ОСТРОВ ГРЕХА

И вот когда уже я собралась падать в распростертые объятья крылатого бога, наконец-то отдохнуть там, перестать чувствовать все эти земные неудобства, как то мозоли от непривычной обуви или же холода, сковавшего меня, выспаться по-королевски, полетать над островом, может быть, даже заглядывая в окна жителей этого странного места, навсегда оставив все свои августейшие заботы другим, так меня грубым образом выдернули обратно. Любопытство было сильнее смерти. Незнакомый голос не просил, но требовал, чтобы я открыла глаза. В любой другой ситуации я бы даже и не подумала подчиниться, но в этот раз мне действительно хотелось жить, а заодно собственными глазами увидеть того наглеца, который не дал мне уснуть в покое. Тяжесть этого сна была иной, тягучей, липнущей к рукам, сковывающей ноги. Отмахнуться от нее как от назойливой мухи не получится, но голос звенел, выуживая меня из тьмы. Из ласковых объятий смерти, почти по-отечески гладившей меня по голове. И я из одной колыбели, где не оставалось ничего, кроме звенящей пустоты и забвения, падаю в другую. И она пахнет морем, лесом и яблоками. Знаете, такими хрустящими, сочными, когда сок стекает по подбородку и прячется за кромкой платья на груди, потому что ты не успеваешь его догнать. Сладкие тонкие сухожилия, протянувшиеся из одного мира в другой. Они тянут меня обратно, заставляя проснуться, почувствовать боль, судорожно захлебнуться ею. Дрожат ресницы, вздымается грудь. Жить - это больно. Я чувствую на своем лице дыхание навгаля. Мага, разбудившего меня. По-другому, по-человечески другому я не знаю как еще его назвать. Я дрожу, так сильно, что удивляюсь как не клацают зубы. И не сразу, но осознаю, что все действительно изменилось. Воздух больше не пощипывает меня своими ледяными уколами. Мне холодно, но иначе. Я просто не могу согреться. Теплый воздух обычной летней ночи окутывает меня, но мне этого мало. Я не сопротивляюсь рукам, кутающим меня. Я чувствую насколько они сильны, удивительно легко бросая меня куда-то на грудь, вверх. Я пытаюсь открыть глаза, но тяжесть не позволяет мне шевелиться. И не хочу шевелиться, запеленатая как ребенок, укачиваемая мерным шагом, дыханием. Все, что я хочу - это согреться. И я жмусь к белой коже, вдыхаю ее запах, тянусь руками к своему палачу. Хочу открыть глаза, но нет сил. Жмусь щекою поближе, утыкаюсь носом в шею, только бы отыскать немного тепла. Мне дела нет до того как это выглядит со стороны. Мне плохо и я ищу утешения. И там, за спиной остаются тоскливо и горько смотреть на нас мои мертвецы. Я остаюсь жить, а они провожают голодным взглядом пустых, утративших свет и надежду глазниц. Ты видишь их? Открываю глаза. Держу руки поближе к губам. Мое дыхание и громкий стук сердца. Его дыхание и... Я не слышу ничего. Замираю, притаившись. Слушаю. Вспоминаю кто он и что случилось. Все похоже на сон. И этот же сон снится реальности. Маг или кто он? Кто он? Поднимаю лицо и смущаюсь такой близости, но не двигаюсь, притворяюсь, что все еще сплю, надеясь, что он не заметил моего движения. И не сил задавать вопросы. Почему я не слышу его сердца? Что будет? Не хочу двигаться. Не хочу задавать вопросы. Хочу только согреться. Но кожа его обжигает щеку. Я больше не могу. Хватаюсь рукой за его плечо, как будто боюсь, что упаду. Руку обжигает. Он без рубашки. Я вспоминаю как убегала, сжимаю коленки, наконец, понимая в каком виде. Если я остаюсь жить, то мне нужно заботиться не только о тепле и безопасности. Но я не могу заставить себя приказать ему остановиться и поставить меня на землю. Просто не могу. Должна, обязана, но мне так холодно, не по себе, что я боюсь пошевелиться. Боюсь, что он передумает. И чтобы перебороть жгучий стыд, прячу лицо в нем, за волосами, в ткани, радуясь тому, что вокруг непроглядная ночь. Куда он меня несет? Бусики дарить? Может, это какой-то далекий, незнакомый остров, где живут эти голубоглазые шпалы, бескровные, бессердечные? Племя дикарей, не знающих как нужно обращаться с леди с Царь Острова?
Руки его как раскаленные жгуты вокруг меня. Слишком явно. И ткань рубашки слишком тонка. И не преграда вовсе. Меня никто никогда не обнимал. Никто не носил на руках. Я затаилась, чтобы понять как это. Я чувствую себя странно. Я хочу домой. В широкие неприступные пояса с вшитыми в них упругими пластинами. Закутаться в десятки нижних платьев и сотни юбок, которые положено носить придворной даме. Натянуть по горло шерстяные чулки. Я хочу почувствовать взгляды королевской стражи за своей спиной. Десяток, нет, сотен пар глаз. Привычно откупиться взмахом руки, отступив за спину коронованного бастарда. Холод отпускает, а вот стыд хлещет меня по щекам и бедрам, разгоняя кровь. Гордость орет что-то про бездну. Бездна многозначительно водит бровями, суля мне такие перспективы, что я начинаю ерзать. Гореть на невидимом огне, клейменая раскаленным прикосновением.
- Отпустите меня! - запинаюсь. Кричать я не буду. Это ниже моего достоинства. Ну как голос поровнее! Как-никак, но нужно теперь налаживать дипломатические отношения с этим дикарем, раз уж он не съел меня и не заморозил - Слышите? Я велю вам остановиться, - ну почему у него так много рук? И почему на нем так мало одежды? - Вам наверняка тяжело, а я вполне могу идти сама, - не похоже на заботу и учтивость, но для едва не побывавшей на том свете сойдет.

»» 16.08.15 18:01 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир
_________________

- Ты на меня не сердишься?
- Что ты! У тебя будет классная следующая жизнь! (заметки путешественников, то бишь джинна один штука и психованного нечто один штука)

Почему мне сразу не понравилась эта идея? И почему этот... мелкий вредитель не подавился мороженым, например? Несчастный случай такой несчастный случай. Теперь мы путешествовали по огромным зеленым массивам, пытаясь удержать Колю за не в меру любопытный хвост. Какой Безликий будет прыгать в первый попавшийся бассейн?! Никогда Штирлиц не был так близок к провалу. Первым пытался вразумить Дар. Мое более радикальное решение устроить сотрясение несуществующего мозга народ не поддержал.


- А надежнее всего мозг спрятан, да? - не удержалась. За что подлый Коля подговорил прикоснуться к одному милому на первый взгляд растению. Я не настолько наивная, чтобы верить, что в садах Безликих роза это роза и она не ударит ядовитыми шипами. Но подыграть ребенку - святое. И не так уж больно. Когда мы на несколько минут потеряли Колю из виду, то сначала подумали, что еще какое-то милое растение его слопало. Пожалели. Растение. Еще отравится.
- И что будем делать с кустиком тогда?
- Выкопаем.
- Заметят.
- А если на его место другое что-то посадить?
- Например, - оживился Дар.
- Дуб. Или баобаб. Будет символически.
- Никакой эстетики! Посмотри на это произведение искусства! Куда тут твои баобабы?! - возмущался ценитель. - Где твое чувство прекрасного?
- У меня есть только чувство ярости, - демонстрирую пострадавшую конечность. - И какого ты ржешь?!

Много слов. Матерных. Дарик даже о своем чувстве прекрасного забыл. Этот... эта... тупиковая ветвь эволюции умудрилась стащить зеленый плащ! Зеленый. Плащ. Стащить. Да... пробрались незаметно. Переглядываемся.

- А я даю ему леща.
Вопя что-то об исчезающем виде, Коля драпанул в кусты. Хвост павлина... Сам сейчас без хвоста останешься. Без пары конечностей и головы. Все равно она тебе особо не нужна. Бегали мы по зеленым массивам за этой пакостью долго. Минут десять. Под конец Дар, наплевав на эстетику, готов был спалить все к чертям.
- А что тогда получится, суп или уха?
- Суп! Хотя стоп... Голоса.

Коля, заматываясь в зеленый плащ и тщательно притворяясь кустиком, торчал рядом с еще одним любителем местной фауны. Который справедливо рассудил, что с психами лучше поздороваться сразу. Ну а на кого еще мы были похожи? Злые, встрепанные, с лассо из ткани.

