нее. Муза стала походить на Горгону, и вялая улыбка коснулась губ: нехорошо так думать, она ведь не виновата, что сердце ее остыло к нему. Однако это путешествие, которое должно было взбодрить их обоих, подарить новые впечатления, порывы... Она ведь поддержала его, не так ли?
Он подошел к ней, хотел приобнять за плечи, но передумал.
– Здорово, правда? Такие места вокруг... красота, – улыбнулся, стараясь поддержать беседу.
– Ты только это и повторяешь день за днем, – проворчала жена. Она крепко сжимала ограждение, глядя вниз.
Обрыв был крутой. Внизу – камни, а чуть дальше начинался лес. Темно-зеленый, густой, стоял стеной, словно закрытые двери, и ничего в нем не разглядеть.
Ветер порывисто трепал их летние одежды. Нежно кремового цвета платье с широкой юбкой окутывало тонкую фигуру. Открытые острые лопатки, ключицы, локти, прижатые к телу, и плотно сжатые губы.
«Закрытые двери», – подумал он и с какой-то долей смирения кивнул сам себе.
Снова посмотрел в сторону леса.
– Что ты хотел посмотреть здесь? – вдруг спросила она. – Здесь же ничего нет, только лес. – Покосилась на него и упрямо отвела взгляд. – Мы объехали все примечательные места, наши туристические пометки закончились. Думаю, пора возвращаться.
– В гостиницу? – Зачем он задал этот глупый вопрос, ведь прекрасно понял, что она имела ввиду.
– Домой, – она уставилась на него, раздраженная.
Он сделал вид, будто не заметил этого. Что-то промычал себе под нос. Услышал шумный вздох, и ему почудилось, что он уже наткнулся на первые осколки. А может, он уже давно топчется на них.
– Этот лес связан с одной легендой.
– Тут на каждом шагу какая-то легенда. Послушай, тебе это, наверное, очень интересно, но я правда устала. Поедим домой.
Он старательно не замечал устремленного на него взгляда.
– Говорят, там только одна вытоптанная тропка, и она ведет к буддийскому храму. Он стоит в самой глубине, честно говоря, мне даже интересно, насколько он далеко. Как думаешь, сколько до него идти?
– Это ведь легенда, – послышались хорошо знакомые язвительные нотки. – Может быть час, день, а может и лет сто.
– Может быть, – он улыбнулся. Как будто все хорошо. – Говорят, главный монах в этом храме может ответить на любой твой вопрос. Ты можешь провести там пару дней, помолиться, отдохнуть, загадать желание. Можешь спрашивать его, а можешь и – нет.
– И в чем смысл истории?
– На языке местных название этого леса означает «тень». Найти храм в его глубине не составит большого труда, но вот выйти из леса... Говорят, можно и не вернуться, если твои молитвы будут идти не от чистого сердца. Или если, наверное, главный монах так посчитает, – он мягко усмехнулся и посмотрел на жену.
Подумал, что она все та же красавица. Он мог влюбиться в нее заново. А она в него? Надеялся, что эта поездка поможет освежить их взгляды друг на друга, на их совместную жизнь.
– Вычитал в путеводителе? – без интереса спросила она, возвращаясь к машине.
Он отвернулся. Ему показалось, что он заметил легкий дымок где-то над вершинами деревьев.
– М-м, нет. Я давно хотел здесь побывать, ты же знаешь...
– Ну да, тебе только в буддизм осталось податься. Может, станешь хиппи, пустишься свободной дорогой, и каждому встречному будешь предлагать свои картины? Уверена, найдется тот, кто и впрямь их оценит, не переживай.
Он поджал губы, руки в карманах джинсов сжались в кулаки. Промолчал. Глубоко вздохнул. Ветер сильнее зашевелил кроны внизу.
– Ты идешь? – позвала жена, высовывая голову из салона машины.
Он продолжал стоять у ограждения, глядя на зачаровывающую картину, находя в ней что-то манящее. Вот бы ему написать что-то подобное. Какие краски взять, какой оттенок лучше всего отразит эту тайну, которая будто повисла над этим местом?
– Я бы хотел сходить туда.
– Куда? В лес? Слушай, если хочешь – иди один, у меня нет никакого желания. Я хочу поскорее принять ванну и вернуться к нормальному рациону. Мне надоела здешняя преснятина! Поехали уже!
Он опустил глаза. Когда она перестала его слушать? Когда тот организатор на выставке подал ей бокал шампанского? Или когда стал рассказывать о своей работе в кругах настоящей аристократии?
Он глянул на жену из-за плеча. Ее всегда привлекала светская жизнь. Жаль, что он дать ей ее не смог. Увы, талант и десяток измалеванных, как она выразилась при очередной ссоре, полотен – не равно успеху.
