Не бывает бывших (ЛР с элементами криминала, а-ля 90-е)

 » Дикие игры - содраны локти

Алена цепко держится за мой локоть, а Маня бьет ладошками по майской воде. Мы гуляем по Набережной, как семья молодых нуворишей, и эта егоза, конечно же, побежала к морю. С того февраля, когда я психанул на встрече, прошло три месяца. За это время не звонил никто. Ни Палыч, ни (спасибо Небесам) Анна Павловна.
Я не знаю, что я сказал бы, позвони она мне. Стало бы ей легче, если бы узнала, как умер ее сын? Странно… вот странно: что было в том мальчишке? Чем больше я раздумываю над этим, тем больше прихожу к выводу: он стал для нас символом. Символом той грязной войны, на которой деревенеют души и мозги покрываются коркой дерьма. Мы все одеревенели, а вот он… не успел.
Звонок сотового врывается в мысли, путая их. На экране высвечивается номер Серого.
- Привет,- бормочет он в трубку,- я тут узнал через своих: Гаврилюк все-таки вернулся.
- Ну и что? – говорю раздраженно.
Я много думал эти три месяца. Когда Алена тихо дышала рядом ночью, я все думал. Представлял, что вот он приехал. Вот я случайно встретил его на улице, или в магазине, или… Да мало ли где можно столкнуться в городе.
Как я прореагирую? Что скажу ему? И пришел к выводу, что я закончил свою войну. Ничего ему не скажу. Не подам руки, а просто… отпущу. Ненависть надо отпустить, иначе она затянется петлей на шее и передавит артерию.
- Да ничего,- продолжает Серый,- просто я подумал, что… ну, ты же сам говорил. И вообще, у тебя опыта в этом деле больше.
- Ты опять «под мухой»? Ты хочешь, чтобы я его грохнул? Совсем мозги пропил?
Отключаюсь от связи, негодуя внутри. Да, я сорвался на встрече, но если смотреть правде в глаза. Я хочу жить. Война закончилась. И одна и вторая. Хочу просто смотреть в майское небо и слушать, как дочь бьет ладошками по воде.
- Кто это был?- спрашивает Алена.
А в темно-карих ее глазах я вижу испуг. Она боится за меня. Прошлое имеет противную привычку открывать дверь с ноги и врываться в мирную жизнь.
- А-а,- беззаботно отмахиваюсь я,- Серый. Совсем спился, бедняга.
Кстати, о дочери…
- Маня,- кричу этой непоседе,- не лезь в воду. Промочишь ноги, будешь пить горькое лекарство.
- У мамы сладкое,- тут же отзывается этот бесенок и корчит мне рожицы.
Алена плотно прижимается к моему плечу, и я спрашиваю с улыбкой:
- Замерзла?
- Нет,- отвечает жена.
Чуть напрягается, я чувствую это по нервному движению пальцев на своем локте, и спрашивает:
- Витя, а ты можешь ответить мне честно на один вопрос? Только правду, мне кажется, что я ее заслужила.
Я останавливаюсь и хочу сказать, что никогда не врал ей. Но слова застревают внутри. Она в чем-то права. Да, я не сказал ей ни одного слова лжи, но и правду говорил не всегда.
- Конечно,- серьезно отвечаю я.
- Ты опять собрался с кем-то воевать? Тебе скучно с нами?
Н-да, отшутиться не получится. Это тот вопрос, ответ на который должен быть коротким, как выстрел и длинным, как вся жизнь. Я беру в ладони ее лицо и заглядываю в глубокие, как бездна, глаза.
- Это было целых два вопроса, но я отвечу на все. Нет. Просто призраки прошлого.
Она отводит от лица мои руки и улыбается. Странной улыбкой, в которой нет веселья.
- Это хорошо,- отвечает мне.- Надеюсь, что ты разберешься с ними без крови. Потому что мне не хочется за тебя мстить. Но я это сделаю, если понадобится.
Уходит, оставляя меня стоять столбом. Просто разворачивается и идет к дочери. Странное чувство внутри: как будто я увидел эту женщину впервые. Это не та, которая пела мне песни, когда я провожал ее домой. И даже не та, горевшая во взорванной машине. Она совсем другая. И я верю в то, что эта новая Алена может пойти мстить.
- Мама, мама,- Маня бежит к ней, растопырив ручки.
Она хватает дочь на руки, прижимает к себе, зарывается лицом в серые кудряшки. Я подхожу к ним, обнимаю сразу двоих и говорю, смотря поверх голов на блестящее зеркало воды:
- Обещаю, что больше никогда не возьму в руки оружие.
- Купи шарик, папа. Купи шарик, купи шарик,- трехлетняя непоседа прыгает на руках у Алены.
Я чувствую, как под моими руками расслабляется напряженное тело жены. Мне не надо видеть, чтобы знать, что она улыбается. Совсем по-старому. Как тогда, когда в нашей жизни еще не было Гроба и Кирилла.
- А волшебное слово?- строго говорит дочери.
И Маня тут же частит скороговоркой:
- Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста.
Вот несносный ребенок!
- Какой тебе шарик, мартышка?
- С клоуном, с клоуном.
Шантажистки. Обе. Но отказать не могу.
- Ладно, веди к киоску. Где там твои клоунские шарики?
Подхватываю егозу на руки и сажаю на плечи. Маня прижимается пятками мне к груди и гордо поглядывает на прохожих. Я, конечно, покупаю ей шарик…