- Здрасти, - кивнул Дар. - Послушай, друг мой Коля, и скажи мне, почему мы тебя здесь и сейчас не убьем?
- Уха?
- Точно уха?
- Какая уха! - "кустик" ожил и замахал плащом, поднимая ветер. - Я редкий вид!
- Да какая из него уха? - вмешался новоприбывший. - Костлявый слишком.
- Ничего, редкий вид, зато ты войдешь в анналы истории, - ободрил Колю Дар. - Красными буковками напишем имя. Погиб смертью храбрых, спасая местную популяцию павлинов от геноцида.
- Произвол!
Вот не надо было отпрыгивать назад... Потому что позади росли розы. Милые. Синие розы. Мои любимые. И мы, включая незнакомца, который старательно делал вид, что ему жаль исчезающий вид, рискующий стать исчезнувшим, и ржал потише нас с Даром, могли наблюдать картину - "как высоко умеет прыгать Коля, свалившийся в розовый куст".

»» 25.10.15 11:59 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир
_________________

Она плачет… пальцы путаются в густых каштановых прядях, злость уходит, сейчас не она первостепенна, ладони гладят плечи и спину сестры, в попытке ее успокоить, а быть может и успокоить себя. Ветвь наша, по словам многих жестокосердна и черства, я никогда не ронял слез сознательно, испытывал боль, страдал душевно, ронял кровь, но не слезы, такими были все, кто окружал меня с самого рождения. Заложники своего дара, тонущие в своих способностях, каждый из нас принимал плач одинаково. Я многое слышу, слезы всего лишь прикрытие, морок, который ты уже начинаешь творить сам, слезами они создают пелену надеясь избежать, куда больших последствий, чем имеют на сей день. Дед был прав, как казалось мне в то время, он сотней раз подтверждал свои слова, демонстрируя как плачут рабы, когда их детей задирают в другую семью, надевая маску из слез, они взывают к жалости, как попавшие под дар моей матери роняют слезы пытаясь разжалобить темную госпожу, я видел как в отражении слез пляшет огонь, прирученный отцом, я видел слезы тысячи раз и каждый раз они были лишь маской, иллюзией пытавшейся воззвать к милосердию, не способностью ответить за свои деяния…
Она плачет.. и впервые, я понимаю, что слезы, это не только маска, сестра растерянна и испуганна, её слезы искреннее, от чего горячие капли обжигают плече, ее расстройство и отчаянье тонкой нитью перетекает ко мне, медленно змейкой охватывая горло. Глажу ее волосы прижимая к себе, сегодня начнется охота, ночью будут гореть костры, а вместе с ними и шкуры перевертышей, я убью каждого, которого смогут поймать наемники, я буду пытать любого, кто имел связь со зверем. Пока не доберусь до того самого, что обидел это ангельское создание, столь любимое мною, и тогда он будет плакать как она, искренне умоляя о смерти, уж я то пойму когда он перестанет врать. Она плачет…
- Ты не виновата, - шепчу сестре на ухо, уткнувшись носом в висок , - ты не виновата в том, что по земле ходят шакалы, а по небу летают стервятники. Его найдут, обязательно найдут и накажут. А твой отец, уж если я иногда могу соврать Витторио, думаешь не обману Леонардо, только подыгрывай мне.
Губы целуют ее висок, нежно, пытаясь наполнить уверенностью хрупкую девочку, прижимаю ее к себе сильнее, обнимая как самую большую драгоценность. Она уже не плачет..
- Там магистр, - стук двери о косяк, Амара не стучит в свою комнату, хотя стоило, - он ищет госпожу, он зол.
Наконец-то выдохнув полноватая женщина опирается о дверь, обмахиваясь кипельно белым отрезом ткани. Это следовало ожидать, учитывая столь тесное общение, Леонардо пришел первым в этот дом.
-Все хорошо, доверься мне, и забудь, забудь все то что было, за это я открою тебе тайну, свою самую большую тайну. – пара торопливых поцелуев в щеку, прежде чем передать Марго в надежные руки кухарки. – Веди ее в западное крыло через сад, там в студии возьмешь кармин и кобальт, испачкай кисти, руки и ее лицо.
Глубокий вдох, я спокоен, спокоен от мысли о мести, спокоен от того, что в глазах сестры мелькнул интерес, а не слезы, которые еще пять минут назад застилали ее глаза. Я готов предстать перед магистром тени, как младший, как ученик, как обычный ребенок большой семьи, который увлекшись любимым занятием забыл о времени. Сюртук остался в спальне поварихи, попетляв в коридорах усадьбы выхожу с правильной, противоположной стороны, на белом шелке рубашки следы красок, каплями рассыпаны по рукаву следы смальты, жженой охры, сепии, иллюзорная кисть небрежно заткнута за ухо, я уверен, что магистр меня не коснется, не в его правилах. Поклон, учтиво – излишен.
-Магистр, - зеленые глаза внахлест полыхающему льду – прошу простить, я должен был предупредить.
-Говори, - его голос металл, режет воздух лучше северных клинков – где моя дочь?
- В галерее, Маргарита просила научить ее рисовать. Мы видимо увлеклись.
- С каких это пор, мастер без маски, скрытный и нелюдимый Эззелин, дает уроки рисования молоденьким девушкам? – он проверяет меня, прощупывает эмоции, ищет зацепки. Увы, пробелов в моем образовании твой друг Витторио не оставил, и даже больше. Улыбаюсь, широко, не обращая внимание, на привычный укол о маске.
- С тех самых пор, как Вашей дочери захотелось удивить отца.
- Мало кто, знает о том, что ты пишешь и лепишь, - слова брошены небрежно, неужели я оступился в этой дуэли?
- У Лукреции язык без костей, уверен сейчас все девушки от четырнадцати до двадцати в курсе моих способностей, - приглашающий жест в сторону коридора, отец переживает о единственной дочери, желая ее увидеть, возможно я когда-нибудь разделю его чувства, - два дня назад я не нашел альбома с зарисовками Царь Острова, так что не удивлюсь, что у некоторых уже есть и подтверждение, словам маленькой Лу.
-Надеюсь это пристойные эскизы?
- Да, представляю, как сейчас профиль Орвика из дома Хитрых кто-то прижимает к груди, а портретом его брата Варравы пугает младших.

»» 13.08.15 08:44 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир
_________________

«Все хорошо…» слова, которые мне нужно было услышать из его уст, чтобы, повторяя их про себя, идти за Амарой, не разбирая направления в паутине коридоров. Чтобы под мелодию будто бы догоняющего голоса смотреть, как женщина делает на незаконченном холсте несколько свежих мазков, разбавляя палитру, размазывает по моим рукам краски и вручает кисточку. Чтобы оглядывать галерею со смесью восхищения и изумления, скользить взглядом от стен к потолку и обратно, цепляясь за собранные в альбомы листы бумаги, разложенные в причудливом порядке законченные картины и их наброски. Удивительно, однако, совсем не то, что Эззелин талантлив в изобразительном искусстве, а то, что ни разу не упоминал об этом.
Моя мать рисовала, когда-то давно проводя часы в солнечной галерее, добиваясь идеального сходства портрета с оригиналом. Она любила рисовать своего мужа и моего отца, среди множества картин оставив ту, где суровый голубоглазый магистр теней представлен вместе с дочерью на руках, улыбающейся девочкой, играющей с посеребренным драконом. После смерти своей любимой жены Анны Леонардо приказал запереть галерею, чтобы та комната навсегда осталась лишь ее. Не унаследовав от матери ничего кроме внешности и то без цвета глаз, я пыталась рисовать, но моим портретам и пейзажам никогда не достигнуть того заоблачного пьедестала. Талант или есть, не в голове, а от сердца потоком несясь к кончикам пальцев, сжимающих кисть, или его нет, совсем нет, как в моем случае.
Я подхожу к одному из холстов и разглядываю картину – полупрофиль женщины с длинными волосами, белыми, будто снег на горных вершинах севера. От них веет морозом зимы, а от взгляда серо-голубых глаз – холодом эллиниума, что придает аристократичности. Она красива, с чем сложно не согласиться, признаваясь себе в том, что где-то на задворках теплится желание безвозвратно испортить ее лицо несколькими мазками кисти.
- Это жена господина Эззелина? – не оборачиваюсь к кухарке, произношу вопрос, чувствуя, что она рядом.
- Нет, госпожа, - тихо отвечает Амара.
Для меня ее слова тонут, теряясь в волнах негодования, которое, обретя материальную форму, взрывом ударило бы в стены поместья. Магистр теней приближается, не скупясь на эмоции, отражающие его далеко не радужное настроение. Успеваю обернуться прежде, чем дверь открывается и в галерею врывается весь ураган ощущений отца, за которым следует он сам. Процессию завершает спокойный как море в штиль Эззелин со следами красок на руках. Амара кланяется и бесшумно, в спешке покидает комнату.
«Все хорошо…»
- Отец? Что-то случилось? – не манерное, не попытка сыграть, в интонациях нет фальши.
- Ты ответь мне на этот вопрос, - голос поразительно, пожалуй, даже контрастно безмятежен.
Смотрю на него, в расплавленную бирюзу, клокочущую гневом и беспокойством, сглаживая свой градус плавления лишь тем, что я перед ним, живая, невредимая, перепачканная кобальтом. Перевожу глаза на брата, что едва заметно улыбается из-за спины Леонардо, и вновь возвращаюсь к отцу.
- Ничего, - шепчу тихо, царапая горло одним единственным словом.
- Повтори, пожалуйста, - просит мягко, словно бархатом касаясь, однако тон обманчив.
- Ничего, - послушно, громче и увереннее выполняю его пожелание, не лгу, ведь не смотря ни на что со мной все в порядке.
Магистр кивает головой, словно соглашаясь с ответом, быть может, даже принимая за чистую монету, что возможно лишь благодаря помощи Эззелина, его умению выглядеть убедительно, кутаясь в хрупкие иллюзии. Ураган запирается на дне души, в миг утихает, словно его и не было. Губы магистра изгибаются в искусственной полуулыбке, поверил или нет, но он видит меня.
- Сокровище мое, стремление учиться изобразительному искусству похвально, - знаю, ему предпочтительнее узреть дочь с кистью или пяльцами, спокойнее, - и если уж тебе так хочется рисовать, то стоило попросить меня подыскать учителя, а не злоупотреблять радушием Эззелина. Поэтому поблагодари брата и попрощайся, нам пора домой.
Шах и мат, бессильное ощущение, будто бы я снова семилетняя девочка, которой нужно руководить, контролировать каждый шаг, отмеряя свободу лишь в рамках воли магистра. Словно он не хочет замечать, как душит теснотой этой золоченой клетки, не давая сделать ошибку и извлечь из нее урок, оберегая и защищая оранжерейный цветок, чтобы в итоге любое вмешательство из вне могло ранить и причинить боль.
- Да, отец, - не перечу, окуная кисть в воду, смывая краску и уже чистой возвращая к другим, бросаю взгляд на брата, который, не вмешиваясь в беседу, следит за всем, скрестив руки на груди. – Спасибо, Эззелин, - глаза задерживаются на нем чуть дольше нужного.
Вслед за тенью в плаще иду по коридору в зал, где уже ожидает прислуга, предусмотрительно забравшая из спальни маску и накидку. Она помогает мне завязать ленты металлической пластины, после чего прощаюсь с братом. Ему что-то говорит Леонардо, но я не слушаю, не хочу, едва удерживая внутри волны своего настроения. Выхожу на крыльцо, в темную прохладу сада, где ожидает паланкин, делаю глубокий вдох, впуская в легкие свежесть, которая не может вытеснить из разума усталость перегрузки. Мне нужен отдых.
- Маргарита, - уже на полпути к дому магистр берет меня за руки, заключая их в объятия своих, говорит снова мягко, но с нажимом, стараясь донести до ребенка истину, – Эззелин будущий магистр, у которого свои обязанности в клане и не так уж много свободного времени, которое ему наверняка хочется провести с женой, а не тратить его, забавляя тебя.
- Я понимаю, обещаю не докучать брату, - произношу, скрыв глаза за веером ресниц.
_________________

