Bonjour, Nicolas! (ИЛР)

 » Глава 5

Декабрь 1910 года, Петербург
- Какая, говоришь, труппа? – изумленно глядя на Верочку, спросил Николай и чуть закашлялся. Он был слегка простужен второй уже день, но упорно не желал этого признавать. В тот вечер был уговор в театр. При полном параде он явился в дом к Ветровым, где его уже ожидала Вера. Вера теперь сама была студенткой юридического факультета, летом должна была держать экзамены для получения диплома первой степени и считала себя очень современной девушкой. Спектакль выбирала сама. Теперь же, услышав, что она выбрала, Николай не поверил своим ушам.
- Théâtre des Bouffes-Parisiens. Они выступали в Москве. Теперь в Петербурге. Всего несколько представлений.
«Вот же угораздило!» - мысленно выругался Николай.
- И ты так уж уверена, что нам туда нужно?
- Конечно. Образованный человек должен быть развит многосторонне, - назидательно сказала Верочка.
- Только той и радости, что французское, - пробурчал он, нахлобучивая на голову шапку. – В следующий раз пойдем, куда я захочу!
Собственно, теперь он планировал довольно долго оставаться в Петербурге. Весной лишь надеялся на поездку в Берлин для встречи с Адольфом Эрманом и посещения египетского музея.
Увеселительный сад Аквариум с новым зимним театром на Каменноостровском проспекте был полон. Привезенная оперетта шла уже второй раз, и теперь, кажется, здесь собралась половина города. Уж никак не меньше. Разыскав свой столик, который был достаточно близко, чтобы Николай мог разглядеть одну-единственную интересовавшую его, но при этом ужасно неприятную особу, они устроились за ним, и он не счел ничего более разумным, чем немедленно заказать вина и десерт для Верочки.
Первые двадцать минут спектакля Авершин откровенно скучал, будучи равнодушным к опереттам. На двадцать второй минуте появился дуэт из двух танцующих и поющих подружек главной героини, склоняющих ее к подвигам, едва ли внушающим доверие. Одна из девиц, особенно старательная, была узнана им сразу. И вот здесь-то и проснулся его живейший интерес к постановке. Но он ограничился пятью минутами в первом отделении. Второй раз интерес напомнил о себе только во втором. Дуэт его открывал. Третий раз он увидел теперь уже определенно свою любимую певицу в финале в общем хоре.
- Поезжай одна, у меня еще дела в городе, надо к приятелю зайти, - премило улыбаясь, заявил он Верочке, усаживая ее в экипаж спустя еще пятнадцать минут у выхода из сада.

Кутаясь в короткую шубку, Клэр прижимала к горлу руки в муфте, которую купила в Москве на следующий же день по приезду. То, что в Париже было лишь модной деталью, здесь оказалось необходимостью. Быстрым шагом она направлялась к выходу из сада, мечтая только о том, чтобы найти свободный экипаж и поскорее добраться до гостиницы. В Петербурге погода была еще более отвратительной, чем в Москве, и Клэр считала часы до возвращения домой, уже не понимая, таким ли везением была ее поездка в Россию.
- Вы задолжали мне ужин, мадемуазель, - донеслось до нее в темноте.
Клэр ойкнула, выскочила за ворота и, не оглядываясь, пошла еще быстрее вдоль проспекта. Ругая себя, что не осталась подождать кого-нибудь из девушек.
- Клэр, - окликнул ее тот же голос, и следом раздались скрипящие по снегу шаги. – Клэр, подождите!
Через минуту она оказалась лицом к лицу с месье магистром, преградившим ей дорогу.
- Вы? – от неожиданности она отшатнулась, но скоро придя в себя, возмутилась: - Вы напугали меня, месье!
Попыталась его обойти, чтобы продолжить свой путь, но он чуть отступив, снова помешал ей пройти.
- Слушайте, ну неужели, в самом деле, вы совсем не хотите есть?
- Вы наконец-то проголодались с прошлой недели, месье магистр? – спросила она насмешливо.
- Откровенно говоря, не особенно. Но согласитесь, мы с вами оба хороши.
Клэр пожала плечами.
- Сначала вам не понравилось мое пение. Вы пожаловались на меня метрдотелю. Потом вам не понравилась моя шутка. Вы накричали на меня. В то время, как у меня к вам претензий не было.
- Вы пели посреди ночи, из-за вас я по сей день не завершил статью, - засмеялся он. – Как только возвращаюсь к ней, сразу вспоминаю вас. Это во-первых. Во-вторых, вы меня оговорили. За мной метрдотель несколько дней по пятам ходил. Я чувствовал себя каким-то мошенником, покуда не узнал, в чем дело обстояло. Ну и в-третьих… Сегодня я расслышал – вы замечательно поете. Спектакль стоило смотреть только ради вас.
- Все вы врете! Я сегодня отвратительно пела. Потому что у меня болит горло.
- Тогда отчего мы здесь с вами стоим?
- Оттого что вы не даете мне пройти! – Клэр мерзла все сильнее и начинала сердиться.
Николай решительно сделал шаг в сторону и подставил ей локоть.
- Я, кстати, тоже немного простужен, - проговорил он. – Идемте, найду экипаж.
Неожиданно для себя самой, она послушно взяла его под руку и пошла рядом с ним.
За поворотом, будто нарочно для них, стояли пустующие извозчичьи сани. Николай помог ей сесть и, устроившись сам, бросил извозчику:
- Гони на Васильевский остров. Да поживее, голубчик, поживее, видишь, барышня замерзла.
Потом он посмотрел на нее долгим взглядом и, наконец, добавил по-французски:
- Я знаю, где можно выпить самого вкусного на свете чаю.
Самый вкусный на свете чай заваривала кухарка Зинаида Ильинична, безраздельно правившая на его кухне в квартире на семнадцатой линии, которую он занимал с тех пор, как окончил университет.
Спустя чуть более получаса актриса бродила по квартире месье Авершина, с любопытством рассматривая каждую мелочь, которых было здесь предостаточно. Первой мыслью, поразившей Клэр, когда Николя провел ее в комнату, была мысль о том, что ей здесь нравится. Так же, как нравится и хозяин квартиры. Поэтому вторая мысль о том, что, наверное, это неприлично – приезжать поздним вечером в дом к одинокому мужчине, а месье магистр определенно был одиноким, судя по его квартире, была отброшена за ненадобностью.
- Кажется, я не понравилась вашей домоправительнице, - обернулась она к Николя и рассмеялась.
- Это кухарка, - отозвался он. – Подождите, я сейчас.
Подмигнул ей и снова метнулся на кухню. Собственно, только этим он и занимался последние несколько минут – носился по квартире. Сперва, словно заикающийся школяр под осуждающим взглядом Зинаиды Ильиничны, просил как можно скорее подать чаю в малую гостиную. А ведь он, собственно, впервые в жизни привел сюда женщину этак поздним вечером. Потом спохватился и кинулся просить еще чего-то на ужин. Потом стал думать о том, не лучше ли было пригласить гостью в большую гостиную, где уже нарядили елку. Теперь же он влетел на кухню с новым вопросом:
- Зинаида Ильинична, а комната Вари готова?
- Смотря к чему, – хмуро отозвалась кухарка.
Справедливости ради, Зинаида Ильинична была самым главным человеком в этой квартире, состоявшей из четырех спален, кабинета, библиотеки, столовой, и двух гостиных – большой и малой.
- Зинаида Ильинична, - протянул он. – Время позднее, мадемуазель наверняка скоро попросится спать.
- Ну-ну.
- Не в службу, а в дружбу, покуда нет Гапы, посмотрите, чтобы у мадемуазель все было в комнате, что нужно.
Гапа, горничная, ночевать всегда уходила домой. Большого количества слуг Николай не держал. Они не были ему нужны.
После он вернулся в малую гостиную и легко выдохнул, увидев Клэр, будто боялся, что она куда-нибудь да делась, пока он решал все свои очень важные вопросы.
- Сейчас будет чай, - бросил он с порога. – Как ваше горло?
- Горло по-прежнему болит. Но мадам Кора разрешила мне не участвовать в завтрашнем спектакле. И велела лечиться.
Она еще прошлась по комнате и, подойдя к дивану, сняла ботинки и с ногами забралась на него, с удовольствием откинувшись на высокую спинку.
- Значит, будем лечиться, - с улыбкой ответил Николай, торопливо соображая, как бы перевезти ее вещи в свою квартиру – наверняка багажа у Клэр немного.
Зинаида Ильинична принесла поднос с чаем и бисквитами. Расставила чашки, блюдца и вазочки с вареньем на белоснежную кружевную скатерть на маленьком столике возле дивана. Поминутно бросала взгляд на гостью хозяина. А в конце вынесла вердикт:
- Красивая. Уж получше ваших мумий.
- Спасибо на добром слове, - засмеялся магистр истории.
- Вопрос только, что она сделала с волосами. В жизни не видала такого цвета у порядочной девушки!
С этими словами Зинаида Ильинична покинула гостиную, а Николай бросился разливать чай по чашкам.
- Что она сказала? - кивнула Клэр вслед вышедшей кухарке и с загоревшимися глазами потянулась за бисквитом.
- Она сочла вас вполне подходящей кандидатурой для одной роли, - ответил Николай. – Вам с молоком или с лимоном?
- С лимоном, - отозвалась она. – Ваша кухарка разбирается в театральных постановках?
- Самое главное – она разбирается в жизни. Сахару сколько?
- Два кусочка, - Клэр облизала пальцы и взяла еще один бисквит. – Повезло вам с кухаркой!
- Да я по жизни довольно везуч. Мне повезло жить с вами в соседних нумерах в Москве и танцевать вальс-бостон в ресторации. Повезло прийти именно сегодня в Аквариум, а не завтра, когда вы уже не играли бы. Повезло, что вы заговорили со мной после нашего пренеприятного инцидента. И если мы с вами сегодня окончательно не разболеемся, то я определенно буду считать себя счастливейшим человеком.
Клэр отвлеклась от поглощения бисквита.
- И вы всерьез полагаете, - удивленно спросила она Николя, - что этого довольно для счастья?
- Эллины отождествляли счастье с судьбой человека под покровительством богов. Если судить с этой точки зрения, то сегодня боги к нам благоволят. Потому да, довольно.
- По-моему, ваши эллины большие глупцы. Все и всегда зависит только от человека. Богам наплевать на всех нас.
- Прекрасно! – засмеялся Николай. – Мысль, достойная Аристотеля.
Чай был им забыт. Саднящее горло тоже. Он наблюдал за удивительной девчонкой, с ногами сидевшей на его диване и жующей который уже по счету бисквит. Сестра Варя, конечно, ужаснулась бы. Отец от души бы посмеялся, а мать всенепременно слегла бы… на пару часов. А потом полюбила бы ее, как дочь. Как много «бы»! В этот момент ему ужасно захотелось избавиться от всех этих «бы», чтобы все стало по-настоящему.
Он встал с кресла, подошел к углу комнаты, где стоял на тумбочке огромный граммофон, и поставил первую попавшуюся пластинку. Заиграла Испанская рапсодия Равеля. «Варино», - улыбнулся Николай и повернулся к Клэр.
- Если завтра вы будете хорошо себя чувствовать, то мы поедем кататься на коньках. Вы умеете?
- Нет, не умею.
Клэр встала и, как была – без обуви, подошла к граммофону. Просмотрела несколько лежащих рядом пластинок и капризно протянула:
- А веселее ничего нет?
- Летучая мышь Штрауса, - пожал он плечами. - Правда, не вся. Только первый акт. Вторую пластинку затаскала сестрица.
Несколько минут он рылся среди пластинок, а потом обернулся к Клэр и быстро, не дав ей опомниться или возразить, поцеловал, так же быстро отстранившись.
Все последующее походило на калейдоскоп. Танцы под арии Штрауса, доеденные бисквиты, его рассказы, ее смех, рассматривание елки в соседней комнате, еще несколько быстрых поцелуев и пожелание спокойной ночи у дверей спальной сестры Николя.
Лежа без сна в постели, Клэр думала о том, что, если оставить все, как есть, это совсем не будет походить на приключение, которым выглядело их знакомство сначала. Накинув на плечи какую-то шаль, кстати нашедшуюся в комоде, искательница приключений вышла на цыпочках в коридор и осмотрелась. Из-под соседней двери был виден слабый свет, заметный в темноте. Она толкнула эту дверь, та бесшумно отворилась, и Клэр прошмыгнула в комнату.
_________________

