Клуб историков-любителей

Евгения, по чистой случайности. Прочитала как-то в журнале статью про вторую дочь Николая I - Ольгу и заинтересовалась. Начала искать информацию, убедилась, что ее очень мало, и стало просто обидно.
Про царей, королей и императоров знают все, а про матерей, жен, сестер и дочерей очень мало известно, хотя любого правителя воспитывала мать.
___________________________________

так-то оно так, но мне, например, также нравится читать о неизвестных моментах из жизни известных людей

 » Свадьба королевы Виктории и принца Альберта.

Всем привет!
Я знаю, что не часто пишу в клубе, но заглядываю регулярно, читая заинтересовавшие меня статьи.
Недавно посмотрела фильм Молодая Виктория, в котором показывается красивая любовь между королевой Викторией и принцем Альбертом, мне стало интересно было ли это на самом деле или в фильме, как всегда, приукрасили. Оказалось не приукрасили, у Виктории и Альберта была действительно любовь на всю жизнь.
Углубляясь в эту тему, я нашла очень любопытную статью о свадьбе Виктории и Альберта, возможно историки-профессионалы в курсе дела, но меня эта статья немного удивила. В общем, я хочу вернуться к теме Красота, надеюсь, вы не против
Свадьба королевы Виктории и принца Альберта. Истоки свадебной моды

Королева Виктория, которая является прародительницей ныне правящего в Британии Дома Виндзоров, может по праву считаться родоначальницей свадебной моды. Многие свадебные традиции, которые являются классикой не только в Европе, но на сегодняшний день и у нас, берут свои истоки с одной из самых громких свадеб XIX века — свадьбы королевы Великобритании Виктории и принца Альберта.
Женитьба королевы Виктории с Альбертом Саксен-Кобург-Готским был не просто браком по расчету, а союзом двух любящих друг друга сердец. Поэтому всё, что создавалось, придумывалось для королевской свадьбы было не просто так, а несло в себе некое таинство и смысл.
Своего рода придворные свадебные традиции, которые позже стали использоваться повсеместно, ввела английская королева Виктория.

Что было столь необычного и нового 10 февраля 1840 г., в день свадьбы королевы Великобритании Виктории и принца Альберта, чем пользуются не только придворные особы, но и множество обычных людей.
1. Цвет платья невесты — белое свадебное платье;
2. Модель свадебного платья — викторианское свадебное платье;
3. Венок из флердоранжа и кружевная вуаль невесты;
4. Викторианские обручальные кольца;
5. Язык цветов при составлении букета невесты;
6. В свадебные букеты королевских семей обязательно входит миртовая веточка;
7. Классическая бутоньерка жениха;
8. Подружки в платьях пастельных тонов;
9. Свадебный торт;
10. Кусочки торта гостям в салфетках или коробках — бонбоньерки;
11. Кружевная рубашка, которая служит до наших дней крестильной рубашкой всех принцев и принцесс Англии;
12. Самой известной свадебной фотографией сделанной в 19 веке стал портрет королевы Виктории и принца Альберта (1840г., фотограф - Роджер Фентон).
История любви Виктории и Альберта.
Их бабушка, вдовствующая герцогиня Кобургская, с самого начала мечтала их поженить. Когда дети подросли, такое же желание возникло у короля Леопольда (дяди Виктории).
В мае 1836г. Альберт впервые приезжает с братом в Англию и знакомится со своей кузиной. Молодые люди составили друг о друге в целом хорошее мнение.
Однако ни о какой любви тогда нельзя было говорить. Виктория, несмотря на лестные отзывы об Альберте, называла его в письмах к дяде "инвалидом" и "деликатным желудком". Альберт же, в свою очередь, ограничился высказыванием "наша кузина весьма добродушная особа".
Узнав в 1839 году, что Альберт и Эрнест снова приедут в Англию, королева, как она сообщила лорду Мельбурну "не имеет особого желания встречаться с Альбертом, поскольку вся эта тема (замужества) вообще ей противна."
До этого в апреле она написала дяде Леопольду, что "между нами (Викторией и Альбертом) не было никакой помолвки " "Даже если он ей понравится, она не сможет дать твердого обещания в этом году, поскольку такое событие может произойти не ранее чем через два или три года. "
Однако 10 октября 1839 года Альберт с братом Эрнестом прибыли погостить в Виндзор, и все ее привычное существование рухнуло, как карточный домик.
Виктория, уже будучи королевой, по-новому посмотрела на своего будущего мужа. Она разглядела некоторые подробности: "изысканный нос", "изящные усы и маленькие, едва заметные бакенбарды", "прекрасную фигуру, широкую в плечах и тонкую в талии".
Молодая королева не обладала красотой в ее расхожем понимании. Но лицо ее было умно, большие светлые, чуть навыкате глаза смотрели сосредоточенно и пытливо.
Всю жизнь она всячески, впрочем, практически безуспешно, боролась с полнотой, хотя в молодости обладала довольно изящной фигурой. Судя по фотографиям, она вполне овладела искусством выглядеть представительно, хотя и не без юмора писала про себя: "Мы, однако, довольно невысоки для королевы. "
Современники отмечали один недостаток — у королевы зачастую был приоткрыт рот, обнажавший десна. Кроме того у Виктории совсем не было вкуса в одежде, что особенно поражало французов, когда она с детьми приезжала на Всемирную выставку в Париже.
Альберт приехал в пятницу вечером, а уже в воскресенье утром Виктория сказала лорду Мельбурну, что "существенно пересмотрела свои взгляды на замужество. "
На следующее утро королева Виктория сообщила Мельбурну, что все обдумала и решила выйти замуж за Альберта, а утром следующего дня послала за кузеном.
Принц Альберт был идеалом её детских грез: красив, умен, романтичен, прекрасно сложен. Пламенная любовь не заставила долго ждать, Виктория парила в облаках счастья, молилась богу за посланного принца и называла его "совершеннейшим ангелом", принцем её мечты.
Королева Виктория приняла Альберта наедине и "спустя несколько минут я сказала, что он, должно быть, догадывается, зачем я его позвала - и что я была бы очень счастлива, если бы он уступил этому моему желанию (жениться на мне)."
Потом "мы обнялись, и он был так добр, так нежен". Когда они расстались и вошел лорд Мельбурн, она ощущала себя "счастливейшим человеческим существом".
Был ли Альберт влюблен, как и Виктория? На этот счет в английской литературе бытуют разные мнения. Биографы чаще предпочитают говорить с его стороны не о любви, а скорее о привязанности и чувстве долга, хотя грань между этими определениями весьма условна. Все же в мае 1840г. Альберт сообщил своему другу по Боннскому университету, что " очень счастлив и доволен своей семейной жизнью. " Вряд ли принц лицемерил. Этой черты не было в его характере.
Некоторые считают, что в ответ на безграничную преданность молодой кузины он, естественно, испытывал чувства нежности и благодарности, но всепоглощающая ответная страсть его миновала. Хотя Виктория ему очень нравилась, в сложившемся необычном положении его больше интересовали собственные ощущения.
Все же есть и те, кто верил в искренность глубоких чувств Альберта: " Разумеется, не было никаких сомнений в том, что он совершенно искренне любил жену, но в то же самое время его беспокоила мысль о ее властном характере и собственной неспособности противостоять упрямым капризам." К моменту бракосочетания с Викторией не вызывало сомнения, что по образованию и интеллектуальному развитию принц выше невесты. Он считался "ходячей энциклопедией".
Свадьба королевы Великобритании Виктории и принца Альберта.
В январе 1840 года королева выступила в парламенте с речью, произнося которую страшно волновалась. Она объявила о своем предстоящем замужестве.
В понедельник, 10 февраля 1840 года в церкви Святого Якова состоялась самая громкая свадебная церемония ХIХ века - поженились королева Великобритании Виктория и принц Альберт Саксен-Кобург-Готский. Церемония бракосочетания, как положено, была пышной, с соблюдением всех традиций и правил многовекового британского этикета. Свадьба состоялась в Saint James Palace.
По словам Виктории, день бракосочетания с "ее ангелом" принцем Альбертом был самым счастливым днём в её жизни.
В понедельник, 10 февраля 1840 г. королева Виктория проснулась рано утром от шума дождя, который громко стучал по окнам ее спальни. Однако позже тучи рассеялись и, как это часто бывало в ответственные дни ее жизни, на чистом небе появилось солнце.
Любопытно, что такие дни в Англии обычно называют "королевской погодой".
После завтрака, от которого она не отказалась вопреки старому предубеждению, что завтрак перед свадьбой не сулит ничего хорошего (Виктория называла этот предрассудок "глупой ерундой"), она отправилась к жениху, которому уже успела отправить записку следующего содержания: "Мой дорогой, как ты себя чувствуешь сегодня и хорошо ли ты спал? Я прекрасно выспалась и ощущаю себя вполне комфортно... Какая ужасная погода сегодня! Однако я надеюсь, что дождь скоро прекратится. Сообщи мне, мой любимый жених, когда будешь готов. Твоя верная и любящая Виктория. "
Свадебный наряд королевы Виктории
Королева Виктория стала первой Британской правительницей, которая одела белое свадебное платье. Во времена Виктории невестам было принято одевать платья любых цветов, кроме белого. Белый цвет в XIX веке своего рода олицетворял роскошь и богатство, радость и процветание, а отнюдь не невинность и чистую любовь. Так как надеть белого цвета платье не каждая девушка могла себе позволить – очень уж он маркий. В течение столетий белый цвет считался просто одним из праздничных цветов.
Свадьба Виктории изменила все, настолько, что и до конца века, белые свадебные платья продолжали набирать популярность. В 1880-х годах большинство женщин носили платья мягкие белого цвета и цвета слоновой кости. С тех пор белые свадебные платья стали символом чистоты и невинности. Позже белому платью присвоили символ девственности.
Официальные фото свадьбы было опубликовано во всем мире. Стоило ожидать, что в выборе платья невесты станут подражать её величеству. Королева Виктория ввела в Англии, да и во всей Европе, моду невесте на свадьбу одевать белое платье.
Королевская дочь, принцесса Алиса, - а также Александра, принцесса Уэльская - замуж выходили в белом платье и с венком на голове в 1858 и 1863 годах, соответственно, продолжается прецедент Виктория.
Королевой Викторией также была введена в моду особая модель свадебного платья, которую позже стали называть викторианской. Это свадебное платье с узким лифом, объемной юбкой на кринолинах и длинным шлейфом.
Такую модель предпочитают многие невесты и сегодня. Шлейф символизируется с приданым. Большое приданое подразумевает длинный шлейф, а нет приданого, так и шлейф долой! За процессом пошива своего свадебного платья молодая монархиня следила сама. Проигнорировав традиционное тяжелое парчовое свадебное платье, украшенное драгоценными камнями и наполовину закрытое бархатной, отделанной горностаем накидкой, королева заказала восхитительное белое атласное платье, украшенное веточками флер-д’оранжа (цветки апельсина) и отделанное кружевом.
На платье прикололи сапфировую брошь, инкрустированную крупными бриллиантами — подарок принца Альберта.
Чтобы изготовить кружево для королевского платья и вуали потребовалось более ста кружевниц, которые в свою очередь трудились шесть месяцев.
Викторианское платье поныне считается классическим и очень популярным.
После этого голову королевы украсили венком из флердоранжа и кружевной вуалью, которую несло восемнадцать человек. При королеве Виктории фата символизировала чистоту и непорочность ее обладательницы. Фату было принято передавать из поколения в поколение. Сама королева нарушила давнюю традицию, заменив бабушкину фату из каталонского кружева новой тюлевой. Ее фату украшал флердоранж, жемчужинки и горный хрусталь.
Свадебные украшения по красоте не уступали свадебному платью. Любимыми украшениями Виктории были локоны, камеи, длинные струящиеся серёжки, шпильки с драгоценными камнями и гребни. В них королева на свадебном торжестве была неподражаема. Бриллианты сверкали в волосах Виктории, бриллиантовое ожерелье обвивало её шею, и подарок принца Альбера — сапфирово-бриллиантовая брошь искрилась в области сердца — традиционном месте для броши у английской невесты в день свадьбы.
Именно королева Виктория ввела в моду на так называемые викторианские обручальные кольца.
Воспитанная на древних легендах своей родины, Виктория верила во множество сентиментальных трогательных сказок и примет. Ей очень нравились украшения в виде змей. Она считала, что змея - это символ супружеской верности. Альберт настолько проникся ее наивным суеверием, что подарил обручальное кольцо в виде змеи с ее "зодиакальным" камнем - изумрудом. Обручальное кольцо королевы Виктории изображало змейку с изумрудными глазками. Именно с легкой руки королевы Виктории, в моду снова вошли гороскопы. Помимо этого в честь торжественного события подданным королевы было подарено шесть дюжин колец с надписью "Victoria Regina".
Графы и пэры носили кольца как обручальные, они стали семейными реликвиями.
Овеянные монаршей любовью, викторианские кольца стали одними из самых популярных вариантов обручальных колец. Десятилетия после монаршей свадьбы многие невесты заказывали свадебные платья и обручальные кольца точь-в-точь, как было у королевы Виктории.
В Викторианскую эпоху в ходу был язык цветов. Необдуманная мелочь в букете могла многое испортить. Букет невесты обязательно должен был быть перевязан голубой ленточкой — символом брачного союза.
Каждый цветок имел свое значение: розы — нежность, маргаритки — невинность, сирень — первая любовь, одуванчик — изобилие, орхидея — вечная молодость, флердоранж — обещание богатства и счастья в замужестве.
В свадебные букеты королевских семей обязательно входит миртовая веточка (эта традиция была введена королевой Викторией).
Виктория в сопровождении матери и герцогини Сазерленд отправилась в королевскую церковь Святого Якова, где должна была состояться брачная церемония.
Правда, сама королева не очень радовалась этому обстоятельству, так как считала церковь не самым подходящим местом для такого торжества. Она предпочла бы ограничиться простой частной церемонией в одном из залов Букингемского дворца, если бы не настойчивые увещевания лорда Мельбурна.
Ей очень не хотелось заключать брак в присутствии огромного скопления людей. Но главная причина заключалась в том, что в небольшом зале королевского дворца она могла ограничиться только самыми близкими людьми и воспользоваться этим предлогом, чтобы не приглашать тех, кто не вызывал у нее никаких симпатий.
Выдавал ее замуж герцог Суссекский, который чуть было не расплакался по этому поводу, но отдавал ее охотно и не скрывал своей радости. Впрочем, о нем уже тогда поговаривали, что герцог всегда охотно отдает другим то, что ему не принадлежит. Он повел ее к алтарю, где ее уже ждал бледный от волнения принц Альберт.
Принц Альберт был одет в униформу британского фельдмаршала, на которой ярко выделялся орден Подвязки. Сам принц Альберт стал первым в истории мужчиной, использовавшим классическую бутоньерку. Раньше в этой роли выступали соцветия фиалок.
Многие наблюдатели не могли не заметить, что его нервозность еще больше усиливалась из-за нарочито громкого шепота со стороны королевы Аделаиды и его тетушки герцогини Кентской, которая в очередной раз возмущалась тем, что ей снова выделили место, не соответствующее высокому положению при дворе.
Шикарное платье Виктории, прелестная кружевная фата, подружки в платьях пастельных тонов определили моду на свадьбы последующих лет. В отличие от экстравагантных нарядов и драгоценных камней гостей-женщин, подружки были предметом приглушенной красоты. Их очаровательные белые тюлевые платья, украшенные крупными белыми розами, были придуманы самой невестой в стиле классической балерины, который продолжает вдохновлять модельеров свадебных нарядов и в наши дни.
В отличие от процедуры коронации свадебная церемония королевы Виктории и принца Альберта прошла без серьезных недоразумений и откровенных срывов. Правда, дядя королевы герцог Кембриджский выглядел излишне веселым на фоне мрачной и подчеркнуто недовольной герцогини Кентской, постоянно хихикал и время от времени делал какие-то неуместные реплики в адрес новобрачных. Что же до жениха, то он был невероятно серьезен, с трудом справлялся с волнением и сбивчиво отвечал на вопросы священника. Невеста, по общему мнению, вела себя превосходно, с изумительным достоинством и неподражаемым изяществом. Правда, тоже не без "некоторых эмоций", как отметил Чарлз Гревилл, но при этом совершенно спокойно, как и подобает истинной королеве. Все заметили: когда Виктория уже выходила из церкви, она остановилась возле своей тети, королевы Аделаиды, и поцеловала ее, а матери лишь поклонилась и пожала руку.
Многие обратили внимание и на то, что из 300 званых гостей насчитывалось всего лишь несколько членов партии тори. Чарлз Гревилл позже вспоминал, что кроме герцога Веллингтона и лорда Ливерпуля там было еще только трое представителей тори: лорд Уиллоби де Эрсби, маркиз Чомли (его присутствие требовалось в качестве лорда-гофмейстера) и лорд Эшли. Причем последний был приглашен только потому, что был женат на племяннице лорда Мельбурна леди Эмили Каупер. Королева Виктория самым тщательным образом составляла список гостей, проявляя привычную для нее щепетильность по отношению к каждой кандидатуре. Некоторые из наиболее глупых и легкомысленных придворных дам королевы позже хвастались, что их хозяйка сделала все возможное, чтобы на свадебной церемонии присутствовало как можно меньше тори. Она не позвала даже герцога Нортумберлендского и его супругу, которая до недавнего времени была ее гувернанткой. Точнее сказать, формально она их пригласила, но приглашение было отослано так поздно, что у тех просто не хватило времени собраться и приехать в церковь. Нет никаких сомнений: все это было сделано специально, чтобы не видеть герцога и герцогиню на свадебном торжестве.
Вскоре королева Виктория вместе с супругом вернулись в Букингемский дворец, где их уже ждал громадный свадебный торт более трех ярдов в окружности. Его внесли четверо слуг и поставили перед молодоженами.
Такой атрибут, как свадебный торт появился благодаря капризу английской королевы Виктории. Поскольку каравай ей казался слишком простонародным яством, она повелела повару изготовить особенный аристократический каравай, украшенный цветами из крема.
С тех пор аристократия предпочитала торты караваям.
В те времена обычай раздавать кусочки торта гостям в салфетках или коробках только входил в моду. Так, на своей свадьбе королева Виктория сама распорядилась разослать кусочки свадебного торта тем гостям, которые не смогли приехать на ее торжество.

