Путь скарабея (ИЛР, 18+)

Таня, вот здесь я с тобой не согласна. Подобное свойственно далеко не всем. Да, когда потребуется выживать, многие инстинкты проявят себя в наивысшей степени, оттесняя некоторые каноны морали и нравственности и даже родственные связи, и всё же, многие люди (выражусь простенько) останутся порядочными и добрыми, и будут защищать свою семью, своих друзей, и да и просто рядом находящихся людей. Кто-то перешагнёт через всех, и пойдёт, не оглядываясь, дальше, а кто-то протянет руку сзади идущим. Каждый человек индивидуален, а ты всех под одну гребёнку - даже обидно стало. "Человек быстро забудет свою философию... никакой морали...ослабнут родственные связи..." (????????????) - да не может этого быть! Иначе бы уже не было человеческой цивилизации! За столько столетий человек миллионы раз оказывался на грани выживания. Да, выживали сильнейшие, выживали те, кто доминировал, но не обязательно те, кто "забывал всю эту философию"! Или я, не так тебя поняла?


Опять не согласна. У меня ощущение, что ты пишешь не о людях, а об искусственных машинах, в которых природой загружена программа и они действуют согласно инструкции. Или ведёшь голую статистику, которая всегда опиралась лишь на цифры, а не на реальность происходящего. Ты опять - всех под одну гребёнку.
Давай возьмём нашу Великую Отечественную войну. И не солдат в бою, а тех, кто остался в тылу. Моя бабушка. 45-летняя женщина, родившая 9 детей, проводившая на фронт мужа и 3-х старших детей, похоронив 2 маленьких детей, оставшись с 4-мя, которых нужно было как-то прокормить (в городе, где нет огородов). Она думала, чтобы выжить, но не ради себя, а ради детей. Она не знала, что такое философия (которую, по твоим словам она должна была забыть), а слова "мораль, этика, эмпатия" были ей знакомы как: совесть, честность, любовь, - были и оставались с ней в любой ситуации. И она не думала об самоуничтожении на фоне конкуренции по выживанию. И так - во многих семьях. Да, знаю, были ситуации, когда матери предпочитали убивать детей, чтобы те не мучились от голода. Так вот я и хочу сказать, что НЕ ВСЕ подвержены твоей теории выживания. А значит, "полной деградации общества, лишенного «благ цивилизации»" нам пока не грозит.
Да и в каменном веке люди не были деградированы. Это я тебе как бывший участник археологических раскопок раннего бронзового века говорю. Некоторые находки и способы захоронения - подтверждают это.

О, пока я строчила ответ - Нат написала то, с чем я СОГЛАСНА!

Нелюбовь племени иков (записки этнографа)

Маленькое замкнутое сообщество требует крепких внутренних взаимосвязей, сплоченности его членов, иначе оно погибнет. В небольшой социальной группе любовь к ближнему и доброта, первые из добродетелей, диктуются не религией или этикой, а являются важнейшими, жизненно необходимыми качествами. Это не сознательный выбор, не идея предпочтительности именно такого поведения, а инстинктивная стратегия, направленная на выживание.

Однако, как известно, в каждом правиле есть исключения.
Уникальное свидетельство о народе, разучившимся любить, можно найти у этнографа и антрополога Колина Торнбулла, который в 70-х годах прошлого века, в течение двух лет изучал быт и обычаи племени иков.

Ики – небольшое полуоседлое племя, говорящее на языке близком к классическому древнеегипетскому языку Среднего Царства. Это племя было переселено правительством Уганды с территории Национального парка Кидепо, в соседний, горный район.

Некогда ики были удачливыми охотниками, но после запрета на охоту в заповеднике, им пришлось добывать пропитание в каменистой пустыне. Засуха и голод преследовали племя три поколения, и в иках проснулись враждебность, эгоистичность, скаредность.

«Оказалось крайне сложно выявить у них хоть какие-то эмоции».

Все разнообразие эмоций сводилось к эгоистическим импульсам. Любовь – к детям, родителям, между супругами – перестала быть базовым чувством. К ней относились как к «роскоши, позволительной лишь во времена излишеств». К родственникам, даже ближайшим, ики не испытывали привязанности. Если у них и возникало желание помочь кому-нибудь, то лишь, когда помощь обещала выгоду.
Приветствие, обращенное к члену семьи, к соплеменнику и к чужаку на языке иков звучит одинаково: «Дай мне еды» или «Дай мне табаку». Понятия «хотеть» и «испытывать необходимость» обозначаются одним словом - ики хотят только то, что совершенно необходимо.

Любовь и доброта были забыты. Ики не могли позволить себе любить, по чисто экономической причине. Каждая секунда бодрствования - проведенная на корточках в уборной, отданная сексу или еде посвящалась чуткому обозрению горизонта в поисках пищи.

