На форуме с: 26.01.2016 Сообщения: 3036 Откуда: Поволжье |
21 Дек 2016 17:26
» Глава 15 за коллаж спасибо Мастерице
Утро нынче выдалось ясным, безветренным, на небе ни облачка. Воздух был кристально чист. Снег искрился под лучами восходящего солнца и поскрипывал под копытами лошадей и полозьями саней. На забаву выехали ранним утром и двинулись по Петергофской дороге от Фонтанки вдоль загородных дворцов знати, окруженных живописными полями и рощами, в летнюю пору радующими глаз благоуханными и цветущими садами с ручьями и водопадами, устроенными по приказу Петра I на месте непроходимых и бесплодных болот. По честолюбивому замыслу царя, сей прелестный архитектурный ансамбль должен был превзойти по красоте и блеску «дорогу из Парижа в Версаль».
Миновав очередной, девятый по счету мраморный обелиск, что стояли вдоль всего пути следования от Петербурга до Петергофа, указывая путникам версты, довольно внушительная и пышная кавалькада свернула с главной дороги в направление Сосновой Рощи, во владения князей Вяземских. Через пару верст хозяин и его приглашенные выехали на открытую равнину, пересеченную невысокими холмами, белую и пушистую, опоясанную хвойными опушками да неглубокими оврагами, где их встретили восторженным лаем своры борзых и гончих, явившихся загодя под строгим наставничеством борзятников и выжлятников князя. До «островка» (прим. место непосредственной охоты) было совсем недалече.
Варвара, облаченная в костюм для верховой езды, приталенный жакет с широкой баской, подбитый куньим мехом и отороченный по краям опушкой, длинной ниспадающей юбкой из бирюзового бархата, подчеркивающего глубину ее глаз, и шапке из куньего меха, выглядела обворожительно. Что отметили многие выезжающие этим утром на охоту, и так или иначе давали ей это понять. Да только нынче девица Аничкова была холодна со всеми своими поклонниками, не обращая ни малейшего внимания на расточаемые ими любезности и направленные в ее сторону восхищенные взоры. Она лишь коротко кивала на приветствия и тут же отводила взгляд, всем видом показывая, что не расположена к досужим разговорам.
- Неужто плохо спалось ночью? – Павел приблизился к Варваре, когда заметил отъезжающего от нее красного от смущения Лопухина, молодое лицо которого с мягким пушком над верхней губой и щеках еще ни разу не касалась бритва цирюльника. – Чем тебе не угодил прапорщик лейб-гвардии полка, что ты так скоро отвадила его от себя? – со смешком в голосе поинтересовался он.
- Не наводи напраслину, братец, - хмуро буркнула Варвара, не поднимая глаз от холки своей кобылки. Легкий морозец пощипывал щеки и нос, при каждом вздохе изо рта вырывались клубы пара. - Я не была груба с Петром Андреевичем.
- О нет, как можно, - шутливо поддел ее Павел, ласковым взглядом окидывая миловидное личико сестры. – Ты всего лишь вежливо дала понять, что его ухаживания докучают тебе, что он слишком юн и попусту зря тратит время. А когда бедняга робко предложил сопровождать тебя на охоте, ты и вовсе посоветовала ему снискать расположение сестер Галатовых. Милая, ты и впрямь желаешь Лопухину столь плачевной доли? Ха-ха…
Варвара вспыхнула, но не ответила. К чему пререкаться? Ныне у нее не было настроения отвечать на шутки Павла. Вон и Платон Зотов, почувствовав в ее тоне сухость, более не обращался к ней, а ехал себе мирно рядом с дядюшкой и о чем-то с ним увлеченно беседовал. Только бы не она была предметом их разговора, ненароком подумалось Варваре. Еще одного предложения ненадобно ей нынче. Она и так чувствовала себя прескверно второй день подряд. Ей вдруг захотелось пустить лошадь в галоп, чтоб снег взметался из-под копыт и холодный ветер дул в лицо, умчаться от тягостных мыслей, что травили душу, словно яд. Мучительно остро захотелось ощутить свободу от всяких условностей, ненужных предрассудков и обязанностей, возложенных на нее с детства. Как же это тяготило ее. Она глубоко вздохнула, набрала полную грудь морозного воздуха и задержала дыхание, пересиливая минутный порыв. Время еще будет.
