Дождь шел 13 месяцев (Современная проза 18+)

Всем здравствуйте!
Спасибо за комментарии.


Да там такие главы, Наташ, что особо не разгуляешься. Разве что на 1 зуб. Но вдохновение перло не по-детски, да. Давно со мной такого не было. И, честно говоря, будь такая возможность, продолжала бы писать в том же бешено-беличьем ритме, чтобы не терять нужных мыслей. Но увы мне. Как сегодня с утра: мысль пришла - конфетка, даже в слова оформилась. Надо, думаю, записать. Но было не на чем. Потом отвлеклась, одно-другое... В итоге мысль тю-тю. К концу дня вообще не могу вспомнить, о каких высоких материях думала на этот раз.


Боюсь, что особой логики, "гражданской позиции", которую можно было бы обосновать двумя-тремя предложениями, тут нет. "Костя искренен только тогда и с теми, с кем он иррационален" - для меня уже почти аксиома этого персонажа. Нравится объяснение Алёны:




Вполне себе так вариант))
Да, ведет он себя сейчас далеко не по-рыцарски и, прямо скажем, совсем неумно, обзаводясь только лишними проблемами на свою голову, но... я бы не поняла, если бы он отказался от ее "предложения". Рыкнул раз - не дошло, попробовал во второй - та же песня, а взбухивать на третий, после совсем уж недвусмысленной "Без-вас-хоть-топись" готовности идти до конца, было бы откровенно глупо, имхо. Кто из них двоих невинная девица? Да, Катерина вряд ли в полной мере отдавала себе отчет в последствиях своих неосторожных слов. Или, наоборот, отдавала слишком хорошо? Но... Рязанский посчитал, что времени на "подумать" и отказать у нее было вполне достаточно.
Он их т.н. "отношения" пока всерьез не воспринимает и близко. И склоняется к мысли, что после одной-единственной ночи Катерина поймет, во что вляпалась. И его вроде как далеко идущие планы - вовсе не далеко идущие. Наоборот, на один раз-зуб попробовать, прикоснуться к чему-то чистому (а как распутную девицу он ее все равно не воспринимает) и разбежаться. Счастья с женщиной он не видит в принципе, как в физическом плане, так и в духовном: считает себя во всех смыслах "порченным товаром". И да, отчасти я его понимаю. Только вот он, дурака кусок, не может понять, что своими плясками с бубном (не сексом, нет) только привязывает Катю крепче. Он же в ее романтичном девичьем понимании и так ожившая мечта: взрослый, умный, надежный, понимающий, а в глубине души несчастный и одинокий. И ей с ним хорошо, "душа поет, кардиограмма скачет". Машина романтизма усиленно вырабатывает сироп едва ли не из воздуха.
Вывод: выгнать было бы честнее. И логичнее. И морально правильнее. Но увы, на любую старуху может найти проруха. Костя не исключение.


Мнение, с которым я была в корне не согласна, высказали всего однажды: по поводу того, что родители считали Катерину ограниченной и недоразвитой, поэтому махнули на нее рукой и не воспитывали толком - что-то в этом духе. Понимаю, почему такое впечатление могло возникнуть, но согласиться не могу, хоть режьте. Так что, Свет, не переживай, все уместно.


Ох, Света, что ж ты со мной делаешь... Зачитала до дыр, практически выучила наизусть. Как же красиво-то. И про них, каждое слово.
Без лишних сомнений тащу в "стихи". Спасибо-спасибо.


Скоро узнаем и про нее тоже. Буквально "на пороге" топчемся.

Спасибо! Всех люблю.
_________________

 » "Вверх, по ледяному ручью..." (автор bazilika)

Вверх, по ледяному ручью, вверх…
Против течения, серебром живым - по камням…
Оставив пастись по теплым затонам всех,
Бросив вызов судьбе, себе, размеренным дням.
Пошлым, блеклым нечаянно показался путь,
И песочницей детской - ровесников интерес…
Тот, кто фразой одной обесценил стремлений суть,
Мнилось - жизни откроет смысл, иль за ручку сведет в лес…
Разорвав беззащитностью в шрамах подживших грудь,
Ты серебряной рыбкой мелькнула внутрь, а не вскользь.
Все изменится - рано ли, поздно ли - но когда-нибудь…
Без тебя он не выживет, просто не сможет - врозь…
_________________

