Мой ангел злой, моя любовь... (ИЛР)

Марина, спасибо за прекрасную главу!!!

мои мысли по поводу А.А. Мне кажется, что эта женщина изначально родилась с таким "черным сердцем". Ничего в ее жизни не произошло из ряда вон,чтобы так опустошить душу. Женскую душу!
А.А. по природе своей злой, энергетический вампир! Пусть даже ее муж носил бы ее на руках, А.А. и тогда нашла к чему придраться.
Такие люди с годами становятся только хуже и я не верю, что разговоры Анны на нее как-то подействуют. Что она воспылает материнской любовью к сыну, она Софи не очень уж балует своими чувствами......
А.А. уверена в своей правоте больше, чем в себе.

Почему я так говорю? Потому что я сужу по себе. Сложно сбить с пути человека, когда он "обиженный всеми" пытается найти свою правду и покарать обидчиков. Тем более, не девка малая, жизнь прожита.
_________________

Марина, спасибо!!! Прочитала последние главы на одном дыхании!!! Столько эмоций, чувств, нежности и тепла!!! Счастье Анны и Андрея передается при прочтении, пишу, улыбаясь и радуясь красивому финалу чудесной книги!
_________________

Добрый вечер всем! Я в ступоре. Прочитала главу, где Анне во флигеле привиделся князь, а она, испугавшись, выглянула в окно и увидела Андрея. После он забрался к ней в комнату по стене и они, естественно, сразу упали друг другу в объятья... Потом это всё обрывается, Андрей едет в Москву... Я так понимаю, Анне эта ночь с ним приснилась?.. 10 глав осталось дочитать, спать не могу...

Доброе утро!

Я к вам вернулась... рады меня видеть? Да я еще не просто так пришла, а подарочком... Пока постоит в уголке пусть, дождется своего часа.


Умница! Поздравляю тебя, дипломированный специалист!



Пока не готова дать ответ на этот вопрос. Но обязательно все расскажу, как только это случится.


Бывают и такие женщины. С чернотой в сердце, постепенно разъедающей его напрочь. Питающиеся эмоциями, которые вызывают в окружающих. Мол, мне плохо, так почему остальным должно быть хорошо?


Не обещаю про любовь открыто заявить, но... полагаю, подарю ей счастье вырваться из материнского плена.


Мы прямо совпали по восприятию. Но все-таки в отношении АА мне кажется, что это большая часть нанесенного, чем врожденного. Жизнь нам дарит дороги, показывает направления. Но только мы решаем, по которой из них ступить и идти под тучами, в тумане или под ясным небом...


Поглядим, что будет. Все-таки чуть-чуть заглянем. Правда, глазками, полными надежды...


надеюсь, что и эпилог подарит такую же радостную улыбку...


От души хотелось бы пожелать и тебе, и себе, чтобы он пришелся тебе по вкусу... всегда та-а-ак переживаю, когда кто-то будет читать новый да еще с самого начала...


Есть такое... Разум уловил волны, идущие от телесных ощущений, и подарил желаемое. Пусть и в виде грезы ночной.


А тут и эпилог подоспел...
_________________

 » Эпилог

Эпилог

Декабрь, 1818 год
Милорадово

Анна приложила эспри из трех пышных перьев разной длины к узлу из волос на затылке, который аккуратно уложила недавно Глаша, покрутила головой из стороны в сторону, любуясь своим отражением в зеркале. Улыбнулась ему – сначала радостно от того, что перья пощекотали обнаженное плечо, а потом уже чуть свысока, с осознанием собственного достоинства, но в то же время в рамках учтивости.
Шелк лавандового цвета переливался в свете свечей при каждом ее движении. Блеснули яркими мимолетными искрами бриллианты в ее ушах и в ожерелье на ее шее, а также мелкой россыпью в перьях эспри. У Анны снова перехватило дыхание от восторга этой искусной вещицей, которую сегодня поставил в ларце у ее изголовья, уезжая рано утром на охоту, Андрей.

Она бы тоже непременно приняла в той участие, от души наслаждаясь бегом лошади через белоснежные просторы полей и лугов, которые заботливо накрыла зима пышным полотном. Но ныне снова носила под сердцем дитя, а посему по негласной договоренности супругов, а также по памяти рекомендации доктора касательно прежней тягости выезды верхом для нее были исключены.
Анна выезжала позднее, в санях, как и остальные гостьи, что были в Милорадово в эту рождественскую пору, когда уже будет загнан зверь, а на утоптанной заранее площадке на поле близ леса поставят столы с угощением для охотников и тех, кто пожелает разделить с ними успехи гона. Потому она могла поспать подолее в это зимнее утро, что и делала, когда Андрей поставил ларец на столик и ласково провел губами по линии от ее уха до подбородка. Жаль, его шепот она не разобрала спросонья, только тихий смех, когда она по привычке, еще толком не проснувшись, подставила губы под его поцелуй одновременно бормоча, что он сущий истязатель, коли будит ее так рано после вчерашнего ужина…
Она вспомнила это, и снова в душе разлилось тепло, как всякий раз было, едва Анна думала о муже. Подавила легкую досаду, что он не подошел, как бывало, к ней сейчас со спины и не коснулся губами обнаженного плеча или шеи. Она обожала читать восхищение ее красотой в его глазах, оттого ныне и не сумела не почувствовать легкое раздражение, что Андрея нет рядом. Хотя… ей всегда было не по себе, когда его не было рядом. Потому и без особого труда следовала их третьему правилу, которое они озвучили в числе прочих после дня венчания.