Доезжачий с помощниками еле сдерживали стаю гончих, что повизгивая и лая, бежали впереди охотников. Желающих принять участия в псовой охоте, устроенной генерал-прокурором Сената князем Вяземским, собралось немало. Помимо нескольких десятков всадников, было еще с полдюжины саней с теми, кто не жаловал верховую езду, а также сопровождающие их слуги, ловчий, стременные и прочие.
В который раз обводя взглядом знакомые лица и снова не найдя того, кого желала всей душою видеть и ради кого она наряжалась, встав спозаранку, Варвара досадливо поджала губы и невольно вернулась к прошлому балу у Трубецких. Признание Шаховского взволновало ее сильнее, чем она могла себе представить. Гораздо сильнее, чем сбивчивое, но пылкое объяснение Зотова или циничное откровение себялюбивого гордеца Никитина. Услышав из уст князя слова любви, она растерялась на миг, глаза ее утратили привычную холодность, а к бледным щекам вдруг прихлынула кровь.
- Алексей Иванович, видно, хмель, ударил вам в голову, - в сердцах ругая себя за предательскую дрожь в голосе, она широко распахнула глаза. Самообладание ее подвело, она резко выдохнула. Не иначе, нервы совсем расшатались. А то, как объяснить это внезапное волнение в груди?
- Если б виной всему был горький хмель, сударыня, - уголки губ князя дернулись в усмешке, – разве ж стал бы я стоять тут рядом с вами, выпрашивая вашей милости, словно голодный пес кости у черствого хозяина?
Напрасно он сказал это. Она будто только и ждала, когда Алексей вновь покажет свою подлинную личину, на мгновенье позабыв обо всех совершенных им непотребствах.
Крылья ее тонкого носа раздулись, она прищурилась и, взмахнув веером, прикрылась им словно щитом.
- А вы полагаете, что я поверю в искренность ваших чувств? И это после того как однажды застала вас наедине со своей тетушкой, случайным образом став свидетельницей вашей задушевной беседы с ней? Да-да, Алексей Иванович, не отпирайтесь. Я все слышала собственными ушами.
Она знала, что бросает ему вызов, что он не колеблясь, ответит ей в том же духе какой-нибудь колкостью. И уже приготовилась выслушать от него язвительную реплику, как вдруг с красивого лица Шаховского сошла вся краска, оно изумленно вытянулось и к своему величайшему стыду, князь поник головой, плечи его опустились. Он не сказал ей ни слова. Только сдержанно кивнул и молча отошел от нее, напоследок пронзив острым взглядом словно стрелой. Трусливо сбежал, мелькнуло в ее голове, ну, точно как его друг Чернышев незадолго до этого, и она насмешливо скривила губы.
И теперь она не понимала, почему ей ныне так гадко на душе, будто сделала что-то неправильное. Отчего ей совестно, будто обидела невинного человека.
Варвара встрепенулась от звука голоса, что подал ловчий, выкрикнув «Бросай гончих!», означавший, что они добрались до места гона. Выжлятник отдал короткую команду помощникам и те спустили гончих с поводов. Это был сигнал к началу охоты. Все вокруг пришло в движение. Гончие бросились по следу, как и помчавшиеся за ними всадники, а борзые вместе с заездным пустились в противоположную месту напуска сторону лесного «острова». За ними дернулись сани, заскользив полозьями по мягкому снежному покрову.
Глаза Павла загорелись от предвкушения вероятной погони. Варвара знала, брат охоч до такого рода забав. Ей самой нравилась быстрая скачка, но она не переносила ни вида крови, ни травли зверей гончими. А посему, как частенько делала, немного отстала от основной группы охотников.
- Я к роще с остальными, - крикнул брат, понукая лошадь вперед. К нему присоединилась Воронец, что ехала впереди с Крейцем, по-щегольски одетым в красный казакин и высокую бобровую шапку, ярко выделяясь на фоне белого поля и других охотников.
Каурая кобылка Варвары мерно затрусила следом. Боярку из соболиного меха, что была в то утро на Аннушке, Варвара увидела лишь мельком. За подругой было не угнаться, уж больно та любила гон, смело ездя на лошади по-мужски.
