Резиденция клана Асиман

Лапы елей тяжело сгибались под снежными одеждами. Раскидистые ветви, протянувшие свои усталые руки, искрили при искусственном освещении ночи. Подъездная дорожка ярко горела желтыми головами круглых фонарей, высвечивая грязный от шин снег. Ловя редкие крупные хлопья снега, медленно иду до входа в резиденцию. Вот сейчас я вам покажу в нежных звуках жизнь, которая покорно и радостно обрекла себя на мучения, страдания и смерть. Ни жалобы, ни упрека, ни боли самолюбия я не знал. Тьфу! Куприна не к добру поминаю. Трясу головой. Нет во мне ни триумфа, ни усталости, ни бесконечного любования собой. Когда все твои планы летят к черту, ты не радуешься той малости, что есть в рукаве. Карточный домик рассыпается, и ветер разносит яркие картинки по углам и мусоркам. И все твои тузы становятся ничем. Просто бумажками с ничего не значащими надписями. Рванув на себя массивную дверь, вваливаюсь в фойе. Нет никакого желания отряхиваться, словно бродячему псу. Взгляды, направленные на меня, тщательно маскируются, но любопытство осязаемо. Вы у меня еще узнаете, кто хуже. Любые охотники вам покажутся бабушкиными сказками.
Рядом мелькает взлохмаченная тень сканера. Испуганная и настороженная. Никакого желания нет выяснять, почему его выпустили из моего кабинета без моего же ведома. Лучше сразу дать по шее отличившимся.
- Свободен, - бросаю по пути щенку. Расшаркиваться и растрачивать на него словарный запас может кто угодно. Я хочу одного - чтобы он побыстрее освободил меня от своего присутствия. В туфлях противно хлюпает вода. Она же стекает тонкими струйками по шее. Не удосужившись глянуть, нашел ли сканер выход, в конце концов, это его проблемы, вход же он как-то отыскал, пусть выходит тем же путем, с непроницаемым выражением лица подхожу к распорядителю вечеринки, оне же - заикающийся недоросль, не способный дать отпор незванным гостям. Облокотившись на стойку, рассматриваю лениво потолок. Нужно найти какого-нибудь зодчего, надоело все до чертиков.
- Как докатились до такой жизни? - вопрошаю я застывшего асимана.
В ответ что-то нечленораздельное. Поморщившись и похвалив себя за выдержку, повторяю вопрос, но уже более доходчиво. Писк еле различим. Что ж... пора объяснить всем, кто тут хозяин и кого нужно бояться. Один раз, зато эффективно и во избежание дальнейших казусов. Отряхнув руки после наглядного урока и оставив то, что раньше было заикающимся дворецким, продолжаю путь наверх. На каждой ступеньке оставляю влажные следы, и мое приближение не услышит только глухой. В ярости срываю с себя недоразумение, что громко звалось вечной обувью, и швыряю в кого-то. Пусть на память оставят. Чем ближе я подхожу к кабинету, тем сильнее клокочет во мне бешенство. Убить ее мало. Весь клан Кадаверциан пустить в расход. Но лучше прижать их к стене и пусть Кристоф отчитается за эту выходку, которая позорит некромантов. Мрачно толкаю плечом дверь. Она не поддается. Пинаю, забыв, что босиком. Ощущения не из приятных, пусть и не наяривают перед глазами звездочки. А этой деревянной идиотке хоть бы хны! Уже решив испепелить ее к Основателю, в последний момент дергаю ручку на себя и сим-сим открывается. Потрясенный предательской наглостью бездушного предмета, перешагиваю через порог.
Якоб уже успел расположить Кайла в кресле, но легче ему от этого не стало. Закралось в мысли мимолетное сожаление, что не убил, но тут же выветрилось. Быстро и основательно разъяснив своей правой руке, что я думаю по поводу того, что сканер не дождался моего пресветлого явления перед его носом, выкидываю того в коридор. Мой лучший ученый, надежда и преданность клану, невероятная работоспособность и отдача. После того, как исчез Эрнесто, он стал все сильнее выделяться и достигал значимых результатов. И какая-то несдержанная особа, возомнившая о себе невесть что, решила продемонстрировать у меня в гостях, что круче нее только вареные яйца. Увидимся, дорогуша, и очень скоро. Кадаверциан это будет стоить очень дорого. Можешь идти закладывать в ломбард все свои брюлики. Может потом еще найдешь кого-нибудь, кто тебя ими увешает. И сиротинушку этого тоже внаем сдайте. Подхожу к креслу и ловлю взгляд асимана, едва не изувеченного и терпящего молча сейчас невыносимые страдания.
- Ничего, мальчик, и не такое бывало. Боль закаляет и учит ненавидеть. А ненавидеть нужно еще уметь, чтобы не уподобиться таким, как едва оперившиеся магички.
Вытягиваю руку, коснувшись кончиками пальцев его глаз, чтобы закрылись. Полотно заклинания уже начало плестись. Узор выткан огненными нитями, прошивающими холщовое рубище. Стежок за стежком, петля за петлей. Изломанное болью тело приподнимается со своего места и расслабляется. Будет больно, но не сейчас. Канва заклинания обрывается. Я жду, пока горящий кокон обовьется вокруг Кайла и не даст ему возможности даже дернуться. И снова заработали ткачи, застучали веретенами, запели тихо песню над работой, чтобы складывались грубые нити в одно полотно. Рваные дыры штопаются острой иглой, загнутые края разглаживаются. Вьется и вьется моток. Стягиваются узорной строчкой потрепанные обрывки. Края оставляю необработанными. Пообтрепется, износится. Нить за нитью исчезает в теле асимана кокон.
Снимаю носки, пока он приходит в себя. Затем оборачиваюсь и, смерив оценивающим взглядом очухавшуюся фигуру, швыряю их в угол.
- Эксперимент продолжишь, сейчас свободен.
Дверь издевательски хлопает. Я задумчиво смотрю в черную пасть окна. Жаль, очень жаль.
Некоторое время гипнотизирую взглядом телефон, решая пойти ли по горячим следам или дождаться момента, когда все расслабятся. В той же задумчивости покидаю кабинет, чтобы переодеться. Кое-что в планах придется поменять местами. Мне это не нравится, но раз уж дело повернулось таким боком, то придется плясать от имеющегося. И выжать максимум из этих танцев.

»» 02.11.10 17:51 Обсуждения дальнейшего развития сюжета игры Ночная Столица
_________________

Все что происходило в кабинете Амира было как в тумане, я никак не могу собрать все в одну картину. Кадры сменяли друг друга, все было так не связано, я помнил лишь сильную боль. Меняется картинка. Очнулся я в кресле. Рядом со мной стоял взволнованный учитель, он пытался мне помочь, я чувствовал, как он переживает, но все его попытки были тщетны. Новый кадр. Вижу лицо магистра, который что-то шепчет и по моему телу разливается волна жара, которая уносит с собой боль. Вновь смена кадра, и Амир касается моих глаз ладонью. Темнота. Открываю глаза и понимаю, что все кончилось. Осталась лишь ломота во всем теле и легкое головокружение. Почему-то чувствую себя виноватым, но где-то внутри меня зарождается буря. Якоб успокаивающе положил руку мне на плечо. Я взглянул на Магистра.

Ваше слово закон, магистр! Я встал с креста и пошатываясь направился к двери. Не сдержавшись, я все-таки ей хлопнул.
Возможно мне и не стоило столь открыто высказывать свою неприязнь к нашим "гостям", но я ни капельки об этом не пожалел. Да, ощущения были не из приятных, но уже одно то, что столь сдержанная Дона Кадаверциан вышла из себя радовало. Она могла меня убить, но не убила и это ее ошибка, потому что я на прощу ей такого унижения! Она не имела права вести себя подобным образом! Нахалка!!! Мразь!!! Да, как она посмела в НАШЕМ же доме вести себя как хозяйка?! Ярость огненной лавой растекалась по моим венам.
-Ненавижу, - прошипел я.
Что там магистр сказал? Позже заняться опытами? Ну, уж нет! Сейчас! Прямо сейчас!
На губах заиграла злорадная ухмылка. Мысль пришедшая мне в голову была странной, возможно даже глупой и необдуманной, но если воплотить ее в жизнь, то этой кадаверцианской лахудре будет не так уж и весело.
Я вышел на улицу и вдохнул морозный воздух. Головокружение прошло, но чувство ломоты во всем теле видимо решило остаться подольше. Я зябко поежился и направился к тому месту, которое тянуло меня словно магнит. Остальное было минутным делом. Собрав то, что мне нужно я вернулся назад в свою лабораторию. Отделив частицы крови, я собрал их в колбу и поднес к свету специальной лампы. О, да! Это как раз то, что нужно! Дело осталось за малым.
Я знал, где у учителя находятся некоторые его разработки, честно украденные мной, но сейчас меня волновало лишь одно. Пузырек из темно-синего стекла. Это было мое детище, улучшенная формула Могильной Гнили. Я раньше никогда не задумывался об ее использовании, но то, что произошло с каждым разом заставляло мою кровь бурлить от ненависти все сильней.
.................
Вот и все готово. Представив, что останется от этой белобрысой кадаверцианской лахудры, я улыбнулся. Я отомщу, но на этот раз я буду осторожен. Я знаю на что иду, и это мое решение.
Переполох в лаборатории вывел меня из эйфории представленной мести. Выйдя в коридор я схватил за руку одного из адептов, кажется его звали Саймон, и поинтересовался чем же вызвано столь бурное оживление. Из его несвязной и сбивчивой речи я понял лишь одно, наши лаборатории были затоплены.
-Черт!!!! - в сердцах выкрикнул я и ударил кулаком в стену, - Сколько опытных образцов удалось спасти?
-Ни одного, - прохрипел он.
А я и не заметил, как сдавил ему горло. Ослабив хватку, а потом отпустив, я отошел подальше. Я пытался осмыслить то, что мне сейчас сказали. Все подопытные образцы погибли! ВСЕ!!!! Я схватился за голову. Столько труда и все впустую!! Интересно, а Магистр знает? Связаться мысленно с учителем я не решился, потому что он мог узнать о моей задумке. Хотя, он конечно все равно узнает, но пусть это произойдет лучше немного позже нежели сейчас.
В кабинете Амира не оказалось, он куда-то ушел. Скорее всего ему уже все рассказали, и я могу передохнуть спокойно. Нужно вернуться в лабораторию и все как следует убрать, да и подготовиться к новому эксперименту тоже не мешало бы. Что-то мне подсказывает, что магистр вернется не в духе и нужно быть готовым. Спрятав то, что я сотворил для Доны Кадаверциан, я сел за расчеты. Нужно было найти ошибку в вычислениях и соединить две формулы в одну.