Утром секретарь Леночка приносит в кабинет чашку кофе. Она улыбчива и молчалива. Долго я с ней боролся. Вернее, с ее болтливостью. Вот всем хороша, но сплетница та еще. А ведь боялась меня поначалу. В лицо заглядывать опасалась, и прикасаться лишний раз избегала. Но поворотным моментом, помню, стал мой страх. Она случайно плеснула мне на руку обжигающим кофе. Я физически почувствовал, как от лица отхлынула кровь. Ненавижу горячее. Все, что выше температуры тела, вызывает безотчетный ужас.
Леночка тогда испугалась, прикрыла рот ладонями и застыла ледышкой.
- Скорую вызвать, Виктор Сергеевич?- пробормотала, когда чуть отошла.
- Не надо,- успокоил ее я.- Только больше не надо такого горячего. Пожалуйста.
Леночка ушла неслышно, утопая каблучками в ворсистом ковре. По-моему с тех пор в ее отношении ко мне появилась нотка жалости. А может, кумушки из бухгалтерии ей про меня всяческих небылиц наплели. Я когда Алене об этом рассказал, так она рассмеялась. Звонкие колокольчики смеха рассыпались по кухне, как серебряные монетки.
- Эх ты, боец,- сказала мне жена, отсмеявшись.- Она же влюбилась в тебя. Ты же такой… загадочный, мужественный. Мечта любой унылой секретарши.
Но сейчас что-то идет не так. Не знаю, что, но на месте мне не сидится. Так бывало на выездах. Видимость – километров на триста, воздух дрожит от прозрачности. Ни одна песчинка не шелохнется, ни один листик не дрогнет на ветках афганских кустов. А внутри кто-то свербит. Отточенным напильником шкрябает по раздраженным нервам и все время дергает:
- Берегись. Берегись, твою мать.
Да ладно бы я один такой был. Брошу взгляд на сержанта, а этот медведь уставился немигающим взглядом в одну ему видимую точку на горизонте и только пальцы сжимают автомат до белых костяшек. Даже бурят, в чьих глазах мы никогда ничего не могли прочитать, нервничал сильнее обычного.
И ни разу нас наше чутье не подводило. Один раз с гор посыпались камни, преграждая путь БТР-ам и долбя градом по стальным люкам. Мы слетели с бортов врассыпную, как зайчики. Укрылись за траками и обводили пустые скалы безумными взглядами. Переглядывались друг с другом, спрашивая молча:
- Где? Где эти сволочи?
А второй раз нам ударили в спины. Хлесткие очереди ДШК стегали по нам нагайкой. Бурцев Стас свалился сразу, я спрятался за его мертвым телом и вел огонь в никуда. Где пряталась засада, мы не поняли. Спас нас тогда чистый случай. Из разведки возвращалась наша вертушка, и пилот, увидев бой внизу, просто полил свинцом место, откуда щелкали выстрелы. Особо не разбирался, а пулял во все подряд. Кишлак там был, или нет, мы до сих пор не знаем.
Вот и сейчас, у меня такое же чувство неясной опасности. Будто что-то, или кто-то ждет впереди. И ждет не с поздравлениями, а с коктейлем «Молотова» в руке.
Набираю номер Пулеметчика. Это парень у меня на все случаи жизни.
- Мухой ко мне, у меня есть для тебя задание.
Знаю, что он прибежит ко мне сразу. В кабинет заходит, поправляя на ходу рубашку. Не иначе, опять с кассиршей Александрой целовался. Я, конечно, не сплетник, как Леночка, но стараюсь быть в курсе.
- Мне нужны сведения об одном человеке,- говорю я, когда секретарь принесла кофе и ему.
Рассказываю все, что знаю. Вплоть до армейского номера, который Серый раздобыл в военкомате. Пулеметчик хитро улыбается и лукаво смотрит на меня:
- Вик, ты же знаешь, я сделаю, но мне нужно больше. Кто он тебе? Что за интерес? Откуда здесь растут уши?
Встаю и прохожу к окну, за которым цветет сирень. Этот одуряющий запах пробивается даже сквозь плотно закрытые рамы, но я не против. Мне нравится сирень. Когда мы познакомились с Аленой, воздух тоже был полон ее густого фиолетового запаха. Почему-то все, побывавшие в Афгане, любят эти цветы. Слышал, что в Москве есть даже Аллея Славы, засаженная сиренью – как память, погибшим на той войне.
И я рассказываю ему все про Гаврилюка. Пулеметчик выжил под Шали, тоже хоронил друзей. Он поймет.
- Вот га-а-а-д,- с чувством протягивает Вова.- Да за такое надо яйца рубить, не глядя.
- Нет,- останавливаю его я,- яйца мы никому рубить не будем. Мне нужна просто информация.
- А зачем?
- Видишь ли…,- это сложно объяснить, но я стараюсь,- не верю я, что его замучила тоска по нашим березкам. Что-то тут нечисто. Только будь аккуратней.
Он кивает, допивает кофе, прихлебывая, и быстро убегает. В ментуру бы ему пойти, цены бы там такому сотруднику не было. Я знаю, что он пойдет по следу без устали, как легавая собака. Вынюхивая, выслеживая, вызнавая.