Мне интересен вопрос юридического факультета в Питере начала 20 века.

Университетский устав 1863 г. категорически запрещал прием женщин на учебу. Устав этот поддержали университеты в Москве и в
Дерпте. Против него высказались Петербург, Казань, Харьков, Киев. В 1864-1865 гг. женщин не только не принимали в число студенток, но и не допускали к слушанию лекций.

Базельский университет противился приему женщин до 90-х годов XIX в. Цюрихский же университет проявил похвальный либерализм, разрешив совместное обучение юношей и девушек

И в России были только курсы, в основном. И был еще в Питере женский медицинский институт. Юридического мне не встречалось
___________________________________

А что не так с курсами?
На Бестужевских как раз и был юридический.
_________________

То, что на Бестужевских курсах открыли в 1906 году юридический факультет, я знаю, просто из контекста главы я решила, что она студентка университета, потому что про курсы нигде ни слова, потому я и спросила.
___________________________________

uljascha, мы и про университет не говорили, подразумевая, что и без того ясно, каковы возможности у барышни начала 20 века получить образование в России.
_________________

Робота, когда она по зову души и сердца, это хорошо, но она не может "справиться" со многим, когда окружает одиночество... А они оба довольно одинокие и несчастные
Предполагать можно разное, но если откровенно не говорить, правда так и останется за семью замками
Девочки, спасибо за продолжение
___________________________________

Ну, справедливости ради, не явись он однажды на ее порог, она жила бы дальше, предпочитая не замечать своего одиночества.
Как и он жил бы своими стоворотными Фивами. Но у нее все же было капельку больше, чем у него. Хотя это и спойлер.