»» 06.02.11 19:44 Обсуждения дальнейшего развития сюжета игры Ночная Столица
_________________

Ни за что! - бьется в панике внутренний голос. - Лучше выжги мне к дьяволу глаза. Что угодно, только не смотреть, не показывать то, что пока нет никакой возможности спрятать поглубже. Опять ставишь опыты, магистр, вытаскивая то, что никому видеть не положено? Или это я так просчиталась, когда решила, что мне под силу играть с тобой на равных? Глупый, глупый мотылек, что летит без страха на пламя. Все равно сгорит. Колесо Фортуны вертится, и все-таки удача оказывается на моей стороне, хоть и выручает весьма странным образом, приходя спасителем в лице кого-то из асиман, поющего незабвенную песню, исполненную в свое время Гвен Стефани. Глаза все-таки открываются, почти безбоязненно, потому что бескрайним морем в них плещется такое удивление, что и словами выразить не под силу. Подобное изумление в пьесах обозначают кратко и емко - немая сцена. Если бы дело ограничилось только этим, то неизвестно как повернулись бы события, но невидимый певец не останавливается, продолжая все с таким же усердием коверкать музыкальные фразы и ритм. Невроз переходит в новую стадию, в нервный смех, когда я чувствую как голова магистра утыкается мне в плечо. Закусив до боли губу, стараюсь не расхохотаться от души, запрокинув голову, утирая выступившие на глазах слезы. Кто сказал, что веселее только в цирке? Наглая клевета. И с опозданием понимаю, что момент упущен, потерян, все старания пошли прахом, сбив градус настроения под иной угол, вернув все на круги своя, как будто и не было моей отчаянной попытки к бегству. О, Основатель, да гори ты огнем, асиман, вместе со своим незатейливым пением! Запишись на вокал к фэриартос!

Сердце бьется как сумасшедшее и надежда робко поднимает голову из трескающегося бетона безысходности. В чем твоя игра, магистр? Ты ведь не обманываешь, правда? Не можешь обманывать. Отчаянно хочется поверить, что все это реальность и ступи я на порог резиденции меня не схватят его чайлды и не начнут выжигать каленым железом почтительность к старейшине клана. Оставь драматизм подмосткам, дорогая, - шепчет внутри кто-то ехидный. - Если бы вопрос был в этом, то кто бы помешал тем самым чайлдам еще вчера начать курсы по этикету? Но тем невероятнее его предложение, тем сильнее я понимаю, что слухи не стоит развенчивать. Не важно, кто и что говорит, тот киндрэт, что стоит сейчас передо мной - другой, не менее безжалостный, но другой. И не с чего ему быть простым и понятным, простаки в старейшинах не задерживаются. Тем сильнее пугает тот факт, что влезла без спроса куда не звали, хоть никто не закрывал дверь и даже не посетовал ни разу, что незванная гостья не постучала, не окликнула, забираясь все дальше, открывая все комнаты без разбору. И хозяин был дома, но все равно позволял. Почему? Потому что бабочка-однодневка не оставляет даже тени, только сомнение? С опозданием приходит чувство благодарности, щемящее, искреннее. Я возьму эти треклятые ключи и уйду, стараясь больше никогда не попадаться ему на пути, и это тоже будет признательностью с моей стороны. Задумчиво беру руку магистра, рисуя ноготком знак вечности на раскрытой ладони и отпустив, разворачиваюсь, толкая дверь резиденции. В кабинете, так в кабинете. Где-е-е?
- Амир, - шок спазмом сковывает горло, когда придерживая створку, я оборачиваюсь к стоящему за спиной асиману. - Но я не знаю, где Ваш кабинет. Могу я попросить Вас об еще одном одолжении? Покажите, где он.
___________________________________
одежда: полушубок, кашемировый свитер, юбка-карандаш, замшевые сапоги
настроение: надежда
состояние: спокойствие

»» 05.03.11 09:29 Обсуждения дальнейшего развития сюжета игры Ночная Столица
_________________

Беззащитная ночь рисует на темном небе яркий узор. Далекие звезды, странно и снисходительно поглядывающие на землю, бесстыдно пялятся на заснеженную дорожку, ведущую к старинному зданию, расположенному в центре столицы. Цепочка следов пересекается дважды, словно сходятся и расходятся чьи-то пути в ужасе, не в силах поверить, принять, отпустить на волю. И ни намека на ясном небе, качающем в своей колыбели радужный ореол луны, на то, что пойдет снег и разрушит неровные линии, сотрет с лица земли, словно и не было их. Город не молчит, не стоит на месте. Где-то вдали гул движения, шорохи ночной жизни, легкие касания ветерка, заигрывающего с сонными ветками. Морозная ночь. Одна из сотен тысяч ночей. Разбитая мощностью воды, рванувшей в не предназначенные для нее ответвления. Потревоженная чужим присутствием тогда, когда его совсем не ждешь. И бесполезно сейчас бить посуду, жечь напропалую все, что попадется под руку, уже ничего не изменить. Когда одна ночь поддается твоему решению, твоему выбору, который делаешь неосознанно, все остальные грозят стать еще хуже.
Правда, все сильнее желание швырнуть чем-нибудь в открытое окно, напомнив о том, что есть же какие-то правила приличия и элементарные нормы поведения. Но где-то внутри все равно понимаю Якоба. Его стремление отомстить непонятно кому должно было во что-то вылиться. Хорошо, что в это. А ведь мимо могла прошествовать сейчас полуголая делегация в мохнатых тапках. Или газетные заголовки пестрели бы завтра сообщениями о ночных безумствах, обернувшихся бесчисленными смертями. Нудные лекции от Фелиции и ее прихвостней уже поперек горла сидят. Двуличность общих собраний настолько опротивела, что однажды игнор будет слишком явным, слишком оскорбительным. По той простой причине, что терпение ни у кого не резиновое. И кто бы удосужился сказать об этом еще одной фэйри, с легкостью огибающей заслоны и затворы, будто не видит их. Играючи так. Ненавязчиво, но очень ощутимо. Интересно, во что бы превратился этот фарс, не реши Якоб развлечь себя и половину резиденции таким образом?
Театр меняет свою территориальную расположенность и переезжает туда, где раньше жили тени. Развешены белые тряпки, в полумраке утоплены зрители. На губах все еще стынет ее прикосновение, холодное и бесчувственное. Словно тень коснулась мимоходом. Бестелесная, сотканная из тумана, одинокая и настойчивая. Но закручивающая внутри пожароопасную смесь из раздражения, любопытства, усталости и юношеской склонности к экспериментам и безумствам. Сзади глухо заворчал мотор брошенной у входа машины, заведенный кем-то из адептов с целью отогнать на место. Она слишком долго решала, чего именно хочет. Не ключи, нет? Чего не бежишь сломя голову за тем, что тебе необходимо, как кровь? Не бросаешь в лицо с легкостью мелкой щебенкой острые слова? Откуда это уважение, которое чуть больше двенадцати часов назад насмешливо откланялось и не обещало вернуться? Ты то рискуешь на грани, то прячешься в тень. И без разницы чья это тень, лишь бы укрыться, даже если мгновение назад мечтала лишь об одном - причинить как можно больше вреда.
Оцепенело глядя на руку, плененную узкой ладонью, поражаюсь. Казалось бы, что нечем больше удивить, видел столько, что не вместить в тело, не то, что в душу. Но это полудетское, искреннее касание, отдающее сожалением и раскаянием, терпкое в своей безыскусности и гораздо более интригующее, заставляет замереть на долю секунды. Глупо ожидать подвоха, когда перед тобой снимают маску. Маленькая и растерянная, не понимающая, что происходит... Такая ты на самом деле? Подними голову, ужаль. Мне непривычна эта тишина, это тепло, льющееся из ее рук. Заставляет подобраться внутренне. Стоит тебе только приоткрыться немного, как ты кидаешься в омут с головой, стараясь захлопнуть во что бы то ни стало небольшой просвет. И когда уже решаешь толкнуть, открыть посильнее, наплевав на то, что могут шибануть по лбу за беспардонность и наглость, обрывается тонкая ниточка, связующая два решения. Становится неактуальным стучаться в запертые двери. Основатель, как Александр справляется с ними всеми? Чокнуться же можно! Кто так нагло оболгал лигаментиа? Фэриартос им фору дадут в сто очков. Или только одна из них...
Улыбка едва касается губ, когда ощущаю ее смятение и ужас. Не издевательская, не призванная посмеяться и унизить, нет, это ты любишь играть эту партию, фэйри. Просто чуткая излучина, дань уважению за сделанный выбор. Она занимает собой весь проем, не открытый во всю ширину. Подойдя ближе, отвечаю на горящее на ладони прикосновение, перевернув ее руку и коснувшись губами мимолетно запястья. А затем сжимаю талию, вновь утопая пальцами в меху, так знакомо, так чревато, и вношу в холл. Ну, не толкать же в самом деле... Поставив на пол, еле слышно вздыхаю. Для самого себя. И вновь беру за руку, выполняя последнюю просьбу и отпустив лишь тогда, когда двери кабинета открываю, пропуская ее вперед. В отблесках пламени камина углы теряются, четкость предметов стирается, оставляя лишь размытые очертания. Но на столе вполне очевидно поблескивает связка ключей. Прикрываю дверь, немного устало прислоняясь к ней спиной, и жду. Запах тины еще ощутимее в помещении, заставляет поморщиться, недовольно изогнуть губы.
- Твои ключи, тебя никто не тронул, чувствуй себя, как дома, синьорина, - отвечать язвительностью на ее вчерашнее приглашение нет желания, как и играть роль бездушного болванчика, способного только огрызаться и рявкать. - Хочешь чего-нибудь?