Не знаю, что лучше — зло ли, приносящее пользу, или добро, приносящее вред.
© Микеланджело Буонаротти

Передо мной на столе распечатанное письмо принца Аслана и открытый дневник магистра Деметрио. Последние дни и страницы, в которых жажда раскрыть свой талант распускается цветком безумия. Он горел яркой свечой, сделав много для семьи, сжигал себя беспощадно, не жалея, расплавляя воск. Помешательство не ценит жизни. Предок умирал не в зале Ордор-Тан-Наннум, его кровь не растекалась по лабиринту борозд алтаря. «Огонь изживает себя» так говорил отец о смерти своего дяди. Едва касаюсь ветхой от времени, пожелтевшей бумаги, провожу пальцами по неровным строкам. Значит ли это, что красная нить моей судьбы из-за слабости пряжи перетрется в том же месте?
Я обещаю вам, магистр, быть осторожной.
То, что случилось на рынке – урок для растерявшейся девочки. Доказательство того, что мне нужно изучать свои способности, оттачивать алмаз до блеска, чтобы он засиял, заискрился переливами граней, став умело используемой силой. Я раскрою ее через бегущие по паутине нервов ощущения, как и Деметрио, сумевший с помощью дара забирать чужие жизни.
Поворачиваюсь к обрамленному красным деревом зеркалу. Мое отражение повторяет улыбку, послушно поправляет сапфировую диадему в волосах и синее платье с серебристыми вставками. В последний момент срабатывает въевшаяся под кожу и просочившаяся в кровь привычка всегда брать с собой маску и черную накидку. Нисколько не уверена в том, что не придется выходить за пределы садов на шумные, полные людей улицы, потому что маршрут не оговорен.
Азула тенью следует за мной через парк к условленному месту у фонтана, выполненного в виде бескрылого ленточного дракона, выпускающего изо рта вверх потоки воды. Одетый во все белое, контрастирующее с поцелованной южным солнцем кожей, политический заложник из Амира прохаживается вдоль мраморного бортика. Спешу к нему в надежде, что не заставила долго ждать.
- Добрый день, принц Аслан, - возможно в его мире более приемлемым было бы иное приветствие, но я не хотела ошибиться.
- Рад встрече, - произносит брат шаха, и его губы изгибаются в приятной, теплой как амирское солнце улыбке.
Удивительно, как обманчива внешность, не хуже маски скрывающая истинную сущность. Я увидела ее ночью в его покоях и не смогла остаться равнодушной. Он, настоящий монстр среди света белоснежного дворца, был прекрасен в своей жестокости к рабам, по-видимому, считая их разменной монетой настроения. Красота вызванных болью эмоций то, что, несмотря на все различия, как мне кажется, роднит наши души.
- Вы желаете прогуляться по саду, или в город? – задаю вопрос, помня о том, что по воле отца покинуть Гнездо теперь могу только в сопровождении кого-то из семьи, словно нуждаюсь в надзоре. Благо, принц Аслан, пусть и не являясь представителем клана, в какой-то мере больше, чем обыкновенный гость.
- Я бы с радостью посмотрел город.
- Тогда с вашего позволения предложу поездку в паланкине.
Говорить сразу напрямую о причине встречи не решаюсь, по правде даже не хочу, предлагая принцу приятную беседу и экскурсию. Из паланкина удобно рассматривать окруженные зеленью виллы богатых людей; не сохранившую и следа пожара арену, где проводятся гладиаторские бои; ремесленные и торговые улочки. Слуги позаботились о вине, спелых сочных фруктах и сладостях, лучших из тех, что удается привезти из Амира. Мне хочется, чтобы добровольный пленник чувствовал себя как можно комфортнее на чужой земле, хоть сердце его наверняка безутешно и рвется на родину.
Время летит незаметно, непринужденно, меняя темы и пейзажи вокруг. Паланкин лодкой в человеческом потоке выплывает на площадь, именуемую рынком живого товара. Понимаю это, ощутив резкую смену эмоционального фона вокруг. Здесь превышена концентрация безысходности, опустошения и бессильного гнева. Попавшие сюда априори не могут быть счастливы и довольны своей участью. Порой они даже пытаются бежать, за что их прилюдно наказывают хозяева-купцы руками надсмотрщиков. Свидетелями этого мы и становимся.
- Стоять, - произношу громко и четко, рабы тут же замирают, осторожно опуская носилки на камни дороги.
Смотрю на то, как со свистом рассекающая воздух плеть гуляет по спине невольника, разрезая кожу до крови и оставляя после себя алые полосы. Вижу в этом что-то художественное, хотя по правде куда больше завораживает нависшая над площадью эмоция – боль. Она, вспыхивая на каждый новый удар, пульсирует, стремительно ползет по нервам, захватывает разум и срывается с губ криком.
- Нравится? – спрашивает принц Аслан, склонившись ко мне.
- О да, мурашки бегут по коже, - признаюсь, не сводя глаз со зрелища. - А вам? – все же отрываюсь, чтобы встретиться с ним взглядом.
- Приятнее самому участвовать в развлечении и держать хлыст в руке, - темные, карие зрачки загораются огоньками.
Сейчас или никогда. Иного момента может и не представиться. Мой черед придвинуться ближе и спросить чуть взволнованным шепотом:
- А вы могли бы пытать не развлечения ради, а по просьбе?