«Однажды я видел, как двое юношей, забравшись на гребень горы, занимались мастурбацией. Возбуждая друг друга, они веселились, но умеренно, их действия никак не были продиктованы взаимной привязанностью. Они поглядывали по сторонам, боясь не заметить признаков чего-либо съестного».

Шла постоянная, жестокая борьба за каждый кусок. Нашедший что-либо съедобное быстро съедал добычу в укромном месте. Стариков не кормили, считая, что на них не стоит переводить еду, их оставляли мучительно умирать в одиночестве.

«На второй год засухи часто можно было видеть, как юноша разжимает зубы старику и извлекает еду, которую тот уже прожевал, но не успел проглотить».

Детей выгоняли из дома по достижении трех лет, и они жили стаей, предоставленные сами себе. Смерть ребенка почиталась большой удачей.

«Мать положила младенца на землю и отправилась по своим делам, а, вернувшись, обнаружила, что того утащил леопард. Происшествие напугало племя, в том числе и мать, но лишь потому, что это означало, во-первых, прекращение лактации у кормящей женщины, а во-вторых, угрозу, исходившую от хищника, бродившего поблизости. Никто не горевал о судьбе младенца. Мужчины племени выследили леопарда, убили его и съели с потрохами и с ребенком».

Злорадство являлось высшей формой юмора. Ики с удовольствием строили козни друг другу, не исключая даже своих детей, и покатывались со смеху, если удавалось провести соплеменника. Больше всего им нравилось врать, и как можно более убедительно, а также вынуждать других работать на себя. Обманув кого-либо, таким образом, они испытывали искренний восторг, но еще большее радовались, рассказывая о проделке и наблюдая за муками несчастной жертвы.
Все ритуалы были преданы забвению. Ритуалы влекут за собой устройство пиршества, а это усугубило бы голод.
Самым неестественным, пожалуй, являлось то, что ики разучились смотреть друг другу в глаза. Даже в часы досуга, собираясь вместе, расщепляя ветки, они сосредоточивали свое внимание на движениях рук, а не на лицах. Если случайно их взгляды встречались — они тут же в замешательстве отводили глаза: не смели выказывать интерес к кому бы то ни было.

«Я не увидел семейной жизни в тех очевидных формах, в которых она представлена повсюду. Я не нашел ни одного намека на любовь, с ее стремлением к самопожертвованию, с сопутствующим ей осознанием собственной нецелостности и желанием соединиться с другим человеком. Даже то, что лишь отдаленно можно назвать привязанностью, я наблюдал в предельно редуцированной форме...
В жизни племени не было места для такой роскоши, как семейные отношения и любовь. В царстве голода подобная роскошь оборачивается смертью...
Личность ни в чем не заявляла о себе...
В детях, как и в престарелых родителях, видели только обузу. Всякий, кто не мог сам позаботиться о себе, мешал выжить другим».

Колин Торнбулл вернулся к икам через год.
Засуха закончилась, сезон выдался очень плодородный с обильным урожаем.
Но в племени царили прежние нравы. Изобилие пришло слишком поздно.
Семьи не возродились ни в эмоциональном плане, ни экономически. Ики по-прежнему не имели представления о дружбе и не испытывали уважения к жизни как таковой.
Равнодушие, подобно сорняку, пустило корни в души иков. Ики избавились от любви и стали относиться к ней как к чему-то глупому и опасному, как к пустой трате времени и сил.

«Что будет с человечеством, которому - столкнись оно с такими же лишениями, - придется так же, как племени иков, сделать решительный выбор?»

В целеустремленном порыве, распахнув дверь и шагнув за порог, Виттория с разгона налетела на Рональда Мэрвила, поднявшегося на крыльцо. При столкновении ее повело бок, и она лишилась опоры. Перед глазами мелькнула выбитая из рук книга и разлетевшиеся листы…

Падение казалось неминуемым!

С невероятным проворством Рональд подхватил ее и заключил в объятия.

- Ради всего святого, простите мне мою неосторожность, миледи, - тихий и проникновенный голос вливался в нее, как молодое вино в кувшин, заполняя до краев, наделял сердце трепетными крыльями бабочки и ласковым эхом отзывался в самых неожиданных потаенных уголках тела.

- Нет, это я неслась, как взбесившийся верблюд.

Виттория - не успев испугаться, избежав каких-либо серьезных последствий от удара и отделавшись легкой встряской, - приходила в себя. Но вместе с осознанием случившегося чуда, ее охватывала эйфория.

- Подозревал, что вы дама энергичная и несколько импульсивная, однако не предполагал, что вы способны пойти на таран.

- Не знала, что вы имеете привычку стоять под дверью, милорд.

- Не преувеличивайте, я подошел только что.

- А я вовсе не таранила вас. Уверяю, что всегда соизмеряю свои желания со своими возможностями.

