Пенелопа Уильямсон "Смертные грехи"

Жду. Очень жду субботы и продолжения истории
_________________

Тук-тук ))
Я просто обозначаю свое присутствие в теме, незримо с вами, дорогие Костя и Таня, и спасибо за любимую Пенелопу. Комментить по выкладке не обещаю, но по завершении обязательно будет отзыв.
_________________

Дорогие читательницы!
Дабы не отвлекать вас от подготовки к новогодним корпоративам и обклеивания окон снежинками и прочих елконаряжаний, решили с Таней сделать сегодня последнюю в этом году выкладку, но зато это будет вся 4 глава, полностью.
Наслаждайтесь подробностями семейной истории, и с наступающим Новым Годом!

 » Глава 4

Перевод: blackraven
Редактирование: codeburger


Маэва Рурк впервые взглянула в глаза мужчине, который станет потом ее любовником, над опрокинутым телом Девы Марии.

Позже она подумает, что тот момент совратил ее с пути истинного своей причудливостью. Ведь до тех пор Маэва всегда выстраивала свою жизнь как положено, словно шагая по прямой дороге с ясными указателями, по дороге простой, понятной и правильной. Ей было девятнадцать в тот день, когда сердце сыграло с ней злую шутку, показав, что имеет собственную волю и собственные устремления.

В шесть лет Маэва решила для себя, какой линии жизни придерживаться, чтобы не пропасть ни за грош. Тогда она жила в Ирландии и, хотя, обретя женскую зрелость, мало что сохранила в своем сердце из тех времен, одно особенное утро запомнила до мельчайших подробностей.

В ее воспоминании дым от торфа, горящего в очаге, заполняет тесную мазанку с глиняными стенами и соломенной крышей. Маэва сидит на стуле с миской картофельной тюри на коленях, такой жидкой, что сквозь нее видно даже лучше, чем через дождевую воду, собранную в бочку во дворе. Папаша, развалившийся перед очагом, потягивает из кружки потин, и от резкого торфяного запаха самогонки жжется в носу.

В ее воспоминании мама шаркает босыми ногами по неровному земляному полу и открывает дверь. Солнечный свет, белый и теплый, заполняет каморку без окон, изгоняя тьму, и дым, и память о мерзостях прошедшей ночи.

Мама всю свою жизнь прожила в беспросветной темноте. Душу ее погребло под грудой тяжелых камней, добавлявшихся один за другим. К шести годам Маэва научилась замечать, как добавлялись эти камни. По одному за каждый день, когда черный траурный креп вешали над дверью, потому что малютка родился и умер. По одному за каждый день, когда мама копала картошку на поле, пузатая младенчиком, который тоже умрет. По одному за каждую зимнюю ночь, когда не было торфа в очаге, а ветер наносил лютую стужу с болот и с черных холмов. Камень за камнем за каждую ночь, когда папаша на куче соломы в углу с хрюканьем вколачивался в мамино тело, а она плакала и плакала.
Камень за камнем, один за другим…

Из-под гнета мама Маэвы всегда стремилась к солнечному свету, даже в самые холодные дни.

Но в то памятное утро папаша не хочет солнца. Таращится на потоки света, хлынувшие в дверной проем; вялый рот кривится, красные глаза мигают.
– Закрой чертову дверь, – говорит он, только и всего.

Но мама тут же подчиняется, сгорбившись и поджав губы.

За миг до того, как лачуга погружается обратно в дымную муть, Маэва ясно видит огромную руку папаши, сжимающую кружку потина. Жесткие рыжие волоски курчавятся на толстых пальцах, кожа в темных веснушках – словно в брызгах маминой крови.

Тогда-то Маэва и решила, что никогда не выйдет замуж за рыжеволосого веснушчатого мужчину с руками большими, тяжелыми и толстыми, как торфяные брикеты, с руками всегда готовыми – даже охочими – сжаться в кулаки.