»» 05.08.15 00:55 Обсуждение мероприятий игровой площадки Забытый Мир
_________________

Отвращение.
Чаще всего в глазах я видел именно его. Его не мог подавить в себе даже мой брат. Мой любимый, старший и самый благородный на свете брат. Так старательно скрывал он, в потаенных лабиринтах души, то настоящее чувство питаемое ко мне. Так старательно приклеивал к устам своим братскую улыбку, обещавшую любовь. Но я всегда видел его. На дне его темных глаз.
Отвращение.
Ляжет на меня тонким слоем грязи. И ни одна ванна не сможет смыть его. Ни какое масло не сможет отбить запах. Только размажешь еще сильней.
Разве, что содрать. Ножиком тонким, каким пытаю рабынь. Иль солнцем. Священным касанием Санвы. Сдирая грязь, стружкой сухой по телу. Сдирая Отвращение читаемое в чужих глазах. Густым осадком ложащимся на мою душу.
Так почему же в твоих глазах, дитя, я читаю иное?
Понимание.
Рассмотреть хочется.
Взять в ладони твое лицо хрупкое, словно фарфоровая чаша, чуть сильней сожмешь - лопнет. И смотреть не останавливаясь в глаза цвета неба. Любуясь этим новым отблеском, незнакомого до сих пор чувства.
Понимание.
Я облизну свои сухие губы. Глотну комок сухой пыли, что кажется засел в горле и не отпускает.
Я не буду смотреть ни на проходящих торговцев. Ни на рабынь. Ни на затейливый товар.
Я буду смотреть на тебя, моя маленькая Маргарита.
Я буду упиваться твоим рассказом. Тягучей манерой разговора. Дивной смесью детской и в тоже время взрослой мимики.
Я буду любоваться...
Ни жалостью.
Ни сожалением.
Ни страхом
...Ни отвращением...
Пониманием...
В твоих глазах.



На что моя милая ты смотришь?
На то как облегчился раб, после первого удара хлыста по голой спине?!
На ужас его? О, это не ужас. Я покажу тебе его. Я покажу тебе ужас.
На то как молит о пощаде? На что ты смотришь там. Что видишь, что не вижу я?
Я отодвину легкую шаль в сторону. Я посмотрю на толпу зевах. Я взгляду на раба, заклейменного.
Мне его жаль.
Веришь, Маргарита? Мне его жаль.
Тело сосуд великий. Так безобразно портить сосуд. Так безобразно рисовать узоры на коже. Так ужасающе доводить. Терзать.
Любая пытка это шедевр. Здесь, же я вижу лишь подделки. Безликая, видимо, видит чуть больше.
Откинусь на подушки, не желая более смотреть как уродуют тело раба.
- Я создам для вас шедевр, Маргарита. В подарок. За ваши чудесные глаза. - По губам растекается сок кровавой ягоды, взятой из вазы.- Скажите только кто будет холстом...
_________________

Жизнь не говорит тебе ничего, она все показывает.
© Ричард Бах


Взятые Асланом из вазы ягоды растекаются алым соком, ароматная сладость которого наполняет легкие. Он волновал меня еще тогда в ночном представлении с рабами, будучи тьмой в клетке белого дворца. И сейчас продолжает волновать моих демонов, тянущихся к его мраку из глубины моей души и желающих боли, как ключа к силе, к власти над своим даром.
Взгляд из-под веера ресниц в глаза, в темные амирские колодцы, дна которым нет. Мрак в них густой, как сливки, беспросветный, от чего в груди с трепетом бабочки замирает сердце. Однако не от страха, переполняясь восхищением, в котором тонет врожденное недоверие ко всем, кто не является частью клана, не прячет себя за серебристым металлом маски и под черным плащом. Принц Аслан другой крови, жаркой, южной, пропитанной светом Санвы и расплавленным золотом песчинок пустыни. Такой удивительно притягательной крови, что хочется доверять ему.
Он никогда не станет тем, кому я смогу верить так же безоговорочно, как отцу, Эззелину и всему совету, никогда не достигнет того заоблачного пьедестала, однако же, прекрасно осознавая все это, я вручаю амирянину заветный ключик от темницы своего безумия, полагаюсь на него. Протянув руку, я касаюсь длинных ухоженных пальцев принца, скольжу по ним к ладони. Его кожа солнечная, заметно контрастирующая с молочным оттенком моей.
- Вы художник, пусть не в самом традиционном смысле, - замечаю тихим чуть взволнованным голосом, чувствуя подушечками пальцев линии на его ладони, поглаживая. - Что бы вы сказали, если бы холстом захотела выступить я? – слова озвучены, и лишь секунды отсчитывают ожидание ответа.
Согласится ли он? Или посчитает, что принцесса требует слишком много? Непозволительно много…
_________________

- Не играй со мной. - Резко. 
Мускулы на лице напрягаются. Все тело превращается в натянутую струну.
Перед Безликой сидит Принц Амира. Я не собачонка с которой можно играть показывая косточку.
Я не буду забавно вилять хвостом и радоваться невинной игре. У моего зверя куда больше зубы и когти, которыми удобно выковыривать глаза из зрачков.
Демон желает кинуться к кровавому куску мяса. К своей награде, которую так самонадеянно решила показать Безликая.
Зачем? Моя жестокая Маргарита, ты затеяла эту игру? Зачем решила разбудить демона? Я слишком долго пытался насытить его перед встречей с тобой. А сейчас он царапает мое нутро заставляя поверить...
Поверить!
Знаешь ли ты, невинная Маргарита, как сложно верить?
Я вижу ее смущение после моего резкого ответа. Отвожу глаза. Становится не ловко, и дрожь бьет по телу будто это демон внутри желает вырваться наружу.
Дикое, неописуемое ощущение, что обидел ... ребенка.
Лишил его того чего она так сильно хотела. И пусть это была бы лишь игра. Я бы мог ей подыграть. Это не сложно. Или сложно? Я начинаю обманывать сам себя. Желая взять то, что мне предложили.
Мы медленно движемся меж торговых рядов. Приятная беседа подошла к концу на столь не утешительной ноте. Я вновь и вновь кидаю взгляд на Безликую. Желая понять для чего она решила так подло пошутить...
А может быть?
Может быть... эта мысль не дает покоя всю оставшуюся дорогу.
С каждой минутой добавляя каплю довода в сосуд желания. Раскладывая в голове все плюсы и минусы. Наконец понимая,  мой демон уже давно желал дотронуться к Маргарите. Когда я отказывал ему? Мы оба знали, что это не возможно.
Впервые смотрю на Безликую не как на равную себе. А как на... жертву.
Крепкое тело способно пережить пытку. Это  тело уже сформировавшийся женщины. Да, и буду честен сам с собой, я убивал женщин и моложе Маргариты.
Я убью её. Мысль возникает как яростный крик в голове. Желая прорваться сквозь желание.
Рука в которой, кажется, еще  сохранилось тепло прикосновений Безликой, сжимается в кулак. Не давая показать ни себе, ни моей спутнице, как дрожат пальцы.
Мой демон не сможет насытиться только частью. Эта мысль приходит  четко и  яростно в голову. Буд-то призывая к самосохранению.
Но я не думаю, что будет со мной если я убью её. Я думаю лишь о том как спасти эту девочку от демона, который воет и желает получит новую жертву. Демон всегда брал то что хотел. Возьмет ли сейчас?
Паланкин заканчивает свой путь. Снова можно наблюдать Сады Безликих во всем их величие и красоте.
Я склоняю голову в легком поклоне прощаясь с Маргаритой:
- Я благодарю вас за экскурсию и беседу, - говорю я смотря на Безликую. Желая рассмотреть еще раз хоть что-то как лишний довод в пользу моих желаний.- Ответ на вопрос, который вы задали, вы получите его завтра.




Тонкое лезвие ножа касается кожи. Рисует узор вниз по телу.
Любуюсь работой. Демону нравится запах крови. Мне вскрик жертвы.
Касаюсь слез, текущих по щекам, языком слизывая каждую кончиком. Желаю насладится её болью как своей.
Девочка, знала бы ты как у меня болит нутро. Я бы плакал да не могу. Поделишься со мной слезами?
Еще надрез и еще один вскрик. Демон урчит. Для демона её крики как музыка.
Накрываю ее рот своими, чтобы ловить её боль.
Демон не дает мне кричать, знала бы ты как мне хочется кричать. Закричим вместе?
Сколько надрезов я сделал? Сотню .. две?
Соски её сочатся кровью. Припаду к ним, словно материнское молоко вкусить желаю.
Она стонет. От боли ли? Нет- нет, девочка, не забывай это пытка. Наслаждаться нельзя.
Рука касается ее меж ног.
Ты заслужила умереть получив наслаждение? Нет! Нет! Не заслужила.
Ты мало ревела. Мало слез вкусил мой демон. Мало крика.
Обойду её любуясь своим новым шедевром. Пропущу сквозь пальцы копну темных волос. Поднесу к лицу. Вдохну запах. Тонкий ножик отрежет их по плечи. Волосы будут падать вниз в лужу крови, что уже украшает пол.
Кожа на спине вся покрыта шрамами. Тонкими, сочащимися кровью надрезами. Коснусь губами каждого. Я извиняюсь. Чувствуешь? Извиняюсь за каждый. Она скулить жалобно протяжно.
- Что ты хочешь? Я не слышу.
Она шепчет. Шепчет, что больше не может.
- Конечно, можешь! Ты даже не предъявляешь на что способно твое тело... - Я смеюсь над ней искренне как над глупым ребенком.
В ответ лишь тонкое скуление.
В руке возникает дрожь. Танцуют пальцы медленный танец. Демон желает еще. Накормить демона, малышка? До конца? До, самого конца? Заполним сосуд?
Прижимаясь грудью к ее спине пачкая ее кровью свою кожу. Обнимаю под грудью руками сжимая в ладонях и прижимая к себе еще ближе. Носом по шее. Там где нет ни одного шрама. Ни одного.. чистая кожа. Нежная кожа. Так сладко пахнущая будущей смертью...


