Итальянский роман

Все интереснее и интереснее.
Вот его оказывается, как зовут-граф Сант-Анджело. Знатная фамилия, судя по приставке Сант. Ужас Летиции вполне объясним. Но, выходит, граф ее не признал? А Фульвия-жена венецианского дожа значит. Коварная дама.
Бедная Летиция, только что стала забывать свои страхи, и вот такой удар. Что теперь ей делать, как себе вести? Ведь она считает графа чудовищем и насильником. И такой вдруг станет ее родственником.
Спасибо, Гюля, за добросовестную работу и хорошее отношение к читателям-вы не задерживаетесь с новыми главами.

Граф Сант-Анжело- наш таинственный узник. Судя по реакции, он что-то помнит.... иначе как объяснить,что он так странно на неё смотрел? Может, всё-таки то зелье не так сильно на него подействовало или граф оказался крепче,чем думала Фульвия
_________________

Вот так да! Девушка его узнала, он что-то припоминает.... Теперь очередь за доктором. А вот зачем с графом такое сотворили...
Гюля, спасибо!

Гюльнара, спасибо за продолжение!
Наконец-то встреча с графом произошла и мы убедились, что он и есть тот пленник Фульвии. Своим появлением он привнес в жизнь Летиции смятение, страх и неуверенность в завтрашнем дне. Слишком свежи ее воспоминания о той ночи, о своем позоре. Интересно как быстро сможет вспомнить ее граф... А если вспомнит, то сколько проблем за собой это повлечет. Мирелла уверена, что любит и любима. Тревожно за Летицию, ведь только недавно она обрела свою настоящую семью, дом.
Жду продолжения.
___________________________________

Они встретились. Амадео Сант-Анджело и есть тот узник. Летти его узнала, он тоже что-то подозревает.
Вопрос, зачем Фульвии это все было устраивать. Похоже на месть. Чем-то Део ей насолил. Отверг что ли?
_________________

 » Главы 13,14

Сиринга, просто эта часть романа написана, когда дойду до того, что еще в работе, процесс, естественно, замедлится, в чем заранее извиняюсь