Медовый месяц
Медовый месяц молодые проводили в Виндзорском замке. Эти упоительные дни королева считала лучшими в своей долгой жизни, хотя этот месяц ею же самой был сокращен до двух недель. Виктория любила предаваться негам любви, и для этого принц Альберт соорудил в их спальне кнопку, с помощью которой все двери закрывались сами, при этом не надо было вставать с кровати...
Сразу же после свадьбы в кабинете Виктории был поставлен второй письменный стол - для Альберта. Но он с самого начала решил не касаться государственных дел. Его долг, считал он, погрузить собственное "я" в личность своей жены - королевы. Мало-помалу он становился незаменимым ее советником, ходячей энциклопедией и, когда было нужно, заботливой нянькой. Так, накануне рождения их первого ребенка Альберт "с материнской нежностью" ухаживал за Викторией, чем тронул ее.
Альберт был верным мужем. Даже сама мысль о каких-то интимных связях с посторонними женщинами казалась ему совершенно кощунственной. Разумеется, королева была весьма довольна таким отношением мужа к другим женщинам.
Жизнь Виктории и Альберта в браке
Принц Альберт предвидел, что жизнь в браке не будет спокойной, но он даже приблизительно не представлял себе всей тяжести и сложности ожидающих его трудностей.
В политическом смысле он ничего не значил. Вскоре он обнаружил, что незавидную роль ему отвели не только в политике. Даже в качестве мужа его функции были весьма ограничены. Всей частной жизнью Виктории самолично правила Лейзен, и она не имела ни малейшего намерения хотя бы на йоту поступиться властью.
Не намного счастливее оказался принц и в своем светском окружении. Имело место и противостояние характеров. Властная, вспыльчивая, с невысокими интеллектуальными запросами королева далеко не всегда могла понять деликатного, гордого и хорошо образованного по тем временам принца.
Но, не смотря на все трудности, отношениям супругов стали эталоном едва ли не образцовой семьи. Ни измен, ни скандалов, ни даже малейших порочащих супружескую добродетель слухов.

Принимая во внимание далеко не идеальную семейную жизнь их родителей, от них такого не ожидали. Да это и неудивительно. Отец и мать Виктории были несчастливы в браке. Мать Альберта в результате громкого судебного разбирательства развели за супружескую измену, а его отец получил однажды удар молотком по голове от одного разгневанного кузнеца, чью жену он пытался соблазнить. Не смотря на то, что чувства Альберта к Виктории были не столь пылкими, как у нее. Но это не повлияло на крепость их союза. Они являли собой пример идеального супружества.
А пока, как примерная супруга, королева, нимало не мешкая, в конце того же "свадебного" 1840 года одарила мужа первенцем — девочкой, которая уже по традиции была названа в честь матери Викторией Аделаидой.
В 1841 году первого ребёнка королевы Виктории Вики крестили в знаменитой кружевной рубашке, которая служит до наших дней крестильной рубашкой всех принцев и принцесс Англии. Кружевная рубашка была выполненна из кружева "Honiton". С лёгкой руки королевы этот вид кружева с XIX века и до наших дней является кружевом королевской семьи Англии. Само кружево создавали из тончайших льняных нитей, готовое кружево часто соединяли с основой - шёлковым шифоном.
— Доволен ли ты мною? — спросила она Альберта, едва придя в себя.
— Да, дорогая, — ответил он, — но не будет ли разочарована Англия, узнав, что родилась девочка, а не мальчик?
— Обещаю тебе, что в следующий раз будет сын.
Королевское слово оказалось твердым. Через год у супругов появился сын, которому предстояло стать королем Эдуардом VII и основателем Саксен-Кобургской династии, которая во время Первой мировой войны, дабы не раздражать соотечественников немецким звучанием, была переименована в династию Виндзоров.
Хотя при дворе было немало людей, недолюбливавших принца-консорта и считавших его и занудой, и скрягой, и мелочным педантом, и вообще человеком с тяжелым характером, никто и никогда не ставил под сомнение почти невероятную безупречность королевского супружеского союза.
Одним словом, жили они дружно, в согласии. Лишь однажды возник конфликт из-за ребенка - их первенца, девочки. Крошка была болезненной. Супруги заспорили, какое лечение лучше. Первой вспылила мать. В слезах она выбежала из комнаты. Альберт сел за стол и написал ей послание, предупреждая, что гибель ребенка будет на ее совести, если она станет упорствовать в своих рекомендациях. После этого у них родилось еще восемь детей, но споры об их лечении и воспитании не повторялись.

Под влиянием супруга королева на многое изменила свои взгляды. Например, начала пользоваться построенной на севере страны железной дорогой. Благодаря этому стал более доступен замок Балморал в Шотландии, где королева и ее семейство проводили самое счастливое время - играли в кегли, прятки, совершали экскурсии.
"Чем тяжелее и крепче цепи супружества, тем лучше, - писал Альберт своему брату. - Супруги должны быть прикованы друг к другу, неразделимы и жить только друг для друга. Я хотел бы, чтобы ты приехал и полюбовался на нас - идеальная супружеская пара, соединенная любовью и согласием. Конечно, Виктория готова пойти на некоторые жертвы ради меня..."
Что имел он в виду? Какие такие жертвы? Оказывается, он хотел сделать их жизнь более разнообразной. Приглашать известных людей и хоть немного оживить этот "пейзаж в серых тонах", как он называл придворную жизнь. Конечно, речь не шла о превращении Виндзора или Букингемского дворца в литературный или музыкальный салон, но Альберту удалось получить согласие, чтобы при дворе хоть изредка играли в вист, другие карточные и настольные игры. Он даже пробовал немного музицировать: особым успехом пользовались фортепьянные пьесы в четыре руки. Иногда он играл на органе произведения Баха или пел песни на музыку Мендельсона.
Альберт стал незаменимым помощником в делах королевы. Она называла его теперь "мой драгоценный, мой несравненный Альберт". Встав до восхода солнца, он принимался за работу: писал письма, составлял ответы на запросы министров. И когда Виктория присоединялась к нему, ей оставалось только подписывать подготовленные им бумаги. Она замечала, что Альберт с каждым днем все больше интересуется политикой и государственными делами и прекрасно во всем разбирается. "Я же, - признавалась она, - теряю интерес к делам. Мы, женщины, не созданы для правления, если б мы были честны сами с собой, то отказались бы от мужских занятий... С каждым днем я все больше убеждаюсь, что женщины не должны брать на себя правление королевством".
И действительно, Альберт стал почти что королем. Как говорит писатель Андре Моруа: "Некоторые политики находили, что у него слишком много власти. А его идеи относительно королевской власти многие считают несовместимыми с английской конституцией... Он вел Англию к абсолютной монархии".
В начале декабря 1861 года "милый ангел", как называла Альберта Виктория, тяжело заболел. Королева, которая и представить себе не могла, что ее кумир может занемочь, не придала значение его недомоганию. Лишь 14 декабря, к пяти часам вечера, она поняла, что он умирает. Уже теряя сознание, он все шептал:
- Liebes Frauchen... моя дорогая жена...
После кончины Альберта Виктория ощутила себя совсем одинокой в этом мире. "Я твердо решила, - написала она дяде, - бесповоротно решила, что все его пожелания, проекты, мысли будут для меня руководством к действию. И никакие человеческие законы не свернут меня с этого пути..."
Виктория находилась в безутешном горе. Затворилась в четырех стенах, отказывалась принимать участие в публичных церемониях. Кое-кто был недоволен таким ее поведением: королева должна выполнять свой долг несмотря ни на что. Когда же она вернулась к делам, то снова была полна решимости править твердой рукой. Она писала в дневнике, что не позволит никому диктовать, как ей поступать.
Жизнь продолжалась, как если бы Альберт был жив. Каждый вечер слуга клал на его постель пижаму, каждое утро приносил горячую воду для своего хозяина, ставил свежие цветы в вазы, заводил часы, готовил чистый носовой платок... Поговаривали, что королева стала спириткой, что она "связывается" с Альбертом во время спиритических сеансов. Как бы то ни было, но до сих пор стоит в виндзорском парке мавзолей, где похоронен Альберт.
Виктория написала о нем и об их жизни несколько книг воспоминаний. По ее инициативе были построены грандиозный культурный центр, набережная, мост, дорогостоящий монумент — все в его память.
В декабре 1900 года королева, а вместе с ней, любя и уважая ее, вся Англия отметили очередную годовщину смерти принца Альберта. Ежегодно с момента вдовства в этот день в дневнике королевы появлялась соответствующая запись. В тот раз, спустя 38 лет после его кончины, она снова писала об "ужасной катастрофе", разбившей ее жизнь, но чувствовалось, что Виктория уже явственно видела и конец собственной.
Она плохо себя чувствовала. И ее состояние, и время года, и отвратительная погода не способствовали морской прогулке, но, несмотря на это, королева все-таки совершила поездку на остров Уайт — любимое пристанище супругов. Здесь много лет назад вокруг них бегали еще не приносящие огорчений маленькие дети, и здесь Альберт занимался своими любимыми цветниками. Здесь же в полном уединении Виктория в деталях расписала церемонию собственных похорон, приказав одеть себя в белое платье. Не снимавшая сорок лет черного, вдова решила отправиться на встречу с мужем именно в белом. Королеве очень хотелось умереть не в Виндзорском замке, а там, где витали тени прошлого. Впрочем, так она и сделала. Ее сердце остановилось 22 января 1901 года. Ей шел тогда 82-й год.
Такая история любви. Королева Виктория родила своему Альберту девять детей.
___________________________________

