Клуб историков-любителей

 » Мария Валевская, загадки ее жизни (окончание)

Пожалуйста! Вот окончание ее истории.

МАРИЯ ВАЛЕВСКАЯ:
загадки ее жизни
(окончание)

Загадка третья: Почему Мария так скоро вышла замуж вскоре после отречения Наполеона?

Порою в разных материалах о Валевской мне встречались фразы, который завуалировано или прямо содержали такой упрек в ее адрес. Если брать во внимание лишь голые факты, то Мария действительно выглядит этакой вертихвосткой, которая пользовалась выгодами положения императорской любовницы, пока он был у власти и по-быстренькому отреклась от Наполеона, когда его империя пала. На самом деле, все было не так: сам Наполеон многократно подвергал испытаниям то чувство любви в нему, которое родилось в Марии во время ее пребывания в Финкенштейне, пока это чувство окончательно не иссякло в ней.
Кроме того, почти все считают, что Наполеон был самой большой и единственной любовью жизни Марии Валевской, которой она оставалась верна всегда. В действительности, хотя чувства Марии к Наполеону на самом деле можно назвать любовью, но уж точно она не была единственной и самое важное – она не была самой большой любовью в жизни этой женщины.
Два года после отъезда Валевской из Финкенштейна как-то выпали из поля зрения современников и историков: неизвестно, приезжала ли она к нему в Париж, как обещала, или нет. Достоверно известно лишь, что новая встреча любовников состоялась в Вене в августе 1809 года. После победы под Ваграмом Наполеон заключает мир с Австрией, столица Австрии Вена оккупирована французскими войсками, сам Наполеон выбирает для своей резиденции дворец австрийских императоров Шенбрунн. Тогда то он и приглашает Марию приехать.
Валевская поселилась на вилле в Мейдлингене и приезжала в Шербрунн, чтобы навещать императора. Здесь уже не соблюдалась такая секретность, как в Финкенштейне. Мария бывала в театрах и в обществе. Связь Марии с Наполеоном стала «секретом полишинеля», никто уже не сомневается в их отношениях, тем не менее Мария старается их не афишировать и «под ручку» с императором ее никто не видит – их личные встречи происходят лишь с глазу на глаз.
Спустя две недели по приезде в Вену Мария забеременела – это было официально подтверждено первым императорским медиком Корвисаром. И вот же ирония судьбы! Это самое что ни есть женское достижение Марии станет одновременно ее первым политическим свершением, которое повлечет за собой ощутимые последствия общеевропейского значения. Но они не принесут проку ни самой Марии, ни ее родине.
Беременность Валевской стала для Наполеона, независимо от сентиментальных соображений, событием государственного значения. Впервые он почувствовал полную уверенность, что может стать основателем династии, вопреки утверждениям императрицы Жозефины, которая возлагала на него вину за ее бездетность. Правда, у императора уже был один незаконный отпрыск, родившийся незадолго до знакомства с Валевской от мимолетной связи с Элеонорой Денюель де ля Плэнь Ревель, хорошенькой чтицей сестры Каролины, подсунутой ему зятем Мюратом, который был женат на Каролине. Но в своем отцовстве император не вполне был уверен. Дамочка была весьма легкомысленной и до Наполеона была любовницей Мюрата. Двухлетний Леон (впоследствии граф Шарль Леон) был удивительно похож на Наполеона, но император не спешил его признать, так как все еще подозревал, что настоящий отец его – Мюрат. Что же касается Валевской, то даже тень сомнения не омрачала отцовской гордости. После этой героической проверки он имел право и даже обязан был развестись с Жозефиной и поискать новую императрицу, способную дать Франции наследника престола.
В первых днях октября Наполеон отправил мать своего сына (он с самого начала не сомневался, что родится сын) из Вены в Польшу, чтобы она там пожила до рождения ребенка. Сын Наполеона и Марии родился в родовом поместье ее мужа – в Валевицах.
Дело в том, что приглашение пожить в Валевицах до родов послал Марии ее муж. Поступок старого графа объясняется не его врожденным благородством, а давлением со стороны императора. Наполеон по двум причинам мог желать, чтобы рождение произошло в Валевицах. Во-первых, он хотел, чтобы ее ребенок пользовался привилегиями законнорожденного; во-вторых, будучи в это время уже целиком захваченным приготовлениями к женитьбе на эрцгерцогине Марии-Луизе, он предпочитал, чтобы эпилог внебрачной связи разыгрался подальше от Парижа.
В результате приглашения пана Анастазия 7 мая 1810 года в Валевицах Мария родила сына Александра. Вскоре там же он был и окрещен и при его крещении присутствовал и французский резидент в Варшаве – посланник Серра.
Сравнение дат этих документов с некоторыми известными историческими датами раскрывает нам личную драму Валевской. Почти в то же самое время, когда Мария уезжала в Валевицы, чтобы родить там императорского ребенка, – в Вене полномочный Наполеона, эрцгерцог Карл Габсбург, заключал от его имени брак со старшей дочерью австрийского императора, эрцгерцогиней Марией-Луизой. Подумайте только о чувствах Марии: каково ей, только что родившей ребенка, узнать, что отец этого ребенка женится на другой! Это было бы ударом для любой женщины – и это была еще одна, далеко не последняя обида, нанесенная чувствам Марии со стороны Наполеона!
Конечно, Мария не была настолько наивна, чтобы рассчитывать на то, что Наполеон женится на ней. Но никакой женщине не согреет сердца мысль о том, что ее использовали как некую «опытную лабораторию», чтобы убедиться в способности стать отцом, а когда она справилась со своей задачей – отбросили за ненадобностью и тут же женились на другой!
Многомесячные торжества, которыми Франция отметила императорскую женитьбу, вынудили Валевскую продлить свое пребывание в Валевицах. Только поздней осенью 1810 года она решилась покинуть родину и перебраться в Париж, на сей раз уже на постоянное жительство.
Наполеон устроил ее в Париже чисто по-императорски. Для нее был снят роскошный особняк, ей был назначен ежемесячный пенсион в 10 000 франков, личный врач императора заботился о ее здоровье, для нее были раскрыты двери всех театров и музеев.
Несмотря на великолепные материальные условия и различные привилегии, жизнь Валевской в Париже не была ни особенно разнообразной, ни веселой. Несостоявшаяся «посланница народа» переживала горечь поражения. Она уже знала, что не станет исторической фигурой, ниспосланной провидением, которая спасает родину, а с ролью официальной фаворитки императора ей трудно было смириться. Тем более, что с момента вторичного брака Наполеона роман, собственно, кончился. У императора, увлеченного молодой женой, нетерпеливо ожидающего наследника трона, оставалось мало времени для бывшей любовницы. Любовь… нет, лучше сказать страсть императора к Марии оказалась бурной, бешеной, пылкой, неистовой, безумной и… скоротечной. Быстро вспыхнула – и так же быстро сгорела. Что касается надежд Марии на восстановление независимой Польши – то и тут ее надежды были обмануты. Как говорится, воз был и поныне там: марионеточное герцогство Варшавское скорее напоминало одну из завоеванных провинций обширной наполеоновской империи, а не свободное суверенное государство.
Камердинер Констан еще появлялся время от времени в ее доме, забирал Марию с сыном в Тюильри и проводил потайным ходом в личные апартаменты императора, но встречи эти ограничивались исключительно обменом мнениями о воспитании и будущем маленького Александра, и с каждым разом становились все реже и короче.
Мария устраивала у себя вечера и приемы для польских эмигрантов и парижской аристократии. Дом на улице Монморанси был устроен на широкую ногу, восемь приборов на столе всегда ожидали случайных польских гостей, Валевская охотно принимала и охотно выезжала, любила наряжаться, позировала знаменитым художникам.
Но все эти внешние признаки удачи и успеха наверняка скрывали под собой горькие чувства брошенной женщины, разочарованной и очень одинокой. Все материальные блага, которые она получила, уж очень напоминали расчет со случайной подружкой. Расчет, разумеется, королевский, судя по размеру «откупа». Но ведь Мария в своих отношениях с императором всегда была бескорыстна: отдалась ему из патриотических чувств, а позднее искренне полюбила его. И ее не могла не коробить небрежность, с какой император отделался от нее и тем более денежная форма этого «окончательного расчета».
Спустя два года, незадолго до похода на Россию, Наполеон позаботился и об интересах их сына. В мае-июне 1812 года двухлетнему Александру Валевскому был пожалован титул графа Империи, а также обширные владения в Неаполитанском королевстве (Неаполитанское королевство было сателлитным государством, находящимся в Италии; королем там был назначен один из наполеоновских маршалов Мюрат, женатый на сестре Наполеона Каролине).
Вскоре после начала войны с Россией Мария отправилась в Польшу. Варшавские сплетницы ехидничали, что таким образом Мария пыталась напомнить о себе императору и дождаться от него вызова в действующую армию. Но они были неправы: в Варшаве ее ожидало очень важное дело – она решила развестись с мужем. С ним она давно жила раздельно, но их брак продолжал существовать как юридически-имущественный контракт, т.е. имущество обеих супругов считалось нераздельным. Старый граф продолжал мотать и залезать в долги, и если бы кредиторы вздумали «прижать» его, то расплачиваться по его долговым обязательствам пришлось бы Марии из числа своего имущества и имущества сына. Поэтому она и решилась на официальный развод. Причиной развода в своем прошении, которое она подала в церковную инстанцию, называлось принуждение со стороны родных, которое было оказано на нее перед венчанием.
Сама процедура развода была практически тайной – о ней не дознались даже варшавские сплетники. 24 августа 1812 года брак графа Валевского и Марии был расторгнут, причем Мария получала опеку и над старшим сыном Антонием (сыном графа Валевского), и над младшим Александром (сыном Наполеона, который официально считался тоже сыном Валевского). Это было необычно, так как при разводе в те времена опекунство над детьми передавалось отцу, а не матери. Но невидимое влияние столь могущественной фигуры, как император, сделало свое дело и Мария получила полную опеку над обеими сыновьями. Валевский, который имел уже взрослых детей от первого брака, не стал настаивать на своих правах.
Валевская оставалась в Польше до трагического конца московского похода. А 1 января 1813 года она уложила вещи, забрала с собой двоих сыновей – и следом за Наполеоном поспешила в Париж.
В 1813 году к числу постоянных знакомых Марии присоединяется молодой французский генерал-корсиканец, с которым она познакомилась несколько лет назад в Варшаве через свою сестру графиню Ледуховскую. Этот новый поклонник Валевской вскоре после падения Наполеона займет главное место в ее жизни и сердце.
Дивизионный генерал граф Филипп-Антуан д'Орнано, командующий императорскими кирасирами, всего лишь на два года старше Марии, но биография у него богатая. Он из старинного корсиканского рода, который, как и Валевские, считает себя в родстве с знатным римским родом Колонна. Род Орнано – клан военных, за триста лет они дали французской армии трех маршалов и пять генералов. Филипп-Антуан через свою мать Изабеллу Бонапарт находится в близком родстве с императором (они были кузенами). Верный родовой традиции, он уже имеет на своем счету ряд блистательных военных подвигов, особенно в испанской и русской кампаниях. В битве под Бородино он прославился, отбив атаку десяти тысяч казаков атамана Платова. Следует добавить, что тридцатилетний генерал Орнано принадлежит к самым красивым и блистательным французским кавалеристам и что с первой встречи с Валевской он влюблен в нее по уши. Несколько лет он преданно ухаживает за Марией, зная о ее положении фаворитки императора и не надеясь на ответную любовь. Сохранившиеся письма генерала Орнано к Валевской говорят о самом глубоком чувстве к ней.
Летом 1813 г. Мария уезжает на воды в Спа – у нее начинаются проблемы со здоровьем. Проводит там она около полугода и возвращается в Париж, когда войска союзников уже вступают во Францию и двигаются к ее столице.
Наступают последние дни Империи: капитуляция Парижа, отречение Наполеона. Драматическая ночь в Фонтенбло с 12 на 13 апреля. Поверженный император переживает тягчайшее поражение почти в полном одиночестве. Императрица Мария-Луиза бежала с наследником в Блуа, сановники и придворные покинули двор. Подле лишившегося трона повелителя остались лишь немногочисленные слуги, врач, доктор Юван и «вернейший из верных» – генерал Коленкур, герцог Виченцский. Из Парижа приходят вести о восторженной встрече, которую подготовила столица возвращающимся Бурбонам. От Марии-Луизы нет писем, Наполеон догадывается, что жена и сын – пленники Австрии. «Жизнь стала для меня невыносимой!» – жалуется он Коленкуру.
В три часа ночи Коленкура разбудили: император зовет! Генерал бежит в комнату Наполеона и застает его в постели. Лицо императора искажено, черты искривлены страданием, тело сотрясают страшные конвульсии. Он сообщает Коленкуру, что решил покончить с собой и принял яд, который носил при себе со времени битвы под Малоярославцем, где он чуть не попал в плен к русским. Он вручает Коленкуру прощальное письмо к императрице Марии-Луизе:
«Тебя я люблю больше всех на свете. Несчастья мои удручают меня больше всего потому, что причиняют боль тебе… Поцелуй моего сына. Прощай, дорогая Луиза. Твой…»
Но яд не подействовал, он утратил силу от времени, мучения затягиваются. Напрасно экс-император умоляет доктора Ювана дать ему более сильную дозу. Испуганный врач выбегает из кабинета, и на коне галопом уносится из Фонтенебло.
Наполеон уже знает, что он не умрет, Страшная боль в желудке постепенно проходит, он впадает в оцепенение и отупение. В эти самые тяжкие часы в Фонтенебло появляется Валевская. Она предприняла опасную поездку, чтобы еще раз увидеться с отцом своего ребенка перед его отъездом в изгнание. Подробности этого визита описывает камердинер Констан.
«Когда мадам В. прибыла в десять, я вошел в кабинет, чтобы доложить об этом императору. Он лежал в постели, погруженный в свои мысли. Не ответил мне ни словом. Только после того, как я повторил, он буркнул: „Попроси подождать!“ Она сидела в примыкающей комнате, я же составлял ей компанию. Часы тянулись бесконечно. Она все ждала. Наконец стало тяжело смотреть на ее глубокое, тихое страдание. Я снова пошел туда. Император не спал. Но он был так глубоко погружен в свои раздумья, что снова не ответил мне. Наконец, когда уже настал день, мадам В. покинула дворец из опасения, что ее увидят. Спустя какое-то время император вышел и сказал, что хочет ее принять. Я рассказываю ему все, ничего не скрывая. Наполеон был тронут до глубины души: „Бедная женщина! Как она должна была принять это к сердцу. Констан, это для меня очень прискорбно. Как только увидишь ее, объяснись за меня. Ведь у меня столько… столько забот“. Бросив слова почти со злостью, он стал судорожно тереть рукой лоб».
Усталой и удрученной Марии только через два дня удалось добраться до своего дома. Тут же она написала Наполеону и вскоре получила от него ответ:
"Мари, я получил твое письмо от 15. Чувства, которые ты выражаешь, меня глубоко трогают. Они достойны твоей прекрасной души и твоего доброго сердца. Если, уладив свои дела, ты будешь ехать в Пизу или в Лукку, я повидаюсь с тобой с величайшим и искреннейшим интересом, а также с твоим сыном, к которому чувства мои остаются неизменными. Будь благополучна, не грусти, думай обо мне только приятное и никогда не сомневайся во мне. 16 апреля. Н."
Спустя четыре дня после написания этого письма – 20 апреля 1814 года Наполеон покинул Фонтенбло, направляясь на маленький островок Эльбу, который союзные монархи назначили ему местом ссылки. Его сопровождал большой эскорт королевских войск под командованием … генерала Филиппа Антуана Орнано, который подобно многим военным после отречения Наполеона перешел на сторону Бурбонов.
Судьба уберегла Марию от тягостной сцены прощания с двумя близкими ей людьми, из которых один отбывал в роли конвоируемого, другой – в роли конвоира. Она провела этот день в столице, занятая улаживанием нотариальных формальностей.
Летом до Марии доходят не очень приятные известия. Неаполитанский король Мюрат, который предал Наполеона и которому за это союзники сохранили королевских трон, намеревался конфисковать майорат Валевских вместе с прочими наполеоновскими пожалованиями на территории своего королевства. Тогда в сопровождении младшего брата полковника Теодора Лончинского, сестры графини Антонины Лясоцкой и маленького сына Александра – она едет в Италию, чтобы лично спасать ускользающие владения сына.
Валевская не забыла о приглашении, присланном ей в последнем письме Наполеоном. Она решила нанести визит экс-императору в его новом миниатюрном государстве. Сначала на Эльбу был отправлен ее брат Теодор, чтобы получить формальное согласие на приезд. Спустя несколько дней Теодор вернулся с приглашением Наполеона.