И не ошибся. Через неделю Пулеметчик сидит в моем кабинете и докладывает.
Рабочий день давно закончился. Уже и уборщица прогремела ведрами. Открыла дверь и удивленно посмотрела на меня. Я махнул ей рукой:
- Иди, Света. Завтра помоешь.
Она пожала плечами и ушла, волоча за собой швабру. Остались только мы с Вовой, да охранник на этаже. Я слышал его шаги в коридоре.
- Значит так,- деловитым тоном говорит Пулеметчик,- после того, как Гаврилюк слинял из части, он воевал с группой афганских духов. Был правой рукой главаря. После того, как главного убили, подался на базу в Пакистане. Там тренировал душманов до конца войны. Потом вернулся в Афган, женился на некой Джамиле, нарожал кучу детишек. Работал от раза к разу, голодал. Жена умерла при очередных родах, тогда он и решил вернуться.
Я смотрю на него и не верю. Откуда он мог это узнать? Он что, у той афганки роды принимал? Володя надувается индюком и посматривает на меня свысока. Но я знаю, что это шутка. Он, вообще, парень веселый. Мне кажется, что даже умирать будет, но расскажет последний анекдот.
- Ладно,- сдается он.- Секретаршу из военкомата в ресторан сводил. Я, между прочим, ради тебя обещал на ней жениться. Потом. Когда-нибудь. Когда из очередной опасной командировки вернусь. У них все дела на «возвращенцев» в архиве собраны. Грифы «Секретно» стоят. Чтобы ваши им мстить не вздумали. Амнистия же прошла.