Веришь, только вчера перечитывала твой материал о тамплиерах. Мои флюиды тебя вернули нам

все прочитать не успеваю пока, но то, что прочла о свадьбе очень понравилось. Кстати, в романах о той эпохе как раз все это и присутствует на свадьбах, при том часто до 1840 г. видимо, авторы об этом особо не думают

 » Викторианская мораль

он немного отличается от твоей совсем чуть-чуть именно этим статья меня и удивила, в романах лет так на 20-30 раньше невесты щеголяют на своих свадьбах в белых атласных платьях с венком на голове
Сколько я читала о королеве Виктории (все в тех же романах), то всегда представляла ее такой скучной и черствой дамой, как и полагается быть королеве после фильма и того материала, который я нашла, немного странно было увидеть в ней обычную женщину, еще меня поразило количество детей - девять и это при том, что они прожили всего 20 лет вместе
Вот, что я обнаружила
Викторианская мораль
Такое смешно читать и страшно подумать, что люди как-то могли сочетать все эти правила в своей повседневной жизни
В Англии тех лет счастье отождествляется с созерцательностью, эстетика – с нравственностью, чувственность – с жеманством, патриотизм – с лояльностью, любовь - с браком. Жизнь становится малокровной. Стефан Цвейг
В XIX веке, когда Европа ещё только вступала в век революций, англичане уже поставили под ним жирную точку. «Славная революция» 1688-1689 годов окончательно утвердила в Великобритании режим парламентарной монархии с ограниченной властью короля, учредила невиданные по тем временам гражданские свободы, сплотила нацию землёй, верой, языком и законом. Весь следующий век Британия копила, прибирала к рукам, развивалась и процветала. В начале XIX века, одолев Наполеона и оттеснив вечную соперницу Францию на второе место, Британия сделалась самой могущественной и богатой страной мира. Всё было схвачено, за всё уплачено, над Британской империей «никогда не заходило солнце». Как ядовито выразился австрийский писатель Стефан Цвейг, «Британия перестала заглатывать и начала переваривать».
Страна расправила плечи и застыла. Пришло время заняться самою собой, привести внутреннюю жизнь в идеальное состояние, отвечавшее её мировому первенству и внешнему могуществу. То есть – настала эпоха величайшего национального самодовольства и самомнения.
Опорой викторианства служили три столпа – монархия, церковь, семья.
Своё название и стиль эпоха получила от имени королевы Виктории (годы правления 1837-1901) – последней монархини так называемой Ганноверской династии.
Прелестная, скромная, юная девушка, всеобщая придворная любимица, весьма популярная в народе именно за скромность и непритязательность, Виктория взошла на трон в 18 лет по праву наследования, после смерти дядюшки, короля Уильяма (Вильгельма) IV. В 1840 году вступила в равнородный брак. Королевскую чету (самоё монархиню и её мужа, принца-консорта Альберта Саксен-Кобург-Готского) считали образцом семейной пары.
Иногда про королеву Викторию пишут, что она рано овдовела. Это не совсем так. Счастливый брак царственной четы длился больше двадцати лет. Принц Альберт умер в 1861-м.
Одинокая королева делила своё время между необременительными государственными делами и многочисленными детьми. К слову, детей у неё было 9. Даже при королевских возможностях справиться с такой оравой непросто. Виктория справилась. Её называли «бабушкой Европы» и «островной тёщей». Старшая дочь, тоже Виктория, стала германской императрицей; внучка Элис (Алиса) под именем Александры Фёдоровны воцарилась в России.
Вдовство сделало британскую монархиню замкнутой, консервативной, склонной к унынию и печали, приверженной тихим радостям семейного круга, строго религиозной, нетерпимой к чужим недостаткам и достоинствам, причём она не всегда умела отличать первые от вторых.
Образ «виндзорской вдовицы» в стране обрёл значение общественного идеала: очень многие преклонялись перед коронованной особой, которую судьба несправедливо обделила личным счастьем и которая предпочла мирским суетам одиночество на троне и заботу о благе страны. Жизнь, манеры и вкусы королевы сделались своего рода неписаным законом для подданных.
Исконное значение слов «леди» и «джентльмен» - «дворянка» и «дворянин». Не меняя сути, эти термины в викторианскую эпоху стали обозначать женщину и мужчину, безупречных во всех отношениях. Джентльмен – это человек, способный достойно вести себя в любых обстоятельствах, способный найти выход из любого затруднительного положения, а в безвыходном положении способный пожертвовать своим достоинством во имя спасения достоинства других.
Рафинированное викторианское джентльменство требовало, во-первых, изощрённого семейного и социального воспитания, а во-вторых, особой системы условностей и ритуалов, то есть кодекса социального поведения. Совершенно то же самое определяло и положение викторианской леди – с поправками на более скромные женские возможности при абсолютном господстве мужчин.
В общественном положении и поведении викторианца многое, если не всё, определялось происхождением, религиозной принадлежностью и состоятельностью. Надо было родиться на острове или в колониях, иметь чистую английскую кровь (допускались только слабые примеси французской, немецкой и голландской), быть прихожанином «высокой» англиканской церкви, иметь годовой доход, достаточный для содержания собственного дома с прислугой (в крайнем случае – просторного наёмного жилья) и собственного экипажа для заграничных путешествий. Иноземец, всю жизнь проживший в Англии, совершивший во славу страны множество военных подвигов, женатый на англичанке и пожертвовавший миллион фунтов в государственную казну – мог быть принят в высшем обществе и удостоен всяческих похвал, но назвать его настоящим викторианским джентльменом ни у кого язык бы не повернулся: иностранец, что с него взять. (Мне как-то сразу вспомнился сериал "Пуаро" с Дэвидом Фуше: в одной серий был подозреваемый врач-индиец, женатый на английской леди, его не впускали в клуб для джентльменов, потому что он был иностранцем, в то время как Пуаро пригласили, на вопрос Пуаро, почему ему можно, а индийцу нет, ответили, потому что он знаменитый иностранец, стало совершенно очевидно, что при другом раскладе он остался бы за дверьми как и бедняга индиец)
Некоторые барьеры преодолевались, некоторые были непроницаемы. Например, высшая титулованная аристократия оставалась замкнутой корпорацией, недосягаемой из-за высокородного происхождения. А вообще викторианское общество по вертикали и горизонтали разделялось таким количеством градаций, слоёв, группировок и сообществ, что наше современное сознание перед попытками уразуметь эту картину просто пасует.
Над страницами викторианского неписаного кодекса социального поведения следовало бы обнажить голову, ибо он являл собою декларацию всех мыслимых человеческих и христианских добродетелей. Но недостижимость идеала, благие намерения и моральный утопизм этого кодекса превратили английское общество XIX века если не в ад, то в достаточно неудобное для жизни место.
Нравственный максимализм плохо сочетается с повседневностью. Жизнь постоянно требует компромиссов, и это противоречие быстро вырабатывает в человеке привычку к двойному стандарту, к двуличию, лицемерию и ханжеству. В английском обществе, основанном на сочетании личной свободы каждого с жёсткой сословной разделённостью всех, лицемерие органически сделалось средством поддержки своего общественного положения, всеобщим правилом игры в высших и средних слоях. Обычной манерой поведения образцового викторианца были холодная чопорность и церемонность, не всегда отряхиваемые прочь даже на пороге родного дома и в своей семье.
Разумеется, только совсем наивные и недалёкие люди могли ставить условности выше реальности. Большинство викторианцев прекрасно знало: условности и предубеждения – одно, реальная жизнь – другое, она не совсем похожа на этикетные представления о ней. Но поскольку восстать против условностей значило вычеркнуть себя из общества, то приходилось «соответствовать» и жить при всепроникающем двойном стандарте, постоянно оглядываясь и всегда играя некую социальную роль.
Карикатурно-книжные образы типичных англичан викторианской эпохи – сухопарый джентльмен в цилиндре и визитке, старая карга в чепце с оборками, юная девица с глуповато-овечьим выражением лица, почтительно-пришибленный молодой человек – более карикатурны, чем жизненны, но доля гротескной правды в них велика.
Расцвет викторианских нравов пришёлся на 1840-1870-е годы. В последующие два десятилетия оно начало быстро выдыхаться, хотя ещё имело силы больно кусать отступников и крамольников (пример – судьба писателя Оскара Уайльда). После кончины королевы Виктории преодоление худших сторон викторианского наследия пошло семимильными шагами.
О худших сторонах помянуто не случайно – были и лучшие стороны. Викторианский культ точности, обязательности, порядочности и честности иногда был неплохим подспорьем и надёжной основой человеческих отношений, особенно в чрезвычайно запутанной системе английского права с её множеством лазеек для мошенников и негодяев.
По иронии судьбы едва ли не последним викторианцем оказался Невилл Чемберлен, британский премьер-министр в 1937-1940 годах. Даже в годы Второй Мировой войны он мыслил категориями предыдущего века, чем едва не довёл страну до национальной катастрофы, потворствуя политике Гитлера и ища примирения с ним. До конца своих дней он придерживался бытовых привычек и личного гардероба во вкусе 1890-х, что засвидетельствовано фото- и кинохроникой Мюнхенского совещания глав великих держав 1938 года. Рядом с примундиренными Гитлером и Муссолини и одетым в стильный новомодный костюм французским премьером Даладье британский премьер - в цилиндре и куцем сюртучке, в манишке со стоячим крахмальным воротничком, при галстуке-бабочке - выглядит живым анахронизмом и воскресшим покойником.
Дела семейные
Наименьших успехов викторианство достигло в этике отношений полов и семейной жизни. Доказательство – статистический факт: в 1840-1870-х годах около 40% англичанок так называемого «среднего класса» всю жизнь оставались незамужними. Причиной была не нехватка лиц мужского пола, а противоестественная, жёсткая и ригористичная система моральных условностей и предубеждений, создававшая тупиковые ситуации для многих, кто желал устроить личную жизнь.
Понятие мезальянса (неравного брака) в викторианской Англии было доведено до настоящего абсурда. Заключения, кто кому пара или не пара, делались на основании невероятного количества привходящих обстоятельств, понятия ровни и неровни выводились из множества признаков, процесс походил на решение алгебраического уравнения с десятком неизвестных.
К примеру, ничто вроде бы не мешало соединить узами брака отпрысков двух равнородных дворянских семейств – но конфликт, возникший между предками в XV веке и не исчерпанный, воздвигал стену отчуждения: неджентльменский поступок прапрадедушки Джонса делал в глазах общества неджентльменами всех последующих, ни в чём не повинных Джонсов. Преуспевающий сельский лавочник-сквайр не мог выдать свою дочь за сына дворецкого, служащего у местного лендлорда – ибо дворецкий, представитель категории старших господских слуг, на социальной лестнице стоял неизмеримо выше лавочника, пусть у него, дворецкого, не было за душой ни гроша. Дочь дворецкого могла выйти замуж за сына лавочника – но ни в коем случае не за простого крестьянского парня, такое снижение социального статуса общество резко осуждало. Бедную девушку «перестанут принимать», её детям трудно будет найти место в жизни из-за «безрассудного поступка» матери.
Открытые проявления симпатии и приязни между мужчиной и женщиной, даже в безобидной форме, без интимностей – категорически запрещались. Слово «любовь» полностью табуировалось. Пределом откровенности в объяснениях были пароль «Могу ли я надеяться?» и отзыв «Я должна подумать». Ухаживания должны были иметь публичный характер, состоять из ритуальных бесед, символических жестов и знаков. Самым распространённым знаком расположения, предназначенным специально для посторонних глаз, было разрешение молодому человеку нести молитвенник, принадлежащий девушке, по возвращении с воскресного богослужения.
Девушка, хотя бы на минуту оставшаяся в помещении наедине с мужчиной, не имевшим по отношению к ней официально объявленных намерений, считалась скомпрометированной. Пожилой вдовец и его взрослая незамужняя дочь не могли жить под одной крышей – им приходилось либо разъезжаться, либо нанимать в дом компаньонку, ибо высокоморальное общество всегда было готово, неведомо почему, заподозрить отца и дочь в аморальных намерениях.
Супругам при постороних рекомендовалось обращаться друг к другу официально (мистер Такой-То, миссис Такая-То), чтобы нравственность окружающих не страдала от интимной игривости супружеского тона. Верхом неприличия и развязности считалась попытка заговорить с незнакомым человеком – требовалось предварительное представление собеседников друг другу третьим лицом. Одинокая девушка, посмевшая на улице обратиться к незнакомому мужчине с невинным вопросом («Как пройти на Бейкер-стрит?»), могла подвергнуться оскорблениям – такое поведение считалось возможным только для уличных девиц. Мужчинам, как высшим совершенным существам, такое поведение, напротив, дозволялось – отчего Лондон середины XIX века был раем для уличных приставал и ловеласов.
В застолье соблюдался обычай так называемого разделения полов (segregation of sexes): по окончании трапезы женщины вставали и удалялись, мужчины оставались выкурить сигару, пропустить стаканчик портвейна и потолковать об отвлечённых проблемах и высоких материях.
Любопытно, что при всех описанных сложностях английская правовая традиция личной свободы оставалась неприкосновенной. Молодому англичанину для женитьбы не требовалось согласие родителей. Зато отец имел право лишить такого непокорного сына наследства. На континенте дети могли не опасаться, что их лишат наследства – закон требовал обязательного наделения определенной долей всех наследников. Но вступить в брак молодой француз мог только с согласия папеньки и маменьки, и никак иначе. Согласимся, что первый вариант – свобода выбора между самовольным браком и перспективой остаться без гроша – все же «свободнее», чем рабская зависимость от родительской воли, которая теряет всякий смысл, если не вознаграждается хорошим наследственным кушем. Не случайно же англичане ехидничали по поводу столь распространенных на континенте «условных» браков, в которых супруги были «сведены» по выбору родителей, как породистые собачки, и с первых дней совместной жизни усердно наставляли рога друг другу.
О чем не говорили вслух...
Особо жестокие гонения викторианство возводило на чувственность – здесь святошеству и ханжеству не было предела.
Мужчины и женщины обязывались забыть, что у них есть тело. Даже отдалённые речевые намёки на что-либо из этой области – исключались. Единственными участками поверхности тела, которые разрешалось открывать, были кисти рук и лицо. Мужские брюки викторианского фасона имели спереди глухой клапан, сбоку - разрез со шнуровкой, внизу - штрипки. Женские платья тоже были глухие, закрытые, скрадывавшие фигуру, с кружевными воротничками до ушей, оборками, рюшами и буфами. Пуговицы допускались лишь на верхней одежде. Вышедший на улицу мужчина без высокого стоячего воротничка и галстука, женщина без перчаток и шляпки – считались голыми.
Беременная женщина являла собой зрелище, глубоко оскорблявшее викторианскую нравственность. Она вынужденно запиралась в четырёх стенах, скрывала свой позор от самой себя с помощью платья особого покроя. В разговоре ни в коем случае нельзя было сказать о женщине, ждущей ребёнка, что она pregnant (беременна) – только in amazing state (в интересном положении) или in hilarious expectation (в счастливом ожидании). Публичная демонстрация нежных чувств к младенцам и детям считалась неприличной. Викторианская мать редко сама вскармливала своего ребёнка – для этой плебейской нужды нанимались кормилицы из простонародья.
Викторианское ханжество иногда прямиком толкало женщин в объятия смерти. Все врачи в те времена были мужчинами. Считалось, что заболевшей женщине лучше умереть, чем позволить врачу-мужчине произвести над ней «постыдные» медицинские манипуляции. Врач иногда не мог поставить толковый диагноз, ибо не имел права задавать пациентке «неприличные» вопросы. В тех случаях, когда необходимое врачебное вмешательство дозволялось высоконравственными родственниками, врач вынуждался действовать буквально вслепую. Известны описания медицинских кабинетов, оборудованных глухими ширмами с отверстием для одной руки – дабы медик мог посчитать пульс пациентки или коснуться лба для определения жара. А приглашать врачей-мужчин к роженицам англичане с душевными муками начали только в 1880-х годах. До этого родовспоможением занимались повитухи-самоучки и немногочисленные акушерки. Чаще дело предоставлялось естественному ходу, по принципу «как будет угодно Всевышнему».
Обрисованная картина будет неполна без существенного уточнения.
Викторианские нравы отнюдь не опутывали английское общество целиком, сверху донизу. Они царили главным образом в среде нетитулованного дворянства и городской и сельской буржуазии.
Высшая титулованная аристократия с высоты своего положения и почти полной независимости спокойно плевала на моральные строгости эпохи, позволяла себе потешаться над ними. Разумеется, английские лорды и пэры викторианской эпохи уже не были похожи на своих предков XVII-XVIII веков – бунтовщиков, заговорщиков и знатных дебоширов. Государственную лояльность, верность трону, внешнюю порядочность они блюли свято. Но за свои привилегии и вольности, добытые во многовековой борьбе с абсолютизмом, держались не менее прочно. И не желали жить в своих поместьях по монастырскому уставу, разработанному благочестивой королевой.
Английские низы – городской и сельский работный люд, крестьяне, батраки, моряки, солдаты, уличный плебс – зачастую вообще не имели представления о нравах, царящих наверху. У них, низов, были свои сложившиеся представления насчёт того, что такое хорошо и что такое плохо. Английские простолюдины много и тяжело работали; поработав, отдыхали как умели – выпивали, пели песни, плясали до слома каблуков, дрались и богохульствовали. А также женились, выходили замуж, рожали и воспитывали детей. То есть вели себя как нормальные люди в нормальной для них атмосфере, не были склонны обставлять своё бытие лишними условностями и сложностями – сложностей им и без того хватало.