– Я имел ввиду храм, – сказал он, садясь за руль.
– Что? – она капалась в сумочке и уже давно забыла, о чем он ей рассказывал.


Он всю ночь провел, уставившись в потолок. Руки за головой, легкое одеяло сверху, а ступнями ощущал, как щекочет ветерок, залетавший сквозь приоткрытое окно. Было прохладно, но он не обращал на это внимание, все думал о той тропе в лесу.
С ним рядом лежала жена, отвернувшись, укутавшись в одеяло по самую голову.
Должно быть, ей было холодно, но окно по-прежнему оставалось приоткрытым. Это ведь она любит оставлять их на ночь такими.
Да и не так уж рядом она лежала – отодвинулась к самому краю, насколько позволяла кровать.
Если уж так холодно, могла и к нему повернуться, прижаться. А он ведь мог и обнять.
Нет, оба, кажется, давно смирились с холодом, гуляющим между ними.


Утром, как только рассвело, он сел в машину и уехал к той старушке-горе, предварительно оставив записку: «Постараюсь вернуться к обеду. Отдыхай».
«От меня», – мысленно добавил, заводя мотор. Он представил: она лишь фыркнет в ответ и засядет за лэптоп, переписываясь со сплетницами-подружками.
Сколькими выставками заведует ее поклонник? Скольких покупателей он заставил раскошелиться? О, неужели его новая работа настолько высоко оценена критиками, что может получить премию года? Как это чудесно! Как это престижно! Как это ей подходит!
Он резко затормозил, со всей силы нажав на тормоз. Чуть не въехал в предупреждающий знак, что дальше – охраняемая зона, и въезд категорически запрещен.
Вышел из машины. Что ж, он всегда любил пешие прогулки.
Не было здесь никакой тропы. Лес, будто не тронутый человеком, свободный, расправляющий свои ветви там, где захочется.
Он шел вперед и наслаждался: запахом, тишиной, покоем, который царил вокруг. С каждым шагом он будто уходил от той гнетущей реальности, в которой жил последние месяцы. И дело вовсе не в кризисе его творчества, а в разочаровании. Грустно было от того, что человек, которого ты любишь, с которым надеешься делить все, что у тебя есть, вдруг понимает, что ты – не то, что ему нужно. Это он в тебе разочаровывается.
«Это как выстрел в бронежилет – вроде и не убивает, а кажется ты уже начал умирать», – думал он, пробираясь сквозь цепляющиеся за одежду ветви.
Не знал, сколько придется идти, найдет ли он вообще храм, который хотел увидеть.
«Это же легенда», – прозвучал в голове язвительный голос жены.
– Если бы ты дослушала, дурочка, – проворчал он, не сбавляя шаг.
Легенда не в храме, а в дороге. Дойти до него не так уж трудно, а вот вернуться... Не будешь искренним в молитвах и желаниях, сойдешь с обратной тропы, и уже не вернешься.
Но как сойти с тропы, когда ее здесь нет?
Он пожимал плечами и просто шел. Не глядя на часы на руке, стараясь не представлять, что сейчас делает жена, и как скоро предъявит ему те бумаги, о которых, думает, он не знает.


Молодой монах встретил его на подходе к храму, будто ждал. И никто из них двоих не выказал удивления: ни путник, увидев служителя, словно преобразовавшегося из услышанной истории, ни монах, увидев одинокого чужака, с пустыми руками и глазами. С пустым сердцем, следовало бы сказать.
Пришелец вдруг вспомнил, что не взял с собой карманный словарик, какие продаются для туристов. А из головы будто ветром сдуло все старательно заученные им слова.
Но монах ждал, буравил его маленькими темными глазами и ничего не говорил.
Странник поклонился, выказывая уважение. Монах кивнул и жестом позволил пройти дальше. Храм готов был принять гостя.


Он лежал и смотрел в потолок. Руки за головой, ноги – вытянуты, а пол, устланный татами, казался удобнее гостиничной кровати. Здесь царила тишина, здесь всем управляла гармония. Здесь не было ее – вечно раздраженной женушки, недовольной одним его присутствием.
Странно. Когда он стал думать об этом с просыпающейся злостью? Нет, скорее то была ревность.
Возможно, и впрямь неудачник. Возможно, он больше не испытает любви, а единственная вот-вот покинет его навсегда.
Так ли это?
Он смотрел в потолок и думал. Думал, как хорошо ему в этом храме. Так бы и остался здесь навечно.
Его напоили чаем, ему дали комнату, предложив отдохнуть душой и разумом. Его пригласили к алтарю. Он молился и обращался к чужим богам. А когда один из младших монахов обратился к нему на английском, не удивился.