Наверное, так и надо. Иначе количество крови перейдет критический уровень. Потому что я даже сам чувствую, как холодная лапа сжимает сердце. Мне хочется забыть про обещание, данное Алене, и выдирать из Гаврилюка жилы по одной. Но не буду этого делать. Пусть живет. Антона не вернешь, как и тех, кого дезертир убил прямо, или косвенно. Зато могут появиться новые трупы.
- Чем он занимается сейчас?- спрашиваю напарника.
- Намазы бьет по пять раз в день. Вроде как грузчиком в магазин устроился. В общем, пока ничего странного, но я за ним понаблюдаю, если хочешь.

Понаблюдай, Володя, понаблюдай. Мне будет спокойнее.

- Их двое возвращались,- говорит пулеметчик уже в дверях,- но второй на Украину подался. Испугался мести. А Гаврилюк почему-то легко согласился. Что-то тут не вяжется.

Мне тоже это кажется странным. Он возвращался домой, зная, что здесь мы: я, Серый и Палыч. Зная, что мы все помним и не собираемся забывать. Да, я мстить не буду, но все-таки… Кроме меня есть и другие, кто до сих пор просыпается от собственных криков и падает на пол при звуках грома. Они могут попробовать накормить зверя ненависти внутри себя.
Я вспоминаю, почему же так не любил Гаврилюка еще в части. Мы были жестоки. Зачастую, даже слишком. Как говорил лейтенант Петраков:
«Здесь не в бирюльки играют»
Но жестокость бывает разная. Для того, чтобы не сойти с ума, приходилось обзаводиться принципами. Здесь, на гражданке, не годился ни один из них. Но там… там они помогали сохранить рассудок. К примеру, самодур-сержант никогда не стрелял в детей, если те смотрели ему в глаза. Не знаю, почему, но это был его принцип. И, насколько я помню, он никогда ему не изменял.
Тимур не бил пленных ниже пояса. Объяснял, что воину ни к чему унижать врага. Это унижает его самого. Палыч никогда не воровал на кухне еду. Будет с голоду подыхать, но не пойдет.
А вот у Гаврилюка не помню ничего подобного. В памяти всплывают бегающие глазки и заискивающая улыбка. Дедов боялся до полусмерти. На все был готов, лишь бы те, кто перед дембелем, не съездили ему лишний раз по уху.
Когда я призвался и должен был пойти в свой первый бой, ко мне подошел Степан Макода. Положил руку на плечо и прогудел в ухо:
- Заспокійся, хлопче. Вас одразу бахнуть. Ми підемо.
Их уже ждали вертушки, но они отказались лететь домой. Поднялись и пошли вместо нас, необстрелянных. Половина не вернулась. Не вернулся и Степан. Но они знали, на что шли.
***