Прекрасная Маргарита. Вы хотели моего ответа? Сегодня ночью я убил.
Убил с наслаждением и радостью. Мои руки до сих пор в крови. Кровавые пятна на бумаге доказательство того. Вы спросите меня зачем я пишу это? Я хочу, чтобы вы понимали.
На месте той девочки, с такими же темными волосами и удивительно голубыми глазами, могли быть Вы.
Я признаюсь Вам, Маргарита, что меньше всего желаю уродовать Ваше тело. И больше всего на свете хочу украсить его шрамами. Это сводит меня сума. Я разрываюсь между желанием обладать Вами. И желанием убежать, чтобы не навредить столь хрупкому существу, коим вы, бесспорно, являетесь.
Богиня! Вы представляете на какую пытку обрекли меня сегодня ночью? Пытка выбора оказалась не по силам мне.
Я не привык отказывать себе в своих желаниях, Маргарита.
Думаю вы понимаете меня как никто другой.
Потому решил согласиться сотворить шедевр с Вашим участием, если вы желаете это по сию минуту.
Но прежде чем вы придете ко мне, в любое удобное для Вас время, я хочу чтобы вы подумали еще раз. И максимально обезопасили себя и свое тело. Я не уверен, что смогу контролировать себя полностью. В чем признаюсь вам честно и открыто. Надеюсь, на понимание. Еще никогда меня не тревожила судьба того кто висит на дыбе. Потому прошу вас взять любого из слуг в целях вашей безопасности.
Всецело ваш Принц Аслан.

Моей сегодняшней жертве было пятнадцать лет. Ее звали Лилит. И она очень хотела жить.
_________________

Говорить о смерти со знанием дела могут только покойники
Лешек Кумор

Внутри паланкина безмолвие, образовавшаяся вакуумная сфера среди шумной суеты торговых улиц. В груди свернулся уроборос эмоций, так неприятно сдавливая её, что дышать становится тяжело. Едва заметно, однако вполне ощутимо дрожат пальцы, вцепившись в спелый абрикос вовсе не изящным движением. Не знаю, видел ли, сама же глаз на него не поднимаю, не могу, лишь позволяю себе впитывать то негодование его, что среди иного различаю отчетливее всего.
Змея в груди шевелится, от чего яд ощущений растекается, отравляя. Непривычно, неправильно, потому что вне рамок. Он чужой, принц далекого Амира, что вырос на бескрайних песках под сиянием двух солнц. Иной крови, не благословленной дарами древних и не ведающей ненависти магов. Не часть моей семьи, являющей собой мир, вписанный в фигуру окружающей Гнездо реальности. Так почему же, почему я реагирую так остро, разумом прекрасно осознавая это, но сердцем упрямо желая коснуться его тьмы, густой, многогранной, манящей, чем-то родной.
Не понимаю. Его, себя, бессильно злюсь. Впервые в жизни хочется извиниться, толком не представляя за что, невзирая на гордость, переступая через нее, еще больше размывая границы. Это уже слишком, от того и храню молчание, чтобы не вырвалось ненароком, пока паланкин пересекает пейзажи сада. В конце пути после слов благодарности принц Аслан обещает ответить завтра на мой вопрос.
Вопрос неразумного ребенка, который, не утруждая себя глубинным, читает полученное письмо. Уже узнаваемый почерк льется, перетекая из одного завитка в другой, из фиолетовых чернил в алеющие следы крови на бумаге. Скольжу взглядом по строкам внимательно, лишь сейчас осознавая то, чего не хотела замечать все это время, желая видеть в амирянине того, кто поймет всю тьму, привнесенную даром в мою душу. Горькие мысли, тяжелые.
Признай же, признай, он другой.
С детства я привыкла к данности, в которой мир представлял собой четкое расслоение на безликих господ, их слуг и безвольных рабов. Мы виток эволюции, смотрим с высоты своей ступени, с террас вниз на раскинувшийся у подножия личных владений город, вершим суд, храним законы, правим. Лишь жизни выживших бесценны, до удара сердца, до вдоха, до мгновения, а остальные всего то разменная монета.
Я никогда не жалела тех пленников подвалов, играть с которыми, используя силу своего таланта, мне позволял отец. Не испытывала сострадания к тем, кто корчился передо мной от боли и молил о смерти. Я не считала грехом убийство чужака, ни разу и в мыслях не обвиняя своих братьев и сестер в кровожадности. Мне нравилось то, что я делала, нисколько не мучили демоны собственных поступков, которые кто-то иной вполне мог найти верхом извращенного восприятия реальности и ее канонов.
Принц Аслан не настолько в согласии со своим душевным мраком, чтобы считать себя вправе вершить чужие судьбы, отмеряя отписанное рабам. Однако же он все равно выступает вестником смерти, разрывая свою душу противоречиями. Он беспокоится обо мне. А я не боюсь боли как таковой, как эмоции, физического ощущения, потому что она часть меня, каждой клеточки тела. Она всегда будет во мне, со мной до полнейшего безумия, до последнего вздоха. И цену жизни я знаю, вес души, которую не хочу сводить с ума, обрекая на очередные метания. Он иной, что стоило разглядеть раньше.
И все же неправильно, невообразимо неправильно думать в первую очередь не о себе, а о нем.
Знаю, но все же делать следующий ход не решаюсь.

»» 16.09.15 12:29 Альтернативная реальность
_________________

Как будто надо почти умереть, чтобы тебя полюбили.
Как будто надо зависнуть на самом краю,чтобы тебя спасли. (с)

- А у меня ничего и нет. Перепонки, жабры и хвост и то всё скрыто.
- А надежнее всего мозг спрятан, да?
Лениво наблюдая за тритоном, творящим вокруг себя беспредел, и Ханн, недовольно поджимающую губы, но все же веселящуюся, размышляю над важным вопросом. С какой радости я все еще с ними вожусь? И ладно бы тритон, его хоть откусить можно. Но Ханн? Почему оторваться нет сил? Почему она не умерла и продолжает мучить, скрываясь за искренним "отпускаю"? Почему спасаю от зыбучих песков в одном из закоулков сада? Почему бережно стираю ожоги и капли крови с нежной кожи после очередной выходки Колдера?

Тритон нелеп в своем детском энтузиазме. Где-то находит зеленый плащ и компанию в лице отощавшего механика. Высокий лоб исчертила задумчивость и сдвинутые брови, выражающие абсолютную безвредность. Предмет его глубокой задумчивости заставляет улыбнуться под маской. Ошейник для Древних. Как давно я не видел такого сокровища. Весьма полезная вещица, особенно для того, кто больше любого лакомства любит непорочно чистую силу Древних.
Вытаскиваю из мыслей механика образ того Эззелина, с которым меня сравнили, но решаю приберечь эффектное появление на потом, скрывая изменившейся тело под зеленым плащом и маской.
До конца удержать образ отстраненного Безликого не удается, но кому удастся при взгляде на подпрыгивающего на кустах роз, спасибо, что не на хвосте, тритона. Из вежливости и соображений безопасности механик смеется чуть тише нас с Ханн.

Колдер ласкает водный цветок, ворчит ему трепетно, на грани слышимости. Ханн сидит на каменном бортике пруда и плетет венок из синих роз. Цветы ворохом на моих коленях, острые колючки усеивают мелкую гальку под ногами. Придавая зеленым стеблям немного гибкости, по одной передаю розы ей. Механик, Эймером назвался, неохотно выдает информацию о чертежах. Чувствует во мне Безликого, но заглянуть под маску и убедиться не видит возможности, оттого и приходится раскрываться.
- Не работает из-за крови. И чья должна быть?
Эймер пожимает плечами, мол, знал бы, все бы работало и меня бы здесь не было. Снова скрываю усмешку, моя кровь не только позволит ошейнику работать, уравновешивая светлое темным, но и станет проводником, лазейкой через которую можно черпать Древнего. Во имя справедливости(столько усилий по разработке) и собственной выгоды(какой джинн в здравом уме откажется от кусочка естественной, первородной силы?) предлагаю:
- Что, если использовать мою?