– Лама готов вас выслушать.
Его повели в сад. Там главный монах стоял под старым деревом, низко опустившем свои ветви, будто в поклоне перед мастером. Стоял спиной, опираясь на трость, и не обернулся до тех пор, пока младший монах не ушел, оставив их вдвоем.
Лама взглянул на гостя, и тот вдруг подумал, как же он будет с ним общаться? Или монах тоже знает его язык? Он выглядел настолько старым, древнее дерева, под которым стоял, и, казалось, знал все на свете.
И готов был дать ответ на вопрос пришельца.
А тот растерялся. Смотрел на монаха, знал, что надо о чем-то спросить, но никак не мог упорядочить свои мысли. Не знал, что сейчас важнее всего, что хочет он знать больше остального...
– Почему... – начал и запнулся. Решил продолжить по-другому: – Зачем я... – На том и остановился.
Но кажется, монаху было достаточно видеть его глаза. Он молча поманил его к себе и вложил в руку маленький теплый предмет.


Признаться, он не помнил, как вернулся. Все шел, глядя себе под ноги и думал, что упустил шанс получить ответ на самый важный вопрос в своей жизни. Черт возьми, он ведь даже и не произнес его!
Так что толку бояться, считал он, спотыкаясь. Найти дорогу обратно для него не составило труда. И так, его, не совсем уверенной, поступью услышанная легенда вела его путем реальной и далеко не сказочной жизни.
Он все еще пребывал в своих мыслях, когда голос жены вырвал его из этих странных блужданий:
– Ты слушаешь вообще? Я ведь серьезно!
Он моргнул и сосредоточил на ней взгляд. Она тыкала наманикюренным пальчиком в бумаги, брошенные перед ним на кровати.
– Да, – только и кивнул.
– Да? И это все, что ты можешь мне сказать?
– А что ты хочешь услышать? Скажи и я повторю, – устало вздохнул он.
– Смеешься надо мной? Развод, по-твоему, всего лишь игра? Ты опять витаешь в своем мире фантазий, и, кажется, даже не обращаешь внимания на то, что от тебя уходит жена! Мир рухнет, а ты и не заметишь! – Она всплеснула руками, фыркнула, не дождавшись от мужа никакой реакции, и стала запихивать какие-то мелочи в свою сумочку.
– Ты доберешься сама до аэропорта? Давай я вызову такси... или... как тебе будет лучше? – В его голосе еще были отголоски заботы.
Жена махнула рукой, будто что-то отшвырнула от себя.
– Мечтай дальше, не отвлекайся. Только запомни: я к тебе не вернусь, и можешь не пытаться меня останавливать!
Он поднял на нее глаза:
– А разве нужно?
– Что? – Щеки ее покраснели от возмущения.
– Я спрашиваю: ты что, хочешь, чтобы я тебя остановил?
Она пару мгновений молчала, а потом издала непонятный вскрик, всплеснув руками.
– Иди ты к черту! Хоть что-нибудь когда-нибудь уже сделай!
Дверь хлопнула, обрушив на него с потолка сухую старую побелку.
Он рухнул на кровать, широко раскинув руки, и снова уставился в потолок. Подумал, неплохо было бы остаться здесь еще на пару дней. А может быть, недель...


Он бродил по улицам, смотрел на людей, вспоминал и искал что-то новое.
Бумаги о разводе лежали в прикроватной тумбочке в номере, так и недонесшие до него все детали процесса. Нет, он уже не верил, что что-то может измениться в их отношениях с женой, и, кажется, уже смирился с ее уходом.
Нет, не хотелось держать… Здесь он вдруг глотнул другого воздуха, чистого и свободного. От гнетущего, давящего чувства вины перед ней: что не смог сделать ее счастливой, что разочаровал. И что не смог поселить в ней ту же любовь, какая грела его сердце.
Иногда нити рвутся, и иногда от этого становится легче. Но в тот момент это так же легко спутать с безразличием.
И он шел по пыльным дорогам, предпочитая заходить в безлюдные переулки, сады, о которых не писали в путеводителях для туристов, храмы, когда волна народа отступала к старому городу и расходилась по гостиницам. Он же теперь не торопился с возвращением. Ему нравилось бродить, представлять, какими были эти дороги в прошлом, какие люди здесь ходили…
А находя тихий уголок, окруженный цветущими кустарниками, или беседку, бывало садился там и мог часами смотреть на горизонт. Старушка-гора тихо спала, и он мысленно окрашивал ее очертания в разные цвета. Там, в дали, ему виднелся лес, и он вспоминал о старом монахе.