___________________________________

Ну вот, небольшой перерывчик, опять же - длинные выходные, - и я туточки...

Адельгейда, с большим интересом прочитала всё. Да уж, историю, не скажу - писали, но рассказывали - мужчины, и конечно, о женщинах ни гу-гу. Спасибо, было очень интересно!


Интерес к этому человеку у меня появился в бытность мою в Кронштадте лет, эдак, 15 назад, он заинтересовал меня не как "белогвардейская контра", а как моряк, исследователь, полярник, океанограф... Весьма неординарная личность!


Ну уж нет... Напортачить эта дама успела... И без Бирона! (...он - орудие! (с) ) Да и 10 лет срок немалый. Это смотря чем мерить... Было б "ничего", никто б её и не помнил.

Kless, меркантильный интерес... Информацию о свадебной моде - с датами, необычностями, ставшими (или нет) традицией, и пр. нельзя ли в "Исторический момент"? Вроде, всем (или не всем ) всё известно, но надо бы "в кучку" и в одном месте. И про "викторианскую мораль" любопытно. Разве что для нашего формата всё по пунктам, чтоб переводчицам и редакторам жизнь облегчить. Как? Возможно? Буду благодарна, помощь при переводе "викторианских" романов существенная. Да и не "викторианских" тоже.
_________________

Мока, спасибо вам за отзыв.
«Женщины творят историю, хотя история запоминает лишь имена мужчин». - Генрих Гейне.
___________________________________

 » Английский портал

конечно, возможно, я не жадная и вот сайт на этом сайте очень подробно описана Викторианская эпоха: культурный быт, мода и обряд бракосочетания, мораль я выложила, - впрочем здесь не только Викторианская эпоха, но и история Британии в целом
___________________________________

А в романах читаешь про такую любовь!Такой секас!
И наверняка и поныне где-нибудь в тихих городках Англии или Америки есть общины, в которых эти "правила и ограничения" существуют...
Совсем не против. Очень интересный материал! Спасибо! Неужели все это так недавно началось.
Мне интересно читать обо всех... Адельгейда! Очень хороши твои статьи. Спасибо большое за них. В оглавление внесены))
О!Лапунь! И я о том же))
Очень информативный, надо бы сохранить...
___________________________________

Эльфи, мне очень приятно это слышать. Большое спасибо.
___________________________________

Ой, сколько нового и интересного было выложено! Целую неделю была занята, а сегодня зашла в свой любимый клуб и читаю, читаю... не отрываясь! Женя, большое спасибо за материал! Имена братьев Гримм на слуху у меня с самого детства, а вот так подробно узнать о их деятельности, что они были серьезными учеными - это раньше не приходилось! Адельгейда, все твои посты были для меня безумно интересны - и про дочерей царя Ивана Алексеевича, и про дочь Петра Анну. Раньше тоже кое-что про них слыхала, но подробностей ни про кого не знала, кроме, пожалуй Анны Иоанновны. Но тут понятно - она была императрицей, а вот ее сестры и Анна Петровна всегда находились в тени престолов. Буду с нетерпением ждать других твоих сообщений! Спасибо!
Очень понравились выкладки Kless о королеве Виктории и эпохе, которая вошла в историю под ее именем. Интересный материал, благодарю за него! Ну, это она зря. Обобщения - вообще вещь опасная и часто приводящая к неправильным выводам. Если одной женщине - Виктории было неинтересно, что это не значит, что ВСЕ женщины не созданы для правления государством. История дает примеры многих и многих женщин, которым бремя власти было не в тягость, а в радость - они хотели власти и стремились к ней, и не желали ее делить ни с кем. Как всегда, твердое следование правилам морали - это в основном удел так называемого "среднего" класса. Бедняки не имеют денег, чтобы во всем и всегда следовать правилам морали, нищета порою толкает их на проступки и даже преступления. А аристократы с самого детства слишком развращены незаслуженными привилегиями и деньгами, чтобы блюсти нормы общественной нравственности - при их-то возможностях откупаться от ответственности за свои поступки!
Кроме того, историки подсчитали, что наибольшие поступления в государственную казну Великобритании в 19 веке шли за счет налогов, которые платили именно представители "среднего класса". Богатые аристократы, конечно, платили самые большие налоги, но их было слишком мало в численном соотношении. Бедняков было много, но и налоги на них были минимальными. А вот "средний класс", который к слову очень возрос за время правления Виктории, поставлял самые большие налоговые отчисления в государственную казну. Поэтому неудивительно, что особой популярностью и любовью королевская чета пользовалась именно у представителей этого класса и они старались подражать королевской семье. Именно "средний класс" мог больше всех оценить прелесть того момента, что королева и принц Альберт преданы и верны друг другу и не тратят сотни тысяч фунтов налогоплательщиков на содержание всякого рода побочных "увлечений", что было нормой как при предшественниках Виктории, так и при современных ей монархах в других странах Европы.
Еще обратила внимание на портреты Виктории и на ее фотографию, где она изображена вместе с принцем Альбертом. На портретах она выглядит если не классической красавицей, то по крайней мере ее можно назвать довольно симпатичной - "милашкой". А вот фотография показывает, что на самом то деле она была достаточно невзрачненькой. Который раз удивляюсь способностям мастеров так называемой "салонной" живописи того времени: они умели и сходство передать, и польстить не слишком то презентабельным заказчикам. Иногда, когда сопоставляешь портреты и фотографии одних и тех же людей второй половины 19 века, удивляешься, как не похожи оригиналы и приукрашенные нарисованные копии. Вот только один пример: портрет княгини Меттерних
а вот она же, но уже на фотографиях
Хорошее предложение! У меня уже появились кое-какие идеи
___________________________________

Присоеденяюсь !Я люблю античную историю!!!

 » Анна Леопольдовна.Принцесса, правительница, узница

miroslava, большое спасибо за отзыв. Но мои статьи скорее можно назвать компиляциями. Я собираю информацию из нескольких источников и добавляю собственный текст и портреты.