Всегда быть подле супруга по возможности. Не расставаться долее, чем несколько дней, коли так требуют обстоятельства. И Анна даже поехала на сезон прошлого года в Москву, оправившись после родов, когда Андрей был вынужден быть там. Государь провел зиму 1818 года в городе, пострадавшем от французов более всех в империи и готовился показать себя в новом блеске, восстав словно Феникс из того пепла, в который был обращен в 1812 году. И как написали Оленину друзья, по-прежнему служившие при дворе, Александр I был бы рад увидеть полковника во время визита в Москву.

- Ты бы желала этого? Жить в Петербурге. Быть вхожей в самые-самые круги знати, что только в столице есть, - спросил Андрей в вечер, когда получил письмо, и добавил, целуя Анну в шею прямо под линией волос. – Стать самой-самой в Петербурге… покорить всех, как здесь… Желала бы?
- А ты? Ты бы желал вернуться в столицу? – спросила Анна, вспоминая, как ценила Алевтина Афанасьевна положение и чин сына, и как высоко тот стоял после похода во Францию. Ей рассказывал о том Кузаков. Чин генерала, бывший уже почти в руках. Золотое шитье эполет. Близкое положение к государю и его окружению. Предел мечтаний любого в империи…
- Ты бы желал вернуться туда? Ведь ты там провел столько времени! Тебе, верно, непривычно в деревне после столицы…
- О нет! – рассмеялся Андрей. – Я толком-то и не был в столице, если оглянуться на годы позади. То походы, число коих было немалое, то учения за пределами города. А балы… мне во сто крат милее наши, provincial, как бы их назвали. Ведь тут все иное… и тебе здесь нравится более, верно?

Но Анна опасалась, что Андрей поддастся все же соблазну вернуться в ту прежнюю жизнь, которая была изменена по ее вине. И если он решит так, то она не скажет ни слова против, все еще ощущая вину за те перемены. Пусть и не острую, как прежде, но все еще ощутимую.
Хотя была вынуждена признать, что ей нравятся городские балы и рауты, которые они посетили в сезон 1815 года, когда остановились в Москве по пути в подмосковное имение Раздолье, куда Андрей обещал свозить Анну поглядеть сады и парк, разбитый лично Марьей Афанасьевной.

А еще приближалась очередная годовщина кончины графини, и Андрей должен был непременно навестить ее могилу в ближайшем монастыре. Анна тогда не смогла сдержать слез, когда увидела мраморный барельеф на надгробной плите – женский профиль, олицетворяющий по замыслу ваятеля саму скорбь в наброшенном на голову покрывале. Она и так стала чувствительна в том положении будущей матери, в котором приехала поздней осенью в Раздолье, потому неудивительно, что символ горя вызвал в ней тихие, но неудержимые слезы. Как и весть, что собачки графини, ее неизменные спутницы, не выжили без своей хозяйки – умерли одна за другой.
- Жаль, что ее нет рядом с нами, - сказала Анна от чистого сердца Андрею во время обратного пути из монастыря, когда сумела все же успокоиться в его объятиях. – Она была такой… такой… Мне так не достает ее ныне!

Ах, если бы Марья Афанасьевна была жива, она непременно помогла бы Анне в той ситуации, что была в семье Олениных! Но ей казалось, что все только становится хуже, и даже весть о предстоящем прибавлении в роду, не способствовала сближению. По письмам Софи, которые те писала к Анне, она понимала, что Алевтина Афанасьевна ничуть не охладела в своем гневе на bru. Но она упрямо каждую седмицу отправляла письмо не только сестре Андрея, но и его матери, описывая по сути пустяки из обыденной жизни и притворяясь, что нет разлада. А еще она раз за разом писала истории из жизни Андрея, которые когда-то узнала сама от старой графини и от него самого о периодах жизни за пределами России. Знакомые помогут вспомнить, думала Анна, а незнакомые покажут матери того Андрея, кого та может и не знать.
Ответа ни на одно письмо Анна так и не дождалась. Даже на то письмо, полное тревоги и плохо скрытого страха, когда доктор выразил озабоченность течением ее тягости. Нет, разумеется, ей ничего не сказали напрямую и открыто в тот визит, только нахмурили лоб, слушая стук ее собственного сердца через трубку, а после и сердечко младенца в ее утробе. Но она поняла по глазам доктора, что что-то идет не так. И даже уверения Андрея, что это не так, что все с ее здравием «pas mal» (Неплохо, недурно (фр.)) («Значит, плохо», услышала только последнее слово Анна), что доктор только рекомендует ей отдых и снижение активности, как и любой иной женщине в ее положении.
Анна до сих пор помнила крики, которые сотрясали флигель, когда рожала Полин маленького Александра, слабость младенца и скорое крещение, дабы отвести смерть от крохи. Но особенно она помнила тот страшный момент, когда Господь забрал Полин. Ее судороги, ее бледность, ее постепенно ухудшающее здравие во время тягости.