 » 14. Паутинка на стекле

се последующие дни Катя летала. Даже сидя на лекциях, уткнувшись в тетрадку и старательно конспектируя чужие мысли, или разбирая потом собственные записи, где буквы перемежались завитушками и сердечками, – будто парила над землей.
С чего она решила, что неразделенная любовь причиняет боль? Любовь дарит крылья, какой бы она ни была. Надо просто любить, а не накручивать себя по любому поводу, не требовать слишком многого. Какой же он всё-таки умный, Костя!
Муки одиночества и наивные желания, претензии, которые Катя прежде мысленно предъявляла Рязанскому, теперь казались ей чуть ли не смехотворными. Восхищение во взгляде, общие интересы? Надо быть реалисткой. Они слишком разные люди. Пугающе разные, на первый взгляд, несовместимые. Так откуда взяться восхищению и интересам?
Но всё же он не прогнал, хотя мог и имел полное право. Она бы сама себя прогнала, бесстыжую...
Катя прикусила синий колпачок шариковой ручки, пряча смущенную, но счастливую улыбку.
Он разрешил ей остаться. Быть рядом, касаться и целовать, дышать одним воздухом. Пусть нечасто и недолго, но и это – бесценный подарок, который Катерина будет бережно хранить.
Костя считает ее красивой и не такой, как другие. При воспоминании о том, что случилось между ними в субботу, сердце блаженно замирало, а под пресловутой «ложечкой» сладко екало. Щеки алели уже не так ярко, однако сухой жар смущения по-прежнему разливался волной от макушки до самых пяток, заставляя смотреть в парту.
Он был с ней той ночью. Она всё-таки победила, несмотря на проигранные до этого шахматные партии и недомогание после приема таблетки. «По-женски», как он выразился. Температура вернулась в норму еще в воскресенье вечером, а остальное... Терпимо. Ради Кости она и куда больше стерпела бы. Ведь он верил ей, он принял ее любовь. Неужели так бывает?!
Катя поерзала на месте – настолько сильным было желание пуститься в пляс. Убежать бы к нему, хоть на край света, обнять крепко и никогда не отпускать. Любить. По-взрослому, на всю жизнь, а не до первого «лайка» под его фото от какой-нибудь смазливой девицы, глупой ревности и скандалов на пустом месте, чтобы потом «зачмокаться» до потери пульса за первым попавшимся углом и на следующее утро снова держаться за ручки, чтобы к концу недели опять разругаться...
Нет, она не будет ревновать Костю, потому что это нелепо. И ссориться с ним не будет – не идиотка же полная. Женщина должна быть мудрой.
«Если бы я не уступала твоему отцу, мы бы с ним не ужились, – говорила Кате мама за чашкой мятного чая с лимоном, когда у них случались долгие неторопливые беседы обо всем на свете в пустой кухне. – Мало любить в человеке хорошее, надо уметь с ним жить и принимать его недостатки. Какие-то можно будет незаметно исправить, но большая часть останется с вами. Если действительно любишь, Катюша, то научишься. Лишь бы не пил и не бил. Есть вещи, которые терпеть нельзя. Вот, например, у наших соседей сверху...»
Мысль о маме эйфорию заметно уменьшила. Лужина взволнованно укусила ручку.
Родители ее поступка не оценили бы, и это слабо сказано. В шутливых семейных разговорах на эту тему фигурировал только теоретический Катин «муж», но никак не «любовник». Она же фактически согласилась на роль Костиной любовницы – роль, которую в принципе считала грязной и унизительной, не понимая женщин, которые добровольно соглашаются на подобное. Думала, что так бывает в сериалах или бульварных романах, но никак не в реальной жизни. Не с ней, Катей Лужиной, которая еще летом морщилась при слове «секс» и свято верила, что без расчета на крепкий счастливый брак ничего «такого» мужчине не позволит. Она слабо представляла, как сумеет раздеться перед кем-то... А теперь умирала от любви, вспоминая нежные, очень интимные, но такие естественные ласки. Разве любовниц, вульгарных крашеных теток, так ласкают? Сравнивать Кате не с чем, но... Костя не сказал ей ни одного грубого слова, не заставлял делать мерзкие вещи, которые, если верить тем же фильмам, делают любовницы и с любовницами.
Нет, между ней и Костей всё вышло просто замечательно. А легкая боль... Почти всем девушкам больно в первый раз. Оно того стоило, один раз потерпеть, чтобы из невзрачной серой «куколки» превратиться в бабочку. Катя не могла объяснить это словами, но чувствовала себя иначе и лучше, чем за все девятнадцать прожитых лет.
Обновленной. Счастливой, пусть и с горьковатым, как дым от костра, привкусом печали. Распахнула жемчужные крылья (не получалось представить себя пестрой) и воспарила над давящими условностями. Может, люди просто боятся быть счастливыми, вот и выдумали себе столько лишних правил-камней, помимо действительно важных и нужных?
Ей не следовало любить Константина Николаевича Рязанского по множеству причин, но Катя любила. И с нетерпением ждала его звонка.
На перемене она заглянула в туалет, чтобы умыться холодной водой и поправить волосы. Да, молодая женщина, с любопытством смотревшая на нее из узкого, щербатого по краям зеркала, определенно не могла быть Катей Лужиной. Непривычно бархатный взгляд синих глаз хранил свою тайну, ресницы трепетали, а губы в кои-то веки были тронуты помадой, которую подарила сестре перед отъездом Ксанка. Она впервые по-настоящему нравилась себе. А маленькое темное пятнышко на шее умело замаскировала Жанна. Если не знать, что оно есть, не разглядишь.
Осталось пережить только не самый приятный визит к врачу и восемь грядущих звонков от мамы. Или, если очень повезет, даже меньше. Костя ведь не говорил, когда именно напишет или позвонит. Может, и раньше. Катя очень надеялась на это, она уже безумно скучала по нему.
В коридоре Лужина столкнулась с Соней и, проглотив ком в горле, заставила себя кивнуть в ответ на приветственный кивок. Они встретились и разминулись, чтобы пойти каждая своей дорогой.
Настроение вновь скакнуло, точно отчаянный турист на «тарзанке», от эйфории к горечи. Катя успешно справилась с первым тестом на вранье, и вот уже второй день, как они с Соней официально прекратили близкое общение. Не поссорились, не разругались, но подругами больше не были. А значит, помахали рукой совместным обедам, и веселым разговорам, и обмену конспектами, и просто возможности бескорыстно помочь или попросить помощи. Над легендой думать особо не пришлось: когда рядом постоянно крутится несравненный Толя Суворов, любой женской дружбе может прийти конец. Как в такого не влюбиться?
Соня, конечно, удивилась, но заверила, что понимает. Даже поблагодарила за откровенность. Правда, интонация, с которой это «за откровенность» было произнесено, заставила Катерину усомниться в результате, однако цель была достигнута. Ради цели всё и затевалось, верно?
Грустно без Сони. Противно врать. Но Костя прав: так будет лучше. Для всех.