Одновременно брат Марии привез еще одно письмо, которое предназначалось для таинственной «герцогини де Колорно», пребывающей в то время на курорте Экс-ле-Бен. Под этим именем скрывалась экс-императрица Мария-Луиза, которая инкогнито поехала на французские воды в обществе неотступного генерала графа Нейпперга, исполняющего при ней обязанности стража и опекуна по велению ее отца, австрийского императора (в будущем он стал любовником Марии-Луизы, а после смерти Наполеона в 1821 г. они заключили морганатический брак). Это был очередной не очень тактичный поступок Наполеона. В одном письме он приглашал к себе Марию, в другом посылал очередную, неизвестно которую уже по счету, просьбу к жене приехать на Эльбу. Таким образом, брат Марии стал двойным «любовным посланником». Герцогиня де Колорно получила письмо и успела на него ответить еще до отъезда Марии на Эльбу. Экс-императрица в своем ответе заверяла мужа, что всем сердцем жаждет соединиться с ним как можно скорее, но этому препятствуют непреодолимые преграды. Она писала неправду. В действительности, она вообще не собиралась ехать к мужу. День ото дня она все больше чувствовала себя австриячкой и все больше поддавалась мужским чарам одноглазого красавца Нейпперга.
Пока Мария плыла к Эльбе на острове готовились к приему гостей. Наполеон позаботился, чтобы все состоялось в тайне, опасаясь, что весть о визите бывшей фаворитки может дойти до экс-императрицы и настроить ее против встречи с мужем. Положение осложняло еще и то обстоятельство, что на Эльбе находилась в это время мать изгнанника, почтенная Летиция Бонапарте. Чтобы скрыть визит Валевской от жены и матери, император выбрал местом встречи самый отдаленный и труднодоступный уголок этого острова – обитель Мадонна-дель-Монте, расположенную на высокой горе.
Мария с сыном, братом и сестрой прибыли на Эльбу 1 сентября 1814 года, экс-император радушно встретил их, разместив в горной обители. Для гостей были приготовлены отдельные комнаты, император и его свита ночевали в палатках, но когда утром разразилась гроза, Наполеон перебрался в комнату Марии и остаток ночи они провели вместе.
Такое развитие событий, наверняка, немало обнадежило Марию, тем более что следующий день прошел в безоблачной идиллической атмосфере. Наполеон был весел и беззаботен, ласкал маленького Александра, нежно беседовал с Марией, показывал им обоим видную вдали Корсику, рассказывал о своем детстве. Вечером устроили танцы.
А тем временем в соседнем городке происходила радостная манифестация… в честь императрицы Марии-Луизы. Все были уверены, что именно она прибыла на таинственном корабле, чтобы разделить с мужем изгнание. Наполеон узнал об этом от своего врача, который примчался галопом в горную обитель, чтобы засвидетельствовать почтение высоким гостям. Эхо, которое вызвало таинственное посещение, очень встревожило императора; он решил прервать визит Валевской, пока обо всем не узнала ревнивая (так он считал) экс-императрица. Вечером он сообщил подруге свое непреклонное решение – на следующий день им надо расстаться. Удар для Марии был очень болезненный: глубоко оскорбленная женщина подчинилась этому решению без единого слова. Возможно, дело приняло бы иной оборот, знай Наполеон, что произойдет месяц спустя: 27 сентября 1814 года, во время ночлега в гостинице «Золотое солнце» в селении Рижи, экс-императрица Мария-Луиза, в чьей любви и верности Наполеон был так уверен, стала любовницей генерала Нейпперга.
Путешествие обратно было для Марии трудным и опасным: ночью, почти 30 километров по скользкой горной дороге под проливным дождем. Когда добрались до моря, был очень сильный шторм. Комендант порта пытался отговорить Валевскую от опасного плаванья. Но она не хотела и слышать об этом, ссылаясь на приказ императора. Согласно ее воле, сразу же, как только четыре пассажира поднялись на борт, корабль отошел от берега.
Мария прибыла в Неаполь, где ее вскоре настигли две новости: одна приятная, другая – печальная. Первая касалась того, что Мюрат решил исключить владения ее сына Александра из списка конфискуемых имений. Вторая касалась ее бывшего мужа – граф Валевский скончался в Польше в своем имении 18 января 1815 г.
Когда весной 1815 года мир потрясло известие, что Наполеон бежал с Эльбы и высадился во Франции, Мария спешно перебирается из Неаполя во Францию. Она не могла предвидеть, что возрожденное наполеоновское государство войдет в историю под невеселым названием «Империя ста дней».
28 июня 1815 года, спустя десять дней после поражения под Ватерлоо, Валевская приехала с сыном в Мальмезон, чтобы в последний раз увидеться со свергнутым императором, который готовился вновь покинуть Францию. Сын Марии и Наполеона Александр описал эту встречу в своих воспоминаниях.
«…Мы прибыли к вечеру в Мальмезон. Настроение было грустное, похоронное. Подробности этого визита очень смутно сохранились в памяти. Правда, у меня перед глазами фигура императора, я вижу черты его лица, вспоминаю, что он меня обнимал и, кажется даже, слеза покатилась у него по лицу… Но что из того? Я не помню ни слов, которые он мне сказал, ни одной другой подробности…»
Во время этой встречи Мария предложила Наполеону поехать с ним в изгнание: видимо, несмотря на все испытания, которым он подверг ее любовь, эта любовь еще существовала. Но Наполеон отказался: он все надеялся на то, что когда-нибудь к нему в изгнании присоединится императрица Мария-Луиза, его жена (он так никогда и не узнал о том, что она вовсю изменяет ему с генералом Нейппергом; даже незадолго до смерти на острове Святой Елены он вспоминал о ней как о «доброй и верной жене»). Чувствам Марии был нанесен последний удар…
Встреча в Мальмезоне – это заключительный аккорд исторического романа. С этой минуты Наполеон исчезает из биографии Валевской. Его место занимает генерал Филипп Антуан д'Орнано.
Попытки генерала Орнано добиться руки Марии начались еще во время пребывания Наполеона на Эльбе. Орнано, верный принципу «военный служит родине, а не правительству», после отречения императора остался в армии и командовал драгунским корпусом в Туре. Переписка между Туром и Неаполем, где находилась Мария, была очень оживленная. Генерал настаивал, чтобы возлюбленная встретилась с ним в Париже, а в одном из писем делал ей официальное предложение.
Валевская вернулась с Эльбы, полностью сознавая, что связь ее с Наполеоном окончательно оборвана; и все же она еще не могла решиться принять предложение Орнано. Уступая его страстным мольбам, она, правда, приехала на три дня в Париж, но расстались они, не приняв какого-либо решения.
Возвращение Наполеона во Францию и исторические последствия этого события вызвали длительный перерыв в матримониальных переговорах. Генерал Орнано одним из первых вернулся под знамена возрожденной Империи и по приказу своего царственного кузена стал формировать новые отряды на юге Франции, но неудачный случай помешал ему довести их до поля сражения. Накануне ухода на театр военных действий генерал был тяжело ранен на дуэли.
Причиной стала ссора с дивизионным генералом графом Боне. Мария умоляла Орнано отказаться от этой дуэли, но гордость не позволила ему сделать это. Поскольку оба генерала стреляли метко, результат дуэли превзошел ожидания. За несколько дней до битвы под Ватерлоо два командира высокого ранга покалечили друг друга так, что это делало их абсолютно непригодными к участию в военных действиях.
После дуэли Мария заботливо ходила за раненым другом. В последний раз она навестила его 28 июня, перед самой поездкой в Мальмезон на последнее свидание с Наполеоном. Организм ее, ослабленный двухнедельным бдением подле раненого, не выдержал. Вернулась она из Парижа тяжело больная.
В течение нескольких недель болезни она не виделась с генералом, а после выздоровления, не уведомив об этом друга, она уехала в Голландию. С этой страной ее связывали дела, так как в 1814 году она почти весь капитал – и свой и сына – вложила в голландские ценные бумаги. Там она жила до конца октября 1815 года.
Вернувшись в Париж, она не возобновила контактов с Орнано, более того – пряталась от него. Генерал, уже успевший выздороветь, не мог понять этой неожиданной перемены в поведении любимой женщины и неоднократно пытался проникнуть в ее особняк, но каждый раз или заставал запертую дверь или его спроваживали под каким-нибудь предлогом.
Такое поведение Марии объясняется ее уже возникшими чувствами к Орнано. Мария уже тогда любила своего преданного поклонника, но выйти за него не хотела, чтобы не портить ему карьеру. Опасения ее имели все основания. Молодой генерал, верный принципам своеобразно понимаемого патриотизма, намеревался вновь поступить на действительную военную службу. Историческое имя, способности, состояние и популярность в светских кругах открывали ему дорогу к высоким постам. Но Мария сознавала, что высокий офицер королевской армии не может, без ущерба для своего будущего, жениться на женщине, которая, считаясь экс-фавориткой Наполеона, является в бурбоновской Франции особой подозрительной и неугодной. Поэтому, вопреки своим действительным чувствам и желаниям, она отталкивала от себя любимого человека. Из ее «Записок» явствует, что эта благородная самоотверженность давалась ей такой ценой, что она не раз была близка к самоубийству.
Но счастливый, хотя и не очень приятный, случай вынудил ее в конце концов изменить поведение и прекратить героическое сопротивление. Однажды, в начале 1816 года, генералу Орнано все же удалось проникнуть в особняк на улице Виктуар. Состоялся решающий разговор с любимой, в ходе которого он… получил отказ. Выйдя от Валевской, Орнано направился на прием к одному из товарищей, закоренелому роялисту. На приеме беседовали о деле, которое занимало тогда весь Париж. В королевском трибунале судили за измену государству прославленного наполеоновского маршала Нея. Генерал Орнано, несмотря на намерение вновь вступить в бурбоновскую армию, не перестал быть сторонником Наполеона. Взвинченный разговором с Марией, слегка оглушенный вином, он вмешался в политический разговор и принялся громогласно выражать свои взгляды. «Будь у меня сто верных человек, – сказал он, – я бы отбил Нея». О неосторожных словах узнала полиция и Орнано арестовали.
Валевская, когда ей сообщили о происшедшем, была в отчаянье. Наделенная от природы склонностью к угрызениям, она приписала главную вину себе: она была уверена, что обойдись она с Орнано иначе, он не пошел бы на этот злополучный обед Искусственно подавляемое чувство к Орнано проявилось со всей силой. Она лихорадочно принялась ходатайствовать об освобождении узника, обращалась с этим делом к старым знакомым – Талейрану и министру полиции Фуше. Одновременно она каждый день посылала трогательные письма в тюрьму. В них она призналась Орнано, что любит его, и соглашалась стать его женой.
В марте 1816 года в результате ходатайства разных высокопоставленных лиц генерал Орнано был выпущен из тюрьмы и «выслан в отпуск в Англию». После краткого пребывания в Лондоне он перебрался в Бельгию, где решил поселиться на длительное время и приготовить кров для будущей семьи. О дне свадьбы договорились письменно.
Летом 1816 года Валевская, распродав все движимое с торгов, выехала с сыновьями в Бельгию, чтобы начать там новую жизнь. Именно в это время она начала писать свои «Воспоминания» - вначале они предназначались для будущего мужа, чтобы объяснить ему два щекотливых момента ее биографии: причины ее неравного брака с Валевским и причины ее романа с Наполеоном.
Свадьба, отложенная первоначально из-за смерти отца жениха, состоялась только 7 сентября в Брюсселе. Потом молодые уехали в свадебное путешествие в Спа и Шофонтен. Вернувшись, они поселились в пригороде Льежа.
Мария в первый раз в своей не такой уж долгой жизни чувствует себя полностью счастливой и это понятно. Тридцатилетняя женщина – после событий бурной молодости, которые постоянно противоречили ее естественным склонностям и системе моральных понятий, – встретила наконец человека, любимого и любящего, подходящего ей по возрасту и общественному положению, способного обеспечить ей спокойный, устойчивый уклад и нормальную счастливую семейную жизнь, словом, предоставляющего все то, чего ей до сих пор недоставало и по чему она постоянно тосковала.
В конце 1816 года Мария сообщила мужу, что ожидает ребенка и поэтому хочет съездить на родину, чтобы посоветоваться со знаменитым варшавским гинекологом, доктором Чекерским, который ассистировал при родах Александра. Генерал пытался отговорить жену от далекой и утомительной поездки, но она стояла на своем. В начале 1817 года она выехала из Льежа в сопровождении двух бельгийских домочадцев.
Доктор Чекерский после тщательного исследования давно не виденной пациентки серьезно встревожился состоянием ее здоровья. Он установил у нее полное истощение организма и застарелую болезнь почек, которая под влиянием беременности угрожающе обострилась. Врач заявил будущей матери, что ей ни в коем случае нельзя будет самой кормить ребенка, так как она может поплатиться за это жизнью.
С таким диагнозом графиня Орнано вернулась в Бельгию. 9 июня 1817 года она родила сына, который был записан в книгах актов гражданского состояния города Льежа как Рудольф Огюст. Мальчик был большой и хорошо развитый, но мать, произведя его на свет, начала все больше и больше недомогать; несмотря на это, вопреки наказам Чекерского, она не согласилась отдать сына кормилице, а кормила сама.
В начале осени стало ясно, что болезнь Марии (вероятнее всего это была почечно-каменная болезнь) действительно угрожает ее жизни. Лучше всех это сознавала сама больная. Ее все больше угнетали черные мысли и предчувствия, чаще возникали приступы страшных болей. Она начала настаивать, чтобы муж добился у военных властей разрешения вернуться в Париж. В Польшу вместе они вернуться не могли, и она хотела хотя бы умереть во Франции, ставшей дня нее второй родиной.
Последние два месяца в Льеже она посвятила подготовке к отъезду более далекому и важному, чем отъезд в Париж. Она часто и горячо молилась о легкой смерти – и заставляла молиться вслух окружающих. Приведя в порядок все имевшиеся у нее записки, она начала диктовать секретарю воспоминания. Закутанная в одеяла и пледы и все равно дрожащая от озноба, в полуобморочном состоянии от лихорадки и боли, она несколько недель вела последнюю полемику с тенями прошлого, боролась за свою реабилитацию. Уже не перед одним мужем, а перед всем миром: перед своими сыновьями, которые войдут в жизнь с клеймом материнского греха, перед варшавскими дамами, которые некогда обвиняли ее, что она слишком быстро уступила императору; перед бонапартистами, которые не могли ей простить, что она после падения императора снова вышла замуж; перед будущими историками и биографами, перед всеми, кого будет интересовать ее судьба. Секретарь-француз еле успевал за бурной диктовкой, спотыкался на чужих названиях мест, путался в гуще событий и лиц. Но работа была доведена до конца. За два месяца на ста пятидесяти страницах форматом в тетрадь была написана история одного из знаменитейших романов в истории «Memoires de la contesse Walewska» – «Воспоминания графини Валевской».
В начале ноября 1817 года генералу Орнано удалось перевезти жену в Париж. После утомительного путешествия с долгими остановками на каждой станции больную уложили на удобную постель в ее парижском особняке, подаренном маленькому Александру Валевскому Наполеоном. Мария уже не вставала с постели. Умерла она 11 декабря 1817 года, спустя четыре дня после 31-й годовщины своего рождения. «Весь дом погрузился в страшное отчаянье, – вспоминает Александр Валевский, - страдания генерала Орнано я не могу описать. Воистину моя мать была одной из лучших женщин, какие вообще были на свете. Я могу заявить это без всякой предвзятости, поскольку кровные узы никогда не влияли на мое мнение».
Дальнейшая судьба второго мужа Марии Филиппа Антуана д'Орнано была такова. В 1829 году он вновь был принят на военную службу и сделал успешную карьеру. В 1832 году он стал пэром Франции. В 1848 году вышел в отставку и в следующем году принял участие в перевороте Наполеона III. За это в 1852 году он получил звание сенатора, а 2 апреля 1861 года престарелый полководец стал маршалом Франции.
Граф д’Орнано скончался 13 октября 1863 года в Париже. Впоследствии его имя вместе с именами других знаменитых французских военачальников было выбито на Триумфальной арке.
Если военная карьера Орнано восстановилась и шла вполне успешно, то его личная жизнь была практически кончена после смерти Марии. Он сохранял благоговейные воспоминания о ней до конца дней. В свое время Мария, руководствуясь трудно объяснимым женским капризом, стала называть его Огюстом, а не Филиппом Антуаном, как его крестили. Генерал, верный своей большой любви, принял это имя – он подписывался им в письмах и даже официальных документах до конца жизни. В его родовом замке Браншуар всегда висел знаменитый ее портрет работы художника Жерара и все домочадцы почтительно называли его «Портрет мадам ля марешаль (мадам маршал)» - так назвал его сам Орнано, несмотря на то, что стал маршалом Франции только через тридцать с лишним лет после смерти Марии. Когда в семье случалось что-нибудь приятное, он созывал сына и внуков в библиотечную залу и, собрав их у портрета жены, говорил: «Пусть и мадам ля марешаль примет участие в нашей семейной радости». За сорок шесть лет вдовства он ни разу даже не попытался жениться во второй раз.
Воистину, Марии в этой жизни повезло – и не повезло. Повезло – потому что ей в конце концов удалось встретить настоящую великую любовь, о которой грезит любая женщина, но не всякая ее испытывает. Не повезло – потому что ее счастье длилось так недолго…