То, что мудрец дал ему, оказалось всего лишь маленьким черным и гладким камешком. Никаких лишних вкраплений цвета, ничего иного кроме черного.
Он стал всегда носить его с собой, даже не задумываясь, оставлял в кармане джинсов или рубашки, а когда вспоминал про камешек во время прогулок, доставал, разглядывал или просто держал в руке.
Что бы означал этот подарок, думал. Наверняка, что-то символичное, но что? Ни слова не услышав от старца, как понять его дар?
В один из дней он отправился на то место, в предгорье, где они с женой держались за ограждение, как за последнее, что могло бы их спасти от пропасти. Пошел пешком. День близился к закату. Лиловые мазки небрежно расчерчивали небо. Вечер был мягким и теплым.
На дороге у металлического ограждения он увидел мальчишку: лет десять на вид, смуглый, босоногий, в старенькой одежде с американской надписью на футболке. Мальчишка, наверняка, и знать-не знал, что там написано. Такие раздают благотворительные организации, по типу Армии спасения.
Мальчишка сидел, свесив ноги с обрыва, обвив одной рукой медную трубу, сжимая в кулаке гравий с дороги. Болтал ногами и бросал камешки вниз. Пролетая дугой, те бесшумно исчезали в тени обрыва.
Он неспешно подошел к ребенку, приглядываясь к нему. Тот заметил его сразу, но лишь окинул безучастным взглядом и вернулся к своему занятию. Коленки его были в синяках, на одной ссадина уже заживала.
– Привет. – Должен же он был что-то сказать мальчишке, пусть даже тот и не поймет его языка.
Мальчик не ответил. Еще один камешек полетел вниз.
Он шел сюда, привыкший к одиноким прогулкам, а обнаружив компанию… как-то растерялся.
Еще один взгляд на черную шевелюру, потрепанную одежду, и он сел рядом с ребенком, так же свесив ноги с обрыва и ухватившись за металлические трубы, торчащие из оборванного клочка земли. Гора за ними мирно спала, и ощущение присутствия ее могучей фигуры успокаивало.
Глубоко вздохнул, поднял голову, взглянув на темнеющее небо.
Лес внизу зашумел: ветер беспокойно прошелся по его тропам.
Еще один камень полетел следом за ним.
Он взглянул на мальчишку, и вдруг понял, что тот уже давно рассматривает его. Любопытные черные глаза скользят по незнакомому лицу и по рукам: он даже не заметил, как вытащил подаренный монахом камень и стал крутить его в пальцах.
Вот что больше всего заинтересовало мальчишку, и он протянул к нему руку, ладонью вверх. Ребенок, прищурив глаза, подался вперед. Хотел было дотронуться, но отдернул руку, а потом посмотрел ему в глаза. Что-то произнес на местном диалекте.
– Что? Я не понимаю тебя.
Мальчишка указал на лес и сказал на плохом английском, выученном на улицах у множества туристов:
– Лама. Ты был в его храме.
Его собеседник улыбнулся и кивнул:
– Ты что-то знаешь об этом? – поднял гладкий черный камень к глазам.
Мальчишка отвернулся, подобрал с земли новую горсть и уставился на верхушки деревьев вдалеке.
– Он даже ничего не сказал мне про этот камень. А я… не спросил.
– Лама не говорит. Он смотрит, слушает. Говорить должен был ты.
– Ясно…
Целая горсть камешком полетела вниз.
– А что мне с этим делать?
Странно было думать, что он, взрослый человек, спрашивает об этом совсем ребенка. Мальчишка посмотрел на него и, казалось, подумал о том же. Рассмеялся:
– Это же камень.
– Ну да.
Мальчишка приблизился вплотную к его руке и скосил глаза на подарок ламы.
– Черный и слишком гладкий. На что он тебе?
– А… – Но что ему было возразить? – Да… – пробормотал он в ответ.
– Но если лама дал его тебе, значит, нужен, – пожал плечами мальчишка. Поднялся с колен на ноги, отряхнул их и шмыгнул носом. Больше не сказал ни слова и скрылся на дороге за поворотом горы.
А он вновь посмотрел на камень на своей ладони.
Слишком гладкий. Такой выскользнет из пальцев, и не заметишь.
Черный. Он может легко затеряться.
На черном сложнее рисовать, но если постараться, это будет выглядеть куда выразительнее.
Он встал и посмотрел в ту сторону, где должен был находиться храм.
Если вернуться к монаху и спросить, зачем он дал ему этот камень, то, возможно, он потеряет ту суть, за которой пришел в первый раз.
Он улыбнулся, вспомнив, каким удобным ему показался зал, устланный татами.
Если и возвращаться, подумал он, то только с белым камнем, который без всяких сомнений, можно будет бросить с этого обрыва.