--------
Константин Николаевич разбудил Катю, когда небо только начинало светлеть и в теплом одеяле спалось особенно сладко. Убрал с лица всклокоченные волосы, прошептал на ухо: «Катерина, вставай». Совершенно будничный шепот, таким любящие родители поднимают детей в школу.
Куда вставать? Зачем? Она выспалась, но сегодня воскресенье... Ой!
Катя вскочила, как ошпаренная, дернула на себя одеяло. Долго моргала, пытаясь разглядеть в неярком свете прикроватной лампы лицо Рязанского, спросонья показавшееся ей черным пятном, которое еще и двигалось к тому же.
– Доброе утро, – пролепетала Катя, трусливо поджимая ноги и удерживая на голой груди спасительное одеяло. Могла бы – с головой бы в него завернулась, но на одеяле сидел Костя, и часть груди всё равно оставалась видна.
Боже, Константин Николаевич, уже полностью одетый... Как смотреть ему в глаза после... вчерашнего? Что говорить?.. А надо что-то говорить?! Почему он так смотрит и молчит? Она настолько кошмарно выглядит или?.. Ему не понравилось? Ночью всё казалось совсем другим, не было времени на раздумья. А сегодня утром, при свете...
Панические мысли метались в голове с такой скоростью, что Катя почти физически ощущала, как они рикошетят от внутренней поверхности черепа и ударяют обратно по мозгам.
– Доброе. Ты чего побелела-то, Катерина?
Он нахмурился, потрогал Катин лоб. Она закрыла глаза: так было легче дышать. И жить.
– Странно, температуры вроде нет, но тебя всю колотит. Как самочувствие? Что-нибудь болит?
Она успокоилась так же внезапно, как и запаниковала. Смысл теперь бояться? Всё уже случилось. И Костя беспокоится за нее, ждёт ответа... О чем он спрашивал? Самочувствие?
Катя облизнула сухие губы и честно прислушалась к себе. Немного побаливали бедра, как после интенсивных занятий физкультурой. Бедра, ну и... то, что между. Однако в целом всё было замечательно, о чем она и поспешила сообщить Рязанскому.
Тот сказал: «Угу», – и поднялся с кровати. В свете лампы блеснули часы на его запястье.
– Мне нужно в город. Труба зовет.
– Но сегодня же воскресенье...
– Есть такое понятие, как ненормированная рабочая неделя. – Его голос звучал с убийственной официальностью, будто бы Константин Николаевич только что провел очередное собеседование в своей компании и кандидатура Екатерины Лужиной ему не подошла. – Часа полтора в запасе у тебя есть. Где душ, если нужен, знаешь. Зубные щетки в нижнем ящике. Приводи себя в порядок, и тогда уже покумекаем. Всё-таки не передумала?
– Нет, – шепнула Катя, осмелев, – не передумала. А вы?
Он только махнул рукой. Как ей вначале померещилось, с покорностью судьбе. Но только померещилось. Смирение и покорность в понимании Кати уже тогда существовали где-то вдали от Рязанского. Такие люди не покоряются – они диктуют правила игры, а всем прочим, включая судьбу, остается только этим правилам следовать.
– Иди умывайся. Если быстро управишься – успеешь позавтракать.
В ванной Катя заперла дверь на задвижку, хотя совершенно точно знала, что ее уединения Костя не нарушит. Ей требовалась эта иллюзия безопасности, надежного черепашьего панциря. Потому что собственный «панцирь» треснул и уже ничего нельзя было вернуть.
На негнущихся ногах, обернутая вчерашним полотенцем, Лужина приблизилась к большому прямоугольному зеркалу. Зеркало висело так, чтобы, выйдя из душевой кабины, в нем можно было не отражаться. Катерина осмотрела себя, придирчиво ища изменения. Заметит ли кто-нибудь, что она... стала женщиной? Красноречивое пятнышко на шее и второе, над левой грудью, заставили смущенно улыбнуться и отвести взгляд. Она знала, что это такое, видела у однокурсниц, которые маскировали эти следы шарфиками или тональным кремом.
А вот голубоватые тени под глазами Катя заметит далеко не сразу. И, встав под душ, вздрогнет от боли, но мыло возьмет то же, что и вчера, и вымоется со всей тщательностью. Не потому, что ей неприятно, а потому, что никто не должен знать.
– Значит, ты не голодная, – констатировал Рязанский, когда полностью одетая и причесанная Катя вернулась в спальню. – Пей.
Без лишних сантиментов он протянул ей стакан воды и круглую таблетку.
– Дети в мои ближайшие планы не входят. Уверен, что в твои тоже. Дней пять за собой понаблюдаешь: сказали, по-женски может быть хреновато. Почитаешь, мало ли. – У Кати забрали пустой стакан и сунули вместо него сложенную «гармошкой» инструкцию. – Время приема на всякий случай запомни. И, если что, сразу к врачу. Поняла?
– Да, – вздохнула Катя, чувствуя, как урчит в желудке от выпитой натощак воды. – Еще указания будут, Константин Николаевич?
– А ты, значит, готова выполнять? – прищурился тот. – Сильно понравилось?
– Как видите, – уклончиво ответила она, не уточняя, с чем именно согласна. Посмотрела на свои дрожащие от волнения руки. – Или опять начнете отговаривать?
Он качнул головой и сел рядом с Катей. Она робко взяла его под локоть – не отстранился.
– Не знаю, что тебе сказать, Катерина. Вроде и надо бы что-то сказать, а не выходит. Короче, запишись тогда к доктору, пусть нормальные таблетки подберет, чтобы ни у тебя, ни у меня голова не болела. Телефон свой черкани, звонить буду сам. Условия помнишь? Хорошо. Регулярных встреч не обещаю, но уж как получится... Чего киваешь?
– Соглашаюсь. Костя, а можно личный вопрос?
Он заметно напрягся, но сказал спокойно: «Валяй».
– Почему вы...
Катя замешкалась и в последний момент передумала задавать вопрос, который попросился на язык изначально. Вылез другой, никак не связанный с первым. Слишком уж неприятной ощущалась ткань, обтягивающая худой Костин локоть, словно вторая кожа.
– Почему ты дома ходишь в водолазке? Удобно?
– Хороший вопрос. Считай, что за двадцать лет я привык. Не обращаю внимания.
– А почему? Ну, в смысле здесь же тепло, очень. Так, под горло, жарко, наверное, ходить.
Катя пристыженно умолкла. Рязанский повернулся к ней всем корпусом и глянул как-то задумчиво. Не зло, но угрюмо. И в то же время – будто с облегчением.
– Извини, я... Нет, ты не подумай, мне все нравится и я не лезу, просто...
– Я понял, Катерина. Не кипишуй.
А потом высвободил локоть и стянул водолазку через голову.
– Собственно, поэтому пришлось привыкать.
Она ничего не смогла с собой поделать: зажала рот ладонью, чтобы не закричать.
Потому что на голой Костиной груди не было живого места. Словно пьяный резчик, обозлившись на свое творение, набросился на него со всем набором инструментов и долго кромсал, не видя, что творит. Ужасные шрамы всех видов и расцветок. Есть даже круглый шрам от пули, похожий на вытатуированную рубцовой тканью черную дыру. Некоторые места лишены волос и выглядят бледными мертвыми заплатками. Живот, грудь, горло, наверняка спина – всё его сильное, жесткое, без намека на лишний жир, но не имеющее ничего общего с красотой тело хранит следы множества травм и хирургического вмешательства, понятные даже простому обывателю. Но ведь есть же косметическая хирургия, почему он?.. Господи, как же ему было больно...
Катя поняла, что беззвучно плачет, и услышала, как глухо выматерился Рязанский.
– Не реви, Катерина, не стоит оно того, – равнодушно сказал он, надевая водолазку. – Дело давнее. Надо было сразу показать, чтобы не тешилась, но ничего гордого в этом нет. По пляжу в полосатых труселях не погуляешь и вообще удовольствия мало. Извини, девочка, ты не...
Катя заставила его замолчать, ухватив обеими руками поперек туловища.
– Да тьфу ты. Катерина, отлепись! Ты сделала неправильные выводы.
– Правильные, – возразила она, – правильные. Остальное неважно. Только не гони меня.
И он не прогнал.