С той поры письма Анны поменяли характер. Она то не скрывала жалости к себе и страхов перед будущими родами и писала к Алевтине Афанасьевне с "la demande dernière" (Последняя просьба (фр.)), то злилась на нее за подобное бездушие и холод к ее положению. Смешно вспоминать ныне, но тогда Анна стала совершенно невыносимой, и своими страхами довела до приступов истерии даже Веру Александровну, которую одним из своих писем убедила в собственной скорой смерти.
Именно в те периоды усадебный дом в Раздолье, где остались Оленины до родов и на первое время после, стали сотрясать ссоры (нет, Анна никогда не признается никому, кто был истинный зачинщик этих некрасивых стычек). Тогда Анна с удивлением узнала, что Андрей не всегда бывает спокоен и тих при выяснении отношений, что его сложно, но все-таки можно вывести из себя.
Правда, он повысил на нее голос всего единожды за то время, но, видит Бог, тот крик… Она запомнила его надолго. Оказалось, что Андрей тоже может гореть в пылу ссоры не менее ярко, чем она, а крик его намного громче, чем ее. И страх, в котором он признался первый, вынуждая ее открыться в собственных страхах.

- Я клянусь тебе жизнью своей, что доктор ни единого слова не сказал о твоем худом здравии. Que non! (Напротив! (фр.) ) Но он утверждает ныне, что ты сама себя губишь. Своей истерией, которую она наблюдает в тебе. Взгляни на себя! Ты извечно недовольна всем! Ты кричишь на всех! Ты упиваешься чужими слезами и моим гневом. Что с тобой, Анна? Ты меня уже не единожды упрекнула равнодушием к тебе. Меня! Неужели ты думаешь, что если бы была хотя бы малейшая опасность для меня потерять тебя, то я бы не изыскал пути, чтобы предотвратить это?! Да тут толпами ходили бы эскулапы! Я бы добился приезда в Раздолье лейб-медика, коли надобно бы было! Я бы все сделал! Все! Но этого не надобно… И акушерка, и доктор, что наблюдали тебя едины во мнении – все идет своим чередом. Желаешь – привезу господина Мантеля? Ему поверишь? Что мне сделать, в конце-то концов?! Что мне сделать, Анна, чтобы ты больше не впадала в свои приступы? Анна! Что мне делать? Ты изводишь себя этими приступами! Доктор обмолвился давеча, что возможна даже потеря разума… если не сейчас, то после… Анна, умоляю тебя! Ты же сама вредишь себе! Что с тобой?! Господи, что с тобой?!

А она тогда смотрела на него, кричащего в голос, полного гнева и какой-то странной растерянности, и понимала, что впервые видит его таким. И что ощущает отчего-то не страх перед его рыком, который ушел спустя первые минуты, а приступ сдавливающей ныне ее горло острой любви к этому человеку, в глазах которого она читала страх за себя.
Мгновения пылающего гнева Андрея завершились, как и остальные ссоры, их объятием. Анна всегда первая обнимала его, обвивала своими руками, зная, что близость быстро погасит гнев и неприятный привкус ссоры. Но в этот раз она цеплялась за него сильнее обычного.

- Почему ты мне не веришь более? – спросил, утыкаясь в ее волосы, Андрей, и она покачала головой.
- Я не верю уже даже самой себе… потому что безумна от страха… что я умру…
- Я сделаю все, чтобы ничего худого не стряслось.
- Ты не столь всесилен, - покачала головой Анна, но он только сильнее обнял ее, по обыкновению, наполняя ее странным чувством покоя. – Пообещай, что не оставишь меня в те минуты. Только с тобой я не боюсь… только с тобой…

И это было еще одним правилом, которое Оленины нарушили, в очередной раз вызвав осуждение мадам Оленины и Веры Александровны, успевших прибыть в Раздолье ко дню родов. Андрей не удалился из покоев, которые они делили с Анной, когда перепуганной неожиданной болью жене сообщили о том, что срок настал, и младенец торопится на свет, и когда ее, оставив в одной сорочке, уложили в постель, из которой та только встала. Несмотря на громкие возражение акушерки, твердившей, что грех быть при жене в это неподобающее время, он не вышел вон и первое время сидел возле кровати Анны, сжимая ее руку и уверяя, что все будет хорошо. Пока акушерка, понимая, что ничто и никто, кроме самой роженицы, не заставит барина уйти, не шепнула в ухо той:
- Ваше сиятельство будет лежать в пот да некрасивой? Не глядеть никто на фрау в родах, чтобы тайна жизнь сохранить да любовь герра. В фрау красота мало, когда жизнь идет. Тут не до красота… Да и мешать его сиятельство мне! Пусть идет!