__________________
Одежда: когда-то бывшая черной рубашка, черные брюки, разорванные на колене
Настроение: заинтересованность и некоторая растерянность
Состояние: усталость

»» 10.03.11 19:04 Обсуждения дальнейшего развития сюжета игры Ночная Столица
_________________

Как-то все странно. Непривычно, нелогично, неожиданно. Следуя руке, покорно иду за магистром вглубь резиденции пироманов. Как же все-таки реальность сейчас похожа на палитру художника - безумное смешение красок, различных по цвету и форме, которые потом, повинуясь руке мастера, сложатся в целостную картину. В кабинете полумрак. Потрескивают дрова в камине, пожираемые огнем, алеют гобелены на стенах, молча свидетельствуя о величии клана. Чужого клана. Подойдя к столу, забираю ключи, равнодушно рассматривая матово мерцающий на ладони металл. Тихо и на удивление уютно. Простота усыпляет бдительность. Словно не к асиманам в гости я зашла, а к друзьям. И кажется, что нет ничего естественней, чем сбросить полушубок и, вольно расположившись на одном из диванов, легко и непринужденно начать беседу ни о чем, лениво потягивая теплую кровь из тонкостенного бокала. Внимательно слушать собеседника, ловя на лице мгновенно исчезающие отпечатки эмоций. Говорить всякий вздор, получая усмешку в ответ, тянуть замерзшие пальцы к наполненным углями треножникам и жмуриться на огонь. Так просто и так невозможно. Мы не друзья, и в гости я зашла не ради приятной компании. Трясти как в детстве головой, чтобы отогнать ненужные мысли мне давно уже не требуется, как и изображать что-то, чтобы уйти, тоже. Вчерашняя наглядная демонстрация убедила в нелепости подобной позиции.

Странно все же, что меня пустили внутрь, в святая святых, гораздо проще было попросить кого-нибудь из адептов принести мне эти несчастные ключи. И в связи с каким умозаключением принято это решение - мне не ведомо. Не считают угрозой показывать жалкой фэри внутреннюю жизнь клана или уверены, что не могу увидеть что-то важное? Те же тхорнисхи были на этот счет более щепетильны, даже обращаясь в разы хуже. Там была своя игра, навязанная мне Дарэлом, здесь ничего подобного и в помине нет. Но это знаю я, не Амир. И как относиться к таким нюансам, решить пока не могу.
Удивительный народ эти арабы. Казалось, каждый чайлд наслышан об ужасном характере магистра, и тем не менее уже вторую ночь подряд я в себя не могу придти от сюрпризов, что он преподносит. Откуда такая эксцентричность? Следствие многовековой скуки? И как тогда соотносится она с пытливым умом ученого, который всегда может придумать, как себя развлечь? С удивлением понимаю, что мне интересно. По-настоящему. Не так, как вчера на улице. Понять, ухватить суть, не нагло сунуть нос, а сложить воедино все кусочки мозаики, чтоб суметь оценить получившееся.

- Нет, благодарю, - не задумываясь отклоняю я вежливое предложение, подходя к нему ближе. - Вы устали и Вам нужен отдых, транжирить в этом случае Ваше время - грубость с моей стороны. Развлечь Вас приятной беседой я не могу, так как действительно не имею ни малейшего понятия о том, что может интересовать старейшину огненного клана. Так что мне и правда пора.
И мне не знакома эта женщина, только что оставившая невесомый благодарный поцелуй на Вашей щеке, - эхом раздается в голове внутренний голос, когда я берусь за дверную ручку его кабинета. Пора уже ехать домой и найти наконец Словена, выбираться на улицу в одиночку - просто безумие.
_____________________________
одежда: полушубок, кашемировый свитер, юбка-карандаш, замшевые сапоги
настроение: решительность
состояние: спокойствие

»» 14.03.11 21:10 Обсуждения дальнейшего развития сюжета игры Ночная Столица
_________________

Усталость копится веками. Та легкая немощь, что преследует нас на протяжении жизни, лишь слабое отражение настоящей усталости. Той, от которой нет спасения, нет укрытия, нет лекарства. Та, которая становится началом конца. Спасибо, фэйри, но тебе пока рано меня хоронить. Как бы все не выглядело со стороны, тебе пора уже научиться не делать таких явных промахов. Не суди. Неужели даже эту элементарную истину тебе приходится объяснять? Лев не будет прикидываться немощным и обессилевшим, чтобы добыча покрупнее и получше сама пошла к нему в лапы. Он хищник, охотник. Жестокий и безжалостный в своей охоте. Честный и гордый. Он не приемлет обмана и слабости. Но есть сотни видов, гораздо чаще встречающихся среди киндрэт, которые живут ложью. Пудрят тебе мозги, застят взгляд, заставляя забыть, что есть на самом деле и видеть лишь угодную им картинку. Ты пойдешь, очарованная, на свет пламени, а оно не горит, не жжет. Хорошо, скажешь? Пламя обязано гореть. Это его суть, его природа, его назначение, выдуманное твоим Провидением. Все остальное - обман. Пустышка. Шуршащая обертка. Только никто не будет дожидаться, пока по твоему лицу разольется детское разочарование, чтобы утешить и дать настоящие сладости. В одночасье переломят хребет. Каждый выживает так, как может. Не суди меня по тому, что ты успела увидеть и узнать. Если у тебя имеется маска, то почему ее не может быть у меня? Почему спектакль, разыгранный в два действия, должен стать единственной правдой?
Как легко ты решила, что льстящее тебе и есть настоящее. Как легко отступаешь с выбранного пути. Ты расслабилась, перестала ожидать подвоха, подогнула коготки, погладив бархатными подушечками жесткую щетину. Выводы, сделанные тобой, все до одного ошибочные. Только оказавшись в сотне километров отсюда, ты можешь перевести дыхание. Не сейчас. Как легко ты подбираешь нужные по-твоему слова в любой ситуации, так легко ты должна отразить любое нападение. То настоящее, что выглядывало иногда пугливо за тщательно выстроенной привычкой жить, интриговало и манило к себе. Хотелось развернуть в полную мощь, рассмотреть поближе, убедиться, что не ошибся в который раз за свою долгую жизнь. Для ученого ошибки не означают неудачу, лишь еще одно препятствие на пути к достижению цели. Они раззадоривают, заставляют собраться, бросить все силы, уставшие, потерявшие интерес, ради одного только результата. И пусть он не нужен будет никому на земле, ты знаешь, что это смысл твоей жизни. Для человека ошибки становятся непреодолимыми преградами, ударами судьбы, попытками оправдать свою слабость, жалость и бездействие. Обжегшись на молоке, дуют на воду, говорит мудрость времен. Они не видели воистину мудрые времена. Чем являются ошибки для киндрэт, фэйри? Поймешь сама. Няньки тебе ни к чему.
Время течет медленно, напевно. Минутные стрелки отсчитывают короткие часы, превращая их в столетия. А затем стирают из памяти. В чем смысл течения времени, если оно уходит бесследно? И только в мелких трещинах мироздания отпечатки босых ног говорят поколениям, что была жизнь. Текло время. Пело. Пело человеческими голосами, уносящимися вдаль, теряющимися в разноголосье, затихающими на стрелках часов, мерно и непоколебимо отсчитывающими раз и навсегда заведенный порядок. Ночь должна сменять день, а затем вновь уступать ему право. Затаиться на другой стороне, выжидая, когда снова придет ее черед, чтобы развернуть крылья во всем величии, обнимая мир, челом повернувшись к жизни. Мы переступили границу времени, но все также ждем своей очереди, прячась на другой стороне с приходом света, таясь в объятиях ночи, вскормившей нас, отвечая ей преданностью и болезненной любовью. Но даже время имеет свойство останавливаться. Тягуче зависнуть прямо посреди комнаты, колеблясь пугливой дымкой, зябко раскачиваясь, готовое упорхнуть от одного неосторожного движения. И мне не жаль. Прости, синьорина, мне тебя не жаль.
Минутная стрелка вновь начинает свое движение, дрогнув, словно не веря, что могла остановиться, пытаясь догнать растянувшееся мгновение, когда моя ладонь ложится на ее руку, обхватившую ручку двери, но не решающуюся повернуть. Ты повернула в самом конце, чтобы начать сначала. В полумраке кабинета ее глаза темными, бездонными кажутся, отражая неровное пламя, падающее в их глубину. Отвечу на честность честностью, но не надейся, что тебе это пойдет на пользу. Развенчивать ее устоявшиеся догматы уже почти надоело и если бы не череда белых и черных полос той, которую, она заперла глубоко в себе, это мышиное полчище уже давно пошло бы своей дорогой, не путаясь под ногами. Она и так стоит слишком близко, наивно доверившись усталости, написанной на лице и совершенно забыв, что нам не нужно много времени для восстановления до той степени, когда уже не валишься с ног, чтобы подходить ближе, но я приближаюсь всего на несколько сантиметров. Ты все никак не можешь отпустить жизнь, которая просыпалась с восходом солнца, фэйри. А ведь с ним все эльфы покидают леса, стремясь в родные пенаты. Мое лицо рядом с ее лицом. Не касаясь, не лаская, ощутимо рядом. И если сказать хоть слово, то губы коснутся ее губ.
- Тебе пора и ты вполне можешь идти, ведь ничего здесь не забыла. Только когда в следующий раз твоя обочина опять станет такой непривлекательной, то ты уже знаешь, куда могла бы прийти. И тебе не нужно будет что-то просить, рух альби.
Говорю это на арабском, воспользовавшись одним заклинанием, которое было написано на языке, считавшимся мертвым уже в те времена, которые принято считать мертвыми сейчас. Она понимает все, кроме своего прозвища, каждое слово, ложащееся на губы рассыпчатым зноем. Да, ты усвоила один урок, но с треском провалила второй. Не защитывается.
Чуть отстранившись, нажимаю на ручку двери вместе с ее рукой, чтобы приоткрыть.
- Я провожу тебя. До выхода, не бойся, - чуть искривляет губы усмешка.