- Кирсанов! Гаврилюк!
Если сержант орет, как пожарная машина, значит, успел с утра вмазаться.
- На водовозку, и к реке,- приказывает он.
Мы с Лехой трясемся на телеге, в которую запряжен плешивый ишак. Его зовут Бельмондо, и он приписан к кухне. Всем хорош, зараза, но иногда жутко орет по ночам.
Я лично плююсь в сухую землю тягучей слюной. Вчера кто-то (узнать бы кто, убил бы на месте) приволок спирта от летсостава. Штурмовики отмечали день воздушных войск и на радостях поили всех, кто заглянул на огонек.
Мы казармой квасили всю ночь. Потом догнались чарсом и сегодня подыхаем от жажды. Остаток воды ночью выхлебал тот же сержант. Повар с утра материл нас так, что уши шевелились. Вдовченко, собака, храпел, не переставая. Палыч, видать, с кем-то занимался бурным сексом. Потому что обнял подушку и протяжно стонал в угол матраса, видавшего и не такое.
В общем, я еду не выспавшийся, с похмелья, и злой. Гаврилюк травит несмешные анекдоты и после каждого заглядывает мне в глаза. Улыбаюсь из вежливости и хочу его пристрелить, но лень поднимать автомат.
Бельмондо тормозит у края реки, и мы начинаем черпать воду. Черпаем по очереди. Пока один занят, второй оглядывается, не спуская пальца с курка.
Когда наступает моя очередь, то вижу, что ведро прострелено. Кто-то из пополнения баловался, свинец ему в задницу. Два хлестких одиночных выстрела заставляют меня поднять голову. Поначалу даже не понимаю, что произошло. Только вижу, как у Лехи трясутся руки, и он бледнеет на глазах.
- Ты чего?- спрашиваю, как дурак.
Чего-чего? Мы в Афгане. И если боец стрелял, значит, так надо было. Хватаю свой АКМ, передергиваю затвор и тоже оглядываюсь. Хмель улетучивается из мозгов при первых признаках опасности.
Гаврилюк поворачивает ко мне бледное лицо и шепчет белыми губами:
- Я думал, что у него карабин.
И только тут замечаю на опушке чахлой рощицы труп осла, а рядом с ним простреленное тело мальчишки. Лет пяти, не больше. Тонкие пальцы сжимают хворостину. Длинное платье испачкано кровью, баул с грязным тряпьем со спины ишака разметан по растрескавшейся земле. Позади нас истошно орет Бельмондо.
А метрах в двух от трупов стоит старик – видать, дед. Он смотрит на нас испуганными глазами и трясет белой бородой. Замызганный дарстан постоянно сползает на лоб.
Я не раз видел таких. Они рыскали по остаткам разбомбленных и сожженных кишлаков и искали, чем поживиться.
- Какой карабин?!- теряю я терпение.- Какой, на хрен, карабин?!
Хватаю Гаврилюка за грудки и трясу, как грушу. Смотрю в белые, разом потерявшие цвет, глаза, и распаляюсь еще больше.
- Он же сам роста с карабин! Зачем ты его пристрелил?
Непонятный звук отвлекает меня. Ослабляю хватку и поворачиваю голову. Старик бежит от нас в рощу. Бежит, ломая кусты и цепляясь полами платья за ветки.
Я отпускаю Гаврилюка совсем, и этого хватает для того, чтобы тот вскинул автомат и дал длинной очередью по кустам. Старик падает, как подкошенный.
- Свидетелей не оставлять,- поясняет Леха, и я соглашаюсь с ним.
Опускаю свой ствол и только говорю:
- Вернемся в часть, рапорт напишу.
Рапорт я тогда так и не написал, потому что Гаврилюк утром ушел, прихватив с собой Антона.

_________________

Нин, спасибо за продолжение!
_________________

Нина, спасибо за продку!
Алёнка из девочки-ромашки в настоящую тигрицу превратилась) Бум надеяться, что ей все таки не придется никому мстить...
___________________________________

Спасибо за продолжение. Правильно ему Алёна про месть сказала. Пусть знает. Это знание от многого необдуманного удержит.
_________________

Спасибо большое за главу
___________________________________

Девчата, да это вам спасибо. Простите, что задерживаю, но очень много событий в реале. Словно спуск по горной вершине. Не успеваешь оглянуться, а время уже позади.