--------
– Кто она? – Федор смотрел вслед Катерине, которая перебежала дорогу и направилась к автобусной остановке. Отсюда, с парковки у продуктового магазинчика, открывался отличный обзор.
– Бывшая Сонина подружка, – нехотя ответил Рязанский с заднего сиденья.
Он не стал уточнять, что подружка условно еще настоящая, но это лишь вопрос времени. Дней двух-трех. «Тест на вранье номер первый: доступно объясни Соне, что вы с ней не пара». Что-то подсказывало, что в честной и непорочной с виду Катерине Юрьевне, если как следует прижать ей хвост, откроется громадный творческий потенциал.
– Да ну на?..
– Всё ты понял.
– Тогда поздравляю, командир, – хмыкнул Федор.
– Особо не с чем.
– Тогда не поздравляю. И как тебя угораздило?
– Всё началось с долбанного паука...
– Весело живете, молодежь, – с ухмылкой резюмировал Лисицын, выслушав историю. – Смотри теперь, как бы самому в этой паутине не залипнуть. Бабы все – суки, а некоторые своих самцов еще и жрут. Хотя, – добавил он, поворачивая ключ зажигания, – на целую паутину эта твоя девочка-припевочка не тянет. Так, паутинка. Но, смотри, внешность обманчива.
– Паутинка, – вполголоса повторил Рязанский и отчего-то улыбнулся. – Поехали уже.

_________________

Спасибо Света!... Да... мотылек летает.. летает...
_________________

Спасибо, Света

Катя в розовом облаке, Соне наврала, как и договаривалась, совесть хоть и грызет, но где-то в самом глубоком уголочке... увидела шрамы и окончательно влюбилась. А Костя, похоже, чуток просветлел после всего. Может, и ненадолго, но тем не менее. Ненормированная неделя у него, ишь ты, "черный рыцарь". Чай, мог бы в первый раз и отложить дела свои бандитские ради такого чуда, которым одарили-то, хоть на пару часиков. Мужики. Все одинаковы.
_________________

Света,спасибо большое за продолжение!!!
___________________________________

Привет, Света.
Пробуждение Кати было интересным. Она согласна на все условия, лишь бы Костя разрешил быть рядом. А он, я так понимаю, смирился с редким присутствием Катерины рядом. Естественно, на определенных условиях.
Спасибо за новую главу!!!
___________________________________

Света, спасибо за Паутинку!
а я все думала, ну почему у Сони к Кате такое отношение... Видимо, реальная причина в том, что Соня позже узнает об истинных мотивах - о том, что Катя с Костей и обманула Соню. и долго не простит...
_________________

Паутинка... Нет, Катя явно не паучиха, скорее шелкопряд - всех обмотать коконом. Костя сух и деловит - проснулась и марш домой, у него своих забот валом. У что такого? Все было заранее объяснено. И теперь понятнее реакция Сони на этот союз - в самом начале наврали с три короба, шуры-муры за спиной. От этого совсем обидно.
Любовница бандита - мамин кошмар и инфаркт. А Катя летает. Пока.
_________________

Всем здравствуйте!
Большое спасибо за комментарии.






Вам спасибо, что читаете.



Мало времени ей гадкий автор отвел на полеты, увы. Чем выше поднимешься, тем больнее падать. Очень хочется написать большую пушисто-домашнюю главу про выходные, когда Рязанского не будет звать никакая труба, но... боюсь, такая глава "посадит" и без того небыстрый темп повествования, да и выбьемся из характера. Наверное, просто упомяну и пойду дальше.



Встряхнулся уж точно.


Теоретически мог, наверное. Но не стал. Это значило бы показать Кате ее важность, читай собственную его слабость, практически капитуляцию. Как будто и без того не капитулировал, зараза. Но ЧСВ тут не при чем: предохранители горят, ляп за ляпом, косяк за косяком. Она к нему во всех смыслах прикоснулась, а Костя на уровне подкорки боится дать слабину, вновь привязаться к кому-то, обзавестись еще одной Ахиллесовой пяткой вдобавок к той, что уже имеется. Сейчас он может, как ни обидно, только использовать Катю: принюхаться к ней, вдоль и поперек проверить на вшивость верность и преданность, на готовность соблюдать правила. Ее девчачьи переживания и робкие "хочушки" меньше всего его волнуют, хотя (!) в душевной бухгалтерии учитываются и не забываются.


Ну, это ведь мы с вами знаем, как у них все в дальнейшем обернется. Видим мысли Кати, в которых нет корысти и подвоха, только желание быть любимой и любить человека, настолько ей родного и близкого. Видим, как мечется по своей пустыне Рязанский. А у этих двух отношенческих дурней банально нет такой возможности - заглянуть в будущее или в мысли друг друга. Или хотя бы поверить этим чужим мыслям, без оглядки на свои страхи и боль. Что для нас чудо, то для Кости лишняя мигрень и повод для беспокойства. Не зря он столько лет покрывался льдом и бетоном. Пока не обезопасится целиком, не придет к внутреннему консенсусу, положение Катерины не изменится. Хотя, опять же, ей он может показывать что угодно, а относиться будет по-прежнему.
Вывод: бандитские дела лучше переделать сразу)) Потом наверстают.


Надеюсь, такая глобальная переоценка ценностей со стороны Катерины никому не показалась слишком странной. Но дело тут даже не столько в Кате, сколько в Рязанском. Она готова ему верить. Уже верит. Потому что он взрослый, сформировавшийся мужик и с ним не надо решать и половины тех проблем и заморочек, которые неизбежно возникают с ровесниками - такими же пулеголовыми, как она сама. Пример с той же таблеткой: пацан-ровесник наверняка бы скинул ответственность, независимо от тяжести последствий, на свою девушку. Костя же заботится обо всем лично. Катька дрыхнет, счастливая, а он уже кому надо написал и озаботился! Он сам все продумает и решит, ей остается только следовать указаниям и "слушай папу и не вякай, папа умный, папа знает". Типичная женщина-дочь. И... это нехорошо, на самом деле. Кате мало того что не достается практически никаких внешних трудностей для преодоления (исключая моральные, всевозможные сделки с совестью), так она еще в моральную зависимость от него попадает. Ведь любящий отец по умолчанию не может действовать во вред своему ребенку! Он с ней сейчас в принципе может сотворить все, что в голову взбредет, обставив это поромантичнее. Она согласится.
Единственный шанс для Кати остаться собой, а не захлебнуться в его личности - это отвоевать право на выбор в отношениях. Не вне отношений - там-то выбор есть, а именно внутри. Возможность предложить свой, третий вариант к тем двум, что уже предложил Костя. Или уйти навсегда.