Добродетель требовала срочно что-то предпринять, дабы сгладить неловкость, ведь положение было до крайности неприличным, компрометирующим, но девушке не хотелось изображать чопорный вид и пресекать возмущением непозволительную дерзость со стороны гостя, ведь ей было очень уютно в кольце сильных мужских рук, державших ее с заботливой нежностью…

Виттория получала наслаждение от тесной близости Рональда - его большого напряженного тела, на ощупь живого и твердого. Под ладонью мерно колебалась его широкая грудь. Его ровное дыхание волнами приглаживало ее волосы, посылая мурашки вниз по шее и спине. Она украдкой втягивала в себя запах его дневных испарений, к которому примешивался едва уловимый аромат вишни или сирени и лавандовая чистота рубашки, и возбуждалась, открывая для себя новое запретное удовольствие…

- Леди Виттория? С вами все в порядке? – чарующие благозвучие этого голоса приглашало ее отправиться в удивительное незабываемое путешествие… – Что вы затихли?

Рональд обладал необъяснимой способностью, взывая к вожделевшей любви Виттории-женщине - довлеть над ней без единого движения, пленять без принуждения.

- Со мной все хорошо, - она потерлась щекой, вбирая чужое тепло через натянутый на груди мягкий тонкий батист.

Это было волнительно и сказочно, стыдно и приятно.

Она запоминала все свои впечатления вместе и по отдельности, и боялась пошевелиться из опасения, что интимное волшебство исчезнет.

- Вам следует быть более осмотрительной.

- Вы меня воспитываете?

- Ну, что вы! Воспитывать даму, которая пересекла Ашайскую пустыню с магрибским караваном, только портить.

- Действительно! С чего бы вам меня воспитывать. Вы же мне не отец и не муж… Даже не опекун, - стряхнув с себя тяжелые мужские руки, она отступила и приосанилась, готовая услышать еще нечто нелицеприятное в свой адрес.

- Ошибаетесь, – он пристально вглядывался в ее лицо, выискивая какие-то известные только ему приметы.

- Про чеснок скажите что-нибудь! – она решила, что причиной столь пристального изучения послужил резковатый запах пряного овоща, исходивший от нее после ужина.

- По-моему, вы злоупотребляете чесноком, миледи, - произнес он, занятый мыслями о чем-то ином.

- В чем же я ошибаюсь? Вы меня удочерили?

- Увы! Мой отец был против, – сохраняя сосредоточенный серьезный вид, Рональд запахнул сюртук, однако застегиваться не стал, что свидетельствовало о неофициальности его визита.

- Итак, какое же знаменательное событие, о котором я еще не знаю, произошло в моей жизни?

- Лорд Мэрвил переложил попечительские обязанности на мои плечи, составив ради такого случая соответствующий документ и заверив его личной гербовой печатью.

- Когда?

- Сегодня днем, сразу после обеда. Добрый вечер, леди Арабелла, - он приветствовал поклоном Тизири, которая, услышав разговор, вышла в прихожую.

«У тебя все хорошо? Я тебе нужна?» - спросила тарга жестами.

- Вот, Зира, наш новый опекун, - со вздохом представила Виттория Мэрвила-младшего.

- Условия остаются прежними, - не преминул успокоить он таргу. - Я не стану выдвигать вам никакие дополнительные требования.

- Лорд Мэрвил настолько доверяет вам, молодому человеку, что сделал распорядителем наших с Арабеллой судеб? Или он хотел избавиться от хлопот, связанных с нами?

- У лорда Мэрвила, как представителя короны в Мисуре, действительно много государственных дел, и почти нет времени, чтобы заниматься делами домашними. Однако, наделяя меня полномочиями, связанными с вами, он заботился, прежде всего, о вашей судьбе. Поскольку существует угроза для его жизни, он не хотел бы, чтобы дочери его лучшего друга... как бы это выразиться...

- Были предоставлены сами себе?

- …хотел бы, что вы были застрахованы от необдуманных поступков, - поправил он. - Кто-то должен следить за тем, чтобы в ваше окружение не проникли люди с дурной репутацией и злыми умыслами. Лорд Мэрвил желает вам только добра. Рядом с вами должен находиться верный советник, который вовремя распознает возможные компрометирующие ситуации и, если потребуется, пресечет безрассудство и вернет в рамки благоразумия.

- Вам лорд Фростэн что-то наговорил обо мне? – спросила она упавшим голосом.

- Леди Виттория, вы же только вчера вернулись. Я не считаю вас настолько легкомысленной, чтобы подозревать во флирте с лордом Фростэном. Полагаю, что вы уже вечером составили правильное мнение о нем и, завидев его на улице, будете переходить на другую сторону, как если бы увидели прокаженного. Однако в посольстве много других молодых мужчин, которым остро не достает женского общества.

Тизири беззвучно захихикала в кулак.