Но я обязательно закончу, хоть и не такими темпами, как в начале.
_________________

 » Кем бы ты ни был, грош тебе цена

- Вик, я не уверен,- говорит Пулеметчик, сидя в кабинете.
Прошла еще одна неделя. Она была спокойной настолько, что я начал сомневаться в своих опасениях. Гаврилюк работал грузчиком в мебельном магазине. Вел себя тихо и ничем не примечательно. Серый звонил пару раз. Пытался вызвать на разговор по душам. Пришлось сказать твердое : «Нет» и послать его на хрен. Все закончилось. Ему давно пора понять это.
Но сейчас Пулеметчик сидит напротив и выглядит озабоченным.
- В чем ты не уверен?- спрашиваю его.
- По-моему, он купец.
- Кто?- я едва не закашливаюсь, поперхнувшись кофе.- Купец? Торгаш что ли? Так пусть торгует. Что в этом странного?
Володя ухмыляется и смотрит на меня со странным выражением.
- А еще бывший наркоша, называется,- озадачивает он странным переходом.
Причем здесь это? Да и не был я таким уж наркоманом. По крайней мере, выбрался довольно легко. Хотя… Скорее всего просто не хочу об этом вспоминать. Тогда, в больнице, у меня болело все: сожженное лицо, пустой глаз, рука. Но наркотой меня там не пичкали. Главврач запретил. Скорее всего, адская боль вытеснила тягу к наркотикам.
- Купец,- просвещает меня Пулеметчик,- это мелкооптовый продавец герыча. Получает от челноков партию, передает ее по цепочке барыгам- розничным продавцам. Те уже торгуют на улицах и в барах.
Вот теперь мне все ясно. Ну, да. Поток наркоты из Афгана превратился из ручейка в бурную реку. Видимо, поэтому эта сволочь и решила вернуться. Его кто-то прижал. Там, в горах. Интересно, кто и как?
- Но заметь,- продолжает Володя,- в этом деле ни в чем нельзя быть уверенным. Что будем делать?
- Откуда я знаю?- вскидываюсь в ответ.- Если ты ошибся, мы просто обвиним его почем зря.
- Ну и что?- Пулеметчик смотрит на меня непонимающим взглядом.- Тебе что, его жаль? Да ну, брось.
- Нет,- я принимаю решение,- я так не могу. Буду думать.
Володя потягивается, а потом подмигивает:
- Ну, думай, Вик, думай. А я пока еще понаблюдаю. Ненавижу наркоманов. А торгашей еще больше. Мерзкие твари.
Уходит, оставляя меня одного. Я не знаю, что делать. Сдать? Учитывая мое богатое прошлое, мне не хочется связываться с органами. Очень не хочется. Но и оставить это дело просто так я тоже не могу.
И когда в стеклах начинаю отражаться я сам, я принимаю самое глупое в своей жизни решение: звоню Гаврилюку.
- Леша,- не здороваясь, говорю после пятого гудка,- брось ты это дело.
- Чего тебе надо?- бросает он в трубку срывающимся голосом.
Я почти вижу, как он побледнел. Как забегали маленькие глазки. Как побелели костяшки пальцев. Трус ты, Гаврилюк. Всегда им был, им и помрешь. И как тебя только занесло на ту войну?
- Я хочу,- отвечаю ему,- чтобы ты перестал заниматься тем, чем занимаешься. Езжай домой, Леша. Здесь тебе не место.
Он пытается взять разговор в свои руки и хмыкает:
- Я дома, Кирсанов.
Вот только хмыканье его выглядит жалко. Не был он никогда воином, нечего и теперь притворяться.
- Это. Мой. Город.- говорю я с нажимом.- И я не позволю его пачкать.
Сказал, и удивился сам себе. Мой город? Ну, да... Ведь после смерти Гроба, он достался мне.
- Посмотрим,- вкрадчиво говорит Гаврилюк.
Я не выдерживаю. Бросаю трубку и резко разворачиваюсь на крутящемся кресле. Сцепляю пальцы под подбородком и смотрю невидящим взглядом в окно.
- Что это было?!
Пулеметчик. Услышав его голос за спиной, я вздрагиваю и разворачиваю кресло.
- Ты же ушел,- говорю ему удивленно.
- Хотел. Забыл сказать тебе одну вещь. Подошел к двери и услышал разговор. Вик, ты в своем уме?!
Я не понимаю его возмущения. Почему он отчитывает меня, как школьника? Лупаю глазами и хочу вставить хоть слово в его монолог. Ни разу не видел его таки взъерошенным.
- Куда ты полез?- продолжает он.- Это же наркоторговцы. За ними стоят такие бабки, что даже Гробу не снились. Зачем ты ему позвонил?
Я не знаю, зачем набрал этот номер. Глупость? Да, глупость, признаю. Но я не могу сидеть просто так. Сидеть и смотреть, как кто-то торгует наркотой на улицах моего города.
- Уф,- отдувается Пулеметчик.
Садится напротив и смотрит на меня, как на идиота. Под его пристальным взглядом становится стыдно, и я опускаю глаза. Несколько томительных мгновений проходят в полной тишине.