Спасибо.
И за слова о статье - тоже спасибо. Я старалась...


Любое? Или со статьей?


А про матерей - хороших или плохих? Разные же бывали в истории. Есть ли разница? Или можно и про тех, и про других?
_________________

Kless, очень интересная статья. Приглашаю Вас в "Исторический момент", думаю, там Вы сможете оказать немалую помощь нашим переводчицам в решении их задач, если, конечно, у Вас будет желание.

И всё же хотелось бы заметить кое-что. В Вашу статью закралась ошибка. Терминологическая.

Строго говоря, почти у всех мечей нет гарды (среди тех мечей, примеры которых Вы привели, гарды нет ни у одного). Это большая редкость, если, конечно, не рассматривать палаш как меч - хотя это некая "помесь" меча и сабли. Ещё два вида мечей, имеющих гарды, малоизвестны (скьявона и хаудеген), но от этого их история не становится малоинтересной, и если Вы, Kless, поклонница холодного оружия, возможно, не откажетесь рассказать и об этих клинках, и о связанных с ними любопытными событиями. Остальные встречающиеся в истории мечи с гардой - это единичные случаи, выпадающие из общей классификации холодного оружия, впрочем, и хаудеген классифицируют ещё как тяжёлую шпагу, а не меч.
Но вернёмся к мечу как таковому. У меча - крестовина. Более того, если описывать конструкцию гарды, то крестовина является её частью, т.е. гарда - это более сложное защитное устройство, главное её отличие - она имеет форму чаши.
Перекрестье - не синоним крестовины (и уж тем более, упаси господи, не гарды). Если о гарде можно ещё поспорить (можно принять, что крестовина - это самый простой вид гарды), то здесь уж всё определённо однозначно. Перекрестье - это часть крестовины (необязательная, но в некоторых видах холодного оружия присутствует), расположено в средней части крестовины (в виде накладок или расширения самой крестовины) и перепендикулярно ей. Перекрестье служило для захвата клинка противника, а также для удержания клинка в ножнах. Крестовина же - для защиты руки от удара и как ограничитель, чтобы рука не скользила по рукояти к лезвию (кстати, у коротких клинков эта деталь как раз и называется ограничителем).