- Вы не разделяете радости от охоты?
Варвара резко повернулась, лицо ее вмиг озарила улыбка. Ведь она потеряла всякую надежду на их встречу.
- Петр Михайлович…
- Доброе утро, сударыня, - он улыбнулся ей весело, по-мальчишески. Настроение у графа было бодрое, приподнятое, его глаза блестели. Он с удовольствием обозревал округу, вдыхая полной грудью морозный воздух.
- И вам доброе, сударь. Но вы… как вы догнали нас? Я подумала, вы пропустите охоту.
- Отчего же, Варвара Никитична? – спросил он отрывисто, глядя вдаль на мчавшихся к рощице всадников и заливисто лаявших борзых. – Отец держал псарни, и в былые времена нередко устраивал охоту на красного (прим. крупный, пушной) зверя, - взглянув на нее, он неожиданно подмигнул ей. - Как-то мы с отцом ходили на самого хозяина леса.
- На медведя? – удивленно вскинула бровь Варвара. – Вы верно шутите.
- Отнюдь, - рассмеялся Петр. - Мне тогда было не больше шести.
Варвара едва не ахнула. Охота на медведя считалась довольно рискованным предприятием. Не каждому смельчаку удавалось уйти целым и невредимым от острых зубов и когтей опасного зверя.
- Это случилось зимой, в канун Рождества, - углубился в воспоминания граф. - Помню, стоял трескучий мороз, у меня зуб на зуб не попадал. В тот день матушка осталась дома, ведь по поверьям женщинам запрещается ходить на медвежью охоту. А потому она сильно волновалась, и ее волнение передалось и мне. Но отец хотел, чтобы я видел все своими глазами, хотел вырастить из меня мужчину, а не изнеженного бездельника, как сказал он тогда матери, - прибавил Петр и снова улыбнулся. – Не часто предоставляется случай ходить на крупного зверя. И мы отправились на охоту. Медведь пребывал в спячке, на его берлогу наткнулись случайно дворовые за два дня до этого. Однако вопреки ожиданиям и тревогам матери все произошло быстро и без каких бы то ни было последствий. Аким наставил на зверя рогатину, а отец стрельнул из ружья, когда медведь начал выбираться из берлоги, разбуженный лаем гончих. Тот медведь был огромных размеров, рычал и скалился на нас. Но я, странное дело, ничуть не испугался.
- Невероятно, – подивилась Варвара бесстрашию маленького мальчика. - Где же вы находились в тот момент?
- Стоял подле отца, где ж еще? – усмехнулся Петр. В его глазах явственно читалось возбуждение и азарт истинного охотника. Однако по какой-то причине, он не спешил покидать ее. – Отец на всякий случай дал мне в руки топорик.
За разговором они въехали в рощу и последовали за удаляющимися голосами и лаем собак, идущих за зверем. Гон начался.
- Петр Михайлович, позвольте узнать, что вас задержало?
- Были дела, - неопределенно качнул головой Петр. – Нынче я должен был отплыть в Стокгольм. Однако вместо меня туда отправился Шаховский.
- Алексей Иванович? – зачем-то уточнила Варвара, нимало изумившись услышанному. Она помнила, князь собирался на охоту. Но она не видела его среди гостей генерал-прокурора, и теперь узнав, что не услышит о нем, по крайней мере, до Сретения, подавила вздох облегчения.
- Да, это Алексей Шаховский, мой друг. Он вызвался доставить депешу.
Варвара смутилась. Не оттого ли князь уплыл в Швецию, что не захотел встречаться с ней после их последнего разговора? Неужто она так сильно задела его чувства? Как такое возможно? Задумавшись, она не заметила корягу, попавшуюся на пути и, когда каурая собиралась перепрыгнуть препятствие, Варвара не удержавшись, выпала из дамского седла, успев только охнуть. Шапка слетела с головы, прическа растрепалась. Мгновение, и она утонула в белом облаке.
Петр придержал рысака, недовольно зафыркающего и загарцевавшего под ним, но тот, почувствовав крепкую руку, присмирел и остановился на месте, а спешившийся граф поторопился к Варваре.