- Слежка провалена полностью,- наконец , говорит Володя.- Поэтому, мой тебе совет: отправь семью куда подальше. На всякий пожарный.
Все. Занавес. Он прав по всем статьям и от этого мне становится тоскливо. От этого кошки скребут на душе. Поднимаемся одновременно и выходим из кабинета.
***
Я должен сказать Алене то, что должен. Но не могу найти слов. Ведь я обещал! Обещал, что никогда... никогда больше...Беру из ее протянутых рук бокал с вином, задерживая пальцами ее ладонь.
Чувствую себя нашкодившим ребенком. Не хватало еще покраснеть.
Маленькая хулиганка по имени Мария уже давно спит. А мы с Аленой сидим на диване в гостиной. В свете ночника ее волосы переливаются шелковым блеском.
- Тебя что-то тревожит?
Она прислоняется к моему плечу. Теплое дыхание колышет волосы на моем виске. Тонкая женская рука тянется к ширинке.
- Пойдем,- шепчет Алена в шею,- я успокою тебя.
Еще немного, и я не выдержу. Забуду обо всем: об этом б*****ом Гаврилюке и моих обязанностях, как смотрителя города. Ну, почему все складывается именно так? Почему я такой дурак? Ведь мне надо так мало! Вот только этого "мало" я почему-то никак не могу получить.
И я останавливаю ее руку. И я вздыхаю, но отставляю бокал с вином. И я отстраняю ее тянущиеся ко мне губы.
- Вам надо уехать,- говорю, стараясь не смотреть ей в лицо.
Встаю и трусливо отхожу к столу. Пусть все, что она думает, выскажет моей спине.
Но тишина позади оглушает. Бросаю взгляд через плечо и вижу, как Алена встает с дивана с деловитым видом. Оглядывается вокруг, подходит к шкафу в углу и достает оттуда дорожную сумку.
Вот так! Ни слова, ни вопроса, ни лишнего жеста. И только я пытаюсь оправдаться, как идиот:
- Алена, пойми меня...
- Я понимаю,- ко мне поворачивается отстраненное лицо.- Это моя работа- понимать тебя.
Бросаюсь к ней и хватаю ее за руку. Мне надо сказать. Мне надо объяснить ей так, чтобы она поняла. Чтобы в темных глазах растаял этот проклятый лед. Но она выворачивает пальцы в моей ладони.
- Пусти, Витя, мне надо собираться.
Она уходит к Мане в комнату, захватив с собой дорожную сумку. А я остаюсь стоять посреди комнаты, как столб. Я не сдержал обещания, и опять поставил ее под удар. Только сейчас не просто "ее", а «их»: моих девочек.
Мне так хреново, что хочется выть волком. Я бы встал перед ней на колени, уткнулся носом в ключицы и просил бы прощения. Рука сжимается. Вот-вот и хрустнет ножка бокала. Но дверь Маниной комнаты распахивается. Алена стоит на пороге
Уперев руки в бока, задумчиво смотрит по сторонам.
- Игрушки и белье взяла.
Она меня не видит и не слышит моего внутреннего крика. Она собирается. Воспоминание хлещет кнутом. Когда-то я также уговаривал ее уехать. Взяв в ладони ее тонкие пальцы, я смотрел ей прямо в глаза и говорил:
- Езжай домой.
Чем все это закончилось? Чем, мать вашу?! Взрывом. И травмой. И сейчас я чувствую себя также, как тогда. Проклятое чувство дежа-вю не отпускает меня ни на миг.
- Витя...
И я вздрагиваю от обращенного ко мне голоса.
- Витя, как надолго нам надо уехать?
О, если бы я знал сам! Но я не знаю, черт подери! Собираю в кулак все силы. Собираю сам себя по осколкам. Успокаиваю мысли и смотрю прямо ей в лицо. Я так надеюсь, что выгляжу спокойным.
- Завтра я возьму вам путевки в санаторий. Алена, это всего лишь пара недель. Ты веришь мне?
Она просто кивает и прячется за Маниной дверью.
***
А через два дня, которые я провел, как в тумане, загружаю вещи в машину. Пристегнутая Машенька уже сидит на заднем сидении, посасывая леденец. Ей обещали настоящее приключение и она не может дождаться, когда мама сядет за руль.
А я держу в ладонях холодные тонкие пальцы:
- Всего лишь две недели. Ты веришь мне?
Мне надо, чтобы она поверила. Жизненно надо. Мне просто необходимо, чтобы растаял воск, растопился лед и она улыбнулась. Я чувствую себя последним подлецом.
- Береги себя, Витя.
Такие простые слова, но она тепла в них, как материнские объятия. И от сердца отпускает. И от души уходят мрачные тучи. И мне почему-то кажется, что все будет хорошо.
И не просто хорошо. А ХОРОШО!
Я целую дочь на прощание. Маня прижимается ко мне детским нетерпеливым тельцем.
- Мартышка, слушай маму.
И я хлопаю по капоту отъезжающего джипа. Приложив изуродованную ладонь козырьком ко лбу, провожаю их глазами. И улыбаюсь... Улыбаюсь...
_________________