- К сожалению, не могу судить, насколько ваши советы могут оказаться полезны для меня, - произнесла Виттория, успокоенная его заверением, и с вновь обретенным самообладанием, - поскольку ничего не знаю о вас, и не имела возможности ознакомиться с рекомендательными письмами.

- Леди Виттория, я не гувернер и не дворецкий, а опекун. Запомните разницу. И очень надеюсь, что между нами не возникнет непримиримых разногласий, таких, что потребуется вмешательство моего отца, - в словах Рональда прозвучала угроза, даром что голос был приятный.
- Значит, столь позднему вашему визиту мы обязаны, благодаря этой новости? Так торопились нас обрадовать, что не могли дождаться утра?
- Отнюдь, миледи. Я шел не к вам, а к лорду Фростэну. Но его дома не отказалось, как и его слуги.
Виттория скосила глаза на Тизири, которая пошевелила пальцем перед ртом, вторя ее мысли о лживости его утверждения.
- Лорду Фростэну просто необходим «мудрый советник» для его принудительного возвращения в «рамки благоразумия», - в шутку заметила она - по возрасту Алекс был ровесником Рональда или даже немного старше, - и подумала:
«Они - как огонь и вода».
- О, нет! Это крайне запущенный и безнадежный случай. Его уже никак не исправить, никакими методами.
- Что ж, путь ему будет хуже.
Тизири фыркнула и отправилась заканчивать ужин, оставив их наедине.
- Миледи, а куда вы спешили, на ночь глядя?
- Собираюсь сделать рисунок для статьи по истории Древнего Мисура, – она огляделась в поисках выроненных листов и книги и спустилась по ступеням крыльца.
- Возобновили свою научную деятельность? – Рональд последовал за ней.
- Почему Вы решили, что я ее прерывала?
- Вы находились в Куфрейне более года, - он подобрал книгу и, прочитав название, раскрыл посередине
- В Куфрейне мы изучали другие, не менее интересные древности. В долине Фарата, задолго до прихода магрибов, существовала своя собственная своеобразная культура.
Присев на корточки, Виттория подняла с травы два листа с записями, но рисунка сфинкса на них не оказалось. Ей было безразлично, оскорбится или возгордится Рональд, увидев себя с телом льва, но ей очень не хотелось, чтобы он знал, каким она его себе представляла, и вспоминала о нем.
- Много знакомых завели среди местного населения? – продолжал он беседу.
- Не надо мне помогать!
- Почему?
- Собрать свои бумаги я могу без помощи опекуна, - едва не сбив его с ног, она устремилась к листу, застрявшему в ощипанных верблюдами кустах акации, однако и на нем не было сфинкса.
- Предлагаете мне стоять и смотреть на то, как вы ползаете передо мной?
- Ничего страшного.
- Вы же дама.
- Отвернитесь!
Лорд Мэрвил не послушался. Предупреждение только подстегнуло его любопытство. Вытащив из кустов четвертый лист, он начал читать научные выводы. Девушке хватило одного взгляда, чтобы избавиться от опасений.
И тут она увидела тот самый пятый листок – он висел на нижней ветке рядом с Джафаром, взиравшим на суету вокруг с верблюжьим недоумением, - и, выронив все, что успела собрать, кинулась к нему. Ей удалось схватить рисунок быстрее Рональда, желавшего на правах опекуна раскрыть ее девичью тайну. При этом она стукнулась головой о его плечо и, не удержав равновесие, села на траву, что было пустяком, по сравнению с уликой, которая находилась в ее руках.