Дорога к ошейнику теряется среди дорожек сада, восхищенных вздохов Колдера, обреченных - Ханн и воодушевленной болтовни Эймера. Прислушиваюсь, механику любопытно. Даже больше, чем мне. Азарт первооткрывателя пенится, лопается в крови, щекоча кончики пальцев. Хочется его. Вытянуть через соломинку, на секунду ощутить вкус его нетерпения. Но больше хочется подождать. Подождать до того момента, когда все получится, когда ошейник сработает и он весь загорится удовольствием и радостью победы.
Гастрономические изыскания прерывает потяжелевший воздух, дрожит неуловимой человеческим глазом рябью. Аромат наоборот легкий, почти жасмин и цитрус, но тягучий, быстро впитывающийся. Неверие толкает вперед, глубже, сквозь завитые плющом железные фигуры. За всадником на восьминогом коне чаша каменная, наполовину в землю зарыта. На краях острые пики, сточенные ветром и временем. В середине земля серыми комьями напополам с лавой. Обжигающие потоки в трещинах замыкаются, вливаясь в себя же, соединяя начало и конец. Черные колоколы цветов тяжело касаются лепестками закаменевшей земли. Капля густого, вязкого сока падает раскаленный лавой грунт, шипит, тонкой струйкой испаряется.
Слишком поздно понимаю, куда мы попали. Разворачиваюсь, чтобы предупредить, но все вокруг чернеет, осыпается, покрывается пылью и паутиной. Механик и тритон исчезают, затянутые в собственные кошмары. За спиной только Ханн. Выгоревшая, истлевшая, смотрит пораженно, неверяще, мертвенно бледные губы дрожат в искривленной улыбке. Настоящая ли она? Хочу помнить, но не могу.
Страх медленно сковывает прочными широкими лентами. Обвожу взглядом пространство вокруг, узнаю место, не верю, что все еще там. Я же выбрался, сбежал, оставил позади дышащую ужасами Бездну. Я не должен быть здесь.
Кто она? Кто эта бледная тень? Почему протягивает ко мне руки? Почему умираю, стоит ей осесть на сухую землю? Не помню. Не знаю.
Внутри все бьется одним: не позволить. Не позволить ей умереть. Не позволить ее забрать.
Бросаюсь вперед, накрываю собой от темноты и яркого света. Уберечь. Спасти.
Открываю глаза. На моих руках лишь пепел.
Горло разрывает крик. Неслышный, волной разбивший воздух. Изнутри раздирает острыми когтями сила. Ее много. Давит, изрезает, снова собирает мозаику воспоминаний. От заштопанного сердца остаются лоскуты, безвольно висящие на ребрах. Боль нахлестывает, ломая сопротивление, ломая разум. В какой-то момент все исчезает. Нет ничего, кроме тихого: почему еще дышу?
Губы ловят прикосновение. Инстинктивно, неосознанно. Легчайшее касание встряхивает, будит вместе с паническим:
- Очнись, ненормальный!

»» 26.10.15 20:48 ЦАРЬ ОСТРОВОВ
_________________

Остров греха.
Мне перерезали глотку.
Темной ночью в доме Зайраба-кузница.
Без свидетелей и не вынимая клинков.
Одна новость. Одна малая новость в десяти строчках на малом листе.
Она застрянет костью. Шилом в горле.
Она будет кровоточить и рвать плоть.
Не смогу выдавить и слова. Только вдох.
Вдох того кому на плечи кинули валун.
Перечитать вновь и вновь.
"Аг Бессердечный умирает..."
Он умирает.
Что к демонам бездны я должен испытывать?
Радость? Облегчение?
Боги.. да я мечтал об этом.
Тогда почему я не испытываю ничего?
Вообще ничего. Пусто. Немо. Беззвучно. Безымянно.
Только холод на затылке рукой дотронется. Зашепчутся демоны мои забытые в голове.
Воспоминаниями. Прошлым. От чего бежал. От чего никогда не сбегу.
Я оставлю позади себя кузню старого друга. Гонца от которого убегал весь день, да Солнце с ним в обнимку.
Найденное письмо у нового друга в камзоле греет руку. Смялось в комок, но выкинуть не могу.
Перечитать еще раз. Убедиться.
Испытать весь калейдоскоп эмоций от неверия до облегчения. Но всегда в этой вакханалии цвета эмоций и чувств будет одно главное
Ненависть...
Боги, как долго я гнал ее в глубины своей души.
Как долго воевал с ней, чтобы вытравить и забыть.
Забыть как трус. Да трус...
Я признаю. Я не спорю.
Лучше трус. Лучше правда в кошмарах. Лучше так чем...быть тем кто носить уже чужое имя.
Теперь оно всплыло и пылаем жаром в груди..
Это имя несет слишком много. Ненависти.
Ненавидеть того кто принес мне весть.
Того кто написал. Как он нашел меня? Новый правитель царя Островов. Я умер и давно забыт. Или я слишком самонадеян.
И того кто умирает.
Сколько раз я представлял его смерть?
Мучительную агонию.
Сколько раз я хотел всадить нож ему сам. Сам лично. Может быть даже в спину.
В спину. Буду честен сам с собой. В спину.
Слишком слаб, чтобы смотреть в его глаза.
Смогу ли сейчас?
Ноги несут на пристань.
Я знаю, что гонца с письмом задержит Солнце. Голем массивной своей фигурой удерживай его, максимальное время в доме кузнеца.
Я знаю, что смогу найти новое место. Возможно опять корабль. Возможно, малый остров где-то в глуши мира.
Возможно я снова смогу убежать...
От себя.

Ветер дерет рубаху. Бьет на пристани. Толкает вперед.
Почему же ноги не идут. Почему же в кандалах?
Кандалы. Я носил тяжелые когда-то. Но не ощущал такую тяжесть в ногах как сейчас.
Кандалы. Эти не сбросить, не снять. Эти кандалы прошлое. А сейчас и настоящее. Это рабство не закончится никогда.
Смятый кусок письма от Правителя Царя Остров перечитывается еще раз. Строчка за строчкой.
Аг умирает.
Как все просто...
Просто умереть...
Как...? Из-за чего?
Болезнь? Охота? Яд.. меч?
Может быть он сейчас в своей кровати.
В окружении верных псов.
Я бы многое отдал чтобы увидеть его глаза в минуту смерти. Многое.
Зажмуриваюсь подставляя лицо ветру. Пусть сотрет его касания с моего разума.. надежду.
Надежду что тот кого не ненавидел последние десять лет. Десять лет. Умирает.
Умирает..
Уми-ра-а-ет.
Мои губы пропоют это.
Пропоют.
Наверное, моей трусости нет границы.
Но я готов посмотреть в его глаза лишь сейчас. Когда он умирает. Когда он обессилен.
Наверное моей трусости нет придела. Но только так.
Только так. Ворося. Подходя в кровати. Не веря. Надеясь.
Я бы сказал, что я жив. Шепотом на ухо.
Я жив отец. Я жив.
Мои губы произносят это слишком громко. А я готов кричать еще громче.
Жив...

»» 07.09.15 23:19 ЦАРЬ ОСТРОВОВ. Столица мира
_________________

Ничто не производит столько мрака, сколько ум человеческий, рассуждающий обо всем по земному и не принимающий озарения свыше.
(Св. Иоанн Златоуст. Бес. на Ин. XXIV, 147).

Девочки любят играть в куклы. Она, подаренная отцом, сидит в углу на невысоком мягком пуфе и смотрит немигающим взглядом. Так похожа на меня: большие чуть раскосые глаза с яркой бирюзовой радужкой, коралловые губки на бледном алебастрового цвета личике. Темные завитые в локоны волосы, точь-в-точь как мои. И небесного оттенка платье с золотистой лентой на талии. Выполненная из хрупкого легкого фарфора игрушка с механизмом внутри, что позволяет ей ходить. Красивая, дорогая в золотом эквиваленте.
Беру куклу в руки. У нее даже нет имени. Не играется мне с неживыми, бездушными. Пустые они, не ровня настоящим, от того без сожалений пальцы ломают шестеренки. Жертвую малым с большими надеждами. Зеркало ловит отражение: девочка с куклой, будто оригинал с копией. Улыбаюсь себе, своим мыслям, что несколько дней в голове рисуют картинки и проговаривают слова. Не могу я бездумно вышивать золотом розы и лилию на канве, рисовать пейзажи, сжимая в руке кисть. Не та дочь, что примет тесноту своей золотой клетки за должное, не пытаясь быть полезной семье.
Я знаю театр. Увиденная фальшь внешне ничем не уступает правдивости, а заглянуть внутрь способен далеко не каждый искусник. Моя роль приготовлена, разучена, повторяю ее про себя, прижимая к груди игрушку, и в сопровождении охраны иду через парк. Декорации выступают из пышной зелени. Поднимаюсь по ступенькам, толкаю дверь – сцена. Комната не так роскошна, как гостиные мраморных палаццо наших семей, однако, изысканный вкус не обходит ее стороной. Механик должен быть здесь.
Заметив Эймера, снимаю маску, чтобы мог видеть мое лицо. Не так страшно, как в первый раз, но все же немного волнительно, непривычно, однако необходимо и, надеюсь, оправдано. Он встречает гостью, на короткое мгновение задерживается на кукле, перед тем как поклониться. Помнит, что звать нужно по имени. Прихоть? Возможно, механику все еще так кажется.
- Добрый день, Маргарита, - Эймер приветствует ровным голосом без ноток радости.
- Надеюсь, не помешала? – вопрос-вздор, по-прежнему не знаю, в чем заключается его работа, не стремлюсь даже, ведь встреча все равно неизбежна, когда столь желанна.
- Нет что вы, - разумно, логично, иного ответа и не жду.
На письменном столе громоздятся книги. Стопки пестрят старыми фолиантами с пожелтевшими страницами, вытертыми углами обложек, каких полно в библиотеке. Читаешь и не понимаешь, будто нераздельно смешаны в них магия и наука, слиты в единое, великое. И картинки сплошь чертежи. Такие же он рисует на больших белых листах, разбирается. Уверена, что создает что-то очень важное, сложное, раз клан не скупится и отгоняет прочь мнительность и скрытность.
Занавес поднимается, на сцене безликая в роли, которую в детстве не исполняла, предпочитая куклам иные забавы. Подхожу ближе к Эймеру, протягиваю ему игрушку. Удивляется, но виду не подает. Принимает из моих рук, назад уже не отдать.
- Сможешь ее починить? Элия, - имя придумано случайно, для достоверности, чтобы подчеркнуть то, как дорога вещь, - раньше ходила, но служанка ее уронила, что-то сломалось.
По правилам игры отказать механик не может.
_________________