_______________
Одежда: когда-то бывшая черной рубашка, черные брюки, разорванные на колене
Настроение: заинтересованность и ирония
Состояние: усталость
_________________

Он раз за разом переходит тонкую границу между игрой и реальностью. Забавляется, швыряя мне в лицо мои же ошибки и промахи. Но губы все же ласкают, но сказанное все же манит, обещанием почти невозможным, предположением почти нереальным, и словно не замечает того, что ловко вплетенная издевка оставляет за собой широкую надорванную полосу. Ты мастер ударять по живому, магистр. Нельзя не отдать тебе должное.
Самообладание - тонкая струна, если дернуть слишком сильно, может оборваться. Если целенаправленно рвать раз за разом, лопнет еще быстрее. Так и мое. Все смывает приливной волной ярости. Взрывной ненавистный итальянский темперамент, когда уже не важны последствия и не пугают обстоятельства. Есть только ты и твое бешенство. К Основателю твои игры, магистр! Хочешь посмотреть, что там, куда не пускают? Отлично, я покажу, не забудь потом сплюнуть от отвращения. Самоуверенности тебе не занимать. Протягиваешь голодной крохе сдобную булку, рассчитывая, что она с жадностью ее ухватит? А ты в курсе, что того, кто долго голодал, нужно кормить малыми порциями, иначе он умрет от обилия пищи? И то, что желалось больше всего, станет хуже яда?
Потряхивает от злости настолько сильно, что рука, под накрывшей ее сверху ладонью, начинает ощутимо дрожать. Приступы ярости не входят в специфику клана, я никогда не смогу передать очарования бури, но и цель у меня иная. К Основателю все постановки, хотел правды - получай. Разворачиваясь лицом к магистру, подаюсь вперед, на чистом рефлексе заставляя его отступить и снова облокотиться спиной о дверь. Смотри мне в глаза, асиман, не каждый день увидишь взбешенного мотылька, наслаждайся зрелищем.
- Чего ради? - злым шипением сквозь стиснутые зубы выходит у меня. - Чего ради этот цирк? У старейшины Знающих нет других дел, как убивать время на незванных гостей? Или это как раз то, что он называет приятным времяпрепровождением?
Двинуться еще ближе, упираясь грудью в его грудь и ядовито завершить начатое.
- А может все дело в том, что магистр тоже мужчина, и как бы он не отрицал, но то, что было предложено многим, влечет и его? В этом причина, Амир? Так сильно ранит арабскую гордость асиман, попавший под очарование фэри? Или мужчина под власть женщины?
Пальцы захватывают в горсть ткань рубашки, рвут ворот, оголяя смугловатую кожу, подушечки скользят ниже, туда, где ощутимей удары сердца. Готов быть до конца откровенным?
Знаю, что хожу уже не по лезвию, я только что положила голову под топор и жду, когда лезвие со свистом ухнет с высоты. Только все равно, теперь все равно. Если уж навязываешь мне свои правила игры, магистр, то будь готов следовать им сам.
______________________________
одежда: полушубок, кашемировый свитер, юбка-карандаш, замшевые сапоги
настроение: ярость
состояние: бесконтрольное
_________________

Горячечной волной смывает все, когда-то бывшее светлым, теплым, живым. На выжженом пустыре нет и намека на пробивающиеся упрямые ростки, стремящиеся к солнцу. Маленький мир в руках заигравшегося ребенка трескается и рассыпается на куски. А внутри хрустального шара ничего. Лишь липкая лужица и острые осколки. Вот и вся правда. С тем лишь отличием, что увиденная глазами ребенка. А что может воспринять светлый детский разум, не замутненный ненужной информацией, не забитый под завязку глупыми нормами и правилами? Только то, что все вокруг обман. Колеблется вера, бегут трещины по запеченной земле, разрывая камень, руша нерушимое. Перевязываются раны грязными лоскутами, смешивается кровь с пылью дорог, растираются ноги в изнурительном странствии, а ты идешь. Ищешь. Ради того, чтобы искать, а не найти. Встречаешь маковые рассветы пересохшими губами, впитывая кожей росу, щуришься от радуги, перешившей небо, изломавшей свод, раздвоившейся в каплях. И снова бредешь в звенящем от зноя воздухе, теряя вдали миражи.
О, женщины, как высоко вы поднялись с легкой руки мужчин, паря в бархате дымчатого сумеречного неба и не замечая, что тонкие ниточки удерживают вас от того, чтобы переступить черту и затеряться в безграничном космосе. Доверяя пустоте, скрывающейся за потемневшей лазурью, не видите того, что не в силах оно обнять, спрятать на своей груди, защитить от раскатов грома. Что рухнете вы с высоты перепуганной стайкой, вымокшие под дождем, которым щедро окатило манящее небо. Рухнете в подставленные ладони, забывая сказать "я скучала", потерявшись в оберегающих вас руках. Только кричать с высоты пронзительными голосами можете, что свободные и можете сами решать, чего хотите. А как только решение принять нужно, так сразу прячете лицо, справедливо полагая, что нападение - лучшая защита. Определись, от кого ты бежишь, от кого защищаться тебе нужно, кто для тебя настоящая угроза, кто твои руки ломает, заставляя запрокинуть голову для укусов, с кем ты борешься, любительница Сервантеса и не живешь ли по давно написанному сценарию, где Санчо Панса лишь твое отражение в зеркале, а не верный оруженосец.
Закипает внутри неконтролируемая ярость, та, которой оправдывают бесчинства и жестокость исторических баталий. Сам толкал, сам подводил к тому, чтобы так тщательно сдерживаемая сущность выбралась на волю, но слишком режет напор. И нужно отдать ей должное, когда в глазах менялись отголоски чувств, она не сразу решилась, отодвигая какой-то другой вариант, безжалостно тесня то, что рвало ей душу на клочки. Замирают на ее губах мои слова, сплетенные с заклинанием, проникающие через тонкую кожу, шумящие внутри. Первоначальная злость, кружащая голову улетучивается, освобождая место веселью. Рассмеяться ей в лицо, все равно, что плюнуть. Но так пьянит обретенная легкость, что лучше не давать повода снова закипеть крови в жилах, которая ненадолго умолкла в ушах, отступив от края, готовая хлынуть в любой момент сметающим все на своем пути потоком. Разжимаются пальцы, скрючившиеся в яростном порыве, готовые разорвать, причинить боль, выжечь на ней отметины, чтобы не забыла никогда. Голова наклоняется набок, прислушиваясь к треску рвущейся ткани. Хочешь? Точно решила, что именно этого хочешь? Подумай, фэйри, еще раз. Устремись в небо, дотянись до звезды, своим сиянием кружащей тебе голову, только беги отсюда. Второй раз твоя хрупкость тебя не спасет. Хрустнет, как хрустальный шар в руках глупого ребенка. Только он зальется слезами и побежит к маме искать утешения, а я нет. И склеивать не буду, уродуя тебя дорожками-шрамами, разбежавшимися, как пути неопределившегося.
Расстановка сил меняется в одно мгновение. Не успевает еще затихнуть звук удара кулаков о дверь, как ее спина встречается с твердой поверхностью, выбивая дух на долю секунды.
- Под властью женщины? - неприкрытой издевкой звучит мой голос. - Давай, я покажу тебе, что такое власть. Ты ведь умеешь рисовать, фэйри? Смотри внимательно.
Достаточно рвануть одной рукой, чтобы разлетелись в разные стороны полы полушубка, бесящего меня еще со вчерашнего утра, а сам он успокоился темным контуром в углу. Поползли огненные змейки по швам свитера, заставляя рукава соскользнуть с гладкой кожи. Сплетаются яркие тела в немыслимые узоры, не обжигая нежную обнаженную плоть. Головка одной золотой змейки поднимается, заглядывая в глаза, исследуя языком раскалившийся воздух, ожидая приказа. Обвивают ее руки живые браслеты, готовые ужалить по одному только слову. Осторожно скольжу кончиком пальца от ее плеча, встречаясь с затаившимися гибкими телами, прокладывая дорогу вкрадчивому шепоту крови, оказавшейся в непосредственной близости от огня. Огня, который вопреки привычному ходу вещей, не жжет, не кусает. Стоило чуть надавить ногтем на бледную кожу, как язычок пламени скользнул следом, заставляя ее вздрогнуть. Губы тут же, жалея, коснулись небольшого ожога, чуть подув на покрасневшую кожу. А тонкие тела юркнули маленькими ящерками за разорванный ворот рубашки и исчезли.
Слишком близкое расстояние для того, чтобы говорить в полный голос. Потому лишь вкрадчивый шепот касается поверхности кожи, излечивая и волнуя. У тебя не хватает смелости довести до конца начатое. Стоит ли продолжать подталкивать?
- Что ты хотела узнать, фэйри? Запомни раз и навсегда, я сам решаю, как, когда и на что тратить свое время. Даже если у меня есть другие дела, я найду время на то, что мне кажется более... интересным в этот момент. Не принижай себя, уверяя, что ты не сможешь развлечь меня беседой. Ты ведь даже не пробовала. Избрала себе святой миссией обязательно сражаться, а мир не так далеко, как кажется. Я не заставлял тебя кидаться на амбразуры, ты сама настроила укреплений, которые теперь пытаешься разрушить. Не вини меня в том, что мои слова звучат отголоском твоих мыслей. Я не читаю в твоей голове, не выворачиваю тебя наизнанку, ты сама с готовностью делаешь это, перекладывая на меня ответственность. Ведь это так легко - прицепиться к жалящим словам, спрятаться в раковину и жалеть себя, убеждая себя же в том, что это не так на самом деле, что это жестокий и беспринципный мужчина из слабости перед красивой женщиной издевается над ней. Обижает.
Волосы на виске шевелились под дуновением, и я легонько убираю их за ухо. Не преминув погладить скулу.
- А что делаешь в этот момент ты? Ты распаляешь пламя изо всех своих сил, чтобы потом с чистой совестью сказать, что он тиран, скрывающий свою слабость передо мной. Ты кидаешь в лицо тому, кто заведомо сильнее тебя, слова, за которые можно убить. Ты пробуешь на прочность то, что в принципе прочности не имеет согласно физическим характеристикам. Достаточно? Или мне продолжать?
Задумчиво изучая ее лицо, неспешно скольжу взглядом по тонким чертам. Тишину разрывает лишь дыхание двоих, оказавшихся слишком близко друг к другу. И внезапно приходит понимание того, как сильно обидел ее утром, хотя не преследовал этого.
- Все дело в том, рух альби, что магистру глубоко наплевать на то, что было предложено другим. То, что может быть предложено ему, никто не видел. Не это ранит мою гордость, тебе ни к чему знать, что именно наносит удары. Ты - женщина, а женщина должна склонить голову перед мужчиной. Не потому что она слабее, потому что она настоящая женщина. И тогда уже мужчина будет просить. Ты смелая настолько, чтобы танцевать на раскаленных углях, но стоит пламени взвиться в небо, как ты прячешься. Ты не десерт, Паула. Ты то, что не режут ножом и во что не впиваются зубами.
Отступаю на шаг, чтобы дать ей выбор.
- Что для тебя сложнее, фэйри, правда или тонкая игра филигранной лжи?
И остается добавить лишь одно... Что я никогда не соглашусь на то, что ты делаешь из упрямства и самопожертвования. Подачки не нужны. Лучше сдохнуть на твоей обочине от голода.