Нина, спасибо за главу!
И когда читала прошлую версия, и сейчас задаюсь одним и тем же вопросом: почему Виктор отпустил своих девочек одних? Неужели действительно не понимал куда вляпался... Этот Леха, конечно, трус, но этот трус когда-то сознательно утащил молодого парня на смерть...
___________________________________

Спасибо за главу
Даа, Витя малость накосячел, так и не понял, что есть те с кем разговаривать бесполезно.
___________________________________

А почему дончане отправляют свои семьи, а сами остаются воевать? Не в мужских обычаях убегать просто так.

А у Вика никого нет, кроме Пулеметчика.
_________________

Почему он сам остался, как раз понятно...

Дак он же Смотрящий, хоть какая-то охрана у него должна быть.
Ну и опять же, друзья фронтовые есть, могли бы присмотреть за девочками.
___________________________________

Спасибо за продолжение!

Почему не отправил? Отправил присматривать. Только я не скажу, кого. Сюжет будет меняться в сторону увеличения энтропии.

pola, эвелина франк, alenatara, Dizel,

Спасиб, девчата. Следующий кусок-последний будет. Если времени хватит, в воскресенье выложу. Хочу быстрее за "Обратную сторону..." взяться. Че-то у меня стока идей в башке бродит. Весна, наверное. И на фантастику потянуло. С чего бы это?
_________________

Нин, спасибо за продолжение!
Эх, какая Алёна сильная. И обидно за неё, и жалко её. А что нам всем надо, был бы милый рядом.
За Вика страшно: "не бывает бывших"....
_________________

Начала читать и не могла оторваться .Тяжелая тема ,очень .Все так реалистично описано (или у меня воображение хорошее ) ,читаешь и перед глазами прочитанное.Очень мало романов где описывается тема войны, мы же действительно мало что знаем о афганской, только общепринятая информация ,вы молодец, буду ждать продолжение.Мои знакомые НИКОГДА не говорят как они отслужили эти два года.......