Нет, на самом деле тогда она удумала не совсем это и не совсем такими словами, ведь тогда она была слишком маленькой для таких мыслей и слов. И все же именно тем утром она дала себе обещание, возросшее и созревшее в ее сердце. Даже в шесть лет Маэва понимала крепость своего решения и его суть.
Она ни за что и никогда не будет жить такой жизнью, как ее мама.

В тот день, когда Маэва Рурк впервые взглянула в глаза мужчине, который станет потом ее любовником, она зашла в Собор Святого Людовика, чтобы спрятаться от палящего летнего солнца. Четыре года назад оставив Ирландию, она пережила уже четыре лета в Новом Орлеане, но так и не привыкла к этой жуткой жаре.

Маэва села на скамью возле алтаря Пресвятой Девы Марии Розария не потому, что хотела помолиться, а потому что ее ступни горели, словно их черти жгли. Все же она прочла пару «Радуйся» во искупление того, что собиралась сделать. Не успело последнее «аминь» слететь с губ, как она спешно расстегнула пуговички своих тесных новых высоких ботинок и стянула их вместе с черными фильдеперсовыми чулками.

Пошевелив босыми пальцами, она наклонилась, чтобы потереть болезненные волдыри, и увидела пару гипсовых ступней, высовывающихся с передней скамьи.

Маэва привстала и заглянула через высокую деревянную спинку. Царица Розария растянулась во всю длину церковной скамьи, словно только что спустилась со своего мраморного возвышения, решив немного вздремнуть.

Каблук чиркнул по камню. Маэва посмотрела на звук. В проходе стоял мужчина и тоже изумленно таращился на статую, лежащую на скамье. Он поднял голову, их взгляды встретились, и они дружно улыбнулись.

Взгляд Маэвы снова упал на распростертую Деву. Белые гипсовые руки молитвенно сложены на гипсовой груди, голубые гипсовые глаза взирают на сводчатый потолок. У нее были – Маэва пользовалась случаем изучить статую вблизи – нежно-розовые, жеманные гипсовые губы, и, по всей видимости, она никогда не страдала от натертых волдырей.

Эта мысль чуть не подбила Маэву на нечестивый смех. Она закусила губу и с усилием сглотнула. Будто в молитве, закрыла ладонями лицо. А мужчина в проходе все-таки засмеялся, хотя в последний момент попытался замаскировать хохот кашлем.

Маэва фыркнула. А затем, всеми силами сдерживая дыхание, подхватила свои ботинки с чулками и корзину для покупок и бросилась прочь из храма, сильно ударившись ногой о подлокотник церковной скамьи. Через пару дней, увидев синяк у себя на бедре, она еще удивится, откуда он взялся. Выбежав наружу на залитую солнцем площадь, она так покатилась со смеху, что не смогла устоять на ногах и плюхнулась на кованую скамейку, хватаясь за колющий бок.

Мужчина вышел следом за ней; впрочем, она и не сомневалась, что он тоже сейчас выскочит. Лицо его раскраснелось и потно блестело. Глаза, следившие сверху вниз, как она задыхалась, скорчившись в три погибели, сверкали от слез. Конечно же, в Деве Марии, прилегшей вздремнуть на церковную скамью, не было ничего смешного. Маэва не понимала, что же вызвало у них двоих, незнакомых между собой, такой дружный гомерический хохот.

Мужчина с улыбкой спросил, махнув рукой в сторону собора:
– Как думаешь, почему она…?

Маэва мотнула головой и крепко сжала губы, удерживаясь от ответной улыбки.
– Ох, святые да хранят нас. Должно быть, это зрелище моих босых ног ее подкосило.

Он расхохотался, заразив и ее. Их смех смешался с перезвоном трамвайных колокольчиков, цокотом копыт по булыжной мостовой и гулом причала, где разгружали бананы.
А когда их смех умер, казалось, и весь мир заодно затих. В повисшей тишине сгущалось осознание того волнительного единения, которое они только что испытали.