Соня узнает, конечно. И про их связь, и про вранье. "Все тайное становится явным". И вот здесь не могу представить безболезненного варианта для всех троих.
1. Честно рассказать Соне, как есть? Не поймет и в восторг не придет точно. Она знает, что есть Костя. Не все, разумеется, но многое. А тут Катя...
2. Пустить все на самотек, чтобы Катя и с Соней дружила, и с ее отцом спала? Так это будет предательство вообще наивысшего уровня. "Лучшая подруга", блин.
3. Прекратить дружбу с Соней сразу, пока не припекло? Ну, тут палка о двух концах. "Бывшая подруга" не равно "Подруга лучшая", но если Соня узнает, всплывет еще и старое вранье. Тоже мало хорошего.
Вывод: создав себе одну проблему, мы автоматически цепляем к ней новые. Кривая дорожка, которая ни к чему хорошему не приведет. Без вранья, непонимания и страданий тут не обойтись. Сами исходные данные диктуют правила.
А Рязанский совершает одну и ту же ошибку, только всякий раз удивительным образом модифицирует ее до неузнаваемости.


Да, хотя бы смириться с существованием Кати в жизни отца Соня не сможет долго.


Катя из тех людей, кто за всеобщий мир, дружбу и жвачку. Хочет для всех оставаться хорошей и всех согреть. Жаль, что это нереально.


Ну да. Пронести бы эту светлую мысль сквозь розовый туман влюбленности, которая всегда эгоистична. Даже если самой себе кажется бескорыстной и жертвенной, требовать будет все равно. Хотя бы внимания и благодарности.


Хотели как лучше, а получилось как обычно. Говорю ж, дурни. Вроде бы умные, рассудительные оба, а дурни.


Да, когда родители узнают, будет песня. Катя к тому времени так заврется и запутается, что хоть в окно выходи. Но... у нее будет поддержка.

Спасибо, хорошие мои. Всех
_________________

Светочка, спасибо большое Дружбы между Катей и Соней не получится при таком раскладе.
___________________________________

Света, спасибо за продолжение!
___________________________________

Спасибо, Светочка, огромное-преогромное!!!
_________________

Всем здравствуйте!




Вам спасибо.


Увы. Тут, чтобы нейтральные отношения сохранить, нужно ох как постараться, а о дружбе речи уже не идет...
_________________

 » 15. В любой непонятной ситуации ищи выход(ные)

лечо окончательно онемело. Есть оно, нет его – всё едино, не чувствует.
Чего ждал, спрашивается?
Убедившись, что подушка под правой рукой на месте, Костя высвободился из-под головы Катерины, которая без зазрения совести дрыхла на его плече, и кое-как переложил ее на подушку. Вроде удачно: не проснулась, даже дыхание не сбилось. Сопит себе в обе дырочки, как младенец.
Рязанский потер плечо и вздохнул, но скорее от досады, чем от колотья в оживающей руке.
Он не собирался с ней связываться. На этой неделе точно, а в идеале – не связываться вообще. По той простой причине, что привык понимать мотивы людей, с которыми имеет дело. Катерина же Юрьевна к товарищам, которые со второго взгляда понятны, не относилась. Следовательно, ни о каком доверии не могло быть и речи.
Рязанский отдавал себе отчет, что вариантов исхода любого события куда больше, чем два. «Или-или», «да-нет» – результат его личной выборки из множества вариантов. Выбрасывал по одному, по два, пока не упирался лбом в классическую дилемму. Каждому человеку – своя выборка и логическая цепь, но результат один: «или-или». Однако реакции Катерины представляли собой тот самый третий вариант, выброшенный либо на начальной стадии, либо не учитываемый вовсе.
Ненормальный вариант, нелогичный.
Это бесило, заставляло нервничать и поджимать хвост. Где он ошибся? На чем держалась ее странная симпатия? Спать с женщиной, которую совсем не знаешь, в которую даже не влюблен, для Рязанского было внове. Он не представлял, чего ждать и к чему следует готовиться.
Желая исправить ту явную оплошность с поцелуем, Костя повел события по максимально естественному пути и одновременно из кожи вон лез, чтобы оттолкнуть девушку и разонравиться. Слова выбирал диаметрально противоположные тем, что ей хотелось слышать. В постели думал о чем угодно, только не о ее удовольствии. Если что-то и получалось, то инстинктивно, по инерции, на старых конях, которые прочно врылись копытами в тактильную память, – не пропьешь. Утром стриптиз устроил в надежде, что Катерина испугается или что ей станет противно. Следил за реакцией, как в бинокль, каждое движение ловил.
Да, она испугалась. А потом обняла. В промежутке ревела.
Может, она мазохистка? С отклонениями в психике? Такой вариант он как-то проглядел. Хотя неудивительно: бить не бил, грызть не грыз, башкой о спинку кровати не прикладывал, а Катерина и не просила. Льнула к нему. Короче, полный привздец!
Костя давно научился думать «вокзалом». Мысли, как поезда, шли по расписанию, в строгой очередности, а некоторые – и по параллельным путям. Одна мысль сознанием на весь день не овладевала, ибо в таком случае простаивали другие, а это непродуктивно. Как однажды, еще будучи молодым и зеленым, привык брать от рабочего времени и от подчиненных по максимуму, так и брал. В результате к концу дня сил оставалось только на поднести ко рту бокал, допить и выключиться, потому как мозг напоминал выжатую губку. Тем и спасался.
О Катерине Рязанский размышлял вскользь, урывками, в перерывах на чашку кофе между делами действительно важными. Иногда – параллельно, если дело не требовало особой сосредоточенности. И чем больше думал, тем меньше ему нравилась ситуация.
То, что девке банального тепла не хватает, возможности залезть к кому-то под бок и выговориться, до жирафа бы дошло. Чересчур домашняя розочка-козочка, привязанная к родителям, а он ей с какого-то перепуга об этом самом доме и о родителях напомнил. Ладно, допустим. Но интим здесь с какого боку?! Почему не отпихнула, когда целоваться полез? Не убежала почему? Еще и вернулась потом с предъявой, со своей придурочной искренностью, руками горячими. Легла под него без единого слова против, вытерпела всё. Девчонка! Черти. Может, это ему надо было сваливать по-тихому, а не ей?
Да, Константин Николаевич не планировал связываться с Катериной. Однако последняя неделя выдалась в буквальном смысле убийственной. По большей части морально. Итоги подводили все, включая аккуратные пласты застарелого дерьма, без которых не обходится ни одна отлаженная денежно-человечья система. Всплыть из всех мест к концу года дерьмо считало своим священным долгом, превращая всё вокруг в аналог городской канализации, в которой даже Рязанскому становилось тошно. Не смертельно, раньше ведь переживали, переживем и теперь. Но паршиво.
В этой совершенно не праздничной атмосфере всеобщей зае*анности внезапно нахлынувшие воспоминания о девочке Кате показались извращенно-чуждыми, как пятилетняя детсадовка в костюме снежинки посреди грязной улицы. Но желанными.
Рязанский не собирался признавать, что просто устал, как устает любой нормальный человек. Что это вообще нормально – искать отдушину среди чего-то близкого и приятного, чтобы забыться на время, отдохнуть и потом со свежими силами вернуться к работе... И эсэмэску «Завтра в то же время» Катерине в пятницу он набирал, мысленно ссылаясь на множество причин, с чего вдруг ему понадобилось ее вызвать, и среди этих причин настоящей не затесалось.
Хотелось заглянуть в глаза и увидеть там живое чувство. Пусть даже именно на этот день у нее, условно говоря, припрятана ударная доза клофелина.
Тем более что Катерина наверняка ждала его появления на горизонте, раз ответила: «Хорошо, буду», – практически мгновенно.