И Анна, одурманенная болью, которая в этот момент после длительной передышки снова схватилась за ее тело, согласилась с ней, хотя и с трудом выпустила руку мужа из своих пальцев, ощущая, как снова возвращаются страхи в ее душу. А потом снова увидела его, когда откинулась на подушки, отдыхая между спазмами боли – в отражении зеркала, которое развернули таким образом, чтобы она видела его, сидящего в кресле в соседней комнате. Все еще рядом с ней… пусть и в некотором отдалении…

Анна помнила, что недолго смотрела в отражение, черпая во взгляде, устремленном на нее через зеркало, силы, чтобы встретить новый приступ, которые стали чаще и интенсивнее. А потом потерялась в боли, окутавшей ее словно облаком. Только голос акушерки, который проникал в это облако и что-то требовал от нее. Сначала не кричать в голос и беречь силы, а потом помогать ей, а не сопротивляться тому, что происходит с телом.
Анна и сейчас, думая о предстоящих ей вторых родах, не смогла бы рассказать, что происходило тогда в ее спальне. Только помнила сейчас невероятное облегчение, когда нечто, давившее на кости ее таза, выскользнуло из нее. И дикую усталость, которой поддалась после рождения ребенка. А еще злость на эту противную немку, акушерку, что принимала роды. Анне так хотелось спать, а та все теребила ее и щипала, говоря, что рано еще отдыхать, что еще не все закончилось. Она все равно заснула, невзирая на эти требования. В конце концов, кто такая эта немка, чтобы ей указывать?!

А проснулась, когда кто-то тихо заскулил над ухом, так тоненько и протяжно, и в ней, еще толком не проснувшейся, что вдруг сжалось где-то в пустом уже животе. Открыла глаза и увидела Андрея, сидящего подле нее на постели со свертком в руках.
- O mon Dieu! Я так устала, что даже…, - Анна хотела резко сесть в постели, но это движение вдруг отозвалось неприятной болью в животе.
- Понимаю, - кивнул Андрей, улыбаясь и отправляя ее обратно на подушки легким движением ладони. – Фрау Греттен сказала, что тебе лучше полежать до самого полудня. Всю ночь и все утро. Отдыхай, моя милая…

Андрей склонился к ней, читая по глазам, что она желает увидеть сокровище, которое он уже час носил на руках после того, как ребенка отдала кормилица. Отогнул край покрывальца, показывая ей удивительно длинные ресницы и идеально круглое личико. И как показалось Анне, с некоторым нежеланием положил в ее протянутые руки свою драгоценную ношу.
- Как он красив! – прошептала Анна с благоговением в голосе, с трудом удерживая слезы, навернувшиеся на глаза при взгляде на ребенка, который еще недавно был одним целым с ней.
- Она, - поправил Андрей, улыбаясь. – Это дочь…

Сначала Анна почувствовала легкий укол сожаления, что не сумела подарить наследника своему супругу. Словно не удалось ей стать и в этом лучшей. А потом, когда вдохнула запах, который шел от этого лобика и этих пухленьких щечек, забыла обо всем на свете, кроме дитя в своих руках и мужа, целующего ее в висок.
Андрей хотел крестить девочку Марией в память о тетушке. Анна бы поддержала его с удовольствием, но при этом имени помимо лица Марьи Афанасьевны в ее голове возникало воспоминание об иной Марии, несущее вслед неприятный укол в сердце. Она бы с радостью нарекла дочь Аполлинарией, чтобы у нее была Pauline. Но это имя могло бы вызвать в belle-mere очередной приступ раздражения, а этого Анне бы не хотелось.
- Елизавета, - произнесла она, вспоминая, как смотрела Месяцеслов несколько дней, предполагая будущее имя для дитя. – Ныне славят Елизавету.
- Лизонька, Лиззи, Лиза, - прошептал Андрей нараспев, давая всем своим видом понять, что принимает это имя, что оно ему нравится. И Анна не смогла сдержать улыбки, когда расслышала в его голосе знакомые нотки нежности.

Другой раз Анна открыла глаза в день родов уже в весенних сумерках, но Андрея не было рядом в постели. Он ходил по соседней комнате, Анна видела в отражение зеркала его то появляющийся, то ускользающий из обзора силуэт, что-то говоря вполголоса ребенку у него на руках. А потом встал у окна и словно что-то показывал дочери в сгущающейся за стеклом темноте. Анна хотела его окликнуть, но не успела – Андрей обернулся от окна на тихий стук в дверь соседней комнаты с коротким «Entrez». И так и остался на месте, не шевелясь, глядя на вошедшего, с таким выражением на лице, что Анна даже приподнялась в постели на локтях, обеспокоенная.