Маэва искоса посмотрела на мужчину. Оценила его щегольский, ладный льняной пиджак с высоким воротом. Темные волосы и глаза, уверенная повадка выдавали в незнакомце креола: старинная кровь, старинное богатство, старинная фамилия.

Она выбрала скамейку возле цветущей магнолии, где воздух полнился приторно сладким ароматом. Камни под ее босыми ступнями раскалились от солнца. Ей нравилось это сочетание, дурманящее и горячащее одновременно.
– А у тебя при себе случайно нет крючка для застегивания пуговиц? – спросила Маэва.

Он похлопал себя по карманам, словно и впрямь надеялся найти там пуговичный крючок, отрицательно помотал головой и улыбнулся.

В этот раз и она улыбнулась ему в ответ, причем дольше, чем следовало бы.
– Ничего, все равно я ноги стерла. Волдырь на волдыре, места живого нет.

Маэва встала, оправила хрустящий белый фартук, который повязала утром, отправляясь на Французский рынок. И вдруг ее улыбка погасла. В горле запершило, а в носу защекотало. Она почувствовала, что до смешного близка к слезам, и не могла назвать тому причину, а мужчина смотрел на нее так, будто знал, о чем она думает, и это было несправедливо, поскольку ее мысли составляли загадку для нее самой.

– Мне нужно на рынок.

Он приподнял свою соломенную шляпу, словно прощаясь, но вместо того, чтобы повернуться и уйти, подошел еще ближе. Так близко, что их плечи почти соприкоснулись и она заметила улыбку, таящуюся в уголках его рта, а еще маленькую, с угольную крошку, родинку на раскрасневшейся щеке.

– Можно тебя проводить? – спросил он. – Давай я понесу твою обувь.
И протянул руку.

Это была красивая рука, изящная, с длинными пальцами, на одном из которых блестело обручальное кольцо. Но на ее пальце тоже такое красовалось, и мужчина наверняка его видел, поскольку ей пришлось снять перчатки, чтобы расстегнуть пуговки на голенище. Маэва подумала, что нужно сказать ему «нет, благодарю» и отправить восвояси.
И вручила ему свои ботинки.

Небо над ними спеклось и обесцветилось почти до белизны от беспощадного летнего солнца. Они прошли вместе через рынок, затененный навесом на столбах. Мимо ящиков с мускусными дынями, с клубникой и пухлыми креольскими помидорами. Мимо подвешенных букетов лука-шалота и больших серебристых бубенцов чеснока. Мимо лотков с креветками во льду, мимо прилавков с пирамидами устриц, мимо плетеных коробов с сизыми клешнявыми крабами.

Маэва с небольшой корзинкой наготове слишком волновалась из-за незнакомца, шагавшего рядом, чтобы что-то купить.

Ее волновало не его близкое присутствие и не предосудительность происходящего – она, замужняя женщина, идет босиком по рынку заодно с посторонним мужчиной. Он тревожил ее, потому что заставлял желать чего-то немыслимого, не облекаемого в слова.

Он не бросал на нее коротких взглядов – как она на него, – а изучал ее в открытую. Маэва уже знала, кто он такой, знала, чего он хочет.

Они дошли до конца колоннады, где на тротуаре сидела негритянка, балансируя на голове большой корзиной с рисовыми крокетами.
– А вот рисовые пончики! – вопила она голосом оперной певицы. – Кому рисовых пончиков?! С пылу, с жару!

Мужчина купил по крокету Маэве, себе и даже самой торговке. Маэва поблагодарила его и опять улыбнулась. А потом, будто только сейчас задался этим вопросом, будто раньше это не имело значения, он спросил, как ее зовут. И она запнулась, произнося свое имя, словно непривычное или чужое.

– Маэва, – повторил он за ней нараспев, смакуя каждый звук. – Как мило.

Она почувствовала, как очередная неуместная улыбка озарила ее лицо в ответ на комплимент.