13.
- Наступил первый день карнавала. Зрелище, действительно, было впечатляющее, и я радовался, что решил остаться. Вообще, меня охватило чувство, какого я не испытывал уже очень давно. С делами было покончено, я мог спокойно веселиться, наслаждаться жизнью. Естественно, в таком состоянии мне захотелось еще чего-то...
- Догадываюсь, чего, – вставил Массимо, слегка нахмурившись.
- О, ничего серьезного! Чего-то, ни к чему не обязывающего, какой-нибудь легкой интрижки. Вижу, вижу, как ты супишь брови! И знаю, что ты думаешь.
- Что же?
- Что у меня есть невеста, что недостойно благородного человека чуть не накануне свадьбы вести себя подобным образом... Ну что, разве не это ты думаешь обо мне?
- По чести, да. Мирелла не заслужила такого отношения.
- Господи всемогущий, ты всегда был образчиком добродетели по сравнению со мной, а сейчас просто превзошел самое себя! – рассмеялся Део, но смех его был несколько принужденным. – Если бы ты знал, что двигало мною, возможно, ты был бы ко мне снисходительнее.
- Что же могло двигать тобой? Желание развлечься. Сластолюбие. Я тебя неплохо знаю, так же как и ты меня, и помню твои прежние похождения.
- Увы, Массимо, увы, - печально сказал граф. – Мной двигало нечто прямо противоположное.
- Не понимаю...
- Об этом обычно не делятся даже с лучшими друзьями. Но я тебе скажу, и к черту тех, кто предпочитает молчать о таких вещах!.. Три года я был в плену. И три года не прикасался к женщине. В тюрьме было тяжело переносить воздержание; на галерах изнурительный труд подавлял всё, там вообще ничего не хотелось, кроме как спать и есть.
Когда я вернулся, ты помнишь, каким я был. Ходячий скелет. Потом жизнь стала потихоньку возвращаться ко мне. Однажды я шел по улице и увидел двух шлюшек, с которыми раньше развлекался в неком веселом заведении. Одна из них умудрилась меня узнать, - впрочем, о моем бегстве из плена тогда говорил весь город.
«О, граф Сант-Анджело! – сказала она весело, приближаясь ко мне и кладя мне руку на плечо. – С возвращением! Не хотите ли повеселиться с вашими старыми приятельницами?»
Я ответил довольно грубо, что у меня нет времени. Она изменилась за эти годы, стала потасканной и вызвала во мне лишь отвращение. Вероятно, это чувство отразилось на моем лице, она заметила это и отступила, сказав со смехом приятельнице: «Пойдем, милочка. Видно, граф в турецком плену стал евнухом. Бедняжка!»
Они ушли, хихикая. Я же стоял и думал: «А что, если и впрямь со мной что-то не так?»
В тот день вечером был бал. Мирелла приглашала меня на него, но я отказался, сославшись на все еще мучившую меня временами слабость. Но после встречи с теми девицами я решился - и пошел туда. Сначала я танцевал с Миреллой. Наверное, она подумала обо мне невесть что, так откровенно я смотрел в вырез ее платья...
- Не смотрел, а пялился, как говорят в простонародье, - резко перебил его Массимо.
– Так ты видел?
- Еще бы. Было трудно не заметить. Это было... непристойно.
- Не потому ли ты вдруг исчез с того бала так внезапно, дружище? – засмеялся Део. – Тебя-то чем это могло оскорбить?
- Конечно, ничем, - будто спохватившись, быстро произнес маркиз. – И я вовсе не потому ушел. У меня просто было назначено свидание, о котором я забыл, а потом вспомнил.
- Какая-нибудь красотка, не так ли?
Массимо пробормотал что-то неразборчивое, и граф снова засмеялся. Он уже сильно опьянел, на щеках появился румянец, глаза посветлели и стали почти прозрачными.
- Ладно, ладно, дружище, не хочешь говорить – не надо. А я скажу все до конца. Я, как ты удачно выразился, пялился в грудь моей невесты, но это было бесполезно. Увы! – я ничего не чувствовал.
Тогда, вызвав страшное неудовольствие Миреллы, я протанцевал три танца подряд еще с тремя дамами – первыми красавицами Неаполя. С тем же результатом. Меня прошиб холодный пот. Ни одна из этих женщин не вызвала во мне желания! А ведь раньше я воспламенялся мгновенно от любой мелочи – аромата волос, поворота головы, легкой улыбки...
- Уверен, - немного смущенно промолвил маркиз, - это было всего лишь временное явление. Ты был еще, как сам сказал, слаб...
- Не настолько, - ответил, снова мрачнея, Део. - Теперь представь себе мои мысли: через месяц у меня свадьба, и вот в брачную ночь я оказываюсь в самом плачевном для мужчины состоянии. Представь реакцию моей молодой жены...
Массимо сделал большой глоток из стакана и провел невольно дрогнувшей рукой по усам.
- Део, ты преувеличиваешь и напрасно мучаешь себя сомнениями. Всё, – он откашлялся, - будет в порядке. В конце концов... если даже случится такая... временная неприятность... Мирелла... она поймет.
- Да? – Брови Део саркастически изогнулись над неестественно блестящими глазами. – И промолчит, по-твоему? Очень сомневаюсь. Даже готов побиться с тобой об заклад: уже к полудню весь Неаполь будет судачить о моей несостоятельности.
- Черт тебя побери! – вскричал Массимо. – Так-то ты думаешь о Мирелле?!
- Мне кажется, я изучил ее достаточно за то время, что вернулся.
- И каково же твое мнение? – Теперь уже и щеки маркиза пылали, пальцы непроизвольно сжались в кулаки, но уже достаточно пьяный Део не замечал этого.
- У нее много недостатков: она слишком капризна, не считается в желаниях с другими людьми, жадна до новых нарядов и драгоценностей, и чересчур упряма. Но, надеюсь, у меня всегда хватит денег, чтобы удовлетворять ее капризы и потакать ее самым прихотливым желаниям, и хватит характера, чтобы победить ее своеволие. Она обожает верховую езду, балы, охоту; я не страстный любитель всего этого, но не стану препятствовать ей в ее развлечениях, и тем самым сделаю нашу семейную жизнь вполне сносной. Мирелла будет заниматься тем, что ей нравится, - не переходя известные границы, естественно; я буду лишен сомнительного счастья слушать с утра до вечера пустую болтовню и притворяться, что мне это небезразлично... Вот какой я представляю нашу будущую жизнь, и какой я считаю свою невесту.
- Неправда! – горячо воскликнул маркиз. – Ты совсем ее не знаешь!
- Неужели?
- Она не такая! Ни с кем не считается, ты сказал? О, нет! Мирелла очень добра, а, если и вспылит когда и наговорит лишнего, быстро раскаивается и переживает. Ты назвал ее жадной до нарядов. Но это не жадность! Какая женщина не любит украшать себя и красиво одеваться? Капризна? Нет; она лишь умеет настоять на своем. Ну, а то, что ты называешь упрямством и своеволием, – свидетельство твердости характера.
- Как ты ее защищаешь! – усмехнулся Део. – Родной брат не был бы так красноречив и пылок!
Массимо резко откинулся на спинку стула.
- Ну, уж нет! Я предпочитаю оставаться дальним родственником, - буркнул он, кажется, уже жалея о своей вспышке. – Скажи-ка лучше: если ты такого низкого мнения о будущей жене, не лучше ли, пока не поздно, порвать с ней помолвку?
- Брось сердиться, - Део перегнулся через стол и хлопнул его по плечу. - Я начал с недостатков, но у Миреллы есть и бесспорные достоинства. Она красива, родовита и не совсем пустоголова. А, пожалуй, это все, что может требовать от хорошей супруги муж, не считая верности и плодовитости, конечно. Но и здесь, я надеюсь, дочь маркиза Ферранте оправдает мои надежды.
- Гм... – промычал Массимо; лицо его стало багровым при последних двух фразах друга.
- Знаешь, - спросил его друг задумчиво, - что стало одной из главных причин моего желания поступить во флот?
- Что?
- Даже не что, а кто. Моя невеста.
- Не понял.
- Сейчас объясню. Мне было десять, а ей год, как ты знаешь, когда нас помолвили. Таково было желание моей и ее матери. Я довольно хорошо помню это действо, помню, каким забавным мне казалось, что меня соединяют с младенцем, и как – о, я уже немного представлял себе, чем занимаются в постели муж и жена! - мне было смешно представить себе, что я буду когда-нибудь спать с этой розовощекой, сосущей палец девочкой и делать ей детей...