_______________
Одежда: когда-то бывшая черной рубашка, черные брюки, разорванные на колене, рубашка теперь тоже разорванная
Настроение: колеблющееся на краю
Состояние: только прочерки
_________________

Ну почему, почему, дьявол забери, каждый раз из меня словно вышибает дух и я все с такой же жадностью продолжаю наблюдать, как опасно близко подхожу к запретной черте? Почему вместо того, чтобы шарахнуться от ужаса в сторону, могу лишь завороженно смотреть, как вышагивают ноги по краю? Неужели все утверждения, что не склоняюсь к суициду, лишь вранье самой себе? Когда ты перестанешь играть с собственной жизнью, словно капризное дитя, которому другие развлечения давно надоели? Неоправданный, никчемный, никому не нужный риск, но до того пряно-острый, тягуче-насыщенный, что поневоле смакуешь на языке его вкус.
Провожаю взглядом очередной испорченный полушубок, вздрагивая, когда замечаю ползущие по коже огоньки пламени. Я бы оценила красоту, если бы все это происходило не со мной. Сумасшедшим ритмом несется по венам кровь, ударяя в голову, замутняя сознание, и снова не могу сдержать дрожь, когда прикосновение губ обжигает там, где только что жег огонь. Шепот усыпляет, убаюкивает страх. Напрасно. Чужие пальцы отводят от лица прядь, гладят скулу, заставляя снова инстинктивно сжаться в комок, и я уже не понимаю, отталкивает прикосновение или подсознательно желалось.
Нет, магистр, ты не прав и пламя раздувалось вовсе не для того, чтобы потом с чистой совестью перекладывать свою вину на него. Есть в нас что-то от язычников, где-то на генетическом уровне, тебе лучше это знать. Огонь это не только хаос и разрушение, он еще и жизнь, обещание нового дня, дарующий свет надежды, тепло и уют. В каждом спит память предков, как знать, может у одной фэри она вчера ненадолго проснулась? Только я лучше язык себе откушу, чем признаюсь в этом тебе. Ты веришь, что он должен пугать, оставлю тебе твои заблуждения.
Ожидала ли я такой реакции? Разумеется. Более чем. Я была к ней готова. С толку сбило другое - его слова. Все равно, что в поединке на твой удар противник поднимает забрало, давая заглянуть в лицо, открывается, вместо того, чтобы защищаться. И тем сложнее оторвать взгляд, перестать ловить в глазах оттенки эмоций. Невозможно, потому что завораживает. Подкупает откровенность, несмотря на то, что ножами режет. Не подвела меня вчера интуиция, когда советовала избегать центра Столицы, нужно было прислушаться еще тогда, сейчас уже поздно. Все сильней я качусь вниз по наклонной и остановиться возможности нет. И желания тоже.
- Ложь привычней, - отвечаю я на его вопрос, словно в омут с головой ныряю. - А привычки всегда кажутся проще. Я пробовала на прочность лишь то, что ты мне позволял, и пламя раздувала с твоего молчаливого согласия, Амир. Ты мог бы очертить границу сразу, но почему-то предпочел игру. И нет... ответственность я на тебя не перекладывала... - губы кривит улыбка, когда я признаю, - ...ну разве что немного. На войне все средства хороши, кажется так говорят? Ведь ты же не ждал от меня честной игры, когда жульничал сам?
Страшен только первый шаг по тонкому льду. Действительно непривычно не прятаться за иллюзиями и масками, только уже не пугает. То, что открывается, из материала покрепче, чем раскрашенный картон. Легкий озноб проходится по коже и я скрещиваю обнаженные руки на груди, насмешливо оглядывая собственную обоженную одежду. Просто чудесно, второй по счету полушубок, и как прикажете с этим быть? Просить взамен пальто магистра?
Что-то шальное крутится в голове, когда я ловлю взгляд черных глаз и интересуюсь.
- Как переводится "рух альби", магистр?
Вряд ли я услышу что-то хуже, чем то, что уже слышала.
____________________________
одежда: полусожженный свитер, юбка-карандаш, замшевые сапоги
настроение: потерянное
состояние: легкий ожог на коже

»» 21.03.11 17:21 Обсуждения дальнейшего развития сюжета игры Ночная Столица
_________________