На реке загудел пароход, и с черепичной крыши рынка взлетела большая стая чаек. Запрокинув головы, они следили за птицами, лавирующими между шпилями собора. Маэва подумала, что нужно сказать ему «мне пора домой, я уже опаздываю» – а так оно и было.
– Иногда, закончив с покупками, – обронила она, – я иду прогуляться вдоль дамбы.

Дамба очаровала ее с первого момента, едва она ступила на землю Нового Орлеана. С дороги, если посмотреть вверх, можно было увидеть, как над поросшей травой насыпью, словно сами по себе, плывут мачты и трубы, плывут прямо по небу, казавшемуся рекой.

Какое-то время они шли по гребню дамбы и наконец сели в светло-зеленой тени сросшихся ив, сбрызнутой лютиками. Мужчина постелил Маэве свой модный пиджак, а сам, засучив рукава рубашки, положил руки на согнутые колени. Снятая шляпа покачивалась на его длинных пальцах.

Его блестящие черные волосы отливали пурпуром, как вороново крыло. Губы выглядели мягкими и достаточно полными, чтобы принадлежать женщине.

Маэва отвернулась от него и посмотрела в сторону, на серые грязные прибрежные наносы. Илистые площадки были покрыты сотнями маленьких трубочек, понаделанных роющими осами – мерзкими, жукообразными личинками, которые после линьки превращаются в цикад и так шумят, что невозможно уснуть. Находились люди, которые сооружали себе жилища из коряг, вынесенных рекой на берег, посреди зарослей камыша и отмелей с теми трубочками. Маэве жизнь в доме из плавника казалась глупым чудачеством. Нет, это точно не для нее.

Голос мужчины ворвался в ее мысли с вопросом, что она видит, когда смотрит на реку.

И Маэва, не задумываясь, ответила:
– Рай для роющих ос, вот, что я вижу.

Он запрокинул голову и засмеялся. Она уставилась на его горло, на то, как двигались сильные мышцы, и на пот, блестевший на его коже, не оливковой, как у многих креолов, а золотистой, цвета яблочного сидра на солнце.

Маэва обрадовалась, что рассмешила его, а когда он успокоился, то попытался описать, что сам видит, наблюдая за рекой. Его слова звучали напевно, словно стихи, и она даже не пыталась уловить в них какой-то смысл.

Затем он спросил ее о муже и детях, Маэва рассказала ему о Майке и об их двоих мальчиках безо всякого стыда и стеснения. Она знала, кто он такой, знала, чего он хочет от нее, и все же позволила ему украсть свою добродетель и свою гордость, хотя он еще ни разу не прикоснулся к ней.

– Мы с женой сейчас ждем первенца. Конечно, мне хотелось бы мальчика. – Он улыбнулся, зубы белели на темном золоте его лица. – Но я буду доволен, кого бы она мне ни родила.

Маэва поплотнее закрутила юбку вокруг своих согнутых ног. Подумала, что нужно сказать ему «всего хорошего», а потом встать и уйти. Подумала. Но ничего такого не сделала.

* * *

Маэва добралась домой, так запоздав с кормлением малыша, что груди ее горели огнем и сочились молоком. И все же она секунду помедлила на крыльце. Небо потемнело от дождевых облаков, но дом сиял золотом, словно сохранил утренний свет солнца специально для нее. Красная бугенвилия, вившаяся по решетке возле входной двери, дрожала на ветру.

Ее Майк работал полицейским и хорошо зарабатывал. Он очень гордился тем, что смог обеспечить жену всем необходимым. Обеспечил ее жильем в двухквартирном доме. И новыми ботинками, натершими ей новые мозоли. Обеспечил ее темнокожей Тули, которая помогала с готовкой и уборкой, а еще присматривала за детишками, пока хозяйка разгуливала по дамбе с чужим мужчиной.

Маэва несла в руке ключ, который жег ее, словно головешка. Ключ от дома на Конти-стрит. Она подумала, что нужно было швырнуть этот ключ ему в лицо. Подумала, что должна сейчас же зайти за угол, выбросить этот поганый ключ в бак для стоков и навсегда забыть о нем.
И уронила ключ глубоко в карман.