Время шло, я стал подростком, затем – юношей, познал утехи плотской любви и нашел, что это великолепно, особенно – когда занимаешься этим чуть не каждый день с новой избранницей. Но меня постоянно преследовала мысль о невесте, о связывающих нас узах. Да, она была еще по-прежнему ребенком, - но я был прикован к этому ребенку цепью, которую было не разорвать!
Это начало постепенно бесить меня. Я чувствовал себя пленником – и чьим? Маленькой ничтожной девчонки! Придет время, мне придется жениться на ней, - станет она красавицей или уродкой, будет ли добра и кротка или превратится в мегеру.
Тогда-то и зародилось во мне желание бежать куда-нибудь... от моего будущего брака. Тут, как ты помнишь, произошел еще тот случай с дуэлью, на которой я чуть не прикончил сына королевского прокурора... После этого я окончательно решился – и пошел офицером во флот.
Не знаю, что было бы дальше, не попади я в плен, и не изменись там многие мои мысли и чувства. Я мечтал, будучи морским офицером, о карьере адмирала, славе, подвигах во имя королевства... Невеста и мой брак отдалились, оставшись, в конце концов, на последнем месте.
Но в рабстве я понял: жениться и завести семью и наследников – вот главное предназначение мужчины. Подвиги... Слава... Кому все это будет нужно, кто будет гордиться этим после моей смерти? Только мои потомки. Но, если я не оставлю их после себя, - все это станет прахом, пылью.
Поэтому я решил: как только вернусь, женюсь. Я даже был рад, что выбор уже сделан, что невеста у меня уже есть... Если, конечно, она дождется меня.
- А она дождалась... - пробормотал словно в раздумье маркиз.
- Вот именно! И поэтому я стану мужем Миреллы.
- Все твои рассуждения, конечно, очень умны, - заметил Массимо, - но как же самое главное?
- Что?
- Ты не любишь ее.
- О, любовь! Да будет тебе, дружище. Разве недостаточно, что Мирелла меня обожает? А она мне, скажем так, небезразлична. Исходя из этого, наша семейная жизнь станет неплоха и без горячих чувств с моей стороны.
- Ну-ну, - кивнул Массимо. – Ладно, давай выпьем еще, и ты продолжишь свой рассказ.
- Наливай и слушай дальше. Итак: когда зашла речь о моей поездке в Венецию и Флоренцию, я обрадовался. И не только тому, что скоро увижу сестру и племянниц. Но и тому, что смогу в этом путешествии сделать еще попытку, - ты понимаешь, о чем я, – и не одну. И поэтому дожу не пришлось долго меня уговаривать остаться на карнавал, хотя я и мечтал обнять Катарину и ее детей.
Все было за меня: я был далеко от Неаполя, не имел знакомых в Венеции, никто не мог рассказать обо мне невесте. Если бы я потерпел неудачу, – маска надежно скрыла бы мое лицо, и мой позор остался бы при мне...
Итак, именно поэтому я хотел завести интрижку. В Венеции в карнавалы все предаются этому. А под маской я чувствовал себя совершенно свободно, мне было легко, я был... почти счастлив. Итак, я шел, сам не зная, куда, бросал в толпу засахаренные конфетти, заигрывал с ряжеными дамами... Но в один момент мне показалось, что за мною наблюдают. Я стал более внимательным, и вскоре заметил того, кто как будто преследовал меня, даже не стараясь особенно остаться незамеченным.
Это была женщина, в богатом маскарадном костюме из ярко-оранжевой парчи и усыпанной драгоценными камнями маске, оставляющей открытой только нижнюю часть лица.
Но, несмотря на маску, я сделал вывод, что она молода и знатна: у нее была великолепная фигура, двигалась она грациозно, имела гордую осанку и даже в том, как она обмахивалась веером, было что-то изящное и своеобразное. И она явно выделяла меня из толпы ряженых. Я был заинтригован, она возбудила во мне интерес; и, когда она взмахом веера пригласила меня в нарядную гондолу, ждущую ее, я, не раздумывая, поспешил за таинственной незнакомкой.
- Хм, я догадываюсь, в чем тут дело, - пробормотал Массимо.
- Мы прекрасно прокатились вдвоем, - не считая, конечно, гондольера, - продолжал граф. – Она была остроумна, шутила и смеялась, и я смеялся вместе с нею... Давно, очень давно я не чувствовал себя так хорошо и свободно. К концу нашей поездки я был уже совершенно очарован этой женщиной и стал настаивать на очередном свидании, которое было, после недолгих и, несомненно, притворных колебаний, мне назначено на следующий вечер в домике на окраине.
Мы расстались на набережной; я покинул ее гондолу, и единственно, о чем я жалел, - это о том, что так и не увидел ее лица; она ни за что не соглашалась снять маску.
Следующего вечера я ждал с большим нетерпением; я был почти уверен, что не потерплю фиаско; и вот вечер пришел. Я нанял гондолу, и меня отвезли к указанному незнакомкой домику. Итак, полный самых приятных предчувствий и отбросив прочь все сомнения и страхи, я отворил дверь, вошел... и увидел за столом, роскошно накрытым к ужину на двоих, - кого бы?
- Я догадываюсь, но скажи сам.
- Фульвию Градениго, жену дожа!
- Я так и думал, - кивнул Массимо, одним глотком осушая свой стакан.
- Значит, ты оказался дальновиднее меня. Я и не подозревал, что это окажется она!
Фульвия, естественно, увидела, что я изменился в лице. Она, наслаждаясь моим изумлением, сказала, что я с первого взгляда понравился ей, и что лишь опасение возбудить ярость в чересчур ревнивом супруге заставило ее изображать со мной холодность и безразличие. Что она продумала все заранее: узнала, какой наряд шьют для ее мужа; что с помощью каких-то связей с Римом сделала так, что его срочно вызвали туда; что она тонкими намеками убедила супруга попросить меня остаться на карнавал и отдать мне свой костюм.
Было мгновение, не скрою, когда мной овладело торжество победителя. Но чувство это быстро сменилось злостью и разочарованием. Пусть и кратковременная и ни к чему не обязывающая, связь между нами была невозможна: эта женщина была женой хозяина дома, где меня так гостеприимно приняли.
Она же подумала, видимо, что я испугался - быть застигнутым в этом месте вместе с нею, или чего-то в том же духе. Она начала уговаривать меня, убеждать, что никакой опасности нет: муж далеко, домик снят у надежных проверенных людей, и мы можем спокойно насладиться друг другом.
Из слов Фульвии я понял, что не я - первый приглашенный ею в этот домик, и тут мне стало совсем противно. Я высказал ей, довольно резко, все, что думаю о ее предложении, закончив, кажется, глупостью - тем, что у меня есть невеста, и я не собираюсь ей изменять...
- Вот уж, действительно, глупость! – в сердцах бросил Массимо. Но Део понял его злость иначе.
- Ты прав, этого говорить не стоило. В общем, она выслушала меня, пылая – едва ли стыдом, скорее, яростью. Удивительно, как изменилось в ту минуту ее красивое лицо, оно стало просто страшным, морковного цвета, и так исказилось... Но она быстро справилась с собой и довольно спокойно сказала, когда я закончил, что она понимает мои чувства, и что ее гондольер отвезет меня обратно в центр города. Я сел в гондолу и покинул этот дом.
- Хм, и поэтому ты так мрачен?
- Это еще далеко не все, - кинул Део, снова выпивая целый стакан. – Итак, карнавальная неделя продолжалась. Я выходил каждый вечер и бродил по веселящимся площадям, набережным, мостам. Но настроение мое было испорчено, а желание рассеялось, как дым; я больше не веселился и не отвечал на призывы замаскированных дам. Мне все казалось, что за мной следят, и везде мне мерещились ярко-синие глаза синьоры Градинего.
Ее я с того вечера не видел, и надеялся, что и не увижу. Если б не обещание, данное ее мужу, я бы в ту же ночь покинул город.