Я понимаю, что автор (и он, к сожалению, не одинок) хотел подогнать все похожие по функциям детали холодного оружия под одно определение, как-то обобщить. Но обобщение получилось не очень корректным. Собственно, есть простая проверка. Словосочетание "крестовина меча" настолько привычно, что кажется неразрывным, сочетание же "гарда меча" сразу настораживает, хочется, по крайней мере, сразу уточнить, какой это меч и меч ли вообще.
_________________

Москвичка, спасибо за приглашение можно на "ты" (надеюсь ты не против) приглашая меня в Исторический момент, ты предлагаешь мне выложить точно такую же статью в этой теме? в последнее время я действительно заинтересовалась этой темой, причем абсолютно случайно и могу я расскать и об этих клинках (скьявона такой красавец). на самом деле, я использовала не одну статью, а несколько (хотя должна признаться, что в основе моей статьи лежит одна статья, где как раз и описывалось строение) и еще чуть больше прочла и практически во всех статьях вплоть до википедии гардой называли перекрестье и, к сожалению, ни в одной из них не было сказано, что гарда и перекрестье это разные вещи.
Если, говорить о мечах чашобразной гардой, то, в принципе, под эту категорию попадает рапира и шпага, не так ли?
Кстати, разве S-образная гарда кацбальгера не напоминает гарду хаудегена?
___________________________________

Конечно, не против.

В личке напишу подробнее.

Да, я уже сказала, что к сожалению, не все щепетильно относятся к терминоглогии, а жаль.

Безусловно. И прежде всего.

Нет. Не напоминает. У "кошака" плоская восьмёрка, а гарда - это прежде всего объём.
_________________

Вот здесь http://www.infoniac.ru/news/12-samyh-zhestkih-materei-v-istorii.html интересно о САМЫХ ЖЕСТКИХ МАТЕРЯХ. Хотя я бы не сказала. что можно всех считать таковыми. Жесткие - не значит жестокие...А как вы думаете?
_________________

 » Мать Тереза. Агнесса Гонджа Бояджиу

Девочки, всем привет!
Влада, огромное, спасибо за ссылку! Многих "мам" и не знала, но, например, об Олимпиаде, конечно, слышала. Тем более в одноименном фильме о ее сыне, Александре, да с Джоли в роли.

Дамы, предлагаю вам материал о Женщине, которая по праву носит звание Матери.
МАТЬ ТЕРЕЗА (АГНЕССА ГОНДЖА БОЯДЖИУ)

. Этой молитвой мать Тереза вместе со своими «миссионерками милосердия» начинала каждый день.
Подвижничество, благотворительность, жертвование всегда вызывали в обществе боязливое уважение, продиктованное непониманием — если жизнь единственна и неповторима, то как же можно всю посвятить другим, да ещё и незнакомым людям. На самом деле, кому до сих пор не удавалось сравнить степень «счастливости» тех, кто каждый день трясётся от страха за своё будущее благополучие или сытость собственного чада, и тех, кто, «живя как птичка божия», не имеет материальных благ и распределяет свои заботы между чужими людьми. Тревожась не об одном человеке, а о многих, подвижник оставляет своё сердце здоровым, ум ясным, а жизнь вполне осмысленной. Ему нет нужды просыпаться ночью от ужаса за судьбу покинувшего дом выросшего ребёнка или искать необычные замки для сундуков с барахлом. «Детей» у него — «тьмы и тьмы», а богатства и вовсе нету. И беспокоиться не о чём. И если захочется вам вспомнить хоть одну счастливую женщину, то не ошибётесь, назвав мать Терезу.

Её принцип жизни был прост: каждый человек воплощает в себе Иисуса, а раз так, — то всякий имеет право на милосердие и любовь. Те, кто эту любовь получал от окружающих с лихвой, нашу героиню не интересовали, она обратила свой взор на тех, кто по собственной слабости оказался выброшенным обществом. Лейтмотивом её учения и подвижничества были слова Христа: «Так как вы сделали это одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне». Служение обездоленным мать Тереза воспринимала как служение Иисусу. Одно дело, зажав от отвращения нос, обмывать бродягу с помойки, другое — вообразить, что твой подопечный — не простой пьяница, а Избранник высшей силы, которому нужно подарить тепло. Сразу забудешь о неприятных запахах, а жизнь обретёт ясный смысл. «И вот мы прикасаемся к Его телу, — учила мать Тереза своих подопечных миссионерок. — Вот голодный Христос, и мы его кормим; вот раздетый Христос, и мы его одеваем; вот бездомный Христос, и мы даём ему кров…» Словом, если любое, даже самое тягостное дело освятить любовью, оно из бремени превращается в радостную цель существования.

Желание «разобраться» с абсурдностью мира, в котором бренные люди стремятся лишь к ублажению собственной плоти, появилось у девочки Агнессы в весьма юном возрасте. К двенадцати годам дочь албанского бакалейщика из города Скопье (Македония) уже знала, что она каким-то образом должна посвятить свою жизнь Богу. Правда, сам путь служения — стать монахиней — вызывал у Агнессы страстный протест. Ей претило затворничество от людей за высокими стенами обители, а забота о спасении собственной души в тихих монастырских кельях казалась столь же эгоистичной, как и неусыпное бдение по охране собственного богатства. В восемнадцать лет она покинула тёплый, уютный, доброжелательный родительский дом и вступила в миссионерский орден «Лоретских сестёр». С тех пор её обителью становились уголки, где боль и страдания людей превышали привычный земной градус.

Прожив некоторое время в Дублине, она приступила к послушничеству в Индии — стране, известной своей невероятной нищетой и бедностью. Поначалу мать Тереза почти двадцать лет с 1929 года преподавала географию в Калькуттском институте св. Марии. За это время она многого добилась «по официальной части» — стала директором института, возглавила индийский орден «Дочерей св. Анны» и даже воссоединила его с «Лоретскими сёстрами». Однако вся эта размеренная, пусть и аскетическая, без излишеств, жизнь казалась ей неполной, ненастоящей. И однажды, в 1948 году, директор, завершив успешно очередной учебный год, вместо заслуженного отпуска решила радикально изменить свой образ существования. По легенде, рассказываемой учениками матери Терезы, наша героиня услыхала «призыв» оставить свою должность и последовать за Иисусом в трущобы, чтобы служить ему через беднейших, и приняла этот «призыв» без колебаний. Впрочем, другого, «нечудесного», объяснения внезапного вступления на дорогу подвижничества трудно ожидать от верных апостолов матери Терезы.

Она написала письмо лично папе Пию XII. Святой отец не стал сдерживать подвижнический пыл своей корреспондентки и разрешил покинуть монастырь. Однако окончание официальной карьеры открыло для матери Терезы собственную дорогу к постижению Бога. Некоторые медицинские навыки, которым она наскоро обучилась у своих «лоретских сестёр», страстная решимость помогать самым падшим и пять рупий в кармане — с этим «капиталом» мать Тереза через четыре месяца возвратилась в Калькутту. Своим пристанищем она выбрала заброшенный дом в городских трущобах и стала собирать сюда уличных детей.
Постепенно школа благотворительницы приобретала известность. Слухи о том, что маленькая женщина без всяких средств к существованию, без всякой материальной поддержки решилась приютить десятки оставленных мальчишек и девчонок, поражали городскую общественность. Такая самоотверженность у кого-то вызывала злобу, у кого-то восхищение, а у кого-то и желание прийти подпитать собственные иссякшие силы. Наполненный бедами и страданиями дом матери Терезы становился пристанищем не только материально обездоленных, но и духовным «санаторием» разочаровавшихся и потерявших жизненные ориентиры людей. Здесь они могли возвратить веру в добро и справедливость, здесь они становились кому-то необходимыми. Сюда стекались благотворители со всего мира. Каждый, кто хотел отмолить собственные грехи, мог быть уверен — его денежки пойдут самым страждущим, самым неимущим.

Однако подвижничество матери Терезы не замкнулось лишь на уличных детях и организации школ. Женщина взяла на себя самую страшную, пожалуй, миссию — помогать умирающим уходить «в мир иной». Калькутта — город, на улицах которого умирают сотни бедняков, это конгломерат невероятной нищеты и болезней. Первая женщина, подобранная матерью Терезой прямо на залитой помоями мостовой, была объедена крысами и муравьями, но ещё жива. Этот полутруп никто не хотел принимать даже в самую скромную больницу. К чему? Бродяжке уже не поможешь, а дожидаться, пока она помрёт — слишком дорого, да и лучше лечить других, которые пребывают не в столь плачевном состоянии. Однако мать Тереза не отступила и заявила, что она не бросит несчастную, пока та не умрёт. Так было положено начало «Дому для умирающих бедняков», который открылся в 1965 году.

Она попросила муниципалитет выделить ей место, куда можно было бы свозить умирающих. Ей дали пустой храм, посвящённый индусской богине Кали, символизирующей Вселенскую Мать, подательницу жизни и смерти. Однако наша героиня оказалась женщиной без христианских предубеждений, интересы благотворительности она ставила превыше всяких религиозных амбиций, и в двадцать четыре часа бывший индусский храм наполнился пациентами, большинство из которых находились при смерти.
Опыт подвижничества матери Терезы можно назвать уникальным для XX века, единственным в своём роде. Современные благотворители, обласканные в лучах славы, предпочитают ссужать разнообразные фонды и общества определёнными суммами денег, полагая, что материальная помощь — самое необходимое для бедняг, потерявших социальные ориентиры. Мать Тереза возвратила к жизни подлинно христианское понимание благотворительности — «сотворение блага» не деньгами, не излишками от богатства, а затратами собственной души. Она никогда не стремилась продлить жизнь умирающих, её единственная цель заключалась в том, чтобы окружить страждущего любовью и заботой, чтобы человек понял — он нужен кому-то. «Эффективность» работы своих «сестёр» мать Тереза проверяла весьма своеобразным способом. Если человек отходил в мир иной умиротворённым и радостным, принявшим свою судьбу без ропота и сопротивления, значит, миссия «Дома для умирающих» считалась выполненной. Каждого, даже самого последнего, уродливого, мало похожего на разумное существо, беднягу нужно принимать таким, какой он есть, и любить его таким, не стремясь исправить, — такова подлинная любовь Бога. Так считала мать Тереза.

"Как-то раз к нам принесли одного человека. Он вопил и стонал; он не хотел умирать. Его позвоночник был сломан в трех местах, все его тело было покрыто жуткими ранами. Его мучения были ужасны. Но он не хотел видеть сестёр. Он не хотел умирать.

Ему давали огромные дозы морфина и любви; ему рассказывали о страданиях Того, Кто любил его больше всех на свете.

Постепенно он начал слушать и принимать любовь. В последний раз он отказался от морфина, потому что захотел объединиться с Тем, Кто его спас".
Масштабы милосердия матери Терезы впечатляют. Если её понимание благотворительности возвращает нас во времена средневековья, то размеры её помощи представляются поистине космически глобальными. Одновременно в одной только Калькутте в реабилитационном центре для прокажённых лечились и обучались разнообразным надомным работам 10000 человек. А скольким больным она помогала своими мобильными клиниками, которые разъезжали по всей Индии. Проказа — страшный недуг, который лишает людей человеческого облика, ставит их в положение изгоев. Даже родные и близкие стараются поскорее избавиться от таких больных. Именно поэтому мать Тереза требовала от «сестёр», чтобы к прокажённому они входили улыбаясь, чтобы человек почувствовал себя прежде всего человеком, необходимым кому-то.
Заслуга нашей героини состоит не только в личном подвиге, но и в том, что она сумела обратить в свою веру целую плеяду молодых женщин. Обучение тех, кто решил посвятить себя делу милосердия, длилось девять лет. Впрочем, это и понятно. Трудно без специальной подготовки сохранять душевное равновесие среди бесконечного потока грязи, страданий, жестокости, да ещё при этом и не уставать любить те осколки человечности, что с трудом удавалось разглядеть в этих отбросах. Обеты сестёр мать Тереза оформила в специальном списке:

"Телесное и духовное здоровье.
Способность получать знания.
Здравомыслие во всей его полноте.
Бодрость духа.
Бедность, невинность и покорность.
Покорность — это свобода".