Совершенно верно. Потому несем продолжение.
_________________

 » Глава 6

23 декабря 1925 года, Лондон
- Среднеегиипетский язык – стадия египетского языка, развивавшаяся из староегипетской около 2100 года до н. э. в начале Среднего царства. После 1600 года до н. э. в разговорной речи среднеегипетский язык постепенно сменился новоегипетским, но остался в употреблении в литературе в качестве классического языка до конца IV века н. э. Предлагаю сегодня поговорить именно об эпохе Среднего царства как той среды, в которой язык развивался. Есть возражения?
Профессор Авершин обвел взглядом огромный зал Университетского колледжа Лондона. Возражений не последовало. Он надел очки и продолжил:
- Итак, Среднее царство. Оно началось приблизительно в 2040 году до н.э. со свержения фараона из Гераклеопоколя фиванским монархом Ментухотепом I. В этот период Египет превращается в крупное и сильное государство-завоевателя с мощным войском и большим экономическим потенциалом. Разрабатывались золотые прииски в Нубии, строились дороги и крепостные города. Тогда же возник так называемый «средний класс», чье появление стало одним из предвестников народного недовольства, переросшего в восстания, в итоге ставшие точкой в эпохе и ознаменовавшие начало очередного переходного периода, когда власть оказалась в руках народа. Среднее царство – это время Одиннадцатой и Двенадцатой династий фараонов, восстановивших ирригационную систему Египта, существовавшую во времена Древнего царства. К сожалению, большая часть пирамид этого периода была разграблена, что, конечно, является огромной потерей для науки…
Непонятные слова нанизывались на его голос. Лекция Николя, кажется, нравилась студентам. И отчего-то Клэр гордилась им, сидя у прохода в дальнем ряду и восхищенно следя за ним взглядом. Так же неожиданно, как и вчерашним утром, она приняла решение съездить в университет. Ей захотелось увидеть его в работе. Эта сторона его жизни также была ей неизвестна.
По дороге сюда Клара заехала в магазинчик, где вчера Николя показывал ей хрустальный глобус. Она долго вертела его в руках, с мягкой улыбкой наблюдая за разноцветными лучами, которые шар отбрасывал во все стороны вокруг себя. Расплатившись за изящную вещицу, попросила перевязать пакет лентой, аккуратно сложила покупку в сумочку и отправилась в Университетский колледж.
А теперь снова попыталась понять, о чем именно он говорит, улыбаясь собственной бестолковости.
- С сэром Гардинером вчера мы провели диспут о трактовке некоторых глаголов в иероглифах среднеегипетского языка. Кажется, вы не были удовлетворены ходом диспута, равно как и моим участием в нем. Каюсь, был не в лучшей форме. Потому взамен предлагаю вам сегодня задать мне любые интересующие вас вопросы.
По залу прокатился негромкий рокот перешептываний. Профессор Авершин нынче в ударе. А в ударе он совершенно преображался. Голос его делался насыщенным, взгляд острым и даже немного лукавым.
Одна из студенток первой уверено подняла руку.
- Мисс?
- Сколько вам лет, мистер Авершин? – дерзко спросила девочка.
- Так много, что ответ может показаться неприличным, - Николай улыбнулся и поправил очки под веселое хихиканье в лекционном зале. – Вопросы по существу будут?
- Что нужно, чтобы попасть в вашу группу археологических исследований в Каире?
Николай вышел из-за кафедры и, сунув руки в карманы, сказал:
- Во-первых, неподдельный интерес к исследованиям, готовность к адскому труду и выносливость. В Каире несколько более жаркий климат в сравнении с лондонским. Во-вторых, набор базовых знаний. В-третьих, разумеется, совершеннолетие. Так как? Записываетесь?
Девушка стушевалась, а профессор вернулся за кафедру.
- Еще желающие есть?
Несколько молодых людей подняли руки, и профессор продолжил отвечать на вопросы уже более допустимого характера.
Клэр усмехнулась. Шустрая студентка напомнила ей саму себя времен оперетты. Ей нравилось вести себя вызывающе и обращать на себя внимание. Тогда казалось, что она все может сама. Лишь много позже Клара поняла, как сильно заблуждалась. И разучилась верить в себя.
Она перестала прислушиваться к вопросам и ответам. Смотрела на Николя и пыталась запомнить его таким, каким он стал теперь. Скоро он уедет в Париж, потом в Каир. А Генри ведет переговоры о гастролях в Америке…
Неожиданный смех, прокатившийся по аудитории, вернул ее к происходящему.
- Я решила, - заявила все та же девчонка. – Мне подходят условия, и я хочу в вашу группу. Египет я обожаю, здоровье у меня отменное, а восемнадцать мне исполнится через два месяца!
- С чем я вас сердечно и поздравляю, - в тон ей ответил профессор Авершин. – Но сперва вам придется оформить отпуск в университете и поставить в известность ваших родителей о смене рода занятий на ближайшие месяцы.
«Если бы я ставила в известность родителей, то сейчас, в лучшем случае, владела бы рыбной лавкой своего отца», - фыркнула про себя Клэр.
- Но концептуально вы ничего не имеете против, и, если я приеду в Париж через два месяца проситься в группу, вы меня не прогоните?
- Дай бог, чтобы вы не остыли за два месяца, - хохотнул Авершин, да так и замер с открытым ртом, наткнувшись взглядом на даму в витиеватой шляпке, сидевшую у самого выхода. Потом чуть улыбнулся одним уголком рта так, чтобы он знала – он улыбается ей. И продолжил: - Мы отправимся на западный берег Нила, в стоворотные Фивы, как называли этот город греки. И там… проведем ряд археологических исследований, большей частью письменности, но, уверен… найдем много чего интересного, помимо иероглифов.
Клэр была совершенно уверена, что на своем западном берегу Нила он обязательно найдет много чего интересного. И улыбнулась ему в ответ.
Лекция еще продолжалась, когда он, раздосадованный, что время тянется слишком медленно, стал бродить между рядов. Зал был наклонный. Профессор то поднимался по лестнице, то спускался. Ради нескольких минут, когда видел Клэр чуть ближе.
Студенты были любознательны, задавали вопросы, но к концу последней минуты знали наверняка, у шустрой девчонки нет никаких шансов против дамы в причудливой шляпке, которая совсем не походила ни на коллегу, ни на ученицу профессора Авершина.
Когда, наконец, прозвенел звонок, оповещавший о конце академического часа, Николай снял с носа очки и, дождавшись, пока аудиторию покинут студенты, наконец, поднялся к Клэр и сказал:
- Здравствуй. Откуда ты взялась?
Пожалуй, он хотел бы спросить, откуда она взялась в его жизни… Но оставалось довольствоваться только этим днем.
- Приехала в автомобиле, - она оперлась подбородком на руку и, чуть растягивая слова, сказала: - Резвые у тебя студенты. В Париже такие же? С их желанием ехать за тобой на край света ты вполне можешь к лету собрать не одну группу.
- В Париже еще хуже, - отмахнулся он. – К лету отсеется половина. И, если не будет финансирования, то и экспедиции не будет. И как тебе лекция? Интересно?
- Ужасно! – глаза Клэр сверкнули, и она негромко рассмеялась: - Правда, я ничего не поняла.
- Ну, признаться, единственным моим успехом на артистическом поприще было чтение басни, когда мне исполнилось четыре года. Так что, мы квиты, - в тон ей ответил Николай. – Куда идем сегодня? Будут у дамы пожелания?
- А… как же…
«Вера», - хотела она спросить, но промолчала. Еще день-два можно сделать вид, что нет ни Веры, ни Генри. И даже прошедших пятнадцати лет тоже нет. Пока у нее есть возможность немного побыть с ним.
Новая шальная мысль посетила ее сумасшедшую голову. Она точно знала, что после пожалеет об этом, но остановиться уже не могла.
- Как ты смотришь на то, чтобы отправиться в небольшое путешествие? – спросила Клара, напустив беззаботный вид. – Но мы не вернемся до позднего вечера.
Вчера, когда она оказалась дома, Генри сообщил ей, что запретил Ноэлю приезжать на Рождество. И не позволил ей сказать ни слова в ответ. Но около получаса выговаривал о том, как она балует мальчишку. Что, если не проявлять строгость, то ее попустительство может закончиться крайне плачевно. Молча выслушав мужа, Клара отказалась от ужина и ушла к себе.
- Господи, Клэр, могла бы уже постараться усвоить, что с тобой я отправлюсь на любую авантюру! – отвлек ее от мрачных мыслей Николай. – Так куда?
- Я отвезу тебя в Бедфорд.
Держась за руки, они вышли за ворота колледжа, и Клэр подошла к новенькому Бэнтли ярко-зеленого цвета.
- С некоторых пор я очень полюбила этот городок, - рассказывала она по дороге. – Конечно, особенно красиво там летом. Я люблю бывать на реке. Наверняка, она ничуть не хуже твоего Нила. А Ноэль мне все уши прожужжал про какого-то полковника Бернаби, который родился в Бедфорде, и то ли воевал в Египте, то ли путешествовал на воздушном шаре.
- Может быть, и то, и другое? – хохотнул Николай. – Толковый у тебя мальчишка. И что мы будем делать в Бедфорде?
- Осматривать руины Бедфордского замка, - Клэр хитро улыбнулась и еле сдержалась, чтобы не показать ему язык.