Она прошла через дом в заднюю часть, на кухню. Ее первенец, Поли, забрался в посудный шкафчик и хлопал крышками от кастрюль. В этом грохоте как-то умудрялся спать очередной младенчик Тули, пристроенный в корзине на ящик со льдом. На плите булькал горшок с красными бобами.

Тули сидела за сосновым столом, покрытым клеенкой в синюю клетку. В центре выстроились желтая плошка с топленым жиром и солонка с мортоновской солью. Негритянка вместо Маэвы кормила грудью Деймана. Розовые губки малыша потягивали сосок, маленькая ручка крепко ухватилась за грудь, круглую, коричневую, мягкую – словно печеное яблоко.

– Прости, что я так поздно, – сказала Маэва. – Надеюсь, он не слишком капризничал.

Тули улыбнулась. У нее был широкий зазор между передними зубами, и однажды она продемонстрировала Маэве, как по-мальчишечьи свистит через него. А еще у Тули были красивые темные глаза, похожие на колодцы, которые до донышка вычерпывались, прежде чем она поднимала густые ресницы и позволяла туда заглянуть. Маэве казалось, что такой вот пустотой в глазах рабы противостояли хозяйским взглядам.

– Не-е, ничего не поздно, мисс Маэва, – ответила Тули, – у меня молочка хватит обоим нашим мальчонкам.

– Я ходила в собор. А потом гуляла по дамбе. Босиком.
Маэва подняла свои ботинки, показывая Тули. Она про них чуть не забыла, чуть не оставила лежать там, на насыпи. Ее спутнику пришлось сбегать за ними обратно к ивам.

Тули улыбнулась, увидев обувку, но что бы при этом ни подумала, сохранила себе на уме.

Груди Маэвы горели огнем и сочились молоком. Ей не терпелось забрать своего сыночка у Тули, почувствовать, какой он тяжеленький, как жадно сосет, не терпелось вдохнуть его младенческий запах: молока, талька и нежной, влажной кожи. Но она стояла на месте, ничего не говоря, наблюдая, как шевелятся его губы, пока он кормится от чужой груди, как его крошечный кулачок сжимается и разжимается. Поли пошел в нее, а Дэй уродился в отца: рыжий, улыбчивый, с ямочками на щеках. Глаза – тоже от отца. Синие, словно полуночное небо, как говорили люди. Маэва не понимала этого выражения, ведь когда ей в полночь доводилось смотреть на небо, оно всегда было дегтярно-черным.

Вечером Майк пришел домой к ужину, и она разглядела, что его глаза почти совпадают по цвету с его полицейским мундиром, и удивилась, почему раньше не замечала этого.

Накладывая красные бобы, рис и жареную рыбу в тарелку и ставя ее на стол перед мужем, Маэва рассказала, что прошлась по дамбе. И спросила, а что он видит, когда смотрит на реку.

Майк Рурк покачал головой.
– Что за вопрос такой? – сказал он с полным ртом бобов. – Воду я вижу. Мутную воду.

Она смотрела на него и ненавидела себя за то, что думает и чувствует. Он был хорошим добытчиком и хорошим человеком, к ней относится по-доброму почти всегда, любил своих сыновей. Переживал за них, возился с ними.

Без единого слова Маэва отвернулась и скрылась в спальню. Легла на кровать, но тут же встала. Вошла в ванную, пустила холодную воду и плеснула себе на лицо.

Бритвенные принадлежности Майка были аккуратно разложены на полочке над раковиной: фарфоровый стакан, помазок из барсучьей шерсти, гарантийная бритва «перфекшн».

Маэва, не мигая, смотрела на бритву и воображала: вот она просыпается среди ночи, муж крепко спит рядом. Внутри – едкая, жгучая пустота. Слезы вскипают в глазах и катятся по щекам в уши. Поразительно, когда же Майк Рурк превратился – без причины и без предупреждения – в мужчину, от которого хочется бежать сломя голову, как от ее папаши?!