- Еще и бодаетесь! – обиженно возмутился Рональд.
- Сами виноваты! Я просила вас не мешать, - она скомкала рисунок за спиной.
- Что вы прячете от меня?
- Не ваше дело!
- Мое! Я ваш опекун. Вставайте, – он подал ей руку, но она, бросив горделивый вызов, самостоятельно поднялась на ноги.
- Вы, что, будете совать нос в мои личные записи?
- Это любовное письмо?
- Какое любовное письмо? – Виттория была ошарашена его нелепыми подозрениями. – Делать мне больше нечего, как тратить время на всякие глупости.
- Почему вы считаете любовные послания глупостями? – удивился в свою очередь Рональд.
- Потому что это вздор и чушь! За кого вы меня принимаете? Я ученая дама, а не наивная романтическая девица, мечтающая о куртуазных кавалерах.
- Погодите. То есть вы считаете, что любовь и наука – вещи не совместимые? Или нет… Взаимоисключающие.
- Ничего подобного. С моей стороны было бы слишком самонадеянно исключать, что однажды я влюблюсь. Просто сейчас я вам объясняю, что это было не любовное письмо.
- Тогда что это?
- Неважно, – она рвала листок на мелкие кусочки.
- Важно! Отдайте мне его, - он выставил перед собой раскрытую ладонь.
- Милорд, своим недоверием вы унижаете мое достоинство!
- Доверие надо заслужить, миледи.
- Еще обыск мне учините!
- Что ж, имею право, – он сгреб девушку в охапку и, ощупав ее сжатые кулачки, стал вытягивать их из-за спины.
- Немедленно прекратите покушаться на меня!
- Леди Виттория, будьте благоразумны, - уговаривал он. - Я сильнее вас. Все равно отниму.
- Вы угрожаете мне? – она извивалась, приподнявшись на носочки. - Я сейчас позову Зиру, и тогда вам не поздоровится!
- А вы угрожаете мне? Забавно.
- Простите, дорогие господа, не помешаю? – откашлявшись, возвестил о своем появлении Джон Рик. Он стоял у калитки, держа перед собой чайник.
Рональд неохотно выпустил Витторию из объятий и, отступив, одернул сюртук.
- Вот, возьмите! – она взмахнула руками, устраивая дождь из обрывков бумаги.
- Мятежница.
- Можете пожаловаться на меня своему папочке, – мстительно добавила она, любуясь его окаменевшим лицом, точь-в-точь как на разорванном рисунке.
- Это абсолютно ни к чему. Я давно перерос возраст, когда жалуются родителям. Сам в состоянии справиться со строптивой девицей. Ах, нет, простите! Ученой дамой.
- Разрешите пройти? А то кипяток остынет, – как ни в чем не бывало, Джон прошел между ними к крыльцу.
- Останетесь на чай, милорд? – спросила Виттория Рональда, с грустью рассматривавшего разбросанные вокруг бумажные клочки.
- С удовольствием, миледи, - неожиданно согласился он.
- Проходите в дом, - она сделала широкий жест.
- А вы?
- Мне надо срисовать иероглифы на памятниках. Это минутное дело, – она наклонилась, чтобы понять книгу и бумагу.
- Стойте и не двигайтесь! – приказал Мэрвил-младший, удержав ее за плечо. – Я сам все соберу. На сегодня с вас достаточно столкновений и падений.
- Вы теперь постоянно будете нянчиться со мной, как с маленьким ребенком?
- Нянчиться с ребенком мне было бы совсем неинтересно, – уголки его рта дернулись вверх, и улыбка чудесным образом преобразила его лицо.