- Я так и знал, что в душе ты археолог. Ищешь то, что почти не сохранилось.
Они добирались без малого три часа. С неба то и дело срывался мокрый снег. Он смотрел на Клэр за рулем и невольно восхищался ею. Наверное, даже еще больше, чем когда-то давно. Он восхищался ее энергией, ее жизнерадостностью, какой-то одной ей присущей ироничностью. Да, такая женщина рождена для того, чтобы водить дорогие автомобили, носить элегантные наряды и улыбаться. Улыбаться. Улыбаться. Что бы там ни творилось внутри.
Едва показались первые дома Бедфорда, он сказал:
- Когда поедем обратно, поведу я.
- Хорошо, - легко согласилась Клэр.
Она проехала знакомым путем к Бедфордской школе для мальчиков и припарковала машину недалеко от главных ворот.
- Я хочу тебя познакомить со своим сыном, - сказала она, выходя из автомобиля.
Познакомить с сыном. Николай вздрогнул и посмотрел прямо ей в глаза. Потом на лице снова отразилась улыбка. Наползла так, что очевидно стало, насколько она бутафорская.
Тут же легко вышел из авто и подставил ей локоть.
- Он здесь учится?
- Да, Генри устроил его сюда, - ответила Клэр, уже привычно взяв Николя под руку.
По заснеженной аллее они подошли к зданию школы, издалека выделяющемуся своим ярко-красным цветом. А в комнате для гостей Клэр вдруг заметно разволновалась, пока привратник послал за Ноэлем.
- Я давно не видела его, - не сдержавшись, жалобно сказала она Николя.
Он легко погладил ее ладонь, замершую в его руке. Не понимал, зачем она его сюда привезла, но, если бы она посадила его в сани с собачьей упряжкой и отправила на север, и туда бы он поехал безропотно. Удивительная закономерность жизни. Его собственной жизни.
В комнату торопливо вошел мальчик… Нет, кажется, не мальчик – уже почти совсем юноша. Ему было лет четырнадцать, уж никак не меньше. И это тоже больно резануло по сердцу. Но было что-то еще, в его наружности, что-то мимолетное, ускользающее, что заставляло душу его натягиваться струной и едва ли не вибрировать от этого натяжения. Красивый мальчишка. Вероятно, он сейчас шел в рост, поскольку был уже выше матери, а штанины брюк показались Николаю коротковатыми. Худощавый, с длинными ногами, как у кузнечика. Волосы рыжие, гораздо ярче материнских, каштановых. Но самое удивительное глаза – яркие, зеленые, невероятно светлые, смотревшие на незнакомца недоуменно и пытливо. У Клэр взгляд был, как коньяк или янтарь. Совсем другой взгляд.
Клара вырвала свою ладонь из рук Николя и поспешно подошла к сыну. На минуту замерла, потом порывисто прижала его к себе и быстро отпустила, зная, что сейчас услышит его досадливое:
- Ну, мааам!
Она коротко поцеловала его в щеку и, взяв за руку, подвела к Николаю.
- Познакомься, Ноэль! Это мой давний знакомый, профессор истории мистер Авершин, - и, счастливо улыбаясь, посмотрела на «месье магистра»: - Мой сын Ноэль…
- Добрый день, мистер Авершин, - раздался смешной, ломающийся юношеский голос.
- Здравствуйте, Ноэль, - с улыбкой поздоровался Николай, протянув руку для пожатия и лихорадочно соображая, о чем говорить с подростком… с сыном женщины, которую он любил всю жизнь. – Миссис Уилсон утверждает, что вы – большой любитель истории?
Ноэль пожал протянутую ему руку, и вдруг его глаза радостно загорелись, как было свойственно матери.
- Вы тот самый профессор Авершин? – не веря себе, переспросил он и бросил обиженный взгляд на Клэр. – Мама никогда не говорила… Я читал вашу статью в берлинском Zeitschrift für Ägyptische Sprache... «Основные грамматические категории среднеегипетских глаголов»
Николай растерянно, почти беспомощно посмотрел на Клэр. Так, будто она могла подсказать ему, что говорить этому незнакомому мальчику, который смотрел на него с таким восхищением. И что делать с тем странным чувством, закравшимся куда-то в самую его суть – чувством сродни все тому же восхищению, что он теперь читал в глазах Ноэля. Понимание того, что вот этот мальчик – ее сын, плоть от ее плоти, сделалось теперь определяющим. Удивительный мальчик. Сын удивительной женщины.
- Я рад, что вам понравилась моя статья, - наконец, ответил Николай, сразу заговорив с ним как с равным, как со взрослым. – Если хотите, могу прислать еще несколько франкоязычных журналов, которые будут вам небезынтересны.
- Если вас не затруднит… Я буду вам очень признателен, - смутился Ноэль и снова глянул на мать.
Улыбнувшись, она взяла его под руку.
- Я ненадолго. И должна сегодня вернуться домой. Давай погуляем. Покажем мистеру Авершину твою школу.
Ноэль кивнул и ушел одеться. Клэр посмотрела на Николя.
- Ты не сердишься, что я привезла тебя сюда?
- Почему, по-твоему, я должен сердиться? – глухо переспросил он. – Это тоже твоя жизнь. Она у тебя замечательная, правда.
Клэр лишь улыбнулась в ответ. Вернулся Ноэль. И ей показалось забавным наблюдать, как ее сын ведет их на прогулку, показывает какие-то статуи, рассказывает о новой часовне, недавно построенной в школе. Снег перестал, поэтому гуляли они достаточно долго. Улыбаясь, она слушала, как Ноэль мучает Николя вопросами, на которые тот терпеливо отвечает. Но неумолимо надвигающийся вечер напомнил, что пора возвращаться. Они снова оказались в комнате для гостей, теперь чтобы попрощаться. Клэр прижалась губами к холодной щеке сына и вдруг вспомнила. Достала из сумочки бумажный пакет, перевязанный золотистой лентой, и протянула его Ноэлю.
- Это тебе к Рождеству. Ты любишь такие безделицы, - снова поцеловала его. – Иди, дорогой. Нам пора.
Ноэль взял из рук матери подарок и повернулся к Николаю.
- До свидания, профессор. Рад был с вами познакомиться… А можно, я расскажу друзьям, что знаю вас? У нас есть Исторический кружок…
- Разумеется, можно, - ответил ему Николай с улыбкой. – Я был бы рад иметь такого ученика, если вы решите связать свою жизнь с историей. Если однажды вы приедете в Париж… Я теперь преподаю в Сорбонне.
- С него станется, он приедет, - весело рассмеялась Клэр, проводила взглядом уходящего сына и повернулась к Николя. – Едем?
Дорога до Лондона в сумерках и по влажной дороге была удовольствием не из приятных. Ко всему поднялся сильнейший ветер, так и норовящий проникнуть в авто. Николай сжимал руль и гнал слишком быстро не только для этой погоды, но и для своих привычек. Снова и снова ловил себя на мысли, что ужасно хочется закурить – кажется, он весь день не курил. И еще неотступно его преследовала… нет, даже не мысль… что-то неопределенное, не дающее дышать полной грудью… Но при этом так и не оформившееся в слова.
Они почему-то все время молчали, и Николай не мог понять, отчего они молчат. Как вообще можно молчать? Он, всерьез рассердившись, повернулся к Клэр.
- Сколько ему? Тринадцать? Четырнадцать?
- Ему недавно исполнилось четырнадцать. Он не смог приехать домой. И мы провели этот день в Бедфорде.
Авершин быстро кивнул и, резко затормозив, свернул на обочину.
- Если он захочет приехать в Париж через несколько лет, вы с мужем отпустите его?
- Мы не станем его отговаривать, - глухо ответила Клэр. – Но я буду скучать по нему.
- Черт бы тебя подрал, - по-русски сквозь зубы процедил Николай и тут же перешел на французский. – Да, нам подчас приходится скучать по тем, кого мы отпускаем, Клэр. Это нормально. Нормально до отвращения к себе.
- Это ненормально, скучать по тем, кто тебя не стоит, - выкрикнула она и отвернулась.
- А кто решает, кто кого стоит, а кто нет? – в тон ей воскликнул он. И сорвался. Схватил ее тонкие плечи, сжал так, что где-то на задворках сознания забилась мысль, что он причиняет ей боль, развернул к себе и быстрыми жадными поцелуями стал покрывать ее бледное маленькое холодное лицо.
Невероятно долгий миг Клэр сидела не шелохнувшись. Она позволяла ему целовать себя и позволяла себе чувствовать его поцелуи на своей коже. Потом, словно ожив, она нашла его губы и робко, чуть неловко, торопливо прикоснулась к ним. Провела острыми ногтями по его шее. Сбросив с него шляпу, запустила пальцы в волосы и теперь целовала с отчаянным восторгом, терзая и себя, и его. Руки ее стали рваться сквозь его одежду. Дергали галстук, расстегивали пуговицы…
Неожиданно она остановилась. Безвольно опустила на колени руки. И только губы ее продолжали касаться его губ. Не целуя, но не отрываясь. Тяжело дыша, Клара закрыла глаза.
На мгновение он прижал ее к себе чуть крепче. Потом отстранился, чувствуя, как внутри все рвется от боли. Знал, что через несколько минут на него навалится состояние оглушенности, почти как при контузии. Такое уже было когда-то. Потом боль вернется. Уже раздирающая внутренности. Но, черт подери, оглушенности этой он не хотел и боялся больше, чем боли.
Он устало посмотрел в ее лицо, медленно поправил на ней ворот манто, пригладил ее волосы. Потом вернул на место свой галстук. Застегнул пуговицы. Пальцы слушались, но слушались странно – он их не чувствовал.
Потом медленно повернулся к рулю.
- Прости, - пробормотал он и надавил на газ, рванув дальше, кажется, еще быстрее.
_________________