--------
Она пахла морозом и общественным транспортом – странный, малообъяснимый запах, который, однако же, не спутать ни с каким другим.
Встретилась с ним радостно поблескивающими глазами и, смутившись, отвернулась. Стянула с головы шапку с помпоном, откинув назад косы, и затолкала ее в рукав дутой куртки, неловко вылезла из своих шуршащих штанов – под штанами обнаружились другие, потоньше.
Правильно, зимой наряды те еще. Не до эстетики.
Всё делалось в спешке, и Катерина заметно волновалась.
– Не бойся, Красная Шапочка, не съем, – хмыкнул Костя, помогая развесить верхнюю одежду, чтобы та нормально просохла.
– Я тебя не боюсь, – возразила Катерина и неуверенно, сомневаясь, что ей дозволено, прижалась к нему. Румяной щекой – к спортивной кофте.
Да, он в кои-то веки изменил своим привычкам и, будучи дома не один, всё-таки оставил шею открытой. Стало не то чтобы шибко удобнее. По-другому: свободнее. Уязвимее, но эта уязвимость не причиняла дискомфорта.
И душить его в случае чего будет сподручнее.
– Лучше бы ты боялась. – Обхватив Катерину двумя руками, Костя обнял ее крепче.
Вспоминая изгибы, приноравливаясь. Так, что в конце концов она вздрогнула.
– Прости.
– Всё нормально, – с улыбкой заверила девчонка и задрала голову. Разницы в росте между ними было сантиметров двадцать. – Я думала, что вы... ты... Ну... В общем, спасибо, что позвал! Я соскучилась очень. Всё это больше сон напоминало, чем реальность, ну и...
Костя проявил терпение и дал высказать спутанную мысль, которая наверняка сидела, не имея выхода, в воспаленном мозгу девахи не один день. Не столько ради душевного спокойствия Катерины, сколько ради очередного пазла в картинку с ее изображением.
Сделав неутешительные выводы («Понятно, что ни хрена не понятно»), Рязанский отволок гостью в гостиную, поближе к камину, чтобы начать уже прикасаться к прекрасному.
«Прекрасное» не сопротивлялось, только настороженно оглядывалось.
– Нету тут никого, только мы с тобой, – счел нужным пояснить Костя. – Иначе зачем бы я тебя звал? Бесплатная рабочая сила, всё такое.
Ирину Олеговну Рязанский отпустил еще в пятницу вечером, так что по поводу конспирации можно было не заморачиваться. Он, признаться, и раньше не особо заморачивался. Тем более что Олеговна, знавшая его без малого четверть века, недвусмысленно дала понять: личное дело на то и личное, чтобы одни думали головой, а другие не лезли, пока не спросят. Костя спросил – Олеговна пожала плечами и прозрачно намекнула на Соню. Когда прояснили всё, успокоилась.
«Я вам так скажу, Константин Николаевич: рада, что больше не напиваетесь. Для меня это главное, душа за вас меньше болеть будет. А морали давно никому не читаю. Люди взрослые, сами разберетесь. Только Софьюшку, пожалуйста, не обманывайте».
– Ты готовить-то умеешь, а, Катерина?
Она задумалась, трезво оценивая свои возможности, и призналась, глядя в пол:
– Ты такое есть не будешь. Я пытаюсь, делаю все по рецепту, а вкусно не получается.
Новость о «нас с тобой» она восприняла на ура и перестала вертеть шеей. Даже заговорила громче. Героиня, блин. «Неправильно ты, Дядя Федор, бутерброд ешь». Не того ты, Катерина Юрьевна, стыдишься. Даром что тест Мюнхгаузена прошла, как в школе, на пять дробь два: результата добилась, а способ корявый. По-хорошему – перерешать бы надо, да толку? Поезд ушел.
Сонька неумелое вранье раскусила слету, примчалась советоваться. Что она, мол, делает не так, раз от нее подруги бегут да еще правду сказать боятся? В итоге прислушалась к отцовской мудрости и послала всё в баню. Как ни крути, а у любой лжи есть причина. Значит, такая была «подруга», раз не сумела признаться по-хорошему...
А Костя уже забыл, что такое стыд и тупая боль в межреберье от вранья в глаза близкому человеку. Всем прочим брехал без зазрения совести, родным – не мог. Пришлось учиться, когда его неумелая брехня о правду срикошетила. Научился, конечно. Но в ребра отдавало всё равно.
Мимолетное веселье ушло, как и чужое тепло в ладонях.
С Катериной надо развязываться. Или хотя бы научить ее нормально врать, а самому усилить систему безопасности, чтобы не попасть впросак и не сделать тем самым дочери больно. Рассказывать правду смысла не видел: не такой уж долгоиграющий проект, чтобы портить Соньке жизнь.
Соньке и этой вот, жертве любовных страстей. Хотя дальнейшая судьба Катерины Юрьевны заботила Рязанского мало, иначе бы ее здесь, рядом с ним, не было.
– Ладно, разберемся, – сказал он вслух. – Еда в холодильнике есть по-любому.