Силу своим деяниям мать Тереза черпала в удивительном ощущении окружающего мира — жизнь сама по себе чудесный дар и использовать её в собственных целях бессмысленно и обидно. Нужно повиноваться жизни — слушать то, что тебе дают слышать, смотреть на то, что тебе показывают, понимать то, что думает другой, принимать то, что есть у него. Повиноваться — значит отбросить всякое эго, всякие личные интересы, которые обязательно грозят превратиться в мелкие, даже если сегодня они кажутся необычайно важными.

Каждое утро мать Тереза начинала с нескольких часов медитации, затем слушала мессу. Для неё эти процедуры были сродни обычному каждодневному гигиеническому правилу. Кто-то начинает день с чистки зубов, а мать Тереза не могла выйти к людям, не почистив предварительно свою душу от личных амбиций и людской злобы, что наслаивалась в атмосфере. Зато, когда она со своими верными «сёстрами» появлялась на улице, радость сочилась из их глаз и изливалась на жуткие, грязные улицы, на мерзкие, враждебные, пьяные рожи.

Сегодня орден матери Терезы разросся по всему миру, её сестры милосердия работают в Венесуэле, Риме, Танзании, Австралии, Иордании, на Маврикии, в Йемене, Перу, Нью-Йорке.

Уже у умирающей матери Терезы спросили: «Были ли в вашей жизни выходные или праздники?» «Да! — ответила она. — У меня каждый день — праздник!»

Кроме того, дамы, предложу вам еще несколько статей, они дополняют выше сказанное:
1. http://whoyougle.ru/texts/mother-teresa/
2. http://zoroastrian.ru/node/761
3. http://zaikazaikoi.livejournal.com/25450.html

 » День в истории. 1 декабря

1 декабря - день в истории


1835 (176 лет) - Напечатана первая книга сказок Ханса Кристиана АНДЕРСЕНА.




Этьен Морис Фальконе (Falconet, Étienne Maurice) (1716—1791) родился в Париже 1 декабря 1716 года




_________________

 » Тереза Тальен

Однажды на вопрос мадам де Сталь: какую женщину вы считаете самой великой в истории? Наполеон ответил так: ту, которая родила больше всех детей. Хочу сейчас рассказать про одну его знакомую, которая, возможно и не стала рекордсменкой в этой области, но во всяком случае вплотную приблизилась к сияющим вершинам идеала: она дала жизнь десятерым детям. Итак,