Шумит внизу плененный отвесными ущельями горный поток. И нет ему выхода, нет свободы, несется он бурным течением, жадно ухватывая по пути зазевавшиеся коряги, отколовшиеся камни и обессилевшие туши животных, но стремится всегда вперед, найти что-то одному ему известное у горизонта. А горизонт лишь линия, за которой снова расчерчивает, пересекает небесную твердь, коснувшуюся земли все тот же горизонт. И ни конца ему, ни края не видно, за ним свобода, за ним падут оковы, удерживающие мощь в своих каменных объятиях, но обмануть его невозможно. И нет спасения от вечного замкнутого круга, смысл движения в котором - в дарованной свободе обрести ее. Что за блага такие, когда самый бурный, самый сильный, самый живой поток становится узником своего предназначения? В то время, как тонкий лесной ручеек весело журчит среди буйной зелени. Теряется иногда в сплетениях низко склонившихся ветвей, выныривая к свету в самых неожиданных местах. Никого не губит, никого не топит, живет себе легкомысленным путником, исследующим пути-дорожки, пересыхает на солнечных полянах, чтобы в дождь напиться косыми струями, утаить в опавших листьях капли влаги и вновь зажурчать лесной мелодией, разгуливая по земле. Канет он к подземным водам, устремится, не видя солнца, через пласты, чтобы раствориться в океане, став частью великого. Маленький, беспомощный ручеек. Который не знает, как бьется в бессилии о каменные стены горная река, обрывая сухожилия и оставаясь.
Цыганский табор на границе маленьких государств развел огонь летней ночью. Звезды видели радость босоногих людей, дым от жарившегося мяса устремлялся ввысь, привнося в холодное мерцание привкус жизни. Плясали простоволосые женщины, ударяя в бубны и звеня украшениями, кружились возле огня, надрывно пели глубокими голосами женщины с проседью в смоляных прядях и замирал табор, вбирая каждый звук, каждое слово, звучавшее мудростью, вечностью, бесконечностью. Поблескивали острые лезвия ножей, наточенных не для добрых дел, в языках взметающегося вверх пламени, кипела в котлах вода, шипели угли, поймавшие нахальные капли, бурлившие через край. Вечные странники. Нет им пристанища, нет у них крыши над головой, кроме небосклона, приветливо подмигивающего им народившимся месяцем, ничто не держит их на клочке земли, который покидают они без сожаления, устремляясь к горизонту. Только не ищут они свободы, она бурлит в них вольной кровью, впитавшейся с молоком матери правдой, только им одним известной памятью веков. Но старательно тушат они костры, запаленные с вечера, уважительно относясь к огню, который способен согреть до костей, жадно обсасывая расползающуюся под ласками плоть.
И пеший путник воспринимается ими угрозой их шумному покою. В простоте своего быта, запятнанности своих помыслов, вольном стремлении их тел читается настороженность. Угрюмая, резкая перемена. Не слышны детские голоса, умолкли поющие женщины, все больше отблесков ловят обнаженные клинки. А он во фляге принес ключевой воды. Но не смягчает черты лица улыбка, высокие скулы подчеркивают пронзительность темных глаз и обманчиво мягкий голос не застит глаза тем, кто знает. Знает, что сегодняшняя ночь отберет воздух у кого-то из них. Что застынет на губах удивленный возглас, а в пустых глазах навечно обретет покой затухающий к утру огонь. Свидетель безмолвный, горячий сторонник. Исчезнет с рассветом пришлый незнакомец, не услышав стелящихся вслед тоскливых песен. Обратятся в пепел слезы. Погаснет на небе последняя звезда, возвещая о наступлении нового дня. И табор уйдет по дороге, как уходил всегда. Забывая то, что позади, не ведая грядущего.
Редко когда меня накрывает веселье, но бесхитростная игра с этой девочкой выжигает улыбку на лице, постепенно переходящую в смех, вторящий ее словам. Качая головой, гашу улыбку, все настойчивее ползущую по лицу от ее убежденности в собственной правоте. А ведь и половины не сказала, что-то там уложила по полочкам в своей голове и промолчала. Гораздо более интересные вещи посчитала неважными. И лишь наблюдая за ее взглядом, осматривающим испорченные вещи, хмурюсь. Конечно, она сама выводила меня из себя всеми доступными ей способами, но это не умаляет ответственности. В резиденции кроме пальто, нескольких кожаных курток и мантий ей предложить нечего. Опасаюсь, что у всех здесь обитающих тот же джентльменский набор. С небольшим расхождением в размерах. В любом случае, на ней все будет выглядеть монашеской рясой. Размышления прерывает ее вопрос и первоначальное удивление сменяется вновь веселым блеском в глазах.
- Отличная попытка, фэйри. Ты хочешь знать все и сразу. Неужели мало уже произнесенного? Сама ты продолжаешь закрываться на все замки. Но "рух альби" - это восточное понятие, далекое от твоей культуры, и чтобы его почувствовать, необходимо чем-то пожертвовать. Как насчет времени? Уделишь мне немного времени или все еще боишься?
Вряд ли я сейчас думаю о том, что делаю. Но исходя из всего, что произошло за эти две ночи и один день, когда привычный ход вещей канул в Лету и нет никаких гарантий, что можно что-то изменить в скором времени, меня уже мало удивляет безалаберность моих же поступков. Такое ощущение, что кто-то поменял нас местами и теперь я уже сомневаюсь во всем, что знал раньше.
- И еще... Ты растоптала границу, которая была очерчена. Предпочла сделать вид, что не заметила. И не нужно сейчас спорить со мной. Ты и сама это знаешь. Тебе ничего не позволяли, ни на что не соглашались и, заметь, войны не объявляли. Не кажется ли тебе странным, что ты воюешь сама с собой, потому что я всего лишь с трибун наблюдаю? Ты хоть представляешь себе, что такое война? Будь честна хотя бы сама с собой, некоторые привычки имеют свойство выходить боком. И, поверь, я не жульничал с тобой ни разу.
Внимательный взгляд на ее защитную позу, принятую практически безотчетно. Закрывается, запирается, прячется.
- Что ты решила... рух альби? - делаю ударение на последних словах.

»» 24.03.11 11:18 Обсуждения дальнейшего развития сюжета игры Ночная Столица
_________________

О, Основатель... Хочется попристальней взглянуть в лицо магистру, просто чтобы убедиться действительно ли он верит в то, что сказал. Как-то не вяжется в голове в стройный логический ряд фэри, безнаказанно топчущая асиманскую границу. Ведь если быть честной с самой собой до конца, то, кроме кружащих голову вспышек ярости, практически ничего из богатого пироманского арсенала я не увидала. А могла бы и очень легко. Так почему ты не убил меня, огнепоклонник, когда с легкостью мог это сделать в любой из таких удобных и подходящих моментов? Почему сдержался, почему тратишь время? Действительно так интересно развенчивать мифы капризной девчонки, или дело не в этом и ты вовсе не потому раз за разом утыкаешь ее собственными промахами?
Madonna, кому я вру? Опять себе, настойчиво уверяя, что не вижу того, что раз за разом протягивают мне на раскрытых ладонях? Не вижу, не знаю, не понимаю... Вранье! Все, до последнего знака. Случайно упала на секунды маска, обнажая спрятанные черты, и теперь уже не так просто будет убедить в иллюзорности увиденного. Что делать с этим знанием тоже сказать не берусь, уж очень глубоко въелся страх, так, что хочется убежать. Но не бегу, прячусь за фантиками, убеждая себя и других, что они и есть истинная правда, истинная жизнь. Развешиваю сигнальные флажки на границах и из себя выхожу, когда кто-то забирается за них. Просто разорвать готова, но не признаться. Потому что ложь действительно привычнее, безопаснее, хоть и ранит, но не так, как правда. И глупо спорить с тем, с чем только что молчаливо согласилась. Со всем, кроме одного.
Мужчины... До чего же иногда их утверждения отдают наивностью, даже у самых умудренных, даже у очень опытных, повидавших за бесконечное число лет казалось бы все... Сила не всегда власть, магистр. Ты не влезешь грязным сапогом туда, где даже легкое прикосновение может разрушить все. И чего в таком случае будет стоить твоя власть, если разобьет то, что ты стремился заполучить? Утечет, как песок сквозь пальцы.
- Война войне рознь, - пожимаю я плечами. - Давно ли ты перестал воевать с собственными ветряными мельницами? Ведь если никто этого не видит, то это еще не означает, что оно в принципе не существует...
Если скажешь, что всегда спишь спокойно днями, не терзаемый никакими тайными страхами или воспоминаниями, я в лицо назову тебя лжецом. Они есть у каждого, тем более у киндрэт с таким богатым багажом прошлого за плечами. Не могут не быть.
- Ты правда считаешь, что власть это сила? Иногда власть принимает странные формы, позволь я покажу, магистр.
Я не рискую использовать всю доступную мне магию, потому что даже предположить не могу, на что "Очарование" подвигнет непредсказуемого пиромана, для последних двух суток сюрпризов итак хватает. Лишь малая часть его начинает струиться в воздухе, ненавязчиво расцвечивая обстановку, смягчая тени в углах, утишая треск пламени в камине до полусонного бормотания. Подхожу ближе, забирая в ладони его лицо. Кончики пальцев скользят по коже, поглаживая резкие черты, проходятся по контуру губ, зарываются в волосы, перебирая жестковатые пряди. Щека осторожно касается щеки, еще не ласка, всего лишь намек. Призрачная близость, настоящая, без игры.
- Это тоже власть, иная, отличная от твоей, но власть. Я думала она тебе знакома.
Разрушаю, развеиваю чары, ведь все, что хотела, я уже сказала. Отхожу в сторону, протягивая пальцы к треножнику с углями. Мне холодно, и дело не в том, что свитер мой полусъеден огнем, мороз пробирает изнутри, такой, который не согреть теплом.
- Время... - улыбка тенью скользит по лицу и пропадает. - А много ли нужно времени на одно восточное понятие, Амир? Если нет, то я самый благодарный слушатель, который у тебя когда-либо был.
Вряд ли меня будут тут задерживать до утра, но со словами все же следует быть осторожней, уж очень не склонен пироман воспринимать тайный подтекст многих фраз, а банальная вежливость и политес все только ухудшают. И любопытство, которое почему-то считают не пороком, накрывает с головой.
____________________________________
одежда: полусожженный свитер, юбка-карандаш, замшевые сапоги
настроение: любопытство и тревога
состояние: легкий ожог на коже
_________________