О хлебе насущном вспомнили нескоро. Катерина действительно соскучилась, а Рязанский...
Так уж вышло, что он каждую их встречу воспринимал как последнюю, а в последний раз хочется взять столько, сколько унесешь. Вот он и брал, как одичалый, в глубине души проклиная таблетки, которые, как смущенным шепотом призналась Катерина, необходимо согласовывать с «критическими днями», а значит, дня три придется подождать, чтобы выпить только первую.
Кисло, конечно, но, может, оно и к лучшему? Не подсаживаться лишний раз на девчонку, как на крепкую наркоту. Перевести дыхание, исключить позорную возможность несовпадения желаемого с действительным. В чем, в чем, а в этом Костя себе не льстил.
Однако, к его удивлению, эффект теплой тяжести Катерины на коленях, ее голых ног, которые доверчиво прижимались к его ногам, – этот эффект мало чем отличался от секса с ней. Что-то на уровне откровения, микровзрыва мозга. Рванет так разок, и ничего старого не останется – всё снесет подчистую. Придется только трясти головой, смахивать пыль и заново собирать себя по кускам.
Она была с ним. Она. Была. Только. Его.
Он – первый и единственный. Пусть всего на день или два. Пусть даже завтра ее мозги внезапно встанут на место и она, сообразив, что натворила, убежит домой. Да он только рад будет, если упрямая девчонка наконец образумится...
Но сегодня, сейчас она принадлежала ему одному. Целиком, от макушки до пяток. В это с трудом верилось, однако Катерина хотела его, Рязанского, даже после всех показательных выступлений. Ее не нужно ни с кем делить. С ней можно делать всё, чего душа пожелает. Например, целовать.
Он прижимается ртом к горячей щеке, из озорства поглаживает носом шею. Девушка забавно ежится, и напряжение уходит вместе с лишними мыслями.
Даже в одном белье, с растрепанными косичками и припухшими губами без намека на помаду, Катерина оставалась чистой и робкой, влюбленной в него непонятно за какие заслуги. Такой, что не выходило испортить, даже если бы очень захотелось... А ведь хотелось, черт его дери!
– О чем ты думаешь? – шепотом спросила Катерина.
Она сидела так близко, что Рязанский видел в ее зрачках свое отражение.
Вопрос, честного ответа на который никто не ждет. Никто, кроме нее.
Девочка вообще много чего ждала и просила этим своим затуманенным синим взглядом. Внимания, нежности, элементарной ласки – хотя бы. А его годы без женщины сделали жадным и в то же время приучили душить чересчур прекрасные порывы.
Костя провел рукой по шелковистому затылку. Медленно, осторожно. Ребячество, но Катерина опустила ресницы и зарделась, будто Рязанский при всем честно́м народе ее, как минимум, за грудь схватил. Чудна́я ты, девчушка. И вся как на ладони.
Она не видела его улыбку. Кусала губы.
– Не грызи их, – попросил Костя, и Катерина от удивления широко распахнула глаза.
«Так-то лучше. Смотри, маленькая. Рассмотри меня хорошенько, дай мне себя рассмотреть. Не надо обманываться».
Он потянул за тонкую резинку, негнущимися пальцами расплетая Катеринину косичку. Затем вторую. Заправил волосы за чуть торчащие уши и снова обхватил ладонью затылок, другую руку удобно устраивая на спине. Резинки упали на пол. Хотелось большего, но это нелепое «раздевание» доставляло ему какое-то особое удовлетворение, и Костя медлил. Им ведь некуда спешить. У них еще есть время...
Катерина резко втянула ртом воздух, собираясь с духом.
– Я хочу тебя поцеловать, – заявила она, впрочем не слишком уверенно. – Первой. Можно?
Хорошая девочка ждала одобрения. Лишь дождавшись утвердительного кивка, старательно прижалась губами к его губам. У нее, мягкой и податливой, плохо получалось быть ведущей, банально не хватало опыта. И Костя, не умея да и не горя желанием поддаваться, перехватил инициативу. Катерина благодарно замычала.
«Умк», короткий такой звук, нелепый. Умка... Нет, ей не подходит. Не ее профиль. Хотя тот белый медведь, помнится, тоже ухитрился натворить делов.
Теперь уже она вцепилась в него, обняла за шею, зарылась пальцами в волосы.
Ее легкий дразнящий аромат, казалось, был везде, окутывал, прятал от всего остального мира запахов в невидимом коконе. И на этот раз – никаких духов. Катерина быстро училась.
– Как хорошо, – пролепетала она, когда Рязанский оставил в покое ее влажные губы, которые еще сильнее припухли. – У меня ноги дрожат...
«Опять болтаешь, маленькая. Меньше слов, больше дела. Лишней инициативы мне от тебя не надо, но если хочешь целовать – целуй».
Вслух Костя ничего не сказал, решив продемонстрировать на примере. В прошлый раз он торопился, поэтому многого не рассмотрел и не распробовал.
Кожа на ее груди, у самого края кружева, такая белая, тонкая, нежная. Прохладная, но ближе к «центру» становится все горячее. Под грубой тканью прятались маленькие сжавшиеся соски, удивительно приятные на вкус. Поцеловать один, обхватить губами, обвести языком, втянуть в рот солоноватую кожу. Дождаться протестующего и одновременно просящего всхлипа. «Еще». Повторить упражнение с другим соском.
Катерина запрокинула голову так, что пушистые кончики волос достали поясницу, а потом прильнула к нему максимально крепко, ерзала на коленях и дышала все тяжелее. Юное тело чуть подрагивало от смущения и заметного нетерпения, с губ срывались тихие стоны.
Стоит только закрыть глаза и отпустить себя, как в его распоряжении окажется самая настоящая машина времени. Он ведь уже представлял, что ласкает Таню. У них с Катериной при более детальном изучении обнаружилось немало сходства...
Повезло, что в ответственной девушке вовремя взыграло благоразумие.
– Подожди, не надо больше... Я... я очень хочу, правда, но... нам же нельзя...
Костя был благодарен ей за это. Собственная непоследовательность нехило так напрягала.
– Не кипишуй, Катерина. – Рязанский, как мог ободряюще, поцеловал ее в уголок рта. – В любом деле, если поднапрячься, можно найти альтернативу.
Попытка показать ей, ради чего все нормальные люди так стремятся попасть в одну постель, кончилась фееричным полетом с кресла. Если точнее, вместе с креслом: то не выдержало напора, завалилось назад, и они оба, соответственно, – тоже.
Он выругался, оглушенный, а она вдруг всхлипнула от смеха. Хохотали в итоге минуты три, как два идиота, и от греха подальше решили перебраться в спальню.
После полета настроение продолжить поиски достойной альтернативы незаметно сошло на «нет», но им и без того найдется чем себя занять.
– Не хочешь взять реванш в шахматы?
– А давай, – согласилась Катерина почти невозмутимо.
При свете дня, несмотря на задернутые шторы, всё оказалось еще интереснее. В свои девятнадцать девочка была прекрасно сложена (прекрасно с точки зрения женского здоровья, а не костлявых идеалов современной красоты), но имела за душой такую кучу комплексов, что становилось понятно, как они с Соней нашли общий язык. Дочь тоже периодически ни с того ни с сего усаживалась на диету и клялась, что с понедельника начнет бегать.
– Ты красивая, Катерина. Не бредь. – Он накручивал на пальцы мягкие русые прядки ее волос. – Купи платье, каблуки, забацай прическу в салоне, и все встречные-поперечные пацаны от семи до семидесяти слюной изойдутся. Зуб даю.
Она хрипло засмеялась, пряча лицо в подушке.
– Думаешь, подлизываюсь? Угу, больно надо. Только не в красоте счастье, девочка.
– А в чем? – На него смотрел только один синий глаз, второй был прикрыт.
– В счастье. Такая вот хрень.
– Хочешь сказать, в удовлетворенности своей жизнью? Значит, для кого-то счастье всё-таки в красоте, – возразила она. – Достиг чего-то и счастлив.
– Брехня это. Счастье зачастую не в достижении каких-то там высот, не попытка скосить соседскую травку, которая кажется зеленее, а научиться ценить то, что есть на руках.
– Нет, я не согласна! Если рассуждать так, можно сидеть на по... – Катерина замялась.
– Угу, ровно сидеть.
– ...и ничего не делать, – благодарно закончила она. – При условии, что ценишь.
– В принципе, резонно, – согласился Костя. – Вся соль в том, что ненасытное хомо-чудище вечно стремится не к тому, чему надо. Редко понимает, к чему действительно стоит стремиться. Ведь у соседа есть газонокосилка с прицепом, а у тебя нет, но хочется, потому что это тренд. Тренд, бренд... Всё, что реально надо, само нас находит со временем. Только мы не умеем этого удержать.
– Так нужно к чему-то стремиться или не нужно?
– Жить надо хорошим человеком, – буркнул он, чувствуя, что упускает мысль. – Не грабить, не убивать. И воздастся тебе по заслугам. Может быть.
– Почти христианская позиция, – задумчиво протянула Катерина.
– Все религии стоят на одном и том же.
– Тогда почему ты разочаровался в своей?
Упрямая девчонка лезла на зыбкую почву, а у него не было опоры, чтобы устоять самому.
– Я ею не очаровывался. Закрыли тему.
Катерина, похоже, сообразила, что изменила своему амплуа тактика.
– Извини, я...
– Не извиняйся, сам начал. Просто к любой религии, чтобы реально верить, а не носить блестяшку на шее или чего-то там не есть в указанные дни, приходится идти. К атеизму в том числе. Это не всегда легко и приятно. Иногда действительно лучше... сидеть.
Она погладила его по плечу, потерлась носом.
– Никто не говорил, что будет легко. Но я почему-то уверена, что иду правильно.
И пускай Рафа назначат премьер-министром какой-нибудь заснеженной Сенберландии, если Катерина сейчас имела в виду религию.