 » Глава 7

Декабрь 1910 года, Петербург
Клэр сидела на льду и счастливо хохотала. Секунду назад она упала, едва только отпустила руку Николя. Уже второй день он пытался научить ее стоять на коньках. Вчера все закончилось тем, что она, сидя на скамье, смотрела, как он катался некоторое время. Потом они поехали домой. В квартиру Николая, где она теперь находилась постоянно. Нынче, встретив ее после репетиции, он решил возобновить попытки, убеждая, что она обязательно сможет.
- Милый Николя, - пытаясь унять смех, Клэр протянула ему руку, - я могу никогда не узнать, каково это – кататься на коньках, но учиться этому – крайне весело.
Он рывком поднял ее, и она оказалась в его объятии. Отпустил – вокруг было слишком уж много народу. Он все никак не мог привыкнуть к тому, насколько все у нее было… просто. Но вместе с тем эта ее легкость невольно передавалась и ему. И тогда самого себя он чувствовал немного другим. И гораздо счастливее, чем без нее и без этой легкости.
- Ничего, еще пару недель, и будешь кататься лучше меня, - уверенно заявил Николай.
- Две недели – это долго! – проворчала Клэр, скорчив забавную рожицу.
Вцепившись в его руку, она пыталась скользить коньками по льду, как ей показывал Николя, но вместо этого лишь неловко перебирала ногами. И снова смеялась над собственной неуклюжестью.
- Но я знаю, как можно ускорить мое обучение. Мне нужно срочно съесть пирожное!
- И чем это тебе поможет?
- Не знаю чем… - Клэр задумалась. – Я просто в этом уверена и все.
- Как скажешь! Может быть, пирожное станет тем самым балластом, который позволит тебе держать равновесие.
Он подмигнул ей и осторожно повез к выходу.
Они отправились в маленькую кондитерскую неподалеку. Пили чай с молоком, горячий и сладкий, закусывая пирожными. Их он заказал много, самых разных. Теперь на тарелке возвышалась целая горка – разноцветная, ароматная и причудливой формы.
- А как в тебя столько помещается? – спросил Николай, разглядывая ее пухлые губы, испачканные кремом, когда за ними скрылся очередной кусочек теперь уже песочного теста.
Облизнув их, она пожала плечами.
- Я обожаю всякие лакомства. Дома почти никогда не бывало. Мать считала, что чревоугодие, а тем более сладости – это грех. А мне кажется, лучше уж быть грешницей, чем отказывать себе в удовольствии, - Клэр взяла с тарелки новое пирожное и посмотрела на Николя. – Хочешь?
- Хочу, - в тон ей ответил он и, взяв ее за запястье руки, в которой было пирожное, нахально откусил. – Где сейчас твои родители?
- На Джерси. Они были там всегда. Наверное, и сейчас там, - она смахнула крошку с его губ. – После того, как я сбежала из дома, их больше не видела. И они бы вряд ли заметили, что меня нет, если бы отцу не нужна была помощница в лавке, а матери – компаньонка в молитвах. Нет, они хорошие, - поспешила добавить Клэр. – Но отец мог говорить только о своем палтусе, а мать так часто рассказывала о жизни святой Клары, что однажды мне все это надоело, и я воспользовалась примером своей тезки.
Слушая ее, он только посмеивался – а чего еще ожидать от девчонки, тем более актрисы, тем более француженки. Но именно от нее, девчонки, француженки, актрисы, он совершенно потерял голову. За каких-то несколько коротких дней она перевернула его жизнь настолько, что он готов был поклясться – другой жизни ему не нужно. Нужна только эта – в кондитерских, на катке, в маленьких лавках, где они покупали всякие глупости, в кресле малой гостиной или на полу под елкой в большой. Впервые ему хотелось о ком-то заботиться, впервые ему хотелось кого-то баловать. Впервые он влюбился.
- Палтус и святая Клара? Увлекательное у тебя было детство, - сказал Николай с улыбкой. – А театр? Театр тебе нравится?
Глаза ее загорелись, и она страстно прошептала:
- Я обожаю театр! Я мечтаю стать, как Лилли Лэнгтри – знаменитой в театре и в свете. И я точно знаю, что оперетта – это временно. Однажды все изменится, и я буду настоящей актрисой.
- И ты будешь настоящей актрисой, - повторил он с улыбкой. – А быть простой женой простого ученого тебе не интересно?
Вопрос прозвучал легко, так же легко, как все получалось с ней.
- Пока что мне не приходилось играть такую роль, - отозвалась она и, откинувшись на спинку стула, улыбнулась. – Но сегодня вечером мне доведется побыть невестой.
- Это чьей же? – засмеялся Николай.
- Одного легкомысленного художника.
- Какая увлекательная пьеса! Билет мне достанешь?
- Мадам Кора не позволяет нам этого делать, - она смущенно улыбнулась, - но это и к лучшему. Там слишком красивая главная героиня!
Она рассмеялась и, быстро поднявшись, схватила его за руку.
- И опаздывать мне нельзя.
- Как у вас строго, - проворчал Николай, устроил ее ладонь на сгибе своего локтя и нарочито степенно пошел между столиками.
Когда они вышли на улицу, он на мгновение зажмурился – так ярко светило солнце, а когда перевел взгляд на Клэр, замер – удивительным светом это бесстыжее солнце заблудилось меж прядей ее волос, скользило по белоснежной коже и отражалось лучами в глазах.
- Знаешь, как по-русски звучит Клэр? – зачем-то спросил он.
Она вопросительно посмотрела на Николя.
- Свет-ла-я, - по слогам произнес он.
Клэр попыталась повторить чужое слово, тщательно выговорив его вслед за ним по слогам. И рассмеялась, прекрасно услышав, что у нее оно прозвучало совсем по-другому.
- Ну вот. Как я уже говорил – две недели, и у тебя все получится, - вторил он ей.
- Две недели - это слишком долго! Но, может быть, пирожные помогут и с языком?
Сегодняшнюю роль Клэр сыграла легко. Горло совсем не болело. Кухарка Николя давала ей какой-то жуткий горький напиток, строго наблюдая за тем, чтобы она выпивала все до дна. Теперь, между своими номерами Клэр подгоняла время, торопясь поскорее оказаться за воротами Аквариума, где ее будет ждать Николя.
А он, между тем, под звуки выступавшего на сцене финального хора, в числе которого была и Клэр, ожидал ее в гримерной. Остальные актрисы, с которыми она делила эту крохотную комнатенку, предупреждены заранее, что входить не стоит. Еще бы! Богатый русский, не иначе князь какой-нибудь, крутил роман с Клэр дю Вириль, ничуть не стесняясь. И не опасаясь того, что мадам Коре это может не понравиться.
Он стоял перед ее зеркальцем и вглядывался в отражение разных женских мелочей, стоявших на узкой тумбочке под ним. Грим, щетки для волос, какие-то немыслимые побрякушки. Чуть улыбнулся и достал из кармана маленький медальон-камэ на голубой шелковой ленте. Невзрачная фамильная драгоценность. Может быть, она и не заметит. И устроил этот медальон на подушечке для украшений, когда, отворяясь, заскрипели петли двери.
- Ты? – радостно вскрикнула Клэр. – Я быстро.
Она засуетилась по гримерной, забежала за ширму, чтобы сменить платье.
- Кажется, я соскучилась, - выглянула она оттуда и снова спряталась за расписанной павлиньими перьями тканью.
Переодевшись, подошла к зеркалу, чтобы снять лишний грим, и заметила медальон. Чуть нахмурившись, некоторое время смотрела на него, не решаясь взять в руки, а потом перевела растерянный взгляд на Николя.
- Мелочь, безделушка, - сказал он беззаботно. – Конечно, не такая яркая, как все это, - он кивнул на разбросанные побрякушки, - но я хочу, чтобы она была у тебя.
Клэр несмело взяла медальон в руки, но, так и не решившись надеть его, завернула в носовой платок и убрала в ридикюль.
- Послушай, - негромко позвал он ее. – Сегодня ты сыграла на сцене невесту. Я прошу тебя в жизни не сыграть… быть моей женой.
_________________

ДжЫн и Светлая, поздравляю с новым романом!
Не совсем конечно мое время в романе, я больше люблю слр или 18 век, но история заинтересовала!
Интересные герои, которые несли свою любовь через долгие годы, по крайней мере Николай.
Да и Клэр, наверное тоже, просто в то время выбрала свою мечту о карьере.
И у меня почему-то сложилось впечатление что Ноэль сын Николая.
___________________________________

Спасибо!