Принцесса, правительница, узница


После смерти Петра II, на опустевший российский трон была приглашена Анна Иоанновна, вдовствующая герцогиня Курляндская.
К моменту вступления на престол, Анне Иоанновне было без малого 37 лет, возраст уже неподходящий для деторождения; дело осложнялось еще и тем, что у императрицы имелся давний сердечный друг – Эрнст Иоганн Бирон, происхождение которого не позволяло ему претендовать на роль отца царевича или царевны.
Хитроумное решение проблемы престолонаследия обеспокоенной императрице предложили вице-канцлер Андрей Иванович Остерман и шталмейстер Карл Густав Левенвольде.
В 1731 году, Анна Иоанновна объявила наследником престола будущего ребенка своей племянницы - принцессы Мекленбург-Шверинской Елизаветы Екатерины Христины и, несмотря на необычность ситуации, все подданные были приведены к присяге на верность будущему наследнику.
Принцесса была дочерью родной старшей сестры Анны Иоанновны – царевны Екатерины и герцога Карла-Леопольда Мекленбург-Шверинского.
Она родилась 7 декабря 1718 года в г. Ростоке, и к моменту присяги даже не была замужем, т.к. ей еще не исполнилось тринадцати лет; причем девять из них, принцесса провела в России.
Само собой разумеется, что в знатных женихах недостатка не было. Король Прусии Фридрих-Вильгельм I желал видеть мужем принцессы Мекленбургской своего старшего сына - наследного принца Фридриха. Король сообщал своему посланнику в Петербурге: "Пусть мой старший сын отречется и будет русским императором, другой сын - королем прусским". Но наследный принц совершенно не желал отказываться от прав на прусский престол, и взамен Пруссия предложила другого кандидата - маркграфа Бранденбургского Карла.
Однако, Анне Иоанновне (или что более вероятно, ее министрам) показался более выгодным союз с Австрией, и в феврале 1731 года, в Россию был приглашен принц Антон-Ульрих Брауншвейг-Беверн-Люнебургский.
Он был сыном правящего герцога Брауншвейгского Фридриха Альберта и Антуанетты Амалии Брауншвейг-Вольфенбюттельской. По матери он приходился племянником жене австрийского императора Карла VI Елизавете, и Софии Шарлотте, жене царевича Алексея Петровича.
Вот как описывает принца леди Рондо – жена английского посланника при русском дворе: «Наружность принца вполне хороша, он очень белокур, но выглядит изнеженным и держится довольно-таки скованно... Это да еще его заикание затрудняют возможность судить о его способностях».



Увы, по словам фельдмаршала Миниха, «принц Антон имел несчастье не понравиться императрице, очень недовольной выбором... Но промах был сделан, исправить его, без огорчения себя или других, не оказалось возможности».
Не сказав ни "да", ни "нет" по поводу брака, императрица оставила Антона-Ульриха в России, и пожаловала ему чин полковника Кирасирского полка, надеясь, что со временем, все устроится.
Однако, и принцессе Мекленбургской, Антон-Ульрих не пришелся по вкусу. Все его попытки сблизиться с невестой оказывались безуспешными.
«Его усердие, — писал впоследствии Бирон, — вознаграждалось такой холодностью, что в течение нескольких лет он не мог льстить себя ни надеждою любви, ни возможностью брака».
Разочаровал Антон-Ульрих и двор императрицы.
Впрочем, и принцесса Елизавета отнюдь не была яркой звездой на придворном небосклоне.
«Она не обладает ни красотой, ни грацией, а ее ум еще не проявил никаких блестящих качеств. Она очень серьезна, немногословна и никогда не смеется; мне это представляется весьма неестественным в такой молодой девушке, и я думаю, за ее серьезностью скорее кроется глупость, нежели рассудительность», - из писем леди Рондо.
Совсем иначе отзывался о принцессе сын фельдмаршала Миниха, Эрнст: «Она соединяла с большим остроумием благородное и добродетельное сердце. Поступки ее были откровенны и чистосердечны, и ничто не было для нее несноснее, как столь необходимое при дворе притворство и принуждение, почему и произошло, что люди, привыкшие к грубейшим ласкательствам, несправедливо почитали ее надменной и якобы всех презирающей. Под видом внешней холодности была она внутренне снисходительна и чистосердечна. …пособием окружавших ее иностранцев знала немецкий язык совершенно. По-французски понимала она лучше, чем говорила. До чтения книг была она великая охотница, много читала на обоих упомянутых языках и отменный вкус имела к драматическому стихотворству. …роста была она среднего, собою статна и полна, волосы имела темного цвета, а лиценачертание хотя и не регулярно пригожее, однако приятное и благородное. В уборке волос никогда моде не следовала, но собственному изобретению, от чего большей частью убиралась не к лицу».
12 мая 1733 года принцесса Елизавета Екатерина Христина Мекленбург-Шверинская приняла православие и получила новое имя – Анна (в честь тетушки-императрицы, которая стала крестной матерью). Отчество для юной принцессы выбрали по второму имени отца – Леопольдовна.
Итак, принцессу Елизавету сменила Анна Леопольдовна. Под этим именем, она и осталась в истории дома Романовых.



(Всего через месяц, на 41-м году жизни, умерла мать Анны – герцогиня Екатерина. Ее торжественно похоронили в Александро-Невском монастыре Петербурга.)
Через два года, внезапно обнаружилось, что у Анны Леопольдовны возник страстный роман с польско-саксонским посланником, графом Линаром. Причем, тайным встречам помогала воспитательница принцессы, госпожа Адеркас.
Граф был немедленно отозван в Польшу, а мадам Адеркас выслана из России.
По приказу императрицы, за Анной Леопольдовной был установлен жесточайший контроль, девушка оказалась практически в полной изоляции: «кроме торжественных дней никто посторонний к ней входить не смел и за всеми ее поступками строго присматривали».
Эти обстоятельства лишь усилили ее «…вкус к уединению, что она всегда с неудовольствием наряжалась, когда надлежало ей принимать и являться в публике».
Особенные мучения доставляло Анне пребывание в обществе, причем, даже хорошо знакомых ей людей, не говоря уже о придворных балах, приемах и других церемониях. Напротив, «приятнейшие часы для нее были те, которые она в уединении и в избраннейшей малочисленной беседе проводила, и тут бывала она сколько вольна в обхождении, столько и весела в обращении».
Помимо всего прочего: «Она была от природы неряшлива, повязывала голову белым платком, идя к обедне, не носила фижм и в таком виде появлялась публично за столом и после полудня за игрой в карты с избранными ею партнерами…».
Принц Антон-Ульрих к тому времени, проявил себя на военной службе наилучшим образом и, особенно отличился в 1737 году, в битве под Очаковом, получив чин генерала и два ордена – Андрея Первозванного и Александра Невского.
Правда, воинская доблесть совсем не повлияла на отношение к нему Анны Леопольдовны – оно по-прежнему было неприязненным.
В 1738 году этим попытался воспользоваться Бирон, предложивший принцессе Анне в качестве возможного жениха своего сына Петра. Причем, фаворита императрицы не смутила даже разница в возрасте – Петр был моложе Анны на шесть лет.
Бирон старался действовать осторожно, боясь раздражить австрийский императорский дом. Он оказывал любезное внимание принцессе и старался, как будто нечаянно, сводить с нею своего сына. Императрица, ничего не зная о намерениях своего фаворита, поручила ему выведать от принцессы — расположена ли она выходить замуж за Антона-Ульриха. Услыхав отрицательный ответ, Бирон поручил придворной даме и любимице императрицы Чернышевой расположить принцессу к браку с его сыном. Но Анна Леопольдовна с негодованием отвергла это предложение и категорически объявила Чернышевой: «Я много думала и испытывала себя. Во всем готова слушаться Императрицу и соглашаюсь выходить за брауншвейгского принца, если ей так угодно».
Бирон жестоко ошибся: несмотря на серьезные пробелы в воспитании, Анна вполне осознавала высоту своего происхождения и положения и, сделала выбор в пользу принца, происходившего из древней и благородной фамилии.
Этот ответ, переданный Чернышевой императрице, обрадовал государыню: наступала, наконец, развязка так долго тянувшегося дела. По словам Бирона, императрица при этом говорила: "Конечно, принц не нравится ни мне, ни принцессе; но особы нашего состояния не всегда вступают в брак по склонности. К тому же, принц ни в каком случае не примет участия в правлении, и принцессе все равно, за кого бы ни выйти. Лишь бы мне иметь от нее наследников и не огорчать императора отсылкою к нему принца. Да и сам принц кажется мне человек скромный и сговорчивый».
1 июля 1739 года состоялась официальная церемония обручения Анны Леопольдовны и Антона-Ульриха. Прося руки Анны принц обещал «беречь ее всю жизнь с нежнейшей любовью и уважением».
«На женихе был белый атласный костюм, вышитый золотом, его собственные очень длинные белокурые волосы были завиты и распущены по плечам, и я невольно подумала, что он выглядит как жертва...» - писала леди Рондо. – «Принцесса обняла свою тетушку за шею и залилась слезами. Какое-то время ее величество крепилась, но потом и сама расплакалась... Потом принцесса Елизавета подошла поздравить невесту и, заливаясь слезами, обняла».
Два дня спустя - 3 июля - Анна Леопольдовна и Антон-Ульрих были обвенчаны в церкви Казанской Богоматери.
И вновь обратимся к письмам леди Рондо:
«…все эти рауты были устроены для того, чтобы соединить вместе двух людей, которые, как мне кажется, от всего сердца ненавидят друг друга; по крайней мере, думается, что это можно с уверенностью сказать в отношении принцессы: она обнаруживала весьма явно на протяжении всей недели празднеств и продолжает выказывать принцу полное презрение, когда находится не на глазах императрицы».
Тем не менее, свою главную задачу молодожены выполнили, как тогда казалось, на редкость удачно.
12 августа 1740 года, через тринадцать месяцев после свадьбы, Анна Леопольдовна родила сына – Иоанна Антоновича.
5 октября 1740 года, императрица Анна серьезно заболела и в этот же день был издан манифест, которым принцу Иоанну пожалован был титул великого князя и он объявлен наследником всероссийского престола.
«А ежели Божеским соизволением, — говорилось в манифесте, — оный любезный наш внук, благоверный великий князь Иоанн, прежде возраста своего и не оставя по себе законнорожденных наследников, преставится, то в таком случае определяем и назначаем в наследники первого по нем принца, брата его от вышеозначенной нашей любезнейшей племянницы, ее высочества благоверной государыни принцессы Анны, и от светлейшего принца Антона-Ульриха, герцога брауншвейг-люнебургского, рождаемого; а в случае и его преставления, других законных, из того же супружества рождаемых принцев, всегда первого, таким порядком, как выше сего установлено».
16 октября, императрица написала завещание, в котором регентом до семнадцатилетия Иоанна назначался Бирон, а на следующий день скончалась.
Императору Ивану VI Антоновичу было всего лишь два месяца и пять дней.



Правление Эрнста Иоганна Бирона не продлилось долго. Его основным соперником стал фельдмаршал Бурхард Кристоф Миних, организовавший заговор против регента, в котором принял участие и принц Антон-Ульрих.
В ночь с 8 на 9 ноября 1740 года, Бирон был схвачен и отвезен в Шлиссельбургскую крепость, а затем сослан в г. Пелым Тобольской губернии.
9 ноября состоялась присяга гвардейских полков на верность «Благоверной государыне правительнице великой княгине Анне всея России».