- Не могу поверить, что вы целый месяц провели в обществе магрибов, и остались целы и невредимы, - нарушил молчание Рональд, наблюдавший за тем, как Виттория копирует знаки древнего письма.
«Если бы целы…», - подумала она и уточнила:
- Сорок дней. Путь от Тиграда до Эль-Бадраша занял сорок два дня.
- Значительный срок. И никто из магрибов не догадался, что вы женщины?
- Нам повезло. К нам никто внимательно не присматривался, и не следил за нами.
- Вы настолько хорошо владеете магрибском и знаете местные обычаи, что вас приняли за единоверца.
- У меня был очень хороший учитель.
- Вы просто пришли в караван-сарай в окрестностях Тиграда и заявили, что вам надо уехать в Мисур?
- Ждать военный фрегат не имело смысла. У нас была только одна дорога - через Ашай. И мы располагали средствами, чтобы заплатить проводникам.
- В чужой стране, никого не зная, вы доверились диким магрибам.
- Магрибы, несмотря на отсталость, живут по очень строгим законам. Караванщики берут попутчиков не для того, чтобы их убивать в дороге.
- А если бы они узнали, что вы женщины?
- Если бы узнали – убили.
- Как вы можете, так спокойно об этом говорить!
- Что изменят эмоции? Ничего.
- Как вам удалось ничем не выдать себя, когда вы пустились в авантюру с караваном?
- Мы должны были рискнуть. У нас не было иного выхода.
- Надо обладать недюжинной смелостью…
- Магрибы и мысли не допускают, что женщины способны на подобную дерзость – переодеться в мужскую одежду и отправиться в дальний путь без сопровождения родственников-мужчин.
- Не могу представить себя на вашем месте, леди Виттория, как не стараюсь.
- Лорд Мэрвил, я не хотела бы, чтобы вы когда-нибудь испытали то, что пережили мы с Арабеллой.
Срисовав иероглифы в картушах на постаменте бога-сокола, Виттория перешла к изваянию с головой барана.
- Еще раз примите мои соболезнования. Вы не стали сообщать о трагедии леди Амелии?
- Нет. Известила только тетушку и кузена. Рядом с бабушкой должен находиться кто-то из родных, когда ей сообщат о… - резко повернувшись к собеседнику, Виттория ткнула его карандашом в грудь. – Вы знаете о моих письмах? Или даже вскрыли их!
Поджав губы, она рассерженно засопела.
Во время некрасивой сцены у крыльца Мэрвил-младший заявил, что намерен контролировать ее личную переписку. Должно быть, он устроил допрос Джону Рику, когда тот по ее просьбе относил письма секретарю посольства, чтобы их с первым курьером отправили в Альбигонию.
- Видел ваши письма мельком. Успел прочитать лишь фамилии адресатов.
- Почему-то я вам не верю, милорд. Ваши манеры не вызывают абсолютно никакого доверия. Наоборот! Даже магрибы, в этом плане, куда порядочней – не трогают чужие вещи - знают, что за такие дела могут лишиться руки!
- Завидую магрибам, потому их женщины ни читать, ни писать не умеют и даже в мыслях не держат, чтобы перечить мужчине, потому что за дерзость могут лишиться языка, а за ослушание – головы, - парировал он. - И мужчину за это никто не осудит. При наличии средств, он купит себе новую жену или сразу двух. Девиц на свете много…
- Примите магрибскую веру, заведите гарем и удовлетворяйте свою кровожадность.
- Непременно подумаю над вашим советом, - Рональд учтиво поклонился.
- В том, что магрибские женщины не получают образование, виноваты мужчины, которым выгодно держать их в беспросветной неграмотности, а то вдруг задумаются: на каком таком основании мужчины наделили себя правом главенствовать и распоряжаться их судьбами? У них, что, две головы на плечах или четыре руки? Какую мужскую работу не способна выполнить женщина? Королева Константидия сделала для государства столько, сколько не сделали ее отец и дед вместе взятые, и все три короля после нее, - добавила она, воинственно потрясая карандашом. – Благодаря Норис Аквинской, Альбигония стала объединенным королевством, и появился рыцарский кодекс, лежащий в основе нашей культуры.
- Слушая вас, понимаю, что образование, действительно, женщинам наносит огромный и непоправимый вред, - он с неодобрением покачал головой.
- Хотели бы видеть меня за пяльцами?
- Да! В высокой башне, взаперти и под охраной огнедышащего дракона.
- Вы такой же дикарь, как магрибы, если считаете, что с женщиной можно обращаться без должного уважения, - выпалила Виттория, окончательно выведенная из себя его ровным снисходительным тоном. – Женщина вам не бездушная вещь, к которой можно не прислушиваться, и не считаться с ее желаниями.
- Радуйтесь, что имеете возможность заниматься наукой. И будьте скромнее, леди Виттория. Строптивые девицы и на Западе - не в почете. Останетесь старой девой и без наследства.
- Вах! Я даже замуж выйти не смогу без одобрения опекуна, - она фыркнула при напоминании об отцовском завещании. – Будто сама не в состоянии выбрать спутника жизни! Мужчины видят в женщинах каких-то неполноценных слабоумных созданий, которые не в силах о себе позаботиться.
- Безусловно, женщины нуждаются в мужской заботе. Их нельзя оставлять без присмотра.
- Вам выгодно так думать, чтобы подпитывать самодовольство. Мужчины слишком ослеплены гордыней, чтобы видеть в женщине ровню. Мы с леди Арабеллой, выбравшись из Куфрейна через Ашай самостоятельно, успешно доказали, что самомнение у мужчин слишком завышено.
- К сожалению, в этом путешествии вас не сопровождала компаньонка, чтобы ни у кого не возникло подозрений о вашем безнравственном или даже непристойном поведении.
- Идиотские законы, придуманные мужчинами для унижения женщин! А вы мало того, что горячо их поддерживаете, так еще применяете на практике.