У этой нашей истории свой путь к воплощению. И мы рады каждому, кому она приглянулась.


Нам кажется, слишком часто человеку приходится нести за плечами груз собственного и объективного.
И порой это собственное помогает пережить объективное, над которым ты не властен.


17-18 лет... Самое время мечтать о замках, а не о семейным обедах. Если еще совсем недавно ты сбежала от палтуса...
_________________

 » Глава 8

23 декабря 1925 года, Лондон
В номере было темно и тихо. Запах нежилой, холодный. Странно, как это в гостиницах всегда пахнет, будто никто в них не живет. Николай прошел в спальную, в темноте разделся и лег в постель, ожидая, что жена уже видит десятый сон, и пытаясь устроиться на самом краю кровати. Но уже через несколько мгновений понял, что в кровати ее нет. Он приподнялся, включил бра над головой и осмотрелся. Веру он нашел сидящей в кресле напротив. Она куталась в плед и глядела прямо на него. Он спокойно встретил ее взгляд и коротко сказал:
- Не бойся. Я тебе не изменял, если ты думаешь об этом.
- Я не боюсь. Этого я не боюсь, - проговорила Вера.
- Ты ведь знаешь, что у нас не семья, верно?
- Ты так думаешь?
Николай потер уголки глаз – ужасно хотелось… спать? Нет, не спать… или спать так, чтобы проснуться пятнадцать лет назад в квартире на 17 линии на Васильевском острове и уже никуда не отпускать единственную женщину, с которой у него могла бы быть семья.
- Ужасно банально и пошло – я очень виноват перед тобой, Вера, - наконец, произнес он. – Не в том, что не люблю тебя. В том, что позволял тебе оставаться моей женой, но при этом сам считал тебя другом. Ведь это было так?
- Я и была твоим другом, оставаясь твоей женой. Неужели ты до сих пор считаешь, что семья – это только сердечные волнения? После всего, что ты видел. После всего, что ты пережил.
Она встала и пересела к мужу на кровать.
- Ты всегда можешь на меня положиться, Николай.
- Я знаю.
Он помнил ее удивительно уверенной в себе молодой особой, очень прямолинейной, но при этом никогда не переходившей черты, какой она была в пору ее учебы в университете, о которой было так много разговоров. Помнил ее в пятнадцатом, когда они стояли под венцом – серьезную, торжественную, влюбленную. Потом во время своих наездов в Петроград с фронта – кратких, почти слившихся в какой-то смутный неясный эпизод. Тогда он почти ничего не чувствовал к ней – времени и душевных сил не хватало. Важно было только одно – она ждет его. Только воспоминание о ее ожидании поддерживало его. Но тогда… именно тогда ее образ постепенно меркнул, оставляя другой, настоящий, живой образ женщины, которая не ждала и, наверное, не любила. И ради той, другой, единственной, раз за разом он возвращался. В последнюю встречу с Верой в семнадцатом, когда мир перевернулся с ног на голову, он смотрел в ее худое и уставшее лицо и вдруг понял – даже и она уже не ждала. В этом смерче невозможно было ни ждать, ни надеяться. Кажется, совсем не горевала о том озвученном его решении вступить в Добровольческую армию. Приняла это спокойно, почти равнодушно. В них обоих тогда не оставалось ничего, одна только пустота. В следующий раз они встретились уже в Париже. Зачем нужна была эта встреча, он не знал. Зачем она все еще пытается жить с ним, он не знал тоже. Но то, что не мог отогреть ее, и то, что она никогда не отогреет его, он знал точно. В этот вечер особенно остро.
- Я знаю, Вера. Но от этого только хуже, - он помолчал и, уставившись куда-то в черную бездну окна, прошептал: - Я слишком стар для любовных трагедий.
- Я тоже, - устало вздохнула Вера. – Может быть, поэтому мы до сих пор вместе. Потому что больше никому не нужны, кроме друг друга.
- Вера, я люблю другую.
Вздрогнула. Медленно подняла голову.
- Бедный мой… - прошептала Вера. – А она?
- Наверное. Она никогда не говорила, что не любит меня. Ни разу, за последние пятнадцать лет, - он усмехнулся. – Правда, за эти годы у нас было от силы пару недель. И ими мы воспользовались самым бездарным образом. Она давно замужем и вполне благополучна. Словом, я сентиментальный идиот.
Вера взяла его за руку, чуть сжала пальцы. И так сидела некоторое время, пытаясь разобраться в собственных мыслях. Она давно уж привыкла жить только тем, как будет лучше для него. Так как теперь будет лучше для него?
- Если хочешь, я уеду, - спокойным голосом сказала она. – Ты помнишь нашу Бов? Она теперь в Берлине и звала меня к себе. Только скажи, что тебе это нужно.
- Господи, Вера… Уезжай. Хоть к Бов, хоть на соседнюю улицу. У меня сейчас совсем не будет времени решать что-то. Экспедиция… Уже летом я пропаду в Каире. Надолго.
Он чуть привлек к себе жену и коснулся губами виска. А после тихо добавил:
- Да, мне это нужно. Ведь ты всегда знала, что однажды я скажу это.
Она решительно поднялась и прошла к своему краю кровати.
- Давай спать. Поздно уже.
- Поздно, - согласился он и откинулся на подушку. – Спокойной ночи, Вера.
Вера промолчала в ответ. Беззвучно плакала, чему научилась много лет назад. Еще в России, когда старой жизни уже не было, а новой быть не могло. Вот тогда она научилась плакать так, чтобы никто и никогда не слышал. И только подушку приходилось просушивать с утра. Но и этого он не увидит. У него завтра утренняя лекция, она точно знала. Как точно знала и то, что пока он не уйдет, она будет делать вид, что спит. Но ко времени его возвращения ее уже здесь не будет.
Ему лучше будет без нее. И она всегда знала, что однажды он скажет ей об этом.
_________________