Барабанит на улице дождь. Промозглость и влага лезут в натопленные жилища, вытесняя собой тепло обжитого быта, поселяясь в сердцах. Как в старой сказке про разбитое зеркало, осколки которого выметали из душ людей все светлое и доброе, впечатывая в вены лютый холод и прозрачные глаза сказочной королевы, только здесь шумит в душе ливень, убаюкивая и нашептывая странные слова. Длинные тугие струи омывают исстрадавшуюся душу, латая, лаская, разглаживая измявшуюся. И если вынуть осколок зеркала из сердца человека, то он выживет. Забудет свою призрачную, бесчувственную, ледяную королеву и заживет прежней жизнью. А без дождя в душе возврата к старому нет. Если вынуть его шепот из тела, то тело опустеет и засохнет, как цветок без воды. Дождь поселяется раз и навсегда, не преследует ночами во сне пригрезившимися бесцветными глазами, не выворачивает кости прикосновением ледяных пальцев, льется по венам прохладной водицей, ручьем по ступеням во время летней грозы, крупными каплями в осенних лужах. А в глазах отражается распахнутое небо, подернутое дымкой стремительно бегущих туч. С дождем в душе ты становишься таким же вольным странником, стремясь вперед в поисках пристанища. В глазах такого же бескрайнего неба.
И кофе с корицей, легкий дымок над чашкой в придорожном кафе, станет обыденностью. Странный аромат вселенской скорби, смешанный с сизым дымком сигареты, со звуком отъезжающего автомобиля, уносящего чужую жизнь в чужое счастье. Недостижимое и от того еще больше непонятное. Как будто в счастье есть покой. Горит под ногами земля, уводя путника в тот край, где ночует солнце, складывая свои лучи, словно веер, с тихим шорохом, но без щелчка. И лишь в одном они созвучны и едины - завтра, когда расправит смятые со сна лучи пробудившееся солнце, на соседней подушке оставит отпечаток тяжелой головы поднявшийся до рассвета странник, спешащий покинуть уютное тепло. Желанное и от того еще более преступное. Ночь за ночью оставляющее у него в душе шорох складываемых лучей, растворяющийся в дождевом потоке. Оттого и грустит одиноко тонкостью флейты сердце, больше всего на свете желая остаться до рассвета и вдохнуть аромат на соседней подушке, который будет преследовать всю оставшуюся жизнь.
Не успеваю удивиться очередному промаху с ее стороны. Лишь где-то внутри отдается сожалением гулко тихий голос. И накрывает с головой волной нового, хорошо забытого старого, размывая ее черты перед глазами. Липнет к лицу дурацкая улыбка при промелькнувшей в голове мысли, что для полного счастья сейчас не хватает буденовки, нахлобученной залихватски, и деревянного коня, раскрашенного под хохлому. Да еще штанишки на подтяжках, отутюженные няней и заштопанные на колене от того, что повис на заборе, удирая от соседской скалки. Хочется стряхнуть оцепенение, оттолкнуть ее от себя, потрясти головой, приходя в себя, сдерживая рвущееся с губ рычание, потому что через два вдоха уже не будешь хотеть убить. И нужно вдохнуть. Один раз. Второй. И тогда понять, что обеими ногами уже в игре. И что от тебя ждут хода, заглядывая в глаза, проверяя, осталось ли ощущение тонких рук на твоем лице, легкого касания пальчика, изучающего губы, которые до этого исследовала губами. Отворачивается, забирая с собой часть подаренного тепла. Протягивая руки, только что путавшие волосы, к безжизненному огню, погашенному ее пониманием власти.
- Ты правда веришь, что огонь - это власть? И что мне нужно было показать тебе, кто сильнее? Ты, создающая красоту, не заметила очевидного? И еще спрашиваешь сколько требуется времени на одно восточное понятие? Вечность, фэйри. Всего лишь вечность.
Шаг за шагом. Крадется тень по стене. Шаг за шагом. Расстояние сокращается, меняется, растворяется в созданной ею атмосфере.
- Тебе никто не говорил, что бывает на войне с такими, как ты, обладающими властью? - руки проходятся по ее оголенной коже, забирая себе сковавший ее холод. Разворачивая, разглядывая, рисуя на ней свой собственный узор. Струясь по коже не прикосновениями - теплыми струями дождя. Заставляя утонуть ее лицо в моих ладонях. Не касаясь взглядом ее взгляда, не давая заглянуть в глаза, пристально следящие за каждым изменением на лице, за нервным подрагиванием, за безмолвно приоткрывшимися губами, за линией скул, за бледностью щек. Отпуская ее лицо, забираюсь под свитер, касаясь осторожно теплой кожи, ответившей напряженно вздрогнувшими мышцами.
- Как думаешь, что мне знакомо? - еле слышно, для нее одной, - Насколько отличается моя власть от твоей?
Пальцы чуть настойчивее сжимаются на теле, затем скользят к позвоночнику и прослеживают путь зародившейся почти понятной мне дрожи. Если огонь для тебя показательное выступление и демонстрация силы, то как ты расценишь это? Слабо улыбнувшись, убираю руки с ее тела. Касаюсь раскрытой ладонью своего лица, где ее щека оставила ощутимый след на моей. Не отпускаю взгляд. Наклонившись к ней, какое-то мгновение ловлю отголосок еле слышного дыхания.
- Я правда считаю, что здесь ни к чему доказывать, что такое власть. Все и без того очевидно.
_________________

Да, тебе нужно было показать, кто сильнее. Да, я не заметила очевидного, о, Основатель, я вообще ничего не вижу! Дальше своего носа так уж точно. Не вижу, не знаю, не понимаю. Да, да, да. Потрясти бы еще головой, наподобие китайского болванчика, для убедительности в ответ на его слова, выдать очередную наивную фразу, доводящую его до бешенства, запереть наглухо двери, занавесить портьерами окна и сидеть дальше в укрытом со всех сторон убежище не поднимая глаз и делать вид, что это все не со мной. И верить, верить изо всех сил, что это так. Да только уже не спрячешься. Противно играть прежнюю роль. Перед тем, кто видел иное, противнее вдвойне. И страшно... Неужели ты не понимаешь, почему ранит правда? Неужели не видишь, как сильно хочется в нее верить? Как думаешь, больно будет ошибиться? Скажи, пожалуйста, скажи, что это совсем не то, что кажется. Что главная моя ошибка эта, а не все остальное. Усмехнись еще раз цинично, убеди в нелепости собственных выводов, растопчи эту веру, не давай мне надеяться, потому что я боюсь.
От ощущения теплых, скользящих по коже пальцев, хочется взвыть. Тоскливым, рвущим изнутри криком. Что ты делаешь? Ты понимаешь, что ты делаешь? Прекрати, пожалуйста, прошу... Что бывает на войне с такими, как я? Они гибнут, не успев достать из ножен меч, опрокинутые в первый же момент, растоптанные почти сразу же, если нет укрывающих их рук. О них забудут в горячке боя или добьют из сострадания, потому что перебитое крыло уже не сможет поднять ввысь. Но кто сказал, что они все равно не будут пытаться взлететь?
Опять не справилась с накатившей волной, захлебнулась, ушла под воду, все ниже, все глубже, ничего не видя за размытым облаком волос. И сил выбираться уже нет, и камнем тянет отяжелевшая одежда, а ноги сводит от холода течения. Устала, надоело, не хочу больше.
Что я вообще делаю здесь? Какую цель преследую, раз за разом пытаясь выбраться из понятий и заблуждений, но в итоге все больше запутываясь, словно в паутине, в чужом мировоззрении. И уже не необходимость задерживает, а... интерес? Взгляд оторвать от глаз напротив невозможно, все равно что гипнотизируют. Боишься пропустить каждую перемену мысли, потому что не можешь позволить себе такой роскоши - что-то упустить.
Не поддался на такие явные провокации, обошел, словно не заметив, неявные. Что это? Гордость? Слишком честен для такого. Интересно, он сам отдает себе отчет, что за последние две ночи в клочья разнес тот образ и мнение, что прочно закрепились за ним среди киндрэт? И сколько бы не делал вид, иному я уже не поверю. Мерзкий характер, да как же. Ты сам сказал, что за слова, брошенные тебе в лицо, можно убить. Только я до сих пор жива. И не было никаких иных причин для того, кроме твоего собственного нежелания, огненный рыцарь. Никто бы не стал поднимать шум из-за одной фэри, и требовать крови бы тоже не стал. Даже Александр. Противно, до чего же противно это понимать, словно песок жевать.
Выбью на камне твои слова и повешу на видное место. Чтобы помнить. Чтобы никогда не забывать, чего может стоить одна случайная встреча, после которой тебе душу вывернули наизнанку и с почти нескрываемым любопытством изучают, словно опытный образец. А ты бьешься, словно в бреду, но вырваться не можешь, да и не знаешь надо ли. И кружит голову так явно ощутимое сумасшествие, сливаются в неистовстве карнавального безумия маски, разноцветными пятнами падая к ногам. Самое время наступить на них ногой, ведь обратная дорога заказана. А то, что казалось очевидным еще вчера, все настойчивей, все бесцеремонней заявляет о себе.
Внимательно глянуть в ответ в черные глаза, показывая, что услышала, поняла, прочувствовала, приняла к сведению и вовсе не потому не отвечаю, что игнорирую провокационный вопрос. Ты и сам знаешь, магистр, такие вопросы не нуждаются в ответах, просто если уж сходить с ума, так последовательно. Мягко, немного хищно улыбнуться, перестав наконец скрывать огонь интереса в глазах, и тихо поинтересоваться.
- Так что означает "рух альби", магистр?