ТЕРЕЗА ТАЛЬЕН

Мадам Тереза Тальен она же Терезия Кабаррюс, она же маркиза де Фонтене, она же принцесса де Шиме (1773—1835) была одной из известнейших дам парижского высшего света в эпоху Директории, наступившую после Французской революции 1789 г.
Она была дочерью испанского банкира и министра финансов Франсиско Кабаррюса (1752-1810) и дочери французского промышленника Марии Антонии Галабер. Отец обожал дочь, которая красотой пошла в свою мать, а практичным умом в отца, опытного дельца и спекулянта, который сумел возвыситься от положения простого банкира до должности министра финансов при испанском короле Карле IV и получить за свои заслуги графский титул. Для воспитания и образования юной Терезии отец не жалел денег. С 5 до 10 лет она воспитывалась в одном из лучших французских монастырей, потом, когда ненадолго вернулась домой в Испанию, ее обучали лучшие учителя (в том числе известный художник Жан-Батист Изабе), а позднее она была снова отправлена во Францию, чтобы завершить образование и выйти замуж.
Первым ее возлюбленным стал граф Александр Лаборд (1774-1842), известный ученый-археолог и путешественник. Однако его отец, могущественный граф был против женитьбы сына на «простолюдинке» и они расстались. Нового претендента на руку, сердце и огромное приданое Терезии нашел отец. Им оказался стал Жан Жак Деви Фонтене (1762—1817), последний маркиз де Фонтене, богатый, но крайне невзрачный мужчина. Он был маленького роста, толстый, рыжий, с тоненькими ножками, крашеным лицом и крайне неприятным свойством брызгаться слюной во время разговора. Рядом с красавицей Терезией он смотрелся просто карикатурно. Но у него было одно неоспоримое достоинство – он обладал титулом, и это было для Терезии и ее папаши главным козырем. Брак с ним (заключенный 21 февраля 1788 года, когда Терезии было всего 15 лет) открывал ей доступ в высшее французское общество – она была представлена к двору короля Людовика XVI и могла посещать Версаль – вожделенную цель всех европейских аристократов. Поэтому молодая красавица снисходительно относилась к недостаткам своего супруга, даже к тому, что имея молодую красивую жену, он по обычаю французских аристократов 18 века не отказывался волочиться за другими женщинами. Впрочем, и Терезия не собиралась хранить верность брачным узам.
2 мая 1789 года она родила сына Девина Теодора де Фонтене (1789—1815), чьим отцом, возможно, был некий Феликс ле Пелетье де Сен-Фаржо, один из ухажеров Терезии, которыми она быстро обзавелась после того как стала маркизой де Фонтене.
Довольно скоро умная и образованная Тереза становится одной из признанных звезд французского высшего общества. Подобно многим аристократам, она развлекает себя либеральными идеями, весьма модными в годы, предшествующие Французской революции. Ее салон посещают такие известные своей приверженностью идеям либерализма люди, как маркиз Лафайет, братья Ламет, швейцарский банкир Неккер – один из известнейших французских финансистов, его дочь мадам де Сталь, известная писательница и другие. Увлечение передовыми идеями было у Терезы не вполне бескорыстным – ей хотелось приблизить своего отца к делам катастрофически нищающего Французского королевства. Эти планы разрушил 1789 год.
Впрочем, начало революции показалось весьма многообещающим тщеславной Терезии. Она видела, как революционная волна вознесла к высотам славы и власти многих ее знакомых, разделивших революционные убеждения: того же Лафайета, Мирабо, мадам Ролан и других. Поэтому она отмахнулась от опасений своего мужа, маркиза де Фонтене, который решил эмигрировать из Франции в 1791 году. Беспокойная Франция казалась ей занимательнее, нежели жизнь в эмиграции с надоевшим мужем и в полной безвестности. В Терезе просыпается недюжинное честолюбие – она мечтает оставить свой след в истории революции.
Для начала она развелась с мужем и отреклась от него, объявив, что он – «старый, развратный тиран, аристократ», покинул ее и сбежал к контрреволюционерам. Тереза приняла девичью фамилию – Кабаррюс и предприняла первую попытку выступить на политическом поприще. Под новым именем она отправила в адрес революционного Конвента весьма напыщенную петицию, где излагала собственные убеждения. В этой петиции она прежде всего отрицала претензии женщин на равные политические права с мужчинами (это требование уже звучало из уст представительниц нарождающегося женского движения, таких как Олимпия де Гуж, Клэр Лакомб и других), так как это якобы лишает женщину «женских добродетелей».
«Горе женщинам, которые, игнорируя прекрасное назначение, к которому они призваны, будут лицемерно высказывать бессмысленное желание присвоить себе преимущества мужчин, чтобы освободить себя от своих собственных обязанностей. Они лишаются таким образом добродетелей своего пола и не в состоянии приобрести добродетелей другой половины человечества» - так вещала новоявленная «революционерка» в своей петиции. Роль женщины в социальной и политической жизни она предлагала ограничить лишь заботами о детях, больных и бедных:
«Вы, наверное, разрешите женщинам занимать должности в области народного просвещения, так как они ведь не помирятся с тем, что с ними не считаются, когда речь идет об уходе за детьми и особенно о воспитании детей, не имеющих матери.
С чем, однако, я сегодня предстала перед вами, полная величайшего доверия? Я требую почетного преимущества: чтоб женщин призвали во все священные убежища несчастья и страданий, чтобы доставить утешение и заботливый уход всем, достойным сожаления. Мне кажется, что эти учреждения являются самым подходящим местом для девушек в годы их учения, прежде чем они становятся женами. Повелите же, народные представители, - мы заклинаем вас, - чтобы все молодые девушки должны были проводить известное время в приютах бедности и страданий, должны были оказывать помощь несчастным и упражняться в тех добродетелях, которых общество имеет право требовать от них.
Граждане народные представители, та, которая в эту минуту преклоняет перед вами свой ум, свои самые искренние чувства, еще молода, ей двадцать лет. Она мать, но уже не супруга. Все ее стремление, все ее счастье - иметь возможность одной из первых предаться этой чудной, восхитительной деятельности».
Петиция была принята прохладно – много подобных адресов от политиканов всех мастей поступало в те дни на рассмотрение Конвента и аплодировать каждому уже не было сил.
Провалившаяся в своих попытках сыграть роль на политической сцене, бывшая маркиза тем временем почувствовала, что обстановка во Франции накаляется. Ее политические друзья и единомышленники, умеренные революционеры, вроде Лафайета и Мирабо, сходили с политической сцены, и их место занимали отчаянные радикалы-якобинцы. Приближалось время революционного террора, и Тереза быстро поняла, что революция вовсе не станет заманчивым приключением, много обещающим ее женскому тщеславию. Припрятанные драгоценности и деньги подходили к концу, бежать из Франции к мужу или богатому отцу было уже поздно – Франция вступила в войну и не всех ее границах велись боевые действия. Перед Терезой встал далеко не праздный вопрос как сохранить свою жизнь – со всех сторон сыпались известия о том, как бывшие аристократы, даже высказывавшие свою преданность революции, попадали в тюрьмы, а оттуда – на гильотину.
В 1793 году она уезжает из охваченного революционным террором Парижа в Бордо, надеясь, что там она сумеет наладить связь с отцом, находящимся на территории Испании и с его помощью покинет Францию. Но попытки связаться с отцом безуспешны, и бывшая маркиза старается отвести от себя подозрения в контрреволюционных настроениях и попытках бегства. Для этого она начинает принимать самое активное участие в общественной жизни Бордо – составляет для одного из революционных обществ доклад «О воспитании», где предлагает ввести обязательное обучение для всех детей в школах. Доклад имеет успех – Тереза оправдывает отличное воспитание и обучение, полученное ею в детстве. Недаром отец ее говорил, что его дочь никогда не пропадет, даже «при господстве черни». Уже не сиятельная мадам маркиза де Фонтене, а обычная «гражданка Кабаррюс», как ее стали называть, получает столь широкую известность в революционных кругах Бордо, что в дни революционных праздников именно ее приглашают, чтобы изображать аллегорическую Свободу. В белой тунике, едва прикрывающей роскошную фигуру, с распущенными черными волосами и с патетически-революционными возгласами на устах она шествует впереди праздничной толпы. В таком виде ее впервые и узрел комиссар Конвента Жан-Ламбер Тальен (1767-1820), который прибыл в Бордо в сентябре 1793 года для подавления в департаменте Жиронда контрреволюционного мятежа.
Тереза сразу уловила его восхищение ее красотой и поняла, что судьба подбросила ей козырную карту. Не прошло и двух недель после знакомства, как «гражданка Кабаррюс» стала «близкой подругой» всесильного комиссара Конвента, обладающего безграничной властью в Бордо. Теперь ей не страшны ни преследования, ни аресты.
Вскоре эта «сладкая парочка» получила самую нелестную известность в Бордо. Тальен не принадлежал к убежденным и идейным сторонникам революции, скорее это был случайно примазавшийся к ней карьерист, который решил (как это решила в свое время и Тереза), что революция даст ему, никому не ведомому журналисту, неплохую возможность достижения славы, власти и … богатства. А полная и абсолютная власть, которой наделил его Конвент для подавления мятежа в окрестностях Бордо, окончательно развратила его. Он очень активно проводил казни и реквизиции имущества, не забывая в то же время часть реквизированных денег оставлять себе. Иногда заведомые мятежники или даже невиновные люди, обвиненные ложно, после его весьма тонких намеков получали возможность оправдаться – не задаром, конечно. Немалую роль в этой деятельности сыграла и Тереза – она дольше жила в Бордо, лучше знала имущественные возможности жителей, и нередко Тальен действовал по ее указке – за деньги спасал от преследований тех, на кого она указывала.
Два голубка в голодающем городе жили в обстановке вызывающей роскоши и очень скоро революционные власти в Париже стали получать доносы на Тальена и его любовницу. Тогда Тальен был вызван в Париж для объяснений – Тереза поехала за ним, так как понимала, что без покровительства могущественного комиссара ей в Бордо придется несладко: слишком злы были жители на нее и ее любовника.
В Париже Тереза была быстро арестована – именно на ее влияние возложили ответственность за недопустимые поступки Тальена. Сначала она попала в тюрьму Ла Форс, а потом в тюрьму Карм, где среди заключенных с нею женщин находилась Жозефина де Богарне, вдова уже казненного на гильотине графа де Богарне. Как и все другие женщины-заключенные, Тереза была вынуждена довольствоваться одиночной камерой с соломенным матрасом. Режим заключения был очень строг и все попытки разжалобить стражу ничего не давали. Только позднее она получила право изредка гулять по тюремному дворику.
В это время безумно влюбленный Тальен не оставлял попыток вызволить из заключения свою «жену», как он теперь называл Терезу. С помощью матери он нанял комнатку в доме, расположенном напротив тюрьмы, и из окошка мог видеть ее и переговариваться знаками. Потом он сумел наладить переписку с ней. Но и над его головой тучи сгущались: он с минуты на минуту ждал ареста.
Летом 1794 года революционный террор был в самом разгаре: известный палач Сансон еле справлялся с работой и жаловался, что не успевает даже пообедать, а своих детей вообще не видит, так как уходит на работу рано утром, а приходит поздно ночью. Результаты его «трудовых усилий» Тереза видела и ощущала каждый день: ежедневно из тюрьмы уводили все больше и больше заключенных – на суд. Назад они не возвращались, и мало кто сомневался, что суд оканчивался не оправданием и освобождением, а приговором и гильотиной. Тереза поняла, что если медлить и ждать естественного развития событий, то скоро полетит и ее голова.
7 термидора по революционному календарю (25 июля) 1794 года Тереза пишет из тюрьмы свое знаменитое письмо Тальену:
«От меня только что ушел полицейский чиновник: он приходил, чтобы сообщить мне, что завтра я пойду на суд, то есть на эшафот. Это мало похоже на сон, который я видела этой ночью. Робеспьера больше нет, и тюрьмы открыты… Но из-за вашей беспримерной трусости во Франции нескоро найдется человек, способный воплотить его в явь».
Письмо завершалось эффектной фразой:
«Je meurs d’appartenir à un lâche» («Я умираю оттого, что принадлежу трусу»).
Это послание сделало свое дело: Тальен начал действовать решительнее. Еще раньше он наладил связи с заговорщиками, которые мечтали о свержении Робеспьера и его сторонников. Одним из заговорщиков был Поль Баррас, который практически одновременно с Тальеном был назначен комиссаром Конвента для подавления контрреволюционного мятежа на юге Франции, в Марселе и в Тулоне – и действовал там примерно теми же методами и средствами, как Тальен в Бордо. За что тоже был отозван в Париж и подобно Тальену ждал ареста, суда и в перспективы – гильотины. Циник и прагматик по характеру, Баррас опасался играть первую роль в затеянном перевороте, но он оценил настроение Тальена – этот обезумевший не только от страха за свою шкуру, но и от страсти к своей обреченной любовнице человек мог в состоянии отчаяния действовать очертя голову. Баррас решил, что именно Тальен сыграет главную роль в намечающемся перевороте и «подстегнул» его, рассказав, что суд над Терезой назначен не позднее 10-12 термидора. А за судом всегда следовала казнь.
Эта новость заставила Тальена решиться. Накануне 9 термидора (27 июля) он бросил в тюремный двор записку к Терезе:
«Мадам, будьте столь же осторожны, как я буду мужествен, и думайте о том, чтобы вернуть себе спокойствие духа».
На следующий день утром Тальен, захватив с собой кинжал, отправился на заседание Конвента. Настроение у него было похоронное: он мало верил в успех заговора и заранее хоронил и себя, и восхитительную Терезу. Но в решающий момент не дрогнул: согласно плану выбежал на трибуну Конвента и начал свою обвинительную речь против Робеспьера и его сторонников, обвиняя их в «тирании» и потрясая кинжалом. Вслед за ним на трибуну взбегали один за другим другие заговорщики, тоже произносившие обвинительные речи. Робеспьеру и его сторонникам слова не давали. И наконец, последовал решающий момент: один из заговорщиков требует ареста Робеспьера, Тальен поддерживает его, Конвент большинством голосует «за» – и дело сделано: арестованного диктатора и его сторонников уводят в тюрьму. На следующий день, 10 термидора, их головы скатываются с гильотины.
В тот же день Тереза наконец-то выходит из тюрьмы, вместе с ней свободу получают сотни других заключенных, и в их числе подруга Терезы Жозефина де Богарне. У входа в тюрьму ее приветствуют руководители Термидора – и «герой дня» влюбленный Тальен, и один из главных заговорщиков Поль Баррас и другие. Все они были очарованы красавицей Терезой и наперебой твердили, что именно она сыграла главную роль в перевороте – ее знаменитое письмо подвигло Тальена на подвиг во имя любви. Имя Терезы передается из уст в уста, ее чествуют и превозносят. Обожающие звонкие прозвища парижские газетчики приклеили ей весьма выразительное имя – «Богородица Термидора» (Notre-Dame de Thermidor).
26 декабря 1794 года Тереза выходит замуж за Тальена и получает имя, под которым она чаще всего упоминается – Тереза Тальен. В 1795 году она родила дочь, которой дали имя Термидор, в честь события, которое спасло жизни ее отца и матери.
В жизни Терезы наступают поистине «золотые денечки». Она становится признанной королевой парижского высшего света и законодательницей моды. Самые влиятельные политики эпохи Директории, «золотая молодежь», дамы света и полусвета, дельцы, журналисты, писатели и художники – все стремятся получить приглашение в ее роскошный особняк в предместье Парижа Шайо. Вся эта публика как следует поскучала и натряслась за свою жизнь в дни «революционного поста». Теперь они желают лишь одного – веселиться, и дом Терезы Тальен предоставляет им для этого разнообразные возможности. Там танцуют, сплетничают, заводят любовные романы и полезные знакомства, ведут умные разговоры и закручивают политические интриги. И все как один ждут появления хозяйки – несравненной мадам Тальен. Никто не может сравниться с ней в изысканности, оригинальности и смелости туалета. Тереза становится основоположницей новой моды, девиз которой: предельное оголение женского тела.
В своих туалетах Тереза Тальен пропагандирует так называемый «греческий» стиль, который стал входить в моду еще в дни революции. Место жесткого корсета, пышной юбки и туфель на каблуках заняла легкая греческая хламида с высокой талией (под грудью) и столь же легкими сандалиями с перекрещивающимися ремешками. Но если прежде платья подобного типа шились все-таки из достаточно прочных тканей, то Тереза стала надевать подобные туалеты, сшитые из легкого батиста, а также полупрозрачного или полностью прозрачного индийского муслина или кисеи, а под ним – ничего, кроме ее прекрасного тела. Этого ей показалось мало, и она в своих туалетах опустила линию декольте до самой талии, так что ее прекрасная грудь оказывалась на виду. Как писал один изумленный современник, «два резервуара материнства были хорошо видны в этом новомодном платье и приводили в неописуемый восторг мужчин». («два резервуара материнства» - подумать только, какие изысканные выражения! К сожалению, не соответствующие действительности: ни сама Тереза, ни ее последовательницы для целей материнства эти «резервуары» не использовали; но об этом ниже).