14.
- Так прошла та неделя; в последний день карнавала, утром, лакей подал мне записку. Я развернул ее, - она оказалась от Фульвии. В ней говорилось, что синьора просит меня о встрече, ровно в полночь, естественно, уже не в домике на окраине, но и не в палаццо Градинего, а на одной из площадей.
- Я бы хорошо подумал, прежде чем идти на такое свидание, - заметил Массимо.
- Я бы тоже. Но в конце была коварная приписка: «Не бойтесь; Вам ничто не угрожает, и Фульвия Градинего обещает Вам, что не покусится ни на Вашу жизнь, ни на Вашу честь».
Сам понимаешь, эти слова были вызовом и побудили меня пойти. Я не надел маску, но захватил с собой кинжал и шпагу, и отправился в нанятой лодке на указанную площадь. Пробило полночь; я увидел под уличным фонарем замаскированную даму, которую узнал, и с нею сопровождающего, пожилого синьора весьма почтенной наружности.
Дама – это была Фульвия – приблизилась ко мне и заговорила со мною. Она сказала, что просит прощения за маленький розыгрыш, который позволила себе в отношении меня. Что вовсе не была увлечена мною, а лишь хотела проверить, как она выразилась, «стойкость неаполитанских дворян».
Ее слова не убедили меня; но, щадя ее честь и достоинство, я сделал вид, что верю ей. Тут она произнесла: «Я хочу сделать маленький подарок вашей невесте, которую вы столь сильно любите. – И протянула мне коробочку, в которой лежало небольшое украшение – брошь, густо усыпанная аметистами. – Это очень редкая работа. Обещайте, что преподнесете ей это украшение в день вашего возвращения».
Я обещал, и встреча наша, к моему облегчению, закончилась. Синьора повернулась, сделала знак своему сопровождающему и направилась к ожидавшей ее гондоле. Я уже тоже собирался садиться в свою лодку, как вдруг Фульвия вскрикнула, и я услышал лязг металла и как будто звук падающего тела. Я оглянулся – неизвестно откуда взялись пятеро замаскированных мужчин, самого разбойничьего вида, и окружили жену дожа. Двое держали ее за руки, а ее спутник лежал на камнях, видимо, без чувств, если не убитый.
Я схватился за шпагу, но один из разбойников приставил к горлу Фульвии кинжал, блеснувший в лунном свете.
- Бросай оружие, или ей конец! – прохрипел негодяй. Фульвия снова испуганно вскрикнула. Я вынужден был швырнуть шпагу к ногам бандита; затем меня схватили и сняли пояс с кинжалом. Все это время Фульвию тоже продолжали держать.
Я надеялся, что это просто грабители, что они возьмут наши кошельки и исчезнут во мраке; но не тут-то было. Мне крепко связали руки и ноги и втолкнули в выскользнувшую из темноты гондолу; жена дожа осталась на берегу. Мне завязали глаза и бросили на дно лодки, и мы поплыли неизвестно куда...
- Черт побери, вот так приключение! – воскликнул Массимо. – И ты так спокойно об этом рассказываешь?!
- Я много чего повидал в своей жизни, друг, - криво улыбнулся Део. – Итак, я лежал на дне гондолы и раздумывал о своей участи и о том, кто мог сделать это со мной. Фульвия? Но она выглядела страшно испуганной и, возможно, ее судьба была не завиднее моей. Больше врагов у меня в Венеции не было; мелькнуло у меня, правда, еще одно предположение, но едва ли оно было возможно...
Значит, это, действительно, были разбойники. То, что они захватили меня с собой, объяснялось просто: они собирались продать меня туркам, чьи галеры, как всем известно, постоянно курсируют вдоль итальянских берегов.
- Да, избавиться от врага таким образом – дело несложное, если знать нужных людей, которые этим занимаются, - заметил Массимо. Део кивнул и продолжал:
- Перспектива снова оказаться в рабстве заставила меня приложить все силы, чтобы разорвать связывающие меня путы; но, увы, гондола достигла места своего назначения раньше, чем веревки поддались моим стараниям.
Меня выволокли из лодки и повели; шли мы недолго, затем начали спускаться, и спуск этот был крутой. Видимо, я очутился в подземелье; я слышал писк и возню мышей, звук падающих со стен капель...
С меня сорвали камзол и рубашку, но повязку с глаз не сняли. Затем уложили на что-то твердое, руки и ноги вытянули и привязали к чему-то, и я вдруг понял, что это дыба.
- Боже мой! – пробормотал Массимо, вытирая холодную испарину, выступившую на лбу.
- Друг мой, не переживай так, - улыбнулся Део. – как видишь, я сижу здесь с тобой, целый и невредимый. Однако, меня, действительно, пытали, хотя, видимо, главарь моих похитителей велел не калечить меня. Тем не менее, боль была невыносимая, а я ее, честно признаюсь, переношу плохо. Поэтому мой враг сполна насладился моими стонами...
- Ты не видел его, но слышал, наверное?
- Тот, кто отдавал приказы, делал это молча, и я не слышал его голоса, только голос палача. Не знаю, как долго длилась пытка; наконец, я потерял сознание. Потом, кажется, на короткое время пришел в себя, испытывая страшную жажду. Мне приподняли голову и дали выпить воды. И снова все оборвалось.
Очнулся я уже совершенно в монастыре в Джудекке, у ворот которого меня нашли на рассвете следующего дня. Шпагу почему-то негодяи мне оставили, но, конечно, ни кошеля – правда, денег там было немного, большая их часть находилась в моих комнатах в палаццо Градениго, - ни подарка Фульвии Градениго – броши с аметистами – не было. Все тело у меня страшно болело, и я провел у добрых монахов целых два дня, прежде чем смог более-менее нормально двигаться.