К сожалению, великая княгиня Анна не обладала никакими качествами, необходимыми для управления государством.
Фельдмаршал Миних писал, что Анна «по природе своей… была ленива и никогда не появлялась в Кабинете. Когда я приходил по утрам с бумагами… которые требовали резолюции, она, чувствуя свою неспособность, часто говорила: „Я хотела бы, чтобы мой сын был в таком возрасте, когда бы мог царствовать сам“».
Такая правительница была очень удобна, прежде всего для министров, получивших почти неограниченную власть, поскольку занималась преимущественно своей личной жизнью.
Став, в сущности, самодержавной императрицей, Анна Леопольдовна продолжала жить, как жила раньше. Мужа своего она по прежнему презирала, и часто не пускала на свою половину.
И все же, в июле 1741 года, Анна родила второго ребенка – принцессу Екатерину.
Через некоторое время, она вернула в Петербург предмет своей пылкой страсти – графа Линара, причем многие увидели в нем нового Бирона.
Для соблюдения приличий, граф был помолвлен с любимой фрейлиной Анны – Юлией Менгден. Привязанность регентши к фрейлине была настолько велика, что их подозревали в чувствах гораздо более нежных, чем простая дружба.
Вскоре после помолвки, граф Линар отправился в Дрезден, для получения отставки при саксонском дворе, тем самым, избежав участи Бирона.
25 ноября 1741 года великая княгиня и правительница была арестована вместе со всем семейством, гвардейцами Преображенского полка. Переворот был произведен в пользу цесаревны Елизаветы Петровны.
28 ноября новая императрица издала манифест о высылке брауншвейгского семейства за границу.
Первоначально их предполагалось перевезти в Ригу, оттуда в Митаву, затем – в Германию.
Однако, вскоре Елизавета решила, что в случае отъезда из России семья бывшего императора может стать опасна и, их перевели в Динамюнде – крепость под Ригой. Там семья прожила более года и, там же родилась в 1743 году, вторая дочь – Елизавета.
В январе 1744 года начальнику охраны Салтыкову было приказано отправить их в г. Раненбург Воронежской губернии.
В августе 1744 года бывшего императора Ивана Антоновича навсегда разлучили с родителями. Согласно секретному указу императрицы, его надлежало отправить на новое место жительства в закрытом возке, никому не показывая и не выпуская на улицу. Для окончательного соблюдения тайны мальчику даже сменили имя – отныне его полагалось называть Григорием, тем самым низложенный император ставился в один ряд с самозванцами Смутного времени (Григорием Отрепьевым правительство Бориса Годунова объявило Лжедмитрия I).
Ивана и его семью порознь отправили на Соловки.
Помимо сына, Анну Леопольдовну разлучили также с Юлией Менгден.
Согласно письму нового начальника охраны майора Корфа: «Эта новость повергла их в чрезвычайную печаль, обнаружившуюся слезами и воплями. Несмотря на это и на болезненное состояние принцессы (беременность), они отвечали, что готовы исполнить волю государыни».
В марте 1745 года, Елизавета написала Корфу: «Спроси Анну, кому розданы алмазные вещи ее, из которых многие не оказыватся [в наличии]. А ежели она, Анна, запираться станет, что не отдавала никому никаких алмазов, то скажи, что я принуждена буду Жульку (Юлию) розыскивать (пытать), и ежели ей [ее] жаль, то она до того мучения не допустит».
Не очень приятный штрих к портрету Елизаветы.
Переезд узников продолжался более двух месяцев. Мучительное путешествие прервалось из-за бездорожья, в г. Холмогоры, выше Архангельска.
И бывший император, и его родители с остальными детьми были поселены в пустующем доме холмогорского архиерея, разделенном на две, изолированные друг от друга, части. Иван даже не подозревал о том, что в другой половине дома живет его семья.
Есть много фактов, говорящих о том, что Иван Антонович был нормальным, подвижным мальчиком. Согласно инструкции, комната, приготовленная для Ивана, не должна была иметь окон: чтобы мальчик, «по своей резвости в окно не выскочил».
Он также знал кто он такой и кто его родители.
О том, что он называет себя императором, сообщал один из охранников Ивана в 1759 году; и сам Иван упоминал, что так его называли родители и солдаты, во время визита императора Петра III в Шлиссельбург, в 1762 году.
В 1748 году Иван заболел одновременно корью и оспой. На запрос коменданта, из Петербурга пришел указ – врача не допускать, и только перед смертью разрешается присутствие священнослужителя, предпочтительно монаха.
И все же, узник выжил.
В январе 1756 года, после раскрытия заговора с целью освобождения Ивана Антоновича и вывоза его за границу, свергнутый император был увезен из Холмогор в Шлиссельбургскую крепость.
И был убит офицерами охраны через восемь лет при неудачной попытке освобождения.
Его родители так и не узнали о трагической судьбе своего первенца.
В марте 1745 года, Анна Леопольдовна родила второго сына и четвертого по счету ребенка – принца Петра; 27 февраля 1746 года родился последний сын – Алексей.
9 марта 1746 года Анна Леопольдовна скончалась от послеродовой горячки в возрасте 27-ми лет и 3 месяцев.
В официальном извещении о смерти Анна была названа «Благоверною принцессою Анною Брауншвейг Люнебургской».
Ее тело было доставлено в Санкт-Петербург и 21 марта 1746 года в Благовещенском монастыре Александро-Невской лавры состоялись похороны. Бывшая правительница России обрела вечный покой рядом с матерью и бабушкой.
30 октября 1761 г. принц Антон-Ульрих обратился к Елизавете Петровне с просьбой разрешить детям учиться чтению и письму. Но ответа он так и не получил. Видимо, тогда Елизавете Петровне было уже не до Брауншвейгского семейства. Она тяжело болела, а 25 декабря 1761 г. скончалась.
Принц Антон-Ульрих научил детей читать и писать по-русски на свой страх и риск. Он также много внимания уделял их духовному развитию.
Архангельский губернатор с 1763 г. по 1780 г., генерал-поручик Е.А. Головцын в одном из своих донесений писал: «При первом своем приезде из разговоров я приметить мог, что отец детей своих любит, а дети к нему почтительны и несогласия между ними никакого не видно».
Антон-Ульрих намного пережил свою жену. После воцарения Екатерины II, ему было предложено уехать из России, но без детей.
Принц отказался.
Он умер 4 мая 1776 года, в возрасте 60 лет.
Побывавший у узников с визитом новый губернатор - А.П. Мельгунов писал императрице Екатерине II о Екатерине Антоновне, что, несмотря на ее глухоту, (во время переворота 1741 года, четырехмесячную принцессу уронили на пол, что и стало причиной потери слуха) «из обхождения ее видно, что она робка, уклончива, вежлива и стыдлива, нрава тихого и веселого. Увидя, что другие в разговоре смеются, хотя и не знает тому причины, смеется вместе с ними… Как братья, так сестры, живут между собою дружелюбно и притом незлобливы и человеколюбивы. Летом работают в саду, ходят за курами и утками и кормят их, а зимой бегают взапуски [и] на лошадях по пруду, читают церковные книги и играют карты и шашки. Девицы, сверх того, занимаются иногда шить белья».
После смерти Антона-Ульриха, главой семьи стала принцесса Елизавета.
Она рассказала губернатору, что «отец и мы, когда были еще очень молоды, просили дать свободу, когда же отец наш ослеп, а мы вышли из молодых лет, то просили разрешения проезжаться, но ни на что не получили ответа.
Но в теперешнем положении, не останется нам ничего больше желать, как только того, чтобы жить здесь в уединении. Мы всем довольны, мы здесь родились, привыкли к здешнему месту и застарели», только «просим исходатайствовать у Ее величества милость, чтобы нам было позволено выезжать из дома на луга для прогулки, мы слышали, что там есть цветы, каких в нашем саду нет», чтобы пускали к ним дружить жен офицеров — так скучно без общества. И последняя просьба: «Присылают нам из Петербурга корсеты, чепчики и токи, но мы их не употребляем для того, что ни мы, ни девки наши не знаем, как их надевать и носить. Сделайте милость, пришлите такого человека, который умел бы наряжать нас».
В конце разговора с Мельгуновым Елизавета сказала, что если выполнят эти просьбы, то они будут всем довольны и ни о чем просить не будут, «ничего больше не желаем и рады остаться в таком положении навек».
После доклада губернатора, Екатерина II согласилась отпустить холмогорских узников в Данию, к сестре Антона-Ульриха, датской королеве Юлиане-Маргарите.
1 июля 1780 года, дети Анны Леопольдовны навсегда покинули Россию.
В августе, они прибыли в Данию и были поселены в маленьком городке Горзенсе в Ютландии.
Но свобода безнадежно опоздала.
Первой в октябре 1782 года умерла принцесса Елизавета. Через пять лет, в 1787 году, умер принц Алексей, а в 1798 году - принц Петр. Дольше всех, почти шестьдесят шесть лет, прожила старшая принцесса - Екатерина.
Оставшись одна, без любимой сестры и братьев, принцесса Екатерина Антоновна изъявляла желание возвратиться в Россию и постричься в монахини. По свидетельству иеромонаха Иосифа (Ильицкого), она «утешала себя только молитвою» и «терпела разные неудовольствия от находившихся при ней чиновников и служителей».
В августе 1803 г. принцесса Екатерина Антоновна писала из Дании императору Александру I: «Я всякий день плачу и не знаю, за что меня сюда Бог послал, и почему я так долго живу на свете. Я всякий день поминаю Холмогоры, потому что мне там был рай, а тут – ад».
Так и не получив ответа, последняя дочь Антона-Ульриха и Анны Леопольдовны умерла 9 апреля 1807 года. Ветвь Романовых-Милославских угасла навсегда.
___________________________________

Приветствую, дамы!
Яника, добро пожаловать! Про античность и древний мир у нас есть отдельный раздел в содержании. Видела?
Мирослава, Натали, Kless, спасибо вам за материалы! Кинула все в КПК, почитаю на досуге

Мокочка, я утрирую, но согласись, до Екатерины Великой ей далеко





жду с нетерпением! твои идеи мне очень нравятся

Я сама, когда наткнулась на этот материал, сразу подумала о том, что необходимо им поделиться

 » Брауншвейгское семейство

Все мы так - я и сама "работаю" по такому же принципу

Мне хотелось бы дополнить пост Адельгейды о правительнице Анне Леопольдовне, рассказав подробнее о судьбе ее мужа и детей, которые вошли в историю под названием