Это была Алевтина Афанасьевна. Анна разгадала ее появление, скорее по выражению лица Андрея, чем по фигуре, отразившейся в зеркале возле него. Она встала напротив, но головы не подняла, чтобы на сына взглянуть, и долго смотрела на ребенка у него на руках, не произнося ни слова. Как обычно за эти дни, что она провела в Раздолье со момента приезда.
Persona non grata для нее отныне был не только Андрей среди Олениных. С Анной она тоже предпочитала общаться как можно реже, но по крайней мере, обращалась к ней напрямую, а не через иных лиц, как делала это до сих пор по отношению к Андрею. Анна долго плакала, спрятавшись от всех, особенно от мужа, в гардеробной, злая на мадам Оленину за подобное упрямство. Она же до последнего надеялась, что та приехала с Софи в Раздолье не только для того, чтобы быть на крестинах будущего наследника, которого ожидали на днях.

Анна увидела боль на лице Андрея, такого беззащитного, по ее мнению, сейчас, с младенцем на руках, такого открытого, и уже хотела было позвать его к себе, вынуждая уйти от матери, немым укором стоящей напротив. Как вдруг в тишине комнат раздался женский голос.
- Вы позволите мне? – и Алевтина Афанасьевна протянула руки, прося дать подержать ребенка. Сын и мать некоторое время смотрели друг другу в глаза, а потом она добавила, смягчая холодность голоса, от волнения в тот момент осипшего. – Je vous remercie…
Анна даже уголок подушки прикусила тогда, чтобы не вскрикнуть или не нарушить никак иначе ту невидимую связь, которую явственно ощутила между глядящими друг на друга матерью и сыном. А потом Андрей кивнул и положил в протянутые руки ребенка. И тут… Алевтина Афанасьевна, глядя на младенца, шевельнула уголками губ в подобии улыбки, совсем позабыв за эти годы, каково это – улыбаться.
- Она схожа с вами овалом лица. И глаза… глаза Олениных, удивительно голубые, как небо. А разрез их, как у Марьи Афанасьевны-покойницы. Вы были таким же младенчиком в точности… до кончиков ресниц… Вы были прекрасным младенчиком…

После этих слов, словно боясь сказать еще что-нибудь, что она посчитала бы лишним для себя, Алевтина Афанасьевна вернула ребенка Андрею, поджав по привычке губы, а после развернулась и вышла, не произнеся ни слова более. И Анна уткнулась лицом в подушку тогда, чтобы скрыть рыдания, рвущие грудь ее ныне от смеси чувств, разрывающих грудь сейчас…

- O mon Dieu! – разозлилась на себя Анна, когда в отражении в зеркале подозрительно заблестели глаза. Она всегда плакала, когда вспоминала этот момент, никак не могла сдержать эмоций. Вот и ныне показались слезы в уголках глаз, грозя пролиться по лицу и капнуть на блестящий шелк, оставляя некрасивое пятно.
Нет, она бы не могла сказать, что между Алевтиной Афанасьевной и Андреем отношения стали истинными отношениями матери и сына. Быть может, это было только начало? Анне хотелось бы на это надеяться. Ведь, по крайней мере, Алевтина Афанасьевна теперь не уклонялась от общения с ним, а уехав из Раздолья, первая начала переписку, спрашивая его совета по поводу управления имением. И даже прислушалась к просьбе сына не отвергать demande en marriage, которое поступило летом 1816 года в отношении Софи. Пусть и некоторое время была холодна с Анной, считая ту виновницей того, что дочь уйдет из-под материнской длани, и она останется совсем одна.
Согласилась-таки, поддалась на уговоры, и весной 1817 года София Павловна Оленина была обвенчана с Александром Васильевичем Кузаковым, который в тот же год вышел в отставку и уехал вместе с женой в свое имение под Ростовом Великим. Но это Рождество, как и обещались в письмах, прибыли в Милорадово. И на крестника поглядеть, и родных проведать, как написала ей этой осенью Софи. И Анна не могла не радоваться тому, что она встречает это Рождество в стенах, столь любимых и родных для нее, с теми людьми, кто стали для нее семьей.

Правда, Вера Александровна приехать не смогла, прислала вежливый отказ в ответ на приглашение Олениных, ссылаясь на занятость перед сезоном и предстоящей свадьбой. Но Анна понимала, что ее отказ скорее связан с нежеланием Катиш поддерживать отношения, тяготящие ту по-прежнему. Она так и не сумела простить и принять свершившийся брак Анны, оттого даже в Москве избегала встречаться с cousine и ее мужем. Хотя и прошло столько времени с того дня, и сама собиралась обвенчаться на Красную горку в следующем году, приняв предложение соседа по имению сестры, вдовца с двумя маленькими дочерьми. Олениных на это венчание позвали, но Анна, распознав между строк нежелание Катиш видеть их в этот день, написала отказное письмо, ничуть не покривив душой, когда ставила причиной тому повторную тягость. На Красную горку будет аккурат две трети срока, до путешествий ли тут?