- Вы не сильно ушиблись, Варвара… Никитична? – в голосе Чернышёва звучала тревога.
Он протянул ей ладонь. И едва она встретилась с ним взглядом, чувствуя, как ее начинает затягивать омут его темных глаз, все мысли враз улетучились из ее головы, как и боль в правом бедре.
- Нет, - выдавила она слабо и взялась за его руку, чтобы подняться, но ее юбка, зацепившись краем за сухую корягу, потянула ее назад. Колени подогнулись, Варвара не удержала равновесие, оступилась и снова вскрикнув, упала, на этот раз увлекая за собой Петра. Все произошло в мгновение ока. Они вместе рухнули на пушистое покрывало, взметая вокруг себя белые хлопья снега. Верхушки сосен, еловые ветви – все закружилось вокруг них в хороводе танца. Их лошади заржали и отступили в сторону, нервно переступая с ноги на ногу.
Варвара широко распахнула глаза. Петр был так близок, что она ощущала жар его дыхания на своих губах. Их носы почти соприкасались, и в следующую секунду она почувствовала, как его рука запуталась в ее волосах, перебирая мягкие пряди, что ворохом разметались по ее плечам и снегу. Близость Петра, тяжесть его тела действовала на нее одурманивающе. Она ничего не слышала вокруг себя, впрочем, как и он сам, никакие звуки не долетали до их ушей, ни отдаленные сигналы рожков, ни лай собак, ни голоса охотников. Они были одни в целом мире, поглощенные друг другом, как путники долгое время не имеющие возможности напиться и, наконец, оказавшиеся у колодца с водою.
Он обхватил ее лицо своими ладонями, и некоторое время неотрывно смотрел на нее, будто спрашивая у нее позволения. Затем провел костяшками пальцев по ее разрумянившимся щекам, осторожно продвигаясь к губам, что будто ждали той ласки, от которой кровь быстрее бежит по жилам, а сердце трепетно бьется в груди. Большим пальцем он дотронулся до уголка ее губ, и они раскрылись ему навстречу, безмолвно покоряясь. До конца не осознавая, что делает, она потянулась к нему, свободной рукой обвивая его шею, а он, тихо застонав, окончательно потерял голову, не пытаясь более бороться с искушением. В тот же миг их губы слились в поцелуе, разрушая барьеры и преграды, что он так долго и тщательно возводил вокруг себя.
Лизавета, кутаясь в шаль, стояла у окна и вглядывалась в белоснежную даль, окружавшую их обширное владение. В Таруссы она приехала в день Богоявления, случившееся две недели тому назад. А как добиралась по глухим, заснеженным дорогам об этом лучше не вспоминать, череда постоялых дворов, промозглый холод, не дающий согреться даже возле печки, которую исправно топили для нее в дороге. Может оттого, что дрова оказались сырыми или их было недостаточно (Карл Борисович помнится, грозился, что более не станет заботиться о ее удобствах), а быть может, виной всему ее плохое самочувствие? В дороге она мучилась головными болями, чувствовала то озноб, то слабость, глаза ее не просыхали от слез. Она знала, отныне для нее все переменилось. Теперь каждое утро, проснувшись и помолившись перед образами в красном углу, она не будет спешить в детскую к своим малышам. Не почувствует более под своими пальцами их мягкие макушки, не прижмет к сердцу в минуты нежности, не поцелует в щечки, когда они расшибут коленки и со слезами прибегут ей жаловаться о том. Нет, ничего этого не будет.
Она сжала ладонь в кулак и поднесла ко рту, сдерживая рвущиеся из груди рыдания. Она не ведала, когда вновь увидит своих детей. Сможет ли хотя бы издали наблюдать за ними? В день ее отъезда барон был суров, не позволив им даже попрощаться.
- Когда Яков и Иоанна спросят о тебе, душа моя, - произнес он шипящим голосом, от которого по ее коже прошелся холодок, - я скажу им, что их беспечная мать покинула их и более не вернется.
- Вы бессердечны, сударь!
- Уж кто бы говорил о том, но только не ты, душа моя, - и глаза его недобро сверкнули. - Прощай.