Сбоку от самого бедра до ступни платье имело длинный разрез, который полностью открывал ногу. И этого Терезе показалось недостаточно, чтобы полностью показать свое тело. Она и ее последовательницы придумали увлажнять платье, чтобы намокнувшая ткань облепляла голое тело и выставляло его полностью напоказ. Особенно хорошо обрисовывались в таких платьях ягодицы женщины. Недаром «Московский Меркурий» писал в те дни: «Ни один уважающий себя кавалер уже не говорит о красоте плеч или грудей; кто желает оказать даме учтивость, тот хвалит форму ее нижнего бюста...» (нижний бюст – еще одно изысканное выражение!). Терезу Тальен и ее последовательниц в моде прозвали merveilleuses (причудницы или чудесницы).
Тереза была первой в числе тех, кто предельно обнажал свое тело. В модном журнале «Зеркало Парижа» писалось: «Она (т.е.Тереза Тальен) имеет вид выходящей из ванны и нарочно показывает свои формы под прозрачными тканями». Ею так же была введена мода на парики разных цветов. Тереза и ее последовательницы осмелились первыми носить такие прически, как «жертва», «под висельника», и «дикарка». Последняя напоминала прическу типа «только из постели»: длинные смятые, не расчесанные волосы в беспорядке спадали на плечи и грудь. Дамы меняли парики в зависимости от времени дня: утром — надевали мальчишеский, белокурый паричок, днем, на прогулку или для визитов, - рыжий или каштановый, а вечером – черный. Тереза была просто неистощима на выдумки в своих туалетах. Одна модная новинка следовала за другой, и парижанки просто не успевали подражать своей «королеве» в этом постоянном соревновании вкуса и изобретательности.
Вскоре Терезе показалась недостаточной слава первой модницы Парижа и Франции, в ней вновь взыграло честолюбие, уже столько раз ее подводившее. Она решила вновь попытать свои силы в политике и не придумала для этого ничего умнее, чем вступить в очередной крайне несерьезный политический заговор, которых в эпоху Директории в Париже было – пруд пруди. Несколько трясущихся стариков, светских истеричек и вздорных сынков народившейся «новой» буржуазии состряпали водевильный заговор, целью которого было возведение на французский трон испанского короля. Тереза рассчитывала при этом поиметь дополнительную выгоду для себя и своей семьи, а именно: пост одного из королевских министров должен был достаться ее отцу графу Кабаррюс. Однако этот смехотворный заговор рассыпался так же быстро, как и был затеян: чуть только по парижским салонам начали гулять сплетни о ночных сборищах заговорщиков в доме мадам Тальен, как испуганная перспективой нового ареста блистательная Тереза и другие заговорщики поспешили ретироваться.
Это событие, а также пережитое за годы революции раз и навсегда отвратило Терезу от всякой политической деятельности. Она больше не желает изображать из себя ни либералку, ни революционерку, ни роялистку, и вообще хоть как-то вмешиваться в «мужские дела». Отныне она решила быть «могущественной повелительницей, но не соперницей мужчин». На практике это означало простейшее решение – предоставить в распоряжение наиболее влиятельных мужчин свои прелести, предварительно поставив свои условия. Решение не оригинальное, но и не самое глупое. Не оригинальное, потому что уже многие тысячелетия практикуется представительницами «древнейшей профессии», а не глупое – потому что при отборе мужчин решающими факторами для Терезы станут не любовь или какой-то другой вид душевной привязанности, а исключительно власть и богатство.
Первым, кого Тереза «забраковала» как мужчину, неспособного предоставить ей желаемые преимущества, оказался… ее муж Тальен. То, что он все-таки рисковал своей головой и действовал отчаянно, чтобы спасти ее жизнь в дни термидора, ее уже никак не останавливает. Слава Тальена достигла апогея в дни термидорианского переворота, а потом медленно, но верно пошла на убыль. Революция закончилась, ее противники имеют все более решающий голос как общественном мнении Франции, так и в политике. Тальену начинают припоминать и его якобинское прошлое, и ту ретивость, с которой он в Бордо расправлялся с мятежниками-контрреволюционерами. Какое-то время он еще держался у власти, но все более резко начали звучать голоса, требующие его отстранения. Поль Баррас (1755-1829), один из руководителей термидорианского переворота, который практически встал во главе правительства Директории, решает пожертвовать Тальеном, чтобы удержаться у власти самому.
Тереза тут же делает выводы и вскоре после рождения дочери бросает мужа и переезжает в другой элегантный и богатый особняк, подаренный ею Баррасом, который на данный момент является самым могущественным человеком во Франции. Жизнь ее никак не меняется: увеселения, флирты, изобретение все новых и новых туалетов, с каждым разом все более вызывающих. Внимание и расположение Барраса вместе с ней делит ее подруга Жозефина де Богарне. Тереза слегка ревнует, впрочем, не до такой степени, чтобы заставить Барраса выбирать между двумя любовницами. А вскоре подвертывается удобный случай «пристроить» Жозефину замуж и таким образом избавиться от этого не слишком удобного соперничества.
Как-то в приемную мадам Тальен явился незнакомый офицер, представившийся странным именем Наполеон Бонапарт. Тереза лишь смутно вспоминала: ах, да, тот самый генерал Бонапарт, который во время революции отбил у англичан французский порт Тулон, дружил с Огюстеном Робеспьером, братом Максимилиана, и за эту дружбу после термидора чуть не расплатился головой. А уж карьерой расплатился точно – ему пришлось выйти в отставку, никто не желал брать на службу опального генерала, он практически бедствует. Наполеон подтверждает эти ее догадки, показывает прорванный рукав и говорит, что спекулянты так вздули цены на сукно, что он не имеет даже возможности обновить свой мундир. Не может ли поспособствовать всемогущая мадам Тальен, чтобы он получил кусок сукна не по спекулятивной, а по твердой цене? Тереза ходатайствует перед Баррасом и через несколько дней Бонапарт получает свое сукно. После этого он становится гостем ее салона и привлекает внимание Поля Барраса.
Тот давно не чувствует себя уверенно на вершинах власти – против него устраивают заговоры как роялисты, так и революционеры. В октябре 1795 года роялисты готовят мятеж в Париже – тут-то Баррас и вспоминает про военные способности генерала Бонапарта. Он берет его на службу и с его помощью подавляет мятеж. Наградой за успешную службу стала женитьба на Жозефине де Богарне, в которую Наполеон Бонапарт безумно влюбился, и направление на службу в армию, которая воевала в Италии. Тереза Тальен приняла самое активное участие в организации свадьбы корсиканского генерала и ее подруги Жозефины.
Эта история еще больше сблизила двух женщин – соперничество из-за благосклонности Барраса им больше не мешало, и после отъезда Бонапарта в Италию они продолжили свою дружбу: вместе выезжали, развлекались и наряжались. Такой образ жизни влетал Баррасу в копеечку, вкусы Терезы с каждым годом становились все дороже и дороже, и чрезмерно расточительная любовница сильно опустошала его карман. Он придумывает гениальный выход из затруднительного положения - знакомит Терезу с богатейшим банкиром и финансистом Увраром.
Габриэль Жюльен Уврар (1770-1746) принадлежал к числу тех «выдвиженцев» эпохи Директории, которых называли «нувориш» (французские слова nouveau riche — новый богач; аналог подобных особей в наши дни – это «новые русские»). В смутные времена революции с помощью всевозможных противозаконных и наглых спекуляций он нажил себе огромное состояние. Еще больше выгод принес ему режим Директории, во время которого безудержное воровство стало чуть ли не узаконенным видом государственной деятельности. Расчетливый Баррас трезво рассудил, что лишь у богатейшего человека Франции, каким был Уврар, найдется достаточно денег, чтобы оплатить все дорогостоящие капризы и прихоти Терезы.
Сама мадам Тальен (она по-прежнему носила имя давно брошенного ею мужа) ничуть не возражала и не стала разыгрывать роль брошенной любовницы. Наступил 1799 год, над Францией восходила звезда Бонапарта, а положение Барраса становилось все более и более неустойчивым. С присущей ей трезвостью мышления Тереза увидела первые признаки его будущего падения быстрее, чем сам Баррас. Время было менять покровителя, и для этой роли Уврар вполне сгодился.
Уврар покупает для любовницы новый особняк, осыпает ее подарками и драгоценностями. Надо сказать, что романы с Баррасом и Увраром не остались без последствий для Терезы: от Барраса у нее родился сын, умерший, правда, в младенчестве, а за пять лет связи с Увраром она родила еще четверых детей, которые уже благополучно дожили до взрослых лет.
Материнскими обязанностями, мягко говоря, Тереза не увлекалась – они бы помешали ей вести светский образ жизни. В конце 18 века во Франции начал постепенно изживаться старинный обычай, согласно которому дети даже из самых знатных и богатых семейств, сразу же после рождения отправлялись на воспитание к кормилицам, чаще всего живущим в деревнях. Матушки из числа дворянского сословия и богатых буржуазных семей не затрудняли себя выкармливанием своих деток. У кормилиц-крестьянок дети жили до 3-4, иногда до 5-6 лет, а потом родители опять благополучно сплавляли их из своей жизни: мальчиков – в различные колледжи, девочек – в монастырские пансионы. Домой они возвращались уже взрослыми людьми, лет в 15-16, когда приходило время девочек выдавать замуж, а мальчиков определять на какую-нибудь службу. Воспитанные в таких условиях дети не обладали «чувством семьи» ни в малейшей степени, любые семейные узы казались им обузой, а не отрадой. Повзрослев, они повторяли жизненный путь своих родителей: женились лишь для продолжения рода, изготавливали пару-тройку законных наследников, а потом жили каждый сам по себе, усердно наставляя друг другу рога. Такой круговорот продолжался в дворянских семьях Франции и некоторых других европейских стран столетиями и неудивительно, что многочисленные неразборчивые внебрачные связи стали отличительной чертой знатного сословия.
Но в конце 18 века все же возобладало мнение выдающихся просветителей и педагогов эпохи Просвещения (из них главным был Руссо), которые подчеркивали необходимость воспитания детей в своей семье хотя бы в первые годы жизни. Они не отрицали необходимость или возможность впоследствии воспитывать ребенка в каком-то учебном заведении, но самое начало жизни он должен был провести с родителями. Под влиянием идей просветителей постепенно обычай отсылать ребенка из дома в дом кормилицы стал исчезать. Конечно, заставить мам-аристократок вскармливать чад собственной грудью по-прежнему оставалось непосильной задачей, с которой никакие педагогические увещевания не могли справиться. Но по крайней мере кормилиц теперь брали в дом и ребенок с детства мог видеть родных маму и папу каждый день, а не пару раз в году, если те удосуживались навестить кормилицу в деревне.
Что касается Терезы, то она твердо придерживалась традиции в этом вопросе – модные педагогические нововведения и материнские заботы только помешали бы ей плясать на балах, блистать в театрах и на приемах, и придумывать новые, с каждым разом все более шокирующие туалеты. Когда-то в своей петиции к революционному Конвенту она заклинала женщин не увлекаться такими «мужскими» занятиями как политика или борьба за свои права, а все силы «нежного женского сердца» бросить на помощь всем нуждающимся, и в первую очередь детям. Теперь же, когда речь зашла о ее собственных многочисленных детях, она уже не высказала ни малейшей склонности «предаться этой чудной, восхитительной деятельности». Сразу же после рождения каждый ребенок Терезы отсылался в деревню к кормилице и удостаивался чести видеть свою маменьку лишь несколько раз в году, когда она приезжала, чтобы потрепать детишек по розовым щечкам. Все ее свободное время (т.е. 24 часа в сутки, считая часы на сон) занимали развлечения.
Однако ничто не вечно под луной - и над головой Уврара тоже со временем начинаются собираться тучи. В 1799 году старый знакомый Терезы Наполеон Бонапарт становится сначала первым консулом Франции, а в 1804 году – императором. Его отношение к Уврару нельзя назвать располагающим, он вполне справедливо считает того вором и в 1800 году даже сажает под арест. Правда, через несколько месяцев Уврара освобождают, но его положение становится с каждым годом все неустойчивее и опаснее.
Сама Тереза уже переваливает через 30-летний возраст и начинает крепко задумываться о своем будущем. Положение любовницы человека, который ходит по краю пропасти и в любой момент может загреметь под арест и конфискацию имущества, ее больше не устраивает. Кроме того, приход к власти Наполеона принес ей не только опасения за судьбу любовника, но и самое крупное разочарование для себя лично.
Она рассчитывала, что Наполеон и особенно ее подруга Жозефина откроют ей свободный доступ к тем сияющим вершинам власти, на которых они сами уже обретались. Расчет оказался неверным: правда, Жозефина была не прочь разделить свою славу со старой подругой, но решительно против был ее муж. Став первым консулом, а потом и императором, он поставил себе цель не только вытянуть Францию из экономического и политического хаоса, но и вернуть в ее общественную жизнь хотя бы видимость респектабельности и следования правилам нравственности, которые открыто нарушались в эпоху Директории. Столь скандальная особа как красавица Тальен никак не могла способствовать реализации этой цели, и потому Наполеон дал ей четко понять, что она никогда не будет официально принята при его дворе. Под его влиянием уходила в прошлое скандальная мода экстравагантных merveilleuses, предводительницей которых была Тереза: теперь уже «греческие» платья шились не из полупрозрачных или полностью прозрачных тканей, а из достаточно толстого шелка либо муслина, бархата, парчи, атласа, шерсти, и под них надевалось белье и нижние юбки. Сохранилась история о запрещении Наполеоном «нагой моды»: на одном из пышных дворцовых приемов он заметил красивую молодую даму в очень смелом наряде. Он громко вызвал ее из толпы и грозно сказал: «Мадам, вы раздеты, идите оденьтесь!». После этого разноса ни одна дама не посмела появляться при императорском дворе в полупрозрачных платьях, а вскоре более скромная мода распространилась и на другие сферы жизни. Место стиля merveilleuses в моде занял более строгий стиль «ампир» (названный так в честь французского слова empire - империя). Он характеризовался тем, что сохранял «греческий» силуэт с высокой талией и довольно глубокое декольте в парадных платьях, но для изготовления туалетов использовались непрозрачные ткани (или прозрачные, но с плотным чехлом), снова пошло в ход белье и корсеты, и нижняя часть туловища женщины была уже надежно прикрыта, а не выставлялась напоказ.
Потерпевшая фиаско в сфере придворной карьеры Тереза Тальен уже больше не мечтает о новых любовных победах: ей хочется выйти замуж за солидного и богатого человека, с которым можно тихо-мирно жить и стариться где-нибудь в поместье, в отдалении от Парижа с его суматошной жизнью.
К счастью для нее эту свою цель она реализовала. 22 августа 1805 года она выходит замуж за Франсуа-Жозефа-Филиппа де Рике, графа Караман. Впоследствии ее муж получил от Наполеона титул принца де Шиме. Сам Наполеон соизволил прислать к свадьбе поздравления, а Жозефина даже посетила старую подругу. Но респектабельный брак так и не помог Терезе получить приглашение в императорский дворец. От этого брака у нее родились еще трое детей. Некоторое время Тереза продолжала жить в Париже, а потом удалилась для постоянного проживания в свое поместье Шиме.
«Моя жизнь напоминает изумляющий роман» - так говорила о себе принцесса де Шиме незадолго до смерти, и воистину она была права. С ее жизни действительно можно писать многотомные любовные саги, которые так популярны в наше время.
Она умерла 15 января 1835 года, а вскоре после смерти опять стала невольной виновницей еще одного скандала. В сентябре 1835 года трое детей, которых она родила от Уврара, подали прошение в суд о том, чтобы им присвоили титулы принцев де Шиме. Но законные дети принца опротестовали это прошение, так как боялись, что новоявленные «принцы» потребуют своей доли наследства. Суд принял их сторону и вынес ужасное для детей Уврара решение. Умерший в нищете и забвении в 1820 году Тальен считался многие годы законным мужем Терезы, хотя она долгое время не жила с ним, и их официальный развод состоялся лишь в 1803 году. Значит, по закону отцом детей, родившихся от Уврара, считался именно он, а не банкир. В результате этой своеобразной логики суд принял решение отклонить претензии детей Уврара на титул принцев де Шиме и присвоил им фамилию… Тальен, несмотря на то, что тот никакого отношения к их появлению на свет не имел. Это было хуже всякой пощечины: имя Тальена, столь славное в дни термидорианского переворота, давно стало позорным. Его ненавидели левые, как человека, который способствовал свержению Робеспьера, а также арестам и ссылкам видных революционеров в первые недели и месяцы после термидорианского переворота. Еще больше его ненавидели правые, как человека, который в свое время в Конвенте голосовал за казнь короля (т.е. считался во Франции времен Реставрации «цареубийцей»), а также наводил политику революционного террора в Бордо и его окрестностях. Но с судом невозможно было спорить!
В конце хочу привести список детей Терезы Тальен, вот он:
Сын маркиза де Фонтене, первого мужа Терезы:
1. Антуан Франсуа Жюльен Теодор Дени Игнас де Фонтене (1789-1815)
Дочь Жана-Ламбера Тальена:
2. Роза Термидор Тереза Тальен (1795-1862)
Сын Поля Барраса:
3. Поль (1797)умер в младенчестве
Дети Уврара:
4. Клеманс Изаур Тереза (1800-1884)
5. Жюль Адольф Эуард (1801-?)
6. Кларисса Тереза (1802-?)
7. Огюста Стефани Корали Тереза (1803-?)
Дети принца де Шиме:
8. Жозеф-Филипп (1808-1886)
9. Мишель Габриэль Альфонс Фердинанд (1810-1865)
10. Мари Огюста Луиза Тереза Валентина (1815-1876)