- Mon ange…, - обнаженного плеча Анны коснулись губы мужа, чье отражение она успела заметить прежде, чем почувствовала прикосновение. – Ты прекрасна, как никогда, моя милая. Словно каждый год только прелесть твою множит.
- Ну уж, будет! – отмахнулась от него Анна, тем не менее польщенная его восхищением. – Еще четыре лета, и уж достигну срока, когда и на паркет не выйти! (Анна намекает на тридцатилетие. После этого возраста женщине рекомендовалось не принимать участие в танцах, кроме полонеза. ) Стану сплетницей и завистницей…
- Ох, и держитесь тогда юные прелестницы! – муж игриво прикусил кожу ее шеи, и она с негодующим шипением («След же! Mon cher, след будет!») отстранилась от него. Впрочем, не так быстро, как должна была бы, сводя на нет свое негодование блеском глаз, выдававшим желание, вспыхнувшее в ней. Андрей положил руку на легкую округлость живота, едва угадывающуюся сейчас под шелком. Их взгляды встретились в отражении зеркала.

- Ты нынче напоминаешь мне кошку, в этой тягости, - прошептал Андрей, и от его горячего дыхания, которое коснулось нежной кожи ее шеи, по ее телу пробежала мимолетная легкая дрожь возбуждения. – Такая мягкая, такая ласковая, такая умиротворенная…
- А прежней я кем была? – поддразнила его Анна, задорно улыбаясь.
- Львицей, - без раздумий сказал муж, гладя живот через гладкий шелк платья. – Рычащей на всех и готовой откусить голову тут же без суда и следствия и без различия персон.
- Тебе бы я определенно не откусила, - заверила его Анна, проводя ладонью по его щеке. – И ныне я такая покойная, потому что знаю – ты рядом, и ничего худого не будет. Потому что ты рядом со мной. Спасибо тебе…
Андрей поднял брови, словно задавая немой вопрос, за что она благодарит его, а она повернулась и прислонилась лбом к его шее, утыкаясь в шелк галстука, туго завязанного умелыми руками комердина. Закрыла глаза, наслаждаясь его присутствием подле нее, таким привычным ей уже запахом его кожи. Нежностью руки, которая провела по ее волосам, а после вниз по шее и по линии обнаженного плеча.

Пару вечером назад, на Рождественской службе, Анна стояла возле мужа в церкви и, чуть запрокинув голову, чтобы видеть роспись купола и сосредоточенно-внимательное лицо Христа, глядящее на нее с высоты, благодарила Его за тот дар, который был ей послан Им на Рождество далекого уже 1811 года.
За безграничную любовь Андрея, за его заботу и нежность. За то, что он такой, каков есть. И за то, что проведя через все испытания и горести, через потери и разочарования, Он все же привел ее к Андрею, а Андрея к ней. За то, что он всегда готов быть рядом с ней, и всегда протянет ей свою руку, невзирая ни на что вокруг.
Как и тогда на службе, когда Анна оглянулась на него, стоящего чуть позади нее, и потянулась к нему рукой, словно желая ощутить в который раз теплоту его прикосновения. Когда сплелись их пальцы в одно крепкое пожатие, да так и не разомкнулись на протяжении всей службы, пока взлетали под купол храма мелодичные звуки торжественного тропаря…

Анна чувствовала, что душу мужа переполняют те же эмоции, которыми ныне была полна она. Они стали удивительно едины и близки за минувшие годы, и каждый день, прожитый подле друг друга, только утверждал обоих в том. Даже ссоры, мимолетные вспышки яркого огня, не нарушали надолго покоя их маленького мирка, в котором были только они и их домашние. Мирка, окруженного зимой белоснежными просторами, а летом – изумрудным великолепием зелени, полного счастья и безмятежного семейного покоя. Безудержные всполохи огня, которые ранее обжигали пребольно когда-то при самом начале этого костра, превратились в ровное горение, при виде которое каждому хотелось протянуть руки и погреть ладони у этого огня удивительного счастья. И оттаивали даже самые ледяные сердца. По крайней мере, ей очень хотелось это верить.

Анна улыбнулась и еще крепче прижалась к Андрею. Ах, если бы не надо было идти в бальную, где уже настраивали музыканты струнные, готовясь к нескольким часам почти непрерывной игры! Если бы можно было сбросить тонкий шелк платья и после посещения детских в мезонине, где уже давно спали под присмотром нянек и Пантелеевны Сашенька и Лиззи, свернуться калачиком в постели, прижимаясь к горячему боку мужа!
Удивительно, но эти ночи, полные тишины, прерываемой лишь треском поленьев в огне да тихим завыванием метели за стеклом, нравились Анне теперь более тех, которые она проводила на паркете бальных зал или в салонах за светскими беседами. Их прелести для нее не затмил даже тот незабываемый полонез на балу у Апраксиных, о котором Анна с гордостью будет рассказывать своим детям и внукам. Когда при звуках очередного тура танца к ней вдруг приблизился флигель-адъютант императора и с коротким поклоном увел ее из рядов наблюдающих и от Андрея туда, где уже раскланивался с прошлой партнершей Александр I. Те несколько туров танца, пока ее вел за руку по паркету император, Анна только потом восстановила в памяти. Тогда же она была оглушена стуком собственного сердца, с трудом веря в происходящее в зале. И эти взгляды, которые сопровождали каждый ее величественный шаг, ее грациозную фигурку возле императора….
- Madam, je suis enchanté (Мадам, я очарован (фр.)), - пожал ей ласково руку после император, глядя прямо в глаза, после того, как они разошлись, завершив полонез, и Анна присела в низком реверансе перед ним.