--------
Она была умна и начитанна. Для своего возраста, пожалуй, слишком начитанна и умна. За спиной явно стояла неглупая родственница постсредних лет, вовремя привившая внучке любовь к чтению и вкладывавшая в детские руки нужные книжки. Какие именно, Рязанский, который начал поглощать художественную литературу, будучи несколько старше и вовсе не от желания стать умнее, угадывал не всегда. Но уровень знаний оценил.
Жаль, что любое книжное знание – это лишь половина успеха. Дела со второй половиной, умением применять их на практике, у Катерины обстояли значительно хуже.
Ей нравились красиво поставленные фильмы «про любовь», независимо от страны производителя и года выпуска. Причем Катерина ухитрялась фильтровать их по каким-то своим критериям, ставя наравне с признанным интеллигентной общественностью (к которой Костя себя ни разу не относил, но иногда сталкивался по работе) шедевром откровенное «мыло» для домохозяек, где в последней серии счастливы абсолютно все. И даже те, кто скоропалительно скончался в первые пять минут хронометража, неожиданно воскресли и счастливы тоже.
Она была одинокой в своем вполне естественном, пусть и несколько устаревшем по теперешним зубастым меркам, мировоззрении. Хорошие оценки, олимпиады всякие, стихи в тетрадке, дома быть не позже девяти вечера, обо всех катаклизмах докладывать заранее... Родители ею наверняка гордились, верили, вот и отпустили за тридевять земель. Но тогда с какой радости послушная девочка Катерина сидит у него в ногах и не может наговориться?
Рязанскому не в тягость, здравые мысли слушать даже приятно. Но отчего ему жаль эту умненькую, симпатичную, внешне благополучную девчушку, у которой впереди вся жизнь и, если постарается, блестящее будущее, но которая вместо этого обеими руками вцепилась в такого престарелого социопата, как он?
Потому что так не бывает, граждане алкоголики.
И всё же, узнав Катерину поближе и неторопливо, Рязанский заметно умерил свою подозрительность. Да, вероятность того, что перед ним тщательно замаскированная и хорошо проинструктированная из всех мест «подсадная утка», по-прежнему существует, но... Чем он рискует? Дома ничего важного или хотя бы актуального не хранит, подъехать к нему здесь не на чем. Даже если девчонка по итогу предъявит, он найдет как отмазаться.
Вывод? Расслабиться и получать удовольствие. Выходные не резиновые, а он и так разгреб слишком много завалов, включая рабочие, чтобы ни одна собака его не выдернула.
– Костя, можно спросить? – вырвал Рязанского из раздумий голос Катерины.
– Что, опять личное? – хмыкнул он. – Исповедалась передо мной и захотела «ответку»?
Она как-то разом погрустнела, скукожилась вся, но взгляда, вопреки обыкновению, не отвела. Продолжала смотреть щенячьими глазами. Ни дать ни взять преданная лохматая зверушка, которая никак не возьмет в толк, за что еще минуту назад ласковый хозяин ее пнул.
– Ну рискни, – смягчился Костя. – Честного ответа, правда, не обещаю. Лишние знания, Катерина, это лишние скорби, а ты и так знаешь обо мне прискорбно много.
– Ты говорил, что женился только на бумаге. То есть Сонину маму ты не любил?
– Я ее даже не знал. – И расшифровал, понимая, что любая таинственность будет неуместна: – Соня – моя приемная дочь, но это не делает ее менее родным и любимым ребенком. Вопрос исчерпан, если не возражаешь.
Катерина пришибленно кивнула. Ей требовалось уложить информацию в голове.
– Ты голодная? Пойдем-ка в холодильнике пошарим.
В холодильнике, благодаря заботе Олеговны, нашлось достаточно всякой снеди, но обедали они в итоге яичницей с колбасой, которую поджарила гордая своим трудом Катерина.

_________________