Как оказалось, сумасшедший был не один, а с друзьями - теми самыми двумя в балахонах. Что любопытно, они не были безликими, но были ли простыми, как я, людьми... вопрос. Насчет девушки ответ был, скорее всего, да. Не знаю, по какой причине я так решил, наверное это было мое пресловутое чутье, но она ощущалась как обычный человек. С мужчиной же все было совершенно иначе.
Все еще воспринимаясь как голодная, засасывающая все на своем пути огромная воронка, он все же не был похож ни на одного из встреченных мной безликих. То ли я видел их не так много, то ли незнакомец был совершенно необычен для своих же родственников - но он казался совершенно иным, нежели чем все остальные. Это только укрепило меня в мысли, что его стоит опасаться. Но...
У нас всех есть слабости, а моей самой сильной была не возможность поговорить, а знание. Я просто не смог отказаться, когда незнакомец начал выпытывать о моей работе и - о чудо - оказался знаком с древними наработками.
Конечно, это было подозрительно.
Нет. Это было настоящим сумасшествием. Он не мог знать, но все-таки ЗНАЛ. Более того, незнакомец предложил свою кровь для окончания работы, и я, как последний дурак, ничуть не усомнился, что это подействует.
И подействовало!
Обод, как и описано в чертежном манускрипте, слабо засветился красным, будто небольшая путеводная звезда. Как же. Он был призван пленять, а не вести за собой, и в этом была огромная разница. Но в то же время меня парадоксально гипнотизировало то, что я, простой механик, смог сделать такое.
Я, Эймер Балабол.
- Это нужно отпраздновать, - вырвалось из моего рта.
- А значит самое время посетить погребок! - подхватил первый из встреченных мной теперь уже знакомцев. - У тебя же есть погребок?
- Надо же, мы узнали новое слово, - усмехнулась женщина.
Впрочем, когда она сняла капюшон, я понял, что ошибся. Не смотря на строгий, четко поставленный голос, она оказалась молодой девушкой примерно моего возраста. Причем, судя по тому что и как говорила моя новая знакомая блондиночка, она была той еще язвой.
- Конечно есть, что за вопрос! - ухмыльнулся я, с надеждой, что Самисян не станет потом отчитывать за разграбление запасов. Ну а что ж поделать, если это помогает мне чувствовать себя как дома...
- Господин Эймер, к вам пришли, - возникла помянутая ранее, как черт из табакерки, - госпожа Маргарита. Она ждет в малой гостиной.
Что ж, именно там я и предпочитал работать, если действия заводили в тупик, оставляя наедине с размышлениями. Пожалуй то, что Маргарита выбрала именно эту комнату, вселяло в меня некую уверенность. Я все же опасался эту красивую юную девушку-женщину, будто сошедшую с полотна странного и безумно талантливого художника.
- Проводи гостей в погреб и выдай кружки, а я встречусь с госпожой, - ответил я. - Некоторые встречи нельзя откладывать, когда судьба ведет тебя прямиком к ним.
Самисян проводила меня недовольным взглядом. Ну да, это я, Эймер Балабол, а чего она хотела? Мне сказали - чувствовать себя как дома, я и постарался. Всегда так. Чуть что выгодно - буду думать об этом буквально. Но вообще-то это секрет.
В комнату я вошел посасывая палец - порезался, когда клал на место инструмент, вот досада. Маргарита стояла ко мне спиной - идеально ровная осанка маленькой, но чертовски уверенной в себе особы. Ну конечно, все это было обосновано. Будь я на ее месте, тоже наверняка ощущал бы себя хозяином положения.
Повернувшись, она сняла маску, и я снова утонул в этих невообразимых глазах. Оказалось, за две с половиной недели можно забыть, насколько красива женщина. Покажется ли Яра при встрече мне еще более прекрасной?
- Добрый день, Маргарита, - изобразил я радушного полу-хозяина.
Ощущалось странно, ведь настоящей хозяйкой дома а и положения в целом все же была она. Я мог только соблюдать правила игры - быть вежливым и называть ее по имени, как когда-то было договорено. Кажется, так давно...
- Надеюсь, не помешала?
В глазах ее роились светящиеся огоньки, оставшиеся в моей памяти еще с прошлой поездки. Осторожно, механик, женщина-тайна жаждет быть познанной и не открытой одновременно. Вспомнилось, как иногда смотрела на меня Кьяра - с легким чувством собственного превосходства и моей глупости. И не могу сказать, что совсем не давал повода.
- Нет что вы, - отнекиваться я умел знатно. - Как может помешать такая прекрасная девушка? Только украсить собой существование бедного механика.
Прибедняться я тоже умел конечно. Всегда работало. Кормили и все такое. Но Маргарита доказала, что в эту игру можно играть парно - и с гораздо большим изяществом. Женщины...
- Сможешь ее починить? Элия, раньше ходила, но служанка ее уронила, что-то сломалось.
Посмотрев большими печальными глазами, она подала мне куклу, похожую на хозяйку - с оттенком жути. Пожалуй, мне не хотелось бы иметь вещь с моим лицом, но, возможно, женщины думают иначе? Взяв куклу аккуратно, с опаской, я расстегнул платье, оголив бесполое тельце. Пощупал и постучал, пока Маргарита смотрела - даже с какой-то жадностью - на мои руки. Потом взял миниатюрный крючок и, поддев плоскую панель на спине, вскрыл, получив доступ к механизму.
- Шестерня выскочила, - поддев колесо с зубчиками, я вытянул его наружу, - это быстро.
Со щелчком поставил обратно, в паз. Закрыл крышку и, тронув завод, поставил куклу. Игрушка послушно пошла вперед, смешно переваливаясь на негнущихся ножках. Смотреть на это было... неприятно. Будто жизнь, которую пытались заключить в хрупкую искусственную оболочку, агонизирует в тщетной попытке пробиться сквозь слой ненастоящего.
- Я могу улучшить, - вырвалось у меня само. - Могу сделать так, что она будет более... живая. Только нужен маг.

»» 27.09.15 20:34 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир
_________________

Тёмные, продолговатые, с сочно-фиолетовым оттенком прожилок, - они рассыплются, опадут на пол скорбной пыльцой, молчаливо оплакивая свою бесполезность.
Я накажу их.
Сидя на полу перед натянутым на раму холстом, я смотрю в полыхающие на нём печальные красные глаза, запутавшиеся в клубке фиолетово-чёрных и кроваво-алых зазубренных нитей и растираю меж пальцев лиственную пыль.
Глаза-цветы с пестиками и тычинками вместо зрачков смотрят на меня.
Я смотрю на них. Рассеянно рассыпаю по подолу безнадёжно испачканного платья прах бесполезных.
Я смотрю в лицо безумию.
Смотрю в лицо страху, выплеснувшемуся на холст, и чувствую себя такой лёгкой, словно готова взлететь, чтобы окинуть единым взглядом весь мир, которого не видела.
Не могу.
Не взлечу.
Прикована, придавлена, заточена. В своём же теле.
Маленьком, тонком, из медвяно-молочной росы, от дыхания предутреннего ветерка возникшем. Отравленном ядом, который убивает, но не меня.
Отравленном тем, что открывает мне мир.
Я подглядываю за жизнью в замочную скважину, спрятанную в заражённых нашим проклятием умах, задрапированную тяжёлым полотном искажённых образов, что соткано из неподходящих друг к другу ни фактурой, ни узором, лоскутов.
Одни - гладкие, нежные, заскользят между пальцев и пропадут, заставляя скучать.
Другие - грубые, не раз руками перебранные.
Третьи - колючие, но тёплые, выпускать не хочется. Пахнущие ореховым тортом и благовониями.
Где сон, где явь, где фантазия, где изматывающий кошмар? Никогда не пойму.
Но это жизнь.
Это - всё, что закрыто от меня. От меня, надёжно защищённой опекой дедушки от всего, кроме дара, ведущего по заветной тропинке к моей маленькой тайне.
За неё заплачу днями и ночами дурмана в своей голове, посвящу моей спасительнице безумные рисунки, ради неё растерзаю все цветы в своей комнате.
Мы с моей надеждой и тяжёлой опаской дарим подарки друг дружке.