Она взяла бритву мужа, взвесила на ладони. Мама убила себя вот такой же папашиной бритвой. Майк как-то сказал, что большинство людей делают это неправильно – режут поперек, а надо вдоль. Но мама знала, как сделать правильно.

Маэва открыла бритву и провела пальцем по лезвию. Кожа лопнула, и ее потрясла боль, а еще то, как быстро и непоправимо выплеснулась кровь. Бритва, выскользнув из руки, грохнулась на кафельный пол.

Посмотрев в зеркало над раковиной, она увидела незнакомую темноволосую женщину с тусклыми глазами на бледном лице. Она произнесла имя незнакомки, пробуя звуки на язык, в точности как он произнес это же имя утром на рынке.
– Маэва…Маэва…Маэва.

Она вернулась в кухню. Кровь капала с пальца.

– Господи Иисусе! – воскликнул Майк, увидев ее, вскочил из-за стола, сорвал с шеи салфетку и принялся наматывать на маленький кровоточащий порез. – Что ты с собой сделала?

– Я хотела узнать, что при этом чувствуешь, – ответила она, но это было не совсем правдой. Маэва хотела узнать, почувствует ли хоть что-нибудь.

Муж уставился на нее. И выглядел напуганным.

– А это больно, – сказала она.

– Ах, дорогая.

Он попытался поцеловать ее, но она отшатнулась прочь. На мгновение ей показалось, что ее вот-вот вырвет.
– Хочу побыть одной.

Маэва вернулась в спальню и легла на бок на их супружескую кровать. Прижала колени к груди. Достала из кармана ключ и сжала его ладонями, а потом еще засунула руки между колен. Она подумала, что немного погодя обязательно поднимется, выйдет во двор и выбросит этот ключ в бак для стоков, где он сгинет навсегда.

Продолжение последует в новом 2016 году!..
_________________

Какие люди в нашей теме!
LuSt, рад видеть!
Надеюсь, отзыв будет не разгромным.
_________________

Константин, Танюша, спасибо за продолжение!
Очень объёмная глава! Здорово!
Пока так и не понятно, кто же этот таинственный мужчина
Дэм - рыжий? Или, его волос стал благородного каштанового оттенка)))) И что стало с его братом... Может быть я упустила упоминание о нем в предыдущих главах?
_________________

Константин, Таня, спасибо за новую главу !

Буду ждать ...

Поздравляю всех с наступающими праздниками!

_________________

Константин, Таня, спасибо за продолжение!

Вот так один взгляд и внезапно нахлынувшая страсть/любовь изменила жизнь Маэвы и семьи Рурк. Она бросит мужа и сыновей ради любимого мужчины, переедет в дом на Конти-стрит, в котором живет до сих пор, и будет любовницей богатого человека (предполагаю, что это отец Реми) долгие годы.




Буду ждать с нетерпением
___________________________________

Мда, не знаю, как у вас, а у меня сложилось (вернее укрепилось) впечатление, что мать Рурка серьезно больна на голову. Не нравится она мне вообще. Поди с виду нормальная чуть мечтательная особа, а в голове черти-чё творится.

Жаль Майка и беременную жену незнакомца

Может быть. Уже видела похожих персонажей в роли убийцы.
Спасибо за продолжение!
_________________

Спасибо за продолжение

Маэву жаль - детство было тяжелое. Но... не поняла, отчего такое отвращение к мужу, во-первых, и отчего она не решила как-то обсудить все и решить проблемы, во-вторых. Муж явно хороший человек, понимающий, любит ее, она не бедствует, напротив - есть свободное время и возможность заняться чем-то для души. А в диалоге проблему можно было бы решить, мне кажется... Попросить устроить второй медовый месяц, что ли, платье купить красивое, в ресторан сходить и прочее. Сама себе устроила депрессию и мрак, имхо.
Вместо этого повелась на первого попавшегося смазливого мужичка с подвешенным языком. Хм.
А Дэй, значит, рыжий и синеглазый? Отлично ))

Команду поздравляю с наступающими и желаю отлично отдохнуть и набраться сил и вдохновения!
_________________

Константин, Таня, спасибо за продолжение!