Брауншвейгское семейство

К истории Брауншвейгского семейства меня привел интерес к личности императора Иоанна Антоновича, который сыграл роль «человека в железной маске» для русской истории. Изучая материалы о нем, я не могла не заинтересоваться дальнейшей судьбой его отца, братьев и сестер, которых у него было четверо.
Трагедия «брауншвейгского семейства» началась с событий, произошедших в ночь на 25 ноября 1741года, когда гвардейцы ворвались во дворец и провозгласили новую российскую императрицу Елизавету Петровну. Переворот обошелся без сопротивления и крови: четыре члена императорского семейства были арестованы и прежде всего полуторагодовалый император Иоанн Антонович (Иван VI по счету от Ивана Калиты, или Иван Ш по царскому счету — от Ивана Грозного. На монетах 1740—1741 годов чеканилось имя «Иоанн III»). Император мог столько же понять в происходящем, как и его младшая четырехмесячная сестра Екатерина (она, впрочем, пострадала больше других: солдаты уронили девочку, и, вероятно, оттого она стала глохнуть). Были взяты под стражу и родители этих малолетних правнучатых племянников Петра Великого: принцесса-правительница Анна Леопольдовна, реально царствовавшая более года, и ее супруг, принц, генералиссимус (это звание он получил за 14 дней до переворота) Антон-Ульрих Брауншвейгский. Обычный переворот, «один из многих», радостно встреченный гвардией и как бы символизировавший крушение немецкой партии в пользу отечественного окружения «дщери Петровой». О Брауншвейгском семействе сначала было объявлено, что «они отсылаются в их отечество», однако пленников до декабря 1742 года держали в Риге, затем в Динамюнде. Слухи и реальные попытки освобождения узников, «обратного переворота», увеличили политические опасения Елизаветы Петровны. Вместо отсылки в Германию принцев переводят в куда более глухой и дальний край — Холмогоры, в 70 верстах от Белого моря, выход к которому крепко заперт Архангельском.
Как известно, брак Анны Леопольдовны и Антона-Ульриха был заключен не на небесах, а намного ниже. Это был чисто династический союз и никаких глубоких чувств вначале друг к другу супруги не испытывали. Но несчастье сблизило их. Правительство Елизаветы питало надежды на то, что заточение может подорвать здоровье как детей, так и взрослых. и они скончаются, избавив новую императрицу от реальной угрозы нового переворота в пользу брауншвейгского семейства. Надзирающим за заключенными был дан секретный указ: «Ежели, по воле божьей, случится кому из них смерть, особливо же принцессе Анне или принцу Иоанну, то, учиня над умершим телом анатомию и положа их в спирт, тотчас же смертное тело к нам прислать с нарочным офицером». Но ни дети, ни супруги брауншвейгские и не думали умирать, наоборот, их семейство все возрастало. В заключении Анна Леопольдовна родила еще троих детей: дочь Елизавету в 1743 г., сыновей Петра – в 1745 г. и Алексея — в 1746 г. Это обстоятельство немало раздражало императрицу Елизавету. Как никак, но Иоанн Антонович был, хотя и короткое время, законным российским императором. Значит, все его братья и сестры были не менее законными претендентами на престол, даже если сам Иоанн в заключении скончается. Рапорт о рождении принца Алексея Елизавета в досаде разорвала на клочки со словами: «Странная плодливость – ну прямо крысы». Однако через несколько дней пришло более радостное для нее известие - во время последних родов принцесса Анна заразилась родильной горячкой и умерла. Теперь главную опасность представляли лишь ее дети, особенно Иоанн.
Бывший император Иоанн Антонович был на шестнадцатом году жизни, в 1756 году отделен от семьи и переведен в Шлиссельбург. В Холмогорах под надзором специального коменданта и команды находился принц Антон Брауншвейгский с четырьмя детьми от 16 до 21 года. В течение двадцати лет Елизаветинского царства переписка по поводу «известных персон» (так их называли в письмах императрице) была сравнительно невелика. Дети Антона-Ульриха и Анны Леопольдовны вырастают, не зная окружающего мира, за оградой своей тюрьмы: летом гуляют по высоко огороженному саду, а зимой (согласно рапорту коменданта) «за великими снегами пройти никому нельзя да и нужды нет». Все слуги, нанятые для принцев, навсегда заперты в доме и никогда не выйдут за ограду «под опасением жесточайшего истязания». Заключенным принцам выдается «приличное довольствие» — по шесть тысяч рублей в год, шелковые и шерстяные ткани, венгерское вино, гданская водка, за недостатком которой комендант порою доставляет Антону-Ульриху «поддельную водку из простого вина». Принцы с 1746 года попадают в руки пьяного, вороватого, беспутного и жестокого капитана Вындомского...
Царица Елизавета Петровна и ее окружение больше всего беспокоились насчет возможных заговоров в пользу «семейства», а также любых слухов о принцах. Когда Анна Леопольдовна умирает, то из Петербурга требуют, чтобы принц Антон сделал собственноручное описание этой смерти: таким образом, в руках правительства оказался политический документ, который можно предъявить Европе в случае любого самозванства. Любопытно, что Антону предписывается в том письме не сообщать о рождении сына Алексея, отнявшего жизнь у матери: лишние сведения о новых претендентах на престол царице не нужны. Так было и когда Иоанна VI отделили от родственников и перевезли в Шлиссельбург: это никак не отразилось на документации об «известных персонах», как будто Иоанн оставался в Холмогорах. Так старались обмануть возможных заговорщиков... Малейшее подозрение насчет офицеров охраны сразу ведет к замене: молодой под поручик Писарев, в пьяном виде грозившийся сделать Вындомскому «рот на затылок», тут же переведен в Тобольск...
В октябре 1761 года принц Антон просит у императрицы, чтобы его детей учили читать и писать, ибо «дети растут и ничего не знают о боге и слове божьем». Ответа не последовало; из дальнейшей переписки вид но, что отец не умел или не желал систематически обучать пятерых (потом — четырех) детей, и они не знали иностранных языков, а говорили только по-русски, с северным выговором. Итак, имевшая на престол не меньше прав, чем брауншвейгские родственники, дочь Петра все же опасается заточенных принцев и принцесс.
Ситуация еще более обостряется в 1762 году. Воцарение Петра III, а затем Екатерины II рождает надежды на освобождение после 20-летней изоляции. Антон-Ульрих пишет Екатерине II, называя себя «пылью и прахом», и снова ходатайствует, чтобы дети могли «чему-нибудь учиться». Екатерина II написала ответ: нужно вчитаться в этот образчик уклончивости и прямой лжи, чтобы оценить все лицемерие новой императрицы: «Вашей светлости письмо, мне поданное на сих днях (так писала царица Антону), напомянуло ту жалость, которую я всегда о вас и вашей фамилии имела. Я знаю, что бог нас наипаче определил страдание человеческое не токмо облегчить, но и благополучно способствовать, к чему я особливо (не похвалившися перед всем светом) природною мою склонность имею. Но избавление ваше соединено еще с некоторыми трудностями, которые вашему благоразумию понятны быть могут. Дайте мне время рассмотреть оные, а между тем я буду стараться облегчить ваше заключение моим об вас попечением и помогать детям вашим, оставшимся на свете, в познании закона божия, от которого им и настоящее их бедствие сноснее будет. Не отчаивайтесь о моей к вам милости, с которой я пребываю».
В руках царицы в это время уже был ответ на недавний секретный запрос — «знают ли молодые (принцы), кто они таковы и каким образом о себе рассуждают?». Надежда, что четверо взрослых детей не знают, «кто они», была, конечно, рассеяна отчетом коменданта: поскольку «живут означенные персоны в одних покоях и нет меж ними сеней, только двери, то молодым не знать им о себе, кто они таковы, невозможно, и (все) по обычаю называют их принцами и принцессами».
После получения сего «доношения» императрица решает отправить на «инспекцию» заключенного брауншвейгского семейства свое приближенное лицо. Им стал генерал-майор Александр Ильич Бибиков. Он был известным военным, героем Семилетней войны, был еще молод — 33 года, отличался веселым нравом, обаянием и слыл человеком порядочным. Цель его миссии была представлена в секретной инструкции из девяти пунктов, подписанной Екатериной Второй 19 ноября 1762 года. Смысл инструкции заключался в том, что Александру Ильичу велено отправиться в Холмогоры и, пробыв там, сколько нужно, осмотреть «содержание (принцев), все нынешнее состояние, то есть: дом, пищу и чем они время провождают, и ежели придумаете к их лучшему житью и безнужному в чем-либо содержанию, то нам объявить возвратясь имеете». Однако на самом деле главная задача Бибикова заключалась в том, чтобы уговорить принца Антона-Ульриха принять освобождение и уехать одному, «а детей его для тех же государственных резонов, которые он, по благоразумию своему, понимать сам может, до тех пор освободить не можем, пока дела наши государственные не укрепятся в том порядке, в котором они к благополучию империи нашей новое свое положение теперь приняли». В переводе с гладкого языка инструкции это означало, что захватившая престол Екатерина II, в чьих жилах не текло не только ни одной капли крови царствующей династии Романовых, но и вообще русской крови, опасается тех, кто, несомненно, имеет на него больше прав: прямых потомков Ивана V, правнучатых племянников и племянниц Петра Великого (и имена их фамильные — Иван, Петр, Алексей, Екатерина, Елизавета!). Принц Антон не опасен — он имеет не больше прав, чем сама Екатерина II; он не потомок законных царей, а только супруг. Екатерина наставляла Бибикова «особливо» примечать «детей нравы и понятия». Царица, впрочем, серьезно не надеялась, что отец бросит детей, и сын Александра Ильича Бибикова в своих позднейших записках об отце справедливо замечает: «Главнейшая цель сделанного Александру Ильичу препоручения состояла в том, чтоб вошед в доверенность принца и детей его, узнал способности, мнения каждого, о чем при начале еще не утвержденного ее правления, нужно было иметь сведения. Откровенность, веселый нрав и ловкое обращение уполномоченного доставили ему в сем совершенный успех. Но все усилия его склонить принца Антона разлучиться с детьми были напрасны, а потому Александр Ильич старался по крайней мере смягчить, даже некоторым образом усладить его состояние. Хотя все сие и действительно предписано в данной ему от человеколюбивой государыни инструкции, но особенная ревность его в исполнении сей статьи была такова, что отправился в обратный путь благословляем и осыпан живейшими знаками уважения и самой приязни от всех принцев и принцесс».
Бибиков пробыл в Холмогорах несколько недель. Сын его сообщает, что, «приехав в столицу, Александр Ильич изъявил к состоянию их искреннее участие: он подал императрице донесение о их добрых свойствах, а особливо о разуме и дарованиях принцессы Екатерины, достоинства коей описал так, что государыня холодностию приема дала почувствовать Александру Ильичу, что сие его к ним усердие было, по мнение ее, излишнее и ей неприятное. Холодность сию изъявила она столько, что он испросил позволение употребить неблагоприятствующее для него время на исправление домашних его обстоятельств, и уехал с семьею своею в небольшую свою вотчину в Рязанской губернии». Любопытнейший текст, основанный, очевидно, на семейных рассказах. Сохранилось также интересное замечание Пушкина в его «Истории пугачевского бунта», основанное по всей вероятности на таких же устных преданиях: «Бибиков возвратился, влюбленный без памяти в принцессу Екатерину». То же самое звучит в биографии А.И.Бибикова, написанной для «Русского биографического словаря»: генерал «дал чересчур восторженный отзыв о старшей дочери принца Екатерине».
Судя по всему, Бибиков действительно слишком горячо вступился за несчастных узников и тем вторгся в запретную политическую область. Историк В.В.Стасов писал по этому поводу: «Несмотря на все заверения и человеколюбивые фразы, императрица Екатерина на самом деле нисколько не заботилась и ничуть не помышляла об облегчении участи Брауншвейгского семейства и доставлении ему каких-нибудь других утешений, кроме возможности носить штофные робронды и пить венгерское вино».
Правда, позднее большинство историков уверилось, что предметом нежных чувств Бибикова стала не старшая принцесса Екатерина, а младшая — Елизавета. О Екатерине в докладе холмогорского коменданта от 8 мая 1762 года писалось, что она «сложения больного и почти чахоточного, а притом несколько и глуха, и говорит немо и невнятно, и одержима всегда болезненными припадками, нрава очень тихого». В то же время сын Бибикова в своих записках утверждает, что его отец доносил императрице Екатерине «о разуме и дарованиях принцессы». Разнообразные же источники постоянно отмечают ум и красоту другой — младшей принцессы Елизаветы. В той же записке коменданта сообщается, что 19-летняя Елизавета «росту женского немалого, и сложения ныне становится плавного, нраву, как разумеется, несколько горячего...» Пять лет спустя в 1767 году архангельский губернатор доносит: «Дочери (принца) большая, Екатерина, весьма косноязычна и глуха, зачем и ни в какие разговоры не вступает, а притом, как лекарь мне объявил, что и больна гастрическими припадками.., а меньшая, Елизавета, как и меньший сын Алексей, наиболее понятливы». Уже упоминавшийся историк Стасов приводил английскую записку о Брауншвейгском семействе, составленную в 1780 году и хранящуюся в Британском музее, где отмечается, что одна из принцесс «очень хороша собой». Скорее всего, это была младшая Елизавета и именно она стала предметом увлечения и похвал Бибикова.
1760-е годы. После отъезда Бибикова положение «известных персон», в сущности, ухудшается. В предыдущие двадцать лет не было никаких перспектив на улучшение, теперь же Екатерина Вторая подала узникам большие надежды. Меж тем секретность их содержания даже увеличивается. На всякий случай пишутся инструкции, как хоронить «любого умершего из семьи»: пастора не присылать, отпевать ночью, «на молитвах и возгласах в церкви никак их не поминать, как просто именем, не называя принцами». Когда понадобилось в Холмогорах переделать печи в доме-тюрьме, Петербург строго предписывал, «чтоб печники известных персон не видали».
1764 год: Роковая дата! Офицер Василий Мирович делает попытку освободить из Шлиссельбургской крепости бывшего императора Ивана Антоновича. Дело кончается гибелью Иоанна на 25-м году жизни (а ведь попал в заключение полуторагодовалым!). Мирович казнен. В Холмогорах же, вероятно, очень долго и не знали о гибели сына и брата! После этой темной истории (некоторые историки предполагают, что Мирович был спровоцирован на свою безумную попытку по приказу Екатериной Второй и ее приближенных) шансы холмогорских принцев на освобождение сильно уменьшаются; время от времени архангельские власти получают из столицы предупреждения и даже приметы «шпионов», направляющихся в Холмогоры.
В мире происходят разнообразные события: французское Просвещение — Руссо, Вольтер, Дидро; американская революция; открытия Бугенвиля, Кука в Тихом океане... Однако принц Антон и его дети не имеют права всего этого знать. Меняются коменданты, охрана пьянствует, ворует, архангельский губернатор Головцын докладывает, что «каменные покои тесны и нечисты».
1767 год: ревизия губернатора, явно жалеющего узников. Принцесса Елизавета высказалась при нем «с живостью и страстью» и, «заплакав на их несчастную, продолжаемую и поныне судьбину, не переставая проливать слезы, произносила жалобу, упоминая в разговорах и то, будто бы они, кроме их произведения на свет, никакой над собой винности не знают, и могла бы она и с сестрою своею за великое счастье почитать, если б они удостоены были в высочайшую вашего императорского величества службу хотя взяты быть в камер-юнгферы (придворный чин)?» Губернатор Головцын «их утешал, и они повеселели». Позже мягкосердечный губернатор изыщет оригинальный способ воздействия на Екатерину и ее советников: в форме доноса, передавая разговоры, якобы подслушанные его агентами от принцев, он сообщает разные их лестные высказывания в адрес царицы. Головцын верно рассчитал, что донос, секретная информация будут прочтены наверху быстрее всего, но никаких облегчений не последовало.
25 мая 1768 год: принц Антон обращается к Екатерине. Он просится с детьми за границу и клянется «именем бога, пресвятой троицей и святым евангелием в сохранении верности вашему величеству до конца жизни»; при этом он вспоминает милостивое письмо Екатерины в 1762 году, «и в особенности уверения в вашей милости генерала Бибикова, чем мы все эти годы утешали и подкрепляли себя»; 15 декабря того же года Антон-Ульрих заклинает царицу «кровавыми ранами и милосердием Христа»; через два месяца он посылает еще одну просьбу — никакого ответа ни на одно письмо не последовало.
Конец 1767—1768 год: в это время происходит трогательная и вместе с тем трагическая история, героиней которой становится младшая принцесса — красавица Елизавета. В секретной переписке, в доносах обсуждаются дела, совершенно необычные для такого рода бумаг: «принцесса Елизавета, превосходящая всех красотой и умом», влюбилась в одного из сержантов холмогорской команды. Ее предмет — Иван Трифонов, 27 лет, из дворян, крив на один глаз, рыж, «нрава веселого, склонный танцевать, играя на скрипке, и всех забавлять». В донесениях много печальных, лирических подробностей: сержант подарил принцессе собачку, а «она ее целует»; Трифонов «ходит наверх в черных или белых шелковых чулках и ведет себя, точно будто принадлежит к верху»; наконец, принцесса «кидает в сержанта калеными орехами, после чего они друг друга драли за уши, били друг друга скрученным платком».
Не сообщая сперва обо всем этом в Петербург, комендант и губернатор все-таки удаляют Трифонова из внутреннего караула, после чего «младшая дочь известной персоны была точно помешанная, а при этом необыкновенно задумчивая. Глаза у ней совсем остановились во лбу, щеки совсем ввалились, при том она почернела в лице, на голове у ней был черный платок, и из-под него висели волосы, совершенно распущенные по щекам»; после того сам принц напрасно молит коменданта, чтобы сержанта Трифонова пускали наверх — «для скрипки и поиграть в марьяж», а сам сержант падает в ноги коменданту, майору Мячкову, умоляя: «Не погубите меня!»
И вот последняя попытка Елизаветы: из окошка в «отхожем месте», оказывается, можно было видеть окно сержанта, однако уловка разгадана и меры приняты... Больше принцессе никогда не увидеть сержанта Трифонова: он вскоре образумится, станет офицером, там же, в Холмогорах, и женится. А принцесса тяжело заболевает: восемь месяцев «жестокой рвоты», «истерии». У ее отца все усиливается цинга. Лекарь лечит обоих первобытно — в основном пусканием крови.
1770-е годы: новый «самозваный призрак» сотрясает империю — Пугачев. Страхи в Зимнем дворце усиливаются, и уж министр правительства Екатерины граф Никита Панин предостерегает: как бы не нагрянул в Архангельск «азартный проходимец» Мориц Беневский, который недавно взбунтовал Камчатку и ушел в океан на захваченном судне с русско-польским вольным экипажем. «Во время заарестования его в Петербурге,— пишет Панин,— я видел его таким человеком, которому жить или умереть все едино — то из сего не без основания и подозревать можно, что не может ли он забраться и к порту Архангельскому, где ежели не силою отнять известных арестантов». Опасения насчет Беневского оказались напрасными — его сферой действия стал не Архангельск, а Мадагаскар.
Меж тем «Петр III — Пугачев» весомо напомнил о слабых правах Екатерины II на российский трон... А холмогорский мирок все продолжал беспокоить хозяев Зимнего дворца. В связи с бракосочетанием наследника Павла в конце 1773 года младшая принцесса Елизавета от имени больного отца, братьев и сестер обращается к графу Н. И. Панину (видимо, она, как самая умная и деятельная среди сестер и братьев, взяла на себя функции главы семейства во время смертельной болезни отца): «Осмеливаемся утруждать ваше превосходительство, нашего надежнейшего попечителя, о испрошении нам, в заключении рожденным, хоша для сей толь великой радости у ее императорского величества малыя свободы».
«Малыя свободы», однако, не последовали: царица нашла, что прогулки за пределами тюрьмы могут вызвать «неприличное в жителях тамошних любопытство». Панин же 3 декабря 1773 года выговаривал губернатору Головцыну, что письмо принцессы писано слишком уже хорошим слогом и умно, в то время как «я по сей день всегда того мнения был, что они все безграмотны и никакого о том понятия не имеют, чтоб сии дети свободу, а паче способности имели куда-либо писать своею рукою письма». Панин опасался, чтобы принцы не писали таким слогом и «в другие места»; запрашивал, откуда такое умение, и получил поразительный ответ от Антона-Ульриха. Оказывается, все четверо детей учились русской грамоте по нескольким церковным книгам и молитвам, а кроме того, «по указам, челобитным и ордерам»: канцелярско полнцейские документы, относящиеся к аресту и заключению Брауншвейгской фамилии, оказывается, могут быть источником грамотности и хорошего слога! Никита Панин, один из культурнейших людей века, завершает свой розыск полуироническим выводом: «что дети известные обучилися сами собою грамоте, тому уже быть так, когда прежде оное не предусмотрено». Не разучивать же их обратно!
4 мая 1776 года: на 35-м году заключения (!) умирает принц Антон, похороненный «во 2-м часу ночи со всякими предосторожностями». Перед смертью он просит «за бедных сирот его» и горячо благодарит своих главных тюремщиков — царицу и Панина. Екатерина Вторая не выражает даже формального соболезнования (как это сделала Елизавета Петровна, узнав о смерти Анны Леопольдовны).
Начало 1777 года: губернатор Головцын доносит, что принцесса Елизавета «сошла с ума... и в безумии своем много говорит пустого и несбыточного, а временами много и плачет, а иногда лежит, закрыв голову одеялом в глубоком молчании, несколько часов кряду». Какие страшные мысли о своей напрасно загубленной жизни приходили ей в голову в эти тягостные часы — никому не известно... Потом молодая женщина (ей уже 34 года) приходит в себя...
Неудивительно, что именно у принцессы Елизаветы, как наиболее живой и разумной среди всех членов брауншвейгского семейства стала развиваться душевная болезнь. Ее более тихие и вялые сестра и братья могли не в полной мере чувствовать весь ужас заключения — они притерпелись, свыклись, примирились со своей жизнью. Другое дело — Елизавета. Ее душа не переставала рваться на волю, которая была ей недоступна, ей приходилось постоянно давить в себе эти порывы — так что развитие душевного расстройства именно у нее было практически неизбежным. Несчастная и неудавшаяся любовь к сержанту Трифонову тоже могла способствовать болезни...
Еще проходят месяцы и годы. Появляются на свет внуки Екатерины II: в декабре 1777-го — будущий царь Александр I, в 1779-м — его брат Константин. Династия упрочена, у Петра Великого появились законные праправнуки, и опасения насчет «брауншвейгских претендентов» сильно уменьшаются...
Проходит почти сорок лет после начала заключения, и вот в 1780 году в Холмогоры прислан генерал-губернатор А. П. Мельгунов. Как некогда, 18 лет назад Бибиков, этот новый посланец опять проверяет, сколь опасны принцы и сколь велика сокрытая в них «государственная угроза». «Елизавета,— находим мы в докладе генерал-губернатора,— 36 лет, ростом и лицом схожа на мать.., кажется, что обхождением, словоохотливостию и разумом далеко превосходит и братьев своих, и сестру, и она, по примечанию моему, над всеми ими начальствует: ей повинуются братья, исполняя все то, что бы она ни приказала, например, велит подать стул — подают, и прочее тому подобное». О старшей, Екатерине, писано, что она «38 лет, похожая на отца, весьма косноязычна, братья и сестра объясняются с ней по минам...».
Другие принцы — «Петр 35 лет, горбат, крив; Алексей 34 года, белокур, молчалив, братья же оба не имеют ни малейшей природной остроты, а больше видна в них робость, простота, застенчивость, молчаливость и приемы, одним малым ребятам приличные». Мельгунов нарочно притворился больным, чтоб лучше узнать этих людей, обедал с ними, участвовал в карточной игре (трессет) — «весьма для меня скучной, но для них веселой и обыкновенной». Беседуя в основном с принцессой Елизаветой («выговор ее, так как и братьев, ответствует наречию того места, где они родились и выросли, то есть холмогорскому»), посланец царицы слышит, что прежде, когда был жив отец, они хотели, «чтоб дана им была вольность»; позже — «чтоб позволено было им проезжаться», а теперь — «рассудите сами,— говорила она мне,— можем ли мы иного чего пожелать, кроме сего уединения? Мы здесь родились, привыкли и застарели, так для нас большой свет не только не нужен, но и тягостен для того, что мы не знаем, как с людьми обходиться, а научиться уже поздно». Принцесса просила только о некоторых домашних и хозяйственных послаблениях: «Из Петербурга присылают нам корсеты, чепчики и токи, но мы их не употребляем, для того, что ни мы, ни девки наши не знаем, как их надевать и носить: так сделайте милость,— примолвила она мне,— пришлите такого человека, который мог бы нас в них наряжать».
Видимо, долгое заключение и особенно развивающаяся душевная болезнь сломили и эту прежде неукротимую душу. В прежние годы принцесса Елизавета больше всех из брауншвейгского семейства доставляла хлопот своим тюремщикам: то влюбит в себя и сделает своим заступником царского «дознавателя» Бибикова; то сама влюбится в одного из охранников; то осаждает письмами об освобождении. Теперь она, как и ее братья с сестрой, не желает ничего «кроме сего уединения»…
Еще и еще раз Мельгунов (точно так, как прежде Бибиков) уговаривает царицу, что нечего бояться этих «персон»; под его диктовку в письмах к императрице принцы свою любовь повергают к ее стопам...
Миссия Мельгунова оказывается более счастливой, чем путешествие Бибикова. 18 марта 1780 года Екатерина II пишет вдовствующей королеве Дании и Норвегии Юлии Марии — родной сестре Антона-Ульриха Брауншвейгского, что «время пришло» освободить ее родных племянников, о которых сама Юлия-Мария все эти годы, конечно, опасалась спрашивать у могучей «северной Семирамиды». Екатерина Вторая просит поместить двух сыновей и двух дочерей Антона и Анны Леопольдовны в каком-нибудь внутреннем городе Норвегии (только подальше от моря!). Королева отвечает, что ее глубоко трогает «доброта и великодушие, оказываемое вашим величеством несчастным детям покойного моего брата герцога Антона Ульриха», и находит здесь «отпечаток великой и высокой души». Но при том Екатерине робко сообщается, что в Норвегии, к сожалению, не существует городов, далеких от моря, поэтому принцев лучше разместить во внутреннем датском городке Горсенсе.
Императрица не возражает. Тут наступает последний акт драмы. Мельгунов приезжает в Холмогоры, приглашает двух принцев и двух принцесс на корабль. Они никогда в жизни не выходили за пределы собственного сада и очень боятся, ожидая ловушки. Мельгунов для их успокоения помещает на фрегат собственную жену, за что после получит строгий выговор от царицы: нельзя посвящать в тайну лишних лиц.
В белую ночь с 26 на 27 июня специальное судно отправляется из Холмогор, минует Архангельск. Принцы каждую минуту ждут некоего подвоха. В 2 часа пополуночи с 29 на 30 июня 1780 года из Новодвинской крепости выходит корабль «Полярная звезда» под купеческим флагом. Тайна столь велика, что даже добрый губернатор Головцын не ведает, куда везут его бывших подопечных. Со всех свидетелей взята подписка: «и я,— заключает Мельгунов,— провожал их глазами до тех пор, пока судно самое от зрения скрылось».
В Петербурге сильно волновались, долго не получая известий насчет прибытия судна «Полярной звезды» на место (противные ветры замедлили путь). Наконец приходит долгожданное известие из Копенгагена. Петр, Алексей, Екатерина, Елизавета поселяются в Горсенсе, окруженные заранее назначенным штатом. Получают от императрицы Екатерины по 8 тысяч рублей в год и богатые подарки. Тетка, датская королева, решила, однако, не встречаться с племянниками, боясь огорчить «петербургскую сестру».