 » Глава 9

24 декабря 1925 года, Лондон
Генри Уилсон, приладив к глазу монокль, недовольно осматривал платье жены. Золотистое, из легкой газовой ткани, оно, при том, что почти не оставляло открытого обозрению тела, все-таки больше открывало, чем скрывало – этой своей воздушностью и почти прозрачностью. Оно переливалось, поблескивало и сидело на ней невероятно хорошо, слишком хорошо. Пожалуй, никогда в жизни она не была красивее. Даже в те времена, когда он подобрал ее.
- А завтра все лондонские газеты напишут, что жена Генри Уилсона одевается, как падшая женщина! – рассерженно заявил Генри. – Ты хочешь, чтобы об этом я читал за рождественским завтраком?
- Перестань, Генри, - равнодушно ответила Клара. – За своим рождественским завтраком ты прочтешь о том, что твоя жена вновь стала иконой моды и законодательницей стиля. Или что ты там заказываешь журналистам, чтобы они писали обо мне и тебе?
- Ты сама не видишь, на кого сейчас похожа? Мы будем с тобой вместе, рядом встречать гостей. И как мы будем выглядеть? Как престарелый муж-рогоносец и его слишком молодая супруга в поисках нового любовника? Прелестный водевиль! Ты в таких играла?
- Я и не в таких играла. И никогда не скрывала этого от тебя. Но я никогда за всю нашу совместную жизнь не давала тебе повода говорить о себе в подобном тоне.
- Не давала, потому что знала, чем это чревато для тебя! – рявкнул Генри, однако лицо его заметно расслабилось, монокль он убрал в карман и даже почти улыбнулся. – Я очень рекомендую тебе надеть что-нибудь попроще, Клара. У тебя есть в запасе еще целых двадцать минут. Успеешь придумать – твоя гардеробная больше нашей гостиной, - он взял ее за руку и, поцеловав в щеку, добавил: - Будь умницей, дорогая. Я жду тебя внизу.
Клара смотрела вслед мужу и думала, как так получилось, что двенадцать лет назад она благодарила судьбу, которая, как ей казалось, вновь улыбнулась, устроив встречу с Генри Уилсоном – талантливым режиссером средних лет, имевшим имя и репутацию в театральных кругах Англии. В Париж он приехал по приглашению хозяина одного частного театра ставить новую пьесу. А познакомила их Жанна. Уилсону нравилось посещать богемные места, о которых он был, конечно, наслышан, и где однажды его и встретила вечно общительная Жанна.
Клэр было с ним интересно. Сначала их встречи проходили в шумных компаниях, но все чаще они стали бывать только вдвоем. Как-то незаметно для девушки, они начали проводить вместе и вечера, а когда у них совпадали свободные дни, то выезжали за город. Впрочем, уже скоро эти отношения пошли совсем не по плану, намеченному Клэр. Она хотела лишь заполучить роль в новой пьесе небезызвестного режиссера, но Генри поставил ей условие: либо она выходит за него замуж, либо остается в своей оперетте, вполне возможно, что навсегда.
- Зачем вам это нужно, мистер Уилсон? – ошеломленно спросила его Клэр, едва не поперхнувшись кофе, который они пили на маленькой террасе на редкость не богемного кафе.
- Затем, что ты мне нравишься. Затем, что ты будешь только моей актрисой. В тебе есть кое-что, что можно развить. То, что еще не испорчено другими режиссерами. Вдвоем мы составим неплохой дуэт. И затем, что ты будешь благодарна мне за это.
- Не боитесь, что из меня совсем ничего не выйдет? – уже хитро улыбнулась ему девушка.
- Не боюсь, не в твоих интересах. Ты будешь стараться. Свою выгоду ты тоже получишь, обещаю. И она тебя вполне устроит.
Клэр согласилась. Плюсов, которые она получала от этой сделки, было значительно больше, чем минусов. Другого такого шанса могло больше не представиться никогда. Теперь она звалась Кларой Уилсон. А ее сын – Ноэлем Уилсоном. Генри сам выразил желание дать мальчику свою фамилию. Клара не возражала…
- Миссис Уилсон, вас к телефону, - вырвала ее из воспоминаний горничная. – Представились русской фамилией. Оу… Ау-вёр-шин.
Клара, все еще уверенная, что ей послышалось, подошла к телефону и взяла трубку, заметив, как дрожат пальцы.
- Николя?
- Я нашел твой номер в телефонном справочнике, - донеслось до нее сквозь потрескивание.
- Что-то случилось?
- Случилось. То есть, нет… Ничего не случилось.
Молчание. Краткое. Как целая вечность.
- Клэр, нам нужно увидеться.
- Где?
- Мне все равно где. Где скажешь.
- Где ты сейчас? – нетерпеливо спросила Клара.
- Parliament St. Тут бар «Красный лев». Я могу подождать тебя там.
- Я буду через сорок минут.
Клэр вызвала такси к соседнему дому, схватила с вешалки плащ, в котором горничные в дождь выходили во двор, и выскользнула за дверь.
Дороги она не помнила. Дороги не было.
Зайдя в бар, Клэр улыбнулась. Как давно она не бывала в таких местах. И осмотрелась в поисках Николя.
Он увидел ее сразу. Едва она вошла и остановилась на пороге. Медленно приподнялся из-за своего столика в самом дальнем углу, вглядываясь в ее лицо, в ее тонкую фигуру, будто пытаясь запомнить это мгновение. И молча кивнул на стул рядом с собой.
Не отрывая взгляда, Клэр прошла к нему. Сбросила плащ и присела.
- Хорошо, что ты позвонил, - прерывающимся голосом сказала она.
А он внимательно осматривал ее платье. Или ее в этом платье. Или то, что дорисовывало воображение.
- У вас вечеринка? Прости, я не подумал, что сегодня за день…
- Хорошо, что ты позвонил…
Он позвонил… Потому что не позвонить ей в этот вечер было немыслимо. Потому что жизнь без нее не имела никакого смысла. Вернее, наверное, смысл был. Но счастливее от этого не стал ни один человек. Вернувшись с последней лекции в этом году в Лондоне, он обнаружил в номере короткую записку от Веры.
«Уехала к Бов. Ты по-прежнему можешь на меня рассчитывать, но теперь уже точно только как на друга. Будь счастлив».
Он долго сидел, глядя на эту записку и толком не понимая, что в ней написано.
А потом решился.
- Я завтра уезжаю. Хотел устроить прощальный ужин.
- Уже завтра… так скоро, - она рассматривала его лицо. Понимая, что помнила его совсем иным. Не просто моложе. В ее воспоминаниях он был разным. Он был живым. Когда кричал на нее в коридоре московской гостиницы. Когда в темноте крался вместе с ней в гостиную, чтобы показать ей елку. Даже когда она прощалась с ним. А теперь… Он словно застыл. Красивый музейный экспонат. И только в колледже он был другим. Но ей никогда не разделить с ним этой стороны его жизни.
Ну и пусть! Пока она вполне может разделить с ним рождественский ужин.
- Это очень хорошо, что ты позвонил, - радостно рассмеялась Клэр.
- Я нашел твой номер в телефонной книге.
Она тоже изменилась. Как изменилась… Совсем почти ничего не осталось. Стала красивее, спокойнее. От драгоценного камня, на который наслоились куски породы, словно бы сбили эти самые слои, и придали ему граней, но сверкал он теперь совсем иначе. И все равно она была той же – сердцевина не меняется.
- Что ты будешь? – спросил он, не отводя взгляда от ее глаз. – Говорят, здесь хорошие вина.
- К черту вино! Я буду эль. И жареное с кровью мясо.
Николай улыбнулся и едва удержался от того, чтобы подмигнуть ей.
Он сделал заказ. И пока они ждали, толком не знал, о чем сейчас говорить. О чем позволено говорить.
Потом спохватился. По-дурацки нелепо полез в бумажник и вынул из внутреннего кармашка маленький медальон. Тот самый медальон, только уже без голубой шелковой ленты. Где и когда затерялась эта лента, он не знал. Безо всякого предисловия протянул ей. И тихо сказал:
- Я бы надел его тебе, но не на что. Пожалуйста, возьми.
Клэр на мгновение прикрыла глаза. Положив украшение на свою ладонь, провела по камее пальцами.
- Если ты настаиваешь… Хотя мне по-прежнему кажется это неправильным. Ведь это не безделушка, как ты пытался меня уверить, верно? И как много сегодня у тебя осталось на память о твоей семье?
- Если не осталось семьи, то к чему память? Нет, Клэр, мне приятно было бы думать, что он все-таки у тебя. Может быть, пригодится в каком-нибудь спектакле.
Его сестру застрелили в восемнадцатом. Случайная пуля, когда Варя и Вера шли домой из лавки, где меняли золотые побрякушки на хлеб, немного соли и картофель. Она промучилась после того два дня. Его родители умерли от брюшного тифа спустя полгода. Отец в начале последней ноябрьской недели. Мать – в конце. Он сам прошел войну без единой царапины. Была лишь одна небольшая контузия в войне против немцев, когда еще оставались иллюзии нерушимости привычного мира.
- Ты права, есть вещи правильные и неправильные. Но сейчас просто поверь мне.
- Хорошо, - она улыбнулась. – Но тебе все же придется его надеть.
Она сняла с шеи цепочку с какой-то подвеской. Кажется, это Генри подарил когда-то… Подвеску убрала в карман плаща, надела на цепочку медальон и протянула Николя. Он встал из-за стола, взял протянутое украшение из ее рук, чуть скользнув пальцами по ее ладони, обошел вокруг и, перекинув цепочку через шею, застегнул. Потом быстро наклонился и поцеловал ее щеку – так обыденно и по-хозяйски.
- Joyeux Noël, Claire, - шепнул он ей на ухо, отстранился и вернулся на место.
- Спасибо, - она снова провела пальцами по камее, теперь уже висящей у нее на груди. – Ты когда-нибудь еще будешь в Лондоне?
- Наверное. Если не умру от какой-нибудь страшной африканской болезни, - засмеялся Николай.
Клэр удивленно смотрела на него.
- Мне не кажется это смешным.
- А мне кажется это смешным до колик. Пройти две войны и умереть в Африке при раскопках, - он улыбнулся, но при виде выражения ее лица, улыбка стерлась с губ. – Прости. И не бери в голову.
- Зачем ты так? Ты вправе считать меня самой гадкой, но это не значит, что я стану смеяться над твоей… - она замолчала, не смея произнести вслух слово, которым он бросался так легко.
- Я никогда не считал тебя гадкой. Я любил тебя.
- Я знаю, - прошептала Клэр, не глядя на него.
- Я и сейчас тебя люблю.
Она сглотнула подступивший к горлу ком. Это могло бы показаться чудом, что спустя столько времени они сидят вместе накануне Рождества, и он объясняется ей в любви. Любви, длившейся пятнадцать лет. Это могло бы показаться чудом. Но Клэр никогда не верила в чудеса. Даже в детстве.
И она улыбнулась ему.
- Это хорошо, что у нас и теперь было так мало времени. И нам некогда было жалеть и обманываться. Но если ты когда-нибудь снова окажешься в Лондоне, позвони, пожалуйста.
- Разумеется, - он откинулся на спинку стула и легко вздохнул. – Теперь, когда я знаю, где ты, так легко тебе от меня не избавиться, дорогая.
Когда им принесли заказ, он уже рассказывал ей какие-то глупости о своей работе – что-то совсем неважное, отстраненное, не имеющее значения. Он смотрел, как она уплетает свое мясо, запивая его элем, ровно так же, как когда-то давно смотрел на быстро уменьшающуюся пирамидку из пирожных. Много курил и чуть болтал носком ботинка под музыку, которую играл удивительный аккордеонист, сидевший в углу паба. И никогда в жизни он не был счастливее, чем теперь.
- Генри считает, что будущее теперь за Америкой, - бесцветно сказала она вдруг.
- Может быть. Пожалуй, даже спорить не стану. Я мало что понимаю в будущем. Моя стезя – это рыться в прошлом.
- Он думает о том, чтобы переехать туда.
- Новые возможности. Наверное, это хорошо для твоей профессии. И когда-нибудь, когда ты будешь за океаном, я стану ходить в кинотеатр, чтобы посмотреть на тебя.
- Наверное, это хорошо… А ведь ты считаешь, что все это несерьезно? То, чем я занимаюсь.
- Не более несерьезно, чем раскапывать останки. Ты очень много ради этого сделала – как это может быть несерьезным?
Аккордеонист заиграл чуть громче, врываясь в мысли и почти вырывая душу. Николай рассеянно отодвинул пепельницу и с улыбкой проговорил:
- Совсем забыл сказать тебе спасибо за то, что познакомила с Ноэлем.
Она усмехнулась.
- Ты был не против прокатиться, а мне хотелось увидеть сына. Я знала, что он не приедет к Рождеству, - и, глядя прямо ему в глаза, спросила: – Он понравился тебе?
- Самый лучший сын на свете, - так же, глядя ей в глаза, ответил он.
- Я знаю! – рассмеялась Клэр.
- Теперь и я знаю.
Аккордеонист заиграл танго – новый танец, от которого сходила с ума Европа. И в то мгновение Николай вдруг понял, отчего, потому что и сам немного потерял голову. Это было особенно смешно, принимая во внимание, что принято считать, будто в его возрасте голова уже крепко сидит на шее. Он затянулся сигаретой, а потом резко поднялся, затушил ее в пепельнице и подошел к ней. Не говоря ни слова, не улыбаясь так, как обыкновенно улыбался в этот вечер, протянул ей руку.
Она чуть повела головой и подала ему свою.