Так что в наши дни Тереза Тальен вполне могла претендовать на звание матери-героини. Ну а была ли она достойна звания Матери – судите сами…
___________________________________

 » День в истории. 3 декабря

_________________

 » Галина Бениславская

Vrana, спасибо за информацию! Прочитала о судьбе Галины Бениславской и просто поразилась! Не могу не продолжить эту тему

Совсем маленькой девочкой она попала в дом тетки, которая удочерила ее после того, как мать Гали стала страдать психическим заболеванием. Отец малышки, обрусевший француз-студент Артур Карьер, то ли покинул семью, то ли никогда и не жил с ней. Девочка получила фамилию приемного отца – врача Бениславского. Вместе с приемными родителями Галя жила в латвийском городе Резекне. Повзрослев, уехала в Петербург, где с золотой медалью окончила Преображенскую женскую гимназию. Во время революции, уже будучи убежденной большевичкой, Галина Бениславская училась в Харьковском университете на факультете естественных наук. Но в 1919 году город захватили белогвардейцы, и смелая девушка, перейдя фронт, обосновалась в Москве.

«Долгие мытарства в дороге закончились весьма неприятно, – рассказывают об этом периоде ее жизни ветеран органов госбезопасности СССР Василий Бережков и журналист Снежана Пехтерева в своей книге «Женщины-чекистки». – Попав к красным, Бениславская оказалась арестованной. Ее попросту приняли за шпионку белогвардейцев!..

Однако судьба благоволила Бениславской. Когда-то в Москве Галина познакомилась с Яной Козловской, отец которой был большевиком. Более того, Михаил Юрьевич Козловский (1876-1937) после февраля 1917 года являлся членом исполнительного комитета Петроградского совета, председателем Выборгской районной думы. В ноябре 1918 года он занимал пост председателя Чрезвычайной следственной комиссии, а в 1919 году некоторое время возглавлял Народный комиссариат юстиции Литвы и Белоруссии…

Благодаря вмешательству Козловского Галину Артуровну освободили. Михаил Юрьевич позаботился о Бениславской и после ареста. Он оказал ей содействие в получении комнаты в Москве… Козловский помог Бениславской вступить в партию. Кроме того, устроил на должность секретаря в Особую межведомственную комиссию при ВЧК».
Позднее Бениславская перешла работать в редакцию газеты «Беднота». Галина много читала, неплохо разбиралась в литературе, посещала знаменитое кафе «Стойло Пегаса», в котором в двадцатые годы читали свои стихи лучшие поэты Москвы. Но вся ее жизнь перевернулась 19 сентября 1920 года, когда в один из вечеров, проходивших в Политехническом музее, она услышала Сергея Есенина.


В «Воспоминаниях» Бениславская писала:


Есенину исполнилось двадцать пять, Галине Бениславской – двадцать три. «С тех пор пошли длинной вереницей бесконечные радостные встречи, – вспоминала она. – Я жила вечерами – от одного до другого. Стихи его захватывали меня не меньше, чем он сам…»

Существует версия, что Бениславская была приставлена к поэту как агент ЧК. Этот факт отрицают уже упомянутые В. Бережков и С. Пехтерева:

Они сходились и расставались; Есенин встречался с другими женщинами, Галина страдала… Наконец в судьбе поэта возникла Айседора Дункан, и Сергей Александрович поселился вместе с ней в особняке на Пречистенке.


О тех временах уже в эмиграции вспоминала поэтесса Лика Стырская, автор нашумевшей книжечки эротических стихов «Мутное вино», вышедшей в Москве в двадцатые годы ХХ века тиражом триста экземпляров:

«Его любили скромные провинциалки – наивные души. Его любила Галя Бениславская, девушка с пламенными глазами, с огненным взглядом и значком Ленина на груди. Она была ему предана и верна как друг и женщина, ничего за это не требуя, ничего. У нее была жалкая комната и много обязанностей: дела и партийные нагрузки. Но во имя своей любви она была готова забросить все. И смертельно ненавидела свою блестящую соперницу Айседору Дункан.
Есенин исчез из ее круга. Он переселился в особняк на Пречистенке. В «Стойле Пегаса» появлялся редко. А если и приходил, то только под руку с Айседорой…»

Когда знаменитая пара улетела за границу, Бениславская попала в психиатрическую клинику с расстройством нервной системы.
Тем не менее она верила, что Есенин еще будет с ней. Так и случилось: после возвращения из-за границы поэт оставил роскошный особняк танцовщицы и переехал в комнатушку Бениславской (впрочем, как и во всех местах своего жительства, он пребывал здесь наездами). Радости ее не было предела! Вместе сочинили прощальную телеграмму отдыхавшей в Крыму надоевшей «Дуньке» (так называл ее поэт):

«Писем, телеграмм Есенину не шлите. Он со мной, к вам не вернется никогда. Надо считаться. Бениславская».



В ответ на недоуменное послание Айседоры к Дункан полетела еще одна телеграмма:

«Я люблю другую. Женат и счастлив. Есенин».

Для поэта этот период жизни оказался, пожалуй, самым тяжелым. Постоянные выпивки с друзьями, конфликты с имажинистами… Его хватали по любому поводу, волокли в ближайшее отделение милиции и стряпали там материалы по обвинению в антисемитизме и хулиганстве. И всегда Галина Бениславская, выручавшая любимого из беды, являлась для него ангелом-хранителем: пристраивала по редакциям его стихи, выбивала гонорары, разыскивала поэта по дешевым пивным, беспокоилась о его здоровье, хлопоча о путевке в хороший санаторий…

«Когда Сергей Александрович, – продолжает Бениславская, – переехал ко мне, ключи от всех рукописей и вообще от всех вещей дал мне, так как сам терял эти ключи, раздавал рукописи и фотографии, а что не раздавал, то у него тащили сами. Он же замечал пропажу, ворчал, ругался, но беречь, хранить и требовать обратно не умел…»

Зимой 1924-1925 годов Галина с удовольствием занималась хозяйством: приобрела шесть венских стульев, обеденный стол, платяной шкаф, купила посуду. Как объясняла сестра поэта Александра Есенина, живя в одиночестве, она «мало беспокоилась о домашнем уюте, и обстановка у нее была крайне бедна… Но чистота всегда была идеальная». Хозяйство настолько наладилось, что пришлось взять домработницу. Бывали и трудные дни, «когда Сергей встречался со своими «друзьями». Катя и Галя всячески старались оградить Сергея от таких «друзей» и в дом их не пускали, но они разыскивали Сергея в издательствах, в редакциях, и, как правило, такие встречи оканчивались выпивками».

Скучать не приходилось и дома, который, по сути, стал литературно-поэтической «перевалочной базой». В двух комнатушках Бениславской после горячих дебатов о проблемах современного стихосложения, перемежаемых разухабистыми частушками под гармошку, порой оставалось на ночевку до двадцати человек.

Есенин был жесток к Галине – впрочем, как и к другим своим женщинам. Откровенничал:



В последние годы жизни поэта Галина целиком посвятила себя его издательским делам.

«Милая Галя! Вы мне близки, как друг, но я Вас нисколько не люблю как женщину!» – признавался ей Есенин.


Есенин и Толстая познакомились на вечеринке у той же Бениславской, куда Софья Андреевна пришла вместе с Борисом Пильняком, своим тогдашним любовником.
По некоторым свидетельствам, узнав о романе Галины с журналистом Львом Повицким, Сергей Александрович окончательно оставил ее. Хотя есть и другие версии. Илья Шнейдер, администратор студии Дункан, вспоминал:


Сестры поэта, Катя и Шура, с осени 1924-го (после отъезда Есенина на Кавказ) жили у Галины в Брюсовском переулке.
"Соседи у Гали были молодые, – вспоминала Александра Есенина, – всем интересующиеся, особенно литературой. Очень любили здесь стихи, и удачные новинки декламировались прямо на ходу… Но главное место у нас занимали стихи Сергея. В это время он очень часто присылал нам с Кавказа новые стихи…"
Галя и Катя вели его литературно-издательские дела в Москве, и он часто давал им письменные указания, где, как и что нужно напечатать, как составить вновь издающийся сборник…

25 декабря 1924 года Галя писала Сергею:


Как отнеслась Бениславская к есенинской женитьбе на Софье Толстой? Пережила очень тяжело, но смириться, по-видимому, не могла. Слишком сильным, слишком глубоким было ее чувство к Есенину, слишком хорошо она знала Сергея Александровича, чтобы не понимать, какими разными людьми были молодожены.
Из ее дневника:


Известие о трагической гибели поэта застало Бениславскую в лечебнице. Она тяжело переживала смерть любимого человека, но на похороны не приехала. А меньше чем через год, у его могилы, сама оборвала свою жизнь.

«Сестра поэта Шура считала, – пишут Станислав и Сергей Куняевы в книге «Есенин», – что самоубийство Бениславской было обусловлено не только смертью Есенина, но и несостоявшимся браком с сыном Троцкого, а также тем, что при разделе есенинского наследства она, в сущности, бывшая несколько лет и литературным секретарем, и другом Есенина, которую временами он даже представлял как свою жену, оказалась ни при чем».

К сожалению, эти предположения таковыми и остаются.

Когда подруга Галины Артуровны пришла к ней в день самоубийства, то обнаружила открытый шкаф, вываленные на пол вещи и разгром в комнате, в которой явно производили обыск… Гибель Галины Бениславской оказалась одной из многих в страшной череде загадочных смертей, связанных с личностью Есенина. Существует версия, что Галина была убита…

Каждый вечер, как синь затуманится,
Как повиснет заря на мосту,
Ты идешь, моя бедная странница,
Поклониться любви и кресту…

Днем 3 декабря 1926 года в Москве, на Ваганьковском кладбище, у могилы Сергея Есенина редкие посетители могли видеть одинокую фигуру скромно одетой молодой женщины. Словно скорбное изваяние, склонилась она перед могильным холмиком, укрытым живыми цветами.
Женщина достала пачку папирос, закурила. Быстро набросала что-то на листе бумаги, затем черкнула несколько слов и на папиросной коробке… А потом прозвучал пистолетный выстрел.

Милицию и «скорую помощь» вызвал кладбищенский сторож. У тяжело раненной женщины оказались документы на имя Галины Артуровны Бениславской. Нашли записку:

«Самоубилась здесь, хотя и знаю, что после этого еще больше собак будут вешать на Есенина… Но ему и мне это будет все равно. В этой могиле для меня все самое дорогое…»

Чуть слышно стонавшую, ее спешно повезли в Боткинскую больницу. По дороге она скончалась.
Похоронили Галину 7 декабря 1926 года рядом с поэтом – торопливо, чтобы не вызвать лишних разговоров. Раньше на ее могиле была надпись: «Верная Галя». Теперь – другая, более официальная.

привет! А почему молчала?

только поступила? Я вот уже 9 лет в этой каше)))

Привет! очень рады!
Женя, что за депрессивные мысли Вот я всю жизнь имею одну очень низкооплачиваемую профессию, не скажу, что не разочаровалась, но свое дело люблю, особенно книги и возможность общения с людьми.
_________________

ой, дамы, я с 15-го числа пропаду, так что не смогу вам помочь

Diamant это они еще молодые и зеленые и не знают, что есть такие книги, которых нет в Интернете - они есть только в библиотеке, а о периодических изданиях я вообще молчу.
___________________________________