Русских путешественников к принцам и принцессам не допускают, за ними все время следят: датский городок глухой, четверо прибывших не знают языка. Вскоре русский посол в Копенгагене доложит своей императрице, что все та же неугомонная Елизавета жалуется (в письме к тетке), что «не пользуется свободой, потому что не может выходить со двора, сколько того желает, не делает то, что хочет». Королева Юлия-Мария отвечала, что «свобода не состоит в этом и что она сама часто находится в подобном же положении».
23 ноября 1780 года королева-тетушка извещает Екатерину II, что принцы «пожалели о своих холмогорских лошадках и лугах и нашли, что они менее свободны и более стеснены в нынешнем положении».
«Вот как сильны привычки на этом свете,— отвечала Екатерина II 2 декабря 1780 года на письмо датской королевы,— сожалеют иной раз даже и о Холмогорах».
20 октября 1782 года новый приступ душевной болезни уносит 39-летнюю Елизавету, самую живую из четырех, скорее всего ту, в которую в свое время влюбился без памяти Александр Ильич Бибиков. Траура не было...
Через пять лет скончался «младший принц» Алексей Антонович. О двух оставшихся почти позабыли в грохоте войн и революций.
Принц Петр Антонович умер в 1798 году. Осталась одна принцесса Екатерина, больная, глухая... Уж нет на свете Екатерины Второй, убили Павла I; и тут, в 1802 году, 62-летняя Екатерина Антоновна пишет страшное письмо своему духовнику — трагический аккорд, завершающий всю эпопею: «Преподобнейший духовный отец Феофан! Што мне было в тысячу раз лючше было жить в Холмогорах, нежели в Горсенсе. Што (меня) придворные датские не любят и часто оттого плакала... и я теперь горькие слезы проливаю, проклиная себя, что я давно не умерла». Писала она и новому российскому императору Александру I, умоляя забрать ее «домой» – в Россию, в Холмогоры. Но письма ее уже никого из «великих мира сего» не интересуют и некому вникать в трагическую правду этих не очень-то грамотных строк...
Так жили они на родине — в тюрьме; а потом, на свободе, плакали по той тюрьме. Екатерина Антоновна умерла в апреле 1807 года; незадолго до смерти она на память нарисовала свое холмогорское жилище и сохранила до конца неведомо как доставшийся и спрятанный сувенир в виде серебряного рубля с изображением «императора Иоанна» — ее брата.
___________________________________