Вот оно что- граф вообще ничего не помнит о том, что он натворил с Ариенной.
Конечно, виновата Фульвия-это ее работа, но девушка об этом не знает.
Да и мои догадки о капризном характере Миреллы подтверждаются. Так что бедной Летиции предстоит много еще пережить.
Спасибо, Гюля. Очень динамичный и интересный роман получается у вас.
_________________

Спасибо большое за продолжение!
Интересно было прочитать историю графа. Из-за желания развлечься, развеять свой комплекс Део стал жертвой интриг, обмана отвергнутой женщины. Прискорбно, что все случившееся было для него как в тумане и Ариенна кажется лишь, непонятно почему, смутно знакомой. Интересно, как же он узнает правду об этом инциденте...
Массимо преданно защищает Миреллу, определенно питая к ней нежные чувства. Жаль, что девушка совсем не ценит его.
___________________________________

Массимо так бросается на защиту Миреллы, что понятно становится - у него к ней чувства определенного рода.
С первой главы понятно, что Фульвия решила отомстить за то, что ее отвергли. Но Део ничего не помнит, хотя Летти вызвала смутные воспоминания о том, что он ее где-то видел. Как он все вспомнит интересно.
Брошь Фульвия подарила сначала ему, а потом передала ее Летти, как улику. Думаю, месть ее только началась.
_________________

Месть отверженной женщины. Массимо влюблен, признался бы, мне кажется и Мирелла к нему неравнодушна.Да, Летти не позавидуешь.
Спасибо Гюля!

 » Главы 15,16

Леди, спасибо всем!