»» 01.04.11 09:21 Обсуждения дальнейшего развития сюжета игры Ночная Столица
_________________

В жизни каждого существа, будь то человек, зверь, вампир или оборотень, неизвестная особь из параллельной реальности бывают моменты, когда сердце сжимается в груди. Есть, конечно, исключения из этого правила, но даже они испытывают это ни с чем не сравнимое ощущение, когда чужая боль, чужая горечь медленно начинает струиться по твоим венам, вытесняя все, что знал до этого, во что верил, на что надеялся. Пусть пройдет даже такое количество лет, которое человеческий разум не в силах понять, очерствеет душа, уставшая распыляться и рваться на части, но никуда не деться от этих ледяных пальцев, сжимающих твое сердце. И любой, кто скажет, что не испытывает это, не знает, не может, просто будет лгать себе самому. Даже если ты последняя на свете скотина, в твоей душе есть ключик, который поворачивается однажды, выбивая почву из-под твоих ног. Будем лицемерить и доказывать обратное? Необъяснимый симбиоз крови и разума живет по своим правилам и ранится самым неожиданным образом.
Казалось бы, что вырвано сердце из груди, заменено жестоким камнем, но голос Мио, его горячее, верное, смелое сердце способны раскрошить камень в пыль и освободить любовь, томящуюся в неволе. Любовь, привязанность, добро – все то, что давно обесценилось и стало смешным, нелепым, грязным. Пока тонкие ладошки не сгребут истерзанные в темнице сердца, не обогреют своим необъятным теплом, не смоют слезами вековой налет, пока робкая улыбка не смягчит твои черты, не отзовется чем-то гулким и давно забытым в душе, глубоко-глубоко. Глубоко настолько, что и не знал, что есть в тебе такая глубина. И все, что ты можешь – это удивленно хватать ртом воздух, рваными клочьями проникающий в легкие, захлебывающиеся от этой новой величины, неизмеримой никакими прогрессиями, затерявшейся когда-то в диспропорциональности, глупого, человеческого стремления к доказательности. Кому теперь нужны эти теоремы, законы тяготения и физико-химические процессы, когда есть это?
Застываешь на месте, боясь спугнуть, поверить. А если пропадет сейчас? Исчезнет в твоей непоколебимости, в твоей извращенной способности открещиваться от чужих эмоций, нечаянно или упрямо пробившимся под щит, ковавшийся тысячелетиями. Каменным изваянием стоишь и мазохистски наслаждаешься этой болью. Разумом понимаешь, что это безумие, что это садизм, что наслаждение должно вызывать тошноту, желание разодрать грудь руками и достать оттуда этот ноющий комок, сжать его в сумасшедшем порыве окровавленными пальцами, швырнуть в огонь и смотреть, как медленно стонет он в горячей ласке языков пламени, жадно облизывающих новое лакомство. Но только зубы сжимаешь крепче, чтобы не выдать глазами то, что хранить теперь будешь. От себя самого хранить. А от остальных и подавно. И пусть они также таят в глубине своей неизведанной Марианские впадины, однажды разорвавшие их на куски. Это показать нельзя ни за что, не потому что будут знать, куда бить, а потому что святыня. И нет туда хода паломникам, даже их прикосновения осквернят и убьют обретенное.
И совершенно неожиданно в зыбкую невесомость врываются паникующие чужие мысли. Едва не начинаю трясти головой, чтобы убедиться, что не ошибся. Что это все не очередная ее попытка спрятаться за магией, не сотканное хрупкими руками полотно, подменяющее реальность, тягуче меняющее ее в угоду прихоти. Руки сжимают ее плечи, пытливо вглядываются глаза в глаза, по-новому, не так, как раньше. Увидев хранимое с особой тщательностью, невозможно смотреть с равнодушием.
- Паула, на войне такие, как ты, становятся истерзанными, потерявшимися в междумирье созданиями. Обозленными до крайности, обиженными настолько, что не залечить уже, не заштопать, мертвыми с сердцами в груди, что стучат скорее по инерции, а не от необходимости поддерживать жизнь. Потому что она опостылела, потому что противно от самой себя и стыдишься в глаза смотреть встречному от того, что не хватает сил прервать это существование обнищавшей души. Не надейся даже, выходя на тропу войны, на легкую гибель. Из тебя сделают то, что гораздо хуже самой страшной смерти. Сострадания на войне нет. Не добьют, глумиться будут над игрушкой.
Губы вскользь касаются виска в успокаивающей, почти родительской, ласке. А затем чужая боль вновь напоминает о себе, и уже теплее намного и основательнее прикасаюсь ко лбу, не спеша оторваться от нее. Глупая, маленькая, самоотверженная и искренне верящая в свою правоту. Хрупкая бабочка, пытающаяся казаться сильной птичкой, хотя больше смахивает на взъерошенного воробышка. Из глубины всего существа, видевшего так много, что, казалось, разум не мог вместить, не мог понять, рвется наружу что-то незнакомое. Осторожно отстранившись, убираю руки, чтобы не ограничивать ее никак, не навязывать своего.
- Побудь здесь минуту.
Скептическое оценивание собственного гардероба ничем решительно помочь не может, но другого варианта все равно нет. Переодевшись и прихватив с собой свитер и короткое пальто, возвращаюсь в кабинет. Чтобы протянуть ей вещи и ответить на заданный вопрос.
- Всему свое время, фэйри, когда-нибудь ты поймешь, что означает «рух альби». Я подожду тебя за дверью.
Выхожу снова, чтобы дать ей возможность переодеться. А себе привыкнуть к чужому ощущению и решить, что Кайла я сейчас из-под земли достану.

_______________
Одежда: Белый вязаный свитер, темно-бордовые брюки
Настроение: Непредсказуемое
Состояние: Неподконтрольное
_________________

Я научилась кормить себя ложью. Сладкой, горькой, пресной, фальшивой, правдивой, разной. Варьировать порции в зависимости от того, сколько требовалось на тот или иной момент, и пичкать до посинения, пока не начнет тошнить от нее, но необходимый эффект будет достигнут. Браво. Бис. Я мастер самообмана. А летать все равно хочется. Высоко, независимо, не боясь, что чья-то тень упадет сверху и омрачит полет. Распластать крылья по ветру, позволить ему нести себя вперед и только вперед, не оглядываясь назад, позволяя воздушной волне сметать пепел прошлого с души. Хочу, надо. Не глупая крикливая чайка, и даже не Джонатан Ливингстон, - альбатрос с мощным крылом и стальным клювом. И нет ничего странного в том, что я верю рукам, держащим меня за плечи, и губам, целующим лоб. Потому что мне хочется в это верить, на какое-то мгновение позабыть обо всем и наивно поверить, что вот сейчас не обидят, не сломают. Как воровке черпать тепло, так неожиданно подаренный кусочек тепла, и спрятать его подальше, чтобы знать, он был. Возможно, случайно, возможно, непреднамеренно, не важно. Обдумаю это потом, не сейчас. Против обыкновения, совсем не хочется спорить и возражать, что вовсе не о сострадании врагов я говорила, не это имела ввиду и не о том хотела сказать. Просто утихнуть и греться, греться в тепле, к которому со слепой жадностью тянется окоченевшая душа. Сиротка фэриартос, - хлестко усмехается внутренний голос, который я тут же заталкиваю подальше. - Такая, какая есть...
Магистр просит подождать и выходит из кабинета, оставляя меня одну. Подхожу к камину, чутко прислушиваясь к ощущениям внутри, а там пустота, даже эха нет. Смолкло противоречивое разноголосье, разошелся, развеялся, как дым, пестрый базар. Темно и тихо. Сны, непонятные уму, заполнят светом пустоту, медленно ночь пульс усыпляет. Присаживаюсь на корточки, протягивая пальцы к огню, позволяя ему не греть, нет, обжечь кожу, оставить отпечаток. Боль словно убеждает в реальности происходящего и я почти рада, что стены не начинают кривиться под разным углом и в густых тенях в углу не мелькает улыбка Чешира. Когда переодевшийся пироман вновь возвращается в кабинет, протягивая мне вещи и предупреждая, что подождет за дверью, последняя капля изумления отражается на лице и покидает его прочь. Пряча обожженые пальцы, принимаю протянутые вещи. Он так и не ответил на мой вопрос, позволяя догадкам вертеться вокруг да около, но оставляя без прямого ответа. И чем упорнее он не желает отвечать, тем сильнее разгорается любопытство. Madonna, да что ж за понятие-то такое, что так упрямо скрывается? Ведь не кокетства же ради, и не ради того, чтобы его поупрашивали объяснить... Не зря же раз за разом показывал, что не играет в глупые детские игры. Ради Основателя, так и спятить недолго...
Сдираю испорченный свитер, швыряя его в камин, в жадный огонь, что недавно танцевал вокруг моих пальцев. Пламя весело вспыхивает, разгораясь ярче, оно радо любой компании. Одеваю то, что принес магистр, не в силах сдержать усмешку. Только и остается, что тихо радоваться отсутствию зеркала, вряд ли я в полной мере могу оценить сейчас свой внешний вид. Вещи велики и явно не предназначены для ношения женщиной. Не важно, главное сейчас - добраться до дома. Открываю дверь кабинета, тихо окликая Амира.
- Я готова, магистр, - так и просится на язык шальное ехидство по поводу собственной же фразы, но не решаюсь озвучить, лишь искрит в глазах тщательно подавляемый смех. Pazza. Точнее и не скажешь. Ключи от автомобиля надежно зажаты в руке, а вот сотовый телефон мой надежно упокоился среди останков полушубка на полу кабинета. Попробую связаться со Словеном мысленно, как только выберусь за ворота резиденции. У пироманов я по-моему уже загостилась.
_______________________________
одежда: мужские пальто и свитер, юбка-карандаш, замшевые сапоги
настроение: потерянное
состояние: легкие ожоги на коже и пальцах

»» 08.04.11 13:22 Обсуждения дальнейшего развития сюжета игры Ночная Столица
_________________