Не глядя тянусь в сторону, к отвёрнутому к окну зеркалу в резной раме. Рядом с ним стоит поднос. Рука натыкается лишь на косточки, на которых уже сморщились скудные остатки сладкой фруктовой мякоти, звякает пригнанная к блюдцу ложечка, в конце краткого путешествия ладонь влезает в то самое блюдце, и к ней прилипают крошки.
Сон или явь?

Замираю на миг, ощутив принадлежащие не мне участие с пряной ноткой страха.
У него есть и цена, и вкус. Знаешь ли ты об этом, мамочка?
Шуршит платье. Нос щекочет яркий, свежий аромат. На лоб ложится узкая, нежная, прохладная ладонь.
Мама садится на пол, не переживая за платье. Не изомнётся ли, не испачкается ли.
Молчит.
Хватит и того, что пришла. Наконец-то пришла в тот день, когда я здесь и не здесь, заперта и свободна, отравлена и здорова, как никогда.
Очередное "как никогда" в череде своих братьев и сестёр. Дать ли мне ему имя?
Это сон или явь?

Дом, милый дом.
Ты никогда меня не выпустишь, правда?
Твоя любовь задушит меня. Ты обнимешь меня стенами, что-то хрустнет, сердце выпрыгнет на волю через рот.
В исступлении любви погребёшь меня под дорогими покрывалами, подушкой преградишь путь дыханию. Украсишь моё тело растерзанными цветами, и сквозь меня прорастут новые живые изгороди.
Ты обглодаешь мои кости и запрёшь их в украшенную россыпью самоцветов шкатулку. А ключ выбросишь в пруд. Чтобы не сбежала.
А моё отражение заключишь в зеркалах, и оно станет вечно блуждать в лабиринте.
Беззаботно улыбающееся дитя вечно будет подмигивать самой себе, примеряя мамины украшения и отцовский перстень, сооружая из своих локонов несуразные причёски и украшая их цветами.
И трижды запертая истинная суть так медленно взрослеющего телом ребёнка сойдёт с ума по-настоящему.
Дом, милый дом.
Ты проиграешь.
Проиграешь ли?
Я не та, у кого нет лазейки.
Или та?
Я ли виновата в твоей убийственной любви? Или такова твоя природа?
Что мне делать? Подчиняться во всём и продолжать игру с замочной скважиной, или...
Пыль на руках шепчет: "умоляю, не стань бесполезной. Умоляю... это так больно".
Чувствовать себя вершителем судьбы - сладко. Ешь сколько хочешь, приторно не станет.
А если - своей?
Тут слишком много орехов. Язык оцарапать можно, разбухнет.
Милый дом. Когда будешь грызть мои кости, постарайся, чтобы не треснули. Это будет хуже избытка орехов, честно.
Сон.
Явь.
Пыль с пёстрого полотна и его пепел рассыпан вокруг меня.
Если подольше подержать в кулаке горсть лиственного праха, можно будет им рисовать.

На меня больше не смотрят красные глаза.
Смешанные с прахом, измятые, разодранные лепестки окружают меня.
Хаотичное сплетение линий, это наклеенное на холст хитросплетение останков красоты, само стало цветком.
Отчего-то он печален.
Его рождение, должно быть, стало для него мукой.
Его лепестки родились из его же изрезанного тела.
В этом весь смысл. Смерть несёт за собой обновление, рождение, но... Моё творение со мной не согласно.
Снова.
Глупое. Жестокое.
Дом, мой милый дом. Я знаю, в этом ты не виноват.
В мире просто слишком мало благодарности.
_________________

Никогда не забывайте, что вашей коронации аплодирует та же самая толпа, которая будет рукоплескать и вашей казни. Люди любят шоу...
Терри Пратчетт

Механик принимает негласные правила спектакля, словно хамелеон соответствующий цветовой палитре декораций сцены, и играет свою роль безупречно, без фальши, не переступая черту приторной лести. Он расстегивает платье куклы, аккуратно обращаясь с вверенной ему вещью, до которой мне абсолютно нет дела. Пусть хоть трижды она будет испорчена. Я слежу за тем, что в силу образа жизни увидеть выпадает не так уж часто: уверенными движениями сроднившихся с филигранной работой рук и сжимающими шестеренку длинными пальцами с погрызенными, ногтями. Привычка эта, безусловно, скверная, однако такая настоящая, живая.
Мне нравится смотреть и одновременно собирать по крупицам пазл заполнивших комнату эмоций, вновь ощущая ее – светлую, солнечную энергетику. Чувствую, что в госте из Амира что-то есть, но, увы, понять пока не могу. Именно поэтому я сломала куклу и пришла в дом для гостей, поэтому не госпожа Сенза Вольто, а Маргарита, девочка с доверчивыми лазурными глазами.
Устроенная мною поломка устранена быстро, шестеренка вновь вправлена, занимает законное место в механизме – и кукла оживает. Моя фарфоровая копия идет, если так можно сказать о жалкой попытке сымитировать толику жизни. Еще одна причина предпочесть игрушки с душами и сердцами, многогранные и способные на неповиновение, но куда лучше разыгрывающие свою роль в представлении. На куклу же, по правде, даже глядеть противно, однако губы все равно изгибаю в улыбке благодарности, потому что так сделала бы девочка, которая рада видеть игрушку починенной.

Слово «маг» неприятно режет слух своим звучанием. Перед глазами сразу же предстают те жуткие сложенные из цветных камушков мозаичные картины в одной из галерей палаццо. Травля – то, что они сотворили, испачкав в крови руки исполнителей своей воли. Вполне оправдана мягко говоря неприязнь. Не знаю, замечено ли это Эймером, но думаю, что нет, хотя пауза после предложения затянулась, глаза механика обращены ко мне, а руки вновь осторожно держат куклу, больше не пытающуюся неуклюже ходить.
- Ты сделаешь Элию настоящей? – спрашиваю, взвешивая за и против, ведь для того, чтобы получить новую живую игрушку, мне всего то нужно купить на рынке раба со сломленной волей или же выдрессировать самой.
- Не совсем, - уточняет механик и спешит разъяснить на примере, снова поддевая специальным инструментом на спине куклы пластину, которая скрывает механизм со множеством причудливых деталей и шестеренок. – У нее же нет живого сердца, поэтому настоящей она не станет никогда, внутри всегда будут эти механизмы, но она начнет двигаться более плавно, походя на человека
Понимая, о чем говорит Эймер, я не задерживаюсь на куске фарфора хотя бы потому, что кукла мне попросту ни к чему. Цепляюсь за мысль о живом сердце, теле, в котором под теплым слоем кожи среди мышц и сухожилий по венам течет алая кровь, храня в себе врожденный талант. Близкое родство внутри клана – это и дар, и проклятие, все зависит лишь от перста судьбы. А уж она любит непредсказуемость игры.
- А если бы было живое сердце? – образ девочки-Маргариты трещит по швам, на что не обращаю внимания слишком занятая внезапной идеей. – Скажем тело без одной конечности?
Кажется, беседа будет длиннее и, пожалуй, даже содержательнее, чем я предполагала. Напрочь позабыв о своей роли, направляюсь к ближайшему креслу и сажусь, устраивая руки на подлокотники. По развороту открытых книг и чертежам вижу, что обычно это место занимает механик, когда, находясь возле письменного стола, работает над тем, за что платит клан. Будь я в полной мере гостей дома, то выглядело бы несколько неучтиво, но в данном случае Эймер воспринимает все как должное, ни на йоту не изменив своего настроения.
- Нуу… думаю, это реально, - как догадываюсь при определенных условиях, но перебивать и заваливать вопросами не спешу. – Только…, - он пожимает плечами, - не обойтись без мага, а я обыкновенный механик.
И снова это слово, одно упоминание которого малоприятно, не говоря уже о возможности гостя с проклятой силой чародея. Однако на другой чаше весов тоже не мало, настолько, что не в моих правах принимать подобное решение. Уверена, гость из Амира догадывается об этом, но говорить все это Эймеру, конечно же, нецелесообразно, лишняя для него информация, поэтому с милой улыбкой на устах смотрю ему в глаза, спокойные и голубые как море в штиль, и произношу:
- Обыкновенный ли?

»» 08.10.15 11:42 Альтернативная реальность
_________________