15.
Тогда я отправился, естественно, в палаццо Градениго. Мне навстречу выбежала Фульвия – живая и здоровая, но бледная и с расстроенным лицом. Увидев меня, она просияла и увлекла меня в свои покои. Там она начала расспрашивать меня о том, что со мной произошло. Я предпочел не говорить ей всю правду; сказал только, что разбойники ограбили и избили меня и бросили у стен монастыря.
Ее вид, слезы на глазах и неподдельное сочувствие почти убедили меня, что она была невиновна в том, что произошло; она сообщила мне, когда я закончил, что бандиты, бросив меня в гондолу, отпустили ее, и все уехали вместе со мной.
«Я поняла, что именно вы были им нужны, а я послужила лишь приманкой», - говорила Фульвия, и слезы текли по ее бледным щекам.
Я поинтересовался, остался ли жив ее сопровождающий, и она воскликнула: «Слава Господу, они не убили бедного старика, которого я брала с собой, а только оглушили!»
Я сказал ей о броши, которую она мне подарила для Миреллы, о том, что она украдена; Фульвия вскричала: «Канальи! Мерзкие воры!»; глаза ее горели; я и не ожидал, что она разгневается из-за такого пустяка.
Когда я спросил ее, подозревает ли она кого-то, она сказала, что уверена – это дело рук ее мужа. «Марио страшно ревнив. Пресвятая Дева, как подумаю, что он мог сделать с вами!..» - повторяла она.
Это подозрение возникало и у меня, но я отбрасывал его, как недостойное; дож был истинным дворянином, и не был, как мне казалось, способен на такую низость. К тому же, как сообщила Фульвия, он все еще не вернулся из Рима; «но он вполне мог приехать тайно, а люди для таких дел у каждого знатного венецианца имеются», - сказала она.
В конце концов, она меня почти убедила. Какое-то время я раздумывал, не обратиться ли мне к Совету Десяти* для расследования. Похищение, насилие, пытки – пусть я и неаполитанец, но дворянин, и Совет обязан был рассмотреть такое преступление.
Но меня остановили несколько слабых пунктов моего обвинения. Во-первых, я не мог ничего доказать, у меня были только предположения о том, кто был моим похитителем; во-вторых, на моем теле не было никаких свежих следов пыток; в-третьих, в деле была замешана женщина, и ее честь могла быть затронута, если б я потребовал расследования. Не говоря уже о том, что дож Градениго сам входил в Совет Десяти.
В общем, я решил оставить все, как есть, и немедленно покинуть Венецию. В конце концов, я не так уж пострадал, и это неприятное приключение могло лишь послужить мне уроком...
- Да уж, - пробормотал маркиз, наполняя стаканы. – Неплохой урок, видит Бог.
- Итак, в тот же день я простился с Фульвией, написал дожу Градениго письмо, в котором, скрепя сердце, со всей учтивостью благодарил его за оказанное мне гостеприимство, и уехал из Венеции во Флоренцию, к сестре.
- Что ж, выпьем, - предложил Массимо, - что было, то прошло; не думай об этом. Я понимаю, что твоя гордость задета, но ты ведь признал, что виноват и сам.
- Но это еще не всё, - сумрачно сказал граф.
- Как не всё? Неужели у твоей истории есть продолжение? – изумился Массимо.
- Не совсем так. Вернее, то, что я расскажу, покажется, наверное, вообще бредом...
- Расскажи и облегчи тем душу, сын мой, - проникновенным тоном исповедника сказал маркиз. Део засмеялся:
- Придется; может, ты дашь мне мудрый совет не хуже какого-нибудь святого отца! Так вот: я увидел сон.
- Сон?
- Да. Дело в том, что сны мне не снятся с детства. Если и снятся, я их не запоминаю. Знаешь, как было тяжело в турецком плену? Всем в тюрьме, на галерах снились родные места, лица близких... Они рассказывали об этом, лелеяли эти сновидения, как дарованные небесами сокровища. Мне – ничего не снилось. Ни разу. Я чувствовал себя нищим, лишенным даже такой малости.
Так вот, той ночью, в подземелье, мне приснился сон. Самое странное: что я будто забыл его, а потом начал вспоминать, то один фрагмент, то другой; но части эти никак не хотят складываться вместе. Странно и то, что, чем больше проходит времени с той ночи, тем отчетливей и реальнее становятся воспоминания... У тебя так бывает?
- Да вроде бы нет, - сказал Массимо. – Наоборот, обычно через два-три дня сновидение, самое яркое, забывается. Но расскажи подробнее, что именно тебе приснилось. Я же вижу, это важно для тебя.
- Возможно, ты будешь смеяться... Я и сам хотел бы отнестись к этому с юмором, но почему-то не получается. Так вот: в этом сне я вижу то подземелье так, будто на глазах нет повязки. Голые каменные стены, факелы. Открывается дверь, и входит женщина. Я хочу ее. Так хочу, что сдержаться нет никакой возможности, я вне себя от желания. Я бросаюсь на нее, валю на пол, разрываю на ней платье и овладеваю ею.
- Интересно... – пробормотал Массимо. – И что дальше?
- В общем, ничего, - Део откинулся на спинку стула и устремил задумчивый взор на море. – Всё? И что же в этом странного? Сон как сон.
- Я не помню ее лица.
- И это тебя мучит?
- Не совсем. Дело в том, что та женщина была девственница.
- Вот как? Ну и что?
- Я ее изнасиловал. Грубо, безжалостно. Против ее воли. Она сопротивлялась...
- Део, это же было во сне! Мало ли что мы делаем во сне! Летаем, например. Наяву же мы не летаем.
- Во сне? – задумчиво повторил граф. – Увы, мой друг. В этом-то я и не уверен.
- Почему?
- Есть причины. Например, - он дотронулся до царапин на щеке, - разве ты этого не заметил? Это появилось как раз в ту ночь, и я увидел эти царапины у себя на щеке, – они были очень глубокие, и до сих пор еще не прошли, - на следующее утро в монастыре.
- Я заметил. Ну и что? Это может быть от чего угодно: возможно, ты оцарапался о днище галеры, когда тебя бросили в нее, или...
- Или я чем-то не понравился какой-то кошке, когда лежал без чувств у ворот монастыря? – подхватил Део, саркастически улыбаясь.
- Почему бы и нет?
- Ну, хорошо, допустим. Но есть и еще следы, - он расстегнул камзол и рубашку и показал похожие, тоже уже почти зажившие, царапины на груди. – И вот, - он отогнул кружева и протянул руку; выше кисти был след укуса. – Это не кошачьи зубки, уверяю тебя.
- М-да... – протянул несколько растерянно маркиз. – Не похоже.
- Как не похоже и на укус мужчины. Заметь, зубы мелкие, и рот того, кто кусал, был невелик.
- Хм. У меня есть одно предположение.
- Какое?
- Может быть, если это и впрямь не было сном, - хотя я в этом далеко не уверен, и твои доказательства меня не убеждают, - ты провел ночь с Фульвией Градениго? Она чем-то опоила тебя, и...
- Ни в коем случае. Не забудь – эта девушка из сна была девственна, в отличие от красавицы Фульвии. И еще. Я сказал, что не помню ее лица. Но кое-что все-таки всплыло в памяти. Черные волосы, гладкие и блестящие... Родинка на скуле – очень милая, надо сказать. И ее шепот.
- Она что-то шептала?
- Поверь, не «Я люблю тебя!» - усмехнулся Део. - То было мужское имя. И я запомнил его.
- Какое?
- Клаудио.
- Хм... Ты никого не знаешь с таким именем? Какой-нибудь друг дожа Градениго, родственник его или его жены?
- Нет, мне это имя совершенно незнакомо.
- Ты сказал – родинка на скуле и черные волосы? – вдруг спросил, после минутного раздумья, Массимо. – Знаешь, это чем-то напоминает мне...
- А, ты тоже заметил!
- На мою кузину Летицию.
- И это удивительно, не правда ли? Знаешь, когда я ее увидел, то подумал: она похожа на девушку из моего сна! Однако, если б она повела себя со мной, как ведут себя при первой встрече с незнакомым человеком, я бы, наверное, очень скоро выбросил это сходство из головы. Но мы оба видели, как странно было ее поведение. Она была смертельно напугана!
- Она объяснила свой испуг.
- Не слишком убедительно.
- Я бы так не сказал. Знаешь, ты, с твоим изможденным лицом, и впрямь похож на какого-нибудь святого. И – что ты, наконец, подозреваешь? Что девушку из женского монастыря, знатную и благородного происхождения, привезли в подземелье и отдали тебе на съедение, как какому-то чудовищу? Это совершенно невозможно, сам подумай!
Но его слова не убедили Део, и он попросил друга:
- Расскажи мне о ней, все, что знаешь.
Когда Массимо закончил свой недолгий рассказ, Део задумчиво промолвил:
- Что-то есть странное в этом неожиданном появлении сестры Миреллы. Не находишь?
Маркиз пожал плечами:
- Такие истории, когда родители с младенчества отдают ребенка в монастырь, бывают.
- Бывают, - согласился граф. – Но мне кажется неестественным, что Мирелла ничего не знала о существовании родной сестры. Даже если у супругов Ферранте были опасения за жизнь Летиции...
- Хм, ты считаешь, что они что-то скрывают? Что? Уж не думаешь ли ты, что Летиция – не их дочь?
- Не думаю. Она очень похожа на своего отца. Но вот ее прошлое... Может, она вовсе не находилась в монастыре?
- Но то, что она жила именно в Венеции, очевидно, Део. Ее выговор выдает ее, я же провел в этом городе несколько лет, и знаю, как там говорят.
- Не спорю. Она жила в Венеции. Но, допустим, не в монастыре...
- А где? Что ты имеешь в виду? К чему эти подозрения?
- А если это все-таки была она?
- Да черт тебя побери, это был сон! Все смешалось в твоей голове после пытки, ты был измучен и обессилен, - вот откуда все то, что тебе привиделось! И что ты там запомнил? Там были только черные волосы и родинка! Почему ты решил, что это Летиция?
- Я еще ничего не решил, - сказал Део. – Но я должен все выяснить. Мой сон и Летиция как-то связаны, я в этом уверен... почти.
- Брось.
- Так твое мнение...
- Это был сон, Део, и ничего больше. И он даже не очень удивляет меня. Ты слишком много думал перед тем о своем... состоянии. И вот результат: во сне ты был с женщиной, ты желал ее и овладевал ею.
- Быть может, быть может, - задумчиво произнес граф.
- Забудь, - маркиз решительно рубанул воздух ребром ладони. – К чему предаваться пустым выдумкам? Как говорят испанцы, «еl sueño de la razón produce monstruos*».
Знаешь, тебе вообще не о сновидениях надо думать, а о яви. О невесте, например. И о вашей свадьбе. – Последние две фразы он произнес сквозь зубы, будто преодолевая некую боль.
- Возможно, ты и прав, - сказал Део. Вино расслабило его, затуманило сознание, делая то, что казалось таким важным, мелким вздором. «То было сновидение, и ничего больше. Царапины, след зубов... Да мало ли где меня могли поцарапать и укусить?»
Но лицо Летиции Ферранте вновь возникло перед ним, будя неясные сомнения...