Это были его последние слова, перед тем как он захлопнул дверцу кареты.
Она вздрогнула. Но Катерина, верная служанка, подмечая слезы, застывшие в серых глазах баронессы, ободряюще улыбнулась:
- Господь наш милостив, Елизавета Никитична. Он не дает нам испытаний, что мы не в силах вынести. Верьте и молитесь, да услышит вас Всевышний. А я стану подоле вас и буду взывать к его милосердию.
- Ничего-то из этого не выйдет, - еле слышно проговорила Лизавета, безнадежно взмахнув рукой, когда карета тронулась с места. – Разве ты сама не слышала Карла Борисовича?
- Отчего же? На глухоту не жалуюсь, барыня. Все слышала и все видела. Да только верьте и надейтесь на лучшее. Господь не оставляет страждущих.
Лизавета тогда ничего не ответила своей прислужнице, что была моложе ее по годам, с которой вместе росли в доме батюшки в Подберезье. Ах, какие славные были деньки. Благодать и только. С самого детства они с Катериной были неразлучны, до определенного возраста считая себя лучшими подругами. На ближайшей опушке недалеко от усадебного дома собирали грибы да ягоды, в жаркую летнюю пору ходили купаться на Велинку, плели венки из луговых цветов и нередко перед закатом собирались с другими девками из деревни и пели песни. Авдотья же ходила за молодой барышней по пятам и зорко следила, чтоб ни одного дворового поблизости не болталось, чтоб не смущали благородную девицу непотребными взглядами да речами непристойными, чтоб никакого намека на вольности и в помине не было. Воспитывали Лизавету в строгости, в соответствии с традициями. С детства втолковали, что нужно блюсти условности, чтить и уважать не только свой род, но и семью мужа своего, коль согласилась войти в нее мужниной женой.
Лизавета горько усмехнулась. Прознай батюшка о причине, подтолкнувшей барона выслать жену из столицы в эту глухомань, приехал бы тотчас и самолично испорол бы розгами. Не посмотрел бы на то, что родная кровь. Нет. Для него она стала б позором семьи, прелюбодейкой! Какое мерзкое слово, и как больно бьет по сердцу. Лизавета только сильнее сжала кулачки. Ныне она и матушке не смеет написать о своих страданиях, что щемили сердце, иначе батюшке о том станет известно немедля. Ох, и что она натворила? Ведь собственными руками сгубила свою жизнь. Лишилась всего, что было дорого ей, что было любо. Ничего-то теперь у нее не осталось. Ни детей, ни семьи, ни… Петра. Ведь и он отказался от ее любви, когда она готовилась пожертвовать всем ради него. Не справедлива судьба, ох, несправедлива.
Она до боли закусила губу, не замечая, как в уголках рта выступили капельки крови, и лишь почувствовав на языке солоноватый привкус, пришла в себя. Теперь ее ждут другие заботы. Дело то не богоугодное, греховное. Знает она о том. Всю жизнь будет отмаливать сей грех, но по-иному она поступить не может, не хочет. Он обидел ее, жестоко обидел. Так пусть и сам поплатится за это. Он ничего не узнает. А она сделает так, как решила. Вон за тем холмом избушка стоит в стороне от дороги, у кромки леса. Туда она и собиралась давеча. Да только не распогодилось нынче. Одной не дойти, слишком рискованно в такую непогоду. Снег выше колена и ветер продолжает бушевать, нагоняя новые тучи. Проводника не найти. И лошадь не запрячь. Начнутся ненужные вопросы, подозрения. Куда это барыня в метель засобиралась? Чего это ей в тепле не сидится? А потому Лизавета хотела сделать все в тайне. Да и как иначе?
Не чувствовала она себя здесь хозяйкой. Все ей было чуждо. Никому она не могла довериться. А наперсница ее, Катерина, нынче и вовсе была неумолима, впервые ей отказав. Во всех затеях была с ней заодно. Помогала во всем, даже не задумываясь. Это благодаря Катерине Лизавета смогла улизнуть от зоркого ока мадам Леманж, дабы недолго побыть наедине с Петрушей. Однако сейчас верная подруга заупрямилась, взглянула на нее с неодобрением.