- Неужто и после того, как ты очаровала всех у Апраксиных, ты не желаешь жить в столице? – то ли дразня жену, то ли всерьез спросил тем вечером Андрей, когда они готовились ко сну. – Неужто после нынешнего триумфа вернешься в деревню?
- Мне будет везде благостно, где ты, - улыбнулась после некоторого размышления Анна. В ее душе сплелись тогда самые разные желания и эмоции, и разум едва ли не возопил, не зная, что именно следует принять. Жить в столице, купаясь всякий раз в тех взглядах и восхищении, которыми ее от души наградили здесь, в Москве, особенно после того танца с императором. Окунуться с головой в развлечения, которые обещает щедро столица. Снова стать одной из первой среди прочих, наслаждаясь всем, что сулит это положение.

Но это же означало меньше времени проводить с домашними. С неугомонным Сашенькой, которому совсем скоро предстояло войти в пору и уехать учиться в Пажеский корпус, о зачислении куда Андрей сумел выхлопотать разрешение. Упирая на заслуги отца мальчика перед Отечеством во время войны и тактично умолчав о неподтвержденном дворянстве матери.
С маленькой Лизой, любовь к которой при первом же взгляде этих удивленно распахнутых глазенок захлестнула ее с головой. Анне казалось, что она уже знает, каково это - любить ребенка – думала, что столько времени была с Сашенькой до того, что уже не сможет любить сильнее маленькое существо. Но это чувство, что родилось где-то в глубине души, было намного глубже, чем то, к которому Анна уже привыкла. Удивительно было держать на руках этот маленький комочек счастья, в котором вдруг отразилось явным свидетельством единение ее с Андреем. Чудо их любви…
И Андрей. Разве могла бы Анна даже вечер пробыть без него? Так самолюбиво, так дурно с ее стороны, но она не желала делить его ни с кем. Чтобы принадлежал только ей одной. Всегда. И самое лучшее для нее место на этом свете, самое благостное – это то, где он был бы подле нее. Касался ее вот так, как сейчас, легко и нежно. Смотрел на нее так, как в эту минуту глядит через отражение зеркала.

Анна пыталась угадать по его глазам, почувствовал ли он легкий трепет, которым в ее животе показал свое присутствие ребенок в эту минуту. Ощутил ли он это неуловимое движение, как часто любил гладить через натянувшуюся кожу живота жены маленькие пяточки Лиззи, которая весьма заметно давала о себе знать на последних месяцах тягости Анны? Она вспомнила прикосновение его губ к своему раздутому, словно барабан, животу и не могла сдержать таинственной улыбки, скользнувшей по губам.

- Ты выглядишь по-особому, когда так улыбаешься, - прошептал Андрей ей в ухо. – И при виде этой улыбки появляется желание утащить тебя за балдахин, чтобы там, в темноте, под пытками открыла, что за мысли в голове твоей нынче…
- Под пытками? – переспросила Анна.
- М-м-м, - промычал Андрей, проводя губами от уха вниз по линии шеи. – Жестокими… немилосердными пытками…
- Если это будут те, которым я подверглась прошлой ночью, то вынуждена разочаровать, быть может, тебя – я вовсе не испугана, а жду их с нетерпением, - парировала Анна, несколько разочарованная, что они не могут остаться в этой комнате наедине, чтобы встретить вдвоем первую ночь спешащего в Милорадово 1819 года.
Что нужно уже выходить рука об руку в залу, где вскоре будут собираться приглашенные в имение на праздники гости и провести с ними несколько часов почти до самого рассвета, пока н настанет тот миг, когда можно будет вернуться в эти покои и скрыться от всего мира вдвоем за занавесями балдахина кровати.
- Тогда мне придется придумать новые, чтобы ожидание их было несколько иным, - обжег своим дыханием ее кожу Андрей, и у Анны даже мурашки побежали по спине от предчувствия того, что может случиться по истечении нескольких часов.
- Надеюсь, это обещание…
- Определенно... и разве может быть иначе, mon ange?
Да, она знала, что непременно случится так, как он сказал. Она безоговорочно в них верила. Потому что это были его слова. И его обещания. Потому что это был он.