Под резкий звук, словно оглушивший ее, почувствовала, как сквозь пальцы руки, которую он крепко сжал в своей ладони, проникло под ее кожу что-то лихорадочное, что возбуждало и пьянило. Она подчинялась его уверенным шагам и поворотам. В тесном баре, где так мало места для танца, при тусклом свете, где их никто никогда не узнает, где так легко притвориться, что нет ни прошлого, ни будущего. Мелодия, страдая, вырывалась из-под пальцев музыканта. А ей казалось, что пальцы Николя обжигают ее кожу сквозь тонкую ткань платья. Она чувствовала терпкий запах табака, от которого кружилась голова, и шумело в ушах. А он сходил с ума от запаха аниса – того же самого, прежнего, так нелюбимого им. Кто из них изменился, Господи, если он держит ее в объятиях и неумолимо теряет голову от ее духов? Когда они были единым целым – пусть только сейчас, пусть только в этот момент. Когда их соединило движение, сбившееся дыхание, бьющиеся сердца. Когда ничего другого уже просто не существовало.
Аккордеон взволнованно всхлипнул, и в наступившей тишине Клэр на полувздохе замерла в руках Николя.
Все решил один миг. Его глаза сверкнули прежним зеленым светом, который, казалось, погас навсегда, а оказался жив-живехонек, и он стремительно наклонился к ней, коснувшись ее губ своими губами. Боясь двинуться с места, она знала, что покорно позволит все: целовать, владеть, прогнать. Если он захочет. Пока у них есть еще несколько часов. Потому что завтра каждый вернется в свою привычную жизнь. А потом им обоим не хватило дыхания. И, несмотря на то, что прерывать этот поцелуй было так же немыслимо, как прерывать собственные жизни, они медленно отстранились друг от друга, продолжая смотреть друг другу в глаза.
- Клэр, я… - хрипло выдохнул он.
- Что? – сплетая свои пальцы с его, спросила она глухим голосом.
- Я хочу, чтобы ты уехала со мной.
Не давая ей ответить, он крепко взял ее за руку и повел назад, к их столу, будто нарочно давая ей эти несколько мгновений, чтобы опомниться. Помог сесть, придвинул к ней свой стул. И сел близко. Так, что теперь их колени соприкасались.
- Стоит ли что-то менять? Все давно устоялось, наладилось, - она на мгновение задумалась. – Минутная слабость не должна становиться причиной разрушенных жизней, ты не находишь? Да, я жалею, что тогда приняла… не то решение. Но сейчас уже поздно что-либо менять. Это затронет мою семью, твою жену…
- Да, я это знаю, - спокойно ответил он, придвигая к себе пепельницу. - И потому ничего не прошу. В отличие от меня, тебе есть, что терять. Но это не меняет главного. Я хочу быть с тобой.
- И как ты это себе представляешь? – прозвучало насмешливо.
- Очень просто. Однажды ты постучишь в дверь. Я открою. И ты скажешь: «Здравствуй, Николя». Замечательно, не правда ли?
- Что при этом скажет твоя жена? – Клэр зло посмотрела на него.
- Я думаю, она ничего не скажет, - отозвался Николай. – Потому что у меня больше нет жены. Только на бумаге, но это поправимо.
Она долго смотрела на него, снова пытаясь запомнить каждую черту его лица, выражение и новый оттенок его глаз, каждое движение пальцев, когда он прикуривал или стряхивал пепел. Все это надо было запомнить. Навсегда.
- Не будем ничего усложнять… Прости…
- Да куда уж проще, милая. Хочешь десерт?
Отстраненно подумав о том, что в ее жизни ни разу не было ни одного счастливого Рождества, Клэр рассеянно кивнула.
- Пусть будет десерт.
Он заказал что-то немыслимое, кремовое, но, кажется, этот вечер был теперь уже безнадежно испорчен. А может быть, наоборот. Лучше его не вспоминалось ничего.
Потом они вышли на улицу и, кажется, почти совсем не говорили. Он поймал для нее такси. Напоследок снова поцеловал, теперь уже совсем привычно, будто между ними всю жизнь так заведено. И глядя, как она уезжает, исчезая в ночной тьме и вечном лондонском дожде, он думал о том, что ей, должно быть, придется врать мужу, куда она пропала в рождественскую ночь.
_________________

В читателях.

Заглядывайте!
_________________