- В делах этих я вам не помощница, - твердо сказала она и потупила взор. Не пристало так с барыней разговаривать.
- Катерина, - взмолилась Лизавета, - ты ли это говоришь? Подруга моя сердечная, ты же самая близкая у меня нынче.
- Неверно толкуете, ваша милость.
Лизавету словно наотмашь ударили. Никогда Катерина не обращалась к ней столь холодно и церемонно. Всегда только Елизавета Никитична, изредка барыня или как в детстве Лизонька. Но чтоб вот так, намеренно проводя черту меж ними, подчеркивая ее высокое положение, ее титул, напоминая ей о том, кем она стала, такого Лизавете еще не приходилось слышать. А потому на минуту смешалась она, умолкла и растерянно развела руками.
- Почему не веришь мне? Разве ж я обманывала тебя когда-нибудь? Разве ж не делили мы с тобой все наши девичьи радости и горести? Разве ж не обещали мы друг дружке, что навечно будем верными подругами?
- Ничего не изменилось, барыня, - не поднимая глаз от пола, чуть мягче проговорила Катерина. – Да только лукавите вы, хоть и не нарочно.
- Ах, вот ты о чем, - изменившимся голосом проронила Лизавета. Резко вскинув подбородок, она свысока взглянула на свою прислужницу. – И ты еще смеешь меня в чем-то упрекать? Воротить от меня нос, словно от прокаженной? Ты, которая всем мне обязана! Да если б не мое заступничество, батюшка тебя в скотницы отдал бы, а перед тем отведала бы ты его соленой розги. Думаешь, забыла я о том, как по ночам ты бегала к батюшкиному камельдину? И какой нешуточный скандал разыгрался, когда открылся твой срам? Ведь чурбан тот безмозглый был женат на нашей кухарке.
Катерина вжала голову в плечи, пряча глаза, кусая губы. Но Лизавета была безжалостна, продолжая жалить в самое больное место.
- Верно, забыла уж, как дитятку скинула в речку, а всем сказала, что мертвым он у тебя родился. А, ну, отвечай, бесстыжая!
Тут Катерина не выдержала и бросилась в ноги своей госпоже, заливаясь слезами:
- Все годы о том жалею, ей-богу! Дурехой была, испугалась. Бес попутал, окаянный. Ведь сиротинушкой росла, помню, как тяжко было. Не хотела я своему дитятку такого. Чтоб кликали его приблудным, безотцовщиной! Страшно было, потому и совершила тот грех. Каждый день молюсь я за его душу ангельскую, кровинушку мою родненькую, что сгубила сама. Покаяния прошу у господа.
- А мне пошто в просьбе отказываешь?
Катерина возвела к ней руки, глаза ее блестели от слез.
- Не хочу, чтоб и вы мучились, как я, всю свою жизнь. Чтоб греха страшного не брали на душу. Это мучает, ох, как мучает! Будто дыру в груди кто-то пробил, и она все ширится и ширится, и мочи нет терпеть эту боль. Порой дышать аж тяжко становится.
- Ничего ты не понимаешь, глупая! Если этот ребенок появится на свет, я буду тяготиться им всю жизнь, жалеть и вспоминать…
- Все происходит по воле Всевышнего. Ежели вы понесли, стало быть, Господь так захотел. Вы мужняя жена, давно не девица. Чего вам бояться-то, барыня?
- Не хочу я этого ребенка. Пойми, не хочу! Не смогу я его полюбить. Не в силах. Его отец меня обидел, сильно обидел. Не прощу ему!
- Помилуй, Господь, Елизавета Никитична, но дитятко-то в чем виноват?
- Не хочу его видеть! Не хочу вспоминать ту ночь!
И вдруг со двора донесся звонкий голос кого-то из дворовых, разнесший по комнатам и залам нежданную весть:
- Барин! Едет! Барин едет!
Дворня засуетилась, забегала, в сенях захлопали двери. Лизавета выглянула в окно. По въездной расчищенной аллее, что вела к усадебному дому, мимо темных стволов деревьев, катилась карета с гербом барона на дверце.
- Матерь Божия, - только и сумела выговорить Лизавета, поднося ладонь к побледневшему лицу, - что ему здесь понадобилось?
|