Ага, согласна.

Может быть потому, что проблем-то как раз и не было.

Просто на ровном месте, без причин, как щелчок в голове. Эта кукла надоела, хочу вон ту.

Вообще ерунда какая-то, бросилась выяснять, сможет ли Майк также красиво сказать как он видит реку. Как будто этот богач хочет с ней разговоры разговаривать. Да у него просто жена недоступна из-за беременности. Он дом для встреч с любовницей подготовил, ключ взял и вышел на охоту. Маэва ему случайно, небось, подвернулась.

То есть, женщина в возрасте под 50 загримировала лицо и в обнаженном виде вытанцовывала возле Чарльза с мачете, а он перепутал ее со своей красавицей женой?
Я как-то сомневаюсь.
С наступающим Новым Годом, друзья!
_________________

Какое де тяжелое детство было у матери Рурка! Отец просто грязная скотина, а мать вечная жертва. Сбежала от такой жизни, повезло ей, нищей эмигрантке встретить такого человека как Майкл. Добрый, заботливый, детей любит. Да вот беда - говорить красиво не умеет. Я могу понять то, что не любит она мужа. Замуж вышла от безысходности. Но вот откуда вдруг взялась эта великая любовь к абсолютно незнакомому мужику? Она даже о детях забыла. А эта бедная беременная женщина
Хорошо хоть Дэй рожден в законном браке. Наверно он матери простить не может, что она предала отца. Да она их всех, в сущности, предала. Интересно, что стало с отцом и братом Дэймана?

Тараканы в голове завелись, наверно, еще когда мать с перерезанным горлом увидела.
___________________________________

Константин, Таня, спасибо за такой чудесный подарок к Новому году! Это вам
Я, правда, сначала прочитала не "вся 4 глава", а "ВСЕ 4 главы" Вот, думаю, счастье привалило


Я думаю, что Маэва стала любовницей отца Чарльза Сент-Клера, а сам Чарльз тогда только родиться собирался
Хм, интересно, значит, и у Чарльза, и у Деймона были братья, о которых в настоящее время ничего не известно. Интригует...
___________________________________

Вот и я о том же подумала. У нас же паутина судеб, бум углубляться и распутывать


Думаю, в данном случае обстоятельства сломали людей под себя.


Кажется мне, что у Маэвы есть бо-ольшущий скелет в шкафу. Но не думаю, что она убийца Чарльза. Вот кого-то из старших членов семьи - может быть. Хотя, хм, вряд ли имела место быть в отношениях с "золотокожим брюнетом" всепоглощающая ревность. Уж слишком трезвый подход к новым отношениям, без оглядки "на". Разделила надвое и дала себе добро.
Тули - оч.интересный персонаж. Не знаю, что автор приготовила читателю с ней связанное, но уверена, что что-то значимое для истории.


О, рыжие - моя слабость! Особенно синеглазые, обаятельные и с ямочками)))

blackraven, codeburger - огромное спасибо за шикарный перевод! Эх, побольше бы историй от Пенелопы! (Все мечтаю прочесть ее "Аутсайдер". Пенелопу можно читать сутками и до последней строчки испытывать голод. Сколько лет прошло, как прочитала ее первый роман, а до сих пор талант писательницы не отпускает.
Еще раз команде перевода спасибо и поздравляю с наступающими новогодними праздниками! Ну, и с Днем Николая Чудотворца!

Буду с нетерпением ждать продолжения перевода!
_________________

Ну, значит, мне встречались не "те" рыжие))))

Поддерживаю! Странно, что Дэй и Чарли несмотря на данное обстоятельство стали приятелями. По крайней мере я так поняла. Мысли Дэя создали такое впечатление.
_________________