*Совет Десяти - представлял из себя совершенно закрытый и самостоятельный орган и приобрел славу неумолимого судьи над всеми жителями Венеции. Членами Совета десяти становились обычно представители самых богатых и знатных венецианских родов.
*El sueño de la razón produce monstruos (исп.)– «Сон разума рождает чудовищ»

16.
Летиция рано ушла к себе в тот день; заботливость и желание помочь младшей сестры будили в ней чувство вины и угрызения совести и, вкупе с пережитым ею потрясением, делали ее совершенно разбитой и больной.
Ей хотелось одного – одиночества. Как жалела она, что не ушла в монастырь! Там она смогла бы навсегда укрыться от кошмаров, там ей не пришлось бы испытывать мук нечистой совести и, когда-нибудь, она бы обрела успокоение.
Приехавший с Массимо и осмотревший ее врач не нашел ничего серьезного: он объяснил состояние больной переутомлением и порекомендовал тетушке Камилле обеспечить Летиции только больше покоя, - что добрейшая родственница и сделала, сразу после его ухода погрузившись в глубокий сон в гостиной.

Семейный врач маркизов Ферранте был милым пухленьким бородатым старичком, чье добродушное лицо сразу внушило Летиции доверие. С той минуты, как она встретилась с графом Сант-Анджело, ее мучил некий вопрос, и она, не выдержав, задала его доктору, завуалировав, как могла.
- Синьор доктор, у меня была одна подруга в монастыре, из знатной семьи, ушедшая туда после очень страшного происшествия. Однажды вечером она шла по улице, и на нее набросился мужчина, с безумным взглядом и искаженным лицом. Он хотел обесчестить бедняжку, но та вырвалась и убежала. А вскоре встретила этого безумца, выглядевшего вполне здоровым, не где-нибудь, а на светском приеме... Представьте ее состояние! Ей показалось, что он не узнал ее, но как будто пытается вспомнить, где мог ее видеть. Это все так поразило ее, что она приняла постриг. Скажите, смог бы этот мужчина вспомнить все, что произошло между ним и моей подругой?
Старичок огладил бородку и ответил:
- Расстройства ума, синьорина, мало изучены. Но я имел дело с такими больными много раз. Могу сказать с уверенностью: после подобных приступов безумия люди ничего не помнят. Поэтому они считают себя полностью здоровыми, и убедить их, что они совершили то-то и то-то, практически невозможно.
Летиция вздохнула с некоторым облегчением, услышав эти слова. Значит, граф Сант-Анджело не сможет вспомнить ее! Однако его вопросы к ней и задумчивый вид явственно говорили, что, если он, действительно, не помнит, то пытается вспомнить.
«Мне придется лишь надеяться, что ему это никогда не удастся!» - сказала она себе.

Оставшись одна в своей спальне, Летиция не смогла лечь и заснуть. Стоило ей закрыть глаза, как лицо безумного насильника – жуткое лицо – возникало перед ее мысленным взором. И он, этот сумасшедший насильник, - здесь, в Неаполе, совсем рядом! Он в любую минуту может вспомнить ее, Летицию, и то, что случилось между ними! Более того – он – жених ее сестры, он должен скоро стать мужем Миреллы!
Она металась по комнате, ломая руки. Что делать? Как быть? В голове все перемешалось от страха, смятения, невозможности найти выход.
Наконец, она решила сначала кое-что выяснить, позвонила в колокольчик и, когда явилась горничная, попросила расчесать ей волосы. Сидя перед зеркалом, Летиция осторожно завела с девушкой разговор о женихе Миреллы и его семье. Наконец, она подошла к главному вопросу.
- Скажи, Марта, в роду графа Сант-Анджело, случайно, не было сумасшедших? – Она понимала, что вопрос может показаться девушке странным, но как иначе могла она выяснить то, что было ей необходимо узнать?
- А как же, синьорина, - тотчас отвечала Марта, - конечно, были, как во всякой порядочной неаполитанской семье.
И, когда ее госпожа изумленно посмотрела на нее, хихикнула:
- В Неаполе такая поговорка есть: «В хорошем роду обязательно должны быть кардинал, генерал и безумец». Так что и у жениха сестрицы вашей есть все трое.
- А кто именно в семье Сант-Анджело был сумасшедший?
- Ну, это у синьорины Миреллы лучше спросить, сама я не знаю. А вот в вашей семье бабушка вашего батюшки двоюродная была умалишенная, это точно. Я и портрет ее могу показать, в городском доме висит. Красивая синьора была, видит Бог, но, говорят, вечно сочиняла что-то такое, чего и нарочно не придумаешь. То ей кто-то из умерших родственников привидится, и она ходит по дому и с ним разговаривает, да еще складно так выходит, будто и впрямь не сама с собой. То вдруг объявит, что дворец должен король навестить, и велит всем слугам уборку делать, и попробуй кто скажи ей, что его величество далеко, и никак не сможет приехать, - выпороть прикажет. А, когда ей уже порядком лет было, вдруг заявила, что ее лишил чести, - хотя, вот вам крест, была она невинна, как младенец, до самой смерти, - один дворянин, красавец собою и из благороднейшей фамилии, который иногда бывал в гостях. Но всем было понятно, что он, если и прикасался к старушке, так разве что к ее ручке, когда здоровался или прощался!
Поняв, что больше ничего интересного Марта ей не скажет, Летиция отпустила горничную и снова осталась одна.
Она легла в постель и задумалась о графе Сант-Анджело. По словам Марты, в нем никогда не замечалось никаких странностей: обычный молодой человек, в юности – праздный гуляка, любитель выпивки и карт, с возрастом взявшийся за ум и ставший морским офицером.
«Несомненно, на него повлиял турецкий плен. Ужасы рабства пошатнули рассудок несчастного». Она представила, что пришлось ему пережить в рабстве, и неожиданно испытала новое чувство к графу: теперь она не только боялась его, но и жалела.
Она вспомнила подземелье, дядю Августо, врача, неизвестную синьору в черном. «Марта сказала, что он ездил в Венецию по делам. Как он попал в тот подвал, к моему дяде? За что синьора пытала его? Может, он и на нее набросился и изнасиловал? Наверное. Но почему она решила отдать ему меня... вернее, девушку, да еще и невинную?»
Но ответов на эти вопросы не было. Ясно было одно: жених Миреллы безумен, и не может жениться на ней. «Этого нельзя допустить! Надо помешать этому! Но каким образом? Рассказать о его болезни маме с папой?»
Летиция представила этот разговор. Но как, не поведав о своем грехопадении, открыть родителям тайну о недуге графа Сант-Анджело? Сказать, что он на ее глазах изнасиловал какую-то девушку? Мама с папой могут потребовать назвать имя несчастной, даже могут захотеть увидеться с ней. Убедит ли их просто рассказ дочери? Они начнут допытываться, когда это произошло, как, и каким образом при этом оказалась Летиция... Девушка вздрогнула, представив себе это. Она не сможет им лгать, во всяком случае, долго. Она и так опутана паутиной лжи. Она признается во всем, - и что ждет ее тогда?..
Еще она вспомнила рассказ Марты об умалишенной бабушке, и подумала, не примут ли и ее мама с папой за сумасшедшую, если она начнет настаивать на своем?
О том же, чтобы поведать все Мирелле, Летиция даже не помышляла. Каким ударом стало бы это для сестры!
Она долго ворочалась в постели, но, наконец, сон сморил измученную девушку. Уже засыпая, она вспомнила о Массимо и некоторых странностях, подмеченных ею в его поведении. «Массимо и Мирелла... Да... я завтра обдумаю это...» И она провалилась в сон.