- Пожалуйтесь на меня моему папочке. И повторите все то же самое, что я был вынужден сейчас выслушать от вас.
- Пожалуй, так и сделаю. Попрошу его освободить вас от опекунских обязанностей, - ей хотелось выколоть карандашом его красивый серый глаз с насмешливой поволокой. Или сразу оба! - Для меня более предпочтительно общаться с дядей Нэтом, в виду его зрелости и авторитета, а то ваше мнение мне почему-то совершенно безразлично.
- Не тревожьте понапрасну лорда Мэрвила, у него и без вас хватает забот. У меня так же имеются собственные служебные дела, но я готов делить с отцом долг, который он принял перед лордом Корстэном, в отношении вас.
- Добрый вечер, милорд. Леди Виттория! Рад встрече, - послышался знакомый голос.
Обернувшись, девушка увидела лейтенанта Корди, при полном параде. Козырнув по-военному, он улыбнулся.
- Добрый вечер, Джозеф. Вы к нам? – с пробудившимся вдруг женским интересом она заново открыла для себя облик вчерашнего знакомого и отметила, что ему очень идет военная форма, которая придает молодым стройным мужчинам еще большую привлекательность. - Решили нас навестить?
- Желаю всей душой, миледи, - подхватив ее руку с карандашом, он легко коснулся ее губами. – Но, увы, проверяю дозорных.
- Ночной дозор? – Виттория, прикрыла рот книгой, чтобы не дышать на него чесночным амбре. - Раньше только у ворот стоял караул.
- Теперь, по приказу лорда Мэрвила, патрулируются все три линии, – он указал на гвардейца в конце дороги, потом на другого, идущего со стороны гарнизона ему навстречу. – И солдаты при деле, и дома под охраной.
- Кто-то покушался на частную собственность?
- Месяц назад вор забрался в дом полковника Ризэна, а неделю спустя – к мистеру Рамслею, прямо посреди бела дня. Грабитель напал на его супругу и оглушил бедняжку. Мало ей было соседства лорда Фростэна… Воры проникли в два дома на первой линии, но там соседи не сразу заметили сломанные ставни, а владельцы вернутся не раньше осени.
- К сожалению, не знакома с полковником Ризэном.
- Военный советник. Прибыл два месяца назад.
- Подозревают кого-то из обитателей миссии?
- Может, чей-то слуга нашел себе дополнительный источник дохода, а может, магрибы-строители - днем разведывают, а ночью под покровом темноты забираются в бесхозные дома.
- Джозеф, но ведь вы сами сказали, что грабят не только пустующие дома, и на миссис Рамслей напали днем.
- Верно, - согласился лейтенант Корди. – Миссис Рамслей не должна была в это время находиться дома, и вор об этом знал. Она вернулась из гостей на минуточку, за модным журналом.
- Леди Виттория, вам абсолютно не о чем беспокоиться, - ревниво вмешался в разговор Рональд. – В миссии предприняты все меры для усиления безопасности.
- На бога надейся, а осла привязывай, - она скривилась, памятуя о гарантиях покойного калифа Мейятдина, удержавшись от более злой иронии в присутствии лейтенанта. – И когда вы собирались сообщить мне о грабителе?
- Простите, и я вчера вас не предупредил, - покаялся Джозеф и пообещал. - Я прикажу патрулю, чтобы не упускали из виду ваш особняк.
- Непременно прикажите, лейтенант, - поддержал идею Рональд. - Тем более что лорда Фростэна сейчас нет дома, а у него много различных ценностей.
- Вы заняты научными трудами, леди Виттория? – спросил Джозеф, взглянув на лист с иероглифами в ее руках.
- Хочу проверить одну свою догадку, - она охотно вступила в новый диалог. – Надписи на этих статуях – не просто пояснения для современников. Они являются своеобразными посланиями потомкам. Если древние мисурцы составляли эпитафии, как мы сегодня, значит, в их рисунках содержится пояснение – кто, когда и по какому случаю создал эти произведения искусства. Расшифровав древнее письмо, мы узнаем, как жили люди в прошлом, о чем думали, о чем мечтали.
- Когда я смотрю на эти памятники и гадаю, сколько им лет, понимаю, что, по сравнению с ними, я ничто. Земной прах, в который бог с непонятной целью на короткий срок вселил душу… А эти идолы будут существовать, даже когда память обо мне исчезнет, - искренне и мило признался он в своем отчаянии. – Все вокруг меняется, а они остаются такими, какими были тысячи лет назад.
- Джозеф, зачем же вы сравниваете себя с каменными изваяниями? Каждый человек должен знать свое место на земле, и делать все от него зависящее, чтобы улучшить мир, и чтобы в конце пути ему не было стыдно за свою жизнь.
- Леди Виттория, что могу я один?
- Для начала - проверьте, все ли дозорные на своих местах, - посоветовал лорд Мэрвил, напоминая о своем присутствии.
- Гвардейская служба – это система, милорд, - с достоинством ответил лейтенант Корди, будто не услышав сарказм. - Она работает сама по себе, как хорошо налаженный часовой механизм. Даже лучше. Часы остановятся, если из них выпадет хоть одна шестеренка, а если я на некоторое время увильну от служебных дел – никто не заметит. Впрочем, со мной или без меня, система будет продолжать работать. Что, в свою очередь, свидетельствует о моей незначительной роли в ней, как и в жизни в целом.
- Джозеф, вы же еще совсем молодой человек, а уже такой пессимист, - приободряя его, Виттория улыбнулась и кокетливо состроила глазки.
- Если жизнь в сиюминутном, то лучше пусть в ней будет больше приятных мгновений. Таких, как эти, проведенные с вами, миледи, нежели с моими подчиненными, – его глаза горели, на щеках заиграл румянец. - Все остальное в этом мире иллюзорно и непостоянно. Сила, власть, успех… И люди, как облака…