Да, именно потому что это был он…
_________________

Марина! Если кто то спросит-что такое семейное счастье, надо ,обязательно, прочесть эпилог. Эпилог твоего Романа! Это Венец, Венец отношений, любви, близости двух любящих сердец, трепета переплетенных, сомкнутых рук.
Надо не опуская рук, создавать это счастье. Так, как сделал это Андрей, Анна. Сцены близости, это нечто-чувственно и так целомудренно. Ни грамма пошлости.
И действительно, рядом с ними и черное, ледяное сердце начало оттаивать.
Рада за Соню!Пусть не будет страстей африканских, но нежность, забота друг о друге, разве этого мало?

Спасибо тебе огромное! Не хочу говорить прощай!!!Только до свидания, до новых встреч, новых историй!

Марина, поздравляю тебя и всех нас завершением великолепного романа! Толчки ты как всегда расставила аккуратно мастерски. Не выходя за пределы одной комнаты сказала несколько важных слов про каждого из героев романа, что очень важно нем пересаливая. Степень счастья и благодати Так Катишь - рада что она всё же идёт замуж, но понятно её чувства по отношению к Анне. Даже если любовь к Андрею пройдёт со временем, обида на кузину едва ли пройдёт И А.А. отношения с сыном сдвинулись с мёртвой точки ровно настолько, насколько возможно при её характере. А по сути она осталась изрядной эгоисткой, о чём и свидетельствует её нежелание отпускать от себя Софи. За прекрасную но совсем не приторно -идиллическую картину семейной жизни Анны и Андрея - отдельное спасибо. Очень поэтично ты написала



И этот приём - рождество при начале романа и в финале. Словно замкнулся зашитый круг который будет оберегать любовь этой почти осязаемо реальной пары, которая с непринуждённым изяществом сошла со страниц твоего произведения и прочно заняла уголок в моём сердце...


_________________

У нас сегодня праздник!!!
Мариночка, с рождением замечательного романа!
Обожаю эпилоги!
Все для тебя!

А это для твоего трудолюбивого муза))))

Спасибо вам, мои дорогие девочки, за поздравления!
Я вас тоже хочу поздравить с завершением романа, ведь в его создании есть толика и ваших усилий. Вы меня поддерживали на протяжении всего времени его написания, сносили стойко мои стенания и длительные перерывы между главами. Спасибо вам, что вы были со мной!





Спасибо большое за эти слова, которые наполняют меня прямо-таки гордостью за то, что задуманное удалось. Долго я с эпилогом боролась, пытаясь впихнуть многое из событий и показать не менее из чувств... И я рада, что эпилог словно расставляет последние точки, как и должно быть, показывая действительно вершину счастья, ради которой так долго трудились герои, испытывая себя, изменяя свои привычки и убеждения ради любви.


Я думаю, что Софи все равно будет счастлива. Ее предназначение стать матерью и подарить заботу и ласку все же будет выполнено, а именно этого я и хотела для нее. Да и потом - разве ж Софи такова, чтобы пойти без симпатии замуж, а уж друг Андрея, я думаю, определенно сумеет завоевать ее сердце


Спасибо, я действительно очень старалась. Ты же знаешь - для меня писать завершение муке подобно. А уж эпилоги - тем более...
Потому радуюсь вдвойне, что все удалось.


Ох, люблю я эти круги!
Хотела, правда, чуть изменить, что в голову пришло, и показать вам кусочек бала Новогоднего. Хотела заставить Анну станцевать мазурку с Кузаковым. Но потом поняла, что это не должно быть. Мазурка для Анны - танец с братом и только. И не думаю, что она изменит этому негласному правилу, которое сама себе установила. Мне кажется, она вообще сейчас охладела ко всему, что связано с развлечениями и балами... Повзрослела, моя стрекозка...


Можно сказать и так... Спасибо за цветы!
И за Музочку... красивая...


Спасибо, надеюсь тебе понравится роман не менее других...
_________________

А для меня это еще и первый опыт чтения по главах. Понравилось! Для себя решила, что твоих романов теперь не смогу дожидаться целиком. Так что если надумаешь начинать новую историю - я с тобой с самого начала!
___________________________________

Прекрасное окончание прекрасного романа. Спасибо!
_________________

Марина, поздравляю с завершением очередного романа! Я долго ждала, молча следила за темкой, и наконец-то свершилось! Надеюсь получить массу удовольствия.)))
_________________

Ура,окончание уже есть! Отмечаем?


Да? А я то думала, что из-за этой ночи Андрей решил обвенчаться, с чего вдруг тогда? Из-за Сашеньки? Что наконец-то, приняло мальчика его сердце?

Мариночка, здравствуй! С окончанием романа!!! Спасибо тебе ОГРОМНОЕ, что я имею возможность проживать такую интересную жизнь с твоими героями! Спасибо за твои истории! Буду очень ждать новых! СПАСИБО, что ты есть! Ты замечательный автор!!!!

Ааааа!!! Вот и долгожданный занавес! Как долго я этого ждала! Мариночка,поздравляю и большое спасибо,что ты подарила нам очередной шедевр! Ну теперь я почитаю( а точнее,дочитаю)!!!