Следующее утро началось весьма неприятно. Летиция никак не ожидала, что что-нибудь может поссорить ее с Миреллой; и была немало поражена, когда младшая сестра влетела в спальню, где она еще лежала в постели, и набросилась на нее с видом разъяренной кошки:
- Теперь я все поняла! Притворщица! Гнусная обманщица! Голова у нее заболела! Плохо ей стало! Нет, ты меня не проведешь!
- В чем дело? – Летиция моментально вскочила с кровати и шагнула к сестре, протягивая к ней руки. – Элла, да что с тобой? О чем ты?
- Не прикасайся ко мне! – прошипела Мирелла, отскакивая назад, и глаза ее сузились от ненависти. – Лицемерка! Лгунья! Я сразу почувствовала, что ты мне завидуешь! И была права! Ты показала себя во всей красе, чтобы привлечь его внимание! Чтобы он заинтересовался тобой!
Летиция без труда догадалась, о ком говорит Мирелла, но не могла понять, почему та с такой легкостью обвиняет ее.
- Элла, дорогая, мне, правда, стало плохо. Неужели ты могла подумать, что я хочу отнять у тебя твоего жениха?
- Да я это знаю наверняка! – взвизгнула младшая сестра. – Ладно, пусть ты не притворялась, когда при встрече с Део так внезапно почувствовала недомогание! Но тогда зачем ты весь вечер у Марты про него выспрашивала?
Летиция смутилась. Ее не удивило, что горничная проболталась о вчерашнем разговоре; удивило, что Мирелла так перевернула расспросы старшей сестры о графе в своей хорошенькой головке.
- О, Элла, это же была простая болтовня! Мне хотелось немного развлечься, пока Марта занималась моими волосами, вот и всё...
- Врешь, всё ты врешь! Ты хочешь отнять его у меня!
- Элла, послушай, - сказала Летиция, все-таки поймав руку сестры и прижав к своей груди, - дорогая моя сестричка, я клянусь тебе всеми святыми... распятием, которое ношу... жизнью наших родителей... что граф Амедео Сант-Анджело – последний мужчина в целом свете, который мне нужен!
Но Мирелла вырвала у нее руку:
- Так я тебе и поверила! Из-за тебя он вчера на меня не смотрел даже! Только на тебя! Я... я все расскажу маме и папе, когда они вернутся! – И, швырнув сестре эту «страшную» детскую угрозу, Мирелла выбежала вон.
Летиция прошлась по спальне, потирая заломившие от криков сестры виски. Идти за Миреллой, пытаться ее успокоить, переубедить?
И вдруг остановилась, озаренная внезапной идеей.
«А не к лучшему ли это? Пожалуй. Я смогу сделать так, что Мирелла сама порвет с женихом. И не надо будет никому ни в чем признаваться и ни о чем рассказывать».
Она возбужденно зашагала по комнате. «Конечно, это будет нелегко. Миреллу страшно жаль, она меня просто возненавидит. К тому же, я дала ей клятву, - и что она подумает обо мне, если я... – Она остановилась, прикусив губу, прижимая ладони к вдруг запылавшему лицу. - А я сама? Как я смогу, - после того, что ОН причинил мне? Как выдержу?.. О, пресвятая Дева, помоги мне, укрепи! Но я должна! Иного выхода нет!»

Ну вот я так и думала про Миреллу-взбалмошная, поверхностная и капризная девица.
Граф начинает сопоставлять и анализировать, выстраивать события той ужасной для девушки ночи.
Посмотрим, что придумала Летиция, чтобы отвадить "сумасшедшего" графа от родной сестрицы.
Спасибо, Гюля! Все чудесно!
_________________

Точно! Плюс зависть к новообретенной сестре, была единственной, а сейчас много внимания уделяется Летиции.
Граф мне очень симпатичен.Как и что произойдет дальше? Ждем! Гюля спасибо!

Гюльнара, спасибо за проду! Очень динамично у тебя получается. Графа мне жалко, я его понимаю. Даже самый благородный мужчина не лишён недостатков. Любил гоняться за женщинами-ну так что ж, кто ж не без греха.Жаль Летти, попала в такой переплёт, и вот Мирела вызывает некоторое отвращение своим характером . Буду надеяться,что она изменится
_________________

Гюльнара, спасибо большое за продолжение!
Мирелла еще принесет много хлопот Летиции. Если даже из ситуации с недомоганием сестры смогла раздуть такую проблемы, то в будущем она еще найдет повод к чему придраться. Теперь Летти станет для нее воображаемой соперницей и сестринские отношения мало будут значить.
Графа жаль. Хорошо, что он не верит в то, что все произошедшее было сном и подметил поведение Летти. Думаю, понаблюдав за девушкой он придет к правильному выводу.
___________________________________