«Мы, словно облака вокруг луны, -
Летим сквозь ночь, трепещем и блистаем.
Сомкнется тьма - и вмиг поглощены,
Мы навсегда бесследно исчезаем»,

- приподняв брови, он нежно смотрел на нее и видел, что его слова находят самый горячий отзыв в ее душе.
- Джозеф, прошу вас, пойдемте в дом. Угощу вас чаем. С восточными сладостями, – Виттория взялась за пуговицу на его кителе.
- Благодарю. В следующий раз, - отказался он от приглашения и метнул суровый взгляд в сторону лорда Мэрвила. – Я не настолько безответственен, чтобы злоупотреблять возможностями своего служебного положения.
- Заглядывайте к нам в свободное время, Джозеф. Буду рада вашему визиту, - ее приглашение исходило от чистого сердца, а не от желания досадить лорду Мэрвилу-младшему, с его навязчивой опекой и маскулинным доминированием, на фоне которых мягкость, романтизм и рафинированная учтивость лейтенанта Корди ей необычайно импонировали. А в сравнении с лордом Фростэном, выгодно отличаясь предсказуемостью рыцарских манер. Офицер был прост и понятен.
- Всего хорошего, - прощаясь, он козырнул.
- До свидания.

- Интересными размышлениями занята альбигонская гвардия в Мисуре, - заметил Рональд, когда лейтенант Корди, продолжая обход, удалился. – Оказывается, военный пробковый шлем может скрывать философский ум. Да еще сподобился стишки к месту читать…
- Вы думали, что в армии служат одни тупые солдафоны без чувства прекрасного, не способные ни на что, кроме выполнения приказов? – не взглянув на собеседника, Виттория сосредоточилась на копировании иероглифов.
- Вы желаете видеть лейтенанта Корди в своем окружении? – он подступил сзади и встал за правым плечом, нисколько не раздражая дуновениями в затылок, наоборот, приятно щекоча ухо и шею. – Возможно, рассматриваете его в качестве кавалера?
- Ничего не имею против общества Джозефа Корди. Мне нравится беседовать с ним. Он говорит правильные вещи. Встретить на чужбине человека, разделяющего твои увлечения, мыслящего широко и оригинально, высказывающего далеко не банальные суждения, да еще ценителя поэзии - дорогого стоит.
- Он вам симпатичен, миледи, - констатировал Рональд.
- Считаете чем-то ненормальным симпатии девиц к молодым военным?
- О влиянии военной формы на девиц известно, а в симпатиях нет ничего дурного, если только они не переходят в нечто непозволительное и недопустимое в глазах общества, - этот голос, имевший над ней таинственную власть, своими мелодичными вибрациями вызывал безумные желания, до беззвучных стонов. – Ведь девицы, случается, теряют голову от ухаживаний велеречивых кавалеров в мундирах с блестящими пуговицами.
- Какой же блеск от костяных пуговиц колониальной формы? - она повела плечиком с презрением к его словам и, закатив глаза, вытянула шею от ласкающего веяния его дыхания. - Вы имеете в виду, что девиц, как любопытных сорок, манит все блестящее?
- Имею в виду порочную связь, миледи. Девицы, оставшиеся без присмотра, могут сами не заметить, как, по своему неразумению, сделают неосмотрительный шаг, который испортит им всю жизнь.
- Вы совсем невысокого мнения о нас, девицах, – она поморщилась от досады, глядя на лишнюю волнистую линию, которую провела под воздействием его колдовского голоса. - Но мне-то не о чем беспокоиться. У меня же есть опекун, который с точностью до дюйма способен определить грань, за которой благоразумие превращается в безрассудство. Ведь так?
- Очень хорошо, что мы понимаем друг друга, леди Виттория, - одобрительные интонации сделали реплику едва ли не похожей на признание в любви.
- Милорд, что за стихотворение цитировал лейтенант Корди? О том, что люди, как облака.
- Об изменчивости мира…
- Вы тоже его знаете? – оглянувшись через плечо и встретив его тяжелый потемневший взгляд, она поспешила вернуться к своим рисункам. – Помните наизусть?
Рональд шумно вздохнул и начал декламировать:
«Мы точно звуки несогласных лир -
Ответ наш разный разным дуновеньям.
Не повторит на хрупких струнах мир
Былого в следующем мгновении», - он читал стихи тихо, медленно, с расстановками, повернувшись к ее уху и посылая волны блаженства по телу вниз.

- «Мы можем спать - и мучиться во сне,
Мы можем встать и пустяком терзаться,
Со скуки помирать наедине,
Отринуть грусть, без повода смеяться…»

Сдвинув подгибавшиеся коленки и напряжено вытянувшись, Виттория погружалась в состояние волшебного полусна. Ей стало невыносимо тесно в просторной одежде…

«Всего проходит краткая пора.
Ни радость, ни печаль не знают плена.
Сегодня не похоже на вчера…
Изменчивость, одна ты – неизменна».

- Так вот, что имел в виду Джозеф, - только и вымолвила она.
- Другую мысль ваш фаворит высказал куда более доходчиво.
- Какую же? – она хотела повернуться к Рональду, но передумала.
- «Лови каждое мгновение». Вы, в самом деле, пропустили это мимо ушей?